Очень скоро Джерин пришел к выводу, что многое об Айкосе он успел позабыть. Прежде всего, там жутко воняло. Город окутывало такое густое облако благовоний, что Лису захотелось заткнуть нос. К этому сладковатому аромату примешивался смрад подгоревшего жертвенного жира, а также обычные, присущие большим поселениям запахи: протухшей еды, отбросов, мусора, животных и давно не мытых людских тел.

Шум был настолько же невыносимым. Уши Джерина не подвергались подобному испытанию с тех самых пор, как он вернулся в свои северные владения. Казалось, около их повозки успели перебывать все торговцы Айкоса и каждый из них предлагал свои товары, вопя во все горло. Мечи, редкие сильнодействующие лекарства, освященную воду, овес, хорошеньких мальчиков, вкусных запеченных гусей, сборники книг с пророческими стихами и бесчисленное множество других вещей. Какой-то лысый толстяк в засаленной тунике и блестящем кожаном переднике, по виду хозяин постоялого двора, протиснулся к повозке и низко склонился перед ошеломленным Лисом.

— Вы, кажется, Каунт Стоффер? — спросил он, не разгибая спины.

Выведенный из терпения, Джерин отрезал:

— Что ж, если тебе так кажется, значит, тебе может и показаться, что он — это ты, а не я.

И повозка двинулась дальше, оставив озадаченного беднягу среди потешающихся зевак.

— Столица тоже такая? — тихо спросила Элис.

— Да, — ответил Джерин. — Но лишь в том случае, если допустить, что карта действительно соответствует стране, которая на ней изображена.

Тут с уст Элис слетело словцо, которое, по представлению ее спутников, она никак знать не могла.

Вэн прыснул и сказал:

— Думаю, и здесь, и в столице одна и та же проблема: слишком много скопившихся в одном месте людей. Капитан, вы единственный из нас, у кого есть карманы. Смотрите внимательней, чтобы их не порезали.

Джерин похлопал себя по бокам, дабы убедиться, что все в порядке.

— Если кто-нибудь из этих негодяев попытается меня обокрасть, я сам его порежу. — Он неожиданно расплылся в улыбке. — А может, и нет — смотря насколько мне повезет.

Они медленно пробирались по Айкосу и наконец выехали к священной роще. Солнце стояло уже высоко. У одного из торговцев они купили немного сыра и три маленькие чашки ячменной каши. Люди всех национальностей, какие только были известны Джерину, теснились вокруг. Ругались, толкались, стараясь пробиться к святилищу, чтобы услышать пророческий глас.

В стоявшей неподалеку легкой колеснице сидели два кочевника восточных равнин. Оба маленькие, гибкие, смуглокожие, с плоскими лицами и жалкой растительностью на них. Одеты они были в волчьи шкуры и кожаные штаны, а на мускулистых плечах их висели изогнутые луки. Каждый держал в левой руке кожаный щит. На одном была изображена золотая пантера, на другом — скачущий олень. Заметив этих ребят, Вэн закричал им что-то на их наречии, верней, зашипел, как большая змея. Раскосые глаза тут же вспыхнули, и они радостно прошипели что-то в ответ.

Были здесь и жители Кидзуватны на тяжелых телегах, которые с трудом тащили ослы. Приземистые, ширококостые, тоже смуглые, но с круглыми лицами, крючковатыми носами и влажными печальными глазами. Волосы и бороды у них завивались колечками. Одеты они были в длинные льняные туники, доходившие до колен.

Мелькали в толпе и ситонийцы, хотя в их краях (в Пронии) имелся собственный прорицатель. Более худые и светлые, чем кидзуватна, они носили плотные шерстяные мантии с ярко окрашенной каймой. И презрительно поглядывали вокруг из-под широкополых соломенных шляп, ибо, несмотря на то, что их страна входила в империю на протяжении уже пяти столетий, ситонийцы все еще считали себя представителями элиты в отличие от своих элабонских тупых сюзеренов.

Даже урфа, житель далеких южных пустынь, приехал в Айкос. Похоже, он проделал весь путь вокруг Великого Внутриземного моря верхом, поскольку и сейчас восседал на спине у верблюда. Джерин с интересом смотрел на поводья и на седло, думая о том, что это зрелище просто обворожило бы Дуина. Урфа смотрел сверху вниз на телеги, на колесницы и то и дело издавал горловое рычание, предупреждая возниц, чтобы они держались подальше. Но это было излишним: лошади и без того шарахались от его грозного бактриана.

Замотанный в платье из грязной шерсти, этот кочевник тем не менее имел очень внушительный вид. Глаза и зубы резко выделялись на его потемневшем от пыли и постоянного пребывания на солнце лице, черты которого были тонкими, почти женственными. За исключением носа, еще более крупного, чем даже у кидзуватна. Со своей жиденькой бороденкой и собранной со всего света грязью он явно считал себя венцом мироздания.

А один прошедший мимо черноволосый и белокожий гигант, по утверждению Вэна, принадлежал к племени гради, обитавшему еще севернее трокмуа. Гигант был завернут в меха и жутко под ними потел, в руках держал крепкую дубинку и топор с короткой ручкой. Джерин почти ничего не слышал о гради. Вэн же говорил о них с небрежной осведомленностью.

