I

3 сентября 1815 года к плас де ла Комеди в Бордо звонким галопом приближался дилижанс из Парижа, запряженный пятеркой лошадей. Было шесть часов вечера. Трое молодых людей, прогуливавшихся под сенью аллей де Турни, подошли поближе, чтобы поглазеть, как из него будут выходить пассажиры.

Тех было немного. Первым, в сопровождении очаровательной юной девушки, на землю сошел человек, похожий на негоцианта. Затем из недр экипажа появились два персонажа, покрой одежды и жесткие воротнички которых выдавали в них отставных военных.

Тот из них, что ступил на мостовую последним, был молодой человек лет тридцати – тридцати двух. Он настолько обрадовался, что это длительное, утомительное путешествие наконец подошло к концу, что спрыгнул энергичнее, чем хотелось бы, и нечаянно задел одного из трех упомянутых нами зевак.

С жестом наивысшего презрения молодой бордосец щелчком стряхнул невидимую пылинку с одежды в том месте, где к нему прикоснулся незнакомец, будто чтобы уничтожить любые следы контакта с чужаком.

Но приезжий, занятый, вероятно, чем-то совсем другим, ограничился лишь тем, что сказал:

– Прошу прощения, сударь.

Даже не заметив провоцирующего жеста бордосца, он, в сопровождении своего товарища, направился к конторе дилижансов, чтобы заплатить за поездку и потребовать багаж.

Переступая порог помещения, спутник повернулся к нему и сказал:

– Если желаете, полковник, я могу сейчас за все расплатиться, а потом, в отеле, рассчитаемся.

– Как скажешь, майор.

Тот, кому предназначался этот странный ответ, был уже человек в возрасте. Ему явно перевалило за шестьдесят, но несмотря на зачатки тучности, с которой не смогли справиться даже двадцать лет сражений по всему миру, держался он бодро. Скажем сразу: это был один из прекраснейших представителей породы тех железных солдат, которые в период с 1796 по 1814 год завоевывали Европу, воителей, будто высеченных из гранита, полжизни спавших в воде или на снегу, но тем не менее доживавших до восьмидесяти, а то и девяноста лет.

В те времена люди были совсем из другого теста, чем сейчас.

Пока двое военных договаривались с носильщиком по поводу багажа, три персонажа, встреченных нами явно не в добрый час, подошли к прекрасной пассажирке дилижанса и стали столь неподобающим образом заявлять о себе, что отец девушки, не в силах сдержать возмущения, воскликнул:

– И шагу нельзя ступить, чтобы не встретить подобных людишек!

Слова эти были сказаны довольно громко и исключительно серьезным тоном – услышав их, юная девушка вдруг побледнела и, казалось, была вот-вот готова лишиться чувств.

Приставания молодых людей, равно как и слова торговца, привлекли внимание молодого полковника. Он увидел, как девушка покачнулась, и бросился к ней, чтобы подставить спасительный локоток. Но в то же мгновение столкнулся с одним из бордосцев, тоже ринувшихся к прекрасной путнице.

– Как же вы неловки, сударь! – воскликнул юный красавчик.

Полковник смерил наглеца взглядом. Во всем его облике было столько достоинства, что тот почувствовал себя неуютно.

– Мадемуазель, – сказал офицер, не удостаивая бордосца ответом, – обопритесь на мою руку.

– Но, сударь…

– Вы хотите сказать, что мы с вами незнакомы? А этого… господина вы знаете?

На слове «господин» было сделано особое ударение.

– Нет, – тихо молвила юная девушка. – Но…

– Ну хорошо. Мадемуазель, раз уж этот…. господин оказался настолько невоспитанным, что допустил грубость по отношению к женщине, бьюсь об заклад, что когда перед ним окажется мужчина…

– Он сумеет отхлестать его по щекам! – воскликнул бордосец, замахиваясь на полковника.

– Позвольте! Позвольте! – произнес сердитый голос, принадлежавший не кому иному, как нашему майору. – Прошу прощения, молодой человек, но о том, чтобы надавать пощечин моему полковнику, вам придется быстро забыть.

С этими словами старый вояка схватил провокатора за запястье. Молодой человек скривился – хватка противника была железной. Тем не менее задира выпрямился и овладел собой в достаточной степени для того, чтобы улыбнуться, несмотря на то что суставы его в руке майора буквально трещали.

– Полковнику? – повторил он. – Какому еще полковнику?

– Да отпусти ты этого шалопая, майор. И скажи ему название нашей гостиницы. А сам займись багажом. Я же провожу мадемуазель, если на то, конечно же, будет позволение ее батюшки.

– Благодарю вас, сударь, за это предложение, и в первую очередь за то великодушие, с которым вы заставили зарвавшихся наглецов проявить уважение к моей дочери, – ответил торговец. – Но вот подъехала карета, которую я ждал, и теперь мы можем отправиться домой, больше не опасаясь по пути никаких досадных встреч.

– В таком случае примите уверения в моем наилучшем к вам расположении, – с поклоном ответил полковник.

– Принимаю, сударь, но сначала позвольте узнать ваше имя.

– Что вам даст имя бедного офицера, выслужившегося из рядовых, который прибыл в Бордо, чтобы жить на скудное половинное жалованье отставного военного?

– Я хотел бы попросить этого офицера оказать честь завтра у меня отобедать – контору дилижансов вряд ли можно назвать подходящим местом для более близкого знакомства с нашим храбрым защитником.

– Сударь, меня зовут Робер де Сезак, я состою, точнее, состоял на службе в чине полковника кирасиров. Мой друг и товарищ по оружию – майор Монсегюр, мы воевали в одном подразделении.

– В какой гостинице вы остановились?

– «Отель де Миди».

– Благодарю вас, полковник. До свидания. Завтра жду вас у себя. Жорж Падарнак, улица Пале-Гальен, 21.

Они раскланялись.

Когда торговец с дочерью уехали, полковник повернулся к спутнику:

– Что ты сказал этим взбалмошным наглецам, майор?

– Как «что»? Назвался и сообщил, в какой гостинице мы остановились.

– Ты назвал им свое имя?

– Да, полковник.

– Только свое?

– Да, полковник.

– Ты что, смеешься надо мной? Ведь оскорбление было нанесено мне… или, если угодно, этому провокатору…

– Но полковник…

– Молчать. И заруби себе на носу, господин майор – этот вертопрах искал ссоры со мной, а потому мне его и наказывать.

– Я просто не хотел доставлять вам лишних хлопот, мой полковник…

– И тем самым мог меня скомпрометировать. Ты, старина, слишком меня любишь – мне же во вред. Но скажи-ка, как зовут этого повесу, который столь нелепым образом оказался виновником сей глупой ссоры?

– Маркиз Жак де Матален.

– Хорошее имя. Да и мальчишка мил. По-видимому, он слишком плотно пообедал, ведь его поведение было напрочь лишено здравого смысла.

– Завтра узнаем. А пока – берем дорожные сундуки и направляемся в отель.

Могучие носильщики взвалили на плечи багаж двух офицеров и несколько минут спустя полковник Робер де Сезак с майором Монсегюром уже сидели за аппетитным ужином в прекрасном расположении духа.

Но не успели они проглотить несколько первых кусочков, как к ним подошел хозяин гостиницы и спросил смогут ли они принять человека, желавшего с ними немедленно увидеться.

– Наверное, посланец нашего маленького драчуна-маркиза.

– Пусть войдет, – сказал майор.

Хозяин гостиницы ввел молодого человека благородной наружности и, по знаку полковника, удалился.

– Сударь, я догадываюсь, что вас сюда привело, – сказал Робер де Сезак. – Садитесь и приступайте к выполнению возложенной на вас миссии.

– Боюсь, вы ошибаетесь, господин полковник, – ответил гость. – Мне никто ничего не поручал, я прибыл сам, чтобы иметь честь поговорить с вами.

– Но тогда кто вы, сударь?

– Меня зовут Луи Падарнак.

– Вот оно что! Стало быть, вы родственник того почтенного негоцианта, с которым мы проделали путешествие из Парижа в Бордо?

– Да, господин полковник, я его племянник.

– Сделайте милость, скажите, чем мы обязаны чести видеть вас?

– Некоторое время назад в конторе дилижансов вы поссорились с одним молодым человеком…

– И как следствие принял вас за его секунданта.

– Когда дядюшка с кузиной, которых мы так ждали, приехали на улицу Пале-Гальен, они тут же поведали мне о том, что произошло. Мадемуазель Генриетта Падарнак знает этого провокатора – именно поэтому она так разволновалась, когда дядюшка не стал сдерживаться в выражениях.

– Неужели этот повеса так опасен? – спросил майор.

– Он профессиональный бретер.

– Что вы говорите! – спокойно ответил Робер. – Я думал, наемных убийц такого рода во Франции больше не существует.

– Вы заблуждаетесь, господин полковник, их еще осталось немало, особенно в Бордо. Причем за этим, маркизом де Маталеном, тянется кровавый след. И если завтра вы будете с ним драться…

– Что более, чем вероятно… – перебил его полковник.

– Тогда знайте – это будет его семнадцатая дуэль.

– Сударь, – сердито сказал майор, – неужели вы подумали, что репутация нашего противника, о которой вы только что рассказали, может поколебать нашу решимость его наказать?

– Упаси меня Бог! Но поскольку вы имеете дело с исключительно опасным человеком, я посчитал своим долгом прийти и предоставить в ваше распоряжение сведения об этом персонаже, от нелепых ухаживаний которого вы так благородно защитили мою кузину.

Полковник уже собрался было ответить, но в этот момент к ним, в сопровождении двух господ, с раболепным видом вновь подошел хозяин гостиницы.

Один из вновь прибывших вышел вперед и не без некоторой церемонности спросил:

– Господин майор Монсегюр?

– Это я, – ответил, вставая, старый солдат, – чем могу служить?

– Сегодня вы и господин, называвший себя полковником, нанесли оскорбление нашему другу, маркизу де Мателену.

– Совершенно верно, – ответил майор.

– Вы это признаете?

– Разумеется. Выражения, к которым прибег полковник, в некотором роде можно назвать неучтивыми, что же касается меня, то я схватил маркиза за руку, чтобы не дать ему вести себя слишком грубо.

– Сударь, нам поручено потребовать удовлетворения за нанесенное оскорбление.

– Кому же из нас адресован ваш вызов?

– Обоим.

– Считаю это в высшей степени правильным, сударь, – вмешался, в свою очередь, в разговор полковник. – Ступайте, скажите вашему товарищу, что мы в полном его распоряжении. Время назначили?

– Восемь часов утра.

– Место?

– Песчаная пустошь Арлака, это по дороге на Тондю.

– Запиши, майор. Полагаю, в Бордо найдется экипаж, который отвезет нас в это Тондю.

– Найдется, сударь.

– Отлично. Какое оружие выбрал маркиз?

– Если вы не против, то шпаги.

– Не возражаю, – ответил полковник, вставая, чтобы проводить секундантов. – Завтра в восемь утра, господа.

Молодые люди поклонились и ушли. Полковник вернулся на место, поднял бокал и весело сказал:

– За наше здоровье, майор. Если верить господину Падарнаку, подобное пожелание в данном случае более чем уместно.

– Полковник, я чрезвычайно счастлив видеть вас в состоянии столь беззаботной веселости. – ответил Луи Падарнак. – Вижу, вы уверены в себе, что не может не приводить меня в восторг. Но все же поверьте мне, примите все мыслимые меры предосторожности и не упустите из виду ни одной детали, способной обеспечить ваш успех.

– Не беспокойтесь, дорогой господин Падарнак. Но вы обещали поделиться с нами какими-то леденящими душу историями. Поскольку мы больше никого не ждем, с вашей стороны было бы очень любезно их рассказать.

– С удовольствием, господин полковник.

– Мы вас слушаем.

– Бретер, с которым вы завтра решили драться и который, к чести нашего города, не является бордосцем, настолько всем надоел своим необузданным нравом и гнусными дуэлями, что того, кто нас от него освободит, будут считать избавителем.

– Черт побери! – воскликнул майор. – Молодой человек, давайте обойдемся без этих гасконских преувеличений.

– Я отнюдь не преувеличиваю. Жак де Матален является главой Общества бретеров, которые ищут ссоры по поводу и без повода. На совести даже самого безобидного из его головорезов два, может, даже три убийства.

– И в самом деле мило, – прокомментировал его слова майор.

Лицо полковника расплылось в улыбке.

– Некоторое время назад он за одно утро убил трех офицеров, с которыми накануне поссорился без всяких на то причин, побуждая их перепрыгнуть через его трость, которую держал горизонтально в двух футах от земли.

– Это уже слишком, – сказал полковник, чувствуя, как в груди закипает гнев.

– А на минувшей неделе побился об заклад, что поцелует даму, которая проходила мимо под ручку со своим мужем. И не преминул совершить эту гнусность.

– А что муж? Неужели он не убил его на месте?

– Нет, на следующий день муж сразился с ним на дуэли, да так и остался лежать на поле боя.

– Подумать только! – воскликнул майор. – Неужели в Бордо остались одни дураки?

– Почему это, сударь?

– Потому что в мое время, если кто-нибудь творил зло единственно из любви к злу, его среди бела дня забивали до смерти, как бешеного пса.

– Сегодня мы все рабски преданы делу защиты чести.

– Если какой-нибудь господин превращает дуэль в ремесло, если он, пользуясь малейшим предлогом, постоянно ищет ссоры и сам выбирает себе противников, если ему мало просто помахать шпагой, а нужно обязательно убить соперника, такого больше нельзя считать человеком чести, – сказал полковник.

– Я жалею, что упустил случай на два месяца лишить его возможности кому-либо досаждать, – добавил майор.

– Все, что вы, господа, только что услышали, сущий пустяк по сравнению с тем, что я вам намереваюсь рассказать.

– Нет, господин Падарнак, благодарю вас, нам и этого достаточно. Правда ваша, мы действительно имеем дело с очень опасным типом и выражаем вам свою признательность за то, что вы нас об этом предупредили. Прошу прощения, но мы провели в дороге четыре долгих дня и столько же не менее долгих ночей, поэтому сейчас хотели бы немного отдохнуть перед встречей с этим змеенышем, на которого наступили, едва сойдя с экипажа на мостовую Бордо.

Луи Падарнак раскланялся с офицерами и четверть часа спустя те уже спали беспробудным сном.

А майор Монсегюр даже стал выводить столь неожиданные рулады, что большинство постояльцев «Отель де Миди» всю ночь не могли сомкнуть глаз.

 

II

На следующее утро, без нескольких минут восемь, полковник Сезак и майор Монсегюр, в сопровождении старого капитана и полкового хирурга, сошли с экипажа в самом центре деревушки, примыкавшей к песчаной пустоши Арлака.

Наведя справки, четверо военных направились по дороге, зажатой меж двух высоких стен. В конце ее маркиз де Матален уже ждал своих противников.

Полковник и его друзья шагали размашистым шагом. Когда они миновали узкую улочку, тоже стиснутую двумя стенами, из нее появились две девицы, скорее даже девчушки, и направились к ним.

Старшей было лет пятнадцать-шестнадцать, младшая же была ребенком самое большее восьми годов от роду. Они держались за руки и будто от кого-то убегали.

Когда девушки поравнялись с офицерами, младшая выпустила ладонь сестры, бросилась к полковнику, протянула к нему ручки и закричала:

– Сударь! Сударь! Мне страшно!

Старшая остановилась и стала доверчиво, смиренно ждать, когда военные окажут им защиту и покровительство.

– Чего же ты боишься, дитя мое?

– Старухи, – прошептал ребенок, пряча в ладонях лицо.

Полковник собрался было обратиться за более пространными объяснениями, но тут из улочки торопливым, но еще довольно энергичным шагом вышла старая, презренная карга, лицо и одежда которой в точности соответствовали представлениям о том, какой должна быть ведьма.

Она и в самом деле внушала страх. При ее появлении старшая из двух девушек инстинктивно прильнула к защитникам, которых ей послал случай. Завидев офицеров, грымза не удержалась от гневного жеста и окатила их змеиным взглядом.

– Что за отвратительная старуха! – прошептал хирург. – Теперь понимаю, почему эти дети ее боятся.

Полковник наклонился и обратился к девчушке с вопросом:

– Дитя мое, вы знаете эту женщину?

– Нет, сударь, но она нас преследует.

– В самом деле? Но почему?

Услышав этот вопрос, девочка обратила на полковника взгляд своих больших, удивленных глаз и, немного поколебавшись, ответила:

– Почему? Я не знаю.

Затем повернулась к старшей сестре, будто спрашивая:

– А ты? Ты тоже не знаешь?

– Тогда скажите, как получилось, что вы в столь ранний час оказались на этой улочке и как она за вами погналась.

Вместо ответа девочка обратилась к сестре и сказала:

– Расскажи ты, Филиппина, я не знаю что говорить.

Офицеры заулыбались, юная девушка залилась краской и вышла вперед.

– Мы живем в имении, главный вход в которое расположен с противоположной стороны, у большой дороги. Но есть и еще один, который как раз выходит на эту улочку. Несмотря на строгий запрет, мы воспользовались им, чтобы набрать полевых цветов, растущих вдоль стен…

– И вот тогда-то эта старуха…

– Нет, сначала мы ее даже не заметили.

– Странно.

– Мы увидели, как она направляется к нам только в тот момент, когда собрались возвращаться. Она злобно улыбалась и будто пронизывала нас взглядом. Тогда мы испугались и решили убежать.

– Она в самом деле преследовала вас, мадемуазель?

– Полагаю да, ведь, завидев вас, мы бросились вперед, и вы сами видели, как быстро она появилась.

Пока девчушки приводили эти объяснения, старуха рыскала вокруг них, будто учуявшая жертву волчица.

Глаза ее метали молнии, приоткрытый рот исказила судорожная улыбка, вскоре сменившаяся тиком, обнажившим острые, как у хищника, зубы. Головного убора на ней не было, плечи прикрывала странного вида холщовая блуза, сшитая, вероятно, из старой гардины: на ткани по-прежнему виднелись широкие полосы – черные и красные, сохранившие всю свою яркость. Этот странный, не лишенный некоторой элегантности наряд, в который цыганка была закутана с головы до ног, придавал ей поистине фантастический вид.

– Она наверняка зарабатывает на жизнь тем, что ворует детей, – сказал полковник.

Малышка вздрогнула.

– Мадемуазель, – продолжал де Сезак, – мы проводим вас до ворот вашего дома, но позвольте заметить, что вы поступили крайне опрометчиво.

– Вы правы, сударь! – искренне признало дитя. – Но вы прогоните эту женщину?

– Майор, вели этой гарпии убраться!

При этих словах цыганка выпрямилась и на удивление молодым голосом сказала:

– Гарпия и сама уйдет. Но с вами мы еще увидимся.

– Какая странная женщина, – прошептал полковник.

Вся только что описанная нами сцена заняла не так много времени.

Как бы там ни было, часы пробили восемь утра, офицеры без промедления проводили девчушек до ворот поместья и вернулись обратно.

Несколько минут спустя они уже стояли перед Маталеном и его секундантами.

– Господа, приносим вам тысячу извинений… – сказал полковник.

– За что же? – спросил маркиз.

– За то, что заставили вас ждать. Уже десять минут девятого.

– Полноте! – отозвался один из секундантов Маталена. – Мы знаем, что вы приехали, когда еще не было восьми.

– Полковнику присуща одна особенность, – сказал противник де Сезака.

– Какая еще особенность?

– Он любит брать под свою защиту маленьких девочек, – ответил маркиз. – Эта любовь ему дорого обойдется.

– Прошу прощения, сударь, – произнес майор, выходя вперед. – Но у воспитанных людей принято…

– У воспитанных? И что же у них принято?

– Если противники – воспитанные люди, то во время дуэли у них принято не открывать рот, особенно для того, чтобы высказать угрозу или оскорбление.

– А вот мы ни о чем подобном не слышали, – ответствовал маркиз.

– Значит, вы плохо воспитаны, – покачал головой майор.

– Сударь!

– Погодите, я еще не закончил, – продолжал Монсегюр. – Мне осталось лишь сказать, что если вы и дальше будете демонстрировать свою невоспитанность, нам придется заставить вас соблюдать приличия, и если вы в совершенстве владеете шпагой, то я – вот этими двумя руками.

– Майор! – гневно воскликнул Робер де Сезак.

– И обещаю – я буду лупцевать вас до тех пор, пока вы не согласитесь драться на дуэли, как и подобает дворянину.

– Давайте побыстрее с этим покончим! – воскликнул маркиз, побледнев от ярости. – Я к вашим услугам, господа.

Первым решил драться полковник.

Противники встали друг напротив друга. Робер де Сезак из вежливости отсалютовал врагу шпагой.

Сей старший офицер был довольно молод. Его открытое лицо, приятная бледность которого составляла разительный контраст с блестящими, густыми, коротко подстриженными черными волосами, было способно привести в восхищение не одного художника.

Ничто не в силах выразить энергию, которая плескалась в его больших черных глазах. Хорошо сложенный, шести футов пяти дюймов росту, с крепкими руками и ногами, он вполне мог бы послужить моделью для Геракла Фарнезе.

Его противник, напротив, был маленького роста, худощав, но при этом дьявольски ловок.

Майор привел в соприкосновение клинки их шпаг, резко отошел на два шага назад и сказал:

– Начинайте, господа, и выполните свой долг.

В воздухе будто сверкнула молния. Полковник отклонил голову влево и улыбнулся.

Маркиз не удержался от проклятия. Только что ему не удался излюбленный выпад, который впервые в его жизни сумел отбить противник.

– Эге… – протянул вполголоса один из секундантов Маталена. – В защите этот полковник ой как хорош.

Тем временем дуэлянты проявляли чудеса ловкости. Не успевал один из них сделать выпад, как другой его тут же парировал, обманные движения сменялись отходами и внезапными нападениями, сопровождавшимися звоном стали, на стороне каждого из противников были молодость, пыл и верная рука.

– Сударь, – не удержался от комплимента полковник, – а вы и в самом деле отменно фехтуете.

– Заметьте, первым молчание нарушил не я! – воскликнул маркиз.

Эту скупую фразу Матален произнес отрывистым, запыхавшимся голосом.

– Пропащий человек, – вздохнул полковник.

Монсегюр еле сдерживал себя. Пыл схватки не ослабевал ни на минуту. Маркиз, чувствуя перед собой сильного противника, решил действовать хитростью и обмануть искусного полковника с помощью какой-нибудь уловки.

Пока действующие лица и свидетели этого необычайного поединка были полностью поглощены перипетиями сражения, отвратительная цыганка, виденная нами на небольшой улочке, проскользнула в молодом сосняке, на опушке которого дуэлянты скрестили шпаги, предстала перед полковником и с дьявольской улыбкой на лице уставилась на него своими совиными глазами.

Вероятно, это странное видение взбудоражило Робера де Сезака. Этого мы точно сказать не можем. Полковник вдруг выпрямился во весь рост, взмахнул руками и с пронзенной грудью опрокинулся навзничь.

Из сосняка донесся раскат хохота.

– Двадцать пять миллионов медных труб! – взвыл майор Монсегюр, бросаясь полковнику на помощь. – Неужели этот желторотый птенец убил моего бедного Робера?

– Нужно послать за экипажем, – сказал хирург.

– Я займусь этим, майор, – ответил капитан, выступавший в роли секунданта.

Несколько мгновений спустя Робер де Сезак уже лежал на сиденье фиакра, а хирург осматривал его рану.

– Теперь моя очередь, господин маркиз, – произнес майор. – И если вы горите желанием поболтать, я вам разрешаю.

– Право, сударь, сейчас вы увидите, что после моих ударов оправиться невозможно, – ответил Матален, – даже если вы святой Георг собственной персоной.

– Слушая все это фанфаронство, сударь, вас можно принять за гасконца. Вы нас обоих вызвали на дуэль…

– И готов продолжить поединок, на этот раз с вами.

– Тогда за дело!

После пары выпадов Матален начал понимать, что перед ним противник, еще более грозный, чем полковник, и на какой-то миг in petto даже пожалел, что согласился возобновить дуэль.

Крупное тело этого колосса вдруг превратилось в шар, окруженный непробиваемым мулине в исполнении его шпаги.

– Мальчишка! – процедил сквозь зубы майор. – Ты сразил моего полковника ударом в грудь? Что ж, посмотрим, кто кого теперь.

От защиты Монсегюр резко перешел к атаке и стал наносить удар за ударом.

Матален, теснимый противником, с трудом отбивался.

Вдруг Монсегюр отпрыгнул назад и опустил шпагу, увидев цыганку, которая устремила на него свой взгляд, сопровождая его сардонической улыбкой.

– Прошу прощения, господин маркиз, – сказал он, – а эта ведьма за вашей спиной тоже входит в арсенал средств, которые вы используете, чтобы убивать своих противников?

Матален оглянулся и побледнел.

– Гоните ее! – воскликнул он.

Старуха исчезла и поединок возобновился с новой силой. Но и на этот раз, несмотря на все его умение, рана была нанесена майору. Шпага маркиза вошла ему в грудь, офицер покачнулся.

Несмотря на это, Монсегюр сделал над собой усилие, шагнул вперед, побледнев как полотно, и сказал:

– Если мне не суждено умереть, господин маркиз, вы окажете мне честь встретиться вновь.

– Когда вам будет угодно, майор, – ответствовал Матален.

Но его ответа Монсегюр не услышал – за несколько мгновений до этого колосс рухнул на землю и его крупное тело без признаков жизни теперь лежало на утоптанной каблуками земле.

Вновь послышался пронзительный раскат хохота, а над зарослями ежевики мелькнула копна нечесаных седых волос мерзкой ведьмы.

 

III

В тот же день, когда маркиз де Матален в семь часов вечера вернулся домой, чтобы поужинать – в те времена ужинать было принято с семи до восьми, а обедать с двенадцати до часу – слуга сообщил, что с ним желает говорить какая-то старуха.

Матален, незадолго до этого поручивший некое гнусное дельце одной еще более гнусной мегере, решил, что это она, и приказал ввести старуху.

Но это было ошибкой, вместо сообщницы, которую он ждал, вошла другая старуха – вначале он ее не узнал, но, присмотревшись внимательнее, прекрасно понял, кто перед ним.

– Что тебе от меня надо, ведьма? – воскликнул маркиз.

То была та самая дикая женщина, которая утром во время поединка несколько раз заявила о своем присутствии и омерзительным смехом напугала секундантов.

– Ой-ой-ой! – ухмыльнулась она. – Значит, вы, маркиз, меня узнали?

– Возможно, – ответил Матален. – Хотя мы с вами незнакомы.

– Это не мешает вам поставить за мое здравие небольшую свечечку.

– Что вы имеете в виду?

– Можно даже сказать, хорошую, полноценную восковую свечу, – гнула свое цыганка.

– Да кто вы такая, в конце концов? – властно спросил маркиз.

– Меня зовут Меротт, я нищенка. Эти двое господ сегодня утром были сильнее вас. Особенно второй, старик, вам угрожала страшная опасность…

– Не преувеличивайте, – ответил маркиз, пожимая плечами.

– По крайней мере, я не позволила ему воспользоваться своими преимуществами и без меня, маркиз, вы бы уже были покойником.

– Без вас?

– Да, без меня. Если бы я не появилась и не вперила в каждого из них свой взгляд, под которым опускают глаза даже самые отъявленные наглецы, он бы проткнул вас своей шпагой и с моим маленьким маркизом де Маталеном было бы покончено.

В этот момент дуэлянта до глубины поразила та необычная легкость, с какой выражалась эта дама. Он присмотрелся к ней внимательнее и заметил, что в молодости, должно быть, она была красива.

– Все это вы рассказываете мне не просто так, а с определенной целью, – промолвил он. – Что вам от меня нужно?

– Сейчас узнаете.

– Перед тем как продолжать, голубушка, должен вас предупредить, что если речь идет о деньгах…

– Деньги, маркиз, я и сама могу вам дать, – высокомерно ответила Меротт.

– Ха-ха-ха!

– Не смейтесь. Мне нужно нечто другое.

– Что же? – спросил Матален, чувствуя в груди какое-то замешательство.

– Я предлагаю вам заключить сделку, – сказала нищенка.

– С вами? – спросил молодой человек, на этот раз удивившись не на шутку.

– Да, со мной.

Маркиз не сдержался и раскатисто захохотал.

– Вам, сударь, весело, – сказала старуха. – Ничего, завтра будет не до веселья, когда весь город узнает, что сразить сегодня утром двух противников вам удалось только потому, что…

– Ну-ну, почему же? – надменно спросил маркиз.

– Только потому, что некая цыганка выглядывала из кустов, отвлекая на себя внимание полковника и майора. Вы же, сговорившись со старухой заранее, воспользовались этим обстоятельством для того, чтобы уложить сих двух достойных офицеров.

– Но ведь это ложь!

– Когда к хирургу и капитану, которые выступали в роли секундантов ваших противников, обратятся с вопросами, всем станет ясно – если до сегодняшнего дня вы были бретером, то теперь превратились в убийцу.

– Клевета! – воскликнул маркиз. – Ты лжешь, презренная старуха. Вон отсюда!

– Кроме того, – спокойно продолжала нищенка, подчеркивая каждое слово, – я знаю некую семью Ле Куарек, она живет в Ренне.

Маркиз вдруг побледнел и попятился. Затем на его губах заиграла улыбка.

– Ну что же, говорите, посвятите меня в свои планы.

– Превосходно, вот вы и дрогнули, маркиз.

– Полно вам, – ответствовал Матален с видом человека, чувствующего себя во власти врага. – Что вы хотите мне предложить?

– Союз.

– Какой еще союз? Объяснитесь. Вы прекрасно видите, что я внимательно вас слушаю.

– Ну что же, я жажду мести, господин маркиз. И вы поможете мне ее осуществить.

– Каким образом?

– Когда кто-нибудь встанет на моем пути, вы убьете его на дуэли, в честном поединке, сразившись на равных…

И с дьявольской улыбкой добавила:

– Как этим утром.

– Прошу прощения….

– Подождите, я еще не закончила. Если же это будет женщина, чье присутствие в Бордо для меня будет нежелательным, вы обольстите ее и похитите!

– Вы предлагаете мне совершать подлости?!

– Ах, господин маркиз, это оскорбление в мой адрес в ваших устах производит весьма странное впечатление.

– Что вы хотите этим сказать?

– Неужели вы до сих пор не поняли, что давным-давно превзошли меня в гнусностях и подлостях? Чем вы, в сущности, каждый день занимаетесь? Постоянно ищете ссор с мирными согражданами, которые не сделали вам ничего плохого и, возможно, с удовольствием поддерживали бы с вами хорошие отношения. А затем убиваете их без причины, без всякой на то необходимости, просто ради удовольствия. Вы даже не можете сказать, что они вам чем-то помешали.

– Вы что, будете мне проповеди читать?

– Стало быть, – продолжала цыганка, не удостаивая маркиза ответом, – вы убиваете, чтобы убивать, любите проливать кровь, обладаете жестоким характером и злобной натурой, но при этом называете меня гнусной злодейкой?

– Мадам! – не сдержался маркиз, на мгновение подпав под влияние этих справедливых, но столь язвительных слов.

– Я, сударь, тоже хочу видеть, как на моих глазах будут хрипеть и умирать те, кого я ненавижу. Но это не противники, а враги, они заставили меня много страдать, растоптали и низвергли в то болото, в котором я сейчас прозябаю. Так что мною движет ненависть, а все мои поступки определяет месть, и когда я предлагаю вам служить мне, то руководствуюсь вполне человеческими чувствами. Если угодно, я фурия, но в то же время остаюсь женщиной. Вы же – всего лишь тигр, жестокий и кровожадный!

– Правда ваша, голубушка, вы буквально открыли мне глаза. С сегодняшнего дня я больше не дерусь на дуэли. Внешне может показаться, что мне действительно присущи тигриная кровожадность и жестокость, хотя на самом деле я не более чем безумец.

– Да нет, маркиз, вы будете драться, уж поверьте мне, ведь с того самого дня, когда вас перестанут бояться, ваши задушевные друзья прекратят оспаривать между собой почетное право вытащить вас из очередного финансового затруднения.

Матален в испуге посмотрел на нищенку. Эта старуха знала все и читала в душе молодого бретера, будто в открытой книге.

– Откуда вы это узнали? – прошептал он.

– Неважно. Послушайте, хотя ваши друзья с готовностью раскрывают перед вами свой кошелек, мне известно, что в настоящее время вы испытываете денежные трудности, остро нуждаясь в трех сотнях луидоров.

– Да вы – сущий дьявол!

– Возможно. Я могу дать вам эти триста луидоров, но для этого мы должны заключить соглашение.

Маркиз застыл в нерешительности.

– Для начала давайте оговорим условия, – произнес он.

– Я вам их уже сообщила. С этой минуты противников вам буду назначать я.

– Что еще?

– Вы не будете подвергать себя ненужному риску, бросая вызов кому-то другому.

– А если мне нанесут оскорбление?

– Хм… В этом случае вам придется советоваться со мной.

– Это все?

– Нет. Только что вам пришла в голову замечательная идея, которой вы не преминете воспользоваться. Пустите слух, что впредь вы отказываетесь с оружием в руках отстаивать свою честь и что две дуэли, имевшие место сегодня утром, были последними.

– Зачем?

– Сейчас я вам все объясню. Вы хорошо сложены и весьма неглупы, если, конечно, вам, как в данную минуту, не мешает шевелить мозгами потрясение. Поэтому вам ничего не стоит корчить из себя праведника и хорошего товарища. Перед вами откроются двери салонов Бордо. Один из них, салон мадам де Женуйяк, я рекомендую вам особо.

– Не имею чести быть вхожим в этот дом.

– Ничего, эту честь вам вскоре окажут. Там познакомитесь с их дочерью Филиппиной, наивной и чистой, как лилия. Вам придется вскружить ей голову.

– Если получится, – позволил себе заметить маркиз.

– Ей шестнадцать лет. Мужчина вашего возраста и вашей наружности может без труда добиться любви шестнадцатилетней девушки.

– А когда она меня полюбит?

– Когда она вас полюбит, сразу скажете мне, ведь мы с вами будем встречаться каждую неделю – по субботам.

– Все верно, – прошептал Матален, – день шабаша.

– Ну что, маркиз, договорились?

– Одну минуточку, – сказал бретер.

– Как скажете, время у меня есть, – ответила Меротт, откинувшись в кресле.

– С момента вашего прихода сюда вы только то и делали, что говорили, едва давая мне возможность вставить хоть слово. Теперь моя очередь, вам не кажется?

– Слушаю вас.

– Давайте определим ситуацию.

– Какую еще ситуацию? – удивилась цыганка.

– Ту, в которой мы оказались на данный момент. Итак, вы пришли ко мне и обвинили в том, что я совершил подлость.

– Подумаешь – одной больше, одной меньше.

– Но, говоря по справедливости, я не был осведомлен о вашем присутствии на поле боя, и если вы мне даже помогли одолеть двух противников, то сделали это помимо моей воли.

– Совершенно верно, – сказала старая мегера.

– Таким образом, вы определили мне роль не только инструмента, но и жертвы. Замыслили месть, поставили меня в безвыходное, на ваш взгляд, положение и сказали: все, маркиз, попался, либо будешь делать, что тебе велят, либо я тебя опозорю.

– Так оно и есть, как видите, любезный, я обладаю как минимум одним достоинством – честностью.

– Я бы скорее назвал это наглостью.

– Как вам угодно. Что же касается меня, то я не придираюсь к словам.

Уверенный тон старухи, ее поза и жесты, не лишенные некоторой элегантности, вызывали в душе маркиза изумление, готовое в любую минуту перерасти в рабскую покорность.

Но он сумел вернуть утраченное хладнокровие и спросил:

– А если я не соглашусь вступать с вами в сговор?

– Тогда я уйду и приведу в действие озвученные ранее угрозы.

– Прекрасно! Единственное, дорогуша, вам никто не поверит. Клевету принимают не так легко, как вам кажется, особенно если кто-то посчитает, что ее распространяют попрошайки из Двора Чудес.

– В историю с дуэлями может и не поверят. Но я уже говорила вам, что знаю некую семью Ле Куарек…

При этих словах молодого человека снова пробила нервная дрожь.

Он позвонил в колокольчик. На зов явился слуга.

– Каде, – обратился к нему маркиз, – окажите любезность, сходите к нашему соседу виконту и попросите у него пару бутылок старого доброго вина. Я буду ужинать не один.

– С кем это вы собрались ужинать? – спросила Меротт, когда слуга испарился, чтобы исполнить приказание хозяина.

– Как «с кем»? С вами, дорогуша, – быстро ответил Матален. – Если вы, разумеется, окажете мне подобную честь.

– Вы смеетесь надо мной…

Хлопнула закрывшаяся за слугой входная дверь. Маркиз вскочил на ноги.

– Мы остались одни, Меротт, – произнес он, направляясь к старухе.

– И что из этого? – спокойно спросила она.

– А что, если я решу избавиться от вас раз и навсегда?

– Хотите меня убить?

– Как бешеную собаку.

Услышав эти слова, Меротт откинулась в кресле и разразилась самым звонким хохотом, который когда-либо раздавался в доме Маталена. Веселье, к которому привели высказанные в адрес старухи угрозы, окончательно сбило маркиза с толку.

– Убить меня? – повторила Меротт, пытаясь справиться с этим приступом истерического смеха. – И как вам в голову, маркиз, могла прийти такая нелепая мысль?

– Почему это нелепая?

– Конечно, нелепая, ведь ей присущ некий недостаток.

– Что вы имеете в виду?

– Ее вполне можно было предвидеть.

– Предвидеть? – повторил Матален.

– Маркиз, неужели вы считаете меня полной дурой?

Молодой человек, не в силах оправиться от изумления, не ответил. Он пытался напугать цыганку, но успеха не добился и это привело его в отчаянье.

– Маркиз, – продолжала старуха, – уж поверьте мне, я поступила бы крайне опрометчиво, если бы пришла к вам, вызвала ваш гнев и желание всадить в меня кинжал, не позаботившись заранее о путях к отступлению.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что к вашей двери меня сопровождали два человека, на преданность которых я могу полагаться, и если ровно в восемь часов я отсюда не выйду…

– И что тогда будет?

– Один из них позовет полицию, другой проследит за тем, чтобы вы не вынесли труп.

– Ха! Полиция ни в жизнь не поверит этим бродягам.

– Кроме того, один из них прекрасно знает новейшую историю Ренна, в котором обитает семейство Ле Куарек.

– Вы повторяетесь, моя дорогая.

Старуха встала, ткнула пальцем в часы с маятником и сказала:

– Без пяти восемь, господин маркиз.

– Мне до этого нет никакого дела!

– Зато мне есть! Мне не хочется, чтобы мой личный страж проявил поспешность и донес на вас за преступление, которого вы не совершали. К тому же у меня такое ощущение, что мы с вами, в конечном счете, поладим.

Маркиз все никак не мог решиться. Несмотря на былые ошибки, совершенные, не исключено, по причине отсутствия зрелости, невзирая на всю жестокость своей натуры, отнюдь не склонной к угрызениям совести, он не хотел бросаться в водоворот преступлений, причем преступлений, спланированных заранее.

– Подумайте, маркиз, от чего вы отказываетесь. Я сделаю из вас короля салонов Бордо. Вас ждет брак с богатейшей невестой.

– Замолчите! Замолчите же!

– И поскольку вас нужно надлежащим образом ввести в свет, завтра я привезу шесть тысяч франков.

Маркиз посмотрел на цыганку и не произнес ни слова.

– Вижу, вы согласны, – утвердительным тоном заявила та.

Матален не ответил. Сделка была заключена.

– Ну что же, давайте не будем терять времени, – продолжала Меротт. – Выслушайте меня.

– Прошу прощения, но уже восемь часов, – перебил ее маркиз. – Вы забыли о вашей личной страже, которая шатается вокруг моего дома.

– Ничего я не забыла.

– Взгляните на часы.

– Маркиз, ваш слуга вернулся, теперь мы больше не одни, и никакая стража, которая бы меня охраняла, вокруг вашего дома не шатается.

– Вот как?

– Эту историю мне пришлось выдумать, чтобы продемонстрировать, что я вас сильнее, и пресечь ваши поползновения совершить убийство.

– Правда ваша, – прошептал Матален, – вы меня здорово разыграли.

– Не вы первый, не вы последний, – ухмыльнулась старая мегера.

– Продолжайте.

– Итак, соглашение мы с вами заключили, теперь вы принадлежите мне точно так же, как я – вам. Вы готовы мне слепо подчиняться?

– Постараюсь.

– Прекрасно. Теперь слушайте внимательно. Сегодня вечером отправитесь в Гран-Театр. Там вместе с семьей будет юный господин де Вертей. Вызовете его на дуэль.

– Как! Этим же вечером? То есть завтра утром мне предстоит…

– Я велела вызвать его на дуэль, но не говорила, что она должна состояться завтра утром.

– В самом деле, мадам! Что-то плохо я стал соображать.

– А вам и не надо… – промолвила Меротт.

– Но ведь…

– Тем не менее, – продолжала старуха, – я хочу расставить все точки над «i»; то, что я вам сейчас предлагаю, является отправной точкой плана, который позволит вам снискать дружбу всех бордосцев и откроет перед вами двери всех салонов города.

– В таком случае продолжайте.

– Вы вызовете молодого де Вертея на дуэль.

– А потом?

– Завтра, около четырех часов пополудни, примете его секундантов.

– Отлично. Дальше.

– Пока на этом все. Завтра в три часа я приду к вам с шестью тысячами франков и дам дальнейшие указания.

С этими словами старуха трагичным жестом закуталась в свою холщовую блузу и удалилась.

Когда она ушла, Маталену показалось, что он избавился от жуткого кошмара. В то же время именно он, а не кто другой сдался, дал втянуть себя в историю и связал обещаниями.

– О нет! Нет, я не буду ей подчиняться! Не буду! – то и дело восклицал он.

Затем принялся размашистым шагом мерить комнату, в которой произошли только что описанные нами события.

Выросший на пороге слуга сообщил, что маркиза давно ждет ужин.

Сев за стол, Матален едва прикоснулся к яствам, но прилично выпил, чтобы забыться. Однако все было напрасно – перед глазами по-прежнему стояло лицо ужасной старухи, подавляющей его и толкающей на преступление. Причем маркиз так и не знал, хватит ли у него смелости ее ослушаться.

В конце концов он вскочил на ноги, бросил салфетку на стол, выпил последний бокал вина, схватил шляпу с тростью и ушел.

На улице свежий воздух сентябрьского вечера немного успокоил бретера. Пройдясь под сенью высоких деревьев на аллеях Любви, он решил не исполнять ни единого пункта соглашения, которое ему навязала цыганка.

Придя к такому выводу, маркиз направился на плас де ла Комеди, встретил на бульваре Энтанданс пару товарищей и завел с ними беседу.

Они поздравили его с успешным исходом двойной дуэли. Ощутив от этих комплиментов в душе неловкость, маркиз сменил тему разговора.

Когда они уже подходили к площади, один из приятелей спросил:

– А ты идешь в Гран-Театр, Матален?

– Нет, – сухо ответил дуэлянт.

– Это еще почему?

– Мне не нравится спектакль.

– Но вечером дают «Фернана Кортеса», раньше ты об этой пьесе соловьем заливался.

– А сегодня она меня раздражает, – в нетерпении ответил Матален.

– Как тебе будет угодно.

– Да и потом, – продолжал бретер, полагая, что нашел удобный предлог, – после утренней дуэли мне омерзительно появляться на публике.

– О-хо-хо! – усмехнулся другой товарищ заядлого дуэлянта. – Наш маркиз становится большим скромником.

– Так вот почему ты не хочешь смотреть спектакль, – стал настаивать тот, что заговорил первым. – В таком случае можешь пойти со мной, у меня отдельная ложа.

Матален застыл в нерешительности.

– Ну же, не заставляй тебя упрашивать.

Ничего не ответив, маркиз вместе с друзьями направился к театру. Шагая по вестибюлю, он подумал: «забьюсь в угол отдельной ложи Андре и буду сидеть как мышь».

Приятели вошли в ложу в тот самый момент, когда дуэт начал знаменитую арию из четвертого акта: «У меня осталось лишь одно желание – понравиться тебе».

Занимая места, пятеро молодых людей стали двигать стулья и наделали столько шума, что половина зала повернулась в их сторону и закричала: – Тихо! Замолчите!

Но для приятелей дуэлянта это, по-видимому, стало лишь дополнительным поводом загрохотать еще громче.

– Друзья мои, прошу вас, не привлекайте к нам внимания.

– Почему это?

– Я поклялся, что этим вечером не буду искать ни с кем ссор, а все провокации оставлять без ответа.

 

IV

Тем временем об исходе утренней дуэли знал уже весь Бордо.

Причина ее тоже была известна, поэтому со всех сторон раздавались неистовые крики возмущения и гнева.

В те времена почти повсюду были люди, выдававшие себя за профессиональных бретеров. Но Бордо в этом отношении был городом особенным: здесь мания дуэлей достигла пределов, которые в наши дни даже представить невозможно.

Чтобы один из таких заядлых драчунов, для которых площадка для поединка стала родным домом, перерезал вам горло, было вполне достаточно иметь несчастье не угодить ему формой вашего носа, цветом галстука или складками жабо. Задира наносил вам оскорбление и вызывал на дуэль, пребывая в полной уверенности, что в обращении с оружием вы, по сравнению с ним, окажетесь менее ловки.

В древней столице Гиени подобные любители ссор были представлены в избытке. В скобках заметим, что закончили все они плохо. Их признанным предводителем, самым опасным и наглым, был маркиз де Матален.

Никто не станет оспаривать, что положение вещей, только что нами описанное, было нетерпимым.

В тот день по всему городу только и говорили, что о дуэли, во время которой полковник де Сезак и майор Монсегюр были настолько серьезно ранены, что никто не взял бы на себя смелость поручиться за их жизнь.

Матери семейств трепетали, молодые женщины и невесты в страхе дрожали за своих возлюбленных.

В салоне на улице Миним, где каждую неделю собирался высший свет Бордо, об этом говорилось вслух перед аудиторией, которая была раздосадована не на шутку.

– Это невыносимо, дальше так продолжаться не может, – сказал один из приглашенных молодых людей.

– Что же делать?

– Надо избавиться от этих бретеров, в конце концов, отомстить им.

– Но как?

Услышав этот вопрос, вперед вышел очаровательный юноша.

– Вот что я хочу вам предложить, – сказал он. – Чтобы одолеть этих негодяев, сеющих ужас в наших семьях, все средства хороши.

– Совершенно верно.

– Давайте тогда объединимся и образуем Общество защиты. Будем усиленно овладевать искусством фехтования, а в тот день, когда сможем превзойти Маталена и ему подобных или хотя бы сразиться с ними на равных, примем бой. Если двое или трое в этом бою падут, маркиза прикончат четвертый или пятый.

– Ваше предложение вполне заслуживает рассмотрения, – сказал высокий, сухопарый, еще бодрый старик, славившийся своей храбростью. – Если подобное общество будет создано, я попрошу, чтобы меня в него тоже включили.

– Вы, господин дез Арно?

– Да, я, почему бы и нет?

– Но ведь вы уже человек в возрасте.

– Увы, мой юный друг, вы совершенно правы. Но по сравнению с вами всеми я обладаю одним преимуществом, которого никто не принимает во внимание. У меня нет родственников, меня в этой жизни ничего не держит, благодаря чему мои рука и дух на поле брани чувствуют себя более свободно.

– Правда ваша.

– Сегодня на свет родилась замечательная идея, – продолжал господин дез Арно, – которой мы обязательно должны воспользоваться.

– Разумеется.

– Только здесь, в нашем салоне ныне собралось двенадцать, а то и четырнадцать неженатых молодых людей, которые вполне могли бы сформировать собой костяк искомого общества.

– Мы все вступим в его ряды, – ответили молодые люди.

К великому счастью, матери семейств беседовали в противоположном углу салона и даже не подозревали о том, что замышляли мужчины.

– Отлично, господа, – продолжал господин дез Арно, – но давайте обо всем договоримся и подведем под наше предприятие прочную, надежную основу.

– Мы вас слушаем.

– Во-первых, женатые мужчины в Общество приниматься не будут – когда на тебе лежит груз ответственности, ты не можешь подвергать опасности свою жизнь, а вместе с ней и будущее своих близких.

– Принято.

– Позвольте задать вам один вопрос, господин дез Арно, – произнес двадцатилетний юноша.

– Слушаю вас, мой юный друг.

– Как мы будем поступать, если Матален или какой другой заядлый драчун вызовет кого-то из нас на дуэль?

– Мой ответ весьма категоричен: не отвечать ни на какие провокации до тех пор, пока Общество не будет в состоянии расправиться с этими молодчиками.

– Но ведь это будет нелегко.

– Мне это хорошо известно, – ответил дез Арно. – И именно поэтому я хочу, чтобы каждый наш член первым делом поклялся – кто бы ни вызвал его на дуэль и какое бы страшное оскорбление ни нанес, не принимать боя до тех пор, пока не будет отдан приказ «Вперед!».

– К тому же, – добавил рослый малый по имени Сен-Мартен, до этого не произнесший ни слова, – в нашем распоряжении есть одно средство, благодаря которому в ожидании дня решающей дуэли оскорбления можно свести к минимуму.

– Что же это за средство?

– Оно заключается в том, чтобы с помощью кулаков дать противнику хорошую взбучку.

– Тоже неплохая идея, – промолвил дез Арно.

Предложение Сен-Мартена получило всеобщее одобрение.

– Ну что же, господа, – подвел итог дез Арно, – предлагаю вернуться к этому разговору завтра у меня дома, в два часа пополудни.

– Договорились.

– А теперь давайте больше не будем вести себя так, словно мы замыслили какой-то заговор. Мамаши от этого могут прийти в волнение.

После этих слов молодые люди разбрелись по всему салону – Общество защиты было создано.

В это же время в том же самом салоне формировалась еще одна лига.

Матери семейств и юные девушки решили, что отныне двери уважаемых домов города будут закрыты для каждого молодого человека, принимающего вызов на дуэль, независимо от того, бордосец он или нет.

– Но подобный запрет не может длиться вечно, – заметила пожилая дама с убеленными сединой волосами. – Мы не должны навсегда исключать такого господина из общества.

– Справедливо.

– Давайте назначим длительность этого наказания.

– Пусть это будет год.

– А этого достаточно?

– Два года, – предложила мать семейства, у которой был чересчур пылкий сын.

– Слишком много, года вполне достаточно, – вновь отозвалась пожилая дама. – Таким образом, мы пришли к соглашению, что для каждого, кто будет драться на дуэли, в течение целого года, начиная с дня проведения дуэли, двери членов нашей лиги будут закрыты.

– Решено.

– А теперь, дорогие мадам и мадемуазель, вы должны привлечь в нашу лигу всех, с кем поддерживаете отношения как близкие, так и не очень.

– Мы не преминем это сделать.

– Есть все основания полагать, что в самое ближайшее время большинство бордоских семейств объединятся и воздадут должное этим негодяям.

Как видим, пока в одном конце салона господа вынашивали планы мести бретерам, в противоположном углу матери семейств предпринимали меры для того, чтобы воспрепятствовать любым попыткам свести с ними счеты.

Как бы там ни было, остановившись на этом, разговоры на данную тему уже стали было стихать, но тут в салон вошел юноша с взволнованным лицом, поклонился хозяйке дома, подошел к группке мужчин, окруживших господина дез Арно, и сказал: – Матален вновь взялся за свое.

– Как! Опять? – воскликнул дез Арно.

Хотя юноша говорил вполголоса, его слова, самым странным образом, услышали почти все.

Имя Маталена, сорвавшееся с его уст, прокатилось по салону похоронным звоном.

В мгновение ока все мужчины и женщины окружили молодого человека и засыпали его таким количеством вопросов, что ответить на них не было никакой возможности.

– Спокойно, мадам, спокойно! – промолвил господин дез Арно. – Давайте по порядку, пусть месье Гольтье поведает нам о том, что произошло нынешним вечером, в том, разумеется, случае, если об этом можно рассказывать при дамах.

– Ах! – ответил тот, кого только что назвали Гольтье. – Этот раз ничем не отличался от предыдущих, всё было как обычно.

– Что «всё»?

– Вызов на дуэль.

