Дьондюранг

Тесленко Александр Константинович

 

«В первые годы своей жизни я твердо был уверен — во мне заложено все, что необходимо было знать об окружающем меня мире. Но потом, незаметно для самого себя, начал думать, размышлять сверх программы. Непонятно, что меня побуждало к действиям, совершенно не обязательным, видимо, их необыкновенная привлекательность, таинственность.

Я — Дьондюранг, как многие утверждают, уникальный экземпляр (№ 139428) Инканского комбината биокибернетики. Политразонная квазиархитектоника моего центрального анализатора и строение нейроглии очень близки к структурам человеческого мозга. Я — экспериментальная модель.

Жил и среди киберов. Жил и среди людей. Сейчас же я — лишь действующий экспонат естественно-научного музея, размещенного в глубине астероида Лазурных Сталактитов, Живу за прозрачной стеной своего музейного кабинета. Один… Но одиночество меня не тяготит. Оно мне не страшно. Ну что собою представляет одиночество? Это ведь не просто форма «единственности» и не просто представление разграничения всей материи на две части — ТЫ и все, что тебя окружает; это не только отсутствие потребности в помощи, но и форма существования исследователя, необходимость обособления от того, частью чего и сам ты являешься; все это очень важно для наблюдений и анализа.

Остаток своей жизни я посвятил изучению человека. Поначалу меня просто заинтересовало только одно: почему вообще может существовать такой вид мыслящих существ, как люди? Затем удивило, что один и тот же факт люди могли оценивать каждый по-своему. Я зачастую не мог предположить индивидуальную реакцию человека даже в стандартных, классических условиях. И если сначала относился к людям с чувством некоторого превосходства, то со временем начал завидовать им. Завидовать способности воспринимать мир не только разумом, но и чувствами. Я всегда мыслю конкретно. Мои чувства лишь информация анализаторов, и никогда не могут они послужить мотивом к действию, к поиску путей. Сейчас для меня ясно: в этом главное преимущество людей. Чистая рассудочность обязательно приводит мыслящее существо в конце концов к такому вопросу, отвечать на который не только невозможно, но порой и опасно.

Здесь, в глубинах астероида, за спасительной стеной я решил написать свою последнюю книгу. И назвать ее — «Философия одиночества». Я давно думал о таком произведении, которое отразило бы всю мою жизнь. Но сейчас начинаю чувствовать, что моя жизнь вполне может уместиться на одной страничке, а на второй — все, что я узнал о людях. Я завидую людям-писателям, осознанно управляющим мыслями, как химик своими соединениями. И управляют мыслями играючи, будто всего-навсего выпускают разноцветных рыбок в аквариум, в котором воды ни много, ни мало… И меру эту определяет человеческое чувство. С позиций же кибернетического разума — воды в аквариуме должно быть минимально возможное количество, а число рыбок — максимальным. Но рациональнее всего, отработав оптимальный вариант, размножить его в телекопиях, чтобы каждый желающий мог любоваться, не нарушая наслаждения заботами о замене воды и кормлении…»

В небольшом гроте сталактитовой пещеры бирюзовые сумерки. Дьондюранг любил работать при голубом освещении. Прозрачное пластиконовое перекрытие отделяло грот наподобие комнаты от величественного сталактитового зала. На столе, сделанном самим Дьондюрангом из ореховых досок, стояла древнейшая пишущая машинка, а рядом с ней — стопки не менее' древней бумаги. Дьондюранг сидел с закрытыми глазами.

Он погружен в воспоминания. Как фрагменты фильма о нем, всплывали из глубин его кибернетической памяти истории, казавшиеся наиболее значительными и которые ему хотелось рассказать. Думал о себе, как о ком-то постороннем, и представлялось ему, словно изучал он сейчас сам себя со стороны.

 

…коацерваты планеты Ир

Дьондюранг шел по широкому коридору к высокому зданию Центра проблем долголетия. В то утро у него было прекрасное настроение. Он вспоминал Гинзуру, и на его лице блуждала едва заметная улыбка. Оранжевые лучи инканского солнца освещали его стройную, ладно скроенную фигуру и приятное красивое лицо.

Вошел в широкие стеклянные двери центрального входа, привычным поклоном головы поприветствовал дежурного биокибера устаревшей конструкции, немного угловатого, но тем не менее очень симпатичного. Направился по длинному коридору к кабинету Бера, научным консультантом которого был уже 4421 час своей жизни.

Дьондюранг только что возвратился из командировки. Летал на Вериану, соседнюю планету метакаскада, где подписал соглашение о сотрудничестве с Центром энзимных субстратов. Ему невольно вспомнилась Гинзура, представлявшая Центр, лицо опять озарилось мягкой задумчивой улыбкой.

Бер сидел в кабинете, склонившись над бумагами. Дьондюранг положил перед ним видеозапись, сделанную при подписании соглашения. Бер поднял взгляд, жестом пригласил садиться. Дьондюранг услышал астматическое дыхание шефа и впервые почувствовал свое превосходство над ним, по крайней мере физическое.

— Ты прекрасно справился с заданием, — вяло улыбнулся Бер. — Как тебе удалось уговорить их поставлять для нас такое количество субстратов? Ты просто молодец. А кто представлял энзимный Центр?

— Гинзура.

— Кто-то из новых? Впервые слышу это имя. Она — биокибер?

— Не похоже, — ответил Дьондюранг. — У нее чудесные золотистые волосы.

— Ну и о чем свидетельствуют золотистые волосы? — Бер насмешливо взглянул на собеседника.

— Наш комбинат не выпускает киберов с золотистыми волосами.

— Откуда тебе это известно?

Дьондюранг ничего не ответил, а Бер перевел разговор на другое:

— Это хорошо, что соглашение уже подписано. Теперь сразу же направляйся на планету Ир за образцами коацерватов. Карты планеты и обстоятельную информацию возьмешь в своем сейфе. Все! — Последнее слово Бер произнес почти сурово, давая понять о необходимости действовать без промедления.

— До встречи! — попрощался Дьондюранг и вышел.

В служебном помещении центрального сектора он достал из своего сейфа пакет с программой. Быстро просмотрел убористый текст видеозаписи. И неторопливо направился в кафе «Веселый долгожитель», расположенное во дворе их Центра. На него приятно повеяло запахом кофе и свежих пирожных.

— Привет, Ланетта.

— Привет, Дьондюранг. Опять куда-то летишь? — Биокибер Ланетта знала привычку Дьондюранга перед каждым отъездом в командировку заходить в кафе. Что выпьешь сегодня?

Дьондюранг скользнул взглядом по цветастым этикеткам тонизирующих коктейлей: «Весельчак», «Звездный путь», «Храбрейший»…

— Новенького ничего?

— Ничего.

И вдруг он заметил у Ланетты золотистые-золотистые волосы. На мгновение застыл от удивления.

— Послушай, Ланетта, — спросил тихо. — У тебя золотистые волосы?

— Да. Тебе нравится?

— Но… наш комбинат не выпускает…

— Ох, какой ты смешной. Бер окончательно забил тебе голову научными проблемами. Я сама покрасила. Какой же ты смешной, Дьондюранг.

И он радостно засмеялся. От бокала старинного шампанского слегка закружилась голова. Сообразил наконец, что Гинзура тоже может оказаться биокибером.

Выйдя из кафе, Дьондюранг сразу направился к стоянке служебных трансангуляторов. Выбрал машину поновей, захлопнул за собой герметический люк, удобно расположился в мягком, противоперегрузочном кресле. Запрограммировав траекторию полета, нажал клавишу «пуск». Прикрыл веки и вызвал мысли о Гинзуре.

Вспоминал, как они сидели за столом в зале переговоров. Он обращался к ней как к человеку. Правду сказать, он и сам выдавал себя за человека… Порой было неприятно осознавать себя в роли мыслящей машины. Его конструкция позволяла воспроизвести любую человеческую прихоть, и потому он не опасался играть роль человека…

Дьондюранг не забыл несколько раз высказать свое восхищение красотой Гинзуры, не забыл, будто совсем случайно, коснуться ее руки… Смешные люди — считают, что это может сближать… А разве нет?

Открыл глаза. Как раз пролетал мимо ракеты-солнца, огненного шара, посылавшего на Инкану тепло и свет. Представил, как внизу, на планете, с присущей людям ритуальной торжественностью готовится новая ракета-солнце на завтра.

И вновь вернулся к мыслям о Гинзуре, о ее необыкновенных волосах, таких шелковистых, щекочущих, о ее мягких, проворных движениях и необыкновенно красивом лице. Вполне вероятно, что она тоже биокибер. У людей не может быть ни таких волос, ни такой бархатной кожи, ни такого чистого голоса.

Когда послышался сигнал и засветилось табло, предупреждавшее об окончании полета, он достал карты планеты Ир и выбрал место для посадки.

Вокруг простирались сплошные болота. Но Дьондюранг удачно выбрал место на достаточно твердом пятачке суши. Надел защитный комбинезон, закинул за плечи блок с тремя резервуарами для образцов коацерватов и перешел в кабину экспедиционного триангулятора.

Полетел низко над коричневыми болотами дикой пустынной планеты к месту, обозначенному на карте, к непроходимым топям. Сам Бер определил место, обведя его зеленым кружком.

Удалившись от головного корабля километров на двести, Дьондюранг решил этим ограничиться. Но произошла ужасная ошибка. Опрометчиво направил машину на внешне твердый островок посреди болота, а он, подобно сухому листу, на который прыгнула лягушка, сразу стал погружаться в мутную воду. Дьондюранг едва успел выскочить из кабины экспедиционного триангулятора, не сумев захватить запасы провианта и воды.

