1

Изобретением Михаила заинтересовались Ручинский, Олег, Светлана, Федор. Каждый из них внес свои соображения по усовершенствованию блока. Даже молчаливая Венера, и та дала дельный совет.

— Хорошее твое предложение, Михаил, — наблюдая, как ловко тот обрабатывает обойму для "Сибиряка" с помощью нового приспособления, похвалил Алексей. — А помнишь, прибеднялся, мол, какой я рационализатор.

— Да разве оно мое, Алексей Иванович? — Живые светло-серые глаза заблестели. — Его целая бригада создавала.

— Но оно же твое. Ребята просто подсказывали, и только.

— А я бы назвал это комплексной бригадой рационализаторов. Будем работать вместе, — предложил Михаил.

"А что, Михаил прав, — рассуждал Алексей. — Ведь с изобретением блока родилась сама комплексная бригада рационализаторов. Только бы определить туда всех наиболее талантливых людей. А они пусть будут своего рода штабом. Создадим широкую творческую лабораторию, где не только будут изобретать, но и учиться пользоваться новыми приспособлениями, изготовленными у себя в цехе".

Радужное настроение у Алексея слова испортилось. Экономисты доложили, что на шестнадцать процентов допущено повышение себестоимости изготовленных деталей и агрегатов. Инженерно-технический персонал будет лишен премии. Вот тебе и повышение качества продукции. А тут еще освоение новых деталей для "Сибиряка". А все почему? Да потому, что зачастую цех снижал себестоимость за счет качества. А теперь предстоит процесс обратного действия.

2

— Таня, что у тебя там с начальником цеха? — спросила Октябрина Никитична, как только дочь вернулась с работы. — Ты что, с ним дружишь? Увлеклась?..

Мать об Алеше говорит. Да без Алеши она себя и не мыслит. Он давно вошел в ее сердце. Тогда, во время размолвки, она не находила себе места, ночи напролет не спала. Вся извелась. Рядом быть с ним, думать о нем, думать о нем просто приятно. Ей нравилась его улыбка. Нравилось, что он не похож на других. Принципиальный. Даже главного инженера не побоялся. Другие боятся слово ему сказать, а он говорит напрямик. Ну и пусть будет таким… Молчаливый? Ну и что же. Ей нравилась его походка. Твердая, ровная. Она бы его узнала по походке среди тысяч.

— Ты об Алексее Ивановиче?

— А о ком же еще.

— А-а-а…

— И это после того, как он отцу ножку подставил! Подвел!..

— Ты сама говорила, что если бы не Алексей Иванович, отец замерз бы в новогоднюю ночь. Было это или нет?

— То давняя история. А сейчас другое дело. Сейчас он нахрапом против отца идет.

— Я знаю, о чем ты, мама. Отец сам виноват. Новая автомашина не могла выйти с недоделками. Даже полуоси — и те не из того металла. И при чем тут Алексей? Не мог он иначе поступить.

— Отец не глупее вас, — отпарировала Октябрина Никитична. — Значит, он заручился документами.

— Акты комиссии? Так? Да только свистни, подхалимы все подпишут. Лишь бы кто отвечал. Такие, как Алексей Иванович, не подпишут. Он правду-матку в глаза режет.

— Ошибаешься ты в нем. Отец в людях разбирается и неплохо. Ты ведь тоже недавно была недовольна им. Сама же говорила.

— Я, дура, сплетням поверила. Сплетням. Понимаешь?

— И давно он тебе приглянулся?

— Давно.

— II что ты в нем нашла? Видела я его на днях. Ну, парень как парень. В годах уже. Ничего примечательного. Такими хоть пруд пруди. И рост средний. Белесый какой-то, — пренебрежительно пожала плечами Октябрина Никитична.

— А мне и нужен обыкновенный. И чтобы белесый… Папа разве великан? А ты же его полюбила?

— Папа — совсем другое. Интересный в молодости был. Это сейчас он располнел.

— Значит, любила папу?

— Конечно. Разве без любви вышла бы замуж?

— Вот и я люблю Алешу.

— Ой, чует мое сердце недоброе. Отец сказал, что, если только подружишься с ним, он и дочкой тебя не назовет. А ты папу знаешь!

— Мамочка, не терзай себя. Все уладится. Я с папой поговорю. Он меня поймет.

