Часть 9. Последний из рода
Дракон спал.
Массивное тело, покрытое черной чешуей, свернулось в клубочек вокруг выщербленного временем каменного трона, установленного у стены огромного зала.
Дракон спал.
Ему не мешал яркий солнечный свет, проникающий в зал через проломы в стенах и потолке; пыль, обратившая блестящий антрацит в темно-серую, грязную массу; смена дня и ночи, времен года… даже крупные обломки постепенно разрушающегося потолка, что падали время от времени на него, толстым слоем покрывая некогда белоснежный мрамор пола, не были достаточно веским поводом, чтобы открыть глаза.
Дракон спал.
И видел сны: такие, какие ему хотелось.
Он видел свою мать, смутно: ее образ почти стерся из памяти за столетия. Но вот уютное тепло, когда она укрывала его своими крыльями, чувство безопасности и тихий ласковый голос, он помнил хорошо. Он видел свою первую любовь: яркую лазурь ее чешуи, беспокойный хвост и озорной блеск золотых глаз.
Он вспоминал времена своей юности, когда драконы, Повелители Неба, правили миром. Могучие крылья распростерлись над всем континентом, и не было таких мест, что отказывались бы признавать их власть. Да и с кем ее было делить? С дикарями, чья жизнь — миг, чьи лица и законы бессмысленно запоминать, и чьи тела не способны были выдержать подлинную мощь истинной Магии, которую те называли Дикой?
Хотя даже тогда их было немного: едва тысяча весь континент. По сравнению с нынешним числом — прямо плюнуть некуда, не попав кому-нибудь на чешую.
Драконы царили над миром, в небесах, горных долинах и предгорьях. Весь остальной мир считал себя самостоятельным только по той причине, что был неинтересен крылатым созданиям.
Так было, пока в мир не пришли они. Горстка, но…
Они называли себя Пантеоном: Один, Тор, Локи, Хеймдаль, Урд, Верданди, Скульд и двенадцать дев-воительниц, что звали себя Валькириями. Позже дракон узнал и другое название: Рейд-боссы.
Конфликт произошел не сразу — слишком разные были области интересов у Пантеона и драконьего племени. Не сразу, но… неизбежно — у мира может быть только один господин.
Драконы мало контактировали с короткоживущими жителями равнин: в основном это было увлечением молодежи, еще не успевшей прочувствовать бессмысленность таких контактов, да редких стариков, что умудрились разглядеть в глупой суете смертных какой-то смысл.
Именно они первыми столкнулись с могуществом Пантеона… и немногие выжившие принесли весть остальным.
Совет Старейших не пожелал мириться с убийством, как и выяснять мотивы пришельцев — даже мысли не возникло у них попробовать договориться.
Что ж… они сполна заплатили за свое высокомерие.
Оглядываясь в прошлое, престарелый дракон был склонен считать, что именно разобщенность его племени, отсутствие государства и единства были причинами гибели его народа. Совет Старейшин — не орган управления, всего лишь собрание самых старых и уважаемых драконов, видевших друг друга хорошо если раз в несколько десятилетий, на празднике Рождения. День, когда новорожденный дракон разбил скорлупу и впервые, смешно моргая глазными перепонками, посмотрел на синее небо, считался священным — праздник для всех соседей, для всего народа. Для того, чтобы отметить это нерядовое событие, временами, прилетали сородичи даже с противоположного конца континента.
Если бы они тогда сразу, по примеру «глупых» короткоживущих равнинников, собрали армию, выступили бы единым фронтом — все могло закончиться иначе. Беда была в том, что драконьей армии не существовало как явления: ни к чему она была тем, кто мог разгонять войска смертных без всяких тренировок и почти не пересекался с равными сородичами — земли было много, драконов — мало.
Совет кинул клич — и сотня добровольцев, решивших размять крылья и отомстить за убитых, встала на крыло… и не вернулась. Впрочем, как стало известно позже, две Валькирии они все-таки смогли убить…
…И этого не простил уже Пантеон. Пока медлительные драконы, принимавшие решение о мести три (!) года, думали, что делать дальше, Валькирии, мстя за убитых соратниц, нагрянули в разбросанные по многочисленным горным хребтам одинокие гнезда.
Обо всем этом черный дракон, спящий в полуразрушенном замке, знал лишь со слов других — слишком мал он был тогда, едва сотня лет исполнилась…
Знал мало — но мог себе представить. Пантеон казался неуязвимым — драконье пламя, даже не алое — чисто-белое от жара лишь красило в черный серебристые доспехи Валькирий: чтобы нагреть и пробить природную защиту этих созданий требовалась слаженная работа десятка драконов в течении нескольких минут… и эти минуты враг вовсе не стоял на месте — удары их копий играючи пробивали чешую, молнии, что они призывали с небес, сводили судорогой могучие мышцы. Когти и клыки были бессильны — и лишь Дикая магия оставалась хоть сколько-нибудь эффективной.
Драконье племя — союз одиночек. Лишь поставленные под угрозу полного уничтожения они смогли договориться о совместных действиях, собрать обитателей многочисленных гнездовий в единый кулак — на западе континента, в россыпи долин горного хребта, который и поныне, кажется, называют Драконьим…
И вот это он уже хорошо помнил. Детей, к которым причислили и его, никто не пустил на передний край обороны (как он теперь понимал — бездарно выстроенной обороны) — их собрали в укромной долине в глубине гор, со всех сторон зажатой отвесными скалами.
Что было дальше, он тоже помнил — дрожь гор и грохот обвалов, рокот лавин, молнии, бьющие с небес, Дикая магия, ломающая мироздание…
В их «детскую» долину добрался только один из Пантеона… кажется, его звали Тор. По крайней мере, здоровенный молот, который трехметровый широкоплечий мужчина в искромсанных, обугленных и окровавленных доспехах тяжело волочил за собой по земле, прихрамывая на правую ногу, был атрибутом именно этого «Рейда».
