С вассалами Рикольфа и вправду пришлось нелегко. Джерин понял, что так оно и получится, как только служитель вывел его, Дарена, Вэна и пресловутых баронов из пещеры Сивиллы. Теперь, вернувшись в гостиницу в Айкосе, они — по крайней мере, трое из них — вступили с Лисом в открытую перепалку.

— Это ничего не значит, — заявил Вачо, сын Файдуса, стукнув увесистым кулаком по столу. — Абсолютно ничего.

— «Пусть юноша замками всеми владеет. Никто ему в этом перечить не смеет», — процитировал Джерин. — Это для вас ничего не значит? Вы что, еще и глухи и слепы, а не только… — Он осекся, хотя ему так и хотелось добавить «глупы». — Мы спрашивали о владениях Рикольфа, и бог ответил, что Дарен будет управлять всеми замками. Чего ж вам еще? — «Еще бы вам добавить мозгов. Можно, кстати, впрыснуть их через клизму. Они попадут как раз туда, где протекают ваши мыслительные процессы».

— Бог сказал — всеми замками, — заявил Отари Сломанный Зуб. — Он ничего не сказал о замках Рикольфа. Дарен еще и твой наследник. Когда ты умрешь, он унаследует твои земли. И твои крепости тоже.

Джерин выдохнул через нос.

— Очень умно, должен признать, — напряженно ответил он, — Вы уверены, что не изучали ситонийское мелочное мозгоклюйство… простите, я хотел сказать философию, к югу от Хай Керс? Единственная неувязка заключается в том, что речь шла не о моих крепостях, а именно о владениях Рыжего Рикольфа. Если сопоставить вопрос и ответ, то можно прийти лишь к одному-единственному заключению.

— Кажется, мы пришли к другому, — сказал Хилмик Бочарные Ножки, запрокидывая свою пивную кружку дном вверх и делая последний глоток эля. После этого он помахал пустой посудиной в воздухе, давая понять, что хочет добавки.

— Йо, вы пришли к другому, — сказал Джерин. — Но сможете ли вы при этом не нарушить клятву, которую вы дали Даяусу, Байтону, а также Бейверсу, — он указал на кружку Хилмика, — и всем остальным богам?

Вачо, Хилмик и Отари, кажется, не обратили на его замечание ни малейшего внимания. Но Раткис Бронзолитейщик, который почти все время молчал, еще более помрачнел. Ну да, ну да, кому хочется сделаться клятвопреступником? То есть сильно осложнить себе жизнь. Как в этом мире, так, наверное, и в грядущем.

Дарен сказал:

— Исходя из того, что я слышал и читал о Байтоне, этот бог никогда не использует в своих прорицаниях конкретные названия или имена.

— Да что ты можешь знать, паренек? — фыркнул Вачо.

— Достаточно, чтобы распознать дерзость, когда с ней сталкиваюсь, — отрезал Дарен.

Физически он сильно уступал Вачо, который был и старше, и крупнее его, но его тон заставил бывшего вассала Рикольфа сесть и прикусить язык. Дарен продолжил:

— Кроме того, я знаю грамоту, поэтому могу принимать к сведению не только то, что вижу собственными глазами или слышу собственными ушами. А ты можешь похвастаться тем же?

Не успел Вачо ответить, как в разговор вмешался Джерин:

— Я бывал у Сивиллы несколько раз, причем в очень разные времена, но никогда не слышал, чтобы в ее пророчески виршах звучали какие-нибудь имена.

Вэн кивнул в знак согласия.

Раткис впервые решился заговорить:

— Это верно, во всяком случае, насколько мне известно. А потому мне в голову пришла мысль…

— Ты ведь не собираешься пойти против нас, а? — требовательно спросил Хилмик Бочарные Ножки. — Смотри, пожалеешь. Ты один, а нас трое, и…

— Один он пробудет недолго, — перебил его Джерин. Хилмик уставился на него. Джерин тоже взглянул на него пристально — отчасти сердясь, отчасти чтобы произвести должный эффект. — Если ваши соседи узнают, что вы пытались нарушить данное слово, они вполне могут напасть на вас сзади, пока вы будете сражаться с Раткисом, опасаясь, что вы и с ними поступите так же, после того как разделаетесь с ним. Не говоря уже о том, что я тоже не останусь в стороне.

Он тщательно избегал прямых угроз. Если бы не другие нависшие над ним невзгоды, он бы обрушил на владения Рикольфа все свои силы, чтобы наверняка заполучить их для Дарена, прежде чем Араджис Лучник успел бы даже помыслить ему помешать. Если бы не другие невзгоды… Он горько скривился. Куда ему деться от них?

Тут Раткис сказал:

— Думаю, я и сам сумею за себя постоять. Если я выдержал нашествие трокмуа, то и мои соседи меня не одолеют. — Он перевел взгляд с Хилмика на Вачо, а с него на Отари. — Они знают, что я никогда не ищу ссор. Йо, они это знают, точно. Они также знают, что, если кто-то решит поссориться со мной, я просто надаю наглецу тумаков и отправлю его восвояси.

Судя по мрачному выражению лиц баронов, они знали об этом не понаслышке. Отари сказал:

— Ты хочешь, чтобы нам пришлось быть на побегушках у Джерина Лиса?

— Нет, это не так, — ответил Раткис. — Но я вовсе не хочу идти наперекор воле бога, а вот вы, по-моему, именно это и собираетесь сделать.

Вачо, сын Файдуса, и Хилмик затрясли головами с такой горячностью, что Джерину она показалась отчасти нарочитой. Отари же спокойно сказал:

— Нисколько, Раткис, ничего подобного. Но мы ведь должны точно понять, что имел в виду владыка Байтон, не правда ли?

— Думаю, мы все прекрасно его поняли, — пробасил Вэн и осушил свою пивную кружку. — В противном случае некоторые из присутствующих не пытались бы так рьяно исказить простые слова.

— Я возмущен! — Вкрадчивый голос Отари на этот раз дрожал от гнева.

Вэн поднялся и уставился на него сверху вниз.

— Неужели? — Он положил руку на рукоять меча. — И насколько же ты возмущен? Не хочешь ли ты выйти на улицу и показать мне насколько? Как думаешь, что потом случится? Полагаешь, твой наследник, кто бы он ни был, тоже примется возмущаться?

В пивной стало очень тихо. Воины, сопровождавшие вассалов Рикольфа, смотрели на тех, что приехали в Айкос с Джерином, а те, в свою очередь, не спускали глаз с них. И все ждали, как отреагирует Отари Сломанный Зуб.

— Ну? — рявкнул чужеземец. — Идешь?

— Кажется… кажется, я уже не так зол, как был минуту назад, — промямлил Отари. — Иногда гнев заставляет человека сказать то, что лучше бы вслух не произносить.

К облегчению Джерина, Вэн удовлетворился таким ответом и сел.

— Что ж, тут ты абсолютно прав, — согласился он. — Даже с Лисом такое случается, хотя я никогда не видел никого, кто бы тщательнее его умел следить за своим языком.

Скорей, не следить за своим языком, а в основном держать его за зубами, мог бы поправить приятеля Джерин. Но он и тут проявил благоразумие, никак не отреагировав на слова Вэна. Вместо этого он сказал следующее:

— Поскольку теперь ты больше не злишься, Отари, пожалуйста, взгляни более спокойно на прорицание, переданное нам богом через Сивиллу, и признай, что строки, в которых речь идет о моем сыне, могут иметь лишь одно значение.

Отари вновь напустил на себя возмущенный вид, но не стал заявлять о своем состоянии. Ему было так же сложно противостоять интеллектуальному напору Джерина, как и недавнему физическому напору Вэна. Наконец, во многом наперекор собственной воле, вассал Рикольфа признал:

— В твоих словах есть доля правды.

Его слова вызвали у Хилмика и Вачо негодующие возгласы.

— Ты нас продал, изменник! — вскричал Вачо, краснея от ярости прямо на глазах. — Я бы вырезал тебе сердце или еще что похуже, если бы знал, что все так пойдет.

— Я готов встретиться с тобой когда угодно, — ответил ему Отари. — Я готов и с Лисом встретиться. Я не боюсь его, тем более что у него забот хватает и без меня. Но Байтон? Кто может противиться богу и надеяться победить? Поскольку Провидец знает, что у меня на сердце, ему известно, что я хотел пойти наперекор его воле. Но намерение — это еще не действие.

— Тут ты прав, — согласился Джерин. — Так значит, теперь ты готов признать, что Дарен — твой законный сюзерен?

— Готов, — горько произнес Отари. — Но лишь когда он навсегда поселится в крепости Рикольфа, и ни днем раньше.

— Это справедливо, — сказал Джерин.

— Это была полностью твоя затея, а теперь ты сам от нее отказываешься? — заревел Вачо.

Хилмик Бочарные Ножки положил руку ему на плечо и что-то прошептал на ухо. Вачо успокоился, по крайней мере, внешне. И все же Джерин не хотел бы сейчас оказаться на месте Отари. Сам по себе Отари был могущественнее, чем Вачо или Хилмик. Но если они объединятся, сможет ли он с ними справиться? Раткис уже сказал, что сможет дать отпор всем трем главным вассалам Рикольфа, поэтому вполне вероятно, что Отари сможет противостоять двоим из них. Однако не факт, что его это порадует.