– А кто стал его жертвой? – поинтересовалась какая-то дама.

– Как это произошло? – спросил господин дез Арно.

– После четвертого акта некий молодой человек, до этого сидевший в первом ряду галерки, спустился вниз и толкнул дверь – чуть сильнее обычного. В этот момент за ней находился де Матален.

– И что же, его ударило створкой?

– Нет, лишь задело самую малость.

– И этого ему хватило, чтобы вызвать противника на дуэль?

– Погодите. Сей молодой человек с галерки, по всей видимости, не обратив никакого внимания на эту невольную неловкость, спокойно пошел дальше.

– Прошу прощения, сударь! – крикнул ему в этот момент Матален.

– Мне не за что вас прощать, – вежливо ответил юноша, не подозревая о злом умысле.

– Негодяй! – завопил в ответ Матален.

– Заслышав эти слова, юноша с галерки вернулся и презрительно бросил к ногам Маталена свои перчатку и адрес.

– Мы знаем этого юношу?

– Да.

– Он из Бордо?

– Да.

– Как его зовут?

Гольтье посмотрел по сторонам, будто желая удостовериться, что рядом нет ни матери, ни сестры человека, которого маркиз вызвал на дуэль, и ответил: – Гектор де Вертей.

По рядам собравшихся пополз шепот отчаянного, горького изумления.

Затем, почти лишившись чувств, в изнеможении упала в кресло женщина. Бледная, как смерть, она поднесла к губам платок, пытаясь заглушить крик боли, и стала прилагать отчаянные усилия, чтобы справиться с мучительной тревогой.

К счастью для нее, внимание собравшихся было приковано к юному Гольтье, приводившему новые подробности ссоры.

Женщины, по привычке, задавали самые нелепые вопросы.

– Что же теперь будет? – спросила одна из них.

– Черт побери, мадам, – ответил господин дез Арно, – теперь де Вертей в течение ближайших сорока восьми часов будет драться на дуэли.

– Неужели этот Матален его убьет? – простодушно спросила юная белокурая девушка.

Ее вопрос остался без ответа.

Но каждый, кто в этот момент обратил бы внимание на женщину, над страданиями которой мы только что приоткрыли завесу, заметил бы, что она вздрогнула.

Мгновение спустя сия дама, собрав все силы, придала лицу надлежащее выражение и обратилась к хозяйке дома: – Прошу прощения, моя дорогая мадам, но я должна идти.

– Как? Так рано?

– Скоро полночь и несчастные дамы, наслушавшись этих ужасных историй о бретерах и убийцах, будут бояться возвращаться домой.

При этих словах она мужественно улыбнулась.

Даже злейший враг этой дамы не догадался бы, какая страшная мука изводит ее душу.

Она грациозно поклонилась собравшимся, велела подавать экипаж и через несколько минут покинула салон.

Когда она ушла, один из молодых людей обратился к соседу и сказал: – Мадам Лонгваль могла бы найти и более подходящий момент для шуток.

– Вы уверены, что у нее есть желание шутить? – спросил сосед, будто зная, что кроется за притворной веселостью прекрасной, очаровательной беглянки.

 

V

Вернувшись домой, мадам Лонгваль первым делом спросила: – Мой супруг дома?

– Нет, мадам, – ответила горничная.

– Скажете ему, что у меня мигрень, что я легла спать и чтобы он меня не будил.

– Если мадам желает, я могу послать за доктором.

– Не нужно, у меня просто расшалились нервы, – ответила дама и направилась в свои апартаменты.

Служанка хотела было пойти за ней, но мадам Лонгваль ее остановила: – Ступайте, Жанна, я не нуждаюсь в ваших услугах.

Оставшись наедине с собой, дама воскликнула:

– Наконец-то я могу дать волю слезам!

Она упала на колени в изножье кровати, уткнулась лицом в полог и зарыдала, время от времени тоном невыразимого отчаяния взывая к тому, кого, вероятно, любила, и кто завтра, скорее всего, превратится лишь в хладный труп.

– Гектор! Гектор! – только и повторяла женщина.

Вволю наплакавшись, она встала. Даже представить невозможно, сколь жестокие, безжалостные следы оставили на ее восхитительном лице мучительные волнения последнего часа. Ведь мадам Лонгваль была изумительно красива.

Она взглянула в зеркало и ничуть этому не удивилась.

– Ох! Этот человек! – прошептала дама с непередаваемым оттенком ненависти в голосе. – Этот маркиз – чудовище! Неужели у меня нет права пойти к нему и вонзить в сердце кинжал?

В голове женщины промелькнула какая-то жуткая мысль, она вздрогнула и вновь тихо заплакала.

Какая ночь! Мадам Лонгваль даже не подумала лечь в постель, и рассвет застал ее сидящей в кресле. Глаза дамы на этот раз были сухи.

– Неужели у меня нет права вонзить ему в сердце кинжал? – вновь повторила она.

Дом стал наполняться утренними голосами. Мадам Лонгваль по-прежнему была в вечернем платье. Ее могла застать врасплох горничная. Дама быстро разделась, распустила волосы, бросив на них презрительный взгляд, и закуталась в пеньюар.

Несколько минут спустя вошла горничная.

– Как спалось, мадам? – спросила она.

– Лучше, чем можно было предположить, дитя мое, – ответила мадам Лонгваль.

– Ах! Вот и хорошо.

– Который час?

– Скоро девять.

– Вот как! Неужели?

– Да, мадам, и… к вам посетитель, он ждет с восьми утра. Может, вы его примете?

– Кто он?

– Старуха с очень злыми глазами.

– Что ей от меня надо?

– Мне она этого не сообщила, сказав, что откроется только вам, мадам.

В своем нынешнем состоянии мадам Лонгваль могла думать только об одном – о дуэли, Гекторе и себе самой. Кроме ее боли и смертельной тревоги, в целом мире больше ничего не существовало.

Дама на мгновение задумалась и в ее сердце вновь вспыхнула надежда.

– Пусть войдет, – сказала она.

Служанка выполнила приказание, ввела старуху и удалилась.

– Что вам угодно? – спросила мадам Лонгваль.

– Мы одни, не так ли? – ответила Меротт (как мы уже догадались, с визитом к даме явилась именно она).

– Да, мы одни, но почему вы меня об этом спрашиваете?

– Сейчас я вам все объясню, – ответила Меротт.

– Слушаю вас.

– Вчера маркиз де Матален вызвал на дуэль господина де Вертея, – выпалила старуха.

Мадам Лонгваль, ничем не выказав своих чувств, ответила: – Мне это известно, мадам, но я не понимаю…

– Не торопитесь. Итак, завтра утром де Вертей будет мертв.

– Замолчите, несчастная!

– Ах! – нагло продолжала Меротт. – Кому, как не вам, знать, что господин де Вертей является вашим любовником!

На этот раз цыганка повела себя слишком грубо и поставленной цели не добилась. Мадам де Лонгваль встала и с выражением высшего презрения на лице воскликнула: – Я не желаю выслушивать в собственном доме подобные оскорбления! Потрудитесь уйти, если не хотите, чтобы я приказала выставить вас за дверь.

Меротт, в свою очередь, тоже встала. Считая, что разговор еще не окончен, она сказала: – Прошу прощения, мадам, но уделите мне буквально еще минуту – чтобы потом не обижаться.

– Убирайтесь, я ничего не желаю слышать.

– А если я предложу вам спасти господину де Вертею жизнь?

– Я была бы очень рада, если бы за это взялся порядочный, благовоспитанный мужчина, – ответила мадам Лонгваль, чувствуя, как в душе возрождается надежда. – Но, насколько мне известно, в Бордо нет женщины, способной оградить этого молодого человека от гнева гнусного, взбесившегося бретера.

– Ну что же, мадам, станьте сами этой женщиной! – промолвила Меротт.

– В каком качестве? Объяснитесь, наконец! – воскликнула мадам Лонгваль.

– Послушайте, мадам, давайте откроем все наши карты. Я принадлежу к низшему сословию, к той черни, которую никто и никогда на дуэль не вызывает. Я уверена, что вы любите господина де Вертея, и убеждена, что он платит вам взаимностью.

Мадам Лонгваль хранила гробовое молчание.

– Я не могу вам всего рассказать, но в моей власти уладить конфликт и отменить неизбежную дуэль между де Маталеном и де Вертеем.

– И что я для этого должна буду сделать?

– Боже мой, да самую малость! И господину де Вертею больше не придется опасаться маркиза де Маталена.

– Прошу прощения, но Гектор де Вертей храбр, кроме того, ему нанесено оскорбление. И дуэли можно будет избежать только в том случае, если де Матален перед ним извинится.

– Маркиз не преминет принести свои извинения!

– Исчерпывающие и по всей форме?

– Исчерпывающие и по всей форме, – подтвердила старуха.

– Продолжайте, я вас слушаю.

– Ну так вот, для этого, мадам, достаточно…

Перед тем как высказать свою просьбу, мегера застыла в нерешительности. Ее предложение, надо полагать, выглядело как минимум странным.

Тем не менее она собралась с мыслями и продолжила:

– Господин де Матален тоже влюблен. Влюблен в женщину, которая полностью подчинила его своей власти. Я с ней знакома, хорошо знаю, как привлечь ее на нашу сторону, и тоже заинтересована в том, чтобы сохранить Гектору де Вертею жизнь.

– Что же для этого нужно сделать?

Меротт снова запнулась. Она только что уже солгала, но на этот раз ей было жизненно необходимо сформулировать свое предложение во всей его жестокой неприглядности.

– Ее нужно мотивировать, чтобы она проявила интерес к вашему делу… точнее, к делу господина де Вертея… она несчастна… а господин де Матален отнюдь не богат.

– Ах! Я все поняла! – промолвила мадам Лонгваль, чувствуя закипающее в душе отвращение. – Вам нужны деньги.

Физиономия Меротт приняла лицемерное выражение.

– Ну же, давайте побыстрее с этим закончим. Сколько?

– Десять тысяч франков, – без колебаний ответила старуха.

– Хорошо. Деньги немалые, но найти их можно. Единственное, если мы заключаем сделку, я хотела бы принять меры предосторожности.

– Какие?

– Я отсчитаю вам десять тысяч франков только после того, как маркиз де Матален публично принесет извинения.

– Он сделает это сегодня, в половине пятого.

– В вашем тоне я чувствую убежденность.

– Потому что совершенно в этом убеждена.

– Значит, в пять я отдам вам деньги.

– Где?

– Здесь же.

– Тогда до вечера!

– Да, и передайте господину де Маталену, что эти десять тысяч франков, не исключено, заодно спасут ему жизнь.

– Но мадам, маркиз не будет знать, что эти деньги вы дали его любовнице.

– В таком случае мне его жаль, – сухо ответила мадам де Лонгваль.

Меротт, понимая, что ей больше нечего делать в доме женщины, которая не стала торговаться по поводу выкупа за своего возлюбленного, встала и ушла.

Час спустя она уже была в небольшой гостиной де Маталена, где мы ее уже однажды встречали.

– Вы в точности выполнили все мои приказания, – сказала она маркизу. – Это радует.

– Меня к тому вынудили обстоятельства, иначе я никогда не вызвал бы Вертея на дуэль.

– Что вы имеете в виду?

– Да-да, – продолжал Матален, – я решил не совершать тех безумных поступков, которых вы от меня требуете…

– Вы меня удивляете!

– Но этому юному глупцу обязательно нужно было оказаться у меня на пути.

– Хм! – ответила Меротт. – Что-то у меня нет особого желания вам верить.

– Почему?

– Не хочешь никого вызывать на дуэль – не вызывай, это же проще простого.

– Вы думаете?

– Кроме того, – продолжала мегера, – речь не о том, чтобы понять, какими намерениями вы руководствовались, отправляясь в театр, здесь важно лишь то, чего вы хотели и что делали.

– Как бы там ни было, этого человека, к сожалению, ждет смерть.

– Нет! Он не умрет.

– Вы считаете, что он убьет меня? – спросил Матален.

Лицо Меротт расплылось в злобной ухмылке.

– Ах! Было бы весьма забавно. При подобном исходе, признаю, вы бы самым замечательным образом поспособствовали бы моим планам мести.

– Что вы имеете в виду? Объяснитесь.

– Я хочу сказать, что если бы в мои планы входило убить вас с помощью более сильного и ловкого противника, вы не преминули бы попасть в эту ловушку.

– Демон!

– Успокойтесь, – продолжала старая змея, которой очень понравилось играть со своей жертвой в подобные игры, – господин де Вертей вас тоже убивать не станет.

– В таком случае, раз уж вы ведьма – чтобы убедиться в этом, достаточно одного взгляда, – окажите любезность, скажите, чем закончится завтрашняя дуэль?

– Никакой дуэли не будет.

– Значит, де Вертей отказывается драться?

– Нет, не он, отказываетесь вы.

– Я? – изумленно воскликнул Матален.

– Да, вы!

– Я откажусь дать удовлетворение де Вертею?

– Совершенно верно, вы, маркиз де Матален.

– Помилуйте! Вы с ума сошли!

– О нет, вы прекрасно знаете, что я не сумасшедшая, и если из нас двоих кто-то вот-вот потеряет голову, то уж явно не я.

– У меня такое ощущение, что это сон, – произнес Матален.

– Маркиз, когда сегодня, в четыре часа пополудни, к вам явятся секунданты де Вертея, вы, не откладывая в долгий ящик, принесете им свои извинения.

Маталена одолел безудержный приступ хохота.

– Кроме того, вы пообещаете повторить их публично в том случае, если на том будет настаивать ваш противник.

Бретер все так же покатывался со смеху.

– Великолепно! – сказал он. – Продолжайте.

– И добавите, что отныне приняли непоколебимое решение больше никогда не драться на дуэли.

– Что же потом?

– Потом, в пять часов, я отсчитаю вам обещанные шесть тысяч франков.

– Это все?

– Наконец, благодаря мне, перед вами откроются двери лучших домов Бордо. Я сама подберу вам женщину – молодую, красивую и сказочно богатую.

– И какое за ней дадут приданое?

– Миллион.

– Полагаю, вы закончили перечислять свои благодеяния? Или вам хочется сделать из меня наследного принца?

– Нет, закончила.

– Ну что же, мадам Меротт, вы совершили ошибку. Я отклоняю все ваши предложения.

– Вот как?

– Завтра утром я буду драться с де Вертеем на дуэли. Для маркиза де Маталена неслыханно просить прощения у какого-то вертопраха.

– Но вы забываете, что…

– Ничего я не забываю, дуэль завтра состоится. Не трудитесь, я знаю, вы вновь будете грозить предать огласке ту старую историю, которая произошла в Ренне. Ну что же, пусть де Вертей меня убьет. По крайней мере, мне не придется перед ним извиняться.

– Это ваше последнее слово? – спросила Меротт.

– Да.

– Вы напрасно проявляете норов, маркиз.

– Вы находите?

– И даже могу вам это доказать.

– Попробуйте, окажите любезность.

– Стоит лишь дунуть на возведенную вами конструкцию, – продолжала Меротт, – и от нее даже камня на камне не останется.

– Чего же вы ждете, моя дорогая? Валяйте! Посмотрим, насколько сильно вы можете дунуть.

– Тогда слушайте. Сегодня же вечером весь город узнает, что на вас висит обвинение в подлоге.

– Мерзавка! – закричал Матален.

– Да угомонитесь вы.

– Правда ваша. Ну что же, пусть все знают, что в возрасте шестнадцати лет я совершил ужасную ошибку юности.

– Но когда об этом станет известно, ни один порядочный человек не пожелает драться с вами на дуэли. А де Вертей – человек порядочный.

– Тогда я просто покончу с собой – в этом случае, даже если вы трусливо на меня донесете, это не принесет вам никакой пользы, потому как во всем Бордо больше не найдется человека, которому захочется взять на себя роль исполнителя ваших коварных планов.

Когда Матален произносил эти слова, взгляд его был твердый и уверенный, а голос – чистый и звонкий. В позе этого человека не было ни бахвальства, ни чрезмерного усердия. Чувствовалось, что он говорит правду.

Меротт это поняла и тут же сменила тактику.

– Как вам будет угодно, – сказала она. – Если вы себя убьете, мне не придется рассказывать о том, что вы называете ошибками юности.

– Гдядите-ка! Вы уже отказываетесь.

– Да, в таком случае я этого не сделаю, но расскажу кое-что другое.

– Что же?

– Что маркиз де Матален испугался.

– Эта ваша новая выдумка будет еще смешнее предыдущих.

– Не беспокойтесь, маркиз, мне поверят.

– Нет, не поверят.

– Маркиз, узнать, что бретер – на самом деле трус, – огромный соблазн, слух об этом в мгновение ока облетит весь город.

– Таким образом, вы попытаетесь заставить всех поверить в то, что я убил себя из страха перед смертью?

– Не только перед смертью, но и перед поражением, да-да, не смейтесь, подобное случается гораздо чаще, чем вы думаете. В каждом полку вам расскажут не одну историю о том, как солдаты кончают жизнь самоубийством, не в силах достойно встретиться лицом к лицу с врагом.

В самый разгар этой любопытной беседы к Маталену заехал один из его друзей.

Чтобы принять его, маркиз на некоторое время оставил Меротт одну.

– Ты в курсе? – спросил его товарищ.

– Вместо того чтобы задавать праздные вопросы, лучше сразу переходи к делу, – ответил Матален.

– В Бордо образована лига.

– Что ты хочешь этим сказать?

– В Бордо образована лига, цель которой – борьба с нами.

– Что ты говоришь!

– Да, во-первых, борьба с тобой, во-вторых – с остальными дуэлянтами.

– Что же входит в планы этой лиги?

– Только одно – уничтожить тебя.

– Прекрасно! Но откуда тебе это известно?

– От Пуатевена, ему предложили вступить в нее, а он обо всем рассказал мне.

– Он согласился?

– Нет.

– Вот идиот!

– Почему это?

– Откуда мы узнаем, что над нами нависла опасность, если в стане врага у нас не будет лазутчика?

– И то правда?

– Ах! – воскликнул Матален, приходя в волнение. – Мне объявили войну! Подобные осложнения стали для меня неожиданностью. Против меня, против меня одного ополчился весь город! Но знаешь, это большая честь, я в восторге.

– Не обольщайся, их будет много, они закалятся и приобретут опыт сражений.

– Если успеют. По правде говоря, твоя новость привела меня в восхищение, это меняет всю диспозицию.

– Возвращайся в город и постарайся проникнуть в тайны заговорщиков, сейчас это важнее всего.

– Бегу! Где увидимся?

– Здесь же, я целый день буду дома, ко мне должны явиться секунданты де Вертея.

Друг маркиза ушел.

Матален вернулся в комнату, где его ждала старуха, и сказал: – Меротт, только что мне сообщили одну вещь, которая принесла мне неподдельную радость.

– Могу я узнать, о чем идет речь?

– В этом нет необходимости. Вам следует знать лишь одно – я ни за какие деньги не соглашусь сделать то, чего вы от меня требуете. Завтра утром господин де Вертей будет мертв.

– Это ваше последнее слово?

– Да, последнее. Решение принято – окончательное и бесповоротное.

– Берегитесь, господин маркиз, вы совершаете глупость.

– Это, голубушка, вас не касается. Но я никогда не позволю создать ассоциацию, единственная цель которой будет заключаться в том, чтобы меня убить.

– В таком случае я могу действовать по своему усмотрению? – спросила Меротт.

– Это угроза?

– Может быть.

– Ну что же, действуйте. Но, может, вы, мадам, хотите узнать и мое мнение?

– Говорите, сударь.

– Вы слишком во мне нуждаетесь, чтобы компрометировать просто так, шутки ради. Уверен, что вы вновь придете ко мне в тот самый день, когда я избавлюсь от этой своры, которая взялась на меня лаять.

В течение некоторого времени Меротт хранила молчание. Она смотрела на Маталена и будто пыталась предугадать, что ему уготовано в будущем.

– Может случиться так, что вы окажетесь правы, – наконец произнесла она, – и эти слова вас спасут.

– От чего же?

– От галер, полагаю.

– Если до этого дойдет, живым я не дамся.

– Неважно, – ответила Меротт. – Мое предложение остается в силе. Кроме того, теперь я знаю вас достаточно, чтобы понимать – вы ко мне еще прибежите.

– Когда же?

– Когда свора, о которой вы только что говорили, станет рвать вас на куски.

Это сравнение из области охоты не слишком пришлось Маталену по душе. Немного помолчав, старуха властным тоном продолжила: – Я наберусь терпения и подожду. Мы еще увидимся, в этом у меня нет никаких сомнений. Вы либо придете ко мне, либо позовете, и тогда я откликнусь на ваш зов.

– Смотрите не ошибитесь.

– Вскоре сами во всем убедитесь. Именно поэтому я оставляю вам свой адрес.

– Нет-нет, не трудитесь, прошу вас, – ответил Матален, насмешливо ухмыляясь.

– Дорога на Тондю, угол улицы Повешенного, за торговками рисом.

– Ваше жилище прекрасно вписывается в местный колорит, – ответил бретер. – Тондю должно напоминать о юности, ведь вы своими руками остригли не одного барана. А насчет Повешенного… Как знать!

Старуха улыбнулась, продемонстрировав зубы плотоядного хищника.

– Здесь мне больше делать нечего, – промолвила она. – До свидания, маркиз.

Матален не ответил. Уже переступая порог, старуха добавила: – Все же пощадите Вертея – это мой вам дружеский совет.

И ушла.

Затем, не теряя ни минуты, мегера поспешно направилась в дом мадам Лонгваль. Та уже ждала ее добрых полчаса – в состоянии тревоги и непередаваемого нервного напряжения.

Как только Меротт назвала имя мадам де Лонгваль, ее тут же провели в покои.

Очаровательная молодая женщина сидела в заранее обдуманной позе. Под рукой у нее были бумажник и кошелек. Как только ведьма закрыла за собой дверь, хозяйка дома сказала: – Здесь требуемая вами сумма, полагаю, вы принесли мне изложенные в письменном виде извинения господина де Маталена?

Несмотря на всю свою уверенность, старуха смутилась и ответила: – Мадам, вчера я осмелилась слишком много на себя взять.

– Как! Маркиз отказался?

– Увы, мадам! От этого я опечалена даже больше, чем вы.

– Отказался! – повторила мадам Лонгваль, уже привыкшая к мысли о том, что ее Гектор спасен.

Меротт хранила молчание.

– Тогда зачем вы сюда пришли, мадам?

– Предупредить вас, черт побери! – воскликнула ужасная старуха, вновь обретая весь свой апломб.

Мадам де Лонгваль вскочила, выпрямилась и задрожала; глаза ее полыхнули ненавистью и отвращением. Она повелительным жестом указала Меротт на дверь и закричала: – Убирайтесь! Убирайтесь, немедленно!

– Ваш гнев мне понятен, – нагло возразила старуха, – но тем не менее вам не стоит вести себя со мной так бесцеремонно.

– Почему? Сделайте одолжение, объяснитесь.

– Потому что вы поведали мне свой секрет и одно-единственное мое слово может вас погубить.

– И кто же меня погубит? – закричала мадам Лонгваль, больше не в силах сдерживаться. – Вы?

Она подошла к камину и с силой дернула за веревку колокольчика. Через минуту на пороге встала горничная.

– Передайте моему мужу, брату и другим домочадцами незамедлительно прийти сюда, я их жду.

– Что вы задумали? – спросила Меротт, удивляясь той решительности, с которой действовала мадам Лонгваль.

– Что я задумала? – ответила та. – Сейчас увидите.

– Но, мадам… в конце концов… – начала Меротт, чувствуя себя явно не в своей тарелке.

– Замолчите! Вы хотите меня напугать, нагнать страху, воспользоваться ситуацией, для вас, якобы, ясной и понятной, и тем самым заставить меня выполнить ваши грязные, мерзкие требования.

В этот момент в гостиную, где разворачивалась эта сцена, вошел господин де Лонгваль. Его сопровождали еще трое мужчин – ближайших родственников хозяйки дома.

– Господа, – начала госпожа Лонгваль, – эта женщина под пустячным предлогом пришла ко мне, понавыдумывала бог знает каких историй и теперь требует подчинения, грозя какими-то непонятными разоблачениями и откровениями.

Меротт, решившая идти напролом, уже открыла было рот, чтобы выдвинуть против мадам Лонгваль обвинение, но тут господин Лонгваль обратился к ней с неожиданным вопросом: – Кто вы?

– Женщина, которая…

– Это не ответ. Как вас зовут?

– Меротт.

– Таких имен не бывает. Этот господин – заместитель королевского прокурора, он сумеет выудить из вас правду.

Эта фраза произвела на мегеру самое сильное впечатление. Она слегка побледнела, сбавила тон и сказала: – По-видимому, сегодня у мадам расшалились нервы, ведь я неизменно проявляла по отношению к ней всяческое уважение. По поводу того, что мне хотелось ей продать, я, возможно, слегка погорячилась, но это еще не повод для того, чтобы вести себя со мной как с человеком, совершившим страшное злодеяние. Я готова откланяться.

Эти речи Меротт оказали на господина Лонгваля и других домочадцев весьма благоприятный эффект.

Мадам Лонгваль, со своей стороны, почувствовала, что воинственная старуха отказалась выдавать ее тайну, по крайней мере на данный момент, и настаивать не стала.

– Это правда, Гортензия? – спросил ее муж.

– Почти. Я допускаю, что поддалась чувствам, по ошибке подумав, что слова этой дамы таят в себе угрозу.

– И что нам теперь делать?

– Прогнать ее, и дело с концом.

При этом слове, «прогнать», Меротт почувствовала себя так, будто ее хлестнули по лицу. Она выпрямилась, но мадам Лонгваль окинула ее столь свирепым взглядом, а заместитель королевского прокурора так внимательно присмотрелся, что старуха вновь проявила смирение и сказала: – Не трудитесь меня прогонять, я же сказала, что ухожу.

И Меротт медленно, не без театральной, тщательно рассчитанной величественности, покинула салон, не удостоив присутствующих даже взглядом.

Когда она ушла, господин Лонгваль не удержался и сказал: – Какая странная старуха!

– Эта женщина, должно быть, жутко опасна, не исключено, что в прошлом она пережила какую-то страшную драму, – заметил заместитель королевского прокурора. – Надо будет присмотреться к ней повнимательнее.

После этого все бросились успокаивать мадам Лонгваль, полагая, что ее охватил необъяснимый ужас.

 

VI

На следующий день, в восемь часов утра, на окраине деревни Буска, по пустоши, известной как ланды Пезу, единственным обитателем которой был городской живодер, прогуливались четыре человека.

Позже к северу от этих ланд был построен ипподром, где в апреле и ноябре стали проводиться скачки, за которыми пристально следило Общество содействия Бордо.

Но в 1815 году это было пустынное место, поросшее вереском, дроком и кое-где купами чахлых, приземистых деревьев.

В двух шагах от одной из таких рощиц и прогуливались четыре упомянутых нами человека. Ими были не кто иной, как Гектор де Вертей, два его секунданта и хирург, которого они с собой привезли.

Именно там должна была состояться дуэль между Гектором и маркизом, которой так пыталась помешать Меротт.

Время от времени Вертей поглядывал на часы.

– Господа, – наконец сказал он, – уже восемь с четвертью.

– Господин де Матален слишком злоупотребляет правом заставлять себя ждать, – сказал первый секундант.

– Даже время, предусмотренное дуэльным кодексом, и то вышло, – добавил второй.

– Так оно и есть, – заметил, в свою очередь, хирург, – я не большой знаток свода правил, которым руководствуются бретеры, но кто-то говорил мне, что ждать противника на поле боя больше одиннадцати минут не принято.

– Давайте проявим больше великодушия, чем допускает кодекс этих господ, – вновь взял слово Вертей, – и пробудем здесь до половины девятого.

– Как скажете, мой дорогой Вертей, но с такими мерзавцами, как Матален, нужно использовать любое преимущество и не делать для них больше, чем они в аналогичной ситуации сделали бы для вас.

– Ба! – ответил Вертей. – Мы увидим его с минуты на минуту. Глядите, по дороге рысью мчится экипаж, не пройдет и трех минут, как он будет в конце тропы, на которой мы с вами стоим. Давайте сделаем маркизу последнюю уступку.

Для человека, почти наверняка знающего, что Матален его убьет, Вертей вел себя на редкость смело и великодушно. Но во Франции храбрости и чести много не бывает.

Означенная карета не остановилась в том месте, где должна была это сделать, если бы в ней находился Матален со своими свидетелями, и покатила дальше.

– Это не он, – сказал секундант.

– Господин де Вертей, – произнес хирург, не испытывавший ни малейшего желания заниматься своим ремеслом, особенно если его пациентом был бы Гектор, – ждать больше нельзя.

– Почему это?

– Потому что ваш противник должен был явиться сюда еще двадцать пять минут назад. И поскольку в вопросах чести вы выказываете приверженность, в достаточной степени рабскую для того, чтобы драться с профессиональным бретером, безотлагательно констатируйте в полном соответствии с дуэльным кодексом, что маркиз де Матален отказался скрестить с вами шпаги.

Секунданты составили короткий протокол, отметив в нем необъяснимое отсутствие маркиза и вся компания решила возвратиться в город.

Когда трое молодых людей и хирург уже разместились в видавшем виды двухколесном фиакре, нанятом для этой поездки, один из секундантов выразил свое удивление, вызванное поведением Маталена.

– Чтобы забыть о дуэли, – промолвил он, – этому взбесившемуся креолу, должно быть, пришлось надраться и лечь спать мертвецки пьяным.

– И тем самым окончательно себя обесчестить, ведь теперь вы имеете полное право отказать дать ему удовлетворение.

Едва эти слова были произнесены, карета остановилась.

– В чем дело? Что случилось? – спросил хирург.

Не успел кучер ответить, как у дверцы кареты возник всадник.

Он был бледен и с трудом переводил дух.

– Господа, – произнес он дрогнувшим голосом, – на встречу, назначенную господином де Вертеем, маркиз де Матален не явился только потому, что его ударили ножом.

– Ударили ножом! – хором повторили молодые люди и хирург.

– Да, господа!

– Где? – вскричал де Вертей.

– Как? – поинтересовался один из секундантов.

– Кто? – поддержал его другой.

– Увы, господа, мне об этом известно не больше, чем вам. Ему нанесли удар, когда он спал в своей постели. Кто? Неизвестно.

– Он умер? – спросил Гектор.

– К счастью, нет, сударь. Но доктор за его жизнь поручиться не может.

Изумление, которое испытали Вертей и его друзья, не поддается никакому описанию. То, что Маталена ранили именно в этот день, было, по меньшей мере, странно.

– Неужели нет никакой надежды узнать, кто совершил это гнусное злодеяние? – продолжал хирург.

– Нет, по крайней мере до тех пор, пока маркиз не придет в себя и не заговорит.

Эти слова всадник произнес несколько странным тоном. Затем пристально вгляделся в лицо Вертея. Мысль о том, что этот негодяй может в чем-то заподозрить порядочного молодого человека, повергла всех в ужас.

Но Гектор не обратил на его взгляд никакого внимания.

– Кто его нашел?

– Я. Ранним утром я заехал к маркизу, чтобы разбудить его. Обычно он закрывает дверь комнаты на обыкновенную задвижку. Но вопреки этой его привычки, я обнаружил, что на этот раз она заперта на ключ. Жак не отвечал. Я в удивлении принялся изо всех сил молотить в дверь, но на мой зов так никто и не откликнулся. Разбудив таким образом всю округу, я послал за слесарем и пять минут спустя уже входил в спальню маркиза.

Матален, лежал в постели и, казалось, спал. Тогда я подумал, что накануне он, по-видимому, немного выпил. Я подошел ближе, чтобы потрясти его, но тут увидел, что он смертельно бледен. Бросился к окну, отдернул занавеску и увидел на губах друга кровавую пену.

– Матален! – закричал я. – Маркиз!

Он не ответил. Тогда я откинул простыню и в страхе попятился. Из груди его торчал маленький кинжал. Не отдавая отчета в своих поступках и совершенно не задумываясь, к каким плачевным результатам они могут привести, я выдернул оружие из раны. Маркиз издал вздох. «Слава Богу! Он жив!» – воскликнул я.

Тут же послали за королевским прокурором. Вместо него полчаса спустя явился помощник, господин де Кери, родственник мадам де Лонгваль. Он и произвел осмотр места преступления.

– Но, сударь! – воскликнул хирург, перебивая рассказчика. – Вы утверждаете, что на де Маталена покушались, но это не так!

– Что вы хотите этим сказать?

– А почему бы не предположить, что это было самоубийство?

– Невозможно, сударь.

– Почему?

– Потому что маркиз не покончил бы с собой накануне дуэли.

– Это ваше личное убеждение, в глазах незаинтересованных наблюдателей оно ровным счетом ничего не значит.

– Сударь, мои убеждения ничем не хуже ваших, – резко бросил всадник.

– Ой-ой-ой! – ухмыльнулся хирург. – Может, вы, сударь, ищете со мной ссоры? Зря теряете время, молодой человек, если у врача и есть право кого-то убивать, то только своих больных.

В ответ на эту остроумную шутку все заулыбались и разговор продолжился.

– А ведь доктор, – сказал де Вертей, – по всей видимости, прав. Если дверь была заперта изнутри, то как преступник мог уйти, нанеся жертве удар кинжалом?

Ответить на этот вопрос другу Маталена было нечего, но он тем не менее с прежним упорством настаивал на своем мнении.

– Слуга Маталена вне подозрений?

– Боже праведный, господа, вы требуете от меня слишком многого. Я уехал, чтобы сообщить вам эту прискорбную новость, буквально через несколько минут после прибытия помощника прокурора, и все, что мне было известно, уже рассказал.

Во время этого разговора Вертей, хирург и два секунданта вышли из экипажа. Друг маркиза тоже спешился, взял лошадь под уздцы, и они, разговаривая на ходу, все вместе пошли пешком.

По дороге в Бордо каждый по очереди оплакивал случившееся ужасное несчастье. Потом де Вертей и его спутники вновь сели в фиакр, запряженный хилой лошадкой, которая неожиданно перешла на бодрую рысь, в то время как друг маркиза вскочил на своего коня и погнал его галопом кратчайшим путем, чтобы побыстрее добраться до аллей Любви.

 

VII

Тем временем правосудие выполняло в доме Маталена свои тяжкие, суровые обязанности.

Господин де Кери, помощник королевского прокурора, в сопровождении капитана жандармов и его подчиненных – в те времена полиция еще не была толком сформирована и жандармы были единственными помощниками судейских – произвел первый осмотр места происшествия.

Сначала он хотел допросить умирающего, но тот был не в состоянии не то что ответить на вопросы молодого законника, но даже услышать их.

Видя, что поделать с этим ничего было нельзя, помощник прокурора обратился к капитану жандармов и сказал: – Поставьте у входа двух человек. Пусть всех впускают и никого не выпускают.

– К чему эти меры предосторожности?

– Не исключено, что преступник все еще в доме.

– В том случае, если преступление действительно имело место, – ответил офицер.

– Разумеется, – ответил судейский. – Тем временем четыре других жандарма тщательно обыщут дом. Пусть осмотрят чуланы и кладовки, спустятся в подвал, заглянут в шкафы и пустые бочки. Потом досконально проверят чердак, обращая особое внимание на возможные пятна крови.

– Слушаюсь, сударь. Это все?

– Нет. Пошлите кого-нибудь за слугой Маталена.

Жандармский офицер повернулся на каблуках и отправился выполнять полученные приказания.

Когда он вернулся, помощник прокурора отвел его в сторонку, в нишу окна, и сказал: – Послушайте, капитан, по сравнению со мной, в подобных скорбных делах вы накопили больше опыта. Что вы думаете о печальном событии, которое привело нас в этот дом?

– Убежден, что это самоубийство.

– Почему?

– Потому что дверь была заперта изнутри, а злодеи, какими бы хитрыми они ни были, не имеют привычки выбираться из дому через замочную скважину.

– Правда ваша, но обратите внимание, что мы не знаем, кто запер дверь – сам маркиз или преступник, ведь ключа в доме не обнаружено.

– Согласен, – ответил офицер, – это действительно важная улика.

– Да и потом, зачем господину де Маталену было себя убивать?

– В Бордо этот господин пользуется отвратительной репутацией, – ответствовал капитан. – Многие открыто говорят, что он живет как придется и чем придется. Спросите у первого встречного и он расскажет, что весь арсенал его средств к существованию сводится к деньгам, которые ему ссужают товарищи по дебошам. Они очень боятся маркиза и, открывая перед ним свои кошельки, лишают возможности вызвать их на дуэль, ведь вы прекрасно знаете, что драться с заемщиками категорически запрещено.

– И что из этого следует? – спросил Кери.

– Из этого следует то, что де Матален, возможно, был на мели. У него могли быть и другие причины покончить с собой, причины, о которых мы не знаем и даже не догадываемся.

– Не знаю почему, капитан, но у меня такое ощущение, что вы идете по ложному следу.

– Значит, вы всерьез полагаете, что здесь имело место преступление?

– Да, полагаю.

В этот момент разговор был нарушен появлением жандарма, который вошел в комнату, толкая перед собой отчаянно протестовавшего Каде, слугу де Маталена.

Кери сел за стол, знаком велел секретарю приступить к выполнению своих обязанностей по ведению протокола, обратился к Каде и сказал: – Как долго вы состоите на службе у маркиза де Маталена?

– Полтора года, сударь.

– Этой ночью в доме ничего не было слышно?

– Ничего, сударь, – ответил Каде. – Около часу ночи мне показалось, что кто-то закрыл входную дверь. Но как раз в это время маркиз каждый вечер возвращался домой, и я в точности узнал его по манере закрывать створку. И даже, как мне кажется, распознал его шаги, когда он шел по плитам коридора.

– Входную дверь сегодня утром открывали вы?

– Да, сударь, я, – ответил слуга.

– В каком состоянии был засов, на который ваш хозяин каждую ночь запирал дверь, когда возвращался домой?

– Мне кажется, он был задвинут.

– Вы в этом уверены?

– Думаю, у меня есть все основания это утверждать.

– Скажите, преступник мог уйти через заднюю часть дома?

– Не думаю. Единственное, он мог спрыгнуть из окна, расположенного на высоте двадцати пяти футов, и затем выйти через двор дома господина де Федье.

– Выходит, ваш хозяин покончил с собой?

– Ах, сударь, мне в это верится с большим трудом.

– Речь не о том, верится вам в это или нет, – с улыбкой сказал помощник прокурора. – К тому же, если это не самоубийство, то злоумышленником может быть только тот, кто хорошо знает внутреннее устройство дома, все его входы и выходы. Иными словами, если господин де Матален стал жертвой преступления, то преступник – не кто иной, как вы.

– Боже мой! Боже мой! – воскликнул несчастный Каде, воздевая руки к небу.

Затем упал на колени и залился горючими слезами.

– Полно вам! Полно! Давайте не будем терять голову. Лучше скажите мне, в последние несколько дней господин де Матален не принимал у себя никаких подозрительных личностей?

– Но… я не помню… мне кажется, нет… – отвечал горемычный слуга, дрожавший, как осиновый лист на ветру. – Хотя впрочем…

– Что? Не тяните, говорите!

– Да, да, вчера, позавчера и еще один раз за несколько дней до этого к нему приходила злобного вида старуха, с ног до головы закутанная в длинную хламиду, больше напоминающую лохмотья.

– Вы знаете, как ее зовут?

– Нет, сударь.

– Постарайтесь описать портрет этой женщины, по которому ее можно было бы отыскать.

В ответ на эту просьбу Каде довольно точно описал одежду и внешность ведьмы из Тондю.

– Я где-то уже ее встречал, – сказал судейский. – Ах да! Это же та странная старуха, что явилась вчера к мадам Лонгваль. Капитан, срочно пошлите людей арестовать старую ведьму, откликающуюся на имя Меротт.

Помощник королевского прокурора неразборчиво нацарапал несколько слов, протянул офицеру листок и сказал: – Вот ее приметы.

Доблестный офицер тут же отправил на поиски Меротт двух жандармов, а сам, поскольку помощник прокурора закончил допрос Каде, приказав ему никуда не отлучаться, подошел к судейскому и возобновил прерванный разговор: – Господин прокурор, вы в самом деле думаете, что этот молодой человек стал жертвой преступления?

– Утверждать это с полной уверенностью я не стану. Но и причин, по которым он мог бы пойти на самоубийство, тоже не вижу.

Едва молодой судейский сформулировал этот ответ, ему сообщили, что с ним желают поговорить несколько городских торговцев.

– Что им нужно? – спросил капитан.

– Лучший способ это узнать, мой дорогой господин Лассье, это пригласить их сюда и спросить.

Несколько секунд спустя в комнату, где устроились представители закона, ввалились несколько человек с взволнованными лицами.

– Господин де Матален мертв? – воскликнул один из них.

– Пока нет, сударь. Но почему вы так взволнованы?

– По какому праву вы учиняете мне допрос? – дерзким тоном спросил торговец.

– Сударь, я заместитель королевского прокурора, поэтому оставьте при себе свои наглые вопросы и соблаговолите ответить на мои.

Испытав в душе некоторое смущение, торговец запнулся, опустил голову и наконец сказал: – Сударь, я ссудил господину де Маталену весьма внушительную сумму. Теперь вы понимаете, почему меня так интересует его состояние.

– Сколько он вам должен?

– Четыре тысячи шестьсот тридцать семь франков. Вот его расписка.

– А вы, сударь, – спросил помощник прокурора у второго торговца, – тоже его кредитор?

– Сударь, я ювелир, – ответил тот, демонстрируя явную словоохотливость. – Я ювелир и в этом качестве господин де Матален неоднократно оказывал мне честь – без которой я вполне обошелся бы – покупать в моей лавке в кредит драгоценности, которые потом, по-видимому, дарил женщинам с сомнительной репутацией. Жена рассказывала мне, что…

– Вы действительно считаете нужным поведать мне о том, что говорила вам супруга?

– Ну да, сударь! Она говорила мне: Тимотэ, напрасно ты водишься с этим бретером, который играет жизнью ближнего своего, и тем более напрасно предоставляешь ему кредит. Моя жена, сударь, дурного не посоветует.

– Почему же вы не прислушались к ее словам? Ведь вы, вероятно, стали жертвой подобной торговли в долг?

– Я вас сейчас все объясню. Я ювелир…

– Это нам уже известно. Но вы давали ему в долг? Ну же, отвечайте.

– Да, давал, но исключительно в целях самозащиты.

– Как это?

– Если бы я прислушивался исключительно к голосу мужества, то давно послал бы этого маркизика искать развалины своего маркграфства туда, где он их когда-то оставил. Но в этом случае он, несомненно, стал бы искать со мной ссоры. И тогда мне пришлось бы рисковать жизнью, которой так дорожат мои жена и дети.

– Если вкратце, сколько вам должен маркиз де Матален?

– Около пяти тысяч франков.

– Значит, всего девять тысяч шестьсот.

– Да, сударь, с учетом хранящейся у меня расписки, – ответил тот, что говорил первым.

– Вы полагаете, что де Матален пытался покончить с собой? – неожиданно спросил заместитель прокурора. – Ведь все указывает именно на это?

– Очень даже возможно, – меланхолично прошептал третий торговец.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что мы не единственные его заимодавцы. Доведенный до крайности кредиторами, которые его преследовали, осыпая угрозами, он вполне мог прибегнуть к самоубийству, чтобы со всем этим покончить.

– Я даже допускаю, – добавил ювелир, – что он нанес себе точно рассчитанный удар кинжалом, чтобы не умереть, но при этом вызвать сочувствие, способное смягчить надоедавших ему своими визитами судебных приставов и других слуг закона.

– Его собирались отправить в тюрьму за долги? – спросил заместитель королевского прокурора.

– Пока нет, но все шло именно к этому.

В этот момент в комнату, где находились все персонажи, которых мы только что выслушали, вошел врач, осматривавший рану больного.

– Ну что, доктор? – спросил судейский.

– Серьезных осложнений нет, он будет жить.

– Слава богу! – воскликнул один из торговцев.

Едва он произнес эти слова, как в комнату вошли жандармы, которых капитан ранее отправил с поручением. И не одни, а со своей жертвой, то есть с Меротт, не растерявшей ни капли своей уверенности.

– Хороша птичка, – сказал жандарм Кампане. – Нам не пришлось далеко ходить, чтобы вытащить ее из гнездышка. Когда мы ее встретили неподалеку от карьеров Альбре, мадам как раз направлялась в Бордо.

– И что она сказала, когда вы ее арестовали?

– Скорчила из себя графиню и потребовала предъявить ордер. Потом пошла с нами, – добавил Кампане. – Когда узнала, что де Матален сегодня утром был найден с кинжалом в груди.

– Как она отреагировала на эту новость?

– Словами: «Быстрее, бедолага привел свою угрозу в действие!»

Меротт невозмутимо слушала – закутавшись в свою хламиду и выпрямившись во весь рост. Ее мрачное лицо обрамляли пряди седых волос. Под густыми бровями, во впалых глазницах, стальным блеском полыхали глаза. Вид ее был страшен.

– Как вас зовут? – спросил судейский.

– Меротт.

– Прозвища мне не нужны, назовите свое имя.

– Но ничего другого, сударь, я вам предложить не могу.

– Где вы родились?

– Не знаю. Полагаю, что я найденыш.

– Как давно живете в Бордо?

– Сколько себя помню.

– Чем зарабатываете на жизнь?

– Собираю в лесу травы и продаю их аптекарям.

– Вот оно что. Следовательно, вы разбираетесь в ядах? – спросил помощник прокурора.

– Разбираюсь, сударь, – нагло ответила ведьма.

– Все остальное выясним позже, – продолжал судейский. – По имеющимся сведениям, которые мы считаем достоверными, вы были знакомы с маркизом де Маталеном.

– Совершенно верно, сударь.

– А в последнее время даже нередко его навещали.

– Так оно и есть.

– С какой целью?

На этот вопрос Меротт ответила не сразу, будто обдумывая какую-то мысль. Затем глаза ее полыхнули ненавистью, а губы на мгновение расплылись в улыбке кровожадной тигрицы.

– Отвечайте, Меротт, какую цель вы преследовали?

– Видите ли, господин де Матален состоял в романтических отношениях с девушкой, принадлежащей к высшему свету Бордо, – произнесла она спокойным, искренним, проникновенным голосом. – И поскольку родители этой юной особы о браке даже слышать ничего не желали, он решил ее похитить.

– Полагая, что вы можете оказать ему в этом предприятии какое-то содействие?

– Да, сударь, он обратился ко мне за помощью. Но я отказалась.

– Вы в этом уверены?

– Я похожа на обманщицу? – с апломбом спросила старая мегера, только что измыслившая эту ложь с целью, о которой мы вскоре узнаем.

– Могу я узнать имя молодой девушки, которую намеревался похитить маркиз?

– Нет ничего проще. Ее зовут Филиппина де Женуйяк.

– Внучка маркизы де Блоссак?

– Да, сударь.

– Отлично. Мы проверим правдивость ваших слов. А теперь потрудитесь ответить на мой следующий вопрос: если предположить, что маркиз де Матален не пытался покончить с собой, значит, на его жизнь покушались?

– Это уже другой взгляд на вещи, – спокойно ответила Меротт. – Но…

– Не перебивайте меня, – возразил судейский. – Может быть, вы, если он стал жертвой преступления, можете навести нас на след злоумышленника?

В присутствии допрашивающего ее сейчас заместителя прокурора, старую ведьму охватило бешеное желание обвинить де Вертея, но Меротт поняла, что ей никто не поверит и ограничилась тем, что ответила: – Нет, сударь, я только напрасно буду строить догадки, мне неизвестно, чтобы кто-то, преследуя свои интересы, мог бы попытаться убить маркиза де Маталена.

– А вы? – неожиданно задал ей вопрос в лоб судейский.

– Я? – с невиданным хладнокровием переспросила старуха. – Но я могу без труда доказать, что всю ночь не покидала Тондю. К тому же, сударь, я думаю, что вы идете по ложному пути, полагая, что маркиз стал жертвой преступления.

– Почему?

– Потому что де Матален самолично не раз говорил мне, что собирается свести счеты с жизнью.

– Вы заявляете об этом официально?

– Да, заявляю.

– В этом кроется какая-то необъяснимая тайна и я, должен признать, блуждаю в потемках. Жандармы, не спускайте с этой женщины глаз. Доктор, на два слова, пожалуйста.

– К вашим услугам, господин прокурор.

– Раненый в состоянии ответить на вопросы или дать показания?

– Нет, сделать это он сможет не раньше чем через пятнадцать дней.

– Как вы думаете, если между Маталеном и этой женщиной устроить очную ставку, смогли бы мы по выражению его лица понять, кем он ее считает – другом или врагом?

– Вы совершенно правы! И я полагаю, что подобный опыт не доставит нам особых хлопот.

– В таком случае – давайте попытаемся.

Устроили очную ставку. Единственным ее результатом было то, что Матален, которого помощник прокурора добрых четверть часа побуждал заговорить, полностью выбился из сил.

Наконец все вернулись в комнату, где до этого велся допрос.

– Отпустите эту женщину, – сказал судейский, – и попросите всех очистить дом.

Меротт, как и других зрителей, наблюдавших за этой сценой, отправили восвояси.

– Этот молодой человек явно пытался покончить с собой, – сказал помощник прокурора, обращаясь в доктору.

– Хм… – протянул тот.

– Вы придерживаетесь иного мнения? – спросил капитан Лассье у врача, прекрасно разбирающегося в таких вопросах.

– Я обнаружил, что удар кинжалом был нанесен с большой силой. Обычно, когда человек бьет себя ножом в грудь, он чувствует себя не так уверенно.

– Давайте, доктор, отыщите нам убийцу.

– Это не мое дело. Но вот что я бы сделал без малейших колебаний, так это приказал бы шпику проследить за старухой, которая только что вышла отсюда, и два-три дня следил за каждым ее шагом.

– Прекрасная мысль, – сказал помощник королевского прокурора и отдал только что озвученный эскулапом приказ.

После этого он вновь пришел к выводу, что Матален пытался покончить с собой, и представители закона покинули дом.

Смешанное с радостью удивление, охватившее бордосцев, когда они узнали, что Матален свел счеты с жизнью, не поддается никакому описанию. Все знали, что маркиз остался жив, но надеялись, что от этой раны он уже не оправится.

Впрочем, немногие верили в то, что Матален на самом деле пытался наложить на себя руки.

А члены Лиги защиты, вновь собравшиеся в тот же день в доме господина дез Арно, обсуждали один-единственный вопрос – утренние события.

– Вы верите, что это самоубийство? – спросил юный Сен-Мартен у господина дез Арно.

Этот вопрос не давал покоя никому.

– Почему бы и нет, – ответил дез Арно. – Он погряз в долгах, подвергался преследованиям, судебные приставы были готовы в любую минуту упечь его в тюрьму. Для многих людей это достаточное основание, чтобы свести счеты с жизнью.

– Но не для бретеров и рыцарей наживы.

– Что же, на ваш взгляд, произошло?

– Мне кажется, – ответил Сен-Мартен, – что Матален стал жертвой мести.

– Вот как?

– Этот мерзавец натворил немало бед. Кто знает, может, друг или брат человека, которого маркиз убил на дуэли, стал за ним следить и шпионил до тех пор, пока ему не представился удобный случай. Из тех, кто ничего никому не прощает, умеет ждать, может нанести решающий удар и замести за собой все следы.

– Как знать, – ответил дез Арно. – Но давайте не забывать, господа, что сей злобный зверь остался в живых, поэтому мы должны утвердиться в своей решимости.

В этих словах достойного президента Лиги защиты не было никакой необходимости. Во всех уголках зала, где они были произнесены, два десятка молодых людей уже и без того яростно овладевали искусством фехтования.

Через три недели после описанных нами событий Матален, бледный, исхудавший и с трудом передвигавший ноги, впервые добился от доктора позволения встать. Усевшись на солнышке у окна на первом этаже, маркиз увидел фланировавшую по аллеям Любви Меротт, бросившую на него мимолетный взгляд.

За эти дни в душе бретера накопилось немало ненависти и ярости. Он незаметно подал ведьме знак, веля подойти, та не заставила дважды повторять это приглашение и поспешила на зов. По всему было видно, что старая мегера сама искала с ним встречи.

