Моррон поправил маску Белого Клыка (стандартную, стального цвета), поудобнее ухватился за толстую цепь, взвесил в руке пушку, задумчиво посмотрел на своего партнера…

— Ты вроде что-то говорил, что вечно таскаешь тяжести?

— Ой, заткнись. То, что у тебя иногда просыпается милосердие и ты не заставляешь меня таскать гребанные два центнера на своем горбу, еще ничего не значит. То, что я тащу твои говнодавы — прямое тому доказательство.

— Они не говнодавы. Я, в конце концов, никогда не давил ими тебя.

Хонг подарил ему кислый взгляд.

— Но ты делал это.

— О, точно, — расплылся Браун в улыбке. — Ладно, можешь называть их говнодавами.

И на этой радостной ноте (нечасто ему удавалось на самом деле подколоть своего партнера), вновь поднял пушку, перекинул цепь через плечо и прыгнул на скалу перед собой. Увы, с добавленными двумя сотнями килограммов, в дополнение к сотне собственных, карабкаться по скале, цепляясь за выступы и камни было неудобно, да и руки у него были крупноваты, поэтому приходилось использовать Проявление.

— Давай, черепаха, — бросил он вниз, повиснув на пальцах, до основания вбитых в камень. — Чем раньше мы окажемся на месте, тем раньше перейдем к твоей любимой части.

Отвернувшись от Хонга, он повторил процедуру, на сей раз расколов скалу пальцами ног, и добавил: тихо, но так, чтобы его партнер слышал:

— И я клянусь тебе — еще один такой прикол со мной, пролетающим мимо и падающим в сортир, и в следующий раз в пушке будешь сидеть ты.

— Хэй, я промазал! — без энтузиазма, в который уже раз, огрызнулся Хонг.

— Ты не мажешь, Хонг. Никогда.

Лис не ответил — да и не было многого, что он мог сказать, учитывая, что это было его Проявление: всегда попадать в цель.

Уже спустя пару минут Моррон, вновь одев свои «говнодавы» (на деле высокие латные сапоги с реактивным движком), деловито устанавливал пушку на относительно ровной площадке в паре десятков метров от земли, вбивая опоры пушки глубоко в камень. До базы было далековато, долетит он уже на излете, но нигде ближе не было такой удобной точки, да еще и прикрытой от наблюдателей нагромождением скал. Хонг же ушел вперед, взобравшись чуть повыше, оценивая обстановку и примериваясь к предстоящему выстрелу. Его глаза ярко мерцали хищным золотом в надвигающихся сумерках — единственное зримое проявление работы его Проявления.

Попадать в цель, из чего угодно, что стреляет Прахом, неважно с какого расстояния, неважно, какие погодные условия… несмотря ни на что.

У него часто пытались забрать Хонга — несмотря на свой раздолбайский фасад, лис был очень умен, умел при необходимости заткнуться и просто делать дело, а его планы, несмотря на кажущуюся бредовость, неизменно имели успех — в конце концов, злополучный «план А» был его идеей и до сих пор его нечем было заменить.

Браун всегда отказывал. В отличие от начальства, он знал своего партнера лучше — и понимал, что говорило о нем его Проявление. Способность всегда достигать цели, плевать на обстоятельства — звучало очень хорошо на первый взгляд. Тем не менее…

У большинства людей была черта, граница, которую они не переступят никогда, и несколько таких черт побледнее, которые нарушаются лишь в экстренных случаях, с большой неохотой и внутренним сопротивлением. У Хонга не было таких границ, ни большой, ни поменьше. Он был точно такой же, как его Проявление: все, что угодно, во имя цели и цена не имеет значения. Браун просто боялся отправлять его в свободное плавание, без присмотра.

Он также знал, что к Хонгу подходили с такими предложениями в обход него, обещали финансирование, команду и статус. Лис всегда отказывался… а еще он знал, что Браун знает.

Они никогда не говорили об этом.

— Все, залезай, — скомандовал Хонг, спрыгивая обратно на площадку. — Я готов.