И тут Дарен тихо, но твердо произнес:

— Когда я унаследую земли моего деда, мои вассалы не будут воевать между собой. Любому, кто затеет такую войну, придется столкнуться не только со своим противником, но и со мной.

Джерин установил у себя такой же порядок. И Рикольф тоже придерживался этого правила, покуда был жив. Сильный сюзерен может себе такое позволить. Все главные вассалы Рикольфа полагали, что Дарен, отделившись от Джерина, никакой силы собой не представит. Но Дарен ничем не намекнул, что рассчитывает на поддержку отца, да и сам тон его говорил, что она вряд ли ему понадобится. Судя по выражению лиц Отари, Хилмика и Вачо, они крепко задумались.

Джерин тоже. Он приложил много сил в старании наделить Дарена свойствами лидера, которым ему предстояло однажды стать. Но он все же не ожидал, что сын настолько скоро и хорошо усвоит его уроки. Мальчик превращается в мужчину, когда мужские дела становятся ему по плечу. Исходя из этого определения, даже если оставить в стороне возню со служанками Лисьей крепости, Дарен уже стал мужчиной. Почесывая в затылке, Джерин недоумевал, когда же именно это произошло и почему он этого не заметил.

А вот Раткис Бронзолитейщик, видимо, заметил. Обращаясь скорее к Дарену, чем к Джерину, он спросил:

— Когда ты собираешься взять в свои руки бразды правления теми владениями, что принадлежали твоему деду?

— Не в ближайшее время, — тут же ответил Дарен. — Только после того, как мой отец разобьет Адиатануса и гради и перестанет нуждаться в моей помощи.

— Твоему отцу повезло, что у него такой сын, — заметил Раткис.

Джерин не уловил в его голосе ни малейшей иронии.

Дарен пожал плечами.

— Я таков, каким он меня воспитал.

В какой-то степени это было правдой. И гораздо большей в сравнении с другими молодыми людьми, поскольку из-за отсутствия матери Джерину пришлось гораздо плотнее заниматься воспитанием сына. Но в какой-то мере, как только что осознал Лис, Дарен превзошел его ожидания. Так он и сказал:

— Отец может лишь придать форму тому, что уже есть в его отпрыске.

Раткис кивнул.

— Вы правы, лорд принц. Если парень — осел, его не превратить в лошадь, способную тащить твою колесницу. Но если он уже лошадь, можно научить его бегать. — Он повернулся к Дарену: — Когда придет время, со мной у тебя не будет хлопот, если только ты не заслужишь их, в чем я сомневаюсь. Я говорю это именно тебе, а не потому, что знаю, кто твой отец.

— Я постараюсь быть сюзереном, заслуживающим хороших вассалов, — ответил Дарен.

Раткис снова кивнул и сказал:

— Думаю, тебе это удастся.

Минуту спустя Отари Сломанный Зуб тоже кивнул. Хилмик и Вачо сидели молча с несчастным видом. Они так старались доставить Лису как можно больше хлопот и помех, но, по сути, ничего этим не добились.

«Если бы только я мог так же легко расправляться со всеми моими врагами», — подумал Джерин.

Обратное путешествие от святилища Сивиллы к дороге на Элабон во всей полноте показало, сколько бед принесли этому краю чудовища за короткий срок своего пребывания на поверхности земли. От крестьянских деревень, расположенных западней старого, жутковатого леса, окружавшего Айкос, остались лишь жалкие воспоминания. В какой-то мере это делало путь до главного тракта менее опасным, чем прежде, поскольку вольные крестьяне, принадлежавшие только себе и не подчинявшиеся никаким лордам, ловко использовали свою свободу, грабя проезжающих путешественников.

— Так им и надо, — сказал Вэн, когда они проезжали мимо очередного селения, где большинство хижин превратилось в руины, а кучка испуганных пахарей провожала колесницы откровенно голодными взглядами. — Они с радостью перегрызли бы нам глотки за наше оружие и доспехи, так что мне их не жаль.

— Землю нужно обрабатывать, — сказал Джерин, расстроенно глядя на молодую лесную поросль, покрывавшую некогда пахотные поля. — Она не должна приходить в запустение.

Состояние земли было не единственной заботой Лиса: он очень надеялся, что его остававшиеся в замке Рикольфа воины ничего не натворили, пока он совещался с Сивиллой. У вассалов Рикольфа хватало людей, чтобы раздавить его небольшое войско, а также чтобы схватить и убить его самого по возвращении в их владения. Он поклялся забрать Вачо, Хилмика и Отари (для комплекта) с собой в загробный мир, если их сподвижники решатся на столь вероломный шаг.

Но вскоре выяснилось, что его парни неплохо поладили с бывшими людьми Рикольфа. Узнав Лиса и его спутников, и те и другие высыпали из крепости, громко расспрашивая о новостях.

— Мы еще не знаем, что будем делать, — заявил Вачо, все еще отказываясь признать Дарена своим сюзереном.

— Нет, это не так, — возразил Раткис Бронзолитейщик, прежде чем Джерин с Дареном успели возвысить свои голоса. — Судя по всему, бог считает, что мальчишка должен стать наследником деда. Но он не примет во владение крепость Рикольфа прямо сейчас.

— Тогда почему мы не сражаемся с Лисом? — спросил один из солдат. — Его род не имеет права на наши владения.

— Байтон считает иначе, — ответил Раткис. Приняв решение, он следовал ему до конца. Кивнув одному из своих товарищей, он добавил: — Не правда ли, Отари?

Отари Сломанный Зуб с ненавистью взглянул на барона, поставившего его в такое затруднительное положение.

— Йо, — отозвался он, хотя и не так быстро, как следовало бы. Энтузиазма он проявил примерно столько же, как если бы обсуждал собственные предстоящие похороны.

Однако это «йо», как бы неохотно оно ни прозвучало, вызвало как одобрительные возгласы в поддержку Дарена, так и громкие споры. Джерин бросил взгляд на Хилмика Бочарные Ножки и Вачо, сына Файдуса. Хилмик благоразумно хранил молчание. Вачо же, судя по его виду, вовсе не собирался этого делать.

Джерин поймал его взгляд. Вачо смотрел дерзко и вызывающе. Но Лис выдерживал и не такие взгляды. Он качнул головой. Сдержанно, твердо. В глазах Вачо прибавилось ярости. Но Лис уже не смотрел на него. Он отвернулся с видом, полным ледяного презрения, явственно говорящего: Вачо не стоит внимания и ему лучше бы не привлекать его к себе.

Если бы Вачо запротестовал, люди Джерина вполне могли быть втянуты в кровавую потасовку с солдатами вассалов Рикольфа. Но Вачо смолчал. Он был здоровяк и всегда создавал много шума, однако угрозу, сквозившую во взгляде Джерина, проигнорировать не решился.

Джерин сказал:

— Послушайте слова прозорливого Байтона, которыми он ответил нам в Айкосе через Сивиллу. — И он повторил стихотворный текст, исторгнувшийся из уст Сивиллы, в точности, не изменив ни слова, а затем продолжил: — Кто-нибудь из вас сомневается в том, что этими строками бог объявляет Дарена законным наследником Рыжего Рикольфа?

Его люди захлопали в ладоши и радостно заулюлюкали: они охотно приняли такое истолкование прорицания. Однако троим из четверки главных вассалов Рикольфа по вкусу оно не пришлось. Как поступят простые солдаты из замка Рикольфа? С одной стороны, они не подчиняются Джерину, но с другой — они не теряют столько, сколько Отари и его товарищи. Людям, которые так и так должны выполнять распоряжения господина, не слишком важно, как его зовут.

И вот по одному и по двое они закивали, принимая то толкование предсказания, которое предложил Лис. Не выказывая, правда, особого воодушевления, но это было естественно: Дарен пока еще неоперившийся юнец. Но, судя по всему, шанс ему дать соглашались.

Вассалы Рикольфа тоже это поняли. Раткис отнесся к сему факту спокойно. Отари, что бы он там ни думал, держал свои мысли при себе. Вачо и Хилмик, не очень успешно, пытались скрыть замешательство и испуг.

— Благодарю вас, — сказал Дарен, обращаясь к солдатам и изо всех сил стараясь не дать петуха. — Да пребудет с нами мир, по мере возможности, и да даруют нам боги победу, когда придется сражаться.

Вэн ткнул Джерина в бок.

— С этим малым нужно держать ухо востро, — еле слышно сказал он, указывая на Дарена. — Похоже, он всегда добивается того, чего хочет.

— Йо, — ответил Джерин, тоже глядя на Дарена с удивлением.

Сам он привык выжидать и оглядываться, прежде чем действовать, чтобы потом ударить наверняка. Дарен двигался к цели быстрее и, за счет этого, словно бы мягче.

Не случайно солдаты закивали его словам, воспринимая их с большей готовностью, чем только что прозвучавшее сообщение Лиса. Не успел Джерин и рта раскрыть, как Дарен продолжил:

— Я не возьму под свою руку владения деда прямо сейчас, потому что мой отец пока еще нуждается во мне. Но когда эта нужда отпадет, я вернусь сюда и приму от моих вассалов присягу на верность.

