Охотничий домик принадлежал правителям Эддиса. Он представлял из себя каменный четырехугольный мегарон с высоким и широким крыльцом, поддерживаемым четырьмя колоннами, но колонны, как и остальные части здания были деревянными. Чтобы уберечь дом от огня, пищу готовили в отдельно стоящей кухне. Еду из кухни в столовую доставляли по давно протоптанной тропинке, выложенной сланцевыми плитками. На втором этаже располагались маленькие темные спальни с незастекленными окнами, из которых были видны заросшие травой поляны в окружающем дом лесу. Зимой окна закрывались ставнями и дом становился необитаемым.

Он не был похож на богатые виллы с равнин, но будил счастливые воспоминания в душе царицы Эддиса. Она спрыгнула с лошади и направилась вверх по лестнице к двери. Внутри находился атриум с лестницей на второй этаж. Ее Вор медленно следовал за ней, утомленный тряской в седле.

Эддис стояла посреди атриума, разговаривая с человеком, склонившимся к ней с балкона. Когда Вор встал у нее за спиной, Эддис обернулась.

— Элон сказал, что халдея здесь нет. Он ушел выкапывать сорняки.

— Да? Какие именно сорняки? — спросил Евгенидис дворецкого, откинув голову, чтобы лучше рассмотреть этого человека.

— Не могу с полной уверенностью сказать, каким он отдает предпочтение. Он приносит в дом все подряд прямо с корнями и грязью, чтобы рисовать их.

Тон дворецкого изобличал глубокую обиду.

— Я не знал, что он интересовался ботаникой, — тихо сказала царица Евгенидису.

— Я тоже, — ответил ее Вор. — Может быть, он пытается создать новый яд, чтобы испытать его на нас обоих. Когда он вернется? — спросил он Элона.

Камердинер красноречиво пожал плечами.

— Несколько неожиданно, — иронично заметила Эддис, — хотя я и не должна была ожидать, что он будет сидеть целыми днями в доме. Надо было заранее прислать гонца. Надеюсь, он не гуляет в сопровождении роты охранников? — спросила она начальника караула, появившегося в дверях.

Командир пояснил, что один стражник назначен сопровождать халдея по окрестностям и следить, чтобы ученый не заблудился и не пытался сбежать в Сунис. Этот охранник менялся ежедневно, так как добровольцев таскаться за халдеем по лесу не находилось. Остальные охранники проводили день за азартными играми в кости или охотой, чтобы наполнить горшок повара.

— Ну, я надеюсь, что горшок полон, — сказала Эддис. — Если повар успеет собрать нам сумку для пикника и пайки для солдат, мы уедем, как только вернется халдей. — трубача отправили на опушку трубить вызов. Царица посмотрела на дворецкого. — Упакуй его вещи.

Элон кивнул.

— И сорняки тоже? — спросил он.

— Я думаю, мы обойдемся без сорняков. Мы покажем ему кое-что поинтереснее, когда остановимся, чтобы поесть.

Когда появился халдей в сопровождении хромающего солдата, царица спросила, следует ли им задержаться, чтобы дать ученому время отдохнуть.

— Мы не должны обременять почтенного господина ваших лет, — сказала она, мягко поддразнивая его.

— Я, конечно, постарел и ослаб, Ваше Величество, — серьезно ответил халдей, — но еще достаточно крепок, чтобы служить вам.

В глазах охранников его репутация солдата перевешивала репутацию ученого, так что халдей был мгновенно окружен вооруженными людьми, которые, похоже, не считали его ни старым, ни слабым, и очень внимательно наблюдали за ним. В присутствии царицы товарищеское добродушие, с которым они привыкли относиться к халдею за время его пребывания в летней резиденции, испарилось без следа.

Возглавляемая царицей колонна начала свое движение по холмам. Они свернули с тропы, чтобы спуститься к наклонной поляне на краю небольшой долины — маленькой ложбине между двумя склонами.

— Идеальное место для пикника, — сказала Эддис. — Мы с халдеем и Евгенидисом сядем на поляне.

Лес перед ними был занавешен тяжелым ковром лиан. Несколько полностью оплетенных деревьев все еще стояли, чуть наклонясь в стороны. Их мертвые ветви прогнулись под пышной зеленью растения-паразита. Узкая грунтовая дорожка вела к небольшой поляне, заросшей мягкой травой. Здесь было достаточно места, чтобы сесть втроем, но лошадей поставить было негде.

— Ваше Величество, пожалуйста, — быстро прошептал командир охраны.

Царица только улыбнулась.

— Я уверена, что вы найдете удобное место на опушке, — сказала она.

Командир вздохнул и опустил голову, покоряясь неизбежности.

— Как пожелаете, — согласился он.