— Только не сейчас. Он не в духе. Трубка клокочет…

"А если отец не разрешит, тогда что? — тревожилась Татьяна. — Придется сбежать из дома и уехать с Алешей на БАМ. Трудностей я не боюсь. А вдруг он не захочет ехать? Алеша окончательно заболел реконструкцией цеха. Он и ночью, наверное, бредит ею. А может, подождать регистрироваться? Нет, ждать не будем. Что, мы маленькие? Да и у него есть своя комната. И потом что это за такие практические мысли? С Алешей куда угодно пойду. Квартира… При чем тут квартира? При чем тут отец? Конечно, хотелось бы как у людей. Чтобы с шумной свадьбой, чтоб фата, чтоб кричали "горько"! Да что я все предрешаю. Я ведь еще серьезно не говорила с отцом. Правда, не начинала этот разговор потому, что звала его мнение об Алеше. А может, пусть Алеша сам поговорит с ним? Как мужчина с мужчиной. Нот, нет, и должна сначала… И немедленно. Ведь с Алешей все ужо решено. А остальное должно уладиться".

Еще в начале апреля все решилось, а вот в загс заявление не подали. Тогда они ездили за подснежниками. Был воскресный день. Солнце грело ласково. Природа ликовала. Полая вода реки еще заливала многие луга и овраги. Воздух наполнен весенними терпкими запахами травы и леса. Птицы радостно встречали весну.

Крепко взявшись за руки, они шли по опушке рощи. То поднимались по косогору, то опускались к берегу.

— Лебеди! — остановившись, прошептала Татьяна.

Алексей тоже увидел в затоне большую стаю ослепительно белых птиц, которые величаво и легко скользили по водной глади. Время от времени взмахивали своими огромными крыльями и распускали их, как паруса. Они были похожи на белоснежные гидропланы.

— Белые лебеди! — произнес Алексей.

— А летом их тут не бывает.

— Они здесь отдохнут, подкормятся и полетят дальше.

— Это правда, что лебеди в одной парс на всю жизнь?

— Говорят, что когда самка погибает, то лебедь поднимается высоко в небо, складывает крылья и камнем падает на землю. Разбивается.

— Вот это верность! Прожить бы так всю жизнь!..

— Лебедушка ты моя! — Алексей нежно обнял Татьяну. — Мы должны прожить лучше!..

Потом пересекли большую поляну и оказались среди молодых берез. Из травы возле белых стволов виднелись подснежники. Алексей начал собирать белые цветы. В его больших руках они выглядели особенно нежными. Несколько цветков он протянул Татьяне.

— Спасибо, родной, — сказала она. — Как здесь хорошо! Мы еще приедем сюда?

— Приедем! За ландышами.

— А может, раньше, за черемухой? Я люблю черемуху.

— Я тоже люблю черемуху, — говорил Алексей. — Я маме всегда приносил весной.

В тот день они и решили подать заявление в загс.

3

Рабочие второго механического цеха заждались Привалова. После возвращения из командировки он обошел многие цеха, в каждом собирал инженеров и рабочих, подробно и толково рассказывал о японских заводах, о новом, что там внедрено, как налажено производство именно тех деталей или агрегатов, которые выпускает или собирает данный цех. Директор говорил о многом поучительном и с юмором рассказывал об отрицательных сторонах капиталистического производства.

— Директора, видимо, нисколько не интересует реконструкция нашего цеха, — сетовали некоторые рабочие и инженеры. — Обход-то начал с первого механического.

Но они ошиблись.

Привалова больше всего интересовала, конечно, реконструкция. В этом сразу убедились многие. Пришлось покраснеть перед ним и Алексею. Человек толком не знает, за что взяться, ушел с головой в реконструкцию, а тут вопрос за вопросом. Не может Павел Маркович без экзаменовки, это его конек…

Цехом он, впрочем, остался доволен.

— Молодцы, многое сделали! — сказал Павел Маркович. — Выходит, можно директору завода в длительные командировки уезжать. Дела без него идут лучше, чем при нем.

"Лукавит директор, — отметил про себя Алексей. — Как будто все в порядке с выпуском "Сибиряка". У самого, наверное, на сердце кошки скребут за срыв выпуска новой машины. Дипломат!"

— А как с выпуском деталей для "Сибиряка"?

— Справляемся.

— Делайте только качественно. Автомобиль из-за маленькой детали может остановиться.

"Ну и хамелеон, — улыбнулся Алексей. — А что говорил мне всего несколько дней назад в своем кабинете?"

— Качественно-то качественно, — отозвался один из рабочих. — Но из-за этого допустили за последний месяц подорожание на шестнадцать процентов. Вот тут и загвоздка получается.

