Весь следующий день я спал, не обращая внимания на солнечный свет, просачивающийся под мои закрытые веки. После сырой и холодной ночи в лабиринте я рад был оказаться на солнце и не просыпался до самого заката. Я снова видел во сне женщину в мраморной комнате, ее волосы были убраны под золотой обруч с кроваво-красными рубинами. Она во второй раз вписала мое имя в книгу лебединым пером и, кажется, посмотрела на меня с сочувствием. Я уже собирался спросить ее, где находится храм, алтарь и статуи богов, когда запах кофе разбудил меня.

Я застонал и проснулся. С закрытыми глазами я потянулся всем телом и закинул руки за голову. Кто-то стоял надо мной. Софос, подумал я. Он вложил стаканчик с кофе в мою протянутую руку.

— Спаси тебя Бог, — сказал я.

— Всегда пожалуйста, — сухо ответил халдей. — Раз ты уже проснулся, у меня есть к тебе несколько вопросов.

Я нахмурился и попросил перерыв на кофе. Он был густой и сладкий, и мне было очень жаль, когда показалось дно стаканчика. Вопросов у халдея было много. Во-первых, он попросил описать мою первую ночь в храме. Я рассказал ему о коридорах со сводчатыми потолками, выдолбленных в граните и базальте. О ловушке, в которую я почти попался. Я не стал рассказывать о белой женщине и мраморной комнате из моего сна. И очень неохотно я поведал о костях в луже с водой.

— Сколько там костей? — захотел узнать он.

Вот упырь, подумал я.

— Черепа были разбиты на куски, думаю, я видел части четырех или пяти, а то и больше. Какое это имеет значение?

— Я предполагал, что сюда уехал мой предшественник, — объяснил халдей. — Но, насколько мне известно, он уехал один. Другие кости должны быть старше. Если бы я знал… — пробормотал он.

— Знал что?

— Знал, почему здесь исчезли целые экспедиции.

— Если бы я знал, — сказал я, — кто вынес кости из ловушки и свалил их в лужу.

Халдей поднял голову, чтобы посмотреть на меня, а потом поднял и брови.

— Проницательное замечание, — ответил он. — Кто-то перенес их?

Я пожал плечами. Откуда мне знать? Может быть, раз в пятьсот лет сюда приходил умный вор, вроде меня, чтобы прибраться в лабиринте, но это было трудно проверить. Я окинул взглядом берег, и мне пришла в голову неплохая мысль.

— На вашем месте я передвинул бы лагерь, — сказал я.

— Почему?

— Здесь река делает поворот. Мы находимся прямо напротив водопада. Если вода будет возвращаться быстрее, чем вчера, она пролетит над руслом и врежется в прямо в нас. Вас с Полом и Софосом смоет вниз и потом, вероятно, вынесет на берег вниз по течению. Вы либо разобьетесь о камни либо утонете.

Халдей кивнул.

— Мы перейдем на другое место. Ешь свой ужин.

За ужином я спросил у Пола, есть ли у него веревка или шпагат. Мне нужен был кусок больше, чем тот, что лежал у меня в кармане. Поев, я переоделся в свою старую одежду. Пока я спал, все высохло на солнце, кроме одного кармана. Сразу после полуночи река остановилась и иссякла. Во второй раз это казалось таким же чудом, как и в первый.

Я подождал, чтобы как можно больше воды ушло из лабиринта, после чего взял у Пола веревку и вошел в бассейн. Я проскользнул через каменную дверь под скалой и нашел один из своих сапог. В ловушке за дверью еще колыхался тонкий слой воды. Второй сапог отступающая вода вынесла в мраморную комнату. Я обулся и поморщился от отвращения. Они были холодные, как лед. Я поднял задвижку на второй каменной двери и шагнул в лабиринт. К тому времени, когда я открыл замок на железной двери, мое тело пылало от жара, сапоги на ногах согрелись, и я забыл о них.

