Шли часы, а казалось, что дни... Шли дни, словно недели, а недели - как месяца. Время издевательски медленно текло. Тело изнывало, как и душа, требуя эмоций, требуя танца. Но было нельзя, все еще нельзя. Я сидела, часами слушая музыку, закрыв глаза, двигала руками, представляя, что танцую. А тоска душила, как стальные холодные пальцы, сдавливала, и казалось, уже не хватало воздуха. Ничто не радовало, не вызывало улыбки. Я закрылась, забилась внутри себя. И все снова было серым, бесцветным, унылым. Я обвела взглядом свою комнату, отпила какао, что стояло в кружке у кровати, не чувствуя его вкуса. Смотрела в окно, не видя ничего там. Нет красок, нет радости, нет жизни. Присев в большое кресло, я сидела, глядя в одну точку, как постоянно в последние несколько дней.

- Ром, - слышу голос, но сил отвечать попросту нет. Не хочу...

- Рома...- голос уже громче, а мне все так же плевать, не трогайте меня, не зовите, меня нет...

- РОМИНА!!! - вскрик над ухом, а я и не дернулась, я в своем маленьком сером мирке.

Меня грубо встряхивают за плечи, привлекая к себе внимание.

- Что? - без эмоций спрашиваю Виталю, зло глядя на него.

- Ром, это уже не смешно.

- А я и не смеюсь, если тебя вдруг заслепило, - огрызаюсь я и отворачиваюсь. А дальше - по классике жанра, меня хватают, закидывают на спину и тащат на улицу. А я не сопротивляюсь, так даже проще, быстрее отстанет. Сад, лавочка, обед. Как в больнице, блин, только там не такие назойливые медсестры, а тут тирания. Я съела все с тарелки, не чувствуя вкуса, даже не знаю, что ела. Ибо не смотрела, элементарно не интересно.

- Ромин, ну сколько можно? Ну чем дальше, тем хуже, - начал он свою недушещипательную речь. Спросите, почему я злюсь? Да потому, что меня достало, когда мне каждые несколько часов задают одни и те же вопросы: Ром, ты как? Ром, все в порядке? Ром, все хорошо? Да не хорошо мне, и не в порядке, и я никак! - хотелось крикнуть, да так, чтобы стены пошли трещинами. Но я не смела грубить, не могла, не позволяла совесть. Они пытались помочь, только делали это неправильно.

- Почему ты опять молчишь? Поговори со мной, Ромин... я умоляю тебя. Не закрывайся.

Я молча вздохнула, посмотрела на него. Он не понимает... никто не понимает. Но еще неделя, всего неделя, и я смогу танцевать. Вот что нужно мне, вот в чем я нуждаюсь и без чего не могу.

...

Семь утра, а я уже лежу и, разомкнув глаза, смотрю в потолок. Вдохнув поглубже, плавно сажусь и смотрю в окно. Сегодня все будет по другому, сегодня все изменится. Встаю и переодеваюсь, смотрю на себя в зеркало. Внешне все та же, почти... Мои глаза потеряли блеск, заинтересованность в происходящем, нет в них огня. Он погас, он ушел, его забрали. Я встряхнулась, нахмурившись. Я хозяйка своей жизни, я путеводитель, я свой компас, я сила, я танец, я жизнь. И пошло все к чертям собачьим. Ярость поднималась изнутри, как волна, словно сжигающая все на своем пути лава, кипящая, устрашающая, смертельно опасная. Я включила музыку и медленно присела на пол, стала растягивать сопротивляющиеся мышцы. Медленно, не спеша села на шпагат. Дала время телу привыкнуть, а после стала потягиваться. Месяц покоя - и тело снова ленивое мясо. Я злилась, но продолжала. Спустя примерно полчаса я встала с пола. Мышцы ныли, руки слегка дрожали. Выбрав песню, стала сливаться с мелодией... Она была агрессивная, резкая и порывистая, как раз под мое настроение. Я, блаженно выдохнув, закружилась, после встав плавно, ибо нельзя было резко давать нагрузку, а жаль... Я пыталась парить, лететь, но не могла, душой не могла. Я стала почти безумно двигать руками, делать обороты, так что едва не кружилась голова. Мало... мне всего было мало. Но резче, сильнее, импульсивнее, агрессивнее... было нельзя. На меня накатывало, меня уносило, я чувствовала себя тонкой березкой, на которую идет мощное наводнение. Я гнулась, но сносило, эмоции, дикий шквал эмоций прорвал. Я упала, упала и чувствовала, что взрываюсь, что не могу это контролировать, чувствовала, как что-то вырывается изнутри. Мой дикий вопль разрезал комнату, в нем было столько боли, что казалось, треснут стекла, разобьется и рухнет все вокруг. Но музыка, которая громко играла, заглушила его. Я ударила кулаком по полу, потом снова, снова, снова... слыша свои всхлипы через заложенные уши. Крики вырывались с рыданием, я сотрясалась всем телом, задыхаясь от этого шквала, я сломалась. Бешеные глаза оглядывали комнату, пелена из слез застилала... Нет-нет-нет!!!! Я не буду плакать, я не могу! Я никогда не плакала, это слабость, это... Я не слабая, я не могу позволить себе отпускать эмоции, они убьют меня, утопят в своей глубине. НЕТ! Орала на себя внутри, вставая, встряхнулась и снова начала танцевать. Поворот, взмах руки, громкий бит, я рванула вперед, словно выплывая из этого смертоносного течения, выныривая из водоворота, пытаясь себя спасти... Но я снова упала. И опять слезы и крики, вопли, полные такой глубокой тоски, что все сжималось внутри. Боль тупым ножом терзала сердце, а я-то свято верила, что оно умерло в моей груди. Больно, больно, больно... Оглушительно до такой степени, что я выла, скулила, как побитый зверь. Срывала голос и била кулаками о деревянный пол. Истерика... Из меня с потоком слез, всхлипов, выходило все то, что я так держала. Меня подхватывают на руки, крепко прижимая к твердой груди. Знакомый запах, родной...