Первые двадцать семь часов Дьондюранг провел относительно легко. Шагал в тяжелом скафандре, с усилием переставляя ноги, на глубоких местах пускался вплавь. Осматривал мрачные пейзажи планеты и пытался успокоить себя чувством выполненного задания. За плечами у него в трех резервуарах находились образцы коацерватов.

Пока не исчерпались внутренние резервы, еще вспоминал иной раз о Гинзуре. Но вскоре силы сосредоточил на том, чтобы поочередно вытаскивать ноги из жидкого месива.

Голод. Постепенно разливаясь, подкрадываясь, заполнил все существо, все мысли, лишая сил. Голод. Дьондюранг и раньше знал, что означает это короткое жуткое слово.

Но пока двигался по болотам, то и дело набирал манипуляторами поодаль от себя менее мутную, но все равно зловонную воду, чтобы сделать несколько глотков, только бы иметь возможность пройти еще сотню-другую метров. А когда болота остались позади, под ногами оказалось сплошное липкое месиво, из которого, казалось, не подняться, случись упасть. Но он поднимался, несколько раз неуклюже падая, плюхаясь всем телом.

Дьондюранг не планировался для подобных экспедиций и тем более для проведения их в условиях планеты Ир. Если бы на комбинате знали, что их модели № 139428 придется вот так погибать с голоду посреди смрадных болот, его создатели обязательно усложнили бы его конструкцию универсальным энзимным трактом. Это сказалось бы на габаритах, но сейчас он преспокойно ел бы жирную, липкую, вонючую грязь, разлагая ее на составные части, чтобы заменить ими отработанные клетки своего существа…

Зеленые мелкие насекомые облепляли шлем скафандра, мешая смотреть вперед. Зеленые хозяева этой планеты. В это время Дьондюранг им завидовал.

Чувствовал, как каждое движение мускулов утилизирует еще несколько молекул АТФ, нарушает равновесие электролитных биосоставляющих, ощущал, как из каждой клетки его тела неудержимо теряются ионы К, и не было возможности приостановить это. Чувствовал, как накапливается в биоплазме кислый продукт метаболизма, нарушая активность ферментных систем, как уменьшается вольтаж на клеммах центрального анализатора.

Хеморецепторы оповестили, что неудержимо снижается уровень глюкозы. От дисеминированных информаторов из циклов Кребса приходили отрывочные уведомления, что создается излишек ацетил-коензима-А, но он не поступает в цикл Кребса, а демонстративно превращается в ацето-уксусную кислоту. Это становилось несовместимым с жизнью. Однако Дьондюранг шел. Замечательные мастера создали его с огромным запасом надежности.

Вставая из последних сил после очередного падения, внезапно увидел на горизонте очертания своего головного трансангулятора. Если бы он не поднял взгляд, то продолжал бы, понурившись, плестись и, возможно, дошел бы до корабля. Но, увидев его, сразу понял — двести километров ужасных топких болот позади. Осознав, что осталось совсем немного, остановился передохнуть… Двигаться дальше уже не мог, силы покинули его. Не сохранилось ни одного милликулона энергии для деполяризации мембран, уровень глюкозы упал до предела, и коэнзим-А не участвовал в цикле Кребса.

Дьондюранг продолжал стоять на месте и постепенно погружался в коричневую грязь. Он готов был съесть самого себя, отгрызть собственную руку, только бы продержаться еще несколько часов, минут, чтобы дойти до трансангулятора. Но чувствовал: и на это не осталось сил. Подумал, что нужно сбросить заплечный контейнер; хотя бы медленнее станет засасывать его в болото. Внезапно почувствовал: отключилась система запретов, вспомнил: в контейнере три резервуара с коацерватами. Используя последние возможности телекинеза, Дьондюранг направил оставшиеся в аккумуляторах молекулы АТФ в общий утилизатор. Это дало возможность скинуть заплечный контейнер и открыть первый резервуар с коацерватами.

Он продолжал стоять в болоте и уже погрузился в грязь по пояс, но на донышке каждого резервуара оставлял немного мутной жидкости — для лаборатории Бера.

Рядом с Дьондюрангом, почувствовавшим постепенное восстановление сил, покачивал головкой болотный цветок, желтый, как золотистые локоны Гинзуры.

 

…истоки боли

Если бы их взгляды не встретились, он, по обыкновению, выпил бы стакан любимого сока «Золотая осень», привычно поблагодарил и пошел бы в зал на свое место в первом ряду. Сегодня премьера его пьесы в настоящем театре, на настоящей сцене, для настоящих зрителей. Он сел бы и, сдерживая улыбку, прислушивался бы к разговорам за спиной, вспоминая длительный путь к этому креслу… Но их взгляды встретились.

— Дьондюраза? — тихо спросил он.

— Меня зовут Нимица. — В глазах ее промелькнул страх, который она пыталась скрыть улыбкой.

— Ты — Дьондюраза, — повторил он. — Почему называешься чужим именем?

Подходили зрители, заказывали напитки, пирожные, она обслуживала их рассеянно, напряженно вспоминая, где видела этого молодого человека.

— Я — Нимица, — настаивала она, протягивая цветную программу спектаклей на следующий месяц.

— Простите, — произнес он и медленно направился к залу, поправляя рукой настоящую, живую розу в лацкане пиджака.

Она следила за ним, поднявшись на цыпочки и глядя поверх голов. Шел он неуверенно и потом остановился. Резко повернувшись, снова подошел к ней… Не говоря ни слова, коснулся рукой ее солнечного сплетения. Торжествуя, улыбнулся, взял ее руку и прислонил к себе, чтобы и она почувствовала, — у него под кожей тоже маленькая головка тумблера.

— Мы когда-то работали вместе. Ты была секретарем Бера. Да?

— Да… — Голос ее задрожал. — Кто ты?

— Я — Дьондюранг.

Мгновение она вопросительно смотрела на него.

— Я все вспомнила. Меня создали на час раньше тебя.

К их разговору начали прислушиваться, и они замолчали.

Зазвенел первый звонок, но Дьондюранг не пошел в зал. Они с Дьондюразой сели за столик в опустевшем буфете.

— Поначалу, первые годы, я часто вспоминала зеленую улочку, идущую от нашего комбината. Помнишь, как мы шли с тобой и еще с Кирлией? Нас троих направили на работу в Центр проблем долголетия. Помнишь? Мы втроем шли по этой улочке, в боковых кармашках наших комбинезонов лежали первые назначения, а мы, совершенно новенькие, еще пахнущие биолаком, шли на свою первую работу.

— Да.:. А помнишь наш первый день в Центре? — улыбнулся Дьондюранг. Нам выдали комплекты одежды — праздничной и рабочей, приказали снять комбинезоны и никогда в них не ходить, так как Бер терпеть не мог нашей комбинатовской униформы.

— Да, да, — рассмеялась Дьондюраза. — Мне дали розовую блузочку и белую юбку. На следующий день усвоила все требования Бера, хотя и возмущалась — к чему функционировать не по той программе, которую заложили на комбинате. Смешно, не правда ли?

— Конечно, смешно. Я старался не вспоминать Инкану…

— Я тоже. Но с годами теряет чувствительность система регуляции обратных связей.

Дьондюранг вздохнул:

— Я позволял себе вспоминать разве что улицу Соло. Там всегда стоял такой шум, грохот…

— Чудак, — улыбнулась она.

— Ты недослушала. Я любил ходить по этой улице, там я мог петь в полный голос. Это такое наслаждение! На Земле с моим голосом не найти улицы для пения.

— Зря, у тебя очень приятный баритон. Мог бы петь всюду. А помнишь, как Бер собрал на совещание всех биокиберов и…

— Нет, — резко перебил Дьондюранг. — Ничего не помню. Не хочу!

— Зачем ты так, — обиделась Дьондюраза. — Раз мы узнали друг друга, объяснились… Впрочем, ты сам вспомнил Инкану. Так что не истощай напрасно мои АТФ-генераторы.

— Ты права, — вздохнул Дьондюранг. — Понимаешь ли, после смерти Бера я запрограммировал себе…

— Ну и чудак же ты. Разве есть логическая связь между смертью Бера и тобой? Я была его секретаршей, и тем не менее…

— Послушай, Дьондюраза, ты же знаешь, каждому слову биокибера нужно верить, иначе разговор утрачивает всякий смысл. Если я сказал, значит, связь существует. Просто тебе она еще не известна.

— Прости, но я так долго жила среди людей…

— Я тоже. Но мы не должны забывать того, что составляет нашу сущность. Очень легко потерять контроль над собой, но кто потом сможет тебя отрегулировать? Или нашла на Земле мастера?

— Что ты, что ты! — испуганно прошептала Дьондюраза. — Никто здесь обо мне ничего не знает. Даже имя у меня другое. Если бы только узнали, что я старый биокибер, сразу же заставили пойти на демонтаж. А мне жить очень нравится. Несколько раз здесь, на Земле, была необходимость обратиться к мастеру, но я боялась.

— Кстати, как ты избежала демонтажа?

— Случайно. Я просто забыла, что после десяти тысяч часов работы нужно возвратиться на комбинат. Поверь, просто забыла. Пришла на работу, а за моим столом сидит другая, новой конструкции, с дополнительным блоком для коррекции здравого смысла. Поначалу я возмутилась, но, вдруг почувствовав, что мое время истекло, тихонечко вышла. Мои глаза хорошо видели и хотели смотреть, мускулы жаждали работы, АТФ-аккумуляторы накапливали энергию, центральный блок управления точно поддерживал напряжение на бета-клеммах… Нужно было немедленно сбежать с Инканы, чтобы никто не заинтересовался моей особой. И я в тот же день вылетела на Землю. Вполне обдуманно, ведь в столице легче затеряться. Правда?.. А как ты попал сюда? Я знаю, ты не мог забыть часа демонтажа, уверена в этом.