Джерин затаил дыхание, гадая, как солдаты воспримут эти слова. Ведь они лишний раз напоминали им о том, чьим, собственно, отпрыском является этот шустрый мальчишка. Суд по взволнованным лицам Хилмика и Вачо, те тоже вздернулись, надеясь, что это напоминание настроит воинов на другой лад. Против Дарена. Но этого не случилось. Наоборот, их мнение о нем лишь улучшилось. Из общего гула одобрений выделилось одно замечание:

— Если малыш так печется о своем родителе, значит, он позаботится и о нас.

Лис не знал, кто это выступил. Так вот, вдруг, хотя его ни о чем таком не просили. Он бы с радостью заплатил немало золота за то, чтобы кто-либо из людей Рикольфа поддержал, таким образом, его сына. Но получить поддержку бесплатно, да еще самую искреннюю, было, разумеется, гораздо лучше.

Раткис выглядел удовлетворенным. Выражение лица Отари могло означать что угодно, хотя радостным его никак нельзя было назвать. Что касается Хилмика и Вачо, на их лицах отражалось в лучшем случае желудочное расстройство, в худшем — всепоглощающий страх. Джерин знал, да и Отари Сломанный Зуб, наверное, тоже, что они теперь изо дня в день будут мутить во владениях Рикольфа воду. Вплоть до момента, когда Джерин Лис и его сын вернутся сюда. Насколько же хорошо у них это выйдет, покажет время.

Тут Раткис вылез из своей колесницы и опустился на одно колено на каменные плиты дороги рядом с колесницей Дарена. Глядя на юношу, он сказал:

— Господин, в ознаменование вашего возвращения на родину вашего деда я с радостью присягну вам на верность прямо сейчас. — Он сложил обе ладони вместе и вытянул руки перед собой.

И тут, после ряда отменно взрослых поступков, Дарен вдруг растерялся. Джерин похлопал сына по плечу и прошипел:

— Принимай клятву, быстро!

Эти слова привели Дарена в чувство. Он не раз видел, как Джерин принимал вассальную присягу, и хорошо знал этот ритуал. Спрыгнув с колесницы, он поспешно обошел ее и встал перед Раткисом Бронзолитейщиком, положив свои руки на сомкнутые ладони того, кто был много старше его.

Раткис произнес:

— Я признаю себя твоим вассалом, Дарен, сын Джерина Лиса, внук Рыжего Рикольфа, и клянусь служить тебе верой и правдой, защищая от всех живущих и от умерших тоже.

— Я, Дарен, сын Джерина Лиса, внук Рыжего Рикольфа, принимаю твою присягу, Раткис Бронзолитейщик, — торжественно ответил Дарен, — и в свою очередь клянусь обращаться с тобой по справедливости. В знак этого велю тебе подняться. — Он помог Раткису встать и поцеловал его в щеку.

— Во имя Даяуса, отца всемогущего, и Байтона прозорливого я присягаю тебе на верность, лорд Дарен, — сказал Раткис громко и горделиво.

— Во имя Даяуса и Байтона, — повторил Дарен, — я принимаю твою клятву и клянусь в ответ платить тебе верностью за верность. — Он посмотрел на остальных главных вассалов Рикольфа. — Кто из вас еще готов мне присягнуть?

Отари Сломанный Зуб тут же опустился на одно колено, хотя и не так рьяно, как Раткис, и произнес положенные слова. Насколько Джерин мог судить, и эта церемония прошла гладко во всех отношениях, без единой формальной ошибки, которая позволила бы Отари впоследствии объявить клятву недействительной.

Все посмотрели на Хилмика и Вачо. Белолицый Вачо покраснел.

— Я не собираюсь ни в чем клясться господину, которого не будет здесь, чтобы выполнить свою часть клятвы, — громко произнес он. И, обратившись к Джерину, продолжил: — Я не отвергаю его, лорд принц, поймите меня правильно. Но я не принесу ему вассальную присягу в верности, пока он не приедет сюда навсегда, если я к тому времени не передумаю. Нужно еще посмотреть, каким он будет, когда вернется сюда насовсем.

Хилмик Бочарные Ножки, возможно, ободренный тем, что Вачо, наконец, заговорил, выразительно закивал в знак согласия.

И снова Дарен все уладил, не дав Джерину возможности раскрыть рот:

— Это ваше право. Но, унаследовав это поместье, я припомню все ваши поступки с того самого дня, как умер мой дед.

Ни Хилмик, ни Вачо не ответили на это. Однако некоторые из людей Рикольфа выразили одобрение, и даже возница Вачо оглянулся через плечо и что-то тихо сказал своему господину. Что бы это ни было, тот покраснел еще сильней и пробурчал в ответ нечто резкое.

Джерин поймал взгляд Дарена и неприметным кивком пригласил его в колесницу. Он уже не хотел отдавать сыну приказания вслух, особенно теперь, когда его независимое поведение произвело на сподвижников Рикольфа столь положительное впечатление. Оно, кстати, произвело впечатление и на Лиса. Никогда не поймешь, умеет ли человек плавать, пока не проверишь его на глубоких местах.

Дарен вскочил в колесницу и взял поводья из рук Вэна.

— Выполнив свои обязательства перед отцом, я непременно вернусь сюда. И, если этого захотят боги, мы проведем вместе немало лет.

Он взмахнул поводьями. Лошади пустились рысью. Остальное маленькое войско Джерина покатило следом.

Лис оглянулся через плечо. На дороге стояли Отари Сломанный Зуб, Раткис Бронзолитейщик, Вачо, сын Файдуса, и Хилмик Бочарные Ножки. Они яростно спорили. Их люди толпились вокруг, поддерживая кто кого. Джерин был доволен.

Когда до Лисьей крепости оставалось полдня пути, Джерин заметил направлявшуюся к ним колесницу. Сначала он решил, что это посыльный, которого отправили в поместье Рикольфа с новостями, не могущими дожидаться его возвращения. А это могло означать лишь одно: новости были плохими.

Но тут возница приближающейся колесницы поднял щит, выкрашенный в бело-зеленые полосы: щит перемирия.

— Это трокмуа! — воскликнул Лис.

Несколько лет назад он бы не опознал лесных дикарей на таком большом расстоянии, но в последние годы, по мере старения, у него развилась дальнозоркость. Затруднявшая, кстати, чтение. Интересно, подумал Лис, можно ли исправить этот досадный недостаток с помощью магии?

Впрочем, свободного времени на подобные размышления у него оказалось немного. Через минуту он узнал одного из трокмуа. Как и Вэн, который первым назвал его имя:

— Это Дивисьякус, правая рука Адиатануса.

— Да, его правая рука, а может быть, даже и большой палец левой, — согласился Джерин. — У него что-то случилось, иначе бы он не выслал Дивисьякуса, чтобы попытаться улучшить свое положение, а заодно, возможно, и надуть меня, если представится такая возможность.

Трокмуа узнали Джерина приблизительно в тот же момент, когда он узнал Дивисьякуса. Они приветственно замахали и, приблизившись, остановились. Дарен остановил упряжку. Остальные воины Джерина остановились позади своего господина.

— Что мы можем для вас сделать? — крикнул Джерин на языке трокмуа.

— Вы только послушайте, как чисто он изъясняется на нашем наречии! — льстиво сказал Дивисьякус на своем языке, но тут же перешел на элабонский. — Хотя я бы предпочел разговаривать о предстоящем деле на вашем, чтобы не возникло никаких недоразумений… иначе будет беда, вот как. Очень, очень большая беда. — Даже в элабонской версии его речь сохраняла живость, присущую всем обитателям северных лесных чащ.

— Время не слишком на тебе отразилось, — заметил Джерин, когда Дивисьякус вылез из повозки.

Трокмэ раздался вширь и погрузнел в сравнении с тем, каким он был раньше, его усы и рыжие волосы на висках тронуло серебро седины. Однако посланец варваров по-прежнему выглядел опасным соперником в схватке, как рукопашной, так и словесной.

— О тебе можно сказать то же самое, — ответил дикарь и буквально ошеломил Джерина, опустившись перед ним на одно колено посреди дороги, точно так же, как это недавно проделал Раткис Бронзолитейщик по отношению к Дарену. Трокмэ сложил ладони вытянутых вперед рук и произнес:

— Адиатанус с готовностью снова приносит вассальную присягу тебе, лорд принц, вот как.

— Боги, — пробормотал Джерин. Он уставился на Дивисьякуса. — В прошлый раз лишь божественное вмешательство подвигло твоего вождя на такой шаг. Я всегда думал… и всегда говорил, что мне вновь придется прибегнуть к чему-то подобному, чтобы он подтвердил свою клятву. Но прежде чем принять это подтверждение, я хочу знать, в чем дело.

Продолжая стоять на одном колене, Дивисьякус ответил:

— Вождь знал, что ты так скажешь, в точности так. — Он вздохнул, и его плечи ушли назад, затем вернулись на место. — Он бы не стал этого делать, скажу честно, если бы не столкнулся с более грозной силой к югу от Ниффет, чем представляют собой ты и твои люди.

— Ах, речь о гради, — сказал Джерин. — Кажется, дело начинает проясняться. Он хочет заручиться моей поддержкой против них и считает, что единственный надежный способ этого добиться — опять притвориться паинькой на то время, пока беда не отступит, а затем снова принять свое истинное обличье.

