Глава 1. Цена революции

Многое можно ожидать от тайной базы революционной организации за права Фавнов, людей с чертами животных: можно представить себе, что она затеряна в лесах, что к ней не ведет ни одна дорога, что где-то поблизости скрыт маскировочными тентами секретный аэродром; что активисты Белого Клыка, которых СМИ называет не иначе как террористами, стоят на часах в нагоняющих ужас масках Гримм, жутких созданий, врагов всего человеческого — и все это будет правдой.

Что плохо с этим вязалось, так это мертвенно-тихие ужасные террористы, на цыпочках ходящие вокруг дома своего лидера и запах дрянного виски, которым разило от входа.

Моррон Браун тяжело вздохнул, взвесил в руке ящик коллекционного двадцатилетнего виски из Атласа и с сомнением посмотрел себе под ноги: не так трудно было разглядеть россыпь белых зубов в утоптанной земле. Как ему рассказали, именно здесь Нуар спросил у командующего Торуса, что произошло с его партнером и почему он вернулся с задания один.

Почувствовав, как трещит дерево под сжавшимися чуть сильнее пальцами, Браун заставил себя расслабиться.

«Если я хоть что-то знаю об Адаме Торусе, то если бы с Блейк случилось худшее, он бы не пил в своем кабинете, а поджигал Вейл с четырех сторон и поднимал Белый Клык на священную войну против человечества».

Все это больше походило на банальную ссору влюбленных.

— Я предупреждал тебя, Адам, — пробормотал Браун, занося руку над дверью. — Если ты разобьешь ей сердце, я вотку твои рога тебе же в зад, упрямый ты бычара.

Ответом на стук оказался звон разбившегося стекла и чуть дрогнувшая дверь — хозяин кабинета весьма однозначно давал понять, что не принимает посетителей.

— Ну, хоть пустыми бутылками бросается.

Испугать Брауна угрозами здоровью и жизни было трудно — никто не возглавлял свою собственную группу бойцов Белого Клыка, организации, объявившей своими врагами без малого целый мир, в течении полутора лет без того, чтобы заработать иммунитет к такого рода вещам. Поэтому он просто толкнул дверь, даже не вздрогнув ни от грома выстрела, ни когда пуля разнесла в мелкие щепки добрый кусок дверного косяка.

Чтобы попасть внутрь, ему пришлось пригнуть голову и развернуться чуть боком — привычное движение, с его ростом и шириной плеч немного было дверей, в которые он мог войти как-то иначе.

«Все хуже, чем я думал…»

Сколько он помнил этот кабинет, здесь всегда было чисто и царил порядок с самой большой буквы «П». Его учитель, друг, почти брат был расчетливым, циничным, самым прагматичным Фавном, которого он встречал в своей жизни, его умение превращать кипящую ярость в холодный гнев — то, чем он неизменно восхищался. Его пунктик на контроле, его доминирующая натура могли быть раздражающими время от времени, но одно было неоспоримо — Адам Торус не был неряшлив.

Прямо сейчас кабинет лидера Белого Клыка в Вейл больше напоминал комнату общежития после развеселой студенческой вечеринки: документы, разбросанные по полу, пустые бутылки, шеренгами выстроившиеся на столе, вдоль стен и просто где попало, контейнеры лапши быстрого приготовления, разбросанные тут и там… Задернутые шторы погружали комнату в темноту, а затхлый воздух с тяжелыми парами алкоголя заставил горло Брауна пересохнуть. Во всем этом беспорядке он даже хозяина кабинета заметил не сразу — Адам сидел на полу, без маски, прислонившись спиной к дивану, одной рукой нацелив на него ствол своего ружья, вмонтированного в ножны, а второй — початую бутылку дешевого виски.

— Браун? — хрипло спросил Адам после нескольких секунд молчания. — Ты должен был вернуться завтра…

— Сегодня четверг, Адам.

— … Черт, — пробормотал фавн, опуская оружие.

Еще раз оглядев кабинет, Браун нашел один стакан на столе, а второй — на его законном месте в баре, вмонтированном в дальнюю стену. Он молча откупорил бутылку принесенного с собой виски, разлил его, не скупясь, по стаканам, поискал лед и, не найдя, просто пожал плечами — сейчас точно не лучшее время, чтобы следовать правилам.

По-прежнему не говоря ни слова, он присел рядом с Адамом и протянул ему стакан.

— С возвращением, — буркнул его наставник, опрокидывая в себя выпивку.

— Приятно вернуться домой, — с нотками сарказма ответил Браун.

Запустив руку за пазуху, он извлек потертый исцарапанный серебряный портсигар и, чуть повозившись, протянул Адаму толстую сигару.

Ни один из них не говорил, позволяя комнате медленно заполняться густым дымом. Браун молчал, жуя сигару и медленно цедя виски, потому что прекрасно знал, что давить на Адама — верный способ добиться прямо противоположного, сам командующий…

— Она предала нас, Моррон, — наконец сказал он, когда его гость открыл вторую бутылку.

У Брауна была вся жизнь, чтобы привыкнуть к его силе — он выделялся даже среди его братьев фавн-медведей — и годы, чтобы привыкнуть к его Проявлению, и только поэтому стакан в его руках лишь покрылся мелкой сетью поверхностных трещин, а не превратился в труху.

— Это была обычная миссия — грузовой поезд SDC, ты знаешь, я хожу на такие время от времени, когда мне надоедает все это командирское дерьмо. Проблема в том, что эти уроды вышли раньше — мы едва успели догнать их. Времени было мало, мы ни черта не успевали сделать все правильно и…

Браун подлил наконец разговорившемуся другу виски.

— Она спросила: «А что с гражданскими?» — он скривился, неосознанно повышая голос. — А что, черт возьми, с ними? Времени — несколько минут, или мы уходим ни с чем, или взрываем все к чертям. Это была крупная поставка — такая раз в полгода бывает, мой боец погиб, добывая информацию о времени и месте. Что, я просто должен был выбросить все это?!

Браун опустил взгляд, с сожалением поглядел на пришедший в негодность стакан и со вздохом вытащил из ящика новую бутылку.

— Потом вылез этот новый робот Атласа — большой и красный, на четырех ногах. Я отвлекся, а когда он сдох…  — он вздохнул, закрывая глаза. — Она уже была далеко, разъединяла вагоны. Все, что она сказала мне, было «Прощай».

— Знаешь, вещи не были хороши между нами в последние месяцы, — продолжил Адам, не давая его ученику открыть рот. — Она отдалялась, я был занят и… хорошо, ты знаешь, я не самый большой специалист в этой сердечной хренотени. Недавно нас сильно прижали, мы либо не вылезали с миссий, либо сидели взаперти днями, не смея высунуть нос. Она ничего мне не сказала, Моррон — она просто ушла, бросила меня там одного, будто я недостоин даже услышать от нее, почему она предала все, во что мы верили, за что умерли столь многие!

Под конец он уже почти рычал и Браун наконец понял, почему он нашел всего два стакана в баре, когда последний разлетелся на куски, врезавшись в стену напротив.

— Ты прекрасно знаешь, что Блейк — маленькая трусишка, когда дело доходит до тяжелых эмоциональных разговоров. Ты должен загнать ее в угол и заставить говорить, а не ждать, когда она сама будет готова… потому что она будет молчать, пока это не укусит ее за задницу.

— И еще есть это, — заметил Адам, кривя губы, заставив Брауна удивленно моргнуть.

— О чем ты?

— Я никогда не понимал, насколько ты объединял нас троих, пока ты не сбежал в Атлас. Это ведь ты заставил ее признаться мне, верно?

— Я не сбе…

— Ой, да не неси чепуху, — отрезал командующий. — Я могу не быть самым эмоционально чувствительным фавном в мире, но даже я видел, что ты любил ее.

— … Мы вроде бы говорили о вас с Блейк.

— Да что о нас говорить?! Она бросила нас, она предала нас! Все! Не о чем тут говорить.

С минуту Браун молчал, глубоко затянувшись сигарой, и рассеяно следя за густым дымом, медленно поднимающимся к потолку.

Адам Торус всегда был скалой, своего рода силой природы, неостановимой и безжалостной, сметающей все на своем пути. Он не сомневался, не рефлексировал, не купался в жалости к себе и уж точно не запирался в собственном кабинете, уничтожая годовые запасы алкоголя, пользуясь преимуществами, что давала аура.

Кроме того, было еще две вещи, которые стоило знать о лидере Белого Клыка в Вейл. Первое — его движущей силой был гнев. Именно он толкал его вперед, помогал вставать после поражений и питал победы; гнев пылал в нем так ярко, что заражал всех вокруг, одаривая их частичкой его силы.

И вторая — причините Адаму боль, и он возьмет ее и превратит в гнев, а после обрушит на вас. Если вы переживете это и ударите в ответ… что ж, он просто повторит это еще раз — и будет делать так, пока враг не падет.

Судя по тому, что он видел сейчас — Адаму было очень больно. Это может кончиться плохо для всех.

— Я скажу тебе то же самое, чему ты учил меня, когда забрал из детдома, — наконец проронил Браун. — То же самое, что я теперь повторяю своим новобранцам. Это тяжелая работа. Грубая. Грязная. Неблагодарная. Иногда все идет не так, как надо — твои друзья умирают, невинные гибнут. Это цена, что должна быть уплачена; это грех, что мы можем искупить позже. И в конце, когда мы достигнем своей цели, когда фавны больше не будут вторым сортом, наши потомки будут судить нас, они назовут нас чудовищами или героями, террористами или революционерами — но сделать это и свободно высказать свое мнение они смогут только потому, что здесь и сейчас мы платим эту цену.

— Вот только знаешь что, Адам? — в размеренном и искреннем голосе Брауна внезапно прорезались острые нотки, намек спрятанного гнева и зарождающегося рычания. — Вся эта пафосная и красивая хрень действительно звучит как дерьмо, когда тебе на самом деле приходится смывать с рук кровь невинного.

Он посмотрел своему наставнику прямо в глаза, убедившись, что полностью завладел его вниманием:

— Это тяжело. Это больно. Это не для всех. У Блейк доброе сердце — совесть в моей голове говорит ее голосом, знаешь?

— Ты говоришь так, будто это было неизбежно.

— … Может быть, — прошептал Браун, отводя взгляд. — Но она желает справедливости не меньше нас с тобой. Ради Праха, она оставила свою семью, судьбу, считай, принцессы ради ночевок под луной, этой дряной тайной базы с дерьмовой едой и жизни преступницы.

— И тем не менее, она ушла. Потому что жизнь каких-то машинистов для нее важнее нашей свободы?! Да каждый день фавны работают в шахтах Шни за гроши, каждую неделю умирают в постоянных авариях, потому что SDC жаль денег на безопасность и врачей — ведь именно так погибли твои родители, Моррон?!

— Так, — спокойно ответил Браун, вновь возвращаясь взглядом к зеленым глазам своего наставника, которые уже начали пылать знакомым неукротимым огнем и стальной решимостью. — А еще нам отказывают в работе, в обслуживании, в медицинской помощи. Я все это знаю — я видел. Но, как я уже сказал, иногда все эти причины звучат как дерьмо — и порог, за которым ты больше не можешь платить цену, у каждого свой.

— Ты хочешь сказать мне, что я должен смириться. Принять все это. Простить ее.

— Нет. Я хочу сказать, что все мы платим цену, Адам. Это — твоя… наша.

— … Ты прав, — пробормотал Адам, вновь возвращаясь к бутылке. — Иногда все это действительно звучит как дерьмо.

— Я же говорил…  — скривился Браун, вновь прикладываясь к бутылке и чувствуя, что алкоголь уже туманит его разум, пробиваясь сквозь естественную защиту ауры.

— А ты вырос за этот год, Моррон, — вздохнул командующий.

— Так часто происходит с детьми, Адам, — ухмыльнулся Браун. — Особенно, когда они уезжают в другую страну, где рядом больше нет наставника, который объяснит и прикроет.

— Тебя хвалили в Атласе. Вроде бы даже предлагали остаться.

— Я оставил тебя всего на год, а ты уже на пути превращения в алкоголика.

— Если бы я не был пьян, я бы надрал тебе твою дерзкую задницу, сопляк, — сузил глаза Адам, тщетно удержать губы от того, чтобы растянуться в слабую улыбку.

— Это был долгий год, учитель, — с ложным смирением ответил Браун. — Протрезвей, и мы еще посмотрим, кто, кому, и что надерет.

— У меня там миссия для тебя есть, — Адам махнул рукой на кучу документов в углу. — Все, как ты любишь: шахтеры, SDC, много роботов.

— О миссии мы будем говорить завтра. А сейчас у нас есть ящик… почти… безумно дорогого виски, клевые сигары и целый год, проведенный в разных странах. Стаканов больше нет, но, эй, мы же преступники, верно? Нам можно быть бескультурными.

* * *

… Адам скоро заснул — прямо там, сидя на полу и прижав к груди оружие. Аура или нет, но если ты двое суток только и делаешь, что пьешь, питаешься всякой дрянью и почти не спишь — это сделает тебя слабым.

Браун, впрочем, чувствовал себя немногим лучше — у него, в отличие от наставника, было меньше опыта с алкоголем.

Поднявшись с пола, он пересел на диван и с тихим стоном сжал руками голову — комната чуть качалась перед его глазами и немного расплывались контуры: разумеется, от алкоголя, а не потому что он душил слезы.

Он исполнил свой долг — поддержал наставника, немного облегчил его боль. Теперь предстояло что-то сделать со своей собственной.

Блейк Белладонна — девушка, которую он знал с тех пор, как ему было четырнадцать. Сбежавшая принцесса, дочь бывшего лидера Белого Клыка, а ныне — правителя Менаджери, страны Фавнов, променявшая вечное благополучие на борьбу за справедливость для всех. Девушка, которая была его первой любовью. Девушка, которая выбрала другого. Девушка, от которой он сбежал в другую страну.

И, наконец, девушка, чьим голосом говорила его совесть, отказавшаяся от всего, во что он верил, отбросившая все, за что он сражался.

Что это говорило о нем? Что это говорило о всех них?

— Черт тебя побери, Блейк, — проворчал Браун, доставая последнюю бутылку из ящика. — О чем ты думала, оставляя все так: нерешенным, оборванным на полуслове, заставляя нас гадать о твоих мотивах?

Где она сейчас, чем занята? Он надеялся, что она вернулась домой, к родителям — мирная, пусть и далеко не всегда спокойная жизнь на засушливом и бесплодном Менаджери была тем, что он желал для нее. Она помирится я отцом, будет сражаться с Гримм, защищая невинных, встретит парня, который никогда никого не убивал, не умеет вести экспресс-допрос в поле самыми жесткими методами и который, скорее всего, не закончит свою жизнь во время очередного нападения на SDC и не сгниет в тюрьме.

Наверное, он мог бы смириться с этим, если бы все закончилось так.

— Черт тебя побери, Блейк…

 

Глава 2. План А

— Эй, Браун, я притащил тебе бумажки!

— Я надеюсь, нужные бумажки, а не как в прошлый раз? — спросил Моррон, с подозрением прищурившись на своего партнера — Хонга «без фамилии».

— Ты просил карты местности, где располагается шахтерская база SDC, планы базы и журнал «Горячие кошечки» за август? — осклабился рыжий лис-фавн, протягивая все три озвученных «бумажки».

— Только первые два пункта.

— Третий в подарок. Я знаю, ты сильный, но подкачать правую руку никогда не повредит, не? Твоя девушка может обидеться, что ты не уделяешь ей много внимания.

— На твоей могиле будет написано: «Погиб из-за своего длинного языка», Хонг, — привычно огрызнулся Браун, разворачивая на столе карты.

Журнал, впрочем, он бросил в ящик стола — новый выпуск, в конце концов, да и сложно достать такие вещи «посреди ничего», где располагалась база Белого Клыка.

— И напишу эти слова я, после того как оторву тебе голову и закопаю твой труп.

— Пфф, не самая страшная смерть, из тех, что я могу представить.

— Да, самой страшной будет, если я свяжу тебя, заткну рот кляпом и буду ждать (примерно две минуты), пока твоя голова не взорвется.

— Хэй! Ты обещал, что не сделаешь так снова!

— А ты обещал, что не будешь жопой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, брат…

Хонг фыркнул, скрестив руки на груди и в кои-то веки заткнулся. Надолго — секунд на пятнадцать.

— Да что ты пялишься на карту-то так, будто там объявление о вечере открытых дверей в стрипклубе? Я тебе не глядя могу рассказать, что там и как, SDC точно не самые творческие люди на планете — стандартно, аж зубы сводит. Небольшое ущелье, тупик, вокруг скалы, где Гримм ногу сломит, на входе стена: пушки-пушки-пушки, две зенитки у ворот, одна в центре, где живут. Штук сто шахтеров, домики, семьи, штук десять охраны из тех, у кого дерьмо в башке вместо проводов. Я прав?

— Прав, — грустно вздохнул Браун.

— Это значит — план «А»!

— Я ненавижу этот план, — простонал Моррон.

— А я обожаю!

Говнюк почти подпрыгивал от предвкушения. Честно, иногда он не понимал, почему до сих пор терпит это маленького, щуплого, хитрого лиса с полным отсутствием фильтра на хлебальнике.

— Тебе просто нравится стрелять мной из пушки, — проворчал Браун.

— Ой, подай на меня в суд! Немного на этом свете найдется фавнов, которыми я могу выстрелить из пушки… больше, чем один раз, я имею в виду. Ты — лучший партнер в мире!

— Шут…  — вздохнул фавн-медведь, почесав свои дополнительные уши на макушке.

Он слишком поздно понял, что это значит.

— Хмм… и с чем же мы пойдем на этот раз? Моррон-порнон?

— Ты перебрал все нормальные каламбуры с моим именем и теперь опустился на самое дно, да?

— На дно? Я скажу тебе, когда мы будем на дне. Я думаю, что начну эндшпиль с…

— Не надо, — оборвал Браун. — Просто не надо. У нас встреча с пополнением, мы опаздываем.

— Беги-беги, Фавн-из-Стали, новички не будут спасать тебя вечно.

«О, ну конечно, он должен был использовать это дурацкое прозвище…»

— И захвати стойку с фотками и картой, устроим сразу и брифинг.

— Почему супер-сила у тебя, а тяжести приходится таскать мне?

— Потому что я босс. А ты жопа, и должен страдать.

* * *

Их было пятнадцать — пополнение в его команду, которое отрядил ему Адам. На его вкус немного слишком много, но часть определенно отсеется после первой миссии.

После того, как Хонг установил стойку, Браун кивком указал ему в строй и лис, отбросивший свои шуточки, послушно пристроился рядом с его старыми товарищами по команде, с которыми Моррон начинал еще до Атласа: Скарлет Рейн, высокой девушке с коротким каре огненно-рыжих волос, провокационно-откровенной одежде и пушистым хвостом койота, опиравшейся на здоровенный тесак-ружье (Хонг всегда спорил, что это, на самом деле, — слонобойка); и Курай Мачи — невзрачный на первый взгляд паренек, в потасканной темно-серой толстовке с капюшоном, свободных мешковатых джинсах и двух коротких клинках, заткнутых за пояс — но вся его невзрачность тут же пропадала, стоило обратить внимание на то, что у его толстовки было шесть рукавов, и четыре нижних были пустыми.

Остальных он не знал — за тот год, что он провел вдали от Вейл, на базе осталась едва половина его старых знакомых. Увы, такая у них была работа — их убивали, их арестовывали, они уходили сами. Адам, кажется, скинул ему почти всех более-менее приличных новобранцев, из тех, кто пороху еще не нюхали, но свернуть горы хотят уже сейчас.

Его задача на ближайшее время была просто — показать им реальный мир, объяснить, как дела обстоят на самом деле и, по возможности, сделать так, чтобы все они пережили столкновение с реальностью.

Если бы он сам не был фавном, то сказал бы, что это собачья работа.

— Привет, салаги, — начал он. — Я Моррон Браун, ваш царь и Бог на следующую миссию.

Он пробежался взглядом по строю, убедившись, что посмотрел в глаза каждому, заставляя нервно переминаться с ноги на ногу и довольно ухмыляться «ветеранов».

— Маленькая вводная: меня не волнует, что вам говорили вербовщики — они постоянно несут чушь; мне до звезды, почему вы пришли в Белый Клык — причины у всех одинаковы. Вы здесь не для мести человечеству, а во имя равенства Фавнов. Это закон для вас, пока я командую вашей кучкой разгильдяев. Это понятно?

Последовало несколько кивков, хмурых взглядов и даже один широкий, непокорный оскал от фавна-быка в конце шеренги.

«С быками всегда проблемы…» — подумал Браун, недобрым словом вспоминая Адама.

Откровенно говоря, Моррон был бы рад сказать, что в конечном итоге, под кожей и в душе, люди и фавны ничем не отличались, но это было бы ложью. Кроме внешних признаков — ушей, хвостов, иных дополнительных конечностей, перьев и еще Прах знает чего, фавны наследовали от своих животных-прототипов еще и многие повадки. Хонг был хитрым мелким хищником, Скарлет всегда держалась стаи и любила играть грязно, Курай… хорошо, неизменно тихий, немногословный Курай иногда пугал даже Брауна — видеть повадки гигантского паука-охотника, неумело натянутые на человеческую пластику были одной из самых жутких вещей, которые он когда-либо видел в жизни — а навидался он всякого. Он мог бы продолжать список очень долго, упомянув любовь к тунцу и высоким местам, а также навыку засыпать в самых странных местах и позах Блейк, манеру, выбрав цель, всегда идти напролом Адама… но правда была в том, что фавны были не совсем людьми: чертовски близко, раз уж существовали смешанные браки, но все же — чуть в стороне.

— Тем, кто забудет это там, в поле, я лично сломаю ноги, свяжу и оттащу в ближайшую конуру копов. Это ясно? — ответом ему была только тишина. — Что-то я сомневаюсь. Ну, думаю, после того как я исполню свое обещание хотя бы раз, все уяснят. Кому это не нравится — милости просим пойти нахрен отсюда… Никто? Отлично.

— Теперь о миссии. Начнем с вводной — что мы делаем, зачем и как. Тест на интеллект: почему SDC дискриминирует фавнов?

Новички нерешительно молчали и Браун уже было подумал на миг, что передавил, когда тот самый бык (надо уже выучить их имена) с нескрываемой злобой ответил:

— Потому что они тупые расисты?

— Тест провален. Потому что SDC — это корпорация, а корпорация делает только то, что ей выгодно. Рассматривать нас как животных, на ступеньку ниже человека — это выгодно, это позволяет им экономить на зарплате, условиях труда, безопасности и еще многих, многих вещах. SDC — крупнейшая энергетическая компания в мире, у них достаточно денег и влияния, чтобы купить расположение правительств Королевств, заставляя их смотреть сквозь пальцы на преступления (и не только этой компании) на расовой почве. Таким образом, все, что нам надо сделать, чтобы положить этому конец, это сделать все это дерьмо невыгодным. SDC не единственные с такой политикой, но крупнейшие: если мы сломаем их, остальные сдадутся сами. Достаточно просто, или мне надо выразиться еще яснее?

— Очень хорошо. Тем не менее, если мы вломимся туда и разнесем все, многие наши братья останутся без работы: без своей единственной работы, которая кормит их самих и их семьи. Поэтому за моей спиной — подробный список всего, что ломать можно и нужно, а также того, чего ломать нельзя. Мы отправляемся завтра на рассвете — к тому времени вы должны выучить этот список и крепко зарубить себе на носу, что любая царапина на оборудовании из списка «нельзя» будет караться одной сломанной костью. Вопросы есть?… Отлично.

— Теперь к делу. Подойдите ближе, вы оттуда ни черта не увидите, — он ткнул пальцев в схему шахтерской базы. — Это — шахтерский городок Шни стандарта Альфа для горной местности. Толково спроектировано. Подобраться незаметно практически нереально, с воздуха не попасть — зенитки перекрывают почти все. Из войск: сотня-полторы старых роботов Атласа, может быть что-то из тяжелой бронетехники, с десяток живых солдат. Разведка гарантирует, что Охотников на базе нет, но они вечно лажают. Зенитки…

Браун замолчал на мгновение, но, поймав хищную улыбку Хонга, заставил себя продолжить — лучше он сам объяснит новичкам план «А», чем предоставит возможность сделать это его проклятому партнеру.

— С зенитками я разберусь сам. Мы называем это «план А». Видите пушку? — он указал рукой на здоровенную короткоствольную пушку с абсурдно широким дулом, скромно притулившуюся в углу. — … Хорошо, не думаю, что действительно есть хороший способ сказать это. «План А» звучит так: я залезаю в эту пушку, Хонг наводит ее на цель, стреляет, я врезаюсь в первую зенитку, перепрыгиваю ко второй, ломаю ее, а потом мы спокойно высаживаемся с транспорта при поддержке с воздуха. Как-то так…

Ответом ему была ошеломленная тишина. Хонг и Скарлет довольно скалились и даже Курай еле заметно улыбался — его команда предателей всегда обожала, когда он объяснял непосвященным проклятый Прахом «План А».

— Чё? — наконец отмерз бык, кажется, самый смелый из нового пополнения.

Моррон вздохнул. Это не становилось легче, сколько бы раз он не делал это.

В обычных условиях Проявления, уникальная особенность, присущая каждому, человеку или фавну, с открытой Аурой, редко становились достоянием общественности. По многим причинам, например, чтобы не давать информацию врагу, но в основном — потому что Проявление было воплощением ауры, а та, в свою очередь, являлась физическим аспектом такой тонкой материи как Душа. Люди не любили делиться им — слишком многое это говорило об их характере.

Сам Браун, впрочем, такими сомнениями не страдал — ему нравилось то, что его Проявление говорило о нем.

Он взял в руки аккуратно отпиленный брусок железнодорожной рельсы длиной сантиметров двадцать и поднял его на раскрытой ладони повыше, чтобы видели все.

— Я, как вы все видите — фавн-медведь. Мы крупные и сильные. А мое Проявление…  — Он сжал пальцы, сминая прочнейшую сталь, как пластилин. — Делает меня еще сильнее.

Захватив деформированную рельсу в обе ладони, он, под зачарованными взглядами новобранцев и насмешливыми — своей команды, показательно медленно и будто шутя (хотя это не было так легко, как он делал вид), смял ее в аккуратный комочек, затем свернул в трубочку, смял обратно, повторил процедуру несколько раз… и вновь поднял раскаленный, слабо светящийся темно-оранжевым кусок металла, на раскрытой ладони.

— И прочнее. Мы делали это много раз, ребята, так что расслабьте булочки — все будет хорошо, — он бросил хмурый взгляд на Хонга. — Если мой партнер, конечно, опять не запульнет мой в скалы вместо зениток.

— Хэй! — возмутился лис. — Я промазал. Ради Праха, у этой штуки ствол короче твоего достоинства (хотя раньше я мог бы поспорить, что это невозможно), а прицела вообще нет!

— Извините, ребята.

— За что? — тихо пискнула молоденькая девчушка-олень.

Хонг, уже сообразив, что последует дальше, начал проталкиваться назад, но врезался в сладко улыбающуюся Скарлет. Попытался дернуться в сторону — и был остановлен тонкой паучьей лапкой, покрытой коротким черным мехом, маленький, но очень острый коготь которой уперся ему в горло.

Иногда иметь команду предателей очень удобно.

— Мистер Хонг вызвался добровольцем, чтобы продемонстрировать, что произойдет, если вы заслужите мое неудовольствие, сопляки. Глаза не зажмуривать, на товарищей не блевать. Все ясно?

— Да, сэр…  — выдохнул давешний бык с каким-то даже восхищением.

«Вот только фанатов мне не хватало…»

 

Глава 3. Шахты и роботы

Моррон поправил маску Белого Клыка (стандартную, стального цвета), поудобнее ухватился за толстую цепь, взвесил в руке пушку, задумчиво посмотрел на своего партнера…

— Ты вроде что-то говорил, что вечно таскаешь тяжести?

— Ой, заткнись. То, что у тебя иногда просыпается милосердие и ты не заставляешь меня таскать гребанные два центнера на своем горбу, еще ничего не значит. То, что я тащу твои говнодавы — прямое тому доказательство.

— Они не говнодавы. Я, в конце концов, никогда не давил ими тебя.

Хонг подарил ему кислый взгляд.

— Но ты делал это.

— О, точно, — расплылся Браун в улыбке. — Ладно, можешь называть их говнодавами.

И на этой радостной ноте (нечасто ему удавалось на самом деле подколоть своего партнера), вновь поднял пушку, перекинул цепь через плечо и прыгнул на скалу перед собой. Увы, с добавленными двумя сотнями килограммов, в дополнение к сотне собственных, карабкаться по скале, цепляясь за выступы и камни было неудобно, да и руки у него были крупноваты, поэтому приходилось использовать Проявление.

— Давай, черепаха, — бросил он вниз, повиснув на пальцах, до основания вбитых в камень. — Чем раньше мы окажемся на месте, тем раньше перейдем к твоей любимой части.

Отвернувшись от Хонга, он повторил процедуру, на сей раз расколов скалу пальцами ног, и добавил: тихо, но так, чтобы его партнер слышал:

— И я клянусь тебе — еще один такой прикол со мной, пролетающим мимо и падающим в сортир, и в следующий раз в пушке будешь сидеть ты.

— Хэй, я промазал! — без энтузиазма, в который уже раз, огрызнулся Хонг.

— Ты не мажешь, Хонг. Никогда.

Лис не ответил — да и не было многого, что он мог сказать, учитывая, что это было его Проявление: всегда попадать в цель.

Уже спустя пару минут Моррон, вновь одев свои «говнодавы» (на деле высокие латные сапоги с реактивным движком), деловито устанавливал пушку на относительно ровной площадке в паре десятков метров от земли, вбивая опоры пушки глубоко в камень. До базы было далековато, долетит он уже на излете, но нигде ближе не было такой удобной точки, да еще и прикрытой от наблюдателей нагромождением скал. Хонг же ушел вперед, взобравшись чуть повыше, оценивая обстановку и примериваясь к предстоящему выстрелу. Его глаза ярко мерцали хищным золотом в надвигающихся сумерках — единственное зримое проявление работы его Проявления.

Попадать в цель, из чего угодно, что стреляет Прахом, неважно с какого расстояния, неважно, какие погодные условия… несмотря ни на что.

У него часто пытались забрать Хонга — несмотря на свой раздолбайский фасад, лис был очень умен, умел при необходимости заткнуться и просто делать дело, а его планы, несмотря на кажущуюся бредовость, неизменно имели успех — в конце концов, злополучный «план А» был его идеей и до сих пор его нечем было заменить.

Браун всегда отказывал. В отличие от начальства, он знал своего партнера лучше — и понимал, что говорило о нем его Проявление. Способность всегда достигать цели, плевать на обстоятельства — звучало очень хорошо на первый взгляд. Тем не менее…

У большинства людей была черта, граница, которую они не переступят никогда, и несколько таких черт побледнее, которые нарушаются лишь в экстренных случаях, с большой неохотой и внутренним сопротивлением. У Хонга не было таких границ, ни большой, ни поменьше. Он был точно такой же, как его Проявление: все, что угодно, во имя цели и цена не имеет значения. Браун просто боялся отправлять его в свободное плавание, без присмотра.

Он также знал, что к Хонгу подходили с такими предложениями в обход него, обещали финансирование, команду и статус. Лис всегда отказывался… а еще он знал, что Браун знает.

Они никогда не говорили об этом.

— Все, залезай, — скомандовал Хонг, спрыгивая обратно на площадку. — Я готов.

— Ты мог бы, хотя бы, не быть таким довольным?

— Нет. Это моя любимая часть!

Браун только сокрушенно покачал головой, но послушно начал втискиваться в пушку, сворачиваясь в позу эмбриона.

— Давай быстрее только. Сражаться с затекшими конечностями — полный отстой.

— Вот поучи меня еще. Я ведь знаю, почему ты сражаешься кулаками — единственный, в кого ты можешь попасть — ты сам.

— А я видел то убожество, что ты называешь «рукопашкой».

— Вот поэтому каждый должен заниматься своим делом: ты «мускулы», я — мозг.

— Шут, — буркнул Моррон, потянувшись, чтобы почесать уши.

«Черт!»

— О! Здорово! Я давно это берег… ближайшие сутки я буду звать тебя «педобиром».

— … Еще не дно?

— Уже близко. А теперь заткнись и не мешай мне работать, педобир.

И Браун заткнулся. Хонг действительно был профессионалом, в конце концов.

Они молчали — лис, ворча что-то себе под нос, вращал рычажки и смещал лафет, слюнявил палец и проверял ветер, иногда возвращался на скалу и сверял что-то на стене с собственными наблюдениями, считал что-то на своем Свитке, вычисляя количество необходимого Праха… шаманил напропалую, в общем.

Браун, закинув голову, рассеянно наблюдал за быстро темнеющим небом, холодными звездами, заполняющими небеса, полуразрушенной Луной… и жалел о том, что у них нет второго стрелка, подобного Хонгу.

Будь у него второй такой — они могли бы просто снять зенитки, использовав пушку по прямому назначению, то есть снарядом. Но увы — сразу после выстрела позиция будет демаскирована и орудия SDC разнесут эту скалу на кусочки, вместе со всеми, кто не успеет убраться. Делать две пушки и снимать зенитки одну за другой — долго, теряется элемент неожиданности, и прихвостни Шни успеют вызвать подкрепление. Времени и так немного — чтобы захватить базу, обыскать, вынести и погрузить все ценное, да еще и успеть сбежать: едва-едва хватит шести часов, необходимых SDC, чтобы перекинуть подкрепление из Вейл.

Достать же нормальное орудие, которое сможет разнести зенитки с безопасного расстояния без экстремальных планов, включающих в себя «выстрелить живым фавном в направлении врага»… Это стоило денег — больших денег.

СМИ и SDC любило делать из Белого Клыка всемогущее пугало, вездесущее и могущественное, злобным Духом Мщения висящим над каждым человеком, угрозой всему и вся, но, увы, это было не так. Единственное, в чем они не испытывали постоянной нужды — это новобранцы. О чем говорить, если примерно половину желающих приходилось заворачивать? Не хватало денег на нормальное оружие — рядовая часть Белого Клыка, из тех, что действовали в городе, прикрывая все реже и реже случавшиеся мирные демонстрации протеста, громили магазины, отказывающие в обслуживании фавнам и все в таком духе, сражалась всяким мусором вроде дубинок, бейсбольных бит или простых арматурин, выломанных где попало. В основной состав, которому действительно приходилось иметь дело с настоящими битвами, брали только тех, кто действительно умел драться — и то их приходилось вооружать простыми мечами, без возможности трансформации, автоматами, изъятыми у роботов и спешно переделанных под руку фавнов, прочим древним хламом, даже Прахом не стреляющим, на одном порохе…

Не хватало всего: даже с таким трудом украденное оружие Шни постоянно терялось вместе с арестованными и убитыми, украденных Прах — килограммами расстреливался в бою и на тренировках, высокотехнологичное оружие — быстро приходило в негодность без нормального обслуживания и запчастей.

И деньги — разумеется, всегда не хватало денег. Большая часть финансовых активов Белого Клыка приходила из Менаджери — даже притом, что Гира Белладонна, действующий правитель страны фавнов, бывший лидер Белого Клыка, оставивший свой пост, когда организация приняла решение перейти от мирных протестов к более… силовым методам решения вопроса, официально отрекся от ныне террористической группы, многие из влиятельных и простых фавнов по-прежнему поддерживали выбранный Белым Клыком путь. Остальное добывалось грабежом — банки, магазины, поезда… Но этого было мало — всегда было слишком мало. Некоторые особо отмороженные предлагали восполнить недостающие средства продажей наркотиков — разумеется, только «грязным человекам»…

Пока, слава Праху, обходились без этого.

— Ты слышал, в этом году в Бикон поступила наследница SDC, Вайс Шни, — нарушил тишину Хонг. — Завтра будет проходить инициацию.

Браун напрягся — разумеется, он слышал, об этом говорили в новостях, и все, что несло в себе слова «Шни» и «SDC» всегда привлекало его самое пристальное внимание.

— Мы больше не связываемся с похищениями и заложниками, Хонг.

— Но остальные…

— Остальные могут делать все, что считают нужным. Мы. Больше. Не. Связываемся.

— Лайм был мудаком даже по меркам директоров SDC, и ты знаешь это. Никто больше в здравом уме не скажет похитителям собственного сына: «Он всегда бы разочарованием. Просто пристрелите его».

Браун ответил не сразу. В те времена ему казалось, что ход с заложниками — это высокий риск при высоком вознаграждении. И это действительно было так — прежде его соратникам и правда иногда удавалось выжать приличную сумму лиен.

Его ошибка была в том, что он требовал не денег — он требовал снизить рабочий день шахтеров с четырнадцати часов до двенадцати. А после отказа Лайма сотрудничать, ему на Свиток набрал Ивори Хак, главнокомандующий всего Белого Клыка и приказал исполнить просьбу Лайма.

Лавендер Лайм был пропащим подростком, спускающим жизнь на вечеринки и алкоголь — он заслуживал презрения, не казни на камеру сразу после отречения отца.

— Мы всегда можем просто потребовать денег. Она одна здесь, без своей армии.

Хуже всего было то, что Хонг был прав. Случай с Лавендером был исключением из правил, ужасной ошибкой — было мало шансов, что это повторится вновь.

— Она в Биконе, Хонг, гребанном Биконе, академии, где готовят лучших воинов Ремнанта. Там, наверно, даже уборщик имеет открытую ауру и знает кунг-фу.

После смерти его родителей, не имея других родственников, он попал в приют. Он не пробыл там долго, всего полгода, прежде чем его нашел Адам, но все же успел выучить несколько важных уроков.

Если тебя бьют — ты бьешь в ответ. Если тебя оскорбляют, ты вбиваешь оскорбление обратно в глотку ублюдку вместе с его зубами. Если твой противник поднимает ставки, доставая нож — ты делаешь то же самое, ломая ему руку, а следом и вторую, чтобы лучше запомнил. Если твой враг больше, сильнее и превосходит числом, ты играешь грязно — ты бьешь между ног, кусаешься и делаешь все, что угодно, чтобы заставить их пожалеть об идее, что тихий одинокий мальчик, недавно потерявший родителей, будет легкой жертвой.

В глубине души он знал, что это сработает и здесь. Если они будут достаточно жестокими, достаточно сильными, чтобы задрать планку насилия и выдержать последствия — человечеству придется смириться с фавнами, занимающими равное им место в мире. Из страха, да, но какая разница, если результат достигнут?

— Она не может сидеть там вечно.

Проблема была в том, что масштаб необходимой жестокости в детдоме и Ремнанте был очень, очень разными вещами.

И он никогда не мог заткнуть тихий, мягкий голос в своей голове, голос Блейк, сейчас шепчущий ему, что Вайс Шни — семнадцатилетняя девчонка, певица с потрясающим голосом, собравшаяся учиться на Охотницу, профессию, про которую писали сказки, слагали легенды и снимали фильмы, профессию, о которой мечтал каждый мальчишка… потому что Охотники были героями, теми, кто защищал мир от монстров, без разницы — Гримм или тех, что маскировались под человека.

— Отстань, Хонг. Мы не занимаемся похищениями. Наше дело — война с SDC и роботами. Это тоже важно.

— Как скажешь, Браун. Только не больно-то это работает.

— Мы можем поговорить об этом в другое время, когда я не буду сидеть на карачках в пушке?

— Конечно, педобир. Кстати, я закончил. Передай привет роботам.

И сразу после мир превратился в море огня и грохота.

* * *

Он уже делал это раньше (десятки раз, на самом деле), но каждый раз сердце испуганно сжималось в груди, когда прямо под ним взрывалась маленькая бомба, а чудовищная, неостановимая сила, как котенка, швыряла его в небеса.

Кратковременный приступ страха прошел, когда он приземлился прямо на зенитку, едва начавшую разворачиваться в его сторону. Он был на своем месте — в бою, где не было времени для моральных сомнений, где был враг, которого следовало раздавить, и не было никакой нужды сдерживать свою силу.

Уперев ноги в удобные выступы угловатой конструкции типовой, пусть и устаревшей, зенитки Атласа, он ухватился руками за основания стволов и, довольно зарычав, вырвал их из гнезда. Перехватив правый, будто копье, он бросил его во второе орудие, пронзив его насквозь.

А после его время кончилось.

Тяжелая орудийная турель, созданная для противостояния наиболее прочным Гримм, от Большой Урсы до Голиафа, наконец довернула ствол и тяжелый снаряд буквально смел его с башни, протащил через следующую и швырнул в скалы, с обоих сторон подпирающих узкий вход в ущелье.

Он рухнул на землю с тяжелым грохотом, морщась от боли, от легкой раны на плече и тонкой струйке крови, заливающей руку — с его Проявлением его редко ранили. У всего на свете была своя цена и его заключалась в том, когда он обращался к своей способности, его аура исчезала, впитываясь в тело — про быстрое исцеление можно было забыть, потому что ему приходилось прикладывать сознательные усилия, чтобы отключить свое Проявление.

Его звериная суть, легендарная медвежья свирепость, требовала подняться ноги, вернуться в бой — разорвать всех, кто встанет на пути, оторвать им ноги и руки, перегрызть горло и напиться горячей крови, но он заставил себя остаться недвижимым. Его задачей было не захватывать базу в одиночку — только выиграть время, всего минуту, пока транспорт доставит остальную команду.

Поэтому он лежал, притворяясь мертвым — у охраны не было никакой возможности знать, что кто-то мог пережить попадание снаряда, разрывающего Урсу на части.

Время действовать пришло, когда рядом раздался металлический лязг — роботы Шни пришли убедиться, что сумасшедший самоубийца был мертв. Он ждал, сжимая зубы от жажды драки, до тех пор, пока один из электронных болванов не ткнул в него своим клинком.

Перехватив запястье неудачника, Браун сжал его в кулаке, где-то на периферии сознания испытав легкое разочарование, что скрежет сминаемого металла так мало похож на хруст дробящейся кости. Вскочив на ноги, он взмахнул рукой, используя робота в качестве дубинки, сметая со стены трех его собратьев, и тут же прыгнул вперед, спасаясь от потока пуль, обрушенных на то место, где он стоял мгновением раньше, собратьями мертвого робота.

Прямо перед ним, из свернутого энергосберегающего режима выходил тяжелый робот Атласа, брат-близнец того, что встретили Адам с Блейк на их последней миссии.

Браун любил таких — медленный, тяжелобронированный противник с большими пушками был самой простой целью для его Проявления. Маленькие и быстрые бесили его куда сильнее.

Роботу не хватило совсем немного времени — его пушки уже засветились бледно-голубым светом, готовясь выплюнуть поток полужидкого-полугазообразного Праха, раскаленного до температур, при которых даже камень горит, но Браун был уже достаточно близко. Его прыжок совпал с двумя потоками огня, ударившими из сопел на его ботинках, буквально выстреливая фавном вперед — единственное высокотехнологичное устройство, которым он пользовался. Его кулаки были грозным оружием, но, увы, проигрывали всем остальным в плане досягаемости — и реактивные ботинки были его способом быстро сблизиться с целью. А там уже все, что оставалось — это ударить или схватить за руку.

Робота-паука постигла судьба зенитки — упершись обеими ногами ему в подмышку, Моррон с хриплым натужным рычанием (ублюдок был реально прочным), оторвал пушку от туловища. Ходячий танк на четырех ногах дернулся, завертелся вокруг своей оси, пытаясь скинуть его с себя, но трудно провернуть такое с тем, кто успел вбить пальцы встык твоей брони, а силы имел достаточно, чтобы оторвать руку. Тем не менее, программу пауку писали толковые ребята, и робот не просто бестолково крутился — он наводил вторую из оставшихся у него крупнокалиберных пушек на цель. Браун едва успел отогнуть листовую броню, за край которой держался, принимая синеватый поток расплавленного Праха на собственную же защиту робота. Броня выдержала, но жар раскаленного, ярко светящегося металла Моррон чувствовал даже сквозь свое Проявление.

«Зато кровь в ране свернется» — думал он, подтягиваясь на руках чуть выше, чтобы дотянуться до уязвимой механики, скрытой под броней. Он запустил туда руку по плечо, разрывая провода, кроша приводы и ломая еще Прах знает что, напиханное внутрь умниками из Атласа, а после разжал руки, соскальзывая с туловища вниз, на одну из ног.

«Самое уязвимое место всей этой кибер-херни, которую так любят в Атласе — суставы» — учил его Адам. Браун хорошо слушал своих учителей — всех, до единого.

Два удара потребовалось ему, чтобы раздробить центральный сустав, соединяющий ногу с туловищем. Робот споткнулся, заваливаясь в сторону, угрожая задавить Моррона собственным весом, но тот успел выскользнуть из под падающей громадины. Когда шагающий танк с грохотом рухнул на стену, Браун уже стоял на его груди, торжествующе рыча, раздирая броневые листы, чтобы добраться до центрального процессора, скрытого в самом центре огромного робота. В качестве последней попытки сопротивления паук навел на него ствол последней оставшейся пушки, но это отвлекло Моррона лишь на секунду — дождавшись, когда дуло засияет, он схватил ствол обеими руками и с силой сжал, сминая его в лепешку. Поток раскаленного Праха, запущенный системой мгновением позже, разорвал пушку изнутри, осыпав фавна градом раскаленных осколков.

Но все это уже не имело никакого значения, потому что Браун добрался до своей цели — угольно-черного ядра, раскалывая его на миллион кусочков ударом сцепленных рук.

И только тогда, оглядев стену разъяренным взглядом, он услышал знакомый рев двигателей, взрывы и выстрелы, звон клинков и пулеметные очереди.

— Эй, ты в порядке, педобир? — расслышал он отвратительно веселый голос своего партнера.

Лис стоял рядом, со счастливой усмешкой закинув на плечо дробовик, слабо дымящийся от последнего выстрела.

— Выглядишь как дерьмо, — добавил он. — Не то, чтобы это было необычно…

— Заткнись, Хонг, — вздохнул он, запрыгнув на полуразрушенную башню, которую он не так давно проломил собственным телом, чтобы получить лучший обзор на поле боя. — Просто заткнись.

— Ладно, босс. Но, если что я могу позвать ту девчушку-оленя, чтобы перевязала твои раны на мускулистом плече. Ей вроде как раз семнадцать — твой тип…

Лис поперхнулся своими словами, когда Браун повернул голову к нему — темно-карие глаза в окружении покрасневшего от ярости белка, заставили его вспомнить, что при всей терпимости его партнера, все, что так или иначе касалось Блейк Белладонны, было запретной темой, которую нельзя поднимать ни в коем случае.

— … Понял, не дурак. Пойду убивать роботов — уверен, они наставят мне достаточно синяков, чтобы тебе стало меня жалко.

 

Глава 4. Единственный путь

— Братья и сестры, — поднявшись со своего места, громко сказал Браун, привлекая всеобщее внимание.

Небольшой кабак, один из самых приличных в фавн-районе Вейл, мгновенно затих. Дождавшись, когда все головы повернуться к нему, Моррон продолжил.

— Почти месяц прошел с тех пор, как вы присоединились к Белому Клыку. Вы были зелеными салагами, путающими правую и левую ногу, и понятия не имели о том, как на самом деле ведется эта война… Это не изменилось.

Он сделал паузу на мгновение, благосклонно улыбаясь робким смешкам, и продолжил:

— И все же мы уже ходили с вами в бой — вы сражались с врагами фавнов и победили. Вы помогали и прикрывали друг друга, упорно тренировались, исправляя свою врожденную криворукость под моим присмотром, и даже не были полностью бесполезны в этом. Я называю это победой. Я называю это: «Посвящение пройдено». Вчера всем вам открыли ауры, кроме тех, кто озаботился этим раньше. Мы не делаем это для случайных людей — никто во всем Ремнанте не делает; мы делаем это для тех, кого мы принимаем в семью. Сегодня — мы празднуем это!

— Бухаем! — поддержал его Хонг, разрушив всю торжественность момента, как будто открытие ауры не грандиозное предприятие.

Тогда как оно было. Аура защищала, делала сильнее, исцеляла; она была даром и благословением, физическим воплощением души, которая была у каждого живого существа в мире: у людей, фавнов и даже животных — не имели ее только Гримм. И все же, каждый рождался с «закрытой» аурой — и чтобы открыть ее, надо было либо оказаться на грани жизни и смерти (и даже тогда самостоятельное открытие ауры — большая редкость), либо воспользоваться чей-то помощью. Сама процедура активации ауры не была сложной, хотя и требовала большого напряжения у открывающего… и при всем при этом подавляющее большинство населения всю свою жизнь жило без нее.

Причиной этому были существа Гримм. Темные твари тянулись за отрицательными эмоциями, приходили туда, где было много страха и горя, боли и ненависти — и чуяли они их на огромных расстояниях. Впрочем, «чуяли» — не совсем верное слово, Гримм шли не за запахом — за эманациями души.

Открытая аура защищала своего хозяина, но закрытая делала тоже самое, просто иначе. Если обращаться к метафорам, то свободная аура походила на костер в ночи, свободно и ничего не скрывая, транслируя в окружающее пространство свои эмоции — Гримм «слышали» их намного дальше; закрытая же едва походила на свечку, и необходимы были действительно большие суммы отрицательных эмоций, испытываемых многими людьми одновременно, чтобы привлечь тварей темноты.

Открытие ауры, в культурном значении — это признание силы, обязанности не просто защитить себя и тех, кто рядом, но и способности владеть собой, не падать духом и не становится живым магнитом для Гримм. Впрочем, последнее — это скорее благое намерение, даже если ты не позволяешь эмоциям управлять собой, перестать чувствовать себе не запретишь…

— Бухаем! — дружным ревом поддержали лиса восемь новобранцев (которым оставалось быть таковыми последний вечер).

Из пятнадцати Браун выбрал себе восемь — две стандартных команды по четыре фавна. Остальных не выгнали, разумеется: раз уж они попали на базу, обратной дороги… не то, чтобы не стало, но это становилось гораздо сложнее сделать. Новичков потихоньку растащили себе другие отряды.

— Бухаем…  — вздохнув, согласился Браун, возвращаясь на свое место.

Он кивнул хозяину, любезно предоставившему свое заведение на сутки, взымая плату только за еду и выпивку и расслабленно откинулся на спинку стула, с рассеянной улыбкой наблюдая за празднеством и двумя симпатичными кошками-фавнами, разносящими еду вдоль длинного общего стола. Он не был любителем участвовать в таких вечеринках, зато всегда любил наблюдать за такими редкими моментами радости, счастья и беззаботности: слишком редки они были в их грубой и жестокой работе.

Эти ребята пока никого не убили, не теряли товарищей в засаде, не убегали от облавы копов или частной армии SDC — пока они просто чувствовали, что делают важное дело, но не понимали, какова будет цена. Браун с готовностью объяснил бы, но, увы, есть много вещей в этой жизни, которые можно понять лишь испытав на собственной шкуре.

Он уже знал, как пойдет эта вечеринка — сначала все будут есть, пить и болтать, делясь впечатлениями: на жестком тренировочном марафоне, что устроил им Браун в последний месяц у ребят не было много сил и времени, чтобы толком узнать друг друга. Потом они разобьются на группки по интересам: Сэйбл — тот самый фавн-бык, что ненавидел компанию Шни больше всех, устроится рядом с Лили Бран, девчушкой-оленем, и попытается вытащить ее танцевать; Хонг будет заигрывать со Скарлет и закончится это фингалом под глазом, засосом на шее, и, возможно, сломанной кроватью; Курай растворится в тенях через несколько минут, отправившись куда-то по своим паучьим делам. Кто-то быстро напьется и уснет лицом в тарелке, кто-то будет орать песни, кто-то закончит ночь на полу, в обнимку с унитазом, а кто-то обязательно набьет кому-то морду.

На следующее утро, когда они вернутся на базу, они будут взахлеб рассказывать об этом неудачникам, что остались в лесах посреди ничего — тянуть лямку, а после, годы спустя, вдохновенно врать новичкам, что их ночь Посвящения закончилась штурмом офиса SDC, нарисованным ананасом на главной башне Бикона и связанной Глиндой Гудвич в подсобке.

И нет, он не преувеличивал — Хонг регулярно травил подобные байки. В них никто не верил, но слушали все с удовольствием.

Обычно он принимал участие во всем этом веселье — такие вечеринки способствовали командному духу ничуть не меньше, чем «крещенье огнем» в бою. Он ходил от группке к группке, травил собственные байки (в отличие от Хонга — почти правдивые!) и тихо сваливал, когда веселье достигало апогея и присутствие начальства начинало только мешать.

Он не оставался даже с собственной командой, и вовсе не потому, что пьяный Хонг был еще невыносимей трезвого, а пьяная Скарлет превращалась в лайт-версию трезвого Хонга.

Моррон Браун называл этих троих своей командой, хитрого несносного лиса — своим партнером, но правда заключалась в том, что его командой всегда были и навсегда останутся только два фавна: Адам Торус и Блейк Белладонна. Все остальные — это единомышленники, братья по оружию, даже друзья — но не семья, какой были когда-то они втроем.

Семья, которой больше не было. Процесс не был мгновенным — после того, как Блейк выбрала Адама, Браун честно пытался не позволить этому повлиять на их отношения, но быстро понял, что это сильнее его — он попросил у Адама место в другой команде и получил Хонга, Скарлет и Курай. Но и этого оказалось мало — на базе было всего две-три сотни фавнов: они все еще были слишком близко. И когда начался новый виток противостояния войны между Клыком и Атласом в тандеме с SDC, он решил что другой континент — это достаточно далеко.

Он вернулся через год — только для того, чтобы обнаружить, что его уход в конечном итоге разрушил все: Блейк сбежала, Адам… просто делал вид, что ее никогда не существовало. Он стал резче с подчиненными, хотя и раньше никогда не был образцом долготерпения, пропадал на одиночных миссиях, с которых возвращался потрепанным и с отчетливым запахом крови… в общем, Адам был самим собой — единственный способ справится с болью, который он знал, был превратить ее в гнев.

Не было больше команды ABM — был переполненный злобой и горечью Адам, сбежавшая Блейк и растерянный Моррон, который не знал, как вернуть все обратно и возможно ли такое вообще.

Так что вечеринку он покинул одновременно с Курай, сказав, что есть один фавн в городе, которого он должен был посетить.

* * *

Рядовой обыватель думает, что все участники движения Белый Клык — боевики-экстремисты. Рядовой обыватель вообще имеет много иллюзий о мире, и это далеко не самое большое из его заблуждений.

Боевое крыло организации, те, кто действительно участвуют в боевых действиях, — самая малочисленная часть. Информаторы, осведомители, шпионы, просто сочувствующие, приносящие деньги и иногда выполняющие несложные поручения, активисты пусть и изрядно сократившегося и ставшего неофициальным, но по-прежнему существующего крыла, что занималось мирными формами протеста, — вот что было основной частью Белого Клыка: фавны, которые не имели духа или навыков, чтобы вступить в фактическую борьбу, но все еще желали помочь.

Магазин «Книги Таксона», как и его владелец, относился именно к этой, самой распространенной категории. Таксон был связным, предоставлял укрытие в случае необходимости и хранил у себя за книжными полками много всякого, за что по закону полагался большой срок. Его сложно было заподозрить в связях с Белых Клыком, учитывая, что единственное наследие его животного, рыси, были выдвижные когти, которые он без особых проблем прятал большую часть своей жизни.

Браун пришел уже затемно, прямо перед закрытием. Таксон обернулся на звон колокольчиков, натягивая на лицо профессиональную улыбку, открыл было рот, чтобы поприветствовать покупателя, но едва Моррон откинул капюшон, тут же увял, нахмурился и сказал совсем другое:

— Моррон. Я слышал, ты вернулся.

— Как видишь, — не стал спорить с очевидным Браун, подходя к стойке.

— Зачем ты здесь?

— … Я подумал, что Блейк могла навестить тебя после побега.

Лицо Таксона застыло, превратившись в холодную бесчувственную маску, и это лучше любых слов сказало Брауну, что он был прав.

— Что ж, ты ошибся. Я знаю не больше тебя.

— Послушай, Такс…  — протянул Моррон, стараясь выглядеть как можно более мирным.

Непростая задачка, когда ты на полголовы выше, в два раза шире в плечах и всю свою жизнь учился производить прямо противоположное впечатление.

— Я здесь не для того, чтобы драться. Я здесь не для того, чтобы выбивать из тебя информацию. Честно, если сейчас ты пошлешь меня к черту, я развернусь и уйду — даю слово. Я просто хочу знать, что она в порядке. Пожалуйста, Такс.

— Она была здесь, — после тяжелого молчания неохотно признал связной. — Вскоре после побега, и почти сразу ушла. И она не была в порядке: она была раздавлена, разбита, разочарована и зла.

— Она… говорила, что случилось?

— Ей не нужно было. Я, может быть, и не появлялся никогда на вашей базе, но я связной — я слышу много, много вижу. И я друг Блейк.

— Я тоже.

— Действительно, Моррон? — фавн-рысь зло сузил глаза. — И где ты был, когда по ТВ показали казнь Лавендера Лайма? О, подожди… Ты был в кадре — нажимал на курок.

Браун вздрогнул. Прямо после он не был в состоянии говорить об этом ни с кем, а когда наконец собрался с духом, чтобы набрать Блейк — она просто не взяла трубку. Он приехал обратно сразу же, как только смог добиться разрешения у начальства в Атласе, но…

— Она была здесь, когда это произошло — она вообще часто приходила, по-моему, это было единственное место, где она все еще чувствовала себя в безопасности, как в старые добрые времена — просто Блейк, а не террористка с вереницей разрушенных судеб за плечами. Ты бы видел ее лицо, Моррон: я давно на этой работе, многое видел, но выражение ее лица — это самое душераздирающее зрелище, которое я когда-либо имел несчастье наблюдать.

Браун отступил на шаг — столько ярости была в глазах его старого знакомого, столько бессильного гнева и боли, и хуже того — справедливости, правоты в его словах.

За годы в Белом Клыке он сделал много вещей, которыми не гордился, неправильных и необходимых, но казнь Лавендера Лайма, из которой сделали шоу, была определенно в первой тройке.

— А где ты был через два дня, когда неизвестный ворвался в поместье Лаймов, перебил охрану, а самого старшего Лайма, мать твою, просто разорвал на куски? О, верно, — ты снова был там! Блейк ушла потому, что ее наставник и партнер, первая любовь и первый парень больше не думает ни секунды, прежде чем принять решение взорвать трех машинистов, единственная вина которых в том, что они вели чертов поезд! Она ушла потому, что ее лучший друг убивает семнадцатилетнего пацана на камеру перед всем миром, а после — приходит за его отцом.

— Все было не так, Такс. Лайм это заслу…

— Да мне плевать! Все это ни хрена не помогает — нас только еще больше боятся, еще больше ненавидят! И знаешь что…  — он внезапно растерял весь запал и тяжело рухнул на стул, с которого вскочил в гневе. — Я начинаю бояться нас тоже. И ненавидеть. Скажи, Браун — это действительно того стоит?

Браун тяжело облокотился локтями на стойку и спрятал лицо в ладонях.

— Скажи мне, Таксон… Ты умный фавн, начитанный — многое знаешь, многое видел, еще больше слышал и читал. Война за Права Фавнов, пятьдесят лет назад. Десятки, сотни тысяч погибли, столько семей осталось без отцов, братьев, матерей и сестер — со стороны фавнов и со стороны людей. Гримм будто сошли с ума от чистой суммы гнева и горя, что царил в Королевствах, волнами накатываясь на стены, а когда прорывались, то убивали всех, в худшей форме всеобщего равенства: и людей, и фавнов.

— Все это было ужасно. Неправильно. Но… скажи мне, Таксон — стало ли положение фавнов лучше после этой войны?

Фавн-рысь не ответил, но Брауну не нужны были слова. Они получили Менаджери: свою, и ничью кроме, страну, было отменено рабство, все еще узаконенное в те времена в Мистрале и Вакуо, и вещи действительно стали приходить в норму… а потом появилось SDC и напомнило всему миру, как выгодно эксплуатировать фавнов.

А они пропустили, прошляпили. Тогда, пока память о войне еще была свежа, можно было пресечь это в зародыше, пригрозить повторением, но… помнили о ней не только люди: никто не хотел проходить через это снова. Организация, созданная в послевоенные годы, призванная наладить отношения между людьми и фавнами, Белый Клык, решила действовать мирно.

Это было ошибкой.

— Я каждый день молюсь о том, чтобы кто-то нашел другой путь, — тихо продолжил Браун. — Показал мне, как исправить все так, чтобы никому не пришлось страдать. Но знаешь что, Таксон — его нет! Другого пути просто нет…

— Ты просто его не видишь, Моррон.

— Возможно. Но его не видишь и ты. Его не видит Блейк или даже Гира, мать его, Белладонна. Поэтому, Таксон — или предложи мне другой выход или заткнись и не трави мне душу.

Он ушел, хлопнув дверью, в ярости не заметив, что просто оторвал ее с петель.

«Прах, я ведь просто хотел поговорить и узнать, вернулась ли Блейк домой…»

 

Глава 5. Сделка с Дьяволом

То, что с базой случилась беда, стало ясно еще на подлете. Когда Браун подошел к хмурому Курай, окликнувшему его секунду назад и выглянул из крохотного иллюминатора, он увидел базу… ну, не в руинах, но близко: выломанные ворота, сгоревшие и даже еще немного дымящиеся здания…

— На нас напали, — тихо, едва одними губами, озвучил очевидное Курай, не желая тревожить новобранцев без нужды.

— Но, насколько я вижу, нападение отбили, — кивнул Браун. — Вон наши шевелятся, последствия разбирают.

— Я не вижу трупов — ни наших, ни нападавших. Даже дроидов и тех не видать — а тех обычно убирают последними.

— Действительно странно, — согласился Моррон. — Ладно, дуйте на аэродром — я разберусь, пока вы тащитесь туда, а потом оттуда пешком.

И хлопнул ладонью по кнопке открытия створок.

В среде Охотников, как и вообще всех, кто активно использовал открытую ауру, существовала распространенная шутка про «стратегию приземления». Более менее освоены были только области внутри Королевств, да и то там хватало пустующих мест, а примерно половину территории континентов занимали «области Гримм», где можно было встретить только редкие деревеньки, выживающие в дикой местности больше за счет незаметности, чем военной силы. Те же Охотники постоянно метались по континенту, пытаясь успеть везде, спасти всех, убить как можно больше Гримм — и зачастую высаживаться им приходилось в диких местах, где ни один воздушный транспорт не мог приземлиться.

Аура открывала много путей своим хозяевам, давала возможности, недоступные больше никому и… признаться честно, Браун был уверен: что-то делала с головой, потому что более эксцентричных личностей, чем Охотники и прочие ауропользователи он в жизни не видел. Принимая все это во внимание, парашюты в этой среде считались позором, а некий хитрый способ безопасно рухнуть с пары сотен метров — знаком статуса, и чем страннее этот способ был, тем лучше.

Способ Брауна был… простой, и чем-то схожий с «планом А» — просто прыгай, не дергайся в полете, а после выберись из кратера и иди по своим делам. Если вдруг надо сделать это по-тихому, он использовал реактивные ботинки, которые тоже не были бесшумными, конечно, но всяко тише, чем центнер считай что металла, рухнувший с сотни метров.

Сейчас никакой нужды таиться не было, а потому грохот и туча пыли, поднятая приземлившимся Брауном, мгновенно оповестила весь лагерь о его возвращении.

— Что произошло? — спросил он у часового у сломанных ворот — легко раненного фавна-собаку, с рукой на перевязи.

— Переговоры, — ответил вместо него резкий голос Адама.

Браун с сомнением посмотрел на выбитые ворота — с близкого расстояния было видно, что перед ударом, смявшим толстую сталь, нападавшие каким-то образом сумели расплавить петли; перевел взгляд на перевязанного часового, выразительно смерил взглядом потрепанного Адама: опаленные волосы и то, как он, стараясь делать это незаметно, берег левую руку и чуть прихрамывал…

— Ясно, — наконец сказал он. — Это все, как я понимаю, результат торга?

— Нет, это было доказательство платежеспособности нашего партнера, — хмыкнул Адам и шагнул мимо Брауна, к едва заметной тропинке, ведущей к аэропорту. — Следуй за мной.

— Сколько их было? — спросил Моррон, едва они отошли на безопасное расстояние.

— Трое.

— Что?!

Он, конечно, знал, что после его отлета на базе оставалось немного бойцов — большая часть отправилась на свои задания, — но трое?

— Точнее, одна. Ее свита была хороша, но ничего, с чем бы я не мог справиться.

— К тебе что, на огонек заглянула гребанная Глинда Гудвич?

Он, вот так, сходу, не мог вспомнить ни одной другой Охотницы в Вейл, что могла бы быть способна на такое.

— Нет, — хмыкнул Адам и добавил, допустив нотки мстительной радости в голос, от которых Брауну стало немного не по себе. — Но мы достигли соглашения.

От Брауна не укрылось, что его учитель не озвучил имени нового «партнера».

— Зачем нам в аэропорт?

— Мы поговорим в транспорте.

— … Итак, в чем дело? — потребовал Браун, едва шасси оторвались от земли.

Они были одни здесь, отгороженные от пилота закрытой дверью, — Адам сказал ему оставить команду на базе.

— Как я уже сказал, мы с моим новым партнером достигли соглашения. У нее есть план, который прижжет задницы всему Вейл, а если повезет, то и Атласу, деньги и ресурсы, но не хватает грубой силы.

— Хорошо, — кивнул Браун. — Пока ясно. Что еще?

Лично он предпочитал войну с SDC, но прекрасно знал, что деятельность Белого Клыка не ограничивалась одной лишь Праховой Компанией Шни — они проводили операции как против других корпораций, ведущих ту же политику, так и против Королевств, негласно поддерживающих притеснение фавнов.

— Это ведь не похищение, верно? — тихо спросил он.

— Нет, — покачал головой Адам. — Нечто куда более масштабное.

— Хорошо, Адам, — вздохнул Браун, видя его колебания. — Что я должен знать?

— Боюсь, что немногое, Моррон, — со слабым намеком на извинение ответил фавн-бык. — По моему плану ты должен будешь действовать в поле, на тебе будут все силовые операции — ты знаешь правила.

Браун кивнул. Он уже несколько отвык от этого, но правило дозировки информации «каждый знает только то, что совершенно необходимо», никто еще не отменял — они были тайной преступной группой, в конце концов, именно такая политика мешала властям раздавить их.

— Мой лейтенант займется организацией процессов вне непосредственных боевых действий.

— Амон? — удивился Браун.

Он не был хорошо знаком с замом Адама — тот получил свое место уже после того, как его освободил Моррон, когда сбежал в Атлас. Но вроде бы тот не был так уж плох в своей работе, раз Адам не стал его гнать после возвращения бывшего ученика. Сам Моррон тоже не поднимал этот вопрос — его более чем устраивало его текущее место.

— А где будешь ты?

— Я отправлюсь в Менаджери. Это будет большая акция — мне необходимо будет согласование и войска, желательно обученные, а не то мясо, что мы набираем здесь.

Браун немного поморщился термину «мясо», но возражать не стал — в конце концов, они действительно набирали юнцов с горящими глазами и посредственными навыками, чтобы потом немного подучить и бросить в бой.

Всего один пункт из длинного, длинного списка неправильных, но необходимых вещей, что делал Белый Клык…

— Сколько будет жертв?

За что он всегда уважал своего учителя, так это за то, что он никогда не смягчал жестокую правду, не пытался набросить благородный флер на свои действия, предпочитая реальность иллюзиям, красивым настолько же, насколько и лживым.

Как он и ожидал, Адам не стал вилять. Ровным голосом, глядя прямо в глаза своему бывшему ученику, он ответил:

— По сравнению с результатом, который мы можем получить? Приемлемо. Это изменит все, Моррон. Все мы давно мечтали о таком шансе.

Спросите его год назад: «Верит ли он Адаму Торусу, доверяет ли его решениям, пойдет ли за ним вслепую, позволяя играть себя втемную, не зная ни всего плана, ни конечной цели?» и он ответит «Да» без тени сомнений. В конце концов, он доверил ему Блейк — девушку, которую любил.

«И что из этого вышло?» — тихо спросил он сам у себя.

Сейчас Браун вспомнил, как иногда ловил тяжелый, устремленный в пустоту взгляд своего учителя, зубы, выбитые им за простой вопрос, заданный из беспокойства, в день, когда он вернулся в Вейл, постоянные одиночные миссии — и запах крови, который въелся в одежду так, что от него, казалось, уже нельзя было избавиться.

— Ты со мной, Моррон?

Он не сказал этого вслух, но Браун, уже не первый год знающий своего наставника, отчетливо услышал невысказанное: «Или ты как Блейк?».

Он уже потерял одну из тех, кого называл своей единственной семьей в этом мире, а сейчас второму нужна его помощь. Он сбежал от них в Атлас, а когда вернулся, его семья была расколота так, что ее уже невозможно было собрать обратно. Но даже если он потерял Блейк, у него все еще есть учитель.

— Всегда, Адам.

* * *

Обычно, когда обыватель думает о встрече лидеров двух преступных группировок, он представляет себе вполне определенную картину: глухая, темная ночь, хмурые ребята с автоматами наперевес выходят из черных внедорожников, что застыть друг напротив друга, пока большие боссы решают свои дела. Встреча должна происходить под мостом, посреди степи или где-нибудь на пустом складе.

Сегодня, для разнообразия, обыватель угадал хотя бы частично — Адам действительно привел его на пустой склад и да — в самом деле вечерело. С другой стороны, внедорожников и кучи бандитов с оружием вокруг не наблюдалось — их визави тоже было двое.

— Роман Торчвик, — сухо поприветствовал Адам, останавливаясь напротив одного из самых разыскиваемых преступников Королевств.

Даже если бы Адам не предупредил его о личности нового коллеги на ближайшие несколько месяцев, Браун признал бы человека сам. Они, в конце концов, работали в, так сказать, смежных профессиональных областях.

За что только не разыскивали Романа Торчвика — рыжий парень в дурацком белом костюме и черной шляпе-котелке, сражавшийся тростью-ракетницей, успел изрядно покуролесить во всех четырех Королевствах. В списке его обвинений числились: воровство предметов искусства, вооруженный грабеж, заказные убийства, публичное обнажение, угон личного автомобиля генерала Айронвуда и оскорбление действием государственного флага Мистраля.

В преступной среде Торчвик был известен как наемник-профессионал, настолько хороший, что на все его закидоны лишь скрипели зубами, но предпочитали терпеть. Его нанимали, чтобы спланировать крупное ограбление или кражу, принять участие в очередной войне банд или если хотели громко и с шиком убить конкурента.

— Неополитен, — продолжил Адам формальности.

Миниатюрная напарница Романа, не так хорошо известная широкой общественности, но не менее опасная, была даже экстраординарнее своего босса. Короткие волосы до плеч, раскрашенные в темно-коричневый, розовый и белый идеально сочетались с ее разноцветными глазами — карим справа и розовым слева, да и вообще эти три цвета составляли весь ее образ. Неополитен выглядела милой, развеселой девушкой, всегда готовой рассмеяться и поддержать шутку, но Браун знал — она убивала с той же милой улыбкой, с какой выпрашивала мороженное. Если бы кровь нельзя было оттереть, ее зонтик со спрятанной внутри шпагой был бы алым по самую рукоятку.

— Адам Торус, — кивнул Роман, приветственно махнув тростью, и бросил мимолетный взгляд на Моррона. — Прихвостень.

— Меня зовут Моррон Браун.

— Я буду звать тебя Прихвостнем, — отмахнулся Роман. — Итак, Адам, мой наниматель сообщил мне, что вы достигли договоренности. Я командую, твои ребята работают.

— Это верно, — кивнул Адам. — Браун — мой полевой командир, он будет возглавлять силы Белого Клыка.

— Прихвостень, — Роман перевел кислый взгляд на Моррона. — Я главный — это понятно?

— Неа, рыжий. Твой наниматель и мой босс заключили соглашение равных. Ты — шестерка того, кто платит, я — работаю на Адама. Мне это звучит так, будто мы равны.

— О, с вами, верными миньонами, всегда проблемы, — закатил глаза Роман. — Адам, мне казалось, у нас было соглашение.

— Оно действительно есть. Тебе нужна армия? Что ж, у меня есть одна. Но мы не твои шестерки, Торчвик. Моими фавнами будет командовать Браун — потому что он не будет рассматривать их как мясо, отправляемое на убой. И тебе придется работать С ним, не НАД ним. Это понятно?

— Прекрасно, — выплюнул Роман после секундного колебания. — Прихвостень, твой папочка добыл тебе место.

— Адам…  — вздохнул Браун. — Мне же можно выбить из него дерьмо, если он будет продолжать вести себя как жопа?

— А ты не слишком самонадеян, Прихвостень? — не дав Адаму даже рта раскрыть, влез наемник.

— Ты плохо сделал свою домашнюю работу, Роман, — с намеком развлечения в голосе ответил Адам. — Браун совсем недавно вернулся из Атласа — и там он был больше известен как Фавн-из-стали.

— Подожди, ты тот сумасшедший медведь, что стреляет собой из пушки? — вскинулся Роман и, после настороженного кивка Моррона, уже догадывавшегося, что произойдет дальше, продолжил. — Блин, это круто, чувак! Всегда мечтал сделать что-то подобное! Я уже знаю, как мы это используем! О, Прихвостень, наш ждут великие дела!

Браун на это только вздохнул.

«Интересно, что произойдет, когда он встретит Хонга? Они либо аннигилируют Вселенную, либо станут лучшими друзьями».

Моррон честно не знал, что пугало его больше.

 

Глава 6. Коричневое и черное

— Да вы вконец оборзели…  — пробормотал Браун.

Пару секунд назад, он, привлеченный звуками боя, вынужденно отложил книгу и подошел к перилам на втором этаже, чтобы увидеть сражающихся внизу Нео с парой Скарлет-Курай.

— На что спорим, что она надерет им задницы? — спросил Хонг, пристраиваясь рядом.

— Учитывая, что она уже делала это? — ухмыльнулся Браун.

Миниатюрная, едва достающая даже не особо высокому Курай до плеча, Нео не выглядела сильной. Она и не была, на самом деле — для человека с открытой аурой. Но она была быстрой, ловкой и чертовски опытной. Браун понятия не имел, из чего сделан ее зонтик, но она останавливала им пули, отклоняла мечи и даже то несуразное чудовище, которое Скарлет называла тесаком, так, будто все они были сделаны из пенопласта. Она использовала силу своих противников против них, бесила их своей вечной полуулыбкой, и методично исчерпывала их ауру удар за ударом. Прах, да она даже шпагу свою почти не использовала, не говоря уже о ее Проявлении — создании твердых голограмм!

Его команда ни в коем случае не была слабаками — они бы и в тот же Бикон, наверно, смогли поступить, если бы туда принимали террористов, но Неополитен была просто вне их лиги. Не было ни единого способа, которым они могли заставить ее сражаться в полную силу ближайшие пару лет.

Сам Браун тоже не смог удержаться от любопытства месяца полтора назад, в самом начале их сотрудничества — и это закономерно закончилось ничьей. У них просто были стили боя, аннигилирующие друг друга: шпага Нео не могла пробить его Проявление, а сам Моррон просто не был достаточно быстрым, чтобы поймать ловкую коротышку, особенно с этими ее голограммами. Зато он едва не сломал ей зонтик, за что до сих пор расплачивался мороженным и терпел мелкие, но обидные ловушки, что она настраивала на него по всему дому.

Моррон утешался тем, что все-таки надрал задницу ее партнеру.

— Ну, рано или поздно у них должно получиться.

— Скорее поздно, — заметил Браун, когда разноцветная коротышка уселась на плечи Скарлет, одновременно создавая над Курай, которого она послала на землю мгновением раньше, иллюзию огромного тапка.

— Эй! — рявкнул Моррон. — Вы о чем думаете, раздолбаи?! Нам всем скоро на дело!

Нео, пожав плечами, спрыгнула с плеч Скарлет, показала Брауну язык и скрылась в направлении кухни.

— Серьезно, ребята? — спросил он у своей команды. — Ладно крашенная, для нее предстоящее — вторник, но вы-то не каждый день собираетесь грабить главное отделение государственного банка Вейл! Да на вас все копы слетятся, не говоря уже об армии.

Курай просто пожал плечами, а Скарлет нахмурилась, вызывающе выпятив грудь:

— Да мы уже два дня здесь в режиме «вот-вот»! Сколько можно?! Торчвик обещал нам ограбление века и незабываемое шоу — я хочу вычеркнуть два пункта из списка «сделать перед смертью»!

— Будешь ныть — отправлю вместо тебя Хонга, — отрезал Браун. — А ты пойдешь со мной — контейнеры с Прахом ворочать.

Разумеется, лис просто не мог промолчать:

— Голосую за! — поднял руку Хонг. — Почему я должен работать, пока она развлекается?

— Потому что наша работа — Прах, — привычно ответил Моррон. — А то, чем будут заниматься Роман и ребята — просто пыль в глаза, отвлечение внимания, пока мы делаем дело.

— Ой, да ладно — нахрена я там тебе нужен?

— Потому что там все еще будет охрана. И я не оставлю тебя снова с Романом без присмотра — в прошлый раз, когда я совершил эту ошибку, вы придумали хренов план, где нельзя было обойтись без того, чтобы выстрелить мной из пушки!

— Эй, это был хороший план!

— И только поэтому я согласился. Но больше вы этого не сделаете.

— Фу, ты убиваешь все веселье, Браун.

— Заткнись, Хонг.

— Ты говоришь это так часто, что мне уже начинает казаться, что это моя фамилия.

— Отличная идея, — улыбнулся Моррон. — Напомни мне о ней, когда нам в следующий раз понадобятся поддельные документы.

Справедливости ради, план действительно сработал, но не было ни одного способа, которым он позволит сделать это с собой снова. И нет, он не будет говорить об этом — никогда. Достаточно сказать, что план придумывали Хонг с Романом — два спевшихся придурка с удивительным навыком смешивать «чисто поржать» с эффективностью.

— Прихвостень прав, между прочим, — вмешался Роман, все это время проведший в углу, развалившись на диване и играясь в какую-то игру на своем Свитке. — Лезть в банк с початой аурой не лучшая идея.

— Ты был там все это время, Торчвик, — холодно ответил Браун. — Какого хрена молчал?

— Эй! Ты сам настоял, что я не командую твоими ребятами! А Нео — взрослая девочка и знает, что делает.

И прежде, чем Браун открыл рот, чтобы огрызнуться, добавил, разворачивая экран Свитка так, чтобы Моррон видел:

— К тому же, мой источник только что сообщил, что Шни отозвали тяжеляк от складов в доках. Все идет по плану — можно начинать.

— О, ну наконец-то! — взмахнула руками Скарлет, подхватывая с земли тесак. — Я в душ. Не могу же я пойти на ограбление века, когда от меня пахнет потом и, — она принюхалась. — Мороженным? Где эта немая коротышка берет духи?

Браун тяжело вздохнул, чуть сильнее сжимая ажурные металлические перила, не обращая внимания на тонкий скрип сминаемого под пальцами металла.

Все полтора месяца работы с Торчвиком вели их к этому моменту. Отряды Белого Клыка, позабросив остальные свои задачи, сосредоточились на розничных Праховых магазинах, в основном мелких, тогда как группа Брауна, в которую он забрал с базы практически всех лучших, занялась складами и поставками, временно оставив в покое шахтерские базы: оттуда все равно можно было утащить только необработанный Прах, с которым было слишком много возни.