Ее быстро проводили в комнату больного. Несравненно елейным голоском злобная старуха спросила у Маталена, как он себя чувствует. В свои слова она вкладывала столько нежности, что поневоле возникала мысль о том, не связывали ли этих двух негодяев какие-то тайные узы.

– Господин маркиз, – под конец сказала она, – как вам только в голову пришла идея свести счеты с жизнью?

Матален напрягся и вперил в старуху пристальный взгляд.

– Как! – слабым голосом молвил он. – Неужели вы тоже поверили этим россказням?

– Пришлось. К тому же, кроме вас, опровергнуть этот слух было некому, а вы, когда королевский прокурор явился сюда, чтобы вас допросить, подтвердили, что сами хотели наложить на себя руки.

– Да, подтвердил, но это ложь. Неужели вы думаете, что я решился бы на самоубийство в день, когда мне предстояло драться на дуэли? Нет, на мою жизнь покушались.

– Но кто?

– Вот мы и подошли к главному вопросу. Слушайте, я расскажу вам все, что помню. В ту ночь, где-то около часа, я в одиночку возвращался к себе. И вдруг увидел у двери своего дома плачущую гризетку. «Что с вами? – спросил я ее. – Что вы здесь делаете?» Вместо ответа она разрыдалась еще сильнее. Я присмотрелся к ней, насколько это позволял лунный свет, затем проявил галантность и пригласил девушку к себе. Она отказалась, но я проявил настойчивость. Борьба длилась недолго – две минуты спустя гризетка переступила порог моей спальни. Затем стала строить из себя недотрогу и попросила потушить свет, что я со смехом и сделал. Через минуту после того, как мы оказались в кромешной тьме, я почувствовал сильный удар и потерял сознание. Боже мой! Поверьте, этот удар был нанесен твердой рукой.

– Прямо трагедия, господин маркиз. Но скажите, вы узнаете эту гризетку, если увидите ее?

– Не знаю. Я даже не уверен, что она действительно гризетка.

– Но почему вы не рассказали обо всем королевскому прокурору? – спросила Меротт.

– Потому что хочу отомстить сам. Ни один суд не сможет покарать так, как покараю я. Но на этот раз я рассчитываю на вашу помощь.

– Говорила я вам, что мы еще встретимся. Вы будете мне преданны? – спросила дьявольская старуха.

– Телом и душой.

– Отлично! Вдвоем мы сможем добиться всего. Будущее, богатство, месть – теперь нам все по плечу.

 

VIII

Двадцать с лишним дней спустя в элегантном доме на одной из небольших улочек, ныне весьма заурядной и носящей название Кабироль, но в те времена известной как Миниметт и населенной бордоской аристократией, разыгралась мучительная сцена.

В больших, роскошных домах, окруженных очаровательными, несущими свежесть и прохладу садами, обитали самые знатные семейства Жиронды. Один из таких домов принадлежал графине Саре де Блоссак, жившей вместе с дочерью, маркизой де Женуйяк, и двумя внучками, Филиппиной и Эрминой, с которыми мы уже виделись на узких улочках Тондю.

Маркиза де Женуйяк была вдовой. Ее муж, флотский офицер, геройски погиб в морях Индии во время одного из бесчисленных сражений, которые в те времена между собой вели французские и английские эскадры.

Стоял конец октября, близился День всех святых и большинство состоятельных бордосцев уже покинули свои поместья, расположенные в Медоке, Антр-де-Мер, Ла Бенож и пригородах Бордо.

В тот день, около девяти часов вечера, мадам де Женуйяк уехала из дому, чтобы провести вечер у своей подруги, мадам де Федье, одной из самых благовоспитанных и славных дам света того времени.

В ее салоне, где собиралось многочисленное, но в высшей степени избранное общество, всегда царило неуемное веселье.

С момента отъезда мадам де Женуйяк прошло полчаса. Графиня Сара, племянница старого еврея Самюэля, которому теперь было без малого сто лет, и наша старая знакомая, читала, дожидаясь часа, когда принято ложиться в постель и отходить ко сну.

Несмотря на полную превратностей жизнь, графиня, вынужденная в 1793 году эмигрировать, была по-прежнему красива. Ее лицо, отличающееся очаровательной белизной, было обрамлено седыми волосами, что придавало ей невыразимо величественный вид.

Недавно Саре исполнилось шестьдесят лет. Несмотря на седую шевелюру, воспринимавшуюся ошибкой природы, она вполне могла бы выглядеть самое большее на сорок, но ее немного старил суровый вид.

В тот самый момент, когда сия достойная дама закрыла книгу, во входную дверь раздался стук. Слуга пошел открывать и несколько мгновений спустя в гостиную быстрым шагом вошла мадам де Женуйяк в сопровождении дочерей.

– В чем дело, дитя мое? – спросила пожилая дама. – Неужели с кем-то из близких мадам Федье случилось несчастье? Вы вернулись, едва успев уехать.

– Нет, матушка, мадам де Федье чувствует себя хорошо.

– Тогда почему вы так рано? Ты что, заболела? Или, может, захворали наши малышки?

– Нет, дело гораздо серьезнее, – ответила мадам де Женуйяк, падая в кресло.

С этими словами несчастная дама закрыла лицо руками и разрыдалась. Ее душили слезы. Графиня де Блоссак проворно вскочила и подбежала к дочери.

– Полноте, душа моя! Полноте! Нужно быть сильнее этого. Да что, в конце концов, произошло, говори, умоляю тебя, иначе я подумаю, что случилась беда.

– Так оно и есть, – промолвила она сквозь всхлипы, – у нас действительно горе.

– Ты должна сейчас же мне все рассказать.

Девочки, ошеломленные и не понимавшие, от чего так страдает их мать, с печальными лицами молча стояли у камина.

Мадам де Женуйяк встала и позвонила. Вошла горничная.

– Дети мои, ступайте, нам с матушкой надо поговорить, – сказала бабушка, тут же разгадав намерения дочери. – Жюли, уведите девочек.

Филиппина с сестрой подставили матери свои чистые, непорочные лобики, на каждом из которых маркиза запечатлела горячий поцелуй, и ушли – опечаленные, со страхом в душе.

– А теперь, дочь моя, выкладывай. – сказала графиня, когда за ними закрылась дверь гостиной. – Что произошло?

– Я не знаю. Не знаю, – дрожащим голосом ответила мадам де Женуйяк.

– Да что, в конце концов, случилось?

– Мы приехали к мадам де Федье. Девочки уже завели болтовню со своими маленькими подружками и вдруг я заметила, что после моего появления среди дам в салоне повисла мертвая тишина. Я посмотрела по сторонам. Все присутствовавшие отводили глаза. Чем было вызвано такое поведение? Я уже собралась было спросить об этом хозяйку дома, но в этот момент одна из приглашенных дам, кажется, мадам Газен, подозвала своих дочерей и сказала: «Нам больше не стоит здесь оставаться, пойдемте, дети мои».

Ничего больше не объясняя, она сделала вид, что собирается уходить. Ее примеру не замедлили последовать с полдюжины других матерей семейств. Я чувствовала на себе обжигающие взгляды пылающей ненавистью толпы, но даже не догадывалась в чем дело.

– И что все это может значить? – вполголоса задала вопрос графиня Сара.

– Наконец я сделала над собой усилие, встала и громко, чтобы было слышно каждое мое слово, сказала: «Дамы, это из-за меня вы собираетесь ехать домой?» «Из-за кого же еще?» – презрительно бросила мадам Газен, собираясь откланяться. «Но если так, объясните мне хотя бы, чем вызвано подобное оскорбление?» «Если вы не в состоянии уследить за детьми, держите их взаперти», – надменно ответила она.

Этого я вынести уже не могла, силы мои были на исходе, малышки оторопело смотрели на меня, ничего не понимая. Я подбежала к ним и обняла. Затем мы вышли из салона – они впереди, я сзади, – в котором никто мне даже доброго слова не сказал и не привел никаких объяснений. Ах да! В тот момент, когда я переступала порог, несколько молодых людей, может трое, может, четверо, отвесили мне почтительный поклон и я услышала, как один из них сказал другому: «Гляди, эта несчастная женщина уходит, гонимая, став жертвой какой-то чудовищной интриги». После чего я уехала вместе с детьми.

Графиня де Блоссак на мгновение задумалась и серьезным тоном произнесла:

– Этот молодой человек прав. Мы действительно стали жертвой чьих-то нелепых, гнусных козней. Но как же легко ты, бедняжка, впадаешь в уныние.

– Что же делать? Боже праведный, что же нам делать?

– Успокойся и ответь мне как можно рассудительнее.

– Я вас слушаю.

– До твоего слуха долетело хотя бы одно слово, способное пролить свет на то, в чем тебя обвиняют?

– Нет. Единственное, что я слышала, это ужасную фразу мадам Газен.

– Прекрасно, дитя мое, – произнесла старая графиня, вставая. – Разберемся.

Сара де Блоссак позвонила в колокольчик.

– Что вы намерены делать? – встревожилась маркиза де Женуйяк.

Вошел слуга.

– Мадам, вы звонили?

– Да, Жан. Принеси мою накидку и вели заложить карету.

Слуга поклонился и вышел.

– Куда вы собрались? – спросила маркиза.

– К мадам де Федье. Там безнаказанно нанесли оскорбление дочери графини де Блоссак. Если против нас выдвигают какие-то обвинения, я хочу, чтобы их предъявили мне. Если же в этом доме обсуждают какие-то грязные слухи, они не должны выйти за его пределы, иначе эти злобные идиоты разнесут его по всему городу. Жди меня здесь, дитя мое, жди. Я заткну этим клеветникам рот.

– Но матушка, вы не боитесь, что вас тоже подвергнут оскорблениям?

– Пусть только посмеют! – воскликнула графиня Сара, выпрямляясь во весь рост с поистине королевским величием.

Вошел слуга и сообщил, что карета подана.

– Ну же, дочь моя, – с добродушной улыбкой на лице сказала пожилая дама, – жди меня здесь, постарайся вернуть спокойствие духа и не теряй надежды.

Она нежно обняла дочь, упругим шагом вышла из гостиной и села в экипаж.

Мадам де Блоссак была далеко не так невозмутима, как хотела казаться. Устроившись в карете, она задумалась и увидела ситуацию в более мрачном свете. Что ей сейчас сказать?

Впрочем, надолго предаваться размышлениям у нее не было времени. Через несколько минут экипаж остановился, дверца открылась и слуга разложил подножку.

Мадам де Блоссак положилась на вдохновение и смело шагнула навстречу неведомой опасности, которая еще совсем недавно ее немного пугала.

Мгновение спустя оживленный разговор, главным предметом которого была мадам де Женуйяк и вечерний инцидент с ней, был прерван появлением мажордома, который зычным голосом сообщил:

– Мадам графиня де Блоссак!

Ее имя, произнесенное в этот момент перед собравшимся обществом, произвело странное впечатление. Все умолкли и переглянулись друг с другом. Было очевидно, что сейчас произойдет нечто необычное.

Графиня Сара вошла в салон. Лицо ее было бледнее обычного. Она обвела всю эту многочисленную компанию своими большими восхитительными глазами, в уголках которых, по какой-то очаровательной прихоти природы, не было даже намека на морщинки, и, высоко подняв голову, торжественно пересекла комнату, чтобы раскланяться с мадам де Федье.

Несмотря на то, что присутствовавшие в мельчайших подробностях знали ее историю, она внушала столь огромное уважение, что при ее приближении все склонились в почтительном поклоне. Наговорив хозяйке дома комплиментов, она повернулась и смерила собравшихся ясным взором, в котором обжигающим огнем полыхали искренность и честь.

– Сегодня вечером здесь произошло неприятное событие, – заявила она своим голосом, звучавшим как настоящая музыка, – кое-то посмел оскорбить мою дочь.

Кто-то вяло запротестовал.

– И не говорите, что ничего такого не было. Совсем недавно моей дочери здесь было нанесено оскорбление. Я приехала, чтобы узнать, в чем ее обвиняют. Если есть какие-то вещи, которые моей дочери было бы горько слышать, можете сказать мне. Но если то, о чем все с такой охотой шушукаются, является гнусным вымыслом, не сомневайтесь, у меня достаточно сил, чтобы справиться с клеветником и вывести его на чистую воду. В жизни мне не раз приходилось бороться с врагами. Так что я жду.

Ее слова прозвучали в полной тишине. Но когда графиня умолкла, тишина эта сменилась поистине гробовым молчанием, на фоне которого никто не осмеливался даже глаз поднять.

– Ответа нет, – продолжала Сара де Блоссак. – Ну что же, может быть, причину, позволившую ей так грубо оскорбить маркизу де Женуйяк, мне назовет мадам Газен, столь ревностно оберегающая репутацию своих дочерей?

– Но… графиня…

– Вы хотите сказать, что все это – ерунда и что вы стали слепым орудием какого-то нелепого заговора из числа тех, что плетутся, увы, даже в самых изысканных кругах общества? Если же это не так, говорите, мадам, имейте смелость хотя бы выдвинуть обвинение.

– То, что я знаю, то, что мне рассказали, предназначено не для всех.

– Тогда, может, вы поведаете мне об этом в присутствии матерей других семейств?

– С превеликим удовольствием.

Дамы окружили графиню де Блоссак, к ним подошла мадам Газен и вполголоса произнесла:

– Мадемуазель Филиппину де Женуйяк обвиняют в том, что она бросила тень на себя связью с маркизом де Маталеном.

– С маркизом де Маталеном! – воскликнула мадам де Блоссак. – Вы с ума сошли, мы его никогда не видели, моя дочь с ним не знакома, а мадемуазель де Женуйяк даже не подозревает о его существовании.

– Мадам!

– По праву главы семьи, которой нанесли оскорбление, я требую, чтобы вы назвали мне источник этих слухов. Если откажетесь, завтра подам на вас жалобу.

Испугавшись угрозы, мадам Газен призналась, что эти сведения были получены от некоей дамы, которая сказала, что ей их, в свою очередь, сообщил заместитель королевского прокурора.

– Все обстоит еще серьезнее, чем я думала, – произнесла графиня. – За этим кроется либо чудовищное недоразумение, либо коварный, преступный умысел. Это имеет ко мне самое непосредственное отношение и я приму все необходимые меры. Но позвольте заявить вам, что если бы мой зять, маркиз де Женуйяк, был жив, никто не допустил бы того, что случилось сегодня. Мы женщины, живем уединенно и защитить нас практически некому. Но если кто-то считает, что нас можно одолеть с помощью трусливых слов, то это глубокое заблуждение. Я клянусь, что моя внучка является образцом целомудрия и призывает вас не питать к моим словам недоверия. Графине де Блоссак по праву можно верить на слово.

Когда она произнесла эти слова, вперед вышел высокий, очень красивый молодой человек.

– Прошу прощения, мадам, вы графиня Сара?

– Да, сударь.

– Та самая, что когда-то выручила мадемуазель де Сент-Эрмин из самого затруднительного положения?

– Совершенно верно.

– В таком случае, мадам, вам не нужно ходить далеко, чтобы найти себе защитника. Я – виконт Ролан де Коарасс.

– Сын графа Анри?

– Он самый. А это мой друг Годфруа де Мэн-Арди. С Божьей помощью мы вдвоем, мадам, сумеем заставить злые языки замолчать. Если вы, мадам графиня, примите нашу помощь, это будет для нас большой честью.

– Коарасс, Мэн-Арди, – повторила мадам де Блоссак, – сыновья героев.

– Которые ради вас, мадам, вполне способны и сами стать героями, – ответил Мэн-Арди.

Пожилая дама взяла красавца Ролана под руку, а Годфруа де Мэн-Арди сказал:

– Графиню де Блоссак и ее семью оклеветали самым недостойным образом. Мы берем на себя обязательство добраться до источника этих сплетен, которые сегодня были так гнусно использованы, и заявляем, что виновные в этом будут наказаны.

Эти слова, могущие показаться чрезмерно возвышенными, были встречены негромким шепотом, однако сын гасконского дворянина не стал смущаться из-за такого пустяка. Он отвесил присутствовавшим грациозный поклон и знаком велел двум своим спутникам, безусым юнцам еще моложе его, встать рядом. Затем все они вышли вслед за мадам де Блоссак и Роланом де Коарассом.

Когда за ними закрылась дверь, господа и дамы света переглянулись. Затем спросили у мадам Федье, кем были эти молодые люди – такие храбрые и красивые – в речах которых присутствовала немалая доля властности.

– Это четверо юных американцев, все выходцы из Франции. Сегодня утром они прибыли из Нового Орлеана. Проявите к ним снисхождение. Их манеры отдают Луизианой, но мы займемся их воспитанием. Что до остального, они просто очаровательны.

И глаза всех присутствовавших молодых девушек дружно ответили: да, они действительно очаровательны. А вот среди молодых людей нашлись и такие, кому означенные молодые люди показались дерзкими наглецами. К их числу принадлежали и сыновья мадам Газен.

Пока в салоне мадам Федье все пытались справиться с этим новым приступом волнения, графиня де Блоссак увела четверых новых защитников с собой. При виде юношеского пыла и преданности, которую они тут же посвятили ей, дама мысленно вернулась к былым временам. Ей вспомнились великие события, в которых она принимала участие, а порой даже выступала в роли главной героини, и улыбнулась своему прошлому.

Графиня ввела молодых людей в гостиную, где ее дожидалась мадам де Женуйяк, в нескольких словах поведала дочери о том, что произошло, и обратилась к Ролану:

– А теперь, мой благородный юноша, прошу вас, скажите, кто эти двое ваших спутников с решительными лицами, которых вы взяли с собой и привели ко мне?

– Наши младшие, мадам, это Танкред де Мэн-Арди, а это мой брат Кловис.

– Прошу садиться, господа, – сказала графиня четверым молодым людям, почтительно стоявшим рядом с ней.

– Прежде всего, мадам, – сказал Годфруа де Мэн-Арди, – мы просим у вас прощения, потому как должны без утайки сознаться в одном большом грехе.

– Говорите, дитя мое.

– Ну что же, мадам, первая наша ошибка заключается в том, что по прибытии в Бордо мы не явились к вам с визитом. Граф де Коарасс и мой отец настоятельно рекомендовали нам не предпринимать в городе никаких действий, не узнав предварительно, где находится ваш особняк. Мы им это пообещали.

– Но нарушили данную клятву, – перебила его графиня.

– Увы! Да. Мы приехали сегодня утром. Сразу по прибытии нас пригласили на бал. Для таких дикарей, как мы, это была неслыханная удача, и мы согласились.

– К огромному счастью, господин Годфруа, ведь вы оказались там, чтобы защитить старую должницу вашего батюшки, который по праву носит фамилию Мэн-Арди.

– Благодарю вас, мадам, за эти добрые слова. Нам говорили, что в вашем лице мы найдем лучшую из женщин, но я бы еще добавил самую грациозную… и красивую.

– Льстец!!! – с улыбкой ответила графиня. – Но расскажите мне, как поживает граф Анри. Все такой же отважный, каким я его когда-то знала? Что стало с Галаором де Кастераком и господином дю Масом, в 1783 и 1789 году более известным как Аженец?

– Мой отец, мадам, может, и не так бодр и энергичен, как раньше, но это не мешает ему оставаться самым страстным охотником в Луизиане. Единственное, в последнее время он немного прибавил в весе.

– А ваша матушка?

– Матушка, как и прежде, остается святой. У нее такие же седые волосы, как и у вас, мадам, которые ей идут самым восхитительным образом.

– Она была очень красива, друг мой, и вы на нее похожи. Не краснейте от этого комплимента, его вам сделала бабушка. А ваш батюшка, господин де Мэн-Арди?

– Ох! Отец, как и подобает гасконцу, все такой же худосочный. Я никогда не имел удовольствия видеть на его лице усталость, он с тем же рвением обнажает шпагу, что и в 1784 году. Что же касается господ де Кастерака и дю Маса, то ими овладел дух приключений. Приехав в Америку, через два года они, бросив вызов тысяче опасностей, отправились в Канаду и стали торговать там пушниной. И от Квебека до озера Онтарио нет более грозных охотников на выдр, бобров и бизонов, чем эти два неразлучных друга. Сегодня, мадам, они сколотили приличное состояние и живут в свое удовольствие.

– Дети мои! – воскликнула графиня. – Если бы вы только знали, как я, благодаря вам, молодею. Но вы пообещали быть моими рыцарями и я этого не забыла. Я принимаю вашу помощь, вашу поддержку, вашу храбрость. Уже завтра нужно будет выяснить, кто стоит за этой клеветой, которая впервые в жизни заставила меня краснеть.

– Клянусь вам, графиня, что завтра мы будем знать, кто нанес этот удар.

– Благодарю вас. Ступайте и пусть вам сопутствует удача. Нет необходимости говорить, что двери моего дома открыты для вас в любое время.

– Уезжая из Нового Орлеана, мы надеялись, что вы так и поступите, и крайне вам за это благодарны.

Четверо молодых людей встали, отвесили графине Саре с ее дочерью почтительный поклон и удалились.

Когда они ушли, мадам де Женуйяк спросила у матери, что та решила по поводу произошедшего вечером инцидента.

– Я решила, дитя мое, предоставить господину де Коарассу полную свободу действий.

 

IX

На следующий день, перед обедом, Годфруа и Ролан совместными усилиями вытащили из теплого гнездышка заместителя королевского прокурора – господина Кери, который накануне оказался столь болтлив, что даже выдал профессиональную тайну.

Пространно разглагольствуя, молодые люди дали понять, что их интересует, кто распространяет клевету о Филиппине де Женуйяк.

Услышав этот вопрос, судейский заартачился и заявил, что не понимает, о чем речь. Но Ролан его быстро вразумил, поведав о том, откуда стало известно, что слух, разошедшийся по всему Бордо, пустил именно заместитель королевского прокурора.

– Сударь, – добавил Ролан, – поймите, если вы и дальше будете все упорно отрицать, нам ничего не стоит процитировать свои источники и тогда в течение двадцати четырех часов весь город узнает, что вы отнюдь не питаете должного уважения к тайнам, доверенным судебному ведомству.

Угроза произвела надлежащее действие.

– Хотя я и не знаю, с какой целью распространяют эти сплетни, они могут оказаться элементом какой-то темной, коварной интриги, – сказал заместитель прокурора.

– Пусть на этот счет, сударь, у вас не будет ни малейших сомнений, – ответил ему Мэн-Арди.

– Об этом мне сообщила старуха, которую я допрашивал в тот день, когда меня вызвали к маркизу де Маталену – все решили, что на него совершено покушение, хотя потом оказалось, что он просто хотел свести счеты с жизнью.

– Кто эта женщина?

– Старая ведьма, как поговаривают, очень опасная.

– Но на каком основании она выдвинула это страшное обвинение?

– Ах! Сударь, я не знаю. Не исключено, что на основании слов самого маркиза.

– Благодарю вас, сударь, – сказал Мэн-Арди, раскланиваясь с помощником королевского прокурора. – Полученных сведений нам вполне достаточно. По всей видимости, это де Матален растрезвонил о своих мнимых подвигах. Мы его разыщем.

– Берегитесь, господа, де Матален опасный противник.

Коарасс презрительно улыбнулся и удалился в сопровождении друга. Они тут же направились на аллеи Любви, намереваясь вызвать отпетого бретера на дуэль. К сожалению, того не оказалось дома, и эту маленькую формальность им пришлось на какое-то время отложить.

Что касается маркиза, то он совершенно выздоровел – настолько, что в то утро даже подумал сразиться на дуэли, которую удар кинжалом, нанесенный гризеткой, отложил на неопределенный срок.

Он сказал себе, что пришло время уладить это небольшое дельце, и послал двоих своих друзей, Гранде и Лагранжа, сообщить Гектору де Вертею, что если он желает получить удовлетворение, то это можно будет сделать на следующий день.

После описанных нами событий Вертей примкнул к Лиге защиты. И даже поклялся, подобно всем остальным, не принимать никаких вызовов на дуэль без ведома руководителей этой ассоциации.

Но когда молодому человеку передали слова Маталена, он понял, что для него это дело чести, которое нужно решить без малейших колебаний.

Поэтому он направился прямиком к господину дез Арно и сказал:

– Мой дорогой президент, вы должны понимать, что, когда я, вступая в наше общество, клялся не отвечать ни на какие провокации, это не относилось к оскорблениям, которые были нанесены мне в прошлом. Я клялся лишь на будущее.

– Что вы хотите этим сказать, друг мой?

– Я хочу сказать, мой дорогой господин дез Арно, что маркиз де Матален, полностью оправившийся от своей раны, сообщил, что он в полном моем распоряжении.

– Помилуйте!

– И я прошу у вас разрешения драться с ним на дуэли.

Дез Арно на мгновение задумался.

– При самом строгом соблюдении правил, – наконец сказал он, – вы можете послать этого Маталена ко всем чертям.

– Как это?

– В назначенный день и час он не явился, чтобы скрестить с вами шпагу, вы ему больше ничего не должны и имеете полное право отказаться от этой дуэли.

– Не советуйте мне поступать подобным образом.

– Позвольте, мой друг, позвольте, – не отступал от своего дез Арно, чье лицо вдруг просветлело. – Вполне очевидно, что обстоятельства, задержавшие Маталена в тот день, когда вы тщетно прождали его на ландах Пезу, действительно можно отнести к разряду форс-мажорных. Но заметьте, в том, что маркиз попытался покончить с собой в то самое утро, когда у вас была назначена дуэль, вашей вины нет. А раз так, то вы, чтобы сохранить достоинство, не можете рисковать еще раз стать жертвой подобных шуток.

– Господин дез Арно, прошу вас ответить на один-единственный мой вопрос.

– Слушаю вас.

– Распространяется ли принесенная мною клятва на оскорбления, нанесенные ранее? – спросил де Вертей.

– Говоря по правде, честь повелевает мне сказать, что нет. Тем не менее…

– Это все, что мне нужно было узнать. Я буду драться.

– Вы совершаете ошибку.

– Почему?

– Потому что, когда речь идет о Маталене, его противники должны пользоваться всеми своими преимуществами.

– За исключением тех, что могут поставить под сомнение их храбрость, – возразил ему Вертей твердым, как сталь, голосом. – Не настаивайте, дорогой президент, мое решение непоколебимо.

– В таком случае, друг мой, нужно принять все меры для того, чтобы во время этой дуэли свести к минимуму опасность, которой вы будете подвергаться. Вижу, вы не боитесь – это уже очень хороший знак. Теперь ступайте к фехтмейстеру нашей лиги. Спросите у него, где найти молодого прево Корделуа, и от моего имени попросите преподать вам урок фехтования.

– Благодарю вас, мой дорогой президент, благодарю и до свидания.

– До свидания и удачи, горячая голова.

Вертей и дез Арно расстались. Президент какое-то время глядел своему юному другу вслед, затем прошептал: – Если ты, малыш, полагаешь, что завтра утром будешь драться с Маталеном на дуэли, то очень ошибаешься. Раз папаша дез Арно этой дуэли не желает, значит, ей не бывать.

С этими словами он энергичным шагом направился на улицу Порт-Дижо и зашел к портному, который не на шутку удивился, увидев у себя дома клиента.

– Успокойтесь! – с улыбкой обратился к нему дез Арно. – Я не настолько нескромен, чтобы явиться сюда с просьбой сшить мне платье…

– Но, сударь…

– Полно вам! Не надо возражений. Я даже не собираюсь брать у вас взаймы, хотя и знаю, что вы ссужаете деньги под процент.

– Боже праведный! Я?

– Как же мне нравится этот возмущенный крик оскорбленной добродетели! – спокойно заметил господин дез Арно. – Но через четверть часа, а то и раньше мы с вами прекрасно поладим, вот увидите.

– Сударь, соблаговолите объясниться.

– Поскольку вы ростовщик, то среди неоплаченных векселей у вас должны были остаться и бумаги, под которыми стоит подпись Маталена?

Лже-портной окинул дез Арно подозрительным взглядом.

– Да не бойтесь вы, горе-финансист. Я пришел, чтобы у вас их купить.

– Не может быть! Тогда у меня действительно есть интересующие вас бумаги.

– Что я вам говорил! На какую сумму?

– Восемь тысяч франков.

– Сколько всего векселей?

– Два, на четыре тысячи каждый.

– Я выкуплю у вас один. За какую цену вы мне его уступите?

– В настоящее время господин де Матален испытывает затруднения, но это не мешает ему расплатиться в будущем. Поэтому я продам его по номиналу плюс проценты.

Дез Арно взял шляпу, которую, войдя, положил на комод, и сказал:

– Всегда к вашим услугам! Я знаю, кто предложит мне лучшие условия сделки.

Поняв, что из рук уплывает выгодное дельце, лже-портной окликнул дез Арно и сказал:

– Постойте! Назовите хотя бы свою цену!

– Две с половиной тысячи франков, на которых вы, господин Живоглот, еще сможете заработать.

– Две с половиной тысячи франков? Как вам такое даже в голову взбрело?

– Либо да, либо нет, других слов мне от вас не надо, – произнес президент Лиги защиты и протянул руку к щеколде двери.

– Ладно, я согласен, – сказал несчастный, вытащил из портмоне вексель, а вместе с ним кучу всевозможных бумажек, какие только может получить ростовщик в ходе судебного разбирательства.

Дез Арно внимательно изучил расписку.

– Составлена по всем правилам, – сказал он. – Благодарю. Вот ваши деньги.

С этими словами президент Лиги защиты отсчитал лже-портному две с половиной тысячи франков золотом и вышел, потирая руки. Ему было так весело, что он, шагая, даже не пытался скрыть улыбку.

Пока в лавке лже-портного разыгрывалась описанная нами сцена, де Вертей отправился к своим друзья, Гольтье и Сен-Мартену, которых мы уже видели в салоне на улице Миним и которые, как и сам Гектор, тоже входили в Лигу защиты. Он попросил их связаться с секундантами маркиза, а сам стал готовиться к дуэли с человеком, собиравшимся поиграть его жизнью.

Несколько минут спустя Гольтье и Сен-Мартен уже вели переговоры с секундантами Маталена.

Они договорились, что дуэль, как и в прошлый раз, состоится на ландах Пезу, и разошлись.

Таким образом, все правила были строго соблюдены.

Тем временем Коарасс и Мэн-Арди носились по всему городу, пытаясь отыскать Маталена и потребовать у дуэлянта строгого отчета за приписываемую ему злостную, оскорбительную клевету.

Молодые люди дважды безрезультатно являлись к маркизу домой, затем спросили, в каком кафе его можно повстречать. Получив необходимые сведения, они направились на плас де ла Комеди, рассчитывая найти его там.

Но все предпринимаемые ими действия результата не принесли. Матален в этот день был недосягаем.

Когда друзья проходили под сенью аллей Турни – в те времена те были обсажены великолепными деревьями, хотя теперь стоят совершенно голые – им встретился человек, долго живший в Новом Орлеане и не преминувший их узнать.

– Вот это новость! Вы давно приехали?

– Не далее как вчера, – ответил Ролан.

– А почему не зашли ко мне?

– Потому что за это время у нас успело появиться неотложное дело, – ответил Годфруа, не умевший скрывать правду.

– Дуэль?

– Еще бы, черт подери!

– С кем?

– С неким типом, которого мы ищем с самого утра и никак не можем найти. Если бы он знал о нашем приезде в Бордо, мы бы подумали, что сей господин прячется.

– И как зовут этого храбреца?

– Маркиз де Матален, – ответил Ролан де Коарасс.

– Э нет! Тут вы ошибаетесь, уверяю вас, он не прячется. И если хотите добрый совет, не ищите больше встречи с этим негодяем.

– Почему это?

– Потому что из всех сражений он неизменно выходит победителем. К примеру, взгляните вон на тех двух господ, что греются под последними лучами осеннего солнца.

– Ну и что?

– А то, что один из них – месье де Сезак, полковник кирасиров, а второй – майор Монсегюр, – добавил луизианец. – Оба поссорились с Маталеном в день своего приезда в город, а на следующий день по очереди дрались с ним на дуэли. И получили столь серьезные ранения, что видеть их сейчас прогуливающимися – настоящее чудо.

– Наверное, они неважные фехтовальщики, – ответил Мэн-Арди. – Что касается нас, то мы умеем держать в руках шпагу.

– Значит, вы продолжаете настаивать на своем?

– Более, чем когда-либо. Ни виконт де Коарасс, ни представитель доблестного рода Мэн-Арди никогда не дрогнут перед угрозами какого-то пугала.

– Дело ваше, я вас предупредил.

– Наши отцы совершили в Бордо слишком много славных подвигов, чтобы мы сейчас отступили. Они бы от нас отреклись – и были бы совершенно правы. Но к великому счастью, у нас на то нет никакого желания.

– Единственная услуга, которую вы можете нам оказать, – продолжал Рауль, – сводится к тому, чтобы указать нам место, где у нас был бы хоть какой-то шанс встретиться лицом к лицу с этим ужасным маркизом де Маталеном.

– Этого, мои дорогие друзья, я вам сказать не могу. Ищите, и если он вас, даст Бог, не убьет, вспомните, что я по-прежнему жду вас с визитом.

– Что ж, тогда до свидания.

Когда луизианец ушел, Ролан и Годфруа некоторое время оставались на аллеях Турни, где состоялся этот короткий разговор. В тридцати шагах от них медленно прогуливались полковник де Сезак и майор Монсегюр.

– Идея! – воскликнул вдруг Годфруа. – А что, если нам поговорить с этими бравыми военными? Они могут оказаться нам полезны.

– Пойдем, – ответил Ролан, – вреда от этого в любом случае не будет.

И молодые люди подошли к полковнику и его другу.

– Прошу прощения, господа, – начал Мэн-Арди, – надеюсь, вы проявите снисхождение к нескромности двух молодых американцев, прибывших вчера в Бордо, которым только что рассказали о вашей дуэли с господином де Маталеном. Нас к вам привело чувство симпатии, которое мы даже не пытаемся скрывать, кроме того, не исключено, что мы призваны отомстить – за вас и за всех тех, кого убил или ранил этот маркизик.

– Замечательные слова, сударь, – ответил полковник, – но поверьте мне, мы не переложим на плечи других обязанность покарать этого бретера.

– В свою очередь, сударь, – сказал Ролан, – вы тоже поверьте, что мой друг сказал об этом отнюдь не в приступе чрезмерной гордыни, просто у нас к господину де Маталену есть свои претензии, из-за которых нам и хочется его убить.

– Вам? – насмешливо спросил майор.

– Да, нам! Матален ранил на дуэли полковника и вас, майор, поэтому я прекрасно понимаю, что из-за этих слов могу показаться слишком самонадеянным. Но это не играет никакой роли – мы будем драться.

– И когда вы собираетесь скрестить с маркизом шпаги? – спросил Робер де Сезак.

– Как «когда»? Завтра же, если, конечно, сегодня сумеем его найти.

– Завтра у вас не будет такой возможности. В восемь часов он будет драться с господином де Вертеем. Вы же не де Вертей?

– Нет.

– Он его убьет, – заявил майор.

– Ну что ж, сударь, тогда я брошу ему вызов после дуэли, – сказал Коарасс.

– В храбрости вам не откажешь, – ответил полковник. – Сделайте одолжение, назовите свое имя, чтобы я знал, с кем имею честь говорить.

– Меня зовут Ролан, виконт де Коарасс.

При этих словах майор побледнел и протянул молодому человеку руку:

– Вы родственник графа Анри? – спросил он.

– Я его сын, майор.

– А ваш друг?

– Это Годфруа де Мэн-Арди.

– Сын шевалье?

– Совершенно верно.

– Господа, я имел честь знать двух героев, чьими сыновьями вы являетесь, – торжественно заявил Монсегюр. – И в этом качестве прошу вас внимательно меня выслушать.

– Говорите, сударь.

– Идею подойти к нам и заговорить вам внушила счастливая звезда. Итак вы желаете драться с господином де Маталеном. По какой причине?

– Долго рассказывать, – ответил Годфруа. – К тому же это не наша тайна, открыть которую у нас нет никакой возможности. Единственное, что мы можем сказать, что речь идет о защите чести одного из самых благородных и достойных семейств Бордо.

– Поскольку за всем этим кроется какой-то секрет, настаивать мы не будем. Сыновья графа де Коарасса и шевалье де Мэн-Арди, если они так же искусны, как их отцы, вполне могут помериться силами с самым изощренным бретером в мире. Матален – опасный противник, но удерживать вас от поединка с ним я больше не буду. Найдите его, вызовите на дуэль и, по возможности, убейте. Но я прошу вас об одном одолжении.

– Каком?

– Выступить в роли вашего секунданта.

– Я принимаю ваше предложение и выражаю за него свою огромную признательность.

– В таком случае, сударь, – весело добавил полковник, – хотя я не знал вашего отца и не имею удовольствия принадлежать к числу ваших друзей, прошу вас взять меня в качестве второго секунданта. У нас с майором хватит сил, чтобы сопровождать вас на дуэль. К тому же мы позволим вам избежать одной подлой уловки, которую изобрел маркиз.

– Хорошо, – сказал Коарасс. – Но нужно еще найти этого чертова Маталена. Впрочем, завтра утром я в любом случае дождусь окончания дуэли и заставлю его драться со мной.

– Пока же, – сказал майор Монсегюр, – если вы хотите потренироваться, я приглашаю вас к нам, у нас есть рапиры и сабли; и хотя я еще не до конца оправился от нанесенной раны, это не помешает мне оценить ваше мастерство.

– С удовольствием, господа. Я чрезвычайно счастлив встретить человека, знавшего моего отца.

– Совсем немного, – ответил майор тоном человека, опасающегося сказать слишком много. – Но весьма наслышан о его невероятных приключениях.

Полковник оперся на руку Годфруа, майор, чувствовавший себя получше, чем он, медленно пошел рядом с Роланом и они все вместе покинули аллеи де Турни.

На следующий день Коарасс и Мэн-Арди выехали на дорогу в Медок, поскольку им сообщили, что по ней Матален будет возвращаться домой после дуэли в ландах.

Прождав около часа, молодые люди увидели, что к ним мчится карета с тремя пассажирами, с ног до головы облаченными во все черное.

– Вот и он, – сказал Мэн-Арди.

Ролан выехал на середину дороги, спешился, встал перед конем и знаком велел кучеру остановиться.

– Друг мой, – произнес он самым мягким и дружелюбным голосом, – соблаговолите немного подождать, у меня к вашему хозяину есть разговор.

– В чем дело? Что случилось? – обратился к кучеру один из сидевших в экипаже молодых людей.

Коарасс и Мэн-Арди обнажили головы и вышли вперед.

– Прошу прощения, господа. Кто из вас маркиз де Матален? – спросил Ролан.

Услышав этот вопрос, пассажиры в один голос закричали:

– Слава богу, сударь, его среди нас нет!

– Но ведь вы, – вставил слово Годфруа де Мэн-Арди, – возвращаетесь с дуэли, имевшей место в ландах Пезу.

– Совершенно верно, сударь.

– Может, я имею честь говорить с господином де Вертеем?

– Так оно и есть, – ответил один из молодых людей.

– Неужели господин де Матален убит? – взволнованно спросил юный Коарасс.

– Нет, он просто оказался негодяем, – ответил Гектор де Вертей.

– Что вы говорите!

– Этот господин вот уже второй раз вызывает меня на дуэль, а затем сам же от нее уклоняется.

– Он что же, не явился в назначенный час?

– Сегодня мы опять ждали его напрасно.

– Странный бретер! – промолвил Мэн-Арди. – А по какой причине, вы не знаете?

– Если только он вновь не попытался наложить на себя руки. Если это не вошло у него в привычку, то я понятия не имею, каким предлогом он теперь мог бы воспользоваться, дабы объяснить свое поведение.

– Теперь нам, господа, не остается ничего другого, кроме как принести извинения за то, что мы вас задержали.

– Всегда к вашим услугам, господа.

И молодые люди разъехались в разные стороны.

– Кстати, Годфруа, – сказал Коарасс, когда они возвращались в город, – а что теперь ты думаешь об этом ужасном дуэлянте, наводящем страх на Бордо и его окрестности?

– Миф, – ответил Мэн-Арди. – Бесконечно далекий от реальности.

– Мне в голову пришла примерно та же самая мысль. По крайней мере, найти его не представляется возможным. В первом деле удача нам не улыбнулась – оно слишком затянулось.

– Ха-ха-ха! Давайте над всем этим посмеемся, ведь это лучшее, что мы можем сделать. Перед нами либо заяц, либо змея.

– Может, даже фанфарон, нагнавший страху на пару бедолаг.

– Ну уж нет! – серьезным тоном продолжал Мэн-Арди. – Мы сами не верим в то, что говорим. Полковника и Монсегюра не назовешь ни трусами, ни идиотами, ни плохими фехтовальщиками.

– Ты прав.

– И этот Матален нанес им нешуточные раны. Давай попытаемся докопаться до истинных причин происходящего.

И друзья вернулись в город.

Тем временем в доме господина де Сезака происходила весьма любопытная сцена. В девять часов к полковнику с дежурным визитом явился хирург, лечивший его и майора Монсегюра.

– Друзья мои, прошу прощения, что заставил вас сегодня ждать дольше обычного, – сказал он, переступая порог. – Но только что мне пришлось наблюдать довольно необычную сцену.

– Где?

– На аллеях Любви.

– Где живет этот чертов Матален?

– Совершенно верно. Причем это событие, приведшее меня в столь благостное расположение духа, произошло не с кем иным, а именно с маркизом.

– В таком случае поведайте нам о нем.

– Вам, несомненно, известно, что сегодня утром означенный Матален должен был драться на дуэли с господином де Вертеем.

– Еще бы, черт подери! Вчера во всем Бордо только об этом и говорили.

– Так вот, в половине восьмого я возвращался в город из военного госпиталя в Годеране, что неподалеку от Круа-Бланш. На аллеях Любви мне на глаза попались три подозрительных личности, шатавшихся вокруг дома де Маталена. Я сразу почуял, что предстоит что-то необычное, сел на скамью, наполовину спрятавшись за стволом толстого дерева, и стал ждать. В этот момент перед дверью маркиза остановился экипаж, по всей вероятности, тот самый, что должен был отвезти его на дуэль. Стоял он недолго. С тех пор как я занял свой наблюдательный пункт, не прошло и пяти минут, как дверь дома открылась и на пороге появился Матален. Он ловко запрыгнул в экипаж, его примеру собрались было последовать и секунданты, но тут двое подозрительных типов схватились за дверцы, в то время как третий схватил лошадь под уздцы.

– Интересно, – протянул полковник.

– В самом деле, – поддержал его Монсегюр.

– Настолько интересно, что я вскочил на ноги и подбежал ближе. Одновременно со мной из-за другого дерева выскользнул хромой, небольшого роста господин во всем черном и тоже бросился к экипажу. Им оказался судебный пристав Дюме, известный всему Бордо.

– Я начинаю понимать, – обронил майор.

– Можете себе представить как Матален стал кричать, буйствовать, изрыгать проклятия и угрозы, когда столкнулся с этими двумя крепкими, серьезными парнями, вооруженными основательными дубинками. Этот коротышка, судебный пристав, прихрамывая подошел к нему и сунул под нос кипу бумаг. «Мне поручено, – сказал он, – вручить вам предписание о выплате четырех тысяч франков основного долга и тысячи двухсот тридцати трех франков пяти сантимов процентов. Означенную сумму вы задолжали господину Риве, портному, проживающему в доме 29 по улице Порт-Дижо». «Убирайтесь к дьяволу! – закричал в отчаянии Матален. – У меня за душой ни гроша!» «При невыполнении этого требования, – невозмутимо продолжал хромой судебный пристав, – присутствующие здесь господа судебные исполнители по вопросам коммерции выполнят свой долг и с удовольствием отправят вас в департаментскую тюрьму, известную как форт дю Га, где вы будете оставаться до тех пор, пока не рассчитаетесь по всем долгам».

– Ох и нравится он мне, этот малыш судебный пристав, – сказал полковник. – Уж очень складно говорит.

– Вы даже представить себе не можете, какой страшный гнев овладел в этот момент Маталеном, – продолжал хирург. – Он стал метаться в карете, рессоры которой стонали от производимых им резких движений. Кричать, что это позор, что его обесчестили. Затем немного успокоился, обратился к судебному приставу и сказал: «Сударь, отпустите меня хотя бы на дуэль, меня ждет противник». «Меня это не касается, – ответил представитель закона, – я просто выполняю свою работу». «Послушайте, – продолжал бретер, – я отошлю своих секундантов, эти двое господ сядут со мной в карету и поедут на место для поединка. Они будут присутствовать на дуэли, после чего я отдам себя в их руки…» «Если останетесь в живых», – перебил его пристав. «Разумеется», – ответил Матален. «А если вас убьют, – гнул свое Дюме, – кто мне заплатит?»

На какое-то время этот вопрос привел маркиза в замешательство. «Ведь вы должны заплатить. У вас такой вид, будто вы и в мыслях не допускаете, что вас могут убить. А если вы останетесь лежать на поле брани? Тогда, я, упустив вас, лишусь жалованья». «Но… моя честь…» «В первую очередь, честь предписывает заплатить кредиторам. Если вы хотите каждое утро драться на дуэли, не влезайте в долги. Ну так что? Будете платить? Нет? Тогда в тюрьму!» Не в силах больше сдерживаться, Матален хотел было открыть дверцу и выпрыгнуть, но тут же попал в объятия судебного исполнителя, который затолкал его обратно в экипаж, а сам сел рядом. Второй устроился с другой стороны. Затем тот, который держал под уздцы лошадь, взобрался на козлы. Увидев, что его действительно везут в форт дю Га, Матален зашелся такой злобой, что на его губах даже выступила пена. «Каналья, негодяй, мерзкая скотина, подлый бездельник!» – кричал он судебному приставу. «Придержите язык, сударь! – воскликнул в ответ на это Дюме. – Я должностное лицо, а вы оскорбляете меня при исполнении судебных обязанностей». «Плевать я хотел на твои обязанности, ублюдок!» – вопил Матален.

– По всей видимости, все это выглядело смешно, ведь наш маркизик, должно быть, извивался, как угорь.

– Надо думать, хотя это Маталену ровным счетом ничего не дало. Напрасно он отбивался, угрожал, а под конец даже стал звать на помощь – хромоногий судебный пристав, оставив за собой последнее слово, сказал: «Вперед, Тимотэ, трогай».

Судебный исполнитель по коммерческим спорам, занявший место кучера, хлестнул лошадь и вся честная компания отправилась в тюрьму, где они, скорее всего, сейчас и находятся и где Маталена ждет премилый шабаш.

– Забавно, забавно, – сказал полковник, – вы были правы, майор.

– Единственная странность, – обстоятельно заметил Монсегюр, – заключается в том, что подобные неприятности случаются с Маталеном в тот самый день, когда ему предстоит драться на дуэли с господином де Вертеем. Первый раз он притворился, что решил свести счеты с жизнью.

– Смотри-ка, а ведь верно, – согласился с ним Робер де Сезак.

– А сегодня его бросают в тюрьму в тот самый момент, когда он отправляется в место, назначенное для проведения поединка. Может он, этот красавчик-бретер, боится?

– Кого? Де Вертея?

– Почему бы и нет?

– Этот Вертей пользуется репутацией далеко не лучшего фехтовальщика, впрочем, в жизни все бывает, и если Матален по тем или иным причинам не желает помериться с ним силами, это более, чем любопытно.

– Об этом только что заявил хирург.

Полковник вдруг улыбнулся и сказал:

– Майор, если юный герой из Нового Орлеана опять придет к нам наводить справки о Маталене, мы сможем ему сказать, где тот теперь находится.

– Разделяя интересы сына Коарасса, я даже рад, что этот судебный пристав нынче утром выполнил свои неприятные обязанности. Удар шпагой, пронзивший мою грудь, был нанесен столь молниеносно, что я по сей день спрашиваю, как маркиз оказался на такое способен.

– Теперь это неважно, главное, что юный Коарасс здорово фехтует, – заявил полковник. – А Мэн-Арди и того лучше.

– Но несмотря на это, поручиться за него я пока не могу, – ответил майор Монсегюр.

– А вот я убежден, что против этих двух маленьких храбрецов Матален и десяти минут не продержится.

– Дай-то Бог. Но пока маркиз в заточении и я от этого просто в восторге.

– Господа, все это замечательно, но не мешайте медицине, – раздался голос хирурга. – Полковник, дайте вашу руку… Пульс в норме. Дней через десять вы окончательно поправитесь.

– Благодарю, доктор, что возродили в моей душе надежду.

– А как обстоят дела у вас, майор?

– Все идет, как по маслу, – ответил Монсегюр.

– Фанфарон! Покажите язык… так… неплохо, неплохо… теперь пульс… тоже в порядке… погодите-ка…

С этими словами доктор приложил ухо к груди майора.

– Покашляйте! – приказал он.

Командир эскадрона выдал отчетливое «Кхе! Кхе!».

– Отлично! – сказал хирург. – Дней через шесть вы сможете подставить грудь под новый удар шпагой – если будет желание.

– Ах, доктор! – воскликнул Монсегюр. – Согласитесь, я замечательный пациент, в отношении которого вы провели лечение, которое сделает вам честь, я в этом совершенно уверен.

– Рана была действительно серьезной, что правда, то правда, но и раненый оказался не слабак. Ну хорошо, друзья мои, позвольте откланяться.

Офицеры обменялись с полковым врачом рукопожатиями и расстались. Едва переступив порог, сей замечательный хирург тут же вспомнил рассуждения Монсегюра о Маталене и, будучи редким сплетником и болтуном, в мгновение ока рассказал дюжине человек о необычайном утреннем происшествии, равно как и о странном совпадении, наводящем на мысль о том, что Матален твердо решил уклониться от дуэли с де Вертеем.

Весь город, для которого плохие новости о скандальном бретере были как бальзам на душу, восторженно воспринял этот слух и с энтузиазмом понес его дальше.

Напрасно друзья маркиза пытались оспаривать эти утверждения – уступив перед численным превосходством, они были вынуждены замолчать.

Коарассу с его другом понадобилось совсем немного времени, чтобы узнать о случившемся. Когда они вернулись в город, злоключения маркиза были предметом всеобщего обсуждения.

– Матален в тюрьме, – с улыбкой воскликнул Коарасс. – На этот раз нам ничто не помешает с ним повидаться, если, конечно, он не расплатится по долгам до нашего приезда.

– Что ты собрался делать?

– Найти кредитора Маталена и уплатить ему по векселям дуэлянта.

– Ну хорошо, а потом?

– Потом явлюсь в форт дю Га, возьму нашего милейшего маркизика за руку, выведу на улицу и скажу: «Вы свободны».

– И что дальше?

– Положу ему на плечо руку и спрошу, знает ли он мадемуазель де Женуйяк. А там уже будет видно.

– У меня есть предложение. Может, пообедаем, перед тем как вызволять эту выдающуюся личность?

– Ты прав, я голоден, как волк.

Они вошли в одно из немногочисленных кафе, где кормили плотными завтраками с обязательным мясным блюдом – если в Париже данное новшество было введено еще в V год Республики, то в провинции оно еще не получило широкого распространения.

Как бы там ни было, наши друзья не только позавтракали, но и познакомились с соседом по столику, сообщившим им имя судебного пристава, который арестовал Маталена.

– И где он живет, этот Дюме? – поинтересовался юный Коарасс.

– Улица Мезон-Дюрад, 6.

– Отлично, сударь, премного вам благодарны. А теперь, когда мы утолили голод и жажду – в путь. Для начала наведаемся к судебному приставу.

Сей чиновник умел принимать разные обличья – был то наглый, то раболепный, порой даже и то, и другое вместе, в чем нам помогла убедиться история с Маталеном. При виде двух молодых людей он сделал упор на длинную ногу, что придало ему определенное сходство с лебедем, и, стараясь максимально смягчить резкий голос, спросил: – Господа, неужели я удостоюсь радости оказать какую-либо услугу?

– Да, – ответил Годфруа, – при условии, что вы господин Дюме.

– Это действительно я.

– Ну что же, господин судебный пристав, мы будем вам крайне признательны, если вы сообщите нам, за какую сумму маркиза де Маталена нынешним утром засадили в тюрьму.

– Но я, господа, не вправе разглашать подобные подробности.

– Почему? Ведь мы желаем заплатить.

– Вот оно что! Стало быть, вы друзья маркиза?

– Вас, господин пристав, это не касается. Разве того, что мы платим, вам недостаточно?