— Ты знаешь их язык? — спросила Элис.

— Йо, немного, — ответил Вэн.

А сколько всего языков ты знаешь? — поинтересовался Джерин.

— Ну, если речь идет о том, чтобы поздороваться или выругаться, то, клянусь богами, я уже давно потерял им счет. Относительно неплохо я знаю штук десять-двенадцать. Что-то вроде того.

— А какой из них твой собственный? — полюбопытствовала Элис.

— Миледи, — ответил Вэн со всей почтительностью, какую только мог выразить его грубый и низкий голос. — Я столько лет путешествую, что теперь уже не имеет значения, где начат мой путь.

Джерин криво усмехнулся. Примерно то же ответил Вэн и ему. На примерно такую же попытку дознаться, откуда он родом. Было видно, что Элис хотелось продолжить расспросы, но она все же сдержалась.

Более-менее оглядевшись, Джерин отметил, что в толпе есть и знакомцы. Слишком близкие, чтобы не задержать на них взгляд. Трокмуа. Троим вождям этих дикарей понадобилось посоветоваться с Сивиллой. Как они сами, так и их колесницы выделялись в царившем вокруг беспорядке.

И возницы, и вожди были очень высокими и очень худыми. Четверо — рыжие, двое — блондины. У всех — непомерно длинные волосы и громадные свисающие вниз усы. Щеки же и подбородки, напротив, тщательно выбриты. Двое из них прижимали к себе кувшины с элем, а у одного на шее болталось ожерелье из человеческих ушей. Они из северных трокмуа, решил, отворачиваясь от них, Джерин. Он знал наперечет всех приграничных вождей, а эти не были ему известны. Как и яркие эмблемы кланов на туниках их возниц.

В толпе между тем деловито сновали жрецы. Джерин положил глаз на одного из них, и тот тут же, как по команде, направился к их повозке. Его гигантский живот обтягивал расшитый золотом балахон, голые щеки сияли румянцем. Весь он был какой-то очень круглый и мягкий, начиная с прозрачных голубых глаз и заканчивая похожими на сосиски пальцами ног, торчавшими из сандалий. Евнух, конечно: бог долины не брал в услужение полноценных мужчин.

Облизнув яркие губы кончиком языка, он спросил:

— Господа, что привело вас к Сивилле и моему господину, Байтону? — Голос у него был тоненький и слащавый, как струйка меда, стекающая с ложки.

— Я бы предпочел не обсуждать это прилюдно, — ответил Джерин.

— Понимаю, понимаю. Ваш слуга Фэлфарун полностью с вами согласен. Однако, надеюсь, у вас найдется достойное подношение моему повелителю?

— Думаю, да. — И Джерин сунул кошелек в пухлый кулак Фэлфаруна.

Лицо того осталось безучастным.

— Не сомневаюсь, что все уладится, когда ваша просьба будет услышана.

— Надеюсь, мой дорогой Фэлфарун, она будет услышана довольно скоро, — сказал Джерин как можно вежливее и протянул священнику второй кошелек, куда больше первого.

Он тут же исчез в широких складках одеяния евнуха.

— Совершенно верно. Можете не волноваться. Пожалуйста, следуйте за мной.

Несмотря на комплекцию, Фэлфарун проворно покатился вперед, расталкивая менее предусмотрительных соискателей божественной мудрости. Что-то нашептывая лошадям, Вэн направил повозку вслед за ним, и через очень малое время они оказались в священной роще, окружавшей территорию храма. Видя такой триумф, трокмуа принялись стаскивать с себя кольца, браслеты, золотые нагрудные украшения и замахали всем этим перед носом другого пухлого бодрячка.

— Ты верно подобрал по размеру второй кошелек, — шепотом заметил Вэн.

— Благодари за это Даяуса! Попав сюда в первый раз, я три дня обивал пороги, прежде чем предстал перед Сивиллой. Тогда я был слишком молод и не знал, что миром правит золото.

— А девушка оказалась достойной столь долгого ожидания?

— Едва ли. Это была старая морщинистая карга. Наверное, ее уже нет в живых.

— И почему это прорицательницами должны быть непременно старухи? По-моему, они неважные компаньонки для бога, заправляющего тут всем. Я хочу видеть молодую пышную девчонку, — заявил Вэн, но так, чтобы не слышала Элис.

— Байтон вещает и через девушек, — терпеливо ответил Джерин, — Когда очередная Сивилла умирает, священники ищут новую среди семей старой расы. Эта долина всегда поставляет Сивилл. Когда наконец находится девочка с определенной меткой (какой именно, неизвестно, они хранят это в секрете), она становится новой прорицательницей и остается ею до тех пор, пока хранит свою девственность. Ее целомудрие блюдут очень строго, уверяю тебя.

Под сенью деревьев царила чинная тишина. Вся суматоха осталась за пределами рощи. Образы всевидящего Байтона словно бы берегли тут покой. Часть из них была повернута таким образом, чтобы два глаза у него на затылке тоже могли следить за порядком. Чем ничуть не смущались вислоусые трокмуа, катившие в своих колесницах по соседней дорожке за тем священником, что принял их дар. Они громко переговаривались друг с другом на своем тарабарском наречии — похоже, у них шел спор.

