В развилке большого дерева сидел человек и цеплялся за ствол, как взъерошенный напуганный енот. Время от времени он вытягивал тощую шею и осматривался, но казалось, что спасения он не столько ждет, сколько боится. Потом он бросал на землю ненавидящий взгляд и изрыгал пару страстных проклятий.

У подножия дерева устроился большой пес. Он не тратил время и силы на призывный лай или восторженную беготню вокруг ствола. Нет, он величественно разлегся и поглядывал на загнанного на дерево человека с серьезной внимательностью.

Так эти двое — загнавший на дерево и загнанный на дерево — провели уже целые полчаса. Так, судя по всему, намеревались они просидеть до Рождества.

Ситуация, когда собака загоняет человека на дерево, традиционно считается уморительно смешной. В настоящем случае комичным был только человек.

Колли был огромного размера, массивный в плечах, с крутой и мохнатой грудной клеткой. Его передние лапы был белоснежными и удивительно тонкими. В его темных печальных глазах светилась не только сверхъестественная мудрость, но и душа. Короче говоря, это был Лэд, официальный страж покоя и безопасности Усадьбы.

Именно в этой роли он и караулил сейчас человека, которого заметил крадущимся через лесные заросли за хозяйственными постройками.

Еще когда Лэд был щенком, два его божества — Хозяин и Хозяйка — научили его простым положениям Закона Гостей. Он знал, например, что нельзя нападать на тех, кто открыто двигается к Усадьбе от шоссе, до которого была одна восьмая мили, по подъездной дорожке. Приближение такого посетителя допустимо — а ночью необходимо — обозначить лаем. Но лай в таком случае всего лишь оповещение, а не угроза.

С другой стороны, Закон требовал немедленно остановить продвижение всех подозрительных личностей — таких, которые пытаются проникнуть в дом от дороги или озера окольным путем или тайком. Подобные обходные методы означали одно: нарушение границ. Каждая хорошая сторожевая собака знает это. Но по-настоящему хороших сторожевых собак гораздо меньше, чем считает большинство людей, в том числе и владельцы этих собак. Лэд был одним из лучших.

Сегодняшний нарушитель пробирался на территорию Усадьбы через прилегающий лес. Он двигался быстро и скрытно, перебегал от одного укрытия к другому и таким образом достиг служебных строений, отстоящих от дома на сто ярдов к северу.

Да, он действовал умно. Никто из обитателей Усадьбы не видел и не слышал его. Даже Лэд, растянувшийся в полудреме на веранде, не заметил его приближения. Дело в том, что, вопреки всеобщему убеждению, в дневное время собаки видят не так остро и далеко, как люди. Тем не менее ветер принес новости о присутствии чужих в Усадьбе — присутствии, которое не подтвердилось после быстрого взгляда Лэда на подъездную дорожку и берег озера.

Тогда пес поднялся, потянулся, как любят это делать колли — во всю длину, и быстрой рысцой побежал на разведку. Запах, а потом и звук подсказывали ему, куда идти.

Через две минуты он сменил волчью рысь на медленную и неожиданно скованную походку. Он продвигался с опущенной головой, глухо рыча. Лэд направлялся прямо к рощице сумаха за конюшнями. Ему оставалось преодолеть десять футов.

Если собака мчится на человека с лаем и поднятой головой, опасаться ему нечего. Но если скорость движения собаки падает до напряженной ходьбы, а морда низко опущена — это верные признаки того, что объекту ее внимания пора серьезно задуматься об укрытии или обороне.

Должно быть, инстинкт, а может, опыт донес эту полезную истину до лазутчика в кустах сумаха, ибо при виде приближающегося колли он незамедлительно развернулся и бросился наутек, позабыв о скрытности. В то же мгновение Лэд рванул за ним.

У человека было преимущество в десять футов. Он использовал его для того, чтобы вскарабкаться на ветвистый орех, стоящий прямо у него на пути.

Вверх по иссеченному трещинами стволу до развилки он взлетел со скоростью спасающего свою шкуру кота. Подоспевшему к дереву Лэду удалось только оторвать кусок штанины с левой ноги верхолаза.

Лэд не принадлежал к тому классу собак, которые поднимают дикий шум, когда что-то оказывается вне досягаемости. Нет, он просто зевнул и улегся стеречь своего древесного пленника. Полчаса он так лежал, разнообразя бдение лишь тем, что пару раз задумчиво понюхал обрывок брючной ткани, зажатый между его передними лапами. Нюхал он этот лоскут так, будто пытался навсегда запомнить запах.

Человек не пытался призвать кого-нибудь на помощь. Наоборот, казалось, что он, как ни странно, не желает, чтобы в его бедственное положение вмешивались люди. Один-единственный выкрик привел бы к нему конюха из стоящей неподалеку конюшни, или кого-нибудь из дома, или даже сторожа из сторожки у ворот. Наверняка человек догадывался о такой возможности, однако голоса не подавал. Вместо этого он периодически ругался шепотом и ворчал на пленившего его пса.

Наконец его нервы стали сдавать. Пленник вытащил складной нож, вытащил лезвия с обоих концов и со всей силы швырнул его в собаку. В тот момент, когда человек зашевелился, доставая нож, Лэд выжидающе встал на ноги — у него возникла надежда, что его пленник собирается спуститься.

То, что Лэд стоял, когда в него полетел обоюдоострый снаряд, оказалось огромной удачей. Человек прицелился довольно метко, а лежащая собака не в состоянии быстро увернуться от опасности. Но совсем другое дело — собака, стоящая на четырех лапах, тем более если эта собака — колли.