— Ты мог бы, хотя бы, не быть таким довольным?

— Нет. Это моя любимая часть!

Браун только сокрушенно покачал головой, но послушно начал втискиваться в пушку, сворачиваясь в позу эмбриона.

— Давай быстрее только. Сражаться с затекшими конечностями — полный отстой.

— Вот поучи меня еще. Я ведь знаю, почему ты сражаешься кулаками — единственный, в кого ты можешь попасть — ты сам.

— А я видел то убожество, что ты называешь «рукопашкой».

— Вот поэтому каждый должен заниматься своим делом: ты «мускулы», я — мозг.

— Шут, — буркнул Моррон, потянувшись, чтобы почесать уши.

«Черт!»

— О! Здорово! Я давно это берег… ближайшие сутки я буду звать тебя «педобиром».

— … Еще не дно?

— Уже близко. А теперь заткнись и не мешай мне работать, педобир.

И Браун заткнулся. Хонг действительно был профессионалом, в конце концов.

Они молчали — лис, ворча что-то себе под нос, вращал рычажки и смещал лафет, слюнявил палец и проверял ветер, иногда возвращался на скалу и сверял что-то на стене с собственными наблюдениями, считал что-то на своем Свитке, вычисляя количество необходимого Праха… шаманил напропалую, в общем.

Браун, закинув голову, рассеянно наблюдал за быстро темнеющим небом, холодными звездами, заполняющими небеса, полуразрушенной Луной… и жалел о том, что у них нет второго стрелка, подобного Хонгу.

Будь у него второй такой — они могли бы просто снять зенитки, использовав пушку по прямому назначению, то есть снарядом. Но увы — сразу после выстрела позиция будет демаскирована и орудия SDC разнесут эту скалу на кусочки, вместе со всеми, кто не успеет убраться. Делать две пушки и снимать зенитки одну за другой — долго, теряется элемент неожиданности, и прихвостни Шни успеют вызвать подкрепление. Времени и так немного — чтобы захватить базу, обыскать, вынести и погрузить все ценное, да еще и успеть сбежать: едва-едва хватит шести часов, необходимых SDC, чтобы перекинуть подкрепление из Вейл.

Достать же нормальное орудие, которое сможет разнести зенитки с безопасного расстояния без экстремальных планов, включающих в себя «выстрелить живым фавном в направлении врага»… Это стоило денег — больших денег.

СМИ и SDC любило делать из Белого Клыка всемогущее пугало, вездесущее и могущественное, злобным Духом Мщения висящим над каждым человеком, угрозой всему и вся, но, увы, это было не так. Единственное, в чем они не испытывали постоянной нужды — это новобранцы. О чем говорить, если примерно половину желающих приходилось заворачивать? Не хватало денег на нормальное оружие — рядовая часть Белого Клыка, из тех, что действовали в городе, прикрывая все реже и реже случавшиеся мирные демонстрации протеста, громили магазины, отказывающие в обслуживании фавнам и все в таком духе, сражалась всяким мусором вроде дубинок, бейсбольных бит или простых арматурин, выломанных где попало. В основной состав, которому действительно приходилось иметь дело с настоящими битвами, брали только тех, кто действительно умел драться — и то их приходилось вооружать простыми мечами, без возможности трансформации, автоматами, изъятыми у роботов и спешно переделанных под руку фавнов, прочим древним хламом, даже Прахом не стреляющим, на одном порохе…

Не хватало всего: даже с таким трудом украденное оружие Шни постоянно терялось вместе с арестованными и убитыми, украденных Прах — килограммами расстреливался в бою и на тренировках, высокотехнологичное оружие — быстро приходило в негодность без нормального обслуживания и запчастей.