Открывать замки не сложно. Они все работают одинаково: маленькие полые цилиндры запирают замок в одном положении и отпирают в другом. Чем больше цилиндров, тем дороже замок, но если вор может открыть четырехцилиндровый замок, он так же легко откроет и шесть, и десять, и двенадцать цилиндров. Просто придется использовать больше отмычек и немного дольше поработать. Так что лучше наймите сторожа или заведите собаку, по крайней мере до тех пор, пока не изобретут замок получше. Или спрячьте свое сокровище там, где никто его не найдет.

Так и поступает большинство здравомыслящих людей. Поэтому умение найти тайник, спрятанный под слоем земли или половицами, является для вора более важным навыком, чем взлом замков. Но здесь уже нужна хорошая голова и кое-какое воображение. Люди обычно не прячут свои изумрудные серьги в подвале.

Я заблокировал открытые железные двери камнями, подобранными у реки, и побрел к костям. Некоторое время я стоял и смотрел на них при свете лампы, отражавшемся в черной воде. Это было единственное место в лабиринте, которое я не исследовал в поисках Дара Хамиатеса, но мне совсем не хотелось это делать.

Я несколько раз прошел вдоль лужи, прежде чем сел на корточки у ее края и опустил пальцы в холодную воду, тревожа ил и кости. Я обнаружил кольцо, два кольца, золотые пуговицы, серебряные пуговицы, медные пуговицы, фибулы, броши. Воры, утонувшие здесь, были людьми небедными, но ни один из них не нашел то, что искал. Броши были украшены ляпис-лазурью, обсидианом и множеством других камней, но ни одна из них не была похожа на Дар Хамиатеса. Среди находок я обратил внимание на кольцо с большим гравированным изумрудом. Я не смог разглядеть рисунок при тусклом свете. Оно было велико для моего среднего пальца. Я нацепил его на большой. Остальные найденные вещи я столкнул обратно в воду в знак подношения богам.

Я вышел из этого коридора и начал утомительную работу по измерению лабиринта с помощью выданной Полом веревки. На это ушла оставшаяся часть ночи. Я как раз заканчивал, когда на меня нахлынул ужас предыдущей ночи. Трясущимися руками я свернул веревку и поспешил к выходу из лабиринта. К первой двери я бежал со всех ног и чуть не врезался в нее. Она была закрыта. Мой камень сдвинулся, хотя я тщательно забил его под дверь и заклинил ее, казалось, намертво. Я нащупал свои отмычки и открыл дверь. Следующий проход тоже оказался закрыт, носок сапога зацепил камень, отброшенный в сторону закрывшейся дверью. Мой второй сапог пнул меч, который я потерял прошлой ночью. Больно, черт, но я не остановился.

Я быстро дохромал до дальней двери и через нее выбрался из лабиринта. Возможно, мой выход выглядел более достойно, чем предыдущий, но ненамного. Халдей ждал на берегу.

— Удачно? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Черт возьми, чем ты там занимался всю ночь?

— Играл в кости, — сообщил я. — Где мой завтрак?

После еды я попросил у халдея лист бумаги. Я знал, что он ведет дневник экспедиции с первого дня нашего путешествия.

— Хочешь написать письмо своей милашке? — поинтересовался он.

— Почему вы думаете, что моя милашка умеет читать? Заткнитесь и дайте мне бумагу.

Халдей засмеялся и потянулся к мешку, лежавшему около его одеяла. Он вырвал последний лист из книжки и протянул его мне.

— Слушаю и подчиняюсь, — сказал он.

Я выхватил лист из его пальцев и заметил Софоса, с приоткрытым ртом наблюдавшего за нашей беседой.

— Что уставился? — поинтересовался я у него.

— Ничего, — ответил он.

— Он просто удивляется моему хорошему настроению, Ген, — объяснил халдей. — И моей готовности потворствовать тебе. — повернувшись к Софосу, он добавил: — Я питаю глубокое уважение к мастерам своего дела, а Ген не последний в своем ремесле. Хотя если он не найдет Дар Хамиатеса завтрашней ночью, нам троим, вероятно, придется добровольно утопиться прямо здесь, потому что вернуться к царю с неудачей мы не сможем.

— Троим? — многозначительно сказал я. — А что случится со мной?

— О, — небрежно ответил халдей. — Ты утонешь в лабиринте.

