Джерин обозревал Оринийский океан с небольшого холма, расположенного неподалеку от побережья. Океан совершенно не походил на Великое Внутриземное море, разве лишь тем, что тоже являлся огромным скоплением водных масс. Серые его волны быстро катились и ударялись о прибрежные скалы, взбрасывая высоко в воздух тучи брызг. Он был по-своему таким же диким и энергичным, как сами гради, бороздившие его просторы.

Возле океана, немного южнее устья Ниффет, высилась прочная каменная крепость. Лис изгнал гради с большей части северных земель. Оставшиеся заперлись здесь. Джерин понимал, что не сможет взять последний оплот гради штурмом. Осадить крепость как следует тоже не получалось, поскольку с тыла ее прикрывали воды Оринийского океана, и гради с севера могли поставлять туда все необходимое, пользуясь путем, который не был подконтролен ему.

На вершину холма поднялся Дарен. Какое-то время он завороженно смотрел на океан, затем указал на крепость, все еще занятую гради.

— Что ты собираешься с ними делать, отец? — спросил он, уверенный, что Лис непременно что-нибудь придумает, хотя сам не видел возможности что-либо тут предпринять.

Джерин дал ему единственно возможный ответ:

— В этом году — ничего. Мы сделали все, что в наших силах. Даже больше, чем я ожидал. До тех пор, пока боги гради заняты войной на своей плоскости, самих гради мы всегда одолеем или, по крайней мере, сумеем встретить их на равных условиях, что уже неплохо.

— А если они совершат вылазку после нашего ухода? — спросил Дарен.

— Я оставлю здесь людей — своих вассалов, как элабонцев, так и трокмуа. Гради убили большинство местных лордов, но захваченные владения им больше не принадлежат. Мы восстановим некоторые крепости и, возможно, построим несколько новых. В общем, сделаем так, чтобы теперь им труднее было захватывать эти земли, чем прежде. Раньше все лорды враждовали между собой. Теперь новые лорды, если на них нападут гради, всегда смогут обратиться друг к другу за помощью, и ко мне тоже.

— Да, — согласился Дарен. — Они смогут обратиться к своему королю.

По собственной воле Джерин не стал бы притязать на этот титул. Араджис Лучник, именовавший себя великим князем, сидел этим летом тихо. Возможно, надеясь, что Джерин и гради истребят друг друга, а он в этом случае подберет все остатки и заодно повысит свой статус. Что он предпримет, когда узнает, что Джерин уже его обошел, еще предстояло выяснить.

Да и Адиатанус оставался почти таким же опасным соперником, как и Араджис. Но именно Адиатанус нарек Лиса королем.

— Этот шаг почти уверил меня в том, что существует такое понятие, как благодарность, — пробормотал Джерин.

— Что, отец? — переспросил Дарен.

— Нет, ничего, — ответил Лис.

Трокмуа были так же готовы признать его королем, как и его собственные люди. Сколько продлится такая готовность, еще предстояло узнать.

Но пока она имелась в наличии, он собирался выжать из нее все. Людей можно подвигнуть на большее, если подталкивать их в том направлении, в котором они уже движутся. А страх перед возвращением гради заставит их считаться с человеком, который остановил захватчиков первым.

— Нам нужны собственные корабли, — сказал он.

Он подумывал об этом и раньше. Если у него их не будет, гради смогут восстановить свои силы и вновь напасть на северные земли в любое удобное для них время.

Дарен был озабочен другим:

— Что мы станем делать, если боги гради, в конце концов, одолеют Бейверса и подземных богов?

Джерин положил руку на плечо сына.

— Теперь, увидев, насколько могущественным, когда захочет, может быть Бейверс, я уже не так об этом тревожусь. Даже если Волдар возьмет над ним верх, она не сумеет его уничтожить. Будь по-другому, она бы уже это сделала. А если она все-таки победит, что ж, тогда мы сумеем разбудить каких-нибудь других спящих элабонских богов на борьбу с ней и ее соратниками. Бейверс объяснит им, что от этой битвы они не вправе отказываться.

— Да, это заставит их быть ближе к миру, чем во все то время, что я себя помню, если ты понимаешь, о чем я, — сказал. Дарен.

— Я тоже так думаю, — признался Лис. — И мне не слишком нравится подобная перспектива, ведь перед мощью божественных сил наши собственные выглядят ничтожными. Но если это случится, что ж, так тому и быть. Мы же постараемся извлечь из этого максимальную выгоду. Так или иначе, я думаю, что мы справимся.

— Ты справишься, — уточнил Дарен.

Помня себя в том возрасте, когда едва начинает пробиваться растительность на лице, Джерин понимал, насколько ценна эта поправка. В пору возмужания редкие юноши одобряют, причем столь искренне, действия своих отцов.

Дарен между тем продолжал:

— Ты всегда умел находить выход из трудных ситуаций.

«Хотелось бы мне, чтобы меня запомнили именно таким?» — спросил себя Джерин. Он повертел слова сына в своем сознании. «Он всегда находил выход из трудных ситуаций». Конечно, герою баллад, исполняемых менестрелями, это определение вряд ли пришлось бы по вкусу. Или пришлось бы? Джерин и сам уже сделался героем нескольких песенных циклов, однако тот Лис, которого славили барды, мало походил на того, что жил внутри Джерина. «Он всегда находил выход из трудных ситуаций». Что ж, бывает и хуже.

— Когда мы вернемся в Лисью крепость, мама будет очень гордиться, — сказал Дарен.

Несомненно, он прав. И, разумеется, имеет в виду Силэтр. Он знает, что не она его родила, но едва ли об этом задумывается. Насколько мог судить Джерин, он уже не помнит Элис. В отличие от отца. Лис вдруг подумал, а жива ли она? Если да, то ему хотелось бы знать, что бы она сказала, услышав, что ее бывшего мужа величают теперь королем. Губы его скривились. Нет смысла думать об этом. Он никогда этого не узнает.

А раз не узнает, то следует обратиться к насущным заботам. Лис сделал усилие, прогнав прочь ненужные мысли, и сказал:

— Меня не слишком-то волнует, что подумает обо мне Силэтр. Она меня любит независимо от того, король я или кто-то еще. Однако когда мы вернемся в поместье Адиатануса, мне бы хотелось посмотреть, как остальные трокмуа отнесутся к этому титулу.

— Что ты станешь делать, если они его отвергнут? — спросил Дарен.

— Не знаю. — Джерин искоса взглянул на сына. — Может, вступлю с ними в войну.

— Я уже достаточно навоевался в последнее время, — вдруг выпалил Дарен.

— О, ты взрослеешь, сынок, — сказал Джерин. — Ты взрослеешь.

— Теперь предоставь все мне, — сказал Адиатанус, когда они вознамерились переправиться через Вениен.

Джерин громко рассмеялся.

— Я еще не настолько стар, чтобы предоставлять все кому бы то ни было, кроме себя самого.

— Я уже признал тебя королем, — сказал вождь трокмуа с некоторым раздражением. — Неужели ты думаешь, что я пойду на попятный теперь, когда вокруг меня так и кишат твои южане, в основном неказистые, да и порядочные грубияны к тому же?

— По правде сказать, я не знаю, на что ты способен, — ответил Джерин.

Как он и надеялся, Адиатанус воспринял дань его хитрости как комплимент. Лесной разбойник хлопнул своего возницу по спине. Тот погнал лошадей вперед. Они помчались через реку по броду, поднимая копытами и колесами колесницы фонтаны сверкающих на солнце брызг.

— Ты ведь не хочешь отпустить его чересчур далеко, иначе кто знает, что он там намелет? — спросил Вэн. Но не успел он это сказать, как Дарен уже подхлестнул лошадей, гоня их через Вениен сразу за Адиатанусом и в той же манере. — А ведь отличный у тебя паренек.

— А то, — подтвердил Джерин, и чужеземец расхохотался, а Дарен, стоя впереди их обоих, заметно расправил плечи.

Трокмуа, работавшие на полях, осыпали вопросами возвращающихся соплеменников. Победные кличи, которые те издавали в ответ, заставляли их приветствовать победителей еще громче. Каждый раз, проезжая мимо людских скоплений, Адиатанус объявлял:

— Приходите в крепость, и я сообщу вам нечто более ценное, чем весть о победе.

Вообще-то в крепость он никого не пустил, а собрал и своих людей, и воинов-элабонцев на деревенской площади перед замком. Обладая природной склонностью к театральности, как и любой хороший властитель, он дал время толпе собраться и погудеть. Девушки-служанки приносили из крепости эль и наливали полные черпаки каждому, кто пожелает.

Решив, что подходящий момент настал, трокмэ взобрался на большой пень и воскликнул:

— Гради разгромлены, можете не сомневаться. Их мерзкие боги все еще заняты потасовкой, а сами они отброшены вплоть до океана.

Эти слова вызвали океан восторженных возгласов. Адиатанус наклонился, втащил на пень Джерина и, поставив его рядом с собой, продолжил:

— Вот этот южанин имеет ко всему этому некоторое отношение… совсем небольшое, можно сказать.

Джерин понимал, что преуменьшения в ораторском искусстве трокмуа порой дают больший эффект, чем преувеличения. Понимали это и слушатели, радостно приветствовавшие Лиса. Адиатанус тем временем увлекся развитием темы:

— И я хочу вам сообщить, что больше не являюсь вассалом принца Севера.

