Жасминовые» революции, которые привели к падению режимов, отстаивающих принципы арабского национализма, стали настоящим подарком судьбы для Анкары. Динамично развивающаяся, сильная и уверенная в себе Турция легко могла стать центром притяжения для новых ближневосточных правителей. Тем более что другие потенциальные лидеры суннитского мира – Египет и Саудовская Аравия – переживали не лучшие времена.

12 июня 2011 года правящая в стране умеренно-исламистская Партия справедливости и развития (ПСР) одержала триумфальную победу на парламентских выборах. И Анкара стала еще активнее претендовать на роль центра притяжения для новых ближневосточных правителей. «Турция сейчас задает тон в регионе, – провозгласил премьер-министр Реджеп Тайип Эрдоган, – все взоры обращены на нашу республику, и победа ПСР для Рамаллы и Иерусалима значит не меньше, чем для Стамбула, для Бейрута – не меньше, чем для Измира, а для Дамаска – не меньше, чем для Анкары» [626] .

В регионе, который переживал революционные изменения, многих интересовало, каким образом турецким исламистам удалось разгромить армейскую верхушку, считавшуюся главным столпом кемалистского светского государства. Даже Республиканская народная партия, традиционно отстаивающая интересы военных, отказалась в своей предвыборной программе от старого тезиса о необходимости их вмешательства в политическую жизнь страны. До «супербольшинства» в две трети голосов в парламенте ПСР немного не дотянула, однако Эрдоган был убежден, что это не помешает ему принять новый проект конституции и окончательно похоронить «кемалистскую» светскую модель государства.

Кроме того, Турция пыталась предстать в роли главной защитницы мусульманских интересов в конфликте с Израилем. Правительство Эрдогана прекрасно понимало, что демонстративный разрыв с Иерусалимом – это кратчайший путь к сердцам мусульман Ближнего Востока, и, не задумываясь, приносило в жертву «особые отношения» с еврейским государством.

Через год после скандала вокруг «флотилии свободы» специальная Комиссия ООН под руководством экс-премьера Новой Зеландии Джеффри Палмера объявила, что израильские спецназовцы имели право атаковать турецкие корабли, и у Анкары появился прекрасный повод для того, чтобы окончательно разорвать отношения с Иерусалимом. Причем сделать это в максимально грубой форме, вызвав ликование «арабской улицы» и заставив западных союзников по НАТО пожалеть о том, что они похоронили надежды турецкой элиты на евроинтеграцию. «Выводы комиссии ООН, – отметил президент Абдулла Поль, – вынуждают Турцию самостоятельно наказать обидчика» [627] . Была обнародована новая военно-морская стратегия Турции, получившая название план «Барбаросса». Согласно этому плану, Анкара должна была усилить присутствие своего ВМФ в Восточном Средиземноморье у берегов Кипра и Израиля, направив в этот регион часть боевых кораблей из Черного и Мраморного морей. Название «Барбаросса» (если кто не помнит, именно так назывался план нацистского нападения на СССР), судя по всему, выбрано было не случайно. И хотя турки валяли дурака, заявляя, что имели в виду они вовсе не германского императора Фридриха Барбароссу (рыжебородого), а его тезку – знаменитого турецкого адмирала XVI века Хайрад-Дина Барбаросса, в Израиле исторические намеки такого рода привыкли понимать с полуслова.

Еще одним неприятным сюрпризом для Иерусалима стало турне Эрдогана по освободившимся странам Ближнего Востока, в ходе которого турецкий премьер пытался сколотить антиизраильскую коалицию. Ему удалось заключить военный союз с Египтом, где после падения Хосни Мубарака тон задавали «Братья-мусульмане», призывавшие к разрыву Кэмп-Дэвидского соглашения, и в сентябре 2011 года манифестанты громили израильское посольство. «Египет, – писала газета Haarez, – фактически превращается в турецкий протекторат. В Турции вспоминают о тех временах, когда в Каире правили турки-сельджуки и османские паши, и планируют вернуться в эту ключевую ближневосточную страну, ослабленную волнениями. Как и раньше, говорят они, мы будем создавать на Ближнем Востоке империю протекторатов и не вмешиваться во внутренние дела того же Египта. От арабов мы будем требовать только лояльности, а в обмен готовы предложить им экономическую и военную помощь» [628] .

Эксперты утверждали, что Турция вполне может стать центром суннитского военно-политического блока, в который помимо Египта и стран Магриба могут войти консервативные монархии Персидского залива, в первую очередь Саудовская Аравия и Катар, сыгравшие ключевую роль в «арабской весне». Многие предсказывали, что со временем этот блок бросит вызов шиитскому Ирану и вступит с ним в противоборство в Ливане, Сирии и Ираке. И хотя между Анкарой и Тегераном существовало соглашение о разделе сфер влияния в регионе, учитывая, как легко Турция Эрдогана отрекается от вчерашних союзников (и речь не только об Израиле, до 2011 года турки обхаживали полковника Каддафи и даже установили с Ливией безвизовый режим, а затем с радостью делили его наследство с партнерами по НАТО), конфликт с Ираном, в котором государственной идеологией постепенно становился персидский национализм, казался все более реальным. Тем более что Блистательная Порта испокон веков воспринимала Персию как своего главного экзистенциального врага.