Им действительно удалось собрать много — правильно скоординированные по времени и месту ограбления, особенно учитывая резко увеличенную активность Белого Клыка, к которой власти оказались не готовы, практически мгновенно перегрузили возможности полиции Вейл, настолько, что они, бывало, приезжали на место преступления уже спустя час после того, как все было кончено. А уж после того, как (с помощью Романа, разумеется) другие преступные группы сообразили, что копам не до них…

Брауну не нравился тот хаос, что они породили, но он не мог отрицать эффективность — всего за месяц больше половины всего Праха, находящегося в частных руках, оказалась в распоряжении Белого Клыка. Больше всего смогли сохранить Шни, но только потому, что они и без того больше работали с правительством, а так же экспортировали больше половины вейлского Праха в Вакуо.

И тогда наступило время для второй части плана Торчвика — дефицит Праха заставил цены взлететь до небес. Разумеется, это было слишком соблазнительной возможностью для SDC, чтобы пройти мимо и вот — корпорация организует в Вейл внеочередную крупную поставку, разумеется, по специальным, «чрезвычайным» ценам. И разумеется, под защитой большого количества роботов… которых скупые корпоранты в основном собрали с бору по сосенке со своих шахтерских городков, раз уж Белый Клык все равно оставил их в покое.

Если и было в Ремнанте что-то, на что всегда можно было рассчитывать, так это на жадность Праховой Компании Шни.

Белый Клык не трогал новый Прах, поступивший в Вейл — даже тот, что начали отгружать по розничным магазинам: «Мы все равно возьмем его позже» — сказал Роман. Вместо этого они вернулись к нападениям на шахтерские базы, пользуясь тем, что SDC ослабило оборону, забрав почти всех тяжелых роботов.

И прямо сейчас Роман получил сообщение от своего контакта в SDC, что всех тяжелых роботов возвращают на базы — естественно, замаскировав отъезд под очередную отгрузку, а на их местах оставив макеты.

Пришло время действовать и забрать себе все, что оставалось на складах в доках. Осталось решить только одну проблему — паранойю властей, которые из-за их действий в последние полтора месяца чуть ли не военное положение успели ввести. Если действовать в лоб, то очень скоро в доки слетятся столько Охотников и войск, что ограбление превратится в войну… в которой Белый Клык, к сожалению, проиграет — им не требовалось бы действовать в тенях, будь они способны бросить Королевствам открытый вызов.

Именно поэтому Брауну пришлось, скрипя зубы, согласится на разделение команды — Торчвик, Нео и Скарлет с Курай при поддержке остальной части Белого Клыка должны были навести большой шухер в центре города, стянув на себя все внимание, пока Браун, Хонг и остальные тихо (относительно) вывозят весь Прах.

Моррону не нравилось это — он прекрасно знал, что если дело действительно запахнет жаренным, Торчвик бросит его команду, чтобы спастись самому.

— Роман! — окликнул он своего «партнера», уже перед самой посадкой в транспорт.

— Чего тебе?

— Ты отвечаешь за них головой, понял? — внушительно сказал Браун, положив руку на плечо преступнику и слегка сжав. — Если они окажутся в тюрьме и мне хоть на один миг покажется, что ты мог этому помешать, даже Нео не поможет тебе спрятаться от меня.

— Расслабься, Прихвостень, — процедил Роман, сбрасывая руку и потирая плечо. — Когда твои подельники вечно оказываются в тюрьме, это плохо сказывается на бизнесе. Поэтому я зарекся больше не работать со слабаками. Все будет пучком — у меня есть план.

— Это я знаю. Я больше беспокоюсь о твоем «плане Б»…

— На твоем месте, я бы больше дергался насчет плана «Г», — хмыкнул Роман, но тут же поднял руки, встретив злой взгляд фавна-медведя. — Я пошутил, пошутил. Черт, Прихвостень, где твое чувство юмора?

— Его задушил Хонг, когда я спал, потому что завидовал. И Роман…

— Да?

— Удачи.

— Пфф… Как скажешь, Прихвостень. И если ты облажаешься в доках, несмотря на то, сколько фантазии и усилий я положил в план отвлечения, я буду ржать над тобой всю твою оставшуюся жизнь.

Браун на это только хмыкнул.

— Ты действительно думаешь, что сможешь переплюнуть Хонга?

— Мы будем работать вместе, Прихвостень. Вместе, усек?

Браун внутренне передернулся. Это действительно звучало угрожающе.

* * *

— Я ничего не пропустил?

Блейк покосилась на своего спутника — белокурого обезьяну-фавна по имени Сан.

— Нет, — ответила она. — Они только что погрузили очередную партию и теперь просто отдыхают.

— Круто. Эй, я тебе перекусить принес, — он протянул ей зеленое яблоко. — Стащил тут неподалеку.

— Ты всегда так легко нарушаешь закон?

— Эй, а это не ты здесь состояла в экстремисткой группировке?

Девушка смерила невозмутимого Сана злым взглядом, но ничего не сказала.

Действительно, она состояла…

«Не стоило тащить его за собой…»

Если за всей этой волной преступности, захлестнувшей Вейл, задравшей цены на Прах под небеса, действительно стоит Белый Клык, а не Торчвик, прикрывающийся их именем и репутацией, то дела на самом деле могут пойти плохо.

Сан был невинным, совершенно посторонним фавном, в жизни не приближавшимся к Белому Клыку — он не должен был лезть в это. Тем не менее, он захотел, а она… она согласилась. Он был таким же студентом-Охотником, как она, а значит, мог в определенной степени позаботиться о себе… хотя она не питала иллюзий, что он мог бы стать проблемой для любого из ее бывших партнеров.

А еще он очень хорошо отвлекал ее от мыслей, которые она не хотела думать: о ее команде, о Вайс, наследнице SDC, узнавшей, что она была не просто фавном, а участницей Белого Клыка, организации, объявившей войну не только корпорации, но и всей семье Шни; о Янг и Руби, которым она в запале призналась, что была террористкой.

О том, что она, в который уже раз, просто сбежала, как сбежала раньше от своей семьи, Адама, Мора и Белого Клыка. О том, что она будет делать дальше — потому что сейчас ей казалось, что бежать дальше уже некуда: она сожгла все мосты, которые у нее были, покинула всех, кого любила.

— Ладно, плохая шутка, — извиняющимся тоном сказал Сан, приняв мрачное выражение ее лица на своей счет.

Ответить Блейк помешал рев двигателей большого транспорта военного образца, неторопливо пролетевший над площадью, вокруг которой были размещены склады SDC.

На борту была алым нарисована волчья голова, перечеркнутая тремя красными линиями, похожими на следы от когтей.

— О нет…

Транспорт отправился дальше — ближе к морю, где располагалась посадочная площадка, но оставил поле себя «подарок». Массивная фигура, спрыгнувшая аккурат когда машина находилась над центром площади, приземлилась на асфальт в сопровождении грохота, пыли и града обломков, брызнувших во все стороны.

— Нет-нет-нет-нет…

Сложно было не узнать его: этот рост, этот размах плеч, эту манеру действий — будто он был неуязвим, будто не существовало в мире проблемы, которую он не мог бы встретить лицом к лицу и победить.

Крепко сжав край крыши, Блейк, чувствуя, как вся кровь покидает ее лицо, наблюдала, как охранные роботы Шни наводят автоматы на цель, как вспыхивают десятки стволов, посылая сотни снарядов в темную фигуру, едва видневшуюся посреди облака пыли…

Это было бесполезно: Моррона Брауна нужно было встречать не пулями — противотанковыми пушками, не меньше.

Он не стал долго стоять под огнем — против воли Блейк вспомнила, как он, смеясь, говорил, что боится щекотки, — прыгнул туда, где было больше всего роботов, помогая себе двумя яркими выхлопами, вырвавшимися из сопел реактивных ботинок.

— Что мы будем делать? — напряженно спросил ее Сан.

«Бежать!» — было первой мыслью Блейк.

Вот только бежать было больше некуда. Она хотела доказать своей команде то, во что и сама не верила — и это было единственной соломинкой, за которую она держалась, собирая храбрость для возвращения.

— Ты останешься здесь, — резко сказала она, чуть дрожащими пальцами касаясь рукоятки оружия, пытаясь найти уверенность в его привычном холоде. — А лучше — уходи, найди подмогу. Я не справлюсь одна.

— Что? Блейк, подо…

— Просто послушай меня! — отрезала Блейк, наконец решившись. — Я знаю их лучше — я работала с ними и знаю, что делаю. Просто делай, как я говорю, и все будет в порядке.

Она не слушала возражений, выкидывая случайного знакомого из головы, искренне надеясь, что он послушает ее. Спрыгнув с крыши, она мягко приземлилась на землю и понеслась на звуки выстрелов и довольного низкого рычания, перемахнула через забор…

Все было уже кончено. Браун стоял в окружении живописно разбросанных вокруг роботов и что-то говорил по радио — она была слишком далеко, чтобы разобрать что-то конкретное.

Блейк, сглотнув, направилась к нему, даже не думая прятаться, лихорадочно пытаясь сообразить, что она собирается сказать и сделать.

Он обернулся, когда она уже преодолела половину площади, и замер, встретив ее взгляд.

Она шла навстречу, не чуя под собой ног — и вспоминала. Как они росли вместе, как вместе учились у Адама, как она пыталась привить ему любовь к книгам, заставляя читать не только комиксы, но и учебники и как в конце концов добилась успеха. Как он смеялся над ее шутками, как он улыбался ей — нежно и заботливо, как не улыбался больше никому, как всегда защищал ее — перед Адамом, другими или роботами Шни, как всегда молча делал всю самую грязную, неприятную и неправильную работу террористов-революционеров сам, чтобы это не пришлось делать ей… как она позволяла ему это.

Как он признался ей — и как она отказала. Он был ей старшим братом, ей даже в голову не приходило рассматривать его как-то иначе. Как он заставил ее признаться Адаму, как грустно улыбался, когда их чувства оказались взаимными, как медленно отдалился, как уехал в Атлас…

Как убил Лавендера Лайма и его отца.

Он бы не сделал этого, если бы она сказала тогда «да». Она не смогла спасти Адама, не смогла смягчить его гнев, но также она не спасла и Брауна.

Все это была ее вина.

Она остановилась в двух шагах, привычно запрокинув голову, чтобы взглянуть ему в глаза, понятия не имея, что делать дальше.

— Я думал, ты вернулась к родителям…  — наконец нарушил молчание Браун.

— Нет… Я в Биконе, учусь на Охотницу.

— Это подходит тебе, — улыбнулся он. — Но твои родители ждут тебя дома, ты знаешь? Все, что тебе нужно сделать — это просто связаться с ними.

— Я… столько наговорила им. Я свяжусь с ними, обещаю, но сначала я хотела сделать что-то, искупить…

Она оборвала себя. Это действительно то, о чем она должна говорить с грабителем, преступником, террористом прямо посреди происходящего ограбления?

— Ясно, — неловко кивнул Браун, до которого, кажется, тоже начала доходить вся неправильность ситуации.

— Зачем вы сделали это, Мор? — спросила Блейк, стряхивая с себя последние остатки шока. — Белому Клыку никогда не было нужно столько Праха.

— Всегда нужно больше, — покачал головой Браун. — Прах — главная ценность в Ремнанте, его никогда не бывает достаточно. Но я не думаю, что мы должны говорить об этом. Зачем ты здесь, Блейк?

— Я…  — она схватила рукоятку своего меча.

Браун только покачал головой.

— Просто уходи, Блейк, — тихо сказал он. — Ты покинула Белый Клык, и я даже могу понять — почему: ты действительно заслуживаешь лучшего. Поэтому уходи — стань Охотницей, сражайся с Гримм, спасай невинных.

Его слова будто придали ей сил. Да, именно ради этого она поступила в Бикон — Охотники были теми, кто защищали людей от монстров, от боли и смерти.

— Именно это я и собираюсь сделать, — сказала она, обнажая катану и становясь в боевую позицию. — Ваши действия причиняют боль невинным — и я больше не буду стоять в стороне, больше не буду позволять вам делать это.

— Я не хочу драться с тобой, — в голосе Брауна проскользнули умоляющие нотки. — Пожалуйста, прошу тебя, просто уходи. Я никому не скажу, что видел тебя.

Вместо ответа она взмахнула ножнами, посылая в бывшего брата серп сиреневой энергии — такими она располовинивала стальных роботов, будто они были из пластмассы. Браун просто подставил раскрытую ладонь, заставив серп выгнуться в обратную сторону и бессильно развеяться.

«Прошу тебя, ради всего святого, Сан — позвони копам, позвони в Бикон, куда угодно!»

— Ты же не думаешь, что в самом деле сможешь меня остановить?

— Я больше не убегу, Моррон.

Браун только улыбнулся на это, одновременно грустно и гордо, и приглашающе развел руки:

— Ну, значит покажи мне, чему учат в Биконе. Будем считать это спаррингом.

Если бы только обучение могло ей помочь. Будь здесь ее команда, вчетвером у них был бы шанс: со скоростью Руби, глифами Вайс, чистой мощью Янг; но вот так, один на один… Сложно сражаться с противником, которого ты не можешь даже поцарапать. Она нанесла удар лезвием, попыталась подсечь колено ножнами — он даже не дрогнул, а прямой удар кулаком заставил ее использовать свое Проявление, оставляя после себя клона, мгновение спустя развеявшегося на куски. Она проскользнула вплотную, вновь оставив клона принимать на себя удар коленом, выпустила несколько выстрелов в лицо, ослепляя на мгновение, а после использовала единственное, что у нее было, единственное, что могло нанести ему вред — и лезвие ауры, сорвавшееся с ножен, заставило зажмурить глаза даже ее, столь ярко сияло оно от вложенной энергии.

— Ну и зачем, Блейк? — спросил Браун, стирая кровь с лица, текущей из глубокой царапины на щеке. — Признаю, ты не умела так год назад, но… у тебя же почти не осталось ауры.

— Ты просил показать, — ответила она. — Твое Проявление не станет сильнее с годами. Я — да.

— Это так, как теперь все будет? — с горечью спросил он. — Ты против нас?

— Если ты не остановишься, Мор. Ты был моим лучшим другом, даже больше — я называла тебя братом. Пойдем со мной, Мор, — неожиданно предложила она.

— Куда, в Бикон? — невесело улыбнулся Браун.

— К черту Бикон! Откажись от Клыка, пойдем со мной — и мы вернемся в Менаджери, как ты хотел. Я поговорю с семьей… Там нет дискриминации, нет SDC — там мы можем жить мирно.

Браун покачал головой, и собирался уже было ответить, когда ему на плечо приземлился Сан, закрутил свои нунчаки, выстреливая вал Праховых снарядов ему в лицо, попытался спрыгнуть… Блейк открыла рот, собираясь предупредить безумного фавна, но было поздно — Моррон успел схватить фавна-обезьяну за ногу. Она видела такое уже не раз — и прекрасно знала, что это означает поражение.

Закрутив Сана над головой, Браун обрушил его на землю, заставляя вспыхнуть ауру в попытке защитить своего хозяина и оставляя кратер в асфальте; не давая опомнится, вновь дернул на себя, чтобы через мгновение сделать еще один… аура Сана сломалась на третьем, ярко вспыхнув напоследок.

Даже не взглянув лишний раз на поверженного противника, Моррон подошел к Блейк, которая вновь подняла оружие в защитной позиции. Ее брат был прав — у нее почти не осталось ауры.

Он поймал ее катану голой ладонью, вырвал из рук, отбрасывая в сторону, легонько толкнул ее в грудь… легонько — по своим меркам. Аура Блейк вспыхнула в последний раз и погасла. От толчка она упала на землю и молча смотрела, как Браун подошел к ней, присел на корточки и тяжело вздохнул:

— Я хотел бы, Блейк, честно. Может быть, Адам забрал меня из приюта, научил сражаться и показал, как достигнуть цели, но ты… ты показала мне «почему» я должен сделать это. Адам научил меня жестокости, ты — доброте, он воспитал во мне решимость, ты — дала мне принципы. Что бы ты ни воображала себе сейчас, что бы ни произошло между нами дальше, ты останешься важна для меня. Я хотел бы сам увидеть, как ты взрослеешь, как заводишь друзей и становишься настолько оглушительно счастливой, насколько это вообще возможно, но…

— Я не могу уйти, Блейк, не могу бросить всех остальных фавнов один на один с SDC — они не остановятся, пока не загонят нас в тоже положение, в каком мы были до войны. Это единственный путь.

— Нет, Браун, — покачала она головой. — Это не может быть правдой. Всегда есть другой выход.

— И какой же? Мирные демонстрации? Мы уже пробовали, не работает: всем плевать. Злые люди не остановятся просто потому, что ты попросила их быть хорошими. Права не даются — их берут силой.

— Я найду его. Я верю, он существует, Мор. Есть способ исправить этот мир без того, чтобы убивать подростков на камеру.

Он отвел взгляд и она ясно видела на его лице боль, перемешанную со стыдом. Это принесло ей облегчение — она не видела его год, и не знала, что он чувствовал о смерти Лавендера Лайма. Эта боль, это сожаление и позор — они вернули ей надежду.

Он не как Адам. Для него еще есть путь назад.

— Я найду его, — вновь повторила она. — Даю тебе слово.

Он улыбнулся — совсем как в старые времена, улыбкой, которую он дарил только ей.

— Я буду ждать, Блейк. А теперь ступай, пока тебя никто не увидел. Ребята далеко и заняты Прахом — я не думаю, что кто-то что-то видел.

Он протянул ей руку, чтобы помочь подняться… и тут тишину разбил такой знакомый выстрел, заставив Брауна чуть покачнуться, когда крупнокалиберный снаряд врезался ему в плечо.

«Нет…»

Второй выстрел, на сей раз попавший фавну-медведю в грудь, развеял все робкие надежды Блейк. Это была коса Руби.

Прежде, чем она успела что-то сказать, Браун прыгнул, ломая асфальт и оставляя за собой след двух огненных реактивных струй, одним прыжком сократив расстояние между собой и маленьким снайпером вдвое.

Все, что могла сделать Блейк для лидера своей команды, было:

— Не убивай ее! — закричала она, молясь, чтобы он услышал.

* * *

Если признаться честно, Пенни не ожидала, что, согласившись помочь ее первой в жизни подруге в поисках другого ее друга, она закончит вечер, ввязавшись в бой с террористами Белого Клыка. Но когда ее сенсоры засекли звуки ожесточенного в боя в нескольких кварталах к северу, а желтая сигнальная ракета (призыв о помощи в Вакуо — сообщили ее базы данных) осветила сумерки, не было ни единого способа, которым она могла остаться в стороне.

И когда Руби, протараторив что-то о «Это-Блейк-я-точно-знаю-это-Блейк», сорвалась с места, молнией метнувшись в сторону доков, оставляя за собой след из медленно падающих на землю алых лепестков роз, она, ни мгновение не сомневалась, бросилась вдогонку.

Ее создали, чтобы защищать людей, в конце концов.

К ее удивлению, крошечная Руби оказалась на месте быстрее и когда Пенни наконец догнала, уже вступила в бой с противником. Огромный фавн-медведь, судя по всему, уже успевший побывать в бою, учитывая кровь, текущую из глубокой царапины на щеке, запрыгнул на крышу прямо перед ней, не обращая никакого внимания на крупнокалиберные снаряды, что ударяли его в грудь один за другим.

Пенни не стала сразу влезать в сражение, решив сначала собрать информацию — Руби пока не была в непосредственной опасности, а ей приказали не привлекать к себе много внимания.

Фавн в стальной маске Белого Клыка, закрывающей верхнюю половину лица, внезапно прыгнул, задействовав реактивные ботинки, подскочил совсем близко к маленькому снайперу, протягивая руки к ее оружию…

И тут информации накопилось достаточно, чтобы базы данных выдали первому андроиду-ИИ, способному вырабатывать ауру, имя врага: террорист, известный в Атласе как Фавн-из-стали, чье Проявление давало ему силу, достаточную, чтобы разрывать танковую броню голыми руками и прочность, из-за которой даже противотанковые снаряды наносили ему что-то среднее между «легкой раной» и «глубокой царапиной».

Руби рассыпалась лепестками роз, выскальзывая из захвата, зашла медведю за спину, устанавливая лезвие косы напротив его локтя, нажала на курок, одновременно дернув оружие на себя… и споткнулась на ровном месте, когда коса лишь чиркнула по руке, сдирая тонкий верхний слой кожи. Фавн-из-стали перехватил древко другой рукой…

Времени на анализ больше не было. Ее противник был одним из самых опасных террористов в мире — немногие в Белом Клыке могли превзойти его.

— Я готова к бою, — прошептала андроид слова, которым ее учили.

Из ее спины выскользнули десять мечей, парящих в воздухе на тонких, еле заметных проводках.

«Еще пару секунд, Руби…» — мысленно взмолилась она, переводя мечи в режим лазеров, собирая их в кольцо за спиной. Не было никакого смысла пробовать что-то меньшее — ей нужна была вся ее мощь, мощь девочки, которую называли «супероружием Атласа», чтобы остановить Фавна-из-стали. Засияли на кончиках стволов яркие зеленые огоньки, загудел рассерженно воздух, потеплел реактор, скрытый в груди искусственной девочки, выходя на форсаж…

Террорист дернул древко косы на себя — Руби, отказываясь выпускать из рук оружие, полетела следом. Фавн, резко обернувшись и не выпуская древко, схватил ее за горло… и развернулся еще раз, поместив тело отчаянно вырывающейся девочки между собой и Пенни.

Зеленые огоньки мгновенно потухли, а сама андроид замерла в нерешительности, не зная, что делать, отчаянно пытаясь отыскать в базах данных инструкции. Бесполезно — она никогда не предназначалась, чтобы иметь дело с Белым Клыком или захватом заложников, она должна была воевать с Гримм.

— Отпусти ее, — все, что она смогла придумать сама.

Вместо ответа Фавн сжал хватку на горле Руби чуть сильнее, заставляя ее ауру ярко пылать, пытаясь защитить хозяйку.

— Я не думаю так. Уничтожь свое оружие и я оставлю ее в живых.

Пенни медлила, пытаясь найти выход. Что она должна была сделать? Простые выстрелы из ее орудий не причинят ему вреда, для главного калибра необходимо время, добежать до него, чтобы вступить в рукопашный бой, в котором можно было потягаться с врагом в чистой силе, она не успеет…

— Быстро! — приказал террорист, усиливая нажим.

Пенни решилась в тот же момент, когда аура Руби вспыхнула в последний раз, оставляя свою хозяйку беззащитной. Ответ, как выполнить требования нашелся быстро — и мечи-лазеры заискрились, отчаянно дымя, а после бессильно опали на землю.

— А теперь спусти ауру.

Прищурившись, она подчинилась, ярко засияв нежно-зеленым, выбрасывая все свои запасы в классическом тренировочном приеме, который знали все — постановке силового поля.

Как только ее аура мигнула в последний раз, террорист выдохнул, а в его тихом голосе отчетливо слышалось облегчение:

— Я же зарекался больше не связываться с заложниками…

Тут ожила его рация:

— Мы почти закончили, босс. Где ты там?

— Черт, не сейчас, тупой ты лис! Ты, девчонка! У тебя и твоей подруги нет ауры — вам не справится со мной, тебе не защитить ее. Поэтому сейчас я отпущу ее, развернусь и уйду, а ты даже не подумаешь преследовать меня. Все ясно?

Пенни кивнула. Сражаться с Фавном-из-стали без ауры и оружия, надеясь лишь на свое умение и силу искусственных мышц… шансы были, но не сказать, чтобы очень хорошие — рукопашный бой был его стихией, не ее. А еще была Руби — она вряд ли сможет одновременно сражаться с ним и защищать ее. А что будет, если он вызовет подмогу? Его друзья явно ближе, чем полиция…

— Очень хорошо, — медленно проговорил фавн, разжимая пальцы и отпрыгивая спиной вперед, включая реактивные ботинки, чтобы приземлиться уже куда-то за пределами крыши.

— Руби! — бросилась Пенни к подруге.

Встав перед ней на колени, она прижала девочку к груди, лихорадочно ощупала ее, немного отодвинувшись, заглянула в глаза:

— Ты в порядке? Функциональность не нарушена?

— Я в порядке, Пенни, — просипела снайпер. — У тебя клевое оружие, между прочим.

И тут же ее глаза расширились в ужасе:

— Блейк! Мы должны найти Блейк!

 

Глава 7. Обещание

Если бы Вайс Шни попробовала выразить свои эмоции прямо сейчас, она сказала бы, что была зла, растеряна и испугана.

Ее время в Биконе, ее попытка стать Охотницей не были просты. Не с ее характером, не с ее перфекционизмом, не с ее фамилией. Ей пришлось выдержать настоящую войну дома, чтобы добиться разрешения покинуть Атлас и поступить в Бикон: ее отец хотел, чтобы она приняла компанию, чтобы училась управлять ей, чтобы продолжала его волю. Если бы не пример ее старшей сестры, Винтер, уже отказавшейся от компании и вступившей в армию Атласа, она бы вряд ли решилась на такой шаг: ее отец… ее отец был Жаком Шни — он умел добиваться своего. Всегда. Эта способность иногда давала осечку только когда дело доходило до его семьи.

И когда все это, наконец, было позади, и она приехала в Бикон — лучшую академию Охотников в мире, дела не стали проще. Ей в партнеры досталась Руби Роуз — гиперактивная пятнадцатилетняя девица, принятая в академию лично директором на два года раньше срока, незрелая, ребячливая, отвратительно беззаботная… Хуже того — по итогам инициации директор Озпин назначил ее лидером команды RWBY, куда кроме Вайс и ее партнера вошли старшая сестра Руби — Янг, девушка с плохим чувством юмора и позорными каламбурами, у которой был пунктик насчет «никто не трогает мои волосы!», и Блейк Белладонны, тихой, замкнутой девушки, у которой, кажется, были какие-то претензии к компании Шни. Слава Праху, она хотя бы не выражала свою неприязнь открыто, предпочитая читать в углу книгу и не лезть в разговоры.

Руби Роуз была последним человеком, которого Вайс могла бы представить на таком ответственном месте, которому она согласилась бы подчиняться. Тем не менее, особого выбора у нее не было — не возвращаться же домой из-за этого? Она попыталась смириться, попыталась быть самым лучшим товарищем по команде, каким только могла и проследить, чтобы Руби действительно стала достойной своего места и… к ее удивлению, дела действительно со временем стали идти лучше. Руби по-прежнему была гиперактивной и ребячливой, ее сестра по-прежнему демонстрировала плохое чувство юмора, а Блейк по-прежнему сидела в углу, но… она постепенно привыкала к этому — училась любить и ценить свою команду, несмотря на то, какими раздражающими они могли быть.

А потом произошло это. Они выбрались на выходных в город, наткнулись на очередной ограбленный магазин Праха, подслушали полицейских, обвиняющих в этом Белый Клык… она просто сказала очевидное: что они — группа дегенератов и преступников. Хорошо, может она и перегнула немного палку с утверждением, что фавны могут только лгать и красть, что любой из них, дай им только шанс, присоединится к Белому Клыку…

У них раньше были споры в команде. Много, на самом деле — она ругалась с Руби, пыталась вбить немного манер в ее сестру, но та злоба, боль и разочарование, что она увидела в глазах Блейк… это было что-то особенное, что-то, что она никогда не ожидала от тихой замкнутой девочки, изо всех сил старающейся держаться в тени.

Это была самая отвратительная ссора, которая была у них за все месяцы, что они провели вместе в общежитии Бикона. В попытке исправить все, объяснить Блейк свою позицию, она рассказала о том, о чем раньше жаловалась только сестре — о том, что Белый Клык объявил целью не только ее компанию, нет — всех людей, имеющих отношение к руководству корпорации — их семьи, друзей и близких.

А потом случилось то, что разрушило все.

«Хорошо, если бы вы просто послушали нас, когда мы пытались сделать все законно, нам бы не пришлось идти на это!»

Блейк не была просто сочувствующей фавнам, по какой-то причине считавшей, что Белый Клык — просто заблудшие души, нет… она была одной из них. Девушка, которая спала с ней в одной комнате на соседней кровати была террористкой, членом организации, которой ее пугали с тринадцати лет, того самого Белого Клыка, что похитил Лавендера Лайма и казнил его в прямом эфире, а следом и его отца — мистера Лайма, директора по персоналу SDC. Они грабили, убивали, похищали людей и шантажировали их жизнями сотрудников ее компании. И Блейк была с ними.

Прежде, чем она успела отреагировать, прежде, чем даже успела полностью осознать то, что произошло, она сбежала — и ее не было все выходные. В понедельник после занятий ее команда потянула ее искать беглянку в город.

Она не знала, что думать об этом, не знала, что сделает, когда встретит Блейк, но… она все таки была в ее команде — они провели вместе несколько месяцев и за это время она не увидела в партнере Янг даже намека на то, в чем обвиняла Белый Клык и фавнов. Все это не может закончиться так — она заслуживает хотя бы ответов, какого-то… окончания.

Они разделились с Руби, когда Роуз встретила Пенни, отчасти для того, чтобы успеть обойти больше площади, отчасти потому, что рыжая девочка была… странной.

Они искали ее двенадцать часов. Сначала только Блейк, но под вечер, когда Янг не смогла дозвониться своей сестре… Хорошо, просто давайте скажем, что блондинка ОЧЕНЬ любила свою сестру.

Руби вышла на связь уже за полночь, но все, что она сказала по Свитку, был адрес и заверение, что с ними все в порядке, они не в беде, но придется еще немного подождать, пока их не отпустит полиция.

Стоит ли после этого говорить, что они оказались в доках, у складского комплекса SDC так быстро, как это только было возможно, не нарушая законов физики?

Разумеется, Янг тут же бросилась к Руби, принявшись тормошить и выпытывать детали, в то время как Вайс бросила на своего партнера лишь быстрый взгляд и, отметив отсутствие любых видимых повреждений, обратила свое внимание на Блейк. Девушка-фавн (как она раньше не замечала под этим бантом кошачьи уши?!) сидела на каком-то ящике, обняв руками колени и смотрела куда-то в пустоту — казалось, она даже не заметила, что к ним присоединилась остальная часть команды.

— Блейк, — сказала Вайс, присев рядом.

Удивительно, но весь ее гнев растаял, стоило наконец найти Блейк. По дороге сюда она успела связаться с управляющим склада и в общих чертах выяснила, что произошло — Белый Клык снова напал на ее компанию, в то время как Блейк, Руби, Пенни и этот блондин фавн пытались этому помешать. Безуспешно, но…

Оказалось, девушка-фавн действительно ее не заметила. Как иначе объяснить то, что он вздрогнула и едва не свалилась с ящика, пытаясь отскочить?

— Вайс, я… Я больше не с ними! — затараторила она. — Я ушла, потому что…

— Стоп! — Вайс подняла руку, останавливая этот поток слов, достойный Руби. — У меня были выходные и целых двенадцать часов поисков по всему городу, чтобы обдумать это. И знаешь, что я решила?

Блейк, чуть поджав губы, помотала головой.

— Мне… все равно, — выдохнула Вайс. — Ты ведь и правда больше не с ними?

— Да, с тех пор как…

— Не надо. Это все, что я должна знать. Но Блейк есть еще два вопроса, которые мы должны уладить.

— Да, Вайс?

— Две вещи: во-первых, я приношу извинения за то, что я сказала о фавнах — всех фавнах. Я имею в виду, Белый Клык все еще мне не нравится, но действительно немного несправедливость переносить мою злость на всю расу. И второе: если есть что-то, что я… что все мы действительно должны знать, ты расскажешь нам это. Ты обратишься за помощью к своей команде, а не к кому-то…  — она бросила неприязненный взгляд на фавна-обезьяну, сидевшего на соседнем ящике. — Я еще не решила, что о тебе думать. Договорились?

Из Блейк будто выдернули стержень. Сгорбившись и спрятав лицо в ладонях, она тихо сказала — так, что Вайс с трудом ее расслышала:

— Да, Вайс. Действительно есть еще кое-что, что вы должны знать, — она с явным усилием выпрямилась. — Руби, Янг, Пен… где Пенни?

Оглянувшись, Вайс действительно не обнаружила рядом странной рыжеволосой девушки.

— Это… грубо, — наконец сказала она. — Уйти не прощаясь.

— Неважно, — покачала головой Блейк. — Так даже лучше. Вайс, Янг — вы уже знаете, что здесь произошло?

— В общих чертах, — кивнула блондинка, наконец отпуская Руби. — Белый Клык напал на склад, вы попытались остановить их…

— А потом нам надрали зад, — нетипично мрачно закончила Руби сиплым голосом и тут же схватилась за затылок. — Ай! Янг!

— Следи за языком, сестричка. Ты знаешь правила.

— Но это правда, — кисло подтвердил Сан. — Это было… это был разгром. Кто, черт возьми, вообще этот парень?!

— Я не была одна в Белом Клыке, — просто ответила Блейк, глядя в сторону. — У меня была команда, были партнеры.

— … Ты знаешь его? — удивился Сан.

— Да… он был моим партнером, моим… другом.

— Ну и друзья у тебя, — передернул плечами фавн-обезьяна.

— Не надо, Сан, — отрезала Блейк.

Вайс удивленно сощурила глаза. Было в ее тоне что-то…

— Он просто отчаялся, просто не видит другого пути, иного способа добиться справедливости, — медленно и веско продолжила Блейк, будто забивала гвозди, тоном утверждения истины, полной окончательности мнения. — Он делает это неправильно, он многое сделал за эти годы, но его намерения чисты.

Она перевела взгляд на свою команду… нет, она смотрела в упор на Вайс, и та с удивлением заметила слезы, текущие по ее лицу:

— И я прошу вас, ребята… помогите мне спасти его. Он очень важен для меня…

Вайс нерешительно переглянулась со своей командой. Принять Блейк это одно, но подставлять шею ради совершенно незнакомого фавна, который, судя по словам Сана и Руби, еще и далеко вне их лиги в бою…

— Я понимаю…  — потухшим голосом сказала Блейк, совершенно правильно поняв их сомнения. — Я могу сделать это сама.

— Нет, Блейк, — решительно отрубила Янг, делая шаг к своему партнеру и сжав ее плечо. — Ты не будешь делать это одна. Я — твой партнер: если мы делаем сумасшедшие вещи вроде попытки вернуть на сторону хороших парней заблудшего террориста… то мы делаем это вместе.

Она перевела требовательный взгляд на свою сестру. Та рефлекторно коснулась горла, но решительно кивнула и сделала шаг вперед, взяв фавна-кошку за руку:

— Если ты говоришь, что он не плохой человек… Я поверю тебе, Блейк. Я с вами, девочки.

Они перевели взгляд на Вайс, на что та только закатила глаза.

— Отлично! — всплеснув руками, сдалась наследница, делая шаг к остальным и быстро прижавшись к ним в неловком объятии. — Это — обещание.

— О, и меня впишите! — подскочил Сан, но быстро завял под четырьмя хмурыми взглядами.

— Итак, раз уж момент разрушен, — протянула Вайс, бросив еще один, профилактический, ледяной взгляд на белокурого фавна с дурным вкусом в одежде. — Как мы это сделаем?

Они все посмотрели на Блейк, которая внезапно занервничала и отвела взгляд.

— Я понятия не имею…

— Великолепно…  — хором протянула остальная часть RWBY.

 

Глава 8. О пользе конспирации

Дернувшись, Браун в который уже раз за сегодняшний день почувствовал, как его Проявление выскальзывает из под контроля, как втягивается в кожу серовато-стальная аура, превращая его по прочностным характеристикам в памятник, целиком отлитый из танковой брони.

— Глупое, глупое Проявление, — пробормотал он себе под нос, вновь пытаясь взять под контроль свою силу.

Его Проявление во многом было очень удобной штукой в бою: оно работало постоянно, так что его нельзя было застать врасплох; оно не расходовалось при атаках, так что он стоять под пулями хоть весь день; оно одним махом записало его в нижние строчки Высшей лиги Ремнанта, но… у него были и недостатки.

Его Проявление лишало его ауры — она превращалась в прочность и силу. Он не мог усилить ею свое оружие, поэтому сражался кулаками — все остальное просто ломалось, стоило ударить посильнее. Он не мог использовать многие из приемов манипуляций аурой, которыми владели остальные Охотники — ни сейчас, ни через сто лет он не сможет запустить то энергетическое лезвие, которым достала его Блейк. И хуже всего: его Проявление просто усиливало его мышцы и упрочняло тело — в строго определенное количество раз, которое тоже не изменится никогда.

Блейк была права — пройдут годы, и она станет сильнее. Он — навсегда останется таким, как сейчас. Разве что опыта прибавится.

Браун много думал о том, что это говорило о нем, особенно в последние месяцы. Действительно ли он — ограничен? Действительно ли зациклен на одном единственном пути, одном способе достичь цели настолько, что упускает из виду все остальные?

… Была ли права Блейк? Ошибался ли Адам?

А еще, Проявление для своей работы постоянно тянуло энергию из его ауры. Браун обладал большими запасами и восстанавливались они довольно быстро — но все же медленнее, чем тратились. Поэтому каждый раз после получения серьезной раны, для исцеления которой ему приходилось запираться в темной звукоизолированной комнате на день, или примерно раз в три недели, когда его резерв подходил к концу, он заканчивал тем, что был вынужден провести день или два взаперти, постоянно сражаясь с собственной силой, чтобы восстановить запасы энергии души.

Хонг называл это «время месяца».

Сосредоточится снова Брауну не дал громкий щелчок замка, разорвавший тишину погруженной во мрак комнату. Сощурив глаза от яркого света, он мгновение рассматривал темную фигуру, а затем неприветливо спросил:

— Чего тебе надо, Роман?

— Извини, что прерываю твои месячные, — без капли раскаяния ответил преступник, закрывая за собой дверь и не обращая никакого внимания на глухое рычание, вырвавшееся из горла Брауна. — Но есть разговор.

Нашарив на стене выключатель, он подошел ближе к сидевшему у стены фавну, зацепив тростью стул, придвинул его поближе и уселся напротив, сложив локти на спинке.

— Что случилось, Браун? — прямо спросил он.

— Это что, типа дружеский разговор? — недоверчиво уточнил Моррон.

Кажется, это был вообще в первый раз, когда Торчвик отбросил свое вечное вызывающе позерское поведение, натянув маску серьезности на лицо.

— Ни в коем случае. Мы близки к цели — осталось совсем чуть-чуть и нужное моему нанимателю количество Праха будет в наших руках. Но это — только первый этап плана. Я не знаю, что будет дальше, но мы определенно не будем раздаривать его бедным и водить хороводы дружбы с властями. Впереди еще много работы, много боев и риска. А самый упрямый медведь в мире, навязанный мне нашими партнерами в со-боссы, после последней операции будто мешком по голове стукнутый… Ты не забил на все, Браун, но что-то тебя отвлекает — и это становится заметно. Я не хочу оправдываться за провал, потому что ты витал в облаках.

Браун молчал.

— Это произошло в доках. Ты вернулся с раной, легкой ссадиной на руке и парой бледных синяков на груди.

— Приблудившиеся студенты из Бикона, я же говорил. Ничего, с чем я не мог бы справиться.

— Да, ты говорил, — кивнул Торчвик. — И мне стало интересно.

В ответ Моррон лишь чуть прищурил глаза, пытаясь скрыть свое напряжение.

Запустив руку за отворот пальто, Роман выудил тоненькую папку с гербом полицейского департамента Вейл.

— Мне стало любопытно, — повторил преступник, бросив папку на колени фавну. — Всегда полезно иметь информацию о потенциальном противнике. Ребята явно имеют большое шило в жопе, если полезли на тебя, и на кое-что годны в бою — раз вообще смогли тебя поцарапать. Мы вполне можем столкнуться с ними снова.

— О, и что ты узнал? — спросил Браун.

— Посмотри, — предложил Роман.

«О, Блейк, ради Праха, скажи мне, что ты изменила имя! Или хотя бы фамилию!» — мысленно взмолился фавн, не спеша просматривая отчет. Наконец, он нашел то, что искал. — «Черт тебя побери, Блейк! Если ты теперь не в Белом Клыке, это не значит, что надо забивать на конспирацию!»

— Блейк Белладонна, — медленно, словно катая ее имя на языке, подтвердил Роман. — Дочь Гиры Белладонна, правителя Менаджери, бывшая девушка Адама Торуса, бывший член команды ABM… дезертир, оставившая Белый Клык. Теперь, очевидно, к этому стоит прибавить — студентка Бикона. Это ведь она оставила рану на твоем лице, не так ли, Браун?

— Чего ты хочешь, Торчвик? — прямо спросил Моррон. — Денег?

В ответ преступник лишь пожал плечами и заговорил совсем о другом:

— Знаешь, я встречал таких людей как ты, Браун. Жизнь сложная штука, и иногда даже вот такое чудо случается: благородное сердце, скрытое под брутальным фасадом, доброта под маской звериной свирепости, человек с принципами и моралью, оказывается в среде преступников. У таких, обычно, есть всего два пути: они либо ломаются, становясь неотличимы от остальных, либо умирают. Но ты… ты, учитывая твое Проявление, слишком силен для любого из этих вариантов.

— Ты ненадежен, Браун. Адам может этого не видеть, ослепленный вашим общим прошлым, но я старше и видел больше — ты сомневаешься, ты колеблешься. Она, — он кивнул на папку, все еще лежащую на коленях фавна. — Мешает тебе. Как ты думаешь… что сделает Адам, если узнает, что Блейк объявила личную вендетту против Белого Клыка? Что сделает Ивори Хак, ваш главнокомандующий, когда услышит о дезертире, что пытается помешать одной из самых крупных операций Белого Клыка за последние несколько лет? Как использует ее против Гиры Белладонны, чье отрицание нового пути постоянно вставляет вам палки в колеса, раз уж она все равно теперь предательница и за ней больше не стоит Адам?

— Я могу просто убить тебя, прямо здесь и сейчас.

— Можешь, — пожал плечами Роман, совершенно не выглядевший испуганным. — Ты хренов монстр, а я — на расстоянии вытянутой руки. Но Нео знает, а поймать ее у тебя не выйдет. Информация у копов все еще осталась, а если заинтересовался я, заинтересуется и кто-нибудь еще… если, конечно, я не попрошу своих людей «потерять» ее.

— Чего ты хочешь, Торчвик? — прорычал Браун, сжимая кулаки.

— Я хочу узнать, что ты готов сделать, чтобы защитить девушку, которая предпочла другого, а после предала все, за что за что ты сражался?

На что?… Это был чертовски правильный вопрос для Романа. Потому что ответом будет…

… Все.

— Ты мерзкий ублюдок, Торчвик.

— Я преступник, чего ты ожидал? — пожал плечами Роман. — И мне не доставляет это удовольствия, я — профессионал, в конце концов. Я могу считать это как «я согласен»?

Ответом ему стало лишь молчание.

— Очень хорошо, Прихвостень. У меня, кстати, для тебя есть письмо от Адама, — поднявшись на ноги, добавил преступник, бросая фавну еще одну бумажку.

— Что в нем?

— О, что-то там про вашего связного, Таскон, Хаскон…

— Таксон.

— Точно. Говнюк собирается выйти из дела, но знает слишком много. Я думаю, что тебе стоит разобраться с ним.

Он вышел, оглянувшись еще раз у самой двери:

— Я говорил тебе — я главный здесь, Прихвостень.

 

Глава 9. В преддверье войны

— Атлас продолжает меня удивлять…

Подойдя к здоровенному, больше шести метров в высоту, роботу под кодовым названием «Паладин», он коснулся толстого щитка наколенной брони, ухватился за краешек и медленно, чтобы не дай бог не сломать, отогнул край.

— Крепкий…  — уважительно пробормотал он, возвращая броню обратно.

«Паладин» был новинкой, совсем недавно представленной Атласом, и по задумке военных должен был занять промежуточное положение между стандартными роботами-андроидами и тяжелой автоматизированной бронетехникой, вроде того же красного «Дроид-паука». Правда, в отличие от последнего, он имел более легкую броню, две Праховых пушки поменьше калибром и нес солидный запас ракет. На вкус Брауна, машинке не хватало еще чего-нибудь для ближнего боя — кулаки это здорово, но не всегда достаточно, уж он-то мог подтвердить, но это, вероятно, поправят позже. Просто по ТТХ он, конечно, уступал «Пауку», зато оказался достаточно дешевым, чтобы запустить действительно массовое производство.

И была в нем еще одна новинка, которая выносила его за скобки всей остальной атлаской механики — он мог управляться человеком, в конструкции было предусмотрено место для кокпита. С роботами было проще — они все были одинаковы: изучи программу, и ты всегда сможешь предсказать их действия. С пилотом же… люди все были разные. Вряд ли это будет так заметно на первых порах, но когда появятся по-настоящему опытные «меховоды», знающие свою машину от и до, «налетавшие» в ней тысячи часов и десятки битв — вот тогда это действительно станет проблемой.

Похлопав «Паладина» по колену, он отошел на пару шагов назад и посмотрел дальше — на ровные ряды идентичных машин, уходящих вдаль: от места, где стоял Браун, они выглядели бесконечными.

Их было ровно семьдесят штук. Часть сегодня должна была улететь на их новую базу на юго-востоке, часть осядет в закладках по всему Вейл, а один — останется здесь, чтобы продемонстрировать рядовым членам Белого Клыка на большой сходке.

Адам говорил ему, что это будет крупная акция — и Браун верил ему, его учитель не был из тех, кто играет по маленьким ставкам. Но только сейчас, увидев перед собой семьдесят гребанных «Паладинов», самого современного оружия самой технологически продвинутой страны мира, он осознал, что в том транспорте командующий Белого Клыка в Вейл сильно поскромничал.

Вся эта движуха с Прахом последних нескольких месяцев, уже окрещенная СМИ «Праховой Войной», была крупной операцией, заслуженно вошедшей в первую пятерку когда либо осуществленных Белым Клыком. Они собрали в своих руках больше половины всего Праха Королевства, чувствительно приложив экономику Вейл и немного прижав SDC. Прах был основой современного мира Ремнанта — его дефицит ударил по каждому, от правительства в целом, до самого простого работяги-грузчика: взлетели цены на электроэнергию, топливо и даже продукты питания, позакрывали магазины, сотни и тысячи остались без работы, а уж сколько пострадало и погибло в волне преступности, что развернули банды поменьше, когда сообразили, что в противостоянии Белого Клыка и Вейл полиции как-то резко стало не до них…

У них получилось, и вал неофитов, вдохновленных успехом, достиг своих рекордных значений — каждый фавн в Вейле своими глазами увидел, что Белый Клык действительно готов не бросить вызов Королевствам, но победить. Это был большой успех.

Но семьдесят «Паладинов», тонны Праха, дополнительный набор новобранцев, Адам, уже собирающий в Менаджери подкрепление, которое он выбил из других отделений… Это не была просто «крупная акция» — это была подготовка к гребанной войне.

А уж если вспомнить новых партнеров Адама… Высокая женщина в кроваво-алом платье с золотыми узорами посетила ставку Белого Клыка недалеко от города вместе с партией Паладинов.

За все годы в Белом Клыке Браун встречал много опасных людей, опасных по-разному: его учитель, Адам Торус, едва ли не лучший боец Белого Клыка; их общий главнокомандующий Ивори Хак с его совершенно не боевым, но ужасающим Проявлением на харизму и убеждение, многочисленные Охотники и Охотницы, преступники и солдаты… Женщина по имени Синдер Фолл с длинными черными волосами до плеч, грацией тигрицы и пылающими золотыми глазами определенно вошла в первую тройку. Казалось, она смотрела на всех с одинаковым презрительным превосходством: на Торчвика, который на нее работал, на фавнов Белого Клыка, которые вроде как были ее союзниками, а уж что она думала, когда смотрела на простых людей, Моррон даже представлять не хотел.

Именно она каким-то образом достала одну из первых партий Паладинов, что были предназначены для армии Атласа, и доставила в Вейл, и, судя по ее поведению, — готова была повторить это снова, если потребуется.

«Праховая Война» уже принесла всем много горя. Сколько погибнут, если все эти приготовления действительно окажутся тем, на что так похожи?

Война за Права была тяжелым временем для Ремнанта: фавны, чье положение в обществе было куда хуже чем сейчас, подняли восстание сначала в Мистрале, а оттуда оно распространилось по всему миру. Во многом эта война была спонтанной — фавны не были организованы, плохо вооружены и, в общем-то, даже слабо себе представляли чего именно они хотят, кроме «С нас достаточно!».

Подавить восстание жестокостью и насилием у властей не вышло — фавны того времени уже перешли порог, за которым их пугали последствия неподчинения, куда больше они боялись возвращения к жизни, которую вели до войны. Буквально за пару недель бессистемное стихийное восстание получило некую структуру, с новыми очагами мгновенно устанавливали связь, помогали советами, боеприпасами и оружием… в Войну за Права вступало все больше фавнов и людей, волна насилия, ненависти, горя и боли захлестнула весь Ремнант…

И произошло неизбежное — на запах пришли Гримм. Много Гримм. Орда, на самом деле, лишь немногим уступающая той, что положила конец Мировой Войне, случившейся на пару десятков лет раньше, после которой Королевства зареклись воевать друг с другом. Людям пришлось воевать на два фронта, против двух врагов одновременно: внутреннего и менее опасного — фавнов, и внешнего — Гримм, которых совсем не просто так называли «Тварями Темноты» и врагами всего живого.

Об этом никто не любил говорить, никто не любил вспоминать, но факт оставался фактом — своей свободой фавны были обязаны Гримм, если бы не они, Война за Права закончилась бы победой людей.

— Ты хочешь повторения, Адам? — пробормотал Браун.

Это была практически официальная позиция Белого Клыка, для внутреннего пользования: в этот раз Королевства сдадутся раньше, чем дойдет до второй Войны за Права. Им просто надо показать, что Белый Клык готов повторить и продемонстрировать это достаточно убедительно — начинать вторую войну не придется.

Это было оно? То, к чему они шли все эти годы, ради чего раз за разом задирали планку насилия, убивали, грабили, похищали и шантажировали? Последняя акция, последний рывок, после которого наконец станет ясно, зря ли были совершены все их преступления или нет?

Теоретически, он всегда знал, что этот день настанет. Практически — это всегда было где-то там, в неопределенном будущем, где все еще могло закончиться раньше, где до этого не дойдет, а если дойдет — то осуществлять будет кто-то другой.

И вот сейчас он стоял здесь, перед семьюдесятью разрушительными боевыми машинами и думал о том, действительно ли он будет тем, кто начнет вторую Войну за Права? Если отбросить все остальное, оставив лишь эффективность, это действительно было лучшее время: в свете предстоящего фестиваля Витал, в Вейл прибыл флот Атласа вместе с их кибер-армией — глаза всего мира были прикованы с турниру. Самое время ударить — если действительно получится выбить зубы одновременно и Вейл, и Атласу на таком громком событии, то есть шанс, что все получиться.

Вот только обратной дороги уже не будет.

«Ты действительно сделаешь это?» — тихо спросила Блейк у него в голове. — «Фестиваль Витал — символ мира. Люди (и фавны!) придут туда радоваться и веселиться, наблюдать, как самые великие герои во всем Ремнанте — Охотники, меряются силой, чтобы определить лучшего. Ты действительно разрушишь это, на самом деле зальешь невинной кровью (а она обязательно прольется!) белый песок арены, нарядные улицы, зеленые парки… детские площадки? Ты превратишь праздник мира и сотрудничества в кровавую баню? Так ты хочешь, чтобы они запомнили нас? Так ты хочешь, чтобы люди думали о нас?»

Он почти слышал ее, почти видел ее печальное лицо, тихие слезы, текущие по щекам.

«Так ты хочешь, чтобы я запомнила тебя? Ты вообще сможешь жить после этого? Смотреть в зеркало, вставать по утрам, произносить мотивирующие речи новобранцам?»

«Это цена, что должна быть уплачена; это грех, что мы можем искупить позже» — начал Моррон свою привычную мантру, но осекся, осознав, насколько жалкой она звучит.

Воображаемая Блейк просто смотрела с самым страшным выражением на лице — разочарованием.

«У тебя есть только слова, Блейк» — тихо сказал он. — «У тебя нет иного пути. У Адама, кроме слов, есть дела, есть путь, есть выход. Может, не лучший, может, плохой, но все еще путь, до сих пор выход».

Последний раз настолько беспомощным он чувствовал себя, когда смотрел в заполненные слепым животным ужасом сиреневые глаза Лавендера Лайма. Последний раз чувствовал себя настолько грязным — когда его красная кровь брызнула ему на лицо, попала на губы…

— … раун! Браун, мать твою!

Он вздрогнул от резкого звука выстрела, разогнавшего тишину склада, и чуть наклонил голову, когда в затылок ему врезалась пуля. Оглянувшись, он заметил Хонга, махающего ему со второго этажа рукой.

— Ты там уже пятнадцать минут стоишь! Кончай пялиться на игрушки, тебе все равно такой не дадут! Я буду рассекать на нем! Я!

Браун на это только улыбнулся. На Хонга всегда можно было рассчитывать, чтобы превратить все происходящее в фарс. Иногда это было благословением.

Хотя чаще всего его просто хотелось стукнуть посильнее.

— Айда к нам! Курай распугал остальных, Скарлет метнулась за бухлом, я… ну, я типа взял на себя самую опасную миссию и выстрелил тебе в затылок.

— Ты мог просто спустится и похлопать меня по плечу, придурок…  — проворчал Браун, отворачиваясь от Паладинов, и поднимаясь по лестнице.

— И в чем веселье? — не понял Хонг.

— Твое счастье, что ты маленький и хрупкий, — вздохнул Моррон, проходя в комнату и направляясь к раковине — вымыть руки. — Я даже стукнуть тебя как следует не могу — ты же развалишься нахрен.

— Давай я? — предложила Скарлет, разливая по стаканам водку.

— Эй! — забеспокоился Хонг. — Это против правил!

За почти полтора года партнерства он прекрасно выяснил границы, внутри которых может безнаказанно демонстрировать свое чувство юмора на своем партнере без опасности закончить кровавым пятном на стене — Браун позволял ему многое, пока это не выходило за очерченные им же рамки. Скарлет подобной терпимостью не страдала, и какие бы странные отношения не связывали эту парочку, профилактических звездюлей он чаще всего получал именно от девушки-койота.

— Правило команды номер один: «Когда кто-то хочет убить Хонга — остальные помогают», — процитировала Скарлет, пододвигая в центр стола закуску. — Больше никаких правил нет.

— Так может, нужно добавить новое? Что-то типа: «Нельзя передавать свои удары другим»?

— Может, — согласилась Скарлет. — Как насчет: «Десять льен за каждую тупую шутку»?

— Это…  — задохнулся Хонг. — Это… Это жестокое обращение с фавнами!

— Это не может быть им, если я — тоже фавн.

Браун только улыбнулся себе под нос, слушая привычный треп своей команды.

— За что пьем-то? — спросил он.

К его удивлению, ответом ему была тишина.

— Ну…  — наконец нерешительно начала Скарлет. — Мы вроде как планируем напоить тебя, босс.

— Зачем? — удивился он.

Оборачиваться, впрочем, не стал — его руки все еще не были чистыми.

— Ты стоял пятнадцать минут среди роботов и пялился в пустоту, — вступил Курай.

— Торчвик внезапно стал вести себя так, будто он здесь главный, — добавила Скарлет.

— А еще ты намыливаешь руки второй раз подряд, — подтвердил Хонг. — И, наверно, двадцатый — за сегодня. Ты делал так после смерти мальчишки Лайма.

— Что происходит, командир? — резюмировал Курай.

Браун ответил не сразу. Он аккуратно закрыл кран, тщательно вытер руки, осмотрел ладони… и все равно не мог отделаться от ощущения, что где-то в его порах, в крохотных складочках его «линии жизни» все еще остались частички крови Таксона.

Конечно, было глупо считать, что его команда ничего не заметит.

— А вы не видите? — он зашел с очевидного. — Все эти Паладины, весь этот Прах… фестиваль Витал, расширенный набор, подкрепление из Менаджери, с которым вот-вот выдвинется Адам?

— Ну, ты у нас босс, — после короткого молчания ответила Скарлет. — Ты показываешь куда стрелять, мы — жмем на курок.

Он вздохнул. Скарлет как всегда — слепо следует за вожаком. Наконец обернувшись к своей команде, он молча подошел к дивану, хлопнулся на него рядом с девушкой-койотом, взял стакан…

— Адам начинает войну, ребята, — сказал он, залпом опрокидывая в себя прозрачный огонь и, фыркнув, тяжело помотал головой, цапнув со стола кусок хлеба.

— Я не знаю, маленькая она будет или перерастет во вторую Войну за Права, но она будет. И ее начнем мы.

— Но ведь Война за Права не повторится, — возразил Курай. — Ты сам нас учил — это никому не нужно: ни нам, ни Королевствам. Если мы напугаем их достаточно…

— Я не знаю, Курай, — признался Моррон. — Не все происходит согласно моему пониманию правильного. Люди не всегда принимают решение, исходя из логики. Дерьмо иногда попадает на вентилятор, даже если его никто туда не кидал. А мы сейчас стоим перед огромной турбиной с целым экскаватором самого отборного говна в Ремнанте.

— Этот образ определенно надо запить, — заметил Хонг, забирая у Скарлет бутылку и подливая своему партнеру.

Дождавшись, когда Моррон уговорит и вторую, он продолжил:

— Я согласен, все это немного стремно, но это не объясняет того, почему ты вдруг стал слушаться Торчвика.

Браун только скривился.

Он действительно может доверять своей команде? Хонгу, с его гребанным Проявлением и отсутствием моральных запретов, которому даже война — просто «немного стремно»? Скарлет, с ее слепой преданностью вожакам (а кроме Брауна ведь были и вожаки посильнее)? Курай, который так мало говорил, что даже спустя полтора года Моррон не представлял, что происходит в его голове?

Он не мог рисковать Блейк. Только не ей.

— Это не продлится долго, — тяжело сказал он.

Это звучало, как обещание вскоре решить проблему, но на деле значило совсем иное.

Роман шантажировал его информацией о местонахождении Блейк, но проблема была в том, что это очень вряд ли долго останется тайной. Кошка-фавн могла быть очень упрямой — если она влезла в дела Белого Клыка однажды, она влезет и во второй раз… а после и в третий. Рано или поздно это выплывет.

А что она будет делать, когда Адам все-таки развяжет свою гребанную маленькую (Браун очень надеялся, что выйдет именно так) войну? Нет ни единого способа, которым она останется в стороне. Они узнают. Рано или поздно, так или иначе, но они узнают все.

Он не мог защитить Блейк — только отсрочить неизбежное.

«По крайней мере — отсюда» — заметил тихий, вкрадчивый голос где-то в уголке сознания. — «Но если ты будешь рядом, то сможешь защитить ее от чего угодно».

Когда все пошло так ужасно неправильно? Когда он свернул на тот путь, на котором ему приходится выбирать между Блейк и Адамом, делом всей своей жизни — и призрачной надеждой на иной, чудесный путь, который, может быть, существует где-то там?

— Это не продлится долго, — повторил он, забирая бутылку у Хонга и щедро разливая всем остальным. — Давайте пока просто выпьем за то, чтобы все это не пошло ужасно неправильно.

— Отстойный тост, — заметил Хонг.

— Ужасный, — согласилась Скарлет.

Курай просто кивнул.

Тем не менее, выпили все.

 

Глава 10. Новое соглашение

— Спасибо всем, что пришли. Для тех из вас, кто присоединился к нам недавно, позвольте представить нашего нового партнера.

Торчвик, радостно улыбаясь, помахал собравшимся тростью, и легкомысленно помахивая ей, вышел на середину сцены, не обращая внимания на ошеломленную тишину и удивленные шепотки: «Человек? Здесь?»

— Я могу вас заверить, что именно он является ключом к тому, за что мы так долго боролись.

— Мне все это не нравится, — мрачно заметила Скарлет, недовольно скрестив руки на груди. — Какого хрена вообще?

— Что здесь вообще делает человек? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Я рад, что ты спросила, девочка, — с энтузиазмом ответил Роман.

— Браун, почему ты позволяешь ему это? — спросил Хонг. — Он ни хрена бы не сделал без нас, тогда как мы могли бы сделать большую часть и без его помощи.

— Паладинов тоже бы достал? — вяло огрызнулся Браун.

— Вряд ли. Но и они — не его рук дело, их притащила та стремная девица. Чего она, кстати, вообще хочет?

Моррон только вздохнул. «Стремная девица» была отдельной темой для обсуждения. Он не имел «радости» много говорить с Синдер Фолл, но одно уяснил точно — у нее во всем предстоящем есть какая-то своя цель. Вопрос в том — какая именно, если ради нее можно было развязать войну?

«Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Адам…»

— Дай ребятенку насладится победой, — отмахнулся Браун. — Ты только посмотри на него.

— Я начну с очевидного. Люди — чистое зло. Кроме меня, разумеется.

— Он же обожает звук своего голоса. Вон те ребята, — он кивнул на первые ряды, заполненные бойцами в форме Белого Клыка. — Прекрасно знают, кто делал большую часть работы. А остальные… остальные узнают позже — правда, она такая, ее не спрятать за словами.

— Это все равно неправильно.

— Не могу с этим спорить.

Многое можно было сказать о Романе Торчвике, но идиотом он не был — даже заполучив в свои руки мощный рычаг давления на Брауна, он пользовался им аккуратно. Ничего действительно серьезного — только вот такие мелочи, чтобы потешить свое эго. А уж последнее у Романа было размером с гору.

Вопрос с ним надо было решать, и решать быстро, но Моррон не видел ни одного способа, который не привел бы к катастрофе того или иного рода. Поэтому он терпел — пока дело касалось только таких мелочей, пока его требования мучили только его совесть.

Он понимал, что рано или поздно ему придется делать выбор. И даже не между Блейк и Адамом — нет, скорее между двумя половинками его жизни, которые он мысленно разделил по именам своих партнеров, друзей и единственной семьи, что была у него в этом мире.

Адам Торус представлял его собственный гнев, его горечь от несправедливости, которую он видел всюду, его решимость добиться цели, звериные законы, по которым работал этот мир: «око за око, зуб за зуб». Адам вырастил его, научил сражаться, передал свою философию: «Права не даются — их берут силой. Люди делают это с нами только потому, что мы им позволяем».

Проблема была в том, что он рос не только с Адамом — рядом всегда была Блейк. И если первым двигал гнев, то побуждающей силой второй было сострадание и чувство справедливости. Если Адам желал мести и чтобы от фавнов отстали, то Блейк хотела равенства и мира. Она заставляла его читать и думать над прочитанным, учила не верить слепо красивым словам, а слушать сердце, для него она была целью всей этой затянувшейся теневой войны — чтобы такие, как она могли жить мирно и свободно.

И Блейк, и Адам в конце концов сделали свой выбор, ступили на свой собственный путь — и только он застрял где-то посередине, все как-то пытаясь соединить в себе две взаимоисключающие концепции.

По театральному щелчку пальцев Торчвика огромный черно-красный флаг Белого Клыка упал на пол, открывая ошеломленно замолчавшей толпе здоровенного Паладина, раскрашенного в черно-красный.

— Это — Паладин, последнее слово Атласа, новая игрушка, которой они собираются защищать себя от всего, что пугает их в окружающем мире. От меня, от Гримм… от вас. Многие ваши братья уже отправились на нашу новую базу на юго-востоке. Если вы хотите остаться в городе, что ж — выбор ваш, но если вы хотите сражаться за то, во что верите… То этот малыш всегда будет ждать вас — он заставит считаться с вами, считаться с фавнами, потому что никто в целом мире не может просто проигнорировать огромного робота с большими пушками.

— Итак, все новички и те, с кем мы бились плечом к плечу во время «Войны Праха» — делайте свой выбор. Направо — те, кто останутся сидеть в городе, налево — те, кто будут сражаться.

— Эй, командир, — тихо сказал Курай, коснувшись его локтя. — Глянь-ка туда. Пятый ряд, справа.

Проследив за взглядом фавна-паука, Браун едва удержался от того, чтобы застонать в голос.

«Черт возьми, Блейк, ты не собираешься делать все это проще, не так ли?»

Рефлекторно бросив быстрый взгляд на Романа, Моррон понял, что Курай не был единственным, у кого был цепкий взгляд на старом складе, в котором проходило собрание Белого Клыка — преступник смотрел прямо на нее. На мгновение ему даже стало интересно, что предпримет его шантажист, ведь если он прямо сейчас привлечет к ней внимание, прикажет схватить, начнет драку, то мгновенно потеряет свой рычаг влияния на своего «партнера»-фавна — ее неизбежно узнают. Судя по тому, как тот замер, напряженно сузив глаза и сжимая трость — Торчвик пытался решить эту дилемму прямо сейчас.

Решение за всех них приняла Блейк. Встретившись взглядом с рыжим преступником и поняв, что ее опознали, она выхватила оружие и выстрелила в электрический щиток на противоположной стене, погрузив склад в темноту. Все фавны обладали ночным зрением, но Торчвик — нет, он был человеком. У нее было всего пара секунд, прежде чем окружающие сообразят, что произошло, и она воспользовалась ими в полной мере. Схватив за руку своего спутника — смутно припоминаемого Брауном обезьяну-фавна, она быстро протолкалась к окну и выпрыгнула, предварительно расстреляв стекло праховыми снарядами.

— Браун! — крикнул Точвик. — Это твое дерьмо! Разберись!

— Разберитесь с эвакуацией, — бросил Браун своей команде. — Так, будто будет облава. Я разберусь.

— Это же…

— Я знаю, Хонг! — разъяренно рыкнул через плечо Браун, выпрыгивая вслед за Блейк.

«Что я, Гримм вас всех побери, вообще должен сделать с этим?!» — думал он, взмывая на двух реактивных струях на крышу ближайшего здания, чтобы в следующий момент прыгнуть снова.

— Ребята, если вы слышите меня, то нам нужна помощь! — услышал он голос Блейк, набравшую своей команде на Свиток.

— Код «медведь»! — кричал в свой собственный блондин-фавн. — Код «медведь»!

Вся эта ситуация просто выводила его из себя. Он был воином — его проблемы решались в бою. Ему нужен был враг, которого надо было сокрушить, ему нужна была цель, которую надо достигнуть. А во всем этом гребанном дерьме, что началось после побега Блейк, не было врага — были только друзья по обе стороны баррикад и выбор, который разрушит все.

Блейк выскочила на автостраду — он прыгнул следом, чувствуя, как глухое рычание зарождается в горле, угрожая перерасти в полноценный рык.

«Ты что, безопасней маршрута выбрать не могла?» — подумалось ему, когда он едва не раздавил легковушку.

Ему в плечо ударил тяжелый праховый снаряд, заставив покачнуться, врезаться в еще одно авто…

— Это. Закончится! Сейчас! — прорычал он, наконец находя свою цель — желтый мотоцикл, которым управляла длинноволосая блондинка и какой-то синеволосый парень, прямо в эту секунду заносящий над головой искрящуюся молниями алебарду.

— Нептун, нет! — крикнул из-за спины Моррона давешний фавн-обезьяна, но было уже поздно — паренек прыгнул, занося оружие над головой.

Браун даже позволил ему ударить и одно бесконечно долгое мгновение смотрел в удивленно расширившиеся в осознании глаза подростка, когда он осознал свою ошибку. Наверно, он раскалывал такими ударами камни, наверно, разрубал пополам Беовульфов и серьезно ранил Урсу — и в запале погони забыл, что его враг куда прочнее камня и в сто раз опаснее мелких Гримм.

«Охотники… ваша самая большая слабость — вы сражаетесь в первую очередь с Гримм…»

Браун не собирался давать ему время на раздумья — перехватив древко, он дернул оружие на себя, схватил студента за голову и вбил его в асфальт. Почувствовав два слабых удара по спине, развернулся и швырнул паренька в обезьяну-фавна, в своем порыве спасти товарища совершивший ту же ошибку, вышвыривая их обоих прочь с автострады.

Он уже выбросил их обоих из головы, разворачиваясь к Блейк, что стояла в паре десятков метров впереди, подняв оружие, как очередной удар в затылок заставил его резко обернуться, впиваясь взглядом в блондинку. Он еще успел заметить, как падает ему под ноги желтый шлем, которым она бросила в него.

— Эй, не так быстро, плюшевый! — улыбнулась она, сверкая алыми глазами.

Все так же ухмыляясь, она подняла руки, что быстро покрывались тяжелыми латными перчатками, еще мгновение назад бывшими просто широкими браслетами, на уровень груди и ударила кулаками друг о друга, вспыхивая слепящим желтым.

— Блейк хочет спасти тебя, но, думаю, для начала нам надо надрать тебе твою плюшевую задницу. Ты душил мою сестру!

А потом случилось это. Всего в паре шагов в стороне от блондинки приземлилась хрупкая невысокая девушка в бело-черном платье и длинными платиновыми волосами, собранными в хвост.

Она наставила на него рапиру в немом вызове и посмотрела холодным взглядом льдисто-голубых глаз вдоль узкого лезвия.

— Шни, — признал Браун, чувствуя, как вместо букв из горла вырывается только рычание.

Он даже не был уверен, что действительно смог членораздельно произнести ненавистную фамилию, до того, как она ответила:

— ВАЙС Шни, невежа.

Все это было просто слишком.

— Хорошо, — оскалился он, когда рядом с блондинкой приземлилась Блейк. — Давайте сделаем это.

И, задействовав ботинки, прыгнул в сторону, спрыгивая с автострады — даже в этом состоянии он понимал, что сражаться прямо на дороге, уворачиваясь от машин, не только опасно для непричастных, но еще и дико неудобно.

Внизу его уже поджидала давнишняя девчушка с косой — Руби Роуз, насколько он помнил копию отчета, которой поделился с ним Роман.

— Красная, — поприветствовал Браун.

Его ярость, стоило Шни скрыться с глаз, немного поутихла, и он смог немного расслабится — впереди был неизбежный бой, и слава Праху, он наконец сможет сбросить куда-то дикое напряжение последних дней.

— А где Рыжая?

Он не знал, чем именно собиралась приложить его некая Пенни Полендина, студентка из Атласа, приехавшая на фестиваль Витал, но в тот момент, когда на кончиках десяти мечей-лазеров засияли зеленые огоньки, его интуиция ясно дала понять — он не хочет принимать это на грудь.

Вместо ответа Красная развернула свою косу и вонзила острие в землю, направив на него дуло.

— Она занята.

— Нас четвертых будет достаточно, — ответила блондинка, приземляясь рядом с сестрой.

И, не тратя больше слов, бросилась вперед, использовав в качестве ускорения отдачу от двух синхронных выстрелов из своих перчаток. К его удивлению, остальная часть команды Блейк не присоединилась к ней, вместо этого заняв выжидающую позицию позади: Шни рядом с Роуз, Блейк чуть в стороне.

«Как интересно…» — подумал Браун, блокируя удар ногой сверху вниз, с которого она начала драку.

Остальные, может, и не понимали до конца, как далеко простирается сила его Проявления, но Блейк прекрасно это знала — и все же позволила своему партнеру войти в ближний бой с ним в одиночку. Либо блондинка просто невозможно сильна для своего возраста, либо у нее есть хитрое Проявление…

Поддержав себя в воздухе еще одним выстрелом, она нанесла новый удар, уже горизонтальный… а после Браун сделал свой ход — единственный способ выяснить Проявление — заставить использовать его. К его удивлению, ничего особенного не произошло, от удара в живот блондинка просто улетела в сторону, сломав собственным телом пару опорных столбов автострады.

И тут в дело вступили остальные. Роуз приникла к прицелу своей косы, засияли белоснежно-белым несколько небольших глифов — семейного Проявления Шни, на оси выстрела… а следом маленький снайпер нажал на курок. Браун на всякий случай подставил ладонь… и только поэтому огромный кусок льда, охвативший его руку вплоть до локтя, не остановил его прыжок. Роуз сделала еще несколько выстрелов, Браун заблокировал их все своей новой рукой-ледяным щитом… но, к сожалению, немного не дотянул до цели — добавленный вес, заставил его приземлиться в нескольких метрах. Фавн с силой ударил рукой об асфальт, забрызгав все вокруг ледяными осколками, и прыгнул дальше — пока его противницы были заняты тем, чтобы спастись от вала острых ледяных снарядов. Его целью была Шни — да и разве он мог выбрать иначе?

Один из недостатков того, чтобы быть самой известной семьей в Ремнанте, обладающей наследственным Проявлением, заключается в том, что удержать его втайне не получится. Браун знал, что могли сделать в бою Шни и, Прах знает, множество раз представлял, как применит эти знания на практике.

Молодая Шни сражалась тонкой рапирой с барабанным механизмом на рукоятке, где в миниатюрных контейнерах хранился Прах различных типов. Браун знал — используя их в тандеме с собственным Проявлением, она будет способна ускорять себя и замедлять время в области, посылать в противника лавины огня и снежные бури, использовать Глифы в качестве щитов и платформ, чтобы буквально «ходить по воздуху». Проявление Шни не было одним из тех абсурдно мощных сил, которыми, бывало, одаривала других из душа — но чертовски универсальным, позволяющим, при правильном применении, полностью контролировать поле боя.

Эта Шни была молода — слишком молода, чтобы в полной мере овладеть семейным наследием. Да, сияющий глиф, используемый в качестве барьера, защитил ее и Роуз от ледяных снарядов, но так же он ослепил ее, загородив обзор — и в следующий момент кулак Брауна разбил его на миллион тающих в воздухе осколков. Помогая себе двумя реактивными струями, он бросился вперед, одной рукой отшвыривая Роуз в сторону, а второй хватая Шни за голову.

На мгновение, глядя на ее расширенные в ужасе глаза между своих пальцев, Браун почувствовал мстительное торжество. В его власти была жизнь одной из проклятых Шни, семьи, что медленно, исподволь, кривыми окольными методами порабощала его народ. Ее дед начал это, через несколько лет после Войны за Права, ее отец — продолжил, вовлекая в это все большие и большие силы, находя все новых и новых союзников, втягивая компании сателлиты или равных деловых партнеров, клиентов и должников, правительства Королевств или даже гребанные как всегда продажные СМИ. Вайс Шни была наследницей SDC — придет день, и она продолжит дело своего отца и деда и, как знать, возможно, что и завершит его.

В его власти было предотвратить это — прямо здесь и сейчас, просто сжать кулак и подождать, пока ее аура не исчерпает себя в попытках спасти хозяйке жизнь, а после смять маленький череп в ладони.

Ты ведь хотел громкую акцию, Адам?!

Судя по полузадушенному всхлипу, Шни прекрасно поняла это желание, только взглянув в его налитые кровью глаза.

А в следующий миг он с силой опустил руку, похоронив лицо наследницы в асфальте, отмахнувшись от сиреневого энергетического лезвия Блейк, распоровшего ладонь, поднял бессознательное тело в воздух и швырнул под ноги кошке-фавну.

— Шни, Блейк?! — прорычал он. — Ты серьезно?!

Она не ответила, бросившись проверять девчонку Шни. Внимание Брауна привлек яркий желтый свет, пойманный краем глаза. Скосив глаза, он увидел давешнюю блондинку, которую он уже было списал со счетов, вальяжной походкой от бедра ступающей по асфальту. Сияние, привлекшее его внимание, испускали ее длинные волосы, свободно падающие на спину; свет, столь яркий, что хотелось сощуриться. Посмотрев на ее лицо: на злую кривую полу ухмылку, на пылающие торжествующим гневом алые глаза, на тонкую струйку крови, текущую из уголка губ, Браун невольно вспомнил самого себя года три назад, когда еще не научился справляться с собственным животным наследием — медвежьей яростью. Она часто помогала ему побеждать, но с той же частотой втягивала в проблемы. Адам долго вбивал в него необходимость самоконтроля…

— Это ваша козырная карта?

В чем состоит ее Проявление? Она впадает в ярость и становится сильнее, когда получает удар? Как бы то ни было, Блейк полагала, что это даст ей шанс.

Блондинка не дала ему времени на раздумья. С приглушенным вскриком она вновь метнула себя вперед, ускорив полет выстрелами из рукавиц, и занесла кулак, готовясь нанести удар.

Браун нечасто имел необходимость уворачиваться или отводить удары в сторону. Прямое попадание праховой плазмы робота-паука оставляло болезненный ожог, противотанкового снаряда — легкую рану, и он по пальцам обоих рук мог бы пересчитать лично знакомых обладателей ауры, которые могли бы действительно убить его.

Его Проявление было силой и стойкостью, и именно таким был его боевой стиль: прими удар, а после ударь в ответ — один раз, но так, чтобы больше не встали. Он был слишком большим, слишком громоздким, чтобы изображать из себя ужа на сковородке, да и нужда возникала нечасто. Тем не менее, его учителем был Адам Торус — один из тех немногих, кто мог бы убить его, если бы захотел: если Браун хотел выжить в спаррингах с ним, ему надо было научиться и этому.

Он не стал выяснять, что там у девчонки за хитрое Проявление — просто хлопнул тыльной стороной ладони по рукавице, отводя удар в сторону, а после ударил сам, но на этот раз не дал ей улететь, а схватил за ногу, и дернул на себя и вниз, чтобы закончить дело ударом лоб-в-лоб. Волосы вспыхнули так ярко, что обожгли сетчатку даже сквозь закрытые веки, а потом… наступила темнота.

Когда Браун открыл глаза, девчонка лежала у его ног без сознания. Присев, он коснулся пальцами ее шеи…

«Жива…»

— Попробуй еще раз через пару лет, — пробормотал он себе под нос. — Нельзя же быть такой прямолинейной…

— Отойди от нее! — истошный визг опередил удар косой, захлестнувший шею, лишь на мгновение.

Он едва успел просунуть пальцы под лезвие, прежде чем Роуз нажала на курок. Удивительно, но ее ярости, отдачи от взрыва и чистой суммы ауры, вложенной в удар, действительно хватило, чтобы сильно порезать пальцы, едва не достав до кости.

Второго шанса он ей не дал. Схватив лезвие, он с силой дернул ее вниз, пригибая к земле, а после прижал к асфальту ногой. Обернувшись, он взглянул прямо в серебряные глаза, суженные в холодной ярости.

— Ты не тронешь ее!

— Ты права, — ответил Браун, пинком отправляя ее во второй полет, заставив выпустить древко из рук. — Я не трону.

Встав на ноги, он подошел к Блейк, стоящей над бессознательной Шни с оружием в руках и упрямо смотрящей на него исподлобья.

— У тебя сильная команда, Блейк, — сказал он. — Действительно сильная. Они бы раскатали моих ребят в тонкий блин.

— Ты не причинишь вреда Вайс! — прошипела она.

— Не причиню, — согласился Моррон. — Хотел бы — уже причинил. Но серьезно — Шни?!

— Она не такая, как ее семья.

Ответить ему не дал самодовольный голос Торчвика:

— Так-так-так, Прихвостень, ты не перестаешь меня удивлять. Ты даже девчонку Шни не убил! Какой самоконтроль!

— Заткнись, Торчвик, — огрызнулся Браун.

Остановившись рядом с фавном, преступник замер на мгновение, пристально глядя на Блейк, а после тихо сказал:

— Не вмешивайся — я просто хочу поговорить с ней. Попробуем и дерьмо разгрести, и на коне остаться.

— Блейк Белладонна, — поприветствовал Торчвик с мерзкой улыбочкой, которую он сам считал очаровательной. — Бывшая девушка Адама Торуса, дочь Гиры Белладонны, бывшая активистка Белого Клыка. Я ничего не упустил?