Они, два десятка неразумных детей и две взрослых драконицы, оставленные приглядывать за ними, попытались дорого продать свои жизни… и, что самое удивительное, — у них получилось, хотя и по сей день черный дракон не знал, как именно. Тор одним ударом молота оторвал ему правое крыло в самом начале безнадежного боя и он, стыдно признаться, потерял сознание от боли.
Он пришел в себя в объятьях одной из дракониц — та, даже с раздробленным позвоночником, закрывала его своим телом от кровавого хаоса последнего боя Драконьего племени… и все-таки уберегла.
А крыло… крыло так и не отросло.
А после он оторвал себе второе — сам. Когда понял, что остался один; когда бродил по долинам, неуклюже карабкаясь по чешуйчатым телам, зачастую сваленным в кучи, и камням, завалившим перевалы, сплавленным драконьим дыханием в одну однородную массу в неаккуратных потеках застывшей лавы; когда разгребал эти, уже начинавшие пованивать горы в безумной надежде отыскать кого-то живого.
Не нашел. Они были мертвы — все до единого: и драконы, и их враги.
Наверное, он и правда немного сошел с ума в тех горах…
Последний дракон этого мира не знал, сколько просидел в горах, где погиб его народ. Может быть, неделю, может — месяцы… вряд ли годы — еда, что запасли взрослые, закончилась, а охотиться самостоятельно бескрылому инвалиду…
Он спустился на равнины — к смертным, о которых знал лишь по рассказам старших, и с удивлением обнаружил, что трагедия, разыгравшаяся высоко в горах, здесь никого не волнует. Эти дикари больше сожалели о гибели Пантеона — пришельцы успели обзавестись сторонниками и последователями, сколотить разрозненные племена подобие единой страны, даже научить кое-чему из того, что умели сами.
По меркам своего народа, антрацитовый дракон был слабым ребенком — гибким и ловким, но субтильным и немощным, даже Дикая магия подчинялась ему с трудом, зачастую просто игнорируя его просьбы.
Но это было там, в горах. Здесь же, на равнинах, он был здоровенной двухметровой рептилией, с практически непробиваемой чешуей, огненным дыханием снежно-белого цвета, длинными острыми когтями, режущими стальные доспехи как бумажные… и разрушительной мощью Дикой магии, пусть и отзывающейся через раз.
И видя, как убийцам его народа продолжают строить храмы, молиться и надеяться на возвращение… ну, он ведь уже упоминал, что немного повредился рассудком, оставшись единственным живым на кладбище?
Следующее столетие он посвятил выкорчевыванию из сознания смертных самой памяти о Пантеоне. Горели города и армии, огромные величественные храмы стирались в порошок и любой житель равнин, посмевший в открытую поклоняться мертвым богам, мог в один прекрасный день обратится в пепел белоснежным огнем другого, ЖИВОГО бога.
И вот, настал день, когда Пантеон ушел в прошлое.
И ничего не изменилось. Черный дракон, почти сотню лет посвятивший уничтожению ненавистного культа, добился своей цели — но по-прежнему оставался последним в своем роде.
Никогда больше драконьи крылья не поднимут в небеса массивное тело, никогда больше довольный рев хищника, загнавшего добычу, не прогремит среди гор, провоцируя лавины и обвалы… и никогда больше тишину пещер не разгонит тихий треск скорлупы, с которым крохотное беспомощное создание совершит свой первый незаметный подвиг, пробивая дорогу к жизни.
Он твердил себе, отгоняя мысли о самоубийстве, что пока он жив — жив и его народ. Твердил… и в глубине души знал, что это ложь. Драконье племя мертво, а его последний представитель, жалкий бескрылый инвалид — лишь памятник былому величию.
Ответ на вопрос «Что дальше?», как бы странно это не звучало, подсказали ему смертные, которых он уже привык воспринимать как букашек под лапами, в лучшем случае — говорящих игрушек, а то и вовсе — пищей, когда не нашлось ничего повкуснее.
Один безумный волшебник, из этих, с длинными ушами (как узнал чуть позже, этот вид имел самоназвание «эльфы») создал существо, которое назвал «химерой» — довольно отвратительное создание, собранное из частей тел нескольких животных. Заинтересовавшись, дракон, прежде чем убить, расспросил мага о его творении… и резко передумал проливать кровь.
Ведь если можно скрестить змею и льва, передать какие-либо особенности одного организма другому, то, возможно (только возможно!) ему удастся возродить свой народ?.. Постепенно, поколение за поколением меняя смертных, вывести своего дракона… или что-то, хотя бы похожее на него.
Это дало ему Цель, дало Путь.
Стоило только немного приглядеться, и оказалось, что равнинники, эти жалкие создания, так презираемые его сородичами, знают об этом мире и умеют гораздо больше, чем драконы, век от века полагающиеся на свою врожденную мощь, устоять перед которой не могла ни одна проблема.
Слабые, хрупкие, такие недолговечные… они строили огромные города, возводили замки, которые не вдруг и сломаешь… то, что они не могли сделать в одиночку, они делали сообща, строя потрясающие своим масштабом социальные конструкции, совершенно дикие для драконов-одиночек. Смешно сказать — даже в магии они понимали больше, чем молодой дракон, которого не успели научить всему необходимому его родители.
И безымянный дракон, не успевший вырасти достаточно, чтобы ему дали настоящее «взрослое» имя, начал учиться. Еще бы учителей не приходилось отлавливать и заставлять делиться знаниями под страхом смерти….
Следующие полсотни лет прошли для него под знаменем «узнай, как живут смертные».
Он пришел к парадоксальному выводу: их сила заключалась в их слабости, а слабость его собственного народа — в его силе.