Эти слова тоже вызвали восторженные возгласы, но другого характера. Радовались трокмуа, отчаянно желающие освободиться от любого вида феодальной зависимости. Лис уже начал было подозревать, что Адиатанус все-таки решил обвести его вокруг пальца. Но тут трокмэ прокричал:

— Нет, теперь я вассал Джерина Лиса, короля Севера, каковым я нарек его сам по моей собственной воле.

На мгновение воцарилась полная тишина: трокмуа пытались разобраться в услышанном и понять, что это означает. Затем они вместе с элабонскими вассалами Джерина радостно заулюлюкали — и еще громче, чем прежде. Адиатанус толкнул Лиса в бок. Сделав полшага вперед (целый шаг привел бы к падению), Джерин сказал:

— Я постараюсь быть хорошим королем, справедливым королем для всех. Для элабонцев и для трокмуа в равной мере. Но если кто-либо, будь то элабонец или трокмуа, попытается обмануть меня, пусть после не обижается. Договорились?

— Да! — прогремело в ответ.

Лис подозревал, что многие тут радуются освобождению от засилья гради гораздо больше, чем его возвышению, но ничуть не был огорчен этим фактом. Без него они бы не получили свободы. Он даже радовался, что им хватило здравого смысла понять это, по крайней мере, на какое-то время.

Он спрыгнул с пня. Очень миловидная девушка-трокмэ с золотисто-рыжими волосами подала ему черпак эля. Он выпил.

Возвращая черпак, он заметил, какие ярко-синие у нее глаза, какие влажные манящие губы, как ладно обтягивает льняная туника ее упругие молодые груди. Предполагалось, что так и должно было быть. Мурлыкающим голосом разносчица эля спросила:

— Король, значит, да? Интересно, каково это — спать с королем?

— Если ты когда-нибудь окажешься в Лисьей крепости, спроси у моей жены, — ответил он.

Она в недоумении уставилась на него. Взгляд ее нестерпимо синих глаз стал жестким, как камень, и холодным, как лед. Через мгновение она бросилась прочь. «А ведь вполне могла огреть черпаком, так что мне еще повезло», — подумал он с некоторым смущением.

— Ты расточительный человек, Лис, — сказал Вэн. — Не каждый день боги одаривают нас этакой красотой.

— Ничего, переживу, — сказал Джерин. — По крайней мере, когда я вернусь домой, в меня не полетит глиняная посуда, чего нельзя сказать о тебе.

— Ты имеешь в виду Фанд? — уточнил Вэн.

Джерин кивнул.

Чужеземец закатил глаза.

— Она будет в меня швырять чем попало независимо от того, спал я с другими женщинами в походе или не спал, так что, по-моему, я вполне могу себе это позволить.

Подобные рассуждения обескуражили бы даже какого-нибудь ситонийского софиста. А Джерина заставили спешно отправиться на поиски очередной кружки эля. Вскоре ему удалось найти требуемое. К счастью, служанка, которая его поднесла, не стремилась запрыгнуть к нему в постель лишь потому, что он получил новый завидный титул. Лис тихонько вздохнул. Вэн все-таки прав: та плутовка действительно была прехорошенькой.

Часовой на крепостном валу вглядывался в надвигающееся скопление колесниц.

— Кто приближается к Лисьей крепости? — крикнул он.

Ему было известно — кто. Джерин выслал вперед себя гонцов с известием о победе. Тем не менее, он ответил, громко и гордо:

— Джерин Лис, король Севера.

— Пожалуйте в свою крепость, лорд король! — прокричал часовой. Остальные люди на крепостной стене разразились радостными возгласами. Вскоре их поддержали голоса из самой крепости. Подъемный мост с шумом опустился. Джерин хлопнул Дарена по плечу. Сын направил лошадей через мост и въехал во внутренний двор Лисьего замка.

Лис спрыгнул с колесницы и обнял Силэтр. Она сказала:

— Я очень надеялась, что когда-нибудь это случится. И очень рада, что наконец-то это произошло, и очень горда своим мужем.

— Я тоже предполагал, что когда-нибудь это может случиться, — ответил Джерин, — хотя я не ожидал, что именно Адиатанус возведет меня в этот сан. Пока гради не превратились в серьезнейшую угрозу, я как раз считал, что, только убив прохвоста-трокмэ, смогу возвыситься в людском мнении и получить возможность претендовать на звание короля.

К ним подошел Райвин Лис и подбоченился.

— К твоему сведению, — высокомерно произнес он, — я усматриваю в твоем нескончаемом возвышении нечто вульгарное. — Затем, расплывшись в улыбке, он схватил Джерина за руку.

— Ты невыносим, — сказал Джерин приятелю-Лису.

Райвин раскрыл рот.

Джерин сделал решающий выпад:

— Чертовски несносен, вот как.

— Король! — вскричал Джеродж. Чудовище, все еще не обретшее новый клык, подняло в знак приветствия вверх кружку эля. — Король!

«Еще один пир, — подумал Джерин. — Еще один большой пир, и я смогу отправить моих вассалов обратно в их крепости, чтобы они наконец-то начали питаться за собственный счет». Проезжая мимо крестьянских полей по дороге домой, в Лисью крепость, он заметил, что они обещают дать неплохой урожай. И надеялся, что так и будет. Это позволит ему начать пополнять растраченные запасы, которые уже иссякали. Если у его вассалов тоже все будет с урожаем неплохо, ему, возможно, даже удастся отправить какую-то часть зерна на запад, на ту сторону Вениен. Там земли настолько измочалены непогодой, насланной богами гради, что вряд ли в этом году с них можно будет что-то собрать.

Но тут тревожные мысли Лиса о недороде и урожае были прерваны. Из главной залы замка выбежали Дагреф, Клотильда и Блестар и обступили его и Дарена.

— Я хочу знать обо всем, что произошло после вашего отъезда, — заявил Дагреф. — Я хочу, чтобы вы рассказали мне о том прямо сейчас и по порядку, чтобы я не запутался.

— Не сомневаюсь, что ты этого хочешь, — заверил Джерин, обнимая своего первенца от Силэтр.

Он также не сомневался и в том, что, однажды услышав этот рассказ, Дагреф потом очень долго, может быть годы, будет скрупулезно ловить отца на отклонениях от него в самых незначительных мелочах. И вряд ли когда-нибудь ошибется. Этот малец подчас может достать кого хочешь. Джерин неприметно вздохнул и продолжил:

— Я все тебе расскажу, очень скоро, быть может, даже завтра. Но сейчас я хочу, вернее, я должен уделить время моим подданным.

— Это неправильно, — запротестовал Дагреф. — Ты успеешь о чем-нибудь позабыть.

— Все будет хорошо, — успокоила его Клотильда. — У папы очень хорошая память… в большинстве случаев, — добавила она с легким фырканьем.

— Папа! — счастливо воскликнул Блестар. — Папа! — Джерин обнял и его тоже. Младший сын не видел в нем недостатков, хотя, скорее всего, причиной тому был лишь его очень юный возраст.

Силэтр подала Джерину полную до краев кружку. Он совершил возлияние Бейверсу, плеснув немного эля на землю, и сказал:

— Благодарю тебя, владыка Бейверс.

Как и в тот раз, когда в лесах, неподалеку от океана, они сделали это имя своим боевым кличем, так и сейчас он понятия не имел, слышит ли его бог ячменя и пивоварения или он все еще слишком занят битвой с богами гради, чтобы обращать внимание на простых смертных. Но ему было все равно. Он испытывал чувство глубокой благодарности к Бейверсу, и ему очень хотелось, нет, верней, не терпелось ее проявить.

Он прошелся по крепости, зашел в главный зал, вернулся во внутренний двор, и так раз-другой, а возможно, и больше. При этом он пил, ел и похлопывал своих вассалов (равно как и их вассалов) по спинам, неустанно твердя каждому воину, как здорово он сражался. В большинстве случаев так оно и было. Они проделывали примерно то же самое, однако менее последовательно. Обращение «лорд король» звучало уже так часто, что он начал к нему привыкать, несмотря на то, что по-прежнему не имел понятия, как отреагирует на это Араджис Лучник.

Наступила ночь, но пылало такое множество факелов, что едва ли хоть кто-либо это заметил. Однако постепенно то тут, то там — и на скамьях в главной зале, и в тихих уголках внутреннего двора — воины, вернувшиеся с ним в Лисью крепость, начали засыпать. Джерин вспомнил, как в разгаре лесного сражения ему возмечталось проспать три дня кряду после того, как все кончится. Но до этого замечательного момента пока еще по-прежнему далеко… очень далеко… ох, лет, наверное, двадцать, если, конечно, он столько протянет.

Невдалеке от него Фанд требовательно спросила у Вэна:

— Интересно, со сколькими девками ты переспал на этот раз? — Она была довольно-таки пьяна, что делало ее опасной.

К ужасу Джерина, Вэн, сам хлебнувший немало, принялся загибать пальцы, чтобы не ошибиться.

— С семью, — объявил он, наконец, гордясь своей точностью не меньше, чем Дагреф.

— Стареешь, — сказала ему Фанд. — В прошлый раз их было двенадцать. — Ее голос перешел в визг: — Неужели ты не можешь не спускать штаны, черт тебя возьми?!