Наружный двор храма Байтона ограждали высокие стены из блестящего белого мрамора. Ворота стояли нараспашку, однако стражники, вооруженные копьями, в любую минуту могли их захлопнуть. Блестящий камень местами потрескался и выцвел — безмолвное напоминание о нашествии трокмуа, случившемся двести шестьдесят лет назад, когда, по утверждению жрецов, сам Байтон явился людям, чтобы изгнать варваров из святых мест.

Прежде чем пройти дальше, Фэлфарун подозвал младшего жреца, одетого во все зеленое. А Джерину сказал:

— Во внутренний двор можно входить только пешим порядком. Аркарола отвезет вашу повозку в надежное место. Не беспокойтесь, на территории храма воров нет. Негодяю, осмелившемуся совершить подобное преступление, неминуемо грозит страшное возмездие.

— И скольких уже покарали? — скептически поинтересовался Джерин.

— Тело последнего нечестивца вы сейчас сможете осмотреть. Бедняга, пусть его пример послужит предостережением остальным.

Отрезвленный Джерин вылез из повозки, за ним — Вэн и Элис. Когда Аркарола забрался на козлы, лошади завращали глазами и попятились, чувствуя незнакомую руку. Вэн потрепал каждую из них по морде и пробасил:

— Ну, ну, не дурите.

Свои слова он сопроводил ругательством на каком-то грубом наречии. Видимо, собственном, решил Джерин. Животные смирились и позволили себя увести.

К этому времени подоспели и трокмуа. Их колесницы увели другие служители в зеленых одеждах. Приведший трокмуа жрец отвел Фэлфаруна в сторону и тихонько о чем-то заговорил с ним. Трокмуа тоже разговаривали, но вовсе не тихо. Спор, начатый в роще, все еще не угас. Джерин собрался было поприветствовать спорщиков на их родном языке, как вдруг услышал обрывок их разговора.

Один из вождей, подозрительно косясь на Лиса и его спутников, предостерег другого вождя:

— Не говори так громко, Катуволкус.

Голос у него был обеспокоенный, а жесты близки к умоляющим.

Но Катуволкус секретничать вовсе не собирался. Похоже, он уже успел набраться. Глаза у него покраснели, язык слегка заплетался. Теребя свое жуткое ожерелье, варвар заносчиво произнес:

— Ты можешь на летающем футере до Фомора добраться, Дайвико. — Фомором северяне называли самую быструю луну. — Неужели ты думаешь, что здесь, на юге, кто-нибудь понимает нормальный язык?

— Незачем рисковать понапрасну.

— А я говорю, что никакого риска нет. И вообще, это ты уговорил нас приехать сюда. А зачем? Именно для того, чтобы сохранить все в секрете. Ведь все наши прорицатели — болтуны.

— И хорошо, что уговорил. Мне бы не очень хотелось, чтобы этому чокнутому Баламунгу шепнули, что я не вполне доверяю ему. Кто он такой, этот мерзавец, в конце концов, и почему мы должны за него драться? Собираясь охотиться на медведя, я хочу быть уверен, что меня не оставят ему на закуску.

Напряженно прислушиваясь к разговору, но стараясь этого не показать, Джерин не сразу заметил, что Фэлфарун уже вновь подкатился к нему. Вместе с другим жрецом, вдвое толще. Кашлянув, дабы привлечь внимание, Фэлфарун сказал:

— Дорогой сэр, мой коллега Сэспир… — он показал на своего спутника, чья упитанность плохо вязалась с сединой и обвислостью щек, — и я решили, что эти господа с севера должны предстать перед Сивиллой раньше вас, поскольку их путешествие было более длительным, а на родине их ожидает неотложное дело, требующее их немедленного возвращения.

— Вы хотите сказать, что они заплатили вам больше, чем мы, — беззлобно подвел итог Джерин.

Подбородки Фэлфаруна затряслись. Обиженным голосом он произнес:

— Я бы не стал выражать это в столь грубой форме…

— …однако факт остается фактом, — закончил за него Джерин. — Ладно, пусть будет так, но мы должны пойти сразу за ними.

— Конечно, конечно, — заверил их Фэлфарун, очень довольный, что сумел так легко договориться.

Сэспир в свою очередь обрадовал дикарей и повел их во внутренний двор храма. Фэлфарун покатился следом, приглашающе взмахнув рукой. Его высокий пронзительный голосок не смолкал, забивая Джерину уши и не давая подслушать, о чем говорят трокмуа. Еще один жрец в расшитом золотом одеянии вывел из главного здания знатного посетителя в тоге. На худом бледном лице того застыло встревоженное выражение. А к внешним воротам уже приблизились кочевники с равнин Шанды. Лис слышал, как сопроводитель пресекает их громкие возражения. Кочевникам очень не нравилось, что их колесницы хотят увести.

