Жара, наконец, отступила. Следующие несколько дней небо было затянуто низкими серыми грозовыми облаками, похожими на черные суровые горы. Это придало Чикаго и его окрестностям — по большей части равнинным — какой-то зловещий вид. Паркер смотрел из окна маленькой квартиры, которую он снял, как серебряные нити дождя расходятся кругами на лужах мокрых улиц.

Он считал очень важным, что переехал в маленькую меблированную комнату на Саус Блу Айленд Авеню. Но чувствовал себя при этом так, словно очертя голову прыгнул в бурный поток реки. И теперь этим стремительным течением его несет в неизвестность. Он был одет в женскую одежду. Поэтому у него было такое ощущение, что его несет течением.

Его комната находилась над складом-магазином алкоголя, а за ним, в следующем доме, был магазин одежды, склад-магазин матрасов, лавка мясника. И у всех этих магазинов на окнах были толстые черные решетки. Эти защитные решетки придавали им вид чего-то некоммерческого, даже запрещенного. Они были похожи на осажденные склады. Этот район под названием Айленд ужасал всех своим бесконечным хаосом, вездесущими граффити и постоянной многолюдностью. Из всех углов здесь было слышно радио, но никогда нельзя было точно определить, откуда именно. Но Паркеру до сих пор никто так и не причинил зла. И это как-то обыденно страшило его: люди бормотали себе что-то под нос, ругались, матерились, но не кричали. И в какой-то момент Паркер перестал беспокоиться.

Айленд был ужасен только для тех, кто не жил здесь.

Паркер плыл по течению, и оно принесло его сюда. Он спал в своей одинокой кровати, желая, чтобы его старая жизнь исчезла. Старая жизнь — его огромная ошибка. Он познал страсть и сексуальное влечение, и между этими спазмами у него были краткие вспышки любви. Но любви оказалось мало: он был слишком испорченным, чтобы удержать ее надолго. Теперь, оглядываясь назад, Паркер понимал, как он был жесток и непостоянен, как он дразнил и обнадеживал женщин своими объявлениями в разделе «Знакомства» и теми лживыми насквозь письмами, как он сам губил свои чувства. И он остался у разбитого корыта, и нет даже фундамента, чтобы все это восстановить. Так что ж: надо разобрать эти руины. Ни одни отношения он не мог перевести в дружбу. Так пусть все они катятся во тьму.

Ему нравилась тьма. Он избегал дневного света. Выходил из дома только ночью: как круизный корабль, идущий по другому водному пространству, которое созвучно сужающейся реке, в которую он попал. Сначала Паркер проверил себя одеждой, которую купил. Он научился ходить на каблуках. Он заходил в бары и болтал с разными людьми. Однако ночью там были преимущественно мужчины. В этом не было никакой романтики: он был ужасен, полуживой, с пустыми, мутными глазами, одинокий среди женщин и еще более одинокий среди мужчин.

С ним постоянно заговаривали странные мужчины. Интересно, это со всеми женщинами вечером происходит? Мужчины никогда не заговаривают со странными мужчинами, но Паркер играл в эти вечера роль одинокой странной женщины, и на него постоянно обращали внимание, над ним посмеивались, чаще всего грязно. Хуже всего были пьяные: самые неуклюжие и самые приставучие. Большинство мужчин здесь — черные. Их привлекает этот блестящий парик? Но он должен был быть блондинкой. Как Шэрон. А может его неуверенная походка? На высоких каблуках он был вынужден держать спину прямо, высоко подняв голову и расправив плечи. Он шел прямо, но неуверенно, и чувствовал себя так, словно выставляет напоказ. Еще более уязвимым он чувствовал себя из-за платьев. Паркер ощущал себя большим и голым, потому что его одежда была из таких легких тканей.

Но он не отваживался отвечать мужчинам. Он не говорил ничего, просто опускал глаза и обреченно шел дальше.