И деньги — разумеется, всегда не хватало денег. Большая часть финансовых активов Белого Клыка приходила из Менаджери — даже притом, что Гира Белладонна, действующий правитель страны фавнов, бывший лидер Белого Клыка, оставивший свой пост, когда организация приняла решение перейти от мирных протестов к более… силовым методам решения вопроса, официально отрекся от ныне террористической группы, многие из влиятельных и простых фавнов по-прежнему поддерживали выбранный Белым Клыком путь. Остальное добывалось грабежом — банки, магазины, поезда… Но этого было мало — всегда было слишком мало. Некоторые особо отмороженные предлагали восполнить недостающие средства продажей наркотиков — разумеется, только «грязным человекам»…

Пока, слава Праху, обходились без этого.

— Ты слышал, в этом году в Бикон поступила наследница SDC, Вайс Шни, — нарушил тишину Хонг. — Завтра будет проходить инициацию.

Браун напрягся — разумеется, он слышал, об этом говорили в новостях, и все, что несло в себе слова «Шни» и «SDC» всегда привлекало его самое пристальное внимание.

— Мы больше не связываемся с похищениями и заложниками, Хонг.

— Но остальные…

— Остальные могут делать все, что считают нужным. Мы. Больше. Не. Связываемся.

— Лайм был мудаком даже по меркам директоров SDC, и ты знаешь это. Никто больше в здравом уме не скажет похитителям собственного сына: «Он всегда бы разочарованием. Просто пристрелите его».

Браун ответил не сразу. В те времена ему казалось, что ход с заложниками — это высокий риск при высоком вознаграждении. И это действительно было так — прежде его соратникам и правда иногда удавалось выжать приличную сумму лиен.

Его ошибка была в том, что он требовал не денег — он требовал снизить рабочий день шахтеров с четырнадцати часов до двенадцати. А после отказа Лайма сотрудничать, ему на Свиток набрал Ивори Хак, главнокомандующий всего Белого Клыка и приказал исполнить просьбу Лайма.

Лавендер Лайм был пропащим подростком, спускающим жизнь на вечеринки и алкоголь — он заслуживал презрения, не казни на камеру сразу после отречения отца.

— Мы всегда можем просто потребовать денег. Она одна здесь, без своей армии.

Хуже всего было то, что Хонг был прав. Случай с Лавендером был исключением из правил, ужасной ошибкой — было мало шансов, что это повторится вновь.

— Она в Биконе, Хонг, гребанном Биконе, академии, где готовят лучших воинов Ремнанта. Там, наверно, даже уборщик имеет открытую ауру и знает кунг-фу.

После смерти его родителей, не имея других родственников, он попал в приют. Он не пробыл там долго, всего полгода, прежде чем его нашел Адам, но все же успел выучить несколько важных уроков.

Если тебя бьют — ты бьешь в ответ. Если тебя оскорбляют, ты вбиваешь оскорбление обратно в глотку ублюдку вместе с его зубами. Если твой противник поднимает ставки, доставая нож — ты делаешь то же самое, ломая ему руку, а следом и вторую, чтобы лучше запомнил. Если твой враг больше, сильнее и превосходит числом, ты играешь грязно — ты бьешь между ног, кусаешься и делаешь все, что угодно, чтобы заставить их пожалеть об идее, что тихий одинокий мальчик, недавно потерявший родителей, будет легкой жертвой.

В глубине души он знал, что это сработает и здесь. Если они будут достаточно жестокими, достаточно сильными, чтобы задрать планку насилия и выдержать последствия — человечеству придется смириться с фавнами, занимающими равное им место в мире. Из страха, да, но какая разница, если результат достигнут?

— Она не может сидеть там вечно.

Проблема была в том, что масштаб необходимой жестокости в детдоме и Ремнанте был очень, очень разными вещами.

И он никогда не мог заткнуть тихий, мягкий голос в своей голове, голос Блейк, сейчас шепчущий ему, что Вайс Шни — семнадцатилетняя девчонка, певица с потрясающим голосом, собравшаяся учиться на Охотницу, профессию, про которую писали сказки, слагали легенды и снимали фильмы, профессию, о которой мечтал каждый мальчишка… потому что Охотники были героями, теми, кто защищал мир от монстров, без разницы — Гримм или тех, что маскировались под человека.