Дивисьякус изобразил на лице обиду. У него это хорошо получалось, но, с другой стороны, он много практиковался.

— Ты говоришь злые вещи, очень злые.

— И поделом, — ответил Лис. — Единственное, чем я обязан твоему вождю, так это тем, что я собрал в Лисьей крепости своих вассалов как раз для того, чтобы выступить против него, как вдруг на нас напали гради, и благодаря этому мы смогли отразить их удар без больших потерь.

— Хотел бы я сказать то же самое, — мрачно ответил Дивисьякус. — Они обрушились на нас, да еще как. Я так понимаю, что ты уже слышал о том, что они напали на нас, приплыв на кораблях, уже после своей вылазки против вас.

— Да, я слышал об этом, — сказал Джерин. — Если бы они не нанесли удар и нам, и вам, полагаю, мы с Адиатанусом вели бы сейчас войну, и тебе бы не пришлось стоять тут передо мной вместо него, спрятав в карман свою гордость.

Дивисьякус поморщился.

— Да, у тебя и вправду злой язык, Лис, ух какой злой. Говорят, в давние времена бард мог убить человека, сложив о нем грубую песню. Я бы ни за что этому не поверил, не доведись мне познакомиться с тобой. — Он поднял руку, на запястье сверкнул золотой браслет. — Не благодари меня пока. Ты еще не слышал, что я собираюсь тебе сказать.

— Говори, — сказал Джерин, от души веселясь. Он как раз собирался поблагодарить трокмэ за столь высокую оценку его сарказма. — Что ты такое хочешь мне сказать, чего я еще не слышал?

— Что десять дней назад на нас снова напали, на этот раз — злой колдун, пришедший по суше, и мы снова были побиты. — Дивисьякус оскалился, снедаемый отчаянием. — Поэтому, из боязни, как бы не случилось чего похуже, Адиатанус готов сражаться на твоей стороне, под твоим началом, как тебе будет угодно, главное, чтобы твои люди и колесницы были заодно с нами. Что бы ни случилось потом, даже если ты станешь нашим господином, это все же лучше, чем господство гради.

Он задрожал в приступе почти суеверного страха. Трокмуа, приехавшие вместе с ним на колесницах, принялись жестами отгонять зло. Гради, взятый Джерином в плен, считал поражение лесных разбойников чем-то само собой разумеющимся. Очевидно, трокмуа были того же мнения на этот счет. Это встревожило Джерина. Какие же союзники выйдут из дикарей, если они, только завидев врага, побегут с поля боя?

Он задал этот вопрос Дивисьякусу.

— Мы сражаемся достаточно храбро, — заявил трокмэ. — Просто дело в том, что что-то все время складывается не в нашу пользу. Будь я проклят, если знаю, почему так происходит. Наверное, у вас, южан, все иначе, если вы однажды уже сумели победить гради. Рядом с вами, я надеюсь, и у нас все получится лучше.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил Джерин. После некоторых размышлений он добавил: — Поедем со мной в Лисью крепость. Дело слишком важное, чтобы решать его на ходу.

— Как тебе будет угодно, лорд принц, — отозвался Дивисьякус. — Главное, да помогут нам в этом боги, постарайся принять решение поскорей. Иначе оно уже не будет иметь никакого значения.

Когда они двинулись по элабонскому тракту на север, Джерин велел Дарену поравнять свою колесницу с той, в которой ехал Дивисьякус. Перекрикивая скрежет и дребезжание, он спросил:

— А что скажет Адиатанус, если я явлюсь на его земли с целой армией?

— Скорее всего, он возблагодарит за это богов, как элабонских, так и наших, — ответил Дивисьякус. — Нам нужны решительные меры, да, очень решительные.

— А что он скажет и что скажут ваши воины, когда я велю им сражаться бок о бок с нами и подчиняться приказам моих баронов? — не унимался Лис.

— Можешь распоряжаться ими как угодно, — сказал Дивисьякус. — Если хотя бы один из них ответит что-нибудь, кроме: «Конечно, лорд Джерин!» — можешь снести голову этому глупцу и повесить ее на своих воротах.

— Мы так не поступаем, — ответил Джерин с отсутствующим видом.

Но дело было не в том. Дивисьякус и так прекрасно знал, что элабонцы не берут голов в качестве трофеев. Он просто имел в виду, что Адиатанус и его люди пребывают в таком ошалении, что готовы повиноваться Лису во всем, что бы тот им ни приказал. Учитывая, как Адиатанус кичился собственным могуществом до нападения гради, положение его и впрямь было отчаянным. Если только…

— Какую клятву ты готов принести в знак того, что твои слова не ловушка? Не попытка заманить меня туда, где Адиатанус с коварной внезапностью намеревается со мной поквитаться?

— Ту же, которую я произнес при твоей жене, когда она задала мне тот же вопрос, — сказал Дивисьякус. — Клянусь Таранисом, Тевтатесом и Есусом, лорд Джерин, что я говорю одну лишь правду и ничего, кроме правды.

Если клятва, в которой упоминаются три главных бога трокмуа, не послужит порукой правдивости произнесшего ее трокмэ, то ничто другое уж точно таковым не послужит. Джерин слегка улыбнулся, услышав, что Силэтр потребовала таких же гарантий от Дивисьякуса, как и он сам. Хотя Байтон больше и не вещал через нее, она и сама была достаточно прозорливой.

— Этого достаточно, — заключил он.

— Клянусь еще раз, что так оно и есть, и молюсь, чтобы ты нашел выход из положения, — сказал Дивисьякус. — Последнее время наши жрецы стали какими-то раздражительными, о да, это так. Как будто, когда боги гради находятся близко, наши собственные боги пугаются, если ты понимаешь, о чем я.

— Думаю, что примерно представляю, — сказал Джерин после минутной паузы.

Пленные гради тоже хвалились тем, насколько их боги сильнее богов лесных разбойников, и снова выходило так, будто они правы и в этом.

Дивисьякус бросил на Джерина проницательный взгляд.

— Мне кажется, ты больше знаешь обо всем этом, чем показываешь. — Когда Джерин ничего не ответил, трокмэ продолжил; — Что ж, ты всегда был таким. Адиатанус готов поклясться, что ты всегда словно бы стоишь у него за спиной и слушаешь, даже когда он просто распекает своих людей.

— Зная, как орет Адиатанус, мне не нужно находиться так близко от него, чтобы все слышать, — ответил Джерин.

Дивисьякус хихикнул и кивнул, признавая справедливость его слов. Джерин был верен себе и отделался шуткой, не отрицавшей его чудесных и таинственных качеств. Чем больше люди думают, что он многое о них знает, тем осторожнее они будут себя вести с ним.

Единственное, чего он желал, трясясь в колеснице, катящейся на север, это действительно обладать хотя бы половиной тех свойств, какие приписывали ему и друзья, и враги.

— Все готовы? — Джерин оглянулся назад, на множество колесниц, выстроившихся у него за спиной на лугу возле Лисьей крепости.

Вопрос был абсолютно риторическим — все были готовы как никогда. Он махнул рукой, указывая вперед, и похлопал при этом Дарена по плечу:

— Трогай!

Через совсем малый отрезок времени колесница Дивисьякуса поравнялась с колесницей Джерина.

— Это замечательно, то, что ты делаешь, Лис, просто замечательно, — сказал трокмэ. Но тут же его лицо омрачилось. — И все же я бы радовался еще больше, что верно, то верно, если бы ты взял с собой всех своих воинов, а не оставлял часть из них в Лисьем замке.

— Если я что-то и делаю, то вовсе не ради того, чтобы тебя обрадовать, — ответил Джерин. — И не для того, чтобы обрадовать Адиатануса. Я в первую очередь всегда защищаю себя. Если я оставлю Лисью крепость без охраны, а гради снова поднимутся по Ниффет, — он махнул рукой в сторону речки, — крепость падет. А я не хочу, чтобы это произошло.

— А если твоих людей и воинов Адиатануса окажется недостаточно, чтобы разбить гради, тогда ты не будешь чувствовать себя дураком? — возразил Дивисьякус.

— Я взвесил все и готов рискнуть, — ответил Джерин. — Если бы я мог сплавить все свое войско и войско Адиатануса вниз по Ниффет, чтобы выступить против гради, я бы это сделал. Но я не могу. Гради контролируют реку, потому что у них есть суда, по сравнению с которыми наши лодки кажутся игрушечными. И пока дела обстоят именно так, я должен остерегаться того, что они захотят воспользоваться своим преимуществом. Если вам на это наплевать, что ж, вам же хуже.

— Пф, не хотел бы я оказаться внутри твоей головы, и, слава богу, не окажусь, — сказал Дивисьякус. — У тебя глаза, как у рака — на ножках, и ты вращаешь ими во все стороны, чтобы видеть все сразу. А ум у тебя словно весы — взвешивает все «за» и «против» и тут и там, пока ты точно не будешь знать, что произойдет или может произойти.

Джерин покачал головой.

— Лишь прозорливый Байтон обладает таким даром. Я бы тоже очень хотел это уметь, но я знаю, что мне это не под силу. Предвидеть будущее непросто… даже для бога.