…Это было бы смешно, если бы не было так грустно.
Смертные еще не успели забыть годы, когда черный неуязвимый дракон выжигал дотла города и страны, посмевшие поклонятся Пантеону. Они звали его Черной Смертью, Ёрмунгандом из рассказов своих мертвых богов. Как оказалось, кое-где ему даже поклонялись, жертвы какие-то приносили…
Для своей цели он решил использовать именно их: тех, кто почему-то решил, что ему нужно их поклонение, что кровь на алтарях окажется в состоянии смягчить его ярость. Чего зря добру пропадать?
Это оказалось до смешного просто: стоило пощадить одних, убить других и страшный змей Ёрмунганд уже не страшилка для детей и кошмар для взрослых, а защитник слабых и угнетенных, зерцало и эталон. Великому Змею нужны живые, дети и старики, мужчины и женщины для проведения экспериментов? — пожалуйста, получите и распишитесь, великая честь стать кандидатами на Возвышение побудит верных последователей чуть ли не в очередь выстраиваться. Божественному Дракону нужны редкие ингредиенты? — не страшно, послушники Ордена Искателей отправятся на поиски необходимого хоть на край света. Лорду-Дракону нужны разумные разных рас, с магическим даром и без, волшебные твари всех видов и уровней силы? — отлично, а то Искателям, кажется, слишком легко и просто живется на свете.
Глупые, глупые смертные…
Выяснилось, что вырастить что-то похожее на дракона из магических тварей возможно — но зародить в этих тупых монстрах искру разума у него так и не получилось. Он не мог проводить исследования постоянно — материал для ритуалов приходилось брать из собственного тела… и далеко не всегда придуманные им схемы могли обойтись одной только кровью. А ему все никак не удавалось обеспечить выживание образцов…
Постепенно он отсеял расы, хуже всего переносящие драконью сущность: бесполезными были признаны эльфы, орки, гномы и зверорасы. Самым перспективным видом оказались люди — самые слабые, самые немощные из подданных его небольшого горного государства, которое уже давно называли не иначе как Драконьим Герцогством: кто с гордостью, а кто и со страхом.
И вот, наконец, настал тот знаменательный день, когда первый опыт увенчался успехом: человеческая девчонка, даже по меркам своего народа еще ребенок, смогла пережить ритуал и трансформацию, умудрилась сохранить рассудок и даже пробудить Дикую магию… правда, очень слабо. Но и это был успех — он уже почти отчаялся…
С новыми силами он взялся за дело — доработал черновой вариант ритуала, окончательно сформировал критерии отбора кандидатов: люди, возраст до двенадцати лет, желательно девочки.
Но даже доведенный до ума ритуал переживала едва половина детей, а те, кому повезло, временами испытывали на себе все прелести поистине страшной фразы: «что-то пошло не так». Больше всех досталось той самой первой девочке… как там ее звали — Элком, кажется? Перестройка организма похерила естественные процессы взросления, навеки оставив ее в детском теле, некоторые из обновленных органов не работали и вполовину расчетной мощности, чешуя, покрывшая все тело, кроме лица, постоянно чесалась, раздражая кожу, а хвост, наоборот, получился слишком длинным, перевешивая тщедушное тело при ходьбе.
Вспоминая то время, дракон понимал, что именно тогда, выхаживая эти наполовину удачные эксперименты… нет, своих детей, плоть от плоти, кровь от крови, — буквально, а иногда и прерывая их страдания, в его глупую тщеславную голову впервые пришла мысль о том, что цена может оказаться слишком высока. Что вечное одиночество последнего истинного дракона — куда более правильный выбор, чем возрождение давным-давно исчезнувшего народа, построенное на детских страданиях.
Ведь то, чего он добился за сотню лет, загубив тысячи жизней — это был всего лишь первый этап. Его план затрагивал не одно и даже не два поколения — несколько сотен лет, трансформацию за трансформацией приближая измененных людей к тому образцу дракона, который он помнил. И на каждом этапе его дети будут погибать сотнями, пока он не подберет нужный ключик к волшебному ритуалу.
Тогда он отбросил эти пораженческие мысли, бессмысленную жалость к расходному материалу, жалким смертным — простым заготовкам для настоящих драконов и продолжил свой труд. Единственной поблажкой совести, которую он себе позволил, было решение приостановить дальнейшие исследования, сосредоточившись на доведении первого ритуала до близкого к идеалу КПД, — слишком противно ныло в груди при виде очередного уродца, едва способного дышать.
Драконье Герцогство — небольшая, не неприкосновенная страна, находилась на юго-западных отрогах Драконьего Хребта и мало контактировала с окружающим миром. Даже Орден Искателей, такой активный еще полсотни лет назад, пришел в упадок — больше не было нужды в поиске кандидатов из иных рас, волшебных зверей и добыче экзотических ингредиентов, все потребное добывалось на месте. Лорд Дракон, уже и сам частенько называющий себя Ёрмунгандом, не следил за тем, что происходило в мире — а потому о пришествии Шестерых Божественных Героев узнал последним… к счастью. Вряд ли бы он смог сдержать свою ненависть к пришельцам. Он отправился бы мстить… непонятно кому, непонятно зачем — записав разумных в смертельные враги только по той причине, что они попали в этот мир тем же способом, что и ненавистный Пантеон. Отправился…. И, скорее всего, проиграл бы — как показало будущее, в сражении с шестью «сотками» ему ничего не светило.
Таким образом, он продолжил свое знакомство с пришельцами, что пришли в этот мир вслед за Пантеоном, со встречи с эмиссаром чудовищ, известных всему миру под именем Восемь Королей Жадности.