По спине пробежал холодок. Не говоря ни слова, я обратился к бумаге в моих руках. Я использовал обгорелую веточку из костра, чтобы воспроизвести замеры, хранящиеся в голове. План лабиринта возникал под моими руками, а халдей молча смотрел через плечо.

— Что это? — он указал пальцем на черное пятно.

— Обсидиан, — ответил я. — Тот большой кусок обсидиана, о котором я рассказывал вам. — Я показал еще одну отметку. — Вот второй. Если бы я пришел сюда, чтобы разбогатеть, сейчас я был бы счастливейшим из смертных.

— Какой длины веревка? — спросил халдей после паузы.

— Около тридцати футов.

— Ровно тридцать, — подтвердил Пол.

— Значит, вот эта часть лабиринта, — халдей ткнул пальцем в центр, — размером шесть на восемь футов?

— Кажется, да, — ответил я.

— Ты думаешь, там есть скрытая комната?

— Не знаю. Каждая стена толщиной в два-три фута. Тайник может быть где угодно. А еще есть внешние стены. А вдруг там скрыт туннель в милю длиной? Я просто не знаю.

— Ты простучал эти стены?

— Каждый дюйм, — в моем голосе звучало разочарование.

Халдей потер лоб.

— Если там есть потайная дверь, ты найдешь ее, Ген, — сказал он, а я пожал плечами.

Я не надеялся найти что-либо за стенами лабиринта. Не было никакой двери. Я был уверен.

— А поискал среди костей? — тихо спросил он.

Предыдущим вечером он не предлагал сделать это, хотя необходимость была очевидна для нас обоих.

— Да.

— Нашел что-нибудь?

Я поглядел на кольцо, все еще болтавшееся на пальце. Он прищурился и свистнул. При солнечном свете я увидел, что изумруд мутный, вернее, молочно-белый с одного края. На камне была изображена рыба, скорее всего, дельфин. Белый дефект имитировал морскую волну. Халдей наклонился ко мне, чтобы стянуть перстень с пальца.

— Надпись на кольце сделана в старом стиле, похоже на шрифт захватчиков. Должно быть, оно передавалось в семье в течение многих поколений.

— Или он оставил его здесь его очень, очень давно.

Халдей согласился.

— Или так. Я уберу его к себе в сумку, чтобы оно не потерялось.

— Нет, не уберете, — сказал я. — Ему место не в сумке, а на пальце. На моем пальце.

Халдей посмотрел на меня, и я начал подниматься на ноги. Пол подскочил, как мячик.

— Если тебе нужна печатка, — сказал я громче, чем собирался, — пойди и поищи сам.

— На, забирай. — Халдей капитулировал и с улыбкой протянул кольцо мне. — Грабитель могил.

Я рассмеялся.

— Я пытаюсь ограбить богов, а вы надеетесь, что меня испугают призраки мертвецов?

Я надел кольцо обратно на палец и пошел прилечь. Все еще видя перед глазами лабиринт, я заснул.

* * *

Я снова вернулся в тот же сон. Женщина в белом позвала меня по имени. Конечно, она знала меня, ведь она уже дважды вписала мое имя в книгу, но произнесенное вслух, оно разрушило утешительную иллюзию анонимности. Я медлил, и она еще раз позвала меня.

— Я здесь, — ответил я.

— Многие дважды выходили из лабиринта, — тихо сказала она. — Если ты придешь сюда в третий раз, ты не сможешь выйти без того, что ищешь.

Я кивнул.

— Ты пойдешь в третий раз?

— Да.

— Не будет ничего постыдного, если ты откажешься. — она замолчала, словно спохватилась и обнаружила, что слишком отвлеклась от предназначенной ей роли. — Кто тебя сюда привел? — спросила она.

— Я пришел сам, — прошептал я.

— Ты все-таки пойдешь?

— Да.

— Будь осторожен, — сказала она и взяла белое перо. — Не оскорби богов.