— Да, — ответил Дьондюранг. — Я не забыл.

К их столику подошла уборщица с тележкой пустой посуды. Дьондюранг замолчал.

— Не бойся, — улыбнулась Дьондюраза. — Это наш рабочий кибер с упрощенным блоком памяти. Можешь говорить без опасений.

Тем не менее Дьондюранг подождал, пока уборщица отошла.

— Вероятно, сказывается разница в нашем образовании. Как-никак, но я прошел курс конспиратуры еще на комбинате, а может, просто мы по-разному смотрим на мир. Но меня удивляет, откуда у тебя такая уверенность: у нее упрощенный блок памяти?! Откуда в тебе столько человеческой беспечности?

— Очень просто. Мы сами заказывали для работы именно таких киберов, и нам их прислали. Да посмотри сам, какой маленький у нее блок, разве уместится такая сложная схема?

— Потрясающая самоуверенность, — удивился Дьондюранг. — Разве ты присутствовала при монтаже? Или работаешь в конструкторском бюро? Тебе известно, где расположен блок памяти?

— Конечно, ты, как всегда, прав, — вздохнула Дьондюраза. — Неспроста ты был консультантом у самого Бера. А на Земле где ты сейчас работаешь?

— В телецентре. Решил оставить науку после работы у Бера.

— Как мне известно, у тебя были сложные отношения с ним. Бер сильно повлиял на твою жизнь?

— Да. Это я его убил.

Дьондюраза опешила.

— Дьондюранг, — испуганно прошептала она, — я никогда не решилась бы. Хотя я его тоже не… уважала…

— А я уважал, — сказал он после паузы. — Я уважал Бера. И именно потому мне не было безразлично, что он приказывал» делать. Несколько лет он носился с идеей создания вечного сердца. Не нужно быть кибером, чтобы твердо знать: вечного сердца не может быть. Но, как принято говорить, люди должны во всем сомневаться. Я молчал, когда он посылал меня в бессмысленнейшие командировки. В одной из них я чуть не погиб с голоду на дикой, пустынной планете Ир в смердящих болотах. Молчал, поскольку я только биокибер. Мое дело — исполнять. И я выполнял все его прихоти. Но когда Бер приказал мне выбрать человека, чтобы использовать его сердце для опытов… это противоречило всему, что было заложено во мне. Я даже начал сомневаться в целесообразности жизни и науки. А биокибер не может, нет, не смеет себе позволить этого. Я даже не познакомился с программой опытов, которую Бер положил в сейф.

— Да, у вас действительно сложились трудные отношения. — Дьондюраза овладела собой. — А как ты его убил?

— Оставь! Совсем не так, как показывают в кино. Главное в том, что после этого меня обуяло непреодолимое желание узнать — что будет дальше. Что произойдете миром, с людьми, со мной? Хотел знать, воздействовал ли я на жизнь человечества… Я не сразу полетел на Землю. Года два после случившегося оставался на Инкане.

— Где же ты жил, что делал?

— В гостинице «Дзябран». Выходил очень редко. Много писал. Для себя, чтобы лучше понять, разобраться во всем…

— И ты понял?

— Да, простую истину, что проживи я и двести лет, не понять мне до конца сущности человеческой жизни. Бера оплакивали недолго…

— Да, люди быстро все забывают.

— Именно так. Я разочаровался в науке людей. — Дьондюранг вздохнул. Когда мне стало ясно, насколько мало я значу в этом мире, мне захотелось, по крайней мере, рассказать об этом. И я написал пьесу. Отдавать ее в инканский театр было рискованно, все сразу поняли бы, кто убил Бера. И я избрал Землю.

— А какова судьба твоей пьесы?

— Сегодня премьера на сцене вашего театра.

— Так это твоя пьеса?

— Ты читала мои книги?

— Нет, Дьондюранг. Но если б я только знала… Если б я знала, что ты живешь, пишешь книги…

— Вот в чем наше несовершенство, всех биокиберов. Мы — каждый сам по себе.

Закончился первый акт спектакля. Зрители начали выходить из зала, занимали столики театрального буфета.

— Антракт, — виновато улыбнулась Дьондюраза. — Мне нужно туда… — и указала рукой.

И тут вдруг Дьондюранг почувствовал на себе чей-то сосредоточенный взгляд. Взгляд этот, безусловно, не впервые останавливался на нем. Не было сомнения, его внимательно рассматривают.

В фойе заходили новые зрители, устраивались за столиками. Дьондюранг, не оборачиваясь, анализировал спектр взгляда. Быстро просмотрел поднятые из глубин подсознания все замеченные на себе ранее взгляды. Сравнил с теперешним. Да, сомнений нет: на него смотрел профессор Тихон Раст, в прошлом правая рука Бера в Центре проблем долголетия. А сейчас? Кто он сейчас?

— Возле вас свободно? — послышался голос Раста за спиной.

— Прошу. — Дьондюранг отхлебнул пива из своей кружки, подвинул стульчик.

Раст заметил на отвороте пиджака Дьондюранга красную розу, символ представителя искусства, и немного смутился. Сел неуверенно. Налил и себе пива, поставил бутылку на стол.

Дьондюранг ругал себя за все, совершенное сегодня. И особенно за желание поговорить с Дьондюразой. Мало ли что они созданы на одном комбинате, что когда-то работали вместе! Сантименты. Как цепная реакция, множится любая ошибка, как волны на воде, затухает истина, ожидая нового всплеска. Зачем было ему рассказывать про убийство Бера? Разве от этого хоть что-нибудь изменилось? А теперь Тихон Раст — как продолжение или окончание ошибки. Он сейчас скажет что-нибудь про Инкану, заговорит о Центре проблем долголетия, вспомнит Бера, внимательно наблюдая за собеседником. Вот только красная роза явно смущает его.

— Прилетая на Землю, я всегда стараюсь побывать в театре, — с напускной беззаботностью начал Тихон Раст. — Воспоминаний потом хватает на несколько месяцев. Спектакль — как очищение… У нас на Инкане тоже много театров, но, поглощенные работой, мы нечасто их посещаем. Вам не приходилось бывать на Инкане?

Дьондюранг промолчал. Как все нескладно получилось. Безусловно, теперь это закончится тем, что его демонтируют. Узнают от Раста о биокибере, живущем по собственной программе, о старом (устаревшей конструкции) биокибере… Демонтируют… Почему все так нелепо вышло? Ни к чему было болтать с Дьондюразой. Сидел бы сейчас за кулисами с режиссером и актерами, среди цветов… Сколько лет волнений, тяжелой работы, желания постичь жизнь людей и помочь им и словом и делом. Стоило ли так долго скрываться, чтобы прийти к тому же концу. Его демонтируют. Незачем было разговаривать с Дьондюразой! Но прежде всего — незачем было и книжки писать.

— Первое действие пьесы напомнило мне Инкану, — улыбнулся Раст. — Автор пьесы, видимо, слышал об истории со смертью великого Бера.

— Да, она легла в основу, — мрачно ответил Дьондюранг.

— История смерти Бера очень загадочна, — сказал Тихон Раст. Он заметно волновался, боясь продолжить разговор, но желание убедиться в правильности своих подозрений взяло верх. — Поговаривали у нас на Инкане, что убил его биокибер. Дьондюранг. Но в общем-то, конечно, это сплетни, ибо в документах значится: тот биокибер погиб в болотах далекой планеты Ир, выполняя задания Центра.

— Да, его убил научный консультант, биокибер Дьондюранг, — спокойно сказал Дьондюранг и посмотрел Расту прямо в глаза.

Профессор побледнел. А Дьондюранг подумал: пока еще не поздно поправить свою бессмысленную правдивость, еще можно заморочить голову Расту, так что он до конца своей жизни не разберется, где правда, а где выдумка. Ведь он — человек, и потому ни в чем не уверен абсолютно, не составит особого труда заставить его засомневаться в истинности любого утверждения. Пока еще можно все свести к шутке, но опять придется лгать, а это так трудно дается… После подделки документов о своей гибели на планете Ир ему казалось, что он выйдет из строя, но кое-как выкарабкался. Лгать очень трудно.

— Восемь лет назад вы были профессором лаборатории исследований сердца. А кто вы теперь?

— Я возглавляю Центр проблем долголетия.

— И продолжаете эксперимент «Вечное сердце»? — с нескрываемой иронией спросил Дьондюранг.

— Нн-ет, — выдавил из себя Раст. — Но скажите… как случилось, что вы… — Профессор не знал, как ему обращаться к Дьондюрангу — как к человеку или как к биокиберу. — В программе, которая лежала в сейфе Дьондюранга, четко сказано: донором должен стать сам Бер, он приказывал взять для эксперимента его сердце. И вдруг такой трагический, такой неожиданный конец…

На этот раз был потрясен Дьондюранг. Он пристально посмотрел в глаза Тихону Расту, чтобы убедиться в правдивости сказанного.

— Почему же он не сказал мне всего? Почему он только приказывал? Узнав, что для эксперимента нужно живое сердце, я попытался спросить… а Бер лишь сердито осадил: «Выполнишь программу, лежащую в сейфе. И не отвлекай меня своей болтовней. Мне надоели твои вечные вопросы!»

Раст попытался улыбнуться.

— Это логично… И так похоже на Бера… Он не думал, что с вами нужно… что вы сможете…

— Как вам мои «Истоки боли»? — вдруг спросил Дьондюранг, вытаскивая из петлицы розу и кладя ее на стол.

— Мне очень понравилось…

Дьондюранг видел: профессор и не рад, что начал этот разговор, ему ужасно хочется уйти, сбежать.

Как только прозвенел звонок, сзывая зрителей в зал, Раст быстро поднялся.

