Усадьба находилась в глухом уголке Северного Джерси, окруженная милями холмов и лесов, а озеро отделяло ее от деревни, железной дороги и прочих пятен, которыми человечество пачкает улыбающееся лицо Матушки-Природы во имя священной Цивилизации. Ввиду уединенности Усадьбы обязанности охранника, добровольно взятые на себя Лэдом, отнюдь не были синекурой. Далеко по округе гремела его грозная слава, разносимая бродягами и менее безвредными личностями.

В десяти милях от Усадьбы, среди гор все того же Северного Джерси, человек по фамилии Глюр купил старый полуразрушенный сельский дом. Посредством большого количества денег, еще большего количества энергии и при полном отсутствии вкуса он превратил заросшие полянки в целомудренные площадки для пикника, пышные луга — в худосочные сады, просторный колониальный дом в нечто среднее между феодальным замком и придорожной таверной. И, глядя на плоды своих рук, сказал он, что это хорошо.

Этот Украшатель Дикой Природы был финансовым титанчиком, которому вздумалось завести хобби, дабы скоротать часы досуга. Называл он это хобби «фермерство». Понимал он под этим покупку и обновление участка в пятьсот акров, строительство образцовых ферм, приобретение дорогостоящей скотины и наем целого батальона обслуживающего персонала. Отсюда и титул «Фермер с Уолл-стрит», который он сам себе присвоил и которым очень гордился. Звали же его, повторюсь, Глюр.

Обосновавшись в этих краях, Фермер с Уолл-стрит самым ревностным образом вознамерился воспроизвести известную по книгам славную жизнь сельской знати викторианской эпохи. В его понимании эта жизнь заключалась в приеме гостей каждый день, в покровительстве крестьянам (пополам с их третированием), а также в наполнении трофейной комнаты кубками и другими наградами, завоеванными его породистым скотом.

Из соседних семейств мало кто наведывался к нему в гости. Местное крестьянство — джерсийские горцы революционной закалки, которые и самого слова «крестьянство» не слыхали, — на действия Фермера с Уолл-стрит отвечали ухмылками и руганью, сдирая с него огромные суммы за мелкие услуги. Но самым глубоким разочарованием для Глюра — разочарованием, которое постепенно перерастало в психоз, — была непреходящая пустота полок для трофеев.

Например, отправил он на животноводческую ярмарку в Патерсоне отару своих страшно дорогих, вывезенных из-за границы мериносов под присмотром еще более страшно дорогого, вывезенного из-за границы шотландца — мистера Макгилликадди. Овцы не спеша вернулись на ферму «Башни Плюра», завоевав лишь желтую шелковую розетку за жалкое третье место и одну ленточку «Похвально». Первое и второе места, а также переходящий кубок достались животным, чьи владельцы стояли неизмеримо ниже по рангу, чем Глюр: мелкие фермеры, у которых не было денег, чтобы импортировать лучшую скотину с шотландских пустошей, и не было иной помощи, кроме собственных рук и собственного суждения.

То же самое случилось на ярмарке в Хо-Хо-Кусе. Заграничному голштинскому быку по кличке Сумрак, выставленному нашим Сельским Джентльменом, пришлось довольствоваться презренной красной розеткой за второе место, тогда как серебряный кубок ушел скотине, которой владел пожилой джерсиец с дурными манерами. Он сам вырастил своего призера, как выращивал и всех его предков на протяжении сорока лет.

Это огорчало и озадачивало. Должно быть, среди бедно и неряшливо одетых судей существовал подлый заговор: поддерживать второсортную скотину и намеренно игнорировать достоинства непомерно дорогих трансатлантических диковинок.

Все повторялось и на выставках домашней птицы, и на собачьих выставках, и на бегах на ярмарке округа, где Фермер с Уолл-стрит правил чистокровным английским жеребчиком за девять тысяч долларов, а все три заезда выиграл поджарый мерин из Хакенсака. Жеребцу Глюра ни разу не удалось добраться до финишного столба хотя бы вторым.

(После этого фиаско Глюр вызвал на ковер старшего конюха-англичанина и потребовал объяснить, почему это на тренировке жеребец показывал прекрасный результат 2.13, а на бегах проиграл, пройдя дистанцию за 2.17. Конюх потерял самообладание — и место, ибо пробурчал в ответ: «Жеребец отработал как надо. В отличие от наездника».)

Со временем застекленные полки трофейной комнаты запестрели лентами. Но там было представлено только два из трех основных цветов — синий отсутствовал, и это бросалось в глаза. Что касалось кубков, то если бы в поисках подобных трофеев в «Башни Глюра» забрался грабитель, его ночная вылазка не принесла бы ему ни гроша.

Но вот однажды Фермера с Уолл-стрит посетило вдохновение. Речь пойдет о Хэпмтонской собачей выставке.

Когда-то горящий крест служил в шотландских утесах сигналом войны. Теперь, когда вихрь Первой мировой войны затягивает в свою пучину все новые и новые страны, Красный Крест заполыхал от одного края Америки до другого и стал местом сбора для тех, кто вносит свой вклад в борьбу по эту сторону серого океана. Страна гудела от тысяч самого разного рода мероприятий по сбору средств для Красного Креста.

В свой черед и в Северном Джерси появились яркие плакаты, возвещающие о грандиозной специальной выставке собак под открытым небом, которая будет проводиться под эгидой Хэмптонского отделения Американского Красного Креста в День Труда.

Далее объявление сообщало о том, что мистер Хамилькар К. Глюр любезно предоставил для Выставки свое прекрасное поместье и пожертвовал триста долларов на организационные расходы.

На этой Выставке помимо соревнований в обычных классах была возможность выиграть один из пятнадцати специальных призов.

Мистер Глюр, предложив поместье и триста долларов, организацию мероприятия оставил на усмотрение комитета, которому вменялось определить список специальных номинаций и собрать средства на кубки.

Однажды утром в Усадьбу доставили официальное письмо, в котором Хозяина просили записать всех его собак для участия в Выставке (взнос — один доллар за каждый класс) и пожертвовать кроме этого, буде возникнет у него такое желание, пятнадцать долларов на приобретение одного кубка в специальной номинации.

Хозяйка обрадовалась предстоящему событию куда сильнее Хозяина. И предложила номинацию, за победу в которой будут вручать оплаченный ими пятнадцатидолларовый кубок.