Во дворе храма примолкли даже говорливые трокмуа. Они таращили глаза и выворачивали шеи, пытаясь рассмотреть все разом. Стая голодных гончих возле мясной лавки, подумал Джерин. Но в этом не было их вины: вид множества собранных в одном месте диковин вызвал ту же реакцию и у него самого. Даже тело незадачливого вора, покрытое ранами, распухшее и смердящее, не вызвало ни отвращения, ни любопытства. Он просто отметил, что оно тут, вот и все. Шедший рядом с ним Вэн тихонько присвистнул.

Большая часть богатств, собранных слугами Байтона на протяжении многих столетий, хранилась в подвалах с толстыми перекрытиями или в пещерах. Однако и оставленного на виду хватало, чтобы пробудить в нравственно некрепком человеке соблазн.

Более всего поражали взор статуи-близнецы высотой в десять футов, выполненные из золота и слоновой кости. Одна изображала императора Орена Второго, основавшего этот храм, другая — его отца, Роса Свирепого, прогнавшего трокмуа на север и отвоевавшего таким образом для Элабона земли между Керс и Ниффет. На Орене была тога, в поднятой правой руке он держал шар империи. Рос был в кольчуге. Он стоял с занесенным над головой копьем, прикрываясь узким, характерным для той эпохи щитом.

Суровое, потрескавшееся лицо Роса с выступающим носом и глубокими морщинами на обветренных щеках даже сейчас, спустя четыреста лет, вызывало благоговение. Взглянув в его холодные черные глаза, Джерин содрогнулся.

Громадная золотая чаша, которую даже Вэн не сумел бы облапить, символизировала триумф Байтона над трокмуа. Она покоилась на бронзовом треножнике, каждая опора которого имела форму когтистой лапы. На боках чаши были изображены варвары, спасающиеся от божьего гнева, а также распростертые тела тех, кого настигли посланные небожителем стрелы.

Рядом с чашей, на возвышении пурпурного мрамора, расположилась великолепная статуя умирающего трокмэ. Голый воин лежал на правом боку, опершись на локоть. Слабеющей кистью он все еще сжимал рукоять меча. Другая рука прикрывала зияющую рану в правом боку. Оттуда струйкой стекала кровь, уже образовавшая лужицу. Лицо трокмэ было вскинуто и обращено к незримому победителю. Оно выражало многое — муки агонии, вызов, все, что угодно, — но только не страх. Черты его были более мягкими, чем у глазевших на статую типичных представителей племени трокмуа. Вероятно, скульптор был ситонийцем и ваял трокмэ с какого-нибудь своего соотечественника, добавив герою лишь длинные волосы и усы, чтобы подчеркнуть его расовую принадлежность.

А вокруг чего только не было. И серебристо-золотой длиннозуб, по воле древнего мастера атакующий зубра, и чаши разного рода, и урны из самых редких металлов, а также из киновари и алебастра, покрытые красками всех цветов, и целые груды золотых и серебряных слитков с мудрыми изречениями и пророчествами… но Фэлфарун уже вел Джерина вверх по ступеням к храму, чья красота всегда будила восторженный трепет даже в давно огрубевших сердцах.

Проектировавший его по заказу императора Орена архитектор попытался совместить в своей работе два стиля: элегантный ситонийский — с колоннами, которые так любили ситонийцы, и элабонский — простой, примечательный разве что грубой каменной кладкой. Его усилия дали превосходные плоды. Храм Байтона был целиком мраморным, с широкими застекленными окнами, хорошо пропускавшими свет. Фасад святилища в истинно ситонийской манере украшал треугольный антаблемент, опиравшийся на рифленые колонны из белоснежного камня.

Между архитравом и нависавшим над ним карнизом по фризу шел барельеф, автором которого являлся тот же ваятель, что создал умирающего трокмэ. Байтон с простертой вперед рукой посылал императорскую колонну солдат против орд трокмуа. Солдат, стоя в колеснице, возглавлял Рос. Резкие волевые черты лица не позволяли спутать его ни с кем другим. Отряд Роса был на редкость сплочен, в отличие от разрозненных вражеских сил и следовавших за ним войск баронов.

Подъем по семи мраморным ступеням был достаточно длительным, чтобы все это обозреть, причем Фэлфарун не умолкал ни на секунду. Услышав, что и восхитительная скульптура., и барельеф фриза задуманы и исполнены одним и тем же человеком, Элис поинтересовалась, как его звали. Фэлфарун возмущенно качнул головой.

— Понятия не имею, — сказал он. — Эти работы вызывают слишком высокие чувства, чтобы отягощать их столь низменными мелочами.

Джерину потребовалось какое-то время, чтобы его глаза после яркого солнца привыкли к полумраку, царившему в храме. И он вновь изумился, когда великолепное, но почти стершееся из памяти убранство святилища опять предстало перед ним во всей своей красе.

Ограничившись простым белым камнем для наружной отделки здания, внутри архитектор позволил безраздельно властвовать цвету. Два ряда темно-красных гранитных, отполированных до зеркального блеска колонн вели к алтарю. Тот, в свою очередь, был выполнен из сандала, покрытого золотом и инкрустированного великим множеством самых разнообразных драгоценных камней. Он весь сиял, умножая и отражая свет дюжин толстых свечей, исходивший от трех причудливых нависавших над ним канделябров.