Но в 2011 году неокемалисты закаляли характер в противостоянии с Израилем. Усилив свое присутствие в Восточном Средиземноморье, они заявляли, что не допустят израильтян к разработке обнаруженных у берегов Ливана богатых газовых месторождений. Эрдоган стал первым иностранным лидером, который лично посетил сектор Газа и провел официальные переговоры с руководителем радикального движения «Хамас» Исмаилом Ханией.

Анкара грозилась снарядить очередную флотилию свободы, которая отправится в Газу под охраной военных фрегатов и эсминцев турецкого ВМФ, и если израильские корабли попытаются атаковать ее, турки, не раздумывая, будут их топить. Конечно, говорили политологи, сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как рушится блокада Газы, израильтяне не будут, а значит, в ближайшее время может начаться большая ближневосточная война.

Стоит отметить, что эту точку зрения разделяли не только алармисты и паникеры из американских научных центров, но и прагматичные израильские военные, которые никогда не любили нагнетать обстановку. Например, о возможности «полномасштабного регионального конфликта» заявил летом 2011 года командир тылового управления Армии обороны Израиля генерал-майор Эяль Эйзенберг. «Израиль не собирается становиться на колени перед султаном Эрдоганом, – писала газета «Маарив». – Правое правительство Нетаньяху прекрасно понимает, что на Ближнем Востоке диалог можно вести лишь с позиции силы. Любая готовность к компромиссу воспринимается здесь как проявление слабости. Извиниться перед Турцией – значит признать нелегальность блокады Газы. Пропустить караваны, которые отправляются на помощь противнику, – это все равно что согласиться на капитуляцию» [629] .

Угрозы Анкары прервать связи между ВПК двух стран не пугали правительство Нетаньяху. Ведь Израиль совсем недавно отказался продавать Турции современное оружие из опасений, что оно может попасть в руки террористов. Однако разрыв экономических связей мог стать для еврейского государства куда более страшным ударом. Не говоря уже о формировании антиизраильской коалиции.

Иерусалим, со своей стороны, также пытался найти союзников в возможном противостоянии с Анкарой. Велись переговоры с курдскими сепаратистами из Рабочей партии Курдистана. Организовав им поставки современного оружия, израильтяне вполне могли создать хаос на юго-востоке Турции. Кроме того, министр иностранных дел Авигдор Либерман планировал договориться о совместных действиях с лидерами армянского лобби в конгрессе США. «Сотрудничество двух самых мощных лобби на Капитолийском холме, – писал The Economist, – может стать для Анкары фатальным, вынудив Соединенные Штаты занять жесткую антитурецкую позицию» [630] . Пока, правда, правительство Нетаньяху довольствовалось слабыми союзниками вроде Армении, Кипра и Греции (последняя находилась в пикантной ситуации, поскольку являлась партнером Анкары по НАТО). «Заключив военный альянс с Арменией, – писал The American Thinker, – Израиль добьется того, что к союзникам Турции присоединится Азербайджан. Соглашение с Никосией сделает противником Иерусалима Республику Северный Кипр. В общем, мы станем свидетелями новой конфигурации союзов, созданных по принципу «враг моего врага – мой друг». Все это очень напоминает дипломатию накануне Первой мировой войны» [631] .

Правда, оставались в США и оптимисты, которые видели в турецко-израильском конфликте показное противостояние, своего рода отвлекающий маневр. «Склока Эрдогана с Нетаньяху, – отмечал журнал The Nation, – была задумана лишь для того, чтобы не акцентировать внимание на такой важной уступке Анкары, как согласие разместить на турецкой территории американский радар, который является ключевым элементом системы ПРО, создаваемой администрацией Обамы (к слову сказать, трехстороннее соглашение Вашингтона, Анкары и Иерусалима об обмене информацией о ракетных запусках вероятного противника никто не отменял). Кроме того, театральная постановка, за которой мы все с интересом наблюдаем, призвана отвлечь внимание от подготовки агрессии против Сирии, на северной и южной границах которой «рассорившиеся союзники» сосредотачивают ударные группировки войск» [632] .

Многие политологи просто не желали верить в то, что стратегический альянс Турции и Израиля может быть разрушен: слишком тесным было сотрудничество между военным командованием и спецслужбами двух стран. Жесткую антиизраильскую позицию в Турции осуждали ведущие дипломаты вроде замминистра иностранных дел Феридуна Синирлиоглу, представители турецкой оппозиции и даже лидер крупнейшего исламистского движения «Нур» Фетхуллах Гюлен, который до последнего времени покровительствовал правящей партии. И поэтому многие политологи были убеждены, что в своем крестовом походе против Израиля дальше слов Эрдоган не пойдет.

Не могли поверить они и в другую метаморфозу: неужели Турция действительно решилась проводить самостоятельную политику на Ближнем Востоке без оглядки на Вашингтон? Ведь раньше мало кто мог себе такое представить, и все демарши Анкары воспринимались как острые моменты договорного матча. Как бы то ни было, на Западе были убеждены, что если турецко-израильский конфликт продолжится, США будут действовать по принципу divide et impera, стравливая Анкару и Иерусалим