Сжав зубы, Браун молча наблюдал, как побледнела Блейк. Он не знал, что делать с этой ситуацией, тогда как у Романа, кажется, был план, не включающий в себя членовредительства или похищения. Пусть попытается…

— Не волнуйся, маленькая Блейк, — почти воркуя, продолжил Роман. — Я не буду тебя убивать, я даже пальцем тебя не трону — ты слишком ценна для меня живой. Видишь вон того медведя за моей спиной — он у меня вот где, — он сжал кулак. — С тех пор, как я узнал твой маленький грязный секрет.

Блейк перевела ошеломленный взгляд на Брауна, на что тот отвел взгляд и неловко пожал плечами.

— Он подчиняется мне, он слушает меня, он убивает для меня — все, чтобы защитить милую маленькую Блейк от того, чтобы его товарищи, его наставник большие боссы не узнали, где она теперь живет и что не просто сбежала, но подлинно предала их, обратив оружие против. Мне нравится это, Блейк, мне нравится иметь личного убийцу, способного с такой легкостью разнести команду пусть даже первокурсников, но первокурсников чертова Бикона! Поэтому мы будем скрывать это — мы будем убивать тех, кто узнает. И это буду делать не я, моя дорогая, нет… это будет делать твой дорогой друг, который любит тебя слишком сильно.

Блейк отступила на шаг, ошеломленно опустила оружие…

— Нет…

— Да, — мягко подтвердил Торчвик. — Признаться, мне даже было интересно, кто ты такая, Блейк, чем заслужила такую любовь, такую преданность… Но знаешь, что я вижу перед собой? Я вижу трусишку, которая сбежала сначала от своей семьи, а после — от своих товарищей. Сбежала без предупреждения, без объяснений и попытки что-то изменить — просто растворилась в ночи, заставить всех вокруг растерянно гадать о том, где, с кем ты, жива ли ты вообще… У тебя даже Проявление трусливое — ты оставляешь фальшивку, которая принимает удар, а сама бежишь.

— Поэтому, Блейк, сейчас ты вернешься в Бикон и никому не расскажешь о том, что услышала на собрании, никому не расскажешь, что видела и больше никогда не влезешь в мои дела — потому что это единственное, что ты можешь сделать, чтобы спасти его, — он указал тростью за спину, прямо на Брауна. — А заодно и себя. Потому что если ты вдруг добьешься успеха — я потяну тебя за собой.

— Я думаю, мы поняли друг друга, дорогая Блейк, — кивнул Торчвик, после долгого, пристального взгляда ей в глаза, и, отвернувшись от девушки-фавна, пошел прочь, прямо к транспорту, что садился рядом. — Пошли, Прихвостень, будем разгребать твое дерьмо дальше.

Кинув последний взгляд на Блейк, которая, опустив голову в поражении, неподвижно замерла, все еще защищая неподвижную Шни, он вздохнул и последовал за Романом. Надавить на совесть Блейк, использовав ее отношения с Брауном против нее… это действительно могло сработать. И это был единственный выход. Плохой, отвратительный, но все еще выход.

Тем не менее, как он сказал однажды Адаму: все эти логические и правильные причины иногда звучат как дерьмо.

* * *

… Они уже были в воздухе, когда Роман самодовольно улыбнулся и подмигнул:

— Ну как тебе, Прихвостень?

Браун на секунду задумался, огляделся по сторонам, а сразу после схватил преступника за горло и приложил о борт. Сузив глаза, он прорычал в лицо Торчвику решение, которое принял, наблюдая, как тот мучает его подругу:

— Я много думал о нашем соглашении, Роман. И знаешь что? Я решил, что меняю условия. Прямо здесь. Прямо сейчас. Это не Блейк в опасности, потому что ты знаешь ее тайну — это ты в беде, потому что знаешь ее. Если ты скажешь кому-нибудь, если с ней что-то случится — я найду тебя, в какую бы дыру ты не забился и оторву тебе сначала руки, потом ноги, а после задушу тебя твоими кишками. Тебя не спасет Нео: у Лаймов было поместье, превращенное в крепость, армия роботов, охрана с тяжелым оружием и даже Охотник, и сейчас все они мертвы. Тебя не спасет ничто.

Он сжал кулак, заставляя вспыхнуть грязно-лиловую ауру преступника, продавил ее и коснулся непосредственно кожи, надавив достаточно сильно, чтобы заставить его хрипеть, но недостаточно, чтобы потерять сознание.

— Я слышал о тебе многое, Роман: что ты мерзкий ублюдок, что хороший профессионал, что говнюк в шутовском наряде… Но все они сходятся в одном — твой главный навык, твой талант, граничащий с Проявлением, лучшее, что ты умеешь делать, это выживать. Я надеюсь, что это правда. Потому что если это так — ты согласишься с моими условиями… Так что, Роман, я могу сказать, что твой жалкий хрип — это «да»?

 

Глава 11. Семейное дело

— Добро пожаловать в ССТ, — приятным женским голосом, в котором только легкий оттенок металла выдавал искусственное происхождение, поприветствовал Вайс ИИ башни трансконтинентальной связи. — Чем я могу вам помочь?

— Я бы хотела заказать сеанс связи с Атласом, — ответила Вайс, улыбаясь своей привычной «светской» улыбкой — ее воспитанию было глубоко плевать, что единственный, кто ее видел, это кусок программного кода. — Отдельную VIP-комнату. Класс шифрования — S.

— Хорошо, — согласился ИИ, и Вайс с удивлением услышала в его интонации нотки сомнения.

«А они здорово улучшили программу с последнего раза, как я была здесь», — подумалось ей. Так бы, скорее всего, и отреагировал человек на желание неопознанного лица с улицы заплатить за личную VIP-комнату и шифрование высшего уровня.

— Мне понадобится ваш ID, чтобы оформить заказ, мисс. Пожалуйста, приложите ваш Свиток к считывающему устройству.

Вайс могла бы поклясться, что электронный голос управляющей ИИ сразу же изменился, заимев подобострастные нотки, стоило ей только выполнить указания робота.

«Совсем как человек, да…» — подумалось ей.

Она даже не посмотрела на молоденького лощеного менеджера, встретившего ее у дверей и с поклоном вызвавшегося проводить ее до комнаты связи. Башня CCT была подарком Атласа всему миру — едва ли не единственным способом связи между Королевствами, не требующим отправки «посла». До открытия этой технологии приходилось тянуть длинные подземные провода по территориям Гримм, вдоль железных дорог — их установка и обслуживание всегда оборачивались большой кровью. ССТ было подарком Атласа, а потому являлось «картинкой с обложки», образом, который ее родина хотела сформировать у всего остального мира: высокотехнологичный, богатый, передовой. Всей башней управлял ИИ — он осуществлял звонки, встречал посетителей, отвечал на вопросы, помогал с поиском, управлял роботами и делал еще много всего, о чем Вайс только смутно догадывалась. Система прекрасно справлялась со своими обязанностями, но для особых посетителей в здании всегда присутствовал личный менеджер, готовый сделать все то же самое, что и робот, только еще и потешить самолюбие.

Паренек вел себя так же, как они всегда делали: восхитился ее внешностью, заверил ее, какая это честь встретить такую замечательную девушку с такой великой фамилией… разумеется, он оказался фанатом ее голоса, разумеется, ходил на все ее концерты в Вейл…

Вайс, давно привыкшая к такому поведению, неожиданно для себя обнаружила, что это стало раздражать ее. В Биконе даже находились остолопы, которым прямо в лицо говорили ее фамилию, а они ее не признавали, одна из таких даже стала ее партнером. Остальные не были столь невежественными, но почти не заботились. Они были Охотниками, пусть даже всего лишь студентами. Они были вещью в себе, они были представителями самой уважаемой, пусть и далеко не самой прибыльной (и определенно — самой опасной) профессии в Ремнанте, они сражались с Гримм. И уважали они ее не за то, что семья Шни сидела на настоящей горе денег, а потому, что она была достаточно сильна, чтобы встать рядом в этой борьбе.

В конце концов, ради этого она приехала в Вейл, чтобы стать в первую очередь Вайс и только потом — Шни, чтобы создать свою собственную репутацию, чтобы люди, думая о Шни, вспоминали не только о SDC, огромной мировой Праховой компании, хладнокровных бизнесменах, заботящихся лишь о прибыли, но и об Охотниках, о тех, кто хранили мир от очевидного Зла.

Наконец, они были у цели — высоких деревянных дверей с затейливым золотым узором. Благосклонно кивнув все так же безукоризненно счастливому менеджеру, Вайс выкинула его из головы и зашла в любезно распахнутые им двери.

VIP-комната связи была… обычной. Излишний размер, холодный мрамор, дорогой ковер, настоящие маленькие деревья в массивных горшках, один Прах знает зачем нужные диваны, широкое панорамное окно с видом на город с высоты птичьего полета… Вайс чувствовала себя в здесь как дома.

И ей это не нравилось.

Она бы предпочла обычную, как в прошлый раз, но, увы, они не включали в себя повышенный уровень безопасности и возможность шифрования военного образца. А тема разговора будет слишком… щекотливой, чтобы она могла позволить себе рисковать.

— С кем мне вас соединить, мисс Шни?

— Винтер Шни, личная квартира, — ответила Вайс, присаживаясь в кресле перед голографическим монитором.

Она бы не смогла сделать так, если бы пришлось вызывать кого-то другого — позволить себе личный, домашний модуль, связанный с ССТ, могли позволить себе очень немногие, и пришлось бы просить сестру прийти в такую же, в Атласе, согласовывать дату и время… Во многом быть неприлично богатой очень удобно.

Пока Система осуществляла вызов, пока ее сестра подходила к компьютеру… Это время Вайс потратила на то, чтобы успокоиться. Закрыв глаза, она несколько раз глубоко вздохнула, расправила несуществующие складки на идеально сидящем платье и сказала себе, что не просто может — должна сделать это. Ей нужен был кто-то, с кем она могла поговорить и на сей раз не ее команда — это было семейное дело.

Она почти справилась, когда в памяти вновь всплыли эти карие глаза в окружении алых росчерков лопнувших от ярости сосудов, ладонь, накрывшая лицо… Он называл ее Шни — и не видел ничего, кроме этой фамилии. Ее вырубили в самом начале, но она видела, как он сражался с Янг, как смотрел на Руби… ничего. Ей говорили, что Белый Клык ненавидит человечество — но она увидела только ненависть к ее семье. Вскоре после того, как она пришла в сознание, по дороге в Бикон, Вайс спросила у подавленной Блейк, было ли это тем, что чувствуют все фавны, когда думают о Шни.

— Его родители задохнулись в шахтах SDC, — просто ответила она, не смотря Вайс в глаза. — Насколько мы смогли выяснить, этого легко можно было избежать, если бы управляющему не захотелось сэкономить. И никто не понес наказания. Они просто набрали новых.

— Ты не ответила на вопрос.

— … Не все.

— Но многие?

— В Атласе? Почти все. В Вейл — поменьше…

— Вайс?

— Винтер! — распахнула глаза наследница. — Привет!.. То есть, я рада тебя…

Он сникла.

— Я сделала это неправильно, да?…

Вайс несколько раз говорили, что у нее комплекс сестренки — она даже не спорила. Винтер была идеальна — она бы проткнула рапирой любого, кто посмел спорить.

— Немного, — строго сказала ее старшая сестра.

Робко подняв взгляд на Винтер, Вайс пару мгновений смотрела на ее красивое, будто выточенное из слоновой кости лицо, белоснежные волосы, собранные в аккуратный пучок, а после расслабилась. Ее сестра могла казаться замороженной статуей непосвященным, но Вайс, знавшая ее всю жизнь, умела читать знаки — Винтер не злилась.

— Но, думаю, у тебя есть смягчающие обстоятельства, — продолжила Винтер. — Я присматриваю за тобой, Вайс: встретиться в бою с Фавном-из-стали и выжить — это впечатляющее достижение. Не думаю, что я сама в твоем возрасте справилась бы с этим.

Вайс поникла. Радость, что было вспыхнула в груди при виде сестры, которую она не видела с момента отъезда из Атласа, мгновенно исчезла, заменившись все тем же смятенным стыдом, что был ее постоянным спутником с момента боя под автострадой.

— Это не моя заслуга, — тихо ответила она. — Он пощадил меня.

— Пощадил? — удивленно спросила Винтер. — Судя по тому отчету, что переслал мне профессор Озпин, он покинул поле боя с окровавленной рукой всего за минуту до прибытия на место Глинды Гудвич, а одна из вашей команды, Блейк со знаменитой фамилией, все еще стояла на ногах.

— Формально, все так, — кивнула Вайс. — И тем не менее, он пощадил меня… всех нас.

— Почему? Все, что нам известно о нем, говорит о том, что он не стал бы так поступать. Он убил Лавендера Лайма и его отца, в конце концов.

Да, «трагедия Лаймов, ужасное преступление сумасшедших террористов»… СМИ называли случившееся по-разному. Лично Вайс никогда не нравился ни пустоголовый Лавендер, ни его сухой желчный отец, но их смерть — ужасная, неправильная и такая отвратительно показательная, потрясла ее так же, как и всех остальных.

— Винтер… ты знаешь, что произошло на самом деле с семьей Лаймов?

Ее сестра нахмурилась, пристально глядя на Вайс.

— Только то, что есть в официальных отчетах. Ты знаешь, с тех пор как мы… не сошлись во мнениях с отцом, я больше не имею никакого отношения к SDC.

— Белый Клык похитил Лавендера и потребовал за его жизнь приведение рабочего дня фавнов в соответствие с законодательством. SDC и мистер Лайм ответили, что они могут пристрелить этого бесполезного пацана, что не оправдал отцовских надежд. Убить Лавендера приказал лично Ивори Хак, действующий глава Белого Клыка, маленькая война же в поместье Лаймов, закончившаяся бойней, была личной инициативой Фавна-из-стали.

Разумеется, этой информации не было в отчетах Шни и никогда не раскрывалось СМИ — для всех Белый Клык просто похитил подростка, потребовал какую-то сумасшедшую фигню, а после казнил на камеру, даже не став дожидаться ответа. Видео казни сильно порезали, оставив только запись выстрела, — Блейк говорила ей, что полную версию еще можно найти в сети, но очень, очень сложно.

Это все равно было неправильно, но так отличалось от того, что сказали всем остальным, включая саму Вайс…

— Это…  — протянула Винтер, внимательно глядя на свою сестру. — Откуда у тебя эта информация, Вайс?

Наследница нервно вытерла вспотевшие ладошки о кожаную обивку кресла. Она должна была поговорить об этом с кем-то, кроме своей команды: она любила девочек, действительно любила, но они просто не могли ей помочь — им самим сейчас требовалась помощь. Она нуждалась в ком-то, кто по-настоящему знал ее, кто действительно рос вместе с ней и понимал, кто сталкивался с теми же проблемами, что и она… и кто справился с ними куда лучше, чем сама Вайс когда-либо будет способна. Кто-то старше, кто-то опытнее, кому она доверяла едва ли не больше, чем самой себе.

Только один человек во всем Ремнанте отвечал этим требованиям.

— Винтер… Эта линия действительно безопасна?

Она не сомневалась в своей сестре, но не могла позволить себе даже призрачную возможность провала.

— Разумеется. Я Шни и личный помощник генерала Айронвуда: даже ресторан, который доставляет мне пиццу — почти военная тайна.

— И… Я верю тебе, Винтер, больше, чем кому-либо в Ремнанте, но ты должна пообещать мне, что этот разговор останется между нами. Ты ничего не сделаешь с этой информацией, ни сама, ни через кого-то. Мне нужна твоя помощь, но пока — только советом.

— Во что ты влезла, Вайс? — после нескольких секунд молчания строго спросила Винтер.

— Винтер…

— Хорошо, — после короткого колебания согласилась старшая Шни. — Я обещаю. Но ради Праха, скажи мне, пожалуйста, что это не что-то незаконное.

Вайс промолчала, отводя взгляд.

— О, Прах… Рассказывай. Прямо сейчас.

Вайс, глубоко вздохнула и начала, ровным, монотонным голосом — она репетировала эту речь уже пару дней:

— В моей команде есть фавн…  — и замолчала. Слова вылетели из головы — было страшно говорить об этом.

— Белладонна, — помогла ей Винтер. — Эта фамилия довольно популярна у кошек-фавнов после Войны за Права.

Вайс удивленно моргнула. Она не знала об этом. То есть, разумеется, она знала как зовут бывшего лидера Белого Клыка, управляющего им, когда тот еще был мирной организацией, а когда это изменилось — занявшего пост правителя Менаджери, континента фавнов, но… об этом она не слышала.

Она, как выяснилось, вообще мало знала о фавнах.

— Да, ты права.

— Я надеюсь, с ней не возникло проблем? — обеспокоенно спросила Винтер. — Я знаю, как фавны относятся к нам.

— Нет, все в порядке. У нас были разногласия, но мы смогли уладить их. Есть… кое-что еще. Она…

«Соберись, Вайс!»

— Она раньше была в Белом Клыке, — выдохнула она и тут же затараторила. — Она ушла оттуда! Ушла, когда все это стало слишком для нее, когда они стали слишком жестокими, когда…

— Я поняла, — прервала Винтер. — Она была замешана в инциденте с доками во время «Войны Праха» — пыталась помешать Белому Клыку. Я думаю, этого и твоего слова достаточно для меня.

Вайс облегченно выдохнула. Первая трудная часть была позади.

— Она… многое мне рассказала. То, о чем мне не говорили раньше, то, о чем молчал отец и мои учителя, не знали ровесники и обходили СМИ. Не пойми меня неправильно, я знала, что многие деловые решения и выбор партнеров отца… сомнительны, это одна из причин, почему я решила стать Охотницей, но… Я никогда не представляла масштабов. Я никогда не думала, что в этой войне между SDC и Белым Клыком я или тот же Лавендер — не единственные жертвы.

Винтер молчала, задумчиво глядя куда-то мимо Вайс и рассеяно барабанила пальцами по столу.

— А потом я встретилась с… Фавном-из-стали. Он так ненавидел мою фамилию, что едва мог разглядеть меня за ней. Мы сражались — он просто отмахивался от всех остальных, без злобы и особого желания, но я… Когда он победил меня, — она рефлекторно коснулась лица, вновь чувствуя огромную ладонь, обхватившую ее голову едва ли не целиком. — Мы встретились взглядом. Я думала, что Блейк зла на мою семью, но это… Я даже не знаю, почему он не убил меня прямо там.

— Я просто…  — сказала она. — Я просто хочу понять, насколько эта ненависть оправдана. Мы действительно заслужили ее?

— Винтер? — спросила она через десяток секунд.

Ее сестра молчала, все так же смотря куда-то мимо, с напряженным и одновременно грустным выражением лица.

— Я знала, что однажды у нас будет этот разговор, — наконец вздохнула она, возвращая свое внимание Вайс. — И ответ… Ты — определенно нет. Я… немного. Наш отец… в большей степени — да.

Наследница закрыла глаза в поражении. В глубине души она знала ответ, но услышать его все равно было больно.

— Я рада, что ты пришла с этим ко мне, Вайс, — мягко сказала Винтер. — Что еще ты хочешь знать? Я отвечу так подробно, как только смогу.

— Как… почему это произошло?

— Это началось где-то через восемь лет после Войны за Права. К тому времени все немного подуспокоилось, конфликтов между фавнами и людьми все еще было много, но Белый Клык делал хорошую работу. SDC тогда была просто одной из крупных Праховых компаний, не мировым лидером-монополистом. Фавны… стали билетом, который позволил нашему деду оказаться на вершине.

— Ты знаешь, как дорого обходятся шахтеры, да еще и работающие на территориях Гримм? Эта работа опасна не только сама по себе, но еще и из-за тварей Темноты. Людям надо предложить достаточно хорошие условия, чтобы они согласились либо сами отправиться, либо даже перевести семьи за пределы Королевств, туда, где Праха еще очень много. Их надо защищать, держать там маленькую армию, возводить укрепления… Фавны получили равные права после Войны, да, но сами по себе все еще оставались в самом низу социальной лестницы — и были готовы на многое. По закону мы должны были платить им столько же, защищать так же тщательно, как и всех остальных, но… они были согласны и на меньшее — так мало было работы, на которую их соглашались принять. В той или иной мере это практиковали все, но тихо, редко и так, чтобы никто не заметил — Белый Клык не зря ел свой хлеб, войну помнили все, Королевства предпочитали не рисковать.

— Наш дед решил рискнуть, занял денег, начал расширяться — и сильно экономил на персонале, оборудовании, защите, на всем, на чем только мог. Фавнам нужна была работа — они соглашались. Белый Клык, разумеется, встал на их защиту, но мы утопили их в бумажках, совещаниях и согласованиях. Фавны… не были точно самыми образованными в Ремнанте, не тот у них был социальный статус, что до, что после войны. Иногда им давали победить, иногда по-крупному, чаще по мелочам… Но в целом этот процесс был «один шаг вперед, три шага назад». Мы затянули все это достаточно долго, чтобы достигнуть цели, расплатиться с долгами и занять место выше всех остальных.

— … И ничего не изменилось, — продолжила Винтер. — Это по-прежнему было выгодно, по-прежнему работало. Мы стали монополистами — мы могли позволить себе диктовать условия, большая часть рынка принадлежала нам. Все это тянулось, почти не меняясь, годами. Белый Клык учился играть с нами на нашем поле, справиться с ними становилось все сложнее, но… другие, видя наш успех, следовали нашему примеру. Сотрудники Белладонны становились все опытнее, но с каждым годом им приходилось вести все больше битв, одновременно, в совершенно разных отраслях.

— И тогда, после смерти деда, компанию принял Жак Шни и решил превратить войну «Белый Клык против многих врагов» в «Белый Клык против всего мира, действующего сообща». Шни были на вершине, Шни были влиятельны, нам льстили, называя Пятым Королевством, не просто так. У нас были партнеры, были клиенты, были те, кто хотел бы заслужить наше расположение… у нас были Королевства, помнящие, что фавны силой заставили их пойти на сделку. Какими бы опытными не стали сотрудники Белого Клыка, как бы самоотверженно не относились к своей работе, у нас было больше ресурсов, больше людей, больше опыта, больше власти, больше… всего.

— SDC и партнеры нашего отца усилили нажим, скоординировав усилия, больше не отбиваясь, нет — перейдя в атаку. Я никогда не слышала выражения «загоним фавнов туда, где им самое место», но это витало в воздухе.

— И в какой-то момент, около пяти лет назад… я думаю, что кто-то просто переусердствовал — передавил, нажал слишком сильно, перешел грань между погранично-законными действиями и прямым насилием, и это переполнило чашу терпения. Белый Клык раскололся, Гира Белладонна покинул свой пост и его сразу чуть ли не всем континентом утянули править Менаджери, а на его место выбрали Ивори Хака, крайне харизматичного лидера — по рассказам, даже люди SDC, побывав на его выступлениях, переходили на его сторону.

— Дальше ты знаешь сама. Эскалация за эскалацией, конфликт за конфликтом… и во всем этом закона становилось все меньше с обеих сторон, а Белый Клык стал тем, кем он является сейчас.

Она молчала, глядя Вайс прямо в глаза.

— Мы сами создали Белый Клык, Вайс — наша семья и все, кто примкнули нам. Это не оправдывает все преступления, которые совершили фавны, они сделали свой выбор, но… их вина не умаляет нашу.

Вайс подавленно молчала, пытаясь переварить рассказанное сестрой.

— Я узнала все это, разобралась в том, что происходит, увидела целую картину незадолго до раскола в Белом Клыке… Я была на год старше тебя, отец как раз начал вводить меня в курс дела, посвящать в тайны и водить на собрания, на которые меня раньше не пускали. Я собрала пазл, и… совершила ошибку, которой, слава Праху, избежала ты — я пришла со всем этим к нему. Я потребовала ответов, я позволила себе спорить с ним, позволила не согласиться с тем, что он считал единственно верным… позволила себе назвать его преступником.

— Так ты стала наследницей. Так я оказалась в армии Атласа. Лишенная власти, которую давала мне моя фамилия… Я ничего не могла сделать. В конце концов мы достигли какого-то подобия мира с Жаком, я смогла добиться разрешения вновь встречаться с тобой, но он запретил мне говорить с тобой об этом, запретил «пудрить тебе мозги»… но я всегда знала, что когда ты задашь этот вопрос, я не буду врать. Я потеряла свой шанс изменить SDC — у тебя он еще остался, — замолчав на мгновение, она с горечью признала. — Правда, я не уверена, остался ли этот шанс у Белого Клыка.

— Вайс… сестренка. Я хочу, чтобы ты знала — если ты примешь решение остановить все это, хотя бы попытаться предотвратить катастрофу… это не будет легко. Прямо сейчас все слишком глобально, слишком… повсюду, в каждой сфере жизни. Тебе придется положить жизнь на это — и все равно это не гарантирует тебе успех. Против тебя будет не только наш отец, не только SDC, не только все остальные — против тебя будут и фавны, ведь ты даже не сможешь заявить об своих намерениях прямо, пока отец не передаст тебе всю полноту власти. И даже потом — то, что он формально больше не будет главным, изменит немногое. А еще всегда будет Белый Клык — мне кажется, они уже забыли, что начинали делать это ради равенства и сейчас просто безадресно мстят всем подряд.

— Признаться честно, я не уверена, что это вообще возможно, что мы не прошли точку невозврата, за которой только рабство фавнов или новая Война за Права, которая на этот раз, быть может, закончится не тем промежуточным решением, что было принято в прошлый раз, а пойдет до конца, пока всех нас не сожрут Гримм. Честно — я боюсь, что уже поздно и все, что нам остается, ударить первыми, попытаться закончить все прежде, чем события выйдут из-под контроля на наших условиях, а не Белого Клыка.

— Это… Это…

Это было все, что могла сказать Вайс.

— Это слишком много, чтобы принять, — с ласковой печальной улыбкой кивнула Винтер. — Я понимаю, я проходила через это. Я делаю на своем месте все, что могу, но… Мы армия, мы сражаемся против Гримм и террористов — политика не наше дело, никто не хочет лезть, никто не пускает. Проблема в том, что всем или выгодно, или приятно считать кого-то ниже себя, или все равно… либо не все равно, но не достаточно, чтобы начать делать что-то.

Вайс молчала. Она ожидала от этого разговора ответов, но, пожалуй, получила их слишком много.

— Я едва уговорила его на Бикон, Винтер…  — прошептала она. — Четыре года учебы и два года Охотницей — все, что я смогла получить, прежде, чем положить жизнь на алтарь величия Шни… Он заставил меня подписать контракт! И даже это получилось у меня только потому, что у него перед глазами была ты, он не хотел терять еще и меня. Ты знаешь, каким он может быть. Как я могу… как кто либо может пойти против?

— Я не знаю, Вайс. Ты пришла сюда за ответами: прости, но это единственный, который у меня есть.

— Я просто хотела свою жизнь, сестра…

— Она все еще у тебя есть, Вайс, — улыбнулась Винтер. — Неважно, что будет дальше, неважно, что ты выберешь — ты всегда будешь моей сестрой. Может быть, я ошибаюсь, в конце концов, может быть, слишком драматизирую.

— Что бы ты сделала, будь ты на моем месте?

— Я уже была на твоем месте, Вайс, — с горечью ответила Винтер. — И я проиграла.

— Отлично! — всплеснула руками наследница. — Как я могу сделать то, что не удалось тебе?! Ты же…

— Я — просто я, Вайс, — покачала головой старшая Шни. — Я тоже делаю ошибки, иногда даже глупые. И ты куда сильнее, чем тебе кажется.

— Я… должна подумать об этом.

— Конечно. У тебя есть время. Может быть, несколько лет.

Наследница потянулась было, чтобы окончить разговор, в своем замешательстве даже забыв попрощаться…

— И Вайс…

— Да?

— Я люблю тебя. И очень горжусь.

Против воли она улыбнулась. Винтер была скупа на похвалу и редко выражала свои эмоции так открыто… и тем драгоценнее были такие слова.

— Я тебя тоже, Винтер, — ответила она, нажимая на клавишу отбоя. — Я тоже…

 

Глава 12. Только сильнее

Янг Сяо Лонг всегда знала, что сильна. Ради Праха, она родилась в семье Охотников — ее отцом был Тейянг Сяо Лонг, выпускник Бикона, член команды STRQ — самой сильной команды своего года. Она мало знала о своей матери… не могло быть иначе, если она бросила их сразу после рождения дочери, но в конце концов, она была в той же команде. Ее дядей был Кроу Бренвен, ее второй матерью была Саммер Роуз… С самого детства она росла, зная, что будет Охотницей, слушая истории и байки, мечтая, что однажды побывает в каждом достойном ее внимания уголке Ремнанте, попутно убивая Гримм и избивая плохишей — весело и с шутками, точь-в-точь как в рассказах дяди и отца.

Ей открыли ауру в девять, после того инцидента, когда она потянула Руби в лес Гримм в глупой надежде найти информацию о собственной матери. Она убила первого Гримм, самого маленького Беовульфа, которого только смог найти ее дядя, в двенадцать. Она построила свои перчатки, с помощью Руби и отца, в четырнадцать и тогда же обнаружила свое Проявление.

Янг Сяо Лонг была сильна. Это знала она, это знали ее учителя, это знали все.

Она поступила в Бикон, лучшую академию Охотников, она была второй в боевом зачете, уступая только Пирре Никос. И проиграть Пирре Никос, четырехкратной чемпионке Мистраля, по общему мнению, которое не находилось идиотов оспорить, сильнейшему бойцу своего поколения, не было чем-то, чего можно было стыдиться. Это было честью. Как иначе, если весь мир знал ее как «Неуязвимую Девочку»?

Да и как можно ревновать к человеку, если ты годами ела только хлопья «Памкпин Пит» с ее лицом на коробке?

Она выстрелила из рукавицы, бросая себя в сторону и пропуская булаву мимо себя, чуть сморщившись от взрыва, что разорвал каменный пол на куски и немного зацепил ее осколками, подцепила стопой своего противника за лодыжку, одним рывком подсекла ноги и подбросила в воздух. Враг, лишенный опоры, если у него нет того или иного способа управлять своим полетом, достаточно беззащитен… Кардин Винчестер таким способом не обладал. Удар в живот, усиленный выстрелами из рукавиц, бросил его на землю, удар ногой по лицу заставил ярко вспыхнуть ауру… а после громкий противный гудок оповестил всех о том, что аура Кардина ушла в «красный» уровень — по турнирным правилам это означало поражение.

— Следующий! — рыкнула Янг, яркими алыми глазами осматривая тренировочный зал.

Добровольцев не было. Пару секунд девушка стояла в центре свободной тренировочной арены для первогодок Бикона, пристально осматривая отводивших взгляд и потихоньку, бочком, проталкивающихся к выходу однокурсников.

— Ну же! — подбодрила Янг, дружелюбно улыбаясь. — Моя аура уже в «желтом» — это будет легко!

Ответом ей было только молчание. Никто точно не знал, как именно работает ее Проявление, но за те месяцы, что они провели в Биконе, заметить, что Янг становится тем сильнее, чем меньше у нее остается ауры, успели все. И сейчас надпись «49 %», горящая на большом экране с «ее» стороны арены, а так же ярко сияющие золотые волосы и красные глаза предупреждали всех о том, что разумнее будет предоставить честь победить Янг Сяо Лонг кому-нибудь другому.

— Ты говорила это перед Кардином, — тихо заметила Руби.

— Кардин слабак!

— Я восьмой в общем зачете, — буркнул Кардин себе под нос, хромая к выходу с арены.

— Серьезно, Янг, — поддержала Руби высокая девушка в отделанной под бронзу броне, с длинными ярко-рыжими волосами, собранными в хвост на затылке. — Тебе стоит передохнуть. Ты оставила Кардину четыре процента: еще немного и ты могла действительно повредить ему.

— Пирра! — оскалилась Янг, разводя руки, будто намеревалась обнять ее. — У меня есть замечательная идея!

Никос на это только вздохнула.

— Ну же, девочка с коробки хлопьев! Я уйду с этой арены, только проиграв кому-то.

Еще раз оглядевшись по сторонам и увидев только умоляющие взгляды, Пирра удрученно покачала головой. Достав Свиток, она подключилась к сети Бикона, зарегистрировалась на бой… с сомнением посмотрела на экран, отражающий уровень ауры Янг… и засияла огненно-красным, спуская ауру, чтобы остановиться ровно на тех же сорока девяти процентах. Блондинка мельком позавидовала — сама бы она точно промахнулась на пару процентов.

Да, сразиться с Неуязвимой Девочкой это было именно то, что ей сейчас было нужно.

Опустив взгляд, она пристально посмотрела на свое оружие — тяжелые латные рукавицы, обхватившие руки вплоть до локтей. Победить Пирру Никос, пользуясь оружием, сделанным из металла, не просто трудно — это, блин, было невозможно. Не могло быть иначе, учитывая ее Проявление — создавать и манипулировать магнитными полями. Четырехкратная чемпионка Мистраля не любила делиться этим, предпочитая скрывать… тем более, что использовать свое Проявление ей приходилось нечасто — для подавляющего большинства противников хватало и ее обычных навыков.

Многие назвали бы это нечестным, многие сочли бы жульничеством… Янг никогда не жаловалась. Проявление было неотделимо от человека, от Охотника — оно было воплощением души, оно было квинтэссенцией личности, самой сильной и яркой чертой… Понять, кто перед тобой, очень часто получалось, уже только по одному Проявлению. Хотя это далеко не всегда было так легко — с той же Пиррой, например.

Янг знала — ее собственное Проявление тоже многие бы назвали жульничеством. Да что там говорить, ее отец всегда шутил: «Если бы я не сжег свой учебник по физике еще при поступлении в Бикон, я бы сделал это в тот момент, когда узнал, что моя дочь — живой «вечный двигатель» с КПД в двести процентов!». Она только довольно улыбалась: на нее не работают законы физики — только законы крутости.

Такова была ее сила, ее особенность — она принимала любой удар, который только могла пережить, а после брала его силу, умножала на два и прибавляла к собственной. Это, в двух словах, и было тем, кем была Янг Сяо Лонг — все, что не убивало ее на месте, делало только сильнее.

Чуть шевельнув рукой, он свернула перчатки обратно в компактные браслеты, коснулась пальцами защелок… а после швырнула их удивленной Руби, которая едва успела их поймать. Решительно тряхнув волосами, она подняла кулаки в боевую позицию и пристально посмотрела прямо в глаза Пирре.

Да, она не сможет также легко, как раньше блокировать атаки Пирры, без разницы, будет ли ее оружие в форме винтовки, меча или копья. Да, не сможет использовать отдачу для маневров и усиления ударов. Да, потеряет возможность достать Неуязвимую Девочку издалека. Ирония была в том, что ослабить себя, отказавшись от любимого оружия, было единственным способом — в противном случае Никос сможет закончить бой в любой момент, когда пожелает.

Янг не хотела спарринга, полезной тренировки или ценного урока — она желала победы.

Судя по сузившимся глазам Никос, она уловила подтекст, вложенный в это движение. Долгие несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, после чего рыжая тяжело вздохнула, взяла в руки меч и щит… и передала их в руки своему партнеру — немного бестолковому, хотя и забавному, парнишке по имени Жон Арк (больше известному как Тошнотик), и ступила на арену, скопировав позу блондинки.

— Ты уверена? — спросила Янг в ошеломленной тишине, рухнувшей на тренировочный зал. — Это может испортить твой послужной список, Хлòпушка.

— Я — Пирра Никос, Янг, — грустно ответила чемпион. — Ты хочешь победы — это все, что я могу предложить, чтобы дать тебе шанс.

«Проклятье, Пирра! Не порть мне веселье своим благородством!»

Они уже не раз сходились в бою — Гудвич часто ставила их друг против друга, в основном потому, что один на один Неуязвимую Девочку мало кто мог заставить трудиться всерьез, но чтобы вот так… Янг не теряла в мастерстве, сняв оружие, Пирра же, для которой рукопашная была явно вторична…

Бой, как всегда, начала Янг. Она уже была в желтом, пережила достаточно ударов, чтобы получить подавляющее преимущество в силе. Удар ногой в прыжке сверху-вниз пришелся на скрещенные руки Пирры, заставив ее тяжело согнуться. Не теряя времени, Янг прыгнула вновь, захватив запястья рыжей. Закрутив себя в воздухе, швырнула Пирру на силовое поле, заблокировавшее арену — Неуязвимая Девочка приземлилась ногами прямо на засиявший барьер и вновь прыгнула в схватку, пока блондинка все еще была в воздухе, забыв, что без своих рукавиц все, что она может — это медленно, по меркам Охотников, падать вниз.

Пирра врезалась в нее, вбивая острые каблуки в грудь, протащила через всю арену и сделала то же самое, что планировала сделать Янг секундой ранее — приложила о силовое поле… только успешнее. Мельком увидев, как ее аура падает ниже сорока процентов, Янг против воли припомнила свое последнее поражение… И, когда Пирра прыгнула снова, стремясь разорвать дистанцию, успела схватить за ногу, потянула на себя, перехватив сначала одну руку, а после второй крепко обхватила за талию, прижала к груди, сжала объятья со всей данной Проявлением силой, заставив ярко вспыхнуть рыжую ауру.

А после что-то произошло — Пирра, казалось, надежно зафиксированная в стальной хватке Янг, закрутилась вокруг собственной оси, и, оказавшись сверху, стрелой устремилась вниз, всего за какую-то жалкую секунду падения набирая огромную скорость, достаточную, чтобы удар, пришедшийся на спину блондинки, расколол пол.

«У нее металлическая броня…» — поняла Янг, разжимая руки от боли в спине.

Наверное, она могла бы гордиться собой — она заставила Неуязвимую Девочку потянуть козырную карту, которую она никогда не использовала раньше.

Развивать успех Никос не стала — скатившись с Янг, она вскочила на ноги, поднимая руки в боевую позицию, тяжело дыша и настороженно следя за противницей сузившимися зелеными глазами. Она не сделала попытки напасть, терпеливо наблюдая, как Сяо Лонг медленно встает на ноги, поводит плечами… Янг была уже недалека от «красного» порога, за которым ей засчитают поражение, но это лишь делало ее еще опасней — любой нанесенный ею удар, даже заблокированный, даже пришедшийся вскользь, отправит Пирру с ее двадцатью четырьмя процентами в нокаут, в то время, как сама Сяо Лонг еще вполне может вынести пару несильных ударов.

У Пирры Никос было много достоинств — у нее было мастерство, достойное и взрослого Охотника, у нее была скорость, реакция, ловкость и холодный интеллект, постоянно пересчитывающий ход боя… по мнению Янг, ей недоставало только одного — чистого наступательного потенциала, подавляющей мощи: она предпочитала множество относительно слабых ударов одному решающему. Фехтование вместо подавления, тактика вместо прорыва… холодный разум вместо пылающей решимости.

Конечно, все это компенсировалось ее Проявлением… если бы она использовала его открыто, в полную силу. Если бы на сорока квадратных метрах арены был хоть какой-то металл, исключая ее собственную броню.

Янг чувствовала, как жалобно стонет тело — все удары этого затянувшегося марафона, все атаки, что питали ее Проявление… они все еще причиняли боль. Это было странное чувство — агония, смешанная с огненной неукротимой мощью, текущей по венам. Оно пьянило, дарило ложное чувство всемогущества, полной непобедимости… оно уже обманывало ее раньше. Оно привело к поражению под автострадой, крушению надежд Блейк, подавленному, испуганному смятению Вайс, беспомощной грусти Руби, винившей себя за план, который не сработал…

Янг широко улыбнулась, по напряженному выражению лица Пирры поняв, что улыбка больше походила на оскал.

Янг Сяо Лонг может проиграть, но это сделает ее только сильнее.

Рыжая пригнулась, готовясь к атаке, прекрасно зная, что было раньше, что происходило всегда… и что, по всем признакам, произойдет теперь.

Янг, развернув стопу, с силой ударила о землю, раскалывая пол, посылая ливень мелких осколков в полет, заставляя Пирру закрываться руками, прикрывая налокотниками незащищенное лицо и шею… закрывая обзор. Янг прыгнула, жалея об отсутствии рукавиц, тяжело приземлилась на обе ноги в нескольких шагах, вновь раскалывая камень, забрызгав осколками уже всю арену… и, оглянувшись, не обнаружила вокруг себя никого. Задрав голову, она еще успела разглядеть ногу в золотистой броне…

— Это было близко, Янг, — первое, что услышала Сяо Лонг, открыв глаза на земле после оглушительного сигнала, знаменующего ее поражение.

Скосив глаза за плечо Пирры, Янг разглядела индикатор ее ауры…

— Девятнадцать процентов! — простонала она.

— Действительно, на самом деле близко.

Пару секунд она смотрела прямо в теплые зеленые глаза, уже утратившие холодное аналитичное выражение, на мягкую улыбку, протянутую руку… А потом со вздохом приняла помощь, позволяя Пирре поднять себя на ноги.

— Ты все еще чертова Неуязвимая Девочка.

— Знаешь…  — протянула Никос. — Не могу поверить, что говорю это… но лучше зови меня Хлопушкой.

Янг счастливо рассмеялась, подмигнула и дружески ударила ее кулаком в плечо:

— Ты сама сказала это, Хлопушка. У меня есть свидетели!

— … Я пожалею об этом, не так ли?…

— Даже не сомневайся!

 

Глава 13. Так поступают друзья

Она нашла ее на дереве на краю утеса. Где-то совсем рядом несколько месяцев назад всех их, поступающих в Бикон, катапультировали вниз — в лес, кишащий Гримм, с расплывчатым заданием: приземлиться, найти партнера, отыскать «где-то на севере» разрушенный храм, достать «реликвию» и вернуться обратно. Желательно, еще и не померев в процессе.

Как все просто было тогда…

Блейк сидела у основания ветки дерева, нависающего над пропастью, прислонившись спиной к стволу, и рассеяно болтала ногами в воздухе.

«Ее стало намного проще понять, когда мы узнали, что она фавн».

Блейк любила высокие места, обожала рыбу, не любила собак, имела привычку забираться на верхнюю койку их двухэтажных кроватей и, изредка отрываясь от очередной книги, с эдаким ленивым любопытством наблюдать за тем, что делают остальные. А еще она иногда просто уходила куда-то, если хотела побыть одна — и ее было очень сложно найти.

Янг запрыгнула на соседнюю ветку и устроилась рядом. Вид действительно открывался красивый — заходящее солнце, зеленое море далеко внизу, где-то там, вдалеке, угадывается алое пятно Леса Вечной Осени…

Им всем пришлось тяжело после того боя под автострадой. Вайс вообще ни слова не сказала о столкновении с другом Блейк, Руби переживала из-за неудавшегося плана… как будто ее глупая старшая сестра не была единственной, кто облажался в том бою.

Но Блейк пришлось тяжелее всех. Это был ее друг, в конце концов, кто избил ее команду, все еще состоял в террористической организации и недавно ограбил целое Королевство. Удивительно было то, что кошка-фавн с тех пор не предприняла ничего, чтобы изменить это. Она плохо спала, мало ела, едва обращала внимания на занятиях… а сегодня на уроке профессора Гудвич она проиграла Винчестеру. Винчестеру! Чертовому мудаку с расистскими замашками!

Янг решила, что с нее хватит.

— Знаешь, я все еще уверена, что однажды Жон подожжет Бикон.

Ее гениальный план сработал. Удивленно моргнув от такого начала, Блейк перевела на нее озадаченный взгляд янтарных глаз:

— Что? Почему?

— Он же ПИРРАман!

Пару секунд Блейк пристально смотрела на своего партнера… а после закрыла в поражении глаза:

— Это было ужасно, Янг.

— Ой, да ладно! Почему никто не может просто оценить хорошую… Подожди, ты улыбаешься!

— Тебе показалось, — отрезала Блейк, стирая слабую улыбку с лица. — Вайс убьет меня, если узнает, что я поощряю твои каламбуры.

— Да вы все просто завидуете, — притворно надулась блондинка.

— Это неправда. Просто у нас есть чувство вкуса, — парировала Блейк и добавила. — К тому же, Жон понятия не имеет, что Пирра к нему чувствует.

— Ой, мальчики глупые, тоже мне новость! — пожала плечами Янг. — Однажды дойдет.

— Мальчики не единственные, кто могут быть слепы…  — проронила Блейк, вновь возвращаясь к той тихой апатии, что владела ей в последние дни.

Янг только вздохнула. Она, конечно, подозревала, что между «Плюшевым» и Блейк что-то такое было… сложно было не заподозрить, когда ее партнер натурально вздрогнула, столько только невинно пошутить на эту тему.

— Знаешь, Блейк… Я понимаю, почему ты хочешь спасти своего друга, — начала она. — Действительно понимаю: если бы ты, Вайс или, упаси Прах, Руби пошли по кривой дорожке, я бы сделала все, чтобы вернуть вас обратно.

Все, чего она добилась, было едва заметное шевеление ее банта — теперь Янг знала, что это означало нервное подергивание ее кошачьих ушек.

— Наверное, проблема в том, что все мы делаем это ради тебя, не ради него. Ты много говорила о его Проявлении, об опасности в бою, постоянно твердишь, что он просто отчаялся, но… мы не знаем, кто такой Моррон Браун, мы видели его только в сражении и он… пугает, даже при том, что серьезно не навредил ни одной из нас, хотя мог. Мне кажется, нам нужно изменить это. Расскажи мне о нем.

Блейк молчала так долго, что Янг было решила уже, что она не ответит.

— Он на два года старше меня, — наконец начала она. — Его родители погибли в шахтах Шни, он провел полгода в приюте, прежде чем его забрал оттуда мой… наш общий наставник. Если ты думаешь, что он пугает сейчас — ты не видела его в те времена.

— Он был озлоблен, замкнут и взрывоопасен — так легко и быстро задирал планку насилия, что его опасались трогать даже взрослые. А уж когда Адам, вскоре после «усыновления», открыл ему ауру и он обнаружил свое Проявление, которое пришло почти сразу… Знаешь, наверно, мне просто было его жалко. Он даже читал не очень хорошо… он жил с родителями, в шахтерском городке. SDC не очень заботится об образовании детей своих сотрудников-фавнов.

— Мы много времени проводили вместе — у нас был один учитель, в конце концов. Ну и…  — она пожала плечами. — Заботились друг о друге. Я учила его всему, что знала сама… Адам не сказать, чтобы уделял много внимания нашему образованию вне боевых навыков, а мне с детства привили любовь к книгам и учебе. Мор — всегда был сильнее, больше, старше… Сильный старший брат и умная младшая сестра — вот то, кем мы были друг для друга.

— У него… много гнева внутри. Он… ой, да ладно, мы — всегда слушали нашего наставника, который говорил, что права не даются, что их берут только силой, что если люди ни во что нас не ставят, мы должны показать им — фавны не слабые жертвы, но равные, зубастые и очень опасные. Что сила — единственный выход… И он… мы… верили. Особенно первое время, когда изменения только начинались — с отпора на разогнанных митингах, с погрома всяких мелких магазинчиков, отказывающих в обслуживании или задирающих для нас цены. Мы решили, что если работает в малом, сработает и в большом. Логично, не правда ли? Ты ведь понимаешь, Янг, не так ли? Именно ты — понимаешь?

Блондинка отвела взгляд. Если подумать… когда у нее была проблема — она ударяла ее кулаком, и проблема сбегала в ужасе. Тонкие методы — это не в ее стиле.

— Я знаю, что при первой встрече, особенно в бою, Мор может быть пугающим, может произвести впечатление дикости и животной свирепости, но… ты называешь его «плюшевым» и думаешь, что это смешно, потому что прозвище ему не подходит. Это и в самом деле смешно, но по другой причине — оно, что называется, «в точку». Он даже едой со мной делился, Янг… ты понимаешь, что это значит для ребенка двух шахтеров SDC, прожившего полгода в приюте для фавнов, для которых вечно не хватает абсолютно всего?

Янг даже рот открыть не успела, как Блейк с тихой горечью продолжила:

— Да ничего ты не понимаешь… Когда Белый Клык стал… жестче, когда пошли первые смерти — поначалу больше несчастные случаи, самооборона, — Мор был тем, кто молча делал всю грязную работу, чуть ли не рычанием отгоняя меня, когда я пыталась влезть со своей «помощью делу Революции». Мои руки чисты, Янг, на них нет ни капли невинной крови — она вся была сначала на Море, а потом на Адаме.

— Он похож на хорошего парня, — осторожно начала Янг. — Но почему он все еще там?

— Его Проявление — сила и стойкость, Янг, и это то, кто он. Ему может сколько угодно не нравиться то, что он делает, он может сколько угодно сожалеть о невинных, но он останется там, потому что это единственный выход, который он видит, единственный способ, который хоть как-то работает… Меня пугает то, что даже у его Проявления есть границы. И придет день, когда силы его характера не хватит, чтобы остаться и тем Морроном Брауном, с которым я росла, и Фавном-из-стали, террористом Белого Клыка. Адам уже упал в темноту… если я ничего не сделаю, следующим будет Мор.

— Я сделала много неправильного за время в Белом Клыке, Янг, действительно много. Но только сейчас я начинаю осознавать свое самое страшное преступление — я не спасла Адама, я не спасла Мора.

— И все же с боя под автострадой ты только и делаешь, что плачешь в подушку, когда думаешь, что все спят, да глядишь в пустоту все остальное время, — заметила Янг. — Что-то произошло там, когда мы все вырубились.

— Он всегда защищал меня, — ответила Блейк так тихо, что блондинка едва ее расслышала. — Всегда. Он делает это даже сейчас — в Белом Клыке никто не знает, что я пыталась помешать им в доках. Торчвик как-то разнюхал, кто я — и угрожает раскрыть все это моим бывшим товарищам, наставнику… Ты даже не представляешь, на что способен Адам, Янг. Его уже поздно спасать, он полностью забыл, ради чего Белый Клык начал весь этот крестовый поход против Шни и расизма, все, чего он желает — мести, всем сразу, за все грехи человечества, реальные и выдуманные.

— Я…  — ее голос дрогнул, едва не сломавшись. — Я не знаю, что делать. Мне начинает казаться, что выхода просто нет. Если я уйду из Бикона, из Вейл, это избавит его хотя бы от шантажа Торчвика — ищи меня потом по всему Ремнанту…

Блейк вздрогнула, когда Янг приземлилась на ту же ветку, удивленно поджала под себя ноги, когда блондинка, сверкая алыми глазами, склонилась над ней, уперев ладони в ствол дерева по обе стороны головы девушки-фавна.

— Серьезно, Блейк? — тихо спросила она, глядя прямо в глаза своему партнеру. — Побег — это твое решение?

— А что еще мне остается? — прошипела фавн.

— Знаешь, что бы я сделала, если бы Руби вступила в какую-нибудь дурацкую банду? Я бы пришла туда, выбила дерьмо из каждого ублюдка, а после притащила ее домой — без сознания, если потребуется. Я бы сделала то же самое для тебя или Вайс. Вот что делают друзья, Блейк — они сражаются друг за друга. Они не бегут, не бросают в беде. И будь я проклята, если позволю тебе снова сбежать!

— Серьезно, Янг? — в недоверии покачала головой Блейк. — Мы вчетвером — против всего Белого Клыка?

— Один раз я проиграла ему, — тихо ответила Янг. — Это не повторится снова. Не хватит меня — у нас есть друзья и вне команды. У нас есть чертова Неуязвимая Девочка, у нас есть Нора Волкири, которая давно не ломала никому ноги, у нас есть Ли Рен — у парня стальные яйца, если он может контролировать Нору. Прах, да даже Арк — он слабак, но голова у него варит. У нас есть весь чертов Бикон, Блейк, если надо, мы вобьем Белый Клык в асфальт по ноздри!

Она замолчала, уставившись пристальным взглядом покрасневших глаз в янтарные, еле заметно сверкающие отраженным светом золотых волос.

Пару секунд Блейк молчала… а потом момент разрушила по-дурацки беззаботная мелодия звонка Свитка кошки-фавна. Некоторое время они обе молчали, не двигаясь, просто ожидая, пока звонившему надоест… но мелодия не стихала.

— Просто ответь уже, — сдалась, наконец, Янг, отступая на шаг назад и рассерженно отвернувшись. — Но не думай, что это спасет тебя.

— … Алло? — тихо спросила Блейк.

Даже спиной Янг почувствовала, как вздрогнула ее партнер.

— Что?!

Резко обернувшись, блондинка увидела бледную Блейк, с застывшим взглядом уставившуюся куда-то в пространство перед собой.

— Да… Где?… Когда?…

Наконец, получив ответ, она подняла взгляд на Янг… и мягко улыбнулась:

— Хорошо, Мор… Я буду там.

Отключив связь и положив Свиток в карман, она без нужды сказала:

— Это Мор. Он хочет поговорить.

Было только одно, что Янг могла сказать на это:

— Ты не пойдешь туда одна. Я с тобой.

И был только один возможный ответ:

— Конечно, Янг. Ты — со мной.

 

Глава 14. Сомнения

— Всеобщая мобилизация! — с энтузиазмом бросил Хонг карту на стол.

В принципе, этого было достаточно — все игроки прекрасно знали правила и эффекты карт, но лис всегда брал на себя обязанности комментатора, пытаясь превратить карточную игру в эпичную битву. Его об этом никто не просил, частенько даже умоляли заткнуться, но когда Хонга это останавливало?

— Мистраль, разочарованный агрессивными действиями Вакуо, собирает доблестную армию из своих голоногих босяков, выдает каждому второму по винтовке, а каждому первому — по три патрона. Грядет война!..Доход на этом ходу обнуляется, вероятность нападения Гримм растет на десять процентов.

— Ты закончил? — буркнула Скарлет. — Тогда «Праховая диверсия».

— О, подлое Вакуо поступает как подлое Вакуо, какой сюрприз! — всплеснул руками Хонг, бросая кубики. — И Мистраль теряет одну Праховую шахту. Я отомщу! Мои голодранцы убьют твоих мужчин и изнасилуют женщин!

— Избавь меня от деталей, — скривилась Скарлет. — Мобилизация — дерьмовая карта.

— Ничего ты не понимаешь в тактике, женщи… Ай!

— Если моей тактики хватает на то, чтобы заткнуть тебя, Хонг, то это хорошая тактика.

— Это неспортивное поведение!

— Я тебе сейчас покажу неспортивное поведение!

— О Прах, Скарлет, не при Курай же! Где твои приличия?!

— «Промышленный бум», — буркнул фавн-паук, пока не пролилась кровь.

— О, хитрый Вейл решил развить промышленность и запастись попкорном, чтобы понаблюдать, как остальные убивают друг друга. Вакуо, как думаешь, может нахрен войну? Пойдем трусам, что отсиживаются в тылу, напинаем!

— Поддерживаю. «Массированная атака»!

— «Натиск»!

Курай на это только вздохнул, пока его сокомандники бросали кубики и азартно высчитывали нанесенный урон. Они правда думали, что он не заметил их «хитрый план»?

— И совместный удар Мистраля и Вакуо разрушает оборону Вейл. Отважные войска Мистраля врываются в город и начинают…

Хонг поперхнулся собственными словами, когда Курай аккуратно положил поверх их атакующих карт свою собственную, с изображенной на ней строгой блондинкой в очках.

— «Глинда Гудвич», — тихо сообщил он очевидное, бросая кости.

— Оборона Вейл восстановлена, — уныло проворчал Хонг, сверля злым взглядом две шестерки. — Все повреждения починены, стена снова стоит. Солдаты Мистраля одевают штаны и готовятся к осаде… Тяните карты, ребята.

Спустя пару секунд, осмотрев выуженные из колоды карты, он разочарованно грохнул их на стол (рубашкой вверх, разумеется), и вздохнул:

— Блин, день команды без медведа отстой. Эта игра рассчитана на четвертых! С Атласом мы бы тебя сделали!

— Где он, кстати? Я его с утра не видела.

— Там же, где и последние дня три, — проворчал Хонг. — Заперся у себя в комнате, обложился картами, донесениями и записями предыдущего турнира Витал в Вейл и отчаянно шаманит, пытаясь состряпать план операции с минимумом жертв.

— Как он вообще может что-то планировать? — покачала головой Скарлет. — Нам же здесь ни хрена не говорят! Мы тут как большая красная тряпка для копов: «Белый Клык все еще в городе! Фавн-из-стали все еще буйствует! Расслабьте булки — мы ничего особенного не планируем!»

— А вот так, — развел руками лис. — Ты не поверишь — у него даже что-то получается. Хочешь поспорим — если он и ошибется, то ненамного?

— Да ну тебя…  — буркнула Скарлет, откидываясь на стуле и закидывая ноги на стол. — Мне скучно, Хонг.

— Курай все еще здесь, ты не забыла? Пусть хотя бы из комнаты выйдет…

— Иди в жопу, Хонг, я не в настроении. Он ел вообще?

— Я ему что, нянька? Откуда мне знать?

— Ты его партнер. Партнеры заботятся друг о друге.

— Ты Брауна вообще знаешь? Заботится о нем? Да он сам о ком хочешь позаботится!

— Не после боя на автостраде, — заметил Курай, обрывая спор. — Не после Блейк.

В том, чтобы молчать большую часть времени, есть свои преимущества: когда ты наконец открываешь рот, все настолько удивляются, что затыкаются и слушают.

— О, ну хорошо, — закатил глаза лис. — Его бывшая подружка ушла в самоволку, по старой памяти пришла на сходку и услышала, чего не следовало. Он догнал, они немного подрались, потом поговорили, копы и атлаские вояки не переворачивают весь Вейл в поисках Паладинов — значит, они достигли соглашения. К тому же Торчвик наконец заткнулся со своей херней в стиле: «Я здесь главный!» и свалил на новую базу. По-моему, все замечательно!

— Чего вы на меня так смотрите?! — буркнул он через пару секунд. — Это что — жалость?!

— Ты идиот, Хонг, — вздохнула Скарлет. — Честно, я всерьез.

— Блейк (Блейк!), за любую шутку над которой он бил тебе морду, которой звонил из Атласа каждый раз, когда выдавалась возможность, с которой он вырос вместе, не просто ушла от нас — она все это время была под боком и даже не попыталась выйти на связь. Она шпионила за нами. Она в одной команде со Шни! ШНИ! — на последнем слове девушка-койот сорвалась на глухое рычание.

— А еще грядущая операция, которую командир называет «гребанной войной», — добавил Курай. — То, что мы здесь в темноте, изображаем присутствие и пугаем копов — работа важная, мы подходим для нее лучше всего, но недостаток информации его убивает.

— Ой, ладно, ладно! — раздраженно отмахнулся Хонг. — Он переживает. Что, в первый раз, что ли? Сами знаете, как все будет — он будет хмуриться, зависать в раздумьях, рычать не по делу, потом сломает пару стен, может, напьется… если будет совсем хреново — пойдет в лес, поиздевается над Беовульфами, поиграет в футбол Урсой, оторвет хобот Голиафу, а потом воткнет ему его же бивень под хвост. Когда придет время действовать, когда будет НАДО — он пойдет и сделает то, что необходимо. Потому что он Браун. Так всегда было.

— Ему не нравится то, что происходит, — упорствовала Скарлет.

— Ему никогда не нравится, если дело не касается шахтеров Шни и роботов, уж первых-то он готов защищать хоть круглые сутки… как и разбивать вторых.

Скарлет насупилась, но промолчала. Курай видел — она печенкой чувствовала, что права, но не могла это как следует сформулировать.

— Раньше ставки не были столь высоки, — неохотно влез он. — Раньше в деле не была замешана Блейк. Раньше она не дружила с Шни.

— Шни! — вскрикнула Скарлет, выглядя так, будто наконец нашла алмаз в луже грязи. — Он отпустил Шни! Черт, он всегда говорил, что ее семья начала все это дерьмо, а что сейчас? Он просто ее отпускает?!

Хонг просто пожал плечами.

Насколько было известно фавну-пауку, лис, в отличие от многих, пришел в Белый Клык два с половиной года назад отнюдь не из-за Шни — его младшего брата просто забили до смерти какие-то пьяные расисты. А учитывая, что никакой особой законопослушностью или врожденной добротой рыжий никогда не страдал, у него вообще было всего две дороги — в Белый Клык или в одну из многих фавн-банд Вейл. Организация самозваных революционеров предложила ему куда больший масштаб…

— Почему? — тихо спросила она, мгновенно растеряв весь пыл. — Ладно, черт с тобой, Хонг, ты всегда был идиотом, когда дело касалось вещей, на которые тебе плевать. Курай, ты-то уж поумнее этого малахольного. Почему он ее не убил? Такой шанс выпадает нечасто…

Курай не ответил. У него были определенные соображения на этот счет, но зачем напрягаться, высказывая их вслух, если за спиной койота, привалившись плечом к косяку и пригнув голову, чтобы не задевала косяк, стоял тот, кто справится с этим куда лучше?

— Почему, Скарлет? — тихо спросил Браун, заставив свою подчиненную подпрыгнуть, вскочить со стула и испуганно обернуться.

— Я…

— Не трудись, — покачал головой фавн-медведь.

Вздохнув, он прошел к столу, уселся на стул, заставив его жалобно заскрипеть, и аккуратно положил перед собой три пухлые папки — планы операции, как предположил Курай.

— Я думал, уж вы-то должны понять. Если уж даже вы… все новички тоже? Что они говорят?

Хонг с Курай нерешительно переглянулись.

— Ой, да ладно, я не стеклянный.

— Ну, они говорят, что ты сдулся, — осторожно начал Хонг. — Что слаб. Мягок… ну, и все такое.

Моррон на это только невесело хмыкнул.

— Я? Мягок? Я застрелил подростка на камеру, а после показал это всему миру. Мелкий поганец погиб только потому, что я ошибся с выбором цели и требованиями — и я все еще убил его, потому что иного выхода уже не было: мы не могли отступиться от своих слов, показать слабость и нерешительность. А после я убил его отца, потому что не мог позволить себе оставить такого мудака управлять персоналом SDC. Я мягок?

— Они считают, что да. Ты не позволял им как следует оторваться на охране Шни, в шахтах. За то, что одному из них сломали руку, ты едва не обломал рога нашему бычку, Сэйблу, когда он не остановился после приказа.

— За него попросили шахтеры, — скривился Браун. — Уж им-то лучше всех знать, кто заслуживает наказания, а кто — нет.

— Они не хотят фильтровать, командир, — тихо заметил Курай, не дав Хонгу открыть рот. — Они хотят мести. Для всех.

Их общий лидер только снова вздохнул и устало потер виски.

— С каждым разом им становится все сложнее втолковать, что месть — это не то, для чего создан Белый Клык.

— Равенство для фавнов, бла-бла, плавали, знаем, — закатил глаза Хонг. — Только где оно, это равенство? А месть — вот она, только к вербовщику приди.

— И что, так вы все видите Белый Клык? — прищурив глаза, исподлобья посмотрел на них Браун. — К черту равенство, давайте просто отомстим?!

— С каких пор мы говорим о нас? — вильнул Хонг.

— С этих самых. Колись, лис, это важно.

— А что я первый-то? — возмутился тот. — Я что, самый ры… а, точно… Ой, Браун, ты меня знаешь — я стреляю, куда ты скажешь, в кого ты скажешь, и как ты скажешь. Мне до звезды все эти высокие материи. Уродам, которые убили моего брата, я уже отомстил — с твоей помощью, между прочим. Все остальное — просто работа.

Браун, глядя в глаза своему партнеру, чуть поморщился, но кивнул и перевел взгляд на Скарлет.

— Ты лучше скажи мне, почему ты не убил Шни, — упрямо насупилась девушка-койот. — Мне казалось, что в этом и был смысл: показать им, что их вседозволенность — лишь иллюзия, что их деньги — не гарантия безнаказанности, что перед возмездием… не местью! — все равны. Я понимаю, ты не хочешь связываться с похищениями и подростками после Лаймов, но… это же Шни! Они начали это!

— Скажи мне, Скарлет, — тихо, обманчиво мягко начал Браун, но все, включая Курай, который еще не успел ляпнуть ничего нарушающего субординацию, резко подобрались на своих местах, вытянувшись в струнку. — Тест на интеллект: почему SDC эксплуатирует фавнов?

— Потому что это выгодно, — заученно ответила она.

— Что нужно сделать, чтобы они прекратили это?

— Сделать все это дерьмо невыгодным, — вновь, без промедления ответила она прямой цитатой.

— А теперь главный вопрос, Скарлет… Когда выгода перестает иметь значение? Когда становится плевать на деньги?

На этот раз девушка-койот промолчала. Скорее всего, она знала ответ, но произносить его вслух не очень-то и хотелось.

— Когда все становится личным, — пришел ей на помощь Курай.

Моррон мгновение сверлил взглядом отводящую глаза Скарлет, а потом вздохнул.

— Верно. Когда все становится личным. Прибыль Жака Шни — это цифры. Если он терпит убытки, он поднимает отчеты и выясняет, где именно он теряет деньги, а после пытается это исправить, если это — дешевле. Это холодный расчет, это — просто бизнес. Его сотрудники — лишь еще один ресурс, его принято называть «трудовым», когда он теряет их, он ищет замену… что тоже потеря денег и времени, между прочим. А что делает отец, когда кто-то убивает его дочь?

— Он мстит, Скарлет. И вот фавны — уже не удобный ресурс, а те, кто убили плоть от плоти. Семья Шни убедила весь мир в том, что эксплуатировать наш народ — это хорошо и выгодно. Они повторят это снова, если захотят, но теперь уже мы будем просто кровожадными животными, для которых нет ничего святого — даже несовершеннолетних Охотниц (Охотниц!) и тех зарежут за чужие грехи.

— Они уже делают это, — заметил Хонг. — Смерть Лавендера так и представили.

— Для толпы, — покачал головой Браун. — Те, кто действительно принимают решения, прекрасно знают, что случилось — оригинальное видео, в конце концов, до сих пор можно откопать.

— И что, получается, вся эта хрень о разбивании иллюзий — действительно хрень?! — ощерилась Скарлет. — Шни и в самом деле неприкосновенны?! Мы можем грабить их компанию, ломать оборудование, нападать на сотрудников, но небожителей Шни — трогать нельзя?!

— Я не говорю, что это легко, Карри, — покачал головой Моррон, отчего-то используя старое «детское» прозвище. — Мы должны пройти по тонкой грани, по одну сторону которой будут доказательства нашей решимости, нашей силы и билет на свободу, а с другой — новая война.

Он помолчал пару мгновений, а потом продолжил:

— Если бить — то в голову дракона, в Жака Шни. Но до него не добраться, мы столько раз пытались… А наследница… она просто девчонка. Ее смерть не напугает — она приведет в бешенство. Как произошло с Лавендером, только последствия будут непоправимы.

Медведь опустил взгляд на ладони:

— Я никак не могу отделаться от мысли, что едва не начал вторую Войну за Права там, под автострадой.

— Ты уверен в этом? — тихо спросила Скарлет.

— Нет. Я никогда не встречался с Жаком Шни — я не знаю, насколько он дорожит своей дочерью. Но если я пойду на это — то только тогда, когда другого выхода не останется. Как было с Лавендером.

Повисшую тишину разбил Курай:

— Мы вообще можем сделать это?

— Я надеюсь на этот план, — кивнул Браун на папки. — Здесь и сейчас, в город стянуты войска Вейл и Атласа — мы должны ударить по ним. Не по гражданским, их смерть ничего не изменит — по непосредственной военной силе Королевств, по кибер-армии Атласа, в которую они так верят. Это должна быть демонстрация силы, не объявление священной войны фавнов против человечества. Если у нас выйдет нанести достаточно урона, показать, что мы можем не просто грабить и взрывать, но сражаться в открытую… я надеюсь, что это что-то изменит в их головах.

— Есть еще вопросы, ребята? — тихо спросил Моррон после долгого молчания. — Задавайте, это важно.

— Ты думаешь, этот план примут? — спросил фавн-паук, видя, что его товарищи не собираются продолжать.

Он не хотел быть тем, кто поднимет этот вопрос, он вообще предпочитал держаться в тени и не привлекать к себе внимания, но сейчас не видел иного выхода.

— Я не знаю. У меня недостаточно информации, так что я смог накидать все только в общих чертах. Адам знает больше — он сможет подкрутить его до рабочего варианта.

— Я спрашивал не об этом. Ты думаешь, все там, на новой базе, хотят того же, чего и ты?

— На что ты намекаешь, Курай? — прямо спросил Браун.

— Ты знаешь мое Проявление, командир. Меня сложно заметить, я много где хожу, многое слышу. И я говорю тебе — далеко не все разделяют твою точку зрения на миссию Белого Клыка. Действительно ли там, в штабе, твой план примут?

— Я отправлю его лично Адаму, — прорычал Браун.

Фавн-паук было открыл рот, чтобы сказать, что это не ответ на вопрос, но передумал, встретившись взглядом со своим командиром.

Нет, он не был уверен. Не до конца.

— Разговор окончен, — буркнул Моррон, вставая из-за стола и сгребая папки. — Я к связному.

Он замедлился только однажды, уже у самой двери:

— Вернусь ночью. После у меня еще одна встреча. Сегодня день команды, в конце-то концов…

Он уже ушел, когда команда обменялась многозначительными взглядами, а после Хонг и Скарлет синхронно выдохнули одно-единственное имя, которое объясняло все:

— Блейк.

Курай промолчал. Он не любил изрекать очевидное.

 

Глава 15. День команды

Желтый мотоцикл, истошно визжа шинами, затормозил у тротуара. Сняв с головы шлем, Янг тряхнула золотой гривой и со всем положенным вниманием изучила себя в зеркале — не помялось ли. Волосы — это важно!

— Нептун был прав, — тихо сказала у нее за плечом Блейк, слезая с мотоцикла. — Ты сумасшедшая. Чем ты угрожала инструктору, которому сдавала тест на права?

— Права? Тест? — в деланном изумлении склонила голову Янг и тут же рассмеялась выражению ужаса на лице подруги. — Расслабься, Блейк, я пошутила! Просто я была паинькой на тесте.

— Не знала, что ты умеешь…

— Только никому не говори, это испортит мой имидж.

— Из-за своего имиджа ты осталась одна на балу.

— … Заткнись. И вообще, поверить не могу, что мы на него не пошли! Твой Плюшевый что, другой даты выбрать не мог?

— Сегодня день команды…  — тихо ответила Блейк, накидывая капюшон и развернулась, зашагав дальше по улице. — Пойдем, нам туда. Минут десять пешком.

Янг только вздохнула на это, с явственным недовольством собирая свою роскошную гриву в тугой пучок на затылке и одевая яркую оранжевую кепку.

— День команды? — переспросила она, пристраиваясь рядом.

— Да… поверить не могу, что я не вспомнила сразу. Это… традиция. Каждый месяц, в этот самый день, мы трое: я, Мор и Адам, собирались вместе и просто проводили время — на речке или в лесу… жарили мясо или выбирались в город. Все споры, если таковые были, откладывались, все разногласия — забывались. Были только мы трое…  — она помолчала пару секунд, а потом с горечью добавила. — Тогда Адам еще умел улыбаться.

— И что произошло?

— Мор уехал, — просто ответила Блейк. — Без него как-то все было не так… Мы пытались не губить традицию, но последние пару месяцев перед моим уходом… все было плохо. Адам, казалось… просто забыл. Не только о дате и тем, что с ней связано… обо всем, что не касалось его войны.

— Ты никогда не говорила мне, почему он уехал в Атлас, — заметила как бы между делом Янг, глядя по сторонам.

Она раньше никогда не бывала в этой части города. Да и зачем?… Клуб Джуниора, который она посетила в попытках найти информацию о своей матери (и который разнесла нафиг в процессе), был совсем в другой стороне. А больше никаких поводов посещать «неблагополучные» районы у нее не было.

Вечная проблема таких крупных городов как Вейл — пространство. Земля внутри стен была строго ограничена, расширять защитный периметр было слишком дорого, и все это сказывалось на архитектуре Королевств. Там, километрами южнее, в центре города, это находило свое отражение в высоких блистающих небоскребах наподобие Башни ССТ, чуть поближе — плотной застройкой типовых высотных жилых домов… здесь — узкие улочки со всех сторон сжимали старые дома, еще довоенной постройки: пристройка на пристройке, порой даже деревянные, высились над дорогой, иногда нависая над крохотным тротуаром. Все это закрывало небо, давило со всех сторон — Янг казалось, что она в подземелье.

А еще, чуть ли не отовсюду: из тупичков, переулков и стен домов, порой прямо из окон, на нее скалилась алая волчья голова на фоне трех линий, похожих на следы от когтей.

— Он любил меня. А я — нет. И давай закончим на этом, Янг.

— А сейчас? — спросила блондинка. — В смысле, ты очень стараешься его спасти.

Если бы она всегда отступала, когда Блейк не хотела о чем-то говорить… она бы не знала о ней ничего.

— Янг.

— Что?

— Остановись, пожалуйста.

— Ладно, я просто озвучила наблюдение, — пожала плечами Сяо Лонг и перевела тему. — Здесь… мрачновато.

— Это фавн-район Вейл. Здесь живут семьи шахтеров, из тех, кто все еще остался в городе, те, кто убирают улицы и обслуживают канализацию, кто работает грузчиками и водит грузовики… родные строителей, что мостят улицы, латают стену и строят дома, кто моет туалеты и…

— Ладно, я поняла, — нахмурилась Янг.

— Есть районы поприличнее — из тех, кто смог устроится лучше. Таких тоже хватает, но относительно большинства… совсем немного.

— У меня дома такого не было.

— Патч — маленький остров.

— Эй! Зато у нас есть академия Сигнал — самая лучшая подготовительная школа Охотников, которая выпустила меня!

— А кроме этого?…

— … А еще у нас очень красиво осенью. Я люблю это время года.

— Как я уже сказала, Патч — маленький остров, — улыбнулась Блейк. — В небольших городках все немного иначе, чем в столицах и их сателлитах.

Они шли несколько минут в немного напряженной тишине — Янг никак не могла отделаться от ощущения пристальных взглядов, бдительно следящих за каждым ее шагом.

— Так куда именно мы идем?

— «Таверна Мо» — владелец раньше был с… нами, пока два с половиной года назад ему не прострелили колено в одной из стычек. Теперь держит одну из лучших местных забегаловок, предоставляет уединенные комнаты для наших встреч и… очень любит Мора, на самом деле. Говорит: «медведи должны держаться вместе»… Мы, кстати, пришли.

— Одна из лучших, говоришь? — протянула Янг.

Честно — это было похоже на один из тех дрянных баров, в которых любил напиваться ее дядя.

— Внутри лучше, — бросила Блейк, обходя здание.

Постучав в неприметную стальную дверку, в темном тупичке, куда не доставал свет двух тусклых уличных фонарей, она, не дожидаясь вопросов, сказала в отодвинувшуюся задвижку:

— День команды.

Некто за дверью перевел внимательный взгляд зеленых глаз на Янг. Та в ответ жизнерадостно помахала рукой, улыбаясь во все тридцать два зуба:

— День команды, чувак!

Задвижка с грохотом захлопнулась. Пару мгновений стояла тишина, а потом Янг, под пристальным взглядом подруги, независимо пожала плечами:

— Что?! Ты просила быть дружелюбной!

— С Мором.

— Ну извини, перепутала, — блондинка подняла кулак. — Мы можем и так войти.

— Янг!

— Ну почему чуть что — сразу Янг?! Кто-то подсыпал кошачью мяту в подушку Вайс — Янг! Подлил валерьянку в чай — Янг! Почему всегда я виновата?

— Потому что это твоих рук дело.

— Я невиновна, пока моя вина не доказана! — открестилась Сяо Лонг. — Это называется презумпция невиновности… Так что делать-то…

Ее прервал грохот замков и, по контрасту, бесшумно отворившаяся дверь. Все тот же хмурый парень махнул рукой куда-то в сторону лестницы за спиной и буркнул:

— Второй этаж, комната пять.

— Так, партнер…  — тихо начала Блейк, пока они поднимались по чуть поскрипывающей лестнице. — Я знаю, у нашей команды и Мора было не самое лучшее начало…

— Ты хочешь сказать — он душил мою сестру, — буркнула блондинка.

— Да, вроде того. Но сегодня — день команды. Все ссоры остаются за дверью, все счета списываются. Мне ничего не грозит здесь, как не грозит и тебе… Как не грозило никогда — ни одной из вас.

— Да знаю я, — закатила глаза блондинка. — Я уже десять раз пообещала, что не буду бить ему морду.

— Янг!

Вместо ответа Сяо Лонг просто толкнула дверь, заходя в комнату.

Бывшего партнера Блейк она заметила сразу — сложно было проглядеть массивную, больше двух метров в высоту, фигуру с широченными плечами, черным силуэтом застывшую напротив окна и два больших медвежьих уха на косматой голове. Он обернулся на звук открывшейся двери и блондинка впервые увидела его лицо: раньше, в бою под автострадой, оно было закрыто стальным забралом Белого Клыка, стилизованным под маски Гримм.

Честно — Янг была удивлена. Во время их прошлой встречи он излучал угрозу каждым движением, каждым словом, произнесенным с отчетливыми рыкающими интонациями, он был именно тем, что любой ожидал бы от одного из самых опасных террористов в мире: смертоносным, агрессивным, безжалостным. После того боя, даже несмотря на то, что он так и не тронул по-настоящему ни одну из них, Янг сложно было поверить в те теплые слова, на которые не скупилась ее подруга, говоря о своем бывшем партнере.

Прямо сейчас… угроза куда-то исчезла, аура опасности растворилась — огромное тело казалось не смертоносно быстрым, а каким-то даже немного неуклюжим. Чуть сгорбленные плечи, будто их пригибало к земле собственным весом, отсутствие ярости в карих глазах… все это полностью меняло производимое впечатление. Даже и не верилось особо, что это тот же самый человек, который застрелил Лавендера Лайма. «Убийца детей», как называли его в новостях.

Блейк говорила, что прозвище Плюшевый очень ему подходит — теперь Янг начинала понимать почему. Он, как и сама кошка-фавн, во многом походил на свое животное-прототип: большой, казавшийся неуклюжим, добродушным и немного ленивым в обычной жизни и смертельно опасный, откровенно пугающий, быстрый и свирепый в бою.

Она уже встречалась с Фавном-из-стали. Теперь, видимо, пришла пора встретить Моррона Брауна.

Фавн смерил блондинку внимательным взглядом с ног до головы, перевел взгляд ей за спину и улыбнулся — улыбкой, которая мгновенно смягчила грубоватые черты лица:

— Блейк, — сказал он. — Я вижу, ты привела кампанию.

— Не то, чтобы у меня был большой выбор, — ответила кошка-фавн, вставая рядом с Янг. — Она была рядом, когда ты позвонил.

— Я должен был привести Хонга? — вновь улыбнулся Моррон, не отрывая взгляд от Блейк, что сделала еще пару нерешительных шагов к своему бывшему партнеру.

— О, Прах, нет! — с нотками паники покачала головой Белладонна. — Никто, кроме тебя и твоей сумасшедшей команды не может терпеть его больше нескольких минут.

Она остановилась в двух шагах, нерешительно замерла, переминаясь с ноги на ногу… Янг закатила глаза и, сделав шаг вперед, сильно толкнула своего партнера в спину, отправляя в объятья Брауна. Уже спустя мгновение она пожалела об этом — так неловко и откровенно лишней она себя почувствовала.

— Я скучала, Мор, — тихо сказала Блейк, уткнувшись Брауну куда-то в верхнюю часть живота.