Когда человек на дереве занес руку для броска, Лэд инстинктивно отпрыгнул в сторону. Нож просвистел мимо, не нанеся вреда, и приземлился в зарослях. Лэд оскалил зубы — это было похоже на улыбку, но таковой вовсе не являлось. Потом он снова улегся сторожить.

Минуту спустя он подскочил. Со стороны дома донесся пронзительный свист, а затем протяжный крик:

— Лэд! Лэ-э-эд!!

Его звал Хозяин. Такой призыв игнорировать невозможно. Обычно Лэд бежал к Хозяину с радостным нетерпением, но теперь… Лэд с тревогой посмотрел на дерево. Потом, приняв решение, он на всех парах умчался прочь.

Через десять секунд он уже был на веранде, где стоял Хозяин и беседовал с недавно прибывшим гостем. Прежде чем Хозяин успел что-то сказать собаке, Лэд подбежал к нему, заскулил в отчаянной мольбе, потом отпрыгнул на несколько шагов к конюшням, замедлил бег, оглянулся и опять заскулил.

— Что это с ним такое? — громко поинтересовался гость — грузный пожилой человек, одетый броско и не по годам. — Чего так завелась глупая псина?

— Он что-то нашел, — сказал Хозяин. — Нашел и хочет, чтобы я пошел и посмотрел, причем срочно.

— Почем вы знаете? — спросил гость.

— Просто я понимаю его язык, так же как он понимает мой, — ответил Хозяин.

Он двинулся вслед за возбужденной собакой. Гость тоже пошел за ними в более расслабленном темпе и не переставая жаловаться:

— Ну что за идиотизм! Позволять бестолковой собаке вытаскивать тебя из тени в такую жарищу, как сегодня! И все ради того, чтобы посмотреть на какого-нибудь дохлого бурундука!

— Возможно, — натянуто согласился Хозяин, не сбавляя шага. — Но если Лэд ведет себя таким образом, а важного повода для этого нет, то это означает, что он сильно изменился за последний час. Человек не прогадает, если прислушается к подсказке, данной ему собакой.

— Ну, как знаете, — ухмыльнулся гость. — Может, он приведет нас к пещере с сокровищами или к похищенной принцессе. В таком случае я с вами.

— Можете смеяться надо мной, раз вам так хочется, — сказал Хозяин.

— Хочется, — подтвердил гость. — Мне смешно видеть, когда взрослые люди носятся с собакой так, как вы носитесь с Лэдом. Да уж, вы носитесь с ним как с писаной торбой.

— Мой дом — единственный на всю округу, который ни разу не ограбили, — таков был ответ Хозяина. — Моя конюшня — единственная, откуда ни разу не стащили ни единой упряжи — ни ночные воры, ни те, которые делают свое грязное дело при свете дня, когда конюшни не заперты. За это я должен благодарить Лэда. Он…

Собака давно обогнала их. Она теперь стояла под ветвистым ореховым деревом и смотрела куда-то в крону.

— Он загнал на дерево кошку! — загоготал гость. Его смех был неприятен, как пинок. — Шикарно! Выходите и заработайте солнечный удар, люди! Выходите и посмотрите на кота, которого Лэд загнал на дерево!

Хозяин не отвечал на это. На дереве никакой кошки не было. Там вообще ничего, по-видимому, не было. Надежда на морде Лэда сменилась унынием. С извиняющимся видом он уставился на Хозяина. Потом опять стал обнюхивать кусок ткани, валяющийся на траве.

Хозяин подобрал обрывок и с ним подошел к дереву. На выступе коры болтался еще один клок той же ткани. Рука Хозяина опустилась на макушку Лэда, чтобы одобрительно погладить его.

— Это был не кот, — произнес он. — Это был человек. Видите обрывки одежды…

— Э, вздор! — фыркнул гость. — Еще чуть-чуть, и по коре дерева вы узнаете имя этого человека и его любимый одеколон. Вечно вы рассказываете мне о чудесных свойствах Лэда. И обычно кроме ваших слов никаких свидетельств у вас нет.

— Нет, мистер Глюр, — возразил Хозяин, из последних сил сдерживая гнев. — Нет. Наши слова — далеко не единственное свидетельство, которое мы можем привести в подтверждение качеств Лэда. Например, когда он собрал для вас разбежавшееся стадо призовых овец, доказательства были у вас перед глазами. И вы собственными глазами видели, как он выиграл Золотую шляпу на собачьей выставке в День Труда. Нет, есть масса доказательств того, что Лэд не зря ест свой хлеб. И давайте оставим эту тему. Не вернуться ли нам в дом? На веранде относительно прохладно. Кстати, зачем вы попросили меня позвать Лэда? Вы хотели видеть его. И…

— Ах да, вот какая возникла идея, — пустился в объяснения Глюр, когда они под палящим солнцем пошли обратно в тень крыльца. — Вот с каким разговором приехал я сюда. Сейчас я объезжаю весь наш регион. И кстати, видеть Лэда я вовсе не хотел. Я спросил, все ли вы еще держите его, а спросил это потому…

— О, — извинился Хозяин. — Я подумал, что вы хотели увидеть его. Очень часто люди просят его позвать, если он сам не прибегает при их появлении. Мы…

— Я спрашивал, у вас ли он еще, — продолжал мистер Глюр, — потому что надеялся, что уже нет. Надеялся, что вы в большей степени патриот.

— Патриот? — эхом отозвался недоумевающий Хозяин.