— Откуда тебе это известно? — спросил Дивисьякус.

— Оттуда. Я наблюдал за тем, как Байтон пытался найти ниточку, которая привела бы его к истинному будущему среди всех вероятных хитросплетений, — пояснил Джерин, чем моментально заткнул рот трокмэ.

Дивисьякус знал, что именно Джерин смел чудовищ с лица земли, но ему не было известно, как он это проделал, так же как он не знал, что случилось после этого чуда.

Вскоре они съехали с дороги на Элабон и покатили на юго-запад по более мелким проселкам. Крепостные на полях, раскинувшихся вдоль грязных обочин, отрывались от своего бесконечного труда, чтобы посмотреть на проезжавшее мимо войско. То и дело некоторые из них принимались приветственно махать руками. Каждый раз Джерин махал им в ответ.

Дивисьякус во все глаза смотрел на крепостных.

— Они что, сумасшедшие?! — воскликнул он, наконец. — Или тупые? Почему они не убегают в лес, забрав с собой скот?

— Потому что они знают, что мои люди не станут их грабить, — ответил Лис. — Они знают, что твердо могут на это рассчитывать.

— Безумие, — повторил Дивисьякус. — Я не стану рассказывать об этом Адиатанусу, потому что он мне не поверит. Он решит, что я пьян или околдован, именно так.

— Мне тоже было сложно это понять, когда я впервые сюда приехал, — сочувственно произнес Вэн. — Такое положение вещей до сих пор меня удивляет, но через какое-то время просто начинаешь к нему привыкать.

— Спасибо за поддержку, — сказал Джерин сухим тоном. Очень сухим, словно пыль, которую поднимали с дороги копыта лошадей и колеса повозок.

— Не подумай ничего такого, — сказал Вэн и втянул голову в плечи.

— Только то, что и должен подумать, ничего более, — ответил Джерин.

Старые друзья рассмеялись. Дивисьякус смотрел на них так, будто не мог поверить ни своим глазам, ни ушам.

— Если бы кто-то из трокмуа позволил себе говорить так с Адиатанусом, — сказал он, — этот дуралей получил бы возможность питаться не только через рот, но и через дыру в горле, которая образовалась бы тут же, как только слова слетели бы с его уст.

— Убивать людей, которые говорят тебе, что ты глуп, не всегда разумно, — заметил Джерин. — Время от времени они оказываются правы.

Дивисьякус закатил глаза. Его вождь считал совсем не так, поэтому сам Дивисьякус считал, в свою очередь, что Джерин не прав.

На следующий день, ближе к вечеру, они подъехали к крепости Вайдена, сына Симрина. Вайден и Дивисьякус приветствовали друг друга, словно старые соседи, каковыми они и являлись, и словно старые друзья, что не соответствовало действительности.

— Уж лучше дружить с вами, южанами, чем с гради, — сказал, впрочем, ему Дивисьякус, и этого, кажется, оказалось достаточно.

В крепости Вайдена располагался довольно внушительный гарнизон. Если бы Адиатанус начал войну против Джерина, а не был вынужден вступить с ним в союз, эти ребята уж постарались бы замедлить продвижение трокмуа и выиграть для своего сюзерена время, чтобы тот смог подоспеть к ним на помощь и наказать лесных дикарей.

— Так мы действительно будем теперь на одной стороне с трокмуа? — спросил Вайден у Джерина. — Кто бы мог в это поверить в начале года?

— Я уж точно нет, но теперь все обстоит именно так, — ответил Джерин. — Трокмуа предпочитают ладить с нами, чем с гради, а судя по тому, какое впечатление произвели на меня последние, я тоже предпочту столковаться с трокмуа, чем с ними.

— Я ничего о них не знаю, потому что их не видел, лорд принц, — сказал Вайден. — Но если эти гради настолько сильны, что трокмуа с перепугу бросились к нам, полагаю, они не слишком-то славные парни. — Он криво усмехнулся. — Скажу вот что: я даже рад, что на носу у нас война. Когда долго кормишь целый отряд воинов, то невольно начинаешь задумываться, останется ли у тебя на зиму хоть что-то съестное.

— Не надо жалобить меня, Вайден, — сказал ему Джерин. — Я и сам могу поплакаться тебе в плечо.

Вассал усмехнулся и кивнул, признавая правоту своего господина. Лис кормил и поил гораздо большее число воинов, чем Вайден, и в течение гораздо большего времени. Кроме того, Лис предпринимал много больше усилий, чтобы кормить их и поить, по сравнению с остальными баронами северных территорий. За исключением, быть может, Араджиса Лучника, хотя сам он в данном случае на Араджиса бы не поставил.

Вайден горестно произнес:

— А теперь, конечно, мне придется еще и принимать у себя целое войско, пусть даже только на одну ночь.

— Я не вижу, чтобы ты голодал, — мягко заметил Джерин.

— О, сейчас нет, — отозвался Вайден. — Яблоки собраны, груши и сливы тоже. Домашний скот тучнеет на хороших пастбищах. Но когда грядущая зима перевалит за половину, нам очень будет не хватать того, что твои обжоры поглотят сегодня.

— Что ж, я это прекрасно понимаю, — сказал Джерин. — Конец зимы — трудное время для всех. И отец Даяус знает, как я счастлив видеть, что ты печешься о будущем, а не живешь только сегодняшним днем, как это делает большинство. Но если мы не победим гради, то никого, кроме них, уже не будет волновать, сколько запасов в твоих закромах.

— О, я все это понимаю, лорд принц, — заверил его Вайден. — Но поскольку вам самому так нравится прибедняться… даже по мелочам, думаю, вы не будете против, если я возьму с вас пример.

— Поскольку мне… что? — Лис сердито глянул на своего вассала, делая вид, что злится всерьез. — Я мог ожидать услышать такое от Вэна или Райвина, но не от тебя.

— В наши дни никому нельзя доверять, верно? — сказал Вайден и нахмурился, передразнивая Лиса.

Тот всплеснул руками и горделиво зашагал прочь, признавая, однако, свое поражение.

Судя по сытной до изысканности трапезе, которой Вайден угощал войско, неожиданно нагрянувшее в его замок, все его разговоры о предстоящем голоде были лишь способом отвести от себя дурной глаз. И все же, будто в отместку своему скряжничающему на словах вассалу, Джерин наелся так, что едва доковылял до постели. На следующее утро он вновь плотно заправился, но уже оттого, что знал, какой край ему предстоит пересечь.

Земли между поместьем Вайдена и владениями Адиатануса не принадлежали никому, хотя формально находились под властью Джерина Лиса. Лис и вождь трокмуа на протяжении многих лет оспаривали их друг у друга. Даже после того, как Адиатанус поклялся принцу Севера в верности, он продолжал вести себя как независимый лорд.

Оказавшись между двумя столь могущественными соперниками, многие из крестьян, обрабатывавших здесь поля еще до ночи оборотней, либо повымерли, либо сбежали. И пашни вновь постепенно превращались в луга, а те потихоньку зарастали кустарником, среди которого, в свою очередь, появлялись и деревца. Глядя на сосенки почти с него ростом, Джерин подумал: «Вот так и гибнут цивилизации». Когда его отряды или отряды Адиатануса не утюжили этот край (по грязным дорогам, которые тоже исчезали из-за редкого их использования), он скорее пребывал во власти диких зверей, а не людей. И вся эта пустошь находилась у Лиса под боком. Осознавать это было невероятно печально.

Адиатанус, в конце концов, перенес свой пограничный пост на северо-восток, прямо к границам земель Джерина. Лис не раз выступал против этой акции со своим войском, обращая в бегство стражников трокмуа и переворачивая ложно установленные приграничные камни, которые дикари опять поднимали во утверждение своих прав. Но сейчас, когда армия элабонцев подъехала к небольшой заставе, рыжеусые варвары приветствовали ее радостными криками и дружелюбными взмахами длинных бронзовых мечей.

Вэн громогласно захохотал. Повернувшись к Джерину, он сказал:

— Держу пари, такого ты еще не видел.

— Чтобы лесные разбойники приветствовали меня? — Лис покачал головой. — Я всегда думал, что они так обрадуются лишь в одном случае: когда я умру.

Дивисьякус ехал достаточно близко, чтобы все слышать.

— Мы пытались это устроить, дорогой Лис, и еще как, — сказал он. — И действительно радовались бы, как сумасшедшие, если бы нам это удалось. Но все сложилось так, как сложилось.

— Да, все сложилось именно так, — согласился Джерин.

Без вмешательства трокмуа он не сделался бы бароном Лисьей крепости и не встал бы на тот путь, который привел его к своему нынешнему положению принца северных территорий. Когда-то лесные разбойники, удачно устроившие засаду, убили отца Лиса и старшего брата, положив конец его мечтам об учебе и дальнейшей научной карьере.

Поэтому, вернувшись из города Элабон, чтобы принять под свою руку оставшиеся бесхозными земли, он поклялся всю жизнь мстить варварам за то, что они сделали с его близкими и с ним самим. И с течением времени предпринимал в этом смысле что мог, порой удачно, порой и не очень. А теперь получалось, что Лису и трокмэ нужно объединиться против опасности, которую каждый считал еще худшей, чем представлял для него его всегдашний враг. Означало ли это, что Лис преступает через свою клятву?

