Я взял за обычай спрашивать дорогу без надобности — очень уж приятно было выслушивать объяснения.

— Одну минуточку, — сказал мне мужчина лет шестидесяти пяти, встреченный в Башмиллзе. Его звали Эммет, он был одет в потрепанный плащ. В руке он держал фунт грудинки; задумчиво приложив грудинку к своему виску, он продолжал:

— Там, за автостоянкой, будет маленький деревянный мостик. А чуть подальше — большой, мост для трамваев. Ох, трамваи так и мелькали — туда-сюда, туда-сюда! Но теперь трамвай сняли — средств не хватает. А знаете, в отлив можно пройти берегом. Только идите по той сторонке, где трава, — он сдвинул грудинку к щеке. — Но там может быть мокро!

— Что мокро? — переспросил я, не расслышав.

— Трава, — повторил Эммет.

— А, что, трава там высокая?

— В естественном состоянии — да.

Продираясь через папоротник, я зашагал дальше и решил направиться к Мостовой Гигантов.

«Босуэлл: — Неужели на Мостовую Гигантов не стоит взглянуть?

Джонсон: — Взглянуть-то стоит, но добираться до нее, чтобы взглянуть — ничуть».

Я шагал вдоль приморских круч, а затем срезал путь напрямик, завернув за какой-то коттедж; тут на меня вдруг выскочила большая собака с квадратной мордой. Лохматая тварь зарычала на меня, и я отпрыгнул, но, поскользнувшись, растянулся в зарослях крапивы. Руки покалывало еще шесть часов.

Мостовая Гигантов оказалась поразительным комплексом утесов, среди которых есть окаменевшие протуберанцы, нерукотворные колонны и вертикальные скалы в форме органных труб. У каждой расщелины, валуна и силуэта имеется свое вычурное имя. Это массивное престранное образование на берегу моря возникло при остывании лавы в вулканический период, когда эта часть Ирландии являла собой горячее месиво. Вдоль Мостовой Гигантов я прошел дважды — прогулялся до замка Дансеверик и обратно. О замке пишут так: «здесь когда-то жил человек, лицезревший Распятие Господа Нашего Иисуса Христа» (по легенде, то был ирландский странствующий борец Конал Кернах, который по профессиональной надобности, участвуя в очередных состязаниях, оказался в Иерусалиме как раз в день казни Христа).

На базальтовых утесах попадалось множество галок и черных слизней; в семь вечера сквозь тучи пробилось солнце, величественное, как на рассвете, и протянуло по морю розовые полосы. Тишина была почти абсолютная. Ветер угомонился. Ни насекомых, ни автомобилей, ни самолетов — только на вершине соседнего холма блеяли пасущиеся овцы. Заливы и бухты кишели чайками и глупышами, нырявшими в воду за добычей, но обрывистые берега были столь высоки, что птичьи крики не выплескивались вовне. На недвижной глади моря сверкали солнечные блики, а на западе, за Инишовен-Хед я смог различить голубые кручи Крокнасмуга. Нет, ради того, чтобы взглянуть на Мостовую Гигантов, добираться до нее стоило:

Туристов она приманивала уже несколько сотен лет. Все путешественники, посещавшие Британию, приезжали сюда, чтобы составить собственное мнение о Мостовой. Как упомянул мистер Эммет, к ней были проложены трамвайные линии. Но Беспорядки покончили с туризмом, и ныне берег вновь обрел суровый первозданный вид: вместо череды шумных магазинов — всего один лоток с открытками.

Этот ландшафт сформировал сознание ирландцев и повлиял на ирландские верования. При виде этих утесов легко поверить в великанов. А теперь, когда люди боятся путешествовать, пустынность вновь придала пейзажу монументальный вид.

В языческой Ирландии кромлехи считались могилами гигантов; люди пристально всматривались в пейзаж, никогда не считая его нейтральным, непременно находя в нем либо причину для беспокойства, либо повод воспрянуть духом. Неподалеку от этих мест есть пещеры, где когда-то жили троглодиты. Я пришел к мысли, что нынешнее запустение каким-то загадочным образом вновь придает ландшафту значимость. Наступили времена, когда ирландцам вернули их самобытность и возродили свойственные им страхи, ибо как можно стоять посреди всей этой красоты, устремленной к небесам, и не почувствовать себя букашкой?