- Ш-ш, Кукурузка моя, моя сладкая девочка, тсс, - слышу шепот на ухо, вцепляюсь в его плечи, как в единственную опору. Меня трусит, руки дрожат, а слезы непрерывным потоком льются из глаз.

- Плачь, милая, поплачь и отпусти, не держи в себе, - его слова не помогают, это не успокаивает. Но я, уткнувшись в его плечо, плачу... так, как никогда в жизни, не могу остановиться, просто не могу. Это сильнее меня. Немой вопрос застрял внутри... Почему? Почему так больно... Разбил, раскрошил, уничтожил... Заполнил меня тоской, затопил болью, переменил, испоганил, испортил... НЕНАВИЖУ! Все так сильно, все так больно, так невыносимо. Невыносимо терять. Невыносимо терпеть, осознавать. Невыносимо понимать... Сердце ноет, рыдает и вопит вместе со мной, оно тоскует и изнывает, требуя черноту твоих глаз, прося хоть один поцелуй, нужный до горечи, ведь я все еще помню, но больше не жду. Я не прощу, не приму, не смогу. Но любовь так просто не убить, ее не задавить, не утопить. Ее невозможно прогнать, вычеркнуть, искоренить. Она просто заседает глубоко внутри, не слушая твоих доводов, ей плевать на твои мольбы, она пришла и так просто не уйдет, ей плевать на боль, ее не трогают твои слезы. Она жестока, она смертоносна, она ядовита. Я больше не хочу любить, боже заберите это из меня, вырежьте и уничтожьте, искорените, похоронив навеки. Хочу стать пустой, слышать гуляющий с завыванием ветер внутри, что будет сквозить, прогоняя ненужные мысли и воспоминания. Хочу застыть и стать камнем, лишь бы не было настолько больно. Заберите это, не хочу эмоций, не хочу чувств, ничего я больше не хочу...

- Милая, моя хорошая, я рядом, запомни, что я буду всегда рядом, - слышу шепот, но не хочу слушать, это все обещания, а потом боль, которая сжигает изнутри, как кислота, выедает зияющие дыры... Убивает все тепло внутри. Но ведь это Виталик, мой добрый друг, почти брат... И я верю, ему я верю. Хорошо? Будет хорошо? Ладно...

- Когда? - шепчу осипшим голосом, все еще крепко вцепившись в него до синяков, поскуливаю, ибо слез уже попросту нет. Обида от предательства тяжелым балластом висит и тянет, тянет меня ко дну, а я карабкаюсь из последних сил. Цепляюсь за родное тепло, за заботу, за мягкие крепкие плечи, помогите...

- Скоро, скоро все изменится, маленькая, совсем скоро. Просто потерпи, хорошо? - мое лицо в его руках. Серые глаза цвета пасмурного неба внимательно смотрят в мои, заглядывая прямо в душу. Отражая мою боль. Как же с ним хорошо, я бы доверила ему свою жизнь, я бы отдала ему всю себя в благодарность. Я утыкаюсь в его лицо своим, соприкасаясь лбами, и долго смотрю, молча, пронзительно. Редкие слезинки стекают по слегка загоревшим щекам.