Лис так не думал. Во всяком случае, надеялся, что это не так. Он надеялся, что дух его отца и дух его брата понимают, почему ему должно сейчас пойти на такой шаг. В отношении брата он был почти уверен, а вот в оценке отца — много меньше. Дагреф, в честь которого Джерин назвал своего первенца от Силэтр, был не самым податливым человеком.

Лис пожал плечами. Что бы там ни подумал отец, он взял этот курс и от него не отступит. А с последствиями разберется потом.

После нашествия трокмуа, последовавшего за ночью оборотней, дорогу до крепости Адиатануса он знал как свои пять пальцев. Он не раз проделывал этот путь, и каждый раз за спиной его были солдаты. В ту пору ему приходилось передвигаться по территории Адиатануса с боем. Теперь же трокмуа с радостью приветствовали его самого и его людей.

Конечно, трокмуа были не единственным народом, населявшим эти места. Немало элабонских крестьян осталось в родных деревушках. Для них, собственно, мало что изменилось. Просто крепостные трудились теперь на рослых и светлокожих хозяев, а не на лордов из собственных соплеменников. Каждый раз, проезжая мимо таких селений, Джерин задавался вопросом, насколько их обитателей это волнует? И подозревал, что крестьян единственно лишь заботило, какую часть выращенного на полях урожая заберут себе господа, кем бы они ни являлись, и насколько они будут вмешиваться в повседневную рутину их жизни.

Он миновал несколько укреплений, которые сжег во время своей последней серьезной кампании против Адиатануса. С тех пор минуло больше десяти лет. Одни из них восстановили, другие так и оставались в руинах. Да и в его собственном поместье то там, то здесь попадались развалины еще со времен ночи оборотней, которая произошла еще раньше. Трокмуа жили примерно так же, как он.

С наступлением темноты элабонцы остановились на ночлег в одной из деревень, где возвышалось каменное строение, слишком большое и надежное для дома, но слишком маленькое для замка. Там жили несколько воинов трокмуа со своими женами и детьми. Они главенствовали над элабонскими крепостными, ютившимися в обычных мазанках. Если бы Джерин распространил свою власть на леса трокмуа к северу от Ниффет, он бы, наверное, утвердил там ту же систему, только в этом случае элабонцы оказались бы на всех командных постах.

Когда солнце стало садиться, золотая Мэт, едва перевалившая за первую четверть, плавала высоко в южном секторе неба. Бледная медленная Нотос, полная или бывшая таковой еще вчера, с наступлением сумерек поднялась на востоке. Эллеб, приближавшаяся к третьей четверти, взойдет лишь в районе полуночи, а вот Тайваз уже взошла, но в закатных лучах была практически не видна.

— Интересно, как гради называют луны? — сказал Джерин, удобно устроившись у костра, разложенного за пределами деревушки, и устремив взгляд на Мэт.

— Этого я не могу тебе сказать, капитан, — ответил Вэн. Он прервался, чтобы поковырять ногтем большого пальца в дальних зубах, где застрял кусочек баранины, а затем заключил: — Я и так удивлен, что вспомнил столько слов из языка гради, когда мне пришлось вновь его использовать, но я никогда не интересовался названиями лун. Может быть, какая-нибудь из девушек гради и смотрела на них, когда я лежал на ней. Но она явно думала совсем о другом, по крайней мере, надеюсь, что так оно и было.

— Ты невозможен, — сказал Джерин. — Ну, или, во всяком случае, чертовски невероятен.

— Спасибо, Лис, — отозвался с иронией его друг.

Джерин сдался и завернулся в одеяло. Спокойно, ибо выставил вокруг немало часовых. Кроме того, даже в худшие времена трокмуа, боясь встречи с призраками, вряд ли решились бы на ночную атаку, а теперь его люди и лесные разбойники вроде бы заключили союз. Тем не менее, Лис еще не настолько состарился, чтобы рисковать почем зря. Зная, что безопасность лагеря обеспечена, он крепко заснул.

Некогда элабонцам под предводительством Джерина удалось добраться до крестьянской деревни, окружавшей крепость, которую Адиатанус присвоил себе. Они храбро сражались в проулках между домами, но им так и не удалось пробиться к самому укреплению.

Учитывая, что им противостояли все трокмуа — и мужчины, и женщины, да к тому же еще и монстры, они потеряли бы большинство своих воинов, если бы решились начать осаду, даже при успешном ее завершении.

И вот теперь, по прошествии больше чем десяти лет, они вновь приближались к твердыне трокмэ. На этот раз на их пути не было никаких монстров. Все чудовища, кроме Джероджа и Тармы, вернулись обратно в лабиринты пещер под храмом Байтона в Айкосе. Трокмуа же — и мужчины, и женщины — высыпали на узкие деревенские улочки, хриплыми криками приветствуя элабонцев. Подъемный мост, ведущий в крепость, был опущен. Оттуда выехал Адиатанус, чтобы поприветствовать Лиса. В последний раз, когда Джерин зашел на вражескую территорию так далеко, и он, и вождь трокмэ приложили все силы, пытаясь уничтожить друг друга, и им обоим это почти удалось.

— Притормози, — велел Джерин Дарену. И поднял руку, призывая остальные колесницы тоже остановиться. Его сын натянул поводья. Лошади послушно встали.

Адиатанус остановил собственную повозку футах, наверное, в двадцати от колесницы Джерина. Он вылез из нее и прошел полпути, прежде чем опуститься на одно колено посреди дороги. Наблюдавшие за этим трокмуа шумно вздохнули.

Джерин спрыгнул со своей колесницы и поспешил к Адиатанусу. Вождь трокмуа сложил ладони вместе, Джерин накрыл их своими, и ими был совершен все тот же ритуал принесения и принятия клятвы в вассальной верности, но теперь уже лично со стороны вождя, который прежде уклонился от сей процедуры, передоверив ее Дивисьякусу.

Говоря на своем языке, чтобы его народ понимал, о чем идет речь, Адиатанус сказал:

— Я не хочу никаких недоразумений. Ты мой господин, и я это признаю. Я сделаю все, что ты прикажешь мне и моим людям в борьбе против гради, причем незамедлительно. Мы будем служить тебе так же преданно, как и остальные твои вассалы.

Лис обратил внимание на формулировку клятвенного обета. Адиатанус брался выполнять все его распоряжения касательно гради, но ничего не сказал о других сферах взаимодействия с ним. Джерин решил пока что не заострять на этом внимание. Возможно, их альянс против новых захватчиков впоследствии приведет к чему-то хорошему, а может, и нет. На данный момент он еще и сам не знал, нужно ли ему первое более, чем второе.

Также на языке лесных разбойников он сказал:

— Мы рады, что такие храбрые воины, как вы, будут сражаться с нами бок о бок. Мы должны преподать гради урок, чтобы они уяснили, что зря попытались с нами шутить.

Трокмуа разразились радостными воплями и улюлюканьем. Джерин сомневался, что кого-нибудь еще из элабонцев они приветствовали так, как его. Большинство его людей знали наречие дикарей вполне достаточно, чтобы понять, что происходит, и тоже радостно закричали.

Лис также заметил, что некоторые из них положили глаз на дикарок, в большинстве своем поразительно красивых, да к том же слывших среди элабонцев легкодоступными. Джерин знал, что это не совсем так. Просто женщины из племени трокмуа, как, впрочем, и мужчины, выражались и действовали более прямолинейно, чем большинство из его соотечественников и соотечественниц. А после общения с Фанд он вообще твердо себе уяснил, что заходить с лесными красотками далеко опасно для жизни. И лишь надеялся, что нынешний вечер не принесет никаких осложнений ни той, ни другой стороне.

Адиатанус махнул назад, указывая на свою крепость, чей подъемный мост все еще был опущен.

— Прошу, Лис, прошу, заезжай ко мне вместе с твоими людьми. Я вас так накормлю, что вы и женщин не захотите, вот оно как. — Возможно, он тоже заметил, как солдаты Джерина пялятся на дикарок.

— Благодарю тебя от себя лично и от имени моих людей, — сказал Джерин.

За исключением тех оскорблений, которыми они оба обменивались на полях сражений, он впервые разговаривал с Адиатанусом мирно. Вождь трокмуа был примерно одного с ним возраста, но чуть повыше и намного шире в плечах и в талии. Череп его лысел, а длинные, свисающие светлые усы начинали седеть. И льняная туника вождя, и мешковатые шерстяные штаны — все было клетчатым и, на взгляд Джерина, чересчур ярким скопищем совершенно не гармонирующих между собой цветов.

Трокмэ изучал Лиса с той же настороженностью и опаской. Поймав на себе его взгляд, он неловко хихикнул и сказал:

— Я всегда думал, что ты вот такого роста, — и он вскинул руку над головой, — а во рту у тебя клыки и на всем теле шерсть. Или змеиная чешуя… никогда не мог точно определить, что именно, вот как. А теперь смотрю на тебя и понимаю, что ты обыкновенный человек.

— Как и ты, — ответил Джерин. — Однако могу тебе сказать, что ты один доставил мне хлопот за десятерых.

— Благодарю тебя за эти слова, — отозвался Адиатанус с некоторой горделивостью.