С ответной почтой в комитет отправился чек Хозяина на покупку кубка.

«Для вручения самой старой и самой любимой собаке из участников Выставки, любой породы». Да, в этом была вся Хозяйка. Только она могла предложить такую душевную номинацию и вознаградить владельца, который сделал своего питомца в преклонных годах счастливым. Ее номинация наверняка станет самой популярной на Выставке.

Поначалу Хозяин был расположен отказаться от приглашения привезти своих колли в Хэмптон. Почти все собаки линяли. Погода стояла теплая. На этих любительских выставках (как и на многих и многих профессиональных) всегда существует опасность, что какая-нибудь больная собака распространит заразу среди здоровых. Более того, трофейная полка в гостиной Усадьбы уже до краев заполнилась кубками, выигранными на схожих мероприятиях. К тому же Хозяин проникся глубокой неприязнью к Фермеру с Уолл-стрит.

— Лучше я просто пошлю комитету еще десять долларов, — сказал он Хозяйке, — и спасу собак от тяжелого дня. Что скажешь?

Вместо ответа Хозяйка присела на пол, где растянулся спящий Лэд. Она провела пальцами по густому воротнику колли. От прикосновения любимой руки большая собака сонно стукнула хвостом об пол и приподняла голову за новой лаской.

— Зимняя шуба Лэда растет замечательно, — сказала она наконец. — Вряд ли на Выставке будет собака с такой же красивой шерстью. Кроме того, Выставка пройдет под открытым небом. Так что никакую болезнь он не подхватит. Если бы соревнование длилось дольше одного дня — мы бы и близко к нему не подошли. А так я все время буду с Лэдом, каждую минуту. И на ринг я сама его буду выводить, как делала на арене в «Мэдисон-сквер-гарден». И он не будет грустить или томиться одиночеством. И мне всегда хочется показать людям, какой необыкновенный наш Лэд. И эти специальные кубки иногда бывают весьма красивыми. Поэтому… поэтому мы сделаем так, как ты считаешь нужным.

И конечно, это решило вопрос раз и навсегда.

Через неделю доставили окончательный список специальных номинаций. Комитет предлагал кубки «Лучшему трехцветному колли», «Лучшей самке с пометом», «Колли с лучшим мехом и подшерстком», «Лучшему колли владельца-женщины», «Колли, выигравшему больше всего наград на других выставках». В самом конце списка и более крупным шрифтом, чем остальной текст, шли такие слова:

«Предоставленная досточтимым сэром Хью Лестером Мори из города Нью-Йорк — СПЕЦИАЛЬНЫЙ КУБОК ИЗ ЗОЛОТА В 18 КАРАТ ДЛЯ КОЛЛИ (условия будут сообщены позднее)».

— Золотой кубок! — вздохнула Хозяйка, поддаваясь искушению. — Золотой кубок! Ничего подобного я раньше не встречала на собачьих выставках. И… и разве не отлично смотрелся бы он в самом центре нашей Трофейной полки, вот тут… и все другие кубки засияли бы отраженным золотом? И…

— Не спеши! — засмеялся Хозяин, пытаясь скрыть за насмешкой над энтузиазмом жены собственное волнение (как это принято у мужчин). — Не спеши! Мы еще не получили кубок. Конечно, я запишу Лэда в эту номинацию. Но так же поступят все владельцы колли. Кроме того, даже если Лэд выиграет золотой кубок, нам придется покупать микроскоп, чтобы разглядеть эту вещицу. Вероятно, размером она будет с полпальца. Золотые кубки стоят золотых денег, знаешь ли. А мне почему-то не кажется, что «досточтимый сэр Хью Лестер Мори из города Нью-Йорк» выложит на сельскую собачью выставку больше десяти, ну пятнадцати долларов. Даже для Красного Креста. Думаю, это один из дружков Глюра с Уолл-стрит, которого тот уломал раскошелиться на специальную номинацию. Лично я первый раз о нем слышу. А ты?

— Я тоже, — призналась Хозяйка. — Но мне кажется, я уже начинаю любить его. О, Лэд, — открылась она псу, — я собираюсь мыть тебя лигроиновым мылом прямо с сегодняшнего дня. И буду расчесывать тебя по два часа каждое утро. И буду кормить тебя печенью. И…

— «Условия будут сообщены позднее», — перечел Хозяин. — Интересно, что это значит. Конечно, в специальной номинации может быть что угодно. Но…

— Мне все равно, что там будут за условия, — перебила его Хозяйка. — Лэду все по плечу. Да во всей Америке нет собаки лучше, чем он, и ты знаешь это.

— Я-то знаю, — с сомнением произнес Хозяин. — Но знает ли судья? Может, ты ему об этом скажешь?

— Ему Лэд скажет, — пообещала Хозяйка. — Не волнуйся.

* * *

Утром в День Труда к деревне Хэмптон потянулись сотни машин с окрестных земель радиусом в пятьдесят миль. С натугой одолев на первой скорости крутой склон, они въезжали в пресловутое поместье Хамилькара К. Глюра, Фермера с Уолл-стрит.

Сельскую тишь поместья взорвал разноголосый лай — от фальцета пекинеса до громового баса сенбернара. Открытое пространство газона, ограниченное с одной стороны конюшней, больше походившей на непотребный собор, было отдано под десять сдвоенных помостов для размещения трехсот участников Выставки. Над центральным выставочным рингом между двумя деревьями растянулся транспарант. По обоим его краям горели два красных креста, а по центру шла надпись:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В «БАШНИ ГЛЮРА»!

Фермер с Уолл-стрит все же обладал своеобразным вкусом.

Десятимильная автомобильная поездка по утренней прохладце принесла Лэду немало удовольствия, хотя недельный курс мытья и причесывания заставил его заподозрить приближение ненавистной собачьей выставки. Машина еще не успела въехать под наводящие ужас феодальные врата «Башен Глюра», а уши и нос колли уже подтвердили, что самые страшные его опасения вот-вот подтвердятся.

Радость от поездки тут же улетучилась. Он с упреком посмотрел на Хозяйку и попытался спрятать морду под обнимающей его рукой. Лэд ненавидел собачьи выставки, как ненавидит их всякий умный и чувствительный пес. После описанного ранее печального случая Хозяйка воздерживалась от участия в узаконенном издевательстве над собаками, известном как выставки продолжительностью два дня и более. Но, обожая местные однодневные конкурсы, она постаралась убедить себя в том, что и Лэду они нравятся.