Халдей принес седельные сумки на поляну, которая, как оказалось, была покрыта мхом, а не травой. В местах, где моховой ковер истончался, из-под него проглядывали каменные плиты. Крошечное пространство, полностью окруженное виноградником, когда-то было террасой или внутренним двориком здания. Опустив сумки на землю, халдей отправился внимательнее посмотреть на виноградные лозы. Их гибкие стебли казались почти гладкими, а темные листья матовыми и бархатистыми. Яркие красные цветы, раскрывшие пять лепестков вокруг пестика и тычинок, пригоршнями рассыпались на мрачном занавесе листвы.

— Не трогайте их, — предупредила царица. — Здесь они считаются священными в честь памяти Хеспиры, хотя в любом другом месте их выпалывают вместе с остальными сорняками.

Халдей выпрямился.

— Хеспира? — спросил он, озадаченный. — Я не слышал о Хеспире. Это богиня из храма?

Он разглядел под виноградными лозами руины храма.

Эддис покачала головой, Евгенидис вытянулся на спине и закрыл глаза.

— Мать Хеспиры посадила лозу, чтобы разрушить храм, — пояснила Эддис.

— Она была соперницей богини?

— Смертной женщиной, — ответила Эддис, устраиваясь на мху и открывая сумку. — Богиня Мередита похитила ее дочь.

— О ней существует легенда?

— О, да, — сказала Эддис.

Халдей посмотрел на Евгенидиса, который широко раскрыл глаза и заявил категорически:

— Не смотрите на меня. Я покончил с повествованиями.

— Евгенидис, сядь, поешь и не сердись, — предложила Эддис.

— Можно мне перелечь? — спросил Евгенидис.

— Да, — согласилась Эддис. — Халдей, не сидите там. Пересядьте сюда, она указала на моховую подушку, и халдей пересел, не замечая разницы с тем местом, которое он выбрал сам.

— Она хочет, чтобы командир получил хороший обзор, — заметил Евгенидис с оттенком злобы.

Он все еще лежал с закрытыми глазами. Халдей посмотрел на край долины, чтобы увидеть командира и нескольких его солдат, стоящих с арбалетами в руках. Двое других шли по склону холма, чтобы взять халдея на прицел с противоположной стороны. Халдей перевел взгляд на Евгенидиса. Тому не нужно было открывать глаза, чтобы определить, где находится стража.

— Я всего лишь хочу, чтобы командир не беспокоился, — спокойно возразила Эддис. — Он будет очень волноваться, если я сяду между ним и халдеем.

Царица не смотрела в сторону холма.

— А вдруг им померещится опасность, и они пристрелят халдея по ошибке? — спросил Евгенидис, и Эддис подняла голову от сумки с провизией и посмотрела на своего гостя.

— Не бойтесь, — успокоила она. — Мои солдаты просто осторожные и совсем не кровожадные.

— Это позволит вам доказать свою преданность царю Суниса, — заверил Евгенидис.

— Своей преждевременной смертью, — заметил халдей.

— Это правда, но осторожность никогда не помешает, — сказал Евгенидис. — В конце концов вы сможете очистить свое имя. У тайных переговоров есть свои неприятные стороны. Командир очень не хотел оставаться там. Он опасается оставлять царицу с вами наедине.

Халдей догадывался, что слова Евгенидиса содержат скрытый намек, но не понимал его значения. Поэтому он решил отметить очевидное:

— Но мы здесь не одни.

Евгенидис снова прилег на мох.

— Меня можете не считать. Вряд ли я могу быть серьезным противником для солдата с вашей репутацией, — сказал Евгенидис.

Было нечто зловещее в предположении, что Вор больше не представляет угрозы ни для кого. В его спокойном голосе звучала легкая горечь.

Царица объяснила. Она говорила тихо, но ее слова резали, как бритва.

— Евгенидис пошел на многие жертвы, чтобы люди сочли его выбывшим из игры. Что ж, ему приходится жить плодами своих трудов и иногда находить их слишком горькими. А теперь сядь и поешь, — приказала она Вору, и на этот раз он принял сидячее положение.

Ел он левой рукой. Правая с крюком неподвижно лежала на коленях.

— В каких случаях ты одеваешь крюк или фальшивую руку? — спросил халдей с прямотой, удивившей царицу.

— Рука не так бросается в глаза, — спокойно ответил Евгенидис. — Но крюк более удобен, и его можно использовать там, где деревянная рука не годится. Так что я балансирую между тщеславием и практичностью.

— И где ты окажешься, когда перестанешь балансировать? — поинтересовался халдей.

Евгенидис пожал плечами.

— В сумасшедшем доме… или, может быть, в уютной вилле в пригороде среди книг.

Халдей подозревал, что безразличие в его голосе скрывает внутреннюю борьбу, как опавшие листья на земле могут скрывать яму-ловушку. Халдей решил не рисковать и сменил тему.

— Может быть, вы расскажете мне историю Хеспиры? — попросил он Эддис.

Прежде чем ответить, Эддис оглянулась, чтобы проверить положение стрелков.

— Расскажу, если хотите. У нас есть немного времени. Евгенидис, если ты собираешься прилечь, можешь положить голову мне на колени.