Глаза его были странного цвета: словно бы серые, но с зеленцой, взгляд очень цепкий. Пристально глядя на Джерина, он продолжил:

— Если бы в этот десяток затесался Араджис Лучник, осталось бы сказанное тобой по-прежнему верным?

— Не совсем, — признался Лис, и Адиатанус вновь возгордился, на этот раз восхищаясь собственной проницательностью.

Джерин сказал:

— Если не подольститься к тебе сейчас, то как тебя после надуть?

Адиатанус уставился на него во все глаза, а потом расхохотался.

— Пф, ну ты и хитер, Лис. Я иногда радуюсь, что мы соседи, потому что ты научил меня гораздо большему, чем могли бы двенадцать человек… не таких интересных, как ты.

— Теперь, полагаю, настал мой черед тебя благодарить, — сказал Джерин, на что Адиатанус вновь рассмеялся.

Тут трокмэ говорил чистую правду. За многие годы жизни южнее Ниффет Адиатанус многое перенял у элабонцев. В гораздо большей степени, чем другие вожди трокмуа. И играл он в гораздо более изощренные и гораздо более опасные политические игры, чем его соплеменники, большинство из которых так и оставались разбойниками, несмотря на размеренную оседлую жизнь.

Игра, в которую он играл сейчас, заключалась в том, чтобы казаться добрым приятелем Лису и его воинам. Чтобы заставить их забыть, что они, скорее его враги, чем друзья. Когда Адиатанус того хотел, голос его становился весьма зычным. Вот и сейчас он проревел на элабонском:

— Добро пожаловать в мою крепость. Мясо и хлеб ждут, когда их съедят, пиву не терпится быть выпитым, йо, и возможно, девчонки желают, чтобы их пощипали, хотя это вы должны будете выяснить сами.

Джерин в свой черед тоже гаркнул:

— Любой из моих людей, кто выпьет сегодня столько, что окажется не в состоянии завтра продолжать путь, будет держать ответ передо мной, и я доставлю ему больше неприятностей, чем его похмелье.

Это предупреждение имело целью, с одной стороны, не дать его людям упиться настолько, чтобы завязать драку, а с другой — не позволить им утратить способность защититься от трокмуа, если те сами затеют нечто подобное.

— То же касается и моих воинов, — произнес Адиатанус сначала на своем наречии, а после на элабонском. — С той лишь разницей, что они в первую голову ответят передо мной, а затем перед Лисом, и им не понравится ни то ни другое, это уж точно.

Жареное мясо было жареным мясом, хотя трокмуа готовили баранину с мятой, а не с чесноком. Некоторые же лепешки, которые служанки выложили перед воинами, показались Джерину весьма странными: толстые, мясистые, начиненные ягодами. Они весьма отличались от тех лепешек, что он привык есть у себя, в Лисьей крепости, но, тем не менее, пришлись ему по вкусу. А вот о пиве Лис такого бы не сказал. Оно никак не походило на эль, ничего общего с тем, что варили он или прочие элабонцы. На взгляд жидкость казалась почти черной, а на вкус — подгорелой и вяжущей рот.

Адиатанус же пил ее с искренним наслаждением, значит, что-то в ней все-таки было.

— Йо, мы варим и светлое пиво тоже, — ответил он на вопрос гостя. — Но я подумал, что тебе будет интересно попробовать что-нибудь новенькое… ведь ты славишься тягой ко всему необычному. Чтобы получить такой напиток, нужно жарить солодовый ячмень подольше, почти до подгоревшего состояния, понимаешь, прежде чем бросать его в чан.

— Держу пари, первый, кто сварил такое пиво, сделал это случайно или потому, что не уследил за сковородой, — сказал Джерин. Он глотнул еще разок и задумчиво облизал губы. — Когда начинаешь привыкать к вкусу, то находишь его даже приятным. Новое кроется и в привычных вещах, а?

— Когда все закончится, я отправлю в Лисью крепость пивовара, и он покажет, как это делается, — пообещал Адиатанус.

— Если ты действительно сможешь прислать его ко мне, а я смогу его принять, когда все закончится, я буду очень рад.

Джерин осушил пивную кружку. Ему показалось вполне естественным встать и налить черпаком очередную порцию темного напитка, поэтому он так и сделал.

У Вэна же были свои представления о вполне естественных действиях. Если бы его заигрывания с хорошенькой рыжеволосой служанкой, весьма, кстати, походившей на Фанд, стали чуть-чуть настойчивее, они уже разрешились бы. Прямо тут, на столе или на ворохе устилавшего пол тростника.

Джерин огляделся по сторонам в поисках Дарена, но не увидел его. Или его сын тоже нашел себе девушку, или просто вышел в отхожее место. Когда же Дарен так и не появился, первое предположение стало казаться более вероятным.

— У тебя симпатичный парень, — сказал Адиатанус, и Лис вздрогнул.

Он не привык, чтобы кто-либо, кроме Силэтр и, порой, Вэна, читал его мысли.

Адиатанус продолжил:

— Верно, ли я слышал, что его дед помер и он теперь наследует его поместье?

— Это так, — кивнул Джерин. Он с неподдельным уважением взглянул на трокмэ. — У тебя хорошие осведомители, раз ты так скоро все узнаешь.

— Чем больше знаешь, тем больше возможностей что-нибудь предпринять, — ответил Адиатанус.

Эти слова вполне мог бы сказать и сам Лис.

Он еще раз кивнул и уставился в черную, казавшуюся бездонной глубину своей кружки. А когда вновь поднял глаза, в главную залу замка уже входил Дарен с самодовольным выражением на лице. У него отлегло от сердца. После того как паренька похитили в детстве, Лису, когда он терял его из виду, всегда становилось не по себе.

Повернувшись к Адиатанусу, он сказал:

— Будет странно ехать в колеснице бок о бок с тобой, вместо того чтобы мчаться в ней на тебя.

— И вправду странно. — Адиатанус залпом осушил свою кружку, а затем медленно покачал головой. — Да уж, странно. Но вы, южане, что, совсем не боитесь гради, да?

— Не больше, чем тебя, — ответил Джерин. — Судя по нашей битве с ними, они храбры и сильны, но то же можно сказать и о вас, трокмуа, и о нас.

— Не знаю, как тебе это объяснить, Лис, — сказал Адиатанус, и его лицо исказило отчаяние, — но когда мы встречаемся с ними лицом к лицу, нас всегда преследуют неудачи. А когда все время ожидаешь неприятностей, они обязательно происходят.

— Да, я понимаю, о чем ты, — отозвался Джерин.

Он вспомнил своего пленника Капича. И с каким пренебрежением тот отзывался о богах трокмуа. Он не мог точно сказать, имеет ли это пренебрежение какое-нибудь отношение к злому року, преследовавшему лесных разбойников в их схватках с гради, но положительный ответ на этот вопрос его ничуть бы не удивил.

Адиатанус спросил:

— И как ты собираешься разделаться с гради? Думаешь перемешать наших людей, словно горох и бобы в супе, или решишь держать их отдельно? Там одни, а тут другие.

— Я как раз об этом и размышляю, — ответил Джерин, с облегчением взяв на заметку, что Адиатанус действительно готов выполнять все его распоряжения. — И склоняюсь к тому, чтобы все-таки перемешать их. Таким образом, меньше вероятность, что мои или твои воины решат, будто другие сбежали с поля боя и бросили их в беде. А ты что об этом думаешь?

Его вопрос был продиктован не только вежливостью. Адиатанус успел доказать ему, что далеко не глуп. Трокмэ ответил:

— Я тоже считаю, что так будет лучше. Раз мы хотим, чтобы у нас была армия, то мы действительно должны в нее превратиться, если ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю, — кивнул Джерин. — Больше всего я беспокоюсь о том, что твои люди не будут выполнять мои команды так быстро, как мне хотелось бы. Либо потому, что подумают, будто я подвергаю их большей опасности, либо просто из упрямства, присущего вам, трокмуа.

— Что касается первого, то я уверен: этого не случится, иначе я никогда бы не преклонил перед тобой колено, — ответил Адиатанус. — Ты дерешься жестоко, Лис, но справедливо. Что же до остального, что ж, иногда я удивляюсь, как это вы, элабонцы, не умираете со скуки… ведь вы кажетесь нам такими занудами.

— Я уже слышал это от других трокмуа, — признал Джерин, — но они, конечно же, ошибаются.

Он произнес это с полной невозмутимостью: ему было интересно, как отреагирует Адиатанус.

Вождь нахмурился, но потом рассмеялся.

— Как бы ты ни пытался, лорд принц… я ведь теперь должен так к тебе обращаться, да?.. Пусть я твой вассал и все такое, но тебе не удастся так просто вывести меня из себя.

— Хорошо, — сказал Джерин. — Итак. Вы кажетесь нам легкомысленными, мы вам — скучными, а что насчет гради? Вы их знаете лучше, чем мы.

— Очевидно, хотя мне бы очень хотелось, чтобы это было не так. — На этот раз Адиатанус нахмурился всерьез, отчего лицо его словно бы удлинилось. — Они… как бы это сказать… очень серьезно настраиваются на то, что делают, вот как. Ты можешь совсем случайно… без какой-либо вины оказаться у них на пути, но, если такое случится, они ограбят тебя или убьют… как им вздумается. А если ты вдруг возымеешь наглость обидеться или разозлиться, тогда они сильно рассердятся на тебя. Просто за то, что ты пытаешься удержать то, что всегда было твоим.