Вообще-то Лэд действительно предпочитал эти менее мучительные короткие мероприятия более длинным — так любой человек предпочтет один день тюрьмы или зубной боли двум и более дням тех же мучений. Однако Лэд знал (как знал и о множестве не столь очевидных вещей), что его любимые Хозяйка и Хозяин души не чают в этих отвратительных собачьих шоу и что он, увы, является неотъемлемой частью этого. И Лэд мужественно терпел. А хозяева заключили, что со временем и он полюбил Выставки.

Оставив машину, Хозяйка и Хозяин повели погрустневшего пса к столу регистрации, где им выдали номерную табличку, карту участника и указали место на помосте. Они как можно удобнее устроили Лэда в застеленной соломой ячейке, между надменным колли мраморного окраса и безутешным полугодовалым щенком, который безостановочно выл от страха.

Хозяин отправился было добыть воды для Лэда, но застыл с открытым ртом перед мраморным колли.

— Боже праведный! — пробормотал он, касанием руки призвав Хозяйку тоже посмотреть на необычное животное. — Это самая великолепная собака из всех, которых я видел. Да-а, если Лэд окажется в одном классе с этим чудом, то можно попрощаться с надеждами на выигрыш. Лучше сразу забыть о золотом кубке и звании «Победитель» среди колли.

— Ничего подобного, — возразила Хозяйка. — Я не собираюсь отказываться от надежды. Лэд ничуть не хуже этой собаки. Ни в чем.

— Но у судей будет другая точка зрения. Этот мраморный колли — сокровище. Откуда он взялся, вот что мне интересно. Сельские специальные выставки вроде этой не привлекают звезд из Клуба собаководов. Тем не менее он здесь, и сравнить его можно только с Серой Дымкой. Сплошное удовольствие смотреть на такое красивое животное. То есть, — спохватился он, — было бы приятно на него смотреть, если бы он не был соперником нашего милого Лэда. Я согласился бы даже на пинок, лишь бы не обрекать Лэда на проигрыш. Я не за себя переживаю и даже не за тебя. Мне Лэда жаль. Он поймет, что проиграл. Он все понимает. Лэд, дружище, прости. Мне страшно жаль…

Он наклонился и погладил атласную макушку Лэда. И Хозяин, и Хозяйка в выражении своей привязанности к Лэду часто доходили до абсурда, во всяком случае, так могло показаться тем людям, у которых никогда не было такой прекрасной собаки, — а их было подавляющее большинство.

Хозяйка и Хозяин вместе обошли секцию колли, старательно выказывая несуществующий интерес к лающим и тявкающим конкурсантам.

— Всего двадцать один колли, — подытожил Хозяин, когда они добрались до последней ячейки. — Среди них есть и неплохие собаки. Но нет ни одного, за исключением мраморного, который составил бы конкуренцию Лэду. А вот Мраморный — это наш Ватерлоо. Лэду предстоит первое поражение. Но уступит он достойному сопернику. Это, по крайней мере, утешает.

— Меня это не утешает ни капельки, — отозвалась Хозяйка и добавила: — Смотри-ка! Вон там выставлены призы. Давай подойдем. Может, и Золотой кубок там — если, конечно, он не слишком дорогостоящий, чтобы выставлять у всех на виду.

Золотой кубок был там. Его невозможно было не заметить — его блеск бил в глаза, бил издалека. Симпатичные серебряные кубки и медали с гравировкой казались рядом с ним никчемными безделушками. Ценный приз уже собрал вокруг себя некоторое количество восхищенной публики. С другой стороны стола на толпу с кислым недоверием взирал деревенский констебль.

Золотой кубок представлял собой огромную чашу из сияющего металла без каких-либо украшений и узоров, только на боку была выгравирована короткая строка:

«Специальный Золотой Кубок Мори. Вручен…».

Не возникало и тени сомнения в том, что трофей был сделан из золота в восемнадцать карат, как и было заявлено. По размеру и очертаниям сосуд напоминал половину дыни, а поддерживали его четыре простые ножки. Края чаши круто загибались книзу.

— Это… это же шляпа! Перевернутый котелок! — воскликнула Хозяйка, когда очнулась от потрясения. — И такого же размера. Ты видел что-нибудь столь же уродливое — и столь же баснословно дорогое? Ведь этот предмет, должно быть, стоит… стоит…

— Всего одну тысячу шестьсот долларов, мэм, — подсказал констебль, гордый ролью охранника этого сокровища. — Одну тысячу шестьсот долларов, ровнехонько. Я сам слышал, как мистер Глюр называл эту цифру. Не трогайте кубок руками, пожалуйста.

— Трогать? — переспросила Хозяйка. — Да я лучше змею потрогаю!

К столу подошел Директор Выставки и поздоровался с Хозяйкой и Хозяином. Последний едва ли расслышал дружеское приветствие. Он хмурился на бесценный приз как на личного врага.

— Как я посмотрю, вы записали Лэда на конкурс Золотого кубка, — сказал Директор. — Всего в этом конкурсе будет участвовать шестнадцать колли. Условия конкурса напечатали слишком поздно для рассылки почтой, поэтому сейчас я сам раздаю листовки с дополнительной информацией. За печать отвечал мистер Глюр. Готовые листовки прибыли из типографии всего полчаса назад. Признаюсь вам, условия эти вызвали среди участников немало вопросов. Вот вам листовка, почитайте внимательно.

— Кто такой этот «досточтимый сэр Хью Лестер Мори из Нью-Йорка»? — внезапно спросил Хозяин, оторвавшись от мрачного созерцания Кубка. — Кто пожертвовал Выставке эту… эту Золотую шляпу?

— Золотая шляпа! — эхом повторил Директор и хохотнул. — Золотая шляпа! Теперь, когда вы так назвали Кубок, я и сам вижу, что это котелок, и ничто иное. Да, котелок вверх тормашками, на четырех…

— Кто такой этот Мори? — настойчиво спрашивал Хозяин.

— О, это настоящий человек-загадка, — ответил Директор, понизив голос, чтобы его слова не долетели до ушей констебля. — Я хотел связаться с ним из-за задержки описания условий розыгрыша кубка. Стал искать телефон. В информации о кубках говорится, что он из Нью-Йорка. Вы тоже обратили внимание на это. Но ни в телефонном справочнике Нью-Йорка, ни в справочниках пригородов его фамилии нет. То есть он в состоянии отдать более полутора тысяч долларов на благотворительность, но при этом не настолько значительная фигура, чтобы его упомянули в справочнике. Забавно, согласитесь. Тогда я спросил про него у Глюра. Ничего хорошего из этого не вышло.