— Да. Вот почему я езжу по округу: чтобы воззвать к чувству долга владельцев собак. Я только что основал местное отделение Лиги экономии провизии…

— Прекрасная организация, — горячо одобрил эту инициативу Хозяин, — но какое отношение имеют владельцы собак…

— Какое отношение они имеют к Лиге? — закончил за него Глюр. — Никакого, в этом-то и жалость. Но им следует изменить ситуацию. Вот почему я вызвался сделать объезд по соседям. Это была исключительно моя идея. Кое-кто оказался настолько туп, что пробовал возражать, но так как именно я основал и профинансировал Хэмптонское отделение Лиги…

— О каком объезде соседей вы говорите? — спросил Хозяин, достаточно хорошо знавший Глюра, чтобы вовремя остановить его хвалебную песнь самому себе. — Вы сказали, что хотите воззвать к чувству долга собаководов. О чем именно речь? Мы, собачники, за прошедший год собрали не одну тысячу долларов на выставках под эгидой Красного Креста и взносов в различные военные фонды. А еще в фонд «Синий Крест» и Фонд скорой помощи для колли…

— Это кое-что получше, чем просто отдать лишнюю монету, — перебил его Глюр. — Это кое-что, связанное с жертвой. Необходимой жертвой во имя страны. Жертвой, которая может выиграть войну.

— Тогда рассчитывайте на меня! — от всего сердца воскликнул Хозяин. — Рассчитывайте на всех настоящих собачников. В чем состоит эта «жертва»?

— Это я сам придумал, — скромно похвастался Глюр и добавил: — То есть, конечно, мысль уже возникала и у других людей, они об этом писали в газеты и все такое, но я первый, кто вышел вперед и предпринял конкретные шаги.

— Ну, выкладывайте, — с некоторой настороженностью предложил Хозяин.

— Стрелять! — воскликнул Глюр. — Вот что я предлагаю сделать собачникам: стрелять!

— Ч-что? Что делать?

— Стрелять. Или травить. Или душить, — предлагал вариант за вариантом Глюр на волне вдохновения. — В общем, я предлагаю избавиться от всех до единой собаки.

Хозяин так и остолбенел. А потом стал медленно багроветь. Глюр же разливался соловьем:

— Видите ли, сосед, народ против этого. Когда в прошлом месяце объявили войну, страна оказалась не готовой к ней. Теперь нам приходится экономить. Сейчас еда на вес золота. Еда — это наше оружие против кайзера. Мы ограничиваем себя в сахаре, мясе, жире, но на каждый цент, сэкономленный таким образом, целый доллар выбрасывается на корм нашим собакам. Эти псы — бессмысленная, никчемная, дорогостоящая роскошь! От них ведь никакой практической пользы. Они съедают то, что должно было достаться солдатам. Я пытаюсь изменить это вопиющее положение дел хотя бы там, где живу, и убеждаю соседей избавиться от собак. Когда я докажу, что эта инициатива — настоящее спасение для нации, то возглавлю всеобщую кампанию от Калифорнии до Нью-Йорка, от…

— Стойте! — оборвал его Хозяин. Он вновь обрел голос, но при этом утратил всякое самообладание. — Что за чушь вы тут порете? Сколько владельцев собак, по-вашему, подпишется под этой безумной доктриной? Вы с кем-то уже говорили? Или я — ваша первая мишень?

— Жаль, что мою идею вы восприняли в штыки, — упрекнул его Глюр. — Я-то полагал, что вы человек более широких взглядов, но похоже, вы ничем не отличаетесь от остальных — такой же упертый.

— А, так значит, были и «остальные»? — подловил его на слове Хозяин. — «Остальные»! И я, значит, не первый? Рад, что у соседей хватило ума отправить вас ни с чем.

— Они просто слепо обожают собак, что один, что второй, — обиженно буркнул Глюр, — и вы, как оказалось, такой же. Один из них кричал мне вслед нечто совсем уж невообразимое, но я очень надеюсь, что просто ослышался, потому что в противном случае у меня есть все основания подать на него в суд за клевету. А другой болван и вовсе грозил взяться за оружие, если я не покину его владения.

— Эх, какая досада! — вздохнул Хозяин. — Кажется, те два человека сказали и сделали все, что только можно, и я уже ничего нового не придумаю. Хотя… послушайте меня всего две минуты. Я читал в газетах несколько статей против собак, но впервые лично сталкиваюсь с человеком, который поддерживает этот бред. И я собираюсь…

— Тут не о чем спорить, — высокомерно перебил его Глюр.

— Ничего подобного, — не сдавался Хозяин. — Спорить можно обо всем, кроме религии, любви и зубной боли. Вы говорите, что собак следует уничтожить, что это наш долг перед родиной, и основной ваш аргумент — это то, что они не приносят пользы. Только это неверно. Вы ошибаетесь с самого начала. Сейчас я не говорю об огромных питомниках, где один человек разводит сотни собак примерно так же, как разводят призовых свиней. Хотя вспомните, что сделали для страны владельцы таких питомников на прошлой нью-йоркской выставке в «Мэдисон-сквер-гарден»! Многотысячная прибыль от выставки, вся до последнего пенни, была отдана в Красный Крест! Но мы с вами говорим не о них, а о таких людях, которые держат одну, две или даже три собаки в качестве домашних животных. О таких, как я, например. Вы знаете, во что мне обходится содержание одной собаки?

— Меня не интересует статистика…

— Ну, разумеется. Когда это фанатиков интересовала статистика. В любом случае, я подсчитал это несколько недель назад, когда прочитал одну из тех антисобачьих статей. На всех моих собак у меня уходит меньше одного доллара в неделю. За год едва ли трачу полсотни долларов. Это факт. И…

— И эти пятьдесят долларов, — подхватил Глюр, — оплатили бы солдату…

— Не оплатили бы! — возразил Хозяин, из последних сил удерживаясь в рамках относительной вежливости. — Но могу сказать, на что их действительно придется потратить, если избавиться от собак. Часть этих денег уйдет на страховку от краж, которая сейчас мне не нужна, потому что ни один злоумышленник не рискует залезть в мой дом ночью. Еще мне придется тратить деньги на то, чтобы возместить украденное. Например, в моих конюшнях хранится пять комплектов первоклассной упряжи и две или три запасных автомобильных шины. Если я не очень заблуждаюсь, с большей половиной этих вещей я бы уже распрощался, если бы Лэд не загнал на дерево того человека, который нацеливался на них.