Он назвал себя Король-Чародей Ганмара — долговязая фигура в бесформенном рваном черном плаще до пят верхом на здоровенной виверне. О том, что такое дипломатия это полуматериальное существо явно раньше никогда не слышало — когда Ёрмунганд все-таки отправился разбираться с пришельцем лично, тот уже успел вырезать пару пограничных крепостей и городков, предварительно выставив подданным Герцогства нехитрый ультиматум: смерть или рабство.
«Король-Чародей» все-таки смог удивить молодого (по меркам своего народа) дракона — ранее Великий Змей не встречал в этом мире никого настолько сильного, если не брать в расчет монстров Пантеона. Белое драконье пламя развеяло его по ветру, оставив только горстку пепла, но отрубленный мечом коготь, глубокие раны на правой передней лапе и левом боку говорили сами за себя… это была первая боль, которую он почувствовал со времен того страшного сражения, в котором погибло племя огромных крылатых ящериц.
Перед смертью «Король-Чародей» грозился своими хозяевами: «вы все равно склонитесь перед Лигой, так или иначе. А те, кто выберут бой — будут уничтожены».
Тогда Ёрмунганд еще не знал, что эти слова окажутся пророческими…
…Дракон спал. И видел сны.
Прошлое ходило кругами, подменяя реальность и настоящее. Горела его крохотная горная страна, гибли в тщетных попытках убить неуязвимых противников его дети, а черная антрацитовая чешуя меняла цвет на красный в аду огненной магии, с сухим треском раскалываясь, обнажая нежную кожу и причиняя боль, которую невозможно было терпеть.
То поражение даже спустя годы скрипело на клыках горьким песком — слишком много их было, слишком сильны они оказались. А ведь он в ту пору уже не был беспомощным дракончиком, едва вставшим на крыло… и тем больнее было вернувшееся чувство бессилия.
Он снова, уже во второй раз, выжил там, где обязан был умереть, на сей раз не благодаря чуду: он малодушно сбежал, прихватив с собой малышку Элком, которую все же смог привести к эталонной «заготовке дракона первого поколения».
Кто-то скажет — трусость. Его родители, все драконье племя точно не оценило бы такой поступок — уж они бы сражались до конца. Они и сражались, в общем-то… и где они теперь? Мертвы, забыты, даже не погребены как полагается — так и валяются в Долинах Смерти огромными белыми остовами: безмолвные памятники былой силы.
«Умри, но не склонись» — замечательный девиз… но Ёрмунганду больше было по душе другое кредо: «Выживи и отомсти».
Играть в прятки с Королями Жадности, что подчинили себе весь континент — задача нетривиальная и, как правило, не имеющая решения. Особенно, если ты — трехметровый в холке здоровенный ящер с чешуей, черной как ночь.
У него и не получилось. Их находили несколько раз — и каждый раз Ёрмунганд, имевший возможность подготовить место для боя, умудрялся уходить живым, основательно потрепав группу ликвидации.
В конце концов между ним и Королями установились отношения, которые смертные называли «вооруженный нейтралитет». Великий Змей был слишком слаб, чтобы причинить своим врагам что-то большее, чем «неприятности», а заклинания мгновенной массовой телепортации на большие расстояния делали смертельно опасной даже простую партизанскую тактику вида «подстеречь одиночку». Короли же, в свою очередь, никак не могли поймать Ёрмунганда в ловушку, из которой он не смог бы сбежать… да еще и пришибив кого-нибудь из атакующих выплеском Дикой магии.
Впрочем, немногим позже Змей понял, что ему очень повезло в ту пору — Короли пожалели на него способности Мировых артефактов «первой двадцатки», уж больно высока была цена их использования.
Ёрмунганд не смирился, нет, — он ждал. Судьба его собственного народа говорила ему, что нет под этими небесами ничего вечного, нет таких существ, что не совершают ошибок… а общение со смертными научило его и тому, что сложные социальные конструкции имеют свойство разваливаться со временем: такой же естественный процесс, как ржавчина на стальном клинке.
Поэтому он, осев в конце концов далеко на востоке континента, в долинах безлюдного гористого полуострова… просто жил, никуда не спеша. За следующие полсотни лет его главным открытием стало то, что малышка Элком, которую он называл своим ребенком больше про себя и… образно, способна расплакаться от тихого «дочка», которое он как-то ляпнул, забывшись. Та самая Элком, которая в первые годы жизни после «Перерождения» лишь скрипела зубами от боли и слабости, та Элком, что не пролила ни слезинки, когда рушилась ее страна, когда они бежали от врагов, зачастую не имея возможности даже остановится и нормально поесть, не то, что выспаться…
Честно — если бы драконья физиология предусматривала слезы, он бы и сам прослезился на этом моменте…
И как было отказать любимой доченьке (да-да! Хватит уже обманывать себя), когда она попросила «братика или сестричку»?
Он и не отказал — ритуал «Перерождения» был доведен до ума, методика доработки ошибок ритуала отточена до совершенства на той же Элком. Так что его дочь (самая настоящая кровная родственница, между прочим) отправилась на запад — в страны смертных, названиями которых он как-то не удосужился поинтересоваться, и через два года привела кандидатов — двух крестьянских ребятишек, Ракта и Бома.
Странная это была жизнь — весь мир стонал под пятой свихнувшихся от вседозволенности Королей, что сжигали города за отказ всего одного горожанина подчиняться или один жалкий неуплаченный золотой, а на всеми богами забытом полуострове на востоке континента царила тишина и спокойствие. Ёрмунганд возился с детьми, учил тому, что сам знал о «классической» и Дикой магии, пытался воспитать их в меру собственного понимания «достойного»… и все больше понимал, что его первоначальному плану по возрождению драконьего рода не суждено осуществиться. У него просто не поднимется лапа на этих детей, не сможет он больше пускать сотни и тысячи под нож; просто разорвутся оба его сердца, если он еще хоть раз увидит изломанное неудачной трансформацией тело ребенка — от понимания того, что единственное, чем он может помочь несчастному, это прервать его страдания, пробив когтем голову насквозь.