— Вы же не хотите сказать… — взволнованно начала Хозяйка.

— Ничего я не хочу сказать, — опередил ее директор. — Мне платят за то, чтобы я организовал и провел эту Выставку. И совсем не мое дело, если…

— Если мистер Глюр захотел выдумать Хью Лестера Мори и от его имени предоставил выставке Золотую шляпу в качестве специального приза для колли? — закончила за него Хозяйка. — Но…

— Я этого не говорил, — пошел директор на попятный. — И вообще меня это не касается. Вон идет…

— Но зачем это мистеру Глюру? — вслух задумалась Хозяйка. — Никогда не бывало такого, чтобы он застенчиво прятался за чужим именем, когда хотел потратить деньги. Не понимаю, для чего он…

— Вот перечень условий конкурса на специальный кубок Мори, — перебил ее Директор и вручил ей розовый листок.

Хозяин все еще разглядывал Золотую шляпу, поэтому Хозяйка стала читать вслух.

— Условия конкурса на Золотой кубок Хью Лестера Мори. Первое: на Кубок могут претендовать только те колли, которые выиграли хотя бы одну синюю ленту на официальной выставке Американского или Британского клуба собаководов.

— Один этот пункт сразу отсеял одиннадцать из шестнадцати претендентов, — прокомментировал Директор. — Вы же знаете, на местных выставках большинство участников — домашние питомцы, которых почти никогда не возят в «Мэдисон-сквер-гарден» или на другие официальные выставки. Из тех немногих собак, что выставлялись там, мало кто может похвастаться синей лентой.

— А Лэд может! — торжествующе воскликнула Хозяйка. — В прошлом году в «Гардене» он получил две синие ленты. Лэду там было так плохо, что мы нарушили правила, как вы помните, и увезли его, не дожидаясь вручения…

— Помню, — сказал Директор, — но вы читайте дальше.

— Второе, — продолжила чтение Хозяйка. — Каждый участник должен иметь подтвержденную родословную на пять поколений, среди его предков должно быть не менее десяти чемпионов… У Лэда таких двенадцать в родословной, — заметила она, — и все задокументировано.

— Этим пунктом выбило еще двоих конкурсантов, — сказал Директор, — то есть из шестнадцати их остается только трое. А теперь прочитайте пункт, который лишит надежд старого доброго Лэда и еще одного пса. Сожалею.

— Третье, — сведя брови, срывающимся голосом прочитала Хозяйка. — Каждый конкурсант должен успешно исполнить предварительные маневры, предписанные Ассоциацией Керкоди, Великобритания, для испытаний рабочих пастушьих собак… Но, — запротестовала она, — Лэд не рабочая пастушья собака! Это что, шутка какая-то? Никогда не слышала ни о чем подобном, даже на специальных выставках!

— Вот именно, — согласился Директор, — и никто не слышал. Разумеется, Лэд не рабочая пастушья собака. На сто миль отсюда и во все стороны не найдется, наверное, и трех рабочих собак, и держу пари, ни одна из рабочих собак не участвовала в клубных выставках. Рабочая собака — не выставочная собака. Я знаю только об одной такой на всю Америку и Британию, и она — чудо. Такое чудо, что о ней известно всем, кто увлекается собаководством.

— Вы говорите о чемпионе Лохинваре Третьем? — спросила Хозяйка. — О том псе, которым владел герцог Херефордский?

— Да, о том самом. Он единственный…

— Мы читали о нем в журнале «Все о колли», — сказала Хозяйка. — Там и фотография была. В журнале писали, что его послали в Шотландию, когда он был еще щенком, и обучили пасти овец до того, как стали выставлять. Его владелец пытался побудить других собственников колли применять собак в деле, а не только показывать их на выставках. Лохинвар носит еще и титул чемпиона мира, правильно?

Директор кивнул.

— И если бы герцог Херефордский жил в Нью-Джерси, — продолжала Хозяйка, — у Лохинвара был бы шанс выиграть премиленькую Золотую шляпу.

— У него есть такой шанс, — ответил Директор. — У него есть все шансы.

— У кого? — спросила Хозяйка в полном недоумении.

— У чемпиона Лохинвара Третьего, — последовал ответ. — Глюр купил его. Заплатил семь тысяч долларов. Это перекрыло рекордную цену, которую дал Унтермайер за старого Сквайра из Титтона. Собаку привезли на прошлой неделе. Он здесь. Большой мраморно-голубой колли. Вам надо посмотреть на него. Он просто чудо. Он…

— Что?! — взорвалась Хозяйка. — Этого не может быть. Не может быть! Это же… это же совершенно, чудовищно неспортивно. Это же неслыханно! Вы хотите сказать, что мистер Глюр предоставил этот кубок за тысячу шестьсот долларов и потом купил единственную собаку, которая соответствует условиям конкурса? Невероятно!

— Да! — подал голос Хозяин впервые за долгое время и оторвал от Золотой шляпы ненавидящий взгляд. — Да, это Глюр, и это невероятно! Полмира сейчас голодает или страдает от ран и болезней. Другая половина стирает в кровь пальцы, помогая Красному Кресту хоть немного облегчить Европе жизнь. И когда на счету каждый цент, этот… этот Фермер с Уолл-стрит выбрасывает шестнадцать бесценных сотен долларов, чтобы купить себе Золотую шляпу. И делает он это, прикрываясь именем Красного Креста и благотворительными целями. Неспортивность — ерунда по сравнению с этим. Это… Это непростительный грех, и я не хочу иметь к нему отношения. Давай заберем Лэда и поедем домой.

— Клянусь, хотела бы я так сделать! — воскликнула Хозяйка, столь же разгневанная, как супруг. — Я бы уехала сию же минуту, если бы было можно. У меня такое чувство, будто мы оскорбляем старого верного Лэда, заставляя участвовать в этой грязной махинации. Но уехать мы не можем. Разве ты не понимаешь? Ты же сам много раз говорил мне, что настоящий спортсмен никогда не откажется от поединка, узнав, что у него нет шансов победить в нем.