Внутренние стены храма были отделаны редким зеленым мрамором с золотистым отливом. Его добывали лишь в одном месте — близ ситонийского Сайфноса. Лис с трудом мог представить, сколько усилий и золота потребовалось, чтобы доставить его сюда. За несколько сотен миль, по Великому Внутриземному морю и тряским дорогам тогдашнего королевства. Но дело, видимо, того стоило, ибо этот идеально отполированный, как и гранит колонн, мрамор служил отличным фоном для золотых и серебряных статуй, заполнявших ряды стенных ниш.

Поющие священнослужители расхаживали по зале, прилежно исполняя положенные ритуалы. Их туфли шаркали по мозаичному полу, их раскачивающиеся кадильницы наполняли храм ароматами алоэ, мирры и других редких дорогостоящих благовоний. Паломники, желавшие получить помощь Байтона, но при этом не собиравшиеся заглядывать в будущее, стояли возле колонн на коленях. У одних головы были опущены, другие, напротив, обращали взгляды к фрескам на потолке, словно бы ожидая, что те им подскажут самые проникновенные слова для молитв. Фрески изображали момент рождения Байтона, сына Даяуса и земной принцессы, а также череду его последующих приключений, большинство из которых были следствием ревности небесной царицы Дарзы.

Собственно говоря, лишь две вещи делали святилище Байтона уникальным, ставя его по значению выше многих других, даже более величественных храмов южных земель. Одну из них являло собой очень странное изображение Байтона, стоявшее прямо за алтарем. Там он представал вовсе не в образе изящного юноши, а в виде столба из грубого черного камня, полностью поглощавшего падающий на него свет. Столб не возвращал обратно ни отблеска и был настолько стар, что мог бы считаться естественным творением природы, если бы не глаза, высеченные где-то наверху, и не фаллос, торчавший из его центра.

Служители Байтона лишь улыбнулись, когда Орен провозгласил их бога сыном Даяуса. В глубине души они знали, какой бог старше. Увидев эту статую, Джерин тоже перестал сомневаться. Могущество Байтона заключалось в самой земле. А слева от алтаря помещалась еще одна уникальная достопримечательность храма. Расселина, зиявшая в голом участке скалы и уходившая под корни священной рощи к жилищу Сивиллы. Ничего подобного ей не имел да и не мог иметь цивилизованный юг.

Трокмуа подошли к алтарю Байтона: вожди преклонили колени, возничие и вовсе пали ниц. Затем варвары поднялись, стряхнули с себя пыль и двинулись за своим сопроводителем к зияющей пасти пещеры. Двое возниц, совсем молоденькие пареньки, всем своим видом старались показать, что ничего не боятся. Однако один, сплошь конопатый, скрестил пальцы рук для отвода злых сил, а другой крепко стискивал рукоять меча.

Фэлфарун в свою очередь подвел своих подопечных к алтарю. Все преклонили колени. Евнух, пыхтя, тоже опустил свое грузное тело на камни. Джерин бросил взгляд на древнего идола. На мгновение ему почудилось, будто глаза того, такие же карие, как и у него самого, ответили на его взгляд, но когда он посмотрел вновь, то не увидел ничего, кроме зазубрин на камне.

Поднимаясь, Фэлфарун спросил:

— Не хотите ли занять более удобные места в ожидании встречи с Сивиллой?

Джерин сел на переднюю скамью. Он старался не обращать внимания на пыхтение Фэлфаруна, то и дело вытиравшего лоб тряпицей из синего шелка. Его мысли были устремлены к трокмуа. Раз эти варвары из глубоких лесов решили вступить в борьбу с Баламунгом, то и другие в бездействии не останутся. Они либо примкнут к ним, либо пойдут против них. По всей видимости, Лисий замок скоро окажется в гуще заварухи гораздо более кровавой, чем та, чьи отголоски отображали многие собранные во дворе раритеты.

Он нервничал все больше и больше. Наконец виновники его взвинченного состояния выбрались из зева пещеры. Лица их были мрачны. Очевидно, услышанное им не понравилось. Молодой возница, пытавшийся отогнать злые силы, был бледней белоснежной колонны, а веснушки на его носу и щеках напоминали капельки засохшей крови.

Двое вождей-спорщиков так и не унялись. Их препирательства продолжались. Дайвико, встревоженный больше, чем прежде, потряс перед носом оппонента рукой.

— Неужели ты и теперь не рад, что мы здесь побывали? Яснее ясного, старая карга сказала, что наши тела растерзает лис, если мы примкнем к Баламунгу. Яснее ясного.

— Бычье дерьмо, — отозвался Катуволкус. — У старухи мозгов не больше, чем зубов, а тех у нее вообще не имеется. На всей границе есть лишь один южанин по имени Лис, но разве ты не слышал, как Баламунг сказал нам, что этот парень очень скоро сам станет добычей для воронья? Наверное, это уже случилось, так что тебе не о чем беспокоиться.

Джерин поднялся и отвесил варварам самый любезный поклон, на какой только был способен.