— Отстань, Хонг. Мы не занимаемся похищениями. Наше дело — война с SDC и роботами. Это тоже важно.

— Как скажешь, Браун. Только не больно-то это работает.

— Мы можем поговорить об этом в другое время, когда я не буду сидеть на карачках в пушке?

— Конечно, педобир. Кстати, я закончил. Передай привет роботам.

И сразу после мир превратился в море огня и грохота.

* * *

Он уже делал это раньше (десятки раз, на самом деле), но каждый раз сердце испуганно сжималось в груди, когда прямо под ним взрывалась маленькая бомба, а чудовищная, неостановимая сила, как котенка, швыряла его в небеса.

Кратковременный приступ страха прошел, когда он приземлился прямо на зенитку, едва начавшую разворачиваться в его сторону. Он был на своем месте — в бою, где не было времени для моральных сомнений, где был враг, которого следовало раздавить, и не было никакой нужды сдерживать свою силу.

Уперев ноги в удобные выступы угловатой конструкции типовой, пусть и устаревшей, зенитки Атласа, он ухватился руками за основания стволов и, довольно зарычав, вырвал их из гнезда. Перехватив правый, будто копье, он бросил его во второе орудие, пронзив его насквозь.

А после его время кончилось.

Тяжелая орудийная турель, созданная для противостояния наиболее прочным Гримм, от Большой Урсы до Голиафа, наконец довернула ствол и тяжелый снаряд буквально смел его с башни, протащил через следующую и швырнул в скалы, с обоих сторон подпирающих узкий вход в ущелье.

Он рухнул на землю с тяжелым грохотом, морщась от боли, от легкой раны на плече и тонкой струйке крови, заливающей руку — с его Проявлением его редко ранили. У всего на свете была своя цена и его заключалась в том, когда он обращался к своей способности, его аура исчезала, впитываясь в тело — про быстрое исцеление можно было забыть, потому что ему приходилось прикладывать сознательные усилия, чтобы отключить свое Проявление.

Его звериная суть, легендарная медвежья свирепость, требовала подняться ноги, вернуться в бой — разорвать всех, кто встанет на пути, оторвать им ноги и руки, перегрызть горло и напиться горячей крови, но он заставил себя остаться недвижимым. Его задачей было не захватывать базу в одиночку — только выиграть время, всего минуту, пока транспорт доставит остальную команду.

Поэтому он лежал, притворяясь мертвым — у охраны не было никакой возможности знать, что кто-то мог пережить попадание снаряда, разрывающего Урсу на части.

Время действовать пришло, когда рядом раздался металлический лязг — роботы Шни пришли убедиться, что сумасшедший самоубийца был мертв. Он ждал, сжимая зубы от жажды драки, до тех пор, пока один из электронных болванов не ткнул в него своим клинком.

Перехватив запястье неудачника, Браун сжал его в кулаке, где-то на периферии сознания испытав легкое разочарование, что скрежет сминаемого металла так мало похож на хруст дробящейся кости. Вскочив на ноги, он взмахнул рукой, используя робота в качестве дубинки, сметая со стены трех его собратьев, и тут же прыгнул вперед, спасаясь от потока пуль, обрушенных на то место, где он стоял мгновением раньше, собратьями мертвого робота.

Прямо перед ним, из свернутого энергосберегающего режима выходил тяжелый робот Атласа, брат-близнец того, что встретили Адам с Блейк на их последней миссии.

Браун любил таких — медленный, тяжелобронированный противник с большими пушками был самой простой целью для его Проявления. Маленькие и быстрые бесили его куда сильнее.

Роботу не хватило совсем немного времени — его пушки уже засветились бледно-голубым светом, готовясь выплюнуть поток полужидкого-полугазообразного Праха, раскаленного до температур, при которых даже камень горит, но Браун был уже достаточно близко. Его прыжок совпал с двумя потоками огня, ударившими из сопел на его ботинках, буквально выстреливая фавном вперед — единственное высокотехнологичное устройство, которым он пользовался. Его кулаки были грозным оружием, но, увы, проигрывали всем остальным в плане досягаемости — и реактивные ботинки были его способом быстро сблизиться с целью. А там уже все, что оставалось — это ударить или схватить за руку.