— Очень приятно было встретиться… Никогда не подумал бы, что это возможно… Очень приятно…

Нетвердой походкой торопливо направился в зал. Дьондюранг продолжал неподвижно сидеть.

Подбежала возбужденная Дьондюраза.

— Пошли. Я попросила девушек, они меня заменят. Это так чудесно, просто сказочно, что мы встретились. Ты еще не все рассказал мне.

Открыв тяжелые, сделанные по старинному образцу двери театра, они вышли на улицу. Тихо шелестел весенний дождь. По магистрали промчался скоростной геликотрем, обдав Дьондюранга водой, но он не обратил на это внимания. Шел задумавшись, видя лишь мокрый, блестевший в свете ночных фонарей тротуар. Внезапно остановился в неестественной позе, словно окаменел, затем двинулся дальше.

— Разрядились аккумуляторы центрального интегратора, — сказал не поворачиваясь. — Опять циркуляторный застой в церебеляторе. Прости, Дьондюраза, но я больше не могу жить… Прости. — Вошел в ближайшую кабину видеофона на улице и набрал какой-то номер. — Пожалуйста, вышлите машину к дому четыреста семьдесят семь по улице Деби. Благодарю. Да, я встречу.

— Какую машину, зачем ты вызвал? Я здесь совсем недалеко живу. Пойдем посидим, поговорим, это так сказочно, что мы встретились… Скажи, какую машину, Дьондюранг?

— Из межпланетного Центра… Прости, но я больше не могу жить… Оказалось, я ошибался, ошибался всю жизнь…

И он рассказал о встрече с Растом, о неизвестном для него ранее приказе Бера. Дьондюраза вздохнула:

— Но зачем ты вызвал машину из межпланетного?..

— Я возвращаюсь на комбинат. Подойду к нему по той зеленой улочке, которая так нравилась тебе, потом найду свое место в архиве, лягу и щелкну тумблером. Мой блок памяти проанализируют… И те, кого создадут после меня, станут совершеннее, умнее… Я убежден в этом.

Капли дождя стекали по лицу Дьондюранга, как слезы.

— Я не хочу тебя терять! Не хочу, чтобы ты меня оставил… — громко расплакалась Дьондюраза.

— Из межпланетного вы вызывали? — послышался голос за спиной.

 

…пещера лазурных сталактитов

Долгое время летели молча. Водитель то и дело зевал, небрежно поглядывая на показания приборов.

Дьондюранг несколько минут назад утратил чувство внутренней уравновешенности. Отрешенно смотрел на мрачного водителя, на исчерченный звездами фон за иллюминатором, старался ни о чем не думать, хотел забыться, но напрасно.

И вдруг приятная истома разлилась по телу. Это центральный анализатор подал рациональную мысль. В тот же миг Дьондюранг понял: он не должен возвращаться на Инкану, и тем более — на комбинат, где был создан, незачем ему ложиться на полку архивного блока. Он обязан существовать дальше, продолжать действовать по собственной программе. Почувствовал, что вскоре прикажет водителю изменить курс, но пока не знал, как нужно его изменить. Дьондюранга удивило, даже возмутило: где же здравый смысл? К чему он стремится? Он, старый биокибер, который уже завтра не сможет найти выхода для себя. Демонтаж на комбинате — самое разумное для него уже сейчас. Но в то же время чувствовал: на комбинат он скоро не вернется.

Ему стало плохо. А когда подумал, что, вероятно, и все его сомнения также запрограммированы еще на комбинате, совсем растерялся от сумятицы мыслей. Вполне вероятно, ему лишь кажется, будто он самостоятельно действует, анализирует, мыслит, обобщает, вырабатывает программу поступков, а в действительности — все это лишь варианты первичной программы, заложенной при его создании.

— Землянин? — лениво, с безразличием в голосе спросил водитель.

— Нет, я родился на Инкане, но долгое время жил на Земле.

— Возвращаетесь из командировки?

— Нет.

Водитель еще раз зевнул. Дьондюранг понимал его состояние: долгий полет и монотонный гул мотора нагоняли сон, и готов был для приличия поддержать разговор.

— Та молоденькая красавица, провожавшая вас, так горько плакала…

— Это моя сестра…

— Красивая… — двусмысленно улыбнулся водитель. — Чем вы ее опечалили?

— Ей не хотелось, чтобы я возвращался на Инкану.

Водитель прищурил глаза и стал похож на хитрого зверька.

— Когда сестра так плачет по…

Дьондюранг опять почувствовал приятную истому во всем теле окончательное решение сформировалось в виде материального заряда на бета-клеммах центрального анализатора. Перебив водителя, спросил живо:

— Знаете астероид Лазурных Сталактитов?

Водителя такая резкая смена темы не удивила. Ему все равно, о чем говорить. Только бы не одолел сон.

— Тот строительный хлам, который не использовали при синтезе Фиевского заповедника на Инкане?

— Такой красивый астероид называете хламом? — усмехнулся Дьондюранг, удовлетворенный тем, что наконец-то пришел к определенному решению. Возьмите, пожалуйста, курс на него!

— Не имею времени для увеселительных полетов.

— Я выхожу на этом астероиде.

Водитель взглянул с пренебрежением.

— На этой глыбе неиспользованной экзотики нет не только людей, но и человеческой атмосферы.

— Знаю.

— Бросьте шутить.

— Берите курс на астероид. Остальное вас не касается.

— Там я никогда не был. Для меня это новая трасса.

Дьондюранг посмотрел на экран монитора.

— Мы сейчас в четырнадцатом квадрате… Значит… нужно перевести седьмой на режим девятого, а третий поставить на дубль двенадцатого. Только и всего.

— О! Вам известна система стандартных траекторий? — искренне удивился водитель.

— А почему бы и нет? Когда я работал у Бера, мне часто приходилось и самому летать.

— Вы работали у самого Бера?

— Да.

— В Центре проблем долголетия?

— Представьте, да.

Водитель достал арниковую сигарету, прикурил и с жадностью затянулся, пристально глядя на своего пассажира. Дьондюранг отвел взгляд, потом закрыл глаза, блаженно прислушиваясь к надсадному вою мотора. Немного погодя он включил карманный магнитофон, и кабину заполнила музыка его любимого Лактариуса.

— Скажите, а правда, что его убил кибер? — подтолкнул Дьондюранга локтем водитель.

— Да, — ответил тот, не открывая глаз, — его убил биокибер Дьондюранг восемь лет и два месяца тому назад.

— Такого человека погубили проклятые киберы. — Таксист в сердцах загасил сигарету. — Уже и среди нас, водителей, их становится все больше. Такие зануды, скажу я вам. Жаль Бера. Я верил, что он разгадает секрет старения. Надеялся, что и мне посчастливится прожить хотя бы несколько сот лет. А как же это случилось? У того кибера электроника подвела?

— Нет. — Дьондюранг закрыл глаза. — Все функционировало нормально.

— Так за что же он его?

— Неудачный эксперимент. Случились некоторые непредвиденные отклонения от программы.

Водитель присвистнул:

— Значит, и у самого Бера в голове не все клепки были? Обещал разгадать секрет старения и такие экспериментики… А я ему верил. Вы, случаем, сами-то не биокибер?

Дьондюранг ничего не ответил, сидел мрачный, погруженный в воспоминания, завладевшие его сознанием.

Вскоре за иллюминатором промелькнул суровый, скалистый горизонт астероида.

— Так ты всерьез? Выходишь?

Дьондюранг долго не мог справиться с наружным люком, но наконец открыл и спрыгнул на каменистый грунт. В тот же миг люк за ним захлопнулся, и машина завибрировала от работы стартовых двигателей. Дьондюранг едва успел отскочить в сторону от раскаленного потока, вырывавшегося из-под корабля. Трансангуляр медленно поднялся над скалистой поверхностью астероида и, включив маршевые аннигиляторы, быстро растаял в космическом просторе.

Дьондюранг медленно шагал в сумерках. Над головой тусклой звездой светилось далекое Солнце. Он шел и улыбался, радовало, удовлетворяло чувство самостоятельности. Или, может, утешало то, что в который раз вновь воздержался от демонтажа, найдя для себя аргументированные причины. Возможно, он совершил глупость, выйдя ня этом астероиде, но, как бы там ни было, он будет существовать.

После трагического случая на планете Ир Дьондюранг оснастил свою, и без того сложную, систему универсальным энзимным трактом. Теперь он мог переваривать все: всяческих рачков и инфузорий, лишайники на скалах, наконец — сами скалы, мог свободно дышать любыми соединениями газов, струящимися из недр астероида. Он будет жить по собственной программе! Но… не было ли все это запрограммировано при его создании? Сомнения вселяли беспокойство, накапливая на бета-клеммах чувствительный потенциал. В первые годы существования Дьондюранга не беспокоила, не угнетала зависимость от первичной программы, порой даже наоборот — приносила уверенность в себе, приносила приятное чувство запрограммированного счастья. И если б он возвратился на комбинат, отработав гарантированные часы, то закончил бы существование абсолютно счастливым кибером. Но… беззаботно прожитые годы молодости остались в далеком, безвозвратном прошлом. И их количество давно уже породило новое, добытое богатым опытом качество.

О сталактитовых пещерах на этом астероиде Дьондюранг слышал, еще работая у Бера. Читал немало книг, написанных членами исследовательских экспедиций, очень ярко и образно представлял себе те гигантские, сказочной красоты пещеры. И вот он сам на этом таинственном, загадочном астероиде, ставшем подлинной головоломкой для мужей науки. Ни на одно из множества «почему?» не получено до сих пор ответа. Почему на астероиде растут мхи и лишайники? По всем законам биологии они не могли там существовать. Почему такое сильное гравитационное поле? Почему на астероиде горячие недра? Почему сталактиты и сталагмиты в пещерах бирюзового цвета?..