— Я тоже, Блейк, — ответил тот, аккуратно, будто опасаясь сломать, погладил ее голове, коснулся банта…

Янг уже хотела было влезть, чтобы остановить фавна — она прекрасно знала, как ее подруга не любит, когда кто-то лезет к ее ушкам (сама блондинка в первый раз после доков словила хороший такой удар под дых), но… Блейк даже не дернулась, когда он снял ее бант. Отступив на шаг, она только прянула ушами, отобрала бант, сунула в карман и, обернувшись, произнесла:

— Мор, это мой партнер в Биконе — Янг Сяо Лонг.

— Привет, Плюшевый! — помахала Янг.

— Янг, это мой первый партнер — Моррон Браун.

— Эй, я что, на втором месте?

— Привет, Фонарик, — поприветствовал ее медведь.

— Фонарик? — склонила в любопытстве голову к плечу Янг.

Так ее, кажется, еще не называли…

— Ага. Представь — ночь, миссия, не видно не зги… Ударил, волосы загорелись: и свет, и душу отвел.

Мгновение Янг безмолвно смотрела прямо на него… а потом рассмеялась, с силой хлопнув Блейк по плечу:

— Все, можешь расслабиться, мы поладим.

… Это был странный вечер.

— О, наша инициация была клевой!

— Это был дурдом, Янг.

— Одно и то же. Моя сестра прокатилась на гигантском Неверморе, которому потом отрубила голову! Я видела человека, разъезжающего на Урсе, будто та — пони! Люди падали с неба! Я называю это — самым клевым вступительным экзаменом в мире!

Невзрачный фавн принес им ужин и бутылку вина. На прохладное замечание Блейк о том, что его гостьи все еще несовершеннолетние, Плюшевый просто пожал плечами и предложил пожаловаться на него копам — пусть добавят строчку к списку.

— Подожди, «План А»? Что за План А?

— О, Мор, можно я расскажу?! Пожалуйста!

Она впервые увидела, как Блейк смеется. Не улыбается, не хихикает — заливисто смеется, полностью расслабившись и отпустив контроль.

— До того, как Мор возглавил команду, эти ребята были изгоями, — поделилась Блейк.

Янг улыбнулась, уловив в голосе подруги знакомые нотки — именно так она сама рассказывала о достижениях Руби; точно так же, с искренней гордостью, хвасталась своей сестрой сама маленькая Роуз.

— Хонга хотел убить буквально каждый в лагере, Скарлет постоянно грызлась со всеми, Курай — просто пугал всех до дрожи своими паучьими лапками.

— Да, это была команда-катастрофа, — ностальгически улыбнулся Плюшевый. — С тех пор мы прошли долгий путь. С твоей командой не сравнятся, Блейк, но они хороши.

— Да, мы лучшие!

В основном это был просто треп, болтовня — байки пополам с шутками и смехом…

— Так, Плюшевый, давай, расскажи мне что-нибудь, что я еще не знаю о фавнах-медведях.

— Я могу переварить все, даже подошву от сапога. Я серьезно, Хонг однажды подсыпал мне в кашу измельченную. На удивление вкусно… А что я должен знать о Янг Сяо Лонг?

— Ты знаешь все, что должен — я клевая!

— Несколько дней назад, — с плутоватой усмешкой начала Блейк. — Она вышла на арену Бикона и бросила вызов всему первому курсу. После пары попыток, когда добровольцы кончились, заявила, что с тем, кто победит ее, она пойдет на свидание. Когда и это перестало помогать…

— Пожалуйста, нет! — Янг спрятала лицо в ладонях.

Даже у нее были свои границы, в конце концов.

— В конце концов, ее отправила «в красный» Пирра. Та самая, Никос. Клянусь, я видела, как у мальчиков шла носом кровь, когда они обсуждали, что мой партнер пойдет на бал с Неуязвимой Девочкой.

— И чем все кончилось? — с любопытством спросил Браун.

— Я сижу здесь и выслушиваю, как мой партнер травит про меня постыдные байки! — буркнула Янг. — Цени, между прочим, мою жертву — я могла зажигать в Биконе.

— Ладно, я думаю, нам нужно принести немного справедливости в это. Я расскажу тебе историю, которую называю «Кошки-мышки»…

— Ты не посмеешь! — прошипела Блейк.

— И что меня остановит?

— Если ты скажешь хоть слово, я расскажу Янг про медведя и курицу!

— … Извини, Фонарик. Это называется — гарантия взаимного уничтожения.

… Но далеко не всегда.

— А ты знаешь, до чего дошло пять лет назад, до того, как мы начали нападения? Как охранялись шахты? — с затаенным гневом спросил Браун, которого, в таком состоянии, как-то язык не поворачивался назвать «Плюшевым». — Блейк не даст соврать — почти никак, только от стайки Беовульфов отмахаться или там… пары Урс. Припрется что посерьезнее — и все, мертвая шахта. Гримм не интересует Прах или ценное оборудование — они просто приходят за живыми. После их нападения все почти нетронутое — просто привози новых и продолжай работу. Никто даже не дергался особо, даже когда это не получалось замять, ведь нападения Гримм — обычное дело, даже недалеко от границ Королевств неспокойно, уж что говорить о Темных Землях…

— А сейчас каждый из таких шахтерских поселений — маленькая крепость, — тихо подтвердила Блейк.

— Мы делаем много неправильных вещей, — кивнул Плюшевый, вновь возвращаясь к своему расслабленному состоянию. — Действительно много, я не буду спорить. Иногда все идет не так, как задумано — мы перегибаем палку, мы ошибаемся: гибнут невинные, страдают друзья. Но мы делаем что-то — и это дает результат.

— Я знаю, почему ТЫ делаешь это, Мор, — с грустной улыбкой покачала головой Блейк. — Я не сомневаюсь ни в твоих мотивах, ни в твоей цели. Но так же я знаю, что далеко не все разделяют твою точку зрения. Белый Клык изменился, Мор. Я не могу поверить, что ты не заметил это. Ты знаешь, что ходят разговоры о продаже наркотиков людям? Белый Клык больше не борцы за равенство, не фавны, делающие неправильные вещи во имя правильных целей. Они — просто преступники.

Янг просто молчала, ковыряясь ложечкой в остатках десерта. Это было не ее поля боя, не ее область знаний — она просто слушала и запоминала, думая, что ей стоит пристать к кому-нибудь… к тому же профе… простите, доктору О'блеку, на тему истории фавнов. Или просто прочитать учебник. Внимательно, да…

Сяо Лонг никогда не интересовала политика или такие скучные вещи как история — она собиралась быть Охотницей, путешествовать по миру, сражаться с Гримм, иногда избивать плохишей… и помогать людям, да. Попутно. Но она не жила в вакууме — она смотрела телевизор, слышала разговоры взрослых и сверстников.

Белый Клык ненавидит человечество, говорили они. Белый Клык — кучка фанатичных психопатов, говорили они. Они позорят свой народ, честных и мирных тружеников, говорили они…

Янг не видела ничего из всего этого бреда в Морроне Брауне. Не то, что ненависти, даже неприязни или недоверия в ее сторону. Никакого фанатизма — только четкое понимание своей цели, способов ее достижения, искреннего сожаления о цене и готовности ее платить. Они не касались самой опасной темы — смерти Лавендера Лайма, но по рассказам Блейк он стыдится этого факта и винит себя за него больше, чем кто-либо другой.

Хуже было то, что она понимала — действительно понимала причины. Она была Янг Сяо Лонг — ее проблемы решались ударом кулака, красивой внешностью или дружелюбной улыбкой. Если не работало второе и третье, рано или поздно в ход всегда пускалось первое… И чаще рано, чем поздно.

— Новобранцы вечно несут эту фигню о мести тупым расистам и человечеству. Как правило, он выходцы из самого низа, и да — многие из них состояли в бандах, — ответил медведь. — Эта дурь выколачивается.

— Не только новички, Мор.

— … Ты говоришь об Адаме.

— В том числе. Я много думала об этом… действительно много. Врачи циничны, полицейские склонны видеть в людях худшее, артисты сильно зависят от чужого мнения… террористы жестоки — они полны ненависти и злобы. Это называется профдеформация. Мы — то, что мы делаем, Мор. Ты думаешь, просто так в нынешнем Белом Клыке не осталось почти никого из прошлого состава, с кем мы начинали этот крестовый поход? Они ушли — а на их место пришли другие. Они не хотят равенства — только мести.

— Давай оставим этот разговор, Блейк. Сегодня день команды…

— Когда я еще увижу тебя? Когда смогу поговорить? Через месяц?

Моррон не ответил. Вместо этого он посмотрел на часы…

— Уже поздно, Блейк. Через час отбывает последний транспорт в Бикон. Я думаю, тебе стоит вернуться в Академию.

— Просто подумай об этом, Мор, — умоляюще попросила Блейк, не двигаясь с места. — Просто подумай.

— Я подумаю, Блейк, обещаю, — кивнул Плюшевый. — Но и ты подумай тоже. Я сказал тебе там, в доках, и повторю снова: есть ли у тебя другое решение? Старый путь не работал, новый дает хоть какие-то результаты.

Девушка-кошка молчала, понурив голову — даже ее уши, вечно стоящие торчком или оживленно шевелящиеся, ловя каждый звук, бессильно поникли.

— Дай мне другой ответ, Блейк, способ, которым я могу помочь фавнам действительно получить те права, что мы завоевали пятьдесят лет назад, и я уйду из Белого Клыка в тот же день.

— Белый Клык катится в пропасть, — сказала Блейк.

Янг осторожно взяла ее за руку, увидев слезы, текущие по щекам.

— Однажды ты либо погибнешь, пытаясь их остановить, либо действительно превратишься в того Фавна-из-стали, которым сейчас пугают весь Вейл, а полгода назад пугали Атлас.

— Одно я знаю точно, Мор. Белый Клык — это не тот ответ, который мы оба ищем.

— Послушай, Плюшевый, — вступила Янг. — Не буду спорить — я не разбираясь во всей этой ерунде с дискриминацией. Но я верю Блейк, и ты вроде хороший парень — поэтому считай, что у тебя есть уже две ослепительно прекрасные девушки, которые будут тебя спасать!

— Я взрослый мальчик, Фонарик. Я могу сам о себе позаботится.

— А через месяц мы притащим сюда еще и Руби! — продолжила блондинка, не обращая на его слова никакого внимания. — Никто, кроме меня, не может устоять перед ее умоляющими глазками.

— Через месяц…  — протянул Моррон. — Это уже после фестиваля Витал?

— Ну да, — не поняла Янг.

— Договорились, — кивнул медведь, протягивая руку. — Мы встретимся через месяц. Все равно у вас будет много дел из-за фестиваля. Будете выступать?

— Выступать? — подбоченилась Янг. — Мы будем побеждать!

— Советую потратить этот месяц на тренировки, — фыркнул на это Браун. — Я слышал, в нынешнем будет участвовать Пирра Никос.

— Это не проблема! — без особой уверенности заверила блондинка.

— До встречи, Блейк, — улыбнулся он, притянув к себе не успевшую и пикнуть девушку-фавна.

Подняв глаза, он строго посмотрел на Янг:

— Береги ее, Фонарик.

— Само собой, Плюшевый!

* * *

Уже сев в пустой салон последнего транспорта до Бикона, Блейк тихо призналась сидевшей рядом Янг:

— Ты была права. Я не могу сбежать — это никогда не работает, это причиняет всем только боль.

— Так значит план — навалять Белому Клыку принят? — усмехнулась блондинка.

— Как временная мера. Они что-то планируют — мы должны узнать что.

— Звучит как план.

— А потом я буду должна найти ответ на вопрос, над которым мой народ бьется уже пятьдесят лет.

— Ну…  — протянула Янг. — Знаешь, как правильно есть слона?

— Как?

— По кусочкам, Блейк… Только по кусочкам!

 

Глава 16. Знание

— Мы связались с Советом Атласа, Озпин, — хмуро сказал Председатель, неодобрительно глядя с голографического экрана. — С этого момента за безопасность фестиваля Витал отвечает генерал Айронвуд.

— Так точно, Советник, — кивнул высокий черноволосый мужчина с седеющими висками. — Атлас готов предоставить столько солдат, сколько необходимо, чтобы обеспечить безопасность мирных граждан.

— И мы благодарны за это, — кивнул Председатель.

— На этом все? — рассеяно спросил директор.

— Пока да. Но по окончании фестиваля мы вернемся к тому, будете ли вы и далее занимать свой пост, директор. Доклады генерала Айронвуда нас несколько… озадачили. Уверен, вы понимаете.

Озпин, директор Бикона, лучшей академии Охотников в Ремнанте, не ответил, лишь небрежно шевельнул рукой, отключая связь. На линии остался лишь его старый соратник — Джеймс Айронвуд, главнокомандующий армии Атласа.

— Это верное решение, Озпин. Я защищу мирных жителей. Верь мне.

Директор на это только вздохнул. Сняв крохотные черные очки-велосипеды с носа, он аккуратно положил их на стол и устало протер глаза. Запустил руку в короткие седые волосы, сжал на мгновение виски…

Честно сказать, его не очень волновали ничем не прикрытые угрозы Совета. Даже если они решат снять его с этой должности, его место займет Глинда — любимая ученица в этой жизни. Она более чем способна приглядеть за этой ордой подростков, способных, раздухарившись в бою, превратить каменную арену в усеянное кратерами и осколками поле боя. У него, в конце концов, есть и другие обязанности, взятые на себя добровольно — управление школой съедало много времени, заставляя делегировать обязанности, отправлять на задания подчиненных, которые по определению были менее опытны, знали меньше, меньше видели и слышали.

Взяв со стола Свиток, он открыл последнее сообщение от Кроу Бренвена, идущего по следу убийц Эмбер.

«У Королевы есть пешки» — гласило сообщение.

Безусловно, постороннему эти четыре слова не сказали бы ничего — так и задумано, в конце концов, обмениваясь сообщениями по вопросам настолько секретным, что о них знали лишь чуть больше десятка человек во всех четырех Королевствах, по открытым каналам, надо было соблюдать осторожность.

Для него все было ясно как день. Враг, с которым он сражался всю свою жизнь, в бою с которым умирал десятки раз, которого, казалось, знал лучше, чем самого себя… изменился. Королева работает через людей. Она и раньше делала это, но использовала своих миньонов исключительно в качестве расходного материала — они ничего не значили и зачастую даже не знали, на кого работают.

Последние три десятка лет Салем была тиха. Она полностью прекратила активные действия, ушла в тень, скрылась где-то на территориях Гримм, где ее было не достать. Его подчиненные, его ученики даже начали думать, что она сдалась… Озпин знал своего врага лучше. Три десятка лет ничто для существа, что меряло жизнь столетиями, если не тысячами лет — для него, в конце концов, эти тридцать лет тоже значили лишь передышку.

Она готовилась. Королева Гримм ждала. Она растила свою армию — не тварей Темноты, на этот раз, нет — человеческую армию. Верных сподвижников, которым обещала силу, власть или что там еще обычно желают люди?

И сейчас настал тот день, когда она начала действовать. Три человека напали на Эмбер, нынешнюю Осеннюю Деву. Эмбер была молода — обычная сельская девочка родом из деревеньки в Мистрале, на которую, не спросив разрешения, свалилась мощь и знания, возносящие ее так высоко, что даже Охотники не могли до нее дотянуться.

Но она была молода, неопытна, не тренирована — знания, как сражаться, как использовать дарованную мощь были лишь знаниями, которые только предстояло превратить в практику. Сила досталась ей случайно — Озпин и его люди искали новую Деву по всему Ремнанту, но это была непростая задачка, учитывая, что далеко не все поселения были даже нанесены на карты. В конце концов они нашли ее, девушка все таки засветилась своими силами, но… было слишком поздно. Враг нашел ее раньше. Но на этот раз не убил — давно прошли те времена, когда Королева совершала такие глупые ошибки, ведь убей любую из Дев и в тот же миг родится новая. Она не похитила ее, держа в кандалах и под наркотиками, как пыталась прежде — она создала Гримм, способного похитить силу Деву и передать ее выбранному ей самой носителю, лишь бы тот подходил под требования — молодая девушка не старше двадцати.

Она почти добилась успеха, но к счастью, Кроу Бренвен, один из его самых сильных (и одновременно — самых проблемных) учеников в этой жизни успел вмешаться, отбить бессознательное тело у незнакомцев, но… было уже слишком поздно. Неизвестный никому, даже самому Озпину, Гримм перекорежил саму душу молодой Девы, разорвав ее пополам, отдав половину похитителям. Эмбер умирала и они ничего не могли сделать — люди не живут без души.

Джеймс предоставил технологии Атласа, передовые секретные разработки, связанные с изучением души и ауры — они смогли остановить процесс, погрузить Эмбер в стазис, но… это была лишь отсрочка. Королеву не устроит половина силы Осенней Девы — она пожелает заполучить полную. Вместе с флотом Атласа, генерал привез и вторую секретную машину, теоретически, способную передать вторую половину силы Эмбер новому носителю. Озпину следовало выбрать, кого именно из своих учениц он готов положить под нож, используя на них непроверенную операцию, которая может закончится всем, чем угодно, от смерти до сумасшествия.

И вчера, наконец, она сделала свой ход — совсем не с той стороны, с какой ожидал Озпин. Белый Клык — фавны, перешедшие от мирных демонстраций и сражений в суде сначала к погрому мелких магазинчиков ии мелкому грабежу, к взрывам, похищениям людей, шантажу, убийствам и грабежу всего подряд, что только можно было ограбить хотя бы в теории. Он не понял сразу, на кого они работают, не придал значение нашумевшей Праховой Войне, занятый спасением Девы, поиском способа вылечить ее или хотя бы просто не дать умереть, после — передать ее силу, выбором кандидаток… но после их последней акции он узнал почерк.

Весь Прах, что они собрали за прошедшие несколько месяцев, был собран в месте под названием гора Гленн — провальной попыткой расширения Вейл, предпринятой лет двадцать назад. Городок Гленн был связан с метрополией подземными туннелями — когда Гримм хлынули в город и люди, битком набившись в поезда, попытались вернуться на родину… Совет просто обрушил тоннели, чтобы не пустить тварей темноты в город, не дать им способа миновать защитные стены… попутно обрекая на смерть всех, кто оказался в подземной ловушке. Белый Клык собрал Прах на одном из поездов, тихо расчистил тоннели… а после пустил по ним поезд, взрывая по пути вагон за вагоном — Гримм, которые, в основном, реагировали на отрицательные эмоции, тем не менее, не были слепыми и глухими, и прекрасно шли на взрывы, пробирались в провалы в земле, тянулись вслед за громыхающим поездом и новыми взрывами… Закончился этот путь почти в самом центре города — череда взрывов, разломавших асфальт выпустила на мирный город, готовящийся к празднику мира и сотрудничества, орду Гримм.

И это было всем доказательством, что было необходимо Озпину. Никто не использовал Гримм. Никто не был столь глуп — и даже тот же Белый Клык, несмотря на ту роль, что сыграли твари Темноты в Войне за Права, не хотел делать своими врагами весь мир, повторяя этот фокус.

Если бы не команда первокурсниц, RWBY, выпросивших себе миссию в юго-восточном секторе и наткнувшихся на базу террористов, это произошло бы несколькими днями позже — когда большая часть студентов Бикона отправилась на свои практические задания, а взрослые Охотники последовали вслед за ними, сопровождать и поучать молодое поколение. Разрушения были бы намного больше…

«У Королевы есть пешки», сказал ему Кроу. Он забыл упомянуть, что у нее есть целая армия пешек.

— Я слишком стар для всего этого, — пробормотал Озпин.

Вздохнув, директор взял со стола свою любимую кружку с кофе и подошел к большому панорамному окну, разглядывая Академию, которую сам же и основал… много, много лет назад. Не в этой жизни. Не в предыдущей…

Он помнил время, когда всего этого не было. Ни главной башни, ни учебных корпусов, ни садов и дорожек, фонтанов и статуй, защитной стены с массивными стальными воротами… ничего, только камень и Гримм.

Вон там, на центральной аллее, стоит статуя Кейану Арку, герою Первой Мировой Войны — Охотнику без всякого обучения, который во главе собственной армии Охотников остановил Гримм, что прорвались за стену, а после взял штурмом штаб, здание правительства и в приказном порядке остановил войну, угрожавшую уничтожить всех.

«Охотники сражаются с Гримм», — цитировали его историки. — «Отдавать свою силу Королевствам, позволить им использовать нас как средство для достижения своих глупых амбиций, обратить оружие друг против друга — самая ужасная ошибка, которую мы когда либо совершали. Посмотрите, чем это закончилось — мы убивали друг друга настолько хорошо, что теперь человечество рискует погибнуть, потому что его некому защищать! Это закончится здесь. Я закончу это. Охотники сражаются с Гримм, а не друг с другом — так было всегда, так будет и впредь».

Его примеру последовал сначала Атлас, а после и все остальные. Мировая Война, по всеобщему мнению, была закончена одним человеком, одной речью, обращенной в прямом эфире к защитникам человечества, истинным героям Ремнанта, что позабыли о своих обязанностях.

Это была хорошая жизнь. Кейан был ярким, харизматичным, сиявшим настолько ярко, что люди шли за ним в ад, ослепленные этим светом… а после он возвращал их обратно.

«Охотники сражаются с Гримм» — принцип, который вбивали всем Охотникам, во всех Академиях. Это работало далеко не всегда — слишком большим шилом в мягком месте обладали представители этой профессии, но достаточно, чтобы ему следовало большинство.

Но что должны делать Охотники, если Гримм начинают использовать людей?

Дверь его кабинета распахнулась — без стука, без спроса, но Озпин не дал себе труда обернуться: узнать эту уверенную походку, ритмичный перестук каблуков любимой ученицы он мог в любом состоянии.

— Я слышала о Джеймсе, — сказала Глинда, вставая рядом.

— Да. Теперь за безопасность фестиваля отвечает Атлас. Всюду солдаты и роботы…

— У Атласа сильнейшая армия в мире.

— Нет, Глинда…  — тихо ответил директор. — Сильнейшая армия у Королевы.

— Будь это так, мы бы давно проиграли, — мягко возразила она.

Директор ответил не сразу. Прищурившись, он смотрел на внутренний двор своей академии, перепрыгивая взглядом с одной статуи на другую. Многие из них были посвящены одному из его воплощений, остальные — его ученикам, соратникам, соперникам…

— Первоначально она просто не воспринимала нас всерьез, — наконец сказал он. — Мы были забавным курьезом, непонятным для нее: созданные из Созидания и Разрушения, наделенные Знанием и Выбором — мы были настолько больше всего, что она видела прежде, что поначалу она просто изучала нас… как умела — глазами Гримм, нападениями и враждой, кровью и смертью. Когда она наигралась и попыталась уничтожить…

— На нашей стороне были четыре Девы — я помню времена, когда им поклонялись, как живым богиням. Серебряноглазых воинов были не единицы, как сейчас, а сотни. Многие, многие другие: нас защищали силы, которые ныне остались лишь в легендах и сказках. Поняв, кто является главным препятствием на пути к ее цели, Королева начала охотится на них — уничтожать, вырезать под корень легенды и все, что с ними связано. Уверяю тебя, Глинда, магии в Ремнанте было намного больше, чем ты можешь себе представить.

— Одна за другой, столетие за столетием… пришел день, когда легенды пали. Девы, чьи силы ты видела лично — то немногое, что мне удалось сохранить. Серебряноглазых остались единицы…

— В те годы Королеве пришлось выучить еще один урок: магия — не единственное, что мешает ей уничтожить человечество. Люди обладают душой, боги не просто так дали нам четыре дара: Созидание, Разрушение, Знание и Выбор — аура, Охотники, Прах и прогресс… когда Салем уже торжествовала победу, оказалось, что мы выросли достаточно, чтобы больше не нуждаться в защите сверхъестественных сил. Наше единство, наш разум и воля, позволили нам устоять.

Озпин замолчал, тяжело глядя в пустоту.

— Я должен был догадаться, — наконец признался он. — Она всегда приспосабливается. Она учится. Я сражался с ней десятки раз, если не сотни… и почти всегда погибал в этих битвах. Теперь она сделала следующий шаг, она собирается обратить нашу силу против нас. Она собирается сделать так, чтобы мы уничтожили себя сами.

— Если наш враг сделал свой ход, то, наверно, нам стоит сделать свой? — тихо, с явным нежеланием, наконец произнесла его ученица.

Передать силу Осенней Девы. Рискнуть жизнью и рассудком молодой девушки, которая и не представляет, что ей уготовано — она просто живет своей жизнью, радуется и смеется, грустит и плачет, влюбляется и печалится…

— Я слышал, что недавно племянница Кроу едва не победила Пирру Никос…  — наконец сказал он.

Глинда напряглась.

— Я видел запись боя. Это было… интересно.

— У мисс Сяо Лонг большой потенциал, — напряженно признала профессор. — И великое будущее, как и у любой из ее команды. Она станет достойной Охотницей… если сможет укротить свой темперамент. Она импульсивна, безудержна, совершенно не думает о последствиях, прямолинейна…

— Как я уже сказал — я видел запись боя, Глинда, — мягко возразил Озпин. — И то, что я увидел, говорит мне, что она начинает все это осознавать. И работать над собой.

— … Вы же не думаете…

— Немного.

— Но идеальный кандидат — Пирра Никос. Мы все сошлись на этом.

— Это верно, — не стал спорить директор.

Отхлебнув кофе, он задумчиво прищурился.

— Мисс Никос идеальный кандидат, — наконец признал он. — Она добра, справедлива, скромна и очень, очень сильна для своего возраста. Просто по боевому потенциалу она уже на уровне опытного Охотника.

— Она идеальный кандидат, — повторил он. — Это понимаю я, это понимаешь ты… это понимает и наш враг. Она — очевидный выбор. Кроме того, мисс Никос — знаменита на весь мир, она общественная личность. Ее будет трудно охранять и не получится спрятать. А ведь именно скрытность — то, что хранило Дев все эти годы.

— Но мисс… Янг — племянница Кроу. Как… как вы собираетесь сказать ему об этом? Операция опасна. Она непредсказуема.

— Я не знаю, Глинда, — признался директор. — Он должен скоро вернуться. Я думаю, мы сядем с ним и обо всем поговорим. Уверен, мы найдем решение — мисс Сяо Лонг не единственная кандидатка, пусть даже, на мой взгляд, одна из лучших.

Несколько минут они стояли в тишине. Директор все так же, чуть прищурившись, смотрел на багровое солнце, уже почти скрывшееся за горизонтом, его ученица — нервно постукивала стеком о бедро.

— Знаете… я всегда хотела спросить вас…

— Да, Глинда?

— Вы помните… вашу первую жизнь?

— Если постараюсь…  — признался человек, давным-давно уже им не являющийся и называющий себя Озпином. — Мне вспоминается дом из бревен, мягкая медвежья шкура под ногами… женщина, учившая врачевать — думаю, она была моей матерью.

— Врачевать? — удивилась женщина.

Директор лишь пожал плечами. Наверное, сейчас действительно было сложно в это поверить, но когда-то медицина была всем, чему он хотел посвятить свою жизнь.

— Да… сейчас того, первого меня, назвали бы доктором.

— А потом я погиб в первый раз, — поделился Озпин. — Меня убил Беовульф. Я вновь осознал себя в голове мальчишки лет четырнадцати, как понял намного позже — на другом континенте. Он мог пользоваться всеми моими знаниями, помнил всю мою жизнь… а я выступал в роли наставника. В один далеко не прекрасный день я обнаружил, что больше не ощущаю разницы между собой прежним, бестелесным голосом в голове, и собой нынешним — шестнадцатилетним парнем из плоти и крови, недавно влюбившимся со всей страстью первого чувства.

— Долгое время, жизнь за жизнью я думал, что наши души сливаются, что мы становимся одним целым… Но это не так — у меня-голоса нет ауры, а значит, нет и души, — Он сжал в руках кружку так, что захрустела керамика. — Я просто банк данных с хорошо написанным интерфейсом, совсем как у роботов Атласа. Я на самом деле умираю каждый раз, хотя может показаться, что я бессмертен.

— Я не знаю, что именно грядет, Глин, — признался он. — Но есть вероятность, что мне придется умереть. Какое-то время вы будете сражаться без меня. Я хочу, чтобы ты помнила — цель Королевы, Салем… не сила Осенней Девы, она — лишь способ. Она хочет собрать все Реликвии, что оставили нам наши создатели — Созидание, Разрушение, Знание и Выбор. Разрушение у нее уже есть — она сама. Следующим пунктом в списке у нее стою я — тот, кто мешал ей больше всего все эти годы.

Впервые за весь разговор он посмотрел своей ученице прямо в глаза:

— Не позволь ей лишить нас Знания, Глинда.

 

Глава 17. От «всегда» до «никогда»

— Проход только по пропускам, — отрезал фавн в маске Белого Клыка, перекрывая вход алебардой-ракетницей.

Браун медленно смерил взглядом бойца сверху-донизу. Парень был ему незнаком — судя по его оружию, которого и Охотник не постыдился бы, он приехал вместе с пополнением, что привез с собой Адам.

— Послушай, парень…  — торопливо начала Скарлет, пытаясь спасти идиоту жизнь.

Возможно, страж ждал показательного удара пяткой в грудь и вопроса: «да ты знаешь, кто я?!», возможно угроз и криков… Но точно не того, что незнакомец схватит его за голову, проигнорирует удар алебардой в плечо, а потом начнет ломать им стену, буквально «вырыкивая» на каждый удар по слову:

— Я. Не. В настроении. Для. Этого. Дерьма.

Когда страж потерял сознание, он бросил тело под ноги его сбежавшимся коллегам и бросил своей команде:

— Останьтесь здесь. Мне надо поговорить с Адамом.

В последний раз посмотрев на стража, Браун скривился, на мгновение испытав легкое чувство вины. Ничего с ним не будет — за годы жизни с постоянно активным Проявлением он хорошо научился отмерять силу, а также вовремя останавливаться, как только аура противника была исчерпана. Полежит пару минут в бессознанке, потом сходит к доктору, получит свою шоколадку и завалится спать на койку. Еще и спасибо скажет…

В его оправдание — он был в бешенстве.

Больше его никто останавливать не посмел. То ли весть о взбешенном Фавне-из-стали распространялась со скоростью радиосвязи, то ли все встречные по умолчанию считали, что если кто прошел охрану, значит, имеет право здесь быть. Впрочем, судя по тому, как от него шарахались, верно было первое…

У него до сих пор ныло разрубленное плечо — Охотники, презрев Перемирие Гримм, напали на его команду прямо недалеко от фавн-района Вейл, где отряды Белого Клыка под его началом пытались остановить Тварей Темноты, не пуская их жилым кварталам своего народа. Он приказал остальным отступать, остался с Хонгом, Курай и Скарлет отражать вероломное нападение… ему пришлось убить одного из пары — самого сильного, что едва не отправил на тот свет его партнера.

И уже после он узнал, что Охотники были в своем праве. Не люди нарушили Перемирие — это сделал Белый Клык.

Перемирие было… законом, одним из тех, что предпочитали выполнять все. Твари Темноты приходили на запах отрицательных эмоций — и убивали всех, кого встретят. Когда ты оказывался под их атакой, был только один способ действовать, способ, которому учил его Адам: «увидел Гримм — убей Гримм». Этот принцип не нарушался даже во время Войны за Права, даже несмотря на ту роль, что сыграли Гримм в ее окончании. Развязка того восстания была, с одной стороны, полностью предрешена, с другой — случайна. Никто не хотел звать Гримм к своему порогу, просто… так получилось.

Вчера днем Белый Клык сделал это намерено. Угроза нового восстания, которое неизбежно привлечет за собой Тварей Темноты, была тем, чем Белый Клык воинственно размахивал последние пять лет, непрозрачно намекал, но никогда, никогда (!) даже не думал использовать. Все должно было закончиться прежде, чем до этого дойдет — они уже смогли заставить Шни правильно охранять шахты, заставили мелкий бизнес хотя бы не задирать цены, хотя бы соглашаться обслуживать…

Да, все было далеко не прекрасно, да, постоянно случались ошибки и перегибы — в конце концов, никто не делал этого раньше, некого было спросить, некому было подсказать. Браун и сам сталкивался с этим, ошибался и убивал невинных, чтобы на выходе получить пшик…

Но они бы научились, они бы нашли путь между войной и отказом от сопротивления. Он должен существовать — Браун видел его, пусть смутно, пусть большей частью догадками, но — видел.

Где-то на полпути он встретился с новыми «партнерами» — Синдер Фолл, которую не получалось назвать как-то иначе чем «жестокой сукой», и двумя ее миньонами — седым пареньком и красноглазой зеленоволосой девкой.

— Это была твоя идея, — сказал Браун, останавливаясь посередине прохода.

Ширины его плеч вполне хватало, чтобы сделать затруднительной попытку просто обойти.

— Что именно? — склонила голову к плечу Синдер, изображая незнание.

Она казалась развлекающейся, почти смеющейся — и только пылающие янтарные глаза выдавали то, что ей не понравился его тон.

— Все это. Поезд, Гленн… Гримм.

— Это был совместный проект, мой лохматый друг, — развела руками она. — Мы, в конце-то концов, партнеры с Адамом.

Она смотрела на него снизу вверх, она казалась девочкой рядом с ним, тонкой, как тростиночка — он мог обхватить ее талию двумя пальцами, но смотрела на него так, будто могла перешибить одним ударом.

Впрочем, она, возможно, действительно могла. Раз уж даже Адам не смог с ней справиться.

Не в первый и не во второй раз Браун задался вопросом, кто такая Синдер Фолл. Люди с определенным уровнем силы неизбежно становятся известны, под своими реальными именами или псевдонимами, о них говорят, о них сплетничают и предупреждают. В конечном счете, не так уж и много людей в мире, способных встать на один уровень хотя бы с Фавном-из-стали, не говоря уже об Адаме Торусе. И большинство из них — Охотники, те, кто сражаются с Гримм, не людьми.

О Синдер не знал никто — она будто вынырнула из темноты, сразу с деньгами, ресурсами и гребанными Паладинами, новейшим оружием, которое Атлас охранял как зеницу ока. Кто учил ее? Откуда у нее такая сила, навыки, связи и влияние? Чего она хочет получить от всего этого?

Мгновение они пристально смотрели друг другу в глаза, а после женщина сокрушенно вздохнула, отведя взгляд:

— Адам распустил тебя, Фавн-из-стали. Остальные его миньоны знают, что такое приказ.

— Миньоны? — рыкнул он. — Мы не миньоны.

— О, кто же вы, в таком случае?

— Белый Клык — борцы за свободу, не преступники, с которыми ты работала раньше. Мы делаем одно дело. Это называется товарищество.

В ответ она… просто рассмеялась. Искренне, не сдерживаясь, запрокинув голову, будто услышала самую смешную шутку на свете.

— Где ты был последний год? В лесу?

Она… почти угадала. Проклятый Прахом «План А» был и до сих пор оставался лучшим способом проломить защиту шахт SDC — в Атласе большую часть времени он провел мотаясь от миссии к миссии. Его редко привлекали к иным заданиям. Даже на чертову авантюру с Лаймами он вызвался добровольно, решив, что прихвостни Шни уже достаточно хорошо охраняют шахтеров.

— Тебе стоит поговорить со своим боссом, Фавн-из-стали, — добавила она, окончательно успокоившись. — Думаю, будет только справедливо, если он сам разберется со своими людьми. Я — просто партнер, в конце концов.

Еще раз улыбнувшись, она отступила в сторону, приглашающе махнув рукой.

Смерив ее злым взглядом, Браун последовал совету, мимоходом впечатав плечом в стену белобрысого. В одном жестокая сука была права — он должен был поговорить с Адамом.

Он остановился ненадолго перед его кабинетом, чтобы несколько раз глубоко вздохнуть. Он давно знал своего учителя — с ним можно было спорить, его можно было переубедить… но делать это надо было спокойно. И никогда, ни в коем случае, нельзя было пытаться на него надавить.

Моррон должен был хотя бы попытаться сохранить самообладание, начав разговор правильно.

Он даже не забыл постучать.

— Войдите, — ответил приглушенный голос.

— Адам, — было все, что он сказал, закрывая за собой дверь. — Ты вернулся.

— Только что.

Браун медленно подошел к столу, сел на стул… и выдохнул только одно слово — из страха, что начни он говорить свободно, сорвется на злое рычание:

— Гримм.

Адам в ответ на это лишь сжал зубы.

— Что с ними?

«Она спросила: «А что с гражданскими?», — вспомнился ему разговор, который у них был в день его возвращения из Атласа.

Он помнил и продолжение: «А что с ними?»

— Гримм. Твари Темноты. Враги всего живого, — принялся перечислять Браун, чувствуя, как рычащие нотки все-таки проскальзывают в его голос, несмотря на все усилия. — Бич человечества. Те, против кого мы сражались всю нашу историю, со времен пещер и каменных топоров, те, кто убивали нас все это время, кто убил миллиарды. Они в городе, где живут люди и фавны. И это мы привели их сюда.

Мгновение его учитель молчал. Браун видел знаки — как напряжены его плечи, как рефлекторно опустилась рука на рукоять клинка, как вспыхнули гневом зеленые глаза… А потом он с ясно видимым усилием взял себя в руки, с грохотом отодвинув стул, поднялся на ноги и порывисто подошел к окну.

— Я много думал о нашей борьбе, Мор, с тех пор как Блейк предала нас, — наконец сказал он после нескольких секунд тишины.

Это «предала» вновь резануло Брауна, так же, как и в первый раз. Он с трудом удержался от того, чтобы поправить наставника — предательством было бы анонимно слить всю информацию властям. Тогда, в первые дни и недели, прежде, чем все поменялось, это нанесло бы большой урон сети Белого Клыка в Вейл. Но она этого не сделала — она просто ушла. Стала Охотницей, защищала мир. Это, может, и не было способом изменить вещи глобально, но это было ЕЕ способом сделать мир лучше, своими руками, не вредя никому.

— И знаешь, что я решил? — он сделал паузу, всего на мгновение, а потом продолжил, тоном, от которого даже у много повидавшего Брауна побежали мурашки по коже. — Больше никаких полумер.

— Это Гримм, Адам.

— Как я сказал — больше никаких полумер. Пусть увидят, на что мы способны. Пусть ступени их золотых дворцов зальет кровью. Пусть смерть постучится в каждый дом, в каждую квартиру и крепость. Пусть горят в огне, который сами и породили, действием или бездействием.

«Однажды ты либо погибнешь, пытаясь их остановить, либо превратишься в того Фавна-из-стали, которым сейчас пугают весь Вейл, а полгода назад пугали Атлас».

Так сказала ему Блейк.

Он всегда знал, что может дойти до второй Войны за Права — такой риск всегда был. Он боялся этого, он не хотел такого исхода, но где-то на краю сознания всегда свербела мысль, что больше ничто не поможет. Он смирился с этим.

Но это не было Войной за Права.

— Посмотри на меня, учитель, — тихо попросил он. — Обернись и посмотри мне в глаза.

Адам выполнил его просьбу. В его глазах была только решимость, которой он так восхищался, уверенность, в которой черпал силы, страсть, что вдохновила его годы назад… вот только одного он там не увидел — того что раньше горело наравне со всем остальным — гнева.

Его место заняла ненависть, отравившая все.

Об этом говорила ему Блейк? Об этом пыталась предупредить?

Года три с половиной назад он, не рассчитав силу, убил охранника SDC. Это был несчастный случай — Адам отметелил его так, что даже Проявление не могло избавить его от ран и не выпускал на операции до тех пор, пока он не доказал ему, что способен контролировать себя в любой ситуации.

Чуть меньше двух лет назад, когда он помогал Хонгу выслеживать убийц своего брата, Адам лишь одобрительно кивнул головой: «Это хорошее дело, справедливая месть». О том, что в процессе Хонг прострелил голову копу, который случайно завернул в переулок, где вершилась расправа, он не сказал ни слова. Тогда Браун решил, что его наставник хочет, чтобы он сам вбил в лиса недопустимость смерти непричастных — он так и сделал. А потом повторил.

Чуть больше полугода назад он застрелил глупого подростка на камеру. Адам сказал ему: «Теперь они увидят нашу решимость». Он решил, что это такие неуклюжие слова утешения — его учитель всегда был неловок в подобных вещах.

С месяц назад — своими руками убил фавна, которого уважал, друга Блейк. Это был приказ Адама.

Буквально сегодня — свернул шею Охотнику, одному из тех, кто ежедневно и еженощно, каждый миг и час, защищал мир от Зла, чтобы Белый Клык мог играть в свою революцию, SDC — в злую корпорацию, а все остальные — просто жить, без угрозы смерти от рук бесконечных кровожадных тварей.

Браун никогда не сожалел об убийстве старшего Лайма. Его мало волновали жизни наемников, что согласись работать на этого урода, да и Охотник, продавшийся за деньги богатому ублюдку, не вызывал у него сочувствия — он не заслуживал даже числиться в их рядах.

Но за последние восемь месяцев от его рук страдали лишь невинные. Не чиновники и воротилы SDC. Не другие крупные компании, подхватившие флаг. Не мелкие бытовые расисты, которым просто доставляло удовольствие унижать других.

Глупый подросток, которому не повезло с отцом. Простые жители Вейл, фавны и люди, по которым ударили последствия Праховой Войны. Таксон, чья книжная лавка стала прибежищем Блейк, ее островком мира и безопасности. Охотник, который делал свою работу — убивал монстров. А кем еще могут быть те, кто сознательно впустил Тварей Темноты в город? Даже закон такой был…

И ради чего он делал все это?

— Скажи мне, Адам…  — тихо начал он, не отводя взгляд от наставника. — Ради чего мы делаем все это? В чем миссия Белого Клыка?

Учитель молчал всего мгновение. А после ответил:

— Равенство.

Если бы вера была чем-то материальным, от звука, с которым она разлетелась на миллион кусочков, повыбивало бы стекла в паре кварталов.

— Ты в первый раз соврал мне, учитель.

— Еще одна Война за Права могла бы принести нам равенство. Теоретически. Если нам повезет и нас всех не сожрут Гримм. То, что задумал ты, не поможет нам достигнуть этой цели. Это будут «мы или они». Фавны против человечества. И нам не победить в этой войне.

На мгновение ему показалось, что он смог достучаться до него, донести всю глупость и ужас пути, на который он собирался… нет, уже ступил.

— Это не то, ради чего мы боролись. Это не Белый Клык — мы борцы за свободу, мы делаем неправильные вещи во имя правильных целей. Но твоя… Твоя — неправильная.

… Но это длилось лишь мгновение.

— Слова, знакомые до боли, — прорычал Адам. — Я узнаю их из тысяч других. Ты говорил с Блейк — она вкладывает эти слова тебе в голову. Ей было мало моего сердца, она хочет разрушить еще и это.

— Она делала так всегда, — не стал спорить Моррон. — Так же, как вкладывал ты. Когда она ушла, я остался с тобой, потому что верил в наше дело. Верил в тебя. Когда ты попросил меня положиться на твое слово, позволить играть втемную, просто следовать приказам, не задавая вопросов — я остался с тобой. Я пошел и ограбил все Королевство, работал с людьми, с которыми мы побрезговали бы связываться еще года полтора назад. Я сражался с Блейк. Я причинил ей боль. Я стоял рядом и смотрел, как рыжий ублюдок морально потрошит ее своим грязным ртом. Когда я увидел семьдесят гребанных Паладинов, я составил три плана, следуя которым, мы можем попытаться достичь нашей цели. Скажи, ты хотя бы читал их? Или закрыл сразу же, как только увидел «минимизация жертв гражданского населения»?

— Ты научил меня сражаться. Ты указал мне путь. Ты вкладывал слова в мою голову. И сейчас тот Адам, что забрал из приюта озлобленного на весь мир медвежонка, Адам, что все еще живет в моей голове, говорит мне, что я должен остановить безумца, что готов утопить весь мир в крови из злобы и ради мести.

— Больше никаких полумер, — вновь, тем самым тоном, от которого у Брауна похолодело в душе, ответил Адам.

Он вновь положил руку на рукоять клинка. Наклонился вперед, глядя на него исподлобья, расставил ноги, готовясь к рывку…

— Ты со мной?

«Или ты как Блейк?» — вновь вспыхнуло у него в воспоминаниях. Тот день, когда его учитель связался с Синдер Фолл, тот день, когда решил отбросить все то, во что верил… тот день, когда Браун ответил ему «всегда».

«Однажды ты либо погибнешь, пытаясь их остановить, либо превратишься в Фавна-из-стали» — сказала ему девушка, голосом которой говорила его совесть.

Он был готов доказать ей, что она ошибалась. Ни один из этих двух вариантов его не устраивал.

— Никогда.

Главное, что следовало знать, решившись вступить в бой с сильнейшим бойцом Белого Клыка, было его Проявление. Любой удар, который он примет на меч, аннулируется. Его энергия сохраняется в лезвии, энергия следующей присоединяется к предыдущей, а после, в любой момент, когда он пожелает, он выбросит все накопленное в одном разрушительном ударе. Если дать ему время, позволить сконцентрироваться, он умножит эту энергию своим гневом, своей яростью и желанием сокрушить все, что станет на пути.

Браун видел, как его учитель обращает в кучку невесомого праха тяжело бронированных роботов, высокие крепостные стены, развеивает пеплом по ветру Охотников.

Эта энергия постепенно растворялась, когда бой закачивался. Прямо сейчас Адам был пуст.

Адам Торус превосходил своего ученика в скорости, реакции, мастерстве, опыте и силе Проявления. Были только две вещи, в которых Моррон его превосходил, в которых не знал равных — это сила и прочность.

Браун позволил учителю атаковать первым. Он остановил пылающий кроваво-красной аурой клинок ладонью, не обращая внимания на брызнувшую кровь из рассеченной до кости руки, сжал в кулаке, а после ударил ботинком в живот, отправляя в полет, проламывая его телом потолок. Не теряя времени, прыгнул следом, поджигая кабинет выхлопом реактивных ботинок.

Адам уже ждал его, в классической оборонительной стойке, готовый сражаться всерьез.

Если он хотел сделать это, он должен был атаковать первым и сделать это быстро, пока в бой не успели вступить остальные. Только один шанс, только один способ.

Его бывший командир принял удар кулака на клинок. Подскочил, пропуская подсечку. Использовав ножны, выстрелил лицо Брауну, заставляя сомкнуть веки — пуля не пробила бы его Проявление, но попади она прямо в сетчатку, результатом стала бы слепота на несколько секунд. Легкий, пришедшийся самым кончиком лезвия удар оставил царапину на плече, второй — был заблокирован все той же, уже пострадавшей ладонью… но второй раз фокус не удался — Адам дернул лезвие на себя, лишь углубляя рану, оттолкнулся ногами от груди, приземляясь в нескольких метрах… Яростно оскалился, вновь вставая в оборонительную позицию.

Браун не заставил его долго ждать, удар за ударом, без хитростей и уловок, питая Проявление учителя, приближая бой к неизбежному финалу. Наконец, Адам решил, что с него достаточно — отпрыгнув назад, он вложил алое лезвие в ножны… Браун прыгнул следом — прямо в упор, лицом к лицу. И когда бывший командир потянул лезвие из ножен, сделал шаг вперед и в сторону, перехватив лезвие все той же изрубленной правой рукой, одновременно нанося удар в лицо — так, как не бил никогда в жизни, со всей силой своего Проявления.

Мир утонул в багровом свете и вспышке боли, заставившей его зарычать во всю мощь легких — все, что угодно, лишь бы не заскулить, сворачиваясь в беспомощный клубочек.

Наконец, мгновение или вечность спустя, реальность вернулась в норму. Оглянувшись вокруг, Браун нигде не увидел Адама. Зато совсем рядом с ним, всего в нескольких сантиметрах от стопы, начинался узкий, но все расширяющийся разрез. Обернувшись через плечо, Моррон увидел здание напротив, разрубленное пополам… а за ним еще одно. И еще — так далеко, что было непонятно, где остановилось всеразрушающее Проявление Адама. Наконец, он опустил взгляд на правую руку, принявшую на себя основной удар, и несколько бесконечно долгих мгновений рассматривал белоснежную, но будто изгрызенную запястную кость, все такие же невыносимо белые фаланги… в странном оцепенелом равнодушии наблюдал, как безукоризненная белизна голого остова, с которого сорвало мясо, пятнается кровью, вытекающей из перерубленных вен чуть выше запястья.

Его Проявление делало его тело прочнее. Настолько, что кожу можно было пробить лишь противотанковым снарядом или высокоэнергетическими атаками, основанными на ауре. И во столько же раз, во сколько прочнее была его кожа, во столько же прочнее становились и его кости. На самом деле, ему всегда было интересно, существует ли в этом мире хоть что-то, что может сломать кость Моррона Брауна.

Ответа до сих пор не было.

В себя его привели крики паники и гнева снизу, из пылающего кабинета Адама. Выругавшись себе под нос, он перепрыгнул на соседнее, неповрежденное здание, активировав ботинки и прижимая к груди искалеченную руку.

Он не знал, было ли его удара достаточно, чтобы убить Адама. И даже если ответом было «да», он понятия не имел, изменит ли это хоть что-то.

Одно он знал точно — это было только начало.

 

Глава 18. Для чего нужны друзья

— Здесь! Вон там притормози! — указала рукой Блейк.

Янг послушно сбавила скорость, не обращая внимания на злое шипение своего партнера, и припарковалась у тротуара.

Блейк, даже не дожидаясь полной остановки, спрыгнула с мотоцикла и бросилась куда-то в переулок.

— Черт! Меня подожди! — крикнула ей Янг, бросаясь вслед за подругой, едва не забыв поставить свою желтую прелесть на сигнализацию.

На ее взгляд, Блейк слишком волновалась. Серьезно — это был первый случай в ее практике, когда кто-то, кроме Руби, жаловался на то, что она ездит слишком медленно. Но это была Руби, в конце концов — скорость была ее Проявлением, и она абсолютно доверяла старшей сестре.

Нет, конечно, если тебе посреди ночи звонит друг и просит подъехать куда-то к черту на рога и прихватить с собой аптечку и оружие, а после сразу вешает трубку, ничего не объясняя, это тревожно, но… другом ведь был не кто-нибудь, а Плюшевый.

Ну в самом деле, что с ним могло случиться? Этот парень исчерпал ее ауру тремя ударами, разбросал шестерых студентов Бикона, победил RWBY, одну из лучших команд своего года (и не лучшую только потому, что у JNPR была Пирра)! Ограбил целое Королевство! Он стрелял собой из пушки, ради Праха!

Впрочем, она бы соврала, если бы сказала, что сама не была обеспокоена… совсем чуть-чуть. Не вязался у нее в голове сложившийся образ Плюшевого с тем, кто стал бы обращаться за помощью по пустякам.

Она догнала Блейк в одном из тупичков. Кошка-фавн, присев у люка в подвал, водила над ним маленьким красным фонариком. Прежде, чем Янг успела спросить, что все это значит, под лучами тускло засияла ярко-алым эмблема Белого Клыка — потертая и изгрызенная временем, но все еще узнаваемая.

— Это одно из наших старых убежищ на случай облавы, — тихо сказала Блейк. — Раньше оттуда можно было попасть на другую улицу, но потом власти обнаружили проход и все засыпали.

— Как все серьезно, — проворчала Янг, доставая фонарик и спрыгивая в открытый люк.

Подвал… был просто подвалом. Темно, сыро, пахнет спертым воздухом и стоялой водой, какие-то трубы, тугая связка толстых проводов… Ее внимание привлек судорожный вздох Блейк, и черная тень, молнией пронесшаяся мимо нее в дальний угол. Направив фонарик, она увидела своего партнера на коленях перед Плюшевым.

Выглядел медведь… хреново. Бледный, с блестящим от пота лицом, он сидел, привалившись к стене, и с усталой грустью смотрел на Блейк, что замерла рядом, оцепенело уставившись куда-то на его колени. Подойдя ближе, Янг посветила фонариком… и замерла сама.

Сначала, она даже не поверила в то, что видит — слишком странным и диким это выглядело: ниже запястья, перемотанного какими-то окровавленными грязными тряпками, у Плюшевого была только кость, голый скелет, выглядевший так, будто его пыталась погрызть стая собак. Пока блондинка пыталась это переварить, Блейк подняла чуть дрожащую руку, осторожно коснулась кости… в испуге отдернула пальцы.

— Все нормально, — устало ответил Браун. — Мне не больно от этого. Удивительно, я даже чувствую прикосновение…

— Это…

— Адам.

— Мне так жаль, Мор…  — прошептала Блейк, осторожно, будто та вот-вот рассыплется, обхватив искалеченную руку ладошками.

— Что случилось? — спросила Янг, стряхнув с себя оцепенение и присев рядом.

До нее только сейчас дошло, почему ее партнер после того, как они влезли в планы Белого Клыка и почти сорвали их (что можно считать успехом!), все время провела в мрачном молчании, уставившись на Свиток. Почему раз за разом набирала номер, с которого ей в прошлый раз звонил Плюшевый, будто каждый раз забывая автоматический ответ системы: «набранный номер не существует». Почему была так уверена на поезде, что ее друга здесь нет.

— Мы поговорили, — ответил Браун, бросив на нее рассеянный взгляд. — Потом подрались. Ты была права Блейк…

— Хорошо, глядя на тебя, я даже боюсь представить, как выглядит другой парень, — попыталась пошутить Сяо Лонг и тут же неловко замолчала.

Не время и не место.

— Я смог достать его под конец, — все так же рассеяно, будто мыслями был очень далеко отсюда, ответил медведь. — Но не знаю, было ли этого достаточно. Такая ирония… из всех людей на планете именно Адам недооценил мою решимость.

— Ты сделал это специально, — горько сказала Блейк, пока Янг хмурилась, пытаясь сообразить, что это значит.

— Что?!

— Мы как-то обсуждали, как победить Адама, — ответила девушка-кошка. — И сошлись на том, что надо заставить его активировать свое Проявление, увернуться или отвести в сторону, и закончить все одним ударом именно в этот момент.

Когда блондинка перевела ошеломленный взгляд на Брауна, тот только чуть дернул плечами, тут же скривившись от боли:

— Уворачиваться — это для кого-то другого. У меня не тот тип телосложения, чтобы скакать как обезьяна, к тому же с такой тактикой сложнее сократить расстояние. Пришлось действовать как всегда — хватать клинок и держать так, чтобы атака прошла мимо.

Долгие несколько секунд Янг смотрела на фавна, потом перевела взгляд на то, что осталось от его руки…

— Оно того стоило? — единственный вопрос, который приходил ей на ум.

— Зависит от того, насколько сильно я смог его приложить.

— Это не излечит аура, Мор, — тихо сказала Блейк. — У тебя больше нет руки.

Янг кивнула. Исцеление, что давала аура, исправляло только то, что тело могло бы вылечить и само, просто на порядки быстрее — мгновения вместо дней, часы вместо недель и месяцев. Нарастить мясо на голый кость — далеко выходило за эти рамки.

— Нет. У меня есть гребанный скелет, — согласился Браун. — Отчасти ради этого я тебя и позвал — от него надо избавиться. Я не могу сделать этого сам. Я пробовал.

Несколько секунд только капающая вода нарушала мертвую тишину подвала в одном из небогатых районов Вейл.

— Что?! — наконец отмерла Янг. — Разве это не должны делать доктора?

— Единственная опасность — это заражение. С этим справится аура. А к докторам я пойти не могу — Фавн-из-стали все еще разыскиваемый преступник. Они не знают мое настоящее имя, но в больнице обязательно вскроется Проявление, я не могу постоянно держать его неактивным. А те, кого я знаю… хорошо, теперь к ним тоже нельзя. Я должен избавиться от этого проклятого придатка и найти укрытие получше, чтобы немного отлежаться.

— Ты сумасшедший, — покачала головой Янг. — Блейк, ты же не будешь делать этого?

— Не буду, — кивнула кошка-фавн. — Это сделает доктор. С обезболивающим.

— Я же сказал…

— А я слышала, — отрезала Блейк.

Она пододвинулась ближе, теперь глядя своему бывшему партнеру прямо в глаза.

— А теперь ты послушай меня. Ты потерял много крови, ты потерял руку. Все, что было у тебя в жизни — Белый Клык, и теперь все, что у тебя осталось — это я.

— Еще есть моя команда.

— Ты уверен?

— Нет. Но я многое пережил с этими ребятами, Блейк. Я должен хотя бы попытаться выйти с ними с на связь, объяснить, что произошло и во что они ввяжутся, оставшись с Адамом… или Амоном, я не знаю, кто там следующий в очереди.

— Может, и так, — не стала спорить с Блейк. — Но ты не можешь пойти туда в таком состоянии. Ты не можешь пойти туда один, всегда есть шанс засады. Второго боя с Адамом ты не переживешь — трюк с самопожертвованием не сработает дважды. Тебе негде прятаться — все твои ресурсы давал тебе Белый Клык. Все твои связи — там, все имущество — его, все, что знаешь ты, знает и он.

— К чему ты ведешь, Блейк? — хмуро спросил Браун.

— Ты всегда защищал меня, Мор, — улыбнулась она. — Теперь моя очередь защитить тебя.

— Защитить меня? От Адама, если он выжил? От всего Белого Клыка? Это не твоя война, Блейк.

— Ошибаешься, — покачала головой девушка-фавн все с той же безмятежной улыбкой уже все решившего для себя человека. — Это стало моей войной в доках, когда я встретила тебя и решила спасти. Эта битва стала моей, когда я увидела, что мои бывшие соратники планируют послать чертов заминированный поезд в Вейл, впуская орду Гримм в город.

— Что ты задумала?

— Мы спрячем тебя в Биконе.

— Ты с ума сошла! — в унисон воскликнули Браун и Янг, а после удивленно уставились друг на друга.

— Я Фавн-из-стали. Меня разыскивают по всему миру, в Вейл и Атласе выписан приказ на мое убийство. После поезда, я полагаю, что и Охотники с удовольствием меня прибьют, едва встретят. Они уже пытались.

— Это единственный выход. Тебя найдут везде. Сейчас безопасно будет только там.

— Как ты собираешься его там прятать? — взмахнула руками Янг. — Я имею ввиду… ты только посмотри на него! Мы не сможем пронести его в рюкзаке, как ту бутылку на мой день рождения.

— А я не собираюсь его прятать. Я собираюсь просить у директора Озпина защиты.

— Ты предлагаешь предательство, — наконец сказал Браун через несколько секунд.

— Предательство?! — вскинулась Блейк. — Нет, Моррон — это Адам предал все, за что мы боролись, променяв наше равенство на глупую месть!

— Кроме Адама есть и другие. Они просто…

— Выполняют приказ?! — прошипела Блейк.

Это было очень странная картина — маленькая кошка, отчитывающая огромного медведя.

— Что ты сделал, когда Адам отдал приказ, с которым ты был не согласен?! — продолжила Белладонна, не давая Брауну и рта раскрыть. — Ты сделал свой выбор. Они — сделали свой. Гримм, Мор! Они привели сюда Гримм!!!

— Я знаю, Блейк, — тихо ответил Браун, накрывая ее губы пальцами здоровой руки. — Извини, я… просто к этому сложно привыкнуть. Я имею ввиду…

— Белый Клык был всем, что у тебя было, — тихо повторила Блейк, когда он отнял руку.

— К счастью, нет, — улыбнулся Моррон. — У меня есть ты.

— И я!

Он перевел на нее озадаченный взгляд — будто вовсе забыл о ее существовании.

— Да. И ты, Фонарик, — наконец улыбнулся он.

— Я думаю, мы уже можем отбросить формальности, Плюшевый. Можешь звать меня Янг.

Он фыркнул.

— Ты иногда напоминаешь мне Хонга.

— Это ведь не комплимент? — с подозрением спросила блондинка.

— Нет! — хором ответили бывшие партнеры.

— Ой, да идите нафиг! — надулась Янг. — Я просто пытаюсь разрядить обстановку.

— Ладно, ты не как Хонг, — признал Браун. — Тебя, по крайней мере, не хочется убить за твои шуточки.

— Только пожалеть, — добавила Блейк.

— Точно.

— Вы… вы…  — задохнулась Янг. — Вы спелись! За пять минут!

— За четыре года, партнер, — улыбнулась Блейк.

— Я вас ненавижу, жалкие предатели.

— Неправда, — хмыкнул Браун.

— … Неправда, — вздохнув, согласилась Янг. — Так что делать-то будем?

— Прямо сейчас нам нужно найти укрытие, где Мор сможет пересидеть пару дней. И нет, — добавила она, когда Моррон открыл рот. — Это не должно быть ни одно из тех мест, которые приходят тебе в голову. Если про этот подвал вспомнила я, когда ты назвал адрес — вспомнят и они, может, не сегодня, но завтра — точно. Нам нужно такое место, где никому не придет в голову тебя искать.

— Что-то мне подсказывает, что у тебя есть план.

— Есть. Но он тебе не понравится.

— Больше, чем работать с властями?

— С Охотниками, Мор, — мягко поправила Блейк. — Не властями. Ты сам знаешь — они… МЫ не армия, не полицейские и не какие-нибудь спецвойска. Охотники подчиняются Совету, но только в строго определенных границах — после Мировой Войны.

— Ладно, рассказывай, — буркнул Браун.

Она сказала.

Янг только вздохнула — она вновь увидела того Фавна-из-стали, с которым сражалась под автострадой: застывшее в немой ярости лицо, вздувшиеся желваки на скулах, опаляющий открытой злобой взгляд…

— Шни, — все, что он ответил и продолжил, будто сам не верил в то, что говорит. — Ты хочешь попросить о помощи Шни.

— Ее зовут Вайс, Мор, — тихо поправила Блейк. — И она не такая, как ее семья. Она может быть колючей и саркастичной, излишне требовательной и холодной, но она хороший человек. Она приняла меня, когда узнала, что я фавн и раньше состояла в Белом Клыке. Она согласилась помочь мне спасти тебя.

«Отстойно у нас получилось, кстати» — подумалось Янг. — «Спасали-спасали, а в итоге — сам ушел».

— Ты веришь мне? — спросила Блейк через несколько секунд, видя, что другие слова не работают.

— … Это нечестный прием, Блейк, — вздохнул Моррон.

— Так как?

— Конечно верю, — буркнул он и, после короткого колебания, со вздохом продолжил. — Хорошо. Деньги Шни спасают Фавна-из-стали. Этот день не может стать еще страннее, чем он уже есть.

— А как же то, что Фавн-из-стали соглашается на это? — хмыкнула Янг.

— … Вот теперь точно все.

— Хорошо, — кивнула девушка-фавн. — Тогда я звоню Вайс и прошу об одолжении. Я пойду к директору, признаюсь во всем, скажу, что у меня есть фавн, который хочет оставить Белый Клык… потребую неприкосновенность. Янг отвезет тебя…

— Я пойду с тобой! — категорично заявила Сяо Лонг. — Ради Праха, Блейк, тебя могут просто арестовать, если ты во всем признаешься! Все в бешенстве после поезда! Ты не пойдешь туда одна!

— Я не пойду, — согласилась девушка-кошка. — Со мной будут Руби и Вайс. Янг…

Она, впервые за весь разговор отпустив искалеченную руку Брауна, встала на ноги, подошла к своему партнеру и, положив руки ей на плечи, тихо сказала, глядя ей прямо в глаза:

— Я не прошу тебя остаться за бортом, Янг. Я не отодвигаю тебя в сторону. Я прошу тебя позаботиться о Море — об одном из самых дорогих мне людей на свете. Защитить его, пока он не оправится от раны. Ты ничем не сможешь помочь мне в разговоре с директором… если честно, больше всего я надеюсь на Вайс.

Несколько секунд они бодались взглядами, а потом Янг бессильно опустила плечи в признании поражения.

— Хорошо. Я пригляжу за твоим Плюшевым.

— Спасибо, — улыбнулась Блейк. — Действительно, на самом деле — спасибо.

— Для чего еще друзья, — буркнула блондинка. — Но если тебя все-таки посадят, чур, я принесу тебе торт с напильником!

— … Это работает только в кино, Янг.

— Ой, да ладно, тебе обязательно надо разрушить еще и это?!

— А никто не хочет спросить меня, надо ли меня защищать?

— Нет! — синхронно ответили девушки.

— … И кто еще спелся…

— Ладно, Браун, — сказала Янг, протягивая медведю руку. — Похоже, ты застрял со мной как минимум на сегодня.

— У меня была компания и похуже, Фонарик, — буркнул Браун, игнорируя руку и вставая на ноги самостоятельно.

Сяо Лонг на это только закатила глаза.

«Мужчины…»

* * *

— Ладно, одно неоспоримо, — протянула Янг, когда за ними закрылись двери «убежища». — Никто не будет искать тебя в номере пятизвездочного отеля президентского класса.

— Она даже за него не заплатила, уговорив поверить в долг на два дня, без записей где бы то ни было, — одобрительно проворчал Браун, задергивая шторы. — Рад узнать, что Блейк все еще помнит, как правильно проворачивать такие дела. А то после этого фиаско с именем я уже стал сомневаться…

— По-моему, здешние решили, что у нее интрижка, — хихикнула Янг, помогая однорукому… ну, пусть будет приятелю, погрузить комнату в темноту.

Брауна аж передернуло от такого предположения:

— Я и Шни? — с отвращением буркнул он. — Пожалуйста, даже не говори об этом.

— Знаешь, тебе ведь придется сказать ей «спасибо», когда все это кончится, — заметила Янг, по указанию Брауна повторяя процедуру со шторами по всему номеру. — Если ты, конечно, не полностью неблагодарная скотина.

— Не напоминай…

— Так, и что теперь? — с любопытством спросила Янг, когда не осталось ни одного открытого окна.

— Теперь мне нужна бумага и ручка, — ответил Браун, пододвигая диван, стоявший напротив двери в сторону, так, чтобы от входа его не было видно, а следом утащив туда же и стол.

К счастью, все это нашлось на том самом столе. Янг, уже пробежавшейся по номеру (она раньше такие видела только в кино), вообще казалось, что здесь было решительно все.

Пару секунд она с сомнением наблюдала, как Браун, неловко держа в своей левой лапище тоненькую золотую ручку, пытается что-то написать, а потом вздохнула, подсела рядом и требовательно протянула раскрытую ладонь:

— Дай сюда. Что бы и кому бы ты ни писал, на выходе получится самый крутой криптошифр в истории — ни одному ИИ не взломать.

— Это записка моей команде. У нас был способ связаться друг с другом, если придется разделиться и действовать отдельно от основной сети, если она будет скомпрометирована — о нем никто не знал, в этом и был смысл. Пиши… ох, я знал, что пожалею об этом: «Медведь победил курицу…»

— Что?!

Это вот это вот — секретный шифр страшных террористов?

— Я проспорил Хонгу, — скривился Браун. — Шифр придумывал он. Замолчи и пиши, пожалуйста, ржать будешь потом.

— Хорошо, — ухмыльнулась Янг. — Уж поверь мне, я этого никогда не забуду. Итак, «Медведь победил курицу…» Что это значит вообще?

— Очевидно, что я еще на свободе и меня никто не арестовал. Дальше пиши: «Мясо было жестким — его трудно переварить».

— А это, типа, я ранен, отлеживаюсь, но жить буду?

— Именно.

— «У меня еще осталось — позвоните, если можете прийти, помочь мне доесть это».

— Так, ну это уже даже не шифр.

— «Рыжая мамочка хорошо готовит курицу, попросите ее помочь приготовить».

— Эээ…

— Неважно. Это — указание на способ обратной связи. Есть одна забегаловка в фавн-районе Вейл.

— «Рыжая мамочка»?!

— Нет, «У Тони».

— Так, хорошо. Что дальше? — с любопытством спросила Янг.

Несмотря на ситуацию, она не могла не получать удовольствия от процесса — ее жизнерадостный характер требовал смотреть на жизнь с надеждой на лучшее.

— Еще надо будет дописать номер какого-нибудь одноразового Свитка, а потом положить в банковскую ячейку. Лучше всего отправить кого-нибудь, кто еще не успел засветиться в этой истории. Дальше «мамочка» выйдет на связь и скажет пару слов о месте встречи. И чем раньше, тем лучше.

Янг с сомнением покосилась на Брауна:

— А ты не слишком гонишь лошадей, Плюшевый? Пока Блейк не поговорит с директором и не получит ответ, мы заперты в этом номере. Сегодня — как минимум. Лучше ляг поспи, ты выглядишь так, будто… ну, ты знаешь, будто тебе отрубили руку.

На самом деле он не выглядел так. Он выглядел… просто очень-очень усталым. Наблюдая за ним во время разговора в подвале, поездки в отель и уже в номере, она задавалась вопросом: а как бы она сама вела себя, если бы в один единственный день рухнуло все, во что она верила, в тот же день потеряла руку и осталась одна против всего мира, преданная тем, кому верила, с одним единственным близким человеком, готовым помочь… Опустив глаза, она пристально посмотрела на свою правую руку, сжала кулак… и, передернув плечами, выбросила эти мысли из головы.

Одно она знала точно — ей понадобилось бы время, чтобы справится с этим. Много времени.

Плюшевый любо был очень хорош в том, чтобы делать вид, будто он и сделан из стали… либо он и правда таким был.

— Мне надо что-то делать, Фонарик… Я не могу просто сидеть, пока Блейк ставит свою жизнь и свободу на карту, чтобы защитить меня.

— Ну, нет многого, что ты можешь прямо сейчас, — пожала плечами блондинка. — Ладно, я понимаю — Блейк и мой партнер тоже. Мы можем поговорить.

Вместо ответа фавн просто откинулся на спинку дивана, прикрывая глаза.

— О чем? — тихо сказал он. — О том, что я сижу в абсурдно роскошном номере, купленном на деньги семьи, которую я ненавижу, пока Блейк рискует своей жизнью, чтобы защитить меня? О том, что все, за что я сражался, оказалось не нужно никому, кроме меня? Не так я представлял себе свой последний день в Белом Клыке… Я думал, что уйду, когда наша цель будет достигнута, когда мы заставим Королевства и гребанных Шни выполнять взятые на себя обязательства, когда «равенство» больше не будет мечтой… А вместо этого я здесь: возможно, убил или тяжело ранил собственного учителя, потерял руку и понятия не имею, не убьют ли меня завтра взбешенные Охотники.

— Знаешь, я тоже не так представляла себе свой первый год в Биконе, — призналась Янг. — Серьезно, все это явно не то, чем должна заниматься студентка-Охотница. Я должна была учиться драться, убивать Гримм, ходить на миссии, отрываться на вечеринках… может, найти себе наконец парня, а то они все от меня шугаются почему-то.

Браун на это только фыркнул, не открывая глаза.

— Что? Ты хочешь что-то сказать?

— Нет, упаси Прах, — хмыкнул медведь.

— То-то же, — довольно кивнула Янг.

— И вот поэтому у тебя нет парня.

— … Заткнись. О чем я говорила?

— Жаловалась, что это не то, чего ты ждала от карьеры Охотницы.

— Именно! Я оказалась в одной команде с собственной сестрой, которая мне почти как дочь, с богатейкой, у которой денег больше, чем я когда-либо увижу в жизни, и с Блейк — бывшей преступницей. Вместо того, чтобы все, чем заняты все остальные первокурсники, я ввязываюсь в безумную авантюру по спасению упрямого медведя, который напрочь отказывается спасаться. Серьезно, как я вообще должна была сделать это? В библиотеке Бикона нет такой методички — я проверяла. Я оказываюсь в поезде, набитом Прахом, сражаюсь со странными коротышками с разноцветными волосами, пытаясь предотвратить катастрофу… Сейчас вот сижу, типа охраняю того самого медведя от его бывших подельников, в месте, где его с гарантией никто не найдет, и жалуюсь ему на жизнь.

— Хорошо, уговорила. Мы оба должны были провести этот вечер совсем по-другому. Как говорится: «Хочешь рассмешить Богов? Расскажи им о своих планах».

— И что мы будем делать с этим, мой косолапый друг?

Мгновение Браун молчал, а потом на его лицо заползла ухмылка.

— За все же платит Шни, верно?

— … О, мне нравится, в каком направлении ты думаешь!

На самом деле, не так уж они много и съели. И выпили всего ничего. Хотя не стоило, наверно, бросаться в Брауна клешней омара — обратно прилетел персик. Наверно, было дико неуместно показывать ему видео, где Жон в женском платье отпадно танцевал вместе со своей командой на балу в честь фестиваля Витал. Возможно, ситуации очень не подходили фотки сонной Блейк с нарисованными кошачьими усиками или Норы, застуканной ночью сразу с тремя блинами во рту, всю перемазанную сиропом.

За те несколько часов, что они ждали вестей от Блейк, они делали еще много чего, очень неподходящего для преступника, потерявшего и дело всей жизни, и руку в один день и молодой Охотницы, ввязавшейся в историю, будто сошедшую с экранов глупых боевиков. Но Янг хотелось помочь — и единственное, что она могла придумать, чтобы прогнать это хмурое выражение с его лица, эту усталость и боль из глаз, была вот такая маленькая вечеринка на двоих. Поначалу чуть натужная, капельку фальшивая, эдакий «пир во время чумы», но зато под конец Браун действительно улыбался и даже смог заснуть, не отпуская бутылку какого-то безумно дорогого вина, название которого Янг как-то слышала от дяди.

— Спасибо, Янг, — сказал он, прежде, чем отрубиться.

— Для чего еще нужны друзья? — проворчала блондинка.

Сходив в спальню, она стянула с кровати одеяло и, вернувшись в зал, аккуратно накрыла им Брауна, старательно подтолкнув по краям, как всегда делала, укладывая спать Руби, когда она была маленькая.

Взяв со стола свиток, она обнаружила сообщение от Блейк: «Мы будем завтра в полдень».

— Ну вот и все, Плюшевый, — улыбнулась она, набросав записку с новостями и положив его прямо на распотрошенного омара. — У Блейк получилось. Теперь все будет хорошо…

 

Глава 19. На стороне врага

Когда она открыла глаза, Браун уже сидел в кресле, задумчиво попивая дымящийся кофе. Буркнув что-то нечленораздельное вместо «доброе утро», она отправилась просыпаться — зависла минут над двадцать в душе, высушила и расчесала волосы, сварила кофе, поковырялась в остатках вчерашнего пиршества…

— Ты чего опять хмурый, Плюшевый? — спросила она, приземлившись на подлокотник кресла.

— Думаю.

— Морщины будут.

— Я тебе кто, девица на выданье? — фыркнул Браун. — Не отвлекай, Фонарик, это важно.

— Да ладно тебе, — толкнула его кулаком в плечо Янг. — Все же нормально — у Блейк получилось. Ты теперь на стороне хороших парней.

Браун бросил на нее хмурый взгляд:

— Хороших парней? — переспросил он. — Я на стороне своих врагов, Янг.

Теперь пришла пора хмуриться блондинке.

— Но ты же ушел из Белого Клыка?

— Я ушел от Адама. Его надо остановить, то, что он планирует, не поможет фавнам — оно разрушит все, чего мы достигли. В лучшем случае это закончится уничтожением Белого Клыка, когда за нас возьмутся Охотники, что традиционно в стороне от политики. В худшем — обернется войной на уничтожение. Никто, черт возьми, не использует Гримм.

— Приведший Гримм к порогу, по духу брат им, по крови тоже, — вполголоса зачитала по памяти Янг. — Таким сотки дорогу: убей его, как только сможешь…

— Да, та самая часть «Наставления молодому Охотнику», что переводили с древнеремнантского раз десять, — кивнул фавн. — Адам не единственный, кому приходила такая идея. Это никогда не кончалось хорошо ни для кого.

— … И ради этого ты согласился работать с нами.

— Да. Мы должны остановить его. Враг моего врага — мой друг… даже если он враг.

— Но он все еще враг?…

— Разумеется.

Это… было неожиданно грустно услышать. Все, что она слышала о нем от Блейк, все, что увидела своими глазами, во весь голос кричало — ему не место среди преступников.

— Из тебя вышел бы замечательный Охотник, Плюшевый, ты знаешь?

— Вербуешь? — невесело усмехнулся фавн.

— Ну да, — не стала спорить блондинка. — Нет, ну а что? Будем тусить вместе, пинать Гримм, познакомишься с Руби — она тебе понравится, я гарантирую. Я даже уговорю Пирру дать тебе автограф!

— Да, и все проблемы мира разрешаться сами собой.

— Но почему их должен решать ты?

— А кто, кроме? Адам? Так он просто устроит резню… бессмысленную, потому что все, чего он желает — мести. И лишь ее он получит, даже если вдруг добьется успеха. От… в смысле — Гира? Так его способ тоже не больно-то работал.

— Я не знаю, Плюшевый. Мне семнадцать, я хорошо танцую, умею бить морды и обладаю потрясающим чувством юмора. У меня нет всех ответов. А тебе девятнадцать. И читать тебя учили не в школе, а девчонка-фавн, которая на два года младше.

— … Не могу поверить, что она тебе рассказала.

— Я — ее лучшая подруга! — похвастала Янг и вновь вернулась к серьезному тону. — Ты ведь не обязан спасать весь мир, ты понимаешь?

— Знаешь, как говорят: «Чтобы злые люди победили, хорошим достаточно просто ничего не делать». Всем все равно, Янг. В этом проблема.

Янг сжала зубы, отводя в позоре взгляд.

— Плюшевый… я ведь тоже получается, из тех, кому все равно? У меня на родине все было намного проще с фавнами… А здесь… я ведь видела, как этот говнюк Кардин издевается над девчонкой-кроликом в столовой… и ничего не сделала. Ты будешь смеяться, но я подумала, что Кардин просто мудак, не расист, а Вельвет могла бы постоять за себя и сама, раз уж добралась до второго курса Бикона.

— Хорошие люди ничего не делают, Фонарик, — тихо повторил фавн. — Но кто-то должен делать хоть что-то. Хоть как-то.

— Я… просто не знаю, что сказать. Я пообещала Блейк, что мы спасем тебя, но… как мы, черт возьми, это сделаем? Прах, ты самый упрямый медведь в мире!

Отложив в сторону давно остывшую кружку, Браун положил руку ей на плечо.

— Эй, — позвал он, привлекая ее внимание. Когда она неохотно посмотрела на него, он продолжил. — Спасибо, Янг. За вчерашнее особенно — мне действительно было нужно что-то вроде этого. Но меня не нужно спасать — я в состоянии позаботится о себе сам. Если Блейк боится, что я превращусь в Адама, то не стоит: этого никогда не произойдет. Но когда это кончится… я вернусь к тому, что делал раньше. Только хватит с меня слепой веры в чужие приказы. Хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам. Мне еще надо будет разобраться, что наговорил Адам нашему начальству, когда ездил в Менаджери… Я просто не могу поверить, что все там так же сошли с ума, как он.

— Знаешь что, Плюшевый, — решила Янг. — Давай вернемся к этому разговору после того, как все кончится. Все вместе: ты, я, Блейк и…  — она споткнулась на мгновение, вспомнив его реакцию на упоминание Вайс. — Все остальные.

— Хорошо, Фонарик, — легко согласился Браун, убирая руку. — Договорились.

— Но прямо сейчас, я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу одно, — продолжила девушка, внушительно подняв указательный палец. — Ты не на стороне врага, Плюшевый. Ты среди друзей.

Браун на это только с бледной улыбкой покачал головой:

— Во что превратилась моя жизнь?…

— Запомни это чувство. Будешь тусить с RWBY — так будет всегда. Скажи еще, что оно плохое?

— Давай лучше приберемся, — вместо ответа сказал он. — Блейк с этим вашим директором будут здесь через час.

— Да, говорить о судьбах мира рядом с недоеденным омаром, который мы фаршировали персиками и которому мы воткнули вилку в зад… зачем, кстати?! будет немного странно.

