Я услышал, как повернулся ключ в дверном замке, охранники открыли дверь камеры и втолкнули внутрь халдея. Не поворачивая головы, я заметил в дверном проеме его силуэт и Софоса рядом с ним. После того, как дверь была закрыта и заперта, в камере опять стало темно. Я лежал спокойно и надеялся, что он не увидит меня.

— Учитель? — прошептал Софос.

— Да, вижу, — ответил халдей, и мои надежды увяли.

Я слышал, как он приближается ко мне короткими осторожными шагами. Подойдя близко, он присел на корточки и протянул руки вперед. Одна из них коснулась моей ноги, затем рукава и спустилась к запястью; наконец он быстро коснулся моей руки, чтобы проверить, был ли я живым и теплым или мертвым и остывшим.

— Он жив, — сказал халдей Софосу, положив ладонь на мои пальцы и сжимая их.

Кажется, он пытался меня утешить.

— Ген, ты меня слышишь? — прошептал он.

— Отойди.

В темноте он нашел мое лицо и откинул волосы со лба. Очень нежный жест.

— Ген, я должен перед тобой извиниться. Прости меня.

Я не ответил. Только несколько минут назад я вынырнул из омута боли, полностью поглотившего меня. Мне не нужны были его извинения.

Софос преклонил колени рядом со мной в темноте.

— Как ты сюда попал? — прошептал он, словно охранники спрятались за дверью и подслушивали разговоры заключенных.

— В телеге.

Халдей фыркнул. Его пальцы оставили в покое мое лицо, и я почувствовал, как они легким движением ощупывают мою рубашку на груди, где она стала жесткой от засохшей крови.

— Не надо, — сказал я. Мой голос был тихим и слабым. Я попытался взять себя в руки и повторил: — Просто оставьте меня в покое. Я в порядке. Отойди.

— Ген, я думаю, кровотечение остановилось. Мне оставили мой плащ. Посмотрим, получится ли завернуть тебя в него.

— Нет, — сказал я, — нет, нет, нет.

Я не смел покачать головой, но я отчаянно не хотел, чтобы меня заворачивали в плащ. Мне не нужен был его плащ. Я не хотел, чтобы он клал руку мне под голову и приподнимал ее, чтобы подложить полу плаща, а потом с помощью Софоса проделывал то же самое с нижней частью моего тела. Когда он не заметил у меня под волосами на затылке шишку, я застонал в знак протеста. Боль нахлынула на меня черной волной, и я снова погрузился в нее.

Последнее, что я услышал, был спор халдея с охранником, он требовал воду и чистые бинты.

* * *

Когда я снова очнулся, серенький свет сочился между прутьями решетки в окне, и я разглядел сидящего в углу Софоса. Моя рубашка была расстегнута, а грудь перевязана белыми бинтами. Должно быть, халдей сумел привести убедительные доводы. Софос заметил, как я скосил глаза на свою грудь и сообщил:

— Он сказал стражнику, что тебя всегда можно убить позже, но если ты умрешь сам, то тебя не сможет судить никто, кроме богов.

Спасибо, утешил.

— Где все? — спросил я.

Он подошел ближе и, скрестив ноги, уселся рядом со мной. Я лежал на плаще халдея, прикрытый его полами.

— Они пришли час назад и забрали халдея, — сказал он. — Пол и Амбиадес умерли. Солдаты ждали нас на вершине скалы. Это Амбиадес рассказал им о тропе. — он подождал, но так как я не придумал ничего в ответ, сказал: — Мы видели все сверху.

Вот за что халдей извинялся. Капитан царской гвардии и его люди ждали нас на склоне горы. Я не сомневался, что на главном пути нас тоже ожидала засада, но капитан сделал ставку на то, что халдей покинет Аттолию тем же путем, которым пришел. Когда Пол с халдеем подтолкнули Софоса на скалу, он увидел солдатские сапоги, но его втащили наверх прежде, чем он успел крикнуть. Халдей с Полом ничего не подозревали и вместе с Амбиадесом последовали за ним. Когда капитан, командир телохранителей спросил, где я, халдей, все еще сердясь на меня, сказал:

— Спасает свою шкуру.

Распластавшийся на вершине валуна, я был хорошо виден сверху.

— Он планирует засаду, — сказал один из солдат и поднял арбалет.

— Царица хотела получить всех живыми, — напомнил ему капитан.

— Не трудитесь убивать его, — с горечью сказал халдей. — Он просто прячется. Когда он спустится, вы его арестуете.

— Он вооружен, — возразил капитан и приложил руки ко рту рупором, чтобы криком предупредить своих людей, но опустил их, когда халдей пренебрежительно пожал плечами.

— Единственное, что он может сделать с мечом, это украсть и продать его.

Вот почему они стояли смотрели, как я превращаю организованную погоню в сумятицу кричащих людей и лошадей. Разъяренный капитан повернулся в сторону халдея, который выглядел настолько ошеломленным, что капитан, вероятно, изменил свое мнение о сговоре пленников:

— Не то, что вы ожидали? — спросил он с кривой усмешкой. Халдей покачал головой, глядя, как я бегу в укрытие. — Мои люди перехватят его, — пообещал капитан, когда я исчез под оливами.

— Готов, — сказал Амбиадес, когда всадники погнали меня обратно. — Туда ему и дорога, — добавил он, когда они набросились на меня.

— Заткнись, Амбиадес, — сказал халдей.

— Им придется избить его, чтобы арестовать, — заметил капитан.

— Они справятся без проблем, — печально ответил халдей, не зная, как сильно мой отец желал, чтобы я стал солдатом, а не вором.

* * *

— Я еще никогда не видел, чтобы кто-то мог победить стольких солдат, — сказал Софос, сидя на холодном полу рядом со мной.

— Да ты вообще еще ничего толком не видел, — заметил я. — Расскажи мне об Амбиадесе.

Мне не хотелось говорить о схватке в горах. Там случилось что-то нехорошее. Я не мог вспомнить, что именно. И не хотел вспоминать. Но Софоса трудно было отвлечь от этой темы.

— Наверное, ты прав. Но ты ранил двоих и, думаю, убил одного.

Я закрыл глаза. Вот о чем я не хотел думать. Я вообще не собирался никого убивать, но я запаниковал, когда над моей головой со всех сторон поднялись мечи.