— Пфью, — взорвался презрением Глюр. — Никого мы на дереве не видели. Нет никаких доказательств того, что…

— Для меня там предостаточно доказательств, — продолжал Хозяин. — И если бы Лэд не учуял вора, его заметили бы другие мои собаки. Как я вам уже говорил, мой дом и моя конюшня — единственные на этом берегу озера, которые ни разу не были ограблены. Мой сад и мой огород — единственные, из которых не похищали урожай. И моя усадьба — единственная в округе, где собак круглый год держат не на привязи. Мои взносы за участие собак в выставках Красного Креста более чем оправдали их содержание, и все эти взносы были пущены на благотворительность…

— Но…

— Женщины моей семьи днем и ночью в такой безопасности, как будто их охраняет взвод автоматчиков. Здесь, в глуши Северного Джерси, подобное спокойствие дорогого стоит. Я не учитываю сейчас другие способы, которыми наши псы приносят нам прибыль. Мы даже не будем говорить о тех деньгах, которые Красный Крест получил благодаря Лэду — в тот раз, когда мы отправили на переплавку его награду — Золотую шляпу стоимостью тысяча шестьсот долларов. И также я не говорю о тех отношениях, которые существуют между нами и нашими собаками, и о том, как много они для нас значат. С какой стороны ни посмотри, от этих животных только польза, никакого вреда. И они вовсе не «безбилетники». Каждый год я плачу за них налог. Собаки — преданные, бескорыстные, дружелюбные существа, они не только непревзойденные сторожа Усадьбы, но и ее украшение. И все в обмен на объедки с нашего стола, снятое молоко, да еще покупаем сухого хлеба и мясных обрезков из лавки меньше чем на доллар в неделю. В чем, по-вашему, будет экономия для военных нужд, если я избавлюсь от собак?

— Как я уже сказал, — промолвил Глюр с холодной суровостью, — тут не о чем спорить. Я приехал сюда в надежде…

— Я не подвержен слащавой сентиментальности, — проговорил чуть смущенно Хозяин, — но в тот день, когда будет принят ваш идиотский закон об уничтожении собак, во всем мире раздастся жалобный плач маленьких детей — детей, скорбящих о ласковых защитниках и товарищах по играм, которых они любили всем сердцем. А еще будет миллион мужчин и женщин, чьи жизни разом станут пустыми, одинокими и безрадостными. Разве эта война приносит не достаточно слез и горя, чтобы вы приумножали их, убивая наших собак? И кстати говоря, разве служебные собаки не достаточно подвигов совершили в Европе, чтобы гарантировать справедливое отношение к их собратьям, оставшимся дома?

— Все это нагромождение сентиментальной чепухи, — провозгласил Глюр. — Все до последнего слова.

— Верно, — с готовностью признался Хозяин. — То же самое можно сказать обо всем, что по-настоящему ценно в нашей жизни.

— Помните, какие у меня были отменные собаки, — сказал Глюр, заходя с другой стороны. — Они стоили, в пересчете на штуку, дороже, чем собаки любого питомника в стране. Шикарные собаки у меня были. Вы наверняка помните того красавца мраморного колли и…

— И вашу редкостную прусскую овчарку? Или это была простофильская овчарка? Та, которую вам продал человек из Чикаго за тысячу сто долларов, — подсказал Хозяин, пряча усмешку. — Я помню. Я их всех помню. И что?

— А то, — возобновил свою речь Глюр, — что никто не сможет обвинить меня в том, будто я не делаю того, к чему призываю других. Свою важную кампанию я начал с того, что избавился от всех собак, которыми владел. Поэтому я…

— Ага, — согласился Хозяин. — Я читал об этом месяц назад в вашей местной газете. Среди ваших собак началась чума, и вы, вместо того чтобы позвать ветеринара, стали лечить их каким-то своим методом. И они все погибли. Какое невезение! Или вы специально так сделали? Ради своего важного дела? Мраморного колли особенно жаль. Он был…

— Ну, я вижу, с вами говорить бесполезно, — с раздражением выдохнул Глюр, тяжело поднялся и заковылял к машине. — Я весьма разочарован, потому что, честно признаюсь, считал вас менее тупоголовым и более патриотичным, чем эти мужланы.

— Ничуть не менее, — жизнерадостно согласился с оценкой Хозяин. — Ничуть, и страшно этому рад.

— Тогда, — подвел итог Глюр, залезая в автомобиль, — раз вы такого мнения об этом деле, нет смысла звать вас на маленькую скотоводческую ярмарку, которую я провожу через неделю. Средства от нее пойдут в том числе и в Лигу Экономии Провизии, знаете ли. А вы, как я понял, не поддерживаете…

— Лигу я поддерживаю всей душой, — заверил его Хозяин. — Карточка Лиги вывешена в нашем кухонном окне. Мы вступили в ее ряды и продвигаем ее идеи повсюду, где только можно, вот только собак ради нее не убиваем. Но в программе Лиги ничего такого нет, как вы и сами прекрасно знаете. Расскажите подробнее о ярмарке.