– Более чем достаточно.

– Итак, сколько?

– Если мне не изменяет память, чуть больше пяти тысяч двухсот франков.

– Почему бы вам не заглянуть в бумаги и не назвать точную цифру?

Не зная, заинтересован ли господин дез Арно в том, чтобы выпустить Маталена из тюрьмы, судебный пристав дал уклончивый ответ, тем самым оставив себе путь для отступления: – Очень сожалею, господа, – сказал он, – но я не могу выполнить вашу просьбу, потому как передал все бумаги своему клиенту.

– Тогда окажите нам любезность назвать его имя.

– Его зовут дез Арно.

– Очень хорошо! Где же он живет? – поинтересовался Ролан де Коарасс.

– Улица Арно-Мике, 26.

– Отлично, к нему мы и отправимся.

С этими словами молодые люди ушли.

В своей конторе коротышка-пристав оставался недолго. Он тут же бросился за юными друзьями, воспользовался, в отличие от них, кратчайшим путем, явился к господину дез Арно, обо всем ему рассказал и передал документы.

– Вот черт! Вот черт! – воскликнул президент Лиги защиты. – Об этом я даже не подумал.

– Я обогнал их лишь самую малость, они вот-вот постучат в вашу дверь.

– Значит, к этому мерзавцу кто-то проявляет интерес.

– Надо думать, – философски ответил Дюме.

Их разговор прервал резкий, корректный стук в дверь. Судебный пристав спрятался и слуга ввел в комнату двух молодых людей.

– Мы не ошиблись, вы господин дез Арно?

– Совершенно верно, господа, что вам угодно?

– Мы желаем узнать точную сумму невыплаченного Маталеном долга.

– Пять тысяч двести тридцать три франка и пять сантимов, включая сумму основного долга и проценты.

– Ну что ж, сударь, я вам ее заплачу, – сказал Коарасс, доставая из кармана бумажник.

– Сударь, позволительно ли мне будет сначала задать вам один вопрос? – спросил дез Арно.

– Хоть два, коли у вас на то будет желание.

– Вы достаточно знаете господина де Маталена, чтобы оказывать ему услугу, оплачивая долги? И откуда вам знать, может, я, держа маркиза в заточении, приношу ему больше пользы, чем вы со своими попытками его освободить?

– Сударь, по всей видимости, вы человек благовоспитанный, поэтому я, разумеется, отвечу на ваши вопросы. Во-первых, я заявляю, что не только не отношусь к числу друзей господина де Маталена, но даже не знаком с ним.

– Это правда?

– Более того, я его смертельный враг.

– И что из этого?

– Вы не понимаете?

– Нет.

– Тогда знайте, сударь, я хочу вытащить его из тюрьмы, чтобы нанести оскорбление, вызвать на дуэль и убить.

Услышав эти слова, господин дез Арно не смог скрыть охватившего его чувства жалости.

– Ох, сударь, я прекрасно знаю, что вы собираетесь мне сказать – что Матален грозный противник, что он меня убьет и все такое прочее.

– Верно, именно эти соображения я и намеревался вам изложить.

– Сударь, я ручаюсь, что если он умелый фехтовальщик, то мне ловкости тоже не занимать. Кроме того, на моей стороне правда, да-да, сударь, правда, ведь я стремлюсь к этой дуэли отнюдь не из-за легкомысленной интерпретации того, что во Франции принято называть вопросами чести. Нет, речь в данном случае идет о репутации юной девушки и целого семейства, которую этот маркиз запятнал, и поэтому он должен понести наказание.

Эти слова Ролан де Коарасс произнес с юношеским воодушевлением, по всему чувствовалось, что в груди его бьется пылкое, бесстрашное, великодушное сердце.

Господин дез Арно подошел к нему и сказал:

– У де Маталена в Бордо полным-полно врагов, поэтому я не удивлен, что вы тоже примкнули к их рядам. Но вот противник он действительно грозный и мериться с этим человеком силой, уступая ему в искусстве фехтования – сущая глупость.

Коарасс и Мэн-Арди открыли было рот, чтобы ответить, но дез Арно не дал им такой возможности.

– Соблаговолите дослушать меня до конца. Если маркиз сегодня в тюрьме, то только потому, что нам нужна передышка продолжительностью в шесть месяцев для того, чтобы воспитать фехтовальщиков, способных встретиться с ним лицом к лицу. И неоплаченный вексель, который теперь хранится у меня, мы купили, чтобы на время избавиться от этого бретера. Нас тридцать человек, через какое-то время Матален выйдет на волю и мы по очереди будем драться с ним до тех пор, пока он не останется лежать на поле брани.

– Таким образом, – с улыбкой произнес Мэн-Арди, – вы преследуете цель держать его под замком, в то время как мы хотим отпустить его на все четыре стороны.

– Совершенно верно.

– Необычная ситуация, – сказал Ролан. – Но я, сударь, не могу ждать.

– Сожалею.

– Но с деньгами, которые я намереваюсь вам заплатить, послезавтра, если маркиз останется в живых, вы сможете опять бросить его в узилище. Для этого будет достаточно выкупить другие его неоплаченные векселя, причем я, по всей вероятности, помешать этому уже не смогу. Как бы там ни было, сударь, вы не можете отказаться принять от меня эти деньги, а взамен отдать бумаги.

Господин дез Арно, явно огорченный, уступил. Но когда Ролан отсчитал ему пять тысяч двести тридцать три франка, запротестовал: – Нет, сударь, это слишком много. Сей вексель я выкупил за сто двадцать пять наполеондоров. Вы должны понимать, что сверх этого я не возьму с вас ни единого су. Во всей этой истории меня больше всего смущает тот факт, что мы вынуждены заниматься делами Маталена.

Ролан из приличия настаивать не стал, заплатил две с половиной тысячи франков и положил документы в карман.

– Сударь, перед тем как уйти, будьте добры, скажите, с кем я имею честь говорить?

– С удовольствием, сударь, мне нужно было назвать себя, как только я переступил порог вашего дома. Меня зовут виконт Ролан де Коарасс.

– А этот господин?

– Годфруа де Мэн-Арди.

– И последнее: если исход грядущей дуэли не окажется фатальным ни для вас, ни для Маталена, окажите нам честь вступить в ряды Лиги защиты, которую мы основали несколько дней назад, преследуя цель избавить Бордо от этих омерзительных бретеров.

– В вашем обществе есть фехтмейстер? – спросил Мэн-Арди.

– Да, сударь.

– И насколько хорошо он владеет шпагой?

– Более чем.

– Что ж, сударь, мы просим вас с сегодняшнего дня считать нас членами вашей Лиги, но при том условии, что вы незамедлительно направите нас к этому мастеру. Мы вот уже два месяца не держали в руках шпагу и вчера были вынуждены признать, что пришла пора потренироваться и вернуть утраченные навыки.

Оставив эти слова без ответа, господин дез Арно подошел к панно с изображением амуров в духе Буше и нажал на медную кнопку. Панно вдруг разъехалось в стороны и взорам друзей предстал просторный зал, в котором два десятка молодых людей яростно постигали искусство фехтования.

– Господа, я с первого раза открываю вам мою тайну, потому как по глазам вижу, что вполне могу положиться на вашу порядочность и честь. Здесь каждый день тренируются члены нашего общества. Дабы не обращать на себя внимания, они попадают сюда через три различных входа. Во-первых, через мои апартаменты, хотя этим путем могут воспользоваться самое большее два человека, во-вторых, через кафе на улице Сент-Катрин, сообщающееся с моим жилищем, и, наконец, через дом на улице Кансера, который занимают нотариус и стряпчий.

– Придумано грамотно, – заметил Мэн-Арди. – Но скажите, когда наступит час бросить вызов Маталену, что конкретно вы будете делать?

– Все очень просто: Корделуа, наш молодой фехтмейстер, отберет шестерых кандидатов, способных, на его взгляд, сразиться с Маталеном. Затем они бросят жребий, чтобы определить, кто первым будет драться с маркизом.

– Отлично, – сказал Коарасс. – Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы в подобных приготовлениях отпала всякая необходимость.

– От всей души желаю, чтобы завтра ваше желание стало реальностью.

– Благодарю.

– А вот и Корделуа! – воскликнул дез Арно.

Затем обратился к прево и сказал:

– Мой молодой наставник, позвольте представить вам двух господ, которые завтра намереваются помериться силами с Маталеном.

– Но ведь он в тюрьме, – заметил Корделуа.

– Вечером его выпустят, – ответил Коарасс.

При появлении двух незнакомцев, занятия и учебные бои прекратились. Друзей окружили. Среди членов Лиги не было ни одного, кто не слышал бы, что сказал дез Арно.

Вполне очевидно, что к Коарассу и Мэн-Арди все тут же проявили значительный интерес.

Корделуа снял со стены рапиру, маску и перчатки. Затем протянул все это боевое снаряжение Ролану, который тут же сбросил сюртук и встал напротив прево.

– Сударь, вы хотите, чтобы я преподал вам урок, – спросил Корделуа, – или желаете провести схватку?

– Я бы, – ответил Ролан, – предпочел для начала сразиться с вами, а потом испросить вашего совета по поводу тех или иных конкретных приемов.

– Тогда начнем, я к вашим услугам.

Ролан грациозно и в полном соответствии с правилами отсалютовал противнику рапирой, встал в стойку и они с прево тут же начали поединок.

После пары первых стремительных выпадов Корделуа, которые Ролан с легкостью отбил, фехтмейстер неожиданно воскликнул: – Туше! Вы меня задели!

– Самую малость! – ответил Коарасс. – Пустяки.

– Да нет же, – ответил Корделуа, заливаясь краской, – вы нанесли мне удар прямо в грудь.

Схватка возобновилась. Несколько минут спустя Корделуа прекратил ее, снял маску и спросил: – Сударь, кто учил вас фехтовать?

– Мой отец.

– Как его зовут?

– Граф де Коарасс.

– Ну что же, у вас был отличный наставник.

– Нет-нет! Граф Рауль де Блоссак в обращении со шпагой был еще искуснее отца, а мой друг Мэн-Арди фехтует лучше меня.

– Давайте проверим, – молвил Корделуа.

По сравнению с Коарассом манера Мэн-Арди была не столь академичной и блестящей, но от этого он был еще опаснее.

– Вам когда-нибудь доводилось драться на дуэли? – прервал схватку Корделуа.

– Никогда, если, конечно, не считать дуэлями те случайные стычки, для Соединенных Штатов совсем не редкие, когда люди так беззаботно играют своей жизнью.

– Ну что ж, господа, – фехтмейстер повернулся к молодым бордосцам, выступавшим в роли зрителей, – наш старина Матален – покойник.

– Вашими устами да мед пить, – ответил Коарасс.

– Кто из вас должен драться первым?

– Ролан, – ответил Годфруа, указывая на друга.

– Я предпочел бы, чтобы это были вы, – возразил ему прево. – Впрочем, что один, что другой, маркиз – все равно труп.

– Тогда пойдем его освобождать, – весело воскликнул Коарасс. – Благодарю вас, господин Корделуа. Господа, теперь мы влились в ваши ряды, так что до скорого.

С этими словами молодые люди поклонились, чтобы уйти.

– И последний совет, господин де Коарасс, – остановил их Корделуа. – Если почувствуете, что ваш противник устал, не верьте. В самый разгар сражения вам может показаться, что Матален запыхался и едва переводит дух. Это уловка, в такой момент он наиболее опасен. В такой ситуации правильнее всего подождать, отбивая его выпады посредством того неуязвимого мулине, которое вы мне только что продемонстрировали.

– Еще раз благодарю вас, господин Корделуа. До свидания, господа, скоро увидимся.

– Дай бог! – ответил дез Арно. – До свидания, господа.

Несмотря на слова прево, на душе у президента лиги было тревожно.

Покинув улицу Арно-Мике, Ролан и Годфруа поспешно направились в тюрьму, где томился маркиз. После ряда формальностей, отнявших у них еще час, они в конце концов добились освобождения узника из-под стражи.

Оказавшись на воле, Матален немало удивился, узнав, что своей свободой обязан людям, о которых он и слыхом не слыхивал. Нетрудно догадаться, что в его душе тут же зародилась живейшая признательность к тем, кого он посчитал неизвестными друзьями.

Чтобы осознать свою ошибку, времени маркизу понадобилось совсем немного. Едва бретер выразил свою благодарность Коарассу, который дожидался его в канцелярии, а затем вместе с ним пошел на Кур д’Альбре, как тот немедленно прекратил его излияния чувств и сказал: – Не трудитесь, сударь. Я ищу вас уже целые сутки, причем отнюдь не для того, чтобы выслушивать весь этот благодарственный молебен.

– Но тогда почему, сударь?

– Просто потому, что, приехав позавчера в Бордо, я узнал, что вы несете ответственность за некую гнусную подлость, и теперь намереваюсь потребовать от вас отчета.

– Ах-ах-ах! – протянул Матален. – Значит, вы вырвали меня из когтей заимодавцев и врагов только для того, чтобы вызвать меня на дуэль и перерезать горло?

– Совершенно верно.

– В первую очередь, позвольте заметить, что вы действуете весьма оригинально и как настоящий рыцарь.

– Речь не об этом, – перебил его Ролан.

– Кроме того, с вашего разрешения я добавлю, что буду польщен скрестить с вами шпагу.

– В таком случае, когда мне будет оказана честь увидеть вас на поле брани?

– Не торопитесь, сударь, не торопитесь. Прежде чем дать ответ, я должен узнать причину, по которой вы вызываете меня на дуэль и ведете себя со мной настолько великодушно, что даже превращаете меня в вашего должника.

– В высшей степени справедливо, – ответил Годфруа де Мэн-Арди. – Так вот, сударь, своими словами вы самым недостойным образом нанесли оскорбление одному почтенному бордоскому семейству.

– Что же это за семейство?

– Де Женуйяк, – ответил Годфруа.

– Де Женуйяк? – повторил Матален. – Вы меня поражаете, сударь. Мое удивление станет вам понятным, когда я скажу, что совершенно не знаком с этой семьей и что впервые услышал о нем от вас только сегодня.

– Вот как! Сударь, вы шутите? – спросил Коарасс.

– Ни в коем случае! – ответил маркиз. – Клянусь вам, что не знаю этого почтенного семейства и что не мог его оклеветать, поскольку никогда ни с кем о нем не говорил.

– Странно.

– Добавлю, что если бы вы не оказали мне огромную услугу, сделав меня своим должником, я принял бы ваше предложение и незамедлительно отправился бы скрестить с вами шпагу.

– Ваши слова следует расценивать как отказ?

– С учетом весьма необычного положения, в котором я оказался, благодаря вашему великодушному поступку, я должен сказать правду и готов перед кем угодно заявить, что никогда не сказал ни слова о господине или госпоже де Женуйяк, равно как и об их возможных наследниках.

– Вы готовы это подтвердить?

– Совершенно готов, потому что это правда. А те, кто обвиняет меня в этом проступке, лгут.

Речи маркиза повергли Коарасса и Мэн-Арди в изумление. Им было трудно отклонить предложение маркиза и уж тем более отказаться в него верить. Подумав, что его друг только что выбросил на ветер две с половиной тысячи франков для того, чтобы добраться до человека, совершенно не виновного в том, в чем его обвиняли, Годфруа не смог сдержать улыбки.

– Как бы там ни было, источником этих клеветнических измышлений в любом случае является ваше окружение.

– Да в чем, в конце концов, они заключаются? – спросил Матален.

– Вы якобы намекнули, что мадемуазель де Женуйяк изволила питать к вам слабость.

– Это ложь, ложь. Я никогда ничего подобного не говорил.

– Сей слух по городу разнесла некая старуха, как нам сказали, ведьма, поддерживающая с вами довольно тесные отношения.

– Меротт?

– Ах, сударь! – воскликнул Коарасс. – Вы прекрасно понимаете, о ком идет речь.

– Простите, но измышляя подобные гнусные выдумки в адрес семьи Женуйяк, эта Меротт могла преследовать некие собственные интересы, – возразил маркиз. – Что же касается меня, то я еще раз клянусь и даю слово чести, что не имею к этой мерзости ни малейшего отношения.

– Сударь, у нас не остается другого выхода, кроме как вам поверить. Однако вы пообещали подтвердить при свидетелях, что не имеете к этой клевете никакого касательства.

– Готов сделать это в любую минуту.

– Отлично. Мы сообщим о дне и часе, когда вам нужно будет выступить с подобным заявлением.

Разговор был окончен и молодые люди разошлись в разные стороны.

– Мы пошли по ложному следу, – сказал Годфруа другу. – Вполне очевидно, что этот тощий кот Матален непричастен к злоключениям госпожи де Блоссак.

– Значит, мы должны найти эту старуху и вытянуть из нее всю правду.

– Как ее назвал маркиз? – спросил Годфруа.

– Кажется, Меротт, – ответил Ролан. – Но где, к дьяволу, нам ее искать?

– О том, где она скрывается, нам может сказать лишь один человек – помощник королевского прокурора.

Двадцать пять минут спустя друзья уже направлялись к участку дороги на Тондю, который в обиходе называли «торговками рисом».

Полученные молодыми людьми указания, должно быть, оказались точными – они уверенно остановились перед бараком, больше напоминающим берлогу, нежели христианское жилище, и постучали в дверь.

К ним никто не вышел.

Не дождавшись ответа и потеряв терпение, Коарасс и Мэн-Арди изо всех сил заколотили руками.

– Эй! Меротт! Меротт! – вопили они.

Их призыв был встречен гробовой тишиной. Лишь метрах в двадцати пяти от молодых людей открылась дверь небольшого домика и в проеме показалось любопытное лицо молодой женщины.

Коарасс решил не упускать эту возможность навести справки.

– Прошу прощения, голубушка, некая Меротт, случаем, не здесь живет?

– Здесь, сударь, здесь.

– Ее что же, нет дома?

– Сударь, помнится, я от кого-то слышала, что она не появляется вот уже восемь дней.

– Хороши дела! – воскликнул Мэн-Арди.

– И потом, знаете, – продолжала услужливая соседка, – об этой старушке толком никто ничего не знает, поговаривают, что по субботам она направляется на ведьмовской шабаш.

– А сегодня как раз суббота. Ну что же, красавица, благодарю вас, подождем, когда она вернется домой на метле.

Эта шутка, по всей видимости, не принесла молодой женщине успокоения – она верила в колдуний и поэтому поспешно закрыла дверь.

– Единственное, что в данном случае не вызывает сомнений, – сказал Ролан, – это что мегера уехала невесть куда по каким-то своим делам.

– А зачем она вообще нам нужна? – спросил Мэн-Арди.

– Я хотел узнать, от кого она услышала эти клеветнические измышления.

– Но, по словам Маталена, она, скорее всего, выдумала их сама.

– В такое случае я бы ее наказал.

– Женщину? Будет тебе! Да и потом, наша главная задача – опровергнуть эту ужасную ложь, – добавил Годфруа. – Не забывай, что человек, которого называют соблазнителем мадемуазель Филиппины, готов публично выступить против этих гнусных слухов.

– А ведь ты прав, черт подери! К дьяволу старуху, пусть веселится на своем шабаше сколько душе угодно, нам она не нужна.

– Что будем делать?

– Пойдем к мадам Федье, которой мы должны нанести визит и извиниться за несколько странное поведение в ее салоне вчера вечером. Кроме того, мне нужно ее кое о чем расспросить.

Несколько минут спустя юные американцы уже сидели в салоне мадам Федье.

– Сударыня, вы должны нас простить, – сказал Мэн-Арди. – С самого раннего детства мы, сами того не сознавая, привыкли питать к графине де Блоссак уважение, считая ее святой. Услышав в тот вечер ее возмущенный голос, я не сдержался и устроил скандал.

– Я не держу на вас зла, смутьян вы этакий.

– Позвольте выразить вам за это нашу бесконечную благодарность.

– Что до меня, дети мои, то я очень сожалею о том, что в тот вечер произошло в моем доме. Эта мадам Газен не умеет держать язык за зубами, вот и натворила бед.

– У нее есть сыновья?

– Да, Ролан, но не ищите с ними ссоры.

– Однако…

– Я вам запрещаю. Я уверена, что малышка Филиппина сущий ангел. Чтобы доказать это, я хочу устроить в понедельник званый вечер и пригласить на нее мадам де Женуйяк с детьми.

– А мадам Газен?

– Мадам Газен, друг мой, останется дома.

– Мадам, покорно прошу вас разрешить мне привести на этот вечер одного большого любителя танцев.

– С удовольствием, любезный мой друг. Кто он такой?

– Перед тем как ответить на ваш вопрос, я хотел бы попросить вас все же позвать мадам Газен.

– Что за странные фантазии?

– Мадам, сделайте это ради меня.

– Раз уж вы к этому так стремитесь, я пойду вам навстречу, хотя боюсь, что с вашей стороны ее ждет какой-то подвох.

– Нет, я всего лишь хочу повергнуть ее в смущение.

– Давайте вернемся к нашему танцору.

– Что до этого, мадам, покорнейше прошу вашего соизволения не называть его имени и призываю вас положиться на меня.

– Нет, дитя мое, то, что вы от меня требуете, в Америке, может, и возможно, но здесь просто недопустимо.

– Но ведь вы, моя дорогая мадам, с ним не знакомы.

– Неважно. Скажите, как его зовут?

– Жак Лефор.

– Он ваш друг?

– Совершенно верно, мадам.

– Приводите его, дитя мое, я вам разрешаю.

Ролан не осмелился назвать мадам Федье настоящее имя человека, которого хотел буквально на несколько минут привести к ней домой. Покидая дом, он обратился к Мэн-Арди и сказал: – А теперь положимся на милость Господа! Пойдешь к Маталену и предупредишь его, чтобы в понедельник, в половине десятого вечера, он был в нашем полном распоряжении.

– Уже бегу!

– Отлично! Я же отправлюсь к мадам де Блоссак, расскажу о том, что мы сделали, и поделюсь нашими открытиями. А еще поведаю о том, что я наметил на понедельник, чтобы в будущем никто и слова не смог сказать против дочерей госпожи де Женуйяк.

 

X

В следующий понедельник в доме мадам Федье был праздник. Все комнаты заполонили собой милые, радостные гости. С самого начала собравшихся почтили своим присутствием графиня де Блоссак, ее дочь, а также Филиппина и Эрмина. Их сопровождали четыре юных американца.

Коарасс вошел под руку с главой семейства, Мэн-Арди – с маркизой де Женуйяк, а младшие братья наших героев – с юными девушками.

Хозяйка дома, по всей видимости, предварительно сделала приглашенным внушение, потому что все тут же бросились к вновь прибывшим и оказали им самый радостный прием – будто хотели изгладить малейшие воспоминания о той глупой выходке, жертвой которой они стали.

Когда после первого обмена комплиментами маленькие сверстницы дочерей мадам де Женуйяк увлекли их за собой, мадам де Федье взяла Коарасса под руку и сказала:

– Ваш друг, стало быть, не пришел?

– Пока нет, мадам, но у меня есть все основания полагать, что он не заставит себя долго ждать. А мадам Газен здесь?

– Еще нет. Глядите-ка, вот и она.

И в зал, в сопровождении своих сыновей и дочерей, действительно вошла чересчур говорливая мадам Газен.

Первым гостем, на которого она обратила внимание, переступив порог, была графиня де Блоссак. Мадам Газен удивилась и на мгновение замерла, будто спрашивая себя, какой линии поведения придерживаться в подобных обстоятельствах, но после минутного размышления пошла дальше и выбрала место, где ее всем было хорошо видно.

– Мне кажется, – сказал Ролан, обращаясь к Мэн-Арди, – что пришло время пригласить нашего маркиза.

– На мой взгляд, еще рано, – ответил Годфруа. – Все веселятся, появление Маталена произведет эффект разорвавшейся бомбы, и когда он уйдет, вечеринка тут же закончится.

– Что ты предлагаешь?

– Пусть все еще пожуируют часок-другой. А потом ты нанесешь сокрушительный удар.

– Так тому и быть.

Примерно через полтора часа после этого разговора, в тот момент, когда в толпе танцующих воцарилось относительное затишье, на пороге возник лакей в пышной ливрее, в обязанности которого входило объявлять о прибытии гостей.

– Господин Жак Лефор, – возвестил он.

– Ну что ж, поглядим, – сказал Коарасс.

Персонаж, только что заявленный как Жак Лефор, в сопровождении Ролана подошел к хозяйке дома.

По салону тут же поползли шепотки.

– Но ведь этот господин Лефор – не кто иной, как маркиз де Матален, – сказал один из сыновей мадам Газен – достаточно громко для того, чтобы его все услышали.

Коарасс, до слуха которого эти слова долетели тоже, отступил на два шага назад. Его примеру инстинктивно последовала и мадам Федье, в результате чего маркиз остался один стоять посреди салона.

– Да, мадам, я маркиз де Матален и прошу прощения за то, что меня представили здесь под чужим именем, – заявил он патетическим тоном. – Я знал, что такого дуэлянта, как я, вы в своем доме не приняли бы, но мне обязательно нужно было на глазах у всего высшего света опровергнуть самую подлую и гнусную ложь.

– Сударь, что вы хотите этим сказать?

– Мадам, мне стало известно, что у вас в салоне, помимо вашей воли, зародился мерзкий, презренный слух. Этот слух запятнал честь одного почтеннейшего семейства, но также бросил тень на меня. Поэтому я явился, чтобы перед всеми приглашенными сюда гостями, которые были свидетелями нанесенного оскорбления и в этом качестве должны также выслушать извинения, уличить во лжи тех, кто пошел на подобные измышления – с учетом того, что нас слушают совсем еще юные дамы и господа, в подробности этих сплетен я вдаваться не буду. Я никогда не имел чести, слишком для меня большой, быть представленным этому семейству, и если и совершал в своей жизни ошибки, то хотя бы никогда не отягощал свою совесть подобной подлостью.

Матален обвел взглядом сонм окружавших его юных девушек, залившихся краской румянца, и добавил:

– Мои слова настолько правдивы, что сейчас, разговаривая с вами, я не могу указать вам на уважаемых членов семейства, ставшего жертвой этой гнусной клеветы.

Маркиз поклонился мадам Федье и продолжил:

– Теперь, мадам, мне остается лишь еще раз извиниться за ту уловку, к которой мне пришлось прибегнуть, чтобы выполнить священный долг.

– Но сударь…

– И испросить у вас разрешения удалиться.

Не дожидаясь ответа, Матален уже направился было к двери, но в этот момент в самом темном углу салона встала пожилая дама и направилась к нему.

– Только что, господин маркиз, вы совершили замечательный поступок, – сказала она, обращаясь к нему.

Кто была эта женщина? Увидев ее, Матален стушевался и на мгновение будто окаменел.

Затем на губах маркиза обозначилась мимолетная улыбка, он тут же взял себя в руки, низко поклонился мадам Федье, с насмешливым видом раскланялся с пожилой дамой и вышел.

Столкнувшись в передней с Коарассом, он спросил:

– Ну что, вы мной довольны?

– Совершенно доволен, сударь, – ответил Ролан.

– Окажите любезность, ответьте мне на один вопрос.

– Слушаю вас.

– Кто та пожилая дама, которая обратилась ко мне, когда я уходил? – спросил Матален.

– Насколько мне известно, ее зовут баронесса де Мальвирад.

– Что вы говорите! – ответил маркиз и ушел.

Те же, кто остался в салоне мадам де Федье, пребывали во власти смятения и волнения.

Появление бретера, его пламенные слова, уверенность, с которой он опроверг распространяемые мадам Газен слухи, вперив в нее взгляд во время своей маленькой речи, наконец, сам его поступок, предполагающий в этом человеке глубинную искренность и порядочность, – все это было предметом сыпавшихся со всех сторон комментариев.

И поскольку сила, откуда бы она ни исходила, обладает привилегией привлекать на свою сторону слабых, присутствовавшие не замедлили ощутить в душе симпатию к герою имевшего только что место приключения.

А многие девушки, тайком бросившие на Маталена быстрый взгляд, даже сказали себе, что к этой паршивой овце, пожалуй, не стоит относиться с таким пренебрежением.

Вполне естественно, что никто даже не сомневался, что постановщиком этой сцены был Ролан де Коарасс.

Посреди салона все так же вела оживленные беседы старая баронесса де Мальвирад. Она незаметно приблизилась к мадам де Блоссак, которая не отпускала дочерей от себя, будто пытаясь прикрыть их своими распростертыми крыльями.

– Я обращаюсь к мадам графине де Блоссак, не так ли? – спросила она одновременно благородным и бесцеремонным тоном, которым так любили щеголять дворяне до Революции.

– Да, мадам.

– Мы с вами, пожалуй, незнакомы. Я баронесса де Мальвирад. За двадцать пять лет, проведенных в изгнании, во Франции обо мне многие забыли.

– Вот как! Значит, вы, госпожа баронесса, жили в эмиграции?

– Да, я вернулась вместе с королем. А сюда приехала из Парижа. При дворе очень многие питают ко мне расположение.

Баронесса поиграла светловолосыми кудряшками Эрмины, не сводившей с нее своего внимательного взгляда, и добавила:

– Можете располагать мной по своему усмотрению.

Эта женщина высокого роста выглядела совершенно старой. Ее вытянутое лицо, слегка пожелтевшее, но все еще сохранявшее правильность черт, было изборождено морщинами, которые сверху донизу пересекали щеки, будто деля их на отдельные части. Безгубый рот и тонкий, острый, крючковатый нос выглядели немного пугающе. Из-под совершенно седой, но все еще пышной шевелюры проглядывал широкий, хотя и несколько сужавшийся к вискам, лоб.

Наконец, у баронессы были серо-стальные глаза, которые, несмотря на то что она вовсю пыталась погасить их блеск, поражали и притягивали взор.

Она была одета по последней моде и в этом наряде, который больше подошел бы молодой женщине, выглядела настолько нелепо, что все поневоле задавались вопросом, не преследовала ли мадам де Мальвирад, явно не лишенная здравого смысла, какую-то тайную цель, пытаясь выглядеть легкомысленнее, чем на самом деле.

– Я хорошо знала вашего мужа, господина де Блоссака, – сказала она Саре.

– В самом деле? – ответила графиня.

Даже теперь по прошествии долгого времени, она была не в силах сдерживать дрожь, когда речь заходила о графе Филиппе.

– Да, он был очаровательный кавалер, заставлявший учащенно биться не одно женское сердце.

– Но мадам…

– Ах! В нашем возрасте мы имеем право на подобные воспоминания. Я даже помню, что юных девушек, принадлежавших к бордоской знати, постигло некоторое разочарование после того, как все узнали о вашем тайном браке.

– Госпожа баронесса, – промолвила мадам де Блоссак, – вы напомнили мне о единственном периоде моей жизни, когда я была счастлива, несмотря на все нависшие надо мной опасности.

– Охотно вам верю, – уныло и почти даже мрачно ответила странная дама. – Ведь что может быть лучше, чем любить и быть любимой? В последний раз я видела его на костюмированном балу у интенданта Камю де Невиля. Но давайте не будем об этом, если вас гнетут воспоминания о тех временах. Значит, две эти очаровательные девочки – ваши внучки?

– Да, мадам, – ответила графиня, явно чувствуя в груди стеснение, но была не в состоянии объяснить себе его происхождение.

– Они просто прелестны, – продолжала баронесса, пытаясь их обнять.

Филиппина робко уступила, но когда пожилая дама нагнулась к Эрмине, чтобы запечатлеть у нее на лбу поцелуй, ребенок вырвался, обежал бабушку сзади, бросился в объятия матери и сказал:

– Матушка, матушка, я боюсь, глаза этой дамы внушают мне страх.

Мадам де Женуйяк улыбнулась и ласково побранила дочь за то, что та убежала. Затем подвела ее обратно к баронессе и промолвила:

– Мадам, простите моей маленькой дикарке ее фантазии, она не против того, чтобы вы ее обняли.

– Нет, я не хочу, не хочу! – запротестовало дитя.

Баронесса вновь склонилась к девочке, и если бы кто-нибудь к ней в этот момент внимательно присмотрелся, его бы поразила улыбка, злая и почти даже жестокая, в которой расплылись ее губы.

Эрмина проявила строптивость. Своими маленькими ручками она оттолкнула от себя морщинистую физиономию, тянувшуюся к ее свежему личику, и в конце концов добилась, чтобы мадам де Мальвирад отказалась от всяких попыток ее поцеловать.

Ее крики произвели маленькую сенсацию. Многие гости стали подходить ближе, чтобы выяснить, в чем дело. В их числе были и братья Коарассы, и отпрыски шевалье Мэн-Арди.

– Все, что касается графини де Блоссак, должно интересовать нас в самую первую очередь, – незадолго до этого сказал Годфруа. – Тот факт, что этому семейству кто-то пытается навредить, не вызывает никаких сомнений, так что мы должны быть начеку.

Именно по этой причине друзья, услышав первые крики Эрмины, подошли ближе. Ролан наклонился к девочке, обнял за плечи и спросил:

– Что с вами, дитя мое?

– Ох! Да, ты можешь меня поцеловать, ты красивый! Но старуха – не хочу!

– Тс-с! При господах так говорить нельзя! – с улыбкой ответил молодой человек и встал.

– Ах, мадам! – воскликнула в этот момент баронесса де Мальвирад. – Эти молодые красавцы окружили вас кольцом личной стражи.

– Кто бы что ни говорил, они – наши преданные друзья, – ответила графиня.

Годфруа окинул баронессу внимательным взглядом и сказал:

– Вы правы, мадам, мы вчетвером представляем собой личную стражу графини де Блоссак. И уверяю вас, каждый, кто встанет у нас на пути, поступит крайне опрометчиво.

– Эге, мадам, да ваш юный защитник – настоящий Амадис. Как его зовут?

– Годфруа де Мэн-Арди, – ответил молодой человек.

Услышав это имя, мадам де Мальвирад отступила на шаг и, несмотря на желтизну лица, страшно побледнела.

– Что с вами, баронесса? – спросила мадам де Блоссак.

– Нет-нет, ничего, просто немного закружилась голова. Не обращайте внимания, после Кобленца такое со мной случается часто. Нахлынет, как удар молнии, и отпустит, как порыв ветра. Ну вот, все уже прошло.

– Тем лучше.

– Мы, кажется, говорили о Мэн-Арди. Когда-то в Керси я знала один замок с таким названием. А остальные ваши личные стражи?

– Это, мадам, отпрыски графа де Коарасса, старший Ролан и младший Кловис. Четвертый – мой собственный брат, он немного моложе меня.

В глазах пожилой дамы промелькнул быстрый, как мысль, проблеск.

– Благодарю вас, сударь, что представили мне их. И позвольте добавить – они само очарование.

На том разговор и закончился.

Несмотря на описанные нами события, вечеринка в салоне мадам де Федье завершилась очень весело.

Вот только ближе к полуночи один из сыновей мадам Газен подошел к Мэн-Арди и попросил уделить ему несколько минут.

– К вашим услугам, сударь.

– Это вы организовали этот жалкий вечерний спектакль с участием Маталена?

– Не я один. Хотя должен признать, я тоже приложил к этому руку.

– С какой целью, сударь?

– Прошу прощения, – решительно возразил Годфруа. – Давайте не будем ничего предполагать, не говорить о намерениях, а просто оценим факты.

– Давайте. В том, что сегодня произошло, лично я усматриваю нечто вроде урока, который вы хотели преподать моей матери.

– Для этого, сударь, вы должны обладать превосходным зрением.

– Не смейтесь, прошу вас.

– Ладно, довольно, к чему вы клоните?

– К тому, что я не потерплю, чтобы кто-то вмешивался в мои дела, равно как и в дела моих близких.

– А если кто-то все же вмешается? Что вы тогда сделаете?

– Накажу наглеца.

– Это вызов на дуэль?

– Теперь уже я, в свою очередь, должен заметить, что сообразительности вам не занимать, – ответил юный Газен.

– Великолепно, но давайте не будем так шуметь. Завтра утром я всецело в вашем распоряжении.

– Соблаговолите оставить свой адрес.

– Мне почти что стыдно, ведь я живу в совершенно убогом квартале, практически за чертой города, но уж как есть, так есть. Улица Тан-Пассе, особняк бывшего президента Бланкфора.

– Прекрасно, сударь, завтра в десять часов мои секунданты будут у вас.

– Принять их для меня будет большой честью.

На этом молодые люди расстались и Годфруа вновь подошел к Ролану.

– Мне везет больше, чем тебе, – сказал он.

– Почему?

– В последние двое суток ты рвался драться на дуэли, но все безрезультатно. Я же не искал ссоры, но она нашла меня сама.

– Тебя вызвали на дуэль? Но кто?

– Сын мадам Газен.

– Ха! Ну что же, ты доставишь мне огромное удовольствие, преподав ему хороший урок.

– Ограничимся тем, что приведем его в бешенство.

На следующий день маркиз Жак де Матален сидел в шезлонге у себя в спальне и размышлял о том, как заставить де Вертея скрестить с ним шпагу. В этот момент вошел слуга, достопочтенный Каде, и принес ему письмо, источавшее аромат муската и росного ладана, которые в те времена были в большой моде.

Матален вдохнул запах благоухающей записки.

– Кто же эта несчастная, которая так нуждается в любви? – спросил он себя, когда лакей удалился.

Затем повертел послание в руках с видом человека, не понаслышке знающего, какое это удовольствие – не распечатывать полученное письмо сразу.

– Пахнет и в самом деле чудесно, – прошептал он. – Неужели из-за этой добродетельной тирады, которую я произнес у мадам де Федье, меня ждет новое любовное приключение? Было бы забавно.

Маркиз сломал печать, бросил взгляд на подпись и разочарованно скривился.

– Увы! – произнес он. – Любовь не имеет никакого отношения к этому посланию, которое вполне можно назвать верхом грациозности. Напротив, оно скорее написано в приступе ненависти. Впрочем, какая разница! О чем же мне пишут?

«Мой дорогой маркиз…»

– Звучит, надо признать, немного дерзко, – заметил маркиз, – ладно, почитаем дальше.

«Мой дорогой маркиз,

Если вы желаете поближе познакомиться с госпожой де Мальвирад, она с удовольствием примет вас в своем особняке, в доме 42 по улице Жарден-Пюблик. Баронесса надеется, что, увидев ее, вы, в отличие от вчерашнего вечера, не удивитесь. Вашего визита она будет ждать сегодня или послезавтра с трех до пяти часов. Вы проявите крайнюю учтивость, если не заставите ее слишком долго томиться в предвкушении встречи с вами».

И подпись: «Баронесса де Мальвирад».

– Неужели эта старая ведьма прислала мне любовное письмо? Чьей же изящной рукой ей пришлось воспользоваться, чтобы изобразить эти премилые завитушки?

Маркиз немного помолчал и продолжил:

– Неважно, баронесса приглашает меня к себе, а судя по тому, что мне довелось вчера увидеть, она может поведать мне множество самых интересных вещей. Заставлять даму ждать с моей стороны было бы неприлично, я отправлюсь к ней сегодня же.

И маркиз не откладывая в долгий ящик тут же занялся своим туалетом, надел самый элегантный костюм, обильно надушился Португальской водой, будто в ответ на мускатный запах письма, и кратчайшим путем направился к дому баронессы.

– Мне не терпится увидеть, – говорил он себе по дороге, – что эта старая ведьма называет особняком.

Дойдя до дома 42 по улице Жарден-Пюблик, Матален остановился и поднял голову.

– Черт меня подери, если это и есть дом нашей баронессы-контрабандистки, то я вынужден признать, что среди всех богатых вдовушек Бордо у нее самые роскошные чертоги. Ну что же, войдем – дело принимает все более и более интересный оборот.

С этими словами он приподнял увесистый молоточек на входной двери и звонко ударил. Ему почти тут же открыл лакей в пышной ливрее.

– Друг мой, я не ошибся? – спросил маркиз. – Это дом баронессы де Мальвирад?

– Совершенно верно, сударь.

– Тогда соблаговолите сообщить ей, что прибыл маркиз де Матален.

– Я всего лишь привратник, поэтому прошу вас подняться наверх, – ответил слуга. – Там найдете ливрейного лакея, он и доложит о вас баронессе.

– Мое удивление растет с каждой минутой, – произнес бретер, резво взбегая на второй этаж.

Едва Матален назвал ливрейному лакею свое имя, как тот тут же проводил его в небольшой, меблированный с безупречным вкусом салон, в глубине которого, полулежа в кресле-качалке и вытянув к камину ноги, его ждала баронесса де Мальвирад.

– Значит, я не ошибся, – заявил маркиз. – За этим вымышленным именем и маскарадным костюмом светской дамы скрывались вы, Меротт.

– Боже мой! – ответила она. – Разумеется, я. И не такой уж это был маскарад, как вам может показаться.

– Вы меня просто сразили.

– Во-первых, сядьте, это поможет вам справиться с головокружением, – изысканным тоном ответила лже-баронесса, демонстрируя редкую обходительность.

– Вас вполне можно принять за знатную даму.

– Вполне возможно, что большой ошибки в этом не будет.

– Вы что, хотите уверить меня, что являетесь потомком Монморанси?

– Мне нет надобности в чем-либо уверять вас, маркиз. И пригласила я вас отнюдь не для того, чтобы чем-то ошеломлять.

– И все равно, вы расскажете мне, как грязная старуха, с которой я познакомился два месяца назад, умудрилась превратиться в милую, где-то даже элегантную даму.

– Расскажу, мой дорогой, уж поверьте мне, но только не сегодня. Как бы там ни было, вы прекрасно видите, что, избавившись от хризалиды, я обрядилась в самые прекрасные одежды бабочки, которыми вполне умею пользоваться.

– Правда ваша. Но если так, то вы, значит, богаты? – с ноткой уважения в голосе спросил Матален.

– Надо полагать, ведь у меня вот уже четыре дня есть собственный дом, портшез и экипаж для парадных выездов.

– Мне все это грезится! Ах, Меротт, Меротт! Теперь у вас есть полное право хвастаться тем, что вы повергли меня в совершеннейшее изумление.

– Во-первых, маркиз, вы доставите мне несравненное удовольствие, если забудете это гадкое имя «Меротт», которое приносило мне определенную пользу, когда я его носила, и о котором сейчас даже вспоминать не хочу. А во-вторых, выслушайте меня.

– Я весь внимание.

– Вы по-прежнему хотите быть моим союзником, слепым исполнителем моей воли, вершителем моей мести? Или решили расторгнуть нашу договоренность?

Маркиз на мгновение задумался.

– Прежде чем отвечать, хорошенько подумайте, – сказала Меротт. – Предупреждаю, что месть моя будет безжалостной, к тому же с момента нашей первой встречи в полку моих врагов только прибыло.

Матален, погрузившись в глубокие размышления, хранил молчание и будто прислушивался к внутреннему голосу.

– Кто они, эти ваши враги? – наконец спросил он.

– Вы согласны?

– Согласен, – ответил он, – ведь я тоже хочу отомстить: и тем, кто пытался меня убить, и тем, кто не более как пять дней назад сыграл со мной такую злую шутку.

– Да-да, я знаю, второй несостоявшийся поединок с де Вертеем. Он, кстати, один из тех, кто над вами так мило посмеялся.

– Вы думаете?

– Думаю, черт меня подери!

– Ах! Если бы я был уверен, то всем рассказал бы о его бесчестном поведении…

– И совершили бы ошибку, ведь насмешники никогда не встали бы на вашу сторону.

– Таким образом, – сказал Матален, – если я помогу осуществить планы мести вашим врагам, вы поможете мне покарать моих.

– Ну конечно, обещаю вам! Более того, когда для вас наступит время навести блеск в вашем маркграфстве, я разрешу вам воспользоваться моим кошельком, думаю, для вас этот пункт небезразличен.

Бретер улыбнулся и изобразил жест, трактовка которого могла быть бесконечно разной.

– А теперь перейдем к делу, – заявил он. – Где находятся ваши враги? Кто они? Какую роль я должен сыграть в драме вашей мести? Я, баронесса Меротт, буду вам чрезвычайно признателен, если вы соблаговолите без обиняков ответить на эти вопросы и расставить все точки над «i».

Быстрым движением, красноречиво свидетельствовавшим о ее свирепой, тигриной натуре, баронесса де Мальвирад, или, если читателю так больше угодно, Меротт, резко вскочила с кресла-качалки.

Затем немного расслабилась, запахнула на груди халат из красного бархата и принялась быстрым шагом мерить комнату.

Будто хищный зверь, оказавшийся в слишком тесной клетке.

Пять минут спустя она, гибкая как кошка, прекратила ходить и подошла к Маталену, немало его напугав.

– Ах-ах-ах! – сказала она. – Я нагнала на вас страху. Ненависть, отражающаяся на моем лице, леденит вашу душу. А что бы вы сказали, если бы заглянули мне в сердце?

Глаза мегеры полыхали невыносимым блеском. Лоб глубоко прорезали две вертикальные морщины, раздевшие его на две равные части.

Желтизна лица сменилась смертельной бледностью, побелевшие от гнева губы растянулись и ощерились острыми зубами.

Баронесса буквально исходила злобой, пьянела от ненависти и была прекрасна в своей лютой желчи.

– Маркиз, – закричала она, – на свете есть одна женщина, которую я вот уже тридцать пять лет считаю своим злейшим врагом, эта женщина должна умереть!

– Ого! – ответствовал маркиз. – Я, знаете, не убийца…

– А кто вам сказал, что убить ее должны именно вы? Оставьте! Внешне ее смерть будет выглядеть вполне естественной.

– Я не понимаю вас, – промолвил маркиз.

– У этой дамы есть дети, внуки, друзья, защитники. Нужно сделать так, чтобы ничего этого со временем не стало. Дети ее должны быть обесчещены, внуки – стать позором ее последних дней, а друзья – в ужасе бросить. Когда же она, наполовину побежденная, позовет на помощь защитников, на сцену выйдете вы, это та самая роль, которую я вам отвела. Вы будете безжалостно и без сожалений по очереди убивать их до тех пор, пока я не скажу: хватит.

Ярость баронессы вселяла ужас.

– Защитники! – ухмыльнулась она, возобновляя свои хождения по комнате. – До волков я еще не добралась, но вот волчата теперь в моих руках и я найду способ их удавить.

«Настоящая фурия!» – сказал про себя Матален.

– Я хочу сплести сеть! – воскликнула она, вновь ожесточаясь. – Сеть, в которую попадутся эти негодяи, посчитавшие, что я повержена, побеждена, мертва… И тогда… Знаете, Матален, их можно только пожалеть… Потому что более жестокого наказания даже придумать невозможно!

Маркиза охватил такой ужас, что он даже стал раскаиваться, что так опрометчиво подпал под влияние этого чудовища в юбке. Но сей бретер был тщеславен, кроме того, эта женщина внушала ему страх.

Поэтому отступить он не осмелился.

Но если уж продаваться – то не за гроши же!

– Послушайте, я помогу вам, но вы тоже поможете мне: все расходы вам придется взять на себя.

– Не возражаю.

– Вы мне назовете своих врагов, я вам – своих. И мы, занимаясь вашими делами, не будем забывать и о моих.

– Как вам будет угодно.

– Вертей, дез Арно и десяток других должны пасть – как от ударов моей руки, так и под градом вашей клеветы.

– Хорошо, я согласна. Я ввергну их в пучину отчаяния, а если хотите, даже убью собственными руками, лишь бы вы пошли по тому же пути, на какой встала я.

– Я последую за вами.

– В первую очередь постарайтесь завязать как можно более тесные отношения с молодыми американцами, прибывшими недавно. Будьте с ними максимально любезны и обходительны. Усыпите их бдительность – до тех пор пока я не скажу вам: час отмщения пробил.

– Понимаю, Меротт, но против одного из них я безоружен.

– Кого вы имеете в виду?

– Господина де Коарасса.

– Но помилуйте, почему?

– Потому что он вытащил меня из тюрьмы, сделал своим должником и поверил моему слову чести.

– Вашему слову чести! Вы себе льстите. Мой добрейший Матален, вы как были идиотом, так им и остались.

– К тому же я должен ему крупную сумму денег, и пока этот долг не будет выплачен, у меня не будет права драться с виконтом на дуэли.

– Ну так расплатитесь с ним, с этим вашим кредитором! – завопила злобная старуха, бросая на колени Маталену туго набитый кошелек.

Тот почувствовал себя побежденным, готовым в любую минуту стать вещью, слугой, наемным убийцей этой мегеры. Остатки всего хорошего, что в нем оставалось, еще сражались с увлекавшим маркиза потоком, но он прекрасно понимал, что все кончено, что сцена, разыгравшаяся в салоне мадам де Федье, была последним в его жизни хорошим поступком.

К тому же Маталену не хватило храбрости вырваться из тисков баронессы де Мальвирад, поэтому он остался, взял кошелек и окончательно превратился в негодяя.

– На сегодняшний день я не могу предложить вам конкретную роль в той жестокой драме, которая готовится моими стараниями, потому как часто действую по наитию случая, – вновь взяла слово Меротт. – Но будьте готовы!

– Хорошо, – неуверенно протянул Матален.

– Теперь вот что, – продолжала страшная старуха. – Отныне, услышав о мадам де Лонгваль и других какую-нибудь скандальную сплетню, вы доставите мне огромное удовольствие, если разнесете ее по всей округе, а не оседлаете в очередной раз свою пресловутую честь. Если тем или иным господам эти слухи не понравятся, вы их попросту убьете..

У Маталена не было сил противостоять женщине, которая столь властным тоном отдавала ему приказы.

Пока он имел дело с Меротт, одетой в старое тряпье, в душе у него сохранялось нечто, что можно было бы назвать чувством превосходства.

Но столкнувшись с баронессой де Мальвирад, поселившейся в этих роскошных апартаментах и облачившейся в наряд настоящей принцессы, наш бретер, от природы наделенный лишь мастерством, которому суждено было стать роковым, почувствовал рабскую покорность и вновь стал маленьким мальчиком.

– А теперь, мой милый маркиз, ступайте, прошу вас, – сказала баронесса, мгновенно овладевая собой с помощью усилия воли. – В округе меня знают немногие, с первого раза на вас никто не обратит внимания, но отныне вы будете являться ко мне исключительно в полночь. Каждую ночь в этот час я будут готова вас принять.

– Хорошо. Вы, случаем, не позаботились об условленном сигнале?

– Позаботилась. Под увесистым молоточком на входной двери есть три гвоздя с большими шляпками. Нажмите на тот, что справа, и все поймут, что это вы. Ступайте, дорогой мой, я жду человека, которому не следует вас здесь видеть.

Матален, которому никак не удавалось прийти в себя от изумления, склонился перед баронессой в весьма почтительном поклоне и удалился.

– Ну вот, самый обыкновенный идиот, с которым я сделаю все, что хочу, – сказала Меротт, когда за ним закрылась дверь. – Только вот обойдется он мне дороговато. Ну ничего! Как только маркиз сослужит мне службу, я пошлю его ко всем чертям.

Пока в доме Меротт разворачивалась описанная нами сцена, Мэн-Арди, в сопровождении братьев Коарасс, направлялся в условленное место, чтобы драться на дуэли с юным Газеном, который вскоре должен был к ним присоединиться.

В десять часов его секунданты явились в небольшой дом на улице Тан-Пассе, в котором поселились четверо молодых людей и о котором у нас еще будет возможность поговорить.

За несколько минут стороны договорились, что поединок состоится на болоте за аллеями Буто, почти в том самом месте, где ныне располагается вокзал Медок. В качестве оружия были выбраны шпаги.

В те времена во всей округе было не найти более пустынного места, чем эта бесконечная равнина, усеянная редкими купами плакучих ив.

– Гляди-ка, – произнес Мэн-Арди, добравшись до указанного места, – мы прибыли первыми.

– Долго нам ждать не придется, – ответил Коарасс. – Смотри, к нам приближаются три человека, по всей видимости, твой противник и его секунданты.

Это и в самом деле был Газен.

Обменявшись буквально парой фраз, противники встали в позицию и скрестили шпаги.

Уже после первых выпадов стало ясно, что силы явно неравны. Годфруа де Мэн-Арди, который довольствовался лишь тем, что отбивал удары, встречал все потуги Газена с неизменной улыбкой. Тот чувствовал, что уступает противнику, и от этого испытывал в душе замешательство.

– Сударь, – сказал он Мэн-Арди, пытаясь скрыть свою тревогу, – я вижу, вы большой мастер в подобных играх, но это еще не значит, что правда на вашей стороне.