Мужчины изучали ассортимент баров, а Паркер продолжал экспериментировать с одеждой. Он ловил каждый мимолетный комментарий в баре, каждое слово прохожих, принимал оклики мальчишек, сидевших у порога дома или игравших у ограды. Паркер ненавидел эти комментарии, по сути, он был одним и тем же. Правдивое и вульгарное эхо. Но, одеваясь так, играя роль странной и уязвимой — словно кукла, — он нарывался именно на эти слова. Только так он мог поддерживать хоть какой-то смысл своего пребывания в этом мире. Он понял, что так ему менее тоскливо. Это не умаляет его раскаяния, но оправдывает его безграничность и поддерживает в нем ощущение ржавения изнутри.

И он не принимал грязные замечания этих мужчин близко к сердцу. Большинство из них разговаривают с женщинами так, словно они — трансвеститы: мужчины, которые слишком ничтожны и патетичны, чтобы носить мужскую одежду.

Он сбрил все волосы на своем теле: это тоже усиливало его ощущение физической слабости. Он накладывал тонны косметики. Использовал дешевый парфюм. Выглядел намеренно смешно, а пах как после дезинфекции. Но он мог хоть как-то переносить себя только таким. Это была необходимость, своего рода епитимья, но еще в этом было отвращение, и именно от этого становилось легче.

У Паркера был секрет, который не должен знать никто: он — убийца. Своими зубами и руками он убил ту несчастную молодую девушку Шэрон в ее ужасной комнатушке. Он лишил ее жизни. Он был даже хуже того страшного человека, которому пресса дала имя Вольфман. Он должен быть один, должен один изобретать для себя свое уникальное наказание. Он должен быть изолирован и молчать. Если он только откроет рот о своем преступлении — это уже будет зло.

В какой-то день газеты неожиданно снова заговорили о Вольфмане — началась новая травля убийцы после того, как мертвой нашли у себя в квартире молодую женщину на Вест Уолтон. Ее подцепил кто-то в баре одиночек неподалеку и убил вскоре после этого. На ее теле были следы укусов.

Когда-то Паркер мечтал увидеть в газетах статью, подобную этой. Это доказало бы ему, что не он убийца, потому что этого убийства он не совершал. Но сейчас Паркер знал все лучше. Это он свел Шэрон в могилу. Возможно, он подсказал идею и убийце девушки на Вест Уолтон.

Этот бар одиночек назывался «Сладенькие». Это невинное слово было написано на футболках и кружках, которые продавались при входе. Паркер был разочарован этими глупыми сувенирами и шутливым дизайном бара: все стены в игрушках и значках с эмблемами вузов. Он ожидал чего-то брутального, более темного и зловещего. Посетители были туристами и путешественниками, точно не местными. Все были странно одеты и в шляпах. Нескольких выходцев из Чикаго, подобно Паркеру, занесло сюда, скорее всего, из любопытства: людям ведь всегда интересно все, что имеет отношение к убийствам. Но он тут же напомнил себе, что, в отличие от всех этих мужчин, не наблюдатель. Ведь он не мужчина.

Летний дождь был очень кстати — на нем был дождевик поверх черного платья. Он чувствовал, что выглядит менее вызывающе и уродливо.

Паркер сел один за маленький столик и не снял дождевик, радуясь плохому освещению и густым теням. Музыка была слишком громкой, но это отвлечение тоже было ему только на руку. Он очень не хотел попасть в один из больших и тихих баров, где его тут же заметили бы и стали воспринимать как фрика.

Его обманчивый внешний вид в этом публичном месте — ведь он был одет как женщина — делал его почти преступником, а когда он услышал в общем гуле фразу «как вон та лесбиянка», то надеялся, что это про него.

Официантка в футболке с надписью «СЛАДЕНЬКИЕ» поставила на столик Паркера поднос, а с него — кружку пива.

— Один парень у бара угощает Вас, — объяснила она.

На груди у нее красовалось сердечко. Паркер благоговел перед простотой ее форм и доверчивостью личика. Она была очень молоденькая, и сначала в ее присутствии он почувствовал себя клоуном. А потом понял, что это из-за своего раскаяния он так не похож на нее. Паркер чувствовал себя неловко и глупо. Его презирали, да. Но его собственное презрение перекрывалось его подозрительностью.