Я проснулся, прежде чем она закончила писать мое имя в третий раз. До захода солнца оставалось не меньше часа. Песок излучал дневное тепло, и мне было уютно лежать на нем. Я не пошевелился, только закрыл глаза и стал размышлять о камнях, которые я вчера вечером пытался использовать для блокировки дверей. Я был очень внимателен. А вдруг кто-то убрал их? Женщина в белом? Где-то глубоко у меня внутри раздался тихий смех. Конечно, она знала, как меня зовут. Но она была сном, порождением моего воображения. Раз я знал собственное имя, то и для нее это был не секрет, зато камни убрала вполне реальная рука.

Я прищурился и посмотрел на халдея. Они с Полом сидели у потухшего костра и тихо, чтобы не разбудить меня, беседовали о какой-то военной кампании, где воевали вместе. Пол не стал бы трогать камни. Его не очень волновало, найду я Дар или нет, но он не захотел бы ссориться с халдеем. Халдей мог бы закрыть двери, но я не представлял, зачем ему это делать. Я представил, как он закрывает наружную дверь и отказывается выпустить меня, пока я не отдам ему Дар Хамиатеса, но этот кошмар казался слишком абсурдным. Халдей, несмотря на свою шовинистическую манию о мировом господстве Суниса, казался достаточно честным мужиком. Когда я намекнул, что он собирается покончить со мной, когда получит талисман, он оскорбился не на шутку. Да уж, он скорее ограбит всю страну, чем убьет одного грязного воришку. О Софосе тоже беспокоиться не стоит. Вот Амбиадес — совсем другое дело, но он остался на другом краю антиутопии.

Так кто же сдвинул камни? В конце концов я решил, что никто. Двери оказались тяжелее, чем я предполагал, а каменный пол мокрым и скользким. Мне надо было быть осторожнее, вот и все. Мой желудок урчанием напомнил о пропущенном обеде, и я сел.

— С возвращением, — сказал халдей. — Хочешь вяленую говядину, вяленую говядину а ля натюрель или вяленую говядину в собственном соку?

— Спасибо, мне голубей в мятном соусе и приличного вина. Но не слишком дорогого, будьте любезны.

Халдей протянул мне почти пустой пакет с мясом и половину хлебной краюхи.

— Приятного аппетита, — сказал он.

Хлеб был черствый, и жевать его было так же тяжело, как и говядину. Я упорно работал челюстями и слушал, как Пол с халдеем вернулись к обсуждению войны. Я огляделся в поисках Софоса, его нигде не было видно.

— Я послал его за дровами, — прервав разговор, сказал халдей.

Зная Софоса, я сразу подумал, что он свалился в реку.

— Он умеет плавать? — поинтересовался я вслух.

Халдей посмотрел на Пола, тот пожал плечами. Не говоря ни слова, они оба встали, отряхнули песок со штанов и отправились искать Софоса. Как только они исчезли, я заглянул в открытый мешок — он принадлежал Полу — вытащил из него еще лоскут мяса и спрятал в карман. Халдей отдал бы его, если бы я попросил, но после сцены с уздечкой просить мне не хотелось.

Софос подошел ко мне сзади с охапкой сухих веток.

— Где все?

— Ищут тебя.

Я объяснил, что его уже записали в утопленники. Следующие полчаса он сидел, обиженно надувшись, пока со стороны нижнего течения реки не появился халдей. Увидев Софоса, он вернулся к берегу и помахал Полу, потом они вернулись вместе. Они уселись рядом с нами, и Софос, глядя перед собой, многозначительно произнес:

— Я очень хорошо плаваю.

— Что на ужин? — спросил я.

Мы поели и стали ждать исчезновения реки. Я отошел от огня, чтобы посидеть в темноте. Софос перебрался ко мне.

— Ген, — спросил он. — Ты слышал, как река приходит в храм?

Я подумал о приступах паники в две предыдущие ночи. Может быть, мои уши слышали то, что не понимала голова? Пришлось признаться:

— Я не знаю, — и я рассказал ему о своем страхе.

И о сдвинутых камнях.

— Как ты думаешь, — пробормотал он. — Может быть там кто-то… живет?

Я прикинул, можно ли заменить «кто-то» на «что-то». Не то, чтобы я верил в существование призраков и вурдалаков, но в них было проще поверить, стоя в кромешной тьме в сырой и холодной дыре под землей.