— Может, причина в другом? — спросил директор. — Сделайте анализ, подсчитайте. Я прошу вас, товарищ Коваленко, изложите все это в письменной форме на мое имя. Примем меры. Возможно, поможем, А где наш Герой работает?

— Во второй смене, — ответил начальник цеха. — А станок его в другом помещении. Детали для новой машины точит.

— Получается?

— Да уже план перевыполняет, а о качестве и говорить не приходится.

— Пригласите его ко мне завтра.

"Все-таки решил поздравить Ручинского, — подумал Алексей. — А когда Ручинский сам пришел, не догадался".

— За реконструкцию спасибо, товарищи!

Последние слова были сказаны так, что все поняли: директор цехом остался доволен.

"Только таким и под силу провести реконструкцию, — размышлял Привалов о Коваленко. — Молодость, энергия. Опыта маловато, говорят. А у нас был опыт? Как ни говори, а у нас, стариков, консерватизма хоть отбавляй. Опыт наш иногда сводится к тому, что научились в главках и министерствах доказывать невозможность выполнять спускаемый план, выбить фонд зарплаты, нажимать на знакомых, чтобы те что-то протолкнули. Уж если так, но совести, то и мне надо готовиться сдавать завод. Опыта-то много, а силенки уже не те. Больше хорохорюсь. Бывало, во все дыры заглядывал, новинки все читал, а сейчас — разве в поезде под стук колес. А кому передать? Был главный инженер толковый, забрали на Брянский завод. Теперь Стрижова хотят… Ну его пускай берут, кажется, потеря небольшая. Вот таких молодых, как Коваленко, к себе заместителями надо ставить. Но мы таких не берем, боимся, много хлопот с ними. А реконструкцию-то надо всему заводу делать и не по одному-двум цехам в год. Фронтально надо браться. Тогда и с качеством продукции будет решено. Без этого вопрос качества останется болтовней, бумажкой. Видишь, у них уже удорожание! А за качество надо браться. "Сибиряк" в этом отношении нам глаза открыл. Времени-то было много. Больше трех лет занимались. А как до серийного выпуска дело дошло, даже нужных сортов металла на заводе не оказалось. Надо взяться за кадры. Застарели они у меня. Да и начальников цехов пересмотреть. Все старыми заслугами кичатся, мол, из завода, который косы да серпы делал, теперь автомобили выпускаем. Забываем, в какое быстротечное время живем. Не успеешь оглянуться, а уже тебя обогнали. Техника! И мой хваленый автомобиль устарел".

Невеселые мысли захватили директора, пока шел до своего кабинета.

Бросил шляпу на стул, сел за стол, поднял трубку, подержал несколько секунд и опустил. Нет, сейчас не до Стрижова. Надо остыть, разобраться во всем.

4

Алексей и Татьяна переправились на другой берег Днепра на катере.

Они собрались на остров Динька, который издали похож на опрокинутую плоскодонку. Но это издали, а так остров большой, километра два тянется.

Пронзительно сияла река, переливаясь под чистым горячим солнцем, слепила, будто не вода текла в ее зажатых берегах, а расплавленное серебро.

Дымя и урча, сновали по широкой реке юркие буксирчики, торпедами проносились элегантные "метеоры", дремали, прильнув друг к другу, целые караваны барж. А чуть дальше гремел, громыхал огромный порт, к причалам которого подходили десятки разных судов. Сноровисто работали краны, и женский голос в репродукторах отдавал какие-то команды. До катера доносились только обрывки слов.

На острове много отдыхающих. К вечеру их, конечно, поубавится.

У Алексея за плечами рюкзак, под мышкой сложенная палатка. У Татьяны — сборная удочка и палки для палатки.

Удобные места для ловли рыбы уже заняты. Наверное, с самой зорьки люди сидят.

— Может, здесь остановимся? — спросил Алексей. — Кажется, для отдыха подходяще и для рыбалки.

— Не возражаю. Давай палатку сейчас поставим.

— Нет, потом.

Алексей закинул удочку.

— Ловись, рыбка, большая и маленькая!

Приятной прохладой дышит легкий ветерок, ярко светит солнце, разноголосо поют птицы в прибрежных кустарниках. А в кронах дуба развеселились дрозды. Над водой кружатся чайки, выискивая добычу. Но Алексей ничего этого не замечает, перед ним только поплавок пестрит среди мелких волн. Вот клюнет!