И она швырнула ему в лицо кружку с элем. Весь мокрый, отплевываясь, он зарычал на нее. Она зарычала в ответ еще громче.

У Джерина разболелась голова. Он огляделся по сторонам в поисках своих детей. Младшие, вместе с сыном и дочерью Вэна, свернувшись калачиком на сухом тростнике, уже спали. Возле дверного прохода в главную залу, но на достаточном от него удалении, чтобы никто из взрослых не споткнулся о них. Кто-то накинул на них пару шерстяных одеял. Им было хорошо, поэтому Лис не видел необходимости будить их и перекладывать в постель. После этого они могут и за полночь не угомониться.

Дарена он нигде не увидел. Вероятно, его старший сын тоже нашел способ отпраздновать свое возвращение. Способ, который, возможно, заставил бы его женушку накинуться на него точно так же, как Фанд накидывается на Вэна. Но поскольку у него нет жены…

А вот Силэтр сидела перед ним. Учитывая, что Дагреф, Клотильда и Блестар спокойно спали, ему кое-что пришло в голову. Он поймал ее взгляд, затем посмотрел в сторону лестницы, ведущей наверх, в их спальню. Она улыбнулась и кивнула.

Теперь, когда в кровати их было только двое, она показалась им непривычно большой и роскошной. Заниматься любовью без спешки, не беспокоясь, что дети могут проснуться в самый неподходящий момент, тоже казалось непривычной роскошью.

Чуть позже Джерин вспомнил о красотке трокмэ, которой не удалось соблазнить его и заставить последовать примеру Вэна. Посмеиваясь, он рассказал Силэтр эту историю, а потом спросил:

— Интересно, а каково это — спать с королем?

— Мне, например, нравится, — сказала она.

Джеродж с подозрением посмотрел на Джерина, когда тот подошел к нему с небольшой чашей, наполненной превосходной сырой глиной. Тонкие губы чудовища поджались, обнажив его огромные зубы. Они были настолько ужасающими, что Джерин засомневался, стоит ли воплощать свой план в жизнь. Но потом решил, что все-таки стоит.

— Открой рот, — велел он чудовищу.

— Ты хочешь заставить меня съесть эту глину? — запротестовал Джеродж. — Ты не говорил, что придется есть глину.

— Ничего подобного, — заверил его Джерин. — Ты просто должен позволить мне прижать ее к твоим зубам, чтобы я получил форму того клыка, который у тебя остался. Я использую ее, чтобы отлить такой же золотой зуб на замену тому, что у тебя забрали в Айкосе подземные боги.

— У нее ведь ужасный вкус, — заныл Джеродж. — Мне не хочется этого делать.

— Это всего лишь грязь, — ответил Джерин. — И даже не слишком грязная грязь, если ты понимаешь, о чем я. Это превосходная глина, из которой лепят горшки. — После того как Джеродж вновь покачал своей массивной головой, Лис вздохнул и сказал: — Когда мы закончим, я дам тебе кружку эля, чтобы ты мог избавиться от неприятного вкуса.

— О, ну ладно.

Джеродж по-прежнему говорил с неохотой, даже, несмотря на заманчивое обещание, что свидетельствовало о том, насколько неприязненно он был настроен уже изначально.

— Открой рот, — попросил Джерин.

Закатив глаза, Джеродж сделал, что ему велели. Лис взял комок глины и поднес его к пасти монстра. С немалым трепетом: если Джеродж вздумает вдруг стиснуть челюсти, быть ему одноруким до конца своих дней. Пока Джерин снимал отпечатки его клыка и соседних зубов, Джеродж фыркал. Постепенно фырканье сменилось порыкиванием, но пасть он не закрыл и стоял смирно.

— Великолепно, — объявил Джерин, осторожно вытаскивая глину. — Если бы ты дернулся, пришлось бы начать все сначала.

«Ну и вралем же я становлюсь», — подумал он. Сделать такое один-то раз нелегко, а уж дважды… Он не решился бы на это даже в мыслях.

Джеродж с интересом рассматривал отпечатки, оставленные в глине его зубами.

— Они большие, верно? — заметил монстр. — Я и не знал, что они такие огромные. Я думал, они похожи на твои.

— Неужели? — удивился Джерин. «Вот что значит провести всю жизнь среди людей — мы для тебя образец, эталон, на который должно равняться». Это, возможно, делает Джероджа с Тармой более безопасными в плане сосуществования с людьми, чем если бы они рассуждали иначе.

Он отнес чашу с полученными отпечатками к гончарной печи и обжег их, как гончары обжигают подносы или кувшины. Когда обожженная глина остыла, он отправился в хижину, где занимался волшебством. Он не собирался делать ничего магического, но там у него имелся собственный маленький горн. Куда он поместил другую небольшую чашу, в которой лежало несколько браслетов и колец из его сокровищницы — часть добычи, захваченной у трокмуа. Он возжег пламя в горне и с помощью мехов из козлиных шкур раздул огонь посильнее.

Щипцы он вырезал сам, из дерева, и облицевал их бронзой, чтобы не обуглились или не загорелись в неподходящий момент. С их помощью он поднял чашу и вылил расплавленное золото в подготовленную для этого форму. Туда поместилось почти все золото, что он расплавил. У Джероджа и вправду были очень большие зубы.

Когда металл остыл, Лис разбил форму. А потом с помощью бронзового долота отделил от золотого клыка отливки соседних с ним зубов. Затем он отполировал клык: потряс его в кожаном мешочке, наполненном чистым песком. Приделав пару тонких проволочек к основанию клыка, он понес его к Джероджу.

На этот раз монстр открыл пасть довольно охотно. Джерин вставил золотой зуб в дырку, откуда боги чудовищ вырвали подлинный клык. С помощью проволочек он прикрепил искусственный клык к настоящим зубам по обеим сторонам от него.

— Что ты об этом думаешь? — спросил он у Джероджа.

Чудовище поводило во рту языком, приспосабливаясь к перемене.

— Ощущение хорошее, — сказал он, широко улыбаясь. — А как он выглядит?

— Так же, как остальные зубы, только золотой, — ответил Джерин.

Это не расходилось с истиной, но Джеродж хотел услышать другое. Он подозвал Тарму, шедшую по двору, и предъявил ей работу Лиса.

— Как я выгляжу?

«Как чудище с золотым зубом», — подумал Джерин, но придержал язык: ему хотелось знать, что скажет Тарма.

— По-моему, ты стал очень важным, — ответила та после непродолжительного осмотра.

Джеродж возгордился собой и принял самодовольный вид. А Джерин так и не понял, обрадовал ли его этот ответ, как и реакция Джероджа на него.

Колеса боевых колесниц громыхали по вымощенному камнем элабонскому тракту. Вместе с колесницами Джерин вел за собой значительный отряд верховых. Армия, которую он сейчас возглавлял, была меньше той, что шла за ним на запад через Вениен против гради, но все-таки довольно крупной, чтобы казаться грозной. Как и в той армии, что шла на запад, в ней были и элабонцы, и трокмуа — по просьбе Джерина Адиатанус выслал отряд лесных разбойников ему в помощь.

Вэн оглянулся назад, посмеиваясь.

— Если даже при виде этого они не наделают в штаны, тогда я не знаю.

— Это точно, — ответил Джерин. — Все, что стоит того, чтобы быть сделанным, надлежит делать как следует, или даже лучше, если ты понимаешь, о чем я.

— Йо, еще как, — сказал чужеземец.

С учетом тех излишеств, которые он себе позволял всякий раз, когда оказывался вне поля зрения Фанд, Джерин вынужден был прийти к выводу, что его и впрямь понимают.

Дарен указал вперед.

— Вон пограничный пост между поместьями Бевандера и Рикольфа.

— Нет, неверно, — возразил его отец. — Это пограничный пост между поместьем Бевандера и твоими владениями. И если у кого-нибудь есть какие-то сомнения в этом, я думаю, нам удастся заставить его изменить свое мнение. — И он через плечо махнул рукой назад, показывая, что имеет в виду.

Стражники Рикольфа удивленно вытаращили глаза, завидев надвигавшееся на них войско. Джерин хотел велеть Дарену остановиться и переговорить с ними, но прикусил язык. Ведь это Дарен теперь здесь хозяин. Юноша все-таки остановился. Дрогнувшим голосом один из стражей спросил:

— Кто… хм… приближается к бывшему поместью Рыжего Рикольфа? — В его голосе слышалась нерешительность, как будто он прикидывал про себя: то ли задорого продать свою жизнь, то ли бежать в близлежащий лесок.

Его напарник добавил:

— Не только кто, но и зачем?

Он все косился на трокмуа, видимо решив, что те задумали поселиться где-нибудь по соседству.

— Я — Дарен, сын Джерина, внук Рыжего Рикольфа и наследник этого поместья по линии моей матери, дочери Рикольфа, Элис, — ответил Дарен. — Выполнив свои обязательства перед отцом, я пришел занять свое законное место в качестве барона. Начиная с этого дня я остаюсь в этом поместье.

— Вы взяли с собой… хм… друзей, не так ли, господин? — спросил первый страж. Он тоже посматривал на трокмуа.

— Да, я оказываю ему поддержку, как вы могли бы догадаться, — вступил в разговор Джерин.