— Мы видели, как ты бежал обратно к горе, — продолжал беспощадный Софос. — Почему они тебя догнали?

— Слишком много камней, — прошептал я. Усталость наваливалась каменной плитой. — А они ехали на свежих лошадях.

* * *

Сначала спешились только четверо солдат. Я ранил одного из них в предплечье, затем разоружил другого, но мой клинок зацепился за его рукоять. Я не смог бы освободить большой меч, но игрушку Софоса я разблокировал как раз вовремя, чтобы отбить новый выпад. Навыки, о которых я, казалось, позабыл, неожиданно вернулись ко мне; я перевел блок в выпад и вонзил клинок в противника, конечно, убив его. Это ощущение практически не отличалось от рубки манекена.

Я был в таком ужасе, что когда он стал валиться мне под ноги, я позволил мечу выскользнуть у меня из рук. Я не хотел быть солдатом. Я стал вором, именно для того, чтобы избежать убийства. И вот к чему это привело.

Легкий толчок заставил меня отступить на полшага. Я опустил глаза вниз: моя рубашка вздулась на груди шатром, вокруг прорехи в ткани расползалась кровь, и из этой дыры торчала рукоять меча. Острие должно было пронзить меня насквозь, но клинок скользнул вдоль ребер, чтобы выйти где-то под мышкой. Я очень ясно запомнил, что на стали был виден только короткий мазок крови.

— Мы подумали, что ты умер, — сказал Софос.

Так оно и было. Мои колени подкосились. Потом довольно долго все было плохо и непонятно, и, когда я снова открыл глаза, оказалось, что я лежу на спине и смотрю в совершенно синее небо. Синим было все, что я видел вокруг. Наверное, я лежал в телеге, но ее борта находились вне поля моего зрения. Не было ни деревьев ни гор. Если бы не толчки и тряска, я бы подумал, что лежу на облаке. Люди все еще кричали, но они были очень далеко.

Это были важные люди, и они кричали обо мне. Я слышал голос царя Суниса и царицы Эддиса, и другие голоса, которые не мог узнать. Может быть, то были голоса богов? Я хотел сказать, чтобы они не беспокоились. Я хотел объяснить, что скоро умру, так что нет смысла суетиться, но телегу тряхнуло на особенно глубоком ухабе. Синее небо надо мной стало красным, а потом черным.

* * *

Софос вернул меня из беспамятства, спросив:

— Кто научил тебя так драться?

— Мой отец.

— Он очень рассердился, когда ты стал вором?

Я подумал о взбучке, которую получил, разорвав мой армейский патент.

— Да. — тем не менее, мы стали лучше понимать друг друга, когда дело было улажено. — Но он смирился с этим.

— Ты должен был стать солдатом, — заявил Софос. — Ты дрался лучше, чем десять Амбиадесов. Наверное, вот почему он сказал: «Туда ему и дорога», и тогда… — Софос всхлипнул и замолчал.

Я открыл глаза, чтобы увидеть, как он плачет. Он потер лицо рукавом, чтобы стереть сопли и слезы. Я не хотел думать о том, что произошло у подножия скалы, а Софос не хотел говорить о том, что случилось на вершине. Он снова вытер слезы и после нескольких вздохов продолжал:

— Учитель сказал Амбиадесу, что здесь нечему радоваться, а капитан сказал, что есть. И Амбиадес сначала казался больным и грустным, а потом стал таким самодовольным. И тогда мы поняли, что это он рассказал аттолийцам про тропу через горы.

Я вспомнил про красивый черепаховый гребень Амбиадеса, который привлек внимание халдея. Наверное, он тогда задумался, где Амбиадес взял денег на такую дорогую вещь. Я бы предположил, что Амбиадес был у кого-то на содержании и потому время от времени чувствовал себя виноватым; но я считал, что он получал деньги от врага халдея при сунийском дворе. Ни мне, ни халдею не пришло в голову, что мальчишка предал своего хозяина аттолийцам.

— Амбиадес начал что-то говорить, но ты закричал. — я кричал? — Мы даже с вершины скалы слышали, как они вытаскивали из тебя меч, — сказал Софос, его голос дрогнул, и я вспомнил все.

Это оставалось за пределами сознания, когда меня везли в телеге. Я чувствовал, что мою жизнь вытаскивают вместе с мечом, но она почему-то не вытекла из меня. Она нитью повисла между моим телом и острием клинка. Я думаю, что только воля богов сохранила меня в живых, но они решили наказать меня за преступление. Я должен был умереть, но вместо этого боль все длилась и длилась. Умереть было бы намного легче.

Я вздрогнул, и боль вернулась, останавливая мое дыхание. Софос держал меня за руку, пока не стало легче.

— Все смотрели на тебя, — сказал он. — Потом мы повернулись к Амбиадесу, и он совсем не волновался. То есть, мы поняли, что его совершенно не огорчает твоя смерть. Я думаю, его так же не огорчила бы смерть учителя или Пола или моя. А Пол, он просто протянул одну руку и столкнул Амбиадеса с края. А потом… — Софос сделал еще один глубокий вдох, прежде чем продолжать. — Он спрыгнул с обрыва вместе с двумя аттолийцами. Халдей попытался забрать свой меч, но его повалили на землю.

Софос подтянул колени к груди и начал медленно раскачиваться взад и вперед, он плакал. Медленно я протянул руку к его щиколотке, чтобы сжать ее. Я не знал, что сказать. Я любил Пола.

— Я знал Пола всю жизнь, — заикаясь сказал Софос. — Я не хотел, чтобы он умер, — он продолжал, словно его желание могло быть исполнено. — У него есть жена и двое детей, — выкрикнул он, — И я не знаю, как сказать им.

Я вздрогнул и снова закрыл глаза. Человек, убитый мной, не имел представления, что столкнулся с обученным противником. Он судил обо мне по моему росту и детскому мечу. Я застал его врасплох и убил. Я мог бы с тем же успехом ударить его ножом в спину в темном переулке. А вдруг у него тоже были жена и двое детей? Кто скажет им, что он убит? Боль в груди распространялась пульсирующими толчками, пока не заболели даже пальцы, скребущие каменный пол.