Проходит час, больше. Уже в глазах Алексея пестрит, и кажется ему, что это не вода течет, а он плывет вместе с землей, а вода стоит на месте. Нет, Днепр живет, дышит, двигается. Даже, кажется, волны — и те шелестят, как живые. Вдали от берега они жаднее, бездушнее, а ближе к берегу — ленивей, крылатее. И касаются берега извилистыми длинными, узкими, как у змеи, полосами и тут же умирают.

— Ну что, Алеша, не клюет?

Татьяна отрывается от книги.

— Почему-то не клюет. То ли погода такая…

Наживил свежего червя, поменял глубину, ждет.

— Словно в воде рыбы совсем нет. А ведь в прошлом году на этом месте десятка три хороших окуней взял и подлящика вытащил. Ну ничего, вечером мы ершей наловим. Да, может, и верховодка пойдет.

Татьяна сидят у самого дуба. Кто-то смастерил здесь скамейку. Ей уже не хочется читать. Где-то совсем рядом закуковала кукушка. Татьяна прошептала: "Кукушка, кукушка, скажи, сколько мне лет жить?" Кукушка куковала долго. Татьяна считала, считала и сбилась.

— Алеша! Я буду старухой! — И рассмеялась.

— Кукушка предсказала?

— Да. Может, купаться будем, Алеша? Все равно не ловится.

— Еще немножко, авось клюнет.

— Ну ладно, лови, а я пойду за цветами.

За тридцать метров от реки — поляна, усыпанная яркими цветами, над которыми кружились пчелы. Большой рыжий шмель подлетел к голубой ее панамке, покружился и, сердито зажужжав, улетел.

"За цветок мою голову, глупый, принял и обиделся, что ошибся".

Скоро она собрала целый букет цветов.

— Я тебе сейчас венок сплету! — крикнула Татьяна.

— Давай!

Она подошла к скамейке и стала выбирать цветы с длинными стеблями.

— Ну вот, — сказала она, соединяя концы, — готово.

Прибежала и надела венок Алексею.

— Ой, какой ты смешной! Как Нептун! — рассмеялась, прижимаясь к нему. — Алеша, ну хватит ловить!

— Ладно. Вечером для ухи наловим. За день она прикормится.

Алексей оставил удочку, обнял Татьяну.

— Алеша, кругом же люди, — прошептала Татьяна. — Пошли лучше купаться…

К вечеру небо очистилось от облаков. Лениво выползла луна, подсвечивая все вокруг бледно-матовым, чуть-чуть золотистым светом. Хочется полной грудью вдыхать запахи цветущих трав и воды, прислушиваться к спокойному шепоту реки.

Невдалеке прошла женщина.

И тут же вслед пробежал мужчина. Алексей успел его разглядеть. Гладко зачесанные волосы, пиджак, наброшенный на плечи, белая, расстегнутая рубашка. Знакомый профиль. И женщина вроде знакомая. Волосы, завязанные в узел.

"Постой, да это же Вербин, — догадался Алексей. — Ну да, он. Его профиль. А женщина похожа на Ирину. А может, это его жена? Я ведь никогда ее не видел. Как похожа на Ирину Владимировну! А не все ли мне равно? Ведь в их семьях что-то не ладится".

А все-таки спросил:

— Танюша, ты не заметила, кто сейчас проходил?

— Нет. А что?

— Вроде наши, заводские. Тоже с ночевкой приехали.

На той стороне Днепра, в городском парке, еще гремел оркестр. Молодежь веселилась.

Потом, спустя минут десять, у самого берега проурчала моторная лодка, проехала мимо и остановилась невдалеке.

Алексей отметил про себя: "Казанка" с мотором "Ветерок". Десятисильный. Конечно, Вербин. А все жалуется, что купил, а ездить некогда".

На ночлег они устроились основательно, словно рассчитывали прожить здесь, по крайней мере, месяц: выбрали место посуше и поровнее, не слишком далеко от Днепра.

И пока оборудовали палатку, разводили костер и чистили плотвичку и колючих ершей для ухи, наступила ночь.

В палатке Татьяна потянулась к Алексею, шутливо проговорила:

— Алеша, это первый наш дом… — Умолкла, затаилась. Но это продолжалось недолго. — Алеша, как быстро проносится время, — снова отозвалась она. — Кажется, совсем недавно мы ездили за подснежниками, а прошло с тех пор больше четырех месяцев.

— А мне кажется, что то было только вчера…

— Нет, Алеша, этот месяц пролетит быстро, — не умолкала Татьяна. — Уже три дня сплыло. Через двадцать семь — мы поженимся. Я буду твоей женой. Совсем-совсем… Ты знаешь, Алеша, я еще не говорила ничего отцу. Для него это будет гром средь бела дня!