А потом случилось неизбежное.
Гильдией «Королевская Лига» правили восемь Владык — тех самых, что прозвали Королями Жадности. Они поделили мир на восемь частей, и все вроде бы у них было хорошо… если бы не одно «но» — главным среди них был некто Ти Спун, и он владел тем, что другие Короли называли «Символ Гильдии», волшебный артефакт, на существовании которого держалась преданность тех, кого Короли называли НИПами. Пока Спун владел Символом — его власть была абсолютна.
Правителей гильдии назвали Королями Жадности не просто так — это чувство затмило им разум, подменило собой все остальное… включая здравый смысл. Ёрмунганд так и не узнал, кому из его врагов пришла в голову «гениальная» идея сломать Символ, разрушив власть Ти Спуна над НИПами… а главное — как у него это получилось: заполучив в свое время в руки осколок артефакта, Великий Змей так и не смог его уничтожить.
Но, как бы то ни было, Символ был расколот, магия, гарантирующая верность НИПов, была развеяна… и мир запылал. Короли внезапно обнаружили, что далеко не все освобожденные НИПы горят желанием подчиняться своим старым хозяевам и некоторые из них имеют к своим бывшим повелителям длинный счет… Война началась со столкновений внутри Восьми Провинций, и от сражения правителей мира дрожала земля, зарницы спорили с рассветами и закатами, а огненные росчерки метеоритных дождей были прекрасно видны даже из той дыры, в которую забился Великий Змей Ёрмунганд.
Наверно, происходи дело лет сто пятьдесят-двести назад, он ринулся в бой сразу же, как увидел возможность для удара. Что тут сказать, молодой был, глупый…
Не было нужды вмешиваться. Короли убивали друг друга, кто он такой, чтобы мешать им в этом достойном деле? Кто знает, что бы они сделали, заполучив общего врага… Так что единственное, что сделал старый бескрылый дракон — отправил своих детей в большой мир, с наказом наблюдать и дать знак, когда придет время вмешаться.
В конце концов из восьми остался только один да горстка выживших НИПов.
Убивать их было подлинным наслаждением…
Как выяснилось, Драконье Герцогство и созданный им вид «частично драконов» не были уничтожены полностью. Видимо, в той части драконьей сути, что он смог передать своим детям, где-то потерялось драконье упрямство — и оно не затмило разум, позволив «драконам» выжить и дождаться отмщения и свободы.
Они с радостью приняли его обратно и вознамерились было вновь усадить на трон… все спрашивали, намерен ли он продолжить исследования и сделать из них Высшую Расу, подлинных властелинов мира.
Вот только никаких таких мыслей у Ёрмунганда не было. Что случилось, то случилось — драконы погибли, они не вернуться. Не потому, что способа нет, а потому что цена их возрождения оказалась для него неподъемной. Он передал власть над страной Элком и братьям — достаточно они прятались под его защитой, пора выходить из тени папочки и жить своим умом: их действия во времена войны Королей доказали дракону, что они уже готовы.
В Герцогстве он задержался ненадолго — дочка в хаосе войны умудрилась добыть не только половину расколотого Символа Гильдии, но и парочку Мировых Артефактов, что были во владении Королевской Лиги.
Смешно — одно из сокровищ называлось «Сердце Дракона».
Может, это глупое название и побудило его сделать то, что он сделал — то есть поместить артефакт внутрь своего дела, сделать его своей частью. Или, возможно, это издержки профессии специалиста по «приживлению неприживляемого» и «выращиванию невыращиваемого»… Это оказалось куда проще, чем сделать из человека дракона — всего несколько лет потребовалось.
А дальше…
После гибели своего народа, Ёрмунганда вела по жизни сначала месть, а потом — надежда на возрождение драконьего племени. Сейчас, когда первое было достигнуто, а от второго он отказался сам… что ему оставалось? Так что он свернулся вокруг пафосного монументального трона, положил голову на передние лапы и уснул долгим сном, как умели только драконы.
Просыпался он всего несколько раз: когда его навещали дети, просто так или в поисках помощи или совета. Пару раз приходилось выбираться из замка, чтобы урезонить очередных зарвавшихся пришельцев, считающих себя неприкасаемыми — одна или даже две сотки не были для него такой уж проблемой… и все.
Драконы мертвы — ему понадобилась почти тысяча лет, чтобы смириться с этим. Они покинули этот мир и, раз уж он тоже дракон…
…Старый бескрылый дракон, самый слабый из своего племени, Великий Змей Ёрмунганд — спал. Годы десятками и сотнями проносились мимо, не в силах коснуться последнего дракона этого мира… взамен отыгрываясь на камне вокруг. Время доделывало работу за тех, кто не доломал замок четыреста лет назад — стены обваливались внутрь, проседала крыша, по длинным широким лестницам раз в несколько десятилетий грохотали самые настоящие лавины.
Это место не было тихим — дракон привык и к отдаленному грохоту, и к свисту ветра в пустых коридорах.
Однако…
— Раз, два…
Тихий, нежный детский голосок мгновенно разбил сонную дремоту дракона, заставив распахнуть золотые глаза — в ночной темноте они казались двумя яркими фонарями.
— Три, четыре, запирайте дверь в квартире.
И — неприятный скрежет, будто кто-то с силой полоснул несколькими ножами по камню, высекая яркие искры.
— Пять, шесть, Фредди хочет всех вас съесть.