Но кто угощает его пивом? Он не мог понять, кто именно, но этот жест тронул его. Эта нежность. Что кто-то заметил его. Или его кто-то узнал?

— Привет! Можно к тебе присоединиться?

Паркер увидел над собой мужчину и был поражен его габаритам. Он был огромный, с очками, посаженными на большой мясистый нос. У него была короткая толстая шея, ему, скорее всего, за пятьдесят. Он не лысый, а с отдельными прядками, беспорядочно торчащими в разные стороны. Залысины выглядели так, словно его побрили полосами. Те волосы, которые остались, были слишком длинными. Волосы были даже в ушах, которые, в свою очередь, казались слишком маленькими для его огромной головы.

— Садись, пожалуйста, — сказал Паркер.

Мужчина смотрел на движение его губ. Очки незнакомца сидели кривовато, а плечи пиджака были мокрые. Скорее всего, он некоторое время ходил взад-вперед под дождем, набираясь смелости зайти в этот бар.

— Это я купил тебе пиво, — сказал он, указав на кружку, стоявшую перед Паркером. Мужчина тоже держал в руке кружку: когда он говорил, то слегка покачивал ей, а потом шумно отпивал пенный напиток. Его нервозность делала его уродливым и заторможенным, но Паркеру было жаль его. Какой же он страшный! И ведь не понимает, насколько он страшен. Он просто неудачник.

Нервозность этого мужчины успокаивала Паркера. Как можно более нежным голосом он спросил:

— Как тебя зовут?

Это еще больше взволновало мужчину, он стал еще больше нервничать. Он заерзал и быстро ответил:

— Не важно!

— Ты не из Чикаго, правда?

— Гарри. Нет, слишком похоже… Ховард!

Но, сказав это, мужчина вздрогнул, и боль застыла в его глазах. Словно он сожалел, что сказал правду.

— К черту все эти вопросы. Кому какая разница!

Паркер поднял кружку и отпил немного пива, а мужчина смотрел куда-то в сторону, словно решал, что делать дальше.

— Я здесь первый раз, — сказал Паркер и, чтобы мужчина не воспринял это как критику, тут же добавил: — но здесь мило — так оживленно. Столько молодежи!

— Будешь еще пиво? — спросил мужчина.

— Нет, спасибо.

— Тогда пошли, — сказал незнакомец и быстро направился к выходу.

Уже на улице Паркер спросил:

— Ты удивился, что я согласился так быстро?

— Я думал, это так и должно быть, — ответил мужчина. — Пошли ко мне. У меня номер в отеле в паре шагов отсюда.

— Нет, туда я не могу, — ответил Паркер. — Они наблюдают за отелями — там полно копов, понимаешь?

— Ты о чем?

— Пойдем лучше ко мне.

— Нет. Так я не могу, — сказал мужчина и стал снова смотреть в сторону. Он хотел уйти, но не знал как. В конце концов сказал:

— Мне надо в туалет. Сейчас приду. Извини!

Он, конечно, не вернулся. Паркер и не ждал ничего другого. Он прошелся по улице взад-вперед пару раз, а потом ушел. Это был просто эксперимент. И он удался, потому что он верил в себя. Паркер был Шэрон. Он все сделал правильно. А вот мужчина нет. Но все же та быстрота и легкость, с которой он адаптировался в этой отвратительной жизни и стал Шэрон, именно это доказывало ему, что он опасен и лжив.

Паркер почувствовал эту лживость снова в следующий день, когда лежал в своей комнате с зашторенными окнами. Солнце проникало в нее только через дырки в занавеске. Он ждал захода солнца, чтобы снова выйти в город.

В тот вечер он снова вышел. Паркер шел по Блу Айленд Авеню и представлял, что к нему снова обратятся. Некоторые мужчины окликали его «Блондиночкой», когда он проходил мимо, но он не боялся.

Паркер заинтересовался, только когда к нему подошла женщина и заговорила с ним. Она была темнокожей, с волосами, забранными в сетку, в джинсах, в кедах и футболке с рекламой какой-то радиостанции.

— Милочка, ты не знаешь, где здесь ближайший телефон-автомат?

