Клип-клоп, клип-клоп.

Полковник Лесли Гроувс ненавидел медлительность и любые задержки со страстью инженера, который провел целую жизнь в борьбе с низкой эффективностью. И вот он прибыл в Осуиго, штат Нью-Йорк, в запряженном лошадьми фургоне, поскольку порученный ему груз был слишком важным, чтобы доверить его самолету, который могли сбить ящеры.

Клип-клоп, клип-клоп.

Гроувс прекрасно понимал, его медленное и относительно безопасное путешествие ни на что не влияет. Вся Металлургическая лаборатория передвигалась тем же доисторическим способом и находилась не ближе к Денверу, чем он. Работать с ураном, или что там англичане доставили в Соединенные Штаты из Восточной Европы, некому.

Клип-клоп, клип-клоп.

Рядом с фургоном скакал эскадрон кавалерии — Гроувс страстно мечтал, чтобы правительство издало закон о роспуске давно устаревшего рода войск Против ящеров, как и против любой земной механизированной части, проку от них немного. Однако они прекрасно справлялись с разбойниками и грабителями, которые во множестве появились в эти неспокойные времена.

— Капитан, мы успеем до заката добраться до поста береговой охраны? — спросил Гроувс у командира эскадрона.

Капитан Ране Ауэрбах посмотрел на запад — туда, где сквозь тучи проглядывало солнце.

— Да, сэр, надеюсь. До озера около двух миль. — Его техасская протяжная манера говорить вызывала здесь удивленные взгляды.

Гроувс вдруг подумал, что капитану следовало бы носить серые цвета армии Конфедерации с плюмажем на шляпе — его яркая внешность никак не подходила для тусклой формы кавалериста. А то, что Ауэрбах назвал своего скакуна Джеб Стюарт, лишь усиливало это впечатление.

Фургон проехал мимо деревянного стадиона, над входом в который красовалась надпись:

«ОТИС-ФИЛД, ДОМАШНИЙ СТАДИОН „ОСУИГО НЕЗЕРЛЕНД“, КАНАДСКО-АМЕРИКАНСКАЯ ЛИГА».

— Незерленд, — фыркнул Гроувс, — дурацкое название для бейсбольной команды.

Капитан Ауэрбах показал на доску для афиш и объявлений. Расплывшиеся буквы возвещали о достоинствах мороженного «Незерленд» и одноименной молочной компании.

— Готов поспорить, что именно они владели командой, сэр — заметил капитан.

— И не надейтесь, что я стану с вами спорить, капитан, — ответил Гроувс.

«Отис-филд» выглядел весьма запущенным. На внешнем заборе не хватало деревянных реек — очевидно, они помогли жителям города пережить долгую и холодную зиму. Сквозь образовавшиеся дыры виднелись шаткие трибуны и раздевалки, где в более счастливые — и теплые — времена переодевались команды. Трибуны и раздевалки тоже сильно пострадали — тут и там не хватало досок. Если «Незерленд» когда-нибудь снова начнет выступать, команде потребуется новый стадион.

По опыту Гроувс оценивал население Осуиго в двадцать — двадцать пять тысяч. Редкие прохожие на улицах казались несчастными, замерзшими и голодными. Впрочем, в последние годы так выглядели почти все. Похоже, город практически не пострадал от военных действий, хотя ящеры заняли Буффало и добрались до пригородов Рочестера.

«Наверное», — подумал Гроувс, — «Осуиго показался им слишком маленьким, и они решили не тратить на него время».

Он надеялся, что они заплатят за свою ошибку.

На западном берегу реки Осуиго располагалась американская военная база, обнесенная земляным валом. Форт-Онтарио был построен здесь еще до начала англо-французской колониальной войны. К несчастью, сейчас остановить противника значительно сложнее, чем пару столетий назад.

Береговая охрана размещалась в двухэтажном белом здании, в самом начале Ист-секонд стрит, возле холодных, неспокойных серых вод озера Онтарио. Катер «Форвард» стоял у причала. Заметив фургон и сопровождающий его эскадрон, вахтенный матрос скрылся в здании с громким криком:

— Сэр, в город только что въехала кавалерия Соединенных Штатов!

Почувствовав облегчение, Гроувс улыбнулся. Из здания тут же вышел офицер в форме военно-морского флота США: во время войны береговая охрана подчинялась флоту.

— Полковник Гроувс? — отсалютовав, спросил офицер.

— К вашим услугам. — Гроувс медленно выбрался из фургона. Несмотря на недостаток продуктов, он все еще весил более двухсот фунтов. — К сожалению, мне не сообщили вашего имени… — На обшлагах и погонах офицера красовалось две широкие нашивки. — Лейтенант…

— Якоб ван Ален, сэр, — ответил офицер береговой охраны.

— Ну, лейтенант ван Ален, вижу, вас поставили в известность о нашем приезде.

— Вы имеете в виду крики Смитти? Да, сэр, он доложил о вашем прибытии. — Высокому, худощавому офицеру со светлыми волосами и почти незаметными тонкими усиками, которого природа наградила чрезвычайно обаятельной улыбкой, по-видимому, недавно исполнилось тридцать. — Нам приказано оказывать вам всяческое содействие, не задавать лишних вопросов и ни при каких условиях не произносить ваше имя по радио. Конечно, я слегка перефразировал приказ, но смысл его именно таков.

— Все правильно, — кивнул Гроувс. — Вам лучше всего забыть о нашем существовании, как только мы уедем Постарайтесь довести это до сведения ваших матросов, если они начнут болтать, их арестуют как предателей государственных интересов Соединенных Штатов. За приказами стоит сам президент Рузвельт, а не просто полковник Гроувс.

— Да, сэр. — Глаза ван Алена заблестели. — Если бы я не получил приказ помалкивать, то задал бы вам множество вопросов — уж можете мне поверить.

— Лучше вы, лейтенант, поверьте мне — этого вы знать не хотите!

Гроувс видел, какие разрушения принесла единственная бомба, сброшенная ящерами на Вашингтон. Поскольку ящеры располагают столь мощным оружием, Соединенные Штаты обязаны иметь нечто похожее — если намерены выжить и сохранить самостоятельность. Однако от одной мысли о страшной бомбе внутри у него все холодело. Так недолго превратить весь мир в скотобойню.

— Похоже, вы правы, полковник, — заявил ван Ален. — А теперь скажите, чем я могу быть вам полезен.

— Если бы ящеры не захватили Буффало, я бы попросил вас переправить меня по воде прямо в Дулут, — ответил Гроувс. — В данной ситуации вам нужно доставить меня на канадскую сторону, оттуда я продолжу путь по суше…

— …К месту своего назначения. — Ван Ален поднял руку: — Я ничего не спрашиваю, просто рассуждаю сам с собой. Однако на один вопрос я должен получить ответ: в какой части канадской территории мне вас высадить? Вы же знаете, Канада большая страна.

— Да, я слышал, — сухо ответил Гроувс. — Доставьте нас в Ошаву. Там меня ждут; если приказ дошел до вас, то нет никаких причин полагать, что он не добрался до них.

— Тут вы правы. По Канаде ящеры не наносили серьезных ударов, в отличие от нашей территории.

— Насколько мне известно, ящеры не любят холодной погоды. — Теперь руку ладонью вверх поднял Гроувс. — Я знаю, знаю — если они не любят холода, то, что они делают в Буффало?

— Вы меня опередили, — улыбнулся ван Ален. — Конечно, они захватили город летом. Надеюсь, в ноябре их ждал неприятный сюрприз.

— Скорее всего, так и было, — сказал Гроувс. — Ну, а теперь, лейтенант, я очень люблю морской ветер. — На самом деле, Гроувс его ненавидел. — Не пора ли нам в путь?

— Да, — ответил ван Ален и бросил взгляд на фургон, в котором прибыл Гроувс. — Неужели вы собираетесь погрузить его на борт «Форварда»? И лошадей?

— Интересно, а как мы будем без них обходиться? — с негодованием осведомился капитан Ауэрбах.

— Капитан, я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели на катер, — попросил Якоб ван Ален. — Его команда состоит из меня и шестнадцати матросов. Ну, а вас сколько? Человек тридцать. Что ж, мы сможем с некоторым трудом разместить вас на «Форварде», в особенности, если речь идет о коротком путешествии по озеру, но куда, черт возьми, вы денете лошадей? При условии, конечно, что вам удастся завести их на борт катера.

Гроувс перевел взгляд с «Форварда» на эскадрон, а потом снова внимательно посмотрел на катер. Будучи инженером, он умел максимально использовать свободное пространство. Полковник повернулся к Ауэрбаху.

— Ране, мне очень жаль, но я думаю, лейтенант ван Ален знает, о чем говорит. Ведь речь идет о восьмидесятифутовом судне?