— Это мероприятие для соседей. — Глюр все еще дулся, но упустить возможного участника своей ярмарки он никак не мог. — Соберем сколько-то местной скотины. Будет кубок и розетка для лучшего представителя по породам и обычные ленты для второго и третьего мест. Взнос — три доллара за каждого животного. Всего один класс на породу. Допускаются только животные, выращенные самими участниками. Вход на ярмарку пятьдесят центов. Основной доход пойдет Красному Кресту. Я предложил для проведения южный луг в «Башнях» — тот самый, где проходила специальная выставка собак. И еще выделил сто долларов на организацию. Судить будет Микельсен.

— Крупным скотом я не занимаюсь, — сказал Хозяин. — Моя маленькая Буренка — единственная породистая телка, которую я вырастил. Сомневаюсь, что на ярмарке она займет хоть какое-то место, но готов привезти ее хотя бы ради того, чтобы список конкурсантов был подлиннее. Пришлите мне бланк заявки, пожалуйста.

Когда автомобиль Глюра запыхтел прочь, Лэд уныло поплелся к дому. Он был недоволен и несчастен. Отыскать запах человека, которого он загнал на дерево, не составило труда. Колли прошел по его следам через кустарник и лес, пока они не вывели его к шоссе.

И там он был вынужден остановиться. Еще будучи щенком, он выучил границы Усадьбы так же хорошо, как знали их Хозяйка и Хозяин, и твердо усвоил, что сфера его полномочий лежит внутри этих границ. За ними он не вправе преследовать даже самого опасного нарушителя. Шоссе для него было вне досягаемости.

Вот почему Лэд постоял-постоял у обочины и медленно повернул обратно. Погоня окончена, но гнев его не иссяк, и запах чужака навсегда остался в его памяти. Этот человек коварно проник на территорию Усадьбы, и ему удалось сбежать безнаказанно. Вот какие мысли крутились в собачьей голове…

Животноводческая ярмарка и в самом деле оказалась совсем немногочисленной, зато проводилась она среди чудесных пейзажей. По двум сторонам большого заливного луга на берегу реки Рамапо выросли временные загоны. Третья сторона ограничивалась чем-то вроде зрительной трибуны под навесом. Поросший деревьями берег реки служил границей с четвертой стороны. В центре луга веревками выгородили судейскую площадку, чтобы потом класс за классом заводить туда скотину.

Над пасторальной сценой нависало архитектурное безобразие, известное под именем «Башни» — цитадель Хамилькара К. Глюра, эсквайра.

Свой увесистый капитал Глюр сколотил на Уолл-стрит — кривой улочке, которая начинается от кладбища и заканчивается в реке. Став непристойно богатым, он возвел в горах Рамапо чудовищно дорогой особняк и со всем усердием принялся опекать соседних жителей. Себя он стал называть «Фермер с Уолл-стрит», и этот титул приводил в восторг не только его самого, но и обитателей всего региона.

В этой сельской глубинке среди коренного населения издавна шло нескончаемое дружеское соревнование во всем, что касалось разведения домашнего скота и птицы. Лошади, коровы, свиньи, куры, даже немного овец — все это выращивалось на протяжении многих поколений в соответствии с принципами, которые каждый животновод определял для себя сам и которые, как был уверен каждый такой животновод, однажды приведут его к совершенству.

Любой владелец скотины или птицы имел собственные представления о том, как надо добиваться наилучших результатов. И единственным способом выяснить, какая из разнообразных теорий истинна, были местные животноводческие ярмарки. Вот почему воспринимались такие ярмарки как верховный скотный суд.

Свою деятельность в округе мистер Глюр начал с похвальной цели превзойти всех во всем. Душой и сердцем отдался он производству скотины, а поскольку личной теории о разведении животных у него не имелось, он тут же ею обзавелся. Вообще на выработку убеждений в этом деле требовался многолетний опыт, которого у мистера Глюра не было, но он ловко преодолел этот недостаток, покупая за границей призовое поголовье и выставляя его на ярмарках, где остальные участники показывали доморощенных бычков и кур.

Как ни странно, этот способ не принес ему популярности среди фермеров. Еще более странным было то, что и его достижения на ярмарках никак не хотели расти. Судьи упорно вручали ему ленты за второе или третье место, а заветную синюю розетку присуждали собственнику или заводчику какой-то сугубо местной породы.

Спустя долгое, долгое время до Глюра стало постепенно доходить, что узколобые селяне считают неспортивным приобретать призовой скот и выставлять его как свой собственный. Примерно в то же время в образцовых просторных хлевах поместья «Башни Глюра» у недавно привезенных из-за границы коров родились три теленка. И вместе с ними родилась новая идея Глюра.

Никто не сможет отрицать, что эти телята выращены им самим. На свет они появились в его поместье от его собственных чистокровных коров. Трио новорожденных представляло три породы. По своей родословной и основным характеристикам они были вне всякой конкуренции. На этом и строился план, разработанный для участия в местной ярмарке доморощенного скота. Наконец-то, думал Глюр, он дождется заслуженного признания!

Местные жители избегали Глюра после одной собачьей выставки, на которой он попытался выиграть небывалый приз, установив для конкурса такие условия, которые не смог бы выполнить ни один участник, кроме вывезенного Глюром из Англии чемпиона мраморно-голубого окраса.

Но фраза «доморощенная скотина» оказалась той наживкой, перед которой устояли лишь единицы из местных любителей-животноводов. И в день ярмарки в загонах топталось или мычало не менее пятидесяти двух голов стандартных пород.

Днем ранее работник поместья привел к месту проведения ярмарки единственного конкурсанта от Усадьбы — славную маленькую телку Буренку, о которой Хозяин говорил Глюру и которой, забегая вперед, не суждено было выиграть ничего более примечательного, чем ленту за третье место.