После долгого молчания Софос прошептал:

— Ген? Ты не спишь?

— Да.

— Халдей сказал, что кровотечение остановлено, и что скорее всего ты выздоровеешь. Если не начнется лихорадка.

— Приятно узнать.

Стало быть, меня можно будет казнить публично.

* * *

Солнце садилось, когда стражники привели халдея назад. Его последние лучи напрямую проникали в окно и освещали противоположную стену камеры. Стена была сложена из такого же желтого известняка, что и Мегарон царя по другую сторону гор Гефестии. Я продремал всю вторую половину дня. Кто-то принес еды, но я велел Софосу съесть все.

— Ген, как ты себя чувствуешь? — спросил халдей.

— Хорошо, — ответил я.

Моя грудь была наполнена кипящей лавой, меня бросало то в жар, то в холод, но в то же время меня ничто не волновало. Я ни о чем не переживал, и поэтому считал, что чувствую себя хорошо. Халдей положил руку мне на лоб, он выглядел обеспокоенным.

— Ты сегодня ел что-нибудь?

Я закатил глаза.

— Да, — согласился он. — Это был глупый вопрос. Ты поел, Софос?

Софос кивнул.

— Ты оставил что-нибудь для меня?

— Нет, извините. — Софос выглядел виноватым.

— Все в порядке, — солгал халдей. — Я поел наверху, когда разговаривал с капитаном гвардии царицы. Очевидно, Ее Величество находится в пути, чтобы лично встретиться с нами.

Он уселся на каменный пол и прислонился к стене там, где я не мог увидеть его, не поворачивая головы.

— Мы находимся в несколько затруднительном положении, — сказал он, и я снова закатил глаза. — Боюсь, что Амбиадес был нашим единственным свидетелем, способным убедить аттолийцев, что Дар Хамиатеса потерян. Ты уже знаешь, что случилось с Амбиадесом?

— Софос рассказал.

Неудобно было разговаривать, не видя собеседника, но у меня не было сил повернуться.

— Деньги отца, должно быть, закончились, и он решил, что лучше быть богатым предателем, чем бедным учеником. Аттолийцы заплатили ему, и он вел их за нами с той минуты, как мы выехали из Суниса. Когда мы ехали слишком быстро, Амбиадес принимал меры, чтобы задержать нас.

Мы оба вспомнили об исчезновении провизии из мешков.

— Я должен тебе много извинений, — признался халдей.

— Они приняты, — сказал я.

Больше это не было важно.

— Царица, вероятно, рассчитывала расправиться с нами по-тихому и отправить назад одного Амбиадеса, как единственного спасшегося. Она не обрадуется, потеряв такого ценного шпиона, и, боюсь, после смерти Амбиадеса у нас нет способа убедить ее, что Дар Хамиатеса затерялся в ручье.

Последовала пауза, во время которой каждый из нас прикидывал, какими средствами располагают аттолийцы для получения достоверной информации. Халдей сменил тему, и я все-таки повернул голову, когда он сказал:

— Аттолийские солдаты побывали около храма в антиутопии.

Он кивнул. Я не знал, подтверждал ли он этим правдивость своих слов, или был рад, что рассказ о наших приключениях пробудил меня к жизни.

— Храм был полностью разрушен. Арактус проломил его крышу и размыл стены. Остались некоторые признаки, что на том месте находилось какое-то строение, но это было все.

— Когда?

— Не скажу точно, но примерно через день или два после нашего отъезда.

Я вспомнил гулкий звук, настигший нас на дороге. Наверное, в ту минуту рухнула крыша храма, и вода хлынула в лабиринт, снося двери и стены. Боги в своих красивых одеждах и Гефестия на троне исчезли. Я снова повернулся лицом к потолку камеры и сморгнул воду из глаз. Халдей заметил мое горе и поднялся с места, чтобы утешить меня.

— Ген, это был старый храм. Сломанная входная дверь стала, вероятно, первым ущербом, когда Арактус был вынужден искать себе новый проход. В следующие несколько дней сила воды полностью разрушила храм. Это произошло бы рано или поздно. В конечно счете, все творения рук человеческих разрушаются. — он остановил слезу, ползшую к моему уху. — Однако, я хотел бы пойти с тобой, — сказал он. — Мне всегда будет интересно узнать, что ты там увидел.

Он подождал немного в надежде, что я заговорю.

— Ты расскажешь мне?

— Я не могу, — признался я. — Да и не очень хочется. — я решил взбодрить его насмешкой.

Он рассмеялся, а затем снова пощупал мой лоб. Стражник принес еще еды. Халдей и Софос поели. Квадрат желтого света на стене почти померк, когда мы услышали в коридоре тяжелые шаги и поняли, что царица, должно быть, прибыла в замок и послала за халдеем.

— Я сделаю для тебя все, что смогу, Ген, — пообещал он и встал.

Они также взяли Софоса, и я остался один лежать на полу, размышляя, что такого особенного может сделать для меня халдей.

* * *

Когда они вернулись, в камере стояла кромешная тьма. Охранники внесли фонари, и я прикрыл глаза, ожидая, когда свет исчезнет. Когда чей-то сапог толкнул меня, я немного застонал отчасти от боли, отчасти от того, что был оскорблен тем, как невежливо меня беспокоят. Второй толчок в ребра оказался более сильным, и я открыл глаза. Надо мной, стоя между халдеем и капитаном, возвышалась царица Аттолии.

Она улыбнулась моему удивлению. Стоя в круге света посреди темноты, она казалась окруженной божественным сиянием. Ее черные волосы были повязаны золотой лентой, как у Гефестии, а платье, собранное в складки, подобно пеплуму, сшито из красного вышитого бархата. Она была такой же высокой, как халдей, и красивее любой женщины, когда-либо виденной мной. Все в ней напоминало о старой вере, и я догадался, что это сходство преднамеренное, призванное напомнить подданным, что подобно Гефестии, признанной царице богов, эта женщина рождена править Аттолией. Жаль, что я уже видел богиню воочию и знал, насколько царица Аттолии далека от образца.

Она заговорила, и ее прекрасный голос звучал тихо и безмятежно.

— Халдей Суниса сообщил мне, что ты вор, обладающий исключительным мастерством.

Она мягко улыбнулась.

— Это так, — честно ответил я.

