Тайна истоков

Несмотря на подозрения некоторых поэтов, Троянская война действительно имела место.

Гомер не ходит вокруг да около, не утруждает себя вступлением. Читателя сразу же бросают — нет, все-таки не со стен Трои, но прямо в гущу десятого года этой войны. Открывая Гомера, словно получаешь оплеуху бурь и сражений. Мы участвуем в собрании греков, держащих совет, хотя при этом не знаем причин их разногласий. Гомер в литературе — как ахейцы на войне: он режет по живому. Сюжет «Илиады» — история Ахиллеса, его гнева и вызванных этим гневом бедствий.

Нам об этом сообщают уже в первых стихах:

Чтобы узнать причины войны, надо потерпеть еще несколько песней или посмотреть в другом месте, обратиться к другой литературе. Нет никакого сомнения в том, что греки VIII века до нашей эры, слушая, как аэд приступает к этой поэме, уже знали обо всех разногласиях, возникших четыре века назад между троянцами и ахейцами.

Но мы, сегодняшние читатели, что́ знаем мы? Прошло двадцать веков, а старый антагонизм между народами Приама и Агамемнона не стал для нас чем-то широко известным! Позднее, в поэме, Ахиллес скажет:

Затем, дав это краткое пояснение, он удалится к себе в шатер, оставив товарищей погибать под натиском троянцев. И это все, что Гомер сообщает нам об истоках конфликта.

Чтобы понять причины войны, нужно углубиться в историю происхождения Елены. Во всем виноваты боги. Богиня Фетида, следуя воле Зевса, выходит замуж за простого смертного — Пелея — на горе Пелион.

На свадьбу является Эрида, злая богиня, любительница раздора. Она предлагает молодому траянскому пастуху Парису назвать самую красивую богиню. Он должен выбрать между Афиной, богиней победы, Герой, воплощением суверенности, и Афродитой, царицей сладострастия. Юноша выбирает Афродиту, как сделало бы большинство мужчин. В награду за свой выбор он получает Елену, самую прекрасную из всех смертных, которая, однако, была уже обещана Менелаю, царю Лакедемона и брату Агамемнона. Тут-то и объявляется война.

Для древнего грека красота тела — это как бодлеровский «высочайший дар», проявление превосходства, выражение ума. Но красота может оказаться фатальной, и красота Елены, дочери Зевса и Леды, тоже отравлена. Ахейцы не могут примириться с тем, что супруга одного из их царей похищена троянцем. Елена становится той искрой, из которой возгорится пламя.

Детали этой истории можно найти в более поздних греческих и латинских источниках. Их подробно изучил для нашего удобства Жан-Пьер Вернан.

 

Прелюдии и увертюры

Первые песни «Илиады» — это экспозиция, по примеру экспозиции в сонате. Над человеческой равниной сгущаются тучи. Уже девять лет ахейцы (Гомер так называет греков) стоят на троянском берегу у города царя Приама. Солдаты истощены. Единство ахейцев поддерживается авторитетом Агамемнона. Но оно тоже на исходе, потому что желание покончить со всем этим сильнее боевого духа.

Время обнажает нервы солдат. Агамемнон совершает ошибку: он похищает у Ахиллеса молодую наложницу Брисеиду, являющуюся частью его военной добычи. Что же он натворил, этот многоопытный предводитель! Прекрасный белокурый герой, властелин мирмидонян, Ахиллес «быстроногий», Ахиллес «питомец Зевса» — лучший воин. Униженный и оскорбленный, он удаляется к себе в шатер, чтобы переварить злобу. Он откажется принимать участие в битве. Это будет первым проявлением Ахиллесова гнева: обида за попранную честь.

Позднее он вновь возьмется за оружие, чтобы отомстить за своего друга Патрокла, убитого в сражении. И тогда его гнев превратится в неутолимую, титаническую ярость. Но — терпение, мы еще не в пылу сражений.

Гомер описывает силы греков. Это долгий рассказ о составляющих эту военную коалицию народах. Перед нами открывается немыслимая география дальних островов и морей, где царствуют неведомые цари и позабытые владыки. Кто помнит о простых людях? Существовали ли они на самом деле? Такое вот удивительное перечисление вырастает перед нами в поэме:

Список можно продолжать долго. Но почему Гомер вообще этим занимается? Ради славы мозаичного мира. Древним грекам не было дела ни до универсальности, ни до единства мира. Ничто греческое не является глобальным. Люди и места искрятся и переливаются невероятными оттенками, состоят из бесконечно малых частей, непохожих друг на друга и счастливо враждебных друг другу, как и рекомендовал Леви-Стросс, потому что следует сторониться всякого единообразия.