— Она права, — подхватил Директор. — Вы записали собаку на конкурс, и по всем правилам она обязана принять в нем участие.

— Ладно, ладно, — проворчал Хозяин. — Мы пройдем через это. Кто-нибудь что-нибудь знает об этих «предварительных маневрах, предписанных Ассоциацией Керкоди для испытаний рабочих пастушьих собак»? В моем образовании, очевидно, допущен пробел.

— Зато в образовании Глюра пробелов нет, — сказал Директор. — В его новенькой Спортивной библиотеке есть подробное описание испытаний. Оттуда-то, наверное, он и почерпнул эту идею. Сегодня утром я заезжал к Глюру, и он позволил мне переписать правила судейства предварительных маневров. Для рабочей собаки они до абсурда просты, а для обычной — до абсурда невыполнимы. Вот, я вам зачитаю.

Он выудил из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и прочитал несколько строк:

«Устанавливаются четыре столба на расстоянии девяноста ярдов друг от друга так, чтобы получился квадрат. Пятый столб располагают в центре. У этого центрального столба стоит владелец или дрессировщик участника со своей собакой. Владелец или дрессировщик не должен отходить от столба более чем на три фута до тех пор, пока собака не пройдет испытание.

Направляемая только голосом и знаками, собака должна самостоятельно пройти от центрального столба к столбу под номером 1. Оттуда она должна перейти поочередно к столбам 2, 3 и 4, не приближаясь к центральному столбу ближе чем на пятнадцать футов, пока не достигнет столба номер 4.

Скорость и точность исполнения этих передвижений дают семьдесят очков. Тридцать очков добавляется к результату той собаки или собак, которые проделают указанный путь, руководствуясь только знаками владельца или дрессировщика, без помощи голоса».

— Вот, — закончил Директор, — вы видите, это просто, как игра в детском саду. Но ребенок, которого не научили заранее, не сможет играть даже в самую простую игру. Я поговорил с английским дрессировщиком, которого Глюр вывез вместе с собакой, и он говорит, что Лохинвар выполнит этот маневр и сотни других, более трудных, без единого звука со стороны человека. Он работает исключительно по жестам. Он наблюдает за рукой дрессировщика. Куда двигается рука, туда он и идет. Щелчок пальцами — он остановится. Потом будет ждать следующего сигнала. Дрессировщик говорит: наблюдать за ним — истинное удовольствие.

— Для него, может, и удовольствие, но не для меня, — буркнул Хозяин. — Бедный, бедный Лэд! Он будет растерян и несчастен. Он будет стремиться сделать то, что мы от него хотим, но не сможет понять. В тот раз, когда он собрал разбежавшихся овец Глюра — впервые в жизни увидев их! — все было не так. Тогда сработал древний инстинкт. Пережиток прошлого. Но никакой инстинкт не поможет ему перейти от столба номер 1 к столбу номер 2, и 3, и 4. Он…

— Привет, народ! — радушное приветствие резануло по ушам. — Добро пожаловать в «Башни»!

На трио собеседников надвигался крупный круглолицый джентльмен, облаченный в утренний наряд, в котором отлично смотрелся бы конюх с пасторскими наклонностями. То был приличествующий случаю костюм. Мистер Глюр всегда одевался приличествующе случаю.

— Привет, народ! — радушно повторил Фермер с Уолл-стрит, поочередно тряся руки безмолвным Хозяйке и Хозяину. — A-а, вы любуетесь Кубком Мори. Шикарный, правда? О, Мори — принц, настоящий принц, говорю вам. Несколько эксцентричен, пожалуй, как вы и сами, должно быть, догадались, прочитав условия, которые он выдвинул для получения приза. Но принц. Принц! Мы на Уолл-стрит самого высокого мнения о нем. А вы видели моего нового пса? О, пойдемте, вы должны взглянуть на Лохинвара! Кстати, вы знаете, я записал его на Кубок Мори.

— Да, — глухо отозвался Хозяин, когда мистер Глюр сделал паузу для вдоха. — Знаем.

Тут он довольно невежливо отвернулся от ликующего Фермера с Уолл-стрит и повел Хозяйку обратно в секцию колли. Там они застали бурную сцену. Возмущенные владельцы колли громко критиковали список условий Мори. При появлении еще двух жертв надувательства поток обвинений забурлил с новой силой.

Люди, которые на протяжении многих дней купали, и чесали, и наводили лоск на своих питомцев в предвкушении честного состязания между соседями, буквально задыхались от ненависти к достославному псу мраморно-голубого окраса. Они перечитывали розовые листовки снова и снова, и с каждым прочтением их негодование возрастало.

Одна красивая девушка села на край помоста, положила на колени голову своего обожаемого золотисто-белого колли и прилюдно залилась слезами. Хозяин глянул на нее, тихо ругнулся и стал помогать Хозяйке в ее усилиях распушить шубу Лэда до состояния идеальной косматости.

Оба они молчали — что тут скажешь. Но Лэд с проницательностью, недоступной многим людям, сразу понял, что его божества бесконечно несчастны. Его большое сердце разрывалось от желания как-то их утешить.

— Есть один плюс, — сказала женщина, занимавшаяся с собакой на противоположной стороне помоста. — Лохинвар не записан ни на какие другие конкурсы, кроме Кубка Мори. Мне об этом сказал администратор.

— Особо тут нечему радоваться! — возразил ее сосед по помосту. — Победитель кубка Мори автоматически попадает в класс «Победители», и это означает, что Лохинвар получит кубок «Лучший колли» вдобавок к Кубку Мори, а может, и кубок «Лучшая собака среди всех пород» тоже. И…

— Кубок Мори — первое соревнование колли в программе, — жаловался другой владелец. — Оно стоит в расписании даже раньше, чем классы «Новичок» и «Щенок». Мистер Глюр…

— Участники Кубка Мори — на выход! — гаркнул смотритель в конце секции.

Хозяин отстегнул цепь от ошейника Лэда, заменил ее на легкий выставочный поводок и вручил колли Хозяйке.

— Или, может, ты хочешь, чтобы на этот раз я пошел с ним? — шепнул он ей. — Тебе неприятно будет вести проигравшего.

— Лучше я поведу Лэда к проигрышу, чем любую другую собаку — к Золотой шляпе! — стоически ответила Хозяйка. — Пойдем, Лэд!