Оба стражника кивнули.

— О да, лорд принц, — хором произнесли они.

Джерин, Вэн и Дарен с улыбкой переглянулись. Первенство в плане распространения новостей всегда приятно. Дарен сказал:

— Позвольте мне представить вас моему отцу, Джерину Лису, королю Севера, нареченному так трокмэ Адиатанусом, после того как мы все вместе разгромили гради.

В какой-то мере, подумалось Джерину, жаль, что стражники уже ошарашены. Их глаза не могли еще сильнее выпучиться (а рты — раскрыться). Первый, тот, что слегка запинался, сказал:

— Я бы с удовольствием… хм… ознакомился бы с подробностями… хм… этой истории, господин.

— А я бы с удовольствием ознакомил вас с ними… но в другой раз, — ответил им Дарен. — Сейчас я хочу вступить в крепость, которая принадлежит теперь мне. — И он взмахнул поводьями.

Лошади затрусили вперед. Поскольку Дарен управлял головной колесницей войска, это послужило лучшим, чем что-либо другое, сигналом для остальных колесниц сняться с места и въехать в поместье, принадлежавшее теперь тому, кто их вел.

На протяжении всего пути к бывшей крепости Рикольфа крестьяне, завидевшие армию Дарена, спешили скрыться.

— Мне нравится это не больше, чем тебе, отец, — сказал Дарен, указывая на крепостных, бегущих к лесу.

— Здесь меня это волнует меньше, чем при других обстоятельствах, — ответил Джерин. — Во-первых, у нас огромное войско, которое легко может нагнать страху. А во-вторых, не забудь, что среди нас есть трокмуа. В этих краях лесных разбойников не видели с тех пор, как они перебрались через Ниффет.

— Йо, это верно, — согласился Вэн. — А причина, по которой их так долго не видели в этих краях, состоит в том, что ты их удерживал на расстоянии, хотя вряд ли кто-нибудь здесь тебя за это поблагодарит.

— Я делал это не ради благодарности, — сказал Лис. — Я делал это, потому что так было нужно. — Он усмехнулся. — К тому же один барон готов быть благодарен другому лишь в единственном случае, а именно, если тот подцепит какую-нибудь болячку от его овец.

Вэн фыркнул. Дарен тоже, хотя, в отличие от чужеземца, втихомолку.

Находившаяся в непосредственной близости к элабонскому тракту бывшая крепость Рикольфа занимала выгодное положение. Ее хозяин мог наблюдать за приближением к ней кого-либо как с северной стороны, так и с южной. Невероятное оживление и суматоха на крепостных стенах свидетельствовали о том, что ее обитатели давненько не видели ничего похожего на готовые осадить их войска. В оклике «Кто приближается к замку?» слышалось не просто любопытство, но неподдельная тревога.

На этот раз Дарену не потребовалось никакого понуждения от отца, чтобы ответить:

— Дарен, сын Джерина, пришел, чтобы заявить свои права на господство в поместье, которое перешло ко мне от Рыжего Рикольфа через его дочь Элис, мою мать. — Затем он добавил: — Опусти подъемный мост сию же минуту, Рикрод. — Он не сказал «иначе последствия будут плачевны», но Джерин это услышал.

Видимо, Рикрод тоже, так как подъемный мост незамедлительно опустился. Дарен въехал по нему во внутренний двор. За ним следовало столько колесниц, что какое-либо сопротивление находящегося там гарнизона представлялось бессмысленным. Пока он отрывисто раздавал приказания, люди Джерина позаботились о дверях, ведущих в главную залу замка, чтобы их не захлопнули перед носом вновь прибывших. Джерин одобрял происходящее: при занятии крепости он вел бы себя точно так же.

Но вместо толпы вооруженных людей из главной залы вышел лишь управляющий Рикрод. И в недоумении воззрился на войско, которое привел с собой Дарен, чтобы заявить свои права. Размер этого войска отбил у него всякую охоту возражать, если она и имелась.

— Добро пожаловать, господин, — сказал он Дарену, а затем обратился к Джерину: — И вам тоже добро пожаловать, лорд принц.

— Теперь, когда гради разбиты, моего отца следует называть лорд король, — поправил его Дарен.

Рикрод уставился на него во все глаза, а несколько гарнизонных солдат вскрикнули. В бывшем поместье Рикольфа о гради только слышали. Как и в случае с трокмуа, Джерин перекрывал захватчикам пути к землям своего бывшего тестя. Но даже слухи о гради заставляли местный люд трепетать перед их могуществом. Мера этого трепета тем более возросла, когда они узнали, что победа над гради даровала Джерину королевский титул.

После кратких объяснений, как это произошло, Дарен сказал:

— Рикрод, сейчас же отправь гонцов Отари, Хилмику, Вачо и Раткису. Прикажи им немедленно явиться в мою крепость, чтобы принести мне феодальную присягу на верность. — Взгляд, брошенный им на управляющего, никак нельзя было назвать теплым. — Я знаю, что ты можешь передать им мои распоряжения очень быстро.

— Э-э… да, — ответил Рикрод.

Джерину показалось, что управляющий нервничает. На месте Рикрода Джерин тоже забеспокоился бы. Скорость, с какой он разослал сообщения в прошлый раз, когда Дарен проезжал через это поместье в Айкос, едва не привела к тому, что на обратном пути последнего чуть не убили.

Рикрод кашлянул пару раз, а затем низко поклонился.

— Все будет выполнено в точности, господин. Завтра на рассвете гонцы отправятся в путь.

— Хорошо, — неохотно ответил Дарен. Он продолжал сверлить управляющего взглядом. — Когда я покинул эту крепость, направляясь в Айкос, ты тоже ждал до следующего утра?

— Да, господин, — ответил Рикрод. Он кивнул в сторону алтаря, соседствующего с дымящимся очагом. — Клянусь отцом Даяусом.

— Отлично, — сказал Дарен, смягчившись.

Джерин посчитал это мудрым шагом, если только сын не собирается сместить Рикрода с должности, так как в этом случае экивоки уже не важны. Но если сын намеревается оставить управляющего на своей должности, чтобы и далее сотрудничать с ним, то необходимо показать, что он ему доверяет. Иначе, даже если Рикрод и не склонен к заговорам, он быстро начнет к ним склоняться.

Лис перевел взгляд на алтарь, сложенный в честь Даяуса. Интересно, подумал он, а замечает ли вообще глава элабонского пантеона, когда кто-нибудь в своих клятвах ссылается на него. По словам Бейверса, выходило, что Даяус еще более удален от материального мира, чем остальные элабонские боги. Например, Волдар… нет, Джерин не хотел даже думать о том, как богиня гради может разделаться со своим подопечным, вздумавшим лживо поклясться в чем-либо ее именем (за исключением, возможно, того случая, когда эта ложь помогла бы тому приобрести преимущество над ее врагами). Но Даяус, по-видимому, не обращает внимания на такие проступки. Знает ли о том Рикрод или как-либо это чувствует? Джерин внимательно присмотрелся к управляющему, но так и не смог найти ответ на свой вопрос.

Он покачал головой. Это совсем не его забота, по крайней мере, она скоро перестанет быть таковой. Это поместье Дарена. Он и будет выбирать, кому здесь верить, а в ком сомневаться. Если он ошибется в своем выборе, то сам за то и поплатится.

Обращаясь к Дарену, Рикрод сказал:

— Э-э, господин, поскольку ваш отец теперь не принц, а король, будете ли вы владеть этой крепостью как независимый барон или как его вассал?

Мнение Джерина о сообразительности Рикрода, до сих пор низкое, мгновенно возросло. Это был хороший вопрос, ответ на который хотела бы знать даже самая мелкая сошка.

— Здесь я сам себе хозяин, — ответил Дарен. — Я никому не приносил вассальной присяги и никто не требовал ее от меня. Однако если вы думаете, что я стану отрицать, что я сын своего отца, то вы ошибаетесь.

Он говорил примерно то же самое вскоре после смерти своего деда. Но тогда это все было в теории. Теперь же имело значение, и немалое. Рикрод облизал губы, словно пробуя ответ на вкус.

— Вряд ли я мог бы ожидать от вас большей честности, господин, — сказал он, наконец. Очень искренне, по крайней мере, таковым был его голос.

Некоторые местные воины закивали.

— Хорошо сказано, — загомонили они.

Джерин про себя улыбнулся. Дарен начинал так хорошо, как только можно было надеяться. Однако что может произойти, когда Отари и остальные ведущие бароны здешних земель прибудут в крепость, это уже совсем другая история.

Стоя на стене крепости Дарена, Рикрод вглядывался в юго-запад.

— Почему они не едут? — раздраженно пробормотал он, бросая взгляд на Джерина, стоявшего рядом. — Они должны были появиться пару дней назад.

— Если они не появятся в ближайшее время, особенно Отари Сломанный Зуб, я сам навещу их. Посмотрим, как им это понравится, — сказал Джерин.

— Зато тогда ваши люди не станут нас объедать, — пробурчал Рикрод.

Джерин подумал, что вряд ли это замечание было предназначено для его ушей, поэтому вежливо сделал вид, что ничего не слышал.