— Прошу прощения, — сказал он, с легкостью приграничного жителя переходя на язык трокмуа. — Слово мага еще не монета. Его не возьмешь на зуб и не спрячешь в карман. Если вам нужен Лис, то я — вот он, однако, поверьте, еще не вылупился тот ворон, что будет глодать мои кости, как, впрочем, не вылупилась и та ворона, какая способна его породить.

Он думал, что его внезапное появление и спокойная речь образумит варваров и позволит с ними потолковать, однако на деле все вышло совсем по-другому. Катуволкус выругался, выхватил меч из ножен и бросился на него. Пятеро его товарищей последовали за ним.

Вскочив на ноги, Вэн подхватил Фэлфаруна и вскинул его над головой с такой легкостью, будто тот был набит пухом. Он обрушил толстого евнуха на трокмуа, повалив сразу двоих атакующих. Благодаря этому маневру они с Джерином успели выхватить мечи. В то же мгновение Элис метнула кинжал и, отступив, затаилась. Конопатый возница упал: из горла его, забрызгивая рукоятку ножа, забил фонтан крови. Меч выпал из безжизненных пальцев.

Катуволкус сумел увернуться от летящего в него евнуха. Держа меч обеими руками, он широко замахнулся, намереваясь перерубить Джерина пополам. Лис парировал удар, но руки его в один миг занемели. Клинки опять столкнулись, посыпались искры. От следующего свирепого взмаха ему удалось уклониться, хотя тяжелое лезвие просвистело всего в паре дюймов от его головы.

Его собственный меч угодил трокмэ в живот. Джерин тут же выдернул его, чтобы парировать выпад одного из возниц. Северянин явно не был готов к встрече с левшой. Джерин отбил еще один удар, сделал вид, будто целится противнику в горло, и поразил варвара в сердце. На лице падающего трокмэ отразилось скорее удивление, чем боль. Он принялся хватать ртом воздух, но не мог вдохнуть. Попытался заговорить, но изо рта вместо слов полилась кровь.

Лис огляделся вокруг в поисках очередного врага, но их не осталось. Вэн, отдуваясь, оперся на меч. Он с отвращением наблюдал за визжащими, ворочавшимися на полу евнухами. Половина его горделивого, украшавшего шлем султана куда-то подевалась, доспехи были залиты кровью, правда чужой. Голова одного из варваров, чья рыжина сильно проигрывала алому цвету расплывавшейся под ней лужи, безразлично взирала на собственное тело, лежавшее чуть в стороне — на другом трупе, чьи внутренности чуть ли не полностью завалили нежный лужок на мозаичном полу.

С выражением ужаса на лице Элис приблизилась к месту побоища. Вэн церемонно извлек ее кинжал из горла жертвы и протянул ей окровавленное оружие.

— Отличный бросок, а главное — своевременный, — сказал он.

Она приняла кинжал, но тут же швырнула на пол и, зажав рот руками, перегнулась через спинку скамьи.

Джерин положил руку ей на плечо, стараясь утешить. Она, всхлипывая, прижалась к нему. Он пробормотал что-то успокаивающее. Ведь и ему пришлось сделаться воином поневоле, ведь и его выворачивало наизнанку после первого убийства в придорожных кустах. Но теперь он просто радовался, что еще жив, и старался не думать о распростертых у его ног человеческих телах.

Он подал Элис свою флягу, чтобы та сполоснула рот. Элис взяла ее и что-то в знак благодарности промычала.

Тут в главном проходе появился отряд стражников храма. Они оттеснили в сторону кочевников, с большим интересом следивших за стычкой, а заодно и их провожатого. Капитан в позолоченных латах, свидетельствовавших о его высоком положении, выслушав рассказ Джерина, покачал головой, хотя Сэспир подтвердил, что так все и было. Теребя бороду, офицер, звавшийся Эчебаром, сказал:

— Убить слугу божьего даже ради спасения своих жизней — отвратительное деяние. Я удивлен, что Байтон до сих пор вас не покарал.

— Убить? — вскричал Вэн. — Кто, пять тысяч чертей, говорит об убийстве, ты, безголовый кусок дерьма?

При этих словах копьеносцы Эчебара ощетинились, но тот жестом усмирил их.

— Этот тюфяк такой же труп, как и вы. Можете убедиться в этом, плеснув воды в его толстую морду. А если бы мы стали ждать вашей помощи, то вы бы сейчас беседовали с трокмуа! — Он плюнул в красную лужу. — Смотрите!

Вэн наклонился к Фэлфаруну. Священник так и лежал на неподвижном Дайвико. С той же легкостью, что и в момент броска, великан поставил евнуха на ноги. С каймы его рясы капала кровь. Вэн легонько похлопал толстяка по щекам. Тот застонал и обхватил руками голову. Несмотря на пережитое потрясение, он был цел и невредим.

Джерин прилагал все усилия, стараясь убедить как капитана стражи, так и мало что понимающего Фэлфаруна в оборонительном характере своих действий. Один глаз последнего уже стал заплывать. Но речь пришлось оборвать: он вдруг увидел, что Вэн наклоняется к Дайвико. С явным намерением прикончить бедолагу, который начинал подавать признаки жизни. Лис бросился к другу и схватил его за руку.