- Ты ведь не бросишь? - спрашиваю едва слышно, не отводя глаз, не моргая, я жду ответа, правда, жду.

- Не брошу.

- Пообещай, - вырывается, я замираю, боясь, что скажу что-то, что может все испортить. Убить этот особенный момент, прервать этот контакт.

- Обещаю, Ромина, я не брошу, не оставлю, не предам, - серьезно говорит, даже не пробуя отодвинуться. И я знаю, я все знаю, милый Виталик, что ты гей, что больше дружбы никогда не будет, но безумный мозг отключен, сердце вовсе разбито, а я хочу тепла. Губы касаются, ища спасения, забыться, хочу забыться... Он удивлен, но не двигается. Я прижимаюсь ближе, целую отчаянно, но нежно. Мягкие губы со вкусом шоколада, ведь он его так любит. Я знаю о нем все, я помню каждое его слово. Он друг... или не друг. Надо остановиться, знаю, понимаю, но я безумна в своем горе. Он не отталкивает, обнимает крепче в ответ, он понимает, всегда меня понимал. Я закрываю глаза, почти жмурясь. Руки скользят под его майку, приятный, теплый, такой родной.

- Прости, прости, - шепчу и снимаю его майку, прижимаясь снова.

- Шшш, если это тебе поможет, я на все согласен, - чувствую горячее дыхание на шее, легкие поцелуи и тепло. Мне тепло, а это главное. Нет одежды, нет преград, а музыка все еще играет, в комнате полумрак, лишь свет от яркой луны. И я понимаю, что это не Малик, я знаю, что совершаю ошибку, но когда он заполняет меня, я лишь крепче прижимаю его к себе. Зарываясь руками в его волосы, вдыхаю запах его кожи и отключаюсь. Он был так нежен, так чуток... Сладкий, ласковый мой Виталик, мой друг. Он спас, он вытащил, он стянул голыми руками тяжелый камень, что висел на моей шее и тянул вниз. Он разбил лед, что сковывал разбитое сердце. Заполнил собой пустоту, что образовалась внутри. Не было животной страсти, не было огня, что обжигает и вырывает крики из груди. Было тепло, он согревал меня, мою душу, тело. Ласкал, едва касаясь, медленно скользя внутри. Я потерялась во времени, сливаясь с ним, как в идеальном танце с идеальным партнером. Это было по-другому, все было по-другому, но от этого не менее приятно. А после я, просто дрожа, держала его, чувствуя вес его тела на моем, его дыхание на своей шее. И стук его сердца...

- Как ты? - тихий шепот, внимательные глаза снова смотрят на меня.

- Теперь лучше, - выдавливаю улыбку. Я доверяю ему, с ним хорошо.

- Ты понимаешь, что мы сделали? - растерянно смотрит, ему, похоже, неудобно.

- Жалеешь? - спрашиваю спокойно, а сердце замирает.

- Я давно хотел узнать, как оно, с девушкой-то.

- Любой?

- Нет, не любой, ревнивица, - закатывает глаза, и все вроде, как и раньше, словно ничего и не произошло, если сфокусироваться на нем и только на нем.

- Подсознательно всегда меня хотел? - слабо улыбаюсь, но искренне, от сердца.

- Возможно, я сам не знаю, но я, если честно, в шоке.

- Я тоже, но я не жалею. И я все понимаю, - заверила его. И я честно так думала, это была терапия, без какого-либо продолжения.

- Идем в душ, буду мыть тебя, плаксу, - шутит и щелкает меня по носу, встает с меня, а я почти стыдливо отвожу глаза. Стесняюсь... А он смеется звонко и тянет к себе.

- Не смешно, - шикнула, но улыбнулась. Я жива, снова жива. Но боль скребется внутри, как кошка, которую заперли.

- Ты что, меня стесняешься? Я видел тебя уже голой, кстати, не раз. И тебе было плевать.

- Ты был геем, если что. И я не спала с тобой...

- Я и сейчас гей, - улыбается и тащит в душ с собой.

Моет меня, вытирает и заносит на руках в комнату, укладывает, одевается, ложится рядом, обнимая.

- Спасибо, - искренне говорю, обнимая его в ответ.

- Спи, Кукурузка, завтра будет новый день, - целует, как и всегда, в лоб и я спокойно засыпаю в тепле его рук. Без кошмаров, что душили, без болезненных снов с воспоминаниями, без снов вообще.