Первый из ведущих вассалов Рикольфа прибыл днем. Джерин готов был поспорить, что им будет именно Раткис Бронзолитейщик, и выиграл бы спор, если бы таковой состоялся. Раткис не заставил себя ждать и опустился на одно колено перед Дареном со словами:

— Я рад, что у этого поместья снова есть господин.

— А я рад, что я здесь, — сказал Дарен. — И уверен, что мне еще многое предстоит узнать. Кое-что из этого, я думаю, от тебя.

Раткис поднялся и обратился к Джерину.

— Судя по его речам, он уже многому успел у вас научиться. — Он поднял одну бровь. — Кстати, верно ли понял гонец, что вы, теперь, величаете себя королем?

— Верно, — ответил Джерин, ожидая, как воспримет эту новость вассал Рикольфа, ныне вассал Дарена.

— Надеюсь, это вам сойдет с рук, — вот все, что сказал Раткис.

Учитывая, что Джерин тоже надеялся, что ему это сойдет с рук, он вряд ли мог порицать такой ответ.

Отари Сломанный Зуб, Вачо, сын Файдуса, и Хилмик Бочарные Ножки прибыли на следующий день с интервалом в пару часов друг за другом. Каждый привел с собой большой отряд боевых колесниц, без сомнения, самый большой из тех, что ему удавалось когда-либо собрать. Джерин представил себе, как обессиленные гонцы носятся между маленькими крепостями. Однако эти трое упали духом, когда обнаружили, что, даже если сложить их маленькие войска, они составят не более половины армии Джерина.

— На их удочку попалась более крупная рыба, чем они ожидали, — весело сказал Вэн. — Вместо того чтобы вытащить ее на берег, они вдруг поняли, что она вот-вот утащит их в воду.

— Вот именно, — сказал Джерин. — И знаешь что? Мне их ни чуточки не жаль. Возможно, теперь, воочию убедившись, на что я способен, когда захочу, они поймут, что еще не доросли до того, чтобы тягаться со мной, и наконец, успокоятся. То есть станут хорошими или, по крайней мере, приемлемыми вассалами моего сына.

Если эти три вассала действительно вознамерились стать таковыми, то сразу они своих намерений не обнаружили. Отари подошел к Рикроду и, позабыв о всякой вежливости, спросил:

— Твой гонец, что, сдурел? Что за чушь он нес о каких-то там королях?

Нервно поглядывая в сторону Джерина, управляющий прочистил горло и ответил:

— Ах, лорд Отари, это никакая не чушь. Вот перед вами стоит король Севера.

Отари хлопнул себя ладонью по лбу.

— Тебе что, мало господства над людьми, которые по праву являются тебе ровней? — накинулся он на Джерина. — И вообще, кто нарек тебя королем? Уж не сам ли ты, а?

Лис, уже не в первый раз за последнее время, ответил с большим удовольствием:

— Нет, первым, кто назвал меня королем, был мой вассал, трокмэ Адиатанус.

У Отари отвисла челюсть. Хилмик и Вачо, охнув, уставились на Джерина. Все трое наверняка знали, сколько неприятностей принес ему Адиатанус за все эти годы, по всей видимости, надеясь, как и они, обрести прочную независимость.

Первым дар речи обрел Отари:

— И за что же, интересно, он наградил тебя этим титулом? — В его голосе слышалось не простое неверие, а негодование.

— За то, что я отогнал гради обратно к океанскому побережью и поссорил их богов с другими богами, чтобы мы могли прогнать самих гради, — спокойно объяснил Джерин.

— Если ты оглянешься назад, — добавил Вэн, — то вспомнишь, что именно Лис разделался с чудовищами несколько лет назад, а также с колдуном Баламунгом еще за несколько лет до того. Еще пара замечательных деяний, достойных звания короля. А что такого, пять тысяч чертей, сделал ты, чтобы говорить, что он его не заслуживает?

Некоторые из людей Отари так горячо закивали, услышав эти слова, что Джерину пришлось даже постараться, чтобы сохранить невозмутимость. Он сказал:

— Здесь и сейчас то, что я сделал, не имеет значения. Речь не обо мне, а моем сыне и о тех клятвах, которые вы дали после того, что услышали о нем от Сивиллы.

— Я сказал, что должен сначала послужить моему отцу, прежде чем приехать сюда и начать управлять этим поместьем самостоятельно, — вступил в разговор Дарен. — Я выполнил свои обязательства и теперь готов править здесь. Кто-нибудь в этой крепости считает, что я не имею на это права?

Вот так был брошен вызов, возможно, с большей прямотой и резкостью, чем предпочел бы Джерин, но с непреложной уверенностью в своей правоте. Заполненная людьми главная зала замка, ранее принадлежавшего Рикольфу, а теперь переходящего в руки его внука, погрузилась в полную тишину. Все подались вперед, чтобы услышать, оспорит ли кто-нибудь из вассалов Рикольфа право наследования.

По своему обыкновению стараясь выиграть время, Отари спросил, как это сделал до него Рикрод, собирается ли Дарен возглавить это поместье в качестве вассала своего отца. Как и в прошлый раз, Дарен ответил отрицательно.

— Это не важно, — мрачно сказал тогда Отари. — Мы все равно останемся посреди этого королевства, даже если не будем официально считаться его частью. Пф!

А ведь он прав, подумал Джерин. Всякий барон не из владений Дарена окажется вассалом Лиса… если только не решит примкнуть к Араджису Лучнику. Но в этом случае Джерин заставит его пожалеть о том раньше, чем тот может себе представить.

Отари, все еще выискивая способ сыграть в собственных интересах и взбаламутить собравшихся, даже не понял до конца смысла собственных слов. А вот Вачо, как ни странно, понял.

— Успокойся уже, — сказал он. — Этот орешек нам не по зубам.

— И это ты говоришь мне такое? — рассерженно спросил Отари, чья политичность таяла на глазах по мере того, как таяли его надежды.

Но Вачо кивнул, а вместе с ним и Хилмик, который сказал:

— Оглянись вокруг. У него слишком много людей, чтобы воевать с ним. А еще и трокмэ Адиатанус поддерживает его, вместо того чтобы делать его жизнь сущим кошмаром…

— И как же тебе это удалось? — накинулся Отари на Джерина. — Разве не ты всегда разглагольствовал о том, что трокмуа — лишь стая лесных дикарей, которых мы, элабонцы, просто обязаны прогнать за Ниффет?

Поскольку Джерин и впрямь немало разглагольствовал именно на эту тему, он ответил весьма осторожно:

— Когда видишь гради, то удивляешься, какими отличными ребятами кажутся на их фоне трокмуа. — Он глянул на Отари поверх своего носа. — Хотя, конечно, ты никогда не видел гради.

Отари помрачнел, доставив тем самым Лису громадное наслаждение. Однако он тут же вспомнил, что ему нужно заставить этого мелкого барончика признать господство его сына, а не раздувать между ними вражду. Продолжая хмуриться, Отари сказал:

— Если бы они пришли сюда, мы бы им дали отпор.

— Может быть, Отари, — сказал Вачо, — но суть в том, что они сюда не дошли, а причина этого в том, что лорд принц… э-э… лорд король… дал им отпор.

Джерин пристально посмотрел на Вачо в некотором изумлении. Тот выказывал больше здравого смысла, чем его в нем имелось на вид. Если постоянно вдалбливать человеку в голову какую-нибудь идею, то, может быть, он ее и поймет.

Отари Сломанный Зуб тоже начинал постепенно кое-что понимать, но все равно не хотел обращать на это внимание. Бросив взгляд на Раткиса Бронзолитейщика, он положил руку на рукоять меча.

— Если бы ты не объявился тогда так некстати, мы бы все сейчас были свободны, — огрызнулся он.

— А, ты имеешь в виду тот случай, когда Лис по элабонскому тракту во второй раз возвращался из Айкоса? — уточнил Раткис.

Отари кивнул.

Раткис же, напротив, помотал головой.

— Я слышал, что там произошло. Ты мог раздавить его, но ты дрогнул. И тебе в этом некого винить, кроме себя самого. — Много тише и словно бы себе самому он добавил: — Хотя ты на это вряд ли способен.

И, разумеется, Отари отрезал:

— Это ложь!

Но это было правдой. Джерин знал, в чем беда Отари, и тот, вероятно, тоже знал в глубине души, что ему не хватает решимости настоящего игрока, которая могла бы превратить его из мелкого барончика в нечто более выдающееся. Он оглядел главный зал, внутренний двор и лагерь, который люди Джерина там разбили. Лис понял, что именно в этот момент строптивец смирился с тем, что не в его силах изменить сложившуюся ситуацию.

— Ба! — сказал Отари. — Давайте покончим с этим.

Он вновь огляделся по сторонам, на этот раз уже в поисках Дарена.

Раткис Бронзолитейщик не просто повел глазами, а замахал и руками, привлекая внимание Дарена. Джерин тоже махнул: если Отари собирался принести вассальную присягу на верность, то такой шанс не следовало упускать.

Дарен поспешил к ним. Джерин, работая локтями, расчистил место в толпе, достаточное для того, чтобы Отари и его приятели могли преклонить колени. Раткис Бронзолитейщик уже поклялся в верности Дарену, но захотел совершить церемонию еще раз. И хорошо. Еще раз присягая своему новому господину, он всем своим видом показывал, что для него это не просто слова, чем оказывал дополнительное давление на остальных троих бывших вассалов Рикольфа, заставляя их волей или неволей ему подражать.