* * *

Он не мог поверить, что первой в номер они пустили Шни. Она, одетая в короткое бледно-голубое платье и какой-то короткий пиджачок в тон к нему с ярко-алым подбоем, по-королевски шагнула внутрь, оглянувшись по сторонам, гордо вздернула носик и развернулась лицом к Брауну.

Вот только он сомневался, что она смогла кого-то обмануть. За безупречной ледяной маской высокомерной спеси он видел страх — на дне ярко-голубых глаз, в напряженной позе, в тоненьких пальчиках, сжавших рукоять рапиры так, что побелели костяшки…

Она боялась его.

Это был почти рефлекс — ненавидеть эту фамилию. Она олицетворяла все, против чего он боролся, все, что ненавидел.

«Ну вот, ты добился своей цели, Мор» — грустно прошептала совесть в его голове. — «Одна из Шни боится тебя. Та самая Шни, что, кажется, единственная из своей семьи ничего не имеет против фавнов, что оказалась способна принять и простить Блейк, что помогает тебе, даже после того, как ты едва ее не убил».

Он с усилием отвел глаза, наступая на горло застарелой злобе. Небеса рухнут на землю в тот день, когда он пожалеет Шни.

Директор Озпин, сильнейший Охотник Вейл и один из лучших бойцов мира, вошел следующим — занятый наследницей, Браун его даже не сразу заметил, так неприметно он выглядел без своего знаменитого шарфа и седыми волосами, прикрытыми шляпой. Он, с любопытством склонив голову к плечу, наблюдал за его реакцией.

Наследнице ничего не грозило — даже будь он в своей полной силе, с функциональной ведущей рукой, он бы и замахнуться на нее не успел.

Мгновение они смотрели друг друга в глаза, а после один из самых влиятельных людей в Королевстве опустил глаза. Проследив за его взглядом, он в раздражении сжал зубы: глупая, неспособная на игры и ложь Фонарик, встала перед ним, закрыв спиной от вновь прибывших, словно собираясь защищать известного на весь мир опасного террориста от собственного начальства.

— Вытащи руку из кармана, — сходу потребовал третий из его «гостей», одетый в однотонно черный строгий костюм черноволосый мужчина с седыми висками, зачесывая назад челку, что прикрывала стальной имплант над бровью.

«И даже сам Джеймс Айронвуд, «Железный Генерал», главнокомандующий армии Атласа» — без особого труда признал его Браун. — «У меня сегодня столько важных гостей…»

— Вы прекрасно знаете, что я не использую оружие, — скривился Браун, но послушно вытащил из кармана толстовки искалеченную руку.

За те несколько часов, что он провел в подвале, ожидая Блейк, он успел придавить свое Проявление, позволяя ауре закрыть рану. К моменту ее приезда, самое страшное было уже позади, хотя рука по-прежнему дергала болью при резких движениях. А еще было это странное, сводящее с ума ощущение, когда он, забывшись, пытался сжать кулак или подвигать пальцами — попытка пошевелить мышцами, которых больше не было, сильно била по мозгам диссонансом.

А еще где-то на границе сознания никогда не замолкал чей-то тихий отчаянный голос, без конца твердивший: «У тебя больше нет руки… нет руки… нет руки…»

Он будет вечно благодарен партнеру Блейк за ту глупую вечеринку вчера. Не будь ее, он бы встретил атлаского генерала и главу Охотников Вейл не спокойным и сосредоточенным, как сейчас, а вымотанным, растерянным и озлобленным.

Блейк очень повезло с ней.

— Я думаю, нам стоит присесть, — невозмутимо предложил Озпин, даже бровью не поведя на не самое приятное зрелище и проигнорировав полузадушенные вздохи своих студентов.

Взволнованная Блейк без тени сомнений шагнула к нему, заняв место за плечом, когда он сел в кресло, предполагая, что все остальные разместятся на диване. Он ошибся — к нему шагнули лишь директор и генерал, все остальные заняли его сторону. Блейк за правым плечом, Янг на подлокотнике кресла слева, Красная, Руби Роуз, лидер команды, робко помахала ему ладошкой и пристроилась рядом с сестрой. Даже гребанная Шни встала рядом с Блейк, пусть даже чуть в стороне, будто хотела оставить между собой и страшным фавном как можно больше людей и места.

Судя по хмурому взгляду генерала и задумчивому выражению на лице Озпина, смысл всей этой движухи не остался незамеченным.

— Итак… Фавн-из-стали, — начал директор.

— Мое зовут Моррон Браун, — прервал его фавн. — Не думаю, что мне удастся сохранить инкогнито, так что смысла в глупых кличках нет.

— Мистер Браун, — не стал спорить Озпин.

Признаться, он почувствовал себя глупо. На его памяти, к нему впервые в жизни обратились так официально.

— Мисс Белладонна описала мне в общих чертах вашу ситуацию. Вы хотите оставить Белый Клык после трагедии, которую уже начали называть «Прорывом Гленн» и у вас есть информация, которая может нас заинтересовать.

— Я хочу остановить Адама Торуса, — уточнил он. — То, что он делает, противоречит целям организации. Я не знаю, что он наговорил нашим боссам, но уверен, что он забыл сообщить им о Гримм.

— Рад, что мы согласны хотя бы по поводу того, что происходящее неприемлемо, — кивнул директор, все так же пристально изучая его.

Браун чувствовал себя неуютно под этим взглядом, точное описание которого было «он видит тебя насквозь». Казалось, что он делает куда больше выводов из простых ответов, чем в них вкладывал фавн.

— Тогда почему ты обратился к нам? — влез генерал. — Почему было не действовать по своим каналам, сообщив вышестоящим?

Браун ответил не сразу. Причина была информацией, которую он не хотел давать раньше времени.

У него было просто слишком мало времени — турнир Витал начинался через шестнадцать дней. Он не успеет связаться с руководством — единственный способ мгновенной связи контролировался Атласом. Если отправится прямо сейчас, то доберется до места, когда уже все будет кончено. Курьеры могли бы обернуться быстрее, но пока туда, пока обратно, пока наверху решат что делать и кто виноват… Он должен был разобраться с этим сам, с теми силами, что были под рукой.

Кроме того, он вовсе не был уверен в том, что в руководстве никто не был осведомлен о планах Адама… но этим можно было заняться позже.

— Давайте сначала определимся, на каких условиях будет происходить наше сотрудничество, — предложил он.

— Сначала информация, — отрезал Айронвуд. — Потом соглашение.

— Не гони лошадей, Джеймс, — мягко прервал его Озпин и Браун с удивлением увидел, что генерал послушался, пусть даже изобразив явное недовольство. — Всему свое время. Вы знаете, мистер Браун, сначала я бы хотел понять, что вы за человек, насколько я могу вам доверять, чего должен ждать. Один из вступительных экзаменов в Бикон — короткий разговор минут на пять со мной. Я предлагаю нам сделать тоже самое.

— Если вопросы не будут касаться информации, из-за которой мы все сегодня здесь и не поставят под угрозу тех, кто этого не заслуживает, — озадаченно кивнул Браун.

Он, конечно, знал о слухах, что директор Бикона был эксцентричен — даже Блейк однозначно утверждала, что он «странный», но такой подход его удивил. У него есть информация, которая им нужна, прямо сейчас у них общий враг — чего еще ему надо?

— Вы сказали, что действия мистера Торуса противоречат целям организации, — продолжил директор, не обращая внимания на недовольные взгляды генерала. — Так в чем именно цель Белого Клыка?

— Равенство. Королевства не выполняют взятые на себя обязательства, потворствуют нарушению собственных законов — Белый Клык был создан Гирой Белладонной для того, чтобы это изменить. Когда мы исчерпали иные способы, мы решили заставить вас сделать это. Этот подход, в отличие от мирных путей, дает хоть какие-то результаты. Ад…  — он замолчал на мгновение. — Мой учитель всегда говорил «не доходит через голову, дойдет через жопу».

— Так и чем же отличается то, что делает сейчас ваш учитель? — вкрадчиво спросил Озпин, сделавший правильный вывод из его обмолвки.

— Если ему удастся то, что он планирует… не будет никакого равенства. Не будет никаких переговоров, никаких компромиссов. Это даже Войной за Права не будет, потому что та начиналась… за права, а не ради того, чтобы утопить свой гнев в чужой крови.

Почувствовав ладошку Блейк на своем плече, он лишь бледно улыбнулся ей, и вновь вернул свой взгляд на директора — в этой паре, кажется, именно он был главным.

Тот некоторое время пристально рассматривал его, уделив особое внимание обмену взглядами между своей студенткой и террористом… а после произнес только два слова:

— Лавендер Лайм.

— Что именно вы хотите знать? — осторожно спросил он, почувствовав, как хватка Блейк стала сильнее.

— Просто что вы думаете о его смерти.

— Она была напрасной, — вздохнул Моррон.

Он не хотел показывать слабость перед таким количеством людей, часть из которых была его врагами, но разговор подразумевал честность. А еще здесь была Блейк — они так и не поговорили об этом… Она заслуживала знать правду.

— Она не приблизила нас к цели, а лишь отдалила. Это было… по большей части моей ошибкой.

— Хотите сказать, что если бы это было не так, если бы вы были уверены в том, что, убив подростка, вы получите свое равенство… вы бы сделали это без сожалений?

— Без сожалений — нет. Без колебаний… да. И я должен быть уверен.

Он сжал зубы, не отводя тяжелого взгляда от седого мужчины, чувствуя, что еще чуть-чуть — и ногти Блейк действительно пропорют ему кожу на плече, как вздрогнула Фонарик…

«Черт бы тебя побрал, хитрый ты старый хрен!»

— Ясно, — кивнул Озпин. — Думаю, я выяснил то, что хотел. Пора перейти к делу. Я дал слово мисс Белладонне, что выслушаю вас и в любом случае дам уйти. Какая именно у вас есть информация? Можно без деталей.

— Я знаю, сколько именно сил Белого Клыка собрано в Вейл. Я знаю, с кем можно выйти на связь, чтобы попробовать эти силы уменьшить — я не могу быть единственным, кому это не нравится. Я знаю Адама: как он думает и как предпочитает действовать. Я знаю имена тех, с кем он работает, авторов всего этого плана.

Он понял, что победил, на последнем аргументе — сложно было предположить, что-то иное, видя, как напрягся Озпин, как подался вперед, крепко сжав трость в кулаке… вот только, смерив его пристальным взглядом, он со вздохом откинулся обратно на диван.

— Я более чем уверен, что вы и понятия не имеете, с кем именно связался Белый Клык, мистер Браун, — сказал он. — Но мне действительно будут интересны имена ее лейтенантов. Договорились — вы получите свой иммунитет.

— Я буду участвовать в деле, — твердо дополнил Браун. — У меня будет право голоса. Все, кто согласятся пойти со мной против Адама, не будут арестованы по завершении. Охотники Вейл, армия Атласа признают виновным одного только Адама и его людей, а не весь Белый Клык и тем более не всех фавнов.

— Вы много просите.

— Я много даю. Вы понятия не имеете, что именно происходит.

— Я знаю больше, чем вы думаете, мистер Браун, — покачал головой директор. Подумав пару секунд, он решительно кивнул: — Но я согласен. Опустите пока все остальное. Я хочу знать имя.

— Синдер Фолл.

На мгновение директор нахмурился, будто пытался что-то вспомнить, затем на его лице проступило узнавание, осознание… и гнев.

— Опиши, — потребовал он.

— Молодая девушка, лет девятнадцать, длинные черные волосы, золотые глаза, высокая — где-то метр восемьдесят, по характеру — что-то среднее между тигрицей и ядовитой змеей. Очень сильна — скорее всего, сильнее Адама.

Следующее, что услышал Браун, был грохот вырванной с мясом двери и порыв ветра, растрепавший волосы. Прежде, чем он успел это осознать — в номере стало на одного человека меньше.

«Черт, вот это скорость, мать его!» — было первое, о чем он подумал.

— Мы свяжемся с тобой вечером, — бросил генерал, торопливо поднимаясь на ноги и выходя из комнаты вслед за своим коллегой.

— И что это было? — спросил Браун.

— Синдер… та, кого ты описал — она училась с нами, — удивленно протянула Янг, все еще сидящая на подлокотнике кресла. — Она приехала с командой из Мистраля, академии Хейвен… на фестиваль.

— «Я знаю больше, чем вы думаете, мистер Браун», — с сарказмом протянул Моррон.

Впрочем, ее там, скорее всего уже не было. С той встречи прошли уже сутки, она должна была знать о случившемся. Подстраховаться, прогуляв день-другой, было несложно — немного подозрительно, но чего только не делают раздолбаи-подростки, тем более приехав на фестиваль в другую страну. На крайний случай можно сказаться больной.

Несколько минут было тихо. Фавн мрачно смотрел прямо перед собой, боясь увидеть разочарование на лице Блейк, все остальные… просто молчали.

Молчание нарушила Красная. Неловко кашлянув, она вышла вперед, встала перед Брауном…

— Привет. Меня зовут Руби Роуз, я лидер команды RWBY. А ты друг Блейк, Моррон.

— Все верно, Красная.

— Я…  — она немного замялась, а после торопливо затараторила. — Хотела извиниться. Там, в доках, ты просто хотел помочь Блейк подняться, а я решила, что ты хочешь сделать с ней всякие злодейские штуки! Под автострадой ты проверял Янг, а я подумала, что ты собираешься ее душить!

Она улыбнулась — так открыто и невинно, что Браун невольно почувствовал себя виноватым. Хотя он не очень понимал — за что именно.

— Блейк говорит, что ты хороший человек. Янг, кажется, с ней согласна, — она протянула руку. — Давай будем друзьями? Мы все еще должны тебя спасти!

— Да чего вы все заладили: спасать да спасать? Я могу сам о себе позаботиться, мелкая.

— Я не мелкая! Мне уже пятнадцать! И я пью молоко!

Пару невыносимо долгих секунд он в замешательстве смотрел на протянутую ладошку… а потом неловко сжал ее левой рукой.

— Во что превратилась моя жизнь?!

Ответила ему Янг. С силой ударив кулаком в плечо, она заявила:

— Я предупреждала тебя, Плюшевый. Ты теперь с командой RWBY! Будь готов спасаться!

— Блейк, останови это!

— Будь готов, Мор, — улыбнулась девушка-кошка.

Окончательно добил его тихий смешок. Повернув голову, он заметил, как чертова Шни, отводя взгляд, прикрывает рот ладошкой.

— Я вас ненавижу…

Почему его враги должны быть… такими?

 

Глава 20. Неправильная Шни

Замерев перед дверью в комнату, Вайс мрачно уставилась на электронный замок. Чтобы попасть в комнату, нужно было просто приложить свой Свиток к считывающему устройству. Обычно это не было проблемой, но…

Оглянувшись по сторонам и с облегчением увидев лишь пустой коридор, она прижала тяжелый металлический ящик (почему к нему не приделали ручек?!) плечом к стене, придерживая под низ, и торопливо зашарила освободившейся рукой по внутреннему карману черного биконского пиджака — никто не должен видеть одну из Шни в таком затруднительном положении.

— О, Блейк, ты здесь, — только и сказала она, когда тайная миссия «попади в собственную комнату общежития» была завершена. — Я думала, ты с… со своим другом.

Так часто бывало в последние дни. Блейк пропадала с ним каждый раз, когда выдавалась возможность (что случалось не очень часто), показывая Бикон, рассказывая истории и болтая обо всем на свете, такая счастливая, что половина Академии уже была уверена, что они встречаются. Почти всегда к ним присоединялась Янг, а в последнее время и Руби… Вайс не хотела этого признавать, но она чувствовала себя немного одиноко. Девочки пытались втянуть ее в это, и она даже соглашалась первые пару раз, но…

Он не проявлял агрессии, нет, он просто… игнорировал ее. И как бы остальные не старались поддерживать непринужденную атмосферу, напряжение витало в воздухе, отравляя все.

Это изменится сегодня.

Девушка-кошка, как всегда читавшая очередную книгу на втором ярусе их двухэтажных кроватей, повернула голову…

— Они доставили ее! — обрадовалась она, спрыгивая с кровати и буквально вырывая из рук Вайс ящик. — Не могу поверить, что ты смогла так быстро это провернуть!

Опустив его на кровать Янг, она присела рядом, торопливо открыла защелки и зачарованно уставилась в внутрь.

— Деньги Шни творят чудеса, — вздохнула Вайс, вставая за плечом подруги. — Это просто гражданская модель, пусть даже ее немного усилили по моей просьбе. Достать нормальный вариант для Охотников, чтобы все как полагается, с Прахом и встроенным оружием, займет время.

Внутри коробки, на черном бархатном покрытии, лежал механический протез и рядом с ним — толстое кольцо-контакт, что должено было имплантироваться в кость. Одна из самых простых гражданских моделей, но даже такую непросто достать, а тем более изготовить по индивидуальному заказу всего за пять дней. По просьбе Вайс имитацию кожи убрали — Браун все равно будет использовать свою новую руку в бою, где такие излишества постоянно рвались и стирались, вместо этого заменив все пластиковые части на нержавеющую сталь.

— Спасибо, Вайс…  — тихо сказала Блейк. — Я не уверена, что говорю тебе это достаточно часто. Остальные… Руби просто хочет помочь, каждому встречному и всему миру, Янг банально нравится Мор — я сама удивлена, насколько хорошо они поладили, но ты… у тебя меньше всех причин помогать ему. И тем более верить мне на слово, когда я говорю, что он хороший человек.

— Это всего лишь деньги, Блейк, — сжала плечо подруги Вайс. — Я даже не приблизилась к своему лимиту по кредитке. Хотя бы одной из них.

— Это деньги, которые я буду отдавать тебе больше года, и то уже после того, как получу диплом.

— У меня есть платье с алмазами, которое я одевала на свои концерты — оно стоит намного дороже.

«К тому же, дело не только в твоей просьбе…» — закончила наследница про себя с легким уколом вины.

— И все равно…

Улыбнувшись, Вайс аккуратно подняла голову подруги за подбородок двумя пальчиками, заставив фавна посмотреть ей в глаза:

— Просто не делай это привычкой, Блейк. За мою жизнь вокруг меня было достаточно людей, что были рядом только из-за денег моей семьи. Это иронично, но пока ты мой друг не ради них — все они в твоем распоряжении.

— Ты самая неправильная Шни, — улыбнулась в ответ бывшая террористка. — И поверь мне, это самый лучший комплимент, который только может быть.

— Подожди, пока ты не увидишь мою сестру! — гордо заявила Вайс. — Она должна прилететь в первый день турнира. Мне уже не терпится познакомить вас всех с ней.

— Что ж…  — усмехнулась Блейк. — Не могу поверить, что говорю это… но я с нетерпением жду встречи с еще одной Шни. Неправильные Шни — мои любимые!

Пару секунд они смотрели друг другу в глаза, а потом тихо засмеялись немудренной шутке.

— Хочешь, покажем ему вместе? — предложила Блейк.

Если быть абсолютно честной, Вайс на мгновение чуть не поддалась соблазну ответить «да».

Она не раз была в опасности за свою жизнь. Тонкий вертикальный шрам, перечеркнувший ее лицо через левый глаз, был получен в бою с гигантским доспехом — последним испытанием, что устроил ей отец перед поступлением в Бикон. Он не верил, что она справится.

Она разнесла железяку на миллион кусочков и носила шрам с гордостью, не пытаясь прикрыть косметикой или волосами, — как память о своем триумфе, о победе над отцом, над, казалось бы, предначертанной судьбой и в знак начала новой жизни, которую она построит сама.

«Четыре года Бикона, два года Охотницей…»

Она была студенткой самой престижной Академии Охотников в мире — на финальном вступительном экзамене ее сбросили вниз с утеса, в лес, кишащий монстрами. Она могла умереть там раз десять, могла получить травму в любом из тренировочных боев на уроках профессоров Гудвич или Порта — несмотря на все предосторожности, такое иногда случалось.

Но впервые лицом к лицу со Смертью Вайс повстречалась в бою под автострадой. Она посмотрела на наследницу карими глазами в окружении лопнувших от ярости сосудов — глазами, в которых была лишь ненависть. Смерть коснулась ее огромной ладонью, обхватившей череп. Смерть являлась ей во снах в облике фавна, о котором Блейк говорила с теплотой, с кем с такой удивительной легкостью подружились остальные…

Все, что ей нужно было, чтобы избежать встречи наедине — это сказать короткое «да». Она пойдет с ней, она будет говорить с ним, она заставит его сказать «спасибо». Это было так просто…

Нужно было только поддаться своему страху.

— Нет, Блейк, — покачала головой наследница. — Я сделаю это сама.

— Ты уверена? — осторожно спросила девушка-кошка, нервно дернув ушками, что заставило забавно шевелиться ее бант.

— Да. Все будет хорошо. Что может случиться со мной здесь, в Биконе?

* * *

Легко было сказать это в безопасности своей родной комнаты, в которой она провела полгода, в компании подруги, которой доверяла жизнь. Совсем другое дело — повторить это сейчас, в противоположном конце Академии, в пристройке для прислуги, когда от источника ее страхов наследницу отделяли лишь несколько метров.

«Четыре года Бикона, два года Охотницей… Соберись, Вайс. Ты должна сделать это».

— Войдите, — услышала она, стоило только робко постучать в дверь туфелькой. — Открыто.

Еще раз вздохнув, она нащупала ручку и, подавив желание зажмуриться, потянула себя.

Он сидел на кровати, рядом с ночником, держа на коленях раскрытую книгу. В полной тишине Вайс пересекла небольшую комнату и остановилась у кровати, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Шни, — наконец констатировал Браун, откладывая в сторону книгу.

— Меня зовут Вайс, — тихо ответила наследница, глядя в пол. — Шни — это просто фамилия.

— … Зачем ты пришла? — прямо спросил он. — Мне и так хватает головной боли с Белым Клыком, кажется, вообще исчезнувшим из города, оставив только ничего не знающую шушеру, да молчащими контактами. Блейк ручается за тебя, Фонарик говорит, что ты «хорошая, пусть и задавака», но не испытывай судьбу.

Вместо ответа Вайс положила на кровать рядом с ним дурацкий ящик, излишне большой и неоправданно дорогой, с логотипом и красивым узором, дико неудобный в переноске… Справедливости ради, он никогда не предназначался для того, чтобы его таскали хрупкие девушки, ростом лишь чуть больше полутора метров. Если без каблуков, конечно.

— И что там? Рабский договор?

Сжав зубы, Вайс открыла ящик и впервые за все время посмотрела прямо на фавна, который был как брат Блейк, уже успел стать чуть ли не лучшим другом Янг, с которым та любила даже просто потрепаться по Свитку вечерами… и который ненавидел ее так сильно, что едва мог находиться в с ней в одной комнате.

Несколько секунд он рассматривал протез, а после вздохнул и посмотрел ей прямо в глаза:

— Я перефразирую. Чего ты хочешь?

— Перестань смотреть на меня как на своего врага. Меня зовут Вайс. Мне семнадцать, я хорошо пою, я будущая Охотница, я первая в академических науках Бикона. Это то, кто я. Не моя фамилия.

— Ты пришла сюда с ним, — заметил Браун, указывая на протез. — Я знаю, сколько он стоит. Когда у Шни есть проблема, они вываливают на нее кучу денег и пребывают в уверенности, что это поможет против всего на свете. Ты можешь говорить все, что угодно, ты даже можешь верить в это, но ты — Шни. Ты действуешь, как они.

— Это подарок, — процедила Вайс.

— Шни не делают подарков. Шни платят деньги, когда хотят что-то получить. Что должен сделать я за новую руку?

«Спокойно, Вайс… Спокойно. Он, в конце концов, не так уж и неправ».

Она действительно хотела если не подружиться с Брауном, то хотя бы зарыть топор войны, не заставлять свою команду выбирать, с кем им проводить время.

Потому что она не думала, что они выберут ее. Ни одну из них не заботили ее деньги — Руби вообще, кажется, каждый раз забывала, насколько богата ее партнер, когда та в очередной раз, пытаясь привить ей хороший вкус, водила ее в хороший ресторан, на концерт классической музыки или на выставки известных художников.

Она знала, что у нее далеко не самый простой характер. Она могла казаться высокомерной, холодной, поверхностной, саркастичной, требовательной… даже предвзятой и все это, в той или иной мере, было правдой. Так ее воспитали — отец, наставники и все ее окружение, от рекомендованных друзей до одноклассников элитной школы и многочисленных поклонников. Вайс сбежала от всего этого на другой континент, поступила в закрытую академию учиться на одну из самых независимых профессий Ремнанта, но… уже здесь оказалось, что убежать она могла только от внешнего.

С внутренним можно было только сражаться.

А еще всегда была эта мантра, эти семь слов, неотступно преследующих ее со дня, когда она поговорила с сестрой: «Четыре года в Биконе, два года Охотницей». Это была жизнь, в которой ее друзьями были беззаботная и добрая Руби, яркая и неистовая Янг, ненавязчивая и начитанная Блейк… Она заплатила за эти шесть лет кровью.

И она не позволит кучке каких-то сбрендивших преступников отнять их. Белый Клык должен быть остановлен. Мир должен простоять еще шесть лет без того, чтобы она вступала в битву длиною в жизнь против половины Ремнанта.

А после… после она сделает то, что должна, то, что начала делать в Биконе. Фамилия Шни больше не будет синонимом расизма, жажды наживы и бездушного холодного расчета.

Но для того, чтобы все не взорвалось до этого срока, Белый Клык нужно остановить сейчас. И Моррон Браун, Фавн-из-стали, был одним из немногих доступных ей способов хоть как-то повлиять на ситуацию. Это было подарком с корыстью, но… все еще подарком. Никаких условий — их цели совпадали.

Наследница предпочитала называть это инвестициями.

Еще раз глубоко вздохнув, Вайс подавила гнев, придавила каблуком страх и, закрыв ящик, немного подвинула его ближе к фавну:

— Это просто подарок, Браун. Ты можешь принять его просто так, без условий и обязательств, отбросить свои предрассудки и попытаться начать с чистого листа. Или я могу перевести твою новую руку в ранг деловых отношений и назначить цену… если тебе будет так проще.

Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг другу в глаза. Вайс, чувствуя, как по спине бежит струйка пота, крепче сжала кулачки, спрятав их за ящиком, но отказывалась отводить взгляд.

— Шни просит меня отбросить предрассудки, — наконец выдохнул Браун, прикрывая глаза. — Этот мир официально сошел с ума.

— Меня зовут Вайс, — упрямо повторила наследница.

— Знаешь, твоя команда много чего мне понарассказывала. Например, о твоих прозвищах.

«О Прах, только не Снежный Ангел!»

— Думаю, Принцесска тебе подойдет.

Наследница зло сузила было глаза, но, подумав немного, согласно кивнула. Кажется, это лучшее, на что она может рассчитывать прямо сейчас.

«Шаг за шагом, Вайс. Шаг за шагом…»

— Я ничего тебе не должен. Никаких обязательств, никаких услуг «когда-нибудь в будущем».

— Согласна, — кивнула Вайс, решив не рассказывать ему, что деньги возвращать вознамерилась Блейк.

С ней она потом сама разберется. Если это поможет остановить Белый Клык, она готова отдать все свои деньги до последнего льена.

Кивнув, Браун просунул здоровую руку под донышко, неловко дернув культей аккуратно и немного неловко балансируя ящик в воздухе, опустил на пол… Вайс дернулась было помочь, но была остановлена злым взглядом карих глаз и предупреждающим рычанием.

«Самый упрямый медведь в мире!» — вспомнила она слова, которым характеризовала Брауна Янг.

Некоторое время в комнате царила неловкая тишина. Вайс, нервно переминаясь с ноги на ногу, лихорадочно шарила взглядом по комнате в поисках повода продолжить разговор…

— Это что, «Введение в макроэкономику» Эммы Пинк? — ошарашенно спросила она.

— Да, — ответил Браун, накрывая книгу ладонью. — И что?

— Просто…

— Просто что? — угрюмо переспросил он. — Тупые фавны не могут читать умных книг?

— Я подруга Блейк, Браун, — холодно ответила наследница, сама шалея от собственной смелости. — Блейк. ОНА советует мне, что почитать, не наоборот.

— Что, и даже ее любимые романы? — криво ухмыльнулся фавн. — Те, которые «Ниндзя Любви» с рейтингом, до которого ты явно еще не доросла?

— … Она читает не только это. В любом случае… макроэкономика?

— Я должен знать своих врагов, — просто ответил Браун. — Один из них — SDC, корпорация, влияющая на экономику в мировом масштабе.

— Тогда ты читаешь не ту книгу, — покачала головой Вайс. — Пинк собрала у себя все самые популярные штампы масскультуры о работе макроэкономики. С точки зрения реальных знаний у нее разве что приемлемый уровень базовой теории, но она дает лишь общее представление, ложное знание. На практике все совсем не так работает.

— Если хочешь…  — после короткой паузы предложила Вайс. — Я могу набросать для тебя список литературы, книги, по которым учили меня.

— Ты какая-то неправильная Шни, — наконец, с тяжелым вздохом сказал Моррон.

— Блейк тоже так говорит, — кивнула наследница и, подумав немного, решила рискнуть: — Еще она говорит, что это комплимент. Значит ли это, что ты только что похвалил меня?

Браун в ответ на это спрятал лицо в здоровой ладони:

— Вы меня просто убиваете, — простонал он. — Все четверо. Просто. Убиваете.

 

Глава 21. Любимая сказка

В последний раз осторожно ударив молотком по зубилу, Озпин сделал крохотный шаг назад, чтобы оценить проделанную работу. Кажется, получалось достаточно хорошо.

— Ну, вот мы и закончили, Осенняя Дева, — вздохнул он, опуская взгляд на табличку у ног статуи.

«Эмбер, Осенняя Дева 101–102 год от МВ».

Чуть повернув голову в сторону, он пробежался взглядом по длинному ряду статуй, изображающих девушек в самом расцвете их юной красоты, незадолго до того, как на них свалилась дикая первобытная мощь, что превращала их чуть ли не в богинь.

Это была традиция, одна из тех немногих, которым он следовал неукоснительно почти в каждой жизни — оставлять память о тех, кто веками хранили этот мир от Гримм и их Королевы не только у себя в голове, но и в холодном камне.

Прямо сейчас… их было больше четырех сотен. И это только те, кого он смог отыскать — раньше, до изобретения ССТ, воздушного транспорта и железных дорог хорошо было, если он обнаруживал хотя бы одну из четырех Дев. Некоторых из них он любил, некоторые любили его, многие умерли у него на руках…

Вздохнув, Озпин тяжело помотал головой, отгоняя воспоминания, — чем старше он становился, тем труднее было отделить себя от сотен прожитых жизней, — и подошел к одному из двух больших металлических саркофагов со стеклянными крышками. Пару секунд он смотрел в обезображенное шрамами, оставленными паразитом-Гримм, лицо смуглой, маленькой девушки с короткими каштановыми волосами, а потом перевел тяжелый взгляд на вторую часть атлаской машины — ту, в которую он должен был положить одну из своих учениц.

Скоро, очень скоро ему придется сделать выбор. Кроу был уже на пути в Вейл, и должен был прибыть со дня на день — тогда он и примет окончательное решение. И скорее всего, в пустой саркофаг ляжет Пирра Никос. Он не хотел делать ее Девой, и не только по тем причинам, о которых говорил Глинде, нет… он видел в девушке черту, которая, с одной стороны, облегчала ему задачу убедить ее принять предложение, а с другой — сильно мешала впоследствии защитить от Королевы и человечества: жертвенность. По его опыту, Девы ли, серебряноглазые, Охотники или кто угодно, плохо кончали, будучи готовыми вступить в бой, в котором их ждет только смерть. А уж чего-чего, а опыта у него было больше, чем нужно — он был экспертом по жертвенности.

Молодая Янг Сяо Лонг любила жизнь и наслаждалась каждым ее мгновением. Она не собиралась жертвовать собой — в ее планах было только побеждать. Нужно было лишь научить ее думать немного наперед, выбить эту самоуверенность, объяснить необходимость сдерживать свой темперамент, дать цель, которой ей явно недоставало, и из нее получится хорошая Дева, у которой будут достойные шансы дожить до старости.

Из задумчивости его вывела тихая мелодия Свитка — устройство напоминало о назначенной встрече, до которой оставалось всего полчаса. Вздохнув, он направился к выходу, неспешно шагая между колоннами циклопических размеров подземелья, находящегося под Биконом. Он выстроил его давно, даже раньше, чем основал школу — с тех пор прошло столько времени, что умерли даже внуки тех, кто помогал ему строить это место, не говоря уже о том, что этих лет было более, чем достаточно, чтобы вытереть все упоминания о том, что у известной на весь мир школы Охотников, оказывается, есть тайные подземелья размером с полшколы.

За все это время подземелья изрядно обветшали — не так уж и много могут сделать несколько человек… особенно, если среди них только он один имел опыт в строительстве и ремонте. Все изменилось совсем недавно — после того, как Глинда открыла свое Проявление. Широкая общественность была уверена, что им был телекинез с возможностью восстанавливать сломанное, но сам Озпин полагал, что его следовало толковать как «Я наведу здесь порядок!» Каким именно будет этот порядок, разумеется, определяла сама мисс Гудвич: отсюда и телекинез.

Иногда директор любил подумать о том, сколько денег экономило академии Проявление его ученицы — это были просто астрономические суммы. Студенты, правда, несколько распустились, зная, что все разрушенное будет без проблем восстановлено, но… всегда ведь можно вернуть правило «кто сломал, тот и платит» — сразу как шелковые станут.

Уже в лифте он бегло просмотрел новости: скривившись, по диагонали просмотрел огромную статью о состоявшемся сегодня расстреле неисправного робота Атласа, что вместо стандартного «Идентифицируйте себя, пожалуйста», с ходу стал стрелять по гостям фестиваля в доках. Он успел убить четвертых и ранить еще с десяток, пока проходящий мимо Охотник не оторвал ему голову. Робота собрали обратно, проанализировали, нашли причину ошибки в коде, исправили, начали проводить обновление софта у всех остальных… а самого робота показательно расстреляли перед толпой.

Все, что сказал об этом разъяренный Джеймс, было: «Это самый идиотский приказ, который я когда-либо отдавал. Это робот! Никто не расстреливает строительный кран за то, что он сломался и уронил балку на голову прохожему!»

А ведь он предупреждал генерала — не стоит тащить сюда одни лишь недавно вышедшие новинки. Паладины хорошо показали себя в сражении на стенах и против Гримм, но ту модификацию, что он привез с собой — под контролем ИИ, не человека еще не успели как следует обкатать в реальных условиях, а уж тем более во взаимодействии с гражданскими лицами. Но Совет Атласа не хотел упускать такой повод пустить всем остальным пыль в глаза своей кибер-армией — и в экспедиционный корпус взяли только самые новые разработки. Не только Паладинов, но и новую модель пехотинцев: Рыцарей Атласа.

Где-то подспудно директора колола мысль, что все произошедшее — не просто сбой, не ошибка программистов или халатность Совета, а часть плана, который он пока лишь смутно угадывал за действиями врага. Увы, он не мог проверить слова специалистов Джеймса сам — ИИ и, как следствие, полностью самостоятельные роботы были относительно недавним изобретением. Две свои последние жизни он провел в Вейл, в дорогом сердцу Биконе, вдалеке от современного локомотива науки. Он научился пользоваться и взаимодействовать со всем этим, но за повседневной рутиной так и не нашел времени разобраться в вопросе как следует.

«Следующую жизнь я должен провести в Атласе и разобраться, наконец, со всеми их придумками. За прогрессом становится все сложнее следить…» — в очередной раз напомнил себе Озпин, выходя из лифта, находящегося прямо за его рабочим столом на вершине главной башни Академии.

— Привет, Глин, — положив руки ей на плечи, тепло поприветствовал он ученицу, которая, поглощенная отчетами, даже не обратила внимания на звук открывающихся дверей.

Сильнейшая Охотница Вейл, самый страшный кошмар любого нерадивого студента Бикона и опаснейший враг каждой ремонтной компании Королевства, вздрогнула под его ладонями, но, опознав учителя, расслабилась, откинувшись в кресле и посмотрев на него снизу вверх.

На ее вечно строгом лице было выражение, увидев которое, любой студент решил бы, что его отравили галлюциногенами — она улыбалась.

— Папа…

— Я миллион раз говорил тебе, что это не так, Глин, — нахмурился Озпин, убирая руки и отступая на шаг. — Твой отец мертв.

— Вы настолько близки, насколько это только возможно, — спокойно ответила она, вновь возвращаясь к своему обычному строгому обращению и стирая редкую улыбку с лица.

— … Ты всегда называешь меня так в своих мыслях, не так ли? — со вздохом спросил он.

— Конечно. Никто не может указать мне, как думать. Когда ваша прошлая жизнь закончилась, мне было всего шесть. Через два года погибла мама и больше родных у меня не осталось. Вы забрали меня из приюта, когда мне было десять. Вы научили меня всему, что я знаю, вы привели в Бикон, вы сделали меня той, кто я есть. Учитывая, что вы помните все, что помнит мой отец… только логично, если я буду называть вас так.

— Это одна из причин, почему я редко завожу семью, — вздохнул он. — Даже в следующей жизни, уже другим человеком, всегда хочется приглядеть за потомками.

— Поэтому у нас в академии учится мистер Арк? — неодобрительно проворчала Глинда. — Без обучения, с поддельными документами?

— Нет, Глин, это — причина, почему я вообще согласился сначала встретиться с ним, вместо того, чтобы просто отказать. А учится он здесь потому, что напомнил мне своего деда: тот же мягкий глуповатый фасад, за которым скрывается железная руда, что так и просится в горн. Кейан был таким же — и посмотри, кем он стал. Ты не можешь отрицать, что мистер Арк прижился здесь.

— Лишь благодаря мисс Никос.

— А Кейан — только благодаря Знанию. У каждого свои преимущества, — ответил Озпин и продолжил прежде, чем ученица могла бы ответить. — Давай не будем начинать этот спор снова, Глинда. Мистер Арк мог не справится с инициацией и буднями студента нашей Академии, но он сделал это — бессмысленно спорить о том, что могло бы произойти. Ступай, я закончу с отчетами сам после встречи с мистером Брауном.

— … Я все еще думаю, что размещать его среди детей было ошибкой, — проворчала Охотница, вставая из-за стола.

— Я думаю, за эти годы ты уже успела убедиться, что я хорошо разбираюсь в людях. Мистер Браун не причинит им вреда… разве что мистеру Винчестеру, но ему уже весьма доступно все объяснила мисс Сяо Лонг.

— Она оставила его с одним процентом, — сочла нужным заметить Глинда уже на выходе. — Одним, Озпин. И вы думаете доверить ей силу Девы? Она и со своей собственной-то не знает, что делать.

— Одним, Глинда. Именно что одним. Нельзя осуждать людей за то, что они могли бы сделать, но не стали.

Она не ответила.

Вздохнув, директор сел за стол, рассеяно оглядел кучу бумажек, глупой повседневной рутины главы Охотников Королевства… и, отодвинув все это в сторону, развернул кресло к панорамному окну с видом на Академию и, далеко на горизонте, сверкающему в сгущающихся сумерках великому городу Вейл.

Тысячелетия его врагом были Гримм. Твари Темноты были главной угрозой существования человечества с момента, когда каменные топоры казались вершиной развития. Века потратили люди в сражениях с ними, в постоянной войне за выживание, в которой не могли победить — Гримм были бесконечны: убей одного и где-то там, за холмами и реками, родится новый. А может — двое, никто не знал до сих пор…

Не только его жизнь — всего людского рода была подчинена лишь одной задаче: выжить, дотянуть до завтрашнего дня, поднять стены выше, научиться лучше биться, придумать оружие эффективнее.

Он был с ними на каждом этапе — вместе с ними учился отливать сталь и ковать мечи, впервые обнаружил ауру и открывал ее свойства, узнавая все новые и новые способы использования силы души, тренировал Охотников, поколение за поколением… он связал разрозненные человеческие поселения, подсказывая, где искать собратьев, он защищал и собирал под свое крыло первых ученых, основывал библиотеки, сохранял каждую крупинку знания…

Жить в безопасности от Гримм — это было мечтой, за которой он следовал на протяжение всей истории, книжной и нигде не записанной. Он сражался за это и умирал — сотни раз.

И вот, наконец, эта мечта была достигнута — люди стали достаточно сильными, чтобы коренной житель любой из столиц Королевств мог прожить всю жизнь и так и не увидеть своими глазами ни одного Гримм.

То, что произошло дальше, стало для него неожиданностью. Как только проблема Тварей Темноты перестала быть вопросом выживания, человечество, лишенное общего врага, что сплачивал их тысячелетия… нашло себе нового.

Себя.

Мировая Война, в которую он позволил втянуть Охотников, война, которая закончилась катастрофой, что едва не превратилась в уничтожение. Война за Права, вспыхнувшая из-за притеснения фавнов. Преступность, которая была всегда, но в нынешнее мирное и безопасное время расцвела ярче, чем когда либо. Люди чувствовали себя в безопасности, они перестали бояться Гримм — то, ради чего он сражался, внезапно стало проблемой.

Кажется, это называют «злая ирония».

А теперь еще и все это…

— Входите, мистер Браун, открыто, — ответил он на вежливый стук. — Присаживайтесь.

— Один из моих контактов наконец-то вышел на связь, — перешел сразу к делу фавн. — Кажется, моей команде удалось убедить всех, что они не собираются следовать за мной. Один из них будет в городе в первый день фестиваля.

— Это может оказаться ловушкой, — заметил очевидное директор.

— Может, — не стал спорить Браун. — Думаю, мне пригодится подстраховка. Но даже не вздумайте тащить в это RWBY.

— Мне кажется, что они сами влезут в это, буду я тащить их, или нет, — улыбнулся Озпин.

Так уже было — когда пришло время раздавать миссии незадолго до Прорыва Гленн — одна из самых перспективных команд первого года хотела миссию на юго-востоке: ту самую, что была с пометкой «от второго курса и выше». Он разрешил, потому что по глазам видел — запрет их не остановит. Пусть уж лучше влезают в неприятности под присмотром одного из преподавателей Бикона, а не в одиночку.

— Поэтому, мы им об этом не скажем, — кивнул Браун. — Они просто не готовы ко всему этому. Тем более, они участвуют в турнире, все разговоры об этом.

— Вы очень заботитесь о них.

— Блейк мой друг, — глядя на него исподлобья, ответил фавн.

— Но вы сказали не Блейк, а RWBY, — заметил директор.

— Не надо играть со мной в игры, Охотник. Они не лезут в это.

— Хорошо, — не стал спорить Озпин. — Я обеспечу вам прикрытие из Охотников. Одной команды будет более чем достаточно. Тем более, что к тому времени, у вас уже снова будут обе руки. Операция сегодня вечером, я правильно помню?

— Да. Но это всего лишь металл — я даже ударить как следует ею никого не смогу, рассыплется к черту.

— Я бы не был так уверен на вашем месте, мистер Браун, — покачал он головой. — Советую вам первым делом проверить на прочность ваш протез. Весь вопрос состоит в том, посчитает ли ваше Проявление его частью тела или нет.

— Это кусок металла и кучка праховых микросхем.

Озпин пожал плечами.

— Просто попробуйте. Вы же знаете самое известное изречение о Проявлениях, ученого Клива Нави? То самое, что принесло ему мировую известность, но загубило карьеру?

— «Проявления делают странное дерьмо. Просто смиритесь уже, блин!» — ухмыльнулся фавн.

— Именно. Так что попробуйте — возможно, вас будет ждать сюрприз. Это все, о чем вы хотели поговорить?

— Нет. Пустите меня к Торчвику.

— Мистер Торчвик просто наемник — ему говорили не больше, чем вам. Только ближайший план, не более того.

— Роман мерзкий ублюдок, но он умный мерзкий ублюдок. То, чего он не знает, о том он догадывается. Его нашли без сознания во время Прорыва Гленн. И молчит он на ваших допросах не потому, что ничего не знает, а потому что боится Фолл больше, чем вас. Нам просто надо это изменить.

— Что именно вы предлагаете, мистер Браун? — вкрадчиво спросил директор, глядя фавну прямо в глаза.

— Просто дайте нам комнату. Отключите камеры. Уберите охрану. И через пару часов у нас будет все, о чем Роман знает или хотя бы догадывается.

— Это противозаконно.

— А я, по-вашему, кто? — жестко ответил Браун. — Вы же не девчонки из RWBY, Озпин. Это они могут забыть, кто я и что сделал, сколько законов нарушил. Они могут верить, что можно изменить меня, просто подружившись, что я променяю дело своей жизни на их дружбу, на безопасность Бикона и морально однозначную профессию Охотника, но вы… вы должны быть умнее.

— Я не прошу многого, — продолжил фавн. — Охотники не пытают людей, я понимаю. Ваши драгоценные руки останутся чисты. Просто закройте глаза и отвернитесь в сторону — я сделаю все сам.

Директор на это только сокрушенно покачал головой. В одном фавн ошибался — его руки не были чисты. Он жил тысячи лет, он наделал больше ошибок, чем любой другой, совершил больше преступлений, чем девятнадцатилетний мальчишка перед ним может представить. Во всем этом была только одна проблема: в этой жизни ему еще не приходилось принимать таких решений. Да и Джеймс… у генерала было много достоинств — но гибкость не была одной из них. Если бы он не сотрудничал с этой семьей уже третье поколение, если бы отец и дед Джеймса не вдолбили ему с самого детства правила, по которым работало их маленькое тайное общество по защите от Салем, он бы вряд ли даже согласился хранить тайну.

— Давайте вернемся к этому разговору после вашей операции, — предложил наконец он. — Я не единственный, кто принимает здесь решения. Мистер Торчвик, в конце концов, находится под заключением Атласа, не Вейл.

Преступник на это лишь пренебрежительно фыркнул.

— Ну-ну… И почему мне кажется, что вы просто делаете вид, что уступили Атласу лидерство, тогда как на самом деле продолжаете контролировать все сами?

— Разум может играть с нами злые шутки, мистер Браун. Легко увидеть то, чего нет.

— А вот я уверен, что это ВЫ играете со мной в игры, директор, не мой разум, — зло сощурился фавн. — Тогда, в номере, когда мы встретились впервые, вы сказали, что я понятия не имею, с кем именно связался Белый Клык — и вы явно имели ввиду не Синдер Фолл. С тех пор вы успешно уходите от вопросов о том, кто же стоит за всем этим. Больше я вам этого позволять не буду: вы либо расскажете мне все прямо сейчас, либо вам придется вышвырнуть меня из своего кабинета… и даже это вам не поможет — завтра я вернусь обратно и буду делать так до тех пор, пока не получу свои ответы. Других вариантов нет. Хватит с меня слепого подчинения, довольно «минимально необходимой информации».

«И вот всегда так…» — с грустью подумал директор, откидываясь в кресле и рассеяно вертя в пальцах трость. — «Случайная обмолвка там, неправильное слово тут, слишком большие знания, опыт, взявшийся из ниоткуда… и они начинают задавать вопросы. А когда получают свои ответы — никогда не верят».

Сложно убедить других в том, что он — Реликвия Знания из старой сказки о Двух Богах и сотворении человечества, что обладает опытом, копившимся столетиями, что помнит тысячи жизней. Как правило, он оставлял подсказки при текущей жизни — и потом пользовался ими в следующей.

— Вы знаете, я давно живу на свете, мистер Браун, — проронил он, решив начать с преуменьшения века. — Я встречал много людей. Таких, как вы — тоже. Нечасто, что уже говорит очень о многом. Я бы хотел иметь вас на своей стороне, хотел бы сражаться плечом к плечу, но… вы уже выбрали себе цель жизни, вы видите путь, которому будете следовать. Эта цель — равенство фавнов, этот путь — Белый Клык.

— Мне очень жаль, мистер Браун, но знания, о которых вы просите, поставят вас в положение, когда вы осознаете, что наш мир куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, что притеснение и дискриминация фавнов — далеко не самые страшные проблемы Ремнанта, не самая большая угроза человечеству. Может статься так, что для решения этой проблемы придется пожертвовать вашей целью или, по меньшей мере, отложить ее в сторону. Прежде, чем требовать у меня ответов, спросите себя — вы вообще готовы сделать такой выбор?

— Не самая. Большая. Проблема, — все, что ответил ему Браун.

На мгновение Озпину даже стало интересно, не нападет ли фавн на него прямо здесь и сейчас, но преступник все же взял себя в руки, глубоко вздохнул и, когда заговорил, лишь чуть более хриплый голос, с приглушенными рычащими нотками свидетельствовал о его гневе:

— «Она», кто бы не стоял за всем этим, кто бы не использовал ненависть Адама в своих целях… Скажите мне, директор, когда мы остановим Белый Клык в Вейл… она что, просто пожмет плечами и скажет «Ну, не вышло… И ладно»? — спросил он и тут же сам ответил: — Нет. Она этого не сделает. Она попытается снова. Адам смог получить поддержку хотя бы части фавнов, как минимум — того, кого Хак назначил командовать подкреплением. Когда мы закончим здесь — мне придется разбираться с этим. Я не хочу и не буду действовать вслепую.

— «Она» — наш общий враг, Озпин. Вне зависимости от того, нравится ли это нам обоим или нет, нам придется сотрудничать и дальше. Так что не пудрите мне мозги и выкладывайте, что у вас есть.

— Хорошо, мистер Браун, — вздохнул Озпин после непродолжительной тишины.

Этот разговор не становился проще, сколько бы раз он его не начинал.

— Скажите мне… какая ваша любимая сказка?

 

Глава 22. Враги и друзья

Аккуратно прикрыв за собой дверь, Моррон неспешно прошел на середину допросной, присел на стул и, не глядя на своего визави, задумчиво пошевелил пальцами своей новой правой руки, в очередной раз пытаясь привыкнуть к ощущениям, к этому странному шелестящему шуму стальных механизмов.

Это было больно — врачам даже не удалось сделать ему правильную анестезию: как только он терял сознание, Проявление делало все попытки хирургов заранее обреченными на провал. Они обкололи его местной, но состояния полной нечувствительности добиться не удалось — химия сильно била его по мозгам, мешая контролировать свою особенность.

Незадолго до начала операции радостный хирург поделился с ним, что это вообще первый такой случай в истории.

Вот только славы медицинского курьеза ему не хватало…

Это было больно. Больнее, чем потерять руку, больнее, чем ампутация того скелета, что остался после атаки Адама: контакты вживлялись в кость, подключались напрямую к нервам. Не один раз. Не два. Десятки, сотни… каждый раз пуская по ним тестовый разряд.

«Твоя рука будет другой. Но она не будет хуже», говорили они.

Они солгали. Он не чувствовал ничего — ни прикосновения, ни движений, ни даже объема прикладываемой силы. Прямо сейчас даже взять в руку ничего не мог — все ломалось к чертям.

Ему будто снова было пятнадцать, он словно вновь вернулся в те странные первые недели после того, как пришло Проявление, не в состоянии правильно отмерять силу. Тогда он справился за месяц. Сейчас должен был успеть за несколько дней — фестиваль Витал близился. Все произойдет там, все решится тогда.

— И все-таки ты предатель, — наконец нарушил тишину Роман, тихо звеня наручниками, которыми его приковали к столу.

Браун перевел взгляд на преступника, несколько секунд внимательно смотрел ему в глаза, а после, дождавшись, когда тот отведет взгляд, со вздохом ответил:

— Смешно слышать обвинения в отсутствии чести от кого-то вроде тебя, рыжий.

Мир рухнет в тот день, когда он позволит Торчвику увидеть, что его слова, несмотря на всю ложность, все-таки укололи его. Он пошел против учителя, которым восхищался и уважал годами, он пошел против Белого Клыка Вейл и не хотел думать, что, возможно, ему придется пойти и против всей организации в целом — если все там поддерживают безумие Адама. Он работал со своими врагами, с гребанным «Железным Генералом», от которого бегал еще год назад в Атласе, заключил союз с Охотниками…

«Зато я наконец-то посмотрел Бикон» — невесело усмехнулся он про себя.

В самой известной академии Охотников было… хорошо. Беспокойно, иногда разрушительно весело, но хорошо. Подростки тренировались, дрались друг с другом, шутили, смеялись и кадрили девчонок, что благосклонно принимали чужое восхищение…

И это все приводило его в бешенство.

Где-то там, за пределами самого безопасного места в Королевстве, его народ моет туалеты, работает на износ в шахтах, живет на гроши и впроголодь, с наглухо заколоченными дверями в лучшую жизнь, а они здесь смеются и заигрывают со всем, что привлечет их внимание.

Он хорошо скрывал свои чувства — кажется, единственной, кто замечала тлеющие угольки, временами вспыхивающие в его глазах, была Блейк. Каждый раз, когда глухая бессмысленная злоба поднимала голову, она просто брала его за руку и начинала о чем-нибудь рассказывать: об очередной безумной истории из биконских будней вроде драки едой в столовой; сюжет недавно прочитанного романа; последние новости из Менаджери…

Его всегда успокаивал ее голос.

В конце она всегда говорила: «Они Охотники, Мор».

Она была права, конечно. Всю человеческую историю лучшие воины, обладающие сильнейшей аурой или мощным Проявлением, отрывались от сердца и отдавались в Охотники, профессию, единственным предназначением которой было убийство Гримм. Долгие века до Мировой Войны и долгие годы после они держались в стороне от всех внутренних дрязг и споров. Даже во времена Войны за Права они не вмешались в открытую, разве что намекнули правительствам, чем все это обернется, если срочно не закончить войну прямо здесь и сейчас — и никто, кроме совсем уж сумасшедших идиотов, не обвинял их в этом.

Это была просто его бессмысленная злоба, смешанная с завистью. Она не была справедливой, но он ничего не мог с собой поделать — можно было не позволять эмоциям влиять на суждения и поступки, но нельзя было прекратить чувствовать.

— Я, может, и преступник, Прихвостень, — процедил Роман. — Но у меня есть свои правила. Я не предаю тех, кто платит.

— В этом разница между нами, Торчвик. Я с Белым Клыком не потому, что они мне платят.

— Ты — с Белым Клыком? — фыркнул рыжий. — Мы сидим в допросной атлаского флагмана. Я, который не предал своего нанимателя, арестован и прикован к столу, а ты — на свободе. Ты не с Белым Клыком, Прихвостень.

— То, что делает Адам — не Белый Клык.

— Это именно он, Прихвостень. А ты — просто слепой глупец, если не понял этого раньше. Даже твоя кошачья подружка сообразила быстрее.

— Меня вырастил Белый Клык. Я знаю о нем столько, сколько ты не узнаешь никогда. И если я говорю, что действия Адама — это предательство самой сути нашего дела, то так оно и есть… И давай закончим с этим глупым вступлением. Ты знаешь, зачем я здесь.

— Охотники отчаялись получить от меня хоть что-то и теперь хотят, чтобы со мной поговорил ты.

— Почти. Ты знаешь, скольких из замешанных в Прорыве Гленн арестовали? Тебя одного, Роман. Все прочие были убиты на месте, без суда и следствия, в точности по закону о Гримм. Ты еще жив только потому, что Охотники посчитали, будто ты что-то знаешь. Может быть, тебе готовят участь быть казненным публично — после фестиваля, разумеется, не устраивать же кровавую расправу на празднике мира.

— Я просто наемник, Прихвостень. Тебе никогда не раскрывали полный план — почему ты так уверен, что для меня сделали исключение? Я просто делал свою работу.

— Я тоже так думал раньше, — кивнул Браун. — Но после Гленн… ты не настолько глуп, чтобы нарушить закон о Гримм, юридически приравняв себя к Тварям Темноты. Тебе, может быть, даже платят, но работаешь на Фолл ты не ради денег, а из страха. И сейчас ты отпираешься только потому, что боишься ее сильнее Охотников.

Доверительно наклонившись ближе к преступнику, фавн оперся локтями на столешницу и вкрадчиво добавил:

— Это можно изменить.

— Серьезно? — криво усмехнулся Торчвик. — Не пытайся меня запугать, Прихвостень. Мы на корабле Атласа, гребанном флагмане Железного мудака. Меня или казнят или посадят за решетку — никаких «допросов с пристрастием».

— Оглянись вокруг, Роман, — все тем же спокойным тоном ответил Браун. — Ты видишь где-нибудь солдат?… Нет, не видишь — потому что их здесь нет. Звукозапись отключена, камеры внезапно сломались — какая неудача для кого-то вроде тебя.

— Они пытались говорить с тобой по-хорошему, сделать все по закону, — криво усмехаясь, продолжил Моррон. — У них не получилось. Но когда у них не вышло добиться цели, следуя правилам, они согласились с тем, что надо немного их нарушить. Ты улавливаешь иронию, рыжий?

Роман не ответил, все так же мрачно глядя на него исподлобья, то и дело косясь на камеру, которая отчего-то не мигала красным огоньком.

— Здесь только ты и я. Никаких правил, никаких законов, я ограничен только тем, на что сам готов пойти ради нужной мне информации.

Когда его левая рука метнулась вперед, преступник было отшатнулся, пытаясь избежать захвата, но наручники дернули его назад толстой цепью, созданной специально для людей с открытой аурой, из сплава титана с Прахом. Этого было достаточно для любого (кроме самого Брауна) — хватило и Торчвику.

— Ты сделал больно Блейк на моих глазах, Роман, — прорычал Браун, медленно сжимая пальцы на горле рыжего. — Ты шантажировал меня ее жизнью и тайной. Ты знаешь, на что я готов ради достижения своей цели — мы работали вместе несколько месяцев. Охотники казнят тебя, если ты ничего им не скажешь, Фолл накажет мучительной и страшной смертью… но есть вещи и хуже.

— В человеческом теле двести костей — я могу сломать каждую несколько раз, — понизив голос, продолжил фавн, с удовольствием наблюдая, как Торчвик бледнеет и хрипит под его хваткой. — Я могу сделать и что-нибудь похуже. Обычно мне не нравится эта часть моей работы… откровенно говоря, я ее просто ненавижу, но с тобой, думаю, я даже получу удовольствие.

Он поднес к его лицу правую руку и медленно пошевелил металлическими пальцами перед глазами преступника.

— Терять руку страшно, Роман. Часть тебя, что была рядом с самого рождения, воспринималась как должное… ее больше нет. Ты тянешься ею за стаканом, пытаешься протереть глаза, протягиваешь для рукопожатия… пытаешься сделать еще уйму всяких мелочей, которые были потрясающе легки и естественны раньше. И каждый раз, когда это происходит — ты понимаешь, вновь и вновь, в сотый раз с тем же отчаянием, что и в самый первый, что ее больше нет. И никогда уже не будет.

— У тебя две руки. Две ноги. Есть еще кое-что, что дорого каждому мужчине. Есть нос, глаза и уши… твой поганый язык. Ты хочешь узнать, каково жить без всего этого? Ты даже не сможешь покончить с собой — будет просто нечем. Думаю, я выпрошу для тебя пожизненное содержание в больнице, в качестве особого подарка. Мы покажем тебя по телевидению всему миру, как назидание тем, кто нарушает законы Гримм.

Он отпустил горло Романа, давая немного вздохнуть воздуха, и тяжело опустился обратно на стул.

— И это даже не угроза — я лишь рассказал тебе, что сделаю, если ты не расскажешь мне все, что знаешь и о чем догадываешься. Ты можешь поверить мне на слово… или я могу начать с пары доказательств… думаю, что начну с пальцев, — сказал он, наблюдая, как злобно сверкая глазами, откашливается побледневший Торчвик. — И я даже на секунду не сомневаюсь в твоем выборе, потому все те слова о том, что ты не предатель — полная херня. Я знаю тебя, Роман — ты сделаешь все, что потребуется для того, чтобы выжить. Прямо сейчас у тебя есть лишь один вариант — рассказать мне то, что я хочу знать и молиться, чтобы этого хватило для того, чтобы остановить Фолл и ее босса. И решай побыстрее, я не буду ждать долго.

— Проявление зеленой девки — иллюзии, — выдавил из себя Роман после пары минут тишины, нарушаемой только шелестом приводов протеза, с которым все никак не мог наиграться фавн, изображая отстраненное равнодушие. — Она заставляет людей видеть то, чего нет. Я не знаю, на скольких одновременно она может повлиять, но вряд ли на многих.

— Это хорошее начало. Думаю, ты заслужил право оставить себе язык. Что еще у тебя есть?

* * *

Молодая, отчаянно красивая женщина лет двадцати пяти неловко улыбнулась в камеру, стоя на фоне легко узнаваемых ярко-алых деревьев Леса Вечной Осени.

— Ты уже снимаешь?

— Да, дорогая, — ответил низкий мужской голос. — Можешь начинать. Покажи шоу потомкам.

— Отойди немного… Еще чуть-чуть… Да, так хорошо.

Удостоверившись, что между нею и неизвестным (хотя Браун догадывался, кто это был) оператором оказалось достаточно места, блондинка на мгновение прикрыла голубые глаза… а когда открыла, во все стороны брызнуло яркое сияние, цвета старого янтаря. Это сияние было знакомо Брауну — очень похожим светом горел правый глаз Синдер Фолл, когда она была в гневе.

Женщина развела руки, будто собиралась обнять весь мир, поднялась на цыпочки… и легко оторвалась от земли, взмывая в воздух: неспешно, напоказ, со спокойной уверенностью, что рождается лишь из осознания собственной силы.

Остановившись в десятке метров над землей, Дева взмахнула руками — и две ослепляющие даже через старое видео молнии разнесли в щепы два дерева. Закрутилась вокруг своей оси — и четыре потока огня, взявшиеся из ниоткуда, закружились вместе с ней в танце безумной, не рассуждающей природной мощи. Мгновение — и к пламенному шторму присоединились тысячи листочков, горящих, но не сгорающих, потемнели небеса, засверкали молнии, в самом буквальном смысле стирая в порошок все на расстоянии в пару десятков метров. Собрав все четыре огненных потока в один, Дева театрально протянула руку — и объединенный ярко-оранжевый луч колыхающегося пламени мазнул по земле, выдирая целые пласты, оставляя глубокую просеку с оплавленными краями, поднимая в воздух сотни килограмм обожженной земли и раскаленных камней.

Оператор поднял руку с зажатым в ней револьвером и сделал три выстрела в Деву. Та, казалось, едва их заметила, лишь небрежно отмахнувшись, испепеляя праховые снаряды.

— Хватит, Амелия, — с улыбкой в голосе сказал мужской голос, когда к буйству стихий присоединился пяток вырванных откуда-то из под земли здоровенных булыжников в человеческий рост.

И все тут же закончилось: угасло пламя, рассеялись тучи, скалы с грохотом рухнули на землю, а сама, казавшаяся такой хрупкой женщина медленно, явно красуясь перед зрителями и, особенно, оператором, подлетела поближе.

— Ну как тебе, Кейан? — самодовольно спросила она, касаясь кончиками пальцев земли.

— Ваш кофе, сэр, — улыбнулась ему симпатичная официантка, ставя перед ним крошечную чашечку.

— Спасибо, — вежливо кивнул он, откладывая в сторону Свиток, что дал ему директор.

Серьезная штука была — привязывалась к ауре, подделать которую по сей день считалось невозможным.

Им бы такие в Белом Клыке…

Кивком отпустив официантку, он, сосредоточенно нахмурившись, осторожно, двумя железными пальцами, взял чашечку за ручку, поднес к губам… и, недовольно нахмурившись, зажмурился. Вновь открыв глаза он уставился прямо перед собой, с трудом не давая взгляду соскользнуть в сторону.

— Курай, — наконец сказал он. — Убери свою хрень, я тебя заметил.

Еле уловимое давление на глаза и мозг, заставляющее отводить взгляд и в упор не замечать щуплого фавна-паука моментально исчезло.

— Давно ты здесь? — спросил Браун, все-таки отхлебывая свой кофе.

— Только пришел. Ты быстро меня заметил.

— Ты сел прямо передо мной. Любой, кто знает твое Проявление, догадался бы.

— Ты удивишься, — пожав плечами, ответил фавн.

— Итак…  — начал Моррон, опуская чашку обратно на стол и с удовольствием отметив, что та избежала участи пары десятков своих предшественниц в Биконе. — Это ловушка?

— А если так, вон та Охотница с кучей пушек под плащом нашпигует меня пулями?

Браун с недовольством дернул плечом, даже не оглянувшись.

— Охотники хреново умеют смешиваться с толпой.

— Это точно. Трое ее товарищей на крыше напротив тоже не асы маскировки. Может, разве что, против Гримм… не особо старых.

— Работаю с тем, что есть.

Несколько секунд они молчали. Браун поймал взгляд своего подчиненного, прикипевший к его новой руке, и с некоторым трудом подавил желание одернуть его. Он, в конце концов, сам отказался носить перчатку, скрывая протез — в качестве напоминания об ошибках, о собственной слепоте и цене, которую пришлось заплатить за них: ему и многим, многим другим и по той же причине, по которой он никогда не скрывал свое фавн-наследие.

Пусть смотрят, пусть видят. И если им что-то не нравится — пусть скажут в лицо. Справедливости ради, желающих высказать расистское замечание немного диковатого вида фавну его комплекции, почти не было…

В профилактических целях оглянувшись по сторонам, он убедился, что никому нет до них дела — все посетители, включая хозяев, не отрывали взгляда от экранов, где транслировался первый матч Турнира Витал: RWBY против ABRN.

— Давай перейдем к делу, Курай, — наконец вздохнул он, вновь сосредотачиваясь на проклятой чашке. — Адам.

— Жив, насколько я знаю.

— Ну разумеется…  — вздохнул медведь.

— Ты крепко его приложил, командир. Нас иногда навещают из других лагерей, по слухам он встал на ноги только дня два-три назад и потерял глаз.

— Отлично, — проворчал он. — Как будто в Адаме раньше было мало ненависти… Где ты с точки зрения остальных?

— Нигде. Нас вместе с некоторыми другими неблагонадежными под охраной кучи отморозков отослали сторожить одну из наших брошенных стоянок, где ничего нет. Все знают, где мы, но мы не знаем, где они.

— Сколько понимают, что происходит, но молчат из страха и отсутствия альтернатив, скольких убили, кто смог сбежать? Перед тем, как вас отослали.

— Хватает. Много. Почти никто.

Браун кивнул. Что-то в этом роде он и представлял. Он не мог быть одним единственным, кто понимал, чем обернется план Адама… зато был одним из немногих, у кого были шансы пережить схватку с сильнейшим бойцом Белого Клыка, армии головорезов, что он привез с собой или толп мальчишек с горящими глазами, лозунгами вместо своего ума и желанием изменить мир — прямо здесь, прямо сейчас, по молодости просто не понимающих, чем обернется для них и всех фавнов даже не просто объявление открытой войны Королевствам, но использование в военных целях Гримм.

— Мне нужно, чтобы ты попытался установить контакт с теми, кто боится — не со всеми, естественно. Найди главный лагерь, выбирай лидеров команд, в которых уверен, их подчиненные пусть остаются в неведении. Я не думаю, что Адам скажет кому-нибудь точную дату или, тем более, полный план, но будет достаточно и того, что они будут готовы выступить в нужный момент, когда все начнется. Все, кто согласятся выступить против Адама, не будут арестованы, когда пыль осядет. Гримм будут признаны только те, кто останется с Торусом.

— … Если вы со мной, конечно, — добавил он после секундного молчания.

— Оглянись вокруг, командир.

Браун вздохнул. Ему не требовалось выполнять просьбу Курай, чтобы понять, то, о чем тот говорил. Кафешка «Мама Моппи» была… девчачьей. Розовые с белыми цветочками скатерти, изящные столики и стулья, все те же светло-розовые обои, занавески, картины и фотографии с котиками… Он знал только одного фавна, который мог ТАКИМ образом выразить свою поддержку.

— Это место — идея Хонга. Он сказал, что его мама велела ему держаться тебя, мол, только тогда он не загремит в тюрьму или на электрический стул и что он знает, что это ты слал ей открытки с пометкой «со мной все в порядке, мам». Он на пару со Скарлет заставили меня пообещать, что я сделаю твое фото на фоне всего этого безобразия… Мы с тобой, командир.

— Два года… два гребанных года, а я только узнаю, что Хонг — чертов маменькин сынок? — покачал головой Браун, не сдержав улыбку.

Курай промолчал.

— Попытайся узнать их планы, но будь осторожен — твое Проявление не панацея. Если тебя заметят, мы лишимся даже тех, на кого можем рассчитывать сейчас — остальные не потянут, — задумавшись на секунду, он продолжил: — Назначаю тебя лидером команды, пока вы там. Знаю, за пределами Королевства связь не ловит, но если вновь сможешь выбраться — пиши на тот же номер. Мне теперь не от кого прятаться.

Бросив быстрый взгляд на экран, он улыбнулся, увидев как Блейк, перехитрив свою противницу, выбрасывает ее за пределы арены.

— Ступай, — сказал он. — Матч скоро закончится, да и у тебя, я думаю, мало времени.

Кивнув, фавн-паук активировал свое Проявление, что превращало его в «трудно замечаемый объект». Его особенность работала даже на роботов. Даже в записи. Даже спустя месяцы.

— И спасибо, друг…  — пробормотал он себе под нос, слыша сухой щелчок фотокамеры Свитка — Курай выполнял обещание, данное остальной команде.

В следующий миг кафешка взорвалась восторженными криками — RWBY одержала первую победу на этом турнире.

Он хлопал вместе со всеми, радуясь про себя, что Курай выбрал такое удобное время для встречи, пока команда Блейк занята на турнире. Они останутся в стороне.

Сегодня, впервые с того дня, как он потерял руку, кроме одной лишь решимости предотвратить катастрофу у него появилась еще и надежда. У него есть шанс остановить это, предотвратить войну. Двум смешным, наивным и добрым девчонкам, Блейк и одной неправильной Шни не придется убивать ради спасения собственной жизни, пытаться отмыть кровь с ладоней и одежды, смотреть, как умирают друзья и близкие… а потом, на следующей день, вставать и проходить через это снова, и снова, и снова — до тех пор, пока старуха с косой не достанет их самих. Они были Охотницами — теми, кто защищает человечество от его настоящего врага, Гримм. Пусть так и останется.

Браун едва успел допить свой кофе, прежде чем его Свиток разорвался беспокойной мелодией.

— Ты видел это, Плюшевый?! — закричала Янг в трубку, все еще тяжело дыша после боя. — Троих одним ударом! Троих! Одним!! Ударом!!! Видел?! А, неважно! Я все равно заставлю тебя посмотреть повтор! Кто теперь лучший рукопашник Вейл, а? А?!

— Конечно ты, Фонарик, — легко согласился фавн. — Конечно ты…

 

Глава 23. Яблоко от яблони

— Иди ты к чертовой матери, Озпин, — процедил высокий черноволосый мужчина, неосознанно опуская ладонь на рукоять широкого двуручного меча, прислоненного к столу.

— И почему я не удивлен такому ответу…  — вздохнул директор.

— А что еще я мог тебе сказать? — фыркнул Кроу Бренвен. — Ты хочешь запихнуть мою племянницу в адскую машину атласких умников, которые сами ни черта не понимают, как она работает, а возможный результат варьируется от «все получится» до смерти или сумасшествия! И это не говоря уже о том, на что ты хочешь обречь ее, если (если, Озпин!), операция по пересадке пройдет успешно. Ты сам говорил — Девы умирают своей смертью разве что в качестве исключения. Их силы боятся или хотят заполучить люди, за ними охотится Салем, они сами, зная свою мощь, постоянно лезут в пекло.

— Ты ведь еще не встречался с семьей, не так ли? — тихо спросил Озпин.

— Нет, — напрягся Кроу. — Я сразу к тебе.

— Под «сразу ко мне» ты подразумеваешь «сначала в бар, потом подраться с Винтер, понаделав кратеров в моем внутреннем дворе»?

Бренвен на это только довольно усмехнулся. Бесить Винтер — одно из его самых любимых занятий в этой поганой жизни. Жаль, они редко пересекались — видеть холеную, всегда морозно-вежливую Шни с перекошенным от бешенства лицом стоило любой головомойки, которую ему устроит Озпин. Древний занудный хрен просто ничего не понимает в развлечениях!

— Должен же был кто-то поставить на место эту зазнайку.

— Знаешь, что меня веселит в этом больше всего? — улыбнулся директор, заставив Кроу насторожиться. — То, что твоя племянница говорит о младшей сестре Винтер то же самое и при этом называет своим другом.

— Эй, мы с Ледяной Королевой не друзья!

— Но могли бы быть, если бы ты попытался.

— Ты прекрасно знаешь, почему я работаю один, Озпин, — тихо ответил Бренвен, вновь, почти рефлекторным, глубоко въевшимся за годы, движением сжимая рукоять верного клинка. — И почему у меня всего один друг, не считая племянниц.

— Да, твое Проявление.

— Я приношу неудачу всем вокруг. Это полезно в бою, но превращается в огромную проблему, когда дело касается личной жизни.

— И поэтому ты заливаешь свое одиночество литрами виски и работой, видясь с родными едва месяц в году?

— О, это опять одна из тех душеспасительных бесед от мудрого директора? — закатил глаза Охотник, доставая фляжку и демонстративно делая большой глоток. — Избавь меня от этого. Мы говорили о Янг.

— Просто встреться с ней. Поговори.

— Что ты сделал с ней? — прорычал Кроу, наклоняясь вперед.

Он знал, что Озпин хороший человек. Он знал, что его мотивы чисты, он верил в него и его цель, доверял суждению и опыту… но персонификация одной из четырех Реликвий вертел людьми как хотел и зачастую требовались годы, чтобы понять, как и зачем он это делал. По личным наблюдениям Бренвена, вмешательство директора почти всегда оборачивалось к лучшему для «счастливца», но Озпин был в первую очередь защитником человечества и только потом — каждого отдельного человека.

— Абсолютно ничего, — покачал головой Знание.

— Тогда к чему это все?

— Я не хочу давать тебе подсказок, Кроу. Самые убедительные доказательства — те, которые человек отыскал сам. Так что просто сходи и повидайся с семьей.

Мгновение черноволосый Охотник пристально смотрел в глаза директору, а потом, со вздохом поднявшись, подхватил клинок, закинул на плечо и направился к выходу.

Он знал этот взгляд. Он уже видел это сочувствие в глазах, наблюдал это выражение на лице: «Мне жаль, но когда мы встретимся в следующий раз, ты скажешь, что я был прав».

— Черт бы тебя побрал, древний ты хитрый хрен, — пробормотал он себе под нос, так, чтобы Озпин услышал. — Черт бы тебя побрал…

* * *

Ниндзя в темно-синем костюме пригнулся, театрально взмахнул руками, оставляя огненные дорожки в воздухе…

— Тебе никогда не победить меня, старпер! — закричала Руби, торжествующе вскидывая над головой джойстик.

Ниндзя в темно-красном пригнулся, пропуская над собой огненный шар, сбил противника подсечкой, а затем взмыл в воздух, чтобы приземлиться на грудь темно-синему, залив экран изнутри ярко-красным.

— Не задавайся, мелкая. Это я научил тебя играть в эту игру, — довольно хмыкнул Кроу и тут же отвесил племяннице легкий подзатыльник. — И не называй меня старпером, я не настолько стар.

— Моя очередь! — заявила Янг, оттаскивая сестру с подушки у монитора за капюшон ее любимого плаща.

Руби, впрочем, не расстроилась. Размазавшись алым в воздухе, она приземлилась на кровать, даже не озаботившись стряхнуть с нее лепестки роз, что оставались от ее Проявления.

— А расскажи о своем последнем задании! — потребовала она.

Бренвен улыбнулся. Тейянг и его семья были теми, кого он действительно любил… на них, собственно, список и заканчивался. Он навещал их раз в несколько месяцев, после очередного тяжелого и, временами, грязного задания от Озпина — маленький загородный дом на острове Патч, одном из самых тихих и мирных мест в мире, был его обителью, самым настоящим «Священным местом», причиной, по которой он занимался всем этим. Он еще мог вспомнить, как усаживал обеих девочек себе на колени и, в сотый раз, читал им одни и те же любимые сказки, воспринимаемые с тем же восторгом, что и впервые.

А потом они всегда требовали с него историй из жизни Охотников. Он никогда не отказывал… и, порой, рассказывал правдивые. Очень редко.

— Хорошо, мелкая, — согласился он и в этот раз. — Последняя миссия была в Мистрале…

— И что ты там делал? — подпрыгнула на кровати нетерпеливая Руби. — Охотился на древнего Гримм? Сражался с бандитами?

— Искал сокровища? — предположила Янг.

— Я разыскивал волшебницу.

Мгновение в комнате царила тишина… а затем в лицо Охотнику прилетела подушка, от которой он не стал уворачиваться.

— Фу, Кроу! — скривилась Янг. — Раньше у тебя лучше получалось врать. Стареешь!

Он только рассмеялся. Одна из прелестей работы на Озпина — можно говорить людям чистую правду. Все равно никто не поверит.

— Ладно, Солнечный Дракончик, — хмыкнул он, использовав старое прозвище, данное маленькой Янг ее отцом. — Настало время доказать тебе, что я еще достаточно молод, чтобы надрать тебе зад в видеоигре.

— Три из трех! — потребовала Янг.

— Хоть сто и из ста!

И ровно через три минуты его любимый персонаж, Парящий Ниндзя, в третий раз отрубил девочке с хвостиками в белом платье, которую обожала его племянница, голову.

— Вот так-то, мелочь пузатая, — довольно хмыкнул Бренвен. — Рано вам еще играть со взрослыми.

Торжествующая ухмылка замерзла на его губах, когда он бросил взгляд на Янг. Сверкая алыми глазами, дочь его сестры уставилась пристальным взглядом на обезглавленный труп своего персонажа, крепко сжимая в руках джойстик с такой силой, что пластик еле слышно похрустывал в ее хватке. У нее даже кончики волос начали светиться, что для хорошо знавшего ее Кроу было однозначным свидетельством того, насколько она зла.

Переведя на своего дядю взгляд чуть светящихся алым глаз, она потребовала:

— Еще раз!

— Руби, — тихо сказал Кроу. — Я слышал, что у вас в столовой сегодня подают землянику. Сходи, пожалуйста, порадуй своего дядю — принеси тарелочку.

— Хорошо, Кроу, — тихо ответила Руби, переводя расстроенный взгляд серебряных глаз со своей сестры на дядю.

— Что случилось, маленькая? — спросил Бренвен, едва за ней закрылась дверь.

Янг умела проигрывать. Она стряхивала с себя неудачи, бодро вскакивала на ноги после поражений, не зацикливалась на ошибках — она просто шла дальше. Ее отец совсем не просто так называл ее «Солнечным Дракончиком» — первая часть прозвища была дана за ее веселый, непосредственный характер, а вторая — за огненную ярость, что превращала ее в неукротимую силу природы: в тех случаях, когда чему-то или кому-то все-таки удавалось разозлить ее, зацепив за живое.

— Неважно, Кроу, — нахмурилась Янг, пряча вновь ставшие нежно-сиреневыми глаза и как-то сдуваясь. — Просто давай сделаем это еще раз.

— Я ничего не имею против того, чтобы вновь показать тебе, что Парящий Ниндзя круче твоей Минь Ю, но даже если тебе каким-то чудом удастся меня победить, это ничего не изменит. Потому что дело не в глупой игре, — сказал Бренвен, откладывая джойстик в сторону и разворачиваясь лицом к племяннице. — Рассказывай, Янг. В чем дело?

Несколько секунд она молчала, мрачно сверля глазами невезучий джойстик… а после расстроено отбросила его к экрану.

— Наверно, я просто слишком много проигрываю в последнее время, — призналась она со вздохом. — Не на тренировках, не по мелочам… в действительно серьезных вещах. Плюшевому под автострадой — это было так глупо… Той разноцветной коротышке на поезде, Неополитен — я ее даже ударить ни разу не смогла!