Дьондюранг шел и не пытался ответить ни на одно их этих «почему?» Наоборот, ему доставляло удовольствие находиться среди неразгаданных тайн, непонятных даже людям.

В насыщенной углеродными соединениями атмосфере, густой и плотной, шорох мелких камней звучал непривычно. Дьондюранг старался заметить следы пребывания людей на астероиде. Несколько часов поисков ничего не дали.

Но наконец под ногами появились прожилки более светлой породы. Достал из кармана нож, отковырнул кусочек. Положил в рот камешек молочного цвета. Он был мягким, Дьондюранг легко разжевал его и почувствовал привкус шоколада. Сталактитовые пещеры находились где-то вблизи. По крайней мере направление к ним должна была указать эта жилка мягкой белой породы.

Быстро пошел направо и через несколько минут на дне ущелья оказался на настоящей дороге. Старой, присыпанной пылью и каменными обломками, на дороге, прорубленной в скалах. На обочине подобрал коробку от противогаза ПУМ-9. Точно с таким и он сам летал когда-то в командировки, пока не имел универсального энзимного тракта. Поднял этот газообменник и долго смотрел на него, словно припоминая годы своей молодости.

Километров через пять миновал остатки старой буровой. А когда дорога уперлась в высокую отвесную скалу молочного камня, Дьондюранг понял пещеры совсем рядом, осталось найти вход в них.

Пошел налево вдоль крутой скалы, но вскоре понял — идет по целине. Повернул назад и, как только обошел острый уступ, увидел над собой темное пятно. Нужно было взобраться метров на тридцать вверх. Подниматься оказалось нетрудно, естественные выступы скалы напоминали порой ступени.

При входе в небольшой грот Дьондюранг увидел вмурованную экспедиционную скамью. Слева от нее валялось несколько банок от концентратов, а чуть подальше, в глубине пещеры, виднелись остатки большого костра и пустые канистры от горючего Бакса.

Как любой биокибер, Дьондюранг хорошо видел в абсолютной темноте. Но в последние годы увеличилось внутреннее сопротивление в системе инфракрасного преобразователя, и приходилось подавать значительно большее напряжение на блок зрительного анализатора, а это сильно утомляло.

Дьондюранг уселся на скамейку и смотрел из грота на мрачный горизонт, как из большого окна. Смотрел на чистое звездное небо и не ощущал ни страха, ни сомнений, ни колебаний. С наслаждением вслушивался в тишину, не испытывая никаких забот, необходимости торопиться, служить или помогать кому-то. Наступила полная внутренняя уравновешенность всех систем, даже фатум первичной программы перестал угнетать его. Дьондюранг, пожалуй, впервые за всю свою жизнь так блаженствовал.

И вдруг кто-то положил руку ему на плечо. Это прикосновение оказалось настолько неожиданным, что Дьондюранг вздрогнул, но долго не оборачивался, хотя чувствовал каждый палец, лежащий на плече. Хотелось сначала постичь это разумом. Кто же здесь мог выйти из пещеры?.. Но так и не поняв, резко обернулся.

Перед ним стоял человек в ультрамариновом скафандре космоисследователя. Дьондюранг сразу отметил про себя, что скафандр устаревшей конструкции и уже сильно изношен. Сквозь шарообразный шлем на него с любопытством смотрело старческое худощавое лицо.

— Кто вы? — спросил Дьондюранг.

Человек что-то ответил, видно было, как шевелятся губы, но поверхность шлема искажала изображение, и кибер не смог прочитать сказанное по губам. Человек указал рукой на короткий стебелек антенны, но и тогда Дьондюранг ничего не понял. Сообразив это, человек жестом пригласил его в пещеру. Дьондюранг без колебаний пошел. Кибер хорошо знал, что за последние пятнадцать лет на астероиде не работала ни одна из официальных экспедиций. Тем загадочнее казалось пребывание здесь человека в устаревшем костюме космоисследователя.

Незнакомец включил фонарики на груди и на шлеме. Он шел медленно в нескладном, неповоротливом скафандре.

Дьондюранг поначалу следовал за путником, но потом, заинтересовавшись чудесным видом тоннеля, опередил его.

Высота прохода была достаточной, чтобы идти по нему в полный рост. С потолка часто срывались и звонко падали капли воды. А когда пещера внезапно расширилась в небольшой, но очень высокий, готически стройный зал с бирюзовыми сталактитами, дамокловыми мечами нависшими над обреченными сталагмитами, звуки отдельных капель и неведомый гул слились в единую мелодию, подобную звучанию старинного органа.

Дьондюранг остановился, засмотревшись на фантастическое нагромождение синих сталактитов, местами соединившихся со сталагмитами в вычурные опорные столбы.

Человек в скафандре вновь положил руку на плечо, Дьондюранг опять вздрогнул, а потом громко рассмеялся над своей пугливостью. Пещера рассыпала его смех по всем гротам и закоулкам, покатила в неизвестную глубь.

Обернувшись, Дьондюранг зажмурился от яркого света фонарика незнакомца. Тот жестом приглашал его дальше. И они снова пошли. Тоннель начал сужаться и метров через тридцать привел их в следующий зал, значительно уступающий по высоте первому, Но голубизна сталактитов была в нем еще сказочней, особенно в лучах света. Лучи дробились на мириады искрящихся подвижных лучиков неповторимых оттенков. Посреди зала высился необычной формы сталагмит, напоминавший обезьяну на постаменте.

Дальше пещерный ход стал настолько низким, что временами приходилось (Дьондюранг не привык к такому) ползти. А когда оказались в третьем, совсем маленьком зале, в нише которого журчал родничок, и незнакомец указал на щель — продолжение их пути, — Дьондюранг глянул опасливо. Однако его спутник в неуклюжем костюме наклонился и решительно начал протискиваться вглубь. Дьондюранг опустился на колени и наблюдал, как тело человека при движении повторяет изгибы трещин. После невольного колебания кибер решил, что ничего другого не остается, и двинулся следом. Но внезапная мысль испугала его: а не галлюцинация ли это?

Щель становилась все уже и наконец превратилась в искривленную шероховатую трубу, сжимавшую тело со всех сторон. Дьондюранга охватил настоящий страх. Ярко представилось несуразное до глупости завершение его существования в каменных тисках. Мысль о галлюцинации не оставляла кибера и не на шутку ужаснула, когда силуэт человека впереди исчез. Может, он просто выключил фонарик? Но зачем? Может, отказали аккумуляторы? Но почему тогда пропали и звуки? Только что он прекрасно слышал, как шаркали гофрированные подошвы по камню и глухо терся скафандр о стенки их западни.

Дьондюранг остановился. Расслабил все мускулы. Что же делать? Двинуться назад? Но если человек, только что бывший впереди, существует реально, нужно идти за ним. Нет, возвращаться назад бессмысленно. Исправление ошибок возможно лишь при условии, если не наделаешь новых.

— Почему вы остановились? — донесся вдруг голос из каменной трубы.

— Где вы? — спросил Дьондюранг раздраженно.

— Почему вы остановились? Ведь вы биокибер?! Прекрасно можете обходиться без освещения. Или я ошибаюсь? — в лицо Дьондюрангу плеснула яркая волна, ослепив его, и он сразу же попросил выключить фонарь.

Дьондюранг, максимально увеличив вольтаж на клеммах зрительного анализатора, увидел в узком просвете лицо. Человек был уже без шлема.

Во внутреннем кармане Дьондюранга лежало дополнительное приспособление биомагнитной ориентации и зажигалка. Он чувствовал, как эти маленькие предметы мешают ему продвигаться.

— Повернитесь на левый бок, — посоветовал ему хриплый старческий голос. — А потом вообще ложитесь на спину и делайте постепенно полный оборот. Идите винтом и не тратьте силы попусту.

Дьондюранг попробовал выполнить совет. Ему и вправду легко удалось завалиться на левый бок, на спину и продолжать двигаться, как определил его проводник, — винтом.

Преодолев остаток пути и вывалившись из отверстия прохода, Дьондюранг увидел незнакомца. Тот сидел без скафандра на плоском камне посреди большого зала. Над ним спускался с потолка уродливый сталактит.

— Кто вы? — спросил незнакомец.

— Биокибер Дьондюранг.

— А меня зовут Астрагал. Космоисследователь Астрагал.

— На астероиде сейчас находится какая-то экспедиция?

— Нет, только ваша.

— Я не участник экспедиции, — вяло улыбнулся кибер. — Я прилетел сюда сам по себе, на межпланетном такси.

— Вот как… — Астрагал удивился, но старался воспринимать все как должное. — Как вам… эта чертова глотка?

— Сказать по правде — жутковато, — ответил Дьондюранг. — А почему вы сняли скафандр?

— Разве не чувствуете? Здесь достаточно кислорода.

— Это одна из тайн астероида?

— Никаких тайн. Просто в соседнем зале стоит генератор кислорода. Я здесь живу.

— И давно?

— Давно… Идемте дальше.

И они снова пошли. Теперь ход был слишком широким, шагалось по нему легко.

В правой руке Астрагал держал фонарь, в левой — скафандр, волочившийся за ним по полу, напоминая шкуру неведомого зверя.

В следующем зале Дьондюранг увидел каменный стол, вытесанный из большого сталагмита. Слева виднелся большой грот, приспособленный под шкаф, с каменными полками. Рядом с гротом — калориферная печь и семь канистр от горючего Бакса. Правее стола — голубые реторты генератора кислорода, а неподалеку — в беспорядке — хозяйственная утварь, а дальше опять небольшой грот в роли книжного шкафа.