Раз уж зашла об этом речь, скажем, что лучший из трех телят Глюра завоевал всего лишь второе место, а все первые призы в этих трех породах получили два неприметных джерсийца, которые сами вырастили шесть поколений предков той скотины, которую привезли на ярмарку.

Утром в день ярмарки Хозяйка и Хозяин прибыли в «Башни Глюра» на единственном автомобиле Усадьбы. Лэд отправился с ними — не потому, что рассчитывал найти что-то интересное на животноводческой ярмарке, а потому, что предпочитал поехать куда угодно вместе с Хозяином и Хозяйкой, чем остаться дома без них. Он всегда и везде ездил вместе с ними.

Во время поездки случилась заминка, вызванная проколом шины. Ярмарка должна была вот-вот начаться, когда машина из Усадьбы наконец остановилась на краю зеленого луга. Хозяйка и Хозяин, сопровождаемые Лэдом, двинулись через луг по направлению к трибуне, заполненной зрителями.

Вскоре их заметили несколько знакомых и замахали со своих мест. Хозяин поместья пошел к ним навстречу. Одетый Прилично Случаю (как всегда, впрочем), мистер Глюр выглядел как помесь шотландца-погонщика с полотен Ландсира и картинки из модного журнала.

Следом за Глюром шел слуга в аляповатой ливрее и вел к судейской площадке огромного быка голштинской породы. Быком он управлял при помощи водила — пятифутовой палки, пристегнутой к кольцу в носу животного.

— Добро пожаловать, други мои! — завопил мистер Глюр, бурно потряс в безответном рукопожатии ладонь Хозяйки и одарил Хозяина неприятно фамильярным шлепком по плечу. — Рад вас видеть! Вы чуть не опоздали на самую интересную часть. Перед тем как начнется судейство, я устраиваю парад моих лучших животных из Европы. Только демонстрация, это вне конкурса, как вы понимаете. Хочу сделать приятное некоторым из этих фермеров, которые считают, будто умеют разводить скотину.

— Да? — спросил Хозяин. Ничего умнее он не смог придумать.

— Возьмите, к примеру, вот этого моего быка, по кличке Сумрак, — провозгласил Глюр, взмахом руки указывая на голштинца. — Лучшая тонна живого веса, что когда-либо стояла на четырех ногах. Взгляните, как он…

Глюр обратил внимание, что и Хозяйка, и Хозяин смотрят не на быка, а на ведущего его парня. Ливрейный слуга на животноводческой ярмарке — это было уже чересчур, и сохранить серьезные лица они никак не могли.

— A-а, вы смотрите на моего парня, да? Чудесный, крепкий парнишка, вы не находите? Добросовестный на удивление. И предан мне. Рабски предан. Не то что эти хмурые, независимые грубияны из Джерси. Он настоящее сокровище, мой Уинстон. Раньше был работником у одного из крупных скотоводов на Востоке, так он говорит. Заполучил я его совершенно случайно, мне просто необыкновенно повезло, где-то с неделю назад. Он встретился мне на дороге, попросил подвезти. Он…

И в этот момент Лэд обесчестил как себя, так и своих божеств, и доказал, что не достоин появляться в столь изысканном обществе. Едва человек в ливрее подвел быка к разливающемуся соловьем Глюру, как спокойно стоявшая до сих пор собака без единого звука, без какого-либо предупреждения превратилась в машину для убийства.

Словно выпущенный из пушки, колли взлетел в воздух, и целью этого лохматого восьмидесятифунтового снаряда было человеческое горло над яркой ливреей.

Среди мириада запахов, издаваемых животными, Лэд вдруг узнал тот запах, который вызывал в нем неугасимую ненависть. Одного взгляда на пестро одетого мужчину Лэду было достаточно, чтобы окончательно увериться — это он.

Лязгнувшие челюсти промахнулись всего на полдюйма — только потому, что человек также узнал Лэда и в смертельном страхе попытался увернуться.

Но еще прежде чем восемьдесят фунтов живой мощи ударили работника в грудь и опрокинули на землю, клыки Лэда нашли за что ухватиться вместо упущенного горла и на всю длину погрузились в покрытое ливреей плечо. Вопя, человек повалился наземь, придавленный сверху разъяренным псом.

— Лэд! — в ужасе закричала Хозяйка. — Лэд!

Сквозь пелену ярости, которая затуманила его мозг, большой пес услышал призыв. Со сдавленным звуком, очень похожим на всхлип, он разомкнул челюсти и медленно отвернулся от своей добычи.

Хозяин и Глюр инстинктивно шагнули по направлению к собаке и распростертому на траве парню. Но, не успев толком завершить движение, так же инстинктивно разом отпрыгнули назад. Они бы не только отпрыгнули, а побежали бы со всех ног, но им помешала натянутая вокруг судейского ринга веревка.

Дело в том, что в сцене неожиданно принял активное участие бык Сумрак.

За время своей победоносной карьеры в Европе гигантский голштинец трижды завоевывал титул чемпиона. И на протяжении трех лет до своей отправки в Америку он забодал насмерть как минимум трех излишне самоуверенных скотников. Именно кровожадный характер быка наравне с баснословной ценой, предложенной Глюром, побудил бывшего владельца продать голштинца заокеанскому покупателю.

В анатомии быка самой нежной частью является его нос. Поэтому бык заботится о его целости и сохранности почти так же бдительно, как о целости и сохранности глаз. Таким образом, прочная палка-водило, разделявшая работника и животное, делала Сумрака вполне безвредным.

Но работник, задавленный колли, невольно отпустил водило. Получивший свободу Сумрак на мгновение застыл в нерешительности.