Царица заметила, как халдей поднял брови. В последнее время такая привычка появилась у Евгенидиса, но он поднимал брови в ответ на что-то забавное, и она интересовалась, кому он подражал. Евгенидис послушно положил голову ей на колени. Она задумчиво попыталась разгладить складку у него между бровями. Она знала, что халдея беспокоит плохое настроение Вора.

— Таким образом мы посылаем сообщение для царицы Аттолии, — пояснила она, обращаясь к халдею, но глядя на Евгенидиса. — Мои охранники увидят, как я любезничаю со своим Вором и начнут сплетничать. Аттолийские шпионы донесут сплетни до Релиуса, начальника разведки, а он передаст их своей царице.

— Ее Секретарь архива, — пробормотал халдей.

— Хм? — спросила царица.

— Релиус ее Секретарь архива. И шеф шпионов.

— Он умен?

— Слишком доверчив для своей должности, — сказал халдей.

Эддис рассмеялась.

— Аттолия не знала о деятельности Евгенидиса? — поинтересовался халдей.

— Как и Сунис, — сказала царица, — до сих пор.

— И что же изменилось, могу я узнать? Я очень приятно провел время в вашем домике вдали от политических новостей.

— Я и не знала, что вы так интересуетесь ботаникой, — ответила Эддис.

— Я не очень. Но у меня есть друг-ученый. Он недостаточно здоров, чтобы путешествовать самому, и потому просит своих друзей и знакомых присылать ему образцы и рисунки. А как идет ваша война? — спросил он, отказываясь отвлекаться на научные беседы.

Эддис улыбнулась.

— После предательства Аттолии Сунис был так любезен, что облегчил нам последствия торгового эмбарго с Аттолией. Мы получили несколько партий зерна и других продуктов в обмен на обещание доставить пушки, которое я, к сожалению, собираюсь выполнить.

— Таким образом, вы свели войну на два фронта к односторонней?

— Войну, которую мы проиграли бы, к войне, в которой мы сможем выжить.

— Почему бы вам не взять Сунис в качестве союзника против Аттолии и не выиграть? — спросил халдей.

— Потому что, став моим союзником, Сунис будет ожидать, что я пропущу его армию через Эддис, чего никогда не случится, пока я сижу на троне, — произнесла Эддис с абсолютной убежденностью.

— Понимаю, — сказал халдей. — И в течении этой войны?..

— Вы будете считаться пленником Эддиса, — продолжила царица. — Мне очень жаль, но мы постараемся, чтобы вам было комфортно.

Халдей вежливо склонил голову.

— У богини Мередиты был сын от кузнеца. Вы слышали о Мередите?

— Да, — сказал халдей.

— Хорошо, — ответила царица и начала свой рассказ.

* * *

У богини Мередиты был сын от кузнеца. Это был необычный союз, и кое-кто поговаривал, что она обманывала его с другими богами, но что бы богиня ни думала об отце, сына она любила. Его звали Орреон, и она присматривала за ним, пока он рос. У кузнеца не было жены, и так как отец и сын жили в одиночестве, Мередита время от времени навещала их, чтобы посмотреть на сына. Он работал вместе с отцом, обучаясь ремеслу с самого детства. У него был талант, без сомнения, унаследованный от матери. Все, что он делал, было лучшим в своем роде. Его подковы были легче и прочнее всех, клинки острее, а мечи никогда не ломались.

Надо сказать, что его отец был человеком угрюмым, и пока мальчик рос, он все больше и больше завидовал сыну. В конце концов Орреон оставил кузнечное дело и стал оружейником. Он устроил себе кузницу глубоко в пещерах горы Гефестии. Он использовал внутренний жар горы и приковал крылатое чудовище к скале, чтобы качать меха и раздувать пламя. Души людей, опускавшихся в Подземный мир и тех, кто приносил жертву в обмен на пророчество, останавливались на своем пути, чтобы поговорить с ним.

Хотя Орреону служили духи горы, у него совсем не было человеческого общества, и порой ему становилось очень скучно. Его доспехи могли защитить своего владельца от любого нападения, но мало находилось людей, достаточно смелых, чтобы отправиться в пещеры с просьбой к Орреону. Чтобы не заблудиться в пещерах, нужно было найти проводника, духа или тень, которые могли бы привести человека к кузнице Орреона.

Однажды его мать спустилась к нему в гости и застала его одиноким и печальным. Он отпустил всех духов и сидел в своей кузнице, постукивая молотком по наковальне и глядя, как по сторонам разлетаются искры. Богиня спросила сына, что огорчает его, и он признался, что ему нужна жена. Конечно, сказала она, он может выбрать себе любую девушку.