Два желтых фонаря почти погасли — Ёрмунганд опустил прозрачную глазную перепонку, что должна была защищать глаза в полете. Незваные гости могли явиться сюда всего по нескольким причинам: убить старого искалеченного дракона или забрать у него часть Символа Гильдии, который он хранил. Хотя, если задуматься — второе невозможно без первого…
Великий Змей умел ждать. Рано или поздно враги проявят себя — тогда настанет время действовать. А пока — лишь постепенно разгорающийся пожар в груди напоминал дракону, что его тело готово к сражению так же, как и во времена его юности… и даже больше — ведь между двумя его сердцами медленно нагревался Мировой Артефакт.
— Семь, восемь, кто-то к вам придет без спросу.
Ёрмунганд раздраженно дернул кончиком хвоста — на сознание навалилась липкая пелена магии Разума, что была призвана путать мысли и нарушать логические цепочки, ошибаться и промахиваться… Не смертельно, но очень неприятно — если не знаешь, как этого защищаться, конечно.
Черный дракон знал. Заклинание «Великая Защита Разума» холодной волной прокатилось по телу, потоком журчащей чистейшей воды смывая с сознания враждебную магию. Стало легче, хотя полностью погасить действие подлого волшебства не удалось — и мерзкая заноза беспокойства и тревоги так и осталась неприятно покалывать где-то в закоулках души.
— Девять, десять, никогда не спите, дети…
Наконец, незваный гость показался, заставив Ёрмунганда вновь распахнуть глаза, с легким любопытством разглядывая своего врага. Ничего особенного, если честно — тощая фигура, старый полосатый свитер и засаленные черные брюки да широкополая шляпа на голове. Разве что лицо… нет, это даже лицом было сложно назвать — один большой ожог. Из оружия — только толстые кожаные перчатки с длинными металлическими когтями, тоже будто вечность пролежавшими в огне.
— Не люблю змей, — вместо приветствия просипел незнакомец. — Детишки повкуснее будут.
Вступать в диалог дракон не стал — у него был свой способ отвечать на глупости: плюнул белым огнем, заставляя уродца в свитере резво прыгнуть в сторону, избегая встречи со смертью. Судя по рассерженному шипению, радушная встреча ему не понравилась… надо думать, с такими-то ожогами.
Еще один огненный плевок, заставивший врага резко отпрыгнуть в сторону… и рывок вперед на пределе возможностей, до хруста в суставах и острой стреляющей боли, удар когтистой лапой, похожий на человеческий жест, сметающий мусор со стола.
Не то, чтобы он ожидал мгновенной победы, но вот того, что удар просто пройдет сквозь противника — точно не входило в его планы. На краткий миг, немного провалившись вперед, он увидел прозрачный пепельно-серый силуэт все в том же дурацком свитере и шляпе.
«Призрак!» — с удивлением подумал Великий Змей. — «Давно я таких не встречал…»
Враг не простил ему ошибки. Вновь проявившись в материальном мире, он наотмашь ударил его по морде когтями на правой перчатке, оставляя четыре глубоких борозды на прочной чешуе, а второй — потянулся к толстой цепи, болтающейся на шее, а точнее — к небольшой шкатулке, где дракон хранил осколок.
Зря он это сделал. Надо было атаковать, пока был шанс, перехватить инициативу, использовать свое преимущество в маневренности, чтобы зайти за спину или, того лучше, под брюхо, где чешуя была наименее прочной… Но призрак этого не сделал, а потому поток белоснежного пламени, вырвавшийся из распахнутой пасти Великого Змея, поглотил вновь ставшую полупрозрачной фигуру целиком и огненным ковром растекся по полу, на короткие несколько мгновений ярко осветив погруженную в ночь залу.
Истошный вой призрака был для Ёрмунганда лучшей наградой. Вид идущей рябью тощей фигуры в безвкусном свитере — самым приятным зрелищем за последние несколько десятилетий.
Тем не менее, это была еще не победа. Призрак мигнул — и пропал, растворился в темноте, укрытый какой-то высокоранговой маскировкой. Вновь зазвучала дурацкая считалочка, а давление на разум усилилось еще больше, заставляя дракона скрипеть зубами от мутного, неопределенного беспокойства, навязчивого и бессмысленного.
Враг отступил, но не сбежал — затаился, надеясь, что постоянное психическое давление измотает его противника, дожидаясь, когда Великий Змей устанет и замедлится. Ёрмунганд не имел ничего против — четыре борозды на морде, едва не доставшие до мягкой кожи уже начали зарастать: один из эффектов Драконьего Сердца, что он хранил в груди. Правда, еще лучше подошел бы прямой бой — Мировой Артефакт был тем сильнее, чем больше били его носителя. Каждая царапина, каждое повреждение тела делали его все сильнее и сильнее, подстегивая регенерацию, увеличивая силу, скорость и крепость брони. Теоретически — предела усилению не было и все, что ему было нужно — не дать убить себя быстро, не сдохнуть до того момента, когда работа артефакта чудовищной силы сделает его непобедимым. Если, конечно, поблизости не окажется другого Мирового артефакта, который автоматически установит усилению некую высшую планку. У призрака, кажется, такого богатства не было.
К тому же невидимость — это далеко не неуязвимость…
Как говорят эти смешные коренастые коротышки-гномы: «Если у тебя есть достаточно большой калибр, точность стрельбы уже не имеет значения…»
Белое пламя залило весь зал перед Ёрмунгандом, разбилось о стены, как приливная волна, брызгами достав до потолка, превращая помещение в крохотный филиал Ада… А Змей и не думал останавливаться, надсаживая легкие и магический резерв, выплескивая все в одном сокрушительном ударе, чувствуя, как неприятно першит в горле — еще чуть-чуть и запахнет паленым.