Потом он резко повернул крупную голову вбок, чтобы посмотреть, что там за суматоха. Этим жестом он качнул тяжелое водило, отчего носовое кольцо пребольно впилось в его чувствительные ноздри. От боли Сумрак буквально обезумел, замотал головой, и вес палки вырвал носовое кольцо из ноздрей.

Сумрак оглушительно заревел. Потом он понял, что избавился от той штуковины, с помощью которой люди контролировали его. Он снова заревел, взрыл копытом землю и низко опустил морду. Налитые злобой глаза искали, кого бы убить.

Вот при виде этого движения Хозяин с Глюром вжались спинами в веревочное ограждение.

Почти сразу же Хозяин ухватил за руку Хозяйку и перекинул ее через веревки внутрь ринга, а потом последовал за ней в это хрупкое убежище с такой скоростью, что было ясно: последнее, о чем он в тот момент думал, было чувство собственного достоинства. Глюр, мгновенно оценив происходящее, протиснулся между веревками ограды вслед за Хозяином.

Сумрак за ними не пошел. Его красные глаза видели только одно: на земле, менее чем в шести футах от него, извивался и стонал человек. Он был повержен. Он был беспомощен. И Сумрак пошел в атаку.

Бык, бросающийся на объект поблизости, всегда закрывает оба глаза. Корова, в отличие от быка, в таких ситуациях глаз не закрывает. Наверное, этим (а может, и нет) объясняется убеждение испанцев в том, что бои быков менее опасны, чем бои коров. Множество матадоров обязаны жизнью этой манере быков зажмуриваться.

Плотно закрыв оба глаза, Сумрак швырнул свою тушу массой в две тысячи фунтов на повергнутого работника. Голова опущена, морда вжата в шею, короткие рога почти касаются земли.

Внезапно он осознал: что-то пошло не так.

И тут же нечто тяжелое упало сбоку на его опущенную морду, при этом новая, невыносимая боль разорвала окровавленные ноздри.

Сумрака повело в сторону. Он отвернул от цели и вскинул голову, чтобы освободиться от невидимого мучителя.

В результате его убийственные рога лишь скользнули по распростертому на траве человеку. Заостренные копыта вообще его не коснулись. Зато исчезла тяжесть на боку бычьей морды, и в ноздри больше ничего не впивалось.

Сумрак приостановился, открыл глаза и стал озираться. В ярде или двух от него поднималась на лапы лохматая собака, сброшенная с головы быка после нескольких резких рывков.

Что же заставило Лэда броситься на помощь человеку, которого он ненавидел, и вступить в поединок с четвероногим созданием, никаких дурных чувств к которому он не испытывал?

Для собак все люди — это боги. И возможно, Лэд почувствовал потребность спасти от нападения животного даже такого бога, к которому питал отвращение. А может, дело вовсе не в этом. В нашем распоряжении есть только факты. И они сводятся к тому, что колли, направлявшийся к зовущей его Хозяйке, повернул назад и стал защищать своего врага.

Со скоростью, невероятной в столь крупной и спокойной собаке, он налетел на быка, вцепился в разорванные ноздри и сломил ураганную атаку.

Тем временем Сумрак переводил пышущий злобой взгляд с подбегающего пса на воющего человека. Пес может подождать. Первым и главным удовольствием для быка было убить человека.

Он опять наклонил морду. Но прежде чем голштинец успел придать своей огромной туше ускорение — прежде чем он успел закрыть глаза, — между ним и его добычей снова возникла собака.

Одним прыжком Лэд очутился у бычьего носа. И опять его белые клыки вонзились в порванные ноздри. Пришлось Сумраку прервать атаку, чтобы придавить колли к земле. Это представлялось ему не более трудным, чем прибить надоедливую муху.

Сумрак боднул прицепившуюся к нему собаку с намерением расплющить ее об землю своим стенобитным лбом и короткими рогами. Но Лэда там уже не было. Каким-то образом он был слева, его корпус находился вне опасности, а его зубы — в левом ухе быка.

Бычья голова дернулась и отправила Лэда в головокружительный полет. Несколько раз он перекувырнулся в воздухе, но едва коснулся земли, как сразу очутился на четырех лапах — и бросился в атаку, пока его неповоротливый противник не оценил расстояние для нового рывка на работника. Молниеносный укус в кровоточащие ноздри, и очередное нападение предотвращено.

Яростно фыркающий бык внезапно сменил план кампании. По-видимому, его первоначальный расчет был ошибочным. Это человек может подождать, а вот с собакой надо разобраться в первую очередь.

Сумрак развернулся на месте и со скоростью курьерского поезда двинулся на Лэда. Колли пустился наутек. Но не так, как подобает побежденному псу — с поджатым хвостом. Нет, хвост весело вилял из стороны в сторону, когда Лэд на полной скорости скакал всего на шаг или два впереди погнавшегося следом быка. Он даже посматривал на бегу через плечо, подзадоривая преследователя.

Лэд был в полном восторге. Редко доводилось ему испытать столь безоглядное, столь безудержное счастье. Все озорство, что сдерживалось в нем воспитанием и Законом, вырвалось наружу.

Слепой натиск, как это водится у быков, был короток. Открыв глаза, Сумрак увидел, что пес всего в десяти футах впереди и что он удирает что есть мочи. И опять голштинец бросился за ним.

Три такие атаки, одна за другой, привели преследователя и убегающего к реке.

Сумрак не привык бегать и начал задыхаться. Ему пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Но не успел он отдохнуть, как на него во весь опор понесся Лэд, громко всхрапнув и выбив здоровенный ком земли перед стартом. Шерсть пса вздыбилась, хвост восторженно вилял и вся окрестность огласилась пронзительными фанфарами лая.