Но что, если девушка не полюбит его, спросил он. Богиня посмотрела на него и задумалась. Он действительно не был привлекательным, не больше, чем его отец. Орреон был небольшого роста, а его руки и плечи стали массивными из-за тяжелой работы. Брови его были нахмурены, потому что он привык смотреть на огонь. В детстве, стоя у наковальни рядом с отцом, он был обожжен искрами. В тех местах, где в рану попала сажа, рубцы стали черными. Его лицо, руки и плечи были рябыми. Он всю жизнь жил в темноте, и теперь его глаза научились различать все оттенки цвета нагреваемого металла, но смотрели так сурово. Какая женщина захочет жить с ним?

Какая разница, захочет она или нет, сказала богиня. Он получит ту жену, которую выберет. Мередита была богиней и считала, что без труда сможет исполнить все желания своего сына.

— Я хочу женщину, которая сама выберет меня, — сказал он. Он не хотел принуждать жену. Богиня Мередита поцеловала сына в черную бровь и ушла.

Некоторое время она искала невесту сыну среди красивых и хорошо воспитанных девушек, но не нашла желающих жить в темной дыре под землей. Потом она вспомнила, что красивое лицо не главное достоинство в хорошей жене, и поискала среди уродливых девушек, но даже страшненькие не хотели выходить за рябого кузнеца, которому прислуживают чудовища и демоны. Ни один отец не позволил бы своей дочери уйти к такому мужу, поэтому Мередита вернулась к хорошеньким, но не имеющим отца, который смог бы защитить их. Самой красивой из таких девушек была дочь Калии, жрицы Проаса. Вы знаете Проаса? Да, это бог растений.

Однажды, когда девушка шла от своего дома к храму Проаса, богиня Мередита увидела ее. Появившись на повороте дороги, Мередита позвала ее, и девушка обернулась. Богиня внимательно оглядела ее и не увидела недостатков, которые сделали бы ее непригодной для брака. Богиня протянула руку и коснулась девушки.

— Красивое дитя, ты умеешь петь?

— Да, богиня, — ответила Хеспира.

Мередита удивилась, что ее так быстро раскусили, и огорчилась.

— Ты знаешь меня, — спросила она.

— Да, богиня, — сказала Хеспира.

— Тогда ты знаешь, что у меня есть сын?

— Да, богиня.

Хеспира знала, что у Мередиты есть несколько сыновей и ждала, чтобы услышать, о ком говорит богиня. Она была терпелива. Этот дар всем служителям Проаса она, несомненно, получила от матери. Она так же была умна. Если бы богиня не отвлеклась на красоту девушки, она, конечно, заметила бы это.

— Это Орреон. Он болен и, наверное, скоро умрет, — вздохнула Мередита.

— Мне очень жаль, — сказала Хеспира, хотя Мередита казалась не слишком озабоченной.

Просто Мередита подумала, что покажется маловероятным, что она ищет жену для сына, когда он находится на грани жизни и смерти.

— Он попросил меня найти добрую женщину, которая споет для него, — сказала Мередита. — Ты придешь?

Никто не может отказать богине. Хеспира согласилась, но спросила, может ли она отправить весточку своей матери. Мередита разрешила. Она приказала голубю отнести письмо, но как только птица скрылась из виду, она упала на землю мертвой, и письмо не дошло до матери.

— Сначала войди в мой храм, — сказала Мередита и предложила Хеспире пищу.

Девушка отказалась. Богиня обиделась, и тогда Хеспира согласилась что-нибудь выпить. Когда богиня отвернулась, Хеспира спрятала рог с напитком в свою корзинку. Затем, развеселившись, Мередита повела Хеспиру вниз в горную пещеру по извилистым каменным коридорам в полной темноте. Хеспире стало страшно. Она подумала, что не сможет найти дорогу назад и спрашивала себя, будет ли мать искать ее.

Ее мать ждала до вечера, пока солнце не село за горизонтом, и пошла из храма по дороге к дому, выкрикивая имя своей дочери. Не дождавшись отклика, она пошла к соседям, спрашивая о своей дочери около каждого дома. Но люди качали головами и отвечали, что не видели девушку.

Мередита, уверенная, что напиток, который она дала Хеспире, заставит ее полюбить Орреона с первого взгляда, перестала притворяться, будто ее сын болен. Ее сын хотел получить жену, и вот Мередита нашла ему хорошую девушку. Она улыбнулась в темноте, довольная своим подарком.

Она привела девушку к краю пещеры, где стояла кузница, и оставила ее. Неожиданно оказавшись одна в темноте, Хеспира остановилась у входа и стояла, глядя в пространство перед собой. Демонов и духов в пещере не было, огонь горел слабо, прикованный монстр спал, свернувшись калачиком у ног Орреона. Сам Орреон сидел на камне в кузнице. При тусклом свете он осторожно постукивал по разогретому металлу. Каждый раз из-под его молотка в воздух взвивались потоки искр. Они кружились, как светящиеся мотыльки, словно танцуя под неслышную музыку.

— Это очень красиво, — сказала Хеспира с порога, и Орреон испуганно оглянулся.

— Как ты прошла долгий путь в темноте без светильника? — спросил он. — Ты, наверное, тень?