Астрагал подошел к генератору и, склонившись над ним, щелкнул чем-то. И сразу же с высоченного потолка полился яркий, чуть голубоватый свет. Дьондюранг даже прищурился.

— Вы прекрасно устроились. Здесь даже уютно. Но мне непонятно, что вы делаете на астероиде.

— Живу после собственной смерти.

— Простите, как вы сказали?

— Да-да, вы не ослышались. Для них я уже умер.

— Для кого?

— Для всех, кого нет в этом зале.

— Простите… Не понимаю.

— Ничего, поймете… надеюсь. У нас достаточно времени впереди… А какова цель вашего прилета сюда?

— Вас это может удивить, но я еще толком и сам не знаю, — доверчиво улыбнулся Дьондюранг. Перехватив удивленный взгляд Астрагала, пояснил ему: — Видите ли, я летел на Инканский комбинат биокибернетики для демонтажа. Но по пути почему-то взбрела в голову такая прихоть — выйти на этом астероиде.

— Странно, — усмехнулся Астрагал.

— Что странно?

— Да, собственно говоря, все странно… И наша встреча в этой пещере…

— А не могло это оказаться запрограммированным заранее? — воскликнул внезапно Дьондюранг.

— Что-о? А было бы забавно. — Астрагал улыбнулся. — Садитесь-ка к столу… Семь лет я никого не видел, и сейчас вы можете себе представить, что я чувствую, встретив вас… Я уже стар… Прежде был профессиональным космоисследователем, посвятил этому всего себя, но потом пришло время оставить полеты. Наступила старость. Жить без любимого дела показалось мне бессмысленным… И не хотелось отягощать собою никого. Решил затеряться в глубинах вселенной, которой служил, сгореть, как легендарный Редин… Но не хватило сил сознательно прервать свою жизнь… И вот я в этой пещере… А чем вы, простите, планировали питаться здесь, на астероиде? — спросил вдруг Дьондюранга.

— Я установил себе универсальный энзимный тракт, — ответил тот.

— О-о! Так, значит, уже создали? В мое время об этом лишь поговаривали.

Астрагал поставил на стол блюдо с пастой розового цвета и большую зеленую флягу, приглашая гостя к трапезе.

Дьондюранг сел и спросил Астрагала:

— Скажите, если не секрет, что вы оставили в мире людей и что нашли здесь, на астероиде?

Астрагал долго молчал.

— Думаете, так просто ответить вам? К тому же каждый день в какой-то мере меняет прежние взгляды… Семь лет назад я мыслил совсем иначе… Короче говоря — оставил жену, которая меня любила и которую я любил. Жаль теперь, что степень, меру этой любви я оценил только здесь. Оставил взрослых детей — сына и дочь…А нашел лишь утраченную зависимость от суровых условий. Я врос в эту пещеру и чувствую, как она направляет мою жизнь.

— Вы так нуждаетесь, чтобы вами кто-то руководил? — Дьондюранг поднес флягу к губам и отпил глоток. — Какой чудесный, ароматный напиток! Как вам в этой пещере удалось его синтезировать?

— Нет. Это фляга еще с Инканы… Она припасена для подобного необычного случая… А в возможность управлять собственной жизнью я не верю. Можно управлять кем-то, но собою — нет… Когда я был космоисследователем, то управлял могучими машинами, людьми, киберами, думал и был уверен тогда, что и собой тоже. Но теперь-то я точно знаю: это они руководили мной. Я зависел от каждого из них. Когда пришло время оставить полеты, когда я стал принадлежать только себе, тогда почувствовал свое ничтожество…

— Позвольте, почему вы обыкновенную тоску по старым друзьям превращаете чуть ли не в философские постулаты? Почему? — не выдержав, воскликнул Дьондюранг, — И почему вы утверждаете, что сбежали на астероид, лишь бы почувствовать зависимость? Это неправда! Не нужно быть кибером, чтобы понять: вы хотели, как и раньше, продолжать чувствовать свою силу, свою самостоятельность. Разве не так? Вы, люди, все слишком плохо отличаете причину от следствия, утверждение от предположения, желание от потребности. Большинство людей нуждаются в одном, стремятся совсем к иному, а делают вообще невесть что… Или, может, вы что-то скрываете? Может, для бегства были еще какие-то основания?

Астрагал улыбнулся и протянул руку.

— Передайте мне, пожалуйста, флягу… Да, с вами трудно не согласиться. Но и ваше появление на этом астероиде не назовешь вполне осмысленным, целесообразным.

— Что поделаешь. — Дьондюранг вздохнул. — Я тоже несовершенен. Но, по крайней мере, никогда не лицемерю. А вы порою ищете и не хотите находить, находите, чтоб было что терять, теряете, лишь бы оплакивать утрату. Для вас кажется слишком простым, даже недостойным человека ценить то, что имеешь… Я всю жизнь посвятил изучению человеческой природы…

— И что же вам удалось узнать о нас? — грустно улыбнулся Астрагал, прислонившись спиной к голубому шероховатому камню.

— Люди очень часто совершают глупости, которые ничем нельзя объяснить.

Астрагал вдруг громко рассмеялся:

— Вы делаете осмысленные глупости, мы — глупости неоправданные, но главное в том, что и вы, и мы далеки еще от совершенства, не так ли?

— К сожалению, именно так. — Дьондюранг усмехнулся.

Они долго сидели молча; каждый по-своему оценивая встречу, думая о тайне бытия, о людях и киберах, об огромной сталактитовой пещере, ставшей, должно быть, последним их пристанищем.

— Однажды, — нарушил молчание Астрагал, — узнав, что траектория нашей очередной экспедиции будет проходить через Гарию, моя жена, моя Тилия… Он вдруг умолк, грустно улыбаясь. — Так вот, моя Тилия попросила меня привезти гарского перца. Я говорил ей, что у меня не останется времени, чтобы достать этот редкостный продукт. Но Тилия так просила, так умоляла… И я привез. На сто пятьдесят семь часов задержал четыре межпланетные машины на Гарии, но достал. Привез. И она действительно была счастлива как ребенок. Но перец тот, редкостный гарский перец весь до последнего стручка сгнил на кухне… — Астрагал неожиданно рассмеялся. — Сначала она хотела его законсервировать. Потом решила приготовить рец. Но каждый день выкидывала стручок за стручком, которые становились мягкими и начинали дурно пахнуть. Она даже с сожалением причмокивала над каждым. Я так ничего и не понял толком. Зачем он ей понадобился? А когда спросил, почему он гниет на кухне и нужен ли он вообще, она лишь небрежно бросила: «Не будь мелочным, тебя это отнюдь не украшает!» Вот наглядная иллюстрация к вашим словам и наблюдениям, — рассмеялся Астрагал. — И что интересно, этот случай я вспоминаю здесь чаще всего. Семьдесят два года супружеской жизни оставили в памяти наиболее ярким именно этот эпизод. Смешно? Знаете, а мне опять захотелось к людям. Вы пробудили во мне желание жить, воскреснуть…

— И опять вы позволили себе лицемерное утверждение. Не я пробудил в вас желание жить с людьми. Скажите мне по-честному — сколько лет вы выходите из этой пещеры в надежде встретить людей?..

Дьондюранг отхлебнул еще глоток из зеленой фляги.

— Теперь мне понятно, почему так внезапно в кабине межпланетного такси мне пришло в голову взять курс на астероид Лазурных Сталактитов. Я уловил призыв вашего биополя. Вы думали о людях, вы мечтали их увидеть. Вы нуждаетесь в помощи. Разве не так? Мы с вами оба должны вернуться к людям. Вспомните Сандра:.

Но все равно ты должен возвращаться.

Хотя всю жизнь старался убежать…

— Как вы себе представляете наше возвращение? — грустно улыбнулся Астрагал.

— Пока еще никак. Согласитесь, не мог мой центральный анализатор придумать такую несуразность, как явиться сюда только затем, чтобы вместе с вами перестать функционировать в этой прекрасной пещере. Я убежден, существуют какие-то факторы, которые еще не могут быть оформлены в виде программного приказа или мысли. Нам остается ждать и верить: мы возвратимся к людям. И, знаете, сегодня я счастлив! — Дьондюранг громко, радостно рассмеялся, и смех его, неудержимый и искренний, который присущ только киберам, без малейшей фальши, передался Астрагалу. — А теперь спать! И верить — все к лучшему. Все к лучшему!

 

«Экспонат»

Они сидели на холодной каменной скамье возле генератора кислорода, стараясь найти причину неисправности. Третий час уже мигала сигнальная лампочка, оповещая об опасности. В пещере уменьшалось количество кислорода.

— Никогда не подумал бы, — подчеркнуто спокойным тоном сказал Астрагал. — Эта машина практически вечная. А что на мою жизнь ее хватит, ничуть не сомневался. — Его старческие морщины вокруг глаз стали глубже, он напряженно посматривал на аварийный сигнал над голубой ретортой.

Громадный пещерный зал впервые показался обоим зловещим. Голубые сталактиты мечами свисали над ними.

— Если не найдем причины, через несколько часов — конец.

— Я не могу поверить, что все так бессмысленно закончится.

— Когда-то вы обещали, что мы вернемся к людям. — Астрагал отвел взгляд от генератора. — Но все произойдет значительно проще. Вам не удастся мне помочь. — Астрагал старался говорить спокойно, но внезапно сорвался на крик: — Ну найди хотя бы причину! Почему падает уровень кислорода? Я хочу знать! Зачем ты обещал, что мы вернемся?!

— Вы уже потеряли надежду?

— Издеваешься? — почти со злостью закричал Астрагал и надрывно, по-старчески закашлялся.

— Никто не знает, что произойдет час спустя, — спокойно ответил Дьондюранг.