Робота-паука постигла судьба зенитки — упершись обеими ногами ему в подмышку, Моррон с хриплым натужным рычанием (ублюдок был реально прочным), оторвал пушку от туловища. Ходячий танк на четырех ногах дернулся, завертелся вокруг своей оси, пытаясь скинуть его с себя, но трудно провернуть такое с тем, кто успел вбить пальцы встык твоей брони, а силы имел достаточно, чтобы оторвать руку. Тем не менее, программу пауку писали толковые ребята, и робот не просто бестолково крутился — он наводил вторую из оставшихся у него крупнокалиберных пушек на цель. Браун едва успел отогнуть листовую броню, за край которой держался, принимая синеватый поток расплавленного Праха на собственную же защиту робота. Броня выдержала, но жар раскаленного, ярко светящегося металла Моррон чувствовал даже сквозь свое Проявление.

«Зато кровь в ране свернется» — думал он, подтягиваясь на руках чуть выше, чтобы дотянуться до уязвимой механики, скрытой под броней. Он запустил туда руку по плечо, разрывая провода, кроша приводы и ломая еще Прах знает что, напиханное внутрь умниками из Атласа, а после разжал руки, соскальзывая с туловища вниз, на одну из ног.

«Самое уязвимое место всей этой кибер-херни, которую так любят в Атласе — суставы» — учил его Адам. Браун хорошо слушал своих учителей — всех, до единого.

Два удара потребовалось ему, чтобы раздробить центральный сустав, соединяющий ногу с туловищем. Робот споткнулся, заваливаясь в сторону, угрожая задавить Моррона собственным весом, но тот успел выскользнуть из под падающей громадины. Когда шагающий танк с грохотом рухнул на стену, Браун уже стоял на его груди, торжествующе рыча, раздирая броневые листы, чтобы добраться до центрального процессора, скрытого в самом центре огромного робота. В качестве последней попытки сопротивления паук навел на него ствол последней оставшейся пушки, но это отвлекло Моррона лишь на секунду — дождавшись, когда дуло засияет, он схватил ствол обеими руками и с силой сжал, сминая его в лепешку. Поток раскаленного Праха, запущенный системой мгновением позже, разорвал пушку изнутри, осыпав фавна градом раскаленных осколков.

Но все это уже не имело никакого значения, потому что Браун добрался до своей цели — угольно-черного ядра, раскалывая его на миллион кусочков ударом сцепленных рук.

И только тогда, оглядев стену разъяренным взглядом, он услышал знакомый рев двигателей, взрывы и выстрелы, звон клинков и пулеметные очереди.

— Эй, ты в порядке, педобир? — расслышал он отвратительно веселый голос своего партнера.

Лис стоял рядом, со счастливой усмешкой закинув на плечо дробовик, слабо дымящийся от последнего выстрела.

— Выглядишь как дерьмо, — добавил он. — Не то, чтобы это было необычно…

— Заткнись, Хонг, — вздохнул он, запрыгнув на полуразрушенную башню, которую он не так давно проломил собственным телом, чтобы получить лучший обзор на поле боя. — Просто заткнись.

— Ладно, босс. Но, если что я могу позвать ту девчушку-оленя, чтобы перевязала твои раны на мускулистом плече. Ей вроде как раз семнадцать — твой тип…

Лис поперхнулся своими словами, когда Браун повернул голову к нему — темно-карие глаза в окружении покрасневшего от ярости белка, заставили его вспомнить, что при всей терпимости его партнера, все, что так или иначе касалось Блейк Белладонны, было запретной темой, которую нельзя поднимать ни в коем случае.

— … Понял, не дурак. Пойду убивать роботов — уверен, они наставят мне достаточно синяков, чтобы тебе стало меня жалко.