— Нет, — ответила Хеспира. — Я живая девушка.

Она шагнула вперед, осторожно пробираясь по неровному полу пещеры.

При звуке ее голоса кузнечный монстр проснулся и пополз к ней, грохоча цепью. Он был совсем черный, размером с большую собаку, с черными кожистыми крыльями, которые хлопали у него за спиной, когда он их разворачивал; его огромные когти скребли землю. Хеспира задумалась. Конечно, если бы монстр поедал всех заказчиков Орреона, то кто бы разнес по земле слух о мастерстве оружейника? Она смело протянула руку вперед и странное существо, наполовину собака, наполовину летучая мышь, подняло голову и облизало ее пальцы раздвоенным языком. Затем чудовище вернулось в кузницу и снова легло на пол, пока Орреон наблюдал за ним.

— Тебе нужна броня для брата или возлюбленного? — спросил он.

— Нет, — сказала Хеспира. — Меня привела сюда твоя мать.

Орреон вдруг нахмурился, его брови сошлись на переносице, и сердце Хеспиры дрогнуло.

— А зачем моя мать привела тебя? — спросил Орреон.

— Она сказала, что ты просил кого-нибудь спеть для тебя, — ответила Хеспира.

Орреон все еще смотрел подозрительно, но хмурился теперь меньше.

— Тогда пой, — грубовато сказал он.

Хеспира вышла в центр пещеры. Немного подумав, она открыла рот и спела песню о злом мальчике, которого никто не любил, и о мальчике, которого любили за доброту. Орреон хмыкнул, он понял намек.

— Прости мне мою грубость, — сказал он.

— Может быть, — ответила Хеспира.

Орреон посмотрел на девушку внимательнее.

— Когда ты сможешь простить меня? — спросил он.

— Когда у меня будет стул и подушка, чтобы сидеть, и свет, чтобы видеть, с кем я разговариваю.

Орреон рассмеялся. Его смех был больше похож на гул в груди. Тогда оружейник встал, поклонился и предложил ей руку, и они вместе пошли из пещеры к лестнице с дверью наверху. За дверью оказалась чистая комната с яркими лампами и большим креслом.

— А где подушка?

Орреон высунул голову за дверь и закричал так, что, казалось, затряслись каменные стены:

— Подушку!

Мгновение спустя он вернулся в комнату с вышитой подушкой. Он закрыл дверь, но, увидев в глазах Хеспиры упрек, открыл ее снова, чтобы поблагодарить того, кто служил ему снаружи. Орреон принес подушку и положил под спинку кресла, а потом предложил Хеспире сесть. Сам Орреон уселся у ее ног, и они улыбнулись друг другу.

Калия искала дочь и нигде не могла найти ее следов. Наконец она пошла в храм своего бога, принесла ему жертву и попросила рассказать, что стало с Хеспирой. Бог послал ее в лес за ответом. В лесу она увидела, как деревья расступились, их ветви расплелись, и тушка мертвого голубя упала к ее ногам. Она наклонилась, сняла с его лапки письмо и узнала, куда ушла Хеспира. Она пошла в пещеру под горой Гефестии, чтобы найти кузницу Орреона, но смертный не мог пройти туда без провожатого, а духи и тени не стали помогать ей. Она бродила в темноте с маленькой лампой и звала свою дочь по имени. Она слышала, как Хеспира поет где-то в темноте, но звук ее голоса был многократно отражен от стен пещер, так что невозможно было определить, откуда он доносится. Ее дочь разговаривала с Орреоном и не слышала зова матери. Орреон услышал ее и на мгновение замолчал. Хеспира спросила его, что случилось.

— Ничего, — сказал он.

Он был уже не в силах расстаться с Хеспирой и не хотел думать, что поступает неправильно. Он неохотно послал духов прогнать ее мать прочь. Женщина испугалась и убежала. Спотыкаясь, она выбежала из пещеры и упала на залитую лунным светом землю, рыдая о потерянном ребенке. Она вернулась в храм с новой жертвой и попросила бога вернуть ее дочь, но Проас ответил, что боги не могут ссориться из-за того, что случается со смертными. Мать Хеспиры ответила, что она не любая смертная, а его жрица и, конечно, заслуживает его покровительство. Проас напомнил ей только, что, как и все жрицы, она получала его дары, которыми могла воспользоваться в своих целях.

Мать Хеспиры ушла к себе домой и стала ждать, когда закончится долгая холодная зима. Орреон и Хеспира были счастливы в доме под горой. Хеспира не ощущала течения времени и думала, что провела там всего один вечер, но Орреон все знал. Он переживал, что приходится скрывать правду от Хеспиры. Он уже любил ее так, как никого не любил в своей жизни. Его отец был холодным человеком, завидовавшим своему сыну. Мать время от времени исполняла его желания, но он слишком редко видел ее. Он почти ничего не знал в жизни, кроме кузницы и горячего металла. Теперь Хеспира стала ему нужна, как никто другой.