— У вас прекрасный глазомер, полковник. Длина катера семьдесят восемь футов, водоизмещение — сорок три тонны.

Гроувс только проворчал в ответ. Тридцать с лишним лошадей весят около двадцати тонн. Их придется оставить — другого выхода нет. Он молча наблюдал за тем, как Ауэрбах сделал необходимые вычисления и пришел к такому же выводу.

— Не печальтесь, капитан, — сказал Гроувс. — Я уверен, канадцы снабдят нас новыми скакунами. Они не знают, что именно мы везем, но им хорошо известно, насколько важен наш груз.

Ауэрбах протянул руку, чтобы погладить гладкую морду своего коня и ответил кавалерийской поговоркой:

— Полковник, если у вас заберут жену и предложат ее заменить, вы согласитесь?

— Возможно, если кандидаткой будет Рита Хэйуорт. — Гроувс сложил обе руки на выступающем вперед животе. — Боюсь только, что я ее не устрою. — Ауэрбах пристально посмотрел на полковника, фыркнул почти как лошадь и развел руками, признавая свое поражение.

— Итак, договорились — без лошадей, — подвел итог лейтенант ван Ален. А как насчет фургона?

— Мы прекрасно обойдемся без него, лейтенант. — Гроувс подошел к фургону, заглянул внутрь и вытащил седельную сумку, которая, благодаря особым ремням, превращалась в рюкзак. Она была очень тяжелой — уран и то, что немцам удалось похитить вместе с ним у ящеров. Гроувс надеялся, что свинцовый корпус защитит его от радиации. — Все, что нужно, у меня в сумке.

— Как скажете, сэр.

Однако глаза выдали ван Алена — разве может уместиться в скромной седельной сумке что-нибудь по-настоящему важное? Тайны из-за какой-то ерунды!

Лицо Гроувса ничего не выражало. Внешний вид часто бывает обманчивым.

Возможно, ван Ален и сомневался в серьезности миссии полковника Гроувса, но свою работу он делал весьма эффективно. Не прошло и получаса, как заработали оба двигателя, и судно взяло курс на канадский берег.

Вскоре Осуиго остался далеко за кормой. Гроувс расхаживал по палубе «Форварда» — его, как всегда, обуревало любопытство. Первым делом он обратил внимание на необычный звук своих шагов, удивился и постучал костяшками пальцев по судовой надстройке. Это только подтвердило его подозрения.

— Катер сделан из дерева! — воскликнул Гроувс, словно приглашая кого-нибудь с ним поспорить.

Однако проходивший мимо матрос кивнул.

— Да, полковник, мы такие. Деревянные корабли и железные люди, прямо как в старой поговорке — Он дерзко усмехнулся. — Черт возьми, выставьте меня под дождь — и я заржавею.

— Топай отсюда, — проворчал полковник.

Поразмыслив немного, он пришел к выводу, что это разумно. Катер береговой охраны построен вовсе не для того, чтобы сражаться с другими кораблями, и ему не требуется бронированный корпус. Дерево достаточно прочный материал. Русские и англичане используют его для строительства судов и весьма эффективных самолетов (во всяком случае, так считалось до тех пор, пока не прилетели ящеры) Однако Гроувс никак не мог прийти в себя от удивления.

На поверхности озера Онтарио появилась легкая зыбь. Впрочем, даже Гроувс, человек сугубо сухопутный, быстро к ней приспособился. Однако один из кавалеристов, не выдержав качки, склонился над поручнями. Гроувс подозревал, что шутки матросов были бы гораздо более колкими, если бы кавалеристы не превосходили их числом почти вдвое.

На палубе красовалась 37-миллиметровая пушка.

— Интересно, а она нам поможет, если ящеры начнут бомбить нас на бреющем полете? — спросил Гроувс у стоявшего возле орудия стрелка.

— Примерно так же, как когти мышке, когда ее схватит коршун, — ответил стрелок. — На пару секунд мышка почувствует себя лучше, но вряд ли коршуну будет угрожать серьезная опасность. — Однако свой пост моряк покидать не собирался.

То, как работал экипаж катера, произвело на Гроувса впечатление. Матросы знали, что нужно делать, и выполняли свои обязанности без спешки, суеты и показухи, без единого лишнего движения. Лейтенант ван Ален почти не отдавал приказов.

Путь по озеру оказался долгим и скучным. Ван Ален предложил Гроувсу снять сумку и оставить ее в каюте.

— Нет, благодарю вас лейтенант, — ответил Гроувс. — Я получил приказ ни на минуту не упускать ее из виду, и собираюсь выполнять его буквально.

— Как пожелаете, сэр, — пожал плечами лейтенант. Он оценивающе посмотрел на Гроувса. — Должно быть, у вас очень важный груз.

— Верно. — Больше полковник ничего не добавил.

Он мечтал, чтобы тяжелая сумка стала невидимой и невесомой. Тогда никто не строил бы всяких идиотских догадок. Чем меньше внимания привлекает его груз, тем ниже вероятность того, что ящеры узнают о его миссии.

И вдруг, словно мысли об инопланетянах разбудили их, Гроувс услышал далекий шум реактивного двигателя вражеского истребителя. Он завертел головой, пытаясь отыскать самолет среди разрозненных облаков. И увидел тонкий, уходящий на запад инверсионный след.

— Из Рочестера или Буффало, — с удивительным хладнокровием заметил ван Ален.

— Как вы думаете, он нас видел? — нетерпеливо спросил Гроувс.

— Вполне возможно, — ответил лейтенант. — Над нами несколько раз пролетали самолеты ящеров, но в нас не стреляли. Чтобы не рисковать зря, хорошо бы отправить ваших людей в трюм. Тогда катер будет выглядеть как обычно. И если не хотите расставаться со своей сумкой, можете немного поспать рядом с ней в каюте.

Самый вежливый приказ из всех, какие приходилось слышать Гроувсу… Ван Ален был ниже его по званию, но лейтенант командовал «Форвардом», а значит, на катере отвечал за все. Гроувс спустился вниз и прижался лбом к иллюминатору. Если им повезет, пилот ящеров полетит по своим делам. А если нет…

Внизу грохот двигателей стал более отчетливым, поэтому Гроувс довольно долго не слышал шума самолета ящеров. Однако рев самолета ящеров стремительно нарастал. Полковник ждал выстрелов 37-миллиметровой пушки — последний, безнадежный жест сопротивления, но она молчала. Вражеский истребитель находился где-то у них над головами. Гроувс выглянул на палубу — ван Ален смотрел вверх и махал ящерам рукой. Может быть, лейтенант береговой охраны сошел с ума?

Однако реактивный самолет удалялся. Только теперь Гроувс понял, что все это время не дышал. Когда истребитель исчез из вида, полковник поднялся на палубу.

— Я уже подумал, что у нас большие проблемы, — сказал он ван Алену.

— Нет. — Лейтенант покачал головой. — Пока на палубе не было ваших людей, нам не грозила опасность. Ящеры множество раз видели «Форвард» на озере, но мы всегда ведем себя исключительно мирно. Я надеялся, они посчитают, что это наш обычный рейс — наверное, так и произошло.

— Я восхищаюсь вашим хладнокровием, лейтенант, и очень рад, что вам не пришлось демонстрировать его под огнем, — заявил Гроувс.

— А уж как я рад, вы себе и представить не можете, — улыбнулся ван Ален.

Катер береговой охраны плыл в сторону канадского берега.

* * *

Посреди скопления деревьев — берез с голыми ветками и густой зеленой хвоей сосен и елей — неожиданно, словно кролик из цилиндра фокусника, возникло покрытое льдом озеро.

— Клянусь Юпитером! — воскликнул Джордж Бэгнолл, когда бомбардировщик «Ланкастер» нырнул вниз, чтобы на бреющем полете, почти касаясь верхушек деревьев, скрыться от радаров ящеров. — Молодец, Альф!

— Все комплименты принимаются с благодарностью, — ответил Альф Уайт. — Если, конечно, под нами и в самом деле Чудское озеро, мы скоро доберемся до Пскова.

Кен Эмбри, сидевший рядом с Бэгноллом, вмешался в разговор:

— А если нет, тогда, вообще, неизвестно, где, черт побери, мы находимся, и нам всем придет конец — в Пскове или где-нибудь еще.

В наушниках Бэгнолла послышались горькие стоны. Бортинженер изучал лежавшую перед ним карту.

— Пусть лучше будет Псков, — сказал он Эмбри, — иначе горючего не хватит.

— О, горючее, — беззаботно отозвался пилот. — В этой войне с нами случилось столько всего невероятного, что я не вижу ничего особенного в полетах без горючего.