Он остановился за мгновение до этого момента, но пламя и не думало гаснуть: вопреки распространенному мнению, камень тоже может гореть…
Несколько на удивление долгих секунд в сердце резиденции Королевской Лиги царил только рев голодного пламени, кажется, всерьез вознамерившегося поглотить весь древний замок. А после Великий Змей раздраженно зарычал — проявившаяся на мгновение светящаяся тусклым белесым светом перчатка с пятью лезвиями пропорола чешую на правой задней ноге, оставив неглубокую царапину, но когда он обернулся, призрака уже и след простыл.
Выдать второй такой же огненный шторм подряд было слишком даже для него, а потому он просто дунул густым черным дымом — побочным продуктом образования драконьего пламени. Мало ли — может, это поможет обнаружить не очень сильного, но неуловимого нападавшего.
Может, и помогло бы, но дракону пришлось отвлечься на новое действующее лицо: фигура в бесформенном черном плаще, проникшая в помещение через одну из дыр в потолке, обрушила на него «Тысячу Костяных Копий», едва не похоронив под горой заточенных костей — они не смогли пробить чешую, но синяки оставляли.
Плевок раскаленной плазмы принял на черную косу Темный Жнец — призывное некромагическое существо десятого ранга, а последующий за этим удар все той же косы глубоко врубился в плечо.
К счастью, призывные существа никогда не отличались интеллектом и инстинктом самосохранения, а потому Ёрмунганд, разозленный болью в плече, получил возможность выдохнуть драконий огонь прямо в черный провал капюшона, развеивая могущественную нежить одним ударом — досталось даже некроманту, по глупости занявшему позицию прямо за своим мертвым слугой.
Гибкое драконье тело взметнулось в воздух, протягивая лапы, чтобы схватить зазевавшегося врага, сжать кулак до хруста, чтобы потекла между пальцев алая кровь, а осколки костей так приятно щекотали чешую.
Он промахнулся — тянущий, жалобный стон какого-то музыкального инструмента неприятно ударил по ушам, ввинтился в мозг раскаленной иглой, заставив дрогнуть лапы. Мельком бросив взгляд в сторону звука, дракон успел разглядеть стройную женскую фигуру в облегающем черном платье, прижимающую к шее что-то похожее на маленькую гитару. Новый удар какой-то тонкой палочки, что девушка держала в правой руке, по струнам помешал ему правильно приземлиться и новый прыжок в сторону, чтобы не попасть под удар скалящегося зеленого черепа, размерами не уступающему его собственному, вышел позорно неловким из-за поврежденной лапы.
Дальше девушка играла, не отрывая палочки от инструмента, — эффект был не такой сильный, но большего и не требовалось. Всего несколько мгновений этой странной, незнакомой и точно не магической атаки, и когти призрака глубоко вонзились в правое бедро, провернулись в ране, рассекая мышцы, заставляя Ёрмунганда злобно рычать, изображая сошедшего от боли с ума зверя.
Маленькая хитрость удалась (даже притворяться особо не пришлось — с такими-то ранами!) — некромант, подошедший слишком близко, улетел куда-то в сторону, с грохотом врезавшись в далекую стену, сметенный одним ударом хвоста.
Развить успех ему не дало появление новых действующих лиц — целых шестеро разумных разных рас, которых объединяло только две вещи: вживленные в тело черные штыри, торчащие из самых непредсказуемых мест да одинаковые глаза серого цвета с черными концентрическими окружностями.
Выстрел из здоровенной пушки, отдаленно похожей на гномьи аркебузы, что держал в руках один из них, разворотил Ёрмунганду левый бок. Здоровенный носорог, призванный вторым из шестерки был сметен ударом хвоста. Третий бестрепетно шагнул в огненный ад, поглотивший половину зала — и пламя, потянувшись к неосторожной жертве, внезапно застыло на мгновение, а после бессильно опало. Наложенное кем-то из оставшейся тройки проклятье заключило Великого Змея в область повышенной гравитации — и израненные лапы, не успевшие регенерировать, подвели своего хозяина, предательски подвернувшись со вспышкой ослепительной боли.
Случись Ёрмунганду оказаться в такой ситуации лет восемьсот назад — тут бы его и похоронили, однако времена, когда в его арсенале были только врожденные способности драконьего племени прошли уже очень давно…
Толстые лианы с длинными отравленными шипами с оглушительным хрустом раскололи гранит, перекрыв на мгновение даже рев пламени, по-прежнему бушевавшему в стороне. Участи быть пойманным и сдавленным в смертельных объятьях избежал только тот, что стоял в огне… а у прочих не было шансов.
«Чуть-чуть, еще совсем чуть-чуть…» — уговаривал старый дракон свое израненное тело. Он уже чувствовал результаты работы Драконьего Сердца: в былые времена он бы не смог так трезво мыслить и быстро двигаться с такими ранами.
Чем больше его боль, тем сильнее он будет.
Если у его врага, конечно, нет в загашнике еще нескольких козырей, разумеется…
Как выяснилось — были.
Яркая вспышка в стороне заставила дракона повернуть голову в направлении новой угрозы: там, окруженный десятком слепяще-белых магических кругов, неподвижно замер последний (он чувствовал!) из его врагов. Традиционный, как он уже понял, для его гостей черный балахон, скрывающий фигуру, костяной посох заклинателя с зеленым кристаллом в навершии, десяток толстых черных цепей, обмотанных вокруг пояса и свободно парящих в воздухе вокруг него… но самое главное, то, что мгновенно приковывало взгляд — два черных смазанных сгустка черноты за спиной, колыхающиеся, каждое мгновение выбрасывая в стороны длинные ложноножки-щупальца. Эта пародия на крылья вызывала отвращение на каком-то интуитивном уровне — мудрое подсознание пыталось дать понять, что он видит что-то противоестественное, то, чего не должно быть просто потому, что не должно — и точка!