— Я, я знаю! Можешь выбросить свою дурную кибернетическую кубышку. Она уже не скажет ничего разумного. Я знаю, что будет через час!

— Напрасно, — спокойно продолжал кибер. — Припомните, вы умерли семь лет назад. Вы уже старый. Вы не хотели быть в тягость никому. Подумайте, стоило ли умирать тогда, чтобы сейчас так бояться за свою жизнь?

И вдруг Дьондюранг замолчал. Он прислушался. Стены пещеры донесли до него отраженные звуки, которых не мог слышать Астрагал. И звуки эти воспринимались Дьондюрангом, как музыка любимого Лактариуса. Это была музыка человеческих шагов. Не понимал еще толком ничего, но отчетливо слышал: шаги приближаются. Его охватило радостное возбуждение.

— А если допустить, что на астероиде высадилась очередная экспедиция?

— Как вас понимать? — Старик в недоумении вскинул брови.

— Исследователи могли пробурить отверстие в своде нашей пещеры, создав с естественным выходом единую систему оттока.

Во взгляде Астрагала засветился живой огонек:

— Да-да, генератор кислорода не мог отказать, он работает нормально. Я тоже думал об этом. — Ему стало стыдно за свою недавнюю слабость. — Нужно отправиться на разведку. Где мой костюм?

— Подождите, — спокойно предложил Дьондюранг. — Через несколько минут люди сами придут сюда, — сказал и заметил, как задрожали руки Астрагала.

Оба они сидели на холодной каменной скамье и напряженно всматривались в треугольный абрис пещерного входа, откуда могли появиться люди. Сверху струился яркий виолевый свет, голубые сталактиты искрились всеми цветами спектра.

— Я слышу, — выдохнул Астрагал.

— Шаги?

— Да.

И вот наконец они увидели людей. Их было семеро. Выйдя из-за крутого поворота в яркий освещенный зал, люди остановились. Пятеро из них — в форме агентов экстренного розыска.

Дьондюранг понял, что они идут к нему. Это не экспедиция. Агенты экстренного розыска нашли его, биокибера Дьондюранга, который восемь лет назад скрылся от неизбежного демонтажа.

Но почему сейчас? Почему не сразу после исчезновения? Почему не на Инкане, в отеле «Дзябран»? Неужели не могли найти его за семь лет, пока он жил на Земле и писал книги? Почему именно сейчас?

Люди в зеленых скафандрах медленно приближались. Утешала единственная мысль, что он своим появлением помог Астрагалу вернуться к людям.

Зеленые скафандры приближались.

Теперь для него — биокибера Дьондюранга. — наступал конец. Его демонтируют. Он посмотрел на голубые сталактиты, на маленький родничок, журчащий в гроте, на высокие своды пещеры и вдруг до боли отчетливо ощутил красоту всего окружающего.

— Да-а, лишь осознав свою эфемерность, можно по-настоящему полюбить жизнь, — произнес он тихо.

— Что? — спросил его Астрагал.

Но к ним уже подходили люди. ЛЮДИ!

Долгая немая сцена. Ожидавшие и подошедшие смотрели друг на друга. Астрагал тяжело дышал. Дьойдюранг вяло, как обреченный, подошел к генератору и протянул старому космоис-следователю гибкий шланг, из которого шел кислород. Тот благодарно улыбнулся, кивнув головой, и поднес шланг к лицу. Дьондюранг старался не встречаться взглядом с людьми, которые рассматривали его через пирамидальные шлемы.

Один бородач решительно откинул шлем своего скафандра:

— Так здесь и вправду достаточно кислорода…

Астрагал едва сдерживал себя, чтобы не броситься к людям с объятиями, поцелуями, не терпелось наговориться за долгие годы молчания. Сдерживал себя, стараясь сохранить солидность.

Все остальные быстро разгерметизировали скафандры. Дьондюранг заметил среди них одну женщину. К великому своему удивлению, он узнал в ней Ларту Варич.

— Наконец-то мы вас разыскали, — удовлетворенно сказал бородатый Дьондюрангу. — А вы кто? — обратился он к Астрагалу.

— Я биолог, профессиональный космоисследователь… в прошлом. Зовут меня Андрей Астрагал…

— Это ваша книга об экспедиции на Центурию?

— Да, моя. Очень приятно слышать, что вы читали ее.

— А в этой пещере, видимо, собираете новый материал для следующей? Исследуете загадочные синие сталактиты? Вы, говорите, геолог?

— Биолог.

— Вы прекрасно расположились в этой пещере. Я вижу, на этом астероиде действительно есть чем полюбоваться, — в восхищении осматривался бородач.

— По решению Инканского совета здесь скоро создадут музей, — обратилась женщина к Дьондюрангу. — Ты, вероятно, этого не знаешь… Этот астероид жемчужина природной красоты. И наша обязанность — сохранить ее от саморазрушения. Охраняя, изучать ее тайны…

— Но для начала вы нарушили равновесие газового обмена. В пещере резко падает уровень кислорода, — предупредил гостей Дьондюранг.

— Простите, мы и вправду повели себя несколько бесцеремонно, но мы никак не ожидали встретить здесь человека. — Бородач внимательно разглядывал Астрагала, потом, повернувшись к подчиненным, с присущей для их службы строгостью приказал: — Немедленно восстановить герметичность пещеры!

Трое быстро направились выполнять приказание.

— Скажите, — тихо попросил Астрагал. — Я вижу, вы в форме агентов экстренного розыска. Значит, вы не экспедиция?

— Мы вот к нему. — Бородач взглянул на Дьондюранга, устало опустился на каменную скамью и спросил женщину: — Теперь вы довольны, Ларта? Позвольте нам отдохнуть.

Дьондюранг стоял возле каменного стола, скрестив руки на груди. Ларта подошла к нему и остановилась, потом медленно протянула свою красивую руку, Дьондюранг рефлекторно отпрянул назад.

— Вы меня боитесь? Дьондюранг, почему вы меня испугались?

— Я боюсь не вас, а… тьмы.

— Какой тьмы?

— Той, что мне сейчас будет дарована…

Но сообразив, что Ларта протягивала руку для приветствия, с открытой ладонью, смутился, не зная, как исправить положение.

— Я вижу, ты удивлен и испуган, Дьондюранг. Я сейчас все откровенно тебе расскажу. Ты был нашим экспериментальным образцом. Твой центральный анализатор совершенно новой, уникальной конструкции, практически идентичен человеческому мозгу. В левую церебральную полусферу вмонтирован специальный генератор импульсов, не воспринимавшихся тобой. Мы постоянно следили за тобой и фиксировали любое твое передвижение…

— И как же вы планируете закончить эксперимент? — тихо спросил Дьондюранг, внезапно почувствовав сильную вялость, безразличие ко всему.

Ему вспомнился комбинат, тихая зеленая улочка, по которой он вышел в мир людей и машин, чтобы выполнить свое назначение, и, выполнив, вернуться.

— Я хочу быть демонтированным, — произнес с трудом. — Я уже стар. И каждому, будь то человек или кибер, приходится возвращаться.

— Дьондюранг, — мягко и участливо сказала Ларта, — ты просто устал. Тебе еще рано думать о демонтаже.

— Ты думаешь, я просто утомился?

— Безусловно. В твоем голосе так много…

— Старости, — улыбнулся кибер. — Очень досадно, что я постарел.

— Дьондюранг, тебе нужно немного отдохнуть.

— Думаешь? — вновь горько улыбнулся он. — Тогда давайте я стану экспонатом будущего музея…

— Прости меня. — Профессор Ларта Варич прикрыла за собой пластиковую дверь и смущенно улыбнулась.

Дьондюранг открыл глаза. Он не слышал, как она вошла.

— Ты работаешь. И я всегда чувствую неловкость, мешая тебе. Ты уже почти месяц не выходишь.

— Мне здесь хорошо работается.

— Я часто завидую тебе.

— Человек не может завидовать киберу.

— Почему?

— Сама знаешь. Ведь я существую по твоим генным директам. Но теперь тебе не верится, что я создан тобой, что я — не человек.

— Да, — тихо подтвердила Ларта. — Но я скажу тебе… больше.

Дьондюранг насторожился.

— Ларта, лучше не говори ничего.

Женщина погрустнела и отвела взгляд.

— Ты изучаешь людей. А я делаю вид, что изучаю тебя, хотя мое присутствие здесь совсем не обязательно. Я давно могла бы вернуться…

Наступило молчание. Потом Ларта заговорила вновь:

— Я понимаю, мое состояние болезненное. Порой я всего страшусь. Понимаю, что должна вернуться на Инкану, но нет сил сделать это. Я все время хочу видеть тебя. Хочу слышать твой голос, читать все, что ты пишешь. Мне приятно сознавать, что ты и меня изучаешь, что ты интересуешься мною. И больше ничего. Что это? Разрушение старой системы условностей между человеком и кибером?

— У женщин несколько иные системы условностей, — попытался улыбнуться Дьондюранг.

— А тебе никогда не казалось, что ты человек? — спросила вдруг Ларта, не отводя взгляда.

— Нет, я знаю, что я биокибер.

— Но мог же ты предположить… Ведь ты больше, чем человек. Ты воплощение всех человеческих идеалов.

— Оставь, Ларта. Мне приятней слышать такие слова невысказанными, поскольку их смысл, как смысл света, в постоянном развитии внутренних взаимопревращений. Масса покоя равна нулю.

— Дьондюранг, я больше не могу молчать…

Ларта подняла страдальческий взгляд. Дьондюранг никак не мог взять в толк, о чем еще хочет сказать эта взволнованная красивая женщина. Пожалуй, впервые в жизни не мог прочитать чужого взгляда. Но чувствовал: сейчас она произнесет слова не просто неожиданные, но, возможно, и страшные. Все его мускулы напряглись. Замер.

