Не совсем удачно складывались в эпоху Обамы и отношения с другим ближневосточным союзником США – Турцией. Несмотря на исламистскую идеологию, турецкий премьер Реджеп Тайип Эрдоган всегда считался в Вашингтоне предсказуемым партнером. Созданная им Партия справедливости и развития в отличие от своих предшественниц (вроде радикальной Партии благоденствия) во внешней политике ориентировалась на Соединенные Штаты и Европу. И хотя поначалу ее триумфальная победа на парламентских выборах 2002 года воспринималась на Западе как политическое землетрясение, со временем американские стратеги осознали, что власть умеренных исламистов в Анкаре в большей степени отвечает интересам США, чем господство турецких генералов, отстаивающих светские принципы. Оставаясь стратегическим партнером Америки, Турция постепенно избавлялась от образа троянского коня США на Ближнем Востоке. Кее мнению в регионе начали прислушиваться, и ради этого американцы готовы были простить турецким политикам их фрондерские высказывания, заигрывания с деспотичными режимами и даже такие демарши, как отказ турецкого меджлиса пропустить через территорию страны отправляющихся в Ирак американских солдат. Тем более что, дождавшись рукоплесканий ближневосточных соседей, правительство Эрдогана в итоге предоставило Соединенным Штатам возможность перебрасывать войска воздушным путем. Многим в Вашингтоне импонировал и тот факт, что проамериканский курс Турции обеспечивала не привилегированная каста военных, а демократически избранная власть.
И хотя США не удалось протолкнуть идею о скорейшем вступлении Турции в Евросоюз, в структурах НАТО они отводили стране ключевую роль (даже заместителем генсека альянса был назначен турецкий дипломат). Армия Турции – вторая по численности в НАТО – обладала куда большим боевым потенциалом, чем европейские вооруженные силы. К тому же на турецкой территории была расположена одна из крупнейших американских авиабаз за пределами США – «Инджерлик».
С приходом в Белый дом администрации Обамы с ее новым мышлением Анкару стали воспринимать как мост между Америкой и мусульманским миром. Турция, по мнению советников американского президента, могла выступить посредником в диалоге Вашингтона и Тегерана и сыграть ключевую роль в обеспечении стабильности в Ираке после вывода американских войск. К тому же, они уверяли, что участие турецких солдат в афганской операции делает ее легитимной в глазах местного населения. За сотрудничество с Анкарой выступали крупнейшие оборонные компании США: Lockheed Martin, Boeing, Raytheon, United Technologies и Northrop Grumman, заинтересованные в продолжении поставок вертолетов, ракет и истребителей F-35 на турецкий рынок.
Тем не менее в 2010 году американские политологи начали высказывать сомнения в лояльности исламистского правительства Турции. Поддержка иранской ядерной программы, отказ от размещения американского радара, который планировалось сделать ключевым элементом новой системы ПРО, создаваемой администрацией Обамы, – все это, по словам экспертов, означало, что «Турция поворачивается к Западу спиной». «Если укрепление отношений с Ираном можно обосновать с помощью географии, – писал американский политолог Ариэль Коэн, – то связи с ХАМАС и Суданом означают лишь одно: исламистская солидарность оказывается для правящей турецкой партии важнее декларируемого прозападного курса» [481] .
В марте 2010 года международный комитет Конгресса США признал события, которые происходили в 1915 году в Османской империи, геноцидом армянского народа. И политологи провозгласили это решение «черной меткой», которую американцы вручили турецким союзникам. Американские конгрессмены не в первый раз играли на нервах своих ближневосточных союзников: в 1975 и 1984 годах палата представителей уже принимала резолюцию об армянском геноциде, однако тогда ее не удалось протолкнуть через Сенат. Несколько попыток было предпринято и в эпоху Буша.
Конечно, никто не рассчитывал, что Обама и Клинтон выполнят свои предвыборные обещания и признают геноцид армян: кто же воспринимает всерьез ритуальные заклинания кандидатов на президентское кресло, чьи шансы на выборах во многом зависят от штата Калифорния, где решающую роль играют голоса именно армянских избирателей. В традиционном выступлении по поводу годовщины событий 1915 года президент Обама даже не заикнулся о признании геноцида. Но то, что он не стал препятствовать одобрению резолюции в комитете по иностранным делам, многие наблюдатели объясняли желанием США проучить отбившегося от рук Эрдогана.
Отдаляясь от Запада, турецкие исламисты в первую очередь руководствовались соображениями прагматизма. «Когда Россия является крупнейшим торговым партнером Турции, – писал журнал The Foreign Policy, – а Иран остается основным источником дешевого природного газа, поставки которого способствуют росту турецкой экономики, очень сложно по-прежнему играть роль верного союзника США. Интересы бизнеса диктуют и введение безвизового режима с Сирией, которую американцы считают государством, спонсирующим терроризм» [482] .