Хеспира рассказывала ему истории человеческого мира о том, как живут цари с царицами в своих дворцах, как уходят в плаванье корабли, и купцы отправляются с торговыми караванами в дальние страны. Но чаще она говорила о простых людях, своих соседях, ссорящихся из-за пропавших цыплят или украденной с огорода дыни; обычные сплетни, которые он впитывал, как солнечные лучи. Она пела для него, а он слушал, затаив дыхание.

Пришла весна, и мать Хеспиры, повязав голову платком, взяла лоток с рассадой и пришла в храм Мередиты в этой долине. Мередита очень любила этот храм, изящный в своих пропорциях, защищенный холмами от ветра и окруженный садами почти такими же прекрасными, как сады Проаса. Мать Хеспиры пришла как просительница и предложила посадить свою рассаду у стены храма. Она осторожно пересадила первые лозы в землю под стеной, и они растут здесь до сих пор. Женщина лелеяла их всю зиму и наделила даром к быстрому росту, полученному от Проаса. Виноградная лоза сразу потянулась к солнцу, проникая крошечными корешками в швы между камнями стен и разрушая раствор. Когда Мередита заметила причиненный ими ущерб, она приказал жрецам вырвать лозу, но жрецы не справились, и лоза разрасталась все шире. Со стен стали обваливаться мраморные плиты, и Мередита сама попробовала вырвать окрепшие стебли, но поняла, что не в силах справиться с даром Проаса.

Рассерженная, она пошла к Проасу и потребовала забрать свои растения, но он отказался. Он не сажал виноградную лозу в любимом храме Мередиты. Она сама должна была найти причину разрушения. Тогда Мередита пришла к жрице Проаса и приказал ей уничтожить лозу, но жрица пообещала, что богиня лозы умрет только тогда, когда ее дочь вернется к ней.

Мередита была озадачена. Смертные никогда не бросали вызов богам. Только однажды смертный посмел соперничать с богом, воспользовавшись даром человеческого разума, и сошел с ума.

— Твоя дочь? — Мередита не догадывалась, о ком идет речь.

— Хеспира, — ответила жрица.

Богиня приоткрыла рот от удивления.

— Это прекрасная девушка, — сказала она. — И теперь она очень счастлива, так и знай, — добавила Мередита, надеясь успокоить женщину.

— Тогда, я надеюсь, ты будешь счастлива в своем разрушенном храме, — сказала в сердцах жрица и отвернулась от богини.

— Подожди, милая, — позвала Мередита.

Она любила своего сына, но свой храм она любила еще больше.

— Пойдем, злая женщина, — сказала богиня, — мы вместе заберем твою дочь.

Вот так богиня с матерью девушки вместе пошли в пещеру под Гефестиной горой.

В круге света, падающем от большой лампы, Орреон сидел на скамеечке и слушал, как поет Хеспира. Она пела о том, как весной падает с неба дождь, и трава начинает зеленеть под его поцелуями, и Орреон склонил голову.

— Не могла бы ты пропустить куплет про дождь? — спросил он, понизив голос.

— Хорошо, — ответила Хеспира.

— И про траву.

— Ладно.

— Ты бы оставила меня, чтобы вернуться к траве и дождю?

— Нет, — сказала девушка. — Я бы хотела остаться.

Орреон взял ее на руки. Ее голова лежала у него на плече, а он обхватил ее руками и укачивал, как мать ребенка, зная, что не сможет отпустить ее.

— Это моя мать привела тебя, — сказал он.

— Но я сама захотела прийти, — возразила Хеспира.

— Она сразу привела тебя сюда или сначала пригласила в свой храм?

— Она повела меня в храм.

— И ты ела там что-нибудь?

— Нет, — ответила Хеспира, улыбаясь ему в плечо, оттого что он принял ее за такую дурочку, которая согласится есть в храме.

Орреон не стал спрашивать, пила ли она что-нибудь. Он боялся узнать, что девушка выпила любовное зелье.

— Хорошо, — сказал он и вывел Хеспиру из пещеры к подножию горы.

Там они встретили богиню с матерью Хеспиры. Женщина подбежала к дочери и обняла ее. Орреон отвернулся. Он хотел выпустить руку Хеспиры, но девушка вцепилась в него изо всех сил.

— Разве ты беспокоилась обо мне? — спросила она свою мать.

— Я искала тебя целый год, — ответила женщина.

— Но прошел всего один вечер, — возразила Хеспира.

Она повернулась, чтобы посмотреть на Орреона, но он опустил голову от стыда.

Он сказал:

— Под Священной горой время течет как река. Его течение может унести человека вперед в мгновение ока, если он пожелает.

— И ты пожелал? — строго спросила Хеспира, и Орреон кивнул.

Он собирался унести ее на сто лет вперед подальше от ее матери, но в последний момент передумал.

— Разве она не довольна? — сказала Мередита.