— Да, это описание совпадает с тем, что я видел, — согласился Джерин. — Кроме того, они очень уверены в себе: они не верят, что мы можем их остановить. Эта их богиня… их Волдар…

Адиатанус обеими руками изобразил знак, отгоняющий всяческие напасти.

— Не надо произносить здесь это имя. Она — злая дьяволица, без сомнения. — Он передернулся, как от холода, хотя в главной зале его замка было жарко и дымно. — Злая, да, но еще и сильная, очень сильная. А остальные их боги… — Он вновь скрестил пальцы на обеих руках.

«Так ты ее боишься? Хм!» Джерин собрался было сказать это вслух, но осекся. Занятия магией, пусть и любительские, показали ему, какая мощь живет в словах. Брякнешь что-нибудь, а потом опасайся, что твоя болтовня обратится в реальность. Волдар, несомненно, знает или может узнать, как относится к ней Адиатанус, но, если произнести что-либо на эту тещ, можно лишний раз ненароком вновь привлечь ее внимание к вождю трокмуа.

— Да поддержит нас отец Даяус, — сказал он, в надежде, что главный элабонский бог прислушивается к тому, что о нем говорят, в той же степени, что и главная богиня гради.

Даяус обычно довольствовался тем, что властвовал над своими почитателями, но при этом не слишком стремился вникать в их дела. Джерин всегда принимал такое положение вещей как должное и даже радовался подобному попустительству. И лишь столкнувшись с необходимостью противоборствовать гради, вдруг понял, что наряду с преимуществами у этой ситуации есть и оборотная сторона.

От этих размышлений его отвлекла очень соблазнительная дикарка, которая, будучи более чем вдвое младше Адиатануса, уселась к тому на колени. Вождь, надо отдать ему должное, так и не выпустил кружку с черным пивом из одной руки, но другая рука его тут же легла на грудь девушки, прикрытую легкой туникой. Публичная демонстрация физического влечения, чьи проявления, по мнению Джерина, не следовало выставлять напоказ, ничуть не встревожила чаровницу. Напротив, она, казалось, гордилась тем, что Адиатанус не склонен скрывать, насколько она ему небезразлична или, по меньшей мере, желанна.

— А ты как? Не хочешь ли развлечься с женщиной? — спросил вождь трокмэ. Его рука сжималась и разжималась, сжималась и разжималась. — Я бы не хотел, чтобы ты счел меня недостаточно гостеприимным.

— Я так не считаю, — заверил его Джерин. — Хорошая еда и добрая выпивка — этого для меня достаточно. Что касается остального, то я так счастлив со своей женой, что у меня нет желания смотреть по сторонам. Но все равно, благодарю тебя.

— Что за безумие! — воскликнул Адиатанус. — Я имею в виду не то, что ты счастлив с женой… такое вполне возможно… а то, что твое счастье там мешает твоим удовольствиям здесь. Какое отношение имеет одно к другому? Не стоит отказываться от хорошей девчонки, где бы она тебе ни встретилась.

Лис пожал плечами.

— Если тебе нравится так жить, я не стану утверждать, что ты не прав. Это твое дело, можешь поступать, как тебе заблагорассудится. Но раз уж я позволяю другим поступать по их разумению, то, в свою очередь, очень хотел бы, чтобы и ко мне относились так же.

— А еще тебе очень нравится во всем поучать других. Ты делаешь это так же методично, как рубщик леса, работающий топором, — ответил Адиатанус. — Ну что ж, ладно, пусть будет по-твоему, коли ты так хочешь. Раз ты не склонен хорошо провести время, я не собираюсь тебя принуждать. Вот как.

Джерин громко рассмеялся и приветственно поднял свою кружку. Не многим удавалось уколоть его в перепалках такого плана, но Адиатанусу удалось. Стрела, достигшая цели, свидетельствовала об остром уме трокмэ, хотя нельзя было сказать, что Джерин открыл для себя нечто новое. Он и так уже понял, что из Адиатануса получится очень полезный союзник… если, конечно, не спускать с него глаз.

Красотка-трокмэ тоже нашла занятие для своей руки. Джерин отвлеченно спросил себя, не понадобится ли Адиатанусу неожиданно сменить штаны. Но до этого не дошло: лесной разбойник поднялся, перекинул девушку через плечо (демонстрируя недюжинную силу) и понес ее наверх, а она тем временем заливалась смехом.

Лис повернулся к Дарену и сказал:

— Позволю себе заметить, что здесь ты найдешь много такого, чего в Лисьей крепости не увидишь.

— Ну, не знаю, — ответил его сын тем же тоном. — Иногда Вэн и Фанд ведут себя точно так же.

— М-м… ты прав, — признал Лис. Он похлопал Дарена по плечу и засмеялся. Затем поднялся и сказал: — Что ж, а теперь ты увидишь то, что видел не раз: я иду спать.

Тоже рассмеявшись, Дарен встал и последовал за отцом наверх.

Вэн почесал голову, а затем, самым невоспитанным образом, сунул руку в штаны и почесал там. Зажав что-то между ногтями больших пальцев, он осмотрел находку, вытер пальцы о штанину и глубоко вздохнул.

— Придется поискать у себя вошек, — сказал он и принялся рыться в мешочке, висевшем на поясе, в поисках деревянной расчески с крепкими зубцами. Начав со своей бороды, то и дело шипя, когда расческа застревала в его кучерявых волосах, он погрозил Джерину толстым указательным пальцем: — Не вздумай насмехаться надо мной по поводу этих проклятых животных и по поводу того, откуда они у меня. Я знаю, откуда они, но зато я здорово повеселился.

— Отлично, — сказал Джерин. — Тебе будет так же весело, когда придет время объяснять Фанд, откуда они у тебя взялись?

Но эта подначка нимало не обеспокоила Вэна.

— Существует так много способов заполучить… ой!.. этих вошек, что невозможно с точностью определить, как именно я подцепил их.

Это было правдой. У Джерина у самого зудели свежие укусы клопов, полученные им по милости предыдущего обитателя постели, которую предоставил ему с Дареном Адиатанус. Но он также знал, что Фанд, даже если ей привести тысячу версий случившегося, всегда выберет именно ту, которая приведет к дикой ссоре… и в данном случае будет права.

Он не слишком долго размышлял по этому поводу, хотя все же надеялся, что напасть в виде вшей минует его. Седина, ощутимо побившая его волосы, была плоха уже тем, что не давала с легкостью отыскать в ней каких-либо паразитов и их яйца.

Но в сравнении с необходимостью стронуть объединенную армию с места все тревоги Лиса по поводу каких-то букашек мигом представились ему такими же незначительными, как и их размер. Нет, его люди, собственно, собрались быстро: и кавалерия, и экипажи боевых колесниц. Однако раньше ему никогда не приходилось наблюдать, как трокмуа готовятся к выступлению, поскольку большинство таких походов, совершавшихся ими в северных землях, были направлены против него самого. Теперь же, глядя на дикарей, он заключил, что им нужно бы затевать военные сборы на несколько дней раньше, чем элабонцам, чтобы одновременно с теми отправиться в путь.

Они бранились друг с другом. Делали все кое-как. Пили, вместо того чтобы плотно позавтракать, уходили покувыркаться с девчонками. Любой элабонский офицер убил бы пару своих людей прямо на месте за подобное поведение, а командиры трокмуа не обращали на выходки подчиненных никакого внимания.

И все же лесные разбойники, встречаясь на поле брани с солдатами Лиса, всегда отменно дрались. Ему оставалось только надеяться, что так будет и в этот раз. Но чем дольше… почти бесконечно… он наблюдал за ними, тем слабей становилась эта надежда.

Адиатанус был одновременно везде. Он кричал, угрожал, проклинал, уговаривал. Вождю, конечно, выказывали должное уважение, но, насколько мог судить Джерин, его крик ничего не менял. То есть не ускорял процесса сборов в дорогу. А возможно даже, и замедлял. И эта уверенность все крепла в Лисе по мере того, как солнце подходило к полудню.

Вэн пробурчал:

— По-моему, нам было бы лучше, если бы лесные разбойники вступили в союз с гради.

— Не стану с тобой спорить, — мрачно отозвался Джерин, наблюдая, как двое дикарей выхватили мечи и стали орать друг на друга. Их сотоварищи едва успели их растащить.

Адиатанус вроде бы как признал, что не все складывается удачно, произнеся такую фразу:

— Пф, кажется, вы собрались чуть быстрее, чем мы.

При этом он весело пожал плечами, демонстрируя, насколько это ничтожно в его понимании. Лис, не обращая внимания на скрип собственных зубов, заставил себя кивнуть.

Наконец, когда солнце уже двинулось под уклон к юго-западу, все вроде наладилось, и задержать выступление не могли даже выходки самых безалаберных из трокмуа. Дикари потекли-таки на запад от крепости Адиатануса, возглавляемые людьми Лиса, а их женщины выкрикивали им последние напутствия. Лис тихонько взмолился Даяусу, упрашивая того сделать так, чтобы эта кампания завершилась лучше, чем началась.