«Человека» в том виде, в каком его сформировала эпоха Просвещения, у Гомеровых греков не существует. Здесь у каждого свое лицо, своя одежда, свое племя и свой царь. «Список кораблей» представляет нам великолепную, разношерстную и неуловимую реальность, которую можно передать только художественным описанием и никогда — анализом. В этом витраже нет особого смысла. Зато можно пересчитать его грани.

 

Боги играют в кости

Итак, Парис похитил прекрасную Елену, и она находится за стенами Трои. Столкновение неизбежно.

Массовой битвы пытаются избежать, организуя сражение между двумя заинтересованными сторонами: любовником и мужем, то есть укравшим Елену Парисом и одураченным Менелаем. Но есть еще боги, которые сидят на Олимпе. Они играют в людей, как в кости. Опасаясь, что конфликта удастся избежать, они решают раздуть пламя…

У Зевса довольно непростая стратегия. Он должен удовлетворить униженную Парисом Геру, которая жаждет поражения троянцев. Но он также должен удовлетворить Фетиду, которая когда-то спасла его, и чей сын Ахиллес, униженный Агамемноном, должен погибнуть ради победы над троянцами. Афина поддерживает ахейцев. Аполлон — троянцев.

Короче говоря, Зевс играет в шашки. Боги всегда прекрасно умели вести за наш счет эту большую игру. Сегодня сложные маневры Зевса имеют свой аналог на Ближнем Востоке, где сильные мира сего расставляют шашки на доске, словно факелы на бочках с порохом. Зевс хочет войны людей ради мира на Олимпе.

Гомер использует первые песни поэмы, чтобы донести до нас эту истину, которая явится в поэме еще не раз: людьми легче управлять, когда они терзают друг друга. Троны богов — это наши руины.

Боги разрывают договор с людьми. Зевс посылает своего лучшего спецназовца в лице Афины, чтобы снова разжечь войну:

И сражение начинается. Следующие песни — это шум и ярость. Sturm und Drang: буря и страсти, сказали бы немецкие романтики. Буря у людей, страсти — на Олимпе. Но Гомер должен нарисовать нам еще одну картину: прощание Гектора с Андромахой. Воин вырывается из объятий жены и слышит знаменитый античный вопрос: стоит ли приносить счастье размеренной жизни на алтарь славы?

Гектор не слышит ее просьб и отвечает:

И, облаченный в блестящие доспехи, в которых уже отражается его грядущая слава, бросается навстречу неизбежному.

 

По правильную сторону стены

Настало время войны. Ахейцы возводят оборонительные сооружения. В поэме устанавливается диалектика осаждающих и осаждаемых. До этого нападали греки, а троянцы прятались за своими стенами. Одни пришли с моря, другие живут в изобилии. Одни захватывают, другие защищаются. Гомер передает нам следующее сообщение: цивилизация — это когда есть что терять; варварство — это когда есть что приобрести. Нужно всегда помнить о Гомере, читая утренние газеты.

Возводится стена. Теперь все наоборот, и недалек тот момент, когда завоеватели превратятся в осаждаемых. И тогда читатель увидит, с каким цинизмом боги распоряжаются будущим человека. Вот что Зевс бросает Посейдону:

Эти строки напоминают нам о погребенных под растительностью циклопических храмах. Мне в голову приходят Ангкор и города инков. Конечно, пока нам еще ни разу не удалось вернуть себе затопленные Посейдоном земли, но в этом есть та же фатальность: славные строения прошлого исчезают с лица земли, их разъедает эрозия, они покрываются песком или растительностью, словом, они не могут устоять под ударами времени.

Все тленно, и человек — в особенности. И осаждающий может стать осаждаемым. И есть только один жизненно важный вопрос: по какую сторону стены находимся мы?

Повествование продолжается. Удача переходит от одних к другим. Маятник судьбы, как язык колокола или ходики часов, туда-сюда раскачивается над равниной. Весьма роковое качание.

Зевс чередует свои решения и отдает предпочтение то одним, то другим в зависимости от своего настроения и интересов. И в этой суматохе над дымящейся кровью возникает великолепный образ ночной передышки, который напоминает нам, что красота всегда будет превыше смерти:

 

Восторжествует ли слово?

Гомер прерывает сражение.

Одиссей, Феникс и Аякс идут договариваться с Ахиллесом. Арфа Гомера передает нам все нюансы этих переговоров. Неоходимо убедить оскорбленного воина вернуться в строй. Его отсутствие пагубно для ахейцев. Они терпят неудачу. Его возвращение могло бы изменить их судьбу.