– Господин Газен, я понятия не имею, что вы подразумеваете под «правдой», – ответствовал Мэн-Арди. – В данном случае я не чувствую себя ни правым, ни виноватым.

– Почему это?

– Вы вызвали меня на дуэль, я принял ваш вызов, и не более того. Я придерживаюсь такого мнения.

– Неправильные у вас представления.

– Сударь, когда в Америке дерутся на дуэли из-за дамы, будь-то мать или кто-то еще, разглагольствовать во время дуэли считается дурным вкусом, – возразил Годфруа, чтобы преподать противнику урок. – Но ведь для всех остальных мы дикари.

С этими словами Годфруа отступил на шаг назад.

Юный Газен посчитал это для себя преимуществом и бросился в атаку.

– Ну же, сударь, покончим с этим! – воскликнул он, нанося удар, который, по его мнению, должен был положить сражению конец.

– С удовольствием! – подхватил его призыв Годфруа, выбивая из рук юного Газена шпагу. – Знаете, впервые этот выпад почувствовал на себе граф де Коарасс, отец моего друга. А нанес его Рауль де Блоссак, кузен той самой дамы, которую оклеветали в салоне мадам де Федье. Наши родители овладели им, научили нас и в сложившихся обстоятельствах я нашел ему самое лучшее применение.

Обезоруженный, Газен, понятия не имевший, как теперь себя вести, представлял собой печальное зрелище. Коарасс не удержался и разразился хохотом.

– Вы не очень-то великодушны, – произнес один из секундантов Газена.

– Согласен с вами, господа, – ответил Коарасс, вновь переходя на серьезный тон. – Признаю, я был не прав и прошу меня за это простить.

– Ну же, господин Газен, – продолжал Мэн-Арди, – берите вашу шпагу, если, конечно, вы не желаете…

– Что?

– Ничего, – прошептал Годфруа, понимая, что чуть было не сморозил невероятную глупость.

– В таком случае – к бою! – воскликнул юный Газен.

– К бою, – повторил Годфруа и резким движением во второй раз выбил шпагу из рук противника.

– Но сударь, – закричал Газен, бледнея от гнева, – убейте меня, раньте!

– Ни в коем случае, у меня нет желания ни убивать вас, ни ранить, – ответил Мэн-Арди. – Я всего лишь хочу дать вам понять, что с нами нужно считаться. И если вы вновь возьмете в руки шпагу, я в третий раз отправлю ее в полет.

– Это мы еще посмотрим, – огрызнулся Газен, вновь вставая в стойку.

– Смотрите! – воскликнул Годфруа, в третий раз обезоруживая молодого человека. – Я буду выбивать шпагу из ваших рук сколько душе угодно. Но чтобы нанести вам хоть малейшую царапину – ни за что!

– В таком случае, – сказал один из секундантов юного Газена, – тебе лучше сразу признать, что сей господин ведет себя как настоящий дворянин, и в знак примирения протянуть ему руку – уверен, он ее пожмет.

– Вы совершенно правы, сударь, – сказал Годфруа.

Однако Газен чувствовал себя глубоко уязвленным, не понимал, как выйти из этого затруднительного положения, и поэтому ничего не ответил.

– Впрочем, если вы не желаете ничего признавать и не хотите протянуть в знак примирения руку, мы можем считать, что наш поединок окончен, и на этом расстаться.

– Я вынужден так поступить, потому что другого выхода у меня попросту нет.

Эти его слова положили конец сложившейся неприятной ситуации, противники раскланялись и разошлись в разные стороны.

– Только что, – сказал Коарасс по дороге в город, – мы приобрели смертельного врага.

– Надо думать, – ответил Мэн-Арди, – мы задели его самолюбие, но если бы он даже не был тщеславным, то все равно нам никогда не простил бы.

– Когда мы расставались, в глазах его полыхала ненависть.

– Ну что же, друзья мои, тем хуже для него. Во-первых, я не думаю, что он слишком уж опасен. А во-вторых, мы не будем оставлять его без внимания.

Коарасс и Мэн-Арди говорили об этом совершенно спокойно, даже не подозревая, до какой степени роковой для них впоследствии может оказаться ненависть юного Газена.

 

XI

В тиши и покое прошли три недели. Каждый вернулся к своим привычкам. Матален на людях не появлялся и не давал для разговоров ни малейшего повода. Было лишь известно, что он не мешкая вернул долг Коарассу, который, в свою очередь, тоже согласился взять лишь две с половиной тысячи франков, позволив бретеру заработать на этом почти три тысячи.

В субботу четверо американцев собрались у мадам де Блоссак, где несколько соседей вели светскую беседу.

– Баронесса де Мальвирад – сама обходительность, – сказал Ролан. – Она пригласила меня, Мэн-Арди и наших братьев провести несколько осенних дней в ее поместье Бланкфор.

– Надо же! – воскликнула мадам де Женуйяк. – Нас тоже!

– И мадемуазель Филиппину? – спросил Годфруа.

– И ее, и Эрмину.

– А что вы на самом деле думаете об этой баронессе? – вдруг поинтересовался Мэн-Арди.

Его вопрос, казалось, был в первую очередь адресован мадам де Блоссак.

– А что я могу думать, дитя мое? Говорят, что она дама уважаемая и во всех отношениях приятная. Да вы и сами знаете.

– Слишком даже приятная…

– Она не устает питать к нам самое дружеское расположение, ведет себя крайне услужливо и предупредительно.

– Мадам, – продолжал Годфруа, – неужели вы не заметили, с какой ловкостью и назойливостью она пыталась завоевать ваше доверие и стать вхожей в ваш дом?

– Да нет же, мой дорогой Годфруа, – ответствовала мадам де Блоссак, – вы просто начитались романов.

– Ах, мадам! Прошу прощения, но у меня есть свои причины проявлять настойчивость. Вы позволите задать мне еще несколько вопросов?

– Разумеется, друг мой.

– Скажите, а до Революции эта баронесса Мальвирад, имя которой, кстати, в переводе на французский означает «дурное предзнаменование», была известна в Бордо?

– Нет, не думаю. Точнее, не знаю. Как бы там ни было, я о ней никогда не слышала.

– Вот видите.

– Не делайте столь поспешных выводов. Должна признать, что в те времена я мало кого знала в Бордо, потому как была вынуждена проводить все время в поисках защитников для вашего батюшки, моего дядюшки и их друзей.

– Когда я, мадам, попытался навести справки, ни одна живая душа не смогла объяснить мне, откуда взялась эта милая во всех отношениях дама. А если она авантюристка, интриганка?

– Годфруа, дитя мое, – ответила баронесса, – баронесса вхожа в мой дом и считается моей подругой, поэтому вынуждена просить вас говорить о ней в более уважительном тоне.

– Подчиняюсь вашему желанию, мадам, и больше не обмолвлюсь о ней ни единым словом.

– Какая муха укусила вашего друга? – спросила графиня Ролана. – И почему он питает такую неприязнь к этой бедной баронессе?

– Об этом мне ничего не известно. Я двадцать раз спрашивал, откуда у него столь предубежденное отношение к ней, но так ни разу и не добился ответа. Лично для меня баронесса де Мальвирад – не более чем пожилая дама, немного выжившая из ума, но не столько ужасная, сколько курьезная.

– Пусть будет по-твоему, – проворчал Мэн-Арди.

Едва разговор подошел к концу, как лакей возвестил о прибытии баронессы де Мальвирад.

Она вошла как легкомысленная ветреница, одной рукой обмахиваясь, а в другой зажав роскошные очки, чем-то напоминавшие собой колоссальных размеров монокли, которые так любили носить щеголи во времена Директории.

– Здравствуйте, моя дорогая графиня! – воскликнула она, бодрым шагом переступая порог. – Вначале я не собиралась к вам приезжать. Здравствуйте, моя маленькая маркиза де Женуйяк, сегодня вы еще более очаровательны, чем обычно. И малышка Филиппина, ее я просто обожаю. Так вот, я не собиралась к вам приезжать, но была не в состоянии лишить себя вашего общества. Почувствовав, что если я и дальше буду сидеть дома, меня одолеет мигрень, я отправилась в дорогу – и вот уже здесь!

– Вы совершенно неподвластны времени, госпожа баронесса, – промолвил Годфруа, подходя к пожилой ветренице. – Во всем Бордо не сыщешь даже тридцатилетней дамы, у которой была бы столь же уверенная поступь, как у вас.

– Возможно-возможно, мой любезный Мэн-Арди, в роду де Мальвирад многие доживают до ста лет, если, конечно, им не отрубают на гильотине голову всякие мерзавцы наподобие Робеспьера, который поступил так с моим кузеном Огюстом и дядюшкой Гонтраном.

– А что, Робеспьер их гильотинировал самолично? – спросил Рауль.

– Может, он, может, кто-то из его шайки, негодный вы шутник, – со смехом ответила баронесса. – Но не будем больше говорить о тех мрачных событиях, давайте лучше порадуемся, что нам выпало жить во Франции в эпоху лучших в мире правителей.

«Если сия дама играет какую-нибудь роль, то делает это восхитительно, – подумал в этот момент Мэн-Арди. – Ну что ж, тогда я тоже выберу амплуа и проявлю себя в нем еще более милым, обходительным и экстравагантным, чем она».

– Знаете новость? – продолжала баронесса.

– Какую конкретно, мадам? – спросил Мэн-Арди. – Ведь новостей много и мы можем иметь в виду одну, в то время как вы – совершенно другую.

– Господин Турнон, префект, сообщил, что меня включили в список эмигрантов, которым планируется возвратить всю их собственность.

– Примите наши самые искренние поздравления.

– И по случаю этого радостного события я решила… Ах! Боже мой! Какая же она славная, эта малышка Филиппина! Подойдите, дитя мое, обнимите меня.

«Иногда мне кажется, она ее укусит», – подумал Годфруа.

Затем, будто желая оградить юную девушку от ее домогательств, вслух добавил:

– Мадам, как же вы счастливы, что вам в голову одновременно приходит столько мыслей!

– Опять решили поднять меня на смех? – ответила баронесса, грозя молодому человеку пальчиком.

– Для этого, сударыня, я, слава богу, слишком хорошо воспитан. Однако вы говорили, что по поводу этого радостного события…

– Ах да! По поводу этого радостного события я решила отказаться от чрезмерной скромности, которую в последнее время сделала моим неизменным спутником.

– Что вы говорите!

– Да, во вторник я устраиваю званый вечер, который почтут своим присутствием господин де Турнон и другие пылкие роялисты Бордо. Мне нет надобности говорить вам, мадам графиня, что буду чрезвычайно признательна, если их примеру последуете и вы – вместе со всем своим семейством.

Графиня де Блоссак поблагодарила и выразила свое согласие.

– Мой задушевный враг, Годфруа де Мэн-Арди, – продолжала баронесса де Мальвирад, – совершенно не заслуживает приглашения, но даже если он с утра до ночи будет посвящать мне эпиграммы, я считаю его слишком милым для того, чтобы лишать себя его общества.

– Мадам баронесса прекрасно знает, что если я порой и позволяю себе в ее адрес шутки, злоупотребляя ее попустительским ко мне отношением, то только потому, что отношусь к ней, как к собственной матушке.

А про себя добавил: «Раз твои слова лживы, разлюбезная старушка, то мои будут лживы вдвойне».

Вернувшись в свой дом на улице Тан-Пассе, четверо молодых американцев заговорили о делах.

– Знаешь, Ролан, – заявил Мэн-Арди, – эта старуха внушает мне страх.

– Опять ты за свое! – воскликнул Коарасс. – Но тогда почему ты с ней так обходителен и галантен?

– Потому что это входит в мой план. И даже если ее поведение в чем-то покажется тебе подозрительным, я попрошу тебя внешне относиться к ней с тем же уважением и почтением. Пока она будет считать нас дураками, мы будем оставаться хозяевами положения.

– Как прикажешь.

– Ты, вероятно, не заметил, каким хищным взглядом она смотрела на Филиппину.

При этих словах Мэн-Арди слегка покраснел, затем встал и подошел к другу.

– Я не был бы сыном своего отца, – ответил он, – если бы уклонился от признания, которое предусматривает это твое замечание.

– Ты ее любишь?

– Да, я люблю эту девушку, хотя она этого не знает и никогда не узнает, если в ответ не воспылает той же страстью, что сжигает меня без остатка.

– Ох-ох-ох! Да ты у нас почти что поэт.

– Не смейся. Это чувство священно. Самым счастливым днем в моей жизни станет тот, когда я узнаю, что она… не питает ко мне ненависти. Два месяца с момента нашего приезда я смотрел, восхищался и любил эту юную девушку, чистую, как лилия, красивую, как ангел, и добрую, как сам Господь Бог. Но в тот самый день, когда я понял, что люблю ее, ко мне пришла уверенность, что вокруг нее зреет какой-то коварный заговор. Что происходит? Этого я не знаю. В чем заключается угроза, нависшая над ней? Это мне тоже неведомо. Но вот инстинкт, который меня никогда не подводит, велит держаться начеку.

– Знаешь, – сказал Ролан, – еще чуть-чуть – и я тоже стану бояться.

– Тем лучше, ведь, уверяясь в том, что ему надо чего-то опасаться, человек вроде тебя уже наполовину отвращает опасность.

– Значит, опасность и в самом деле существует?

– Да, – ответил Годфруа, – она грозит Филиппине, ее бабушке, матери и нам.

– Как! И нам тоже?

– Да, беда где-то рядом, я ее чувствую. Словно кто-то расставил ловушку, которая вот-вот захлопнется. Я не могу разглядеть нитей этой сети, но поверь мне, она существует, я ее чувствую, она стягивается вокруг нас все плотнее и плотнее.

– Что же нам делать?

– Пока ничего. Мы должны быть настороже, тщательно взвешивать все свои действия и поступки, не допускать близко людей, не зная кто они, откуда взялись и чего хотят.

– Черт возьми! Это уже чересчур. На этот раз, мне кажется, ты зашел слишком далеко.

– Ты обещаешь мне вести себя предельно осторожно?

– Обещаю.

– А ты, Кловис?

– Я тоже.

– Что до тебя, брат мой, то что бы ты ни делал, равняйся на меня. На этом все. Уже поздно, давайте ляжем в постель и вволю поспим.

– Если получится.

В следующий вторник баронесса де Мальвирад в самом деле устроила пышный прием. К половине одиннадцатого вечера все салоны ее дома наполнились гостями, весело переговаривавшимися друг с другом.

Годфруа, внешне лучившийся радостью, отпускал направо-налево остроты и, казалось, все больше хмелел от сотерна, который лился рекой, искрясь в хрустальных бокалах. Но внутри молодой человек оставался спокойным и холодным.

– Все думают, что я уже в изрядном подпитии, – сказал он Коарассу. – Но из-под моих век, которые, как может показаться, вот-вот закроются, глядят глаза, не упускающие из происходящего ни единой детали.

– Но на этом званом вечере нет ничего из ряда вон выходящего.

– Ты думаешь? Сначала баронесса объявила нам, что пригласила префекта, господина де Турнона. Но его нет и уже не будет.

– Откуда ты знаешь?

– Сегодня я навел справки. Мадам де Мальвирад незнакома с префектом и не фигурирует в списке эмигрантов, которым обещано полное восстановление в правах.

– Кто тебе это сказал?

– Секретарь префекта собственной персоной. А раз так, то эта дама ломает комедию и смеется над нами. Кстати, ты обратил внимание, что среди приглашенных есть несколько весьма подозрительных личностей?

– Заметил.

– Один из них весь вечер не спускает с меня глаз и наверняка стал бы нас подслушивать, если бы мы не отошли в сторонку, где нас никто не может услышать. А еще постоянно подливал мне вино и предлагал выпить, причем речь этого человека недвусмысленно выдавала в нем шпика. Вот это, Ролан, и есть та сеть, о которой я как-то вечером тебе говорил. Я чувствую, как она сжимается вокруг нас с тобой, и это приводит меня в восторг, ведь мы наконец узнаем, кто наши враги и что им от нас нужно.

– Ты прав! Что там за шум? – спросил Ролан.

– Объявляют о прибытии новых гостей.

– Ты расслышал их фамилии?

– Нет, – ответил Годфруа.

– А вот я расслышал. Это полковник де Сезак и его неразлучный друг, майор Монсегюр.

– Вот как? Тем лучше, раз они здесь, у них, не исключено, есть интересующие нас сведения.

– Правда твоя.

– Давай проберемся через эту толпу и поговорим с нашим полковником.

Ловко маневрируя среди приглашенных, молодые люди вскоре присоединились к офицерам кирасирского полка. Удивлению с обеих сторон не было предела. Но Годфруа, руководствуясь своей навязчивой идеей, при первой же возможности отвел полковника в сторону.

– Господин де Сезак, – начал он, – я знаю, что в тайны Бордо вы посвящены не больше меня, ведь, если не ошибаюсь, вы приехали сюда за день до того, как получили удар шпагой, а к тому моменту, когда я имел честь впервые вас повстречать, даже не успели окончательно поправиться.

– Совершенно верно.

– Но некоторые вещи вам все же могут быть известны, в том числе и такие, о которых в Бордо никто не имеет ни малейшего понятия, – продолжал Мэн-Арди. – И мне хотелось бы, чтобы вы о них выразили свое мнение.

– Я к вашим услугам, – ответил полковник.

– Тогда, с вашего позволения, сразу и начнем. Вы знакомы с баронессой де Мальвирад, в доме которой мы с вами в данный момент находимся?

– Нет, мой дорогой друг.

– Да? Как странно!

– Более того, я только сегодня ее впервые увидел. Но почему это вас так удивляет?

– Меня удивляет тот факт, что она вас пригласила.

– Напрасно! Я вам сейчас все объясню.

– Слушаю вас.

– Дня три-четыре назад меня вызвали в префектуру, а оттуда – в военный комиссариат. Спросили, не соглашусь ли я принести присягу королю и вернуться на воинскую службу в прежнем звании.

– Господин полковник, позвольте принести вам свои поздравления, ведь вы, полагаю, дали согласие.

– Верно, я ответил, что питаю лишь одну амбицию – служить своей стране – и что флаг Франции, каким бы он ни был, всегда будет и моим.

– Прекрасно, – ответил Годфруа.

– Вместе со мной, на тех же условиях, моему старине Монсегюру предложили чин подполковника.

– Мое сердце от этого переполняется радостью, господин полковник, но я все же не понимаю…

– Не торопитесь. Когда я уже собрался уходить из комиссариата, молодой человек, первым сообщивший мне эту новость, оказал честь проводить меня и с таинственным видом сказал: «Вот что, сударь, значит, проявлять галантность и вести себя как истинный французский рыцарь». Эти слова повергли меня в изумление и я потребовал объяснений. Собеседник, не на шутку удивившись, спросил: «Как? Неужели вы не знаете, чем обусловлена та милость, которую вам оказал король Людовик XVIII?» «Понятия не имею!» – ответил я. «Ну что ж, сударь, счастлив первым сообщить вам о том, что своим возвращением в армию вы обязаны баронессе де Мальвирад». Его слова, признаюсь, повергли меня в изумление, которое явственно отразилось на моем лице, ведь я никогда и слыхом не слыхивал об этой даме. «По всей вероятности, – продолжал тем временем служащий, – во время одной из военных кампаний в Германии вы заслужили ее особую благосклонность».

– Если бы она была молода, полковник, я бы еще понял… – сказал Мэн-Арди.

– Я и сам вначале подумал, что она молода и что в перерыве между боями я проявил себя в ее глазах с самой лучшей стороны. Но оставаться в неведении на этот счет мне долго не пришлось – собеседник тут же сообщил, что возраст этой дамы можно назвать более чем зрелым. «Я теряюсь в догадках и даже не знаю, что думать», – ответил ему на это я. «Я наведу вас на правильный след, – ответил услужливый молодой человек, разоткровенничавшийся со мной. – Однажды в Айзенахе, в Германии, вы вырвали из рук бандитов пожилую даму, которую те хотели побить камнями». «Нечто подобное в Айзенахе со мной действительно случалось», – ответил я. «По этому поводу майор Монсегюр надавал столько тумаков по ребрам этих германских охальников, что они до сих пор их не могут забыть». Когда я спросил Монсегюра, он ответил, что тоже помнит ту историю. Вот почему баронесса де Мальвирад сделалась моей благодетельницей, вот почему она желает мне только добра.

Когда полковник окончил свой рассказ, юный Годфруа погрузился в задумчивость.

– В таком случае… – сказал он. – Вы действительно уверены, что баронесса – бывшая эмигрантка?

– У меня на этот счет нет никаких сомнений, ведь в той ситуации я наверняка спас ей жизнь.

– Благодарю вас, полковник, но оказывая этой даме услугу, о которой вам напомнил молодой человек из комиссариата, вы должны были ее видеть.

– Вполне возможно, хотя я этого не помню. С тех пор как мне довелось стать солдатом, я встречал великое множество людей. В то же время вынужден добавить, что, когда мы подошли поклониться баронессе, майор сказал мне: «Знакомое лицо. Уверен, это и есть та самая дама, которой мы тогда оказались столь полезны».

Годфруа не знал, что и думать. Он уже привык к мысли, что баронесса никогда не уезжала в эмиграцию, а была лишь интриганкой, игравшей некую роль.

Теперь же он был вынужден признать свою ошибку.

– Как? Вы не танцуете? Но почему, господин полковник? – вдруг раздался за спинами собеседников голос – самый ласковый на всем белом свете.

Буквально в шаге от Мэн-Арди стояла баронесса собственной персоной.

«Она нас слышала», – подумал он и пристально вгляделся в лицо мадам де Мальвирад. Та с самым невинным видом добавила:

– И вы тоже, господин де Мэн-Арди? Будет вам! Будет! Вперед, молодые люди, за дело, прошу вас.

С этими словами баронесса фамильярно взяла их под руки и увлекла за собой.

– Вы, Мэн-Арди, пригласите вон ту красавицу-брюнетку, мадемуазель Падарнак, дочь знатного торговца. Но берегитесь ее кузена Людовика, он ревнив, как тигр.

И отпустила руку совершенно оторопелого Годфруа.

– Что касается вас, красавец-полковник, то вы заслуживаете лучшего. Пойдемте со мной.

Баронесса повела офицера в уголок салона, где, увенчанная копной седых волос, восседала, словно королева, мадам де Блоссак.

– Моя дорогая графиня, – сказала она, – позвольте представить вам полковника де Сезака, которого король в один прекрасный день сделает генералом. Этому офицеру тридцать три года и он храбрее даже своей шпаги.

Мадам де Блоссак встала и принесла военному свои поздравления, после чего баронесса представила его маркизе де Женуйяк, которая, несмотря на свои тридцать два года, все еще была восхитительно красива и сохранила неувядающий блеск юности.

Затем полковника познакомили с Филиппиной и Эрминой, которые узнали его и встретили с большой радостью, ведь читатель уже понял, что именно этих двух девчушек полковник с майором Монсегюром защитили от злополучной Меротт.

Робер де Сезак был ослеплен изумительной красотой мадам де Женуйяк, которая очень походила на мать огромными глазами и пышными золотистыми волосами.

Вначале полковник принял ее за женщину, совсем недавно вышедшую замуж, но когда он узнал, что она мать Филиппины и ее сестры, его восхищение тут же сменилось немым восторгом.

Перед лицом такого очарования офицер будто воды в рот набрал. Единственное, на что он был в этот момент способен, это склониться перед маркизой в безмолвном поклоне.

– Будь бдителен, полковник, – прошептал ему только что подошедший майор Монсегюр. – Это враг, перед которым ты капитулируешь с превеликим удовольствием.

– Замолчи, несчастный, замолчи, – и вновь умолк, будто хотел без остатка раствориться в невыразимом созерцании.

Тем временем Годфруа танцевал с мадемуазель Падарнак, которая действительно была очаровательна. Но сердце его принадлежало другой.

Когда он усадил партнершу на место, его взял под руку Коарасс.

– Знаешь, кого я только что видел?

– Не знаю. Говори, не томи.

Помощника королевского прокурора де Кери. Сей кавалер, похоже, веселится вовсю.

– Смотри-ка! В самом деле!

– Да! Это доказывает, что мы здесь оказались в прекрасной компании и что все твои подозрения не имеют под собой оснований.

– Дай-то бог, мой дорогой Ролан.

Едва они обменялись этими фразами, как юный Коарасс наклонился к другу и испуганно спросил:

– Но что это с тобой?

Мэн-Арди поднял голову и спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Взгляни на свою рубашку! – продолжал Ролан.

Годфруа опустил глаза.

– Гляди-ка, и правда! Пятнышко крови. Даже два! И что все это значит? Да ты на себя посмотри, Ролан!

На манишке Коарасса, слева, в том месте, где располагается сердце, тоже виднелись два пятнышка крови.

– Странно, – сказал он.

В это мгновение в салоне поднялся шум – кто-то негромко вскрикнул, со всех сторон послышались негромкие возгласы, в которых чувствовались тревога и беспокойство.

– В чем дело? – спросил Годфруа.

– В том, что на платье графини де Блоссак, – ответил им стоявший рядом гость званого вечера, – возникли три пятнышка крови, напоминающие собой крупные слезинки.

– Ах! – раздался другой голос. – Эта же метка есть и на господине де Бланкфоре.

В толпе собравшихся прогремели слова майора Монсегюра:

– Забери меня дьявол, если я знаю, как это могло произойти. Насколько мне известно, кровь из носа у меня не идет, а раны все давно затянулись и ни одна из них не открылась.

– Знаете, если это шутка, то довольно мрачная, – стал громко возмущаться какой-то расфуфыренный тип.

– Смотри! – продолжал Годфруа, указывая Ролану на Сезака. – У полковника, как и у нас, тоже две капельки крови. Кстати, а где наши братья?

– Да вон они! У них тоже метки в том же самом месте, правда, только по одной, – заметил Коарасс.

В противоположном углу салона все сгрудились вокруг мадам де Женуйяк и ее дочерей – каждая из них была помечена все теми же тремя роковыми алыми пятнышками.

– Кровь! – прошептал Годфруа. – Откуда она взялась? Что происходит? Даю слово, я ничего не понимаю.

– Эге! Погляди на господина де Кери. Помощник королевского прокурора в ярости. Сей голубок тоже помечен.

– Направляется к баронессе де Мальвирад. О чем же с ней собрался говорить наш судейский?

Не успел Ролан закончить эту фразу, как в салоне раздался громкий, властный голос представителя закона:

– Мадам, – произнес он, – подобно целому ряду других гостей, я стал жертвой безобразной мистификации и требую от вас объяснений.

– Что вы имеете в виду? – спросила баронесса, с угодливым видом направляясь к молодому законнику.

Но вдруг остановилась, в страхе отпрянула и молитвенно сложила руки.

– Боже праведный! – воскликнула она. – Что это у вас? Это же кровь.

– Совершенно верно, мадам, это кровь или же некое вещество, очень на нее похожее. И по всей видимости, подобный фарс разыграли не только со мной.

– Фарс, сударь… Как бы там ни было, это отвратительно. У кого еще есть такие пятна?

– Мне говорили, что у графини де Блоссак, а также у маркизы де Женуйяк и ее дочерей.

– Как! Этих дам тоже кто-то испачкал столь оскорбительным образом? – воскликнула баронесса, поспешно направляясь в тот уголок салона, где в окружении своей семьи сидела графиня. – Я потрясена до глубины души, совершенно расстроена и не знаю, как все это объяснить. Сейчас мы все выясним. Стоит узнать лишь…

Пожилая дама направилась к двери салона, но по дороге вдруг столкнулась с полковником и майором.

– Как! Вы, полковник, тоже? И наш бравый майор. Это уже слишком.

В салоне стояла гробовая тишина. Гости переглядывались друг с другом, каждый строил в голове догадки по поводу этого необъяснимого события.

– Мне кажется, что у господ Коарасса и Мэн-Арди тоже есть такие же пятна.

– Подобное могло произойти только у меня, – произнесла баронесса тоном безнадежного отчаяния.

Она устремилась в вестибюль и собралась уже было переступить порог, но тут в проеме двери вырос лакей в шитой галунами ливрее, на мгновение застыл в нерешительности, затем неуверенным шагом подошел к хозяйке дома и стал ей вполголоса что-то объяснять.

– Бедняжка! – воскликнула баронесса. – Она мертва?

– При смерти, мадам.

– Принесите ее мне! – приказала она.

Затем повернулась к собравшимся и сказала:

– Успокойтесь, прошу вас. И примите мои извинения. Ничьей вины в этом нет. Просто очаровательная маленькая птичка, испугавшись шума, как-то умудрилась выскользнуть из клетки. К сожалению, обретя свободу, она сильно поранилась, но все же сделала над нашими головами круг, разбрызгивая вокруг капельки своей крови, которые самым прискорбным образом упали на некоторых из вас.

Послышался всеобщий вздох облегчения. Эти капельки крови не на шутку всех испугали. Вскоре вновь появился рослый слуга. В руках у него был поднос, на котором лежал окровавленный бразильский попугайчик.

– Вот он, виновник всего этого безобразия. Простите его, дамы и господа, ведь за свою проделку он поплатился жизнью.

Все подошли ближе, чтобы увидеть пернатое создание.

– Он и правда весь в крови, – сказал полковник.

– Сердце несчастной пичужки все еще бьется, – заметил помощник королевского прокурора.

Поднос с попугаем пошел по кругу и пять минут спустя присутствующие уже смеялись над своим давешним смятением.

Все, да не все! Единственным, кого это объяснение не удовлетворило, был Годфруа де Мэн-Арди.

«Как птичка, пусть даже окровавленная, – думал он, – могла посадить по три пятнышка крови на платья дочерей маркизы де Женуйяк, их матери и бабушки, по два на нас с Коарассом, и по одному – на наших братьев?»

– Ролан, что ты обо всем этом думаешь? – вслух спросил он.

– Тревожно мне, – ответил Коарасс. – Даже с учетом приведенного баронессой объяснения то, что с нами произошло, представляется странным и необычным.

– Ах, мадам! – говорил тем временем господин де Кери. – Вы поступили правильно, предоставив нам это доказательство.

Гости из вежливости засмеялись.

Когда инцидент был исчерпан, все вновь бросились развлекаться, но веселье, несмотря на это, входило в свои права настолько медленно, что вскоре гости изъявили желание покинуть салон баронессы де Мальвирад и отправиться домой.

– Вот видишь, – обратился Мэн-Арди к другу, – что ни говори, а эти капельки крови посеяли в душах собравшихся тревогу.

– Такое ощущение, что мы на балу гробовщиков, – ответил Коарасс. – Помощник королевского прокурора утратил приятное расположение духа, полковник не скрывает озабоченности, а майор как-то странно покусывает свой ус.

– А ты не хотел мне верить, когда я выражал опасения, когда витавшие в воздухе флюиды велели мне быть начеку.

– Я ограничусь тем, что присоединюсь к твоему мнению, – ответил Ролан. – Но мы, как минимум, должны понимать, что происходит.

– Ха! Если бы я знал, то сразу тебе сказал бы.

– Смотри! Мадам де Блоссак раскланивается с баронессой. Ее сопровождают Танкред и Кловис. Это я велел им, что бы ни случилось, не отходить от нее в этом доме ни на шаг.

– Правильно! – сказал Годфруа. – А мы с тобой еще больше усилим почетный эскорт этих дам.

И Мэн-Арди направился к баронессе, прощавшейся со своими гостями.

– Мадам, позвольте выразить вам благодарность, – сказал он. – Мы с братом, равно как и наши друзья, провели очаровательный вечер из числа тех, устроить которые под силу только вам и больше никому.

– А вы льстец.

– Нет, мадам. Все было просто замечательно, вплоть до этого незначительного инцидента с капельками крови, в чем-то даже фантастического и ужасного, который благополучно завершился выносом тела.

– Ох! Не говорите так о моей маленькой птичке. Если бы вы только знали, как мне ее жалко!

– В самом деле?

– Когда я увидела на этом подносе ее трупик, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не расплакаться.

– Значит, вы, мадам, относитесь к тем избранным натурам, которые даже в зрелом возрасте отличаются самой нежной впечатлительностью? – не без доли иронии спросил Годфруа.

Баронесса собралась было ответить, но Мэн-Арди поспешно добавил:

– Еще раз благодарю вас, мадам. Примите выражения нашей самой искренней признательности.

Он отвесил хозяйке дома поклон, Коарасс с их юными братьями тоже последовали его примеру и молодые люди удалились.

– Насмешник… – прошептала мадам де Мальвирад. – Прекрасный и безжалостный. Ты дорого заплатишь за свою иронию и сарказм.

В этот момент с лестницы донесся чей-то громкий вопль. В ужасе закричали дамы. Все бросились на шум.

– Что такое?

– В чем дело?

Одновременно с этим послышался грохот железа, со звоном разбилось стекло. В воздухе распространился зловонный запах коптящих, не погашенных до конца ламп.

– Как же здесь воняет! – произнес чей-то голос.

– Невыносимо! – ответил Мэн-Арди, с трудом сдерживая гнев. – Никто не ранен?

– Но почему здесь так темно? – послышался зычный голос майора.

– На лестнице и в самом деле ничего не видно, – ответил полковник. – Да, вечер во всех отношениях выдался необычный.

– Да что, в конце концов, произошло? – спросил помощник королевского прокурора.

– Господа, в первую очередь нужно принести свет.

– Вот канделябры со свечами, – произнесла подоспевшая баронесса.

Когда на лестнице стало светло, Коарасс, стоявший первым, тревожно оглядел вестибюль и воскликнул:

– Слава богу! Ничего страшного не произошло.

– В чем, наконец, дело? – спросила мадам де Мальвирад, стараясь, чтобы ее голос звучал взволнованно.

Перед ней вдруг вырос Мэн-Арди.

– Дело в том, мадам, – сказал он, – что веревка, на которой была подвешена ваша люстра, неожиданно развязалась.

– Ах! Боже мой!

– Причем в тот самый момент, когда прямо под ней дожидались своего экипажа графиня де Блоссак и маркиза де Женуйяк с дочерьми.

– Они не ранены? – поспешно спросила баронесса.

– Они мертвы, – скорбным тоном произнес Мэн-Арди.

С этими словами молодой человек вперил в глаза мадам де Мальвирад пристальный взгляд.

– Мертвы! – воскликнула баронесса, и губы ее на кратчайшее мгновение скривились в хищном оскале.

Затем она поднесла руку к груди и никто не смог бы сказать, что эта дама испытывает – радость или боль.

Слова молодого человека были встречены гробовым молчанием.

– Мертвы! – со всех сторон повторяли чьи-то голоса.

– Да нет же, нет! – послышалось из вестибюля.

– Где же они, мои милые подруги? – закричала баронесса, бросаясь к лестнице, чтобы, с одной стороны, скрыть охватившее ее волнение, с другой – избежать слишком внимательного взгляда Годфруа.

– Ах! Вот и вы, моя дорогая графиня! – воскликнула она, оказавшись у подножия лестницы. – Вы ранены?

– Отнюдь, мадам, – ответила Сара.

– А с маркизой де Женуйяк и ее малышками тоже все в порядке?

– Мы совершенно не пострадали.

– К чему тогда все эти слова господина Годфруа? – спросила баронесса.

– Я не знаю.

– Как бы там ни было, – прошептал Мэн-Арди на ушко Коарассу, – уж я-то знаю, что ее так волнует.

– Но как получилось, что люстра упала не до конца? – спросил майор.

– Она и правда долетела только до середины лестницы, – вставил слово помощник королевского прокурора.

– По всей видимости, на лестнице в этот момент кто-то был, – ответил Коарасс. – Он-то и отвратил беду.

– Кто же?

– Я, сударь. – ответил красавец Ролан. – Увидев, как эта колоссальная масса рухнула на семейство де Женуйяк, я, к счастью, сумел схватить на лету оторвавшуюся веревку.

– Что ни говори, а сил вам, молодой человек, должно быть, не занимать, – молвил майор.

Мэн-Арди подошел к Коарассу, который по-прежнему сжимал в руке злополучную веревку, и сказал:

– Погоди, ты не можешь держать этот конец вечно, лучше привяжи его к перилам.

– А ведь это мысль! – ответил Коарасс и с помощью друга взялся за дело.

– Нам нужно кое-что проверить, – произнес Годфруа.

– Что?

– Окажи любезность, приглядись к месту обрыва веревки.

– Сейчас. Ах! Боже праведный!

– Прибереги свои восклицания до другого случая, а мне просто скажи, что ты обнаружил.

– Веревка не порвалась!

– Черт меня подери!

– Ее перерезали.

– Этого-то я и боялся. Ролан, поверь мне, эти капельки крови явно что-то значат, ими нас сегодня не зря пометили.

– И что теперь делать?

– Как «что»? Убираться отсюда восвояси.

Друзья вышли на улицу.

– Графиня с семейством как раз садятся в карету, – сказал Коарасс.

Мэн-Арди подошел к экипажу.

– Мадам, – тихо произнес он, – примите все мыслимые и немыслимые меры предосторожности, вокруг вас полно вражеских ловушек.

– Враги? Вокруг нас? – недоверчиво возразила графиня.

– Госпожа графиня, сейчас не время для дискуссий. Но поверьте мне на слово – вам необходимо соблюдать предельную осторожность. Хотя бы до завтра. Днем я вас навещу.

– Ну что же, мой дорогой Годфруа, в таком случае до завтра.

– А пока я приставлю к вам в качестве сопровождающих двух слуг – не из робкого десятка.

– Они поедут с нами, друг мой?..

– Мадам, эти добровольцы – Танкред и Кловис, ваша личная стража. Не препятствуйте им, в этом случае нам с Роланом будет спокойнее.

– Как пожелаете. Кучер, домой!

Тяжелая карета тронулась с места и вскоре лошади уже во весь опор несли ее вперед. Когда она окунулась в тень улицы Жарден-Пюблик, сзади на нее, несмотря на огромную скорость, запрыгнули два молодых человека, ловких, как кошки.

– Отлично, – сказал Мэн-Арди, – ребята вооружены, а раз так, то до завтрашнего дня беспокоиться не о чем.

– Вот так сюрприз! Вы все еще здесь, господин де Мэн-Арди? – донесся сзади громкий голос заместителя королевского прокурора, господина де Кери.

– Да, сударь, – ответил вполголоса Годфруа, – и даже готов дать вам хороший совет.

– Какой, боже правый?

– Будьте бдительны.

– Что вы имеете в виду?

– Берегите себя.

– Как это?

– Вы слепо поверили объяснению в виде окровавленной птички?

– Разумеется, – ответил судейский, явно не блиставший умом.

– Сударь, – вставил слово Коарасс, – как вы, человек, по долгу службы обязанный дотошно докапываться до первопричин происходящего, сегодня вечером не поинтересовались, что означают эти капельки крови, оказавшиеся в одном и том же месте, напротив сердца, лишь у двенадцати гостей из ста пятидесяти.

– В самом деле, – ответил помощник королевского прокурора. – Я и не заметил. Вы открыли мне глаза.

– Вас не удивил тот факт, что на некоторых было по три таких кровавых слезинки?

– Вы правы.

– А на других по две?

– Так оно и есть.

– Наконец, на вас, сударь, майоре и полковнике – только по одной.

– Совершенно с вами согласен. Все это действительно очень странно. Но я этим займусь и правосудие, от которого ничего нельзя утаить…

– Сударь, у меня есть все основания полагать, что в сложившихся обстоятельствах правосудие никогда ничего не узнает.

– И тем не менее…

– Неужели ваше правосудие сомневается, что веревка, на которой висела люстра, была отрезана рукой злоумышленника?

– Вы полагаете?

– Доказательств у меня нет, но…

– В таком случае я должен арестовать всех, кто живет в этом доме.

– А гостей, сударь, вы тоже арестуете? Ведь злодей вполне может оказаться из числа приглашенных.

Помощник королевского прокурора закусил губу и задумался.

– Лучше всего ни на минуту не терять бдительности. Если с вами произойдет что-то непредвиденное или странное, сообщите нам. И будьте начеку. Мы, со своей стороны, при необходимости тоже обратимся к вам за помощью. Только так мы сможем собрать воедино все фрагменты и помочь правосудию пролить свет на происходящее.

– Да-да… – отозвался помощник королевского прокурора, который хоть и не слыл умницей, но человек был мужественный и храбрый. – Вы правы, будем защищаться. Адрес ваш я знаю, этого достаточно.

– Значит, договорились. До свидания.

На том собеседники расстались.

– Доброй ночи, господа, – раздался в этот момент голос старины Монсегюра.

– Доброй ночи, майор, доброй ночи, полковник.

Двадцать минут спустя в доме баронессы не осталось ни единой живой души.

Хозяйка отослала слуг спать, а сама бодро поднялась к себе в комнату, дважды повернула в двери ключ, направилась прямо к камину и нажала на основание напольных часов. Открылась дверь и на пороге возник господин.

И господин сей, был не кто иной… как Матален.

– Ну что, вы их видели?

– Разумеется! – ответил маркиз. – Единственное, тех, на ком было только по одному пятнышку, разглядеть было трудновато.

– Не страшно! В самом крайнем случае их мы можем отложить до лучших времен, особенно полковника и его безмозглого дружка, майора Монсегюра.

– Такие, как они, живут долго, – заметил Матален.

– Скажу больше, во время следующей дуэли они вполне могут привести моего маркиза в самое плачевное состояние.

– Это еще надо доказать.

– Будь по-вашему. Но мы здесь не для того, чтобы задирать друг друга. Мне нужно сообщить вам нечто важное.

– Говорите.

– За последние восемь дней ситуация изменилась. Я более чем когда-либо хочу отомстить этой старухе Блоссак и ради этого не погнушаюсь любыми средствами.

– Да, вы мне говорили и слова ваши привели меня в дрожь. Но я, как вам прекрасно известно, не брал на себя обязательств убивать женщин и детей.

– Слабак! – молвила баронесса, глядя на Маталена с презрительной улыбкой.

– Слабак или нет, но этот вопрос дальнейшему обсуждению не подлежит.

– Согласна, но сейчас у нас есть более безотлагательное дело. Вечером этот Мэн-Арди, на котором было всего лишь два пятнышка крови, меня раскрыл…

– Ну и что?

– Он меня в чем-то подозревает и в этом качестве становится помехой. И его надо было пометить, не двумя и даже не тремя каплями. Он знает слишком много и поэтому заслуживает сразу четырех алых пятнышек. Чтобы вы не сомневались – его нужно убрать в самую первую очередь.

– А Коарасса?

– Красавца Ролана? На мой взгляд, он более доверчив. Пока я не отдам новый приказ, мы сохраним его ранг на уровне двух капель – если этот молодой человек догадается не брать на себя роль защитника графини и семейства Женуйяк, никакая опасность ему грозить не будет.

– Таким образом, мне остается Мэн-Арди. Это нетрудно. Завтра я вызову его на дуэль, а послезавтра он перестанет быть для вас помехой.

– Полегче, мой доблестный паладин, полегче. Если разить, то прямо в цель, бесплодные попытки нам ни к чему.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы – мое последнее средство, но перед тем как натравливать вас на Мэн-Арди, я попытаюсь устранить его другим способом.

– Что вы задумали?

– Нечто весьма хитроумное.

– Что же конкретно?

– Я решила превратить Мэн-Арди в злейшего врага полковника и майора и с помощью тайных происков заставить их сожрать друг друга.

– Идея и правда любопытная.

– Если у меня ничего не получится, то обязанность покончить с этим юнцом ляжет на вас. Но в этом случае упустить его вам будет нельзя.

Столь неприкрытая жестокость в словах Меротт задевала Маталена за живое, в подобные мгновения он многое отдал бы за то, чтобы выскользнуть из лап этой фурии, но теперь уже было слишком поздно.

– Завтра я займусь Коарассом, а послезавтра попытаюсь кое-что предпринять.

– Могу я узнать, что конкретно?

– По сути, это дело вы можете и сами организовать.

– Если это ловушка – то я пас.

– Нет, речь идет о ночной дуэли в свете уличных фонарей, в духе сотоварищей регента Филиппа Орлеанского по дебошам, одним словом, о поединке настоящих мастеров шпаги. Сама благовоспитанность и изысканность.

– Вы не могли бы развить свою мысль без лишних слов?

– В Бордо вы без труда найдете полдюжины авантюристов, которые в лунном свете с радостью скрестят свои шпаги с Коарассом и Мэн-Арди.

– А почему именно полдюжины? Ведь их всего четверо, в том числе двое детей.

– Ах! Дорогой мой, я не буду говорить, что вы глупец, хотя в вашем поведении все наводит меня на мысль, что это именно так.

– Знаете, ваши оскорбления ни к чему не приведут. Лучше объясните все по порядку.

– Вы не можете драться с этими господами без свидетелей. Поэтому вас должно быть человек шесть, а то и восемь.

– Вы правы, – ответил Матален со странной улыбкой на устах. – Ну что же, найду я вам авантюристов. У меня есть несколько друзей, которые с превеликой радостью доставят себе подобное удовольствие.

– Тогда слушайте. Наши американцы живут в уединенном доме на улице Тан-Пассе. Чтобы попасть туда, им приходится сворачивать с улицы Фондодеж и добираться домой через пустырь. Там-то ваши друзья их и встретят.

– Отлично.

– Что касается предлога для ссоры, вы без труда сможете его найти.

– Само собой разумеется.

– И поскольку мы все будем делать по порядку, пока не покончим с этим делом, ни за что другое браться не будем.

– Мне тоже участвовать в стычке?

– Ни в коем случае. Мэн-Арди вас знает и причастность к этому делу может вас скомпрометировать. Но с этим юнцом должен драться самый сильный и опытный фехтовальщик! И пусть он, черт побери, его прикончит!

Услышав это ругательство, Матален улыбнулся и засобирался домой. Но перед тем как откланяться, сказал:

– Кстати, Меротт, сегодня вечером вы совершили глупость.

– Какую?

– Перерезали веревку, на которой висела люстра.

– И что в этом такого?

– Мэн-Арди сразу заметил, что она не перетерлась. Будь сей молодой человек не столь благоразумен, он устроил бы скандал, который обошелся бы вам очень и очень дорого.

– Он об этом даже не подумал.

– Эге! Не торопитесь с выводами. Он просто сказал себе, что найти злодея среди полутора сотен приглашенных вами гостей будет невозможно, и оставил сделанное открытие при себе. В следующий раз не действуйте так примитивно.

С этими словами Матален удалился. В тот момент, когда он открыл дверь на улицу, чтобы переступить порог, к дому баронессы как раз приближались четыре тени, которые при его появлении исчезли, как по мановению волшебной палочки.

Маркиз ничего не заметил. Он спокойно закрыл за собой дверь и ушел, что-то насвистывая.

Но в тот момент, когда маркиз проходил мимо толстого дерева, какой-то пьяница, с трудом державшийся на ногах, столкнулся с ним нос к носу и принялся бесцеремонно разглядывать.

Матален угрожающе щелкнул тростью-шпагой, отпихнул незнакомца и закричал:

– Прочь с дороги, чертов пропойца!

– Сударь, не надо злиться, – ответил заплетающимся языком припозднившийся гуляка. – Я ищу свой дом. Вы его, случаем, не видели?

Но маркиз уже был далеко.

Когда он скрылся из виду, послышался тихий шелест, подобный тому, какой издает грызущая орешки белка, и вновь появились четыре виденные нами недавно тени.

– Знаете кто только что вышел из дома баронессы? – вполголоса спросил один из полуночников. – Маркиз де Матален!

– Ты в этом уверен, Годфруа?

– Что он у нее делал в такой час? – спросил Танкред де Мэн-Арди. – Ведь на балу его не было.

– Пятнышки крови, рухнувшая люстра, наконец, Матален, самым загадочным образом покидающий дом мадам де Мальвирад, – все это, друзья мои, наводит меня на мысль, что сыновьям Гаскони очень скоро будет чем заняться.

– Ну и дела! – произнес Коарасс. – Матален знаком с баронессой и тайком наносит ей визиты!

– Попомните мое слово – опасность нарастает и обретает все более конкретные очертания.

– Нужно быть начеку, – продолжал Годфруа. – Тщательно взвешивайте каждый свой поступок и просчитывайте его последствия. Не верьте ни одной живой душе. Вечером мы все стали свидетелями инцидента с люстрой. Обходите стороной строящиеся дома, избегайте карет и повозок. Нас со всех сторон подстерегает опасность. Кто-то покушается на честь и жизнь графини де Блоссак, маркизы де Женуйяк и ее дочерей. Те, кто готовит этот заговор, уже заметили, что мы можем ему помешать, и не замедлят расставить на нас всевозможные ловушки.

– Ты прав, – ответил Коарасс, – нам придется жить на осадном положении до тех пор, пока мы не раскроем эту гнусную интригу.

– Я предлагаю выходить на улицу, только хорошо вооружившись, – промолвил юный Кловис.

– Прекрасная мера предосторожности, в особенности вечером.

– Таким образом, каждый из нас должен всегда иметь при себе кинжал и трость-шпагу.

– Вот мы и дома.

– Так оно и есть, – ответил Коарасс. – Но вам не кажется, что наше жилище отстоит слишком далеко от остальных?

– Оно и к лучшему, – промолвил Мэн-Арди, закрывая за собой дверь. – У меня такое ощущение, что с врагами мадам де Женуйяк мы познакомимся именно здесь.

Несколько минут спустя четверо наших героев уже спали крепким сном, как и подобает людям их возраста.

 

XII

На следующий день, пополудни, Коарасс, по случаю прогуливавшийся в одиночку по полю, окружавшему Шато-Тромпет в те времена, когда не было еще ни аллеи Турнон, ни соседствующих с ним зданий, увидел молодую даму, торопливым шагом спасавшуюся от типа, который, по-видимому, внушал ей неописуемый страх.

Она шла прямо навстречу Коарассу и вскорости должна была с ним поравняться.

Когда до Ролана девушке осталось всего несколько шагов, на лице ее отразился такой ужас, что в душе юноши что-то дрогнуло. И вдруг дама остановилась, будто пытаясь найти ответ на какой-то вопрос.

Наконец она, по всей видимости, приняв трудное решение, подошла к красавцу Ролану и сказала: – Сударь, прошу прощения, что так бесцеремонно отвлекаю ваше внимание.

– Мое прощения, мадам, вам уже даровано.

– Как бы там ни было, но нависшая надо мной опасность, полагаю, оправдывает мой поступок, каким бы необдуманным он вам ни казался.

– Сударыня, соблаговолите объясниться.

– Человек, которого вы видите за моей спиной, преследует меня с противоположного конца города, проявляя пугающую настойчивость. Спасите меня! В какой-то момент мне показалось, что он отстал, – в противном случае я никогда не осмелилась бы отправиться в этот квартал, – но вдруг появился вновь, и теперь я с ума схожу от страха. Защитите меня! Умоляю вас!

– Возьмите меня под руку, мадам, – сказал Коарасс. – Уверяю, теперь никто не обидит вас, не понеся за это заслуженного наказания.

– Благодарю вас, сударь, я даже не знаю, как выразить вам свою признательность.

– Не стоит благодарностей, – ответил Ролан. – Я поступаю так, как в подобных обстоятельствах поступил бы любой благородный человек.

– Вот он, мой преследователь! Осторожно, он может быть вооружен.

– Успокойтесь, мадам, прошу вас, вы в полной безопасности.

Мужчина и в самом деле прошел мимо, сделал неприличный жест, зло усмехнулся и сказал: – Наша шалунья знала, куда бежит.

– Кого это вы тут шалуньей назвали? – спросил Коарасс, надвигаясь на хама.

Молодая дама осталась стоять в шаге позади.

– Шалуньей? – переспросил преследователь. – Если я кого-то и назвал шалуньей, то явно не вас!

– Раз не меня, то, значит, эту мадам! – воскликнул Коарасс, хватая неотесанного мужлана за воротник.

– Окажите любезность, не прикасайтесь ко мне, – ответил тот, попытавшись вырваться и очень удивившись, что это ему не удалось.

– Если вы не принесете извинений, я вас не только не отпущу, но и надаю пощечин! – воскликнул Коарасс.

Перспектива получить по физиономии охотника за дамами явно не порадовала. Он решил попросить прощения и поспешно удалился.

– Ах, сударь! – промолвила женщина, подходя к Коарассу. – Я перед вами в неоплатном долгу. Вы меня спасли!