— Капитан, ты что, рехнулся? — изумленно спросил Вэн.

— Надеюсь, что нет.

Джерин оттеснил Вэна и потряс начинавшего шевелиться трокмэ.

Дайвико пришел в себя, голова у него страшно гудела. Он застонал и открыл глаза. Над ним склонился проклятый Лис. С белым шрамом над глазом, резко заметным на загорелой коже, скуластое лицо его выглядело жестким. Трокмэ напрягся, собираясь вскочить, как вдруг ощутил холодное прикосновение к горлу. Он скосил глаза, увидел клинок и увидел, что лезвие его окровавлено.

Лицо пленного исказила бессильная ярость.

— И не надейся, что я стану молить о пощаде, — сказал он. — Перережь мне горло — и дело с концом.

— Слова настоящего воина, — кивнул Джерин, обращаясь к трокмэ на лесном языке с легкостью, которая показалась тому ужасающей. — Надеюсь, ты так же мудр, как и храбр.

Он убрал меч в ножны и помог растерянному трокмэ сесть. Увидев убитых товарищей, вождь зарычал.

Джерин махнул рукой в их сторону и продолжал:

— Ты и твои друзья слышали предостережение Сивиллы, но не обратили на него внимания. Видишь, что с ними стало. Можешь не сомневаться, та же участь ожидает тебя и твоих соплеменников, если вы последуете за Баламунгом. Если я сохраню тебе жизнь, ты согласишься передать мои слова своим соплеменникам и тем из них, кого встретишь в дороге?

Дайвико в раздумье нахмурил рыжие брови. Наконец он произнес:

— Я согласен. На Катуволкуса и Арвигаруса мне наплевать. А вот бедняга Тогэйл — другое дело. Трудно мне будет взглянуть в глаза моему брату Келу и сообщить, что его любимый сын лежит с перерезанным горлом и неотмщенный. Однако я все равно это сделаю, чтобы уберечь свою родню. Лис, ты мне не нравишься, но я сдержу слово. Клянусь Таранисом, Тевтатесом и Эсусом.

«У трокмуа это самая серьезная клятва, — подумал Джерин. — Если уж она не заставит вождя сдержать обещание, то и ничто другое не сможет».

— Молодец! — сказал он, пожимая руку трокмэ и помогая ему подняться на ноги.

В припадке внезапного умиления он чуть было не сказал варвару, что тот мыслит как элабонец, но вовремя спохватился. Гордый вождь мог счесть подобную похвалу за оскорбление.

— Минуточку, — сухо вмешался Эчебар. — Не только у вас есть претензии к этому человеку. Из-за него пролилась кровь в священном храме нашего повелителя, что совершенно недопустимо.

И страж в знак почтения к Байтону коснулся глаз и затылка кончиками пальцев правой руки. Фэлфарун энергично закивал, выражая согласие. Стражники нацелили на трокмэ копья. Тот невозмутимо пожал плечами, однако рука его приготовилась в любой миг выхватить меч.

— Уверен, мы сумеем договориться, — вмешался Джерин, отводя капитана и священника в укромный угол.

Несколько минут прошло в спорах. Лис напомнил своим оппонентам, что Дайвико еще по дороге к святилищу ясно давал всем понять, что он ни в чем не согласен с вождем, ставшим зачинщиком этой достойной всяческого порицания стычки. Кроме того, заявил он в заключение, у него лично нет никаких сомнений, что Байтон вполне способен сам постоять за себя. Разве не о том свидетельствует тело нечестивого вора, выставленное во дворе храма?

Эчебар буркнул что-то стражникам, и Дайвико отпустили. Тот, все еще держась за ушибленную голову, поклонился Джерину и ушел.

Еще одно умеренное пожертвование «на храм» помогло Фэлфаруну забыть о своих синяках. С Эчебаром дело обстояло сложнее, так как брань Вэна задела его гордость. Он хотел извинений, а не золота. Убедившись, что Вэн далеко и ничего не услышит, Джерин смиренно принес ему их.

Служки в черных одеждах утащили куда-то тела мертвых трокмуа и принялись вытирать кровь, на которую уже начали слетаться мухи. Сохраняя недовольный вид и насупив брови, Эчебар собрал своих людей и ретировался с ними во двор.

— А теперь, любезные, пойдемте наконец к Сивилле, — возвестил Фэлфарун почти с той же торжественностью, что и до падения, когда его прекрасные одеяния выглядели много лучше.

Вход в чертоги Сивиллы походил на оскаленную черную пасть. Элис, все еще бледная, взяла Джерина за руку. Глядя вниз, в пугающую неизвестность, она черпала в этом прикосновении силы. Вэн ругался на чем свет стоит, пытаясь соскрести с кирасы запекшуюся кровь.

Фэлфарун исчез в зияющем отверстии.

— Можете смело спускаться, — крикнул он. — С тех пор, как сто лет назад несчастный кузен императора Форенза… кажется, он был вторым в роду с таким именем… так вот, когда кузен его споткнулся и сломал лодыжку, было решено сделать здесь ступени и настелить пол, убрав камни и грязь. Такова жизнь. — Он вздохнул, видимо сожалея о том, что разные новшества неуклонно теснят милую добрую старину.