Кубок Мори, разумеется, невозможно было проводить на обычном ринге. Мистер Глюр предусмотрительно отвел для конкурса квадратный участок газона — квадрат, ограниченный четырьмя белыми пронумерованными столбами по углам и с более высоким белым столбом по центру.

По всем четырем сторонам этой площадки уже расположились плотные ряды зрителей. Судья по секции колли вышел на середину и громко зачитал условия конкурса. Потом он пригласил первого участника.

Этим несчастным оказался единственный местный пес, соответствующий двум первым условиям Кубка, — помимо Лэда. Это был тот самый колли, над которым рыдала симпатичная девушка.

Лицо владелицы под слоем пудры еще было красным от плача, когда она вывела своего стройного золотисто-белого колли на ринг. В то утро она надела белое платье из тончайшего муслина с золотыми лентами, повторяя в своем наряде окрас колли. Выглядела она очень мило, изящно — и обреченно.

Подойдя к центральному столбу, она бросила безнадежный взгляд на судью. Тот кивком головы указал на столб с номером 1. Девушка прищурилась на далекую вертикаль, потом посмотрела на своего колли и протянула руку к столбу.

— Беги вон туда, Мак! — взмолилась она. — Хороший мальчик!

Колли замахал хвостом, вопросительно уставился на хозяйку, залаял, но не сдвинулся с места. Он даже приблизительно не представлял, что она от него хочет, хотя исполнил бы все с огромным удовольствием. Ему оставалось только лаять.

В конце концов (после того как еще несколько не понятых собакой приказов довели ее до беспомощного визга) девушка увела своего питомца, едва сдерживая всхлипы. И опять Хозяин тихо выругался.

И вот по команде судьи Хозяйка вывела Лэда на квадратную площадку, к центральному столбу. Она была очень бледна, однако ее нервы были крепки, как скала. Подобно Лэду, она была из той породы, которая предпочтет погибнуть в борьбе, но не сдастся. Лэд величественно вышагивал рядом. Его глаза потемнели от скорби: он видел, что его богиня огорчена, страстно хотел помочь ее беде, но не мог понять, в чем дело. До сих пор из всех представителей Усадьбы на выставках печалился только Лэд.

На пути к столбу он нежно потерся носом о ладонь Хозяйки и тихо-тихо заскулил.

Встав возле судьи, Хозяйка сняла с Лэда поводок и ошейник. Погладив поднятую морду колли, она показала на столб номер 1.

— Туда, — попросила она пса.

Лэд с сомнением глянул сначала на Хозяйку, потом на столб. Он не видел связи и не знал, что от него ожидается. И опять он перевел взгляд на печальное лицо, склонившееся над ним.

— Лэд, — ласково произнесла Хозяйка и вновь показала на столб. — Вперед!

Ну, что касается команды «Вперед!», то в Усадьбе не было ни одной собаки, которая не усвоила бы ее значения с самых первых недель щенячества. Сотни раз палец указывал на конуру, на открытую дверь, на днище каноэ, на салон автомобиля или на любое другое место, куда нужно было проследовать собаке, и этот жест всегда сопровождался словом «Вперед!».

Лэд все еще не понимал, зачем его заставляют идти туда, куда указывал палец. Там не было ничего интересного, никого опасного. Но он пошел.

Преодолел он, может быть, футов пятьдесят, потом остановился и обернулся.

— Вперед! — донесся голос, воплощавший для Лэда Закон.

И он шел вперед. Ничего не понимая, но беспрекословно. Он шел, потому что ему велела Хозяйка. Поскольку она вывела его перед этим неприятным скоплением людей, желая продемонстрировать его послушание, то все, что он мог сделать, это слушаться. А загадочная грусть Хозяйки заставляла Лэда угождать ей с еще большим рвением.

И он шел вперед. Когда наконец он оказался рядом с белым столбом, то снова послышался голос Хозяйки. Пес развернулся на месте и помчался к ней. Но потом резко остановился.

Ибо Хозяйка выставила перед собой ладонь в жесте, который означал «Стой!». Лэд познакомился с ним в те дни, когда, еще щенком, любил заскочить в дом с грязными лапами.

Он стоял в нерешительности. А потом Хозяйка показала в другую сторону и крикнула:

— Вперед, Лэд! Вперед!

Растерянный пес двинулся в новом направлении. Он шел медленно. Время от времени он останавливался и в растерянности оглядывался на Хозяйку. Но каждый раз слышал ее ровный голос:

— Вперед, Лэд! Впе-ред!

И он брел вперед. В его душе зарождалась смутная неприязнь к этой новой игре, в которую играли в присутствии толпы людей, не объясняя правил. Лэд терпеть не мог толпу.

Но таков был приказ Хозяйки, и в ее дорогом голосе тонкий слух Лэда различал то, что не различало человеческое ухо: едва сдерживаемое желание заплакать. Тайная скорбная нота приводила его в трепет. И по-видимому, в сложившейся ситуации развеселить Хозяйку могло только одно: если он исполнит этот ее новый каприз как можно лучше.

Так и брел Лэд вперед, против воли. Когда он оказался у второго столба, донесся долгожданный оклик — оклик, который позволит ему вернуться к его печальной богине! Однако и на этот раз Хозяйка выставила перед собой ладонь и крикнула:

— Стоп! Назад!

Лэд неохотно замер на месте и часто задышал. Эта игра действовала ему на нервы.

Хозяйка опять показала в другую сторону и опять приказала — просительно:

— Вперед, Лэд! Вперед!

Ее вытянутая рука побуждала его двигаться, и, как прежде, он последовал в указанном направлении. Тяжело передвигая лапы, не в силах понять, что происходит, Лэд повиновался. На этот раз он не останавливался, чтобы получить подтверждение команды. Судя по резким жестам Хозяйки, она, похоже, с позором выгоняла его прочь с поля, как выгоняли из дома набедокуривших щенят. Опустив морду и хвост, Лэд шел туда, куда ему сказали.

Но когда он проходил мимо третьего дурацкого столба, Хозяйка окликнула его. Счастливый от сознания, что больше на него не сердятся, он галопом помчался к Хозяйке — но не успел преодолеть и пятой части разделявшего их расстояния, как пришлось ему снова застыть при виде все того же резкого жеста и еще более резкой команды.

И вновь Хозяйка указывала куда-то в сторону — и настойчивее, чем прежде. Теперь ее голос дрожал так, что слышно было и людям, и от этой дрожи любимый голос звучал с непривычной пронзительностью.