— Тогда, пожалуй, я проверю свой парашют, если вы не возражаете, — ответил Бэгнолл.

В том, что говорил Эмбри, был определенный резон. Их экипаж находился над Кельном во время рейда тысячи бомбардировщиков, когда ящеры принялись десятками сбивать английские самолеты. Однако они сумели не только вернуться в Англию, но и во время очередного боевого вылета разбомбить позиции ящеров на юге Франции — где их и подбили. Эмбри умудрился ночью безупречно посадить самолет на пустынном отрезке шоссе. Если он способен на такое — кто знает, возможно, он и вправду сумеет летать без горючего.

После того, как они добрались до Парижа, немцы помогли им вернуться на родину (это до сих пор раздражало Бэгнолла), и их экипаж пересадили на экспериментальный «Ланкастер» для испытаний нового радара. Теперь, когда новый прибор доказал свою пригодность, они везли его в Россию, чтобы красные имели возможность заранее узнавать о приближении ящеров.

Лед, лед, почти сотня миль бело-голубого льда, присыпанного белым снегом. Из бомбового отсека Джером Джонс, оператор радиолокационной установки, сказал:

— Я почитал о Пскове перед тем, как сюда лететь. Считается, будто климат здесь мягкий; в справочнике говориться, что снег сходит к концу марта, а реки и озера освобождаются ото льда в апреле.

Послышались новые стоны экипажа.

— Если большевики называют это мягким климатом, то каков же тогда суровый?

— Мне дали понять, что в Сибири всего два времени года, — вмешался Эмбри, — последняя треть августа и зима.

— Хорошо еще, мы прихватили комбинезоны, — сказал Альф Уайт. — Не думаю, что в Англии найдется другая одежда для такой погоды. — Чудское озеро внизу сузилось, превратилось в реку, а потом снова широко разлилось.

— Южная часть называется Псковское озеро. Мы приближаемся к цели нашего полета, — заявил штурман.

— Если речь идет об одном озере, почему у него два названия? — спросил Бэгнолл.

— Если вы знаете ответ на этот вопрос, то выиграете банку тушенки стоимостью в десять шиллингов, — сообщил Эмбри голосом диктора английского радио. — Пришлите открытку с вашим адресом в Советское посольство в Лондоне. Победителей, если таковые окажутся, — что представляется мне маловероятным, — определит лотерея.

Минут через десять или пятнадцать озеро неожиданно кончилось. Впереди появился город с множеством башен. Некоторые из них украшали купола в форме луковицы, которые Бэгнолл связывал с традиционной русской архитектурой, а остальные члены экипажа считали похожими на шляпки ведьм. На более современные здания, попадавшиеся среди такой экзотики, никто не обратил внимания.

— А вот и Псков, — заявил Эмбри. — А где у них посадочная полоса, черт бы их побрал?

При виде «Ланкастера» люди на заснеженных улицах начинали разбегаться в разные стороны. Бэгнолл заметил внизу короткие вспышки.

— В нас стреляют! — закричал он.

— Безмозглые болваны, — прорычал Эмбри. — Неужели они не знают, что мы союзники! Так, где же проклятое летное поле?

На востоке появилась вспышка. Пилот развернул тяжелый самолет. Вскоре они заметили посадочную полосу, вырубленную прямо посреди леса.

— Не слишком длинная, — пробормотал Бэгнолл.

— Другой не будет, — невесело усмехнулся Эмбри.

«Ланкастер» начал снижаться. Эмбри был превосходным летчиком, ему удалось посадить самолет в самом начале полосы и полностью использовать ее для торможения. Толстые стволы деревьев угрожающе приближались, но «Ланкастер» остановился вовремя. Эмбри выглядел так, словно был уже не в силах выпустить из рук штурвал, но голос его прозвучал совершенно спокойно:

— Добро пожаловать в прекрасный спятивший Псков. Нужно окончательно лишиться рассудка, чтобы добровольно сюда прилететь.

Не успели пропеллеры «Ланкастера» остановиться, как из-за деревьев выскочили люди в серых шинелях и толстых стеганых куртках и принялись натягивать на самолет маскировочную сеть. В Англии поступали так же, но никто не действовал столь стремительно. Внешний мир мгновенно исчез; Бэгноллу оставалось лишь надеяться, что и бомбардировщик тоже стал невидимкой.

— Вы заметили? — негромко проговорил, Эмбри отстегивая ремень безопасности.

— Что заметили? — уточнил Бэгнолл.

— Часть из тех, кто накрывал наш самолет, немцы.

— Черт побери, — пробормотал Бэгнолл. — Неужели нам придется поделиться секретом радара и с ними? Мы таких приказов не получали.

Альф Уайт высунулся из своей маленькой каморки за черной шторой, где он работал с картой, линейкой, компасом и угломером.

— Пока не прилетели ящеры, в Пскове размещался штаб Северной группы войск. Ящеры вынудили фрицев отступить, но после наступления холодов им пришлось и самим покинуть город. Сейчас в Пскове русские, но я подозреваю, что здесь осталось некоторое количество немцев.

— Просто чудесно! — мрачно заявил Эмбри.

Как только англичане вышли из самолета, холод мгновенно обжег им лица. Их экипаж сократили: пилот, бортинженер (Бэгнолл также выполнял обязанности радиста), штурман и оператор радиолокационной установки. Они не взяли с собой бомбардира и стрелка. Если бы их атаковали ящеры, то пулеметы против пушек и ракет вряд ли бы им помогли.

— Здрайстье, — сказал Кен Эмбри, исчерпав тем самым весь свой запас русских слов. — Кто-нибудь здесь говорит по-английски?

— Я говорю, — сказали двое — один с русским акцентом, другой с немецким.

Они с подозрением посмотрели друг на друга. Несколько месяцев совместных боев против общего врага еще не успели стереть воспоминаний о прошлых сражениях.

Бэгнолл немного занимался немецким в колледже перед тем как вступил в Королевские Военно-воздушные силы. Но это было почти три года назад, и он успел почти все забыть. Как и полагается выпускнику колледжа, он прочитал «Ужасный немецкий язык» Марка Твена. Это он не забыл, в особенности ту часть, где говорилось о том, что легче отказаться от двух кружек пива, чем от одного немецкого прилагательного. А русский еще хуже — даже алфавит выглядит как-то странно.

К удивлению Бэгнолла, Джером Джонс заговорил по-русски — не слишком бегло, однако его понимали. Обменявшись несколькими фразами, он повернулся к своему экипажу и сказал:

— Человека, который говорит по-английски, зовут Сергей Леонидович Морозкин. Он предлагает нам следовать за ним в Кром, опорный пункт местной обороны.

— Что ж, нам остается лишь подчиниться, — сказал Эмбри. — Я не знал, что ты говоришь по-русски, Джонс. Вот уж никак не ожидал, что парни, которые готовили нашу операцию, кое-что соображают.

— Ничего они не соображают, — скривился Джонс. — Когда я учился в Кембридже, меня заинтересовали византийская культура и искусство, что, в свою очередь, вывело на Россию. Мне не хватило времени, чтобы как следует заняться русским языком, но кое-что я выучить успел. Однако об этом ничего нет в моих документах, так что никто не знал о моем увлечении русским.

— Ну, в любом случае, нам повезло, — заявил Бэгнолл. «Что, если Джонс большевик?» — подумал он. Впрочем, теперь уже все равно. — Мой немецкий оставляет желать лучшего, но я собирался им воспользоваться, когда ты с ними заговорил. Не очень разумно общаться с союзниками на языке общего врага.

— Против Eidechen — прощу прощения, я не знаю, как это по-английски; русские называют их ящерицами — в борьбе против общего врага, явившегося с неба, люди должны забыть о своих разногласиях.

— Против ящеров, вы хотели сказать, — уточнили Бэгнолл и Эмбри.

— Ящеры, — эхом отозвались немец и говорящий по-английски Морозкин, которые явно хотели получше запомнить новое слово; не вызывало сомнений, что использовать его придется часто.

— Я гауптман — капитан по-английски, да? — Мартин Борк. После того, как все члены экипажа представились, Морозкин сказал:

— Сейчас поедем в Кром. Самолет оставим здесь.

— Но радар… — жалобно начал Джонс.

— Возьмем с собой. Он в ящике, да?

— Ну, да, но…

— Поехали, — повторил Морозкин.

На дальнем конце посадочной полосы — долгий и тяжелый путь по холоду и снегу — их поджидали запряженные тройкой лошадей сани, которые должны были доставить экипаж в Псков. Как только сани тронулись, весело, словно распевая радостную зимнюю песню, зазвенел колокольчик. Бэгнолл посчитал бы путешествие гораздо более увлекательным, если бы не заметил за спиной у возчика винтовку, а за поясом полдюжины немецких гранат с длинными ручками.