— А я сообщил матери в письме. Я и раньше он о тебе писал.

— И я, матери сказала, а к отцу как-то страшно подходить. Может, ты скажешь?

— Я уже недавно говорил.

— Ну и что? Он согласен?

— Ты же знаешь. Это был другой разговор. Так сказать, производственный. О том разговоре знаю не только я, но и весь завод.

— Ты поступил правильно, Алеша! Хотя, может, где-то и переборщил. Трудно идти напролом.

— Конечно, сейчас от главного инженера мне достанется. Не укладываемся. Чем качественнее, тем дороже. Это было, есть и будет. И я не отступлю!.. Плохо, что некоторые руководители превращаются в выжимал. Выжмет план — хорошо! Даже могут выдвинуть такого руководителя. А он и жмет, вместо того, чтобы пораскинуть своими мозгами. Правда, такие тоже с треском вылетают.

— Алеша, давай не говорить хоть здесь о производстве, — перебила Татьяна, — а то еще поссоримся.

— Нет, я давно хотел тебе это сказать.

— Алеша, чтобы ни случилось между тобой и моим отцом, помни: я всегда с тобой.

"Мать говорила, — вспомнила Татьяна, — что отца голыми руками не возьмешь. Он всегда будет прав".

— А все-таки я поговорю с папой, — продолжала Татьяна, — время ведь идет. Не будем же мы заявление из загса забирать…

Алексею легко было с Татьяной. Кроме вот этой подкупающей простоты, Татьяна нежная, женственная.

Татьяна благодарила жизнь, что встретила такого немногословного, мужественного и честного парня. Сейчас она чувствовала его теплоту, ровное биение сердца.

Почти бесшумно пронеслись над палаткой утки. Они с размаху плюхнулись где-то неподалеку, наверное в осоку.

— Не спится им, летают.

— Может, новое место ищут.

И снова тишина. Только комары звенят.

— Алеша, я тебя очень люблю!.. — горячо прошептала Татьяна и прильнула к нему своим трепетным телом.

5

Ну как не постоять у зреющих хлебов!

Анастасия Титовка чаще всего любила смотреть на поля, когда приближалась пора жатвы и серебристая дымка созревания окутывала хлебные просторы.

"Родная земля… Вот почему вернулся в колхоз одноклассник моего сына Владимир. А в Николаеве занимал, видно, не малую должность, коль Алеше помогал каким-то оборудованием. И в колхозе на хорошей работе: главный механик. Конечно, должность-то хлопотливая, не из легких. И жена ему работящая попалась. Двойнятам еще и двух лет не исполнилось, а она их в детясли определила и на работу пошли. А мой Алеша теперь уже не вернется в село, коль на городской женится. Надо сегодня же написать, что приеду к нему. На два-три дня меня отпустят. По такому случаю я обязательно поеду. И деньги переведу на сына. Зачем мне сейчас деньги? Раньше он мне помогал. А сейчас я ему все отдам".

Думала Анастасия, что вернется ее сын в родное село, даже невестку присмотрела, но ничего не вышло. И невестка, сельский фельдшер, уже второй год, как замужем… А любил же Алеша поле! В детстве любознательный мальчик долго забавлялся каждой травинкой и каждым цветком.

Ненадолго задерживались у золотистой стены, будто молчаливо приветствовали ее, а потом шли по еле приметной тропе, не спеша уходили в густую пшеницу: он впереди, она следом. Так и шли до самой реки, до переправы. Потом Алеша возвращался домой, а она переправлялась на ферму.

"Нет, теперь сын в село не вернется".

Отяжелевшие колосья, кланяясь и пружиня, то и дело касаются плечей и лица Анастасии, она плавным движением рук бережно отстраняет их и, кажется, зовет сына посмотреть на спеющие нивы. Но голос ее сливался с шуршанием тихий шагов и утренним стрекотом кузнечиков.

Узкая дорожка обрывается, а душа Анастасии по-прежнему полна пшеничного раздолья.

6

Летний день угасал. Но птичий гомон не стихал у Днепра. В кустах ивняка, что густо разросся по берегу, беспокойно кружились кулики и пигалицы, оглашая воздух тревожными криками, словно взывали о помощи. В этот хор врывался гул лодочных моторов. Только белые чайки важно, без крика плавали на волнах. Вербин заметил Ирину еще издали. Она стояла на берегу тоненькая, в сером клетчатом платье, похожая на встревоженную птицу, готовую вот-вот взлететь.