— Вперед, Лэд! ВПЕРЕД!

Совершенно сбитый с толку таким накалом чувств у обычно невозмутимой Хозяйки, Лэд двинулся прочь. Четырежды он останавливался и оглядывался на нее с жалобным призывом в глазах, вымаливая прощение за неведомую ошибку, из-за которой его прогоняют. Но неизменно ответом ему было все то же непреклонное:

— Вперед!

И он шел вперед.

Внезапно по всему периметру квадрата тесные ряды зрителей взорвались бурными овациями вперемешку с глупыми, бьющими по ушам выкриками:

— Хороший мальчик! Лэд — молодец! У него получилось!

И сквозь этот гвалт пробился призыв Хозяйки:

— Лэд! Ко мне, Лэд!

С сомнением Лэд повернул к ней морду. Нерешительно двинулся он к Хозяйке, на каждом шагу ожидая услышать ненавистную команду «Стоп!».

Но она не остановила его и не погнала прочь, она сама бежала к нему навстречу. А печаль с ее лица была стерта подрагивающей улыбкой (слезы по-прежнему грозили политься в любую секунду).

Упав рядом с Лэдом на колени, Хозяйка обхватила его голову руками и сказала ему, что он замечательный пес и она гордится им.

Все, что сделал Лэд, сводилось к выполнению команд, и точно так же должна была вести себя на его месте любая собака, обладающая его умом, его сердцем и домашним воспитанием. Тем не менее по какой-то необъяснимой причине он доставил Хозяйке огромную радость. И этого Лэду было достаточно.

Забыв о толпе зрителей, в щенячьем экстазе лизал он ее ласковые руки; потом стал кататься перед ней на спине; затем, грозно зарычав, он поймал одну из ее маленьких ступней в мощные челюсти, словно собирался раздавить ее. Охота на ногу была одной из любимых игр Лэда с Хозяйкой. Ни с кем другим играть в нее он не соглашался, а страшные белые клыки прикасались к пойманной туфельке нежнее перышка.

— Лэд мой милый, — шептала ему Хозяйка, — Лэд, ты справился, дружище. Наверное, мы все сделали неправильно, и конечно, мы проиграем. Но мы проиграем достойно. Маневр ты выполнил. У тебя получилось!

Тут на площадку повалили горластые и надоедливые люди, они все хотели погладить его, пожать ему лапу, похвалить. Лэд поднялся и стоял надменно, презирая всех и вся. Он не любил, чтобы ему жали лапу. Он вообще не любил, чтобы к нему прикасались чужаки.

Через кольцо поздравителей к Хозяйке пробился Фермер с Уолл-стрит, проложив себе путь локтями.

— Так, так! — заорал он. — Должен поздравить вас. Лэд действительно умный пес. Я удивлен. Не думал, что хоть одна собака сможет пройти этот конкурс без специального обучения. Вот это пес! Но, конечно, вам пришлось много раз окликать его. И вы сигналили ему почти ежесекундно. Все это серьезные недочеты, как вы знаете. Если другой конкурсант пройдет по столбам без таких подсказок, вам светит «баранка». Вот моему Лохинвару голосом вообще не нужно команды подавать, для каждого маневра ему достаточно короткого жеста. Но все равно, Лэд отлично справился. Он… а чего это скверный грубиян пятится, когда я пытаюсь погладить его?

— Может, — предположила Хозяйка, — может, он не расслышал вашего имени.

Потом они с Хозяином отвели Лэда на его место на помосте, где тамошние обитатели всячески превозносили его достижение и где, следуя выставочному обычаю чистопородных собак, он пил много воды и ничего не ел.

Когда Хозяйка вернулась к квадрату, зрителей там стало еще больше, ибо в борьбе за Кубок Мори готовился принять участие Лохинвар Третий.

Фермер с Уолл-стрит и дрессировщик-англичанин на несколько минут задержали выход пса, так как между ними разгорелся ожесточенный спор. Хозяйка услышала лишь, как Глюр положил конец диспуту:

— Говорю тебе, все это чушь. Почему это он не может работать со мной, а с тобой может? Я ведь его хозяин, или как?

— Нет, сэр, — угрюмо насупился дрессировщик. — Вы всего лишь владелец.

— Он живет у меня уже неделю, — заявил Фермер с Уолл-стрит, — и я прогнал его через это упражнение дюжину раз. Он знает меня и выполняет все мои команды без запинки. Все, дай-ка мне поводок!

Он выхватил кожаный ремешок из рук протестующего дрессировщика и рывком потянул Лохинвара к центральному столбу. Аристократичному мраморному псу не понравилось такое обращение, и он показал это, блеснув зубами. Но подумав, он решил проглотить свое недовольство и потрусил следом за лопающимся от гордости Фермером.

При появлении Лохинвара по зрительским рядам прокатился восхищенный гул. Это была такая собака, какую увидишь, ну, может, раза три за всю жизнь. Это была такая идеально красивая собака, какими были Сэмпл из Саутпорта, Серая Дымка, Конкурент из Хаугила, Ювелир из «Солнечного берега», Сквайр из Титтона. Это была такая собака, один вид которой приводит соперников по выставке в отчаяние.

Полная достоинства поступь, дымчато-серая шуба и сотня других черт — от благородной светлоглазой морды до длинного пышного хвоста — все в Лохинваре Третьем приковывало взгляд и вызывало восторг. Даже сердце Хозяйки учащенно забилось от его красоты (хотя ей было немного стыдно за это перед Лэдом).

Оказавшись у центрального столба, Глюр отстегнул поводок. Потом, положив одну пухлую ладонь на голову мраморного пса, а во второй держа недокуренную сигару, он послал напряженным зрителям широкую улыбку.

Его момент настал. Это был тот самый миг, который в общей сложности обошелся ему почти в десять тысяч долларов. Наконец-то он получит трофей, о котором будет говорить весь спортивный мир. А эти деревенщины, забиравшие куда менее ценные призы прямо у него из-под носа, уж как они будут таращиться потом на сокровища его трофейной комнаты!

— Готовы, мистер Глюр? — спросил судья.

— Мы готовы! — бодро отозвался Фермер с Уолл-стрит.

Он сделал глубокую затяжку, вновь зажал сигару между двух пальцев правой руки и той же рукой повелительно указал на первый столб.