Она впервые внимательно посмотрела на девушку и поняла, что та была не только красива, но и умна. Неудивительно, что мать так скучала по ней.

— Раз эта девушка не подходит тебе, мать заберет ее обратно, — обратилась богиня к сыну.

— Она слишком хорошо подходит, мама, — сказал Орреон, и Мередита была поражена, увидев, что он сердится, причем именно на нее.

— Ты сам вывел ее из горы, — заметила богиня.

— Я должен отпустить ее, — сказал Орреон и повернулся к своей пещере, но Хеспира все еще держала его.

— Но если ты ее любишь, то не отпускай, — решительно сказал Мередита. — Что с того, что у меня будет одним храмом меньше? Хоть он и мой любимый, но думаю, как-нибудь обойдусь без него.

— Я просил женщину, которая сама выберет меня, — ответил Орреон.

— Я выбрала, — заявила Хеспира.

— Вот видишь, — подхватила Мередита.

— Они ничего не ела в твоем храме, мать, — сказал Орреон. — Но что она пила?

Мередита покраснела, как простая смертная.

— Ничего, — крикнула Хеспира и дернула Орреона за руку, чтобы он обернулся и посмотрел на нее. — Ничего, — заверила она его. — Я спрятала напиток в корзину и принесла с собой.

— О, — удивилась Мередита, — какая ты хитрая.

Но Орреон только растерянно моргал, как сова при солнечном свете.

— Я выбрала тебя, — повторила Хеспира, и Орреон поверил ей.

Вот так Хеспира попрощалась с матерью и вернулась в пещеру под Священной горой, а виноградная лоза жрицы Проаса разрослась вокруг храма Мередиты. Когда Хеспира покидала гору, чтобы навестить мать, лоза засыпала, но потом она снова начинала расти и росла, пока все стены не обрушились, крыша обвалилась, и от храма не осталось ничего, кроме груды камней, укрытых зелеными листьями с красными цветами.

Что касается Хеспиры с Орреоном, они были смертными людьми, но кто знает, как течет время в недрах Священной горы Гефестии? Многие считают, что они живы до сих пор, и шахтеры утверждают, что слышат ее пение за звоном своих кирок.

* * *

Халдей молчал еще некоторое время после окончания истории. Он с новым интересом смотрел на Эддис. Она сидела, скрестив ноги, посреди свертков с едой, чувствуя себя совершенно свободно, но потом немного смутилась.

— А мать Хеспиры? — наконец спросил халдей. — Разве она не скучала по дочери?

— О, она смирилась, — сказала Эддис. — Все дочери уходят от матерей рано или поздно.

— Кроме того, она сошла с ума и бродила по пещерам в горе, бесконечно призывая свою дочь, так что шахтеры иногда слышат и ее тоже, — добавил Евгенидис, не открывая глаз.

— Существует множество версий этой легенды, — признала Эддис.

— Удивительно, как много смысла может быть вложено в такую простую сказку, — сказал халдей.

Он привык иметь дело с сухим языком научных терминов, не понимая, какое влияние может оказать на аудиторию голос рассказчика и выразительная интонация. Он уже слышал, как рассказывает легенды Евгенидис, но не понимал, содержала ли история Вора нечто большее, чем личные аберрации.

— Ну, давайте, — сказал Евгенидис с улыбкой, по-прежнему не открывая глаз. — Скажите моей царице, что она исковеркала древние мифы, созданные гениальным поэтом тысячи лет назад.

— Я бы не посмел, — ответил халдей, качая головой.

— Конечно, разве эти истории не рассказывают повсюду? — спросила царица. — Вы, наверное, слышали их от матери, когда были ребенком.

Халдей покачал головой. Евгенидис подтолкнул царицу. Он знал, что халдея вырастили чужие люди, когда вся его семья погибла от чумы. Его очень молодым по его же собственному желанию отвезли учиться в город, и когда он получил достаточно знаний, чтобы зарабатывать себе на жизнь, он пошел служить солдатом. Вероятно, в дни молодости у него не оставалось времени для сказок.

После недолгого молчания царица спросила:

— Чем вы займетесь во время вашего пребывания в Эддисе?

— Может быть, постараюсь собрать побольше историй, — с улыбкой предположил халдей.

— А что насчет вашей «Истории вторжения»? — спросил Евгенидис.

— Так как большая часть материалов осталась в Сунисе, мне придется сократить работу над ней, — ответил халдей, хмуро глядя на него.

— Я могу украсть ее для вас, — предложил Евгенидис.

— Нет! — дружно сказали халдей с царицей.

Евгенидис снова улыбнулся, довольный, что они оба беспокоятся о нем.

— Лучше я перепишу ее заново, — сказал халдей.

— Вы можете работать в библиотеке, — милостиво предложила царица.

Евгенидис открыл глаза и уселся.

— Что? В моей библиотеке? Он будет путаться у меня под ногами каждый день?

— Это моя библиотека, — напомнила царица своему Вору.