Колли носился вокруг быка, играючи уклоняясь от неповоротливой бычьей туши и ни на миг не прекращая лаять и кусать — то за ухо, то за нос, то за голень. Присев на передние лапы и прижав морду к земле, он, словно расшалившийся щенок, весело замахал хвостом и заливистым лаем призвал противника предпринять новую атаку.

Несомненно, бык считал, будто это он управляет сражением — посредством стремительных бросков, прыжков из стороны в сторону, чтобы спастись от острых зубов собаки. Но на самом деле сражением управлял Лэд. Это он выбирал направление, в котором двигался бык. И выбирал осознанно.

В конце концов двое животных оказались всего в пятнадцати футах от воды — в том месте, где берег уступами спускается к реке.

Совершив ложный выпад, Лэд побудил Сумрака склонить усталую морду. Потом он без усилий перепрыгнул через грозные рога и всеми четырьмя лапами приземлился на широкую спину быка. Просеменив вдоль вздымающегося позвоночника, пес куснул Сумрака в бедро и вновь оказался на земле.

Унижение, боль, удивление сложились в душе Сумрака воедино и заставили забыть об усталости. Вне себя от палящего гнева, он зажмурился и ринулся вперед. Лэд угрем скользнул в сторону, и Сумрак, увлекаемый инерцией, перелетел через край берегового уступа.

Бык открыл глаза слишком поздно. Оскальзываясь и кувыркаясь, он обрушился с крутого берега прямо в реку.

Склонив голову набок и вскинув уши, Лэд с высунутым языком стоял на краю уступа и с любопытством смотрел на взбаламученную заводь. Сумрак сумел подняться на ноги и теперь по колено увяз в липкой мягкой грязи, да так крепко, что потребовались усилия шестерых работников, чтобы вытащить ревущего и барахтающегося побежденного из ловушки.

Люди с трибуны заспешили через луг к реке. Лэд ненавидел толпу. Он обежал первых бегущих по широкой дуге и помчался туда, где в последний раз видел Хозяина и Хозяйку. Кроме того, если удача еще не покинула его, он надеялся на поединок с тем человеком, которого на днях загнал на дерево. И это стало бы идеальным завершением на редкость приятной поездки на ярмарку.

Всех интересующих его персонажей он обнаружил в одном месте. Работник после пережитого едва держался на ногах, его поддерживал Глюр.

При виде бегущего колли покусанный им человек издал вопль ужаса и прижался к своему работодателю в поисках защиты.

— Уберите его от меня, сэр! — залепетал он, еле шевеля языком от страха. — Он убьет меня! Он ненавидит меня, этот злобный косматый дьявол! Он меня ненавидит. Он уже пытался убить меня! Он…

— Хм… — задумался Хозяин. — Значит, он уже пытался тебя убить, да? Ты ничего не путаешь?

— Не путаю! — рыдал парень. — Я узнаю его из миллиона собак! Вот почему он набросился на меня сегодня. Вспомнил меня. Я видел по его глазам: он вспомнил меня. Это не собака, это сущий дьявол!

— Мистер Глюр… — Хозяина озарило. — Скажите, когда этот человек попросился к вам на работу, какие были на нем брюки? Не сероватые, случайно? Не из твида? И не были ли они в плохом состоянии?

— Брюки у него были изорваны в клочья, — сказал Глюр. — Это я точно помню. Он сказал, что пока шел по дороге, на него набросился какой-то пес с ближайшей фермы. А что?

— С этими брюками, — ответил Хозяин, — вы не были совсем уж незнакомы. К тому моменту вы уже видели недостающие их фрагменты — возле того дерева, что растет на наших землях. Ваше «сокровище» — тот самый вор, которого Лэд загнал на орех в тот день, когда вы приезжали ко мне в Усадьбу. Так что…

— Чепуха! — вскипел Глюр. — Нет, это же абсурд какой-то. Он…

— Я ничего не украл, — выпалил работник в ливрее. — Я увидел конюшню и пошел туда, чтобы узнать насчет работы. А зверюга эта взяла и накинулась на меня. Мне ничего не оставалось делать, кроме как взобраться на дерево…

— И тебе не пришло в голову позвать на помощь? — со сладкой улыбкой осведомился Хозяин. — Я был неподалеку. И мистер Глюр, кстати, тоже. И по крайней мере один из моих конюхов. Честный человек, ищущий работу, не побоялся бы позвать людей. А вор побоялся бы. Что и случилось на самом деле.

— Убирайся отсюда, ты, пройдоха! — заорал на парня Глюр, наконец внявший доводам Хозяина. — Ах ты змея подколодная! Убирайся, а не то окажешься в тюрьме. Ты притворялся! Попрошайка несчастный!..

Вор не стал слушать дальше. Опасливо оглянувшись — надежно ли удерживают Лэда, — он стремглав припустил к дороге.

— Спасибо, что открыли мне глаза, — сказал Глюр. — Он же мог обокрасть «Башни», если бы я не узнал, кто он такой. Он…

— Да, он мог бы украсть у вас вещей на большую сумму, чем стоит содержание нашего бесполезного Лэда, — подхватил злопамятный Хозяин. — Более того, если бы не наша бесполезная собака, то сейчас у вашего бешеного быка красными были бы не ноздри, а рога. По крайней мере, один человек был бы мертв. Может, больше. Так что, в итоге получается…

Он умолк. Хозяйка потихоньку тянула его за рукав. Хозяин отошел в сторону, чтобы раскурить сигару.

— На твоем месте я не стала бы развивать эту тему, — шепнула ему Хозяйка. — Понимаешь, если бы не Лэд, бык не оказался бы на свободе. Если ты будешь продолжать в том же духе, то через полчаса мистер Глюр, возможно, додумается до этого. Давай пойдем на трибуну. Лэд, ко мне!