В июле 2009 года состоялся долгожданный визит Обамы в Москву, который, безусловно, стал продолжением кампании по завоеванию мирового общественного мнения. Американский президент произнес очередную «эпохальную» речь в стенах Российской экономической школы. Однако московская публика приняла его довольно прохладно. В отличие от европейских стран, Россия не демонизировала Буша и потому устояла перед волной обамамании.

После московского «перезагрузочного» визита вице-президенту Джо Байдену поручили деликатную миссию по восстановлению доверия к США на постсоветском пространстве. И справился он с ней превосходно, убедив украинскую и грузинскую элиту в том, что «перезагрузка» в отношениях с Россией «не будет происходить за счет связей с Тбилиси и Киевом». Эксперты назвали тогда турне вице-президента «балансовым постскриптумом к российско-американскому саммиту».

Уже в сентябре в Америку на заседание Генассамблеи ООН и саммит «двадцатки» прибыл президент Медведев. Накануне открытия Генассамблеи Обама попытался все-таки реализовать свою идею и объявил о перемещении элементов ПРО из Чехии и Польши в Южную Европу. Противники внешнеполитических экспериментов были убеждены, что Россия никогда не пойдет на ответные шаги и принялись критиковать президента за «опрометчивое решение». Глава российского МИД Сергей Лавров только подлил масла в огонь, когда заявил, что на предстоящих в Нью-Йорке переговорах Москва отказывается обсуждать возможность введения санкций против Ирана.

Однако Медведев спас репутацию Обамы. На российско-американском мини-саммите в Нью-Йорке неожиданно для всех он пообещал оказать ему поддержку в иранском вопросе, и признал, что в некоторых случаях без санкций обойтись невозможно. «Это был один из самых ярких моментов нью-йоркской политической недели, – отмечал директор Центра международных исследований Института США и Канады Анатолий Уткин. – Сидя у камина в знаменитой гостинице Waldorf Astoria, Медведев заявил, что Москва сделает все возможное, чтобы удержать Иран от приобретения ядерного оружия. Думаю, российскому президенту удалось пройти между Сциллой и Харибдой: он удовлетворил пожелания американцев, но не связал себя при этом конкретными обещаниями и отказался критиковать курс Ахмадинежада» [671] .

Тем не менее американские политологи стали говорить, что крупнейшая внешнеполитическая ставка Обамы себя оправдала: идея связать ПРО в Чехии и Польше с компромиссом по Ирану, действительно, оказалась дипломатической находкой, и тем, кто критиковал Обаму пришлось прикусить языки. «Перед тем как отказаться от проекта строительства ракетных баз в Восточной Европе, – писала The Independent, – Обама, наверное, перекинулся парой слов с Карповым и Каспаровым. Иначе ему не удалось бы совершить такой блестящий ход на дипломатической шахматной доске, который, к тому же, был так точно рассчитан по времени» [672] . «Российско-американские отношения все больше напоминают танго, – отмечал ведущий эксперт Совета по международным отношениям Чарльз Капчан, – Вашингтон предлагает выйти на новый уровень отношений, и россияне отвечают взаимностью» [673] .

Первая речь Медведева с трибуны ООН показалась экспертам одной из самых проамериканских речей российского лидера в истории. В ней Медведев рассыпался в похвалах Обаме, восхищаясь «решительностью президента, не побоявшегося отказаться от размещения ПРО в Восточной Европе». И политологи говорили, что «Путин произнес свою программную речь в Мюнхене (это было жесткое антизападное выступление), а Медведев – в Нью-Йорке на заседании Генассамблеи».

Многие сравнивали поездку российского президента в США с турне советского генсека Никиты Хрущева, которое состоялось за 50 лет до того. Хрущев прибыл в Нью-Йорк на огромном самолете Ту-114, для которого даже не нашелся подходящий трап в аэропорту. Как на заседании Генассамблеи ООН, так и на встречах с представителями американского истеблишмента он жестко отстаивал интересы своей страны, отказываясь вступать с США в «бесконечный процесс переговоров, не обещающий никакого успеха». И хотя Медведев остановился в той же нью-йоркской гостинице, что и Хрущев, и провел встречу со студентами того самого Питтсбургского университета, где когда-то выступал генсек, по сути, два этих визита не имели между собой ничего общего. «Хрущев прибыл на сессию ООН триумфатором, – говорили эксперты, – поскольку незадолго до этого СССР запустил свой первый спутник. Медведеву похвастаться было нечем. Россия никак не могла оправиться после кампании на Кавказе 2008 года и переживала резкое падение производства. И эпатажное поведение было бы неуместным». (Тем более что на заседании Генассамблеи было кому эпатировать публику. Иранский президент Ахмадинежад в очередной раз назвал Израиль «расистским государством» и осудил «еврейское влияние в мире», а лидер ливийской революции Каддафи на глазах изумленных делегатов порвал копию хартии ООН, окрестил Совет Безопасности «Советом терроризма» и потребовал суда над Бушем и Блэром за вторжение в Ирак).

Вопрос состоял в том, не поспешили ли американцы, провозгласив переговоры с Медведевым дипломатической победой Обамы? Не слишком ли рано заговорили на Западе о том, что Кремль, по выражению колумниста The Guardian Эдриана Пабста, «провел показательное переосмысление своей стратегии по Ирану»? [674] В Нью-Йорке и Питтсбурге Медведев на словах, действительно, отказался от той линии, которую долгие годы проводил российский МИД. Однако неожиданная импровизация президента, желающего покорить западную аудиторию и продемонстрировать свои атлантистские убеждения, могла оказаться лишь красивым жестом, который не повлечет за собой никаких практических последствий. Глава МИД Сергей Лавров сразу попытался сгладить впечатление от слов своего шефа, давая понять, что Россия не собирается отступать от традиционной позиции по иранскому вопросу. В общем, по словам некоторых остроумцев, ситуация напоминала дипломатический казус, случившийся с императором Николаем II, который в 1905 году без ведома своих министров заключил на яхте у острова Бьёркё союзный договор с Германией, но, вернувшись в Москву, вынужден был от него отказаться.

Российские дипломаты всегда выступали против идеи госсекретаря США Хиллари Клинтон ввести «калечащие санкции» в отношении Тегерана. Такие санкции предполагали запрет на поставки нефтепродуктов в Иран, ограничения на экспорт иранской продукции и замораживание счетов Исламской республики в ведущих мировых банках. Российский МИД отмечал, что, поддержав клинтоновскую идею, Москва рискует испортить отношения со своим южным соседом, который проводит по отношению к ней дружественную политику. «Россия благодарна Тегерану – объяснял Анатолий Уткин, – за то, что он не посылал своих людей в Чечню и не поддержал одну из сторон в таджикской гражданской войне» [675] . Кроме того, Иран всегда являлся главным козырем на переговорах России с Западом, и отказываться от него, полностью приняв позицию США, МИД считал неразумным.

Существовала версия, что непривычно-резкие заявления российского президента в отношении Тегерана были сделаны для того, чтобы сохранить иллюзию «перезагрузки», доверив роль защитника иранских интересов Китаю, который также имеет право вето в Совбезе ООН и не допустит введения «калечащих санкций».