Одиссей использует политический аргумент и утверждает, что Агамемнон одарит его сокровищами, если он «оставит гнев». Феникс прибегает к мольбе, но Ахиллес не меняет решения: его может убедить только раскаяние Агамемнона. Аякс же выдвигает аргумент воина: армия любит Ахиллеса. Этот аргумент его трогает. Ахиллес не вернется в строй, но соглашается остаться. И даже лучше! Обещает сражаться, если будет угроза кораблям и если Гектор приблизится к ним.

Иногда эту обиду Ахиллеса трактуют как выражение патологического нарциссизма, потому что мы, дети расчетливой эпохи, не можем себе представить, что рана, нанесенная его чести, может быть глубже и опаснее всех остальных ран.

И война возобновляется: снова летают копья, снова звенят мечи. Струятся слезы и кровь. Тьма «покрывает очи», оружие «опадает на тело» (это выражения самого Гомера для описания смерти), падают воины. Идет страшная сеча.

Агамемнон ранен, Одиссей тоже, наконец, и Диомед. Ахейцы принимают удар. Троянцы подступают под их стену: «не по воле бессмертных воздвигнуто было здание то» («Илиада», XII, 8), напоминает нам Гомер. Слушатель поэмы еще раз узнавал здесь о том, чего стоило неуважение традиций и презрение установленных пределов:

Поймем правильно эти стихи: боги жонглируют нами, и, если чья-то судьба им кажется слишком тенденциозной, они выдвигают нового героя. Гомер часто возвращается к этой идее. Люди являются переменной величиной в игре богов. В общем, мы располагаем своей жизнью, а боги располагают нами.

Гомер испытывает все возможные способы развития событий. В песни XIV эта техника напоминает щелчок по носу. И в этом гений Гомера: его воображение не скудеет даже тогда, когда он описывает уже многократно повторяющуюся ситуацию. На этот раз речь снова идет о контратаке ахейцев, приводящей к тактическому перелому.

Гера решает обольстить Зевса, попросив помощи у Афродиты. И вот эти богини неба и земли обмениваются одеждами, и Гера жеманничает перед Зевсом, чтобы тот угодил в ее сети: «ныне пылаю тобою, желания сладкого полный» («Илиада», XIV, 328). И дальше следует сцена вполне человеческой любви, даже слишком человеческой, то есть — смехотворной.

Зевс занят шалостями с Герой, и богиня посылает Посейдона помочь ахейцам получить небольшую передышку в осаде Трои.

Взбешенный таким оборотом, Зевс наводит порядок в соотношении сил, восстанавливая паритет враждующих линий. Эти бесконечные наступления и отступления войск напоминают абсурдные действия Первой мировой войны, в том виде, как ее описывали Юнгер, Барбюс или Женевуа, когда армии тратили несколько месяцев, теряя тысячи солдат, на завоевание пары десятин грязной земли. В чем же отличие? Солдаты Первой мировой не носили ни оружия из бронзы, ни блестящих шлемов. Но, вероятно, злополучные боги все еще вершат свои дела над полями сражений.

 

Проклятие чрезмерности

И тут наступает развязка ахейских невзгод. Стены вот-вот поддадутся напору. В «Илиаде» стена символизирует собой защиту и суверенитет, но также — некий предел, данный обществу. Стена, как и всякая граница, является драгоценным сокровищем, и это великое несчастье, если в ней открывается брешь. Две тысячи пятьсот лет спустя после Гомера ревнителям плоского мира, без наций и без границ, следовало бы присесть в уютной тени какой-нибудь крепостной стены и поразмыслить об «Илиаде»:

Линия фронта проседает. «Все на штурм кораблей», — кричит Гектор, и троянцы нападают на греческие корабли.

Таким образом, Гомеру понадобилось пятнадцать песней, чтобы прийти к следующему результату:

Ахиллес обещал помочь, если троянцы подберутся к кораблям.

Сказано — сделано. Настала пора вступить в битву. Ахиллес мог бы здесь вдохновиться прекрасными словами Фернандо Пессоа, написанными двумя с половиной тысячелетиями позднее: «Действовать — значит познать покой».

Возможно, это помогло бы избежать многих смертей.

Но не будем спешить. Ахиллес еще не вступил в сражение. Пока что он соглашается с тем, чтобы к рядам сражающихся примкнул Патрокл в доспехах Ахиллеса. Для Ахиллеса это способ послать вместо себя на войну свою голограмму:

Иронизирует ли здесь Гомер?

Или это для него возможность напомнить о том, что нельзя избежать чрезмерности, этой кровожадной твари? Ахилл ведь вскоре превратится в свирепого монстра, а тут вдруг дает своему другу советы насчет умеренности.