Псков был построен в кольце двух сходящихся рек. Сани скользили мимо церквей и крупных домов в центре, на многих из которых виднелись следы боев с немцами и ящерами.

Ближе к слиянию двух рек располагался рынок и еще одна церковь. На рынке пожилые женщины в платках, продавали свеклу, репу и капусту. Над большими котлами с борщом поднимался пар. Люди стояли в очередях, чтобы купить то, в чем они нуждались — в отличие от англичан, которые в аналогичных ситуациях обожают пошутить, русские стояли молча, с мрачными лицами, словно не ждали от судьбы ничего хорошего.

По рынку расхаживали вооруженные патрули, чтобы никому не пришло в голову нарушать порядок — немцы в металлических касках и серых полевых шинелях и русские солдаты в диковинной смеси гражданской одежды и военной формы, с самым разным оружием в руках, от ружей и винтовок до автоматов. Однако все — немцы, русские и даже старые женщины с корзинками, полными овощей — ходили в одинаковых толстых войлочных сапогах.

На ногах возчика саней тоже была пара таких сапог. Бэгнолл похлопал его по плечу и показал на них.

— Как вы это называете? — спросил он, но в ответ тот лишь улыбнулся и развел руки в стороны. Тогда Бэгнолл попытался перейти на немецкий: — Was sind sie?

Возчик понял его вопрос и радостно улыбнулся.

— Валенки, — ответил он и добавил пару предложений по-русски, прежде чем сообразил, что Бэгнолл его не понимает. Немецкий у возчика оказался еще хуже, чем у бортинженера, поэтому тот сумел разобрать, что сказал русский. — Gut… gegen… Kalt.

— Хорошо помогает против холода. Спасибо… danke. Ich verstehe. — Они кивнули друг другу, довольные тем, что им удалось объясниться.

Валенки действительно выглядели теплыми и, похоже, неплохо защищали от холода — толстые и плотные, нечто вроде одеяла для ног.

Сани прокатили мимо памятника Ленину; напротив, по диагонали, стояла еще одна церковь с куполом, похожим на луковицу.

«Интересно», — подумал Бэгнолл, — «видит ли возница иронию в таком соседстве?»

Если да, то виду он не подавал. Вероятно, ирония в Советском Союзе так же небезопасна, как и в нацисткой Германии.

Бэгнолл покачал головой. Русские стали союзниками англичан из-за того, что были врагами Гитлера. Теперь русские и немцы объединились в борьбе против главного врага — ящеров, однако до сих пор относились друг к другу с подозрением.

Лошади с трудом тащили сани в сторону холмов, на которых располагался старый Псков. Сани замедлили свой бег, и Бэгнолл понял, почему для города выбрано именно это место: крепость перед ними — по-видимому, Кром — стояла на отвесном обрыве, который высился над слиянием двух рек. Они проехали мимо полуразвалившейся стены, окружавшей другую сторону крепости. Часть развалин показалась Бэгноллу свежими — интересно, кто тут постарался — немцы, или ящеры?

Сани остановились, и Бэгнолл вылез на снег. Возница показал в сторону одной из башен с поврежденной крышей. Возле входа стояла охрана — два солдата, немецкий и русский. Они распахнули перед Бэгноллом двери.

Переступив порог, он сразу почувствовал, что перемещается назад во времени. Коптящие факелы отбрасывали диковинные тени на неровную поверхность каменных стен, дальше все терялось в чернильном мраке. Его ждали трое мужчин в меховых шубах. Рядом лежало оружие. Они больше походили на вождей варваров, чем на солдат двадцатого века.

Вскоре в помещение вошли остальные англичане. Судя по лицам, они испытывали те же чувства, что и Бэгнолл. Мартин Борк показал на одного из сидевших за столом мужчин и сказал:

— Генерал-лейтенант Курт Чилл, командир 122-ой пехотной дивизии, сейчас он возглавляет силы Рейха в Пскове и его окрестностях. — Затем он назвал своему командиру имена англичан.

Внешность Чилла совсем не соответствовала представлениям Бэгнолла о нацистских генералах: никакого монокля и высокой фуражки с высокой тульей, да и лицо не имело ничего общего с худощавыми лицами прусских офицеров. К пухлым щекам генерала уже давно не прикасалась бритва. В карих (а вовсе не стального цвета) глазах Чилла явственно промелькнула ирония, когда он обратился к гостям на весьма приличном английском:

— Добро пожаловать в цветущие сады Пскова, джентльмены.

Сергей Морозкин кивком показал на двоих людей, сидевших слева от Чилла.

— Перед вами командиры Первой и Второй партизанских бригад, Николай Иванович Васильев и Александр Максимович Герман.

Кен Эмбри прошептал Бэгноллу:

— Не хотел бы я сейчас иметь такую фамилию в России.

— Видит Бог, ты прав. — Бэгнолл посмотрел на Германа.

Может быть, впечатление создавали очки в металлической оправе, но он ужасно напоминал школьного учителя — только с огненно рыжими усами.

Васильев же, наоборот, походил на бородатый валун: низенький, плотного телосложения, он казался очень сильным человеком. Розовый шрам — возможно, след от пули — рассекал левую щеку и густую, похожую на шкуру тюленя, щетину. Если бы пуля прошла на пару дюймов левее, то Васильев не сидел бы сейчас за этим столом.

Он прогромыхал что-то по-русски. Морозкин перевел:

— Николай приветствует вас от имени Лесной республики. Так мы называли земли вокруг Пскова, пока немцы контролировали город. Теперь, когда появились ящеры, — Морозкин старательно произнес недавно выученное слово, — мы создали советско-германский совет. — Бэгнолл подумал, что игра слов исходит от переводчика; Васильев, даже и без шрама, не производил впечатления человека, склонного к юмору.

— Рад с вами познакомиться, — заявил Эмбри.

Прежде чем Морозкин успел перевести, Джером Джонс повторил его слова по-русски. Командир партизан засиял, довольный тем, что хотя бы один англичанин сможет говорить с ним без посредников.

— Что вы привезли в Советский Союз от народа и рабочих Англии? — спросил Герман.

Он наклонился вперед, нетерпеливо дожидаясь ответа, и не заметив идеологической подоплеки своего вопроса.

— Радиолокационную станцию, которая, находясь на борту самолета, помогает обнаружить истребители противника, находящиеся на достаточно большом расстоянии, — ответил Джонс.

Морозкин и Борк далеко не сразу сумели подобрать подходящие слова на своих родных языках. Джонс объяснил, что такое радарная установка, и как она работает. Васильев молча слушал. Герман несколько раз кивнул, словно понимал, о чем рассказывает Джонс.

— Вы, aber natürlich, имеете аналогичную установку и для Рейха? — Чилл скорее утверждал, чем спрашивал.

— Нет, сэр, — ответил Эмбри, и Бэгнолл почувствовал, как у него по спине побежали струйки пота, хотя в старой башне средневековой крепости гуляли сквозняки. Пилот продолжал: — Мы получили приказ доставить радиолокационную установку и инструкцию к ней Советскому командованию в Пскове. Так мы и сделали.

Генерал Чилл покачал головой. Бэгнолл потел все сильнее. Никто не потрудился предупредить их, что русские контролируют Псков лишь частично. Очевидно, они не предполагали, что могут возникнуть проблемы с немецкими военными. И ошиблись.

— Если установка только одна, она будет направлена в Рейх, — заявил Чилл.

Как только Сергей Морозкин перевел слова немецкого генерала на русский, Васильев схватил со стола автомат и направил его прямо в грудь Чиллу.

— Нет, — решительно сказал он.

Бэгнолл и без знания русского сообразил, что тут происходит.

Чилл ответил на немецком, который Васильев, видимо, понимал. Нацист отличался незаурядным мужеством или сильно блефовал.

— Если вы меня застрелите, Николай Иванович, командование примет полковник Шиндлер — а вам прекрасно известно, что в районе Пскова у нас имеется значительное превосходство в силах.

Александр Герман даже не взглянул на пистолет, лежавший на столе. Он заговорил сухим, педантичным голосом, прекрасно подходившим к его очкам. Бэгноллу показалось, что это немецкий, только почему-то он понимал Германа еще хуже, чем Курта Чилла. Потом он сообразил, что, по-видимому, партизан перешел на идиш. Им следовало прихватить с собой Дэвида Гольдфарба.

Однако капитан Борк прекрасно его понял и перевел:

— Герман говорит, что Вермахт сильнее в районе Пскова, чем советские войска. Он также спрашивает, сильнее ли немцы, чем русские и ящеры вместе.

— Блеф, — только и ответил Чилл.