В июле 2010 года во время визита в Анкару британский премьер Дэвид Камерон заявил, что Запад совершает ошибку, закрывая для Турции дверь «в клуб избранных», и сравнил эту мусульманскую державу, принимающую активное участие в афганской миссии НАТО, с «охранником лагеря, которому не разрешают погреться у огня». «Турецких исламистов, – писала The Guardian, – которые поначалу искренне стремились в ЕС, оскорбило пренебрежительное отношение европейцев, которые по ходу игры изменили ее правила, отказавшись обсуждать вопрос о членстве Турции в «христианском» Союзе [483] .
С тех пор как МИД Турции возглавил Ахмет Давутоглу, которого прозвали турецким Киссинджером, внешняя политика государства кардинально изменилась. Как отмечал профессор Лондонской школы экономики Джеймс Кер-Линдсей, «министр пытался создать на международной арене образ новой Турции самостоятельного игрока, который обеспечивает стабильность в регионе. Проводя в жизнь неокемалистскую доктрину, Давутоглу сглаживал исторические противоречия с соседями на Ближнем Востоке, в Средиземноморье и на Кавказе, отказывался от характерного для его предшественников догматичного подхода, чтобы утвердить региональное лидерство Турции» [484] . В этом смысле заслуживало внимания предложенная Эрдоганом после российско-грузинской войны платформа безопасности и сотрудничества, смысл которой заключался в том, что проблемы Закавказья должны решаться региональными державами без участия Соединенных Штатов.
По мнению ряда американских экспертов, корни неокемализма следовало искать не в учении Ататюрка, а в идеологических концепциях османских времен, когда «власть не была зациклена на внутриполитических проблемах». Фактически исламисты Эрдогана объявили себя наследниками Блистательной Порты и пообещали восстановить то положение, которое Турция занимала на Ближнем Востоке до Первой мировой войны. С 2002 по 2010 год экспорт турецких товаров в страны региона удвоился, а антизападные и антиизраильские лозунги, которые вовсю эксплуатировало правительство Эрдогана, принесли ему поддержку арабской улицы.
Оставалось только отказаться от «особых отношений» с еврейским государством. Турция, как известно, была первой мусульманской страной, признавшей Израиль и долгие годы она оставалась единственным союзником Иерусалима на Среднем Востоке. Страны развивали торговлю и военное сотрудничество, обменивались разведданными, еврейское лобби в Вашингтоне продвигало турецкие интересы, а Анкара выступала посредником на переговорах Израиля с Сирией. Но когда ПСР провозгласила неокемалистскую доктрину, стало очевидно, что союз с «сионистским государством» будет мешать амбициям новой Османской империи. В конце 2008 года операция «Литой свинец» в секторе Газа дала Анкаре прекрасный повод для ссоры с неудобным союзником. И когда в январе 2009 года Эрдоган со скандалом покинул давосский саммит, обвинив израильского президента Шимона Переса в массовых убийствах, на Ближнем Востоке его встречали как героя.
В итоге Турция фактически присоединилась к антиизраильскому блоку Сирии и Ирана. В мае 2010 года Анкара организовала рейд так называемой «Флотилии свободы». Это обошлось ей в несколько десятков миллионов долларов и, по мнению большинства политологов, было хорошо спланированной провокацией. Израильские спецназовцы, совершенно того не ожидая, встретили на борту турецкого гуманитарного судна «Мави Мармара» вооруженную толпу, оказавшую им яростное сопротивление. В результате были убиты девять граждан Турции, и команда Эрдогана тут же провозгласила недавнего союзника «вероломным, опасным, безответственным и избалованным государством, которое привыкло к полной безнаказанности» [485] . После того как правительство Биньямина Нетаньяху отказалось принести официальные извинения, из Анкары были высланы все израильские дипломаты рангом выше второго секретаря посольства. Турция заморозила военные, разведывательные и экономические связи с еврейским государством и присоединилась к Ирану, который давно уже призывал МАГАТЭ заняться израильской ядерной программой и наложить на Иерусалим санкции за несоблюдение режима нераспространения.
И хотя команда Обамы прохладно относилась к Израилю, амбиции турецких исламистов стали вызывать у нее неподдельный страх. Не случайно в Вашингтоне все чаще задумывались о том, как восстановить в Турции позиции сторонников светской власти, способных уравновесить влияние ПСР. В феврале 2010 года команда Эрдогана всерьез была напугана визитом в Анкару замгоссекретаря США Уильяма Бернса, который первым делом провел встречу с заместителем начальника турецкого генштаба генералом армии Асланом Гюнером. Возможно, именно эта встреча послужила поводом для новой волны арестов по делу о заговоре против исламистского правительства. На скамье подсудимых оказались не только отставные, но и действующие генералы турецкой армии, обвиненные в подготовке так называемого плана «Кувалда», целью которого было создать в стране атмосферу хаоса и страха, чтобы вынудить военных взять власть в свои руки.