— Ты сам виноват, — указал халдей, довольный сменой ролей.

— Ах, — сказал Евгенилис, упал на спину и закрыл лицо рукой.

Эддис улыбнулась, радуясь, что его плохое настроение на некоторое время развеялось.

* * *

— Ваше Величество? — Секретарь архива, стоя в дверном проеме, ждал, когда Аттолия разрешит ему войти.

Она уединилась для ужина и наслаждалась им в одиночку, будучи слишком занята, чтобы поесть в течение дня. Мидийский посол попытался присоединиться к ней, но она остудила его пыл и отослала в банкетный зал, ссылаясь на недомогание, которое позволяет ей есть только бульон и хлеб.

— Скудная пища сделает из меня плохого собеседника, Нахусерех, — предупредила она полушутя, и он вежливо извинился.

Он слишком любил мясо, и Аттолия знала это. Она обмакнула в суп хлебную корочку, когда Релиус постучал и вошел.

— Что случилось? — спросила она.

— Царский халдей из Суниса. Он нашелся.

— И что?

— Он в Эддисе, Ваше Величество. Видимо, его скрывали в охотничьем домике в прибрежной провинции.

Она ждала. Только Сунис удивился бы, узнав о появлении халдея в Эддисе. Она не верила, что Релиус прервал ее ужин из-за такой ничтожной новости.

— Царица Эддиса приехала за ним лично, — продолжал Релиус. — Она и ее Вор. Они так же устраивали пикники на обратном пути. Они, как нам сообщили… очень близкие друзья.

Это было самое мягкое выражения для описания сплетни, просочившейся из дворца Эддиса. Наверняка дело было достаточно давним, но его шпионы ничего не знали о нем. Если царица Эддиса и ее Вор делали вид, будто они не в ладах друг с другом, то только для того, чтобы скрыть свои усилия по разрушению ее планов: уничтожение флота Суниса и похищение халдея.

— Убирайся, — резко приказала царица.

Слуги и секретарь ждали у закрытых дверей столовой, прислушиваясь к звукам бьющегося фарфора, когда блюда с ужином были сметены со стола на пол, затем керамических амфор и одного тяжелого резного стула, когда обычно сдержанная царица подняла его и со всей силы обрушила на пол. Серебро со стола со звоном раскатилось по каменным плитам. Когда все стихло, слуги постучали и вошли, стараясь не поднимать глаз. Царица не оценила бы их сочувствия. Аттолия вновь сидела на своем стуле, подняв его с пола. Ее руки лежали на коленях, бесстрастное лицо ничего не выражало. Она размышляла. Пока слуги убирали беспорядок и заново сервировали стол, она пыталась оценить опасность, которую представлял собой новый Евгенидис.

* * *

Новый халдей доставил новость царю Суниса. Он не рассчитывал, что его пребывание в должности советника будет продолжительным и очень надеялся покинуть дворец с неповрежденной шеей.

— Значит, он работал на Эддис, — сказал царь.

Новый халдей поколебался мгновение, но затем любовь к истине взяла верх над желанием не раздражать и без того вспыльчивого царя. Он был скромным ученым, призванным ко двору по желанию государя. Он не был придворным. Вопреки здравому смыслу, он выбрал правду.

— Я считаю, что нет, Ваше Величество, — неохотно произнес он.

— Он не работает на Эддис? Тогда, черт побери, что он там делает? Отдыхает?

— Я считаю, что он покинул нас не по собственной воле, Ваше Величество.

— Что это значит? — нетерпеливо спросил Сунис.

— Я думаю, что ученик, который сообщил о встречах халдея с аттолийцами, ошибался.

— Это достаточно очевидно, иначе мой халдей был бы уже в Аттолии, не так ли? — отрезал царь.

Новый халдей решил проявить настойчивость.

— Он был намеренно веден в заблуждение, Ваше Величество. Я думаю, что это были эддисийцы, которые претворились аттолийцами и дали ученику золото, чтобы дезинформировать нас.

— Если ты не можешь говорить прямо, я найду того, кто сможет, — предупредил Сунис.

Новый халдей сдался.

— Ученик предполагал, что аттолийцы использовали вашего советника в своих целях и покончили с ним, когда поняли, что халдей разоблачен. Я думаю, что мой предшественник, наоборот, был совершенно невиновен. Вор Эддиса подкупил ученика золотом и сделал это только для того, чтобы халдей почувствовал угрозу своей жизни и вынужден был бежать в Эддис.

— Евгенидис? В Мегароне?

Сунис достаточно разгневался, когда ученик халдея пришел к нему и сообщил, что халдей позволил аттолийским шпионам бродить по коридорам дворца. Но появление в Мегароне Евгенидиса испугало его не на шутку.

— Что, черт побери он здесь делал? — прорычал царь.

— Ну, он украл вашего халдея, сир.

Царь несколько секунд сидел молча, моргая и тяжело дыша. Затем он вскочил на ноги и закричал, вызывая командира охраны.