— Нет, — вновь вмешался Васильев.

Он положил свое оружие на стол и удовлетворенно улыбнулся Герману. Он не сомневался, что немцы не смогут проигнорировать такую угрозу.

Бэгнолл тоже не считал слова партизана блефом. До того, как прилетели ящеры, Германия нажила себе множество врагов среди жителей покоренных ею территорий. Евреи Польши — один из лидеров, которых был кузеном Гольдфарба — выступили против нацистов на стороне ящеров. Если Чилл будет продолжать в том же духе, вполне возможно, что русские последуют их примеру.

А с него станется. Угрюмо глядя на партизанских командиров, он заявил:

— Почему-то я нисколько не удивлен. Благодаря вашему предательству, ящеры могут одержать победу. Однако даю вам слово, ни один из вас не успеет вступить с ними в союз. Мы заберем радар.

— Нет, — отрезал Александр Герман.

Затем он перешел на идиш, и Бэгнолл уже не поспевал за его быстрый речью. Капитан Борк вновь перевел слова партизана на английский:

— Он говорит, что устройство прислали рабочим и крестьянам Советского Союза, чтобы помочь в борьбе с империалистическим агрессором, и если они отдадут его, то предадут свою Родину.

«Если отбросить коммунистическую риторику», — подумал Бэгнолл, — «партизан абсолютно прав».

Впрочем, мнение английского бортинженера не слишком интересовало генерала Чилла.

Бэгнолл не сомневался, что Чилл намерен занять крайне жесткую позицию. Как, впрочем, и все остальные в башне старой крепости. Капитан Борк отошел от экипажа «Ланкастера» в одну сторону, Сергей Морозкин в другую. Оба засунули руки за отвороты курток, очевидно, каждый нащупывал рукоять пистолета. Бэгнолл приготовился упасть на пол.

Однако вместо этого бортинженер прошипел Джерому Джонсу:

— У тебя есть полное описание и инструкции для работы с радаром, верно?

— Конечно, — прошептал Джонс. — Если русские захотят наладить промышленное производство, без них не обойтись. В том случае, конечно, если кто-нибудь выйдет отсюда живым.

— По-моему, шансов немного. Сколько у тебя экземпляров?

— Инструкций и рисунков? Только один, — ответил Джонс.

— Кошмар. — План, который Бэгнолл успел придумать, рушился. Однако он тут же приободрился и громко сказал: — Джентльмены, прошу вашего внимания!

Единственное, чего ему удалось добиться — немцы и русские на некоторое время приостановили подготовку к решительной схватке.

— Мне кажется, я могу предложить выход из создавшегося положения, — продолжал Бэгнолл.

Мрачные лица выжидательно повернулись в его сторону. Бэгнолл неожиданно сообразил, что немцы и русские только и искали повода, чтобы наброситься друг на друга.

— Что ж, просветите нас, — сказал, переходя на английский, Курт Чилл.

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил Бэгнолл. — Мы привезли только один радар — и тут ничего не изменишь. Если вы его заберете силой, информация о ваших действиях попадет в Москву — и в Лондон. Сотрудничеству между Германией, ее прежними противниками и нынешними союзниками будет нанесен серьезный удар. Ящеры выиграют от этого гораздо больше, чем Люфтваффе от нового радара. Разве я ошибаюсь?

— Вполне возможно, что и нет, — не стал спорить Чилл. — Однако мне представляется, что и сейчас наше сотрудничество вызывает большие сомнения — раз вы намерены передать радар русским, а не нам.

Возразить генералу было нечего. Бэгноллу совсем не хотелось делиться военными секретами с нацистами. Политические лидеры Британии, включая и самого Черчилля, занимали аналогичную позицию. Однако никто из них не хотел, чтобы Вермахт и Красная армия снова вцепились друг другу в глотки.

— Ну, а как вам понравится такое предложение, — продолжал бортинженер. — Радар и инструкции отправятся, как и предполагалось, в Москву. Но прежде… — он вздохнул, — вы сможете сделать копии всех чертежей и инструкций и отослать их в Берлин.

— Копии? — уточнил Чилл. — Вы предлагаете нам переснять документацию?

— Если у вас есть необходимое оборудование, да. — Бэгнолл предполагал, что работу придется делать вручную; Псков показался ему маленьким провинциальным городком, но кто знает, какая аппаратура имеется у разведчиков 122-ой пехотной дивизии — или других отрядов, расположенных поблизости?

— Не думаю, что начальство одобрит наши действия, но они и представить себе не могли, что возникнет подобная ситуация, — пробормотал Кен Эмбри. — Однако я считаю, что ты придумал замечательное решение проблемы — распилить ребеночка пополам. Царь Соломон гордился бы тобой.

— Надеюсь, — усмехнулся Бэгнолл.

Сергей Морозкин, между тем, переводил предложение Бэгнолла партизанам. Когда он закончил, Васильев повернулся к Александру Герману и с усмешкой спросил:

— Ну, Саша?

«Наверное, это идиш», — подумал Бэгнолл — он уже слышал это словечко от Гольдфарба.

Александр Герман уставился на Чилла сквозь свои очки. После появления Гольдфарба на авиационной базе, Бэгнолл стал гораздо лучше понимать, какие зверства творили нацисты против евреев Восточной Европы. Интересно, что скрывается за застывшей маской, которую Герман надел на свое лицо, какая ненависть разъедает его мозг? Однако партизан не дал ей вырваться наружу. Через несколько секунд он выдохнул лишь одно слово:

— Да.

— Тогда так и сделаем.

Если план Бэгнолла и вызывал у Чилла энтузиазм, то он очень удачно скрывал свое ликование. Предложение англичанина позволяло ему получить большую часть того, что он хотел, и сохранить шаткий мир на территории Пскова.

Словно для того, чтобы подчеркнуть важность сотрудничества, послышался рев самолетов ящеров. Когда начали падать бомбы, Бэгнолла охватил панический ужас: удачное попадание в крепость, и все камни Крома обрушаться ему на голову.

Сквозь удаляющийся вой реактивных двигателей, и разрывы бомб доносилась бешеная стрельба из винтовок, автоматов и пулеметов. Защитники Пскова, нацисты и коммунисты, делали все, чтобы сбить самолеты ящеров.

Как обычно, их усилий оказалось недостаточно. Бэгнолл с надеждой ждал оглушительного взрыва, знаменующего падение вражеского самолета, но его так и не последовало. Как, впрочем, и новой сирены, предупреждающей о второй атаки неприятеля.

— А мы думали, что тысячемильный перелет позволит нам избавиться от бомбардировок, — пожаловался Альф Уайт.

— Война называлась Мировой еще до того, как появились ящеры, — ответил Эмбри.

Николай Васильев что-то сказал Морозкину. Вместо того чтобы перевести слова командира, тот вышел из комнаты и вскоре вернулся с подносом, уставленным бутылками и стаканами.

— Давайте выпьем за… как вы говорите?.. договор, — предложил Морозкин.

Он разливал водку по стаканам, когда в комнату вбежал какой-то человек и что-то крикнул по-русски.

— Я понял далеко не все, — сказал Джером Джонс, — но мне совсем не нравится то, что я услышал.

Морозкин повернулся к экипажу «Ланкастера».

— У меня плохие новости. Эти — как вы говорите? — ящеры, разбомбили ваш самолет. Он в развалинах… так вы говорите?

— Да, мы говорим примерно так, — с тоской ответил Эмбри.

— Ничего, товарищи, — по-русски утешил их Морозкин. Он даже не стал переводить свои слова, видимо, полагая, что они не имеют эквивалентов на других языках.

— Что он сказал? — спросил Бэгнолл у Джерома Джонса.

— «Тут ничем не поможешь, друзья» — что-то в таком роде, — ответил Джонс. — Или «Тут ничего не поделаешь» — может быть, так будет точнее.

Бэгнолла в настоящий момент мало интересовали вопросы адекватности перевода.

— Мы застряли в проклятой дыре под названием Псков, и с этим, черт побери, ничего нельзя поделать? — выпалил он, переходя на крик.

— Ничего, — по-русски ответил Джонс.

* * *

Научный центр представлял собой великолепное трехэтажное здание из красного кирпича в северо-западном углу университетского городка Денвера. Здесь находились химический и физический факультеты — прекрасное место для чикагской Металлургической лаборатории. Йенсу Ларсену ужасно тут понравилось.

Оставалась одна проблема: он не имел ни малейшего понятия о том, когда появится остальной персонал лаборатории.

— Все нарядились, а идти некуда, — пробормотал он себе под нос, шагая по коридору третьего этажа.