Подземный коридор, ведущий в обиталище прорицательницы, спускался все ниже и ниже, поворачивал то в одну сторону, то в другую, пока наконец Джерин совершенно не потерял возможность отслеживать путь. В тусклом, мерцающем свете редких свечей, вставленных в жерла древних подсвечников, развевающиеся одежды Фэлфаруна казались какими-то чудовищными крылами, а боковые подземные ответвления так жутко чернели, что даже смотреть на них было боязно, не то что проходить мимо. Элис притиснулась к Джерину и покрепче сжала его надежную руку.

Большая часть подземного хода выглядела первозданно. То там, то здесь в свете свечей вспыхивали кусочки кристаллов, эти искорки тут же гасли у паломников за спиной. Потом в стенах и справа и слева стали встречаться облицованные кирпичом участки, а кое-где проглянула и очень древняя кирпичная кладка, характерная для того времени, когда люди на побережье реки Кидзуватны только-только начали строить свои города. Кирпичи, ее составлявшие, были не гладкими и прямоугольными, а выпуклыми и неровными, как лепешки.

Когда Джерин спросил, что это, Фэлфарун с содроганием и придыханиями ответил, что эта кладка призвана противостоять очень могущественным магическим чарам.

— Видите ли, вовсе не все ответвления подземелья безопасны для человека. В некоторых мы храним оружие, в других — зерно и сокровища. Но есть и такие, где обитают совершенно жуткие существа. Люди, пытавшиеся выследить их, исчезали. Поэтому было решено замуровать эти проходы во избежание новых потерь. Больше я ничего не могу вам сказать, это было сделано много лет назад.

Представив себе, какие чудища могут населять эти мрачные пещеры, Джерин тоже содрогнулся. Он старался не думать о тоннах камней и земли над их головами. Вэн что-то пробормотал, то ли молитву, то ли проклятие, и подтянул выше пояс, на котором висел его меч.

При входе в жилище Сивиллы их встретила древняя статуя Байтона, улыбавшаяся загадочной улыбкой. Свечи сменились яркими факелами. Коридор расширился, образовав небольшую пещеру. Лицо Джерина обдало прохладным влажным ветерком. Он услышал глухой рев огромной подземной реки.

Когда Фэлфарун взял его под локоть, Лис вздрогнул.

— Ваши подношения дают вам право на частную беседу с Сивиллой, если таковым будет ваше желание, — сказал священник.

Джерин подумал, затем утвердительно кивнул.

К его удивлению, отекшее лицо Фэлфаруна расползлось в полуулыбке.

— Хорошо, — сказал он. — Если ее ответ вам не понравится, ваш мускулистый друг наверняка попытается опять швырнуть меня куда-нибудь.

Вэн смущенно засопел. Фэлфарун продолжал:

— Пусть удача сопутствует вам, любезные. Оставляю вас наедине с Сивиллой.

С этими словами он махнул рукой в сторону трона и был таков.

— Клянусь мечом, — тихо проговорил Вэн, — если бы я не знал, что такое попросту невозможно, то решил бы, что этот стульчик вырезан из одной черной жемчужины.

Громадное, выше человеческого роста, кресло отливало перламутром в свете факелов. На двух задних столбах сияли серебряные короны.

Великолепие трона еще острее подчеркивало убожество кучки отрепьев, помещавшейся на гигантском сиденье. Хотя трокмуа и назвали Сивиллу старой каргой, Джерин не мог поверить, что увидит ту же старуху с иссушенным телом, через которую бог говорил с ним лет десять назад. Но это и вправду была она. Один глаз потускнел, другой побелел от катаракты. Лицо ее сплошь покрывали морщины, а сквозь редкие пряди пожелтевших волос просвечивал голый череп.

Однако, несмотря на столь ветхую внешность, ум старухи сохранил прежнюю резвость. Повелительно подняв скрюченный палец, она прошелестела:

— Подойдите поближе, юнцы и девчонка.

Джерин знал, что даже если бы перед ней предстал его отец, она все равно назвала бы его юнцом и была бы права.

— Что вы хотите узнать у моего господина Байтона? — спросила Сивилла.

На протяжении нескольких дней Джерин обдумывал вопрос, который собирался задать. И все же, стоя здесь, в этой мрачной пещере, он запнулся и не сразу произнес:

— Как мне лучше спасти себя и мои земли от волшебника, который мне угрожает?

Сивилла медлила с ответом. Решив, что она не услышала, он открыл было рот, чтобы повторить свой вопрос, как вдруг ее глаза закатились, так что стали видны одни лишь белки. Костлявые пальцы стиснулись в кулаки, все тело задрожало, с тощего плеча соскользнуло платье, открыв ссохшуюся грудь. Лицо прорицательницы перекосилось. И вдруг она заговорила, но не своим старческим шепотком, а мужским, сильным голосом человека, сознающего свою беспредельную власть. Услышав глас божий, Джерин и его спутники рухнули на колени. Божественные откровения обрушились на них:

Когда голос смолк и напряжение спало, Сивилла в бесчувствии сползла с трона.