Лодка носом раздвинула ветви прибережного ивняка и мягко ткнулась в берег, мотор приутих, работая на малых оборотах.

Сдерживая радостную улыбку, Вербин смотрел на Ирину. Она сбросила босоножки, вошла в воду и порывисто вскочила в лодку. Вербин протянул руку, но она не воспользовалась его помощью.

— Здравствуй, Иринушка!

— Добрый вечер.

— Ты что же целую неделю не давала о себе знать? Не показывалась, не звонила.

— Я, кажется… — И умолкла.

У Вербина вытянулось лицо. Он был застигнут словами Ирины врасплох. Чтобы скрыть свое замешательство, стараясь быть равнодушным, бросил:

— Наш?

— Ты еще спрашиваешь? Я ведь с мужем не живу… Да ты не бойся. Мне ваш развод не нужен.

Сказала — что отвесила хорошую оплеуху. Он даже побагровел, точно поднимал непосильную ношу, а лоб его, изрезанный морщинками, покрылся испариной.

Ирина опустила руку за борт, под пальцами зашелестела упругая вода.

— Все пускай у нас остается, как и было, — медленно и тихо промолвила она.

— Куда режешь! — кто-то закричал со стороны. — На буй налетишь!

— Вот черт! — выругался Вербин, поворачивая лодку круто вправо. — И буя не заметил.

Ирина сидела и молчала, ждала, что он ответит. Ведь должен что-то сказать. От этого зависело: любит он ее или нет.

— Значит, Иринушка, конец нашей тайной любви! — твердо сказал Вербин. — Теперь не будем прятаться. Хватит!

— А может, пускай все останется по-прежнему? — Ирина опустила глаза.

— По-прежнему не будет!

— А ты подумал о себе? Мне становится страшно. Я сегодня проплакала всю ночь. Мне-то что, я в любом месте работу найду. А как у тебя сложится? Что тебя ждет?!.

— Нет, милая моя, дальше скрываться нельзя! А, что будет — то будет! Я за свою карьеру не боюсь. Только ребенка сохрани, а то придет еще что-нибудь в голову…

Лицо Ирины просветлело: "Значит, любит! — И на сердце стало совсем покойно. — А я — то, дура, думала…"

— Может, сюда причалим? — спросил Вербин, указывая на правый берег. — Рощица-то здесь какая красивая.

Ирина кивнула.

7

Алексей по телефону договорился с Татьяной о встрече в скверике. Это было совсем неожиданно для нее. Сегодня они не собирались встречаться. Вечером к нему приезжает мать. По его голосу она догадалась: что-то случилось. Но что?..

Татьяна быстро оделась.

— Ты куда? — спросила Октябрина Никитична.

— Я скоро вернусь! — на ходу бросила Татьяна и скрылась за дверью.

Скверик пустовал. Вечер теплый, безветренный. Небо у горизонта облачное. Но ничего этого Алексей не замечал. Он сидел на лавочке неподвижно, опустив голову. Сообщение матери поразило его. Казалось, что плывет невесомый, в голубой холодной пустоте, боясь раньше времени вообще раствориться, исчезнуть. И теперь уже не боль пронизывала, а желание еще раз посмотреть в глаза Стрижову. Не главному инженеру завода — Стрижову-отцу. Он виноват во всем, что случилось… Но после снова защемило сердце: напомнило о собственной вине… И ему вдруг захотелось просто исчезнуть. И тут же появился страх перед исчезновением. Неохотно возвращался он к действительности.

"Какая-то беда у Алексея".

Татьяна испугалась, обмерла.

— Что случилось, Алеша?! — едва вымолвила она.

Алексей очнулся, с трудом понимая, где он, у него ныло где-то у сердца, звенела и кружилась голова. Он весь дрожал. Прямые плечи вздернуты, в волосах застрял маленький желтый листок, на милом, простоватом лице — красные пятна, из серых откровенных глаз вот-вот брызнут слезы. По-мальчишески оттопыренные уши горели, как прихваченные осенними заморозками кленовые листья.

Алексей, наконец, собрался с силами, встал, опустил глаза и стоял молча. Сердце у Татьяны оборвалось. Таким, она его еще не видела.

"Что-то случилось? Но что? Раздумал идти в загс? И теперь… Нет! Нет!.. Ну, что он молчит? Чего позвал? Если только это, то не жить мне. Так и скажу. И не только скажу, сделаю. Зачем тогда жить?!"