* * *

В мою третью ночь я вспомнил, что надо забрать меч, что лежал брошенный у входа в лабиринт. Потом я двинулся прямо по коридору к центру. Я ощупал кончиками пальцев каждый участок внутренних стен от одного конца до другого, затем вышел в дальний коридор и исследовал его. Это заняло большую часть ночи, но я ничего не нашел. Я вошел в лужу и перебрался через нее вброд; я старался идти осторожно, но кости то и дело хрустели под моими ногами. Я обыскал заднюю стену лабиринта и тоже ничего не обнаружил.

Во время поисков меня начали преследовать осторожные слова Софоса. «Там кто-то живет?». Каждые несколько минут я останавливался, чтобы оглядеться, и ругал Софоса. Один раз пламя в лампе затрепетало, и паника вернулась ко мне, толкая к выходу из лабиринта. Я знал, что еще есть время до возвращения воды и отказывался признать поражение.

Я остановился и вцепился в скалу, словно ища поддержки. Я должен был найти Дар Хамиатеса, и если я не смогу, или даже если его здесь нет, то лучше мне утонуть и не позориться. В конце концов, ради чего мне возвращаться?

Паника отступила, и я посмотрел на стену перед собой. Камень был покрыт неровностями и бороздами, но не было ни единой трещины, указывающей на наличие дверного проема или скрытой пружины. Я ощупал стену до середины коридора, затем разочарование взяло надо мной верх. Я выругался и со всей силы рубанул мечом по граниту. Боль пронзила ушибленную руку. Меч, звеня как колокол, упал на камень у моих ног. Мне повезло, что он не отскочил от камня и не ударил меня в лицо.

Я повернулся и сел на пол нянчить больную руку и вытирать слезы с лица. Страха не было, но я чувствовал сильное искушение вернуться ко входу в лабиринт. Я не знал, смогу выйти отсюда или нет.

Я остался, потому что был в ловушке; я был слишком глуп, чтобы уйти. Может быть все воры, лежащие под водой в конце лабиринта, тоже были ослеплены своим упрямством? С противоположной стены на меня смотрело мое собственное отражение, искаженное и преломленное гранями обсидиана. Я некоторое время смотрел на отражение огонька лампы и снова подумал, как это черное стекло напоминает окно, глядящее в ночь и отражающее свет внутри дома, делающее невидимым весь мир снаружи. Хотя этот огромный кристалл был больше похож не на окно, а на дверь.

Я встал, позабыв про больную руку. Каменные жилы пронизывали стекло, но этот кусок обсидиана был размером с двойную дверь. Я потер рукой гладкую черную поверхность и прижался к ней носом, пытаясь заглянуть внутрь скалы. Там не было ничего, кроме черноты.

Я взял меч и, затаив дыхание, ударил по стеклу. Клинок отскочил, отбив небольшой кусок обсидиана. Я отвернул лицо, зажмурился и ударил сильнее. Зазвенели, осыпаясь, крупные обломки стекла, и, когда я посмотрел снова, длинные трещины лучами звезды расходились от места удара. В центре схождения лучей образовалась дырочка. Я засунул туда палец и, не обращая внимания на острые края, покрутил им в пустоте на другой стороне.

Снова отвернувшись, я бил и бил мечом по стеклянной двери, пока не услышал, как что-то оторвалось от стены и обрушилось на каменный пол. Кусок обсидиана размером с солдатский панцирь упал и разлетелся на куски у моих ног. Пыль, висящая в воздухе, раздражала глаза. Я поднял лампу, чтобы свет проник в открывшееся передо мной отверстие.

Там ничего не было, хотя мои расчеты показывали, что я должен увидеть стену соседнего коридора. Несколько мгновения я моргал, озадаченный своей ошибкой. Потом я снова заглянул в дыру. Я видел узкую комнату, двенадцать крутых ступеней, ведущих вверх. Выше находилось еще одно помещение, но свет лампы туда не достигал. Действуя мечом более осторожно, я расширил отверстие между пластами более твердых пород. Я аккуратно опускал на землю большие куски обсидиана. Вдруг один удар меча сразу освободил весть проем. Каменные прожилки рассыпались на части размером с кулак и огромный кусок освобожденного стекла выскользнул из стены и рухнул на пол. Осколки разлетелись во все стороны со скоростью шрапнели. Я отскочил назад и закрыл лицо руками.