— Однако, он полагает, что твоя преданность твоей собственной стран не так сильна.

Я поморщился.

— Я не испытываю особой преданности царю Суниса, Ваше Величество.

— Какое счастье. Для тебя. Не думаю, что он высоко ценит твой талант.

— Нет, Ваше Величество. Он, наверное, не ценит.

Она снова улыбнулась. Блеснули ее идеальные зубы.

— Тогда ничто не мешает тебе остаться в Аттолии и стать моим вором.

Я посмотрел на халдея. Вот какое одолжение он мне сделал: убедил царицу, что я слишком ценен, чтобы выкинуть меня на помойку.

— Э-э-э, — сказал я. — Есть одно препятствие, Ваше Величество.

Брови королевы удивленно приподнялись округлыми арками.

— Какая же?

Надо было придумать что-то очень быстро. Благоразумие помешало мне сказать, что я считаю ее исчадием ада, и что даже горные львы не загонят меня к ней на службу. В поисках чего-нибудь более безопасного я вспомнил шутку халдея на берегу Арактуса.

— У меня есть возлюбленная, — уверенно заявил я. — Ваше Величество, я обещал вернуться к ней.

Королева была удивлена. Халдей был потрясен. Он не мог понять, почему я отказался от шанса на спасение. Конечно, он ознакомился с любовными стихами в моем личном деле. Я был уверен, что в них превзошел самого себя. Впрочем, это был всего лишь еще один способ подтвердить свою профессиональную репутацию, потому что эти стихи я оставил среди бумаг царя. Любой, кто может украсть царскую печать, сможет взломать замок на двери его кабинета.

— Ты дал обещание? — недоверчиво спросила царица.

— Да, Ваше Величество, — твердо повторил я.

— И ты не нарушишь его? — она печально покачала головой.

— Я не могу, Ваше Величество.

— Разве я не лучше нее?

— Вы красивее, Ваше Величество. — королева улыбнулась прежде, чем я закончил. — Но она добрее.

Взгляд стал жестким, улыбка исчезла. Слышно было, как трещит в фонаре масло. Ее алебастровые щеки покраснели. Впрочем, никто не мог обвинить царицу Аттолии в избытке доброты. Она снова улыбнулась мне, но более тонкой улыбкой, и склонила голову, словно принимая мой отказ. Я довольно улыбнулся в ответ, но тут она повернулась к капитану охраны.

— Отнесите его наверх и пошлите за врачом, — приказала она. — Мы дадим ему возможность передумать. — край ее красного пеплума скользнул по моей руке, когда она повернулась, чтобы уйти, и я поморщился.

Бархат был мягким, но вышивка царапалась.

* * *

В комнате несколькими этажами выше подземелья я лежал в кровати. У меня началась лихорадка, я бредил и краем сознания понимал, что брежу. Мойра пришла, чтобы посидеть у моей постели. Она заверила меня, что я не умру. Я ответил ей, что хотел бы умереть.

Тогда из темноты вышел Евгенидес, и Мойра исчезла. Евгенидес тоже был терпелив. Он напомнил мне, что жизнь иногда может быть такой же вещью, как все остальное, и ее можно украсть. Он спросил, предпочел бы я сам оказаться мертвым? Я ответил «да», и тогда он поинтересовался, что случилось бы с моими планами прославиться и оставить свое имя высеченным в камне? И готов ли я оставить на смерть моих товарищей?

Мне не очень нравилось считать халдея своим товарищем. Но если он мне никто, зачем же я рисковал ради него своей жизнью? Я вздохнул. Кроме того, за Софоса я действительно беспокоился. Я сказал, что если бы мне повезло умереть, когда солдат вытащил из меня свой меч, мне не пришлось бы сейчас мучиться угрызениями совести.

Бог рядом со мной молчал, его молчание напомнило мне о выжженной долине на другой стороне Аттолии, и я подумал о Леонидисе, умершем у брата на руках. В молчании я считал удары сердца в груди, бессмысленный глупый стук. Наконец Евгенидес произнес словно издалека:

— Его жена умерла зимой. Его трое детей живут с тетей в Овосе.

Когда я решился протянуть к нему руку, он исчез. Я снова заснул, а когда проснулся, голова была почти ясной. Я не примирюсь со своей совестью, если брошу Софоса и халдея на верную смерть, даже если сам умру вслед за ними. От славы и богатства тоже отказываться не стоило. Я выполз из постели и начал осматривать комнату.

* * *

Замок в двери камеры щелкнул, и дверь распахнулась. Лампа перед входом не горела, и ни халдей ни Софос не могли разглядеть, кто стоит в дверном проеме.

— Это я, — прошипел я, прежде чем они успели зашуметь и привлечь внимание стражников в караулке.

Я слышал, как они идут на мой голос и попятился, чтобы не столкнуться с ними. Когда они уже были в коридоре, я спросил Софоса, на нем ли его туника.

— А что?

— Дай ее мне.

— Зачем?

— Затем, что на мне ничего, кроме бинтов, нет. Они забрали всю мою одежду.

Софос стянул рубаху через голову и протянул в мою сторону, чуть не ткнув мне в глаз.

— Хочешь взять мои сапоги? — предложил он.

— Нет, мне удобнее босиком.

— Ген, — сказал халдей. — Ты не должен делать это.

— Одеваться?

— Ты понимаешь, о чем я. — по крайней мере, ему хватило ума спорить со мной шепотом. — Спасибо, что открыл дверь, но лучшее, что ты можешь сделать сейчас, это забыть о нас. Возвращайся туда, откуда пришел, и сделай вид, что не вставал с постели.

— А как вы выберетесь отсюда? Через дверь?

— Мы справимся.

Я тихо фыркнул.

— Нет, не справитесь.

— Если нас поймают, мы будем утверждать, что подкупили охранника.

Я постучал пальцем себе по лбу, впрочем, он не мог меня видеть.

— Надо идти, — сказал я, сделав рукой приглашающий жест, чего он тоже видеть не мог.

— Ген, прошло всего два дня. Три с момента ареста. Ты не сможешь.

— Я считаю, — сухо сказал я, — Что смог сделать уже достаточно, чтобы заслужить ваше доверие.