Лицо Татьяны вспыхнуло, к груди прижала крепко сжатые кулачки. И только сейчас Алексей заметил, что Татьяна одета в самое лучшее ее голубое платье. "Зачем все это?!" Ах, как нелегко начать разговор.

— Как же нам быть? — с трудом и тихо, глотая окончания слов, наконец проговорил Алексей. — Что мы с тобой наделали!..

— Что наделали? — Татьяна смотрела на него удивленно и как-то странно.

— Наша любовь… — словно издалека прозвучал его голос.

— Ты… ты это что-о, Алеша?

Он молчал.

— Что же все-таки случилось? — Она бережно взяла его руку.

— Свадьбы не будет, Таня! — как-то отрешенно промолвил он.

Татьяна побледнела, но сразу же взяла себя в руки.

— Ну и ладно, без свадьбы обойдемся. Стоит из-за этого так расстраиваться. Ты говорил с моим отцом? Мы ведь любим друг друга — это главное. А свадьба…

— Любим? — Алексей снова опустил глаза. — Ты мне сестрой доводишься… Родной…

— Как?!

— Родная, как и все сестры…

— Родная? Не пойму! Да говори ты яснее! Мои родители нашлись? Мои?..

— Что тут говорить, Танюша. Ты моя родная сестра. Так оказалось. По отцу.

— Откуда у тебя все это?.. Откуда ты взял?!

— Откуда? Иван Иванович Стрижов — твой и мои отец. Да, да, ты не удивляйся. Сейчас мне мать все рассказала. Выходит, ты сестра… А мы…

Он замолчал.

— Стрижов — твой отец?! А я испугалась, думала, мои настоящие родители отыскались. И ты… Будет свадьба, Алеша! — повеселела Татьяна. — Будет!..

— Как будет? С родной сестрой?.. Ты думаешь, что говоришь?! Все рухнуло!..

— Я ведь приемная у них, Алеша. Правда, об этом я совсем недавно узнала. Вернее, подслушала. Да, да, подслушала. Они и не догадываются, что я знаю.

— Это правда?!

— Такое не придумаешь.

— А я чуть с ума не сошел, пока тебя ждал… Сколько передумал!..

— Приемная я Стрижовым. Это точно. Меня и до этого часто брали сомнения. Как в тумане помню, я была с какими-то слепцами, дорогу им показывала. Потом они меня побили и исчезли. Меня куда-то привезли. И я бросилась на шею к Октябрине Никитичне со словами: "Мамочка, я тебя нашла!" Так я и стала их дочерью. Я часто спрашивала Октябрину Никитичну: "А почему вы раньше мне валенок и пальтишко не покупали, когда я со слепцами была? Мне было очень холодно тогда". А Октябрина Никитична отвечала, что они с папой были студенты и денег у них не было. Тогда я верила, а потом уже, когда повзрослела, стала сомневаться. Когда меня взяли, Стрижов уже работал мастером на заводе. А Октябрина Никитична вообще студенткой не была. Она окончила десять классов и художественную школу одновременно. А совсем недавно я услышала их разговор, и глаза совсем открылись. Как хочется, Алеша, иногда узнать, кто мои родители! А твою мать Иван Иванович бросил?

— Он обманул мою мать. Уехал на заработки. А потом дружок прислал письмо, мол, утонул Иван Иванович. Утопленник из Иртыша!.. У тебя бабушка есть? Отцова мать?

— Есть. В Кунцеве.

— Ефросинья?

— Да.

— Хотел бы я посмотреть ей в глаза. Ведь мы долгое время переписывались. Я даже собирался как-то ее навестить. В письмах она оплакивала сына. Отец никогда ни одной копейки даже через бабушку не прислал.

— А сейчас он знает, что ты его сын?

— Узнал. Он с мамой случайно на республиканском совещании встретился.

— Знает и молчит?!

"Так вот почему Стрижов так ждал назначения на Подольский завод!" — вспомнила Татьяна.

— Ты, Алеша, строго его не суди. Ну, споткнулся человек…

— Споткнулся? Не суди? Нет, таких судить надо!..

Последнее время Татьяна чувствовала какое-то беспокойство, которое все росло, хотя она старалась его не замечать.

— Стрижов тоже в жизни мало видел счастья. Октябрина Никитична не была ему настоящим другом. Он лучше ее, лучше.

— Лучше? Бросил мать с ребенком! Копейки не выслал! Да разве только это? Тут Козин мне устраивал. Сегодня узнал от Найдорфа, что мои чертежи он передал только после парткома.

— Почему?

— Чтобы скорее спихнуть новую машину, не возиться с ней.