Когда пыль улеглась, я опустил руки и заглянул через широкий проем в комнату с лестницей. Она была шириной в восемь футов, как и показывал халдей на моей карте. Я понятия не имел, как она могла оказаться в этой части лабиринта, где толщина стены составляла фута два, не больше.

Оставленная на полу лампа все еще горела. Я поднял ее и, освещая себе путь между кусками обсидиана, поднялся по лестнице. Лампа была круглая, не очень высокая, с плоским дном и двумя вмятинами, образовавшимися, когда я уронил ее в первую ночь. Горящий фитиль торчал из небольшого носика, а ручки не было. Она удобно лежала в моей ладони, становясь легче и горячее по мере выгорания масла. Масла оставалось совсем мало, лампа казалась почти пустой. Я держал ее на уровне глаз, освещая себе путь трепещущим огоньком.

Больше никаких препятствий не было. На лестнице я внимательно смотрел себе под ноги и поэтому не понял, пока не поднялся, что верхний зал заполнен людьми.

Они свободно стояли по обе стороны открытого прохода, но молчали и не смотрели в мою сторону, хотя невозможно было не заметить моего появления. Я крушил стекло с таким шумом, что мог разбудить и мертвого, но ни один из них не двинулся при моем появлении. Я был как на ладони, но на меня никто не смотрел. Наконец я понял, что только пляшущие на стенах тени от лампы, дрожащей в моей руке, создают иллюзию дыхания этих существ. Здесь были только статуи.

Проходя мимо, я поражался их нереальному совершенству. Их кожа была местами светлее или темнее, но всегда безупречна, лица симметричны, глаза ясны. Ни одной зазубрины, отбитого пальца, выпавшего зрачка. Я мечтал прикоснуться с их идеальной коже, но не решился. Я остановился, чтобы приглядеться к шелковому плащу. Он был глубокого синего цвета с каймой, изображающей кудрявые волны. Человек, носивший его когда-то, был высок. Конечно, выше меня. И выше халдея. Вдали от прохода в глубине зала я заметил женщину в белом пеплуме. Теперь я мог узнать ее даже без свитка и пера и признательно улыбнулся ей.

То была Мойра, записывающая судьбы людей. Не удивительно, что она пришла в мои сны. Я вгляделся в ее безмятежное лицо и почему-то подумал, что теперь все тайны открыты. Оставив ее, я повернулся к алтарю, но обнаружил, что ошибся. Никакого алтаря не было.

Был трон с сидящей на нем статуей великой богини Гефестии. Ее платье было сшито из темно-красного бархата, казавшегося почти черным в складках и рубиновым на заломах. Ее волосы были собраны надо лбом золотой лентой с рубинами, концы ленты извивались по плечам.

На коленях у нее лежало небольшое блюдо с одним единственным камнем на гладкой, как отполированный хрусталь поверхности. Я шагнул вперед, собираясь взять камень. Бархатные складки чуть сдвинулись от легкого вздоха, и я замер, стоя с протянутой рукой. Сердце окаменело у меня в груди.

Это была не тщательно выполненная статуя Гефестии посреди толпы мраморных богов. Это была сама Великая Богиня в окружении своих подданных. Моя протянутая рука задрожала. Я услышал шелест ткани за спиной и, закрыв глаза, спросил себя, не идет ли ко мне Океан в синем плаще, чтобы смыть меня отсюда, как грязь.

Я приоткрыл один глаз и снова посмотрел на Великую Богиню. Она смотрела на меня бесстрастно, словно издалека, зная о моем присутствии, но равнодушная к нему. В зале раздался шелест голосов, но я не разобрал ни слова. Сбоку выступила вперед темная фигура. Я не видел его раньше, но сразу узнал. Его кожа не была черной, как у нимбианца. Скорее красно-коричневой, цвета обожженной глины, как изображения древних людей на стенах разрушенных дворцов на островах Срединного моря.