Из выходящего на север окна в конце коридора он видел реку Платт, змеей уходящую через город на юго-восток, а за ней — здание законодательного собрания штата и другие высотные строения в центре. Денвер оказался неожиданно красивым местечком, кое-где еще не сошел снег, а воздух был удивительно чистым. Однако Йенса все это не радовало.

Все шло просто превосходно. Он сел в поезд и спокойно добрался до места своего назначения, словно вернулись те замечательные, канувшие в прошлое дни до вторжения ящеров. Его не бомбили, не подвергали обстрелу, ему досталось прекрасное место в пульмановском вагоне — с такими удобствами он не спал уже много месяцев. В поезде работало электричество и отопление; о войне напоминала только штора затемнения с надписью:

«ИСПОЛЬЗУЙ МЕНЯ. ЭТО ТВОЯ ЖИЗНЬ».

Когда поезд остановился на Юнион-Стейшн, Ларсена встретил майор и отвез в Лоури-Филд к востоку от города, где его поселили в комнате для холостых офицеров. Он чуть не отказался — ведь он женат. Однако Барбары рядом не было, и ему пришлось согласиться.

— Глупо, — сказал он вслух.

Ларсен сразу погряз в сетях однообразной военной рутины. Он уже сталкивался с ней в Индиане, когда находился под началом генерала Джорджа Паттона. По части способностей и военного таланта, местные командиры в подметки генералу не годились, а вот в том, что касалось гибкости, мало чем от него отличались.

— Сожалею, доктор Ларсен, но это запрещено, — говорил «куриный полковник» по имени Хэксем.

Под этим он имел в виду выход в город на поиски остальных работников Металлургической лаборатории.

— Почему? — восклицал Йенс, бегая по кабинету полковника, словно только что посаженный в клетку волк. — Без остальных, без оборудования, от меня здесь нет никакого толку.

— Доктор Ларсен, вы физик-ядерщик, работающий над секретным проектом, — отвечал полковник Хэксем. Его голос неизменно оставался негромким и спокойным, отчего Ларсен злился еще больше. — Мы не можем позволить вам болтаться по городу. Если с вашими коллегами произойдет несчастье, кто лучше вас сумеет продолжить работу над проектом?

Ларсен с колоссальным трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Восстановить труды нескольких нобелевских лауреатов — в одиночку? Для этого нужно быть суперменом. Однако в словах полковника содержалась и доля правды — он действительно являлся частью проекта — и смог бы продолжить работу над ним.

— Все идет хорошо, — заверил его Хэксем. — Нам совершенно точно известно, что ваши коллеги двигаются в направлении Денвера. Мы рады, что вам удалось добраться сюда раньше. Значит, мы успеем все подготовить, и они сразу же приступят к работе.

Йенс Ларсен был ученым, а не администратором. Вопросами организации всегда занимались другие. Теперь они свалились на его плечи. Он вернулся в свой кабинет, написал несколько писем, заполнил какие-то бланки, три или четыре раза попытался позвонить, но только однажды ему сопутствовал успех. Ящеры почти не бомбили Денвер — особенно, если сравнивать с Чикаго; Денвер вообще функционировал как обычный современный город. Когда Йенс нажал на кнопку настольной лампы, она зажглась.

Он поработал еще немного, решил, что на сегодня достаточно, и спустился вниз. Там его ждал велосипед. А также хмурый, редко улыбающийся человек в хаки с винтовкой за спиной. Тоже с велосипедом.

— Добрый вечер, Оскар, — сказал Йенс.

— Здравствуйте, доктор Ларсен, — телохранитель вежливо кивнул.

На самом деле его звали не Оскар, однако, он на это имя отзывался. Йенсу почему-то казалось, что оно его забавляет… впрочем, лицо телохранителя всегда оставалось бесстрастным. Оскар получил приказ охранять Ларсена в Девере… и не разрешать ученому покидать пределы города. К несчастью, он отлично знал свое дело.

Ларсен поехал на север, а затем повернул направо в сторону Лоури-Филд. Оскар пристал к нему, как репейник. Ларсен находился в приличной форме. А его телохранитель мог спокойно претендовать на место в олимпийской сборной. Всю обратную дорогу до офицерских казарм Ларсен пел «Я лишь птичка в золоченой клетке». Оскар с удовольствием к нему присоединился.

Однако на следующее утро, вместо того, чтобы отправиться на велосипеде в денверский университет, Ларсен (а вслед за ним и Оскар) зашел в кабинет полковника Хэксема. Полковник не слишком обрадовался, увидев физика.

— Почему вы не на работе, доктор Ларсен? — спросил он тоном, который, наверное, превращал капитанов в «Джелло».

Однако Йенс был человеком гражданским, и, вдобавок, ему осточертела военная дисциплина.

— Сэр, чем больше я думаю об условиях, в которых здесь живу, тем более невыносимыми они мне представляются, — заявил он. — Я объявляю забастовку.

— Что? — Хэксем жевал зубочистку, может быть, из-за отсутствия сигарет. Она, словно живая, подпрыгнула у него во рту — так он изумился, услышав слова физика. — Вы не имеете права!

— Очень даже имею! И не прекращу забастовку до тех пор, пока вы не разрешите мне связаться с женой.

— Безопасность… — начал Хэксем. Зубочистка заходила вверх и вниз.

— Засуньте свою безопасность сами знаете, в какое место! — Йенс мечтал произнести эти слова — выкрикнуть их! — уже несколько месяцев. — Вы не разрешили мне отправиться на поиски сотрудников Металлургической лаборатории. Ладно, я понимаю ваши мотивы, хотя мне представляется, что тут вы несколько переборщили. Однако вы ведь сами мне недавно сказали, что знаете, где находится обоз, который везет оборудование и сотрудников Металлургической лаборатории, верно?

— А что если и так? — прогрохотал полковник. Он все еще пытался запугать Ларсена, но тот больше не желал бояться.

— А вот что: если вы не позволите мне послать письмо — самое обычное написанное от руки — Барбаре, вы не дождетесь от меня никакой работы. Я все сказал!

— Слишком рискованно, — возразил Хэксем. — Предположим, наш курьер попадет в руки врага…

— Ну даже если и попадет, — перебил его Йенс. — Видит Бог, я не собираюсь писать про уран. Просто я хочу сообщить ей, что жив, люблю ее и скучаю. И больше ничего. Я даже не собираюсь подписывать письмо своей фамилией.

— Нет, — сказал Хэксем.

— Нет, — повторил Ларсен.

Они продолжали сверлить друг друга взглядами. Зубочистка дрогнула.

Оскар проводил Ларсена до казармы. Там Йенс улегся на койку и приготовился ждать ровно столько, сколько потребуется.

* * *

Толстый человек в черном стетсоне сделал паузу во время церемонии, чтобы сплюнуть коричневую табачную струю в полированную латунную плевательницу, стоявшую возле его ног (на длинных, подкрученных вверх усах не осталось ни капли), и затем бросил взгляд на ящеров, забившихся в угол его заполненного людьми кабинета. Он пожал плечами и продолжал:

— Властью данной мне, мировому судье Чагуотера, штат Вайоминг, я объявляю вас мужем и женой. Поцелуй ее, приятель.

Сэм Иджер повернул лицо Барбары Ларсен — Барбары Иджер — к себе. Поцелуй получился совсем не таким пристойным, как положено при заключении брака. Барбара крепко прижалась к Сэму, который обнял ее.

Все радостно загомонили. Энрико Ферми, выступавший в роли шафера, похлопал Сэма по спине. Его жена Лаура приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Сэма в щеку. Физик последовал примеру жены и тоже поцеловал Барбару в щеку. Все завопили еще громче.

На мгновение Иджер встретился глазами с Ристином и Ульхассом. Интересно, как они восприняли церемонию. Из того, что говорили ящеры, Сэм понял, что инопланетяне не заключают длительных брачных союзов — да, и вообще, человеческие существа представляются им варварами.

«Ну, и черт с ними», — подумал Иджер, — «плевать на то, что они о нас думают».

Тот факт, что Ферми согласился исполнять роль шафера на свадьбе, значило для Сэма почти столько же, сколько то, что он женился на Барбаре. После первого неудачного брака Сэм пару раз подумывал о том, чтобы повторить эксперимент. Но никогда за долгие часы чтения научной фантастики в поездах и автобусах во время бесконечных переездов из одного города в другой на очередной бейсбольный матч, он не думал, что будет находиться в приятельских отношениях с настоящими учеными. А уж представить себе, что шафером на его свадьбе станет Нобелевский лауреат в области физики, он и вовсе не мог.