— Ген, я не это имел ввиду. — он протянул руку в темноте, чтобы коснуться моего плеча, но я отодвинулся. — Ген, мы не можем снова просить тебя рисковать собой.

— Это отступление от вашей прежней позиции, — заметил я.

— Я был неправ.

— И теперь тоже.

— Ген, царица Аттолии не причинит тебе зла.

Я вспомнил ее прощальную улыбку.

— Еще как причинит, — сказал я.

— Единственное, чего она хочет, получить от тебя обещание служить ей.

— Ну, вряд ли она его получит. — я слышал слишком много историй о том, что случилось с людьми, которые служили ей. — Мы можем хоть сейчас прекратить наши споры?

Я пошел вперед, и они последовали за мной в темноте. Без обуви я ступал очень осторожно, тем более, что каждый шаг отдавался болью в раненом плече.

— Как ты добыл ключи? Где охрана? — Софос не переставал болтать, пока мы двигались в кромешной темноте. — И почему фонари не горят?

Я вздохнул.

— У меня нет ключей. Они унесли мою одежду и, вероятно, сожгли ее. Но они оставили мои отмычки и другие вещи из карманов на столе в моей комнате.

Я не стал брать плащ халдея и гребень Амбиадеса, но на всякий случай захватил нож. Мы подошли к углу, и я решил, что надо свернуть, затем протянул руку назад, чтобы взять Софоса за локоть.

— Молчи, — прошептал я, — И постарайся не дергать меня.

Я несколько неустойчиво держался на ногах и опасался, что он потянет меня за собой, если споткнется.

— Так что с охраной, — настаивал он. — И с фонарями?

— Охранники сидят в конце коридора, — объяснил я ему, — И охраняют колоду карт. А фонари я попросту потушил, чтобы они не смогли найти нас, — прошипел я сквозь зубы, — когда услышат, как ты чирикаешь, словно счастливый воробей в гнезде.

— А там, куда мы идем?

— Не мог бы ты заткнуться?

Моя левая рука, раненая, шарила вдоль стены, пока не наткнулась на дверную ручку. Боль заставила меня остановиться, и я резко сжал плечо Софоса, чтобы он не ткнулся в меня всем телом.

— Стойте, — прошептал я, и они стояли спокойно, пока я работал над замком в двери.

К счастью, у меня нашлась хорошо подходящая отмычка, и я мог справиться одной рукой.

— Осторожно, дверь, — сказал я и потянул ручку на себя. Дверь была тяжелая, но петли не скрипели. — Не ударьтесь головой, — предупредил я халдея.

Мы спустились в узкий, не шире дверного проема, тоннель. Стены смыкались в арочный потолок в нескольких дюймах над моей головой. В конце коридора нас ждала еще одна дверь, но она была заперта на простую перекладину со скобами на внутренней стороне. Через нее мы вышли на узкий каменный уступ, который окаймлял стены замка снаружи. В тишине слышался плеск волн о скалу в нескольких футах под нами, а в реке колебались отражения факелов, установленных на стене высоко над нашими головами.

— Что это? — спросил Софос.

— Это Сеперхи, — ответил халдей. — Помнишь, что этот оплот стоит в середине реки и защищает обе стороны моста?

— Я хотел спросить, что это? — повторил Софос и топнул ногой о камень под нами.

— Это выступ, который проходит вдоль всех стен замка, — объяснил я. — Таким образом они могут чинить фундамент и стены снаружи. Мы должны пройти по мосту в город. А теперь помалкивайте. Там есть охрана.

— А для чего эта дверь?

Я оставил за халдеем возможность ответить маленькому зануде.

— Они избавляются от трупов, бросая их в реку.

— О.

— Иногда стражники продают тело семье, если они ждут здесь в лодке, — добавил халдей.

Теперь Софос получил достаточно информации для размышления и держал рот на замке, так что мы проделали наш путь вокруг замка в полной тишине. Луны не было. Я не смог бы разглядеть даже руку перед собственным носом, поэтому держал ее на стене замка и осторожно ощупывал путь ногой, проверяя прочность опоры под нами. Халдей встал между мной и Софосом и шел достаточно осторожно, чтобы не толкнуть меня. Мы завернули за один угол, потом за другой. На мосту не горело ни одного фонаря, и если стражники и охраняли его, то они находились в башне, а не на самом мосту. Мы так же тихо перебрались на берег.

Пройти через город оказалось сложнее, чем выбраться из замка. Без луны было трудно ориентироваться, и я не сразу сообразил, в какую сторону нам надо идти. Огни в домах погасили час назад, и нигде не было видно ни одного светящегося оконца, чтобы помочь нам.

Собаки лаяли, когда мы проходили мимо, но никто не вышел проверить их. Дорога вела в сторону от реки. Мы попытались сократить путь и заблудились в лабиринте узких улочек. Дважды я чуть не врезался головой в невидимые заборы, прежде чем мы вышли к дороге, бежавшей вдоль берега к мосту.

— Мы останемся на этой стороне, — сказал я, и халдей не стал спорить.

Мы осторожно крались мимо темных домов. Пожалуй, без лунного света было даже лучше, так нам не надо было прятаться, а двигаясь медленно, мне легче было уберечь раненое плечо от толчков.

— Ген, — спросил халдей. — Как ты?

— Неплохо, — ответил я, удивленный тем, что я действительно чувствую себя хорошо.

Я был слаб, но соображал отлично. Плечо болело, но не слишком. Боль становилась резкой только когда я спотыкался, а спотыкался я не часто. Мне казалось, что я мягко плыву вниз по дороге, словно на невидимом облаке. Воздух вокруг нас был заполнен обычными ночными звуками — плеском рыбы, отдаленным воем собак, но собственных шагов мы не слышали. Казалось, нас защищает круг тишины.

Наконец появилась луна, идти стало легче, но халдей не пытался торопить меня. Они с Софосом были терпеливы, только Софос все время порывался поболтать. Я понимал, что ему страшно, и звук собственного голоса помогает ему поддерживать мужество, но мне нужно было сосредоточиться на дороге. С ним говорил халдей. Мы шли почти до рассвета.