После того как они поклялись в верности Дарену, тот громко сказал:

— Теперь все мы свидетели, что предсказание Байтона, озвученное устами Сивиллы из Айкоса, сбылось. Да будет это предзнаменование добрым!

Люди Джерина разразились радостными хриплыми криками. Как и большая часть простых солдат, которых привели с собой Хилмик, Вачо и Отари. Это обстоятельство, в свою очередь, порадовало Лиса. Если простые солдаты расположатся к его сыну, их предводителям будет сложнее чинить ему козни. Напоминание о пророчестве тоже показалось Джерину умным ходом. Дарен теперь мог утверждать, и совершенно обоснованно, что получил это поместье при поддержке богов. Лис пробился через толпу к сыну.

— Теперь здесь все твое. Правь всем этим так, как сочтешь нужным. А если возникнут трудности, знай, ты всегда можешь обратиться ко мне.

— Йо, я это знаю. — Дарен кивнул. — Но я прибегну к твоей помощи лишь в случае крайней необходимости, иначе люди решат, что я не могу справиться со своими проблемами сам.

— Это ответ настоящего мужчины. — Джерин похлопал сына по плечу.

Возможно, Дарен и говорил как мужчина, но в данный момент никак на него не походил. Он выглядел именно так, как и ожидал Джерин. Как молодой человек, покидающий отчий дом… встревоженный, немного испуганный.

— Я должен обосноваться здесь, — сказал Дарен. — Но не за счет того, что я твой сын.

— Все верно, — сказал Джерин, решив сделать вид, что понял его немного иначе: — Ведь все это ты получил от своего деда… и своей матери.

Он снова задумался над тем, что сказала бы Элис, узнав, что ее сын унаследовал поместье ее отца. И в который раз спросил себя: а жива ли она? Интересно, с каким бы чувством он воспринял бы весть, что Элис жива? Но, учитывая все обстоятельства, надежды что-либо узнать о ней не было. Похоже, ему до конца своих дней придется теряться в догадках.

— Да, но по сути все станет тут моим или не моим в зависимости от того, что я сделаю или не сделаю, — настаивал на своем Дарен. — Если я буду действовать правильно и с умом, у меня все получится. А если нет, мне некого будет винить в неудаче, кроме себя самого.

— Ты действительно мой сын, — сказал Джерин.

Дарен взглянул на него озадаченно.

Джерин пояснил:

— Большинство мужчин… как, собственно, и женщин, готовы винить кого угодно или что угодно, кроме себя, во всех неприятностях, что осложняют им жизнь. А раз ты понимаешь, что дело не в этом, то с самого начала оказываешься в более выгодном положении.

— Да, я не таков. — Дарен понизил голос. — Я не Отари, я не стал бы обвинять Раткиса в том, что сам же не решился ударить, когда у меня была такая возможность.

— Если бы Отари на самом деле был бы таким смельчаком, каким ему хочется казаться, у тебя с ним было бы гораздо больше сложностей, я уверен. Однако в теперешнем варианте, — Джерин тоже заговорил тише, — самое страшное, чего тебе следует бояться, это яда в своем супе. Если не ошибаюсь, он никогда не решится вступить с тобой в открытое единоборство.

— Если ты ошибаешься, то полагаю, ты за меня отомстишь, — сказал Дарен.

— Прикуси язык, да покрепче. — Джерин сделал жест, отгоняющий зло. — Я пробовал месть на вкус, и уже не раз, и должен сказать, что у меня нет желания отведать вновь это блюдо.

— Как скажешь, отец. — Дарен повторил жест Лиса.

Джерин положил руку ему на плечо.

— У тебя все получится, парень, — сказал он. — Люди подтягиваются, когда ты с ними заговариваешь, а это дар божий: он либо есть, либо нет. И у тебя имеется голова на плечах, хотя пока что и без единой морщины. Не принимай слишком многое на веру, не влюбляйся по уши в первую хорошенькую девчонку, которую встретишь здесь… и даже в третью, а также старайся извлекать уроки из собственных ошибок. Поступай так, и из тебя выйдет отличный барон.

— Хороший совет, — сказал Дарен.

Быть может, он все же окажется тем самым единственным молодым человеком из сотни, который обладает талантом прислушиваться к хорошим советам, в отличие от всех прочих. Но нет, скорее всего, ему многое придется постигать путем проб и ошибок. «Главное, не совершить гибельный промах, — подумал Джерин. — После этого вряд ли хоть кто-нибудь способен чему-либо научиться».

Подошел слуга с большим кувшином эля. Джерин протянул ему свою кружку. Слуга наполнил ее. Он выпил. Насколько он мог судить, ему срочно нужно было напиться, раз уж его сознание порождает столь мрачные мысли после столь внушительного триумфа.

Но эль не успокоил его. Может, он перестанет тревожиться, когда его окутанное саваном тело засыплют землей. С другой стороны, в это время он, по всей вероятности, будет задаваться вопросом, правильно ли его хоронят. Какая отталкивающая мысль! Но все же она его рассмешила.

Отари, Вачо и Хилмик разъехались вместе со своими людьми по своим замкам на следующий день после того, как они признали Дарена своим господином. Раткис Бронзолитейщик, у которого были лучшие отношения со своим новым сюзереном, пробыл на день дольше. Затем уехал и он, уводя своих людей на юго-запад. Рикрод явно огорчился, обнаружив на следующее утро, что Джерин все еще тут.

— Думаешь, они могут вернуться и нанести удар, как только решат, что мы уехали? — спросил Вэн.

— Не знаю, — ответил Джерин. — Но я еще не настолько потерял рассудок, чтобы пускать такое важное дело на самотек. А если здешний управляющий желает поворчать по поводу того, что мы всех тут объедаем, то пусть. — Он понизил голос, так, чтобы его мог слышать лишь Вэн. — Если я не сошел с ума, думаю, Дарен найдет себе нового управляющего, как только встанет здесь на ноги.

— Ты сумасшедший, Лис, но никто никогда даже и не пытался утверждать, что ты глуп, — ответил Вэн. — О Дарене тоже никто никогда такого не скажет, так что, скорее всего, ты прав.

Ни один из строптивых вассалов не попытался ничего предпринять, поэтому через три дня Джерин со своим войском двинулся на север. Дарен стоял на стене крепости, теперь принадлежавшей ему, и махал отцу вслед, пока изгиб дороги не скрыл того из виду. Лис тоже махал в ответ сыну. Интересно, сколько парню понадобится времени, чтобы пережить расставание. И удастся ли это ему вообще.

Часовой со сторожевой башни Лисьей крепости затрубил в свою трубу.

— С юга приближается колесница, лорд принц! — Через мгновение он смущенно поправился: — То есть я хотел сказать: лорд король.

Сам до сих пор не совсем привыкнув к своему новому королевскому титулу, Джерин не обижался, когда окружающие тоже о нем забывали. Он поспешил наверх, на крепостной вал, чтобы посмотреть, кто это доехал почти до самой Ниффет, чтобы нанести ему визит. Пара человек со стены окликнули вновь прибывшего.

Из колесницы раздался ответный крик, очень громкий:

— Я Мэрланз Сырое Мясо. Мой господин, великий князь Араджис Лучник, поручил мне вести переговоры с Джерином Лисом.

Люди на стене, включая Джерина, застыли в абсолютном молчании, разом насторожившись. Лис не сомневался, что ему придется иметь дело с Араджисом по поводу взятия на себя королевского сана, но не ожидал, что это произойдет так скоро. Он крикнул:

— Мэрланз, ты мой гость, я принимал тебя еще десять лет назад. Чувствуй себя в моей крепости как дома и оставайся здесь, сколько пожелаешь.

Услышав эти слова, привратники опустили подъемный мост, чтобы Мэрланз мог переехать через ров и попасть в крепость.

Посол Араджиса остался почти таким же, каким помнил его Лис: большой, сильный, мускулистый малый, и на деле умнее, чем на первый взгляд. Он лишь немного отрастил живот по сравнению с тем, что у него имелось раньше. Джерин также помнил, что в крови Мэрланза гуляет толика крови оборотней, однако луны в последнее время не доходили единовременно до полноты, поэтому гость целиком сохранял человеческий облик.

Рукопожатие, которым он приветствовал Джерина, выдержали бы немногие воины.

— Рад вновь тебя видеть, Лис, — сказал он. — Давненько мы не встречались. Хорошо выглядишь.

— Могу сказать то же самое о тебе, — ответил Джерин.

— Это твой сын возглавляет теперь бывшее поместье Рикольфа? — спросил Мэрланз. — До нас дошли слухи, что Рикольф умер.

— Да, к сожалению, умер. — Джерин пристально взглянул на Мэрланза. Быть может, все-таки королевский титул тут ни при чем. — А что, у Лучника есть возражения? Пожалуй, еще только я мог бы каким-то краем претендовать на господство во владениях Рикольфа, но никогда не хотел. У тех земель нет другого наследника, кроме Дарена. Если не веришь, спроси у Сивиллы из Айкоса.

Посол Араджиса развел руками и покачал головой.

— Ты ведь не вмешиваешься в дела той части северных земель, которые принадлежат великому князю, поэтому он не собирается вмешиваться в то, что происходит здесь. И, насколько ему известно, твое утверждение о законности прав твоего сына вполне достоверно. Но…

Джерин подумал, что его первое предположение все-таки оказалось верным.