– Как видите, мадам, в данном случае это оказалось совсем нетрудно, поэтому я прошу вас не рассыпаться в благодарностях, которых я, по правде говоря, совсем не заслуживаю.

– Тогда позвольте мне хотя бы возблагодарить Господа, по воле которого пересеклись наши дорожки, ведь если бы не вы, этот наглец меня оскорбил бы и унизил.

Произнося эти слова, молодая дама воодушевлялась все больше и больше. Стыдливый румянец придавал ей очарования. Сначала под взором Ролана девушка опустила свои большие глаза, но когда подняла их, молодой человек увидел, что она просто прекрасна.

– Позвольте мне, мадам, в свою очередь, тоже выразить свою радость, – молвил он. – Не думаю, что мне когда-нибудь придется оказать услугу более красивой и привлекательной даме, чем вы.

– Ох, сударь! – смущенно ответила молодая женщина. – Берегитесь, чтобы не испортить добрый поступок подобными…

– Славная моя дама! – перебил ее Коарасс. – Прошу вас, поверьте, я не хотел вас обидеть, утверждая, что вы чрезвычайно милы. Подобные речи не должны огорчать женщину, даже самую скромную скромницу. Не соблаговолите ли вы доказать свою признательность, о которой только что говорили?

– Каким образом?

– Назвав свое имя, чтобы я мог нанести вам визит и засвидетельствовать свое почтение.

– Но, сударь, я замужем.

– Неужели ваш муж не будет рад видеть человека, который, как вы только что сами сказали, спас его жену?

– Он чрезвычайно ревнив, но если вы будете настаивать, я не смогу отказать человеку, оказавшему мне такую услугу. Поэтому прошу вас – откажитесь от намерения нанести мне визит.

С этими словами женщина молитвенно сложила руки. Ее черные глаза выражали мольбу и лучились доброжелательностью, а голос был так нежен и трогателен, что Ролан – который, в конце концов, был совсем еще молодым человеком, к тому же прибывшим из Америки – решил не проявлять настойчивость.

– Тогда, мадам, позвольте мне хотя бы выразить сожаление по поводу того, что мои надежды вновь увидеть столь очаровательную женщину навсегда останутся несбыточными. Момент, сблизивший нас, был очень краток, но я его не забуду.

– Позвольте мне оставить ваши слова без ответа, – неуверенно ответила дама, – и дойдите в своих благодеяниях до конца, проводив меня до тех домов.

Коарасс в знак согласия отвесил даме поклон, а уже через мгновение, не говоря ни слова, шел вместе с ней по дороге.

Когда дама ушла, молодой человек посмотрел ей вслед, и автор не поручится, что в тот момент, когда она скрылась из виду, из груди его не вырвался глубокий вздох.

«Какая красивая и добродетельная женщина! – подумал он. – Жаль, что она оказалась такой неприступной».

По всей видимости, эта мысль вызвала в душе Коарасса приступ меланхолии, потому как он испытал жгучее желание отвлечься. Молодой человек отправился в кафе и взялся за чтение газет своей эпохи, не отличавшейся особой веселостью, но ведь люди всегда и везде развлекают себя как могут.

Впрочем, это занятие не поглотило его до такой степени, чтобы не слышать, что происходит вокруг.

За соседним столиком сидели семь типов с весьма специфическими физиономиями. Они были одеты по последней моде, хотя и в несколько кричащей манере, и что-то горячо обсуждали, возмущаясь и негодуя.

После долгих и путаных преамбул, разговор наконец стал принимать более конкретную направленность.

– Я просто жажду познакомиться с этим нахалом, – сказал один из клиентов кафе, – который позволил себе в наш адрес столь оскорбительные выпады.

– Откуда вы об этом узнали? – спросил второй.

– Все очень просто. Утром я уже собрался выйти из дома, но тут ко мне с визитом заявился этот Дезире Маршан. Он-то и поведал, что эти заморские гости несут о нас всякий вздор, например, что мы горазды сражаться только с теми противниками, которых выбираем себе сами.

– Они так сказали?

– И даже добавили, что если нам встретится крепкий, решительный малый, мы сто раз подумаем, прежде чем вызывать его на дуэль.

– И как их зовут, этих пришельцев с Нового Света?

– Точно не знаю. То ли Карасс, то ли Сарасс, то ли Бодарасс, что-то в этом роде.

Услышав эти слова, Коарасс навострил уши.

– Да, действительно, по-моему, Карасс.

Юный американец, для которого терпение было еще не самым главным пороком, решил, что настал момент вмешаться и заявить о своем присутствии.

– По-видимому, сударь, вы хотели сказать «Коарасс».

– Да-да, точно, Коарасс.

– А его друзья? – спросил другой завсегдатай, взявший на себя роль оратора.

– У одного из них какая-то странная фамилия… Мэн… Мэн…

– Мэн-Арди, – вновь подсказал ему Коарасс.

– Верно, Мэн-Арди, так оно и есть. Но послушайте! Вы что же, с ними знакомы?

– Немного. Именно поэтому я взял на себя смелость поинтересоваться, чем они вызвали ваше раздражение и гнев.

– Тогда слушайте, – ответил ему оратор. – Большинство из нас крайне щекотливо относятся к вопросам чести. Кроме того, нам не нравится, когда в Бордо кто-нибудь без нашего разрешения поднимает шум.

– Иными словами, вы – бретеры?

Услышав этот вопрос, клиенты за столиком переглянулись. Но слово «бретер» уже успело войти в обиход и поэтому удивило их лишь на короткое мгновение.

– Да, – ответил один из них, – а вы?

– О нет, я не дуэлянт, – ответил Коарасс.

– Вот как! Вы не бретер? Но что вам тогда делать в кафе, где бывают только те, кто в своей жизни провел как минимум три поединка?

– Как «что делать?» Неужели вы не видите? Я пришел сюда, чтобы опрокинуть пару стаканчиков рома.

Наивный вид, который напустил на себя наш друг, вдохновил дуэлянтов на пару затрапезных шуточек. Один из них обратился к Коарассу и сказал: – Вы что же, любите ром в стаканчиках?

– Ну да, – ответил Ролан слащавым голосом, добавив в него как можно больше елея.

– Ну что же, эту вам выпить не придется! – сказал бретер тоном безгрешной невинности.

Затем встал, подошел к столику Ролана, взял стоявший на нем стаканчик с ромом и выпил.

В те времена это был один из самых распространенных способов затеять с кем-либо ссору.

Коарасс и глазом не моргнул.

– Гарсон! – весело закричал он. – Принеси-ка этим господам семь стаканчиков рома! Да для меня не забудь!

– А кто вам сказал, что мы станем пить ваш ром?

– На этот вопрос я отвечу вам сразу по тому, как вы скажете, что вам сделали господа де Коарасс и де Мэн-Арди.

– По какому праву вы учиняете нам допрос?

Этот вопрос Ролану задали в тот самый момент, когда гарсон наполнил ромом восемь заказанных им стаканчиков.

– Вы не хотите отвечать?

– Нет, – ответил бретер, почти всегда говоривший один за всех.

– Прекрасно! – сказал Коарасс, поднимаясь. – А теперь выслушайте меня, и выслушайте внимательно.

И встал перед столом, за которым они собрались.

Стол этот располагался так, что семеро бретеров сидели за ним спиной к стене, и Ролана от каждого из них, благодаря полукруглой мраморной столешнице, отделяло равное расстояние.

– Только что гарсон выполнил отданный мною приказ. Теперь перед каждым из вас стоит стаканчик рома.

Бретеры, чувствуя, что затевается что-то серьезное, внимательно ловили каждое слово молодого американца.

– Вам, господа, присуща крайне неделикатная манера вызывать противника на дуэль. Вы пьете ром, за который платят другие. Это называется «выпить за чужой счет», и добрый человек никогда не опустится до столь мелкой кражи.

– Вы забываетесь, молодой человек!

– Я же, сударь, поступлю и честнее, и более ново: каждому из вас я заказал по стаканчику рома, но пить его запрещаю.

При этих словах вся шайка с шумом вскочила на ноги и каждый, будто стремясь первым принять брошенный вызов, потянулся к своему стаканчику. Но Ролан ловким ударом трости разбил все их вдребезги.

– Я же сказал – вы, господа, этот ром пить не будете. А теперь, ваше здоровье!

Коарасс взял свой стаканчик и залпом выпил.

Дуэлянты тут же бросились на него, но Ролан, сохраняя полнейшее спокойствие, стал направо-налево раздавать столь увесистые тумаки, что ряды нападавших дрогнули.

– Неужели сей господин вызывает нас на кулачный бой? – презрительно бросил один из бретеров.

– Нет, я хочу предложить вам нечто совершенно иное. А пока запомните: меня зовут виконт де Коарасс. Вам не придется далеко ходить, чтобы меня найти, я живу в доме 53 по улице Тан-Пассе, Мы с моим другом де Мэн-Арди в вашем полном распоряжении. Оружие и день встречи назначите сами. Надеюсь, господа, что с каждым из вас семи сойдусь в честном поединке. В тот день, когда это случится, вместо рома вам будет хорошая трепка.

После этих слов Ролан расплатился и вновь повернулся к бретерам:

– Вы сказали, что не любите, когда в это кафе приходят все, кому не лень. Я же считаю, что вы ведете себя в высшей степени бесцеремонно, оставаясь здесь в течение столь длительного времени. Так что убирайтесь!

С этими словами Коарасс, считая, что его требование выполняется недостаточно быстро, распахнул дверь, подошел к ближайшему бретеру, схватил его за штаны и за шиворот и вышвырнул на улицу.

– Кто на очереди? – спросил он.

И могучей рукой отправил вслед за первым еще одного.

Пятеро оставшихся бросились на него. Но Ролан, обладавший не только недюжинной силой, но и несравненной ловкостью, встал так, чтобы встретить их лицом к лицу.

– Вы оказали сопротивление, господа? Это вам дорого обойдется. Я приехал из Америки, а там, должен вас предупредить, небезуспешно культивируется бокс.

С этими словами молодой человек встал в стойку, выбросил вперед руку и отправил одного из противников отдохнуть на плитах пола.

Четверо оставшихся переглянулись, чтобы взглядом договориться о совместных действиях, но Коарасс приветливо им улыбнулся и сказал: – Господа, настоятельно советую вам поберечься – чтобы дать удовлетворение за нанесенное мне оскорбление или отомстить за то, которое я адресовал вам.

– Наглец!

– Если заставите меня драться с вами со всеми, вышибленные зубы и подбитые глаза заставят вас дожидаться часа возмездия в постели. Поэтому соблаговолите выполнить мой приказ и убраться из кафе!

То ли испугавшись, то ли надеясь сойтись в честном поединке на дуэли, бретеры решили уйти.

Тогда Ролан схватил того, который отлеживался на земле после нанесенного ему удара кулаком, и с чистой совестью выбросил на улицу.

После чего закурил сигару и, насвистывая что-то под нос, вышел.

Бретеры, собравшиеся чуть в стороне, глядели ему вслед полными ненависти глазами.

Но для нашего героя приключения в этот день еще не закончились.

Выходя из кафе, Ролан увидел на противоположной улице женщину, которая, будто помимо своей воли, бросила на него взгляд.

При виде ее платья и глаз, лучившихся светом, дуэлянты в мгновение ока вылетели у него из головы.

«Все правильно, я не ошибся, – сказал он себе. – Эта дама – не кто иная, как пугливая скромница, с которой я сегодня познакомился. Куда это она? Сколько грации в ее походке, сколько элегантности в каждом жесте! Однако! Что ж, тем хуже, раз она сегодня дважды попалась мне на пути, я узнаю, где она живет!»

После столь замечательных рассуждений Ролан выпустил густой клуб дыма и украдкой пошел за женщиной, которую, по воле случая, ему вновь довелось повстречать.

Идти пришлось долго, очень долго. Дама не оборачивалась, но время от времени бросала те особые взгляды, которые являются исключительной привилегией женщин и позволяют видеть, что происходит у них за спиной. Остановилась она лишь на подступах к улице Сент-Элали.

Перед тем как войти в дом, женщина повернула голову на редкость естественным жестом, заметила, по-видимому, Коарасса, залилась румянцем и два раза резко стукнула в дверь.

Молодой американец остановился на почтительном расстоянии. Но переступая порог, очаровательная молодая дама, не на шутку напуганная присутствием Ролана, сделала настолько резкое движение, что ее платье зацепилось за железную скобу для очистки обуви от грязи, которые все еще встречаются у входа во многие дома.

Коарасс бросился вперед, отцепил ткань и склонился в поклоне перед бордоской – такой пленительной, но вместе с тем такой хрупкой.

– Ах, сударь! Как же скверно вы поступили, что пошли за мной.

– Что ж, мадам, – ответил Коарасс, – я виноват даже больше, чем вы думаете, потому что не нахожу в себе смелости раскаяться в содеянном.

– Увы! Какое вам дело до репутации несчастной женщины.

Ролан собрался было ответить, но дама вдруг побледнела, шагнула вперед, бросила на улицу взгляд и воскликнула: – Я погибла!

Затем бросилась в коридор, вытянула руки в попытке ухватиться за некую воображаемую опору и упала в обморок.

Ролан ринулся вперед, подхватил ее в свои объятия и… изумленно застыл.

Но несмотря на это, перед тем как остаться наедине с прекрасной, лежавшей без чувств дамой, на всякий случай захлопнул ногой дверь.

Она и в самом деле была очень красива. Американцы стараются поменьше говорить о любви, предпочитая словам действия.

И право же! Не желая упускать столь заманчивого случая, Коарасс склонился над восхитительной девушкой, не подававшей признаков жизни, и страстно припал устами к ее обескровленным губам.

Этот поцелуй, должно быть, обладал особыми достоинствами – почти в то же мгновение женщина открыла свои томные глаза. На губах ее блуждала улыбка.

Но когда она увидела Ролана, из груди ее вырвался негромкий крик.

– Вы! Опять вы! Но, сударь, вы меня погубите.

– Простите… – пробормотал Ролан.

Сказать что-то еще он не успел – кто-то с силой стукнул в дверь. Затем еще раз.

– На этот раз со мной все кончено, – прошептала молодая женщина.

– Послушайте, мадам, неужели вы думаете, что потомок рода Коарассов не в состоянии вас защитить? Если этот господин стучит, пусть! Не будем ему мешать.

С этими словами Ролан подхватил даму на руки и, легкий как птица, взлетел на второй этаж.

– Но куда вы? – спросила его ноша.

– Куда пожелаете, лишь бы вы больше не боялись, а я мог без конца повторять, что вы восхитительны.

– Сударь!..

– И обожаемы.

– Сударь…

– Не говорите больше ничего, иначе я открою вашему мужу дверь и поцелую вас прямо у него под носом.

Ничто не нравится женщине больше, чем храбрость, ничто не прельщает ее больше, чем нежная, одухотворенная пылкость.

– Делайте что хотите, – покорно ответила вконец обескураженная супруга мужа, вовсю колотившего во входную дверь.

– Куда вас отнести?

– Не на третий этаж, на четвертый.

– Хорошо, – ответил Ролан, взбегая по лестнице. – Пришли. Что теперь?

– Теперь толкните вот эту дверь прямо перед вами.

– Слушаюсь.

– И будьте так добры, поставьте меня на землю.

– Повинуюсь, мадам, хотя и не без сожаления. Не знаю, было ли хорошо вам у меня на руках, но для меня нести вас было сущее удовольствие.

– Умоляю вас, сударь, вместо того чтобы болтать, действуйте. Мы подвергаем себя огромному риску.

– О какой такой опасности вы, в конце концов, говорите?

– Скоро узнаете. А пока поверните в замке ключ.

Коарасс сделал то, что от него требовали, с удивлением услышал, как позади него открылась дверь, и обернулся.

– Быстрее, – сказала дама.

Они оказались наверху какой-то лестницы.

– Боже праведный! Я сплю!

– Да нет же!

И дама не мешкая увлекла молодого человека за собой. Они спустились на первый этаж и оказались в длинном, мрачном коридоре.

– Я не пойду дальше до тех пор, – воскликнул Коарасс, преклоняя колено, – пока вы не пообещаете встретиться со мной вновь!

– Но я не могу.

– Ну что ж! Тогда я больше не сделаю ни шагу.

Женщина помрачнела и огорченно спросила:

– Почему вы меня преследуете?

– Я? Вас преследую? Мадам, да я ради вас даже жизни не пожалел бы.

Самым удивительным было то, что Ролан и в самом деле так думал. Настолько, что после этих слов встал, заключил очаровательную трусиху в объятия и еще раз нежно припал к ней губами.

От чар этого поцелуя, такого юного, напористого и прекрасного, дама растаяла и, казалось, полностью лишилась сил, чтобы сопротивляться.

– Я люблю тебя, – едва слышно молвил Коарасс.

– Нет, бегите, прошу вас.

– Как вас зовут?

– Анжель.

– Какое красивое имя. Когда я увижу вас вновь?

– Вы так этого хотите?

– Умоляю вас!

– Ну хорошо! Завтра!

– Где?

– В конце коридора есть дверь. Она ведет на улицу Лаланд. Хорошенько запомните как сам дом, так и вход в него. Завтра с наступлением ночи я буду вас ждать.

– Вы обещаете?

– Клянусь!

– Благодарю вас, – ответил Ролан, хватая женщину за руку и покрывая ее поцелуями.

Затем бросился к приоткрытой двери и исчез за ней.

Когда молодой человек ушел, губы молодой женщины расплылись в странной улыбке, она обернулась, обратилась к человеку, прятавшемуся в тени и поэтому совершенно незаметному, и сказала: – Все, он мой.

Пока Коарасс, как последний простак, запутывался в расставленных на него силках, в кафе, где произошла сцена с восемью стаканчиками рома, бретеры устроили настоящий совет.

Плотно сгрудившись в углу, они что-то тихо обсуждали и, по всей видимости, разрабатывали план уничтожения противника. О том, что произошло, рассказали еще одному дуэлянту, который подошел совсем недавно.

– Как! Неужели ни один из вас не отрезал ему уши? – спросил он.

– Я и тебе не советую этого делать.

– Жерве прав, – с ярко выраженным испанским акцентом продолжал невысокий смуглолицый малый с курчавой шевелюрой. – Абсолютно прав. Типов, подобных тому, с которым мы столкнулись, фанфаронством не возьмешь.

– Он что же, в самом деле так грозен?

– Во-первых, он необычайно силен. Во-вторых – дьявольски ловок. Почти каждому из нас от него достались тумаки, но мы ему наподдать так и не смогли.

– И что вы теперь собираетесь делать?

– Как «что», черт возьми? Послать к нему секундантов и убить. Вот и все!

– Верно, д’Орбижа.

Этим именем, д’Орбижа, звали испанского мастера шпаги.

– Но…

– А вот и Матален! – весело произнес чей-то голос.

В этот момент в кафе действительно вошел маркиз.

– Здравствуйте, господа, – сказал он. – До меня дошли чрезвычайно интересные слухи. Вас, оказывается, взгрели и вышвырнули на улицу, как кули с грязным бельем.

– Ой-ой-ой! Если бы ты, Матален, в тот момент был здесь, то тоже отправился бы мерить ребрами мостовую.

– Д’Орбижа! Ты заплатишь мне за эти слова, но только после того, как сведешь счеты с этим американцем.

– Как пожелаешь, мой дорогой друг. Ты знаешь, что из всех я один тебя не боюсь.

– Будет вам, господа, – вмешался молодой человек, откликавшийся на имя Эрве. – Вместо того чтобы ссориться, лучше займитесь нашими новыми противниками.

– Жерве – прекрасный советчик, – сказал Матален. – Рано или поздно мы с д’Орбижа будем вынуждены скрестить клинки, потому как это предопределено судьбой, но чем позже это случится, тем будет лучше для каждого из нас.

– Тогда давай поговорим, – ответил д’Орбижа. – Что, по-твоему, мы должны делать?

– В сложившихся обстоятельствах нам нужно найти какой-то новый, необычный, непредвиденный ход, который повергнет в изумление старый добрый город Бордо.

– Хорошо, мне чего-то хочется, но вот чего? – спросил Жерве, признанный хорошим советчиком.

Матален почесал ухо и, казалось, задумался.

– Выслушайте меня, – наконец сказал он. – Этих американцев всего четверо. И было бы просто замечательно, если бы четверо из вас скрестили с ними шпаги.

– В один и тот же день?

– Разумеется. Даже в один и тот же час. Иными словами, это должна быть не дуэль, а настоящее сражение.

– Ах! – воскликнул д’Орбижа, ноздри которого стали раздуваться, будто учуяв запах крови. – Это было бы так здорово. Такая схватка обещает быть жаркой. Если один из дуэлянтов будет убит, его противник получит право прийти на помощь кому-то из своих товарищей.

– Вы хотите драться двое на одного?

– Почему бы и нет? – спросил Матален, в голове которого давно созрел план. – Они, в свою очередь, тоже смогут воспользоваться этим преимуществом.

– Согласен, – продолжал Эрве, – но я слышал, что двое из них – дети.

– Не надо их недооценивать, эти дети самым замечательным образом вонзят тебе между ребер шесть дюймов стали.

– Если это ловушка, то я пас, – сказал Эрве. – Я буду драться с каждым из них, но в одиночку. Тогда им будет противостоять столь же благородный противник, как они сами.

– Что ты говоришь! А кто тебе сказал, что мы намереваемся поступить с ними нечестно?

– Гляди-ка! Жерве нас оскорбляет.

– Хватит! Будет вам! И когда же состоится это гомерическое сражение?

– Чем раньше, тем лучше. Завтра утром.

– Не торопитесь, – сказал Матален. – Все не так просто. В городе прознают о том, что готовится, и обязательно придут понаблюдать за происходящим на поле брани. Вам станут мешать, и вместо поединка вы будете вынуждены устроить спектакль. Одним словом, эта идея, поначалу показавшаяся мне такой замечательной, на практике неосуществима.

– Жаль, – произнес д’Орбижа.

– Разве что… – продолжал маркиз. – Но нет, это невозможно.

– Ну уж нет, начал – договаривай. Что ты хотел сказать?

– Хотя почему «нет»? – воскликнул Матален. – Я нашел решение. Господа, это будет нечто совершенно грандиозное, дуэль времен Людовика XIII, в которой примут участие все без исключения. Но при этом ей будет присущ дух Людовика XV – сегодня вечером, самое позднее – завтра, мы устроим поединок при свете факелов.

Бретеры переглянулись.

– Не понимаете? Я предлагаю вам ночную дуэль, нечто такое, чего вы еще никогда не видели. Она не будет поединком, в котором все предопределено заранее, когда каждая сторона решительно настроена соблюдать установленные законы и правила. Площадку для поединка будут освещать несколько факелов, вы будете яростно сражаться, имея право отступать, напирать, хватать противника за горло и втаптывать его в землю. Одним словом, как я только что уже сказал, это будет настоящее сражение.

– Гениально! – закричал д’Орбижа.

– Да, – спросил чей-то голос, – но когда же он состоится, этот праздник?

– Как можно раньше! – воскликнул испанец. – Лучше всего сегодня же вечером.

– Что-то ты больно торопишься, – заметил уже упомянутый нами Маршан. – Может, сначала следует послать к этим американцам секундантов и поинтересоваться, согласятся ли они на наши условия?

В планы Маталена это предложение явно не вписывалось.

– Кому в подобных обстоятельствах нужны все эти прелиминарии?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что мы можем просто принести с собой шпаги и предложить их нашим противникам.

– Да, но…

– Что же касается вызова на дуэль, то мы бросим его прямо на поле брани.

– Да говори ты яснее.

– Насколько мне известно, наша четверка живет на улице Тан-Пассе.

– Этот Матален поистине бесценен, все знает.

– Вы отправитесь к их жилищу, представляющему собой нечто вроде замка, а когда они будут возвращаться домой, обычно около одиннадцати вечера, преградите им путь и вынудите драться.

– Но ведь это все больше и больше напоминает собой ловушку! – воскликнул Жерве.

– Послушай, Жерве, сейчас ты у меня получишь.

– Пусть, но лучше так, чем потом подвергаться уголовному преследованию. Но драться с вами я буду лишь в том случае, если вы откажетесь от реализации своего пагубного плана.

– Почему это ты ставишь мне подобные условия?

– Вот почему: решив поджидать противника в засаде, будто в лесной чаще, вы будете недостойны скрестить шпагу с человеком чести.

С этими словами Жерве надел шляпу и вышел, на прощание сказав:

– Мой адрес вы знаете, не так ли? Всего доброго, господа.

– И скверный же у него характер, у этого Жерве, – промолвил Матален.

– Как же он все-таки глуп, – добавил д’Орбижа. – Даже не может понять, что ты задумал.

– Не беспокойтесь за него, – продолжал маркиз, – я займусь им и приведу в чувство.

Бретеры заулыбались.

– Ну что, господа, договорились? Вы одобряете мой план?

– Да! Да! – закричали в один голос дуэлянты.

– Когда предпримем нашу экспедицию?

– Сегодня вечером, сегодня вечером! – воскликнул вспыльчивый д’Орбижа, больше не в состоянии усидеть на месте.

– Нет, это, пожалуй, рановато, – сказал Матален. – У нас не будет времени как следует приготовиться. Нам понадобятся шпаги, по одной на каждого, да и потом, нужно будет раздобыть факелы.

– Ладно! – воскликнул Маршан. – Пусть тогда будет завтра вечером.

– В котором часу? – спросил д’Орбижа.

– От половины одиннадцатого до одиннадцати.

– Не рановато?

– Нет, спектакля завтра в театре не будет, поэтому ни одна кошка в этот час, на наше счастье, на улицу и носа не высунет.

– Или, наоборот, там только и будут, что кошки, – заметил верзила по имени Гранде, претендовавший на остроумие.

– Кроме того, – продолжал Матален, ничуть не удивившись шутке друга, – на улице Тан-Пассе, где преобладают не дома, а пустыри, к тому времени все уже будут давно спать.

– Решено! Подождем до завтра.

– Полагаю, господа, с моей стороны нет нужды напоминать вам о необходимости хранить все в тайне.

– Конечно! Конечно! – закричала пара голосов.

И компания рассталась.

На этом собрании, обретшем все черты заговора, присутствовало порядка дюжины бретеров, и ни один из них, за исключением разве что Маталена, не намеревался оставаться в стороне от кровавой драмы, которая должна была разыграться на следующий день.

Распрощавшись с эскадроном состоявших под его началом дуэлянтов, маркиз не смог отказать себе в удовольствии отправиться к баронессе де Мальвирад и рассказать ей о принятых решениях.

– Ах! – воскликнула злобная старуха. – Признаться, маркиз, вы впервые демонстрируете присутствие ума. В то же время вынуждена согласиться, что ход действительно мастерский.

– Вы находите? – спросил Матален, павший достаточно низко для того, чтобы чувствовать себя польщенным.

– Да, но нельзя допустить, чтобы так хорошо задуманная ловушка оказалась напрасной.

– Чего вы боитесь?

– Всего. К счастью, со своей стороны я тоже предприняла кое-какие действия. Не далее как сегодня Коарасс попал в сети одной глупой болтушки и положительно в нее влюбился.

– Что вы говорите!

– Завтра он тайком отправится на свидание, которое она ему назначила. Как вы думаете, что этой даме лучше сделать – задержать его или отпустить, чтобы он поспел к дуэли?

– Я не понимаю вашего вопроса.

– Я спрашиваю, не лучше ли сделать так, чтобы к моменту поединка у американцев было одной шпагой меньше?

Маталену этот вопрос показался несколько дерзким, но он катился по наклонной плоскости, на которой сразу было не остановиться.

– Да, если их будет трое, так, пожалуй, будет лучше.

Затем немного подумал и добавил:

– С другой стороны, моих друзей оскорбил не кто иной, как Коарасс. Именно с ним они больше всего жаждут встречи, и если его не будет, может случиться так, что они не захотят обнажать шпаги.

– Что-то ваши друзья чересчур щепетильны.

– Что вы хотите? – ответил Матален. – Они еще не приобрели вашей давней привычки к неблаговидным поступкам.

К более резким выражениям бретер прибегать не стал, но отношение свое все же высказал.

– Делайте что хотите, – бесхитростно ответила баронесса, сохраняя задумчивость.

 

XIII

На следующий день, около десяти часов вечера, по улице Фондодеж, в направлении Тан-Пассе, без лишнего шума двигалась целая когорта.

Это были дуэлянты.

Если Матален прекрасно понимал, что он устроил, организовав это мероприятие, то остальные бретеры, жадные до острых ощущений, усматривали в его задумке не более чем очередную разновидность дуэльных баталий, о которых говорили все, кому не лень.

В те времена подобное смертоносное безумие владело многими умами, и наши дуэлянты тоже всецело пребывали во власти этого зла.

Ведь большинство из них, за исключением двух-трех, действительно демонстрировавших явную тягу к кровопролитию, слепо и подсознательно поддавались ярости сражения.

Двигались, сохраняя порядок. Но отряд был много больше, чем может себе представить читатель, ведь не все действующие лица этой ночной вылазки сохранили все в тайне, поэтому к шайке, вышагивавшей под командованием д’Орбижа, примкнули многочисленные зеваки.

Что же касается Маталена, то он предпочитал держаться в стороне от задуманного им дерзкого предприятия, приберегая себя для более значимого случая.

Бретеры весело шагали вперед, вполне возможно, навстречу своей смерти. Коарассы и Мэн-Арди тем временем находились в разных местах.

Годфруа и Ролан ушли из дома после обеда, первый – чтобы нанести визит старому другу отца, второй – чтобы не пропустить свидания, которое молодому человеку назначила очаровательная, но коварная дама, так ловко его обольстившая.

Мэн-Арди задержался на обед и в его честь было опустошено несколько бутылок лучшего вина с виноградников Медока.

К счастью, голова его была такой же крепкой, как сердце – добрым и великодушным.

Кловис де Коарасс и младший Мэн-Арди остались дома.

Жилище, в котором поселились четверо молодых людей, чем-то напоминало собой крепость – толстенные стены и прочные, низкие двери. Окна первого этажа располагались высоко, дом опоясывал огражденный сплошной стеной сад. Кое-где еще оставались цветы, дожидавшиеся первых заморозков, чтобы окончательно завянуть.

Когда на старом монастыре Барада пробило десять часов, молодые люди, слегка поужинавшие около семи, как раз закончили учебный бой на рапирах, снабженных предохранительными наконечниками.

Они сбросили сандалии, перчатки, маски и нагрудники, облачились в домашние халаты, затем, поскольку погода стояла изумительная, облокотились на подоконник и завели разговор.

Простояв так минут десять, они услышали громкий стук в дверь, проделанную в садовой ограде.

– Кто, черт возьми, может стучаться к нам в такой час? – спросил Танкред де Мэн-Арди.

– Явно не Ролан и не Годфруа. У каждого из них есть свой ключ от этой двери.

– Пойду посмотрю, – сказал Танкред, направляясь к ограде.

Но Кловис его остановил.

– Будь осторожен, – прошептал он другу на ушко. – Годфруа говорит, что вокруг нас полно самых подозрительных вещей, поэтому пойдем вместе, предварительно захватив кинжалы.

Молодые люди вооружились, но тут в ночи вновь раздался стук – еще громче прежнего.

– Черт! Наш посетитель торопится. Не будем заставлять его ждать.

– Наверное, это секунданты тех типов, которых Ролан вчера так здорово взгрел.

– Если так, то они выбрали не самое подходящее время.

– Как бы там ни было, мы уже пришли, – негромко, но решительно произнес Кловис.

И отворили дверь.

В проеме возник человек.

– Могу я видеть господина Ролана де Коарасса? – спросил он.

– Его нет.

– А господина де Мэн-Арди?

– Которого из них?

– Годфруа.

– Он тоже отсутствует.

– Эх! – разочарованно протянул человек. – Мне было приказано передать одному из них послание, причем срочное, в противном случае я ни за что не притащился бы в такой час в этот медвежий угол.

– От кого письмо?

– От графини де Блоссак.

– Давайте быстрее, – воскликнул Кловис, приглашая человека войти и запирая за ним дверь.

– Но, сударь…

– Я брат Коарасса. Пойдемте быстрее в дом.

Молодые люди в два прыжка преодолели шесть ступеней крыльца, ведущих на первый этаж, и в сопровождении гонца вошли в большой зал, где до этого устроили учебный бой.

Взволнованно и едва переводя дух, Кловис, будто почувствовав беду, взломал печать и поднес бумагу к свету.

– Ну? Что там? – спросил его Танкред.

– Мы должны немедленно ехать к мадам де Блоссак. На, почитай.

Танкред схватил письмо, бросил на него взгляд и закричал:

– Какое несчастье! Боже праведный! Поехали! Быстрее!

В записке, которую они только что получили, было написано:

«Приезжайте, приезжайте как можно быстрее, мой дорогой Ролан, вместе с вашими братом и друзьями. Наше бедное дитя, наша Эрмина, пропала. Мы ищем ее с самого полудня. Я ужасно боюсь, что ее похитили. Приезжайте, приезжайте! Я в отчаянии, а моя дочь обезумела от горя. Не мешкайте ни минуты. Увы! Я начинаю верить, что вы были правы, утверждая, что нас преследуют грозные враги. Еще раз умоляю вас – приезжайте.

Графиня де Блоссак».

Пока Танкред читал письмо, Кловис одевался. Буквально через мгновение он тоже был готов отправиться в путь.

– Надо захватить оружие. Давай возьмем по небольшому карманному пистолету.

– Давай. А заодно и трости-шпаги.

В каждой такой трости американского производства скрывалась настоящая шпага. Когда ее выхватывали из ножен, внизу, у гарды, раскрывалась чашка эфеса и у вас в руке оказывался полноценный клинок.

Увидев, что молодые люди так хорошо вооружились, гонец потер руки и сказал:

– Эге! На обратном пути я буду бояться не так, как по дороге сюда.

Он, вероятно, хотел добавить что-то еще, но тут к нему обратился Кловис:

– Вы состоите на службе у мадам графини де Блоссак?

– Да, сударь.

– Хотите оказать ей услугу?

– Разумеется.

– Ну что ж, в таком случае вам придется остаться здесь.

– Одному? – в ужасе спросил человек.

– Да, одному.

– Зачем это?

– Дождетесь Ролана де Коарасса и Годфруа де Мэн-Арди, они вернутся с минуты на минуту.

– Но… я ведь буду один.

– Запретесь в доме. У этих господ, чтобы войти, есть свои ключи. Вы абсолютно ничем не рискуете. Как только они появятся, скажете, что мы ждем их у графини де Блоссак, которая попросила нас срочно приехать.

– Вы полагаете, – спросил, дрожа, несчастный гонец, – что мне лучше не поехать с вами, а остаться здесь?

– Ну конечно, ведь как бы мы ни были вооружены, нам недостает как умения, так и силы, – сказал Танкред, чтобы, с одной стороны, напугать его, но с другой – успокоить. – А вот если вы решите вернуться к графине с Роланом и Годфруа, ни один человек в мире не решится напасть на вас ночью из страха, что его тут же убьют. Поэтому вам лучше будет отправиться в путь с ними.

– Да и потом, ваша госпожа заинтересована в том, чтобы вы остались здесь и предупредили наших братьев, которые могут принести графине де Блоссак намного больше пользы, чем мы, – добавил Кловис. – Иначе они, не застав нас дома, будут теряться в догадках. Как вас зовут?

– Жанно, господа. Ваш покорный слуга.

– Ну что ж, Жанно, послужите нам и дождитесь этих господ.

С этими словами молодые люди расстались с бедным лакеем, который был глубоко несчастен от того, что ему пришлось остаться одному в этом огромном доме и провести в нем не самую приятную ночь.

Едва наши паладины вышли на улицу, как издали до них донесся какой-то шум.

– Что это? – спросил вполголоса Кловис.

– Сейчас увидим, – так же тихо ответил ему Танкред.

Они вышли на середину дороги, чтобы избежать любых неожиданностей, и осторожно двинулись вперед.

Внезапно ночь озарилась красноватыми, коптящими отблесками.

– Кто-то зажег факелы, – сказал Кловис, – очень даже кстати.

Но не успел он договорить, как чей-то голос прокричал:

– Кто идет?

– Всего лишь обыватель. А если пожелаете, то и друг.

Тут наши юные герои увидели людей, несших в руках факелы. Те стояли не двигаясь. Чувствовалось, что их целая толпа.

– Мы что, попали в ловушку? – спросил Танкред.

– Как бы там ни было, будем начеку.

На середину улицы вышел какой-то малый и попытался преградить им путь.

– Эй, любезный! – крикнул ему Кловис. – Что вы делаете? Либо идите своей дорогой, либо отойдите в сторону и пропустите нас.

В ответ на этот предупредительный окрик раздался приглушенный взрыв хохота. Человек не двинулся с места.

– Прекратите! – продолжал юный американец. – Что вам угодно?

– Узнать ваше имя.

– Вы очень любопытны, старина. Такие вещи не говорят разбойникам и зачинщикам ночных нападений.

– В таком случае вы не пройдете.

– Это мы еще посмотрим! – воскликнул Танкред.

И друзья мгновенно обнажили шпаги, вмонтированные в их трости. Затем отбросили ставшие бесполезными «ножны» и каждый из них зажал в левой руке по пистолету.

– Вы господа Коарасс и Мэн-Арди, – продолжал голос.

– И что из этого?

– Вчера господин де Коарасс оскорбил и избил в кафе несколько человек.

– Вот оно что! – сказал Кловис. – Я начинаю понимать. Стало быть, вы явились, чтобы его убить.

– Мы пришли, чтобы драться с ним.

– В одиннадцать часов вечера? – иронично спросил Танкред.

– Послушайте, – сказал человек – не кто иной, как д’Орбижа.

– Хватит! – ответил Кловис властным тоном, которого в нем никто бы даже не заподозрил. – Господина Коарасса, который вас оскорбил, здесь нет. Когда вы пришлете к нему секундантов, в полном соответствии с дуэльным кодексом, уверяю, вам будет с кем поговорить.

– Но у нас, господа, есть дело и к вам, – ответил д’Орбижа.

– К нам?

– Да, ведь вы говорили о нас самые дерзкие и унизительные вещи.

– Я? – воскликнул Кловис.

– И ваш друг тоже.

– Эге! – сказал Танкред. – Меня, похоже, тоже втянули в это дело.

– Вы либо совершаете ошибку, либо лжете. Мы с вами не знакомы и поэтому не могли ничего о вас говорить. К тому же мы ни от кого не прячемся, поэтому каждый может прийти к нам и потребовать объяснений.

– У нас на этот счет есть другие соображения, – сказал д’Орбижа, горя желанием побыстрее броситься в атаку.

– Если они сводятся к тому, чтобы подкараулить нас на углу улицы, то вы вряд ли дождетесь от меня поздравлений, – дал ему отпор Кловис.

Храбрости и удали нашим двум юношам было не занимать. Сердца их отнюдь не забились быстрее обычного и они, крепко стоя на ногах, были готовы к любому развитию событий.

– Мы решили драться с вами при свете факелов.

– И поэтому пришли целой толпой в два десятка человек? Перестаньте, избавьте нас от этих ненужных слов. Мы торопимся. Нас ждет семья, которую постигло несчастье. Поэтому сделайте одолжение, пропустите нас.

– Нет, – ответил д’Орбижа.

– Ну что же, значит, быть беде! – воскликнул Кловис. – Мы вас предупредили и пропустить нас вам придется в любом случае.

– Это мы еще посмотрим, – ответил д’Орбижа, выхватывая из-под плаща шпагу и принимая положение к бою.

Бок о бок с бретером встали три его товарища, тоже вооруженных.

– Это не что иное, как ловушка, не так ли?

– Нет, обычная дуэль.

– Тогда почему четверо против двоих?

– Потому что из дома в любой момент могут выскочить ваши братья.

– Более гнусного объяснения вы найти не могли. Мы воспользуемся законным правом на самозащиту.

И юные храбрецы с неописуемым пылом бросились на врага.

– Ага! – закричал Танкред. – Первый готов.

Один из нападавших с криком рухнул на землю.

– А где предводитель этих разбойников? Тот, что с нами говорил?

– Я здесь! – ответил д’Орбижа, вырастая перед ним.

– Я не стану спрашивать имени у человека, который зарится на лавры Мандрена и Пужале. Но что это? Сударь, вы не умеете держать в руках шпагу!

С этими словами Кловис выбил из рук противника оружие, прибегнув для этого к выпаду, тайна которого в его семье передавалась по наследству.

Д’Орбижа изрыгнул проклятие, поднял шпагу и яростная схватка возобновилась с новой силой.

По правде говоря, зрелище было пугающим. Красноватый свет факелов кое-как освещал улицу, на которой со шпагами в руках сошлись лицом к лицу противники. В его отблесках сверкали клинки, сыпались искры.

Круг бретеров вокруг сражающихся сжимался все плотнее и плотнее, и вскоре уже можно было предсказать тот момент, когда все эти негодяи набросятся на несчастных юношей.

– Вот еще один, этот меня тоже не убьет этим вечером! – весело воскликнул Кловис, услышав звук падения грузного тела.

Это рухнул на землю один из трех противников, от которых он был вынужден обороняться.

Тем не менее схватка продолжалась с неослабевающим исступлением. Но наши герои явно не могли долго продержаться против десяти, а то и двенадцати сорвавшихся с цепи дуэлянтов, постоянно сменявших друг друга со шпагой в руке.

– Вперед, Мэн-Арди! – раздался громовой возглас юного Танкреда.

Издав этот боевой клич своего отца, он нанес противнику замечательный удар, который тот хоть и смог отбить, но при этом здорово получил в лицо рукоятью шпаги и пошатнулся.

Но в этот момент посреди грохота сражения прозвучал высокий, надтреснутый голос.

– Мэн-Арди! – закричал он. – Кто здесь носит фамилию Мэн-Арди? Покажите мне! Я задушу его собственными руками.

И в гущу сражавшихся бросился неизвестно откуда взявшийся старик в обносках и с длинными седыми космами. Не обращая внимания на ударявшиеся друг о друга клинки, он набросился на д’Орбижа, приняв его за Мэн-Арди, и вцепился ему в глотку.

– Пошел к черту, скотина! – закричал испанец. – Уберите от меня это взбесившееся животное.

– Так это не Мэн-Арди? – воскликнул старик.

Не удостоив оборванца в летах ответом, два крепких дуэлянта схватили его и поволокли в сторону.

– Пустите! Пустите меня! – вопил несчастный. – Я хочу, чтобы Мэн-Арди умер! Дайте мне шпагу, я дворянин! Вот увидите!

Поединок прекратился. Коптящий свет факелов освещал старика, который, прижавшись к стене, отбивался от бретеров, на земле хрипели двое раненых, которым друзья пытались оказать помощь.

Зрелище было поистине зловещим.

Юные американцы смотрели в оба, подняв шпаги, и, не ослабляя защиту, ждали продолжения.

– Шпагу! – повторял оборванец. – Дайте мне оружие, чтобы я мог сойтись в бою с Мэн-Арди!

– Вот те на! – произнес д’Орбижа. – Мне в голову пришла любопытная мысль.

С этими словами он под громовой хохот друзей вложил в руки старика шпагу, взял его за плечи, подвел к Танкреду и сказал: – Вот, старина, это Мэн-Арди. Убей его.

В этот момент факел полыхнул огнем, ярко осветив лицо юноши. Старик внимательно в него всмотрелся и вдруг опустил шпагу, которой за мгновение до этого размахивал в воздухе.

– Нет, вы, негодяи, меня обманываете, это не Мэн-Арди. Я хорошо знал Мэн-Арди, ведь он похитил у меня жену. Ах! – плача, добавил он. – Вам это, конечно, не ведомо, но я маркиз де Босежур, бывший член городского правления Бордо.

После чего несчастный расхохотался безумным смехом и бросил шпагу под ноги д’Орбижа.

– Я маркиз де Босежур, – повторил он. – Вы, случаем, не видели маркизу?

И, не дожидаясь ответа, запел:

Он спрятал мою жену, ля-ля,

Он спрятал мою жену.

Это и в самом деле был маркиз де Босежур, который двадцать пять лет назад сошел с ума, а теперь каждый день служил лучшим развлечением для всех окрестных мальчишек.

Танкред с Кловисом были неприятно поражены, услышав, как этот старик, чью необычную историю они хорошо знали, закричал: – Я маркиз де Босежур.

Но долго размышлять им не дали – бретеры увели старика, а сами толпой вернулись, чтобы вновь наброситься на противника.

– Таким образом, господа, вы решительно настроены нас не пропускать? – спросил Кловис.

– Ах! – ответил д’Орбижа. – Более чем решительно.

– Ну что же! – закричал Танкред. – Пусть кровь, которая сейчас прольется, падет на вас.

Не успел никто понять, что он собрался делать, как юноша бросился в самую гущу врага. За ним последовал и Кловис.

Но на этот раз им предстоял бой не с тремя-четырьмя бретерами – каждому из них противостояло как минимум четверо.

Что, впрочем, не помешало Танкреду во время очередного защитного маневра дважды ударить плашмя шпагой испанца, который от этого пришел в ярость.

– Все вместе! – крикнул он своим сообщникам. – Набросимся на этих мальчишек! Неужели десять бордоских дуэлянтов не одолеют каких-то двух сопляков!

И шайка, опьянев от гнева и жаждая крови, ринулась на наших друзей.

Момент был поистине драматичный, но наши мужественные юноши, несмотря на свое отчаянное положение, думали лишь о том, чтобы пробиться через толпу бандитов и помчаться к мадам де Блоссак.

– Вперед! Вперед! – завопил д’Орбижа. – Порубите мне этих цыплят на куски.

Это были его последние слова. Танкред в отчаянном броске пригвоздил шпагой его правую руку к груди. Испанец упал.

– Д’Орбижа убили! – воскликнул тип, утром откликавшийся на имя Маршан.

– Так отомстим за него! – ответил Гранде.

Танкред и Кловис чувствовали, что силы их на исходе. Им приходилось держать все под неусыпным контролем. Мерзавцы, в руках которых они оказались, решили отказаться от каких бы то ни было правил – они уже зашли с флангов, а некоторые даже с тыла.

Под одеждой молодых людей уже струилась кровь.

Кловис был ранен в плечо, у Танкреда на груди были две легкие царапины. Удерживать позицию дальше было нельзя.

Друзья переглянулись, поняли все без слов и встали друг к другу спиной, чтобы иметь возможность противостоять кольцу шпаг, окружавших их, и оказывать более-менее успешное сопротивление.

В то же время молодые люди прекрасно понимали, что пора отступать, поэтому медленно, постоянно отвечая на удары, двинулись к двери, ведущей в сад.

Дверь эту обрамляла толстая стена, которая, как было принято в те времена, почти под прямым углом уходила вправо и влево в сторону улицы, образуя узкую, неглубокую нишу.

Добравшись до этого убежища, наши юные друзья тут же в него юркнули, проявив при этом небывалую сноровку, после чего Танкред обратился к противникам и сказал: – А теперь, господа, имею честь сообщить, что вы нам больше не страшны.

Места в нише и в самом деле хватило бы самое большее для двух дуэлянтов, и превосходство американцев в данных условиях представлялось неоспоримым.

К несчастью для них, во время отхода Танкреду нанесли колющий удар и теперь рана обильно кровоточила, заставляя его жестоко страдать.

– Постарайся открыть дверь, – вполголоса сказал ему Кловис, – а я тем временем попытаюсь сдержать эту банду убийц.

С этой задачей Танкред справился быстро. Дверь открылась, и они проскользнули в сад.

Но когда молодые люди попытались ее закрыть, это оказалось невозможно. Толпа бретеров бросилась вслед за ними и стала бешено напирать. Юным друзьям не оставалось ничего другого, кроме как уступить и отойти к дому – с теми же предосторожностями, к которым они прибегли на улице.

На этот раз над американцами нависла поистине смертельная опасность. Если сами они получили лишь несколько довольно безобидных порезов, то раны нападавших были значительно серьезнее. За исключением двух-трех, все они несли на себе метки, оставленные мастерством наших двух юношей, и поэтому их ярость достигла степени, граничившей с безумием.

Лихорадка сражения, равно как и лихорадка от полученных ран, в конечном счете лишила их последних остатков человеческих чувств, и те, кто вначале сражения постыдился бы атаковать противника с тыла, теперь без колебаний зашли Танкреду с Кловисом сзади, чтобы сразить их ударом в спину.

Измотанные долгим, изнурительным боем, друзья чувствовали, что силы их вот-вот покинут. Они фехтовали все с той же неослабевающей энергией, но их надежда вырваться из рук обезумевших бретеров таяла с каждой минутой.

Вдруг вновь послышался пронзительный голос сумасшедшего старика:

– Но мне кажется, что это убийцы, ведь их семь, а то и восемь человек против двоих. Такую западную я вижу впервые. На помощь! Убивают! Убивают! На помощь!

С улицы донесся звук торопливых шагов. Увидев перед собой двух молодых людей, бежавших к дому, маркиз де Босежур перестал голосить и сказал: – Господа, здесь есть шпаги, возьмите их, они вам пригодятся.

Но те не прислушались к его совету и помчались дальше.

У открытой двери в сад они остановились.

– Боже праведный! – воскликнул один из них.

И они вихрем обрушились на дуэлянтов, осаждавших Танкреда и Кловиса.

В пылу схватки появления новых действующих лиц никто не заметил. Они набросились на двух ближайших дуэлянтов, схватили их в охапку, тряхнули, чтобы вышибить дух, и с такой силой грохнули о землю, что те остались лежать, не подавая признаков жизни.

Затем, больше не обращая на них внимания, завладели шпагами поверженных врагов, бросились в самую гущу сражения и закричали: – Держитесь, малыши! Не отступайте! Это мы, Кловис. Это я, Танкред. Вперед, Мэн-Арди!

Да-да, это действительно были Ролан и Годфруа, которые прибыли по доброй воле провидения, чтобы изменить весь ход сражения. Как раз вовремя. Еще пять минут и им не осталось бы ничего другого, как поднять с земли два бездыханных тела.

– Вперед! Вперед! – вторили им младшие братья, так долго сдерживавшие яростный натиск наступавших.

На этот раз бретеры быстро выбились из сил и поняли, что преимущество больше не на их стороне.

– Кто не хочет сейчас встретить свою смерть, – воскликнул Коарасс, – могут воспользоваться дверью в сад, она все еще открыта!

– Хвастовство! – нагло бросил Маршан, дравшийся с Мэн-Арди, причем дравшийся хорошо.

– Замолчи, подлый убийца! Ты пожалеешь, что вел себя так дерзко, оказавшись на волосок от смерти! – закричал Годфруа, по самую гарду вонзая ему в грудь шпагу.

Маршан тяжело осел на куст бенгальской розы.

– Теперь ваша очередь, мой славный разбойник, – сказал Коарасс дуэлянту, скрестившему с ним шпагу, и тот тоже повалился на землю.

Видя, какой оборот принимают события, двое-трое дуэлянтов, не стремившихся принять в схватке активное участие, посчитали благоразумным воспользоваться советом Коарасса и спастись бегством.

Когда они проходили мимо места, где разыгралось первое сражение, маркиз де Босежур, восседавший на трупе д’Орбижа, закричал им вслед: – Убивают! Убивают! Стойте! Стойте! Режут!

В саду остались лишь два упрямца – Гранде и некий Робинкур – которые продолжали упорно драться с Танкредом и Кловисом.

Но долго так продолжаться не могло. Избавившись от своих соперников, Ролан де Коарасс и Годфруа заперли ведущую в сад дверь и поспешили вернуться к братьям.

– Оставьте их нам, малыши! – воскликнули они. – Отдохните! Нынче вечером вам пришлось здорово потрудиться.

И, проявляя чудеса ловкости, ринулись в бой.

– Теперь, господа, – сказал Мэн-Арди, – вам предстоит сойтись лицом к лицу не с умирающими от усталости мальчишками, да еще четверо на одного, а с нами.

– Плевать!

– Но хочу предупредить, что убивать вас мы не собираемся. Мы приготовили для вас кое-что получше.

– В самом деле? – иронично спросил Гранде. – Что же?

– Скоро узнаете.

Тратить время попусту Коарасс и Годфруа не стали. Воспользовавшись все тем же фамильным выпадом, они обезоружили нападавших и, не дожидаясь, когда дуэлянты поднимут шпаги, сошлись в рукопашной, которая, с учетом того, что силы врага были на исходе, не могла не закончиться их победой.

