Щели между кусками дерна, недавно положенными на могиле Гастона Гранпре, еще не успели зарасти травой. Билодо собрался с духом. Надеясь тронуть душу покойного, он мысленно обратился к его бренным останкам, поведал о беспокойстве Сеголен и о том, что в сложившейся ситуации нужно немедленно что-то сделать, не забыв подчеркнуть искренность своих чувств и благородство намерений. Потом смиренно рассказал почивавшему в земле человеку, с каким рвением он пытался занять его место, почтительно попросил его просветить и ответить на вопрос: что делать? Есть ли в его распоряжении какое-нибудь средство, которое можно задействовать? Может, судьба ждет от него жертвы? Где тот ключ, который можно вставить в замысловатый замок двери, преграждающей ему путь к поэзии?

Билодо встал коленями на влажную траву, замер в ожидании и прислушался, но озарение его так и не посетило, а из могилы так и не донесся утробный голос. Усопший явно не мог дать ему совет. И тем не менее…

* * *

Будто в ответ на посещение кладбища, в следующую ночь Билодо увидел покойного во сне. Ему приснилось, что он спал, а проснувшись, увидел в изголовье кровати Гранпре, облаченного в красное кимоно. Бледный лоб призрака был в крови, волосы спутались, но это отнюдь не мешало ему улыбаться. Он весело встал, медленно подплыл к шкафу, будто подъехал на скейте, открыл дверцу и показал на верхнюю полку…

Билодо проснулся уже взаправду, по крайней мере, ему так показалось. И тут же спросил себя, пробудился ли он на самом деле или же это продолжение сна. Не увидев рядом призрака Гранпре, он определился в пользу первого варианта. Затем подошел к шкафу и вспомнил жест, которым привидение показало на верхнюю полку. Это конечно же был всего лишь сон, но Билодо, не в состоянии совладать с любопытством, решил присмотреться повнимательнее, просто так, на всякий случай. Он открыл дверцу. Верхняя полка оказалась довольно глубокой. Почтальон протянул руку, пальцы сначала нащупали лишь пустоту, но потом на что-то наткнулись. В самом углу стояла коробка. Изумленный Билодо потянул ее на себя. Коробка была черная, небольшая и довольно легкая. По ней бежали японские иероглифы. Почтальон поставил ее на кровать и снял крышку. Там, завернутое в тонкую шелковую бумагу, лежало красное кимоно.

* * *

Кимоно, казалось, не надевали ни разу. Билодо вытащил его из коробки и развернул. Мягкий, с отливом, шелк. Прекрасная вещь. Билодо уступил желанию его надеть и очень удивился, почувствовав себя в кимоно легко и непринужденно. Он сделал несколько шагов, повертелся и убедился, что оно на редкость легкое. Потом распахнул полы, представляя себя Лоуренсом Аравийским в костюме эмира, и посмотрел в зеркало. Оно сидело на нем как влитое. Его будто для него специально сшили. Билодо словно получил электрический разряд и почувствовал, как по нервным волокнам заструился тихий поток, лаская их до самых окончаний. Повинуясь импульсу, он встал, вышел из спальни, направился в гостиную, сел за стол, положил перед собой чистый лист, взял ручку и поставил точку. И тут произошло чудо. Кончик ручки побежал по бумаге, оставляя за собой, как после землетрясения, гроздь слов. Может, он так и не проснулся? Так вот как на человека снисходит вдохновение! Внутри него словно прорвало плотину, будто наконец завелся двигатель, до этого долго барахливший. У врат сознания громоздились образы, словно сталкиваясь на бильярдном столе воображения.

Через минуту все было кончено: таинственная сила покинула Билодо. Он в изнеможении ошеломленно посмотрел по сторонам. Перед ним лежало хайку. Он написал его сам, одним росчерком пера, без помарок и не прилагая волевых усилий, почерком, очень похожим на манеру письма Гранпре:

Пытаясь найти объяснение тому, что с ним только что произошло, Билодо поначалу списал все на выработавшийся у него в последнее время условный рефлекс, катализатором которого стало красное кимоно. Надев этот предмет одежды и символически почувствовав себя в шкуре Гранпре, он, по всей видимости, запустил тот самый процесс созидания, который никак не давался ему вот уже несколько дней. Или это все же был спиритизм? Может, в его тело на короткий миг вселилась душа покойного? Может, его дух внял мольбе почтальона и нашел способ ему помочь? Важно было лишь одно — он написал стихотворение. Из-под его пера вышли слова, которым суждено было стать первым в его жизни настоящим хайку, а сделал он это под влиянием Гранпре или нет, не имело никакого значения. Сумеет ли оно утешить Сеголен? Как она к нему отнесется?

Билодо сложил лист, засунул его в конверт, но перед тем, как запечатать его, застыл в нерешительности, не зная стоит ли добавить к строкам стиха стилизованное «О», которое Гранпре по привычке изображал где надо и не надо? Чем оно для него было? Подписью? Художественным автографом, отсутствие которого способно вызвать подозрения? Узнать это можно было, только изучив предыдущие письма покойного, и почтальон еще раз очень пожалел, что не смог спасти его последнее послание. Приняв наконец решение воздержаться, Билодо заклеил конверт и поспешил на почту — пока не передумал.

Хайку Сеголен получит дней через пять-шесть, еще столько же будет идти письмо от нее. Если, конечно, она ответит, если не обнаружит подлог, если хитрость Билодо сработает.

* * *

Письмо пришло через одиннадцать дней. Билодо ждал его со всем рвением, на которое только был способен, истово молился, не осмеливался ни прикасаться к перу, ни надевать кимоно, опасаясь нарушить хрупкое равновесие судьбы, и вот оно пришло, лежало на столе для сортировки почты и было в его руках. Не в состоянии больше ждать, он побежал в туалет, закрылся в кабинке, разорвал конверт и прочел:

Билодо вдруг мысленно перенесся в Гималаи и увидел себя в окружении гор, достойных «Тинтина в Тибете». Ухватившись за выступ скалы, он застыл посреди крутого, покрытого девственным снегом склона, сверкающего в лучах ослепительного солнца. Перед ним высилась вершина, до нее еще было далеко, но в разреженном воздухе она казалась близкой и четко выделялась на фоне синего, тревожного, блистательного в своем суровом величии неба… Вкусив первые за долгое время слова Сеголен, Билодо почувствовал прилив сил и стал могучим, как йети. Чувство было такое, будто он сначала истек кровью, а потом ему сделали переливание. Будто глотнул воздуха, задыхаясь от удушья. И прямо там, в кабинке туалета, он возликовал.

Сработало! Она поверила!