— Тебе семнадцать, Янг, — покачал головой Кроу. — Ты сама знаешь, что сильна, что из тебя получится очень сильная Охотница, но прямо сейчас ты просто не готова к серьезным делам. Ты чуть не погибла дважды — в первый раз в бою с Фавном-из-стали…

— Не называй его так! Его зовут Моррон Браун, — категорично потребовала Янг. Немного подумав, она добавила: — И Плюшевым тоже не называй, это моя фишка. И мне в любом случае ничего не грозило — я не его враг, и никогда им не была.

— Хорошо, — после короткого молчания согласился Бренвен.

Его посетило очень неприятное чувство, то самое, что возникает, когда за твое отсутствие произошло много важных вещей, которые прошли мимо.

— В любом случае, — продолжил он. — То, что я хочу сказать — не спеши, Дракончик. Противники, которых ты выбираешь, пока просто не в твоей лиге. Это пройдет, со временем. А пока со всем этим разберется твой совсем-не-старый, но опытный дядя. Выше нос!

— Я не могу отступить, — просто сказала Янг, не отрывая взгляд от пола. — Блейк не отступит, Вайс не отступит, Руби последует за ними…

После пары секунд она сокрушенно вздохнула.

— А знаешь, дело даже в этом, — сказала она. — Я просто чувствую себя беспомощной, потому что ничего не могу сделать, чтобы помочь другу. Я не могу спорить с Плюшевым — я вообще стала интересоваться всей этой фигней с дискриминацией только с подачи Блейк. Когда я говорю с ним… то не могу его переубедить — я думаю над этим пару недель, а он размышлял годами. И когда все это закончится, когда мы остановим Белый Клык… он просто уйдет отсюда и продолжит делать то, что делал раньше: сражаться с Охотниками, SDC, Королевствами и всем гребанным миром, потому что кому-то неймется считать других ниже себя! Он будет калечить, убивать и рано или поздно его самого убьют — он силен, но не непобедим. Что я должна сделать, чтобы остановить его?!

Кроу ответил далеко не сразу. Глядя в ее горящие бессильной яростью алые глаза, на такое знакомое с детства лицо, все, о чем он мог думать, было: «Ты так похожа на свою мать».

Конечно, он не сказал этого вслух. Он мог не быть самым образцовым дядей в мире, но второй раз совершать тут же ошибку он не будет. Года три назад он уже говорил ей эти слова — и на целых две недели Янг Сяо Лонг, фонтан бесконечной энергии, влипающая в новую историю каждые несколько дней, была самой примерной девочкой в мире: послушной, вежливой, тихой… кем угодно, но только не самой собой. Ее не хватило надолго, но Кроу выучил свой урок: не надо говорить девочке, которую бросила мать, что она хоть в чем-то на нее похожа.

Даже если в этом была доля истины. И дело было не в чертах лица, не в фигуре и не в багровом цвете глаз, что сменял сиреневый, когда Янг злилась, нет… Никто не мог заставить Рейвен Бренвен быть там, где она быть не хочет. Никто не мог заставить ее делать то, чего она делать не желает. Никто не мог запретить ей влезть не в свое дело — если на то была ее воля.

«Черт бы тебя побрал, хитрый ты древний хрен…» — подумал Бренвен.

Янг, безусловно, не была копией своей матери. Ее доброта и отзывчивость, легкий характер и яркая улыбка — все это подарил ей Тейянг. Но она была упряма, свободолюбива, независима и плевать хотела на правила и запреты, если те ей не нравились — это дала ей Рейвен.

Там, в кабинете Озпина, он ошибся в одном — его племянница уже влезла в эту историю. Единственный способ не дать ей ввязаться в бой с силами, которые ей не по зубам, — приковать праховыми наручниками к праховому же столбу, вкопанному в бетон метров на двадцать… и то, Бренвен был уверен, она бы нашла способ запитать свое Проявление и сломать оковы.

Ведь эта война не закончится со смертью Адама Торуса и той части Белого Клыка, что решила нарушить самый священный закон Ремнанта — она только начнется. И Янг уже была в этом по уши.

— Не лезь в это, — тихо попросил он.

— Я уже влезла, — просто ответила она. — Блейк мой друг — она не останется в стороне. Плюшевый мой друг — и его остановить сможет только смерть. Я не могу и не буду отсиживаться, пока они сражаются.

— Ты не готова.

— Поэтому я должна стать сильнее, — сжала зубы Янг. — Но я не знаю как.

«Я знаю, Дракончик…»

— А если существует способ? — тихо сказал он. — Если есть способ быстро стать сильнее?

— Тогда ты должен рассказать мне о нем.

— Это опасно, Янг.

— Я будущая Охотница.

— Ты можешь умереть, ты можешь сойти с ума в процессе. И результат будет зависеть не от тебя, будь это так, я бы даже не сомневался, — все решит слепая удача.

— Слепая удача? — горько усмехнулась дочь Рейвен. — Мне повезло, что террорист, с которым я дралась под автострадой, оказался хорошим парнем. Серьезно, каковы были шансы? Мне… повезло, что Неополитен не убила меня.

Она замолчала на мгновение, опустив взгляд на сжатые кулаки.

— Не говори Плюшевому, что я это сказала, но… он сильнее меня. А за моим партнером охотится фавн, с которым даже он не смог справится, кто отрубил ему руку. Однажды он найдет ее… найдет нас, потому что куда она, туда и я. Я Янг Сяо Лонг, Кроу, — с нажимом добавила она. — Я не буду бежать от драки, я не желаю спасаться от убийц, оставляя друзей в беде, я отказываюсь сидеть сложа руки. Мне просто нужен способ сделать это.

— Я везучая, — улыбнулась она, вновь переведя взгляд на Охотника. — Папа всегда говорил, что Вселенная любит меня. Но я не глупая, Кроу — я знаю, что так не может длиться вечно. Так может есть смысл попытаться, пока этой удачи у меня еще много?

«Я тебя ненавижу, Озпин… Честное слово, просто ненавижу…»

 

Глава 24. Не все равно

Осторожно балансируя здоровенную коробку с пиццей на ладони, Янг протянула было руку, чтобы толкнуть дверь… но, подумав немного, вежливо постучала. Дождавшись тихого «открыто» от хозяина комнаты, вошла внутрь, гордо помахивая перед собой коробкой.

— Привет, Плюшевый, я тебе пожрать принесла!

— С каких пор ты стучишься? — хмыкнул фавн, откладывая в сторону очередной безумно скучный талмуд по экономике, из тех, что насоветовала ему Вайс.

— Люди начнут думать неправильное, если я постоянно буду врываться к тебе, когда ты переодеваешься, — улыбнулась Янг, бросив пиццу на кровать и плюхнувшись рядом. — Не то, чтобы вид был плохой: все эти мышцы и шрамы, но, эй, я все еще не потеряла надежду найти здесь парня! Хоть какого-нибудь.

— Удачи тебе в этом безнадежном предприятии, — улыбнулся Браун, хватая кусок пиццы.

— Ой, да ладно! — нахмурилась Янг. — Ты только посмотри на меня — я чертова красотка!

— А еще ты способна скрутить в бараний рог любого своего ровесника на курсе. Да и, наверно, многих на курс-другой выше. А еще ты слишком…  — он с задумчивым видом откусил сразу половину куска и принялся не спеша пережевывать.

— Слишком что? — наконец не выдержала Янг.

— Слишком яркая, Фонарик, — вновь улыбнулся фавн. — Более чем уверен, что половина твоих сокурсников, засыпая под теплым одеяльцем, представляют тебя голышом…

— Фу, гадость какая!

— … И это я даже не упоминаю о том, что они делают в душе…

— Хватит! Я поняла!

— … Но дальше фантазий дело, скорее всего, не пойдет.

— И что ты предлагаешь?

— Я откуда знаю? — рассмеялся медведь. — Я тебе кто — подружка, чтобы давать советы про отношения? Где, кстати, Блейк?

— У нас сегодня девичник, она готовится.

Девичник, который попросила устроить блондинка. Просто последний вечер с командой, перед тем, как поставить «на зеро» все, что у нее было.

Правда, Блейк, кажется, не так ее поняла, когда она попросила заняться приготовлениями, пока она навещает Плюшевого: судя по тому, как загорелись у нее глаза и той горе косметики, что, немного пошушукавшись в сторонке с Вайс, она вывалила перед ней на кровать… «Вот этот цвет очень подойдет к платью, что ты купила для бала!»

Она разберется с этим после. Серьезно, зачем ей косметика?! Она Янг Сяо Лонг — этого должно быть более чем достаточно.

… И в любом случае она здесь не ради этого.

— Чего это вы вдруг? Вроде планировали отдохнуть перед матчем два-на-два?

— Передумали, — пожала плечами она. — Состав, кстати, тоже поменяли — выступать будут Руби и Вайс.

— Вроде тебя и Принцесску же выдвигали? — удивился Браун.

— А, — стараясь быть непринужденной, отмахнулась Янг. — Мы подумали, что они лучше работают в паре. Партнеры же, как-никак. А со мной и Вайс это скорее будет не бой двое на двое, а два боя один на один.

На самом деле такое условие поставил директор. Или турнир, или сила Девы.

«Вам понадобится время, чтобы освоиться с той силой, которую желаете, — сказал он. — Хотя бы несколько дней, в противном случае вы легко можете покалечить или убить своего противника даже в тренировочном бою. У нас нет времени ждать — враг ударит во время фестиваля Витал. Поэтому решайте, мисс Сяо Лонг: или турнир, или сила».

Она смотрела записи всевозможных турниров всю свою жизнь — отец рассказывал, что даже годовалым младенцем она, с открытым ртом и поблескивающими глазенками, не отрывалась от экрана, сидя у него на коленях. Она мечтала о том, как поучаствует в нем с тех пор, как ей открыли ауру, мечтала встретиться в бою с сильнейшими студентами всего мира, показать себя, испытать свою силу…

Первый матч, проходящий в формате «четыре на четыре», был всем, что она ожидала от него — он был вызовом, он был клевым и будоражил кровь. Восторг, с которым она хвасталась Плюшевому по Свитку уже спустя минуту после боя: «Троих! Одним!! Ударом!!!» вовсе не был наигран.

Но все это так блекло смотрелось на фоне вопросов, которые волновали ее прямо сейчас… Так… эгоистично выглядели ее цели и мечты рядом с целями Блейк, вознамерившейся найти способ принести фавнам равенство, Вайс с ее «я хочу изменить то, что люди думают, когда слышат фамилию Шни»… даже Руби с ее подкупающе-искренним «я хочу помогать людям».

И так больно кололи своей правдивостью слова Плюшевого: «Всем все равно, Янг… Хорошие люди ничего не делают, Фонарик…» Она считала себя хорошим человеком. Но что она сделала, чтобы оправдать это? Она просто хотела весело прожить свою жизнь и позаботиться о Руби, которую любила куда сильнее, чем обычно любят сестер — она воспитала ее, в конце концов, пытаясь восполнить дыру, что проделала в их семье смерть Саммер.

Так что был всего один единственный ответ, что она могла дать директору.

Она Янг Сяо Лонг, черт побери. Она не позволит глупому турниру помешать ей защитить Блейк от ее спятившего учителя и остановить от того, чтобы получить силу, которая позволит повлиять хоть на что-то.

Она хотела цель в жизни? Чем, черт возьми, плоха «помочь своим друзьям осуществить их мечты»?

— Серьезно? — удивился Плюшевый, смерив ее подозрительным взглядом. — Ты не заболела? Я ведь помню, сколько раз ты заставляла меня пересматривать повтор вашего первого матча.

— Не, я в порядке, — улыбнулась блондинка. — Руби в восторге, Вайс довольна, хотя как всегда изображает равнодушие — чего мне еще желать?

— Самой надрать зад противнику на глазах у всего мира? — все с тем же подозрением предположил фавн. — Серьезно, фестиваль смотрят буквально ВСЕ.

— В мире есть вещи поважнее моего удовольствия, — абсолютно честно ответила Сяо Лонг. — Руби — одна из них. У меня всегда будет следующий турнир, через два года.

— Что-то мне кажется, ты чего-то не договариваешь, Фонарик, — Браун наставил на нее острый конец очередного куска пиццы. — Что за тайны?

— Женские дела, — зашла с козырной карты Янг.

Это всегда работало на папе и Кроу. Безотказно.

— О, — через пару мгновений дошло до Брауна.

— Вот тебе и «о», — хмыкнула блондинка и перевела тему. — Ты мне лучше другое объясни…

Она почесала в затылке.

— Хорошо, вот смотри — роботы в Атласе повсюду, верно? Почему фавны в тех же шахтах работают, а не они?

Это была одна из самых распространенных тем, на которые они говорили, была ли рядом Блейк или нет. Блондинка, честно пытаясь выполнить данное Блейк обещание, пыталась отговорить медведя от возвращения к Белому Клыку, убедить решить все мирно… Как она была наивна — любой аргумент, который она могла выдумать, разбивался им несколькими фразами, любой иной способ натыкался на непрошибаемое «мы уже пробовали». Она замучила вопросами профессора Облека, до такой степени, что он натурально начал от нее бегать и даже Блейк, кажется, немного устала ей отвечать.

Плюшевый не отказывался говорить об этом никогда. Спокойно, обстоятельно и на примерах, он объяснял ей, как это все работает, почему это произошло, где «корень всех зол» и как, по его мнению, можно все исправить.

Он говорил, что с тех пор как возглавил свою собственную команду, ему часто приходилось заниматься «воспитанием» новобранцев — а те, зачастую, понимали в этом не больше самой Янг, имея лишь желание что-то изменить, но лишенные понимания как причин, так и следствий.

Самого Плюшевого учил Адам, что с шестнадцати лет, сбежав из какого-то бандитского клана, промышлявшего в основном на территориях Гримм, устроился «принеси-подаем», ассистентом еще в старом Белом Клыке, за два года до «смены курса». Он учился едва ли не у лучших представителей своего народа — образованных, неравнодушных и очень, очень упрямых. «А еще, — добавил тогда Плюшевый с мягкой улыбкой. — У меня всегда была Блейк. Если бы не она — я сейчас был бы с Адамом, Фонарик, и вел Белый Клык к гибели».

У него всегда была такая теплая улыбка, когда он говорил о ней… Янг удалось получить такую всего несколько раз.

Поймав себя на таких мыслях, блондинка с трудом выкинула их из головы — не время сейчас размышлять о личной жизни своих друзей, тем более что они оба наотрез отказывались говорить об этом.

Вернувшись мыслями обратно к разговору, она поймала удивленный взгляд Плюшевого — тот даже жевать перестал, так и застыв с куском пиццы во рту.

— Что? — спросила она. — Логичный вопрос же…

— Да, конечно, — ответил Браун, проглотив пиццу. — Просто обычно это один из первых вопросов, которые задают интересующиеся темой. Я думал, Блейк давно тебе рассказала.

— Видимо, она тоже решила не говорить об очевидных вещах, — проворчала Янг. — Так в чем дело?

— Ты знаешь, что внутри этого? — спросил фавн, стащив левой рукой с прикроватной тумбочки свой Свиток.

— Ну… провода, микросхемы… всякое такое.

— Верно, — кивнул медведь. — Праховые микросхемы — это то, что находится внутри любой электроники, включая атласских роботов. Там их, на самом деле, больше всего, и чем умнее роботы — тем больше в них Праха. Во-первых — они дорогие сами по себе, мы обходимся корпорациям дешевле. А во-вторых… там, под землей, в самых богатых месторождениях — Прах повсюду, он нарастает вокруг кристаллов или любых частичек, что попадают в область. Очень, очень медленно — но чем сложнее электроника, тем чувствительнее она к таким изменениям. Любой робот, достаточно сложный, чтобы быть самостоятельным хотя бы в пределах выполнения простых задач, сломается через две-три недели. Я знаю, что существовал проект полностью автоматизированной шахты: один управляющий центр, суперкомпьютер, связанный проводами с роботами, но стоил столько, что моментально был забракован. Дешевле оказались даже не фавны — люди.

— Блин…  — расстроенно вздохнула Янг.

— Не расстраивайся, Фонарик, — обнадеживающе улыбнулся Браун, коснувшись ее плеча. — В корне проблемы кроется решение — если использовать фавнов выгодно, надо просто изменить это. Пусть им будет проще платить нам нормальную зарплату, пусть окажется дешевле предоставлять все положенные льготы, пусть тем, кто стоит за всем этим, скажет «хватит!» самое святое, что есть у таких людей — их прибыль, их деньги, которые они так любят. Если мы сломаем Шни, если добьем их ближайших конкурентов, со всем остальным будет намного проще справиться, считай — решенный вопрос.

— Почему…  — прошептала Янг, сжимая кулаки и не отрывая взгляда от коленей. — Как… как у тебя получается говорить об этом так, чтобы все то, что делал Белый Клык все эти годы казалось таким… необходимым? Правильным?… Даже благородным, черт возьми!

Несколько секунд Браун молчал, а после отодвинул в сторону разделяющую их коробку и осторожно взял ее за руку, заставив поднять взгляд.

— Потому что это необходимо, — ответил он, поднимая руку выше, почти к глазам, осторожно перебирая ее пальчики своими. Наконец, он, выбрав указательный, продолжил, вновь посмотрев ей в глаза. — Но не позволяй себя обмануть, Фонарик. В том, что мы делаем… в том, что я делал, и буду продолжать делать, нет ничего правильного. И уж точно нет ни капли благородства.

Я полевой командир, Янг. Там, на заданиях, почти всегда — очень мало времени, все расписано по секундам. Очень часто нам нужна информация — и редко тот, кто ею обладает, согласен делиться ей просто так. Кому-то хватает разбитой губы и пары ударов в печень, кому-то…

Аккуратно, почти нежно, обхватив ее ладонь правой, механической рукой, он, двумя пальцами левой, больно сдавил кончик ее пальца за ноготь.

— Просто перелом — это больно, Фонарик. Раздробить кость на тысячи кусочков — еще больнее и пугает намного больше, чем иголки под ногти, потому что это не исправить, это не вылечить и никак не обратить, — он сдвинул пальцы чуть ниже. — А потом я перехожу к следующей фаланге. Мало кто дожидается даже этого. А те, кто дожидается… что ж, пальцев много, а для меня превратить их в порошок не сложнее, чем тебе сломать слипшийся кусочек сахара.

— Не пытайся меня запугать, — начала Янг и тут же замолчала, чертыхнувшись про себя, когда услышала свой предательски дрогнувший голос.

Он говорил это так просто, как если бы делал это десятки раз… и Янг по глазам видела — действительно делал. И сделает снова.

— Ты должна была смотреть видео, что крутили по ТВ несколько месяцев назад, казнь Лавендера Лайма. Я сделал это. Я нажал на курок. Тогда, ужасаясь чужой жестокости, ты смотрела на того же человека, что сейчас держит твою руку. И не пытайся делать храбрый вид: ты бледная, как смерть, Фонарик.

Зря он добавил последние слова. По сетчатке будто что-то мазнуло изнутри — Янг хорошо знала это чувство: ее обычно сиреневые глаза вспыхнули алым. Она еще успела краем глаза заметить, как озарилась ярким солнечным светом комната, ранее освещенная лишь одним тусклым ночником, от вспыхнувших волос.

— Не пытайся. Меня. Запугать, — прорычала она.

Перехватив его металлическую руку, она с силой отвела ее в сторону и переплела пальцы с другой, настоящей, сжав со всей немалой силой, что была в распоряжении второй в боевом зачете студентки Бикона.

— Не пытайся убедить меня в том, что ты чудовище, Плюшевый, — продолжила она. — Будь это так, Блейк не называла бы тебя своим старшим братом, не рискнула бы всеми нами, пытаясь спасти, не поставила бы на карту свою свободу, добиваясь встречи с директором. Чудовище не пощадило бы Руби в доках (уж теперь я знаю, на что ты способен), убило бы Вайс под автострадой… чудовищу бы и в голову не пришло проверить пульс у поверженного противника, даже когда бой еще не был закончен. И уж совершенно точно чудовище бы сознательно не пожертвовало своей рукой в попытке убить того, кто привел в город Гримм.

— Ты совершил одну большую ошибку, Плюшевый, — тихо сказала она, чувствуя, как глаза возвращаются к своему обычному цвету, а комната вновь погружается в уютный полумрак. — Ты стал моим другом. Позволил узнать себя. Говорил со мной. Шутил и смеялся над моими каламбурами. Тратил свое время, отвечая на вопросы. И теперь все — обратной дороги нет. Янг Сяо Лонг не бросает своих друзей. Ты говорил мне, что злые люди побеждают, потому что добрые ничего не делают. И ты был прав, поздравляю тебя с этим. Я больше не желаю быть одной из тех, кому все равно.

— Просто будь самой собой, Фонарик, — криво улыбнулся он. — Не притесняй фавнов сама, пресекай, если увидишь, как это делают другие, объясняй вещи, о которых мы говорили тем, кто будет задавать вопросы. Этого достаточно — если бы все хорошие люди делали хотя бы это, Белый Клык никогда бы не понадобился.

— Но они не делают. И не будут делать.

— А что собираешься делать ты? Ты не сможешь остановить меня.

— У меня есть план, Плюшевый, — широко улыбнулась она. — Просто доверься мне.

— Что за план? — потребовал фавн. — Не играй со мной, Янг. Есть что сказать — говори.

— Неа, — не убирая яркой улыбки с лица, ответила Сяо Лонг. — Ты, типа, будешь против.

Мгновение он сверлил ее злым взглядом… а после прикрыл в поражении глаза.

— Как можно быть такой упрямой?…  — вздохнул он.

— Сказал самый упрямый медведь в мире, — фыркнула блондинка. — Расслабься, Плюшевый. Все будет хорошо — гарантия Сяо Лонг!

Своей цели она добилась: медведь улыбнулся — слабо, но искренне, одной из тех редких улыбок, что обычно доставались Блейк.

— Звучит как-то не убедительно…

— Эй! Чуть-чуть больше веры! — помолчав немного, она тихо добавила: — Со мной все будет хорошо, Браун. Я обещаю. Завтра вечером я все тебе расскажу.

— Когда будет поздно?

— Когда придет время. Я еще не уверена, что получится.

— Договорились, Янг. Не смей делать ничего безумного до этого момента.

— Клятва на мизинчиках? — подмигнула она и осеклась.

Медленно опустив взгляд, она пару секунд разглядывала свою руку, все еще крепко державшую руку ее друга — такую маленькую и хрупкую в сравнении с его огромными лапами… а после, немного резче, чем хотела, выдернула ладонь и, пряча взгляд, вскочила на ноги.

— Ладно, меня девчонки ждут, — быстро сказала она, торопливо шагая к двери. — Спокойной ночи.

И, даже не дожидаясь ответа, почти выбежала из комнаты, хлопнув за собой дверью. Прислонившись спиной к дереву, она долго смотрела на свою левую руку, что все еще хранила его тепло и приятно покалывала от… непонятно чего.

— Черт… Черт-черт-черт! — прошептала она, прижимая ладони к горящим щекам. — Только этого мне сейчас не хватало.

С силой протерев лицо, безуспешно пытаясь оправдать этим жар, что уже, кажется, перекинулся даже на плечи, она с усилием откинула все это в сторону.

— Я подумаю об этом после, — пообещала она самой себе. — Сейчас не время.

Выпрямившись, она быстрым шагом направилась к студенческому общежитию — ее действительно ждали девочки. Настало время маленькой вечеринки на четвертых: возможно, ее последнего вечера с друзьями и сестрой.

А утром, пока Вайс и Руби будут сражаться на турнире, она поставит «на зеро» все, что у нее было.

Потому что ей не все равно. Потому что ей нужен способ повлиять на ситуацию.

— Я подумаю об этом после…  — вновь повторила она, все еще чувствуя тепло, что волнами прокатывалось по телу, заставляя сердце биться слишком часто для той скорости, с которой она шла.

В попытке как-то оправдать это, найти безопасное объяснение сердцу, грохочущему в груди, тяжелому дыханию, жару на щеках и во всем теле, придавить чем-то медленно расцветающее внутри осознание, она перешла сначала на бег трусцой, а вскоре, когда и это не помогло — помчалась сломя голову, едва успевая вписываться в повороты.

«Чертов Плюшевый… Это ты во всем виноват!»

 

Глава 25. Начало конца

Закрыв за собой толстую стальную дверь, она методично защелкала замками. Закончив с правилами безопасности, она обернулась и пару мгновений с плохо скрытым отвращением рассматривала существо, с кажущимся спокойствием висящее в воздухе в центре комнаты.

— Ты мерзкий, отвратительный кусок дерьма, — сообщила ему Синдер Фолл, подходя вплотную.

Гримм чуть шевельнул десятком щупальцев с длинными острыми когтями на концах, но, распознав своего собрата, паразита-Гримм, что прятался где-то в теле посетительницы, успокоился, чуть наклонив в направлении Синдер большой ярко-алый шар, что был у несуразного создания вместо головы.

— Свяжи меня с Королевой, — приказала Фолл, подавляя инстинктивное отвращение перед единственным созданием на планете, лишенном души.

И уже спустя пару секунд склонила голову: ее госпожа никогда не требовала поклонения, но уважение — то, чего определенно заслуживала.

— Здравствуй, моя дорогая. Подними голову.

Повиновавшись без промедления, Синдер взглянула в кроваво-алые глаза реликвии Разрушения.

Мифическая Королева Гримм, взявшая имя Салем, смотрела на нее со слабой улыбкой существа, лишь внешне похожего на человека, так, будто просто изображала подсмотренные у других выражения, не способная понять, какие эмоции должны крыться за ними. Ее бледно фарфоровая кожа казалась выточенной из камня — и это впечатление только усиливали черно-алые прожилки вен, что причудливым узором разукрасили лицо, шею и руки до локтей: единственные открытые участки кожи, не упрятанные за длинным черным платьем. Шесть горизонтальных костяных выростов, торчащих из высокой прически белых как снег волос, завершали образ чуждой человечеству, одновременно и притягательной, и отталкивающей красоты.

— У нас все готово, моя Королева, — отчиталась Фолл, привычно придавливая инстинктивный человеческий страх и отвращение перед Гримм. — Мы завершили все приготовления и готовы начать, как и планировали с самого начала, в последний день фестиваля.

— Я ни на секунду не сомневалась в тебе, дитя, — кивнула Королева.

«Ложь».

— Как себя ведет Тириан?

— Как… Тириан, — ответила Синдер после пары секунд молчания, с трудом проглотив с десяток эпитетов, которыми она могла бы охарактеризовать фавна-скорпиона.

Она терпеть не могла засранца: так же, как втихую ненавидели его остальные. Тириан был сумасшедшим — и никто не любит безумцев. Лишь Салем, которую фавн, совершенно самостоятельно, не спрашивая никого, возвел в ранг Богини, могла контролировать его.

— Неужели он забыл мои слова? — нахмурилось Разрушение.

Гнев, в отличие от улыбки, получался у нее очень хорошо.

— Он подчиняется приказам, — покачала головой Синдер. — Это главное. Требовать от него большего было бы глупо: никто не обвиняет идиотов в том, что они не считают интегралы.

— Его присутствие необходимо, — скривившись, продолжила она. — Адам Торус уже подвел нас однажды: мне пришлось бежать из Бикона, лишившись самого удобного способа влиять на события. Его ненависть делает его удобным инструментом с одной стороны, но с другой — именно из-за нее он не способен смотреть хотя бы на два шага вперед: мне с трудом удалось убедить его не убивать команду Фавна-из-стали ради простенькой двухходовки, единственный недостаток которой в том, что ему придется сдержать ненадолго свою жажду мести. Если он подведет нас снова, мне нужен тот, кто создаст нужное впечатление о Белом Клыке… и, желательно, вообще о всех фавнах. Тириан подходит на роль безумного, одержимого злобой животного лучше все остальных.

— Это хороший план, — улыбнулась Салем, в кои-то веки изобразив что-то, действительно похожее на радость. — Я горжусь тобой.

— Вы сами учили меня, — склонила голову Фолл. — Сила человечества в единстве. Раздели их, заставь сражаться друг с другом, оставь один на один со своими страхами и проблемами — и окажется, что ноги несокрушимого колосса сделаны из мягкой глины. Я никогда не сомневалась в ваших словах, но сейчас вижу их правоту лучше, чем когда-либо раньше.

— Я никогда не ошибаюсь в вопросах, связанных с разрушением, — кивнула Королева и добавила, задумчиво глядя в сторону. — Именно поэтому я выбрала тебя. Такая маленькая, худенькая, приживалка в чужом доме, используемая в качестве прислуги… так мало силы, так много страсти, такой потенциал… и такая ненависть: еще почти можно было потрогать. Я не могла сделать лучший выбор.

Синдер лишь благодарно кивнула. Действительно, когда-то так и было. Сирота, лишь милостью состоятельных родственников не попавшая в приют, вынужденная стирать и убирать за ними, терпеть подзатыльники, насмешки и издевательства двоюродных сестер — она была слишком юна, слишком слаба и беспомощна, чтобы изменить это.

Она плевала им в суп, воровала и продавала за бесценок их вещи, но быстро бросила даже попытки противостоять им в открытую — неповиновение жестоко каралось. И после пары ночей, проведенных в подвале, после вечеров без ужина и горящей от ударов хворостиной спины она лишь крепче сжимала зубы, давилась по ночам беспомощными слезами и, свернувшись в своей каморке под тонким одеяльцем, мечтала о силе… и мести.

Ей было одиннадцать, когда в их загородный дом, в одной из деревень Вейл на берегу моря, пришли Гримм. Ее мечту о мести исполнили Твари Темноты, которыми пугали ее мама с папой, враги всего человеческого, безжалостные монстры, что могли только убивать. Ее мечту о силе исполнила их Королева, что долго смотрела на черноволосую худенькую, как щепка девчонку, дрожащую в углу, окруженную рычащими Беовульфами.

Мифическая Королева Гримм, страшная сказка, рассказываемая на ночь, предложила ей силу, власть и свободу, ограниченную только одним — волей Салем.

Это было больше, чем когда-либо предлагало ей человечество. И, в отличие от других, Королева Гримм свое слово держала — больше никто в целом мире не мог приказывать Синдер Фолл, больше никому не было позволено вытирать о нее ноги. И это было только началом.

— Как тебе сила Осенней Девы? — продолжила светскую беседу Королева.

Подняв руку, Синдер зажгла огонь, закрутила потоки ярко-оранжевого пламени вокруг ладони, добавила в него потрескивающие разряды молний…

— Недостаточно, — ответила она, закончив демонстрацию.

Этого уже было достаточно, чтобы сделать ее одной из сильнейших людей в мире, из того очень короткого списка, кому для власти и уважения не нужны были ни деньги, ни социальный статус… ничего — только они сами. Вот только каждый раз, когда Синдер обращалась к своей новой силе, то всем своим телом, каждый частичкой души, ощущала ее неполноценность, ущербность и пустоту, а когда пыталась зачерпнуть больше, чем могла дать ей искалеченная половина души Эмбер, то чувствовала себя так, будто без всякой анастезии, медленно и мучительно, вырывает самой себе больной зуб плоскогубцами.

— Ты заберешь себе вторую половину так же, как взяла первую, — покачала головой Салем. — Знание будет пытаться не дать Эмбер умереть, попытается найти способ передать ее силу кому-то другому. Зная его, не удивлюсь, если он найдет способ.

— За эти дни его кабинет посетили Пирра Никос и Янг Сяо Лонг. Обе вышли оттуда растерянными и задумчивыми.

— Откуда информация? — любопытно склонила голову к плечу Королева.

— Просто у студентов есть маленькие грязные тайны, которые они не желают выставлять на всеобщее обозрение, — улыбнулась в ответ Синдер. — Они даже не знают, кто их шантажирует. Проследить за кабинетом директора и выяснить, кто и когда из студентов первых трех лет обучения его посещал — мелочная просьба для того, чтобы спасти свою репутацию.

— Пирра Никос была очевидно не в себе все эти дни — в боях два-на-два ее Проявление настолько вышло из под контроля, что гнуло ее собственное оружие, — добавила девушка. — Янг Сяо Лонг сняла свою кандидатуру с турнира, прямо сейчас ее команда сражается без нее.

— Интересно…

— Пирра Никос — наиболее вероятный кандидат, — уверенно сказала Фолл, видя, что ее госпожа ушла в себя, размышляя над вопросом.

Сказала и… тут же отпрянула назад, уже почти рефлекторно окутывая себя пламенем: связной-Гримм, что казался таким спокойным еще секунду назад, хлестнул щупальцами по воздуху, почувствовав гнев Королевы, а сама Салем обратила на свою ученицу взгляд вспыхнувших багровым глаз:

— Не совершай эту ошибку, Синдер, — медленно проронила она. — Не думай, что поняла Знание — он столь же далек от человечества, как я. Не считай, будто поняла, как он думает, на что обращает внимание, какие планы строит и как влияет на ситуацию. Странные решения, неочевидный смысл, окольные пути достижения цели: это то, как он действует. Если он посчитает, что в долгосрочной перспективе, через пять, десять или тридцать лет эта Сяо Лонг станет лучшей Девой, чем Пирра Никос — он выберет ее. И подождет: столько, сколько потребуется.

— Да, Королева, — склонила голову Синдер, сжав зубы.

Она не любила, когда ее отчитывают. Любому другому она бы вырвала за такое язык, но, увы, только не Королеве — руки у нее были коротки. По крайней мере, пока… Салем обещала ей мощь всех четырех Дев Ремнанта — кто знает, на что она будет способна тогда?

— Ты заметила двух. Возможно, есть третья. Твоя задача — определить, какую из них он выберет. Мне сложно сказать наверняка, но думаю, ты сможешь почувствовать вторую половину силы Осенней Девы, если та применит ее. Ты просто должна заставить ее сделать это.

— Мы собираемся начать в последний день турнира, во время финальных матчей, — предложила Синдер. — Все подготовительные работы уже завершены. Взлом Воттса хорошо работает — Атласские роботы взламываются им на раз-два — мы уже провели ряд акций со «сбоями»: думаю, широкая общественность уже достаточно не доверяет ИИ, а Проявление Эмеральд помогло нам создать нужное впечатление об Охотниках. Сложно верить тому, кто убивает человека, приняв его за фавна Белого Клыка.

Синдер довольно ухмыльнулась — жестокой, холодной усмешкой, от которой, она знала, у иных мурашки бежали по коже. Салем всегда говорила: «В каждом человеке содержатся четыре великих дара, данных вам Богами: Знание, Выбор, Созидание и Разрушение. В тебе, моя дорогая, последнего очень много». Прямо сейчас, после того, как она спланировала и воплотила в жизнь план, гарантирующий падение одной из колыбелей цивилизации, могущественного Королевства, что стояло веками… она верила в это, по-настоящему верила.

И гордилась.

— Камни уже брошены. Осталось собрать их. Первой будет Никос — если я ошибаюсь… что ж, я просто приду за следующей.

— Я уже недалеко от Вейл, — кивнуло Разрушение. — Я планирую понаблюдать за происходящим.

— Я в состоянии справится сама, — тихо ответила Синдер, изо всех сил стараясь не сорваться на злое шипение и пряча гневно вспыхнувшие янтарной силой Осенней Девы глаза. — Мне не нужен надсмотрщик.

— Я просто хочу понаблюдать за твоим триумфом, дорогая, — покачала головой Салем.

Ее мягкие интонации не смогли обмануть Гримм — щупальца опять щелкнули острыми когтями рядом с плечом Синдер.

— И я уже сказала тебе — не смей недооценивать Знание. Даже если ты сможешь получить полную силу Девы — это не гарантия твоей победы над ним. Ты поняла, Синдер?

— Как пожелаете, моя Королева, — склонила голову Фолл. — Не мне указы…

Она замолчала на полу слове. Медленно повернула голову куда-то на юго-восток, чувствуя, как полутемная комната, освещенная лишь тусклой лампочкой под потолком, озаряется неистовым золотым пламенем; как рвется с цепи, казалось бы, давно взятая под контроль мощь; как, истошно пища, забился в угол связной Гримм… как гребанная половина души той глупой девки, что волей случая обрела ни с чем не сравнимую мощь, рвется на свободу, стремясь вновь обрести целостность.

— Ты…  — прошипела Синдер, сжимая кулак, усилием воли заставляя метущуюся душу замолчать. — Никуда… не… пойдешь!

И моментально утих ревущий огонь, оставив после себя лишь покрытые копотью стены да кучку праха в углу — все, что осталось от чудовища, способного соединиться со своим близнецом в любой части планеты.

— Ты моя, Эмбер, — прошипела Синдер, пытаясь не обращать внимания на слабость и отказываясь признавать, что едва не упустила с таким трудом добытую власть. — Отныне и навсегда: твоя сила и твоя слабость, твое желание помогать людям и защищать слабых, все, от начала и до конца — мое. Я взяла половину, и я заберу то, что осталось.

Запалив небольшой огонек на кончике пальца, чтобы осветить себе путь, Синдер Фолл направилась к выходу, не обращая внимания на тихий отчаянный плач, что звучал где-то на задворках сознания. Это искалеченная суть восемнадцатилетней девчонки, которая пыталась сделать что-то хорошее, что-то правильное с чудесно доставшейся силой, жалобно, безнадежно рыдала, потеряв свой последний шанс исцелиться.

Потому что девушки по имени Эмбер больше не было — ее тело погибло в момент, когда Озпин сделал свой выбор, передав одной из двух кандидаток силу Осенней Девы.

— Это будет началом конца, Озпин, — пообещала Фолл, срывая расплавленные замки.

Обязательно будет. Потому что если она сможет победить одну Реликвию, то однажды обязательно одолеет и вторую.

 

Глава 26. Падение Бикона

 

Часть 1. Замыкая круг

— Ты же обещала мне не делать ничего безумного, Янг, — тихо сказал Браун, присаживаясь на краешек кровати в ногах блондинки.

Ответила девушка не сразу. Она вообще была не похожа на себя: веселую, переполненную энергией, шутками и плохими каламбурами самоуверенную красотку. Прямо сейчас, привалившись спиной к спинке кровати, завернувшись по шею в одеяло, она была задумчива, молчалива, рассеяна — и бровью не повела на открывшуюся дверь, — погружена в себя… даже ее роскошные золотые волосы, казалось, немного поблекли.

Наконец, она перевела взгляд сиреневых глаз на Брауна и, спустя пару мгновений, мягко улыбнулась, отчего он почувствовал облегчение — это все еще была та Фонарик, которую он знал, даже несмотря на гребанную пересадку чужой ауры.

— Я такая дрянная девчонка, Плюшевый, — подмигнула она. — И что ты будешь с этим делать?

— Через колено бы тебя, да ремня…  — покачал головой фавн, улыбаясь про себя.

Он с трудом подавил желание потрепать ее по волосам — отныне нужно было быть осторожнее, раз уж он был так глуп, что не заметил вовремя знаки.

— Ах, я всегда знала, что под этим добродушным фасадом прячется настоящий дикий зверь, — томно вздохнула Янг. — Какие еще извращения ты от меня скрываешь?

Она вытащила из-под одеяла ногу и помахала ей в воздухе:

— Какие у тебя отношения с женскими ступнями? Может, чулки?

— Ой, захлопнись, — рассмеялся Браун.

Не выдержав, он все-таки взъерошил ей волосы, вызвав наиграно возмущенное «Эй!» и подлинно довольную улыбку на губах.

— Как ты? Только честно, — спросил он.

— Как я?…  — переспросила она, вновь возвращаясь к своему прежнему состоянию. — А как я могу быть, если мне пересадили искалеченную половину души другой девушки?

— Понятия не имею, — честно ответил фавн. — Потому и спрашиваю.

— Ей так больно, Браун…  — тихо ответила девушка через несколько секунд, вновь будто проваливаясь сознанием внутрь себя. — Ей оторвали половину души — она страдает каждый миг своего существования. Я не чувствую то же самое, что она, но… это как воспоминание — самой боли уже нет, но ты ЗНАЕШЬ, что она была и знаешь как именно это было.

— Я могу вспомнить все, что помнила она, — продолжила Янг. — Каждый миг ее жизни, каждую эмоцию, цели и мечты… Знаешь, она ведь просто хотела помогать людям, Плюшевый. Уехала из деревни, от родителей и всего, что было дорого и знакомо, чтобы не дать этой силе пропасть впустую. Эмбер… она похожа на Руби. И жива все еще только потому, что моя душа защищает ее. Не будь меня, она бы притянулась ко второй половине, слилась воедино и… Прах знает, что та женщина сотворила бы с ней.

— Зачем ты вообще влезла в это? — не выдержал он. — Я ведь стребовал слово с Озпина, что он не будет втягивать вас, так какого черта ты дала ему лазейку, обратившись сама?

— Эй, зато смотри, — хмыкнула блондинка, вытаскивая руку из-под одеяла и окутывая ее огнем. — Я теперь во всех смыслах горячая!

— Я серьезно, Фонарик, — покачал головой Браун, подавив желание закутать ее руку в одеяло, чтобы потушить пламя.

— Я ведь теперь важна. Я имею значение. Они не смогут просто отмахнуться от меня, не смогут проигнорировать, — она криво ухмыльнулась, сверкнув на мгновение алыми глазами. — Я заставлю шевелиться их старые ленивые жопы.

Пару секунд он просто смотрел на нее, не в силах пошевелиться, вдохнуть или даже банально отвести взгляд.

«Почему я всегда выбираю женщин, которые никогда не будут моими?» — было единственным, о чем он мог думать в тот момент.

— Мечта двух моих друзей — равенство фавнов, — продолжила Янг. — Вайс, по-моему, тоже много думает об этом в последнее время. Почему я должна остаться в стороне? Я старшая сестра, я должна подавать Руби пример, в конце-то концов — каким должен быть хороший человек… Эй, Плюшевый, ты чего?!

— Спасибо, Фонарик, — тихо сказал Браун, взлохматив ей волосы, закрыв золотыми прядями глаза.

Ему казалось, что если она прямо сейчас увидит его лицо, то догадается обо всем: о той острой боли, что уколола сердце, о той нежности, что требовала схватить ее в объятья и никогда не отпускать… о желании злобно зарычать, разрывая горло, — от невозможности сделать это.

— Я уже должен тебе за то, что ты присматриваешь за Блейк, никогда не смогу отплатить за то, что была рядом в ту ночь, когда я потерял руку. Даже если у тебя ничего не выйдет, даже если все это обернется пшиком, знай: я — твой должник навеки.

— Я говорила тебе, Плюшевый, — прошептала Янг, больше не пытаясь освободится. — Для этого нужны друзья.

Неловкую тишину прервал тихий писк Свитка, оповещающий о новом сообщении. Отняв руку от золотых волос, Браун быстро взглянул на экран… и убрал устройство обратно в карман, поднимаясь на ноги.

— Мне пора, Фонарик, — сказал он. — Озпин просит зайти.

Почувствовав, как она ухватила его за локоть, он удивленно обернулся.

— Послушай, Браун…  — тихо начала она, глядя в сторону. — Есть один вопрос, ответ на который я должна знать. Вы оба попросили меня не лезть в это — и я не лезла. Но теперь…

Глубоко вздохнув, с явным усилием, она посмотрела ему прямо в глаза.

— Теперь это важно. Что… что ты чувствуешь к Блейк?

Моррон ответил не сразу. Присев на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне, он несколько бесконечно долгих секунд смотрел на ее гладкую кожу, восхитительную золотую гриву мягких как шелк волос, странную смесь из решимости и робости в больших сиреневых глазах…

— Когда все это закончится, я уйду из Бикона, — наконец сказал он. — А ты останешься здесь. Может оказаться так, что мы больше никогда не встретимся — нас ждет очень разная судьба. Моя дорога оказалась слишком жестокой для Блейк… окажется таковой и для тебя. Твой путь — среди Охотников, тех, кто не убивает детей на камеру, не грабит и не калечит; он среди волшебных, сказочных Дев, что хотят сделать что-то правильное и доброе со своей силой.

— Это не ответ, — прошептала Янг.

— Это именно он, Фонарик, — покачал головой Браун. — И ты это знаешь.

— И что, вот так вот все будет? — с какой-то недоверчивой горечью спросила она.

— Да, именно так. Я уйду. Ты останешься.

Они молчали пару секунд, а потом Браун со вздохом поднялся на ноги, с усилием отвел взгляд от уже второй в его жизни девушки, что никогда не будет его, и направился к выходу.

— Мне жаль, что так получилось, Янг. Я не хотел этого, — сказал он напоследок, прежде, чем закрыть за собой дверь.

Привалившись спиной к дереву, он устало прикрыл глаза. Все это было так бесповоротно неправильно… Преступник и Охотница, террорист и смешная самоуверенная девчонка с добрым сердцем, которой оказалось не все равно.

А он ведь еще смеялся над Блейк с ее романами…

На мгновение он попытался представить, какой была бы его жизнь, согласись он на то, о чем умоляла Блейк в доках, что предлагала Фонарик в день встречи с Озпином: отказаться от Белого Клыка, бросить все и стать Охотником. Защищать от Гримм в равной степени людей и фавнов, преступников и праведников, бедняков и богачей. Просто болтаться с Янг, сражаться на тренировочных аренах и турнирах, тянуть с домашними заданиями до последнего, танцевать на вечеринках с девушкой, которую любил, сводить ее в ресторан, откладывая деньги пару месяцев, целовать, когда никто не видит, держать за руку…

Этот образ был таким маняще сладким, таким соблазнительно привлекательным… настолько кисляще-фальшивым, что вызывал внутреннее отторжение на самой границе с отвращением.

Он родился в семье шахтеров SDC. Его родители, фавны-медведи оба были заняты на работе целый день. Он был предоставлен сам себе, вместе с развеселой бандой других детей-фавнов. Вместо нормальный школы — один древний, как дракон-Гримм, старичок-человек, что пытался вбить в их пустые головы хотя бы крупицу знаний, столь необходимых, если они не хотели всю свою жизнь вкалывать в шахтах.

Его папа и мама, Фил и Лиан Брауны, задохнулись во время аварии в шахтах — по вине чинуши SDC, которому захотелось сэкономить и которого даже не оштрафовали за это. Он принес в этот мир справедливость сам, годы спустя, с помощью своего учителя: Иан Пастель погиб смертью, которой заслужил… он был задушен сыном тех, чья смерть была на его совести.

Он провел полгода в приюте для фавнов, в месте, где надо было драться за еду, одеяло, место на койке и даже за то, чтобы его просто не трогали. Его забрал оттуда Адам Торус, тогда — еще просто один из активистов Белого Клыка, вскоре после раскола. Он научил его сражаться, объяснил, как работает этот мир: «права не даются, их берут только силой». Любовь к книгам ему привила девчонка на два года младше, девушка по имени Блейк Белладонна, голосом которой до сих пор говорила его совесть.

Его вырастил Белый Клык — еще тот, старый, пятилетней давности, идеалы и цель которого давно позабыли те, кто стоял у руля сейчас. «Старая гвардия», как называла их Блейк, — фавны, те немногие, кто действительно успели получить образование после Войны за Права или хотя бы в университете Менаджери имени Гиры Белладонны. В те времена Белый Клык все еще был общественной благотворительной организацией, созданной, чтобы дать фавнам то, чего они заслуживали — равенство, не только на бумаге, но и на деле. Они были идеалистами, из той категории бессребреников, что пытаются изменить мир к лучшему… и у которых иногда даже получается.

А иногда… Что ж, не просто так сказано: «благими намерениями вымощена дорога в ад».

Тот Белый Клык дал ему цель. Блейк, девушка, в которую он безнадежно и безответно влюбился полтора года назад, стала его личной причиной продолжать борьбу, превратившись во что-то вроде персонификации всей расы. Адам — указал путь.

«Вы уже выбрали себе цель в жизни, — сказал ему Озпин. — Вы видите путь, которому будете следовать. Эта цель — равенство фавнов, этот путь — Белый Клык».

Тот образ, что появился в его голове при попытке представить себя в Биконе, вместе с Фонариком… это просто был не Моррон Браун — кто-то другой, укравший его имя. Это был кто-то, кто считал, что проблемы фавнов должен решить кто-то другой. Кто-то, кто боялся попробовать, не хотел рвать жилы ради чужих ему, по сути, людей, бросить вызов всему миру, сложившейся за полвека системе, в которой людям-животным было уготовано строго определенное место — чернорабочих, на чьих плечах держится благополучие всех остальных.

Он не ненавидел тех, кто выбрал этот путь.

Он презирал бы себя, ступив на него сам.

Вздохнув, он вновь повторил себе то, о чем твердил уже несколько дней, с тех пор, как понял, что чувствует к искренней и непосредственной, отважной и самоуверенной, отзывчивой и смешной девчонке с золотыми волосами, огненным характером и такими преступно бездонными выразительными глазами. Девушке, человеку (!), которой оказалось не все равно, в отличие от миллионов других.

«Твой народ там, Браун — в трущобах и шахтах, не в золотом сияющем Биконе. Он добывает Прах, моет туалеты, мостит улицы и получает за это гроши. Мальчишки с горящими глазами и лозунгами вместо мозгов, кому меньше тебя повезло с учителями, вступают в Белый Клык, чтобы развязать войну, в которой не смогут победить. Если ты не остановишь Адама — они добьются своей цели: равенства больше не будет даже на бумаге, останется только «мы или они». Если ты не возьмешь управление в свои руки — они попытаются снова. Не Адам — так кто-то другой.

Ты ведь уже выбрал Белый Клык: в доках, когда отказал Блейк и под автострадой, когда угрожал человеку, что мог разрушить ее жизнь одним отправленным письмом. Так в чем проблема сделать это снова?»

— Это уже во второй раз, — тяжело вздохнув, пробормотал он себе под нос. — Второй. Гребанный. Раз. Серьезно, что со мной не так?

Во всем этом была какая-то странная замкнутость, словно одна и та же ситуация была обречена повторяться снова, и снова, и снова… и отчего-то делать этот выбор не становилось легче. Блейк или Белый Клык, личная месть или Белый Клык, Адам или Белый Клык… теперь вот — Янг или Белый Клык. Сколько еще таких выборов, одновременно одинаковых и разных, ему предстоит сделать?

Вновь достав из кармана Свиток, он долго смотрел на короткое сообщение, отправителем которого значился некий «Паук». Ничего особенного, просто время, адрес и несколько слов: «Все, кто с нами, будут там. Все начнется сегодня».

Переправив послание директору, он оттолкнулся от двери и мерно зашагал к биконскому аэродрому. Его ждал старый склад в промзоне недалеко от фавн-района Вейл, его команда… и Адам.

Последняя их встреча стоила ему руки. Эта могла стоить жизни.

 

Часть 2. Выбор, которого нет

— Ваш заказ, леди! — добродушно улыбнулся пожилой продавец, ставя перед Вайс большую тарелку с традиционным рыбным блюдом Вакуо.

— Спасибо, — с привычной прохладной учтивостью улыбнулась наследница, протягивая кредитку. — Я уверена, что будет очень вкусно.

На самом деле, она сомневалась. Все эти кафешки и уличные забегаловки, что так любили девочки, вызывали у нее, привыкшей к ресторанам и личным поварам, поначалу брезгливость, а после — недоумение. Она утешала себя тем, что сама выбрала все это: жизнь вне окружения, подобающего Шни. Еда, приготовленная любителями, не самая высокая цена.

— Это настоящий вакуовский тунец с рисом, Вайс! — восхищенно прошептала Блейк, сжимая в руках вилку. — Я такой сто лет не пробовала!

— Да, красавица, — бросил через плечо торговец, отходя к терминалу. — Настоящую кухню Вакуо здесь только в фестиваль и встретишь. Местные фигню какую-то делают.

Вайс с сомнением покосилась на блюдо… «Пища быдла» — будто вживую, услышала она голос отца и, недовольно нахмурившись, зачерпнула полную ложку.

— Эй, девчата! — прервал ее недовольный голос хозяина. — Вы дали мне сломанную кредитку!

— Что?

— Она заблокирована! — показал на экран владелец маленькой крытой кафешки, разбитой внутри турнирной зоны, что была построена неподалеку от стен Вейл специально для фестиваля.

— Но…  — растерялась наследница.

Такого никогда не случалось раньше.

— У меня есть еще одна! — спохватилась она, шаря в сумочке.

«Какой позор…»

— Вот! — протянула Вайс новую, чувствуя, как горят щеки.

Ей казалось, что на нее смотрит половина Вейл, хотя они были единственными посетителями.

— То же самое, — на этот раз уже по-настоящему нахмурился старичок. — Если вам нечем платить…

— У меня есть наличные! — прервала Блейк, бросая на стол льены.

— Спасибо…  — тихо поблагодарила наследница, когда недовольно ворчащий владелец удалился за стойку.

— Эй, пока ты мой друг не ради моих денег, все они в твоем распоряжении! — улыбнулась Блейк.

Против воли Вайс фыркнула, узнав цитату.

Пару минут они молчали. Блейк, делая вид, будто ничего не произошло, с аппетитом выковыривала рыбу, сосредоточенно очищая ее вилкой от налипшего риса. Вайс была благодарна за это: у нее появилось немного времени, чтобы успокоится и начать размышлять о причинах произошедшего.

Не то, чтобы у нее было много вариантов.

— Это сделал мой отец…  — прошептала она.

Скосив глаза на подругу, она на мгновение замерла, а после сразу зажмурилась, поняв, что случайно увидела то, что бывшая преступница явно не хотела бы ей показывать. Ее черный бант, под которым она прятала свое фавн-наследие, едва не сорвало с макушки, прижав вместо этого к волосам, вставшим дыбом. Сузившиеся в гневе янтарные глаза, вилка, зажатая в кулаке, будто она собиралась воткнуть ее во врага, все тело, напружинившееся так, словно прямо сейчас — в бой…

«Они все так ненавидят мою семью…»

Все они, каждый из друзей Блейк, что был посвящен в ее тайну, пытался говорить с Морроном Брауном, выполняя обещание, данное подруге.

Однажды попыталась и она.

Это произошло вскоре после того, как ей удалось перевести отношения с Брауном в режим «вооруженного нейтралитета», когда он, наконец, перестал напрягаться каждый раз, когда она входила в комнату и даже они смогли почти нормально разговаривать на отстраненные темы.

В отличие от остальных, она решила поговорить с ним иначе. Она попыталась показать ему, как действия Белого Клыка выглядят с другой стороны, как ее видят семьи тех, кто пострадал от радикально настроенных фавнов…

Оглядываясь назад, наследница не могла не признаться самой себе, что это был глупый выбор. Она должна была догадаться, вспомнив хотя бы реакцию Блейк, в тот день, когда наружу вышло ее прошлое, ее гнев и злобу на попытку указать, что в этой войне страдали не только виновные, не одни лишь фавны.

— Ты говоришь так, будто ты — жертва.

Он не повышал голос, не пошевелил и пальцем и даже не посмотрел на нее, но Вайс вновь почувствовала, как похолодело в груди, а фантомная ладонь обхватила голову, готовясь превратить череп в труху.

Фавн оказался рядом быстрее, чем растерявшаяся наследница успела это заметить. Прижав к стене левой рукой, он отмахнулся правой от Блейк, попытавшейся вмешаться, осторожно обхватил пальцами ее шею, будто боялся сломать неосторожным движением…

— Ты говоришь, что страдала, когда твой папочка возвращался домой в бешенстве после того, как я ограбил очередную его шахту или поезд, — продолжил он все тем же тихим, обманчиво спокойным голосом, от которого у Вайс дрожали колени. — Намекаешь, что он вымещал свою злость на тебе. Говоришь, как страшно тебе было, когда старые друзья твоего ублюдка-отца пропадали, убитые Белым Клыком.

На следующих словах в его голосе впервые открыто проскользнули эмоции, едва заметные рычащие нотки, напоминающие звук приближающейся лавины:

— Мои родители задохнулись в шахте по вине твоей компании, Принцесска, — сказал он, сжимая пальцы самую чуточку сильнее. — Я могу показать тебе, что они чувствовали перед смертью: как горели их легкие, медленно потухал разум, как осознание неизбежности смерти породило отчаяние, которое ты не можешь себе и представить.

На мгновение он сжал хватку на ее горле достаточно сильно, чтобы она действительно ощутила недостаток воздуха, на одно исчезающе короткое мгновение на самом деле поверила, что умрет — вот прямо здесь и сейчас, лишенная оружия и возможности защитить себя, не успев сделать ничего, о чем мечтала.

Разжав пальцы, он отступил на два шага назад, отпустив Блейк, которую держал все это время на расстоянии вытянутой руки.

— Вот что чувствуют жертвы, Принцесса.

— Мор! — прошипела кошка, осторожно прижимая к себе рухнувшую на колени подругу. — Это было уже слишком!

— Слишком было бы исполнить угрозу, — присев рядом на корточки, он продолжил, чуть смягчив тон. — У тебя слишком доброе сердце, Блейк. Я готов признать, что она не такая, как ее семья, что не имеет ничего против фавнов, но правда в том, что она ни черта не знает о том, какова жизнь вне ее концертных залов, ухоженных парков и дорогих ресторанов.

— Я думаю, что когда все это кончится, — продолжил Браун, не обращая на злую Блейк никакого внимания. — Я задержусь в Биконе на пару дней. Переодену тебя во что-то неприметное, спрячу волосы… и отведу в фавн-район Вейл — ты посмотришь, как живут те, кто вступает в Белый Клык. Я познакомлю тебя со старой Тассией. Один из ее сыновей погиб в нападении Гримм на шахты твоей семьи шесть лет назад, когда вы перестали их нормально охранять, а второй был забит насмерть пьяными расистами. Ты встретишься с парнишкой по имени Рой — ему семнадцать и он пишет на разбитой клавиатуре программы, которыми мы ломаем компьютеры Шни и на спор заставляет работать даже то, что уже бесповоротно сломано, но так и не смог поступить даже в самый занюханный колледж Вейл, куда берут любого дебила, если у него нет хвоста или дополнительной пары ушей.

— Я заставлю тебя спустить ауру, дам кирку и не отпущу в Бикон, пока ты не проломаешь ей стену: хорошую такую, бетонную стену. Я дам тебе ведро и тряпку и заставлю вымыть пол в ресторане «У Мо». Я накормлю тебя едой, которую едят фавны, оставлю переночевать в общежитии, где они спят. А потом отведу на собрание Белого Клыка. Скажем всем, что ты фавн-хамелеон и очень стесняешься. Послушаешь их истории, познакомишься с каждым. Уверен, ты найдешь там отталкивающих личностей, не сомневаюсь, найдутся глупцы, переполненные злобой… но ни один из них не стал таким просто так.

— Договорились…  — прохрипела Вайс, отодвигая от себя подругу, и вонзила в него разъяренно-ледяной взгляд. — Но я клянусь, если ты еще раз сделаешь что-то в этом роде, я вотку Мортинестер тебе в…

Она споткнулась, не договорив — проклятое воспитание не дало ей закончить фразу, но, судя по широкой улыбке, Браун прекрасно ее понял.

— Договорились, Принцесса, — кивнул он, протягивая руку. — Без обид — на этот раз действительно ничего личного. Просто… знаешь, мой учитель всегда говорил: «комфорка под жопой лучше, чем факел над головой». Если я должен буду стать твоей личной комфоркой, чтобы ты увидела истину — я сделаю это.

— Мор…

— Что «Мор»? Она не стеклянная, Блейк. Она боец.

— Она не одна из твоих новобранцев!

Отодвинув воспоминания в сторону, Вайс открыла глаза. Она испытывала к бывшему партнеру Блейк противоречивые чувства, но… может быть, это было чувство вины; возможно, его слова, истинность которых она не могла отрицать… или просто глупая надежда, что если они двое: Шни и Фавн-из-стали смогут найти общий язык, то для этого мира еще не все потеряно. Этот путь был сложен, полон предубеждений с обеих сторон… и тем не менее, они шли по нему. Вайс, вслед за всеми остальными, училась видеть за маской диковатого и грубого фавна настоящего Моррона Брауна, что имел очень мало общего с Фавном-из-стали, террористом Белого Клыка.

Без Блейк, знавшей его много лет, Янг, которая могла что угодно перевести в шутку, и Руби, всегда видевшую в людях лучшее, она бы не справилась.

За эти несколько секунд, на которые отвлеклась наследница, изменилось многое: ее подруга больше не была похожа на кошку, защищающую своих котят, а казалось просто расстроенной и угрюмой.

— Прости, Вайс…  — прошептала она, глядя в сторону. — Я… слишком остро отреагировала.

— Ничего… Я понимаю, — вздохнула наследница.

— Просто… ты всего трижды упоминала его при мне.

Разумеется, она не говорила об этом: семья Шни была настолько далека от идеала, насколько это только было возможно. Какое-то подобие нормальности на памяти Вайс сохранялось разве что в детстве, когда отец еще притворялся, что любит жену, мать не запиралась в своих покоях в обнимку с бутылкой вина, а Винтер еще жила с ними.

О чем уж тут говорить, если ее команда, еще полгода назад три совершенно чужие девушки, сейчас была ей ближе и дороже настоящей семьи?

За исключением Винтер, конечно — она всегда была на особом месте.

— Я не отвечала на его звонки последние пару месяцев, — призналась Вайс. — Очевидно, ему надоело ждать.

— Тебе…  — тихо сказала Блейк. — Наверно, надо поговорить об этом с Руби или Янг.

— Да, конечно… я понимаю.

Несколько томительно долгих секунд они молчали, не глядя друг на друга… а потом кошка тяжело вздохнула:

— Ладно. Я твоя подруга, это часть моих обязанностей. В чем проблема поговорить?

— Потому что если я позвоню ему сейчас — он выиграет. И поймет, что может использовать деньги и дальше, чтобы управлять мной. Он всегда так делает — устанавливает контроль, над всем, что встречает на пути.

— Тогда мне кажется, ответ очевиден. Ты просто должна показать ему, что он не может управлять тобой.

— И как я сама не догадалась? — фыркнула наследница.

— Я серьезно. Обучение, проживание и питание в Биконе бесплатно для любого, кто смог пережить инициацию, а Прах продают за полцены. Тебе, конечно, придется отказаться от десятка одинаковых платьев, привычки платить за всех, куда бы мы ни пошли, ресторанов, концертов и прочего, но… ты и в самом деле позволишь этому остановить себя? Это цена твоей свободы?

— Ты сама сказала — Прах, Блейк, — с горечью ответила Вайс. — Охотникам продают его за полцены… но это все еще дорого. Весь мой стиль боя, чуть ли не каждый удар… даже мое Проявление использует его. Я не беспомощна с одними лишь базовыми глифами и рапирой, просто… намного слабее. У меня…  — она сглотнула. — У меня нет ничего своего — только то, что принадлежит Шни. Даже Проявление, что должно быть уникальным для каждого, досталось по наследству.

— Мы можем брать оплачиваемые миссии…

— Только со второго года и самые простые. И даже тогда этого слишком мало — студенты начинают обеспечивать сами себя разве что с третьего курса.

— Хорошо, Вайс…  — после нескольких секунд тяжелого молчания сказала Блейк, и, вздохнув, запустила руку во внутренний карман куртки. — У меня для тебя есть подарок. Я все равно собиралась отдать тебе его чуть позже.

— Кредитка? — нахмурилась Вайс, повертев в руках пластиковый прямоугольник.

— Да. Тут достаточно, чтобы протянуть пару лет, если тратить с умом.

— Откуда у тебя столько денег?!

— Мой уход из Белого Клыка не был спонтанен, — пожала плечами Блейк. — Я думала об этом пару месяцев. Те деньги, которых хватит одному человеку, чтобы скромно прожить два-три года — это немного для большой организации, так что… ну, ты понимаешь. В каком-то смысле, я просто возвращаю тебе украденное у твоей компании… и нахожу особую прелесть в том, что даже так подложу свинью SDC, не позволив им подчинить тебя.

— Это…  — медленно начала наследница. — Это… Подожди, Блейк, а как же ты?

Воровато оглядевшись по сторонам и убедившись, что они все еще были единственными посетителями, кошка наклонилась поближе к Вайс и тихо сказала:

— Пообещай мне, что не скажешь девочкам. Я еще никому не говорила, даже Янг.

— Блейк…

— Обещай.

— Хорошо, — сдалась наследница. — Что случилось?

— После фестиваля…  — она замолчала на мгновение, а после, закрыв глаза, резко выдохнула: — Я уйду из Бикона.

— Что?! — вскрикнула Вайс.

— Тише! — прошипела кошка, оглянувшись на недовольно покосившегося на них хозяина.

— Что?! — повторила наследница уже тише. — Зачем тебе делать это?

«Она не может уйти!»

Вайс никогда не признала бы этого вслух, но Блейк была частью ее новой семьи — той, что она выбрала сама, той самой жизни, за которую была готова биться насмерть со всем миром.

«Четыре года Бикона, два года Охотницей… Я что, прошу слишком многого?!»

— Мор говорит, что гордится мной, одобряет выбор стать Охотницей и защищать людей, — еле слышно ответила кошка и Вайс с удивлением увидела боль, отразившуюся в янтарных глазах. — Но он рад не поэтому. Все эти годы, что мы знакомы — он защищал меня от всего на свете… или хотя бы пытался. Бикон — самое безопасное место в Королевстве, это дом для лучших воинов в мире, где любой, даже слабейший студент стоит десятка обычных солдат. Охотники, пожалуй, самая терпимая к фавнам профессия — здесь всех волнует только то, можешь ли ты сражаться с Гримм или нет.

— Тогда в чем проблема?

— Я не желаю больше быть той, кто нуждается в защите, — твердо ответила Блейк. — Я решила стать Охотницей, потому что хотела защищать сама. Бикон это… полумера. Побег не побег, но… он не решает проблемы.

— Фавны…  — прошептала наследница.

— Да, Вайс. Фавны. Посмотри до чего дошло — Белый Клык пустил в город Гримм!

— Это единичный случай…  — слабо возразила Вайс, пряча глаза. — Мы остановим их.

— Они попробуют снова.

— Браун обещал, что возьмет все в свои руки…

— И что, я так всю жизнь и буду перекладывать ответственность на него? — все больше распалялась Блейк, уже даже не пытаясь быть тихой. — Всю жизнь буду ждать, что он защитит меня и всех нас?! Что он разберется со всеми проблемами, сделает все (и я имею в виду — действительно ВСЕ), для того, чтобы подарить мне и всем остальным фавнам это гребанное равенство, которое мы уже завоевали однажды?!

— Блейк…

— Нет, Вайс! Мне уже не двенадцать. Я уже не девочка.

Как-то резко потеряв запал, она опустилась обратно на стул и, сгорбившись, тихо сказала:

— И я так устала убегать…

— И что ты собираешься делать?… Пойдешь с Брауном?

— Нет, — покачала головой кошка. — Путь Мора… он просто не для меня. Но насилие и угрозы — не единственный способ добиться цели.

— Ты говоришь о старом Белом Клыке.

— Да… Твое обещание ничего не говорить девочкам все еще действует?

— Это что, еще не все?! — схватилась за голову наследница.

— Вайс…

— … Выкладывай уже.

Глубоко вздохнув, будто набираясь храбрости, Блейк вытащила откуда-то маленький складной ножик (Вайс даже не знала, что он у нее был!), и, надрезав ткань с внутренней стороны куртки, вытащила аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, она пару секунд смотрела на него… а потом протянула Вайс.

— Это…  — все, что могла сказал наследница, разглядывая старую, выцветшую фотографию.

С крохотного клочка фотобумаги Вайс улыбались трое: сама Блейк, такая трогательно крохотная, не старше десяти девчушка с кошачьими ушками, которые она и не думала скрывать; миниатюрная женщина-фавн, прижимающая ее к себе; и широкоплечий красивый мужчина с аккуратной бородкой и волнистыми волосами до плеч.

— Это…

— Моя семья.

— Это Гира Белладонна.

— Да.

— Гира. Белладонна.

— Да, — фыркнула Блейк.

— Бывший лидер Белого Клыка. Правитель Менаджери.

— И мой папа.

Вайс была настолько растеряна, так сильно выбита из колеи, что не придумала ничего лучше, чем сказать:

— Янг не должна об этом узнать.

— Почему? — удивилась Блейк.

— Тогда она будет говорить, что мы «команда принцесс».

Пару секунд они просто молчали, смотря друг на друга… а потом рассмеялись.

— О, она начнет верить, что и в ее родословной затесался кто-то королевской крови! — задыхаясь, сказала Блейк, вытирая слезы.

— Да, глава какого-нибудь клана, из тех боевиков, что она смотрит, — согласилась Вайс. — И Руби тоже обязана оказаться кем-то вроде…

— Вроде потомка древних волшебных супер-воинов? — подсказала Блейк.

— Точно! Тогда мы окончательно превратимся в команду из детского мультика!

Наконец, когда они успокоились, Блейк вернулась к теме, с искренней гордостью заявив:

— Он самый умный человек, которого я знаю. Когда я уходила… то многое ему наговорила, о чем до сих пор жалею. Я почти уверена, он уже тогда знал, чем закончится этот крестовый поход.

— Ты хочешь попросить его помощи.

— И совета. Мор сражается за фавнов по-своему… а я буду делать это по-своему. Кто сказал, что есть только один путь?

— И я никак не смогу тебя отговорить…  — вздохнула наследница.

— Прости, но… да. Я все решила. Я благодарна вам за эти полгода — ты, девочки, Бикон, остальные ребята, были тем, в чем я нуждалась, чтобы вернуть веру. Хотя бы в человечество. Изнутри Белого Клыка все виделось очень… черно-белым. Есть враги — люди, есть друзья — фавны. Среди всех этих миссий, сражений, бесконечных историй, рассказанных новичками и ветеранами, в замкнутом круге злости и насилия… очень легко забыть, что есть не только SDC, не только злые люди, но и добрые. Я понятия не имею, как Мор справился с этим. Это свело с ума Адама, едва не сломало меня… а он как-то умудрился устоять.

— Сила и прочность? — предположила Вайс.

— Сила и прочность, — с гордой улыбкой согласилась Блейк.

— Эй, девчушки! — прервал их хозяин. — Не хочу вас прерывать, но начинается первый бой финала. Пирра Никос против этой новенькой, Пенни Полендины — не думаю, что вы захотите это пропустить.

Вайс только вяло кивнула, переводя взгляд на экран.

Если бы она попробовала описать свое состояние одним словом, им было бы «опустошение».

Все разваливалось. Без Блейк — это будет уже не RWBY, уже не та жизнь, за которую она сражалась.

«Четыре года Бикона, два года Охотницей…»

Это больше не звучало так же, как раньше.

Наверное, потому, что этих шести лет больше не было. И выбор, от которого она бегала все эти месяцы, выбор между правильным и приятным, общим и личным, ответственностью и свободой, вставал перед ней в полный рост.

Ее партнер, наивная энергичная Руби Роуз, что хотела помогать людям; невыносимая, но очаровательная Янг Сяо Лонг; тихая и вдумчивая Блейк Белладонна — команда, которую она любила больше жизни… что бы они подумали, если бы узнали о сомнениях, которые ее гложут?

Они бы смогли понять, почему так страшно возвращаться домой, в огромное одинокое поместье, где можно было бродить целый день — и так и не встретить ни одной живой души? Она смогла бы заставить себя рассказать им о том, что значит для нее выступить против Жака Шни, одного из самых могущественных и влиятельных людей в мире; о том, что он делает со своими врагами?

Винтер сказала, что решать ей, что выбор есть всегда.

Прямо сейчас Вайс казалось, что на самом деле выбора у нее никогда не было.

Какая еще судьба могла ждать девочку, одинокую просто по факту рождения с фамилией Шни, в семье несчастных людей, разрушенных деньгами и властью?

Конечно же, только в одинокой войне против всего мира за равенство проклятых всеми богами фавнов, на которых ей должно быть плевать.

Она винила во всем Моррона Брауна. Если бы не он, если бы не тот бой под автострадой, не та ненависть, с которой пришлось столкнуться, она бы не начала задавать себе вопросы, не поговорила бы с Винтер и не получила бы ответы. И этот месяц прошел бы не в мучительном выборе и попытке усидеть на двух стульях сразу, а так, как она и мечтала — с командой и друзьями, в веселье и беззаботности. А теперь Блейк уходит — из-за него.

— Будь ты проклят, Браун, — прошептала она себе под нос, делая вид, что следит за поединком. — Это все твоя вина…

 

Часть 3. Первый выстрел

— И сегодня мы приветствуем вас на первом дне финальных схваток турнира Витал!

Эмеральд поморщилась, подавив желание заткнуть уши — тысячи, десятки тысяч зрителей Колизея Согласия, огромного воздушного судна, построенного лет десять назад в Атласе специально для проведения фестиваля, взорвались слитным восторженным ревом.

— Всю эту неделю вы наблюдали, как студенты академий Охотников сражаются за право называться лучшими из лучших! — продолжил комментатор. — Сегодня начнется финал. Осталось двенадцать бойцов, одиннадцать схваток и всего один победитель: сильнейший, искуснейший, непобедимый.

На этот раз ей все же пришлось зажать уши — столь оглушительным был энтузиазм толпы, что пыталась хотя бы так отвлечься от напряжения последних нескольких месяцев: Праховой Войны, Прорыва Гленн, всех этих «сбоев» и «ошибок» Охотников. Пережидая звуковую атаку, она недовольно сдула лезущую в глаза каштановую челку — к ее вящему неудовольствию, изумрудные волосы пришлось перекрасить, а в алые глаза вставить линзы.

Сложно попасть в самое охраняемое место на международном турнире, когда твое описание есть у каждого Охотника, солдата и робота, вместе с приказом: «арестовать на месте, если не выйдет — убить». С другой стороны — сложно не пустить Эмеральд Сюстрай туда, куда она хочет попасть. Проблемы доставляли только чертовы роботы, у которых не было ауры, через которую работало ее Проявление.

— … И, конечно, Пирра Никос! — закончил перечислять финалистов комментатор. — Что? Да, я согласен с вами — хватит тянуть время. Пусть наш случайный алгоритм выберет участников первого боя финала!

Эмеральд фыркнула. Случайным этот алгоритм быть перестал еще месяц назад, когда ее наставница, пока все были заняты этим дурацким балом в честь фестиваля, через отделение крохотную копию башни ССТ в Биконе, взломала разом и сеть Вейл, и Атласа.

В том, что происходило на этом турнире, не было ничего случайного. Даже поражение команды RWBY позавчера — двум дурочкам из Бикона, богатой и наивной, «не повезло» выступить против JNPR… и, разумеется, гребанная Неуязвимая Девочка порвала их в клочья, очень технично и аккуратно, оставив ровно с пятнадцатью процентами. И все это просто потому, что Синдер не была нужна Шни на арене, и она посчитала, что поражение поспособствует тому, чтобы она предпочла посмотреть финал по ТВ.

— Первая участница — Пенни Полендина! Это молодое дарование прекрасно выступило на предыдущих этапах турнира, не дав своим противникам ни единого шанса! Кому бы ни повезло сражаться с ней — это не будет легко.

Не отрывая взгляда от экрана, на котором мелькали портреты оставшихся участников финала, Эмеральд вытерла вспотевшие ладошки о брюки. Ей до сих пор не верилось, что она — простая вакуовская беспризорница, использующая свое Проявление для мелких краж, участвует во всем этом. Ведь прямо сейчас, своими собственными руками, она сыграет первую ноту симфонии, что приведет к падению одного из Королевств, колыбели цивилизации, чье существование казалось столь же незыблемым, как восход солнца.

— И противником мисс Полендины будет… Пирра Никос!

Могла ли она мечтать о чем-то подобном еще пару лет назад, до встречи с девушкой, которая изменила ее жизнь?

Конечно же нет. Все мысли, что были у нее в те времена, были направлены на то, что она будет есть и где будет спать, ни о чем большем она не задумывалась. Синдер Фолл вытянула ее с самого дна, увидела в ней потенциал, научила сражаться и… вот теперь она здесь, участвует в событиях, которые можно без всяких скидок назвать великими. Ужасными, да, но — великими.

Эмеральд, вместе со всеми остальными следила за поединком: как выскользнули из маленького рюкзачка за спиной десять клинков, хаотично вращаясь над рыжей девчушкой в завораживающем непредсказуемом танце; как начался бой двух сильнейших бойцов чемпионата, двух «супероружий», искусственного и естественного… И даже несмотря на то волнение, что все сильнее сжимало горло, она не могла не восхититься ими обеими.

Клинки проекта P.E.N.N.Y., действуя совершенно независимо друг от друга, рубили, кололи, стреляли сгустками раскаленного праха: в одиночку и собираясь группами, окружив Никос, вооруженную лишь мечом и щитом, со всех сторон… но ничто из этого не могло коснуться легендарной Неуязвимой девочки. Каждый удар был остановлен, мечом, щитом или копьем, каждый выстрел — блокирован или пропущен мимо.

Этот бой определенно вошел бы в историю чемпионатов и остался в легендах, что пересказывали бы друг другу спустя годы даже без вмешательства Эмеральд… а уж с ним Королевства его никогда не забудут.

Они просто не успеют.

Прищурив глаза, она потянулась своим Проявлением к Никос и та, «не заметив» атаки, отлетела в сторону, приняв удар на вспыхнувшую ауру. Один раз, второй, третий… и вот уже напряженную тишину арены разорвал истошный гудок, знаменующий победу Полендины.

Точнее, так подумал весь мир. На самом деле в этот момент проиграли все.

Глубоко вздохнув, Эмеральд усилием воли отбросила в сторону все свои сомнения, весь страх и колебания, оставив только цель и задачу — заставить Пирру Никос применить силы Девы. Она репетировала эту иллюзию, самую сложную из всех, что когда либо создавала, всю прошлую неделю, используя в качестве подопытного кролика Меркури, а экзамен у нее принимала лично Фолл. Она была столь совершенна, насколько это только было возможно. Достаточно, чтобы обмануть кого угодно.

«Люди верят в ложь либо потому, что хотят, чтобы она оказалась правдой, либо потому, что боятся этого, — учила ее Синдер. — Выбери один из ее самых больших страхов, воплоти… а все остальное она сделает сама. Страх убивает разум, Эмеральд, запомни это».

Девочка-андроид вздрогнула, когда вместо оваций ее победу встретил десяток взрывов по всему стадиону. Пока бывшая непобедимая чемпионка вставала на ноги, тяжело опираясь на копье, она замерла на месте, не в силах оторвать взгляд от огня, заполнившего трибуны и криков, разорвавших тишину.

Эмеральд скривилась от острой боли, уколовшей затылок — иллюзии такой сложности требовали от нее колоссального напряжения. Нужно было действовать быстро, пока она еще способна использовать Проявление и Полендина не пришла в себя — черт его знает, какую деталь сможет заметить самый совершенный ИИ в мире, догадавшись, что ее обманывают.

Энергетический барьер, защищавший зрителей от происходящего на арене, ярко вспыхнул, расходясь белоснежными световыми волнами от точки удара — прямо за спиной все еще ничего не понимающей Пирры.

Эмеральд поняла, что выиграла, когда клинки сформировали идеально ровный круг перед роботом, сияя яркой зеленью, когда завращались вокруг невидимого центра — все быстрее и быстрее с каждым мигом, превращаясь в смазанную изумрудную окружность.

Барьер лопнул, разлетевшись белыми искрами, и на холодный камень арены ступил покрытый пеплом и копотью Фавн-из-стали, волоча за собой удерживаемую за голову Руби Роуз.

— Нет, Пенни! — закричала Пирра, закрываясь щитом. — Что бы ты ни видела, это иллюзия!