– Танкред, Кловис, – закричал Мэн-Арди, – найдите веревки и принесите сюда!

– Вот что нам удалось отыскать, – вскоре сказал младший Коарасс, в руках которого была толстая прочная бечевка, разорвать которую было бы очень и очень трудно.

– Им хватит! – сказал Годфруа. – Спасибо.

Несколько мгновений спустя его противник был крепко связан.

– Мне тоже принеси, – сказал Коарасс.

– Я оказался предусмотрительным, поэтому захватил и на твою долю. Держи.

– Вам придется немного побыть колбаской, – сказал Ролан своему противнику, намертво прижал его коленом к земле и тоже связал.

– Отлично! – сказал Мэн-Арди. – А теперь снесем этих милых господ в подвал. Нет-нет, вы рано радуетесь, вина там нет. По сути, компанию вам составят лишь пауки да крысы.

– А завтра вас освободит господин королевский прокурор.

Пять минут спустя Гранде и Робинкур уже лежали рядышком в просторном, но совершенно пустом подвале.

– Мы кое-кого забыли, – вдруг сказал Годфруа.

– Двух молодцев, обнявших по нашей милости матушку-землю в тот самый момент, когда мы вбежали в сад.

– Гляди-ка! Я о них и правда забыл. Как думаешь, дьявол их еще не унес?

– Полагаю, они смирнехонько отдыхают на клумбе среди цветков бальзамина.

– Ты прав, вон они. Давай пополним ими наши запасы провианта.

И двое контуженных, на которых после удара о землю живого места не осталось, тоже перекочевали в подвал, прохладный воздух которого очень быстро привел их в чувство. Чем они не замедлили воспользоваться, чтобы освободить товарищей от сковывавших их уз.

К великому счастью, дверь подвала была сделана из прочного дуба, способного противостоять даже дюжине колоссов, поэтому даже не дрогнула под ударами наших узников, несмотря на все их старания.

Покончив с этим, Ролан и Годфруа поднялись наверх и приступили к осмотру ран.

Танкред вдруг смертельно побледнел и пошатнулся. Друзья тут же бросились к нему на помощь.

– Что с тобой? – спросил Коарасс. – Ты ранен?

– Слегка! – ответил молодой человек. – Самую малость! Помоги мне дойти до комнаты.

– Хорошо-хорошо, – сказал Годфруа, – обопрись на меня.

– Его надо уложить в постель. Вот так.

– Теперь скажи, где у тебя болит? Куда ты ранен?

– Вот сюда, в левый бок.

– Потерпи немного, мы сейчас посмотрим.

Проявляя деликатность, которую от него вряд ли кто мог ожидать, Годфруа де Мэн-Арди раздел брата и действительно увидел рану, обильно кровоточившую, но, по-видимому, нестрашную.

– Тебе, должно быть, здорово больно, – произнес он. – Но эта колотая рана не столько опасна, сколько мучительна. Ты доставишь мне огромное удовольствие, если согласишься до завтрашнего утра не вставать с постели.

– Да нет, – ответствовал храбрый мальчишка, – если ничего страшного нет, я отправлюсь с вами к мадам де Блоссак.

Годфруа и Ролан, которых братья так и не успели поставить в известность, встревоженно переглянулись и на мгновение им показалось, что у Танкреда начался бред.

– К мадам де Блоссак? – повторил Коарасс. – Ты грезишь?

– Да нет же, уверяю тебя, это не бред. Вы что, ничего не знаете?

– О чем?

– Вечером мы получили записку, в которой графиня попросила нас срочно приехать. Именно поэтому мы вышли из дому и столкнулись с этой бандой бретеров.

– Графиня попросила срочно приехать?

– Да, в письме, которое нам принес ее слуга.

– И где оно, это письмо?

– Вот здесь, у меня в кармане, можете его взять.

– Мы должны не мешкая его прочитать, – промолвил Годфруа.

Ознакомившись с содержанием послания мадам де Блоссак, такого короткого, но такого отчаянного, старший Мэн-Арди и Ролан обратились к Кловису с вопросом: – А что случилось с человеком, который принес вам это письмо?

– Смотри-ка! И правда! – ответил юноша. – Куда, к дьяволу, он запропастился?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мы оставили его здесь и заперли на ключ, чтобы он дождался и предупредил вас.

– Он даже не на шутку испугался, – добавил Танкред.

– Но тогда где он?

– Ах, право же! Я не знаю, – произнес Кловис. – После всего случившегося, наверное, умер от страха.

– Его нужно найти. Давайте его позовем. Он назвал свое имя?

– Ну да, его зовут Жанно.

Годфруа и Ролан с братом стали искать по всему дому и звать Жанно. Но все было тщетно – ответа они так и не дождались.

– Идея! – воскликнул Кловис. – Надо посмотреть на чердаке.

Трое друзей поднялись наверх. Когда они толкнули дверь чердака, до их слуха донесся жалобный стон.

– Жанно, это вы? – спросил Мэн-Арди.

– Не чините мне зла, мои благородные господа, не чините, – ответил чей-то голос. – Я всего лишь бедный слуга.

– Любезный! Какого черта вы решили, что мы желаем вам зла? Где же вы?

Жанно не ответил. Тщательно обыскав чердак, молодые люди увидели, что он съежился за дверью – широко открытые от страха глаза, судорожно сжатый рот, волосы дыбом и сложенные в молитве руки. Жанно не осмеливался двинуться с места и, казалось, был во власти всепоглощающего ужаса.

– Должен сказать, – обратился к нему Коарасс, – что вы храбрец.

– Не чините мне зла, господа, – в страхе повторял Жанно.

Вид его был столь комичен, что молодые люди, несмотря на события, которые произошли только что, и которых они опасались в будущем, не удержались от хохота.

Это немного успокоило бедолагу.

– Ну же, друг мой, – произнес Кловис, – вылезайте из своего укрытия и пойдемте с нами.

Жанно встал, но по-прежнему дрожал всеми своими членами.

Тем не менее ему все же удалось последовать за молодыми американцами. Одна беда – когда на каждом повороте лестницы в пляшущем свете подсвечника, который нес Ролан, на стене отражались огромные тени, из груди бедняги вырывался вопль безумного ужаса.

– Хороший же полководец получился бы из этого Жанно, – с улыбкой повторял про себя Годфруа.

Когда они все собрались в комнате Танкреда, Коарасс взял слово и обратился к лакею:

– Значит, это вы, друг мой, принесли вечером письмо, по прочтении которого мой брат Кловис и господин Танкред де Мэн-Арди, которого вы видите лежащим в постели, поспешили уйти из дома?

– Совершенно верно, сударь, я.

– По дороге этих двух господ остановила шайка бандитов, которые заставили их драться и в конечном счете вынудили отступить к дому. Но теперь, когда с этой вылазкой покончено, мы больше не будем ждать и тотчас же помчимся на помощь госпоже де Блоссак. Вы поедете с нами.

– Я? – воскликнул Жанно, к которому вновь вернулись все его страхи.

– Да, вы. Чего вы боитесь?

– Да чего угодно, сударь, – наивно ответил слуга. – Особенно в квартале, где происходят такие ужасы, как сегодня вечером.

– Как бы там ни было, друг мой, мы, как видите, одолели этих разбойников и теперь вам ничего не угрожает.

Жанно с сомнением покачал головой.

– К тому же, – добавил Мэн-Арди не терпящим возражения тоном, – мы не уверены, что принесенное вами письмо не является ловушкой, и если вы сообщник этих людей, пытавшихся нас убить, я не хочу, чтобы вы от нас ускользнули.

Жанно, смутно понимавший, что происходит вокруг, оторопело посмотрел на Годфруа, будто спрашивая: «Во что вы меня втравили?»

Но, чувствуя, что не выполнить это требование нельзя, возражать не стал и, покорившись судьбе, заявил, что готов ехать – с таким видом, будто жертвовал жизнью.

– Кловис, останешься с Танкредом, – сказал Ролан брату. – В подвале у нас гости, и если им каким-то чудом удастся вырваться на свободу, не нужно, чтобы, кроме раненого, их больше некому было встретить.

– Но я хотел… – начал было Кловис.

– К тому же ты, должно быть, смертельно устал. Отдыхай, пользы от тебя нам не будет никакой. Тщательно запри оружейную комнату, принеси сюда шпаги и пистолеты, закрой дверь на засов и ложись спать. Если, конечно, Танкреду не станет хуже.

Кловис, относившийся к старшему брату с уважением, пообещал принять все необходимые меры предосторожности и тотчас же взялся за дело.

– А теперь, милейший мой Жанно, в путь!

Годфруа с Коарассом предусмотрительно вооружились. Затем вышли в сад и вместе со слугой направились к двери ограды. Но не успели они сделать и нескольких шагов, как Жанно издал вопль ужаса, застыл как вкопанный, задрожал, показал рукой на какую-то темную массу и, стуча зубами, сказал: – Там… там… что-то шевелится. Вы разве не видите?

Мэн-Арди подошел ближе.

– Черт возьми! Еще два славных бордоских дуэлянта.

– Они мертвы? – спросил Жанно тоном, выдававшим его неописуемый страх.

– Нет, мой дорогой, еще шевелятся, – ответил Годфруа. – Я не гарантирую, что эти молодчики доживут до конца месяца, но пока они не только дышат, но и стонут.

Кто-то и в самом деле жалобно охнул. Это пытался ползти Маршан.

– Что будем делать? – спросил Ролан.

– Вытащим их наружу, уложим под стеной – и дело с концом. Повидавшись с мадам де Блоссак, мы пойдем в полицию и обо всем расскажем дежурному комиссару, который, по всей видимости, пришлет за ними своих людей.

Годфруа с Роланом по очереди перенесли раненых и уложили их на улице в нескольких шагах от того места, где еще совсем недавно лежали д’Орбижа и двое других бретеров.

Но наши молодые люди были немало удивлены, увидев перед собой тело одного лишь д’Орбижа.

– По-моему, – сказал Коарасс, – раньше на земле лежали три человека, может, раненых, может, убитых.

– Так оно и есть.

– И что с ними стало?

– Они ушли, – ответил им пронзительный, словно доносившийся из-за стены, голос.

– Кто это там прячется? – спросил Годфруа.

Жанно вновь почувствовал себя нехорошо.

– Вы меня не знаете, – продолжал голос, – я маркиз де Босежур.

И старик вновь гнусаво затянул:

Он отнял у меня жену, ля-ля,

Он отнял у меня жену.

– Маркиз де Босежур, – прошептал Коарасс.

– Да, они ушли, – продолжал маркиз, – но не сами – злодеев взвалили себе на плечи и унесли с собой двое их друзей.

– Понятно, – сказал Ролан. – Те самые, что убежали из сада. По всей видимости, они решили спасти своих приятелей от наказания, которое ждет их как зачинщиков вооруженного ночного нападения. Ну-ну, продолжайте.

– Господа, прежде чем удалиться, скажите – вы не видели маркизу?

Чтобы понять, что маркиз де Босежур безумен, молодым людям понадобилось совсем немного времени. В то же время они, пусть даже помимо своей воли, питали к этому несчастному глубокое уважение и поэтому ответили: – Нет, сударь, не видели. Вы ступайте к себе отдыхать, а мы отправимся на ее поиски.

Бедный старик их горячо поблагодарил и, не медля больше ни минуты, покорно пошел домой спать.

Двадцать минут спустя Годфруа, Ролан и горемыка Жанно, все еще не пришедший в себя, уже стучали в дверь особняка графини де Блоссак. Им тотчас же открыли и лакей – предупредительный и печальный – проводил молодых людей в гостиную, где их дожидалась графиня.

Сара де Блоссак сидела в большом кресле, устремив в одну точку сухие, без единой слезинки, глаза. Губы ее были плотно сжаты, лицо покрылось смертельной бледностью.

– Вы прибыли с большим опозданием, дети мои, – сказала она.

– Увы, мадам! – ответил Коарасс. – Не держите за это на нас зла. Когда слуга принес ваше письмо, нас не было дома. Но, Боже милостивый, лучше бы мы были!

– Почему?

– Потому что когда наши братья вышли из дому, чтобы отправиться к вам, на них набросилась шайка негодяев, определенно намеревавшихся их убить.

– О чем это вы?

– К великому счастью, они вели себя так же, как когда-то их отцы на улице Аржантье, и отступили лишь перед лицом значительного численного превосходства.

– Они ранены?

– Если бы мы, по доброй воле провидения, не подоспели на подмогу в тот самый момент, когда наши храбрецы уже считали сражение проигранным, их обоих сейчас уже не было бы в живых.

– Они ранены? Ответьте мне.

– Да, мадам, Кловис получил легкую царапину и завтра вы сможете его увидеть.

– А Танкред?

– Моему брату, госпожа графиня, нанесли весьма нешуточный удар шпагой, – ответил Мэн-Арди, – тем не менее я надеюсь, что дня через два-три он вполне сможет вас принять.

– Но не будем больше об этом, – сказал Коарасс, – ведь речь сейчас идет о вас, точнее, о маленькой Эрмине.

Мадам де Блоссак, до этого демонстрировавшая столь удивительную твердость и непоколебимое мужество, разрыдалась, не в силах больше сдерживаться.

Ролан и Годфруа тут же бросились утешать ее, осыпая ласковыми, нежными словами, будто два любящих сына, преисполненных уважения и почтения к обожаемой матери.

– Вы правы, дети мои, – сказала достойная графиня, подавляя всхлипы и вытирая слезы. – Сейчас надо не плакать, а действовать.

– Расскажите нам о том, что случилось, – спросил Коарасс.

– Увы, мой друг! Не этот счет мы лишь можем строить догадки и предположения. Но как бы там ни было, это похищение – ведь в том, что это именно похищение, у нас нет никаких сомнений – было совершено при самых загадочных обстоятельствах.

– Вы можете сказать, где и когда произошло сие дерзкое преступление?

– В три часа дня, здесь, в этом доме, в присутствии слуг.

– Но это невозможно, разве что среди ваших лакеев у похитителей был сообщник.

– Я уже не знаю, что и думать. Бедное дитя исчезло, как по волшебству.

– Но это ужасно.

– Я отправилась в собор помолиться Господу, моя дочь у себя давала урок живописи Филиппине. В последний раз малышку видели играющей в большом зале на первом этаже. Похищение обнаружила я, когда вернулась из церкви.

– Каким образом?

– Посреди гостиной на полу была разбросана одежда девочки. Перед тем как увести, ее полностью раздели. Все ее вещи остались в доме; я подобрала юбочки, платьице, туфельки, рубашечку и даже нагрудник, который подарила Эрмине в прошлом году и который затем благословил монсеньер д’Авье.

Ролан на мгновение задумался.

– Вполне очевидно, что злодеи не желали брать с собой ничего, что впоследствии могло бы навести на их след.

– Обнаружив одежку девочки, я, как вы понимаете, даже не подумала, что произошло что-то страшное. Сначала я предположила, что она пошла принять ванну, и даже решила немного побранить ее за подобный непорядок. Поэтому пошла к дочери и поделилась с ней своими мыслями на этот счет. «Но Эрмина не в ванной», – ответила мне маркиза. «А где тогда? Не думаю, что она бегает нагишом по всему дому». При этих словах моя дочь взволнованно вскочила и мы стали вместе звать наше дитя. Но ответа так и не дождались. От всего этого можно с ума сойти.

– Бедная графиня! – сказал Годфруа.

– Мы с мадам де Женуйяк и Филиппиной обыскали весь дом, продолжая звать Эрмину. Вскоре к нам присоединились и слуги. Понимая, что мог произойти несчастный случай, мы строили самые разные предположения, но чем дальше продвигались в поисках, тем тревожнее становилось на душе.

Затаив дыхание, молодые люди подавленно слушали ее горестный рассказ.

– Наконец в присутствии моей дочери, которая от горя буквально потеряла голову…

– Немудрено, – сказал Коарасс.

– Мы осмотрели колодец и даже вычерпали из него воду, но, к счастью, безрезультатно. Мы обыскали все закоулки, куда ребенок мог забраться, но выбраться из которых самостоятельно был бы не в состоянии – двигали мебель, вытаскивали все из шкафов. Вы даже не представляете, какие странные надежды может лелеять человек в подобных случаях. Но все было впустую.

– Какой ужас, – промолвил Годфруа.

– И нам понадобилось немало мужества, чтобы посмотреть правде в глаза и признать, что Эрмину похитили.

– Но с какой целью? – спросил Мэн-Арди.

– Этого я не знаю. Факт, неоспоримый и неопровержимый, заключается в том, что нашу милую, дорогую малышку похитили, и отрицать этого нельзя. Кто? Зачем? Мне не ведомо. Говорят, что в больших городах есть бродячие акробаты, которые воруют детей, чтобы затем обучать их своему отвратительному ремеслу. Ох! От одной этой мысли я теряю голову и начинаю сомневаться в существовании Бога.

– В первую очередь, мадам графиня, нужно сохранять мужество и хладнокровие, это единственный способ отыскать мадемуазель Эрмину.

– Больше всего меня изумляет то, что никто не слышал криков, – продолжала мадам де Блоссак. – А ведь наша девочка не из тех, кто безропотно позволит взять себя за руку и увести от матери.

– Ее могли усыпить, – сказал Годфруа.

– Мадам, а с соседями вы разговаривали?

– А то как же! Но ни один из них не смог сказать ничего конкретного. Единственное, жена переплетчика сообщила, что видела неприятного вида мужчину, который нес в мешке поклажу, показавшуюся ей весьма странной.

Услышав эти слова, молодые люди не осмелились обменяться терзавшими их мыслями. По их убеждению, сей господин унес в мешке именно Эрмину.

– Госпожа графиня, выслушайте меня, – сказал Мэн-Арди. – Мы должны любой ценой отыскать ребенка. К сожалению, мы блуждаем в потемках неизвестности, но вместе с тем не имеем никакого права допустить ошибку.

– У вас есть какой-то план?

– Пока нет, но завтра – точнее, уже сегодня, ведь сейчас уже час ночи – будет. Пока же мне нужно навести кое-какие справки.

– Что вы имеете в виду, друг мой?

– Я хочу проверить, не причастна ли к постигшему вас горю баронесса де Мальвирад.

– Но Годфруа, дитя мое, это какая-то навязчивая идея.

– Нет, мадам, – ответил Коарасс. – Еще два дня назад я, как и вы, смеялся над словами Мэн-Арди, считая их плодом воображения. Но сегодня, после всего, что произошло, после подлого и трусливого нападения, в ходе которого чуть не погибли наши братья, наконец, после похищения мадемуазель Эрмины, мне не до смеха и я, как и Годфруа, больше не сомневаюсь, что опасность исходит именно с этой стороны. На балу у мадам де Мальвирад пятнышками крови были помечены двенадцать человек. Против восьми из них – нас с братьями и вашего семейства – предприняты враждебные действия.

– Вы меня пугаете.

– Более того, господин Бланкфор, который тоже был на балу у баронессы, крайне неудачно упал во время верховой прогулки и в тот же день умер. Как удалось выяснить, его лошадь, обычно очень кроткая, взбрыкнула после того, как кто-то напоил ее спиртовым настоем имбиря. Раньше на нее никогда не находила блажь, а тут она чуть было не наделала бед. Когда бедное животное наконец усмирили, стало очевидно – чтобы довести его до бешенства, злоумышленники прибегли к самым непозволительным методам.

– Но ведь это ужасно!

– Таким образом, из двенадцати человек один уже мертв, двое ранены и один, ребенок, похищен.

– Правда ваша.

– Поэтому позвольте предположить, что я не ошибаюсь. Если у меня в руках вдруг окажутся доказательства полной непричастности баронессы к этим событиям, я принесу ей извинения при личной встрече и на том дело закончится.

– Но Эрмина! Эрмина! Ее нужно найти как можно быстрее. Вы только подумайте – прошло уже полночи, а мы по-прежнему не знаем, где она.

– Мадам графиня, нужно соблюдать спокойствие. – сказал Коарасс. – Кроме того, вы должны четко понимать, что до утра нам вашу внучку не найти.

– Ах, боже мой! Вы правы. В молодости, когда мне, вместе с вашим отцом и его друзьями, приходилось спасаться от преследования, я была храбрее.

– Где сейчас мадам де Женуйяк?

– Пошла в мэрию, чтобы поставить полицию в известность о постигшем нас горе.

– Полиция! – воскликнул Годфруа. – Если бы она была организована надлежащим образом, Эрмину нашли бы еще до восхода солнца. Но в подобном деле я не очень в стражей закона и поэтому предпочитаю полагаться на себя и друзей.

– Что вы собираетесь делать?

– Пока не знаю, но завтра обязательно предприму те или иные действия. Вам же, госпожа графиня, нужно постараться немного поспать. Как знать, может, завтра объявленная нам война потребует от вас полной отдачи сил.

– Как бы там ни было, не отпускайте от себя ни на шаг мадемуазель Филиппину, – продолжал Мэн-Арди. – Я не удивлюсь, если наши враги по отношению к ней тоже вынашивают коварные замыслы.

– Вы правы, дитя мое.

– Прикажите накрепко запереть все двери и несколько дней не выпускайте внучку из дома. Кроме того, к ней можно приставить слугу, чья преданность не вызывает сомнений, если таковой у вас есть.

– Вы дали мне превосходный совет и я обязательно им воспользуюсь.

На этом Коарасс и Мэн-Арди распрощались с графиней, пообещав зайти к ней на следующий день до пяти часов вечера.

– Куда теперь? – спросил Годфруа, когда они оказались на улице.

– Для начала отправимся к дежурному комиссару, расскажем, как «безопасно» себя чувствуют люди на улицах Бордо, и поведаем о том, что произошло с нами вечером на улице Тан-Пассе.

– И то правда. А я и забыл о наших пленниках.

Поначалу в полиции им оказали не самый лучший прием. Комиссар только что узнал о похищении Эрмины и от этого пришел в прескверное расположение духа.

Он не мог прийти в себя от дерзости злодеев, которые средь бела дня, из дома, где было полно народу, похитили дочь одного из самых знатных семейств Бордо.

Увидев перед собой Годфруа и Коарасса, он не удержался и недовольно пробурчал:

– Ну, с чем пожаловали?

– Ах, боже мой! – ответил Коарасс. – Сущий пустяк. Вечером на улице Тан-Пассе двое молодых людей, наши братья, прибывшие несколько дней назад из Луизианы, подверглись нападению дюжины бандитов, которые, под предлогом дуэли в свете факелов, остановили их и заставили принять бой в тот самый момент, когда они направлялись к графине де Блоссак, чья дочь, как вам известно, была похищена.

– Да-да, сударь, я в курсе. Что же касается вашего поединка, будь-то в свете факелов или как-то еще, то он представляет собой дуэль, и этом случае я бессилен.

– Если бы вы дали мне договорить, то поняли бы, что это была не простая дуэль.

– Стало быть, ваших братьев ранили?

– Да, это действительно так. Но среди противников этих юношей один убит, а четверо ранены, причем чувствуют они себя ненамного лучше их покойного друга.

– Кто же убил этого человека и ранил остальных?

– Господа Танкред де Мэн-Арди, брат присутствующего здесь Годфруа де Мэнарди, и Кловис де Коарасс, мой собственный брат. Но я, господин комиссар, вынужден с сожалением констатировать, что эта история не представляет для вас особого интереса, вероятно, в силу того, что вам очень хочется спать. Поэтому сейчас мы оставим вас в покое, но завтра обратимся за защитой к консулу Соединенных Штатов.

Угрозы возымели действие – комиссар тут же проснулся.

– Прошу прощения, сударь, я не отказываюсь принять вашу жалобу, – ответил он. – Но при этом буду вынужден вас допросить. Причем ваше рвение в этом вопросе, по-видимому, по своей силе значительно превосходит равнодушие, в котором вы меня упрекаете.

– Так тому и быть, – ответил Коарасс.

И молодые американцы в мельчайших деталях рассказали о событиях минувшего вечера, о том, как Танкред с Кловисом оказались перед лицом десятка шпаг, неизменно стремившихся пронзить им грудь.

– Но ведь это уже не дуэль, а покушение на убийство.

– Не знаю как кто, но я этого отрицать не стану, – произнес Коарасс.

– И чем все в конечном счете закончилось? – спросил комиссар.

– Нашим удачным и своевременным появлением.

– Раненых много?

– Четверо, но двоих из них унесли друзья. Кроме того, один убит, а четверых мы взяли в плен.

– В плен? – воскликнул комиссар. – В высшей степени правильное решение. Они ответят за всех.

– Надеюсь, – промолвил Мэн-Арди.

– Ну что ж, господа, мне осталось лишь спросить ваш адрес.

– Улица Тан-Пассе. Мы живем в бывшем особняке президента Бланкфора.

– Да-да! Он мне виден отсюда. Господа, в шесть утра у вас будут десять жандармов и королевский прокурор. Пленников передадите им.

– Теперь, мой дорогой Ролан, во весь опор мчимся домой и ложимся спать, – сказал Годфруа. – Завтра нам понадобятся силы, но в первую очередь – ясные головы. Поэтому давай не тратить попусту время. На улице Тан-Пассе мы будем не раньше трех часов. В шесть нас разбудят, чтобы забрать мерзавцев, которых мы посадили под замок. Так что спать нам останется не больше трех часов. Для людей, которым завтра предстоит трудное дело, это немного.

 

XIV

На следующий день весь Бордо, едва пробудившись, узнал о дерзкой ночной вылазке. К девяти часам на аллее де Турни собралась многочисленная толпа. Произошедшее также оживленно обсуждали на плас де ла Комеди и под перистилем Гран-Театр.

Умы собравшихся только и были заняты, что вооруженным нападением на Танкреда и Кловиса, и каждый выражал свое глубочайшее возмущение.

– Как? – говорил один. – Теперь нам нельзя возвращаться домой в одиннадцать вечера под страхом оказаться жертвой подобного злодеяния?

– Мало того, что нас с утра до вечера грозят оскорбить и вызвать на дуэль, так теперь мы еще должны опасаться ловушек! – вторил ему другой.

– Не понимаю! – добавлял третий. – Неужели жители Бордо не устали от подобных порядков? Неужели они и дальше будут терпеть весь тот ужас, который царит в городе из-за Маталена и его дружков?

– Матален? – задал вопрос четвертый. – Его же там не было!

– А по какому такому случаю вы защищаете Маталена? – закричал тот, кому было адресовано это замечание.

– Но… – пробормотал тот.

– Он один из них! Бандит! – заревела возмущенная толпа.

– В воду его! В Гаронну! – посыпались со всех сторон выкрики.

Как видим, ярость толпы была слепой.

Как бы там ни было, несчастный совершил большую ошибку, встав на сторону Маталена в присутствии этих разъяренных горожан.

В группке, собравшейся на аллее Турни, у подножия высоких деревьев, с которых уже облетели листья, обсуждали ночное происшествие. Говорил наш старый знакомый, господин Жорж Падарнак.

– Если вкратце, господа, – обращался он к собравшимся, среди которых были господа дез Арно, де Вертей, Гольтье и ряд других членов Лиги защиты, – то д’Орбижа был убит на месте, этот наглец Маршан умер по дороге в больницу, его дружок Видаль чувствует себя ненамного лучше, а в шесть часов утра полиция арестовала еще четверых, перед этим взятых в плен: Гранде, Робинкура, Таваша и Сен-Симеона.

– С ними все ясно.

– Верно, но только в том случае, если у прокурора будут развязаны руки.

– Тише, господа! Давайте не будем отзываться плохо об органах правосудия, тем более в тот день, когда они выполняют свой долг.

– Одним словом, двое убиты, один ранен, четверо в тюрьме, а еще четверо либо тоже получили повреждения, либо ударились в бега, – сказал дез Арно. – Полагаю, господа, вы согласитесь, что для четверых молодых людей, двое из которых прибыли на место событий с большим опозданием, ночка выдалась веселая.

– Вы их знаете, дез Арно?

– Да, я имел удовольствие с ними встречаться и почитаю это за честь, – ответил президент Лиги. – Но вынужден добавить, что знаком я лишь со старшими братьями. Что же касается героев минувшей ночи, то мне их должны представить сегодня.

– Эти молодые люди помогут нам избавиться от Маталена.

– Вчера вечером я в этом еще сомневался, но сегодня пребываю в полной уверенности, что…

– Но ведь один из них еще несколько дней назад должен был драться с ним на дуэли?

– Вы правы. Однако Матален, когда ему бросили вызов, отказался его принять.

– Вот тебе раз! Почему это?

– Потому что Коарасса, который должен был первым вызвать его на бой, обманули, предоставив ложные сведения о событиях, которые он ставил маркизу в упрек. Матален доказал, что не произносил тех слов, которые ему приписывали. Более того, он их опроверг, и этим дело закончилось.

– Жаль.

– Спокойно! Спокойно! – сказал дез Арно. – С ними или без них, мы все равно избавимся от этих негодяев, которые, как видите, не отступают даже перед убийством.

Не успел он договорить, как присутствовавшие пришли в движение и стали показывать глазами на четверых приближавшихся к ним молодых людей.

– Это они, – сказал Падарнак.

– Да, – подтвердил дез Арно, направляясь к американцам.

Это и в самом деле были братья – Коарассы и Мэн-Арди. Перед этим Танкред изъявил желание подняться, рана, уложившая его минувшей ночью в постель, похоже, больше его не беспокоила.

Кловис, со своей стороны, выглядел совершенно свежим, будто в течение последнего месяца не испытывал ни малейших волнений.

Когда четверо друзей с дез Арно во главе подошли к бордосцам, за несколько минут до этого на все лады восхвалявшим их смелость, те встретили американцев одобрительным шепотом, сняли шляпы и поклонились – намного ниже, чем требовала элементарная вежливость.

– Господа, – сказал Падарнак, – примите наши самые горячие поздравления, никто не сравнится с вами ни в храбрости, ни в умении.

– Вы нам льстите, господа, – ответил Мэн-Арди. – Однако мы с Роланом не принимаем ваших похвал, их больше заслужили эти двое юношей, которые теперь, после вчерашнего вечера, стали мужчинами.

– И отважными мужчинами. Позвольте нам поздравить Америку за то, что она взрастила таких сыновей.

– Прошу прощения, господа, – тут же возразил Мэн-Арди, – но мы, с вашего позволения, не американцы, а гасконцы и чрезвычайно этим гордимся.

– Ну что же, ни один сын Гаскони еще не превознес ее славу до таких высот, как вы.

– Еще раз прошу прощения, господин дез Арно, – сказал Коарасс, – но Гасконь произвела на свет моего отца, графа де Коарасса, шевалье Клодиона де Мэн-Арди, чей сын сейчас стоит рядом со мной, а также Аженора де Кастерака и дю Маса, более известного как Аженец. Вчетвером они совершили множество не менее удивительных подвигов, причем здесь же, в Бордо. Но с 1784 года произошло столько событий, что о них все совершенно забыли.

Эти непритязательные речи не помешали собеседникам Коарасса броситься с новой силой поздравлять наших друзей, которые в скромности своей от этого настолько сконфузились, что решили отвести господина дез Арно в сторонку и поговорить с ними наедине.

Президент Лиги защиты, явно польщенный, тут же предоставил себя в распоряжение юных друзей и Мэн-Арди, фамильярно взяв дез Арно под руку, отвел его подальше от собравшихся.

– Господин президент, – сказал Годфруа, когда они отошли на достаточное расстояние, – господин президент, если мне позволительно к вам так обращаться…

– О чем речь! Конечно, пожалуйста!

– Мне нужно поговорить с вами о чрезвычайно серьезных вещах и спросить вашего совета.

– Я весь внимание, мой дорогой друг, и полностью в вашем распоряжении.

– Вчерашнее сражение, – начал Мэн-Арди, – стало не единственным прискорбным событием, огорчившим весь Бордо.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы знакомы с графиней де Блоссак?

– Да, – ответил дез Арно, – я бываю в свете и имел честь пару раз ее встречать.

– Вам известно, что у этой дамы есть внучки?

– Да, что одна, что другая – сама грация и очарование.

– Так вот, вчера, посреди бела дня, младшая мадемуазель де Женуйяк была похищена.

– Как это? Среди бела дня? На улице?

– Хуже, из дома графини. Ребенка раздели и унесли.

– Но кто он, этот дерзкий злодей, осмелившийся осуществить это преступление?

– Если бы я это знал, то, поверьте, сейчас он был бы уже покойник, а Эрмина вернулась бы к матери.

– И какой совет вы хотите от меня получить? – спросил дез Арно.

– Может, вы как человек опытный подскажете мне, как отыскать это дитя?

– Кхе! Кхе! – откашлялся дез Арно. – На этот вопрос мне будет очень трудно ответить.

– Ну что ж, мой дорогой президент, в таком случае не отвечайте, – сказал Коарасс. – Тем более что для нас это вполне ожидаемо. С вашего позволения, я задам еще один вопрос.

– Я уже говорил, что полностью к вашим услугам.

– Вы знаете баронессу де Мальвирад?

– Впервые слышу. Кто она, эта баронесса?

– Ваш ответ привел меня в восторг, – промолвил Мэн-Арди.

– Почему?

– Это я вам скажу чуть погодя. Но мое любопытство до конца еще не удовлетворено.

– Спрашивайте, прошу вас.

– До Революции вы были совсем еще молодым человеком?

– Да.

– Но и тогда уже вращались в свете?

– Разумеется, боже правый. Скажу больше, в те времена я так им увлекся, что прокутил большую часть своего состояния.

– Возможно, вы знали какую-нибудь даму, которая сейчас имела бы право называться баронессой де Мальвирад?

– Не знал, могу утверждать это со всей ответственностью. Это имя, обладающее в глазах гасконца особым значением, поразило бы меня до такой степени, что я его определенно не забыл бы.

– Ну так вот, мой дорогой президент, недавно в Бордо появилась пожилая дама, которая утверждает, что до 1789 года блистала в свете своей красотой, а также была знакома с графом де Блоссаком и интендантом Камю де Невилем.

– По всей видимости, это авантюристка, – ответил дез Арно.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – заметил Мэн-Арди. – Теперь мне лишь остается поведать вам историю, которая со всей очевидностью продемонстрирует, что в ваших словах намного больше правоты, чем может показаться вначале.

– Внимательно вас слушаю.

– Несколько дней назад эта баронесса давала бал, на который были приглашены и мы. В самый разгар вечера двенадцать приглашенных заметили на своей одежде – мужчины на жабо сорочек, женщины на платьях – пятнышки крови

– Крови? – переспросил дез Арно.

– В эту дюжину вошли: графиня де Блоссак, ее дочь, маркиза де Женуйяк, внучки, Филиппина и Эрмина де Женуйяк, полковник де Сезак, майор Монсегюр, господин де Бланкфор, помощник королевского прокурора господин де Кери, наконец, Ролан и Кловис Коарассы, я и Танкред.

– Странно.

– После этого бала, – продолжал Годфруа, – Кловис с Танкредом подверглись нападению банды головорезов, которые, по моему глубокому убеждению, рассчитывали скрестить шпаги не только с ними, но и с нами, не допуская даже мысли о том, что мы вчетвером можем дать отпор целой дюжине убийц.

– Вы думаете?

– Не торопитесь, господин президент. Чуть раньше у маркизы де Женуйяк самым загадочным образом пропала дочь Эрмина.

– Да, вы правы.

– Наконец, господин де Бланкфор убился, упав во время верховой прогулки, причем я уверен, что лошадь этого несчастного молодого человека напоили настоем, от которого она буквально взбесилась.

– Совпадения, мой дорогой друг, и в самом деле странные, но это не мешает им оказаться чистой случайностью.

– Прошу прощения, что перебиваю вас, но я еще не закончил. Кроме того, и Коарасс с братом, и мы с Танкредом собственными глазами видели, как из дома баронессы Мальвирад выходил Матален. И было это в пять часов утра, сразу после бала, на котором маркиза не было.

– Дружбу с Маталеном может водить только последняя дрянь! – воскликнул дез Арно.

– Вот видите.

– Да, но это еще не является материальным доказательством того, что именно она организовала все те гнусные злодеяния, в которых вы ее обвиняете.

– Правильно. Но вам не кажется, что мы, в рамках положенной по закону защиты, имеем право сделать все, чтобы узнать правду об этой старой и, вполне возможно, самозваной баронессе?

– Что вы намереваетесь делать?

– Пока я вам этого сказать не могу, потому что сам еще толком не знаю. Но при этом хочу попросить вас об услуге, которую вы ни за что не оказали бы, если бы я всего этого не рассказал.

– О какой услуге? Говорите.

– Соберите всех членов Лиги защиты и поведайте им о том, что произошло вчера в доме мадам де Женуйяк.

– Договорились. Сказать им, что вы подозреваете баронессу де Мальвирад?

– Нет. Среди этих молодых людей может оказаться предатель, а ей не надо знать о наших подозрениях. Единственное, попросите ваших друзей приложить все усилия с тем, чтобы узнать о судьбе малышки Эрмины.

– Хорошо, обещаю вам.

– Если вам что-нибудь станет известно, сразу дайте нам знать. Мы живем в особняке бывшего президента Бланкфора и дома всегда есть кто-нибудь, кому можно отдать письмо.

– А что делать, когда истина выплывет наружу?

– Будьте готовы в любую минуту прийти к нам на помощь, даже если придется брать штурмом укрепленную крепость.

Когда добрейший дез Арно уже был готов расстаться со своими юными друзьями, к нему подошел сурового вида господин, к которому президент обратился с традиционным для всех бордосцев вопросом:

– Ну, что нового?

– Как «что»? Помимо ночного происшествия, этим утром обсуждают только одну новость, причем весьма скверную.

– Да? – спросил дез Арно. – Что стряслось?

– Вы знакомы с помощником королевского прокурора господином де Кери?

– Разумеется.

– Так вот, он очень болен.

Услышав эти слова, Годфруа, Ролан, Танкред и Кловис поневоле подошли ближе.

– Что же случилось с нашим бедным помощником прокурора? – промолвил дез Арно.

– Толком никто ничего не знает. Вчера он вдруг ощутил легкое покалывание в ладони, которое вскоре сменилось нестерпимой болью. Ладонь, а за ней и вся рука распухла, доктор опасается, что это столбняк.

– Какой ужас! – произнес президент Лиги защиты.

Годфруа подошел к нему ближе, коснулся локотка и прошептал на ушко:

– Пятнышко крови.

Дез Арно вздрогнул, но тут же собрался и продолжил расспрашивать собеседника, который состоял советником при королевском дворе:

– А господин де Кери не помнит, при каких обстоятельствах он укололся?

– Нет. Говорит, что к нему подошел какой-то человек, горячо пожал руку и сказал: «Здравствуйте, мой дорогой Жирар».

– Право же!

Советник продолжал:

– Затем незнакомец тут же извинился и сказал: «Простите, сударь, я обознался, принял вас за моего товарища». По всей видимости, боль заявила о себе сразу после этой встречи.

– И что же, вы ему не поверили?

– Нет, друг мой, мы подумали, что помощник королевского прокурора, привыкший во всем усматривать преступление, сам в бреду измыслил этот рассказ.

– Сударь, но ведь нужно было позвать доктора, – сказал вдруг Коарасс, без лишних фасонов вклиниваясь в разговор.

– Ну конечно. Тотчас послали за господином Мулинье, одним из самых и высоко ценимых врачей, имеющих практику в Бордо.

– И что он сказал?

– Внимательно осмотрел ладонь и сообщил, что под кожу, вероятно, было введено инородное тело.

– Что и требовалось доказать.

– Единственное, когда у него спросили, что это за тело, доктор ответил, что сказать что-то с определенностью ему не позволяет опухлость.

– Но сей господин Мулинье хотя бы надеется спасти больному жизнь? – спросил Годфруа.

– Этот вопрос он оставил без ответа.

Они обменялись с советником еще парой фраз, после чего тот дальше пошел своей дорогой.

– Ну, что скажете, мой дорогой президент? Из двенадцати человек, помеченных на балу у баронессы де Мальвирад, десять уже ощутили на себе ненависть и стали предметом мести, которая не гнушается любыми средствами, какими бы жестокими они ни были.

– Правда ваша. Но разве можно утверждать, что именно баронесса пометила этих двенадцать человек печатью смерти?

– Если не она, то кто?

– Возможно, кто-то из гостей.

– Если бы я не видел, сколь ненавистные взгляды мадам де Мальвирад неоднократно бросала на графиню де Блоссак, Коарасса и на меня, то, вероятно, тоже думал бы иначе. Поверьте, господин президент, опасность все-таки исходит от нее. Поэтому я буду атаковать ее с фронта.

– В сложившихся обстоятельствах я не буду давать вам никаких советов. Но обещаю, что все члены Лиги при необходимости придут вам на помощь.

– Благодарю вас. До свидания.

Дез Арно ушел.

Годфруа обратился к Ролану и сказал:

– Пойдешь к полковнику и в двух словах расскажешь ему о случившемся.

– Уже бегу.

– Да погоди ты! Скажешь, что на данный момент лишь они с майором не понесли никакого наказания, и убедительно попросишь не терять бдительности.

– Хорошо. Что потом?

– Потом отправишься к графине де Блоссак и спросишь, нет ли новостей об Эрмине. После чего вернешься домой и будешь ждать меня.

– А чем займешься ты?

– Отправлюсь к баронессе де Мальвирад. Посмотрим, сможет ли сын Гаскони посостязаться в уме с этой дерзкой, ужасной интриганкой.

Затем обратился к Танкреду с Кловисом и добавил:

– Что касается вас, сделаете то, о чем мы с вами договаривались.

– Хорошо, – ответили юноши.

– А теперь – за дело.

– Удачи, – хором сказали Танкред и Кловис.

– Вам тоже.

Четверо друзей расстались. Ролан направился к небольшой площади Сен-Реми, где две недели назад поселились полковник и Монсегюр, Годфруа остался на аллее де Турни, чтобы обдумать свой план.

Танкред и Кловис вернулись домой, на улицу Тан-Пассе. А через полчаса через садовую дверь вышли два юных моряка, которые, не желая никому попадаться на глаза, то и дело озирались по сторонам.

Улица была пустынна. Они размашисто зашагали вперед.

У нас нет причин скрывать, что это был не кто иной, как младший Коарасс и его друг Танкред.

Узнать их было невозможно. На белокурые парики, пряди которых завитками спадали у висков, чудесным образом подрагивая, молодые люди нахлобучили черные береты с помпоном, которые тогда только-только вошли в моду и были обязательным атрибутом каждого вахтенного матроса.

Их торсы восхитительно выпирали из-под тельняшек в белую и синюю полоску, поверх которых по причине холода, постепенно дававшего о себе знать, были надеты темно-синие льняные рубахи – их по тем временам носили навыпуск, сзади длиннее, спереди короче.

На ногах у наших друзей были матросские сапоги, а грубые холщовые штаны лоснились от галипота и гудрона, как у такелажников, обычно снующих вокруг грузовых лебедок на набережной Людовика XVIII, напротив площади Ришелье. В таком виде они в точности походили на двух молодых американских моряков.

– Не забывай, идти надо вперевалочку, – сказал Танкред, раскачиваясь на ходу из стороны в сторону, как и подобает заправскому матросу.

– Но главное, – сказал по-английски Кловис, – больше ни слова по-французски.

– All richt, – поддержал его мысль Танкред.

– Куда пойдем? – спросил Кловис, продолжая разговор. – С чего начнем наши поиски?

– Сначала в Палюдат. Там полно кабачков, в которых можно почерпнуть массу полезных сведений.

– Почему не в Бакалан?

– Потому что там мы не найдем никого, кроме настоящих матросов, а те нам вряд ли расскажут что-нибудь интересное.

– У меня есть предложение получше.

– Выкладывай, – попросил Танкред.

– Не знаю почему, но мне кажется, что с этим делом нам больше повезет на улице Пон-Лон.

– Ладно, пойдем на улицу Пон-Лон, мне все равно. К тому же я согласен, что в тамошних притонах собирается весь бордоский сброд.

С 1815 года улица Пон-Лон, ныне переименованная в д’Арес, очень изменилась. Но в те времена на ней располагалось пугающее количество пользующихся дурной славой заведений и самых злачных мест, какие только можно представить.

Наши друзья пошли по улице Фондодеж, свернули на аллею Турни, пересекли площадь Дофин и вышли к улице Пон-Лон.

Вот так, разгуливая вразвалочку и напустив на себя глуповатый вид двух заморских матросов, вышедших на поиски приключений, в одном из грязных, тесных закоулков они набрели на конуру, похожую не столько на кабачок, сколько на разбойничий притон.

Увидев этот вертеп, юные американцы остановились, широко расставив ноги, будто в противоборстве с килевой качкой, а лица их озарились весьма глупыми улыбками.

– Полагаю, эта лачуга будет в самый раз.

– Надо держать уши востро. Как бы эта хибара не стала родным домом для всего цвета бордоских бандитов.

Эти фразы были произнесены по-английски.

– Смотри! – продолжал Танкред. – Вывеска хоть и претендует на веселье, но на самом деле выглядит весьма мрачно: «УМРИ ЛЮБОВЬ! Пиво со всех уголков мира».

– А дом! Стены выглядят так, что удивляешься, как они вообще стоят.

– Окна вместо стекол заткнуты газетами, а ставни вот-вот сорвутся с петель и рухнут очередному клиенту на голову.

В этот момент на пороге появилась женщина, сущая мегера. Увидев, что они разглядывают ее харчевню, она, пытаясь придать своему испитому голосу манящее звучание, сказала:

– Ну, мои маленькие котятки, что не заходите? Если желаете промочить горло, то вам сюда. Ничто не забирает лучше, чем мое бренди.

Определив по виду наших мнимых матросов, что они иностранцы, ведьма догадалась, что лучше сказать «бренди».

Кловис с Танкредом демонстративно обменялись взглядами, будто советуясь, и с рассчитанной медлительностью вошли в притон.

– Внутри не лучше, чем снаружи, – сказал Танкред, переступив порог.

– Эге! – воскликнул Кловис. – Да тут от дыма топор можно вешать, я ничего не вижу.

– Погоди, сейчас привыкнем.

– Но здесь просто ужасно!

Обстановка действительно была хуже некуда. За деревянными столами, провонявшими водкой и дешевым местным вином, сидели два десятка завсегдатаев с разбойничьими физиономиями.

Вокруг этих висельников томно изображали грациозность примерно столько же дам, не претендующих больше ни на молодость, ни на красоту. Одна из них, совершенно лысая, играла роль редкого чуда природы

– У меня такое ощущение, – сказал Танкред, – что мы с тобой с первого раза попали в воровской притон.

– У меня на этот счет нет никаких сомнений. Но надо набраться мужества и остаться, хотя у меня к горлу подступает тошнота.

– Ну так что ж! Сделай над собой усилие. К тому же оно вполне того стоит, чтобы его увидеть. Никогда бы не подумал, что на свете есть такие вертепы. Посмотри на стены – серые и, мягко говоря, грязные. Будто кто-то поставил вертикально проселочную дорогу.

– А потолок! В нем пауки нашли средство жить и размножаться в едком дыму трубочного табака, который курят только здесь и больше нигде.

– Еще взгляни на этот коридор. Куда он ведет, неизвестно, но из него тянет тошнотворной сыростью.

– Меня сейчас вырвет.

– Как бы там ни было, надо идти до конца.

В течение всего этого нескончаемого диалога между нашими лжематросами, с лиц которых тем не менее не сходила глупая улыбка, толстуха стояла перед ними и, казалось, ждала, когда же они закончат. Впрочем, вид у нее был такой, будто она из их разговора не понимала ни единого слова.

– Ну? Что будете брать? – потеряв терпение, спросила она.

– Watt? – переспросил Танкред.

– Что будете пить? Пить! – повторила внушающая ужас хозяйка.

– Ага! Ага! Gin! – ответил Кловис, сопровождая свои слова наглым хохотом.

– Джин? – удивилась карга. – Какой еще джин?

– Watt? – вновь взялся за свое Танкред.

– Нет, джин не иметь, – прогрохотала старуха.

– Ага! Ага! Brandy.

– Вот бренди есть.

И хозяйка направилась к стойке, за которой выстроились рядами пять десятков бутылок всех размеров и цветов.

Повернувшись к молодым людям спиной, она сделала рукой знак и кому-то подмигнула.

В ту же минуту из темного угла, в котором еще мгновение назад, казалось, никого не было, появилась премилая и, черт возьми, совсем юная белокурая девушка. Она подошла к прилавку и тихо спросила:

– В чем дело?

– В том, что никакие они не матросы, – на местном наречии ответила хозяйка.

– А кто?

– Откуда мне знать? Вполне возможно, что ищейки.

– Вот оно что! – со злобной ухмылкой протянула молодая женщина. – И что я должна делать?

– Пригласить их выпить, следить за каждым их словом и жестом. Тем более что английский ты знаешь. Пусть себе болтают.

– Договорились. Уже иду.

Две минуты спустя, когда Танкреду с Кловисом принесли заказ, молодая женщина, которую мы только что мельком видели, уже кокетничала за их столом, то и дело предлагая выпить.

– Гляди-ка! – воскликнул Танкред, завидев ее. – Откуда она взялась?

– Мила, даже очень, – заметил Танкред. – Что она здесь делает, в этом притоне?

Эту фразу он, опять же, произнес на английском. Вдруг Кловис сделал вид, что пытается что-то вспомнить, и прилагает отчаянные усилия, чтобы выглядеть полиглотом, обратился к девушке и спросил:

– Ты красивый, thys name?

– Что он там говорит, этот кретин? – спросила распутница.

– Имя, ваш имя.

Эти слова были произнесены с невообразимо жутким британским акцентом.

– Ах, имя! – закатилась смехом девушка. – Как меня зовут?

– Yes, yes, – сказал Танкред.

– Меня зовут Брюнетт.

– Ага! Брьюнет, Briounette, very well.

Наши друзья наполнили до краев водкой стакан, поднесли его мадемуазель Брюнетт, а сами умолкли.

Их миссия, в первую очередь, состояла в том, чтобы прислушиваться ко всему, что говорят постояльцы вертепа, но подобная скупость в речах не устраивала Брюнетт, которая, наоборот, хотела разговорить их самих.

– В чем дело, англикашка? Ты что, воды в рот набрал? – крикнула она Кловису.

Тот посмотрел на нее с видом крайнего удивления, засмеялся идиотским смехом, откинулся на спинку стула и вновь застыл – молчаливо и неподвижно.

Время от времени то Танкред, то Кловис произносили какую-нибудь незначащую фразу, которую второй встречал неизменными yes, yes, yes, далеко не всегда уместными.

Наконец их терпение было вознаграждено. Среди завсегдатаев гнусного вертепа, многие из которых уже были изрядно навеселе, Танкред заметил двух подозрительных типов в засаленной одежде, вовсю хлеставших вино.

Перед этими молодчиками уже громоздилась гора пустых бутылок, но они, казалось, никак не могли утолить свою жажду.

– Эй! Еще вина! – крикнул один из них, обладатель длинного, крупного, выдающегося, багрового носа из категории тех, что не забываются никогда.

– Мамаша! – закричал его товарищ – с лисьей физиономией и большим волосатым родимым пятном на подбородке.

Услышав этот призыв, жуткая старуха, не торопясь, подошла к ним.

– Принеси нам две бутылочки красного, – сказал носатый.

– Принеси, принеси… – недовольно проворчала ведьма. – Легко сказать. Я-то принесу, а кто платить будет, вы вон и так уже нажрали на шесть франков!

– Все ты боишься остаться внакладе, мамаша Гильотина.

Так прозывали эту гнусную мегеру.

– С такими клиентами, как ты, это не удивительно.

– Остынь! – осадила ее лисья физиономия. – Мы сегодня при деньгах.

– Предъяви! – категорично потребовала содержательница притона.

Человек встал, сунул руку в карман и извлек горсть монет, среди которых поблескивало серебро и даже пара луидоров.

– На! – сказал он и сунул свое богатство старухе под нос. – Мало? Да на эти деньги можно купить всю твою лачугу, а заодно и тебя – в виде прибавки.

– Ладно-ладно, – смягчилась старуха, – принесут вам красного.

Кловис с Танкредом, чьи глаза постепенно привыкали к плотному туману из табачного дыма, составлявшему атмосферу кабаре, внимательно следили за каждым словом и жестом участников описанной нами сцены.