— Алеша, родной мой, за это Иван Иванович будет наказан. Собственно, он уже наказан. Подольский механический завод ему не светит. А как он хотел туда директором!

— Что посеешь, то и пожнешь! Ты, я вижу, сожалеешь?

Она крепко пожала ему руку и пытливо посмотрела в глаза. Хотелось успокоить его…

— А с чем он завтра из обкома приедет?

— Его на бюро обкома вызывают?

— А ты разве не слышал? Директора, Слесарева и его. На обком приглашен и министр. Секретарь горкома Костенко.

— Откуда ты все это знаешь?

— Октябрина Никитична мне рассказала. Стрижову друг-приятель из министерства звонил. На заводе намечается большая перестановка кадров. Отец вроде пойдет заместителем директора по производству.

— А Поленова куда?

— На пенсию.

— Давно пора. А кто же главным?

— Слесарева пророчат.

— Слесарева?.. А что, из него будет неплохой главный. С обязанностями начальника цеха он хорошо справлялся… А Стрижов, выходит, легким испугом отделался. Ничего себе понижение — заместитель по производству.

— Хорошо, если для Ивана Ивановича этим все и кончится. Ведь вся ответственность ложится теперь на него.

— За свои поступки каждый должен отвечать в полной мере! Собственно, я его невольно спас. Ты представляешь, что было бы ему, если бы "Сибиряк" с недоделками пошел в народное хозяйство! И посыпались бы сотни рекламаций, писем.

— Я об этом тоже думала. Наверное, Стрижов это и сам теперь понял.

"А все-таки Алеша должен простить Ивану Ивановичу, — думала Татьяна. — Ну, не сейчас, погодя! У него сердце доброе, отходчивое. Но вот как Стрижов будет смотреть своему сыну в глаза! Это же пытка!"

— А как же мне быть с "отцом"?! — спросила Татьяна.

— Не знаешь? Немедленно уходи ко мне! Из Зеленогорска же не побежим. Это наш город. Тут наш завод!.. Судьба!..

— Перейти к тебе, сейчас? Не слишком ли большой удар? По ним. Они, кажется, готовятся к свадьбе, только молчат… И ты пойми меня, они ведь…

— Говоришь, удар! Пусть будет удар! Стрижов заслужил этого!..

Алексей взял ее за руку.

— Сейчас пойдем ко мне, я познакомлю тебя с мамой. Она у меня добрая. — На мгновение зашлось сердце. — Она же ничего еще не знает. Я же убежал от нее сам не свой. Хорошо, что к тебе… Знаешь…

— Может, завтра?

— Нет, сегодня, сейчас! Мать так обрадуется! И все решим… Собственно, что решать? Все давно решено.

Они шли молча. Теплый вечер полыхал летними красками. Татьяна думала о настоящем и будущем. У Алексея, чем ближе подходили к дому, обида как-то проходила. Нет, не проходила.

"Десятки не мог выслать, — негодовал Алексей. И какой-то внутренний голос ему возражал; "Тебе не прислал, а чужую девочку удочерил, воспитал. Твою будущую жену в люди вывели". — Этим нельзя оправдать подлость в отношении моей мамы и меня. — А второй голосок нашептывал: "Сын ты ему! Сын!" — Не отец он мне. Не те родители, что породили, а те, что вырастили. — "Отец тебя на должность начальника цеха выдвинул". — Не он выдвинул. Директор назначил, — "Но главный инженер мог возразить, и пропала твоя карьера". — Я по карьерист. Другую бы работу честно выполнял. — "Твой отец был молод!" — Ну и что же? — "Друзья и все такое. Кто-то влиял, советовал". — А у него что, головы не было на плечах? Войну прошел, не мальчик! — "Сам-то ты чего в селе не остался?" — Я учиться поехал в город. — . "Твой отец тоже хотел учиться". — Мать бы ему не помешала. — "Разберись лучше. Неужели он такой подлый?" — Его нельзя оправдать, простить! — "Пройдет время, и вы помиритесь". — Нет!"

Алексей сейчас не мог представить себя и Стрижова за одним столом, в одном доме, на одном заводе. Хотя наказание само пришло. Его, Алексеево, пребывание на заводе будет для него и пыткой и наказанием.

— Ты о чем все время думаешь, Алеша? — спросила Татьяна.

— О моих мыслях одним словом не скажешь, родная. Главное — мы будем вместе!..

Едва уловимой прохладой дохнул ветерок. В какой-то миг все переменилось. На город опускалась звездная ночь…

1970–1977 гг.