Но андроид ее не услышала. Ее сенсоры передавали лишь рев пламени и крики раненных и умирающих, а глаза видели лишь первую в жизни подругу, которую держал за голову известный на весь мир террорист. Возможно, будь она старше, возможно, не будь ей всего трех лет от роду, она бы смогла услышать ее, обратить внимание, что Никос больше нет на арене, но…

Она была просто ребенком, что оказался не в том месте и не в то время, просто первой жертвой финала сорок первого турнира Витал.

Первой, но далеко не последней.

— Она верила тебе! — закричала робот. — Говорила, что ты на нашей стороне!

Ухмыльнувшись, Фавн-из-стали поднял руку, поместив Роуз между собой и Полендиной.

— Она ошибалась, — рыкнул он, с хрустом сжимая маленький череп в кулаке.

И в следующий миг яркий изумрудный луч сорвался с клинков, затмив собой пламя и солнечный свет. Никос метнулась в сторону, пытаясь увернуться от атаки — медведь последовал за ней, а следом и луч раскаленного Праха. Оглушительный, наполненный болью девичий крик разорвал ошарашенную тишину, установившуюся в Колизее Согласия, пока зрители пытались понять, что происходит.

«Ну давай же…  — взмолилась Эмеральд, чувствуя, как в виски медленно вгоняют раскаленные иглы. — Быстрее, чертова Никос!»

Она заставила иллюзию Фавна-из-стали прыгнуть вверх, увлекая за собой всеразрушающий изумрудный поток, который, не встретив на своем пути никакого реального препятствия, уперся в барьер… и проломил его, располосовав южную трибуну пополам.

— Нет! — закричала Никос, прижимая к груди обугленную правую руку, с которой на землю капали ярко-алые капли раскаленного металла: все, что осталось от ее знаменитого на весь мир щита.

«Сейчас!»

У чемпионки больше не было ауры, не было оружия, даже металла поблизости. Если у нее есть сила Девы, она воспользуется ею сейчас. А еще — она не знала, что Пенни робот, они проверяли еще когда были в Биконе, задавая наводящие вопросы. Использовать свое Проявление она могла бы разве что в качестве жеста отчаяния…

Едва не теряя сознание от боли, Эмеральд еще успела увидеть, как Никос, с перекошенным от боли и отчаяния лицом, поднимает руку… и как разрывает на части разнонаправленными магнитными силами первую в мире искусственную девочку, у которой была душа.

«Не Дева…» — подумала она, отпуская иллюзию.

Последнее, что она увидела перед тем, как потерять сознание, были многочисленные экраны, сменившие видео-трансляцию арены на черную шахматную фигуру ферзя на багровом поле. Последнее, что слышала — был голос ее наставницы, Синдер Фолл:

— Это не было трагедией.

* * *

В том, чтобы сидеть в одиночной камере, есть свои плюсы. Тихо, спокойно, никто не выпрашивает мороженного и не теребит, тыкая в лицо набранным на Свитке сообщением «пойдем замутим какую-нибудь движуху», сумасшедшие наниматели не требуют пойти и ограбить целое Королевство, никто не заставляет работать с этими отбитыми отморозками из Белого Клыка…

Были и минусы — бездна свободного времени, которое совершенно нечем было занять, заставляла думать. О всяком: вспоминать выходки своего партнера, с которой они вместе росли на улицах Атласа; их первое совместное «дело» — ограбление какого-то пьянчужки; членство в местной банде, переворот, войны с конкурентами… поражение и «вольные хлеба», свобода делать все, что только взбредет в голову.

О том, что ему за тридцать, а все, что есть за душой — длинный список преступлений и побед, безумств из которых он вышел сухим из воды да один единственный настоящий друг. И даже о том, не совершил ли он в свое время ошибку, однозначно записав Неополитен в список партнеров и друзей, отбросив мысли о чем-то ином: ведь женщин вокруг было много, а друг — только один.

В общем, в заключении Роман Торчвик размышлял о всякой херне, о которой никогда бы не задумался, не окажись он запертым в четырех стенах уже вторую неделю, с кандалами на руках и ногах.

— Убил бы за сигарету… Только в такой вот ситуации и начинаешь понимать, почему курение — это плохо.

По его подсчетам, шел первый день финала турнира Витал. Конечно, он не знал точного плана, даты и всего остального, но готов был поставить последнюю сигару (если бы она у него была) на то, что все начнется со дня на день.

После визита Брауна, он был вынужден рассказать гребанному медведю, умудрившемуся уговорить не менее гребанного Айронвуда на нарушение закона, о том, что его арест предусматривался планом. Он был нужен Синдер здесь, на линкоре. Зачем — он пока не знал, Фолл не была дурой, раскрывая такие детали наемнику, работавшему за деньги и из страха, и которого собиралась «немного посадить в тюрьму». С тех пор его камеру охраняла полная команда Охотников. Он сомневался, что этого будет достаточно, но, разумеется, никому ничего не сказал.

Ну их всех нахрен, скопом — Фолл, что готова уничтожить Королевства ради какой-то своей мутной цели, ее босса, которого он не знал и не имел ни малейшего желания познакомится лично, атласких генералов, плюющих на собственные законы… А особенно нахрен — сумасшедшего медведя, что рискнул жизнью и свободой любимой девушки, угрожая тому, у кого был на нее компромат, способный разрушить ей жизнь: сработало это только потому, что он решил не связываться с сумасшедшим. От двинутых идеалистов, готовых на такое ради своей дурацкой цели (равенство, ха!) надо держаться подальше.

Именно поэтому он не стал отпираться в тот день, когда его навестил переметнувшийся Прихвостень. Он знал этот взгляд, мог определить когда «меня ничто не остановит» — это не пустые слова, не бравада и угроза, а простая констатация факта. Откажи он — и закончилось бы все именно так, как обещал ему медведь, рука бы не дрогнула.

Ему недостаточно много платят для такого дерьма.

Именно поэтому в момент, когда сквозь толстую бронированную дверь его одиночной камеры пробился звук первого выстрела, он довольно улыбнулся.

Пора было закончить работу.

Не теряя ни мгновения, он бросился в дальний конец крохотной камеры, забился в угол и свернулся в самый компактный комочек, в какой только мог. Повод похвалить себя за осторожность у него появился уже через несколько секунд, когда поток синеватого Праха сорвал дверь с петель и с грохотом приложил о стену, обратив в щепки кровать, на которой он сидел не так давно. Дождавшись, когда оплавленная дверь рухнет на пол, придавив одного из Охотников, влетевшего вместе с ней, он осторожно выглянул наружу… и еще успел увидеть, как Нео, надев на лицо одному из охранников черную шляпу-котелок, вонзила тому шпагу в горло и тут же отскочила, пропуская удар топора в считанных миллиметрах от живота.

Оглядевшись по сторонам, он пару секунд рассматривал заваленный кусками роботов узкий коридор, здоровенного Дроид-паука в дальнем его конце с дымящимися пушками, двоих Охотников, лежащих вповалку у неподвижного тела пацана с седыми волосами, что работал на Фолл… Наконец, переведя взгляд на напарницу, что, тяжело дыша, зажимала ладонью рану на левом плече, он сказал:

— Надеюсь, ты принесла мою трость.

Проследив за взглядом Нео, он подобрал брошенное в пылу схватки оружие, подошел к телу Меркури, присел на корточки и, проведя кончиками пальцев по узкой колотой ране на затылке, осуждающе посмотрел женщину-мороженное.

Та в ответ лишь пожала плечами и показала ему экран Свитка с заранее набранным сообщением: «Валить надо от этих психопатов».

— Но сначала надо закончить работу, — кивнул Роман. — Свалить, закончив дело, совсем не то же самое, что сбежать, провалив его…

Переведя взгляд на одного из уцелевших Рыцарей Атласа, сменившего привычный синий свет визора на ярко-алый, он спросил:

— Сколько таких у нас?

Ухмыльнувшись, Нео сложила пальчики непострадавшей левой руки в слово: «Все».

— Знаешь, Нео, — доверительно сказал Роман, снимая с трупа Охотника ключи от наручников. — Когда я, просто так, из любви к искусству, угнал тачку Вуди, они называли меня безумцем и тупым пижоном и лишь немногие умные люди понимали, насколько это круто и стильно.

Отперев наручники и связанные с ними толстой цепью кандалы на ногах, он с удовольствием потянулся, не обращая внимания на звуки выстрелов, звон клинков и крики раненных и умирающих, что доносились со всех концов огромного флагмана воздушного флота Атласа.

— А теперь мы с тобой угнали у него гребанный линкор. Можно уходить на покой, ничего круче я в своей жизни больше не сделаю. Но пока…  — он подмигнул радостно оскалившейся напарнице. — Пока мы с тобой должны пострелять из нашей новой игрушки по другим корабликам в песочнице. Что скажешь, партнер?

Все еще улыбающаяся Нео стукнула по протянутой трости своим зонтиком и направилась к выходу.

— Я так и думал, — хмыкнул Роман ей в спину и зашагал следом. — Но знай: за то, что ты испачкала мою шляпу, тебя ждет страшная месть.

* * *

— Это не было трагедией, — изо всех сил стараясь изображать печаль, сказала Синдер в коммуникатор. — Это не было несчастным случаем.

Прямо сейчас ее слушал весь мир. Финал фестиваля Витал — то событие, которое не мог пропустить никто, даже находясь при смерти. Ее слова, тщательно отрепетированную речь, что писалась неделями, слушали десятки миллионов.

Это было восхитительное чувство. Когда все это кончится, когда она получит ту силу, которую заслуживает, такое будет происходить постоянно. Они все будут слушать ее. Подчиняться ей.

И бояться.

— Это следствие вашего доверия, возложенного не на тех людей. Ваша безопасность, ваших детей — в руках некомпетентных глупцов. Директора академий Охотников обладают силой большей, чем многие армии, а один из них настолько беспринципно нахален, что подчинил себе и тех, и других. Они говорят вам, что взяли эту силу ради вашей защиты.

Она знала — где-то там, в центре управления сверкающей башни ССТ, судорожно пытаются заглушить ее трансляцию, вернуть себе контроль над системой… Все было бесполезно — она контролировала все, так же, как делала всегда.

Это была последняя остановка на долгом, долгом пути, на который она ступила, приняв предложение самого страшного существа в мире — Салем, Королевы Гримм, живом олицетворении Разрушения.

Она сотни раз ходила по острой грани между жизнью и смертью, она убивала, лгала и предавала так же часто, как делала вдох. Она разорвала душу восемнадцатилетней девчонки, чтобы забрать у нее силу, которую желала, использовала в своих целях чужую ненависть… она делала много чего — все ради этого момента: мгновения триумфа, минуты абсолютной власти, когда по ее воле рухнут веками стоявшие колоссы.

— Однако, что они сделали с ней? — продолжила она с почти искренним разочарованием в голосе. — Хваленные роботы Атласа, что заполнили улицы великого города Вейл, расстреливают гражданских — из-за ошибки в коде… так они нам говорят. Охотники и Охотницы, те, кто должны обладать честью и милосердием, быть зерцалом и эталоном, убивают невинных людей по подозрению в связях с Белым Клыком. По ошибке… так они нам говорят.

Она не была Гримм, но почти видела черное облако негативных эмоций, что медленно сгущалось над Колизеем Согласия, чувствовала запах отчаяния и боли задетых атакой Полендины, панику оставшихся в живых. Точно такое же облако формировалось сейчас над Вейл, Биконом, Атласом… каждым городом планеты, подключенным к сети ССТ.

— О чем думал Совет Атласа, отправляя в Вейл неисправных, не готовых роботов? О чем думали Охотники, убивая без доказательств? Чем заняты наши защитники, в то время, когда Белый Клык, фавны, эти грязные ведомые инстинктами животные впускали Гримм в город, в наш дом? Я скажу вам — чем: они грызутся за власть. Айронвуд отбирает фестиваль у Озпина, армия Атласа занимает Вейл… супероружие, замаскированное под милую девочку, калечит всеобщего кумира, Неуязвимую Пирру Никос.

— Если честно, — доверительным тоном продолжила Синдер, свешивая ноги с трапа готового к взлету транспорта Белого Клыка. — Я понятия не имею, что творится в их пьяных от власти головах. Я знаю одно: наш мир хрупок… и он вот-вот сломается.

Махнув рукой, она дала пилоту сигнал взлетать.

— Первый выстрел уже прогремел — он был сделан искусственной девочкой, у которой сломалась программа. Прямо здесь и сейчас, я хочу, чтобы вы спросили себя — а смогут ли вас защитить те, кто принял на себя такую обязанность? И захотят ли?

Отключив трансляцию, она откинулась назад, опираясь на локти и с почти счастливой улыбкой посмотрела в темнеющие от слетевшихся на запах негатива Гримм небеса. Она знала, что тоже самое происходит и на земле: сотни, тысячи и десятки тысяч бессмысленных, не рассуждающих монстров бежали, прыгали и ползли в Вейл так быстро, как только могли ради исполнения единственной цели, для которой существовали: они готовились убивать. Это же происходило и в Атласе, Вакуо, Мистрале…

— Это уже даже не начало конца, Озпин, — прошептала она. — Теперь это просто конец.

 

Часть 4. Большая ошибка

Крепко сцепив пальцы перед собой, он смотрел, как на четырех экранах перед ним рушится Королевство.

На крайнем левом студенты сражались на арене Колизея Согласия, стягивая на себя всех Гримм, слетевшихся в место наибольшего негатива, место, где «прогремел первый выстрел». На втором — тяжеловесно развернувшийся флагман Атласа слепящим изумрудным лучом располосовал пополам сразу два корабля, что вели огонь по облепившим их Неверморам. На следующем белоснежные роботы расстреливали разбегающихся во все стороны людей, а пылающие огненным Прахом снаряды возвышающихся над ними Паладинов заставляли Охотников уклоняться и блокировать атаки, отчаянно пытаясь сократить дистанцию и вступить в ближний бой, где аура давала им преимущество.

А на четвертом шла трансляция фестиваля Витал: на багровом фоне с маленьким значком черного ферзя в углу экрана сменяли друг друга обрывки видео, снятого с камер наблюдения: как окровавленный фавн поднимает отрубленную голову какой-то женщины над головой; как Гримм разрывают на части сначала мать, закрывающую собой ребенка, а после — и самого малыша. Охотники, падающие под залпами паладинов и Рыцарей, Охотники, едва ли не грудами сваленные в разрывах проломленных стен, убитые в тщетной попытке остановить разогнавшееся стадо Голиафов. Всюду кровь, смерть и бесконечное сражение, в котором только Гримм и Охотники были «против всех».

Озпин пристально смотрел на экраны, не мигая и не отводя взгляд. Он должен был видеть, должен был запомнить каждый миг. Он помнил, как Вейл рождался, из крохотного городка, удачно окруженного со всех сторон непроходимыми горами, сначала в страну, занявшую всю долину, а после и в Королевство с многомиллионным населением. Меньшее, что он мог сделать — это проследить, как он умрет, в муках и агонии, потому что он не смог его защитить.

Это была не первая родина, гибель которой он видел, не единственный сожженный город, который любил и тысячная по счету ошибка, что обернулась катастрофой, но каждый раз это было столь же мучительно наблюдать, как и в самый первый.

Ощутив легкую дрожь, сотрясшую донжон Бикона, он неосознанно положил ладонь на трость, прислоненную к столу, и впился взглядом в четвертый экран: его враг не смог бы обойти вниманием пробуждение этого древнего Гримм, столь старого и сильного, что в свое время он просто решил его просто не трогать, позволив и дальше спать в недрах горы. Разумеется, он оказался прав: одна из камер запечатлела дракона, расправляющего крылья в окружении разлетающихся во все стороны обломков размером с полновесные скалы, что раньше были верхушкой горы. В следующее мгновение экран, наконец, погас. Видимо, в башне ССТ, отчаявшись вернуть себе контроль, просто дернули рубильник, отрубив питание.

— Мы должны что-то сделать.

Она стояла у огромного панорамного окна с видом на город, в окружении огненных сполохов и разрядов молний, сжимая кулаки, покрытые латными рукавицами, а волосы ее сияли так ярко, что затмевали десятки ламп, освещавших кабинет директора. Оглянувшись через плечо, она обратила на него полный кипящей ярости взгляд, сверкающий странной смесью багрянца и янтаря.

— Я взяла эту силу не для того, чтобы отсиживаться.

Вздохнув, директор поднялся со своего места и подошел к своей новой Осенней Деве, впервые в этой жизни ощутив, что трость — это не только оружие, но и необходимость. Он остановился рядом с ней, достаточно далеко, чтобы его не задела рвущаяся на свободу сила блондинки, и пару секунд вместе с ней смотрел вниз, наблюдая, как Гримм волнами накатываются на стены Бикона, как стервятниками кружатся вокруг транспорты Белого Клыка… и как гибнут его студенты, пытаясь отбиться сразу от всех врагов, ударивших одновременно.

— Скажи мне, почему это происходит, Янг? — тихо спросил он.

Она нахмурилась, кривя губы в оскале, открыла было рот, чтобы ответить что-то наверняка очень глупое…

— Подумай, — прервал ее Озпин. — Я говорил тебе об этом.

Чтобы остановить ведомых эмоциями, надо отвлечь их, заставить думать. Далеко не все способны одновременно и кипеть гневом, и сохранять трезвую голову. Чаще всего у людей получается делать только что-то одно. Он достаточно много жизней прожил, обучая новое поколение Охотников, чтобы уяснить эту истину.

— Они хотят силу Девы, — наконец выдавила блондинка через пару секунд.

— Верно. Все это, — он обвел рукой сражение, что бурлило под ними. — Лишь способ. Они придут за тобой, Янг. Твой враг — не Гримм, не пешки Белого Клыка или роботы Атласа. Твой враг сегодня — Синдер Фолл, твое сражение — с ней.

— Я знаю, — прорычала Янг, вновь обращая взгляд на пылающий внутренний двор.

— Терпение, моя ученица. Я знаю, что это трудно, но теперь твоя ответственность куда выше, чем раньше, когда ты была всего лишь первокурсницей. Я предупреждал тебя об этом.

— Но…

— А хотя знаешь, — не дал ей договорить директор. — Ступай. Но обещай мне, что найдешь Глинду, и что будешь следовать ее приказам. Она — лучшая Охотница Вейл не просто так.

— Что? — развернулась к нему Дева, от удивления даже потеряв багрянец в глазах. — Но только что…

— Кое-что изменилось, — отрубил Озпин, крепче сжимая трость, пытаясь замаскировать этим дрожь, пробежавшую по телу, и продолжил, уже почти срываясь на рык. — Ступай. Быстро!

Несколько секунд девушка недоуменно смотрела на него… а после пожала плечами и, довольно оскалившись, бросилась к выходу. Остановилась она лишь на мгновение, уже у дверей. Не оборачиваясь, она тихо спросила:

— Где Плюшевый?

— Выполняет свою часть нашего договора, — мягко ответил Озпин, уже справившийся с собой. — С ним все будет хорошо, Янг — такие люди позволят себе умереть лишь достигнув цели. За твоей сестрой присматривает Кроу, а друзья могут за себя постоять. Не думай об этом — думай о моих словах. Найди профессора Гудвич. Слушайся ее.

Он позволил себе всего одну минуту покоя, неотрывно глядя в небеса, на смутный силуэт гигантского дракона, что, мерно взмахивая крыльями, стрелой несся к городу. Он не мог видеть женскую фигурку в черном платье, что неподвижно замерла на загривке, зато прекрасно чувствовал запах пепла и крови, что неизменно сопровождал в его восприятии Королеву Гримм.

А когда отведенное самому себе время закончилось — подошел к столу, свернул все видео-окна и коснулся иконки с надписью «Смерть», запуская давным-давно разработанные на такой случай протоколы. Чем бы ни закончилась эта ночь для всех остальных, директор Озпин, воплощение реликвии Знания под номером «мне-страшно-даже-считать», ее не переживет.

Сегодня он перейдет в разряд «памяти». Его друзья, дочка, студенты, любимый сорт кофе и зеленый шарф — все это будет лишь данными, что достанутся следующему в очереди.

Его утешало одно — он не будет всего лишь «одним из». Он будет особенным. Его смерть будет иметь значение и не станет очередной жертвой, принесенной зря.

— О, ты совершила такую большую ошибку, Салем, явившись сюда лично, — прошептал он, чувствуя, как кривит губы злая ухмылка. — Эта ночь станет последней для нас обоих.

В ожидании лифта, он достал Свиток из кармана и набрал один из длинного списка номеров. Сообщение тут же ушло в голосовую почту, но Озпина это не смутило — он прослушает, когда придет время.

— У каждого есть своя цена, мистер Браун, — произнес он после сигнала. — К счастью, мне известна ваша.

Кроу всегда называл его «древним хитрым хреном». Получить то, что ему нужно, заплатив тем, что собирался отдать даром, вполне подходило под это определение.

 

Часть 5. Учитель и ученик

Это был обычный склад, один из десятков, что были разбросаны по окраинам Вейл. Облупившаяся краска на стенах, забор с колючей проволокой, здоровенный амбарный замок на воротах, прикрытый пластиковой бутылкой… Самые обычные, насквозь банальные и тривиальные места внезапно могут оказаться такими важными и исключительными: в зависимости от того, какие события в них происходят.

Следуя за своим провожатым, Браун не мог отделаться от мысли, что этот грязный склад станет местом, где все закончится и никак не мог решить, где же все началось.

Началом послужил тот день, когда он потерял руку, бросив вызов своему учителю, человеку, который усыновил его, воспитал, научил сражаться и указал путь? Или день, когда Адам, что был для него одновременно как старший брат, наставник и, совсем немного, отец, решил променять все, чему учил маленького злого на весь мир медвежонка на месть всем без разбора? Может быть, миг, когда Блейк, голосом которой говорила его совесть, решила уйти от Белого Клыка, что вырастил ее точно так же, как вырастил Моррона Брауна? Или все началось тогда, когда он сбежал в Атлас, целый год мотаясь от шахты к шахте, почти не бывая на основной базе, пропуская все то, что происходило с Белым Клыком? Адам сказал ему: «Я и понятия не имел, как ты связывал нас троих, пока ты не уехал».

Была ли это его вина?

В полной тишине он переступил через очень знакомый диагональный разрез, располосовавший подсобный коридор, прошел мимо кровавого следа, тянувшегося по полу под одну из изрешеченных пулями дверей…

А может, все началось тогда, когда все они решили, что насилие — это хороший способ, что страх рождает смирение, а не агрессию?

Как же ему не хватало того, старого Адама! У него всегда был ответ, эта покоряющая способность идти к цели, просто сметая, не замечая, любые преграды.

Он всегда знал, что делать.

Многие годы Браун пытался подражать ему — хотя бы внешне, перед подчиненными, — ориентировался на его слова, следовал заповедям, долгий-долгий год в Атласе постоянно задавал себе вопрос: «А как бы поступил Адам?»

Куда привел Адама Торуса этот путь? Ответы, которые у него были, сделали его инструментом в руках Синдер Фолл. Страсть, которой он умел заражать других как никто другой, утянула следом весь Белый Клык Вейл, превратив их в пешек, пушечное мясо, бросаемое на убой ради чужих целей, совершенно чуждых фавнам.

Вопросы, вопросы, вопросы… Бесконечная череда вопросов без ответа, которыми он задавался те две недели, что провел в Биконе, с той, кого любил когда-то и той, кого любил сейчас, а также дочерью своего врага, которая оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Это были хорошие две недели, несмотря ни на что.

Что из того, чему учил его Адам, он должен отбросить, а что сохранить? Где именно его учитель свернул не туда? Было ли случившееся предрешенным? Это — единственный возможный конец для Белого Клыка?

Так много вопросов — несвоевременных, неуместных… и таких безумно важных.

Уже перед самыми воротами, что вели на территорию заброшенного склада, он остановился. Провел кончиками пальцев по кровавому следу, покосился на провожатого (разумеется, незнакомого)… Тот, держась на уважительном расстоянии и мерзко ухмыляясь, приглашающе махнул рукой.

— Я думал, ты хотя бы дождешься меня…  — пробормотал он себе под нос. — Специально же раньше пришел.

Он почти видел, как все происходило. Адам сообщил всем место в операции и раздал цели в последнюю минуту, этот склад был выбран в спешке, скорее всего, просто по причине того, что сюда удобнее было добираться всем командам, на которых успел выйти Курай, они спешно отправили сообщение всем и…

Он знал, что все может закончиться так. Был готов к тому, что всю его команду убьют сразу после боя с Адамом, не разбираясь; что учитель приговорит их всех лично, едва придет в себя; что склад окажется одной большой ловушкой для всех…

Новая стальная рука в очередной раз подвела его — створки с грохотом ударили в стены, заставив содрогнуться все здание, и первый шаг в самом важном складе Вейл он сделал в окружении пыли, дождем рухнувшей с потолка, надсадного кашля и испуганных возгласов.

Они сложили тела в два длинных ряда, что начинались по обе стороны от дверей: трупов хватило, чтобы получилась «дорожка», по которой предстояло пройти тому, для кого она предназначалась.

Браун не смотрел по сторонам, не вглядывался в лица, пытаясь опознать друзей и знакомых. Он знал, зачем это было сделано, к чему была эта кровавая театральность. Полгода назад он застрелил подростка на камеру, перед всем миром. Он мог убить Лавендера десятками разных способов, но выбрал тот, при котором белоснежную стену позади заляпает месивом из крови, кусочков мозга и осколков костей.

В этом был смысл, в этом — способ, что выбрал Белый Клык времен после раскола: «отстаньте от нас, а не то…». Они действовали угрозой и страхом перед возмездием. Страх должен был родить смирение, исполненные угрозы — послужить доказательством.

Прямо сейчас, шагая вдоль трупов тех, кто разделял его взгляды и убеждения, кто не был согласен с выбором, который сделал Адам, его самый преданный ученик чувствовал много разных эмоций.

Глухую, тянущую боль в груди, будто кто-то ржавыми щипцами пытался оторвать от сердца кусочек. Тяжелый гнев, затягивающий багровым зрение, оставляя видимым только фавна в бело-алой маске, что ждал в конце пути, уперев дуло ножен в затылок его партнера. Ненависть, желание отомстить — за мертвых друзей, за преданные идеалы, за то, что поставил под угрозу самую важную мечту в истории фавнов — их равенство, выстраданное во время Войны за Права и едва не потерянное после.

И во всем этом бурлящем коктейле эмоций не было ни капли смирения, ни крупинки страха… и уж точно не было даже намека на желание сдаться.

Возможно, это потому, что послание, которое вложил Адам в этот спектакль, не содержало в себе никаких «сделайте так, а не то…» В нем было только одно: «Я уничтожу все, что тебе дорого». Точно такое же послание он передал всему миру во время Прорыва Гленн, убивая без разбора и людей, и фавнов, его же планировал отправить во время фестиваля Витал.

Он остановился в трех шагах, когда Адам нажал на ножны чуть сильнее, заставляя Хонга склонить голову. С трудом оторвав взгляд от своего главного врага, он быстро взглянул на свою команду.

Хонг, эта отравленная заноза в заднице, беспардонный, наглый, начисто лишенный любых тормозов… и который раз за разом отказывал высокому начальству в Атласе, предлагавшем ему свою команду, ресурсы и лидерство — потому что его мама сказала ему держаться Брауна. Его ярко-рыжая шевелюра превратилась в бесформенную кроваво-оранжевую массу, одного острого лисьего уха не было вовсе, на затылок давил ствол ружья, но залитое кровью лицо кривилось все в той же злой усмешке, что всегда словно сама собой проявлялась на нем в бою.

Скарлет, фавн-койот, что с трудом уживалась даже со своей командой, найдя в Хонге собрата по разуму и товарища по бесконечной грызне по любой мелочи. Койоты были стайными животными — такой же была и Скарлет: не было для нее существ ближе, чем двое товарищей по команде и вожак, которого она выбрала сама. У нее даже Проявление такое было: она могла призвать себе на помощь копию тех, кого считала своей стаей. Копии не могли использовать Проявления оригиналов, но сам факт… Она, привязанная за плечи, локти и колени к стулу, тихо скулила от боли, не в силах даже зажать длинную рану, располосовавшую по диагонали грудь. Алый клинок Адама, прижатый к шее, не давал ей даже головой пошевелить.

Курай, этого скрытного, невзрачного до полной незаметности фавна, чьим животным прототипом был гигантский паук-охотник, нигде не было видно. Браун, даже спустя два года знакомства, понятия не имел, что происходит в его голове и каков он на самом деле. Каждый фавн во многом походил на свое животное-прототип, по характеру и повадкам — это давало расистам повод называть его народ животными. Фавны-насекомые… отличались сильнее всех — слишком далеки были прототипы от человечества. Моррон прекрасно понимал, почему таких недолюбливали и сами фавны: даже у него поведение Курай, а особенно — четыре тонких мохнатых паучьих лапки, временами пускали стада мурашек по коже. Он молчал большую часть времени, внимательно слушал, что ему говорят, когда открывал рот — никогда не говорил глупостей… но когда выходил на охоту, безжалостнее хищника просто не существовало на свете.

Где сейчас был тот, кому Браун доверил свою команду на время отсутствия? Убит и лежит вместе с остальными, превращенный в кровавые декорации этой отвратительной постановки? Сбежал, бросив всех, когда понял, что победы не будет? Прячется где-нибудь на самом видном месте, задействовав свое Проявление, с паучьим хладнокровием ожидая удачного момента?

Неважно. Все неважно. Прямо здесь и сейчас не имели значения погибшие друзья, раненные или пропавшие члены команды, его собственная жизнь и даже Блейк и Фонарик. Важен был только враг напротив, будущее его народа… и равенство фавнов, будь оно трижды проклято!

Адам был почти таким же, каким его помнил Браун с четырнадцатилетнего возраста. Высокий, подтянутый, в неизменной черно-красной одежде и белоснежной маске с алыми узорами, закрывающей верхнюю часть лица и двумя багровыми загнутыми рогами, торчащими из спутанных рыжих волос. Моррон помнил свой удар в последнюю их встречу — он бил в правый висок, а Курай позже сказал ему, что лидер Белого Клыка Вейл потерял в том бою глаз. Прямо сейчас он не видел никаких повреждений — маска скрывала все.

Только сейчас он осознал, что Адам почти не снимал эту маску в последнее время — даже в лагере, среди своих. Белый Клык надел маски, напоминающие о Гримм, в качестве вызова: «Вы называете нас чудовищами, отвратительными химерами… что ж, значит, мы будем ими». Они притворялись монстрами, чтобы вселить страх… и пропустили момент, когда маска перестала быть таковой, превратившись в истинное лицо.

Адам Торус давно мертв — его тихо и незаметно задушил во сне Гримм, маску которого он носил, существо без жалости и сострадания, единственным предназначением которого было нести смерть и разрушение. Прямо сейчас, замерев напротив, безуспешно вглядываясь в узкие смотровые прорези маски, он пытался понять: глаза за ним — зеленые, как раньше, или уже ярко-алые?

Наверное, он должен был что-то сказать — это был самый важный бой в его жизни, против человека, которым он восхищался многие годы. Они были не одни на этом складе — Браун не уделил им внимания, но вокруг были десятки фавнов в стальных забралах Белого Клыка. Они слушали, они смотрели… они ждали развязки.

Он пытался найти слова, произнести хоть что-то… но единственное, что приходило в голову, было:

— На что ты рассчитываешь, Адам? Как это, — он обвел рукой склад, превращенный в одну большую залитую кровью декорацию. — Может привести нас к равенству?

Гримм в облике его учителя ответил не сразу. Сначала — он чуть шевельнул ножнами, заставив Хонга повернуть голову, открывая вид на кровоточащую рану: чей-то удар, помимо уха, содрал скальп с черепа. После — дернул клинком, царапнув шею Скарлет, добавив еще одну струйку крови, почти незаметную на фоне остальных.

— Равенство с кем? — наконец презрительно сказал он, почти выплюнув следующее слово: — с людьми?

— В этом цель, — рыкнул Браун, не отрывая взгляда от белой маски. — Ты сам учил меня.

— Я ошибался и был слишком слаб, чтобы сделать, что должно. Зачем нам равенство, когда мы можем получить превосходство? Зачем нам люди, если мы можем прожить и без них?

— Зачем нам фавны, которые не хотят превосходства? — продолжил Браун. — Зачем нам фавны, что хотят просто жить в мире и спокойствии? Зачем нам все те шахтеры, рабочие и строители, что погибнут, когда ты начнешь вершить свою месть? Вне зависимости от того, победишь ты в Вейл или проиграешь, Королевства не оставят это без ответа. И страдать от их гнева, государственного и народного, будем не ты и не я, а те, ради кого мы начали все это — наш народ. Фавны.

— Больше никаких полумер, мой трусливый ученик, — оскалился Адам. — Они или отступят, или сгорят.

— В этом огне сгорим все мы… Война за Права не обернулась нашим поражением или всеобщей гибелью только потому, что Королевства знали, что нам нужно и были готовы дать нам это. Но тебе не нужно равенство — ты желаешь превосходства или уничтожения, ставишь условия, на которые не согласится никто.

Адам ничего не сказал вслух, но его губы беззвучно шевельнулись, так, чтобы только Моррон смог прочитать по ним сообщение: «так стань альтернативой».

И все замерло, все исчезло — и склад, и наблюдатели, и его команда… остались лишь три слова, которые изменили все.

— К чему этот разговор, ученик? — сказал Адам вслух, пока Браун пытался принять смысл эти слов. — Ты уже проиграл. Те, кто пошли за тобой, мертвы. Твоя команда — умрет, стоит тебе только сделать шаг. Вейл сгорит сегодня, вне зависимости от того, победишь ты меня или нет, а Бикон будет уничтожен.

— После этой ночи, — вкрадчиво продолжил безумец. — Останется только один путь: «мы или они» — и я знаю, какой выбор ты сделаешь, когда дойдет до дела. Ты выберешь фавнов — всегда выбирал.

Каждое его слово будто вбивало гвоздь в затылок, убивая на корню все возражения.

Потому что он был прав — если дело дойдет до настоящей войны, Моррон Браун будет сражаться на стороне фавнов. Против людей, Королевств, Охотников… Янг. Она ведь тоже выберет свою расу, не его.

— Давай сократим путь, пропустим все промежуточные стадии и придем сразу к результату, — предложило чудовище. — Присоединяйся ко мне — и твои друзья, их тех, что еще дышат, останутся живы. Я даже пощажу Блейк и ее команду, с которой ты так трогательно дружил в Биконе. Даю тебе слово, клянусь фавнами и нашей свободой — я сделаю так.

И вновь его губы шевельнулись: «Докажи мне свою решимость».

Ради своей борьбы за равенство он отказался от Блейк в доках, отказался от личной мести в бою под автострадой, отказался от руки в бою с Адамом, отказался от Янг в Биконе… Эти выборы следовали один за другим — и каждый из них понемногу разрушал его жизнь, все то, что ей было с четырнадцати лет. Больше нет того Белого Клыка, что вырастил его, больше нет его первой команды, сестры и когда-то любимой, которую нужно защищать, наставника, в которого можно было верить. Не было больше такого заманчивого в своей простоте «все Шни — зло». Не было больше уверенности в правильности выбранного пути, в допустимости методов, в оправданности жертв… Что вообще останется у него в жизни, если он откажется еще и от своей команды?

Только одно проклятое всеми богами равенство чертовых фавнов.

Прямо сейчас он ненавидел всех. Свой народ, что не смог решить свои проблемы сам. Богачей, для которых личной сиюминутной выгоды оказалось достаточно, чтобы поставить под угрозу уничтожения всех, рискуя новой Войной за Права. Людей, которые были слишком глупы, ленивы или равнодушны, чтобы что-то сделать с этим. Синдер Фолл, снюхавшейся со страшной сказкой, которой пугали в детстве каждого ребенка — Королевой Гримм, желающей уничтожить все живое. Блейк, что оставила его в одиночестве, Адама, что поставил все на сумасшедший план и заставил сделать последний выбор… Даже Фонарик, что вернула ему надежду, потому что прямо сейчас эта надежда причиняла одну только боль.

Сколько еще он должен будет положить на алтарь всеобщего равенства, действуя вслепую, не имея однозначного ответа или пути, который с гарантией приведет к цели? Друзей, любимых, соратников, случайных невинных, оказавшихся не в то время, не в том месте и родившихся не в той семье? Может быть, вторую руку? Ноги?

Но все эти вопросы перекрывал другой — самый важный, простой и сложный, дающий ответ сразу на все: «готов ли он на все это, если выбранный путь дает даже не равенство, а лишь надежду на него?»

И больше всего он ненавидел самого себя. Потому что существовал лишь один возможный ответ, который мог дать Моррон Браун на все эти вопросы.

«Покажи мне свою веру» — вновь шевельнулись губы Адама.

Опустив взгляд, Браун в последний раз посмотрел на свою команду, которая прекрасно слышала весь разговор: ухмылка Хонга дрогнула в последний момент, превратившись в гримасу, а затихшая Скарлет не отрывала от него обреченного взгляда. Они почему-то тоже не сомневались в том, какой выбор он сделает.

А дальше события понеслись вскачь, как они всегда делают, когда дело доходит до драки: сумбурно, разрознено, одновременно и так быстро, что разум успевал лишь реагировать на угрозы, но никак не осознать.

Браун прыгнул, раскалывая бетонный пол под ногами и заливая все вокруг пламенем из сопел реактивных ботинок.

Адам нажал на курок.

Раскололась южная стена, проломленная здоровенным мускулистым Охотником в зеленоватой броне и огромным двуручным мечом.

Тонкая, покрытая густой серой шерстью паучья лапка захватила ножны Торуса и дернула на себя, отводя выстрел в сторону.

Пролетел мимо давешний провожатый, отправленный в полет миниатюрной девушкой в стильном коричневом костюме и солнцезащитных очках. Длинная очередь из здоровенного минигана, который она держала в руках, мазнула по фавнам Белого Клыка, что стояли вдоль стен, заставляя ярко вспыхивать ауры.

Взлетела в воздух голова Скарлет, отсеченная ударом клинка.

Охотники Озпина входили прямо сквозь стены, через окна и крышу… и безжалостно убивали всех, кого Браун когда-то называл своими соратниками.

Курай, запрыгнувший на спину Адаму, крепко обхватил его всеми своими конечностями, перехватил руки, подставляя под удар своего командира. Браун еще успел в последний раз посмотреть своему другу-пауку в глаза — тот прекрасно понимал, чем это закончится.

Об этом мало кто знал, но Проявление лидера Белого Клыка Вейл позволяло накапливать заряд и выпускать его не только через меч, но и любой частью тела, просто он редко этим пользовался — через клинок получалось лучше. За прошедший бой, в ходе которого образовалось та гора трупов, из которой он собрал сцену для своего выступления, должно было накопиться много…

Когда мир вспыхнул багровым, что-то внутри Брауна инстинктивно сжалось, а бесчувственная железная рука вспыхнула фантомной болью, пронзившей тело. Но в этот раз целью атаки был другой — и алая волна лишь опалила кожу на лице, будто он заглянул в доменную печь.

И даже крик боли в этот раз был не его.

А когда мир вновь вернулся в норму, меч Адама уже несся к горлу, сияя кроваво-красным аурным покровом.

Все было так похоже на их последний бой… Такой же быстрый, без хитрых финтов, осторожного прощупывания противника и попытки победить малой кровью: они оба знали друг друга слишком хорошо для всех этих игр… и оба слишком привыкли решать все одним ударом из-за своих Проявлений.

Все было так похоже… и так отличалось. Всесокрушающее Проявление Адама уничтожило другого. Клинок был остановлен не голой ладонью, а холодной сталью, которую его Проявление сделало почти неразрушимой. Он не стал бить, отправляя учителя в полет, — схватил за голову, увлекая за собой, опрокинул на спину и вколотил затылок в бетон, погрузив руку по локоть, будто это был пенопласт.

Он стоял, тяжело дыша, над бессознательными телами троих подростков, баюкая сломанную руку и мрачно смотрел на высокого фавна в черном пиджаке с алыми узорами, что наблюдал за дракой, сидя на заборе.

— Тебя никто никогда не учил драться, не так ли? — спросил незнакомец, легко спрыгивая на землю. — Никакой техники, одна сила и стойкость.

Вытащив руку из бетона вместе с головой Адама, он ударил снова, даже не сморщившись от потока пыли и осколков, что брызнул в лицо.

— Иди нахрен, мудак, — прорычал Моррон, готовясь к новой драке.

«Этому тоже нужен мой хлеб?»

— Ах, сколько злобы, — осуждающе покачал парень всего на несколько лет старше, останавливаясь в трех шагах.

Только теперь Браун заметил меч, что висел на поясе и слишком хорошую для фавна из этого района одежду. Кто он?

— Меня зовут Адам Торус, медвежонок, — представился он. — Скажи мне — что ты собираешься делать со своей жизнью?

Он бил снова и снова, почти ослепнув от сияния алой ауры наставника, что отчаянно пыталась защитить его, отдалить неизбежную смерть от рук его самого преданного ученика.

— Ты совсем долбанулся? — глядя исподлобья, огрызнулся Браун. — Иди, куда шел. Моя еда — моя.

— Так много злобы, так много гнева… и такой потенциал, который ты спустишь в трубу, даже не поняв, что потерял, — покачал головой зеленоглазый парень. — Если хочешь, я могу забрать тебя отсюда — нам нужны такие, как ты. Я научу тебя защищать себя и других, накормлю вдоволь, вытащу из этого дерьма, которое ты называешь жизнью.

И тут Моррон расслабился. Он все понял — его вербовали в банду. Это рано или поздно случалось со всеми, кто был достаточно силен, чтобы постоять за себя. Приютские работники пытались с этим бороться, но что они могли сделать против ребят с оружием, которые не стеснялись им пользоваться, а помощи от копов было не дождаться?

Это был естественный конец для такого, как он — сильного, умеющего наносить и держать удары, выгрызать себе место под солнцем. Был только один момент, который следовало прояснить…

— И что я буду должен сделать взамен?

— Ты должен будешь помочь мне принести фавнам равенство, — просто ответил парень.

Эта встреча изменила его жизнь, слова — создали судьбу, а пример Адама определил едва ли не каждый выбор, сделанный им на пути к мечте, которую он тоже позаимствовал у наставника. Позже он будет благодарен ему за то это. Но тогда… тогда единственным, что он ответил, было:

— Да ты точно долбанулся нахрен.

Браун вытащил руку из асфальта, поднял выше, вглядываясь в единственный уцелевший зеленый (все-таки зеленый!) глаз своего учителя, что наконец показался из-под расколотой маски.

— Зачем было убивать их? — спросил он, прежде чем закончить все.

— Я должен был увидеть, испытать тебя, — прохрипел Адам, не делая даже попытки выдернуть лезвие из, буквально, железной хватки Брауна. — Сегодня ночью весь мир погрузится в хаос, каждый гребанный человек на планете обосрется, наблюдая за тем, как Белый Клык и Адам Торус обращает целое Королевство в руины, заливая четверть мира огнем. А завтра они все услышат, что зачинщик мертв, поймут, что прошли по краю… и спас их всех фавн. Ты ведь позаботишься о том, чтобы те, кому надо, знали, кому обязаны спасением?

— Я начал все это, — продолжил Адам, облизав пересохшие губы. — Ты — должен закончить. Не подведи меня, медвежонок. И будь осторожен с Хаком.

— Это дурацкий план, Адам.

— Не говори, — ухмыльнулся его учитель. — Делай, что должен. Здесь куча Охотников — ты знаешь, что они должны увидеть. Ты знаешь, что должен сказать.

— Ты чертов безумец…  — прошептал Браун, отпуская лезвие и крепко схватив Адама за горло.

А потом резко развел руки в стороны, чувствуя, как на лицо брызнула кровь.

Все еще держа голову своего учителя в кулаке, он обернулся, оглядев самый важный склад в Вейл, уже во второй раз за сегодня превратившийся в поле боя. Охотники уже почти закончили — Адам не взял с собой много бойцов: большая часть из них, Браун был уверен, занимала свои позиции, готовясь погрузить город в хаос.

Очень скоро все они смотрели на него, не отрывая взгляда от кровавого трофея, зажатого в кулаке.

— Во всем, что произошло в Вейл за последние полгода, — начал Браун, подходя к команде, знакомой еще по Бикону — CFVY, кажется. — Война Праха, Прорыв Гленн, то, что произойдет сегодня ночью… во всем этом есть и ваша вина. Вы считали, что это не ваша проблема, когда Королевства потворствовали нарушениям собственных законов, вы стыдливо отводили взгляд, когда видели, как загоняют в трущобы мой народ.

— Этой ночью, — продолжил он, глядя прямо в глаза немного побледневшей девушке — лидеру команды, чьи черные очки куда-то подевались в драке. — Вы пожнете плоды своего равнодушия, своей глупости и лени.

Он бросил голову Адама ей под ноги.

— Передай это генералу. И напомни ему, что однажды важные люди в красивых кабинетах уже обещали моему народу равенство. Если он нарушит свое слово…

— Будьте внимательны этой ночью, — продолжил он после мгновения многозначительной тишины. — Смотрите, что Белый Клык делает с вашим городом, не отводите взгляда от убитых детей и женщин, друзей и родных. Я остановил Адама однажды, но если завтра утром вы скажете себе, что равенство фавнов — не ваша проблема… Я займу его место. И повторю то, что произойдет с Вейл со всем вашим чистеньким, прилизанным миром, в котором нет места грязным необразованным фавнам. Запомните раз и навсегда, выбейте эти слова на вашем равнодушном мозге: «равенство фавнов — ВАША проблема».

— Но…  — начала было девушка.

— ВАША! ПРОБЛЕМА! — уже не сдерживаясь, во всю мощь легких зарычал Браун, заставив ее отступить на шаг, инстинктивно поднимая оружие. — Не хотите повторения — сделайте что-то, черт вас всех возьми!

Отвернувшись от них, он вернулся к единственному оставшемуся в живых фавну, с которым ему предстояло продолжить их общее дело… когда он решит, как это делать теперь.

— Теперь нас только двое, Хонг…  — прошептал он, разрывая цепи. — Только двое…

 

Часть 6. Не твоя жертва

Фестивальный городок горел. Его никогда не укрепляли всерьез — он должен был простоять всего две недели, в течении которых длился фестиваль Витал, да и был местом празднества: Гримм не приходят туда, где царит радость и веселье.

Они приходят туда, где правит боль, гнев, горе и отчаяние.

Белый глиф, вспыхнувший справа от Вайс, заблокировал удар Беовольфа — огромного двухметрового волка, что перемещался на задних лапах, подобно человеку, а тонкая рапира пронзила горло. Парой легких, почти танцевальных шагов обойдя распадающегося Гримм, она взмахнула Мортинестером, посылая капельку ауры в контейнер барабанного механизма с огненным Прахом — и огненная волна прокатилась по земле, испепеляя всю стаю.

Порадоваться она не успела. Рев Урсы, с характерными вибрирующими нотками, раздался справа, не давая ей ни мгновения отдыха. Пригнувшись, она пропустила удар правой лапы над головой. Не тратя драгоценное время, развернулась, едва успев провести по узкому лезвию кончиком пальца, вновь касаясь душой контейнера, и встретила удар левой пылающим лезвием, останавливая удар, способный смять в лепешку автомобиль не грубой силой (откуда она в ее маленьком теле?), но встречным направленным взрывом. Не обращая внимания на новый рев, на сей раз — боли, присела, готовясь к прыжку… и, ускоренная черным гравитационным глифом, стрелой бросилась в атаку, прямо сквозь еще не распавшуюся до конца лапу, воткнув Мортинестер в глаз твари по самую рукоятку.

Тяжело опираясь на рукоять, Вайс поднялась на ноги. Все ее существо, годы тяжелого обучения и тренировок, мозоли, натертые на ладонях, вся ее суть Охотницы требовала мчаться в бой, исполняя свое предназначение — убивать Гримм, спасать невинных. Там, за поворотом, вперед и назад, их были сотни: тех, кого она должна уничтожить и тех, кого должна была защитить.

Отвлек ее тихий всхлип за спиной. Вздохнув, она обернулась и, подойдя к перевернутому прилавку, опустилась на колени перед двумя девчонками лет тринадцати, что прижимались друг к другу, глядя на нее большими испуганными глазами на зареванных мордашках.

— Все будет хорошо, маленькие, — уверенно улыбнулась Вайс. — Мы защитим вас. Мы же Охотницы.

— Это правда, — кивнула незаметно подошедшая Блейк, разобравшись со своей порцией Гримм. — С нами вам нечего бояться.

«Охотники — не просто лучшие воины, — учил их профессор Порт, в один из тех редких моментов, когда оставлял свое занудное бахвальство. — Мы — герои. Мы — образ и символ. Поддерживать этот символ — ваша обязанность в той же мере, как и сражаться с Гримм.

Твари Темноты приходят на отрицательные эмоции: скончался отец, мать родила мертвого ребенка… они слетаются на наши боль и отчаяние. И когда они приходят — негатива становится только больше, ведь единственное, что Гримм приносят с собой, это смерть и разрушение. Вы можете убить десяток, но если гражданские за вашими спинами будут продолжать бояться — придет сотня. Когда люди видят вас — они должны точно знать, что теперь все их беды позади, что вы остановите монстров и спасете всех.

Меня не волнует, как вы это сделаете — но вы либо освоите этот навык: быть безупречными героями в глазах других, либо никогда не станете настоящими Охотниками».

Этот образ — супергероев, сверхлюдей, достойных и безупречных создавался веками: через сказки, легенды, книги и учебники, картины и фильмы. Этот образ учили поддерживать в Биконе, уделяя этому столь же много внимания, как и боевым навыкам.

«Вы не идеальны, никто не идеален, — сказал как-то профессор Озпин на одной из своих редких лекций, посвященных этой теме. — Вы не всемогущи и не можете спасти всех, не в состоянии одолеть миллион Гримм. Но те, кто будут стоять за вашей спиной, кого вы будете защищать и за кого, возможно, однажды умрете — они должны верить в это».

— Моя подруга отведет вас в безопасное место, — все так же мягко улыбаясь, сказала Вайс. — На севере есть маленькая крепость, там Охотники и солдаты Атласа — там вас никто не тронет.

— Вайс? — шепотом спросила кошка, отозвав наследницу в сторону. — А как же ты?

— А я останусь здесь, Блейк — кто-то должен отвлечь Гримм, пока вы уходите.

— Но…

— Не волнуйся, — улыбнулась Вайс. — Я не умру здесь. У меня еще есть одно незаконченное дело — я должна исправить все, что натворила моя семья. Не волнуйся, я не буду изображать из себя благородную жертву, прикрывая отход: просто продержусь столько, сколько получится, а после последую за тобой. У меня есть глифы — я легко смогу оторваться.

— Обещай мне, что не умрешь, — схватив ее за руку, попросила Блейк.

— Эй, герои не умирают, они уходят в ад на перегруппировку! — попыталась пошутить наследница.

— Вайс…

— Что?! Янг постоянно так делает!

— Ей можно, она — Янг, — все-таки улыбнулась фавн.

— Я обещаю, Блейк. Ступай, Гримм и так дали нам слишком много времени.

Наблюдая, как кошка скачет по крышам зданий, неся одну из девчонок на руках, а вторую — на закорках, Вайс тихо прошептала:

— Спасибо тебе, Блейк, за все: за то, что говорила неприятную правду в лицо, за то, что не дрожала перед моей фамилией, за то, что была первой, кто начала открывать мне глаза. Я этого никогда не забуду.

Первый факт о Гримм: они идут на негатив. Если перед Тварями Темноты будут стоять два человека: испуганный и спокойный — первыми они атакуют испуганного. Второй факт о Гримм: люди с открытой аурой «ярче», их эмоции не прячутся за барьером, а свободно выплескиваются наружу, не сдержанные ничем. Поэтому их учили сохранять спокойствие с первой же недели в Биконе.

Вайс пристально, не мигая, обвела взглядом разрушенную улицу, заваленную трупами, бросила взгляд на пылающий зарницами Вейл…

«Мы сами создали Белый Клык, Вайс, — наша семья и все, кто примкнули к нам, — сказала ей Винтер. — Это не оправдывает все преступления, которые совершили фавны, они сделали свой выбор, но… их вина не умаляет нашу».

— Смотри, Вайс…  — прошептала она, крепче сжимая в кулаке верный Мортинестер. — Это твой отец довел до этого. Он сделал так, чтобы голос фавнов никто не слышал, а их полностью законные требования игнорировались. Они десятки лет пытались сделать все по правилам и согласно закону… Это твоя семья довела их до той степени отчаяния, когда любой, даже самый неправильный способ, кажется выходом. Смотри, Вайс… запоминай и не смей забывать.

Где-то вдалеке раздался слитный вой целой стаи Беовульфов.

— Ты всегда была одна — родилась одинокой. На твой десятый день рождения твой отец сказал матери, что женился на ней только ради денег и власти. Твоя мать — алкоголичка, которая в последний раз говорила с тобой год назад и слова эти были: «Ты уже закончила школу?!». Твою сестру выгнали из дома и лишили наследства, потому что в ней оказалось слишком мало равнодушия, чтобы закрыть глаза на все то, что делала твоя семья. Твой брат — маленькая копия отца, такой же холодный и скользкий, как змея, просто неспособный на любовь.

«Идите ко мне, Гримм… Оставьте в покое жертв, не трогайте детей и подростков, забудьте про Блейк — идите ко мне. Вы видите, как мне больно?!»

Первой ласточкой был молодой Сталкер — гигантский скорпион ростом почти с Вайс протаранил стену соседнего дома, тяжеловесно развернулся… и замер на месте, распадаясь тяжелыми черными хлопьями, когда длинный ледяной шип, мгновенно выросший под брюхом, пронзил его насквозь.

— Когда все это кончится, твоя команда распадется — Блейк уйдет… а ты последуешь за ней. Твоей жизни, о которой ты мечтала, больше нет. Ты вернешься в поместье, которое ненавидишь, к отцу, которого любишь, боишься и презираешь, ты бросишь ему вызов. Если ты допустишь хоть одну ошибку — он уничтожит тебя, если ты проиграешь — он погубит весь мир. И никто не поможет тебе, никто не встанет рядом и не подставит плечо, ты должна будешь сделать все сама. В одиночестве. Как всегда.

Они черным потоком хлынули из-за поворота улицы. Все вперемешку: Беовульфы, кабаны-Борбатаски, огромные медведеподобные Урсы… где-то в небесах кружились, готовясь уйти в атакующее пике, Неверморы и Грифоны.

— Ты была рождена, чтобы принести себя в жертву Шни. Единственный выбор, который у тебя есть — решить, что будет значить эта фамилия, когда ты закончишь.

Вайс крутанула барабан Мортинестера, проверяя запасы Праха. На один хороший бой определенно хватит.

— Смирись с Судьбой, Вайс.

Огненная волна, сорвавшаяся с лезвия, спалила слабых.

— Покорись ей.

Ливень бритвенно-острых ледяных клинков ударил наступающим тварям по ногам — некоторые споткнулись, тяжело рухнули на землю, забились в агонии, пытаясь подняться — сбивая наступательный порыв остальным.

— Сдайся.

Она мельком взглянула наверх — Неверморы взмахнули огромными, размахом в несколько метров, крыльями, посылая в нее ливень громадных стальных перьев, что играючи пробивали дюймовый стальной лист.

«Вот, что чувствуют жертвы, Принцесса» — сказал ей Браун. В тот день она лишь краешком коснулась этого чувства — он не стал доводить дело до конца. Теперь она поняла.

Это было отчаяние.

Подпрыгнув, она развернулась в воздухе, оттолкнулась ногами от вертикального черного глифа — и со скоростью набравшего ход поезда метнула себя вперед.

Первого попавшегося ей на пути опаленного Беовульфа она просто пронзила насквозь, воткнув рапиру в мозг и прорвавшись сквозь мгновенно ставшее почти бесплотным тело. Врезалась коленями в следующего, сбила с ног. Даже не дожидаясь полной остановки, крутанула барабан Мортинестера и вонзила клинок в грудь чудовищу, затылком чувствуя, как бросаются на нее со всех сторон самые смертоносные существа в мире, желая только одного — убить, растерзать ее на куски, сожрать живьем.

Она не собиралась позволять им это.

Она родилась жертвой. Но будь она проклята, если позволит себе стать ИХ жертвой!

Ударил во все стороны ледяной взрыв, десятки острых копий пронзили каждого Гримм в радиусе десяти метров — и так и остались стоять, заключив Вайс в ледяную крепость.

Слишком маленькую, слишком хрупкую крепость со всего одной защитницей. Здоровенная Урса сломала собственным телом уже начавшие таять Праховые копья справа, прорвался, почти не заметив их, Сталкер, почти в два раза больше того, первого, слева.

Но эта крепость дала ей достаточно времени для следующего шага. Прямо под ногами наследницы вспыхнул ярко-желтым глиф, заряженный Прахом Времени — самым дорогим его видом, на крохотный контейнер которого можно было купить дом где-нибудь на окраинах Вейл. Все вокруг нее застыло, словно погруженное в янтарь — а сама она осталась той же.

Ей нужны были всего несколько секунд… и деньги ее семьи подарили их. Десятки вспыхнувших вокруг белых глифов дали ей свободу маневра и скорость, а та, в свою очередь — силу для ударов. Прежде, чем действие закончилось, Сталкер лишился жала, а Урса — обоих глаз.

Когда действие глифа закончилась, она остановилась прямо между двумя монстрами, гордо вздернув носик и дерзко ухмыляясь Сталкеру, что, не думая ни мгновение, ударил обеими клешнями по своему естественному врагу — Охотнице. Глиф, один из ее драгоценных глифов, что спасали жизнь десятки раз, превратил обычный прыжок почти в полет, подбросив на несколько метров, а Урса — распалась черным пеплом, перекушенная пополам гигантской клешней.

Им не убить ее, не ранить, не коснуться.

Она не их жертва.

Новый глиф, новый прыжок — и вот она уже на спине скорпиона, в полной безопасности: лишенный жала, он никак не мог достать ее там. Перед глазами вспыхнула анатомическая карта, зарисованная и заученная на одном из уроков профессора Порта — прямо под ней располагался самый крупный нервный узел, что был у этих созданий вместо мозга. Легкое, отработанное десятки тысяч раз движение — и барабан Мортинестера закрутился, а лезвие засверкало янтарем, затуманилось, скрытое сотнями мельчайших воздушных потоков. Размахнувшись, она вонзила рапиру в черную блестящую броню… и спустя мгновение мягко приземлилась на ноги, лишившись опоры, обернувшейся хлопьями черного как ее отчаяние пепла.

Отпрыгнув в сторону, она увернулась от удара когтями одного из Грифонов, бросила глиф под ноги и стрелой взмыла вверх, создавая еще с десяток.

Она — Охотница по имени Вайс, ей все равно, где сражаться, в воздухе или на земле.

Она забыла про экономию Праха, которого осталось не так уж и много — и небеса взорвались чередой огненных разрывов, засвистели ледяные копья, а светящееся янтарем острие разрывало прочную шкуру Гримм, как бумагу.

Неожиданно она поняла, что смеется. Искренне, совершенно не сдерживаясь, впервые в жизни наслаждаясь битвой, кипящим в крови адреналином… свободой. Она чувствовала себя счастливой: в последний раз она была той, кем хотела быть — Охотницей, Вайс без всяких Шни.

«Вот бы этот бой длился вечно!»

Именно в этом была ее ошибка. Она позволила себе забыть, что она в первую очередь Шни и только потом — Охотница Вайс. Ее враг — не только безмозглые монстры, но и чудовища, наделенные разумом.

Крупнокалиберный Праховый снаряд ударил в спину, заставляя ярко вспыхнуть белую ауру, швыряя вперед, прямо под удар очередного Грифона, швырнувший к земле. Боль, прорвавшаяся сквозь силовое поле, помешала ей вовремя сгруппироваться и немного затормозить она смогла только у самой земли, проскакав по двум глифам… и этого все равно не хватило — она покатилась по земле, пятная платье.

Ей не дали подняться — длинная автоматная очередь (кажется, сразу из нескольких стволов) сотней раскаленных иголок ударила в ауру, следуя за Охотницей, пока та не вспыхнула в последний раз и погасла, оставив ее почти беззащитной. Она и так сильно потратилась на этот безумный бой в небесах, на свой последний акт непокорности.

Она поднялась на дрожащих от боли ногах, тяжело опираясь на рукоять Мортинестера, и упрямо вскинула взгляд на нового врага.

Их были десятки — фавнов, чьи лица были скрыты легко узнаваемыми забралами Белого Клыка, в легкой броне военного образца и с современным атласким оружием, что выстроились полукругом вокруг нее. Большая часть из них вела огонь по Гримм — она выбила многих, но далеко не всех — но остальные… остальные смотрели на нее с широкими кровожадными ухмылками. Вайс слышала тихие возгласы: «Шни! Наконец-то мы убьем одну из них!»

— Я не умру здесь, — процедила наследница, вскинув рапиру в боевую позицию.

У нее все еще оставалось немного Праха, за исключением Времени. С ней все еще была ее рапира, отточенное годами тренировок мастерство и те жалкие крохи, что могло выдать ее Проявление, не используя запасы ауры.

«Я не ваша жертва!»

— Это верно, — хихикнул, очевидно, командир, подходя ближе.

Наследница перевела взгляд холодных ледяных глаз на него, пытаясь оценить уровень врага. Он был высоким и широкоплечим, с узким, вытянутым лицом и этой проклятой маской, что бесила Вайс одним своим видом. Его шаги были легки и проворны, язык тела — странно дерганным и порывистым, а длиннополый кожаный плащ скрывал подробности фигуры, брони и оружие.

— Мы тебя не убьем, белочка, — проворковал он, останавливаясь в трех шагах. — Ты станешь нашим посланием твоей семье и всему миру.

Вайс крепче сжала рапиру, пытаясь следить одновременно за командиром, его отрядом и Гримм, что роились в небесах.

— Ты себе даже представить не можешь, как долго я фантазировал о том, что именно сделаю с тобой! — продолжил фавн, не обращая никакого внимания на бой, кипящий вокруг. — Мне запретили убивать, но есть столько других интересных вещей, которые можно сделать с маленькой красивой девочкой!

— Ты… сумасшедший…  — поняла Вайс.

— Эй! Я тебя не обзывал! — картинно оскорбился фавн, прижав руки к груди. — Где твое хваленое воспитание?!

Образ раненной невинности тут же испортила широкая кривая усмешка, обнажившая крупные острые зубы:

— Мне придется тебя наказать.

Вайс приготовилась отражать нападение… но не успела сделать ровным счетом ничего. Фавн просто исчез, оставив на месте, где стоял, неглубокий кратер, а в следующий миг она покатилась по земле, отброшенная ударом ноги в живот.

Он терпеливо дождался, когда наследница, держась одной рукой за живот, поднимется на ноги… а после повторил это снова. И снова. Она пыталась атаковать его огнем и льдом — бесполезно, он был слишком быстр для них. Пыталась блокировать атаки глифами — безуспешно, он был слишком силен, а исчерпанная аура не давала ей сделать ничего сложнее.

— Это скучно, — наконец вздохнул он. — Не надо было оставлять тебя без ауры с самого начала — думаю, с ней ты была бы куда интереснее.

— Иди к черту! — прохрипела Вайс, упрямо вскидывая рапиру, внутренне скривившись от того, как постыдно дрожал в ее ослабшей руке клинок. — Я не твоя жертва!

— Какая храбрая белочка! — умилился фавн. — Я уже предвкушаю, как восхитительно будет выглядеть твое красивое личико, когда я закончу, как будет звучать твой сладкий голосок, когда ты будешь умолять о пощаде.

Так же порывисто и внезапно, как делал все, он сбросил с себя плащ, оставшись лишь в белой короткой безрукавке и того же цвета штанах. Шевельнув руками, разложил в боевое положение четыре, по два на каждую руку, запястных клинка, похожих на клешни скорпиона.

— Пора переходить к сладенькому, — почти пропел он.

На сей раз он сделал все медленно. Достаточно медленно, чтобы Вайс успела увидеть удар, подставить лезвие… но слишком быстро, чтобы ее измученное тело успело сделать все правильно. Клинки заскрежетали по лезвию, зажимая его в тиски, вторая пара ударила по контейнеру с огненным Прахом… и взрыв отшвырнул Вайс далеко назад, в очередной раз протащив по земле, заставив истошно кричать от ослепляющей боли в руке.

У нее больше не было сил вставать. Не было воли заставить себя. Все, чего ей хотелось — свернуться в клубочек и отчаянно, навзрыд, зарыдать, прижимая к груди руку, на которой не хватало трех пальцев.

Он перевернул ее на спину ударом ноги. Уселся на живот, не обратив никакого внимания на удар крохотным кулачком в правое плечо.

— Как я сказал тебе, белочка, — проворковал он, с предвкушением облизав губы.

Вайс почувствовала легкую дрожь, пробежавшую по его телу и тем маленьким кусочком разума, что еще не корчился от боли, поняла — это была сладкая дрожь, предвкушение наслаждения.

— Ты станешь нашим посланием, — прошептал безумный фавн, кивая своим подручным, что прижали ее руки к земле. — Мы вырежем его прямо на твоем теле.

Он коснулся кончиком лезвия ее груди и медленно, наслаждаясь ее полузадушенным криком, смешанным со слезами, сделал глубокий надрез.

— Знаешь, что я пишу, белочка? — выдохнул он, не отрываясь от дела. — Всего две буквы: «Б» и «К». Пусть они читают по твоим шрамам, пусть поймут, кто сделал это с одной из них.

«Кто-нибудь, — взмолилась Вайс, и потребовалась все то, что осталось от ее силы воли и растоптанной гордости, чтобы не закричать это вслух, срывая голос. — Помогите мне! ВИНТЕР!!!»

— Они упустили свой шанс, просрали свой мир, — в восторге закудахтал ее мучитель, закончив первую букву.

Глядя ей прямо в глаза, он облизал кровь, оставшуюся на лезвиях.

— Передай им, что больше мы не ставим условия, не требуем исполнения закона — мы создадим его сами. Они не смогут больше купить нас своими лживыми обещаниями, грязными бумажками, которыми потом сами же и подотрутся, сидя на толчке.

Вайс закричала вновь, когда он принялся чертить вторую букву, содрогаясь всякий раз, когда бритвенно-острое лезвие черкало по кости.

— Мы убьем всех вас, белочка, — хохотнул он. — Каждого. Передай им: тем, кто правит, на виду и в тенях, — время Знания прошло, пришел век Разрушения.

Схватив ее за волосы, он поднял ее голову, склонив к груди, заставив смотреть на когда-то безупречную, а сейчас изуродованную кожу.

— Посмотри, как замечательно получилось! — промурлыкал фавн. — Я смочил лезвие своим разбавленным ядом — эти шрамы не исчезнут никогда, и никакая аура тебе не поможет.

Вайс с трудом различала его слова, потерянная в такой боли, какой не испытывала никогда в жизни. Страдание, чистая, концентрированная мука билась в каждой клеточке избитого тела, огнем горела в искалеченной руке, остро пульсировала в груди…

— Они сделают из тебя мученицу, белочка! — с безумным, отвратительным восторгом добавил он. — Будут показывать по телевизору, взывая к возмездию, называя нас кровожадными безумцами. Они будут вымещать свой гнев и страх на фавнах, всех без разбора! Мой народ вспомнит, что однажды уже почти поставил всех вас на колени — и поднимется вновь.

— Ты, моя дорогая, — прошептал он, склонившись поближе к ней, почти касаясь губами уха. — Станешь первой жертвой войны, которая уничтожит всех.

— Я…  — прохрипела Вайс, зацепившись за такое знакомое ненавистное слово.

— Что?! — удивился фавн. — Ты уже просишь о пощаде? Я ведь только начал — у тебя есть еще столько всякий мест, на которых я могу написать что-нибудь!

— Не твоя…

— Жертва?! — расхохотался безумец. — О нет, ты именно она!

Вместе с ним засмеялись и остальные — те, что держали ее руки и стояли поблизости, взяв в оборонительное кольцо.

— Винтер…  — больше не в силах сдерживаться, взмолилась Вайс.

И будто рухнул последний барьер, удерживающий ее от истерики. Она закричала, чувствуя, как рвутся связки, и едва узнавая в этом хриплом, почти животном крике собственный голос:

— ВИНТЕР!!!

— О, не переживай, — похлопал ее по щеке фавн. — Она будет сле…

Он не договорил — крохотная белоснежная проекция Невермора заткнула ему рот, вцепилась клювом в язык, вспыхнула грязно-лиловым аура, защищая владельца.

— Вайс! — услышала наследница такой родной голос.

И следом, запоздав всего на мгновение, ему вторил второй — такой знакомый и не менее родной:

— Вайс! — звала Блейк.

Повернув голову, она попыталась разглядеть сестру, но сквозь завесу слез увидела лишь череду смутных вспышек: белых — Винтер, насыщенно-фиолетовых — Блейк и тускло-лиловых — безумца, изуродовавшего ее. К ним присоединялись куда более слабые, но все еще различимые вспышки выстрелов… и не разобрать было, кто стреляет — ее мучители или солдаты Атласа. Будто сквозь толстый слой ткани, наследница слышала грохот, скрежет клинков и злое звериное рычание.

Обнаружив, что ее больше никто не держит, она перевернулась на живот, тяжело поднялась на колени, прижала, как давно мечтала, искалеченную, обугленную ладонь к животу и попыталась вытереть слезы дрожащей правой рукой.

Подняв голову, она увидела перед собой фавна — другого, совершенно неузнаваемого в этой безликой броне и маске. Он, хромая на окровавленную правую ногу, был уже в трех шагах, занося над головой короткий кривой нож. Заглянув ему в глаза, Вайс увидела ту же ненависть, что горела в глазах Брауна, когда они впервые встретились.

Фавн-из-стали пощадил ее. Этот — вряд ли станет поступать так.

Боец Белого Клыка сделал еще один шаг.

— Я…  — прошептала наследница, даже не слыша свой голос во всем этом грохоте.

Наверное, ей следовало испугаться. Умереть вот так, после всего, через что она прошла, в одном шаге от спасения, раздавленной, искалеченной и измученной — это должно быть страшно, должно было просто доломать ее окончательно.

— Не твоя…

Она родилась жертвой. Но даже так, у нее все еще остался один последний выбор: она могла решить, на какой именно алтарь положить свою жизнь.

И ЭТОТ, — глупой мести за чужие грехи — определенно не был вариантом.

Когда Вайс увидела белоснежное сияние, бьющее из-за спины и озарившее фигуру фавна, то даже не удивилась: не осталось у нее ни сил на это, ни времени.

— Жертва!

Молнией рухнувший меч, что должен был оборвать ее жизнь, встретил другой — полупрозрачный, нестерпимо сияющий белизной широкий клинок длиной с саму Вайс.

На мгновение все замерло в неподвижности… а после огромная закованная в латы рука, что держала рукоять призрачного клинка, шевельнулась — и фавн улетел далеко в сторону: будто ребенок отбросил в сторону надоевшую игрушку.

Огромный четырех метровый сияющий рыцарь перешагнул через Вайс, быстро огляделся… и, обернувшись к наследнице, преклонил колено, опираясь на гигантский клинок.

Несколько бесконечно долгих секунд она просто смотрела на него — первую в ее жизни проекцию поверженного противника, вершину Проявления ее семьи. Это был Гигас Арма — доспех, одержимый одним из видов Гримм — Гейстом, что мог захватывать и управлять неодушевленными предметами.

Он был последним испытанием, устроенным отцом, прежде, чем он согласился отпустить ее в Бикон. Он был слишком силен для молодой наследницы, его предназначением было сокрушить ее, показать, что такой слабачке как она не место в легендарном Биконе. Он почти справился со своей задачей — шрам на ее лице тому доказательство.

Он должен был сокрушить ее, но стал билетом на свободу. Сегодня он спас ее, но стал пропуском в темницу.

— Убей их всех, — прошептала Вайс. — Убей всех фавнов.

 

Часть 7. Директор Озпин

Однажды мудрец сказал: «Красота — в глазах смотрящего».

Спроси у влюбленного о самой прекрасной вещи на земле, и он назовет глаза любимой, ее волосы, характер или голос. Спроси у художника — вспомнит о картине, архитектора — подумает о здании, мать — скажет имя своего ребенка.

Если спросить Разрушение…

Она расскажет вам о слезах, пролитых над трупом любимой, оскверненной картине, разрушенном здании… крохотном тельце, растерзанном на глазах у родителей.

Сегодня Салем, Королева Гримм, видела много прекрасных вещей.

Стоя на загривке одного из самых сильных Гримм на планете — древнего дракона, заснувшего в недрах горы тысячи лет назад, она наслаждалась видом горящего Королевства.

Вейл, любимая страна ее главного врага, с которым Разрушение сражалось с незапамятных времен. Вейл, одна из колыбелей человечества, четверть всего цивилизованного мира. Двадцать миллионов жителей, небольшая, но прекрасно вооруженная армия, сотни Охотников — все то, что создавало Знание столько времени — все это горело у нее под ногами, обращаясь в пепел.

И самое восхитительное — она и пальцем не пошевелила, чтобы добиться такого результата. Человечество сделало с собой все это совершенно самостоятельно.

— Как вы могли быть такими слепыми? — спросила она, обращаясь к своим немногочисленным предшественницам. — Как могли не замечать столь очевидных вещей… тысячелетиями? Всего девяносто лет потребовалось мне на то, над чем вы бились столько времени.

Она не смогла удержаться — коснувшись своей силой разума дракона, попросила его немного покружить над столицей. Они пронеслись над пожарами и битвами: Охотники, армия Вейл и Атласа против Гримм, роботов и бойцов Белого Клыка, а между ними — испуганные, отчаявшиеся — миллионы тех, кто не мог защитить себя: всего лишь жертвы, хворост для костра негатива, что вздымался все выше и выше с каждой смертью или ранением. Казалось, что еще чуть-чуть — и он подожжет само небо.

— Давай добавим еще немного, дорогой, — прошептала Салем.

Дракон согласно взревел — и первая капля черной вязкой, как смола, жидкости, что сочилась из-под чешуи, сорвалась с живота, разбилась о землю далеко внизу… а следом за ней — еще одна. И еще — все быстрее и быстрее, пока редкие капли не превратились в дождь. Каждая такая капля оборачивалась новым Беовульфом, массивной Урсой или даже небольшим Сталкером.

— А теперь — самое главное.

Этот непередаваемый, уникальный запах горького ладана: от него першило в горле, воздух становился тяжелым и колючим, словно чугунной наковальней давя на грудь.

Так — горечью и печалями, пахло Знание.

Он пропитал в этом городе все: каждый камень, Охотника и гражданского, здания и автомобили.

Королева развернула дракона на юг — туда, где тянулись ввысь сияющие даже сейчас башни неприступного Бикона. В записях прошлой Салем она нашла заметки об этой, первой в истории и поныне считающейся лучшей, Академии Охотников: на одном из древних языков, о которых помнил сейчас, наверно, только Озпин, Бикон означал «маяк» — здание, что светит в ночи, указывая другим путь. Десятки острых башен, подпирающих небеса, были видны из любого уголка Вейл, особенно ночью, когда подсветка превращала комплекс в плывущую над землей сверкающую сказку. Каждый житель столицы мог увидеть его в момент слабости и грусти — и найти опору и силы в этом символе: безупречном, прекрасном, неуязвимом оплоте Надежды, что, как известно, умирает последней.

Она учила Синдер, что в слабости всегда прячется сила, а в силе неизбежно заключена слабость. Выстроив прекрасный, совершенный символ, что вдохновлял других: Охотников и Бикон, Знание создал и уязвимость.

Они привыкли полагаться на Охотников, верить в их силу и доблесть, в способность защитить всех от Тварей Темноты. Разрушив эту веру, она принесет на ее место пустоту, заполнит ее недоверием и страхом.

Они привыкли считать, что живут в удивительно мирное время: впервые в истории люди, хотя бы в столицах, могли именно жить, а не выживать под постоянной угрозой уничтожения Гримм. Разрушив эту иллюзию, она напомнит им о реальности — Ремнант, большая его часть, принадлежит не людям: Тьме, тварям ей порожденным, и Королеве всего этого — Салем.

Они привыкли к миру, привыкли сотрудничать и доверять друг другу: кому может быть выгодна война, когда на запах негатива, ей порожденного, приходят монстры, убивающие всех? Она разрушит это доверие, показав всем армию Атласа, убивающую без разбора, совершенное оружие, обращенное против кумиров… озверевших, пьяных от крови фавнов, голос которых игнорировали слишком долго, организовавших все это.

Пускай сильнейшая армия мира потерпит поражение, сломленная тем, во что все так слепо верят — собственным прогрессом, обратившимся против них! Пускай второе по силе Королевство будет предано огню теми, кому давно плевать на последствия, кто хочет лишь мести и пепелища! Пусть те, чья обязанность была предотвратить все это — потерпят поражение, погибнут в бесполезной попытке остановить неизбежное! Пусть каждый останется наедине со своими проблемами, пусть они окажутся разделены и раздавлены… и «каждый сам за себя», страх и паранойя станут новой реальностью. Навсегда.

— Пусть. Все. Сгорит, — прошептало молодое Разрушение. — Ты ведь видишь это, Выбор? Это для тебя. Скоро придет твое время.

Черный дождь Гримм, все еще создаваемый драконом, обернулся стаей Неверморов — повинуясь ее воле, они закружились вокруг транспортов Белого Клыка, прикрывая их от огня немногих уцелевших зенитных орудий Бикона, позволяя без помех приблизиться к захваченной первой воздушной пристани.

С высоты драконьего полета Салем прекрасно видела бой, кипевший на стенах, парках и садах; вспышки выстрелов и разноцветных аурных атак были видны даже в окнах внутренних помещений. Это был заранее проигранный бой — Бикон сегодня защищали в основном немногочисленные студенты, не попавшие на финал, да преподаватели: большая часть Охотников в связи с финалом турнира сражалась сейчас в Вейл и на Колизее Согласия. Немногочисленный отряд солдат Атласа не мог существенно изменить ход битвы, а роботы, ударившие в спину, обеспечили Белому Клыку возможность для захвата плацдарма — воздушной пристани и прилегающих зданий.

Прямо у нее на глазах разогнавшееся стадо Голиафов выломало ворота. Победа оказалась недолгой — уже через секунду поток камней, статуй, вырванных с корнем деревьев и даже тел нападавших вышвырнул их назад, играючи сметя многотонных чудовищ, а массивные стальные ворота поднялись с земли, со скрежетом распрямились и встали обратно в пазы. Сильнейшая Охотница Вейл и любимая ученица Знания прекрасно знала свое дело.

К счастью, Глинда Гудвич была только одна и одновременно могла быть только в одном месте. Кто обвинит Охотницу в том, что та посчитала Гримм более важной целью? В конце концов, именно этому ее учили…

«Было бы приятно убить ее самой…  — подумала Салем. — Может быть, позже».

Она явилась сюда не для того, чтобы делать за Синдер всю работу, да и следовало быть осторожней — даже ее можно убить.

Развернув дракона, Королева направила его на запад от Бикона, ближе к лесу Эмеральд, туда, где чистейшим изумрудом бил в небеса колыхающийся факел души Озпина. Она просто хотела полюбоваться на плоды своего труда — на начало конца всей этой тысячелетней войны без конца и края, без победы, передышек и компромиссов.

Эта война началась тысячи лет назад, когда родились три Реликвии — и разошлись, пойдя каждая своим путем в ожидании четвертой. А закончится она сейчас. Кому еще разрывать замкнутый круг, как не Разрушению, в конце-то концов?