Ёрмунганд уже наблюдал такие белые круги — в прошлую войну, когда Короли Жадности мстили за убитого им Стража. Заклинание супер-уровня, вполне сравнимое по разрушительной мощи с не самыми сильными из Мировых артефактов. Какое именно — уже неважно, если он даст заклинателю довести магию до конца, то здесь его история и закончится.
К счастью, прервать формирование супер-уровня достаточно легко — заклинателя достаточно просто ударить, неважно чем, неважно как сильно.
«Пора!» — подумал Великий Змей.
Он не любил пользоваться Дикой магией: потому, что не понимал, потому что не умел ее в полной мере контролировать. Единожды освобожденная, эта первобытная мощь уничтожит все вокруг, обратив в пепел, распылив на элементарные частицы, обратив в лед с температурой, близкой к абсолютному нулю, — заранее никогда не скажешь. Сильнейшая из способностей драконов могла быть использована лишь для разрушения… и не щадила никого, кроме того, кто оказался в «оке бури».
Дикая магия, по сути, была лишь способом… сломать мир. Разрушить в определенной области причинно-следственные связи, вывести устойчивую систему из равновесия — а дальше все пойдет вразнос само по себе. Будет хаотически меняться гравитационная постоянная, силы межатомного взаимодействия внезапно начнут отталкивать атомы друг от друга, время потечет даже не вспять — вверх и в сторону, сталь обретет способность взрываться, а желтый цвет — разрушать личность.
Единственное, на что хватило дракона — это вытолкнуть рябь искажений волной от себя, а не расширяющимся шаром, как в стандартном варианте.
У существа с отвратительными крыльями нет шансов. Если только…
Был способ остановить Дикую магию — один единственный. Что-то, что будет постоянной, незыблемой точкой, станет якорем, за который уцепится пошедшая в разнос реальность. Например, осколок другого мира, сконцентрированный, сжатый до предела, облеченный в физическую форму… зеркального щита с шипами по ободку.
Могучая фигура в полном латном доспехе огненно-красного цвета, усыпанном шипами, заслонила собой заклинателя, творящего запредельную магию, и волны разрушающегося пространства разбились о его щит, как прилив о скалы.
Одновременно с этим Ёрмунганд почувствовал, как непрерывное усиление, даруемое Драконьим Сердцем, уперлось в потолок, которого не существовало в нормальных условиях.
Больше никаких доказательств Великому Змею не потребовалось. Поднатужившись, выворачивая наизнанку истерзанный болью и враждебной магией разум, он выпустил буйство Дикой магии снова, вокруг себя, и бросился в сторону ближайшей бреши в стене, на открытый воздух, проламывая собственным телом, напоенным силой Мирового артефакта, агонизирующее Сущее.
Отправить ударом хвоста в сторону заклинателя груду камней было скорее рефлексом, он даже не сразу понял, что и почему сделал. Смешно, но обычным камням удалось то, что оказалось не под силу самым могущественным заклинаниям — один из них ударил крылатое существо в колено, заставив пошатнуться. Никакого серьезного урона такая слабая атака нанести ему не смогла бы, но свою задачу выполнила — заклинание супер-уровня прервалось.
Разумеется, снаружи его ждали. Но ждали из рук вон плохо — видимо, его враги не сомневались, что их товарищи, вошедшие внутрь, прикончат «аборигена», столь же ничтожного, как и все они в этом отсталом мире.
Что ж, они ошибались. Ёрмунганд даже не успел разглядеть, кто ждал в засаде — одного он, ухватившись лапами за голову и ноги, просто разорвал пополам, а до второго — дотянулся пастью, оставив без ног. Извернувшись в воздухе, он послал в сторону ринувшихся вдогонку преследователей длинную струю белого пламени, активировал заклинание увеличения гравитации, ускоряя собственное падение — бледное подобие того, что использовал один из сероглазых, но уж что умел…
Полет был недолгим — ломая собственным телом острые скалы, израненный, но не побежденный Великий Змей подхватил себя магией «Полета» почти у самой земли, лишь для того, чтобы разбиться не совсем уж насмерть.
Удар о камни был страшным — Ёрмунганд мог бы поклясться, что в его теле не осталось ни одной целой кости, если бы уже в следующее мгновение он, пошатываясь и тихо рыча от боли, не поднялся на лапы и тяжело, хромая на все четыре лапы, припустил в сторону черного зева пещеры, с каждым шагом ускоряясь: Драконье Сердце, выйдя за пределы наложения влияния с другим Мировым артефактом, вновь наполняло его силой, с отвратительным хрустом возвращая на место смещенные кости.
Только бы добраться до пещеры — а в том лабиринте, точную карту которого знал только он, его уже ни за что не найти… а один из выходом на поверхность находится и вовсе по ту сторону хребта.
История всегда повторяется. И пятисот лет не прошло, как он, израненный немногим меньше, спасался бегством от Королей Жадности после проигранного сражения.
История повторяется… и это радовало. В конце концов, Короли давно мертвы, а Великий Змей Ёрмунганд, последний из драконьего рода — все еще жив.
Пропажу шкатулки, внутри которой хранился осколок Символа Гильдии, он заметил только когда, наконец остановился, чтобы перевести дух…
…И уже не видел, как крылатая фигура в черном плаще приняла из рук призрака в полосатом свитере ту самую шкатулку. Открыв ее, существо, которое его подчиненные звали Владыка Иллюстрас, осторожно выудил из нее бесценный артефакт и, поднесся половинку золотого кольца с выжженными угловатыми рунами к лицу, тихо сказал неожиданно красивым, мелодичным и молодым голосом:
— Моя прелесть…
Кинув взгляд из пролома на юго-запад, в том направлении, где, очень далеко, за многие сотни километров отсюда, находилась страна, которую местные называли Землей Обетованной, продолжил:
— Как тебе такой номер, Метатрон? У меня теперь есть Кольцо Всевластья.