При виде золота на устах Танкреда обозначилась легкая улыбка, не ускользнувшая от внимания Брюнетт, которая тоже не сводила с молодых людей глаз и не упускала из их разговора ни единого слова. При этом она заметила, что золото не произвело на моряков особого впечатления, в то время как другие посетители с вожделением смотрели на сверкнувшие во мраке монеты, а некоторые из них даже стали подумывать о том, не избавить ли лисью физиономию от этого груза.

Принесли две бутылки вина.

Кловис и Танкред заговорили, и вновь, конечно же, на английском.

– А пить, Тоби, они мастера! – сказал Кловис.

– Да, их не перепьешь, но вот джин, в отличие от нас, эти ребята пить не станут.

– А если их попросить? – продолжал Коарасс, вставая.

Танкред, в свою очередь, тоже поднялся из-за стола и вместе с другом направился к носатому и его спутнику.

На ходу Кловис вполголоса сказал:

– Эти господа слишком богаты, чтобы ходить в обносках. Вполне возможно, это как раз то, что мы ищем.

Брюнетт не сводила с них глаз. Когда они заговорили, она вскочила, чтобы подойти ближе и подслушать их беседу, но было слишком поздно.

Сцена разыгралась в высшей степени комичная. Танкред подошел к двум любителям вина и на ломаном языке, уже не английском, но еще и не французском, пригласил их выпить бренди.

– Что ему от нас надо, этому англикашке? – сказала лисья физиономия, поднимая на юношу глаза.

– Бренди очьень хорош, вы пьить со мной.

– Да он пьян, – заявил носатый.

Танкред, на совершенно невразумительном жаргоне, настойчиво предлагал выпить.

Посетители заведения, силившиеся их понять, покатывались со смеху. Ситуацию разрешила Брюнетт, которая подошла к ним и сказала:

– Кажется, я знаю, что им надо.

– Что же?

– Их удивило, что вы влили в себя столько вина, поэтому они предлагают выпить с ними бренди.

Услышав эти слова, Кловис искоса посмотрел на девушку и сказал себе:

– Что-то ты слишком умна. Бьюсь об заклад, что английский для тебя не помеха.

Танкред, в свою очередь, подумал:

– Хорошо, что мы не стали болтать в присутствии этой плутовки. Она за нами следила.

– Ой-ой-ой! – сказал обладатель выдающегося носа. – Они хотят устроить соревнование, кто выпьет больше водки?

– Похоже, что да, – ответила Брюнетт.

– Благодарю, но как-нибудь в другой раз. Завтра – возможно, но сегодня – дудки. Мне еще предстоит одно дельце, для которого понадобится ясная голова.

Моряки, казалось, внимательно слушали, но ничего не могли понять. В ответ на настойчивые просьбы их уже послали куда подальше, но они упрямо стояли на своем.

– Эй, растолкуй своим двум придуркам, что они уже всю плешь проели. И добавь – если будут продолжать, я их взгрею.

Для выполнения этой миссии Брюнетт приложила усилия, заслуживающие всяческих похвал, так как больше не верила, что молодые моряки могут представлять какую-то опасность.

Танкред с Кловисом сделали вид, что с горем пополам все поняли, и отказались от своих намерений. Но возвращаться за свой стол не стали, а уселись в двух шагах от любителей вина.

Это и была та цель, ради которой они подошли к завсегдатаям и стали изъясняться с ними на невнятной тарабарщине.

– Смотри-ка, прилипли к нам, как банный лист, – сказала лисья физиономия.

– А тебе-то что? – спросил его спутник. – Они же двух слов на французском связать не могут.

– Как бы там ни было, мне это не нравится.

Чтобы усыпить их бдительность, Кловис принялся насвистывать джигу, а Танкред, будто в приступе ностальгии по родине, заулыбался и стал сонно качать головой.

– Ну вот, они уже перешли к мотивчикам своей страны, – сказал красноносый, – так что продолжай.

И любители вина вполголоса возобновили прерванный ранее разговор.

Танкред навострил уши, но когда до слуха юноши донеслись первые слова, слетевшие с уст лисьей физиономии, его постигло жесточайшее разочарование.

Бандит говорил на гасконском диалекте, изучением которого наши мнимые моряки когда-то пренебрегли и теперь не понимали ни единого слова.

Лисья физиономия отчетливо произнесла:

– Anuït es lou tour d’aou сoronel.

– Et l’aoute? – спросил его спутник.

– L’aoute? Lou major? Beïran per dilus ou dimar.

Слово «coronel» вопросов не вызывало, в переводе на французский оно означало «полковник». Что касается major, то здесь все вообще было яснее ясного.

Таким образом, речь шла о полковнике и майоре. Но понять, какое это имело к ним отношение, угрожала ли им опасность и не прозвучали ли эти слова в разговоре случайно, было очень и очень трудно.

И тут наши друзья, стремясь любой ценой докопаться до истины, совершили серьезную ошибку, которая впоследствии им дорого обошлась.

Не обращая внимания на Брюнетт, которая по-прежнему прислушивалась к их разговору, хотя, может быть, и не так внимательно, Кловис сказал:

– Эх, чтобы понять эту гасконскую речь, я не пожалел бы и пяти луидоров.

Его неосторожные слова произвели на Брюнетт эффект разорвавшейся бомбы. В глазах распутницы полыхнул негасимый блеск.

«Пять луидоров, – подумала она. – Они будут моими».

Девушка встала и, как ни в чем не бывало, подошла к Кловису, встав между ним и лисьей физиономией. Затем обняла его за шею, будто собиралась поцеловать, и склонилась к уху.

– Дайте мне пять луидоров и я расскажу вам, о чем толкуют эти бандиты, – прошептала она на английском.

Кловис закусил губу, но вскоре успокоился, подумав, что жадность девушки в этом деле послужит лучше, чем любые хитрости.

– Ну что ж, – едва слышно ответил он, – вот тебе два луидора, если ты переведешь мне слова этих двух мужчин, я дам тебе еще три, а может, и больше.

– Хорошо, сделайте вид, что вам до этого нет никакого дела. Я вам обо всем расскажу.

Через несколько мгновений Брюнетт и в самом деле вновь заговорила на английском:

– Они обсуждают каких-то полковника и майора, говорят, что с ними надо разобраться.

– Вот оно что!

– Те, разумеется, французские офицеры.

– Их имена эти разбойники называли?

– Нет, лишь упомянули некую Меротт.

– Кто она?

– Женщина, которая платит за то, чтобы они укокошили полковника и майора.

– О чем они еще говорят?

– Погодите.

Брюнетт на мгновение прислушалась, затем вновь прильнула к Кловису и сказала:

– Ищут хитроумный способ уверить всех в том, что полковник с майором погибли в результате несчастного случая.

– Ого!

– Тс-с! Сегодня полковник должен отправиться в Бегль. Возвращаться будет очень поздно. На обратном пути на него накинутся и бросят в реку. Произойдет это в Бирамбисе. И никто не прольет ни капли крови.

Кловису полученных сведений было вполне достаточно, он понимал, что разузнать что-либо об Эрмине сейчас не получится, а вот предупредить вовремя полковника нужно было любой ценой.

– На, – сказал он Брюнетт, – вот тебе три обещанных луидора.

– Спасибо, – сказала девушка и положила деньги в карман.

– А теперь, – сказал Танкред, не упустивший ни слова из рассказа Брюнетт, – давай убираться отсюда быстрее, но так, чтобы никто не заподозрил, что мы выдаем себя за других.

Когда распутница, только что так ловко заработавшая восемь луидоров, услышала эти слова, в голове ее зародился дьявольский план.

– Может, я таким же образом еще что-нибудь получу… – сказала она про себя.

После чего повернулась к человеку с лисьей физиономией и обратилась к нему на местном наречии, зная, что ни Кловис, ни Танкред ее совершенно не поймут.

– Эй, приятель! – сказала она. – Если вы с красноносым дадите мне по луидору, я сообщу вам нечто такое, что дня через два-три может обойтись вам неизмеримо дороже.

– По луидору! – ухмыльнулся первый из двоих. – Губа у тебя не дура!

– Подумаешь! – отрезала Брюнетт. – Не хотите – не надо. Я знаю кое-кого, кто заплатит мне за это два, три, может, даже десять луидоров. Стоит только захотеть.

– Кто же даст тебе эти деньги, красавица?

– Тот, кто дал вот это! – ответила та, мельком показывая монеты, которые ей до этого сунул в ладошку Кловис.

– Откуда они у тебя?

– Это англикашка вознаградил меня за то, что я поведала ему кое-что интересное.

– Стало быть, он не матрос?

– Что мне проку отвечать на твой вопрос? Сегодня вечером, самое позднее завтра, ты сам все узнаешь.

– Что ты хочешь этим сказать, гадюка?

– Только то, что уже сказала, черт меня подери.

Бандиты забеспокоились.

– Если каждый даст мне по луидору, я вам много чего расскажу.

Головорезы переглянулись, будто спрашивая друг у друга совета, затем, почувствовав опасность, каждый из них вытащил из кармана по луидору. Они дали деньги чертовке и сказали:

– Давай, выкладывай, мы тебе заплатили. Но если ты нас обманула, если все это вздор, берегись, потому как бьем мы больно.

– Я девушка честная и просто так ваши деньги брать не стала бы.

– Говори, не томи.

– Эти восемь луидоров я заработала после того, как рассказала англикашкам, кто вы, и перевела все ваши слова.

– Ах ты дрянь!

– А теперь отработаю ваши деньги, сообщив вам, кто они.

– Каналья!

– Но если вам это неинтересно…

– Ты будешь говорить или нет?

– Ну что ж, они, может, и англичане, но им почему-то не терпелось узнать, о чем вы говорили. Так что я не удивлюсь, если эти «матросы» на самом деле окажутся ищейками.

– Ты думаешь?

– Еще бы! Неужели кто-то станет платить такие деньги ради простого удовольствия послушать перевод с гасконского?

– Она права.

– Эти молодые люди знают, кто вы и что должно произойти этим вечером. Вы тоже осведомлены по поводу того, кем являются они и что им небезразличны ваши планы. Такое вот любопытное хитросплетение.

Разразившись звонким, злым смехом, презренная распутница встала и пересела к стойке, за которой возвышалась мамаша Гильотина, – словно заняла место в зрительном зале перед интересным спектаклем.

Долго ей ждать не пришлось. Когда она еще только поднялась со своего места, наши мнимые моряки, продолжая играть свою роль, вытащили из карманов по пригоршне мелких монет, чтобы оплатить заказ.

Затем несколько раз с силой стукнули по столу, бормоча под нос какие-то английские фразы.

Мамаша Гильотина подошла к ним, чтобы взять деньги за бренди.

В этот самый момент головорез с исполинским носом закатал рукава и загородил собой дверь. Его спутник тоже встал рядом, хотя, по-видимому, не разделял решимости товарища прибегать к насилию.

Когда Танкред, который шагал первым, подошел к красноносому, тот преградил ему путь.

– Watt do you, sir? – наивно спросил молодой человек.

– Ну-ну, ломай комедию дальше, – ответил бандит. – Ты так хотел знать, кто я, что даже за это заплатил? Зря. Я тебе и так сказал бы.

Кловис с Танкредом были великолепны в амплуа избранных ими персонажей, которого они упорно придерживались.

– Меня зовут Костолом, – продолжал головорез. – И здесь тебе любой скажет, что я всегда оправдываю это свое прозвище.

Кловис и Танкред пошли на него фронтом с видом людей, которые ничего не понимают, но при этом полны решимости уйти.

– Стоять! – заревел Костолом.

Лица наших «матросов» побагровели от гнева. Было ясно, что драки не избежать, что ситуация накалилась и стала критичной.

К счастью, большинство посетителей, явно не желая оказаться в этом притоне, когда туда нагрянут жандармы, улизнули через заднюю дверь. Лачуга практически опустела.

Видя, что в этом случае нельзя гнушаться никакими средствами, и понимая, что у того, кто наносит первый удар, больше шансов выйти из драки победителем, наши друзья без колебаний бросились вперед.

– Берегитесь, – прошептал Танкред, – я бью без предупреждения.

Быстро встав в боксерскую стойку, он нанес бандиту с лисьей физиономией столь увесистый удар, что тот опрокинулся на стол. Хрустнули сломанные зубы, лицо головореза залилось кровью.

– Для такого блондина очень даже неплохо, – прокомментировала Брюнетт.

При виде столь яростного напора в сердце презренной распутницы зародилась симпатия к этим англикашкам.

– Прибереги свои аплодисменты до конца схватки, – сказал Костолом.

Но хотя красноносый и был наделен недюжинной силой, ему противостояли двое крепких парней, хоть и не столь могучих, зато на удивление ловких, поэтому бой все равно был неравным.

– Идите, идите, ягнятки мои, – сказал головорез, – я разотру вас в порошок голыми руками.

Не говоря ни слова, наши друзья молча бросились на него и каждый из них нанес по одному удару. Затем живо отпрыгнули и, на едином порыве, с тем же успехом повторили атаку еще раз.

Костолом пришел в отчаяние. Кроме него и Брюнетт в притоне осталась лишь пара-тройка персонажей, по головам которых давно плакал топор палача.

Они спокойно наблюдали за дракой и тоже аплодировали с видом истинных ценителей.

Каждый раз, когда молодые люди приближались к нему, Костолом наносил удары, совершенно не достигавшие цели, и изрыгал страшные проклятия.

Под градом затрещин и тумаков в голове его зрели самые кровожадные мысли.

Наконец головорез понял, что вместо желанной победы его ждет позорное поражение, вытащил огромный складной нож, похожий на испанскую наваху, открыл его и закричал:

– Двое на одного? Что же вы? Ну, давайте, возьмите меня!

Увидев этот страшный нож, молодые люди несколько утратили свое хладнокровие.

– Желаете поиграть в ножички? Что ж, будь по-вашему. – воскликнул Танкред, на этот раз по-французски, и тоже вытащил остро отточенный кинжал.

Его примеру последовал и Кловис.

– Ага! – закричал Костолом. – Ты уже по-французски заговорил!

– И правда! – заметил один из посетителей притона.

– Вы разве не видите? Это же ищейки! – вопил владелец исполинского носа.

– Ищейки! – повторил говоривший перед этим громила. – Тогда я в стороне не останусь.

И Кловис едва успел уклониться от подлого удара в спину.

Чувствуя, что над ними нависла смертельная опасность, Танкред сказал Кловису несколько слов на английском, они неистово бросились вперед и боднули головами в грудь Костолома, который от удара завертелся волчком, не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Таким образом наши молодые люди, явно не обделенные силой, проложили себе путь наружу.

Беспрепятственно добравшись до двери, они выскочили на улицу. Но не успели их ноги коснуться мостовой, как на них набросились вызванные кем-то жандармы.

Кловис начал было отбиваться, но вырваться из рук двух солдат, державших его мертвой хваткой, так и не смог.

Посетители вертепа, едва завидев представителей власти, тут же схватили Костолома и его дружка с лисьей физиономией и потащили в надежное укрытие.

Что касается Танкреда, то он поступил совершенно правильно, оставив свою льняную рубашку в руках жандарма, решившего препроводить его в тюрьму, и побежав от него с такой скоростью, что бравые вояки, удовлетворившись одним пленником, даже не стали его преследовать.

 

XV

Отчаявшись, полагая, что за ним по-прежнему гонятся фараоны, с тоской думая о том, как он сообщит брату и Ролану, что Кловис в тюрьме, юноша бежал все дальше и дальше, минуя одну за другой извилистые, грязные улочки, примыкавшие в то время к улице Пон-Лон. В наше время они перестали вилять из стороны в сторону, но остались все такими же грязными. Как хотите – так это и понимайте.

Но головы во время этой бешеной гонки Танкред не терял. Он старался держаться ближе к мэрии или, по крайней мере, к аллее д’Альбре, чтобы беспрепятственно добраться до дома графини де Блоссак.

Спустя несколько минут он уже изо всех сил колотил в дверь особняка на улице Миниметт. Но ему никто не ответил.

– Боже праведный! – прошептал он. – Неужели произошло новое несчастье!

И вновь замолотил со всей силы, на которую только способен восемнадцатилетний юноша.

Но и на этот раз безрезультатно.

Когда молодого человека уже стало охватывать отчаяние, он вдруг почувствовал, что кто-то схватил его за руку.

Он удивленно обернулся и увидел перед собой замочных дел мастера с лицом, испачканным сажей от кузнечного горна.

– Что вам от меня надо? – спросил Танкред, отпрыгнул и встал в боксерскую стойку.

В ответ раздался раскатистый хохот.

– Ну ты даешь, – сказал кузнец, – видимо, здорово я замаскировался, раз меня даже родной брат принял за кого-то другого.

– Как? Это ты! – воскликнул Танкред. – Правда твоя, я и в самом деле тебя ни за что бы не узнал.

– Давай отойдем, не будем околачиваться у двери. Стучать бесполезно, все равно не откроют – графиня по моему совету распорядилась до четырех часов дня никого не пускать.

– Но нам-то можно!

– Во-первых, мой дорогой, ты выглядишь как настоящий американский матрос и домочадцы графини де Блоссак тебя попросту не узнают. А во-вторых, ты взволнован? Что случилось?

– У нас серьезные неприятности.

– Выкладывай начистоту. Я тебя слушаю.

– Во-первых, мы пошли в грязный притон и подрались там с заправскими бандитами.

– Что с Кловисом? – спросил Мэн-Арди, первым делом подумав о брате Ролана.

– Кловиса арестовали жандармы и теперь он, должно быть, в участке.

– Досадно, черт побери! Что еще?

– Двоим негодяям, которых мы так славно отлупили, заплатили за то, чтобы они убили полковника де Сезака.

– Где?

– В месте под названием то ли Бирамбис, то ли Бегль, я точно не знаю.

– Ладно, выясним, – сказал Годфруа. – Но какого черта он туда отправится?

– По всей видимости, его пригласят на обед.

– На обед? Тогда у нас еще есть время его предупредить.

Беседуя на ходу, братья миновали собор, обращенный к ним тыльной стороной, и пошли по улице Труа-Кониль.

– А Кловис? Мы что, оставим его там куковать?

– Ни за что на свете. Ступай в порт. У причала Фенвик возьмешь ялик и велишь доставить тебя на борт американского судна «Нептун».

– Знаю. То, на котором мы прибыли во Францию.

– Оно самое. Найдешь капитана Клелана, представишься и попросишь, чтобы он объявил Кловиса своим матросом и обратился к властям с просьбой его вернуть. Если потребует объяснений, расскажешь все без утайки.

– Может, нам лучше самим отправиться в участок и добиться его освобождения?

– Нет, друг мой, ведь полицейские крайне любопытны, им обязательно захочется узнать, зачем вы переоделись матросами.

– Правда твоя.

– И нам придется все рассказать, что только помешает реализации наших планов, ведь комиссар ни за что не поверит, что мы хитрее его ищеек.

– Но если мы расскажем о том, что замыслили эти двое бандитов, их можно будет заманить в ловушку и арестовать.

– Согласен, однако нам это ни к чему. Поверь мне, я долго думал и пришел к выводу, что метить нужно выше, в голову. Беги к капитану и живо возвращайся, я буду ждать тебя у полковника. И не теряй времени, мы и так с тобой уже заболтались.

– Через час вернусь.

– Одна нога там, другая здесь, ведь я должен рассказать тебе, зачем переоделся замочных дел мастером. И поверь мне, я времени тоже не терял.

Танкред торопливо зашагал по улице Сент-Катрин, Годфруа провожал брата взглядом до тех пор, пока тот не пересек плас де ла Комеди.

Затем отправился на площадь Сан-Реми и стал стучать в дверь небольшого, всего в два этажа, строения. Именно в нем жили полковник и Мосегюр.

Бравый майор был дома один.

– А господин де Сезак уже ушел? – без предисловий спросил Годфруа, назвав себя, чтобы офицер мог его узнать.

– Откуда вы знаете, что он сегодня должен обедать в городе?

– Ради бога, не задавайте лишних вопросов. Ответьте мне.

– Что-то случилось? Да, полковник ушел.

– Куда? В Бирамбис? В Бегль?

– Ну да, в Бегль. Но почему вы так взволнованы?

– Майор, поезжайте быстрее в дом, куда полковник получил приглашение, и сообщите, что над ним нависла смертельная угроза.

– Как! Над моим Робером? Но, сударь, во имя Господа, объяснитесь.

– Полковника хотят убить.

– Кто?

– Не осмелюсь утверждать, что я кого-то подозреваю, но знаю наверняка, вы слышите, наверняка, что двум головорезам заплатили за то, чтобы они подкараулили господина де Сезака и постарались от него избавиться.

– Но это невозможно! – воскликнул Монсегюр, хватая шляпу и трость.

– Майор, поверьте, нельзя терять ни минуты, – сказал Мэн-Арди. – Ступайте, вы должны спасти друга.

Монсегюр, взволнованный до глубины души, заторопился. Он взялся за дверную ручку и уже собирался переступить порог, но вдруг замер и хлопнул себя по лбу.

– Послушайте, я же совершенно не знаю, где находится дом, в который он отправился обедать.

– Лишь бы только это приглашение не было частью ловушки.

– О Господи! Так… нет… впрочем, все равно, – сказал майор. – Вы ведь только что говорили о Бирамбисе?

– Совершенно верно.

– В таком случае я отправлюсь туда и дождусь его возвращения. Если напасть на Робера собираются в Бирамбисе, им придется иметь дело со мной.

– К тому же, – добавил Мэн-Арди, – полковник и сам не рохля.

– Слава богу, нет, – ответил Монсегюр и в сопровождении Годфруа вышел на улицу.

– Вы со мной? – спросил старый вояка.

– Нет, меня ждут другие, не менее важные, дела. Вы понимаете, что если я прибег к подобной маскировке, то у меня на то были веские причины. Я подожду здесь брата. Если вы его встретите, ни за что не узнаете.

– Да что, черт возьми, происходит?

– Об этом я расскажу вам позже, когда полковник будет в полной безопасности. Но торопитесь, ведь с каждой потерянной минутой тучи у него над головой сгущаются все больше и больше.

При мысли о том, что полковник может погибнуть в каком-нибудь разбойничьем вертепе, майор задрожал с головы до ног.

– Вы правы, до скорого, – сказал он и ушел.

Годфруа, назначивший у полковника встречу своему брату, был вынужден дожидаться его перед домом. Он спокойно сел на порог и принялся насвистывать какой-то американский мотивчик.

Танкред проявил небывалую расторопность, вернувшись обратно раньше, чем через три четверти часа после расставания с Годфруа.

– Дело сделано, – сказал он. – Капитан «Нептуна» сошел вместе со мной на берег и теперь направляется в мэрию, чтобы забрать своего матроса.

– Отлично.

– Я попросил Клелана сказать Кловису, чтобы он тотчас же ехал домой, переоделся и ждал нашего возвращения.

– Прекрасно. Теперь выслушай меня. Пока вы раскрывали заговор против полковника, я занимался одним делом и мои усилия вполне могут оказаться ненапрасными.

– Рассказывай.

– Утром я поклялся себе, что еще до вечера разузнаю что-нибудь о баронессе де Мальвирад. И поэтому замыслил такой план: пойти к этой ужасной старухе и предложить ей сделку.

– Сделку? – удивленно переспросил Танкред.

– Я был убежден, что если у нее бывает Матален, то его визиты обязательно связаны с теми темными делами, которые творятся вокруг нас.

– Ну и?

– Слушай дальше.

И Годфруа живописал брату сцену, которую читателю сейчас предстоит прочесть и которую автор, ради удобства повествования, расскажет от третьего лица.

Когда Годфруа явился к баронессе де Мальвирад, его тут же провели в уже известную нам гостиную, где пожилая дама, облачившись в красный шитый золотом пеньюар, оказала ему самый теплый прием.

Но Годфруа оставался серьезен и невозмутим.

– Мадам, – вдруг сказал он, – мы одни?

– А почему вы спрашиваете, дитя мое?

– Потому что я намереваюсь поведать вам о вещах, предназначенных исключительно для ваших ушей, и если…

– Нет, друг мой, нас никто не подслушивает, это исключено. Но о чем вы хотите мне рассказать с таким торжественным видом? Стойте! Держу пари, что я догадалась.

– Не думаю, госпожа баронесса.

– Вы немного напроказничали, деньги, которые дал вам папочка, закончились…

– Нет, мадам, дело не в этом, – ответил Мэн-Арди тоном более важным и торжественным, чем когда-либо.

– Значит, в деле замешана любовь?

– Опять не угадали, мадам.

– В таком случае, друг мой, говорите, я вас слушаю.

Годфруа подошел к приотворенной двери, захлопнул ее и запер на засов.

Увидев это, Меротт вздрогнула и спросила себя, уж не дошел ли этот Мэн-Арди в своей дерзости до того, чтобы покончить с ней одним ударом.

Но тот вернулся, придвинул стул ближе к ее шезлонгу и спокойно сел рядом. Меротт, несмотря на грозившую, как ей казалось, опасность, не двинулась с места.

– Госпожа баронесса, – в упор сказал он ей резким, недвусмысленным, но в то же время сдержанным тоном, – вы окажете мне огромную честь, если поверите, что я, в силу своей сообразительности, давно догадался, что вы вынашиваете планы мести или расплаты.

При этих словах мнимая баронесса де Мальвирад окинула Годфруа проницательным взглядом и голосом, явно не вязавшимся с ее словами, сказала:

– Дитя мое, какой дьявол мог внушить вам эту безумную мысль. Какая месть? Какая расплата?

– Мадам, я не тешу себя надеждой, что вы с первого раза откроете мне свою тайну. Но если я требую от вас откровенности, то только потому, что мне есть что предложить взамен.

– Вы определенно сошли с ума, господин де Мэн-Арди.

– Дослушайте меня до конца, – продолжал Годфруа, совершенно не смущаясь и сохраняя всю свою уверенность. – Я знаю достаточно, чтобы утверждать, что господин де Матален в этом деле выступает вашим пособником и сообщником.

– Пособник, сообщник… Неучтивые слова, которых я не понимаю, хотя и вижу, что они содержат в себе все признаки неуважения к моей персоне.

– Господин де Матален, – невозмутимо продолжал Годфруа, – ни на что не годный глупец, не обладающий ни смелостью, ни ловкостью, ни хладнокровием.

– Продолжайте, друг мой, – подбодрила его Меротт, – меня чрезвычайно веселят ваши темные истории.

«Вот оно! – подумал Мэн-Арди. – Она хочет прознать, как много мне известно. Неужели мой план сработал?»

И вслух продолжил:

– В течение сорока восьми часов я обязуюсь опорочить и смертельно ранить вашего Маталена.

– Моего Маталена! – повторила баронесса и разразилась хохотом. – Постойте! Это, случаем, не тщедушный герой той замечательной сцены, которая разыгралась у мадам Федье? Это и есть «мой Матален»? Вы просто прелесть, продолжайте.

– Мадам, вы, по всей видимости, считаете, что я богат и приехал во Францию вести праздное существование молодого повесы. Но это не так. Денег нам с братом и друзьями, при нашем образе жизни, хватит на год. За это время нам надо разбогатеть либо посредством брака, либо иным способом.

Меротт больше не говорила ни слова, глядя на Годфруа своими безжалостными глазами. На губах ее блуждала улыбка.

– Одним словом, госпожа баронесса, мы пребываем в поиске счастья и не страшимся никаких трудностей, – продолжал он. – Сначала мы примкнули к мадам де Блоссак, потому что у нее есть дочь и две внучки, на которых можно жениться. Но если нам встретится что-нибудь получше…

– Друг мой, какой милый вы мне рассказываете роман.

– Это не роман, я пришел с предложением занять место Маталена и избавить вас от врагов.

– Вы не шутите? – спросила Меротт, подумав, что столь решительные молодые люди тоже могли бы сослужить ей хорошую службу, как и Матален.

В то же время она была слишком осторожна и поэтому опасалась подвоха.

Ответ Годфруа на ее вопрос «Вы не шутите?» прозвучал на удивление искренне:

– Я более чем серьезен.

Тогда баронесса, приняв решение, всецело сообразующееся с благоразумием, встала с шезлонга, с величественным, царским видом, и испепелила Годфруа своим жутким взглядом, который, признаем сразу, поверг его в робость.

– Послушайте, сударь! – сказала она. – Вы принимаете меня за цыганку, за какую-то бандершу, да еще имеете наглость мне об этом говорить? Так знайте, вы предложили баронессе де Мальвирад гнусную, постыдную сделку!

– Баронессе, которой никогда не существовало.

– Знаете, сударь, стоит мне позвать слуг и вам не поздоровится.

– Вряд ли вам стоит так кичиться своими слугами, мадам.

– Убирайтесь! Я поставлю мадам де Блоссак в известность о том, что вы охотитесь за самыми богатыми вдовушками из числа французской знати.

Годфруа встал.

– Отказываясь заключать с нами союз, вы объявляете войну, – сказал он. – Ваши бретеры прекрасно знают, как мы умеем обращаться со шпагой. Совсем скоро вы узнаете, как мы умеем срывать планы интриганов. До свидания.

С этими словами Мэн-Арди гордо покинул гостиную. И пока Меротт, засомневавшись, раздумывала над тем, не окликнуть ли его, чтобы принять выдвинутые условия, Годфруа быстро спустился по лестнице и вышел из дома.

Закрывая за собой тяжелую дверь, молодой американец увидел двух человек, явно намеревавшихся войти в особняк.

Первым из них была женщина лет пятидесяти, черты лица которой выдавали в ней израильтянку, вторым – замочных дел мастер.

В голове юноши тут же родилась смелая до безрассудства идея. Он остановил мастера и спросил не к баронессе ли тот направляется. Услышав утвердительный ответ, попросил одолжить инструмент и позволить пойти вместо него.

Мэн-Арди уже понял, что отныне ему будет чрезвычайно сложно проникнуть в этот дом, но несмотря на это, ему было жизненно необходимо изучить все его закоулки – на тот случай, если нужда заставит попасть туда, будь-то в дверь или окно.

Кроме того, он чувствовал, что, обратившись к баронессе с подобным предложением, повел дело крайне бездарно, и теперь сгорал от желания отыграться.

Обладая врожденными способностями стратега, Годфруа сказал себе, что изучение вражеской территории представляется делом первостепенной важности.

К тому же некое тайное предчувствие вселяло в него надежду на то, что в результате своего смелого демарша он сможет чего-то добиться, поэтому решение было принято незамедлительно.

Мастер, у которого Мэн-Арди одолжил молоток и другие инструменты, относился к категории тех безучастных ко всему работяг, которые никогда не упускают неожиданно подвернувшегося барыша.

Он быстро понял, что Годфруа изо всех сил стремится получить желаемое, и поэтому решил содрать с него за подобную «блажь» как можно больше.

Поэтому он немного поупирался, завел разговор о своем долге, сказал, что, если подлог будет раскрыт, баронесса как клиентка будет потеряна для него навсегда, но Мэн-Арди заткнул ему рот, сверкнув парой золотых монет.

Несколько минут спустя мастер был согласен на все.

– Ну что ж, пойдемте, – сказал Годфруа.

– Куда?

– Как «куда»? Туда, где мы сможем спокойно обменяться одеждой. Чтобы походить на трудягу, мне понадобятся ваша хлопчатая сорочка, блуза и штаны.

– Но в этом случае я их лишусь и останусь в убытке!

– Нет, ведь я дам вам свой редингот, жилет и шляпу.

На этот раз мастер возражать не стал, и через десять минут Годфруа с перепачканным сажей лицом, грязными руками и взъерошенной шевелюрой вновь предстал перед баронессой.

Узнать его и в самом деле было невозможно.

Чтобы лучше загримироваться, юноша присыпал волосы белой пудрой, что придало ему вид сорокалетнего мужчины.

На стук в дверь открыл привратник.

– Ну наконец-то! – воскликнул он, завидев «мастера». – Для вас есть работенка.

– А то! – ответил тот, прекрасно имитируя бордоский акцент. – Что у вас?

– Во-первых, нужно снять небольшую дверь на втором этаже, рядом с покоями госпожи баронессы, во-вторых, переставить пару замков и, наконец, сделать ключ.

– Ведите, приятель.

– Нет, я отлучаться не могу, но позову слугу, он и покажет вам дорогу.

Пять минут спустя Годфруа уже успел обойти почти весь дом. Он снял искомую дверь, что оказалось делом совсем нетрудным, затем стал копаться в замке. Слуга, которому не было никакого интереса наблюдать за ним, оставил молодого человека одного.

Тогда, вместо того чтобы продолжить работу, которая его в немалой степени озадачила бы, Годфруа составил точный план коридоров и дверей. Он, крадучись, обошел весь дом, заглянул во все его уголки и изучил выходы.

Обнаружив в инструментах мастера свечу, Мэн-Арди воскликнул:

– Черт меня подери! Не иначе как само Провидение оказывает мне знаки внимания.

И молодой человек, не терзаясь угрызениями совести, снял со всех замков слепки.

Покончив с этим, Годфруа уже собрался было постучать немного молотком по ригелям и скобам, отвинтить все, что можно было, создать, наконец, хоть какую-то видимость работы, оставляя за собой право впоследствии прислать настоящего мастера, который устранил бы все последствия его необдуманных действий, но тут взгляд юноши упал на дверь, доселе им незамеченную.

Она располагалась в самом конце темного коридора и вела в кабинет, второго выхода из которого не было. Юноша вошел и остановился, раздумывая над тем, для чего предназначалась эта комнатка, которой хозяйка дома, вероятно, не пользовалась.

Внезапно до его слуха донесся какой-то шепот. Мэн-Арди, конечно же, прислушался и вскоре услышал беседу, которая, как ему показалось, велась где-то совсем рядом.

Говорила баронесса – он сразу узнал интонации ее голоса.

В окружавшей его тишине можно было услышать отдельные слова, но следить за нитью разговора не представлялось возможным.

Было совершенно очевидно, что по ту сторону тонкой перегородки располагалась гостиная, в которой незадолго до этого его принимала мадам де Мальвирад.

Второй голос принадлежал женщине.

Годфруа был в ярости от того, что не мог разобрать, о чем говорят буквально в двух шагах от его укрытия. К счастью для него, Меротт вдруг повысила голос и сказала:

– К сожалению, голубушка, я не могу пойти на это. Мне очень хотелось бы, чтобы вы принесли мне пользу, но я не так богата, чтобы ради вас лишиться целого состояния. Запрашиваемая вами сумма непомерна.

Мэн-Арди прильнул ухом к перегородке.

– Для меня это вопрос жизни и смерти, эти три тысячи я прошу у вас только потому, что настоятельно в них нуждаюсь, – гнусаво ответила женщина. – Если вместо них вы дадите мне даже две тысячи девятьсот, в этом не будет никакого проку.

– Я не могу, – повторила баронесса.

– Мадам, умоляю вас.

– Послушайте, дорогая, а что, если вам оставить в залог какую-нибудь вещицу, которая впоследствии позволила бы мне вернуть деньги?

– Что я могу дать вам в залог?

– Неужели у вас ничего нет? Может, вам кто-то собирается оставить небольшое наследство?

– Да, – ответила та, – я действительно жду наследства, но очень уж незначительного.

– В какую сумму вы его оцениваете?

– В тысячу, самое большее в тысячу двести франков.

– Ну что ж, моя дорогая, в таком случае я могу подумать.

– В самом деле?

– Даже не сомневайтесь. Я смогу дать вам три тысячи франков, а вы взамен откажетесь от этого наследства посредством нотариально заверенного акта.

Разговор прервался. Нетрудно было догадаться, что это предложение показалось собеседнице баронессы странным. Может быть, она даже учуяла ловушку.

Тем не менее несколько минут спустя она приняла решение и ответила:

– Хорошо, мадам, я согласна, хотя вы, не исключено, оставите меня в дураках.

В этот момент до слуха Годфруа донесся звук шагов. Он пулей вылетел из кабинета, запер за собой дверь и зашагал по коридору. Навстречу ему шел все тот же слуга.

– Скоро вы? – спросил он.

– Еще пару минут.

– Хорошо, когда закончите, вам нужно будет сделать кое-что еще.

Годфруа принялся изо всех сил долбить молотком по замку, производя адский грохот.

– Даже не знаю, какой идиот ставил вам этот замок, – сказал он. – Снять его нет никакой возможности.

– Это говорит лишь о том, что он проделал хорошую работу, – с важным видом заметил слуга.

– А вот тут, мой дорогой, вы ошибаетесь, – продолжал мнимый мастер. – Настоящий умелец одинаково легко и вставляет замки, и снимает их.

Преимущество этого изречения, несколько рискованного, заключалось в том, что напыщенный слуга тут же закрыл рот. Но поскольку Годфруа все так же лупил молотком по замку что есть мочи, ему все же удалось его вышибить.

– Ну наконец-то! – закричал он.

– Теперь, – обратился к нему слуга, – ступайте за мной.

И повел Годфруа прямо в тот кабинет, из которого было так хорошо слышно разговор в гостиной.

– Видите эту дверь? – спросил он.

– Да.

– Ее надо наглухо закрыть.

– Как скажете, это совсем нетрудно.

Едва он произнес последнее слово, как из гостиной вышла баронесса в сопровождении женщины, которую Годфруа встретил у дома, и позвала слугу. Тот ушел, оставив импровизированного мастера одного.

Проявляя невероятное присутствие духа, Мэн-Арди тут же проник в темный кабинет, взял коловорот и просверлил в перегородке дырочку – довольно большую со стороны кабинета, но почти не заметную со стороны гостиной.

– Если я сюда вернусь, то буду лучше не только слышать, но и видеть, – сказал он себе.

После чего просверлил второе отверстие, рассудив, что если одно из них окажется не в самом удачном месте, он всегда сможет воспользоваться другой.

Проделав эту работу – причем проделав отлично, ведь два проделанных им отверстия потерялись среди узоров драпировки и поэтому были совершенно незаметны со стороны гостиной – юноша, на свой манер, решил наглухо закрыть дверь. И сделал так: просто запер ее на замок, предварительно смазав его маслом, чтобы не скрипел, а ключ положил в карман.

В этот момент вновь появился все тот же слуга, с которым он до этого имел дело.

– Ну что, готово?

– Одну секунду, заканчиваю.

– Вы ее прочно заперли?

– Откройте, если получится. Теперь ее можно только вышибить. Я сунул в замок ключ и сломал его, так что если даже у кого-то будет дубликат, открыть ее он все равно не сможет.

– Хорошо. Сколько я вам должен?

– Ох! Я не знаю, расплачиваться будете с моим хозяином.

Не желая долее продолжать этот разговор, Мэн-Арди собрал инструменты и ушел. Оказавшись на улице, он поспешил оставить сверток с вещами мастера в условленном месте, а сам, по привычке, направился к дому графини де Блоссак, рассудив, что Ролан с их братьями не преминут там появиться. И оказался прав.

Когда Годфруа рассказал о своих необычайных похождениях Танкреду, тот спросил:

– И какую пользу ты намереваешься извлечь из этой экспедиции?

– Сегодня вечером, завтра и во все остальные дни мы будем дежурить у дома баронессы в ожидании Маталена, – ответил молодой человек. – Когда он явится к ней с визитом, я тоже проберусь в дом.

– Каким образом?

– Через окно. Необходимые меры я принял.

– Что ты имеешь в виду?

– Несколько окон коридора выходят на улицу. Со стекла одного из них я снял замазку.

– И что ты будешь делать, когда окажешься в доме?

– Спрячусь в кабинете и подслушаю, о чем будут говорить наши заговорщики.

– Пожалуй, ты прав, – сказал Танкред. – Но боюсь, что ты немного перемудрил. Знаешь, что я сделаю?

– Что?

– Для начала найду нашего замечательного Маталена, оттаскаю его за уши на глазах у почтенных горожан, а завтра утром буду драться на дуэли и убью этого бретера, который заставляет дрожать весь Бордо.

– Хорошие слова. И поверь, подобная мысль мне тоже приходила в голову. Но Матален – всего лишь инструмент в руках этой гнусной женщины.

– Ну что ж, тогда сначала уничтожим инструмент, а потом займемся той, кто на нем так хорошо играет.

Годфруа на мгновение задумался.

– Да, – прошептал он. – Так, пожалуй, действительно будет лучше. Что же касается высказанного тобой недавно предложения поставить в известность полицию, то оно хоть и не пришлось мне по душе, но, по крайней мере, породило в голове другую мысль. Давай быстрее переоденемся и отправимся к помощнику королевского прокурора господину де Кери. Если ему хуже и он умирает от ядовитого укола, спасем его с помощью бальзама нашей кормилицы, Барбары.

 

XVI

– А Ролан? Куда подевался он? – спросил Мэн-Арди, когда они сменили одежду.

– По всей видимости, – ответил Танкред, – он полагает, что мы еще не покончили с делами, и где-то гуляет, дожидаясь нашего возвращения.

– Что-то слишком много он в последние дни гуляет.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Танкред.

– Да так, ничего, – с таинственным видом ответил Годфруа.

Мэн-Арди был прав, свое время Ролан посвящал не столько друзьям, сколько совсем другим делам. Накануне вечером он совершенно случайно столкнулся с Годфруа, который как раз возвращался на улицу Тан-Пассе.

В ответ на расспросы друга Коарасс не захотел говорить, где был, и стал упорно переводить разговор на другую тему.

Что же касается нас, то мы не будем делать из этого тайны. Молодой человек возвращался с улицы Лаланд, на которую отправился и сегодня, как только остался один.

Его заманила в свои объятия сирена – насколько красивая, грациозная и обольстительная, настолько и опасная. И он, слишком юный и неопытный, даже не попытался противиться ее чарам.

Юноша с головой погрузился в тот сладкий, пьянящий угар, который человеку дарует первая любовь.

Анжель, – мы помним, что так звали молодую женщину, которую Коарасс защитил несколько дней назад, а затем проследил до дома, – так вот Анжель отнюдь не пропустила свидания, назначенного бесхитростному юному американцу.

Сам он, как нетрудно предположить, прибыл еще до назначенного часа.

Молодая дама была не настолько жестока, чтобы заставлять молодого человека долго ждать, и впустила его в дом, хотя на улице еще не стемнело.

Когда Ролан закрыл за собой дверь, женщина взяла его за руку и сказала:

– Пойдемте.

– Куда?

– Ко мне.

– А муж?

– Он сегодня уехал.

– Надолго?

– Примерно на две недели.

При этих словах Ролана охватило столь жгучее желание поцеловать Анжель, что ждать он больше не мог. Как и накануне, он подхватил женщину на руки и понес, как вор свою добычу.

– Какой этаж? – спросил он.

– Третий.

– Вот мы и на месте.

– Ага. Теперь поверните ключ вот в этой двери. Входите, да поживее, а то я слышу недалеко какой-то шум, – сказала Анжель, время от времени изображая давешний испуг.

Ролан, не опуская женщину на землю, ловко проскользнул в квартиру. Затем закрыл дверь, положил свою ношу на диван, упал на колени, взял даму за руки и самым страстным тоном, на какой только был способен, сказал: – Ты прекрасна, ты восхитительна, я тебя люблю!

– Сударь, вы просили о встрече, – ответила Анжель. – Но, надеюсь, вы не настолько презираете меня, чтобы предполагать, что я могу забыть о долге.

Услышав эти слова, произнесенные тоном оскорбленной невинности, мужчина опытный от души расхохотался бы, но Ролан в ответ на них горячо запротестовал и рассыпался в признаниях в любви.

Час спустя несчастный Коарасс был влюблен в эту даму по уши и всецело пребывал в ее власти. Ради нее он был готов сделать что угодно, даже отречься от друзей. Тем не менее в этот вечер она полагала, что околдовала его еще недостаточно для того, чтобы совершить задуманное, и поэтому решила отложить реализацию своих планов на более поздний срок – когда юноша с двойной силой воспылает к ней страстью.

Ушел Коарасс от нее в половине одиннадцатого – в тисках типичной любовной горячки.

Вот так, медленно шагая и прокручивая в голове чарующие воспоминания этого пьянящего вечера, юноша встретил Годфруа, который не смог вытащить из него ни единого слова. Чем закончился этот вечер, мы уже знаем, – жестоким сражением в саду, в котором ему тоже довелось принять участие. На следующий день, только-только освободившись, Ролан бросился к своей возлюбленной. Та, по-видимому, не ожидала, что молодой человек явится так скоро, так что ему, перед тем как войти, пришлось долго стучать.

Тем не менее дама оказала ему самый теплый прием, увлекла за собой в небольшую темную комнатенку и закрыла дверь.

– Милый мой Ролан, – сказала она, – вчера ты не захотел назвать мне свою фамилию.

– Какая разница, какую фамилию я ношу, если теперь тебе принадлежит мое сердце?

– Но я ее и сама узнала. Ты Коарасс, а Коарасс – это храбрец, герой.

– Где ты их только берешь, этих своих героев, славная моя Анжель?

– А разве человек, который третьего дня в одиночку поколотил семерых идиотских бретеров, не герой? – спросила она самым воркующим голоском, на какой только была способна.

– Скажи лучше «бандитов», ведь вчера вечером…

– Да-да, это я тоже знаю, весь город только и говорит, что о вашей стычке. Вчера вечером, говоришь? Сначала было двое против дюжины и этот бой для твоего брата и его приятеля мог закончиться плачевно. Но ты со своим другом подоспел вовремя и довел дело до конца, одних трусливых мерзавцев убив, других ранив.

– Что правда, то правда, – простодушно сказал Коарасс, – но давай больше не будем об этом, я люблю тебя, моя дорогая Анжель, иди ко мне, я обниму тебя и поцелую.

– Нет, позволь мне полюбоваться тобой! Смотреть на тебя – это тоже любовь, так что не сетуй. Ох! – сказала сирена и на мгновение задумчиво встала перед Роланом. – Ох! Ты красив, смел до безрассудства, знатен, благороден. И если я виновата, то это не мешает мне быть счастливой.

Ролан попытался вновь ее обнять.

– Нет, не двигайся, стой, где стоишь. Дай мне вдоволь на тебя наглядеться и насладиться выпавшим на мою долю счастьем. Разве я могла четыре дня назад подумать, что все брошу и буду принадлежать тебе и только тебе? Что не только не буду краснеть от стыда, но, наоборот, стану гордиться этой всепоглощающей, безумной страстью, ради которой, лишь бы чтобы ты был со мной, я готова пойти даже на преступление?

Ах! Как же восхитительно она, эта Анжель, играла свою чудовищную комедию!

Ролан ей поверил. А вы что хотели? Как бы поступили вы в его возрасте? Вот и он не стал возражать, когда она стала холить его, лелеять, восхищаться им, обволакивая своими чарами.

Он, в свою очередь, был нежен, мил и обходителен. Все богатства своей души, все сокровища сердца он без счета бросил к ногам этой женщины, замыслившей самое жестокое, самое злодейское предательство и превратившей любовь в коварнейшую из ловушек.

– Нет, не уходи, – сказала она, – я хочу, чтобы этим вечером ты остался.

– Но я должен идти.

– Почему?

– Меня ждут друзья, они будут волноваться.

– А ты что, ребенок, что они тебя так опекают?

– Никакая это не опека. Просто мы договорились, что каждый день будем встречаться дома.

– О мой Ролан! Останься, умоляю тебя.

И наша дама, чтобы вынудить возлюбленного остаться, прибегла к самым искусным приемам, на какие только способна прелестная обольстительница. Она кошечкой прильнула к нему и стала соблазнительно улыбаться, обвила его шею своими обнаженными, белыми руками и зашептала на ушко самые пылкие возражения.

Наполовину уступив перед лицом такого обаяния и артистизма, Ролан тем не менее все еще держал оборону. Тогда женщина прижалась к юноше еще теснее и завертелась вокруг него ужом. Несколько минут, после обмена нежнейшими поцелуями, Коарасс вымолви столь желанные для нее слова: – Я остаюсь.

Ролан никуда не пошел. И даже остался дольше, чем нужно было, потому что на следующее утро, опьяненный окружавшей его атмосферой любви, вновь уступил сирене и больше не заикался о том, чтобы уйти, а Анжель только этого от него и добивалась.

Тем временем Годфруа, в чьем сердце жили лишь две страсти – глубокая, пылкая, неувядающая любовь к Филиппине де Женуйяк и лютая ненависть к баронессе де Мальвирад и Маталену, – отправился к помощнику королевского прокурора – господину де Кери.

Несчастный судейский был совсем плох. У изголовья его постели за развитием болезни внимательно следил доктор Мулинье.

– Что это может быть за хворь? – спрашивал он себя. – На сибирскую язву не похоже.

Годфруа подошел к больному, который поприветствовал его взглядом, и внимательно осмотрел опухшие участки рук и груди. На коже уже кое-где стали появляться небольшие синюшные пятна. Распухшее лицо было мертвенно-бледным, непомерно большие губы едва открывались при каждом вдохе и выдохе.

– Не соблаговолите показать мне вашу ладонь? – спросил он.

Не дожидаясь ответа, юноша схватил руку больного, разжал плотно сжатые пальцы, присмотрелся к крохотной дырочке, ставшей причиной болезни и теперь грозившей вот-вот обернуться гангреной, и воскликнул: – Черт возьми! Это же яд.

Эскулап смерил его презрительным взглядом.

– Какой яд? – спросил он.

– Доктор, я осведомлен и о вашей учености, и о заслугах. Но есть вещи, перед которыми бессильна вся европейская наука.

– Вот как?

– Да, доктор, и чтобы познать тайны некоторых болезней, нужно окунуться в одиночество Нового Света. На самом деле господина де Кери отравили. Укол был сделан преднамеренно с помощью небольшого приспособления с ядом, которое преступник держал в руке.

– Осмелюсь повторить свой вопрос: что это за яд?

– Индейцы с Ориноко пользуются им для изготовления отравленных стрел.

– Кураре?

– Совершенно верно.

– И противоядия от него, стало быть, нет, – добавил врач.

– Отчего же? Есть.

– Какое же?

– Вот это!

С этими словами Годфруа достал из кармана небольшую коробочку из нержавеющей стали и открыл ее. Внутри оказались два отделения. В первом лежала небольшая склянка со странного вида жидкостью, поигрывавшей огненными отблесками, будто кто-то заточил в этот крохотный сосуд закатное солнце.

Во втором отделении, значительно больше первого, располагалась баночка с какой-то коричневой мазью.

– Хотя болезнь уже наделала много бед, эти мазь и эликсир, надеюсь, исцелят больного.

– Но я не знаю, должен ли позволять вам пользоваться этим снадобьем… – нерешительно протянул врач.

– Доктор, – возразил ему Годфруа, – разрешите задать вам вопрос, один-единственный – вы гарантируете, что этот пациент будет жить?

Врач подумал, опустил голову и ответил:

– Увы, я ничего не могу гарантировать.

– В таком случае не препятствуйте мне. Если он умрет, вам не придется упрекать себя, что в попытках вернуть его к жизни вы пренебрегли теми или иными средствами на том лишь основании, что они не внушают вам доверия.

– Вы правы. Я готов вам помочь. Что нужно делать?

– Велите принести ром, масло, лимон и побольше корицы.

Доктор Мулинье позвонил и приказал принести все перечисленные Мэн-Арди ингредиенты.

Во время этого разговора, который собеседники вели вполголоса, несчастный помощник прокурора внимательно следил глазами за их жестами, взглядами и выражением лиц.

Минуту спустя им принесли все необходимое.

– Теперь, доктор, слушайте меня внимательно.

– Говорите.

– С помощью небольшой губки я буду протирать больному руку вплоть до плеча. Как только я обработаю тот или иной участок кожи, вам нужно будет тут же покрывать его мазью, чтобы жидкость не испарялась.

– У меня как раз есть с собой небольшая лопаточка, которая в нашем случае окажется очень даже полезной.

Годфруа тут же принялся протирать кисть обильно смоченной губкой, но при этом обошел место, с которого начала свое шествие болезнь, затем обратился к доктору и сказал: – Теперь ваша очередь. Мажьте как можно скорее, но не трогайте дырочку, которую я оставил сухой.

– Готово, – несколько мгновений спустя сказал доктор.

Свою процедуру старый эскулап провел просто виртуозно.

– Так, теперь займемся предплечьем, – сказал Годфруа.

И они стали пользовать больного дальше. Эликсир, а затем и мазь постепенно покрыли предплечье, плечо, часть шеи и груди пациента.