— За углом, — ответил Паркер, вспомнив, как только что прошел мимо него. Но там была подозрительная группа подростков. — Только будь осторожна!

— Ой, не беспокойся за меня, — сказала женщина и дотронулась до руки Паркера.

Этот доверительный жест так растрогал его: это было первое человеческое отношение, которое он встретил за последние несколько недель, и он даже усомнился в своем решении. Паркер хотел пойти за этой женщиной. Он хотел, чтобы она стала его другом. Или кто-то наподобие нее. Но… нет! Он не заслуживает ее. Если бы она знала, кто он на самом деле — мужчина, убийца, замаскировавшийся под жертву, — то никогда не прошла бы с ним даже по одной стороне улицы.

Около университета группа парней — четверо или пятеро — (было темно и Паркер не оглянулся) выскочила из боковой улицы и стала преследовать его. Он ускорил шаг. Они догнали его.

— Эй, подожди, не убегай!

— Оставь ее, Энджи. Она дерьмовая.

— Смотри, как насчет этого? Эй, красотка, а такой ты когда-нибудь видела?

— Пошли с нами, мы тебе так вставим! Тебе ведь понравится, да?

Будто они знали, что он — мужчина, и просто смеялись над его внешним видом.

— Иди сюда. Я тебе такое покажу!

Паркер хотел уйти. Но он знал мужчин. Это все несерьезно — это бравада и ничего более. Они просто унижали его, повыпендривались бы и ушли. В группе они практически безопасны. Только поодиночке могли быть такими жестокими, как хотели казаться.

— Она улыбается — ей нравится!

Они еще прошли за ним немного. Но Паркер молчал и шел дальше. И тогда они отстали и загоготали. Паркер оглянулся. Через несколько секунд один из парней вышел из группы и стал преследовать его. Он притворялся спокойным и беспечным. Но быстро пошел к Паркеру, явно собираясь догнать его.

— Стой! — сказал он.

Паркер посмотрел на него. Он был спокойнее по сравнению с другими из той группы. Ему было около тридцати, на нем была рубашка с короткими рукавами и в неоновом свете, исходившем от окна находившегося рядом бара, его лицо показалось Паркеру ирландским по подбородку и щекам.

— Пойдем выпьем?

Почему именно это предлагают мужчины женщинам, которых они ненавидят, но хотят? Наверно, что-то в их отчаянном желании заставляло их думать о выпивке.

— Отличная идея, — ответил Паркер.

Мужчина притворился, что не удивился. Притворился, чтобы иметь преимущество перед Паркером. Ведь тот согласился так быстро.

В баре было накурено и полно мужчин, и Паркер наблюдал, как они шарахались от него, стараясь не прикасаться. Спутник Паркера стыдился и его, и себя, и этот стыд подсказал Паркеру, что мужчина, должно быть, на самом деле очень жесток.

Он дышал ему прямо в лицо, когда говорил.

— Ты ждал, что я к тебе подойду, да?

Паркер не ответил. Он смутился низкого тембра голоса. Он чувствовал себя более напряженно в таких барах, но был рад сигаретному дыму, шуму, темноте и безразличию злых алкоголиков.

— Чего ты хочешь? — спросил мужчина.

— Того, что хочешь ты, — ответил Паркер.

— Так не бывает.

Что Паркер сказал не так?

Мужчина уставился на него и закусил губу, обдумывая что-то, сомневаясь. Возможно, он просто не в себе. У него были большие уши, веснушки и проколотый подбородок. Его руки обгорели до локтя. Он — рабочий, где-то за городом. Опустив голову и не глядя на Паркера, он сказал:

— Я хочу поставить тебя раком. И чтобы ты молила о пощаде.

— О да! — ответил Паркер.

Его заинтересованность разочаровала мужчину.

— Если ты доведешь меня до этого, — добавил Паркер.

Так-то лучше, мужчина уловил нотки удовольствия в этих словах. Он прошептал:

— Я хочу увидеть, как сперма другого вытекает у тебя из задницы.

Он чуть не задохнулся, сказав это: он был возбужден и очень смущен. Он хотел сказать больше — Паркер видел это, но не мог сформулировать свою мысль. Но его вздоха было достаточно: в этом дыхании было столько жестокости.