— Продолжай, — сказал он.

Мэрланз Сырое Мясо кашлянул, будто подчеркивая незначительность того, о чем пойдет речь. Со времени своей прошлой поездки на север он приобрел некоторую утонченность. Однако больше умалчивать о главной цели визита было нельзя.

— Верно ли, Лис, что, как слышал великий князь, ты возвел себя в ранг короля?

— Вообще-то меня таковым нарекли, — ответил Джерин. — И сделал это Адиатанус, трокмэ.

— Об этом мы тоже слышали, хотя поверить в слух было сложно, — сказал Мэрланз. — Но раз ты говоришь, что это так, я тебе верю. Вопрос, который я задаю по поручению Араджиса, таков: что ты под этим подразумеваешь?

— Когда Адиатанус провозгласил меня королем, я не стал отказываться, ибо считаю, что вполне заслужил этот титул, — ответил Джерин. — И если Араджис этого не одобряет…

Мэрланз перебил его, повторив:

— Что ты под этим подразумеваешь? Назвав себя королем Севера, претендуешь ли ты на все северные земли? И претендуешь ли на то, чтобы господствовать над великим князем? Если да, я должен сказать тебе, что он со всей решительностью отклоняет подобные притязания.

— О, — сказал Джерин и снова повторил: — О!

Этот нейтральный звук избавлял его от необходимости вкладывать в него какой-либо смысл и, кроме того, давал ему время подумать, чем он не преминул воспользоваться. И вдруг почувствовал себя так, как в подземном святилище Айкоса после странных переговоров с богами чудовищ. Кромешная темнота резко стала светлеть.

— Я понимаю, что беспокоит Араджиса. Передай ему, Мэрланз, следующее: на моих землях я буду зваться королем, а не принцем. Но я не стану претендовать ни на какие земли, на которые не претендовал ранее, только из-за того, что обрел новый титул. Что до меня, то я считаю, что великий князь Араджис — господин на своих землях, и у него нет никаких обязательств передо мной в связи с чем бы то ни было.

— Йо, именно это я и хотел узнать, — благодарно сказал Мэрланз. — Великий князь будет доволен новостями, которые я ему доставлю. Вы с ним прожили бок о бок уже немало лет. Конечно, его нельзя назвать твоим лучшим другом, но он тебя уважает.

— А я — его, — вполне искренне ответил Джерин, от души радуясь, что Араджис все еще продолжает его уважать.

Насколько он успел узнать великого князя, тот либо уважал кого-либо, либо обрушивался на него, словно ураган, и громил. Середины для него не существовало.

— Он всегда так считал, Лис, — ответил Мэрланз.

«Лис», а не «лорд король», и, возможно, лишь потому, что так велел ему Араджис. Джерин мысленно проигнорировал это. Не стоило раздражаться по пустякам. Мэрланз призадумался над чем-то, а затем произнес:

— Ты сказал, что не станешь претендовать ни на какие новые земли из-за своего нового звания. А по какой-то другой причине ты на что-либо претендуешь?

Джерин взглянул на него с большим уважением. Десятилетие назад этот малый такой тонкости бы не подметил. Однако Лис был бы не против, проморгай ее посол и сейчас. Но, раз уж это произошло, нужно было что-нибудь отвечать.

— Да, претендую. Большая часть земель между моей бывшей западной границей и Оринийским океаном должна стать моей по праву победы над гради.

— Мы кое-что об этом слышали у нас на юге, но слухи запутанны, — сказал Мэрланз. — Что случилось на самом деле?

Опасно задавать такой вопрос человеку, который изучал историческую философию в городе Элабон. Тем более опасно задавать его в данном конкретном случае, учитывая, что ссоры богов, мотивы которых смертные могут понять в лучшем случае лишь отчасти, весьма затуманивали (или, наоборот, при замешательстве Стрибога, несколько проясняли) общую картину. Но Джерин знал, что Мэрланзу не нужна, правда, по крайней мере, вся. На самом деле он хотел услышать занимательную историю: в меру правдивую и в обрамлении цветистых подробностей. Это Лис мог ему предоставить.

— Пойдем в главную залу, выпьешь со мной пару кружек эля, — сказал он с легкостью. — Я расскажу тебе обо всем.

В зале сидели Джеродж и Тарма. Мэрланз потянулся было к мечу, но тут же одернул себя.

— Это та парочка, о которой я слышал, не так ли?

— Да, — кивнул Джерин.

Мэрланз Сырое Мясо, когда примесь крови оборотней в его жилах дала о себе знать, очень немногим отличался от Джероджа внешне. Однако Лис решил, что упоминать об этом не совсем тактично, поэтому он ограничился тем, что представил Мэрланза и чудовищ друг другу.

— Рад с вами познакомиться, — вежливо сказал Джеродж, как всегда за двоих.

— Э-э… я тоже рад знакомству, — ответил Мэрланз, кажется, ошарашенный воспитанностью чудовища, но изо всех сил старавшийся этого не показать.

Его усилий хватило для того, чтобы удовлетворить Джероджа с Тармой, которые не были слишком суровы в оценках чьего-либо поведения. Они оба улыбнулись гостю, что вновь шокировало его. Очень осторожно он сказал:

— Надеюсь, вы не возражаете, если я спрошу: этот зуб золотой?

— Чистое золото, — с гордостью признал Джеродж. — Лорд Джерин сделал его мне вместо того, который вырвали у меня боги из пещер Айкоса. Он не так хорош, как настоящий, но лучше, чем дырка в челюсти.

— Йо, понимаю, дырка — это не очень красиво, — сказал Мэрланз. Обернувшись к Джерину, он спросил, понизив голос: — Так ты об этом хотел рассказать? Под богами из пещер Айкоса он имеет в виду богов своего племени?

— Да, именно об этом я и хотел рассказать, — ответил Лис. — Что касается второго вопроса, Джеродж действительно имеет в виду богов своего племени, но он не считает их своими богами или чем-то еще в этом роде. И, наверное, правильно делает, ибо, хотя они с Тармой по крови и чудища, но ведут себя совсем иначе.

— Гостю непозволительно спорить с хозяином, — ответил Мэрланз, чем дал понять Джерину, что, по его мнению, тот несет чушь.

Тут Джерин вспомнил охоту, состоявшуюся несколько месяцев назад, и то непомерное возбуждение, охватившее Джероджа (причем во всех смыслах) после того, как он прикончил оленя. «Возможно, я и вправду несу чушь, — подумал Лис. — Полагаю, мне еще предстоит это выяснить».

Не углубляясь более в эту тему, он сменил предмет разговора.

— Я привел тебя сюда, чтобы выпить эля, а вместо этого мы стоим тут и болтаем.

— Пусть тебя это не беспокоит, — сказал ему Мэрланз. — Эль я могу получить где угодно, даже в самой захудалой крестьянской деревушке. А здесь, в Лисьей крепости, столько всяких диковин, какие вряд ли могут сыскаться где-либо еще во всех северных землях.

Но, несмотря на это заявление, Джерин поднес ему кружку эля. И лишь вручив ее Мэрланзу, призадумался, уместно ли человеку, ставшему королем, наливать кому-то эль. Но, поскольку Мэрланз принял кружку без тени смущения, он решил не заострять на этом внимания.

— А что, в крепости Араджиса все совсем по-другому? — спросил он наполовину из озорства, наполовину из неподдельного любопытства.

— Йо, — ответил Мэрланз. — Великий князь, ты уж меня прости, обладает более спокойным нравом, чем ты.

Да, он действительно основательно овладел искусством дипломатии за тот десяток лет, что они не видались. Но Лис, знавший Араджиса, без труда извлек истинный смысл из вежливой фразы. С любым, кто хотя бы однажды вольно ли невольно вызывал неудовольствие Араджиса, тут же разделывались, чтобы никому было неповадно выводить великого князя из равновесия.

Джерин знал, что такое грозит и ему. Лучший способ избежать экзекуции — это быть (или, по крайней мере, казаться) очень сильным, таким, чтобы у великого князя не возникло желания напасть на него ввиду безнадежности подобного предприятия, но не настолько сильным, чтобы Араджис стал страшиться его. Граница между этими двумя состояниями была очень тонкой. Осторожно и внимательно подбирая слова, Лис спросил:

— Как посмотрит Араджис на то, что я сделался королем, когда ты объяснишь ему, что я не причиню ему зла?

— Сложно сказать наверняка, — ответил Мэрланз. — Если он мне поверит… точнее, если он поверит тому, что ты мне сказал… все будет хорошо. Но если он решит не верить мне или, точнее, тебе… — Он не закончил, предоставив Джерину возможность рисовать в своем воображении различные перспективы.

Ни одна из картин, которые богатая фантазия Лиса не замедлила ему представить, не наполнила его радостью. Араджис Лучник был далеко не лучшим правителем. Метод добиваться послушания страхом, конечно, срабатывал, но со скрипом. Однако как воин Араджис был не только таким же неукротимым и агрессивным, как трокмуа, но также более изощренным и ловким, чем любой лесной разбойник, включая Адиатануса. Вступать с ним в войну, даже превосходя его в силе, означало идти на существенный риск. Лис сказал:

— Надеюсь, ты сумеешь быть убедительным, Мэрланз, ради собственного блага и блага великого князя. — «А также и моего», — мог бы он добавить, но не добавил. Есть вещи, какие вовсе не обязательно обговаривать, в особенности с послом Араджиса Лучника.