В нескольких милях от города дорога резко свернула от реки и повела вглубь страны. Чтобы остаться на берегу, мы нашли более узкую дорогу, петляющую между прибрежных скал. Здесь мы и остановились передохнуть. Я прислонился спиной к гладкому валуну и сполз на землю, подсунул под себя подол туники Софоса, оказавшейся, к счастью, достаточно длинной, и закрыл глаза. Мои ноги замерзли. Я постарался забыть о них и провалился в короткий сон.

* * *

Когда я открыл глаза, было достаточно светло, чтобы различить краски мира. Рубаха халдея была обернута вокруг моих ног, но сам халдей исчез. Я покрутил головой, чтобы оглядеться по сторонам. Пока я спал, мое тело затекло. Софос все еще спал рядом со мной, свернувшись калачиком на земле. Халдей стоял в стороне, глядя через скалы на реку. Я позвал его, и когда он обернулся, его лицо было мрачно. Маленькие птички начали что-то клевать у меня в животе.

— Что случилось? — спросил я его.

— Река течет не в ту сторону.

Достаточно один раз в жизни увидеть богов, и вы навсегда потеряете веру в законы природы. Маленькие птички попадали замертво. На мгновение я представил свой желудок полным мертвых птиц, и поверил, что река действительно потекла вспять. Но он хотел сказать, что ночью мы ошиблись и неверно определили направление течения. Халдей сел и положил голову на руки.

— Наверное, я неправильно сориентировался в городе, — сказал он. — Мы не пошли по течению реки в сторону перевала. Мы пошли вверх. Земля постепенно поднималась, но я ничего не замечал, пока мы не достигли этой кручи. Я понятия не имею, где мы находимся.

В эту минуту Софос рядом со мной сел, мигая как совенок, так что никто не заметил, как я вздохнул с облегчением.

— Что случилось? — спросил он, глядя на халдея, который терпеливо объяснил ему все снова.

Все, что он знал, так это то, что мы были на противоположной от Елеонского моря стороне антиутопии. Вот почему пейзаж вдоль дороги так изменился. Вверх по реке почти не было пахотных земель. Здесь не у кого было узнать, насколько далеко мы зашли, и куда приведет нас путь вверх по реке. Земля будет подниматься, и идти по скалам станет сложнее. Насколько было известно халдею, до самого подножия гор нет ни одного моста, так что мы оказались в ловушке.

— На той стороне реки есть торговый путь и несколько деревень, но я не знаю, почему нигде не был построен хоть один мост.

— А как начет этой дороги? — спросил я, хотя знал ответ.

— Она будет сужаться, — сказал халдей, — Потом превратится в тропу и закончится около следующей фермы. Я уже проверил.

— Так что же нам делать, — спросил Софос халдея.

— Мы пойдем дальше, — сказал я. — Мы не можем вернуться и попасть в руки поисковой партии. — я отдыхал, прислонившись спиной к камню. — Мы будем держаться берега, и надеюсь, здешние скалы задержат конную погоню. Скорее всего, нас будут искать в другом направлении, так что нет смысла возвращаться назад.

— Мы могли бы на некоторое время спрятаться в антиутопии, — предложил Софос. — Мы могли бы перейти ее и вернуться через Елеонское море.

Халдей покосился на меня.

— Мы не сможем переправиться через Арактус.

— Мы могли бы подождать, пока Гену не станет лучше.

— А что мы будем есть?

Странно, я совсем забыл о еде.

— По крайней мере, воды нам хватит, — оптимистично сказал я и начал вставать.

Я чувствовал себя сломанными часами, над которыми иногда работал мой брат. Халдей наклонился, чтобы подать мне руку. Софос тоже бросился помогать.

— Неужели ты думаешь, что они бросятся искать нас? Ведь если нас казнят, начнется война.

Я прикинул выгоду от казни главного советника вражеского государства против риска тотальной войны.

— Она может позволить вам уйти, — заметил я, — Чтобы избежать войны или оттянуть ее, пока не будет готова.

— А что насчет тебя? — спросил Софос.

— Она так же может отпустить меня. Но, наверное, ей будет выгоднее поймать меня одного и дать вам обоим возможность сбежать.

Из-за меня войну никто не начнет, зато я могу оказаться полезен, если буду работать на нее. Я вздрогнул, и мой вздох превратился в стон. Нам надо держаться ближе к реке, потому что при угрозе задержания я планировал утопиться в ней.

Как только я оказался на ногах, инстинкт самосохранения погнал меня вперед. Мы шли козьей тропой через скалы над самым берегом. Камни ранили подошвы ног, но днем мы могли идти намного быстрее. Мы шли друг за другом, и Софос не прекращал говорить.

— Ген, — спросил он. — Если бы ты мог, где бы ты хотел сейчас оказаться?

Я вздохнул.

— В постели, — сказал я. — В большой кровати с резным изголовьем, в теплой комнате с большими окнами. На чистых простынях, — добавил я, сделав несколько шагов на своих израненных ногах, — Самых лучших, какие продают на Священном пути. Около камина, — добавил я, конкретизируя мечту. — И с книгами.

— С книгами? — удивленно переспросил он.

— С книгами, — твердо сказал я, не заботясь о том, что мои слова могут показаться халдею странными. — Пусть будет много книг. А где бы оказался ты?

— Под абрикосовым деревом в саду моей матери. Я бы смотрел, как играют мои маленькие сестры, и мог бы дотянуться до абрикоса, не вставая с места.

— Они сейчас еще не созрели.

— Ну, скажем, в любом месте в любое время. А где бы вы были, учитель?

Халдей молчал так долго, что я решил, он не собирается отвечать.

— В главном храме, — сказал он наконец.

— Фу, — я по старой привычке представил людскую толчею, клубы ладана и нестройное пение.

Моя новая неистовая вера в богов не сделала меня более терпимым к бормотанию жрецов, которых я ненавидел всю свою жизнь. Но халдей не закончил.

— При заключении брака Суниса и Эддиса.

Я поморщился.

— Почему вы ты заинтересованы в этом браке?

— Царю нужен наследник, и этот наследник должен стать царем Суниса и Эддиса.

— У него есть племянник, — заметил Софос.

— Извини, конечно, у него есть наследник, — сказал халдей. — Но он должен передать трон собственному сыну, чтобы обезопасить страну.

— А почему он должен стать наследником Эддиса? — спросил я.