— Пойдем ко мне, — поторопил его Паркер, — здесь рядом.

Мужчина не сказал «да». Он залпом опрокинул свой виски и быстро вышел из бара. Когда Паркер вышел за ним, тот ждал его на некотором удалении от входа. Они не обменялись больше ни словом. Странные, неожиданные, брутальные слова, которые мужчины говорят незнакомым женщинам — только женщинам. Они всегда означают насилие и жестокость, но это так предсказуемо для Паркера. Мужчины даже не пытаются разговаривать по-другому. Может, это просто слова? Может, все на самом деле безобидно?

Мужчина оставался на некотором расстоянии, следуя за ним скорее как собака, чем как человек, и Паркер знал, что незнакомцу стало заметно легче от того, что в комнате было темно. Лишь тусклый свет с улицы был еле заметен. Ни одна лампа не была включена. Мужчина поспешил в туалет, открыл двери, посмотрел за занавески и убедился, что они одни в этой комнате. Паркер слышал, как этот перевозбужденный мужчина шумно дышал.

— Ты шпионишь? Ты нимфоманка? Ты шлюха? Дашь первому встречному?

Мужчина ненавидел себя самого, но не осознавал этого. Так что он наверняка будет очень жесток.

— Да, — ответил Паркер, — первому встречному.

— И как ты это делаешь?

— Как захочет мужчина. Как угодно.

Мужчина задышал еще более нервно, но также тяжело. Он был возбужден. Дрожащим голосом он сказал:

— Расскажи мне об этом. Встань на колени и расскажи.

Паркер встал на колени и сказал:

— Они связывают меня. Некоторые бьют.

— И тебе нравится.

Паркер засомневался, а потом ответил:

— Если тебе нравится.

Мужчина ответил:

— Ах ты, сучка! Ах ты, шлюха! Говори, я хочу слышать еще!

— Делай это так, как хочешь! — ответил Паркер.

— Расскажи мне о боли.

— О, я обожаю это! Сделай мне больно. Прямо сейчас! Я тащусь от боли! Я рабская мазохистка!

В этот самый момент, сказав это и убеждая себя в том, что это так, он вдруг живо представил себе травмированные гениталии на фотографиях Роберта Мэплторпа. Он вспомнил, как Джейкс сказал: «Вот такова жизнь: люди делают и такие вещи», и вспомнил, как рьяно он отрицал это. А сейчас он подумал: «Я — один из этих людей», и понял, что на самых жестких фото был он.

— Не верю, — сказал мужчина, словно не Паркеру, а кому-то третьему в этой комнате.

Паркер потянулся к нему, но стоило ему притронуться к мужчине, как тот отпрыгнул, словно его ошпарили:

— Убери руки! — крикнул незнакомец и ударил Паркера очень сильно сначала в грудь, а потом по лицу. Паркер взвыл и упал, закрыв лицо руками. Он сгруппировался, ожидая еще ударов. У него зазвенело в ушах, и он несколько мгновений ничего не слышал. Но потом он услышал голос мужчины.

— Тебе больно? — незнакомец, похоже, боялся этого. Он стал похож на маленького мальчика, а не мужчину.

— Нет, — ответил Паркер.

Он хотел сильнее и больнее, больше боли, чем мог причинить этот тщедушный и боязливый ирландский извращенец. И все же он тоже был напуган. Паркер хотел, чтобы это было неожиданно, очень больно и смертельно. Он не ожидал такого бесполезного унижения и никчемной боли и так много слов. Но этому мужчине нужно было говорить: он был напуган и не знал, что делать дальше.

— Что ты делаешь? — спросил Паркер. — Что ты хочешь?

Мужчина шарил рукой по стене. Возможно, в поисках выключателя или дверного замка.

— Уйти отсюда, — сказал он. — Ты ненормальный!

С этими словами он выбежал из комнаты Паркера, и его шаги по лестнице быстро стихли. Паркер заплакал. Не над тем, что этот мужчина сделал с ним, а над паникой и страхом этого мужчины. Над тем, что он сделал с этим мужчиной.