«Я должна убить его лично».

Ей не досталось многого от прошлой Салем — только интуитивное понимание своей силы, многочисленные заметки и несколько смазанных нечетких воспоминаний. Самым ярким из них было последнее — момент смерти.

Кейан Арк, бесспорно, лучшее воплощение Знания за всю историю, убил ее. В честном бою, один на один. Салем легко могла вспомнить, как это было: она сама устроила засаду, на пути от Вейл в Вакуо. Арк был слишком силен, слишком ярок и харизматичен, объединяя вокруг себя, казалось, весь мир — пока он был жив, у нее были связаны руки. И совершенно неизвестно, чего бы он успел достичь, дай она ему прожить достаточно долго.

Она хорошо помнила этот слепящий, обжигающий солнечный свет его ауры, что легко сжигал Гримм, осмелившихся подойти слишком близко. Помнила тот короткий бой, в котором была сильнее всего отряда — ровно до той поры, пока Знание не выложило на стол новую козырную карту, никогда не использованную раньше. Душа его вспыхнула еще ярче, превращаясь из костра в маленькую сверхновую, сжигая саму себя в необратимом саморазрушительном форсаже. Помнила беззвучное движение губ: «Раз не осталось живых, значит мертвые — встать!»… и как мертвые поднялись. Десятки, сотни их, неуязвимых и бесстрашных. Каждый, чью смерть наблюдал Арк за свою короткую, но яркую жизнь на короткий срок воскресило его Проявление. А уж чего-чего, а смертей ветеран Мировой Войны видел достаточно…

Она должна была доказать самой себе, что это была случайность, что «самосожжение» не дало Знанию преимущество, что Разрушение — все еще сильнее. Что Кейан Арк был исключением и подобных ему никогда больше не родится под небесами.

Озпин, едва почуяв ее, покинул стены Бикона в глупой попытке отсрочить неизбежное, выиграть другим время. Знание всегда поступало так, сколько бы раз ни приходилось делать этот выбор. У него могли быть разные воплощения, вроде бы совсем иные личности… но суть у них была одна и всегда вылезала наружу в такие моменты.

Он шел сквозь орды Гримм, как нож сквозь масло, с одинаковой легкостью разрубая пополам и Беовульфов, сильных лишь количеством, и прочных Урс, отсекая жала и клешни бронированным Сталкерам и толстые колоннообразные ноги Голиафам. Озпин был вооружен лишь тонкой тростью, что должна была сломаться после первого же удара, но это не имело значения — при достижении определенного уровня мастерства то, что держит в руках Охотник, меч или зубочистку, переставало иметь значение. Важна была лишь аура и душа.

Салем могла бы просто остаться где была — на загривке дракона, извергающего все новых и новых монстров, и подождать, когда количество пересилит качество. Каким бы искусным не был Озпин, как сильна не была бы его душа — рано или поздно всему в этом мире приходит конец: любым силам, решимости и воле. Бесконечны — только Гримм.

«Я должна убить его лично».

Разве может она позволить себе страх поражения? Она — Разрушение. Она — та, кто закончит эту бесконечную войну, разорвет на клочки повторяющийся из раза в раз постылый сюжет и сломает заклинившее мироздание, что застряло в бесконечности самоповторов.

«Мне нечего бояться».

Она направила дракона к земле. Коснулась разумом Гримм, заставила их отступить, пригнуться к земле, низким горловым рычанием приветствуя свою Королеву. Озпин мгновенно оказался в одиночестве, окруженный со всех сторон монстрами. Опустив трость, он поднял взгляд к небесам — и уже не отрывал его от огромного дракона, что пронесся над головой, сделал круг и тяжело приземлился на границе арены его последнего боя, задавив попутно десятки своих меньших братьев.

«Он слаб».

Спрыгнув с загривка, она прошла мимо самых разнообразных Гримм, что рычали, щелкали клешнями и с трубным ревом потрясали бивнями вокруг, и остановилась на краю пустого пространства. Не удостоив Озпина даже взглядом, погладила по голове Беовольфа, что лишь злобно зарычал в ответ, кося на нее багровым глазом. Ничего удивительного — Твари Темноты могли только ненавидеть, всех, без разбора: людей, друг друга и самих себя.

— Здравствуй, Знание, — наконец сказала она, посмотрев на своего главного врага ярко сияющими в темноте алыми глазами. — Давно не виделись.

— Я убил тебя в нашу последнюю встречу, — криво ухмыльнулся Озпин.

— Не ты, — вернула оскал Салем. — Кейан Арк.

Беовульф вывернулся из-под ее ладони, бросил свое массивное тело на врага, выдирая когтями клочки земли… и распался тяжелыми черными хлопьями, мгновенно растаявшими в воздухе, когда директор взмахнул тростью.

— Но ты не он.

Клешня Сталкера размером с самого Озпина была остановлена изумрудным полем, вспыхнувшим на ладони, и мгновенно отсечена взмахом бесполезного в иных руках куска дерева. Ярко сверкнув мягкой зеленью, разрубил трехметрового монстра на две половинки серп аурной энергии, сорвавшийся с трости.

— У тебя нет его силы.

Следующими были две Урсы, уничтоженные с той же непринужденной легкостью.

— Его харизмы.

С ревом промчался мимо Голиаф, оглушительно закричал, уходя в атакующее пике, Грифон над их головами.

— Ты обычный, Озпин, — злорадно закончило Разрушение. — В длинной череде воплощений Знания были герои, гении, лидеры, великие воины… а были и такие как ты. Проходные. Серые. Пустые.

Пока Знание разбиралось с очередным Гримм, она дала знак дракону — и гигантская лапа едва не раздавила директора в лепешку.

— Мне все равно, кого убивать. Тебя ждет лишь поражение, Озпин — так же, как и сотен других до тебя.

— Поражение? — выдохнул Озпин.

Она дала знак остановиться — и Гримм послушно замерли, ожидая приказа.

— Я вижу лишь победы, — продолжил директор, непринужденно опираясь на трость.

Салем не смогла сдержать улыбку, заметив крохотную каплю пота, прочертившую пыльную дорожку по виску и то, как он искал дополнительной опоры в этом небрежном жесте.

— Каждый родившийся ребенок, человек умерший своей смертью или даже убитый себе подобными — моя победа. Построенное здание, деревня или город, открытие или патент, заключенный брак или написанная книга — все это мои победы.

— Почему ты здесь, Салем? — тонко улыбнулся он. — Почему не в городе, не несешь смерть и разрушение, как ты делала раньше, еще полтысячи лет назад?

Он чуть наклонился к ней, будто пытался завязать доверительный разговор:

— Потому что ты боишься. Там, в Вейл, достаточно Охотников, которых я воспитал, чтобы убить даже тебя. Там, на стенах, выстроенных мной, достаточно орудий, чтобы ранить тебя, в небесах — достаточно кораблей, придуманных мной, чтобы разорвать на куски даже твоего ненаглядного дракона.

— Я создал человечество, — твердо сказал он, пристукнув тростью. — Все, чего оно достигло, все, что построило — мои победы. Я умирал за это сотни раз — и умру еще столько же.

Не выдержав, Салем рассмеялась — пустым, холодным смехом, в котором было лишь презрение.

— Посмотри вокруг, Озпин! — воскликнула она, махнув рукой в сторону горящего зарницами Вейл. — Все эти годы, которые ты посвятил человечеству, бесчисленные жертвы, которые принес, любимые, которых похоронил… Плевать они хотели на все это! Они захватывали твоих любимых Дев, держали в заложниках их семьи, пичкали наркотиками, ставили эксперименты — так они выражали тебе благодарность за защиту. Они устроили Мировую Войну, величайшую бойню в истории человечества — так они сказали тебе «спасибо» за твою веру в них! И, мое любимое, Война за Права, когда доведенные до последней границы отчаяния фавны едва не уничтожили весь мир, который ты поклялся хранить!

Она вновь засмеялась, не в силах выдержать эту гримасу боли на лице самого ненавистного врага, что мешал ей столько времени.

— Злоба, ненависть, зависть, алчность… и, самое восхитительное, равнодушие. Им просто плевать, понимаешь, Озпин?! Именно благодаря их равнодушию я сейчас стою здесь, празднуя победу, а ты — готовишься в очередной раз умереть, сожалея о новом поражении. Синдер Фолл было плевать на всех, кроме себя — и она придумала план, что убьет миллионы, но зато сделает ее сильной и подарит кусочек власти. Богачам было плевать на всех и каждого, кроме своей выгоды — и они создали Белый Клык, доведя адвокатов и пацифистов до такой степени отчаяния, что те решили, будто кормить в себе и других Разрушение — чертовски хорошая идея! А всем остальным было плевать на фавнов, пока это не касалось лично их тепленького, уютного мирка — и эта уродливая рана на вашем единстве гноилась, пока, наконец…  — она вновь указала на Вейл. — гной не хлынул на улицы.

— Им все равно, Знание, — развела руками Салем, будто прося прощения за человечество. — И в каждом из них есть частичка меня: чистого, незамутненного Разрушения. Я думаю разбудить эту частичку в каждом, и то, что веками было направлено вовне и помогало выживать, обратится внутрь и приведет к гибели. Ну же! Ты должен оценить этот план!

— Ты всегда недооценивала людей, — ответил Озпин, перехватывая трость в боевую позицию. — С самого начала. Это много раз выходило тебе боком. Почему ты так уверена, что в этот раз будет иначе? В них также есть Знание, чтобы понять, куда ведет этот путь, Созидание, чтобы сделать что-то из ничего и плохое — чуточку лучше.

— Не забывай о Выборе, что делается лишь однажды и навсегда, определяя прошлое, настоящее и будущее, — она широко улыбнулась, обнажая два ряда острых, как бритвы, зубов. — Давай сыграем в эту игру в последний раз, мой любимый враг, по самым высшим ставкам. Злоба, ненависть, эгоизм и равнодушие против чести, отваги, самопожертвования и доброты.

Она снова засмеялась — Гримм вторили ей рычанием и воем.

— Мы делали это сотни раз, Знание. Не знаю, как ты, а я молюсь лишь об одном — чтобы этот стал последним.

Она чуть ослабила контроль над своей силой — и Гримм рядом с ней моментально рассыпались черными хлопьями, обратилась в прах трава под ногами… и сама земля, и воздух вокруг — все обратилось в грязно-серый, шершавый поток пепла.

Прорвалась сквозь завесу вспышка чистейшего изумруда, что спорила яркостью с полуденным солнцем… и вполовину не такая сильная, как у того, кто убил ее в прошлый раз.

«Он слаб».

Пепел сформировался в плеть, хлестнул перед Разрушением, со свистом рассекая воздух — Знание отпрыгнул далеко в сторону, почти на опушку. Подхваченная серым вихрем, Салем взмыла в воздух, продолжая обращать все вокруг в свое оружие, бросилась вдогонку, дав знак дракону идти следом.

«Мне нечего бояться».

Изумрудные копья, исторгнутые душой Знания, вспороли воздух… и бессильно завязли в пепельной завесе. Салем не давала себе труда уклоняться, с изяществом носорога следуя за отступающим Озпином, проделывая широкую просеку в лесу Эмеральд. Он пытался увести ее подальше от Бикона, но лишь давал время поднять пепельный смерч еще выше.

Наконец, директор решился на то, чего ждала от него Салем. Остановившись на крохотной полянке, он развернулся лицом к ней, прикрыл глаза… и насыщенная зелень сжигающей саму себя души заполнила все вокруг, поглотив и деревья, и звезды над головой. На мгновение ей показалось, что факел, в который обратил себя директор, сравнялся размерами с ее собственным вихрем.

Но все это было уже неважно — огромная сила, с бессмысленной щедростью разлитая вокруг, мгновенно исчезла, сжалась в крохотный сверхплотный комок, сквозь который смутно угадывались очертания мужской фигуры.

«Этого мало».

Шар изумрудного солнца бросился вперед со скоростью выпущенного из пушки снаряда, врезался в пепельный щит… и продолжил движение, с каждым мигом сияя лишь ярче, проламывая собой собранную Салем силу.

Королева отпустила контроль — и сфера разрушения распространилась дальше: одно мгновение и она обнаружила себя посреди огромного кратера обращенной в прах земли. Чувствуя, как губы словно сами собой растягиваются в кровожадном оскале, она наблюдала, как замедляется движение зеленой сферы, как тускнеет испускаемое ее сияние… Дождавшись нужного момента, она протянула руку, погружая ее в жидкий изумруд, не обращая никакого внимания на ожоги. Почувствовав, как пальцы обхватили горло, она презрительно процедила:

— И это все, Озпин? — не дожидаясь ответа, второй рукой пронзила насквозь живот. — Несколько ожогов? Лучше бы ты поступил как раньше — попытался завалить меня трупами своих Охотников. Это несколько раз даже сработало.

«Я проиграла».

Она нахмурилась, пытаясь понять, откуда взялась последняя абсурдная мысль.

«Он обдурил меня».

— Что происходит? — требовательно прорычала она, проворачивая руку в ране, заставляя изумрудный шар беспокойно колыхаться от боли.

«Ты была права, Разрушение, — подумала Салем. — Я не Кейан Арк. Во мне нет его силы, его харизмы и умения вести за собой, нет интеллекта и гениальности иных воплощений. Но я — директор Озпин».

— Что ты сделал со мной?! — потребовала Королева, пытаясь разглядеть сквозь слепящий зеленый свет выражение лица уже мертвого врага.

«Мои ученики говорят, что я верчу людьми, как пожелаю. Что манипулирую всеми вокруг. Некоторые ненавидят меня за это».

Салем тяжело помотала головой из стороны в сторону, пытаясь вытряхнуть из головы одновременно свои и чужие и мысли. Они были настолько реальны, так сильно походили на настоящие, что приходилось прикладывать огромные усилия для того, чтобы отделить себя от них.

«И они правы. Я — манипулятор, Салем. Я владею умами».

Наконец, Озпин ослаб достаточно, чтобы зеленый свет поблек — Королева смогла взглянуть в лицо своего врага.

Он улыбался.

Из уголка губ, через подбородок на грудь капала алая кровь, она же заливала ноги, вытекая из дыры в животе, но…

Он улыбался.

«Твоя самоуверенность всегда была твоим слабым местом, Салем, сколько бы лиц ты не сменила».

Он поднял руку к лицу, показывая ей детонатор.

«Я копил здесь Прах десятилетиями, прямо в лесу Эмеральд, в ожидании, когда ты позволишь заманить себя в ловушку. Там, у нас под ногами, его многие тонны: огненного, воздушного, гравитации и времени, молнии и льда. Хватит на десяток таких, как ты».

Поняв, что сейчас произойдет, Королева попыталась отпрыгнуть в сторону, сбежать, спасая себе жизнь…

Но не смогла и пальцем пошевелить, будто зачарованная глядя в глаза своему врагу.

«Это работает только однажды, ты знаешь? Один контакт, одно вмешательство».

«Я проиграла, — подумала Салем, на этот раз действительно Салем. — Он обманул меня».

Но она не была бы Разрушением, если бы не испортила ему победу.

— Ты перехитрил сам себя, Озпин, — оскалилась Королева. — Ты и понятия не имеешь, какое чудовище создашь, убив меня.

«Я рискну. Пусть ее жизнь начнется с того, что она понаблюдает за фейерверком, который я устроил в честь ее рождения».

— Прощай, Салем, — шепнул Озпин, нажимая на кнопку.

А после все заволокло огнем и болью.

 

Глава 27. На краю

— Ну вот, теперь у нас есть все необходимые данные, мисс Шни, — устало, но со следами бездушной профессиональной любезности в голосе, сказала молоденькая девушка-интерн.

Она осторожно вынула руку пациентки из прибора, снимавшего необходимые мерки для изготовления протеза.

— К сожалению, мы не сможем изготовить протезы здесь, — продолжила она, не дождавшись ответа.

Подняв глаза от экрана прибора, похожего на маленькую узкую микроволновку, девушка взглянула на пациентку. Наследница одной из самых крупных корпораций в мире отрешенно молчала, не отрывая пустого равнодушного взгляда от искалеченной левой руки, не досчитавшейся большого, указательного и среднего пальцев. Для наиболее точного измерения пришлось, невзирая на боль, снять все бинты, открывая покрытую ожогами и рубцами, едва-едва затянутыми аурой, маленькую девичью ладонь.

— Наша мастерская была разрушена во время атаки, — продолжила она. — Мы отправим собранные данные в Атлас с первым курьером.

— Как скоро будет готов протез? — спросила вторая пациентка.

Вздохнув, Джен развернулась ко второй обитательнице двухместной палаты центрального госпиталя Вейл — едва ли не единственной действующей больницей после вчерашней ночи. В конце концов, где еще может быть больше отрицательных эмоций, чем там, куда свозят всех раненных — тех, кто еще живы, но ранены или умирают в муках? Последних, впрочем, было немного: Салли, ее наставница, шепотом рассказала ей, что прошлой ночью Охотники вспомнили древние законы — и всех тяжело раненных убивали прямо на месте, чтобы они не притягивали новых монстров.

— Дня через три курьер достигнет Атласа, — ответила Джен. — Вряд ли они управятся быстрее, чем за неделю.

«Шни ведь достойны только самого лучшего…» — с усталой злобой подумала она.

Там, на нижних этажах больницы, раненные лежали в коридорах так плотно, что невозможно было пройти, не наступив на кого-нибудь: они стонали, кричали или тяжело скрипели зубами, пытаясь сдержать боль, горели в лихорадке (запас лекарств истощился еще утром), умирали от потери крови (она кончилась еще раньше), оплакивали родных и близких. Но Шни, разумеется, получили отдельную палату на самом верху, с кучей ненужного им оборудования, что пригодилось бы в других местах, и личного врача, пусть даже просто интерна, который снимет мерки и ответит на все дурацкие вопросы — как будто этого нельзя было сделать через пару дней!

Ее коллеги не спали уже вторые сутки в попытке успеть помочь всем, под окнами — стояли на страже немногие выжившие Охотники, защищая больницу от редких Гримм, еще шатающихся по разрушенному городу, но она тратит свое время здесь, обслуживая детей самого богатого человека в мире. Первый этаж напоминал поле боя, разрушенный до основания прорвавшимся сквозь Охотников Сталкером — но, разумеется, мы наведем порядок не там, а на этаже Шни, которому тоже досталось — от Невермора, на сей раз. Резервные генераторы едва обеспечивали больницу нужным количеством энергии — но, ясен хрен, мы потратим ее на освещение палаты, хренову кучу ненужных анализов и работу дорогущего оборудования, чтобы произвести впечатление на двух легкораненных богачек! Это для обычного человека ожог четвертой степени может быть опасен для жизни, но людям с открытой аурой ничего не грозит — уже через неделю ранение будет выглядеть так, будто прошли месяцы. Сейчас ожог выглядел так, будто был получен дней десять назад.

Джен должна была ненавидеть все это… но чувствовала только глухое раздражение, приглушенное свинцовой усталостью.

Пусть делают, что хотят. Салли обещала ей, что после этого она сможет немного поспать.

— Хорошо, — кивнула старшая Шни, осторожно подвигав рукой на перевязи и скривившись от боли. — Вы можете быть свободны.

— Иди к черту, богачка…  — буркнула интерн, отворачиваясь от пациентки. — Отпускать она меня еще будет…

И замерла, осознав, что сказала это вслух. Осторожно развернувшись, она исподлобья взглянула на пациентку, запоздало вспомнив, что эта женщина, если пожелает, легко может разрушить ей жизнь.

Винтер Шни легко отделалась в кровавом безумии прошлой ночи, в отличие от многих и многих. Лишь глубокая рана на плече, уже почти затянутая ее аурой да отравление скорпионьим ядом, нейтрализованным введенным в больнице антидотом, но…

Прямо сейчас бравый лейтенант армии Атласа мало походила на тот безупречный ледяной образ отстраненного профессионализма, который Джен не раз наблюдала по телевизору — молодая лейтенант почти всегда стояла за плечом генерала Айронвуда на всех пресс-конференциях… а порой и проводила их сама, когда ее патрон был занят. Длинные белоснежные волосы, всегда собранные в аккуратную булочку на затылке сейчас в беспорядке спадали на грудь и спину, бледная фарфоровая кожа казалась почти прозрачной из-за потери крови, холодного люминесцентного освещения и больничной робы. Ее усталость и измождение сквозили во всем: в каждом осторожном, точно рассчитанном движении, синих кругах под глазами… даже ранних морщинках, внезапно обнаружившихся в уголках бледно-голубых глаз.

— Джен, верно? — без нужды спросила Охотница, пробежав взглядом по криво нацепленному бейджу.

«Черт!» — подумала интерн, осторожно кивая.

— Ступай, девочка, — со все той же тяжелой усталостью в голосе покачала головой Шни после секундной паузы. — Я все понимаю, но в следующий раз будь осторожна — если бы я не знала ситуацию, в которой оказались все мы, то не оставила бы это без последствий.

— Мне все еще нужно нанести мазь, наложить повязку, поставить капельницу…

— Я в состоянии сделать это сама, — дернула плечиком Шни, садясь на кровати и осторожно опуская босые ноги на теплый (они даже подогрев здесь включили!) больничный пол. — Я Охотница, девочка, в мою подготовку входил и курс полевой медицины. Ступай, Джен, моя рука почти зажила. У тебя наверняка много дел.

Пару мгновений интерн переводила взгляд с одной сестры, тихой и подавленной, будто не замечавшей ничего вокруг, кроме своей искалеченной руки, на другую — бледную, уставшую, но решительную и…

— Хорошо, — наконец вздохнула она.

Шни действительно было Охотницей — чего только не умеют представители этой профессии. А ей так хотелось спать…

Оглянулась она лишь однажды, у самой двери, и долгое-долгое мгновение смотрела на сцену маленькой семейной трагедии: на полное страдания лицо Винтер Шни, присевшей рядом с сестрой. Она уловила тихий умоляющий шепот:

— Вайс… пожалуйста, поговори со мной.

Осторожно прикрыв за собой дверь, Джен прислонилась спиной к двери и сползла по холодному пластику, прижав колени к груди, прижалась к ним лицом, прячась от мира. Она всего полгода проработала в этой больнице, но уже видела много таких сцен: родных, горюющих о мертвых, прощание с безнадежно больным… и это рвало ей сердце на части, каждый раз, будто в самый первый.

Но прямо сейчас у нее не было сил переживать о чужом горе — там, внизу, таких трагедий были тысячи. В радиусе нескольких кварталов вокруг больницы — десятки тысяч. По всему Вейл — миллионы. Она сама была одной из этих трагедий.

— Мама…  — тихо прошептала она.

Она понятия не имела, что стало ее семьей: родителями и младшим братом, что должен был закончить школу всего через месяц — они не отвечали на звонки. В глубине души Джен знала — скорее всего, они мертвы. Она никогда больше их не увидит.

Никогда.

* * *

Большого и указательного пальцев не было вовсе — их просто вырвало с мясом, когда взорвался контейнер с огненным Прахом. Черную обугленную кожу срезали хирурги, когда ее привезли в больницу и сейчас Вайс ничто не мешало с болезненным самоедским любопытством рассматривать оголенную кость и едва-едва затянутые аурой ожоги. Среднему пальцу повезло больше — не доставало всего двух фаланг.

Не обращая внимания на тусклые, будто приглушенные огромным расстоянием (и сильным обезболивающим, что ей дали) голоса врача и сестры, наследница перевернула руку, рассматривая ладонь — столь же искалеченную, как и тыльная сторона.

Ее никак не отпускала глупая мысль: а что стало с ее пальцами? Они так и остались лежать там, посреди разрушенного фестивального городка, затерянные среди трупов солдат Атласа, фавнов Белого Клыка и простых гостей турнира? Или, может, их уже сожрал какой-нибудь Гримм, решивший перекусить? Возможно, их утащили себе в нору крысы, чтобы накормить своих прожорливых деток?

Почему это кажется таким важным?

Грудь туго стягивал толстый слой бинтов, скрывая вырезанную прямо на теле аббревиатуру организации, которую она ненавидела всей душей, но… Вайс и не нужно было смотреть — она чувствовала ее. Две ненавистные буквы огнем горели на коже — и плевать этой боли было на любые обезболивающие: казалось, что даже мертвой она будет чувствовать их.

Кто-то с силой надавил на предплечье, опуская руку.

— Вайс… пожалуйста, поговори со мной.

Эти слова, в отличие от других, она прекрасно расслышала — столько мольбы и скрытой боли звучало в них.

— Винтер…  — прошептала она, встретившись взглядом с сестрой.

Не дождавшись от нее никакого продолжения, Винтер вздохнула и принялась аккуратными, нежными движениями наносить противно пахнущую белую мазь на ее ожоги, накладывать какие-то прозрачные, пропитанные регенерационным раствором пластыри, быстро и со знанием дела обматывает руку бинтами, лишь изредка морщась от боли в плече…

О чем она должна была говорить? Если единственный вопрос, испуганной птицей бьющийся в голове, заставлял задыхаться даже не при попытке произнести его вслух — просто проговорить про себя? Если при любой мысли об этом в голове сразу же вспыхивало это тошнотворно искреннее: «Убей их всех. Убей всех фавнов»?

Тогда, в том коротком бою, который она почти не помнила, был только этот приказ, отданный призрачному рыцарю. Лишь эти два предложения, шесть жестоких и сладких слов, повторяемые снова и снова, не дали ей потерять сознание, поддерживали в проекции жизнь. Они перекрывали все — боль в руке и груди, во всем избитом и истощенном сражением теле… эта ненависть спасла ей жизнь. Эта злоба едва не стоила жизни дорогому ей человеку.

— Как…  — прошептала Вайс и тут же замолчала, пытаясь проглотить комок, вставший поперек горла.

Сердито тряхнув головой и вытерев рукавом больничного халата словно сами собой навернувшиеся слезы, она упрямо повторила:

— Как… Блейк?

Она почти ничего не помнила из того боя… но тонкий, полный боли крик Блейк, отпечатался у нее в сознании навсегда, точно также как образ ее рыцаря и защитника, заносящего клинок над подругой, беспомощно распластавшейся на земле, зажимая рукой глубокую рану на боку.

Гигас Арма был просто оружием — не он решил убить Блейк, одну из ее самых близких друзей. Это сделала она — Вайс Шни, позволив своей ненависти и боли заглушить голос разума, подменить «враги» на «фавны».

«Убей их всех. Убей всех фавнов!»

Она ненавидела Белый Клык — всей душой, каждой гранью своей личности: за их злобу, за то, что из-за их действий страдали невинные… за то, что страдала сама.

Но в конечном итоге… она ничем от них не отличалась. Доведенная до отчаяния, не желающая мириться с судьбой, она позволила ненависти управлять собой, диктовать цели и методы.

«Я отведу тебя на собрание Белого Клыка, Принцесса, — сказал ей Браун. — Уверен, ты встретишь там много отталкивающих личностей, переполненных злобой и ненавистью глупцов, но уверяю тебя — ни один из них не стал таким просто так».

Самое ужасное заключалось в том, что, даже понимая все это, — злоба никуда не делась. Стоило только вспомнить эту маску, тонкие губы, кривящиеся в зубастой усмешке, восторг, с которым он вырезал на ее теле свое послание, как все возвращалось назад: паника и ужас, мольба и отчаяние, злоба и желание отомстить. Вайс тонула в этом водовороте эмоций — слишком сильных, слишком противоречивых, чтобы она могла с ними справиться. Сами собой сжимались кулаки, сердце тяжело стучало в груди, легкие сжимались, силясь протолкнуть в себя в воздух через перехваченное спазмом горло…

В себя ее привел голос сестры.

— Она выкарабкается, — сказала Винтер, осторожно погладив ее по плечу. — У тебя очень сильная подруга, Вайс — без нее я бы не справилась. Он не мог ранить ее, не с таким Проявлением — она прекрасно справилась с тем, чтобы рассеять внимание того ублюдка. Уверена, ты уже завтра сможешь навестить ее.

Наследница вздрогнула, пряча глаза. Навестить Блейк? После того, как она едва ее не убила? Вайс похолодела, подумав — смогла ли кошка расслышать приказ, который она отдала рыцарю? Она шептала эти слова? Кричала?

Она не помнила.

Придвинувшись поближе, Винтер осторожно обняла ее, прижав к груди.

— Все хорошо, родная…  — прошептала она, гладя Вайс по волосам. — Я с тобой. Мы с Блейк позаботились о том, чтобы он никогда не вернулся.

Эти объятья, ласковый голос — Вайс будто снова было десять, будто вновь она искала утешения у старшей сестры после очередного «неприемлемого для Шни провала». Она всегда получала у нее всю поддержку и любовь, что была ей необходима и которую не видела от родителей. Эти теплые руки, знакомый, пусть и приглушенный едким запахом лекарств, цветочный аромат и тихий голос, прогоняющий тревоги, заставили расслабиться сведенные судорогой мышцы, успокоится тяжело ворочающееся в груди сердце, а слезы — свободно течь по щекам, без стыда и боли, принося лишь облегчение.

— Все хорошо, все закончилось, — вновь и вновь повторяла Винтер. — Он не вернется.

— Их так много…  — ответила Вайс. — Так много… каждый из них ненавидит меня, каждый с удовольствием убил бы. Весь Белый Клык, все фа…

— Это неправда, — прервала ее Винтер.

Чуть отодвинув ее от себя, она пальцами подняла ее подбородок, заставив взглянуть в глаза.

— Блейк не ненавидит тебя, — твердо сказала она. — Ты бы видела, как она беспокоилась, как торопилась на помощь, с каким гневом сражалась… Это не может быть ненавистью, сестренка. Это любовь. Это дружба.

— Она возненавидит, после того, что я с ней сделала.

— Рыцарь просто защищал тебя, — начала было Винтер. — Ты успела развеять его. Это не твоя…

Дернув подбородком, она освободилась от пальцев сестры и вновь прижалась к ней, спрятав лицо.

— Это неправда, — прошептала она. — Это моя вина. Я отдала ему приказ убивать — всех фавнов вокруг. Я хотела этого. Я до сих пор хочу.

Пару секунд Винтер молчала, все так же — размеренно, успокаивающе — гладя ее по волосам. Вайс затаила дыхание, опасаясь самого страшного — ее разочарования и осуждения.

— Ты знаешь, — наконец начала Винтер, заставив Вайс напрячься. — Так всегда получается. Кто-то делает тебе больно — ты злишься. Кто-то калечит тебя — ты ненавидишь их за это. Кто-то называет тебя вторым сортом, грязным животным — ты злишься. Кто-то повторяет это десятилетиями — и ты начинаешь ненавидеть. Тебя бьют — ты бьешь в ответ. Тебя презирают — ты презираешь их. Это называется замкнутый круг.

— И что делать?

— Мне иногда кажется, что ты считаешь, будто у меня есть ответ на любой вопрос, сестренка, — с горечью прошептала Винтер.

Вайс с удивлением почувствовала, как на ее макушку упали две тяжелые капли. Она даже не сразу поняла, что это значит. Ее сестра, силой которой она всегда восхищалась, примеру которой следовала — беспомощно и беззвучно плакала.

— Я не знаю, Вайс, — призналась Винтер. — Я годами пыталась придумать, как мне исправить свою ошибку. Прости меня… прости за то, что упустила свой шанс, за то, что разрывать этот замкнутый круг придется тебе. Если бы я была сдержаннее и умнее — у меня был бы шанс изменить все.

Несколько минут они молчали, крепко прижимаясь друг к другу, находя утешения в тепле и объятьях.

— Это то, о чем ты предупреждала меня, да? — наконец, спросила Вайс. — Вторая Война за Права, та, что уничтожит всех? И все, что нам остается — ударить первыми?

— Может быть… После ранения меня сразу привезли сюда, вместе с тобой — у меня нет информации, чем все закончилось. Завтра здесь будет генерал — думаю, после встречи с ним я смогу сказать точнее.

— Я ведь… это не моя вина, правда, Винтер? Я никак не могла это предотвратить?

— Конечно нет — твердо ответила Винтер. — Ты была ребенком и единственное, что имеет значение: что ты можешь сделать СЕЙЧАС. Я постоянно повторяю себе это, много лет. Давай договоримся так: сейчас мы обе притворимся, что не рыдали как две сопливые девчонки, я поставлю тебе капельницу и сделаю укол. А за это время ты подумаешь, что можешь сделать прямо сейчас, не выходя из комнаты. Уверена, ты сможешь придумать хоть что-то.

— У нас не так много времени, сестренка, — тихо сказала Винтер, когда все было сделано. — Уверена — из Атласа уже вылетел самый быстрый корабль Шни, чтобы забрать тебя домой. Я ничего не смогу сделать — ты все еще несовершеннолетняя. Закон на его стороне. А у меня будет очень много работы. Я буду навещать тебя так часто, как только смогу, но…

— Ничего, — сонно ответила Вайс.

Седативное, которое вколола ей сестра, уже начало действовать.

— Я все понимаю — жила так годами.

— Ну, придумала что-нибудь? — наконец, впервые за всю ночь, слабо улыбнулась Винтер, взъерошив ей волосы.

— Да… Мой Свиток цел?

— Конечно. Для Охотников их делают из самых прочных сплавов — пули можно ловить. В тумбочке. Кому ты собираешься звонить?

— Писать сообщение… и — лучшему другу Блейк… Не дай мне заснуть, пока я не закончу.

* * *

— Ты точно не хочешь, чтобы я осталась с тобой? — обеспокоенно спросила Винтер на следующее утро. — Я могу задержаться ненадолго.

Она стояла рядом с ее кроватью, уже одетая в новый, идеально сидящий на точеной фигурке мундир, с аккуратно расчесанными и уложенными волосами, вернув обратно свой вечный образ холодного совершенства — будто и не было вчера измотанной ранением и боем женщины, беспомощно рыдавшей в макушку искалеченной сестры.

— Нет, Винтер, — покачала головой Вайс. — Я должна справиться с этим сама.

«Мне надо снова привыкать к этому…»

— Ты…  — продолжила она. — Сделала то, о чем я тебя просила?

— Да.

Она показала маленькую флешку, но, стоило Вайс протянуть руку, вновь спрятала ее в кулаке.

— Ты… уверена в этом? — нахмурившись, спросила Винтер. — Это Фавн-из-стали. Он преступник. Убийца — на его руках хватает крови. Ты сама говорила — он ненавидит всех нас.

— Он Моррон Браун, — тихо ответила наследница, с уверенностью, которой не ощущала, встретив испытующий взгляд сестры. — Если ему верит Блейк — попробую поверить и я. Ты сказала мне, что поможешь мне всем, о чем бы я ни попросила… я прошу об этом. Если мы хотим что-то изменить, делать это надо со всех возможных сторон.

— Это большой риск.

Вайс не стала спорить. Вместо этого она вновь протянула правую руку:

— Любые наши усилия обратятся в прах, если…  — она замолчала, споткнувшись о ненавистное название, остановленная фантомной болью в уже почти заживших шрамах.

Глубоко вздохнув, она с усилием продолжила:

— Если Белый Клык продолжит в том же духе. Ты помнишь, что всегда говорил отец, повторяя самую известную цитату нашего деда? «Не рискует только тот, кто ничего не делает. Тогда он проигрывает».

— Это может уничтожить меня, Вайс, — сказала Винтер, вложив флешку в руку сестры. — И тебя заодно.

— Да, — согласилась наследница. — Прости, Винтер, но это лучшее, что я смогла придумать.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Точно не хочешь, чтобы я вернула обезболивающее?

Вайс опустила взгляд на левую руку. Больше чем двое суток прошло с тех пор, как она потеряла три пальца — аура и лекарства, что дали ей в больнице, позволили пережить самый страшный первый день, но горячая боль все еще прорывалась волнами, стоило только неловко пошевелить рукой, легонько подташнивало и кружилась голова.

— Точно. Мне сложно думать с ними — не говоря уже о седативных. Я позову врача после.

А она ведь прекрасно помнила, какие решения принимает, когда позволяет разуму отступить, отдав управление инстинктам и эмоциям: пронзительный, полный одновременно боли и потрясения крик Блейк останется с ней навсегда.

Наклонившись, Винтер крепко обняла сестру напоследок, поцеловала в лоб и со скупым «Удачи!», вышла за дверь.

Некоторое время тишину нарушал лишь шум работающих приборов, иногда — тихое бряцание переминающейся с ноги на ногу охраны, выставленной сегодня утром и, совсем редко, звуки выстрелов и далеких разрывов. В городе еще хватало недобитых Гримм.

Вайс осталась одна.

Только сейчас наследница поняла, сколь сильнò на нее влияние Винтер — одно лишь ее присутствие рядом придавало сил и решимости. Сейчас она ушла — и рука сразу заболела капельку сильнее, а шрамы на груди начали неприятно пощипывать, не давая забыть о себе. Чем дальше, тем больше ей казалось, что все ее усилия тщетны, что враги слишком сильны, а цель — не нужна никому, кроме нее самой, горстки друзей…  и возможных врагов, как бы странно это не звучало.

Год назад потребовалась вся ее храбрость, вся непокорность и сила, которую она смогла отыскать, чтобы бросить вызов отцу, отправившись учиться в Бикон, стать Охотницей. Жак Шни… она боялась его даже сильнее, чем любила. Тогда у нее перед глазами был пример Винтер — именно в ней она черпала уверенность. А что сейчас осталось от ее храбрости? Она была растоптана ее мучителем посреди горящего города, изрезана острыми отравленными клинками. Непокорность? Она сама отказалась от нее, смирившись с Судьбой и приняв месяцами откладываемое решение. Сила? О какой силе может идти речь, если даже двадцать минут в одиночестве заставляют сжиматься стены вокруг, а тревожное, тянущее ощущение ловушки требует сорваться с места и бежать, бежать так далеко, насколько только хватит сил, найти самую темную и глубокую нору и забиться в нее — навеки? И даже сестра больше не может быть ориентиром и образцом — свою битву она проиграла.

На кого ей равняться теперь?

Он вошел не постучавшись, заставив Вайс, утонувшую в мыслях и сомнениях, вздрогнуть. Подняв голову, она еще успела увидеть, как он входит в палату, ссутулившись и развернувшись боком — мало существовало дверей, в которые легко мог пройти Моррон Браун. Его нетипично простая для охотников одежда — черные джинсы, футболка и кожаная куртка, — была припорошена пылью и пеплом; пятна крови, маленькие и побольше, виднелись тут и там, выделяясь даже на черном… И особенно странно смотрелись на этом фоне синие больничные бахилы. Посмотрев выше, она встретилась с ним взглядом… всего на секунду, а потом, вне своей воли, уставилась на два больших медвежьих уха.

Перед глазами мгновенно вспыхнула совсем другая картина, с готовностью выскочив из запертой на замок памяти, — один из двух фавнов, что держал ее за руки, пока третий кромсал ее тело, тоже был фавном-медведем.

«Так будет всегда, когда я буду встречать фавна, не так ли?» — подумала Вайс, с усилием прогоняя воспоминание.

— Они всегда были там, Принцесса, — проворчал Браун. — И нет, ты не можешь их потрогать.

— Я не это…

— Неважно, — громыхнул Браун, подходя вплотную к кровати и нависнув над наследницей. — Зачем ты позвала меня?

Глядя снизу вверх на медведя: на его крупные крупные, резкие черты лица, жесткю черную щетину, запавшие глаза, резко обозначившиеся скулы и всю ту же усталость в глазах, которую она видела в зеркале, у сестры… даже врачей.

Внезапно, в мгновенном ярком озарении, она нашла для себя ответ на вопрос, который мучил ее уже больше месяца: «почему я все еще жива?»

«Они сделают из тебя мученицу, белочка!»

— Ты знаешь, я ведь только сейчас поняла, почему ты не убил меня в нашу первую встречу, — прошептала она.

Он присел на корточки — и даже так оказался лишь чуть ниже Вайс, сидящей на кровати.

— Я посчитал, что твоя смерть не пойдет на пользу фавнам, — кивнул он. — А еще потому, что с тобой дружила Блейк. Когда она ушла от Белого Клыка — для меня это было ударом, но… далеко не таким большим удивлением, как можно было подумать. Но что бы я не чувствовал по этому поводу, ни на одну секунду не усомнился бы в том, что она желает фавнам равенства так же сильно, как я. Она бы не стала дружить с той, кто поддерживает наше притеснение. Никогда.

— Ты веришь Блейк…  — медленно сказала Вайс. — И через нее веришь мне.

— Это так.

— Это то, что у нас общего, Браун, — бледно улыбнулась наследница. — Блейк. Я тоже верю ей, и через нее — тебе.

Раскрыв ладонь, она посмотрела на флешку, оставленную ей Винтер. Надо было принимать решение — здесь и сейчас. Времени было так мало…

Ее размышления прервал Браун:

— Знаешь, я только что от Блейк.

— Как она? — тут же, резко охрипшим голосом, спросила наследница.

— Выкарабкается. Когда я уходил, ей как раз делали перевязку. Она сказала, что ее ранил Гримм, но…

Вайс сглотнула, с трудом подавив желание закрыть ладонями уши — крик Блейк вновь зазвенел в них, все такой же пронзительный, отчаянный и потрясенный.

— Я видел много ран, Принцесса, — продолжил медведь, вцепившись в нее пристальным взглядом вмиг потемневших карих глаз. — Эту оставил не Гримм и не человек. Рядом лежал атлаский солдат — он с таким восхищением рассказывал соседу о большом призрачном рыцаре, которого призвала их драгоценная Шни… Блейк попыталась меня отвлечь и перевести тему, но…

— Это я! — выдохнула наследница, закрыв глаза. — Это мой рыцарь ранил ее!

Несколько мучительно долгих секунд она провела в ожидании, почти физически чувствуя ладонь, обхватившую череп… но ничего не происходило. Открыв глаза, она посмотрела на Брауна… тот молчал, глядя на нее с неуловимо знакомым, но непонятным выражением.

— Когда Блейк поняла, что ей не удастся провести меня — она все рассказала. Абсолютно все, Вайс.

«Он назвал меня по имени?!»

— Когда-то я сказал себе, что небеса рухнут на землю в тот день, когда я пожалею Шни, — продолжил фавн.

Поглядев в окно, он криво, с какой-то саркастической яростью, ухмыльнулся:

— Думаю, то, что произошло два дня назад, вполне подходит под определение «небеса рухнули на землю».

Вновь вернув свое внимание наследнице, он посмотрел на ее перемотанную бинтами грудь, опустил взгляд на искалеченную руку…

— Но вне зависимости от того, жалею я тебя или нет, мне нужно решить для себя — не совершил ли я ошибку под автострадой? Возможно, довести дело до конца прямо сейчас принесет фавнам меньше вреда, чем если я вновь сохраню тебе жизнь?

— Ты хочешь убить меня…  — прошептала наследница.

— На свете есть много людей, который я хочу убить, — пожал плечами фавн. — но ты не в их числе. Вопрос в том — должен ли я сделать это, или нет.

Он поднял перед собой обе руки, ладонями вверх.

— С одной стороны — слухи уже пошли, Принцесса, — тихо продолжил Браун, чуть приподняв левую ладонь, будто взвешивая на ней невидимый груз. — Уверен, солдатам и врачам приказали молчать, но всем рты не заткнешь — , слишком многие видели тебя и твои раны. Наследница SDC, изувеченная зверьми-фавнами… убитая в больнице одним из них. Это плохо кончится, Принцесса. С другой стороны…

На этот раз вверх пошла правая рука.

— С другой стороны у меня есть дочь моего врага, которую искалечили фавны. Принцесса, Рыцарь которой едва не убил Блейк, но и пальцем не тронул ее сестру или солдат, что пришли спасать ее. У меня есть жалостливая история и возможная жажда мести — из всего этого так легко состряпать очередную историю того, как отвратительны фавны. Возможно, в этот раз твоя смерть спасет фавнов, а не погубит их.

Мгновение он молчал, а после со вздохом подытожил:

— Я не знаю, что Блейк наговорила всем вам про меня… хотя догадываюсь. Не позволяй себя обмануть — ты жива только потому, что я так решил. В прошлый раз мне хватило веры Блейк и собственных рассуждений. В этот раз тебе придется убедить меня самой.

Секунду Вайс просто молча смотрела на него… и отчего-то не чувствовала страха. Наверное, потому, что в его глазах не было ни следа той ненависти, что горела в их первую встречу — там была одна только усталость.

— Ты не тронешь меня, — сказала она. — Потому что я хочу того же, что и ты — остановить все это безумие. Какую бы прибыль не получала от всего этого SDC, это не стоит сожженного Вейл. Если спросишь меня — она даже одной, чьей угодно жизни не стоит.

— И что ты собираешься делать, Принцесса? — спросил Браун, глядя на нее все тем же испытующим взглядом.

— Я собираюсь вернуться домой, в Атлас. В контракте, который я подписала, чтобы отец отпустил меня в Бикон, был пункт, предусматривающий даже это: в случае, если по тем или иным причинам я не смогу продолжать обучение, все договоренности разрываются, я возвращаюсь домой и принимаю на себя все права и обязанности наследницыSDC. Мне придется играть по его правилам какое-то время… но так будет не всегда — однажды он ошибется, однажды мне выпадет шанс.

— Ты всего лишь девчонка…  — покачал головой Браун. — Что ты можешь изменить?

— А что можешь изменить ты? Вы пробовали мирный путь — он не сработал. Вы попробовали страх и насилие — чем это закончилось, мы оба знаем. Ваша бесконечная эскалация приведет к гибели всего Ремнанта.

— В этом и был смысл, — зло сощурился медведь. — Показать вам, что проще и безопаснее остановиться. Потому что мы — не остановимся.

Впрочем, даже в этих словах, вечной больной теме, которую они оба предпочитали не трогать в своих редких разговорах, была лишь тень былой злобы и убежденности.

— «Насилие рождает насилие» — стало избитой фразой не просто так, Браун, — парировала Вайс. — Кто-то, когда ему угрожают, покоряется обстоятельствам и делает, что скажут. Кто-то — отказывается, и обостряет конфликт, вне зависимости от последствий. Кто-то — соглашается, но строит планы мести. Люди, вроде моего отца… они не поддаются на угрозы — они делают то же самое, что и Белый Клык: отвечают на насилие — еще большим насилием. Сколько бы вы не давили, ОН — не отступит.

Вайс облизала пересохшие губы — этот разговор выпивал из нее все силы, те жалкие остатки, что успело накопить ее едва-едва оправившееся от ран тело.

— Я думаю, что находясь среди наших — наших, Браун! — врагов, я смогу сделать куда больше, чем ты. Все, что остается сделать тебе — придержать Белый Клык, не дать ему превратиться в сборище сумасшедших безумцев, какими хотел видеть вас Адам… и подождать.

— А пока я жду — все будет по-прежнему, — рыкнул Браун, и на этот раз наследница действительно услышала в его голосе прежнюю непримиримую злобу. — SDC будет давить, фавны — страдать, ты — жить в роскоши, а я… ждать?! Убивая соратников, которые больше не могут мириться со всем этим дерьмом?! ЭТО ты предлагаешь мне, Принцесса? Довериться врагу и покорно ждать, пока сопливая девчонка исполнит свое обещание?! Кто поручится за то, что, вернувшись в Атлас, ты сможешь изменить хоть что-то? Что не позволишь убедить себя всем этим ублюдкам, греющим зад в роскошных правительственных креслах и спящих на мягких кроватях в шикарных особняках? Что не позволишь им сделать из себя мученицу и флаг дискриминации?

— Ты знаешь, что здесь, Браун? — спросила Вайс, протянув на ладони флешку. — Здесь очень много всяких секретных, но не слишком важных документов — армии Атласа, научного отдела… даже SDC: отчеты, бухгалтерия, всякие мелкие грязные тайны… Мое видео обращение, где я повторяю все, что сказала тебе и еще много чего — о своем отце, SDC и всех остальных… я ведь тоже знаю о компании кое-что, чего знать не должна. Я даю тебе оружие, Браун — против себя и своей сестры… Если ты решишь, что я отступилась от своего слова… что ж, ты всегда сможешь использовать это.

Мгновение он смотрел на нее, а потом тяжело вздохнул, опустив плечи и отведя взгляд:

— Знаешь, иногда я жалею, что ты не такая, как твой отец. Тогда я мог бы просто убить тебя.

Забрав у нее с ладони флешку, он поднялся на ноги и, не прощаясь, направился к двери. Остановился он лишь у самого выхода. Обернувшись через плечо, он тихо сказал:

— Я не остановлюсь, Вайс. И ждать не буду тоже. Тебе следует поторопиться.

Едва только за ним закрылась дверь, наследница сползла по спинке кровати, свернулась клубочком, прижимая к груди горящую огнем левую руку.

— Останови Белый Клык, Браун…  — прошептала она. — Останови его, или это придется сделать мне. Просто отойти в сторону.

«Я боюсь, что скоро все, что нам останется — ударить первыми и закончить все на наших условиях, а не Белого Клыка» — сказала ей Винтер месяц назад.

«Вы упустили свой шанс, просрали свой мир!» — сказал ее мучитель, кромсая тело.

«Выбор есть всегда» — сказала сестра.

— Останови это, Браун… Пожалуйста…

* * *

Они выделили для нее отдельный коридор, заканчивающийся тупиком — целых четыре палаты, где в ином случае можно было разместить раненных.

— Этот коридор закрыт для посторонних, — поприветствовал его солдат Атласа.

Два часовых, стоявших у поворота, чуть приподняли стволы, обозначая угрозу, но так, чтобы они по-прежнему не указывали прямо на гражданского, забредшего не туда. Их белоснежная броня была наспех очищена от сажи и крови, но сколы и следы от когтей ясно говорили любому желающему — ребята за прошедшие двое суток побывали в бою, и не раз. Как, наверно, и каждый, кому не повезло посетить сорок первый фестиваль Витал и пережить его.

Браун не замедлил шаг.

— Вас нет в списках имеющих доступ, — напряженным голосом сделал последнюю попытку часовой.

Стволы поднялись выше.

— Пожалуйста, остановитесь или мы откроем огонь.

Дожидаться предупредительного выстрела Браун не стал. Рванувшись вперед, отвел в сторону ствол ближайшего часового и толкнул раскрытой ладонью в плечо. Невезучий солдат сбил своего коллегу и они с грохотом врезались в стену, а после рухнули на пол. Мимоходом раздавив выпавшее из рук оружие, Браун шагнул дальше, за поворот — к настоящей охране.

Сегодня им всем повезло — охраняла Деву знакомая команда. Пару томительно долгих секунд Браун исподлобья рассматривал вскочивших на ноги Охотников, поднявших оружие: здоровяка с двуручным мечом; рыжего слепца с запястными клинками; фавна-кролика — Вельвет; лидера команды — Коко Адель в (невиданное дело!) помятом костюмчике и боевых берцах вместо сапожек.

— Вы можете отойти в сторону и пустить меня к ней, — тихо начал Браун, выразительно хрустнув пальцами. — Или мы можем разнести полбольницы, я выведу из строя четырех Охотников минимум на сутки — и все равно попаду в эту палату.

CFVY нерешительно переглянулись. Они были на складе и сражались рядом после, на улицах, видели его в бою — и прекрасно понимали, чем кончится сражение с Фавном-из-стали посреди переполненной людьми больницы. Да, они могли бы задержать его достаточно долго, чтобы подошло подкрепление и убить совместными усилиями пары команд — но больница, одна из немногих оставшихся в Вейл, будет разрушена.

— Я не причиню ей вреда, Коко, — соврал Браун. — И скорее разрешу отрубить себе еще одну руку, чем позволю кому-то сделать ей больно. Просто хочу попрощаться.

Секунду девушка в черном, залихватски сдвинутом набекрень берете внимательно смотрела на нарушителя… а после со вздохом свернула миниган обратно в форму сумочки и отступила в сторону.

— Она не приходила в себя с самого утра, — тихо сказала она, когда медведь прошел мимо.

— Как я сказал — просто хочу попрощаться.

— Я должна буду доложить об этом профессору Гудвич, — с нотками извинения прошептала Коко ему в спину.

— Лучше позвони генералу, — ответил Браун, закрывая за собой дверь.

Выкинув из головы студентов, он быстро пересек небольшую одноместную палату и присел на краешек кровати, вглядываясь в знакомое лицо.

Некоторое время тишину нарушал только мерный писк какого-то медицинского дерьма, отсчитывающий пульс. Протянув руку, Браун осторожно провел кончиками пальцев по золотым волосам, чувствуя почти физическую боль каждый раз, когда касался обожженных, перекрученных жаром кончиков — в больнице зашивающиеся врачи, разумеется, не озаботились привести в порядок прическу пациентки. Мелькнула глупая мысль — захотелось самому аккуратно расчесать жалкие остатки некогда роскошной гривы, подровнять кончики… когда-то, пару жизней тому назад, он делал это для Блейк.

Помимо воли вспомнилось, как это произошло — эта картина останется с ним навсегда.

Он сразу увидел ее, отыскал взглядом посреди всего того хаоса, огня и разрушений. Ее — и женщину в алом платье, поток раскаленного стекла, что ударил в Янг слева; мог бы поклясться что слышал ее крик, рванувший сердце, и без того израненное потерями. Он даже не помнил, как прыгнул — не спрыгнул, а именно прыгнул — с транспорта, отправляя его кувыркаться к земле: все его существо стремилось вперед — защитить то, что было дорого, спасти ту, что была важна.

Она заметила его слишком поздно. Он не кричал, оповещая о себе, не рычал, выпуская гнев — даже ничего не чувствовал в тот момент: лишь кристальное четкое «защитить», смешанное с таким же бездушным «убить». Она заметила слишком поздно… и все равно успела отреагировать — не хватило каких-то долей секунды, чтобы поставить блок правильно: силой удара, нанесенного с разгоном в сотню метров, ее отшвырнуло далеко в сторону.

Он не стал пытаться добить — хотя сейчас понимал, что стоило бы, наплевав на все. Вместо этого он бросился к Янг, упал на колени и несколько секунд в каком-то беспомощном ступоре разглядывал раны, нанесенные осколками — левая рука, бок и нога от середины бедра до щиколотки. Крови не было — раскаленное стекло прижгло раны.

— Я не могу потерять еще и тебя… Не сегодня, не после всего.

Он даже чуть не пропустил взрыв, от которого содрогнулся весь Бикон. Едва взглянул на разноцветный гриб, одновременно пышущий жаром, холодом и разрядами молний, скрученный гравитационными искажениями, мгновенно осветивший безлунную ночь.

Зато на красный отблеск отреагировал инстинктивно — багровый оттенок глаз Гримм было ни с чем не спутать. Мгновенно вскочив на ноги, он загородил собой Янг и мрачно наблюдал за тем, как, пошатываясь, встает на ноги Синдер Фолл, на алый свет, пробивающийся сквозь спутанные черные волосы, падающие на лицо.

Браун почти прыгнул, почти решился оставить Янг и закончить все это, но в этот момент Синдер Фолл схватилась обеими за голову и истошно закричала, перекрывая шум боя и рев пламени — даже грохот не такого уж и далекого взрыва на мгновение притих. Все вокруг нее — земля, уцелевшая трава и даже тело какого-то фавна Белого Клыка обратилось прахом, мелкой серой пылью, хаотично завертевшейся в воздухе. Миг — и за окружением последовала одежда и Синдер осталась обнаженной, прикрытой лишь пеплом, заключившим ее в полупрозрачный вихрь. Прищурившись, Браун разглядел, как с новым, пронзительнее прежнего, криком растворилась и левая рука жестокой суки.

И в тот же миг вихрь опал, пепел растворился. Мгновение они смотрели друг другу в глаза… а после драконий рев заставил Брауна отвлечься, на мгновение отведя взгляд, сконцентрировавшись на огромном обожженном Гримм, с оторванным левый крылом, проломившим стену совсем рядом.

Он не успел обернуться обратно к Синдер — гигантская тварь взмахнула лапой, стремясь размазать своих естественных врагов по земле. Все произошло слишком быстро — он не мог избежать удара, не подставив Янг, поэтому остался стоять неподвижно, приняв удар на скрещенные руки, проваливаясь по колено в гранит, тяжело пригибаясь к земле под колоссальным давлением.

В те несколько секунд, чувствуя, как стонет от боли тело, как рвутся мышцы в попытке остановить неизбежное, он видел перед собой только ее сиреневые глаза, подернутые болью. Единственной мыслью в эти мгновения было то, что каждый сантиметр, который он отдает дракону, приближает к смерти ту, кто не должна умереть, просто не может… ни сегодня, ни когда бы то ни было. И даже этого гребанного равенства в мыслях не было, равно как и важности этой девушки для фавнов… ничего. Только два имени: «Янг» и «Фонарик», только «Я не могу потерять еще и тебя».

А после, сквозь тяжелый грохот в ушах, сквозь собственный низкий рык, боль, перемешанную с яростью, он расслышал тонкое девичье:

— ЯНГ!!!

И все затопил слепящий серебряный свет. Он так до сих пор и не имел никакого понятия, что за хрень произошла дальше, но дракон застыл, будто замороженный во временной ловушке. А Янг очень скоро забрали от него в госпиталь.

Следующие сутки он провел без сна, планируя предстоящее, собирая все необходимое для путешествия и пытаясь уговорить себя, что то, что он планирует — правильно, и что никакого другого выбора Адам ему не оставил.

Получалось плохо.

… Коко не соврала — Янг спала, накачанная обезболивающим и снотворным, пережидая самые страшные первые дни, пока аура не затянет раны. Прямо сейчас они были скрыты под толстым слоем бинтов — на левой руке, груди и шее. Браун не мог видеть под толстым больничным одеялом, но наверняка они тянулись и по ноге, от бедра и до щиколоток.

— Я предупреждал тебя, глупая…  — прошептал он, чувствуя, как перехватывает болью горло.

Наклонившись, он прислонился к ее лбу. Прикрыв глаза, сделал глубокий вдох и ощутил сквозь резкий больничный запах антисептика, которым вымыли ее тело, привычный аромат, не раз ловимый за те две недели, что они провели вместе — яркая пряность, теплая и ненавязчивая. Сразу стало немного легче.

— Я говорил вам… Всем вам, Блейк, твоей сестре… даже Принцессе — вы не готовы. Вы слишком юны для всего этого дерьма, слишком неопытны для этих сражений… слишком прекрасны, чтобы стать калеками в семнадцать. И посмотри — я был прав. Вся твоя команда в больнице, сестра в коме, Блейк ранена, Принцесса искалечена. И ты. Ты, черт тебя возьми, глупая ты девчонка, нахрена ты полезла в это?

Он резко замолчал, чувствуя, как шепот превращается в бессильное рычание, а злоба — безадресная, бессмысленная, — заставляет сжать кулаки, сминая прикроватные поручни, как пластилин.

— Глупая Фонарик…  — прошептал он, успокоившись. — Я едва успел спасти тебя. Что бы я делал, если бы опоздал всего на минуту? Я ведь находил утешение в том, что те, кто мне дороги… те, кого я люблю, останутся вдалеке от всего этого, что сделаю все сам. Я ведь уже измазан в этом дерьме по уши. Знаешь, там, в том подвале, где ты и Блейк нашли меня… в темноте, истекая кровью, раз за разом пытаясь сломать собственную кость, ставшую обузой, я думал о том, что если умру здесь — разве что Блейк, та, что отказалась от всего, во что я верю, оплачет Моррона Брауна.

Он вновь сглотнул комок, вставший поперек горла.

— Вчера ночью я убил человека, которым восхищался и любил как брата. Я оторвал ему голову… а мои враги, те, кто потворствовали дискриминации фавнов, смотрели на это. До сих пор чувствую его кровь на лице — на вкус она отдавала пеплом. Перед самой смертью он сказал мне: «не подведи меня, медвежонок» — только ему и родителям я позволял называть себя так. Все, кто пошел со мной против Адама, мертвы, а из их трупов сделали Дорогу Смерти — специально для меня. Моя команда, эта дурочка Скарлет, убита моим приемным отцом, который хотел доказательств того, что нет для меня ничего священнее, чем равенство фавнов. Курай, этот хренов скрытный сукин сын, отдал свою жизнь ради того, чтобы я смог нанести удар.

Когда он в последний раз плакал? Кажется, на могилах родителей, перед тем, как его забрали в приют. В тот день рухнула вся его жизнь, два неуязвимых, бессмертных столпа, на которых держалось мироздание, рассыпались в прах. Те слезы были такими же, как сейчас — горькими, колючими и приносящими с собой одну лишь новую боль вместо облегчения — в горле и груди.

— В тот день, когда ушла Блейк, я сказал Адаму: «однажды для каждого наступает момент, когда он больше не может платить цену». Я отдал этому гребанному равенству все, что у меня было. Отказался от жизни с девушкой, которую любил… дважды. Лавендера Лайма, кучу случайных людей, которых я и по имени-то не знаю… даже в лицо помню не всех. Учителя. Команду. Соратников. Свое будущее, которое у меня, наверное, было, согласись я на твое предложение.

Он почувствовал, как на его руку, крепко сжавшую поручень, опустилась маленькая ладошка — твердая, в мозолях от штанги и гантель, — и крепко сжала, со странной для своих размеров силой. Он не открыл глаза, не остановился — слова рвались наружу, не желая больше оставаться внутри.

— Я уже вижу свой предел, Янг… осталось просто протянуть руку — и я коснусь его; сделать шаг — и окажусь на той стороне, где больше нечего терять, нечем пожертвовать и некого любить. Мне осталось отдать только одно: твою жизнь, твое будущее и безопасность. Сегодня я пришел сюда ради этого: чтобы попросить тебя навсегда поставить себя вне закона и разрушить судьбу. Дать тебе жизнь в постоянном напряжении, оглядываясь, в вечной готовности драться или бежать; жизнь без простых ответов и приятных путей. Попросить оставить позади то, что тебе дорого — отца, сестру и подруг. Я думаю, это будет достойным завершением длинного списка моих преступлений. Поэтому…

Глубоко вздохнув, он открыл глаза. Она смотрела на него затуманенными наркотиками нежно-сиреневыми глазами, что снились ему всю последнюю неделю… и вряд ли даже понимала до конца все, о чем он говорил.

«Прости меня, мой Фонарик…»

— Помоги мне. Я не справлюсь один.

Почувствовав, как беспокойно дернулись на макушке большие медвежьи уши, он вновь закрыл глаза и горько улыбнулся. Его расширенный животный слух различил тяжелую неправильную поступь солдатских ботинок — будто левая половина тела была раза в три тяжелее правой и представляла собой один большой стальной протез.

— У меня даже нет времени правильно объяснить тебе, почему это так необходимо, — сказал он, отодвигаясь от девушки.

Не вставая с кровати, он отвернулся от Янг, вытащил из кармана Свиток и бросил его перед собой на кровать. В раздражении стерев слезы с лица, тяжелым взглядом уставился на дверь.

— Просто доверься мне. Просто помоги.

Айронвуд вошел в палату один. За его спиной, в щель закрывающейся двери Браун еще успел увидеть белоснежную форму старшей Шни, что осталась охранять вход. Шевельнулась было пестуемая годами ненависть… и тут же утихла, придавленная свинцовой усталостью, в первую очередь душевной и только после — физической. У него остались силы на один последний рывок — и потратить их следовало с умом.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга — настороженно, оценивающе. Браун подмечал в облике генерала все те же признаки подступающего измождения, что видел в каждом встречном, того самого, что пустило корни и в нем самом: помятый мундир, колючая щетина, круги под глазами, тронутый усталым равнодушием взгляд и резко обознавшиеся горькие складки у губ. Генерал был уже немолод — и где сам Моррон еще мог черпать силы из молодости и природной выносливости, ему приходилось заменять это волей и стимуляторами.

— Не думал, что тебе хватит наглости явиться сюда, — пропуская приветствие, начал Айронвуд.

Браун тоже не стал ходить вокруг да около.

— Охотники Озпина передали тебе мое послание, генерал?

— CFVY притащили мне голову, — скривился Айронвуд. — И заставили прослушать запись. Кажется, ты произвел на них впечатление.

Фавн подался вперед, чувствуя, как напрягается тело, будто готовясь к бою. Он никогда не был дипломатом — Адам воспитал своего ученика воином. Слова, которые он собирался произнести, Браун привык подкреплять силой.

— Я здесь, чтобы повторить тебе это в лицо, — рыкнул он. — Мы заключили договор: я останавливаю Адама, ты — делаешь так, чтобы всех собак повесили только на Торуса, а не фавнов и всю организацию. Ты возглавляешь Охотников и армию — у тебя два голоса в Совете Атласа. Осталось убедить всего одного.

— Это будет сложно сделать — после того, что устроили твои друзья, — процедил генерал. — Мое положение ненадежно — после взлома моей армии. Очень опасно сейчас идти против всех.

Медленно, по-волчьи оскалившись, Браун продолжил, чувствуя, как клокочет в горле черная злоба — генерал говорил логичные вещи, но фавн видел за ними лишь то, что ненавидел всей душой: равнодушие, едва прикрытое оправданиями, страх потерять теплое местечко и рискнуть хоть чем-то ради других.

— Мне плевать, чего это будет тебе стоить. Найди козла отпущения, повесь всех собак на него. Разрушь жизнь стольким людям, скольким понадобится. Но фавны должны остаться не причем.

Он замолчал на мгновение, вновь взвешивая слова, что должны быть произнесены.

— Такие как ты один раз уже обманули таких как я — фавны поверили вашим словам и красивым строчкам в Конституции. Если ты не выполнишь свою часть договора — я буду считать это доказательством того, что Адам был прав, а я ошибался. Посмотри, что мы сделали с Вейл — хочешь, чтобы также заполыхал и Атлас? Обмани меня, солдатик, и я начну именно с твоей родины.

Припомнив Адама, он попытался скопировать те интонации, вложив в следующие слова весь свой гнев и ненависть, что давно и уже, наверное, навсегда пустили корни в душе, боль от принесенных жертв и свою решимость принести следующие — столько, сколько потребуется:

— Больше никаких полумер.

Видя, как резко выпрямился генерал, как сжались его пальцы на рукоятке револьвера и напряглось все тело, готовясь к бою, он понял — у него получилось не хуже.

— Их время прошло. Вы — те, кто у власти — или вытащите головы из жопы, или я вытащу их сам… и вам не понравится, как я это сделаю. Если даже судьба Вейл ничему вас не научит… что ж, в мире есть еще три страны. Может, люди в Мистрале или Вакуо будут поумнее тебя.

— Или я могу убить тебя прямо здесь и сейчас, — отрубил генерал, вытащив из кобуры револьвер и наставив на Брауна. — У меня здесь три полных команды, а ты — один.

— В этом, — оскалился Моррон. — Ты ошибаешься.

Он положил руку на бедро Янг, что все это время безмолвно ждала, и легонько сжал.

«Пожалуйста, Фонарик…  — взмолился он. — Он ведь прав — я один. Ему проще просто убить меня, вместо того, чтобы исполнить обещание — и плевать ему, что в процессе мы разрушим единственную больницу Вейл, обречем на смерть сотни и тысячи, это не его страна. Я никто — просто преступник и террорист. Но ты…»

Пару секунд, показавшихся вечностью, ничего не происходило. А после — ослепительно яркая молния озарила палату и вышибла кусок стены рядом с генералом. Ворвалась в палату Шни с обнаженной саблей, но замерла на месте, остановленная жестом генерала.

— Давай, солдатик, — рыкнул Браун. — Убей меня здесь, на глазах Девы, которая меня любит. А лучше — убей и ее, пусть Синдер Фолл достигнет всех своих целей.

Протянув руку, он взял Свиток и кинул его генералу.

— Запусти воспроизведение.

Злобно глядя на него исподлобья и не опуская оружие, Айронвуд поднес коммуникатор к уху… Браун смог расслышать начало сообщения:

— У каждого человека есть своя цена, мистер Браун, — сказал Озпин. — К счастью, мне известна ваша.

На свете была всего одна вещь, за которую можно было купить с потрохами Моррона Брауна.

— Ты знаешь, кто такой Озпин, — продолжил фавн, видя, как все больше хмурится генерал. — Неужели ты думаешь, он не видел, что происходит между мной и вашей драгоценной Девой? Но он сделал ничего, чтобы это предотвратить. Честно, я понятия не имею, о чем думал Знание, предлагая мне забрать ее. Может, он понимал, что Вейл после случившегося будет слишком слаб, чтобы защитить Янг, а меня годами не мог поймать весь мир. Наверное, решил, что вся твоя кибер-армия — дерьмо, раз ее можно так просто взломать. Или, может, думал, что ты запрешь ее за семью замками, в золотой клетке — и тем настроишь Деву против себя. Но лично я уверен, что Озпин знал — мне потребуется рычаг, чтобы заставить тебя сдержать слово.

Он покачал головой, почувствовав, как Янг позади него тяжело садится на постели, как, привалившись к плечу, крепко сжимает ладонь целой рукой.

— Я не верю ни единому его слову, ни одному обещанию, но он подал мне идею. Чтобы ты не забыл свои слова — Дева пойдет со мной и не вернется назад, пока фавны не получат то, чего заслуживают.

— Ты действительно думаешь, что я поддамся на шантаж и угрозы? — уже спокойно ответил Айронвуд, бросив на кровать Свиток. — Требования террористов никогда не выполняются — это закон. Шантажисты требуют все больше и больше — они не в силах вовремя остановиться.

— Я думаю, что ты доверишься своему лидеру — Реликвии Знания, которой твоя семья служила поколениями. Это его идея, в конце концов. У него, кажется, есть план. А у тебя?

Генерал, наконец, перестал сверлить его злым взглядом и посмотрел на Деву, что, прикрыв глаза, до крайности утомленная даже от такого простого усилия, привалилась к плечу фавна, повиснув на руке.

— Он преступник, Янг, — сказал он. — Ты слышала — он собирается развязать войну. Это последнее, что сейчас нужно Ремнанту.

Она лишь что-то неразборчиво пробормотала себе под нос, слишком уставшая, чтобы ответить как полагается. Вместо этого она приоткрыла правый глаз, горевший странной смесью алого и золотого — и крохотные разряды молний заплясали в волосах.

— Ты проиграл, Айронвуд, — подвел итог Браун, возвращая себе внимание генерала. — Ты потерял Вейл, просрал свою кибер-армию, проиграл мне, Янг и Озпину. Смирись и пойми, что я предлагаю тебе выиграть — стать тем, кто спасет Атлас: от меня ли, Королевы или гнева фавнов, что устали быть вторым сортом. Докажи мне, что Адам был неправ, что слову человека у власти можно верить — и я остановлю Белый Клык, также, как остановил Адама, убью любого, кто будет раскачивать лодку слишком сильно. Покажи мне, что фавны могут получить равенство без войны — и я ее не устрою.

Браун так и не дождался от него никакого ответа. В последний раз посмотрев на него поверх прицела, генерал опустил оружие и, развернувшись, быстро вышел, хлопнув дверью.

Шни же задержалась ненадолго, даже не думая вкладывать оружие в ножны.

— Моя сестра ошиблась в тебе? — спросила она.

— Я больше боюсь того, что Я ошибся в твоей сестре, — ответил Браун. — Оставь слова, Шни, я больше не верю им. За вас, за все человечество, скажут ваши дела.

Мгновение они смотрели друг друга в глаза… а затем Винтер вложила оружие в ножны:

— Я сделаю все, что смогу. Вайс — тоже, — сказала она.

Помолчав мгновение, она продолжила:

— Тебе следует поступить также. Сейчас — шансы еще есть, нашего влияния и угрозы Гримм может хватить, чтобы сосредоточить ненависть на Белом Клыке, не фавнах. Но если Белый Клык продолжит в том же духе — с дороги, ведущей в пропасть, будет уже не свернуть. Доверие — это дорога с двусторонним движением, Фавн-из-стали. Докажи МНЕ, что тебе стоит верить.

— Я убил Лавендера Лайма, — помедлив мгновение, ответил Браун. — Когда не осталось другого выхода. Я пощадил твою сестру под автострадой — потому что решил, что другой выход есть. Мои слова и убеждения давно доказаны. На самом деле это не я принимаю решение, начинать войну или нет — это делаете вы. Остановите это дерьмо со своей стороны, а я позабочусь о своей.

Янг мгновенно обмякла на его плече, потеряв сознание, стоило Шни выйти из палаты. Осторожно уложив ее обратно в кровать, Браун присел рядом на стул, взял за руку и устало прикрыл глаза, давая себе минутку отдыха, прежде чем довести дело до конца.

— Больше никаких полумер…  — прошептал он.

Интересно, поняла ли Янг, что все сказанное сегодня не было спектаклем? Что он действительно верил в каждое произнесенное слово, намеревался исполнить каждую угрозу? И что она сделает, когда поймет?

Знал ли Ивори Хак, главнокомандующий всего Белого Клыка, о плане Адама, истинном и ложном? Поддерживал ли их и, если да, то какой именно? Учитель просил его быть осторожным…

Что скажет и сделает Гира Белладонна, отец Блейк, когда та доберется до континента фавнов, как хотела? Вмешается и поможет или предпочтет отсидеться в Менаджери, пожертвовав всеми, отделенный от хаоса гражданской войны океаном?

Хватит ли генералу Атласа влияния и силы, чтобы остановить катастрофу? Сможет ли Принцесса исполнить обещанное… и захочет ли?

Что задумал Озпин и что предпримет сбежавшая Синдер Фолл? Что значил тот багровый свет в обычно янтарных глазах, что до дрожи напоминал огонь, горевший в глазах каждого Гримм?

На мгновение он почувствовал головокружение — будто вместе со всем миром пытался удержать равновесие, балансируя на тонкой грани между войной и миром, жизнью и уничтожением. Достаточно было лишь одного толчка, с любой стороны — и мироздание шагнет, в пропасть или на твердую землю, сделав свой выбор раз и навсегда.

«С этим миром что-то очень не так, если спасти его пытаются лишь три девчонки и один преступник…»

Он крепче сжал руку девушки, которую любил… и которая все еще могла стать его врагом — если Вселенная не оставит иного выхода. Откинувшись в кресле, он с трудом поднял тяжелые веки.

Адам и Блейк — две стороны его жизни, его души и убеждений, вновь стояли перед ним.

Адам — такой, каким он запомнил его незадолго перед смертью: в припорошенной пылью одежде, с расколотой маской, кривой широкой ухмылкой и налетом безумия во взгляде.

«Больше никаких полумер, — хрипло, искаженным гневом и злобой голосом, рыкнул он. — Они или отступят, или сгорят».

«Что же ты наделал, учитель, — сказал ему Браун. — Еще не все пути были испробованы, не все меры предприняты… А ты оставил нам лишь одну дорогу с единственной развилкой: отступление или пламя».

Ухмылка учителя превратилась в оскал.

«Лучше сгореть, чем жить в унижении».

Моррон не ответил. С этим он был согласен.

«Не всем людям все равно, Мор» — сказала Блейк, выступив вперед и загородив собой Адама.

Она улыбнулась — с той ласковой грустью, что всегда успокаивала его гнев. Она делала так сотни раз, в Белом Клыке и Биконе.

«Посмотри, скольких неравнодушных людей ты встретил, выбравшись из замкнутого мира Белого Клыка, где есть только хорошие фавны и злые люди, SDC и шахтеры, дискриминация и насилие. Посмотри на Янг — девушку, которую полюбил сильнее, чем когда-либо любил меня. Посмотри на Вайс Шни, на ее сестру. Посмотри на Руби».

«Они всего лишь девчонки».

Воображаемая Блейк шагнула ближе, и голос ее не дрогнул ни на миг:

«А сколько таких девчонок по всему Ремнанту? Сколько их, юных и взрослых, бедных и обеспеченных — кто мог бы помочь нам?»

Ее голос взлетел, обретая редкую силу и объем, загремел — как гремел, бывало, голос Адама, когда он произносил свои речи:

«Ты помнишь, как было раньше?! В Белом Клыке состояли люди! Люди, Мор — те, кому было не все равно, кто готов был сражаться вместе с нами, за равенство для всех! Где они теперь? Когда ты в последний раз видел в Белом Клыке человека?!»

Браун открыл было рот, чтобы ответить, но Блейк не дала ему ни шанса. Сделав еще один шаг, почти вплотную, она отмела все его оправдания в сторону одним порывистым жестом и продолжила — со странным, нетипичным для нее гневом и жаром:

«Их больше нет — они ушли сами или их выжили. Нет больше людей, которые готовы сражаться за нас! Сколько сейчас, по всему миру, девочек по имени Янг считают нас, весь Белый Клык — монстрами?! Тысячи, сотни тысяч! Мы ведем себя как чудовища — и нас такими видят. Сколько тех, кто мог бы встать рядом, подставить плечо, УСЛЫШАТЬ нас… вместо этого — ненавидят?!»

Она была уже совсем рядом — янтарные глаза горели так, как никогда прежде, и было очень сложно не отвести взгляд, выдержать это давление, искренность, правоту…

Блейк развела руки в стороны, и Браун обнаружил, что вновь оказался на старом складе в промзоне Вейл. И даже Дорога Смерти никуда не делась — лишь прибавились новые «экспонаты». Мертвым, равнодушным взглядом смотрел на него Курай, укоризненно качала головой Скарлет, исподлобья, с открытым гневом, смотрели старые друзья и соратники, разочарованно — новобранцы…

«Вот он — путь, который ты выбрал, Мор!»

Не отрывая гневного взгляда от его лица, она указала рукой себе за спину — в самый конец этой Дороги Смерти.

«И вот он — твой конец!»

Темная фигура вышла из тени, и Браун без особого удивления узнал в ней себя. Затылка коснулась ледяная рука, заставляя встать дыбом шерсть — его посетило странное ощущение предопределённости, полной и окончательной неизбежности увиденного. Будто все это было не порождением измотанного испытаниями и потерями разума, а настоящим предсказанием. Всего этого просто не могло существовать, но тем не менее было: полностью металлические, от самого плеча, руки и стальные ноги; отросшие, давно не чесаные волосы и подернутый безнадежным безумием взгляд. Подняв стальную руку, Фавн-из-стали мгновение смотрел на пугающе знакомый алый клинок, выдвинувшийся из ладони… а потом взмахнул им, проведя прямо над плечами коленопреклоненной женской фигурки. При всем своем желании, как бы ни старался, Браун так и не смог различить, чья именно голова покатилась по полу — цвет волос постоянно менялся: от золотого сияния Янг до воронова крыла Блейк, а оттуда — к благородной платине Принцессы.

В следующий миг все исчезло, растаяло — он вновь обнаружил себя у кровати любимой девушки, устало откинувшимся в кресле.

«Знаешь, — тихо сказала воображаемая Блейк. — Если описывать людей одним словом… Я назвала бы Адама «Страстью», Вайс — «Одиночеством», Руби — «Надеждой», а Янг — «Искренностью».

«А я?»

Блейк доверчиво улыбнувшись, протянула ему руку; Адам, выступив из-за ее спины, — меч, рукоятью вперед.

«А ты — «Выбор», Мор. Ты будешь делать его снова и снова, и однажды придет тот день, когда придется выбрать в последний раз».

Браун закрыл глаза, прогоняя видение.

Так легко было выбрать одного из них… Адама — и залить все огнем. Блейк — и поверить в других, в человечество и фавнов, в возможность равенства без насилия, без войны и жестоких уроков.

Отсоединив Янг от капельницы и всех проводов, что тянулись к приборам, он осторожно взял ее на руки, прижал к груди и выпрыгнул в окно. Нельзя было оставлять ее здесь и ждать полного выздоровления — чем дольше она оставалась «на радарах» властей, тем больше было шансов, что кто-то попытается забрать ее у него. Приходилось рисковать, ее здоровьем и жизнью.

Ради равенства фавнов, будь оно проклято.