Он решил, что я заслуживаю подробного ответа, что показывало, насколько изменилось его мнение обо мне.

— В идеале не только Эддис, но и Аттолию, — сказал он. — Вряд ли ты знаешь это, но сейчас во всех трех странах сложилось уникальная ситуация. Самые первые завоеватели захватили нашу страну, потому что желали, чтобы мы платили им дань. Их сменили купцы Империи, которые, в основном, интересовались нашей торговлей, и этих повелителей мы в конце концов тоже прогнали. Мы смогли сделать это только потому, что Торговая Империя сосредоточилась на борьбе с другой угрозой, с мидянами. Вот уже сто лет, как мидяне стремятся расширить свою империю, чтобы охватить все Срединное море. Скоро они захотят не только наши земли, но и нас в качестве рабов. Многие годы они боролись с остатками Торговой Империи, и пока они воевали, мы оставались свободными. Но к тому времени, когда они победят, Сунис, Эддис и Аттолия должны стать едиными, чтобы бороться с победителями, или нас ждет самое жестокое в истории порабощение. Тогда не останется ни Суниса, ни Эддиса ни Аттолии. Только Мидия.

— Ты уверен, что Мидия победит?

— Уверен.

Мне было о чем подумать, когда мы плелись вперед. Берег поднимался все выше над рекой, пока не превратился в обрыв высотой в семь или восемь футов. Наша дорога превратилась в пыльную тропинку, виляющую среди камней. Слева от тропы скалы вздымались еще выше. Вверх по течению река становилась все уже и глубже. Я слышал неумолчный гул, с которым вода пробивалась сквозь камень. Мы миновали маленькую пустую деревушку на противоположном берегу всего в ста ярдах от нас. Деревьев здесь не было, и солнце пекло все жарче.

Скалы слева поднялись еще выше, скрывая от нас дорогу за ближним поворотом. Когда мы подошли к большому валуну, халдей помог Софосу подняться на вершину и велел посмотреть в сторону реки.

— Ты видишь что-нибудь? — спросили мы его дружно.

Он сказал, что нет, и приготовился спускаться вниз.

— Подожди, — сказал я. — Ты видишь пыль?

— Пыль в воздухе? Да, есть небольшое облачко.

— Это лошади на дороге, — сказал я халдею.

Тот согласился и помог Софосу спуститься. Мы пытались спешить, но хотя мне было не очень больно, но сил идти быстрее у меня уже не осталось. Когда Софос в следующий раз посмотрел назад, он заметил всадников в просвете между скалами. Мы шли дальше, пока я не споткнулся о камень и нырнул вперед. Халдей шел впереди меня. Он успел услышать мой вздох и повернулся, чтобы помочь, но я уже лежал на земле. Тогда он попытался поднять меня и ухватился за больное плечо. Я смог только помахать рукой. Дед гордился бы моей подготовкой. Вор никогда не зашумит случайно. Я закусил губу.

— Ген? Ген, тебе плохо? Мы уйдем с тропы и попытаемся спрятаться среди камней. Может быть, они проедут мимо.

— Нет, — сказал я.

Это был безнадежный план, и мы оба это знали. Если они с Софосом оставят меня, то смогут уйти, но лучшего варианта я не видел. Между двумя вдохами я сказал:

— Там мост.

Вверх по течению скалистый островок делил реку на два потока. Во время наводнения вода с гор несла мусор, и он застревал между скал. Ствол дерева течением развернуло как раз от нашего берега к скале в центре реки. Халдей оглянулся через плечо и увидел самодельный мост.

— Ты думаешь, мы сможем перебраться на ту сторону?

— Да.

К дальнему берегу тянулась спрессованная течением полоса веток. Она выглядела более хрупкой, но должна была выдержать и мой вес и, вероятно, халдея. Мост находился в нескольких сотнях ярдов от нас, расстояние до преследователей было всего в два раза больше.

Это было соревнование между черепахой и зайцем, но черепаха имела достаточно форы, и халдей потащил меня на себе. Мы успели к переправе, оставив солдат позади. Камни на тропе грозили переломать лошадям ноги, преследователям пришлось спешиться.

— Софос, ты идешь первым, — сказал халдей. — Потом я помогу Гену.

— Нет, — сказал я.

— Я попробую пройти, — предложил Софос.

— Нет! — я настоял, чтобы он оперся на руки и колени и полз на карачках.

Один промах, и вода утянет его за собой, и мы никогда больше его не увидим. В этом узком месте река текла очень быстро, вся вода Сеперхи была стиснута между двух узких каменных берегов. На поверхности она казалась обманчиво гладкой, но могла утащить человека на дно в мгновение ока. Софос благополучно дополз до середины реки.

— Мы пойдем вместе, Ген, — сказал халдей.

— Нет.

— Ген, я тебя больше не брошу.

Он оглянулся на приближающуюся погоню и попытался перехватить мою здоровую руку. Думаю, он уже был уверен, что ему с Софосом дадут уйти.

— Идем.

— Вы должны сказать Софосу, что переправляться можно только по веткам, даже если они будут прогибаться под ним. Если он попробует идти по дну, река утащит его. — халдей повернулся к Софосу, который уже ступил на второй мост. Река сплела вместе обломанные ветви, часть которых застряла в расщелинах между камней. Весь этот клубок был довольно хрупким, часть ветвей сломалась, и мост в любой момент мог погрузиться в воду. Халдей знал закон Архимеда не хуже меня.

— Ген? — он повернулся ко мне.

— Я справлюсь, — сказал я ему. — Обещаю.

Он нехотя пошел. Он полз так же осторожно, как Софос. Когда он добрался до острова, я сполз вниз и пошел по стволу. Вода смыла кору с дерева и мои босые ноги хорошо себя чувствовали на гладкой древесине. Даже если бы ствол был в два раза уже, я перебрался бы без проблем.

Халдей улыбнулся, когда я уселся на скалу рядом с ним, и я повернулся, чтобы помочь ему оттолкнуть мост. Дерево содрогнулось под нашими ударами, и солдат, уже ступивший на него вслед за нами, проворно отскочил на безопасный берег. Журчание воды усилилось, поток понес наш мост прочь. Из-за шума течения до нас донеслись разъяренные проклятия.