В начале 2011 года Обаме было уже не до амбиций турецкой элиты. Начиная с «жасминовой» революции в Тунисе, в результате которой был свергнут президент Зин Бен Али, управлявший страной с 1987 года, на Ближнем Востоке началась серия восстаний и мятежей, получивших название «арабская весна».
«Не корабли управляют ветрами», – говорили арабы, желая подчеркнуть бессмысленность любого народного выступления против местных правителей, опиравшихся на армию и спецслужбы. И представить себе, что солдаты, которых отправили на усмирение мятежа, будут брататься с бунтовщиками и откажутся стрелять в беснующуюся толпу, было практически невозможно. Но именно это происходило в Египте в январе 2011 года. Западные СМИ сравнивали каирский «марш миллионов» с падением Берлинской стены, многие эксперты были убеждены, что египтянам удастся повторить опыт Туниса, и «Мубарак вынужден будет снять номер в саудовском отеле по соседству с Бен Али». Однако оптимисты надеялись, что рокировочка, которую произвел египетский президент 29 января 2011 года, назначив своим заместителем шефа спецслужб Омара Сулеймана, сможет спасти правящий режим: Мубарак, уйдет в отставку, но страной будет править человек, лично ему преданный.
Хотя нельзя было забывать о том, что в египетскую «революцию» вложены огромные деньги. Причем, как это ни парадоксально, местную оппозицию спонсировали одновременно Иран и Соединенные Штаты. С Ираном все было предельно ясно. Египет Мубарака считался главным стратегическим соперником Исламской Республики. И падение «фараона» было в ее интересах. «На наших глазах рождается новый исламский Ближний Восток, – провозгласил во время пятничной молитвы один из иранских духовных лидеров аятолла Ахмад Хатами. – Время диктаторов, поддерживаемых Западом, в арабском мире прошло» [486] .
С Америкой все было намного сложнее. Мубарак, как известно, считался ключевым союзником Вашингтона и в противостоянии с Ираном, и в борьбе с радикальными исламистами. Именно в эпоху его правления Египет стал вторым после Израиля получателем американской помощи (3 млрд. долларов ежегодно). «Трехсторонний альянс США, Израиля и Египта, – писал The Economist, – был краеугольным камнем американской политики на Ближнем Востоке, и отказываться от него ради призрачной финиковой демократии по меньшей мере странно» [487] . Придя к власти в 1981 году, Мубарак не раз доказывал свою преданность Белому дому. «В нашем регионе девять из десяти карт в колоде – в руках Соединенных Штатов», – говаривал он.
Египетский президент всегда считался одним из главных преследователей радикальных исламистов: он казнил убийц своего предшественника Садата, запретил «Братьям-мусульманам» заниматься политической деятельностью и не раз выступал с жесткой критикой движения ХАМАС. Не случайно исламисты внесли Мубарака в черный список и шесть раз покушались на его жизнь. Раздражение у «правоверных мусульман» вызывали также заигрывания с Израилем. И хотя Мубарак объявил «холодный мир» в отношениях с еврейским государством, с израильскими лидерами он был крайне любезен, а Биньямина Нетаньяху, которого палестинцы называли дьяволом, постоянно приглашал в свою резиденцию в Шарм-эль-Шейхе.
«Проамериканская политика Египта, – писал журнал The Nation, – привела к тому, что имя «Мубарак» вызывало в арабском мире крайне отрицательные эмоции. Египтяне оказались по другую сторону баррикад во время интифады, событий в Газе и ливанского конфликта. В результате Каир потерял влияние в регионе, и во главе арабского сопротивления оказались не арабы, а персы и турки» [488] .
Тем не менее Америка сдала своего союзника при первом же удобном случае. Движение «6 апреля», которое играло ключевую роль в финиковой революции, возникло на основе прозападной молодежной организации «Кифая!» («Хватит!»). И, как следовало из сообщения американского посла в Египте Маргарет Скоби, опубликованного на сайте WikiLeaks, США были осведомлены о том, что оппозиция составляет секретные планы «смены режима» в преддверии президентских выборов 2011 года. Чем же объяснялось такое поведение Вашингтона? Зачем было рубить сук, на котором сидишь? Или всему виной была привычка рассовывать деньги по разным копилкам? Большинство экспертов сходились во мнении, что в начале 2011 года мир наблюдал остаточные явления неоконсервативной революции Буша. Как отмечал в 2003 году один из ведущих неоконов, бывший глава ЦРУ Джеймс Вулси, «американцы на стороне тех, кого вы, мубараки и королевская саудовская семья, больше всего боитесь, – на стороне ваших народов» [489] .