Волосы у него были темными, как у сводной сестры, но ее локоны отражали свет вспышками золота, а его были черными, как уголь. Его лицо было уже, а нос острее. На щеке остался маленький след от ожога, напоминающий перо голубя. Он был ниже других богов и одет в простую серую тунику.

— Ты еще не оскорбил богов, — Евгенидес, бог, который когда-то был смертным, наконец заговорил. — За исключением разве что Арактуса, призванного не допускать воров в святилище. Возьми камень.

Я не двигался. Покровитель воров подошел ближе. Он встал по правую руку от сестры и взял блюдо с ее колен.

— Возьми его, — повторил он.

В его словах звучал странный акцент, но его манера говорить не так уж сильно отличалась от моей. Уж халдей бы объяснил нам, чем отличается язык цивилизованного мира от нашего. Я прекрасно понял приказ бога. Просто не мог пошевелиться. Может, у меня защемило нерв? Это было бы незначительным наказанием по сравнению с ударом молнии. Вера моего детства, впитанная с молоком матери, осталась моей религией навсегда. Мысль о краже чего-либо у Великой Богини приводила меня в такой ужас, что я не мог выйти из оцепенения.

В то же время повернуться и убежать я уже не мог. Я был немного удивлен тем, каким, оказывается, упрямым могу быть, но уйти без Дара я тоже не смел. Он слишком много для меня значил.

Издалека послышался свист и шорох мелких камешков, означающих, что вода начала наполнять русло, но я оставался таким же неподвижным, как боги, которых я сначала принял за статуи. Двигались только мои глаза, когда я переводил их от маленького серого камешка к лицу Евгенидеса. Потом я подумал, что, если мне суждено умереть, я хотел бы совершить нечто, что мало кому из смертных удавалось, и я посмотрел в глаза Великой Богини, а она взглянула на меня. Этого было достаточно.

Сбросив оцепенение, я потянулся вперед и схватил камень с блюда. Теперь я мог повернуться и бежать. Журчание воды превратилось в рев. Я несся мимо бесстрастно наблюдающих богов к лестнице. Только один раз я поднял голову, чтобы посмотреть на Мойру, но она скрылась в толпе.

Добравшись до лестницы, я спрыгнул на две ступени вниз, споткнулся, и дальше летел кубарем. Я ударился о стену напротив лестницы, уронил лампу и даже не стал останавливаться, чтобы подобрать ее. После трех ночей в лабиринте она уже была не нужна. Цепляясь одной рукой за стену и сжимая Дар Хамиатеса в другой, я побежал дальше. Когда стена слева от меня закончилась, я повернул налево, затем направо, еще раз направо, снова налево и бросился к двери, под которую я недавно забил клин, но которая снова была закрыта.

Я представил себе, как Арактус шевелит пальцем, заставляя воду своим напором сдвинуть камень. Возможно, ему еще удастся получить меня. Вода, вытекающая через решетку у моих ног, поднялась на шесть дюймов. Сколько из воров утонули до меня на этом самом месте? Будут ли мои кости лежать в луже в дальнем конце лабиринта? Возвратится ли Дар Хамиатеса на хрустальное блюдо, будет ли восстановлена стеклянная дверь? Если бы я уронил свои инструменты в воду, то уже не смог бы найти их.

Вода за дверью стояла на уровне двенадцати дюймов и поднялась почти до двух футов, прежде чем я достиг следующего прохода. Я вскрыл замок и отступил, когда напор воды распахнул дверь. В мраморной комнате вода достигала пояса и целый водопад с шумом низвергался вниз через отверстия в потолке. Столб лунного света тянулся вверх, но в комнате было темно, как в лабиринте. Я осторожно пробрался вдоль стен до лестнице, поскользнулся, нырнул и плыл под водой пока не был прижат к каменной двери.

Я изо всех сил пытался перевернуться и глотнуть воздуха, но река безжалостно прижимала меня спиной к двери, держа головой вниз. Я шарил руками, но не мог найти никакой опоры, чтобы переместить мое тело против течения воды. Пузырьки воздуха щекотали лицо, а я задыхался. Темнота, черней самого глубокого омута, стремительно затягивала меня в свою бездну.