Я отправил халдея по второму мосту. Он уже не спорил, затем я начал переправу. Многие из тонких ветвей уже были сломаны под тяжестью халдея, и мост повис в опасной близости к воде. Еще немного ниже, и он будет сметен потоком, но ветви, выдержавшие вес халдея, не подвели и меня. На половине пути я заметил веревку, запутавшуюся среди веток. Я пробрался через путаницу ветвей и выбрался на берег рядом с халдеем как раз вовремя: солдаты начали палить из ручной фузеи. Обстрел меня не очень беспокоил. Пороховое оружие может остановить отряд пехоты в пяти шагах, но из него нельзя достаточно точно прицелиться, чтобы поразить более отдаленную цель. Арбалеты оказались бы опаснее, но королева Аттолии находила пистоли более впечатляющими для своей личной гвардии.

Я показал халдею веревку и спросил, сможет ли он достать ее. Перекричать шум воды было нелегко.

— Они смогут найти другое дерево на своем берегу. Лучше избавиться от обоих мостов.

Халдей кивнул, оттолкнулся от скалы и шагнул к реке. Он ловко выдернул из ветвей прядь потертой веревки и потянул ее. Веревка оторвалась, и ее конец остался у него в руках. С противоположного берега снова выстрелили. Халдей медленнее продвинулся вперед, вытащил из мешанины веток три или четыре веревки и снова дернул их на себя. На этот раз они выдержали, мост дрогнул и прогнулся. Затрещали хрупкие ветки, мост сдвинулся на несколько дюймов и его дальний конец упал в воду. Вода понесла его, разрывая на куски.

Именно в эту секунду пуля ударила в скалу рядом с халдеем. Его рука соскользнула с опоры, и он упал лицом вперед, погрузившись левой рукой и плечом в реку. Ему удалось удержать голову на поверхности, несмотря на то, что Сеперхи почти стащила его вниз. Мы с Софосом вдвоем ухватили его за пояс: Софос обеими руками, я только одной, и тянули изо всех сил. Наконец халдей нащупал опору под ногами и с нашей помощью выбрался на берег. Стрелки перестали палить, когда мы скрылись от них за большими камнями.

Потом мы вскарабкались между скалами вверх на крутой берег реки. Он резко поднимался на десять футов, а потом немного опускался. Здесь мы были в безопасности от любой шальной пули и остановились ненадолго передохнуть. Только тогда я заметил кровь на воротнике рубашки и осторожно коснулся пальцем щеки.

— Должно быть, одна из пуль отбила осколок скалы, — сказал халдей. — Он сорвал лоскут кожи с твоего лица.

— Прости-прощай моя красота, — вздохнул я.

— Это можно залечить без шрама, — успокоил меня халдей, хотя и видел, что я шучу.

— Вряд ли, — ответил я, ощупывая пальцем рубец на щеке.

Я был совершенно уверен, что останется шрам в форме белого пера. Переправа через импровизированный мост была проведена удачно, и бог воров похвалил меня, хотя не все могут согласиться с такой манерой одобрения.

— Что, если они послали отряд и по этому берегу реки, а? — спросил Софос.

Халдей посмотрел на меня, а я пожал плечом.

— Поживем-увидим, — сказал я.

Антиутопия осталась на том берегу реки. На нашем берегу еще встречались пласты вспененной огнем породы, но земля быстро выровнялась под обработанные поля, разбитые полосами кустарников и деревьев. Дорога шла между полями и берегом реки. Насколько хватало глаз, здесь не было ни домов, ни других признаков жизни.

— Думаю, мы можем надеяться на лучшее, — сказал я. — Но эти люди могли проехать вниз по течению, найти мост и перебраться на нашу сторону. Мы должны продолжать идти.

— Куда идти? — спросил халдей.

Я снова пожал плечом и махнул здоровой рукой вверх по реке.

— Туда.

Подальше от солдат, которые могли преследовать нас.

Мы шли, не останавливаясь. Дорога была покрыта толстым слоем превратившейся в порошок грязи. Моим ногам стало легче, а с меньшим количеством толчков легче стало и плечу. Возвратилось умиротворяющее ощущение плавного скольжения.

Обработанные поля постепенно исчезли и сменились участками, распаханными когда-то один раз, но заброшенными надолго. Они заросли высокой травой, даже кустами, но мы возвышались над всем пустынным ландшафтом. Я опять почувствовал себя голым и беззащитным, но когда солнце укатилось за холмы, и наступила ночь, мне стало спокойнее.

Потом похолодало. В затылок мне дул холодный ветер, который, казалось, совсем не беспокоил халдея и Софоса. Я заставлял себя двигаться быстрее, чтобы согреться, и дышал открытым ртом, чтобы зубы не стучали. И я не мог избавиться от ощущения чужого взгляда между лопатками. Наверное, царица Аттолии очень хотела получить обратно по крайней мере одного из заключенных.

Горы поднимались вдали перед нами, и мы продолжали идти к ним в темноте. Здесь они вырастали внезапно, прямо из равнины, так же, как над Елеонским морем. Мы шли наощупь. Когда мои босые ноги касались сухой травы, я знал, что мы уклонились с пути. Даже с ветерком, толкавшим меня в спину, мы плелись очень медленно. Я устал. Мне все еще чудился рев реки в каменной бездне, и я мечтал о глотке чистой воды.

Когда я начал спотыкаться, халдей попробовал подпереть меня плечом, но он был слишком высок. Софос скользнул под мое здоровое плечо и постарался подстроиться под мои шаги. Мысли о возможной погоне не давали нам остановиться.

Через некоторое время взошла луна, и Сеперхи, вдоль которой шла дорога, стала изгибаться назад. Берег поднялся, и река бежала под нами на глубине тридцати или сорока футов. На ее дальнем берегу вздымались утесы, указывающие на близость гор. Если бы мы не перебрались на этот берег, дорога неминуемо привела бы нас к обрыву над стремниной.

Наш путь закончился около моста, и мы без обсуждений двинулись к нему. Но прежде чем мы достигли вершины его каменной арки, халдей остановился и повернулся. Если бы у него были уши, как у лошади, он насторожил бы их вперед.

— Вы что-то слышите? — спросил я.

— Стук копыт.

Мы пересекли мост и направились прямо к солдатам, ожидавшим нас на другом конце.