Мировой судья — табличка на дверях гласила, что его зовут Джошуа Самнер — открыл ящик украшавшего кабинет бюро с выдвижной крышкой и вытащил два маленьких стаканчика, а также бутылку, наполовину заполненную темной янтарной жидкостью

— Совсем немного осталось. Гораздо меньше, чем бы хотелось, — сказал он, доверху наполняя каждый стаканчик. — Однако этого хватит, чтобы жених провозгласил тост, а невеста за него выпила.

Барбара с сомнением посмотрела на полный стаканчик.

— Если я все выпью, то сразу же засну.

— Сомневаюсь, — возразил мировой судья, что вызвало новые крики восторга собравшейся в его кабинете толпы, большую часть которой составляли мужчины.

Барбара покраснела и смущенно покачала головой, но стаканчик все-таки взяла.

Иджер поднял свой стакан, стараясь не расплескать ни капли. Он знал, что скажет. Еще до того, как мировой судья объявил, что от него ждут тоста, он кое-что придумал. Такое происходило с ним не часто; обычно остроумный ответ приходил ему на ум слишком поздно.

Сэм поднял стаканчик и подождал, пока все успокоятся. Когда наступила тишина, он заявил:

— Жизнь продолжается, — и залпом выпил виски.

Жидкость обожгла горло, а по животу разлилось приятное тепло.

— О, отличный тост, Сэм, — мягко сказала Барбара. — Ты совершенно прав. — И поднесла виски к губам.

Сначала она собиралась сделать маленький глоток. Но потом тряхнула головой и, следуя примеру Сэма, осушила стакан до дна. Глаза у нее тут же наполнились слезами, она закашлялась и покраснела еще сильнее, чем когда мировой судья заявил о том, что ночью она не уснет. Все засмеялись и захлопали в ладоши.

— Только не делайте этого каждый день, ладно? — абсолютно серьезно проговорил Джошуа Самнер.

На свадебной вечеринке, которую устроили в кабинете мирового судьи, Ристин сказал:

— Что сейчас произошло с тобой и Барбарой? Вы сделали, — тут он произнес несколько свистящих слов на своем языке, — спарились на все время?

— Контракт, так лучше сказать по-английски, — поправил его Иджер. Он сжал руку Барбары. — Да, мы поступили именно так, хотя я уже слишком стар, чтобы «все время» спариваться.

— Не пугай их, — сказала Барбара и, не удержавшись, фыркнула.

Они вышли на улицу. Чагуотер находился в пятидесяти милях к северу от Шайена. Над западе высились покрытые снегом горы. Сам городок состоял всего из нескольких домом, универмага и почты, в которой также находился офис шерифа и кабинет мирового судьи. Самнер, кроме всего прочего, являлся начальником почтового отделения и шерифом, но у него все равно оставалась масса свободного времени.

К счастью для Иджера, в офисе шерифа имелась камера, достаточно просторная, чтобы поместить в нее обоих пленных ящеров. Из чего следовало, что они с Барбарой проведут свою первую брачную ночь без Ристина и Ульхасса в соседней комнате. Конечно, у них не было ни малейших оснований предполагать, что ящеры выберут именно эту ночь для побега, или ожидать, что они поймут значение звуков, доносящихся из спальни молодоженов. Тем не менее…

— Тут дело в принципе, — заявил Сэм, когда он и новая миссис Иджер в сопровождении друзей из Металлургической лаборатории и обитателей Чагуотера шагали к дому, где им предстояло провести первую брачную ночь.

Он говорил громче и откровеннее, чем обычно: когда выяснилось, что в городке будет свадьба, оказалось, что у местных жителей припрятана целая куча спиртного.

— Ты прав, — ответила Барбара с не меньшим пылом.

Щеки у нее горели, и виной тому был не только холодный ветер.

Она громко взвизгнула, когда Сэм подхватил ее на руки, чтобы перенести через порог спальни, а потом еще раз, когда увидела, что на стуле перед постелью стоит ведерко с торчащей из него бутылкой. Ведерко оказалось самым обычным, каких полно в любом скобяном магазине, но бутылка…

— Шампанское! — воскликнула Барбара. Два винных бокала — не для шампанского, но очень похожих — стояли рядом с ведерком.

— Какие они милые, — сказал Иджер.

Сэм осторожно вытащил бутылку из снега, снял серебристую фольгу, освободил от проволоки пробку, слегка потянул ее — и она с оглушительным хлопком вылетела к потолку. Однако он уже держал бокал наготове, так что ни капли драгоценной жидкости не пропало зря. Затем он изящно наполнил оба бокала и протянул один из них Барбаре. Она посмотрела на него.

— Не знаю, стоит ли мне пить, — сказала она. — Если я прикончу этот бокал, то и в самом деле засну у тебя на плече. А так нельзя. Первая брачная ночь должна быть особенной.

— Каждая ночь с тобой особенная, — заявил Сэм, и Барбара улыбнулась. — Шампанское следует выпить, раз уж мы его открыли, — заявил он совершенно серьезно. — Сейчас, когда всего не хватает, оно не должно пропасть.

— Ты прав, — кивнула Барбара и сделала несколько глотков. Ее брови удивленно поползли вверх. — Хорошее шампанское! Интересно, как оно попало в огромной город Чагуотер, штат Вайоминг.

— Понятия не имею. — Иджер отпил чуть-чуть из своего бокала.

Он совсем не разбирался в шампанском — обычно пил пиво, изредка виски. Пузырьки щекотали рот. Сэм присел на постель, рядом со стулом, на котором стояло ведерко.

Барбара устроилась рядом с ним. Ее бокал был уже почти пуст. Она провела ладонью по руке Сэма, потом по сержантским нашивкам.

— Ты был в форме — очень подходящий наряд для жениха. — Она поморщилась. — Выходить замуж в льняной блузке и брюках из хлопчатобумажной саржи… я и представить себе такого не могла.

Он обнял ее за талию, затем осушил свой бокал и вытащил бутылку из ведерка со снегом. В ней осталось достаточно шампанского, чтобы вновь наполнить бокалы доверху.

— Не стоит беспокоиться из-за ерунды. Есть только один подходящий наряд для невесты в первую брачную ночь. — Он протянул руку и расстегнул верхнюю пуговицу блузки.

— Да, это самый подходящий наряд не только для невесты, но и для жениха, — ответила Барбара и попыталось расстегнуть одну из пуговиц на его куртке. Когда у нее ничего не получилось, она рассмеялась. — Видишь, мне не следовало пить шампанское. Теперь я не могу переодеть тебя из военной формы в форму жениха.

— Сегодня мы никуда не торопимся, — успокоил ее Сэм. — Уж как-нибудь справимся. — Он сделал несколько глотков и с уважением посмотрел на бокал. — Шампанское действует на меня как-то особенно. А может быть, дело в компании.

— Ты мне нравишься! — воскликнула Барбара. Почему-то — возможно, из-за шампанского — ей показалось, что так звучит лучше, чем «я люблю тебя».

— Хочешь, я задую свечу, — спросил Сэм немного позже.

Барбара задумалась.

— Нет, пусть горит, если только ты не хочешь, чтобы этой ночью царил настоящий мрак.

Он покачал головой.

— Мне нравится на тебя смотреть, милая. — Барбара не была голливудской звездой: чересчур худая и угловатая, и, если уж быть честным до конца, не слишком хорошенькая. Однако в намерения Сэма вовсе не входило быть честным до конца. Для него она всегда выглядела замечательно.

Он провел ладонями по ее груди, а потом одна рука скользнула вниз, к животу. Барбара потянулась и заурчала, совсем как довольная кошка. Сэм коснулся губами соска, и Барбара прижала его голову к груди.

После того, как губы Сэма повторили путь, который ранее проделала рука, Барбара потерла внутреннюю поверхность бедра.

— Жаль, что у нас нет лезвий, — насмешливо пожаловалась она. — Щетина царапается.

Сэм нежно коснулся ее тела, и Барбара прерывисто вздохнула.

— А мне казалось, тебе нравится, — с улыбкой заметил Сэм. — Мне надеть резинку сейчас?

— Подожди. — Она села, наклонилась над ним и опустила голову.

Первый раз Барбара делала это без его просьбы. Ее волосы щекотали бедра Сэма.

— Пожалуйста, не торопись, еще немного, и мне не понадобится резинка.

— А ты бы так хотел? — спросила она, глядя на него сквозь рассыпавшиеся волосы.

Она все еще держала его. Он ощущал ее легкое дыхание. Искушение было велико, однако, Сэм покачал головой.

— Только не в нашу первую брачную ночь. Как ты уже говорила, все должно быть в лучшем виде. А это мы оставим на потом.

— Ладно, давай сделаем что-нибудь другое, — не стала спорить она и улеглась в постель.