Не прозвучало ни звука, ни ползвука команды, тем не менее Лохинвар сорвался с места и побежал ровно по линии, проложенной жестом его владельца.

Когда мраморный пес приблизился к нужному столбу, Фермер с Уолл-стрит щелкнул пальцами. В то же мгновение Лохинвар прервал бег и застыл без движения, обернувшись в ожидании нового сигнала.

А «следующий сигнал» оказался полной импровизацией. Когда Фермер с Уолл-стрит щелкал пальцами, то совсем позабыл о том, что в них был зажат окурок. В результате подожженный конец сигары оказался между большим и указательным пальцами возле самой ладони.

Раскатисто хрюкнув от боли, Фермер с Уолл-стрит уронил окурок и энергично затряс обожженной рукой в воздухе. Толстые пальцы стучались друг о друга словно концы ожиревшей плетки-девятихвостки.

Этот-то жест и увидел Лохинвар, когда обернулся, ожидая новую команду.

Однако пляска святого Витта в исполнении трясущейся руки под аккомпанемент неуклюжего степа и сочных ругательств не представляет собой сигнала ни для одного, даже самого умного рабочего колли. Не является сигналом и засовывание двух обгоревших пальцев в рот сигнальщика, а именно таким было второе движение, попавшее в поле зрения Лохинвара.

Не в силах расшифровать значение ни одного из этих уникальных жестов, собака озадаченно стояла на месте. Фермер с Уолл-стрит вскоре совладал с собой и махнул собаке, чтобы она бежала к следующему столбу.

Мраморный не шелохнулся. Да, наконец-то поступил сигнал, который был ему понятен. Но, как и полагается отлично обученным рабочим собакам, он с ранних лет усвоил, что сначала нужно исполнить одну команду и только потом приступать к исполнению следующей.

Ему дали команду двигаться в каком-то направлении. Он повиновался. Потом последовал хорошо знакомый ему сигнал остановиться и ждать указаний. И опять он повиновался. Затем он увидел целую серию бурной жестикуляции, значение которой не смог уловить. За долгий курс обучения псу внушили, что он должен дождаться, когда ему объяснят новые непонятные жесты, и только потом переходить к исполнению простого сигнала, который был дан последним.

Таким было правило в его собачьей школе. Если ученик не понимал команды, он должен был оставаться на месте, пока ему не разъяснят, что это была за команда. Ему нельзя было браться за выполнение другой команды, которая могла быть адресована другому ученику.

Вот почему мраморно-голубой пес стоял как вкопанный. Фермер с Уолл-стрит повторил жест, указывающий на столб номер 2. Лохинвар вопросительно смотрел на владельца. Фермер с Уолл-стрит махнул в ту же сторону в третий раз — и ничего не добился, только усугубил недоумение в глазах собаки. Лохинвар неукоснительно следовал урокам, заученным во время жизни среди шотландских пустошей.

Среди зрителей раздались смешки. Кто-то торжествующе воскликнул:

— Лэд победил!

Фермер с Уолл-стрит услышал это. И опять его самообладание куда-то делось. Да что же это такое, эти презренные селяне вот-вот отберут у него награду, которую он считал своей, да еще и насмехаются над ним!

— Ах ты дворняга полоумная! — заорал он. — Живо иди туда!

Это изречение ровным счетом ничего не значило для Лохинвара, кроме того, что его владелец потерял контроль над собой, а вместе с ним и весь свой скудный авторитет.

Глюр взбесился — ну, или подошел к этому состоянию так близко, насколько это возможно. Он пересек квадрат, схватил прекрасного мраморного пса за шиворот и пнул его.

А вот это уже было нечто такое, что собака поняла превосходно. Этот крикливый вульгарный великан, которого мраморный колли невзлюбил с самого начала, посмел применить насилие по отношению к нему — к нему, чемпиону Лохинвару Третьему, собаке-аристократу, с которым всегда обращались почтительно и чей норовистый характер так и не выправила никакая дрессировка.

В зрительных рядах раздался возмущенный ропот, но куда более грозное возмущение слышалось в рычании, исходящем из гортани Лохинвара.

В мгновение ока мраморно-голубой пес вырвался из хватки своего владельца. И практически в тот же миг в голень Фермера с Уолл-стрит вонзились изогнутые клыки.

Рычащую, барахтающуюся пару бросились разнимать дрессировщик и судья. То, что сказал, подбегая, англичанин, зарумянило бы щеки и самого прожженного портового бармена. То, что сказал судья (без малейшего сожаления в голосе), сводилось к следующему:

— Мистер Глюр, вы нарушили правила конкурса, отойдя от центрального столба более, чем на три фута. Но ваша собака и так уже проиграла, отказавшись работать по вашей команде. Кубок Мори достается Лэду из «Солнечного берега».

Вот так и вышло, что в тот вечер в Усадьбу прибыли Золотая шляпа, а также более скромный серебряный кубок «Лучший колли». Хозяин установил блестящую уродину на трофейную полку, посмотрел на результат и сказал:

— Эта Золотая шляпа даже больше, чем кажется. В нее поместится тысяча ярдов стерильных повязок и сверх того галлоны лекарств и питательного бульона. Так тому и быть. Завтра я пошлю ее Вандерслайсу, в комитет Красного Креста.

— Отлично! — зааплодировала Хозяйка. — Отлично! Пошли ее от имени Лэда.

— Ладно. Я расскажу Вандерслайсу, как Лэд завоевал ее, и попрошу отдать на переплавку, чтобы потом закупить то, что нужно госпиталям. Если это не снимет с Шляпы проклятья неспортивного поведения, тогда не поможет ничто. А тебе, дорогая, я куплю вместо нее что-нибудь другое.

Но покупать замену Шляпе не потребовалось. Неделю спустя из комитета Красного Креста прислали почтой крошечный алый крестик, на серебряном обороте которого было выгравировано:

«Лэду из "Солнечного берега"; в память о щедром даре человечеству».

— Лэд, милый мой, номинальная стоимость этого крестика — центов пятьдесят, — заметила Хозяйка, навешивая кусочек красной эмали на лохматую шею пса. — Но его истинная цена — по крайней мере миллион долларов. И кроме того, его можно носить. И никто, никогда не смог бы носить Золотую шляпу доброго, славного мистера Хью Лестера Мори, разве только в страшном сне. Надо бы мне написать мистеру Глюру и рассказать ему обо всем. То-то он обрадуется, да, Лэд?