Интересно, подумал он, потребуется ли Мэрланзу что-либо, способное стимулировать его убедительность? Грубовато-добродушному малому, с которым он познакомился десятилетие назад, мысль о чем-то подобном и в голову бы не пришла. Но нынешний Мэрланз был и дипломатичным, и хладнокровным. Араджис даже не стал посылать с ним старшего, более сведущего и опытного напарника, как он поступил в прошлый раз, снаряжая посольство.

Мэрланз сделал большой глоток эля. Джерин пристально его рассматривал. Такая вот задумчивая пауза вполне характерна для человека, рассчитывающего на взятку и всем своим видом старающегося показать, что мысль о возможном куше только что пришла ему на ум. Лис, в свою очередь, мысленно попытался прикинуть, сколько золота и серебра у него осталось после лета, проведенного в сплошных походах. Чего-то стоил и прокорм воинов, даже в условиях передышки. Карлан, сын Вепина, должен бы это знать. Если нет, Джерину придется либо вырастить другого управляющего, либо снова вернуться к тому, чтобы самостоятельно вести подсчеты.

Но Мэрланз сказал лишь одно:

— Думаю, я постараюсь, Лис. Готов ли ты поклясться отцом Даяусом, что все, тобой сказанное, правдиво? — Он поспешно поднял руку. — Не то что бы я тебе не верю, пойми меня правильно, я не хочу тебя оскорбить. Но если я смогу сказать великому князю, что ты дал мне клятву…

— Понимаю, — ответил Джерин и встал.

Но, даже произнося слова клятвы и обратив взор к алтарю Даяуса, возвышавшемуся около очага, он снова задумался над тем, обращает ли внимание этот бог на клятвы, скрепленные его именем. После разговора с Бейверсом у него появились некоторые сомнения. Но в таких вещах ошибаться нельзя. Лучше всего продолжать вести себя так, словно Даяус уделяет столько же внимания материальному миру, сколько уделяла его ему Волдар, правда, лишь до того, как Бейверс и боги чудовищ ее от этого не отвлекли.

Он подумал и о том, что может случиться, если однажды Волдар одержит верх в битве, идущей сейчас в божественном Домегради. Он уверил Дарена, что сумеет с ней сладить, и все еще полагал, что сумеет, но все-таки ему не хотелось бы проверять, прав он или не прав.

— Знаешь, — обратился он к Мэрланзу, — иногда неведение есть лучший оплот для наших надежд.

— Я пребываю в полном неведении о том, что ты имеешь в виду, — ответил Мэрланз с улыбкой.

— Прекрасно, — сказал Джерин и хлопнул его по спине.

Лис стал вести учет своим достижениям в отрицательной форме. Волдар не спустилась в материальный мир, чтобы напасть на него, и Араджис Лучник не пошел на него войной. Чудовища не вырвались из подземных пещер храма Байтона в Айкосе (еще одна забота, которая его мучила), а Отари, Хилмик и Вачо не объединились друг с другом, чтобы низвергнуть или убить его сына.

По мере того как один за другим текли дни, он начинал верить, что эти отрицательные моменты пребудут таковыми еще какое-то время, и даже позволил себе наслаждаться некоторыми положительными вещами. Такими, как неплохой урожай и мир со всеми своими вассалами, включая даже Адиатануса. Лучший сюрприз преподнес Карлан. Когда урожай был собран и часть его в виде дани была доставлена в Лисью крепость, управляющий подошел к Джерину с бумагами в руках и удивленным выражением на лице.

Он взмахнул бумагами и сказал;

— Лорд король, если я подсчитал верно, у нас всего достаточно, чтобы пережить зиму. Я бы никогда этому не поверил, после того как обжоры-солдаты чуть ли не начисто съели весь наш припас.

Он по-прежнему рассуждал как крепостной.

— Если бы не эти обжоры, — напомнил ему Джерин, — ты бы сейчас рассказывал о том, чем запасся, какому-нибудь вождю гради, если бы, конечно, тебе посчастливилось остаться в живых. Но, скорее всего, тебя бы уже убили.

— Полагаю, что это так, — признал Карлан, — но все прочее кажется мне… расточительством. — Последнее слово он произнес как ругательство.

— Зачем чинить крышу летом, когда погода хорошая и, по всей видимости, еще постоит? — спросил язвительно Джерин. — Но ты все-таки чинишь. По той же причине нужны люди, обученные военному делу: рано или поздно беда придет. Быть ко всему готовым заранее гораздо выгоднее, чем пытаться хоть что-то склеить в тот момент, когда все разваливается.

Карлан призадумался на какое-то время, затем неохотно кивнул. Джерин тем временем проверял его вычисления, и с большой тщательностью. Насколько он мог судить, все сходилось. Это означало, что Карлан либо был очень умным обманщиком, либо слишком его боялся, чтобы рисковать. Лис склонялся к последнему. И его это вполне устраивало.

Зима была тихим временем года. И крепостные, и господа жили запасами, сделанными летом и осенью. Когда не удавалось запасти достаточно провизии, крепостных ожидал голод, что довольно часто приводило к крестьянским восстаниям. Пытаясь их предотвратить, Джерин выслал столько зерна, сколько мог, в земли, расположенные западнее Вениен, — туда, где этим летом вовсе не летняя погода (дар богов гради) уничтожила весь урожай. После этого он занес в свою копилку еще одно отрицание. Крепостные не взбунтовались.

— Как это ни неприятно, я понимаю, почему они там ведут себя тихо, — сказал он как-то Силэтр. — У них мало еды, но и их самих осталось немного после грабительского господства гради, как и после войны. То малое, что у них есть, вместе с тем малым, что мы смогли им дать, как раз составляет приблизительно столько, сколько им требуется, чтобы продержаться.

Его жена кивнула.

— У селян жизнь никогда не была легкой. — Будучи сама дочерью селянина, она знала, о чем говорит. Через секунду она добавила: — Ты сделал все, что мог, и гораздо больше, чем многие господа даже попытались бы.

— Звучит словно эпитафия, — сказал Джерин, смеясь. Через мгновение, как и однажды, но с Дареном, он и Силэтр сложили пальцы особенным образом, чтобы отогнать зло. Покончив с этим, Лис глубоко вздохнул. — Мы прошли через это.

Силэтр вновь кивнула.

— Да, прошли. И теперь все должно стать лучше, ведь хуже уже быть не может?

— Затем-то мы и живем, — ответил он. — Чтобы узнать, а не может ли стать еще хуже.

Силэтр больно ткнула его в бок, и ему пришлось признать (хотя и не вслух), что вполне по заслугам.

По сравнению с обычными зимами эта оказалась не слишком суровой. К счастью для Джерина, ибо он опасался, что боги гради, если им удастся освободиться зимой, сделают все возможное, чтобы накрепко заморозить северные земли. Однако ничего подобного не случилось, и, когда пришло время, зима уступила дорогу весне. На бывших голых ветвях дубов и кленов, яблонь и слив появились листочки. На лугах выросла молодая травка, пробиваясь сквозь мертвую желто-коричневую поросль прошлого года. Крестьяне вооружили плугами свой тягловый скот и приступили к посадке пшеницы и ржи, овса и ячменя. Джерин благословил Бейверса, надеясь, что бог его слышит.

В середине весны возникла новая причина для беспокойства: Эллеб, Мэт и Тайваз достигли полнолуния одна за другой. Однако ему не доложили ни об одном нападении оборотней на стада или на крестьян. Он также надеялся, что Мэрланз Сырое Мясо не подвергся метаморфозе ни в одну из этих ночей.

И тут, когда вроде бы все успокоилось и на горизонте не маячило никаких тревог, из крестьянской деревни, соседствующей с Лисьей крепостью, прибежала повитуха, чтобы сообщить ему, что Фулда родила мальчика. Он хлопнул себя рукой по лбу, злясь на свою неожиданную забывчивость и не понимая, как это неизбежное и неуклонно приближающееся событие могло вылететь у него из головы.

— И как выглядит незаконнорожденное дитя Маврикса? — спросил он.

— Лорд король, вам лучше взглянуть самому, — ответила повитуха, крепкая женщина средних лет по имени Радвалда.

Итак, Лис последовал за ней в деревню. Она показала ему хижину Фулды, но не выказала большого рвения войти туда. Пожав плечами, Джерин пригнул голову и шагнул через порог.

Его глазам понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Когда же это случилось, он увидел Фулду, сидящую на кровати. Она вовсе не выглядела такой изможденной, как прочие женщины, которых ему доводилось видеть сразу после родов. Видимо, это было одним из преимуществ божественного материнства.

Улыбаясь, она подняла вверх новорожденного малыша.

— Разве он не красавец, лорд король? Я собираюсь назвать его Фердулфом.

— Привет, Фердулф, — сказал Джерин.

Глаза Фердулфа, до того закрытые, неожиданно открылись.

— И тебе привет, — ответил новорожденный полубог. Четко и совершенно недетским баритоном.

Джерин взглянул на Фулду. Та кивнула.

— О боги, — только и смог сказать Лис.