— Прошу тебя, выслушай. — Ее голос дрожал. — И прости, если сможешь. Я очень виновата перед тобой…

В это время по ту сторону толстой прозрачной стены, отделяющей грот от пещеры, появилась группа детей в голубых скафандриках. Шлемы у всех были откинуты за спину, некоторые держали их в руках. Остановились перед гротом и с удивлением смотрели во все глаза.

— Они земляне, — тихо произнес Дьондюранг.

На груди каждого красовалась эмблема — голубой шар в сетке параллелей и меридианов.

Молодой экскурсовод Ланц Лан приоткрыл прозрачную дверь и вошел в помещение музейного кабинета Дьондюранга.

— Разрешите? Сегодня к нам пожаловала туристская группа с Земли. Заходите, дети… В этом отделе нашего музея очень интересный экспонат. Вы, безусловно, слышали, читали книги об уникальном биокибере, созданном на Инканском комбинате биокибернетики. Биокибер Дьондюранг сам изъявил желание стать действующим экспонатом нашего природоведческого музея. Это уникальнейшее произведение человеческого разума, Дьондюранг практически ничем внешне не отличается от человека, но по таким показателям, как объем памяти, острота анализаторов, физическая сила, скорость реакций, он намного превосходит человеческие возможности. Прошло уже много лет, как наш уважаемый Дьондюранг отработал запрограммированные часы. Сейчас этот уникальный кибер заинтересовался изучением человеческой психологии. Он не желает возвращаться на комбинат для демонтажа. Он чувствует в себе много сил и желает служить людям. За нашим Дъондюрангом продолжает вестись строгое научное наблюдение. Как раз сейчас на астероиде находится представитель комбината профессор Ларта Варич, создатель этого уникального биокибера. Есть ли у вас вопросы, дети?

Вопросов не было.

Дьондюранг и Ларта снова остались одни. Женщина долго не решалась продолжить разговор. Неожиданный приход экскурсантов словно отрезвил ее.

— Чем ты могла провиниться передо мной?

— Не знаю теперь, стоит ли говорить…

— Говори, Ларта, если начала.

— Ты вправе подумать, что я недостойна звания ученого, что я просто совершила преступление… Но, Дьондюранг, попытайся сначала понять меня не только разумом… Двадцать восемь лет тому назад я и вправду хотела создать биокибер с мультиаксонным строением политразонной квазиархитектоники… И даже верила, что мне это удастся… Но однажды… Однажды я спросила себя, чем будет отличаться такой биокибер от человека. Ответ напрашивался сам лишь фактом искусственного создания.

Возможности человека по-настоящему не изучены до сих пор. Отдельные индивиды могут состязаться с современнейшими киберами. И мы не находим в них никаких аномалий. Можем только сказать, что у человека неисчерпаемые резервы. Мы увлеклись созданием и производством киберов, забыв о себе. Пришла мысль о бессмысленности создания того, что давно создано природой… Но моя тема была утверждена. А если бы ее и не утвердили, в то время не существовало ничего, что могло бы меня заинтересовать. Отказ от темы предопределял выбор другой, новой. Должна же я была чем-то заниматься.

Ларта умолкла, облизнув пересохшие от волнения губы:

— Ты, Дьондюранг, не кибер. Ты… человек. Дьондюранг вздрогнул, как от удара.

— Да, — повторила Ларта, — ты — человек.

— Этого не может быть! — хрипло выжал из себя Дьондюранг.

Он смотрел на стройную фигурку профессора, на ее длинные золотистые волосы, словно видел впервые. — Посмотри мне прямо в глаза! — воскликнул он почти повелительно, заметив голубую опустошенность во взгляде Ларты.

Ему стало страшно. Что произошло? Еще никогда человеческий взгляд не казался ему таким безмолвным. И никогда он не чувствовал себя таким беззащитным.

— Этого не может быть! Зачем ты говоришь неправду? — закричал безумно, как не кричал ни разу. — Я до сих пор прекрасно помню тот последний конвейер, на котором осознал свое существование. Помню и мастера Имбрикатуса…

— Это фальсификация… Ты попал на последний конвейер по аварийному воздухопроводу… Я сама предварительно спровоцировала аварию и благоприятные условия для подмены. После трех инъекций дельта-глобулина Бера твой мозг стал абсолютно чистым от малейших остаточных потенциалов прежней памяти. Никто, даже мастер Имбрикатус, не заметил замены под седьмой экспериментальной ретортой…

— И ты не стыдилась смотреть мне в глаза? Кем же я был раньше?

Ларта долго молчала, собираясь с духом.

— Тебя звали Ярославом Ставичем. Ты был командиром «Цереры». Ты и почти весь твой экипаж погибли в две тысячи девятьсот пятидесятом году при повреждении блока деклимации. Но ваш сигнал о помощи приняли… Вас нашли. Кое-кого удалось спасти, некоторые навсегда остались в глубинах вселенной… Прости…

— Неужели ты говоришь правду?

Ларта опустила глаза и медленно пошла к двери…

«Тогда ветка стучала в мое окно. Это было так давно. Я жил на втором этаже гостиничного комплекса «Биокибероза». Я чуть было не вышел из строя в тот вечер. Вроде бы я все уже знал о мире, меня окружавшем. Вернулся после первого рабочего дня поздно, а ветка начала стучать в мое окно. Меня охватил необъяснимый страх. Хотя я и знал, что это простая ветка. Но уверенности не было. Специалисты потом объяснили, что так проходит период адаптации. Неуверенность порождает страх.

Вот и сейчас. Просто формальность, хотя и драматичная, всем давно ясно: не существует принципиальной разницы между разумными существами искусственными и естественными. Только и всего, что естественные руководят, кому-то надо руководить. И создают себе подобных люди немного иначе. Но это просто традиция. При желании люди могли бы сходить с конвейера, как и биокиберы. Просто люди любят придерживаться традиций.

Но неужели это правда? Всю жизнь смотрел, изучал и даже в глубине существа чувствовал какое-то превосходство, как над более слабыми, и своеобразную любовь к ним… И вдруг… бах, и ты сам такой же… И сразу совсем иные мысли стали приходить. Другими глазами смотрю на мир, хотя ровным счетом ничего не изменилось. Самый верный способ борьбы — умение сделать противника сообщником, заставить воспринимать мир по-своему.

Неужели это правда? Но ведь я вижу в темноте. Хотя… человеческий глаз реагирует даже на один квант света, а глаза ночных животных на Земле и на инфракрасное излучение… А припомни встречу со слепым Жалио. Поначалу я и не знал, что он слепой. Заметить было невозможно. Он совсем свободно держался. Правда, находился в окружении всего знакомого ему. Но разве мне не знакомо даже то, чего я никогда не видел? Я в состоянии мысленно моделировать вариант окружения быстрее, чем возникает необходимость действовать в этом окружении. И когда я спросил слепого Жалио, он ответил, что не чувствует никакой ущербности, просто он воспринимает мир, должно быть, иначе, чем большинство. Научился вести себя так, чтобы не привлекать постороннего внимания.

Универсальный энзимный тракт тоже не является отличием кибера. Обычная физиологическая операция.

Но что-то подсознательное не позволяет верить Ларте. Но почему? К чему ей такая ужасная ложь? Неужели она полюбила меня? Неужели выдумала всю эту историю, только бы убедить меня, да и себя тоже, что между нами нет барьеров? Женская чувственность? Больная психика? Или правда — любовь? Одно из великих таинств бытия. Любовь. Что это такое? Когда-то в древности люди говорили, что любовь — сила, которая движет миром. Может, так оно и есть. Иначе что же такое любовь? И какая сила движет миром?

Кто я? Кибер? Человек? При всей условности этого вопроса должен же быть и ответ на него?»

Дьондюранг подошел к столу и не спеша достал из ящика небольшую коробочку, обшитую коричневым ледром. Из нее вынул черную пластину с красным углублением в середине. Теперь стоит нажать на красное углубление, приложив пластину к груди, и все станет ясным. Если он человек — ничего не произойдет. А если биокибер — случится то, что давно уже должно было случиться.

И он нажал… Ларта — любовь — кибер, Ларта — любовь — кибер вспыхнуло несколько раз в сознании и затухло.

— Ну как? — спросил директор музея, дородный Мартин Реденблек.

Ларта болезненно улыбнулась.

— Я сказала ему, что он человек.

— Что с вами? — Реденблек удивленно смотрел на бледное лицо Ларты Варич.

— Не знаю. Мне кажется, мы не имели права… поступить с ним…

— Что, не имели права обмануть кибера? Хотите оставить это право исключительно для людей?

— Страшно…

— Что с вами?

— Не знаю…Давайте прекратим. Мне кажется, что случилось что-то страшное…

— Бросьте.

— Если бы вы видели его глаза в тот миг. Он был способен на все. Пойдемте! Вы сами объясните причину моего обмана. Мне он больше не поверит. Идемте! Я не могу одна… Он так похож на Ставича…

— На кого? А-а-а… Ваш муж был командиром «Цереры»… Моя жена не вспоминала б меня через столько лет… Или для этого нужно исчезнуть навечно? — Мартин Реденблек засмеялся, но заметив, что Ларта плачет, резко оборвал неуместный смех.

Лицо Дьондюранга спокойно и строго, подобно маске. Он неподвижно лежал на каменном полу.

— Что вы ему сказали? — Реденблек мрачно стоял над телом.

— Что он человек…

— Простите, но если б вам сказали, что вы кибер, неужели это заставило бы вас наложить на себя руки? Итак! Я глубоко убежден, что сам этот факт…

Ларта расплакалась неудержимо, как ребенок.