Сэм наклонился и достал презерватив из заднего кармана брюк. Но прежде чем он успел вскрыть пакетик, Барбара взяла его за руку и сказала:

— Подожди. — Он недоуменно посмотрел на нее. — Я знаю, тебе эта штука не нравится. Не надевай ее сегодня. Если мы хотим, чтобы все получилось в лучшем виде, она нам только помешает. Ничего страшного не случится.

Сэм бросил презерватив на пол. Ему действительно они не нравились. Он надевал их только потому, что так хотела Барбара; к тому же, он прекрасно понимал, почему она боится забеременеть. Но если она готова рискнуть, он не против.

— Да, без галош гораздо лучше, — сказал Сэм и вошел в нее. — О Боже, и правда! — Их губы встретились, но они даже не пытались ничего сказать друг другу — во всяком случае, при помощи слов.

— Я всегда говорила, что ты настоящий джентльмен, Сэм, — заметила Барбара, когда он откатился в сторону. — Всегда опираешься на локти. — Он фыркнул. — Только не уходи сейчас.

— Без тебя я никуда не собираюсь. — Он обнял ее и прижал к себе.

Барбара поерзала, устраиваясь у него на груди. Сэм любил, когда она так делала. В некотором смысле, это было чем-то более интимным, чем занятия любовью. Можно заниматься любовью и с незнакомкой; что он и делал не раз в маленьких публичных домах во время бесконечных турне по провинциальным городкам. Но вот так обниматься с кем-нибудь — совсем другое дело.

Казалось, Барбара подслушала его мысли.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю, милая. — Сэм еще крепче прижал ее к себе. — Я рад, что мы поженились. — Ему вдруг показалось, что он произнес самые подходящие слова для сегодняшней ночи.

— И я тоже, — призналась Барбара и провела ладонью по его щеке. — Хотя ты и небрит, — добавила она. Он напрягся, готовясь перехватить ее руки: иногда она любила в шутку ткнуть его под ребра. Однако Барбара неожиданно стала серьезной. — Ты сегодня произнес замечательный тост. «Жизнь продолжается»… Иначе и быть не может, правда?

— Да, я уверен. — Иджер не знал, спрашивает Барбара его, или пытается убедить в этом себя.

Барбара все еще часто вспоминала своего пропавшего мужа. Скорее всего, он погиб, но все же…

— Ты правильно смотришь на вещи, — все так же серьезно продолжала Барбара. — Жизнь далеко не всегда бывает очевидной, да и порядка ей часто не хватает; все спланировать заранее просто невозможно, события иногда развиваются самым неожиданным образом. И случается такое…

— Да, конечно, — кивнул Иджер. — Война заставила весь мир сойти с ума, а потом еще появились ящеры…

— Это крупные события, — перебила его Барбара. — Ты прав, они действительно влияют на весь мир. Но маленькие, казалось бы, совсем незначительные, тоже могут направить твою жизнь совсем в другую сторону. Все читают Чосера в школе, но мне он показался поразительным писателем. Я заинтересовалась временем, в котором он жил, и людьми, писавшими одновременно с ним… и в результате поступила в Беркли, где изучала средневековую литературу. Если бы я туда не попала, то не встретила бы Йенса и никогда не перебралась бы в Чикаго… — Она наклонилась и поцеловала Сэма. — И мы с тобой не познакомились бы.

— Маленькие события, — повторил Иджер. — Десять, одиннадцать лет назад я выступал за команду Бирмингема в лиге А-1, второсортной даже среди мелких лиг. Я был тогда молод, играл очень неплохо и мог попасть в высшую лигу. Так бы и произошло, но в середине сезона я сломал ногу. Я потерял год, а когда нога зажила, все изменилось. Мне не удалось найти себе другого занятия, хотя я прекрасно понимал, что у меня больше нет никакой перспективы. Вот тебе и маленькие события.

— Да, конечно. — Барбара кивнула, коснувшись лбом его груди. — Маленькие события, которые, казалось бы, ничего не значат, а потом оказывают серьезное влияние на нашу жизнь.

— Подумать только, — заметил Сэм, — если бы я не читал научной фантастики, мне не поручили бы охрану ящеров, я не попал бы вместе с ними в Чикаго и не превратился бы в специалиста по инопланетянам — и мы с тобой не встретились бы.

К облегчению Иджера, Барбара не стала комментировать его литературные пристрастия; всякий, кто читает Чосера ради удовольствия, посчитал бы, что интересоваться научной фантастикой — все равно как ковырять в носу во время обеда. Вместо этого Барбара сказала:

— Йенс никогда не относился серьезно к маленьким событиям и не верил в то, что они могут все изменить. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Мм-мм, — пробормотал Сэм.

Он ничего не имел против Йенса Ларсена, но ему совсем не хотелось, чтобы его призрак вставал между ними сегодня.

— Йенс полагал, что события должны развиваться по определенным законам, — продолжала Барбара. — Не знаю, может быть, потому что он занимался точными науками, Йенс считал, будто мир устроен в соответствии с математическими формулами. Иногда бывает трудно жить с человеком, который всегда во всем уверен.

— Мм-мм, — снова пробормотал Сэм, на этот раз с облегчением.

Прежде Барбара никогда не критиковала Йенса.

И не успел он об этом подумать, как Барбара заявила:

— Наверное, я пытаюсь сказать тебе, Сэм: я рада, что живу с тобой. Принимать вещи такими, какие они есть, гораздо легче, чем пытаться уложить их в заранее придуманную схему.

— Я должен тебя поцеловать, — сказал он и наклонился к ней.

Она с энтузиазмом ответила на его поцелуй. Иджер вдруг понял, что его снова охватывает желание, и испытал самую настоящую гордость: если уж не можешь показать себя в первую брачную ночь, тебе не на что рассчитывать потом!

Барбара почувствовала его состояние.

— Что тут у нас такое? — осведомилась она, когда их поцелуй, наконец, закончился.

Барбара прикоснулась к нему, чтобы удостовериться в правильности своих подозрений, а губы Иджера вновь прижались к ее шее, а потом груди…

Через некоторое время Сэм перевернулся на спину: так легче сохранять эрекцию, в особенности, когда тебе уже не двадцать лет. Кроме того, он знал, что Барбара любит оказываться сверху.

— О, да, — тихо проговорил он, когда Барбара оседлала его.

Сэм был рад, что она позволила ему не надевать резинку сегодня ночью — без нее ощущения гораздо сильнее. Он провел пальцами по гладкой спине Барбары, и она слегка вздрогнула.

Потом она осталась лежать на нем. Сэм поцеловал ее в щеку и уголок рта.

— Замечательно, — сонно проговорила Барбара. — Я бы хотела остаться здесь навсегда. Он обнял ее покрепче.

— Я тоже, милая.

* * *

На пороге комнаты Ларсена появился Оскар.

— Полковник Хэксем хочет вас видеть, сэр. Прямо сейчас.

— В самом деле? — Ларсен лежал на койке и читал номер «Тайм» почти годичной давности — последний, который ему удалось найти. Он быстро встал. — Я сейчас приду. — Ларсен не стал добавлять «сэр», поскольку он все еще бастовал.

Возможно, это хороший знак.

Однако его охватили дурные предчувствия, когда охранник привел его в кабинет полковника. Зубочистка в уголке рта Хэксема ходила из стороны в сторону, словно метроном, а на бульдожьем лице застыло кислое выражение.

— Значит, вы отказываетесь работать до тех пор, пока вам не разрешат написать треклятое письмо жене? — прошипел Хэксем, практически не разжимая зубов, чтобы не уронить зубочистку.

— Совершенно верно, — ответил Ларсен, без всякого вызова в голосе, точно просто ссылался на всем известный закон природы.

— Тогда пишите. — Вид у Хэксема сделался еще более несчастным; он угрюмо подтолкнул к Ларсену листок бумаги и карандаш.

— Благодарю вас, сэр! — радостно воскликнул Йенс. Он написал несколько строк и только тогда спросил: — А почему вы изменили свое решение?

— Приказ. — Казалось, Хэксем выплюнул неприятное слово.

«Значит, с тобой не согласились», — злорадно думал Йенс, пока карандаш стремительно летал по бумаге.

— Я буду вынужден прочитать ваше письмо после того, как вы его закончите, — заявил полковник, чтобы хоть как-то скрасить горечь поражения. — Никаких фамилий, чтобы не нарушать секретность. Мы должны заботиться о безопасности.

— Очень хорошо, сэр. Я отправлюсь в Научный центр, как только закончу письмо.

Ларсен подписал письмо «С любовью, Йенс» и протянул листок полковнику Хэксему. Он не стал дожидаться, пока тот его прочитает, а сразу направился к выходу, чтобы выполнить свое обещание прекратить забастовку.

«Если немного постараться», — подумал он, — «всегда можно добиться своего».