Это как если бы Сталин цитировал Евангелие, а Тарик Рамадан давал бы уроки правил хорошего тона или еще как если бы султан Эрдоган рассуждал на троянской равнине с королем Саудовской Аравии о правах человека:

Свирепейший из монстров призывает своего друга к сдержанности.

Нужно будет вспомнить эти строки, когда мы будем читать о бойне, устроенной самим Ахиллесом. Патрокл его не слушает. И оставляет в рядах троянцев кровавые бреши. Гомер использует показательный оборот, говоря о ярости Патрокла: «муж неразумный». Он убивает Пирехма, Ареилика, Пронооя, Фестора, Эриала, Эримаса, Амфотера, Эпальта…

Он переходит все границы — и это большая ошибка. И как это всегда происходит у Гомера, наказание ждет его там, где он совершил грех. Всякая жестокость уже содержит в себе приговор. Всякая чрезмерность взывает к возвращению бумеранга. И тут наступает возмездие.

Против Патрокла выступает Аполлон, и Гектор поражает его ударом копья в живот. «Тут, о Патрокл, явился последний предел твоей жизни» («Илиада», XVI, 787). Выражение «последний предел» могло бы стать подзаголовком вообще всей «Илиады».

Гектор будет наставлять эту охваченную безумием душу до тех пор, пока Патрокл не издаст последний вздох:

Но мы еще не насытились хюбрисом. Над равниной поднимается слепая сила. Люди сменяют друг друга, сражаются войска, гибнут герои, и над всем этим царит чрезмерность, переходя от одного к другому. Она — как вирус. Как психически заразная болезнь. И на этот раз ею заразился Гектор. Сняв с Патрокла доспехи Ахиллеса, он надевает их на себя, не воздав должное погибшему.

И тогда Зевс говорит:

Важно правильно понять это обвинение: «вопреки порядку вещей». Каждый предостерегает другого от чрезмерности, чтобы не оказаться в ней виноватым. Человек патетически трогателен. Ясное понимание ситуации всегда принадлежит другому, потому что сам человек не может обладать ею по отношению к самому себе. Это мифологическая формулировка расхожей истины: «Поступайте, как я говорю поступать, но не так, как я поступаю сам».

 

Ахиллесов талант

Ахиллес узнает о смерти Патрокла, смерти своего друга и двойника. Убитый горем, он примиряется с Агамемноном и решает вступить в битву. Но у него нет ни оружия, ни доспехов, потому что Гектор забрал их. Для Гомера это оказывается поводом для создания прекрасной интерлюдии о встрече Фетиды и Гефеста.

Фетида, мать Ахиллеса, просит этого бога-кузнеца выковать новое оружие. (Ох, как она трогательна, эта мамочка, снаряжающая своего сына в «Галерее Лафайет» мифологии, чтобы он под бой барабанов смог броситься в объятия своей судьбы, то есть — смерти!)

Итак, Ахиллес, удрученный смертью своего друга Патрокла, примирился с Агамемноном и готов к битве, снаряженный усилиями своей матери. Вскоре он, неистовый и разъяренный, вступает в бой. Это начало второй стадии Ахиллесова гнева. Здесь проявляется его сверхжестокость:

Мы уже знаем, как работает механизм хюбриса. Его ничто больше не может остановить. Нет ни сострадания, ни пощады, ни различения. Без страха и жалости, как говорят во французском Иностранном легионе. Он поражает, рубит, добивает. Все это обилие ужаса разрастается у Гомера на сотню строк. Но читателю не стоит переживать: ему не одному все это отвратительно.

Даже силы природы восстают против такой чрезмерности. И война приобретает космический масштаб. Люди, животные, боги, вода, огонь — все содрагается от этой битвы. Людям удалось расстроить вселенский механизм. Начинается тотальная мобилизация.

От гнева Ахиллеса даже река Скамандр встает на дыбы, пытаясь остановить это безумие, и выходит из берегов, чтобы унести с собой безумца:

Ахиллес борется с рекой, чтобы не утонуть.

А что, если мы, люди, тоже ведем себя по отношению к природе, как Ахиллес по отношению к богам? Мы нарушили ее равновесие. Мы перешли все границы, утомили планету, уничтожили многие виды животных, растопили вечные льды, отравили почву. И сегодня наша река Скамандр, то есть весь живой мир, прерывает свое молчание, чтобы указать нам на наши излишества.

На языке экологии говорят: красный уровень опасности. На языке мифологии говорят, что от отвращения даже реки выходят из берегов. И нас, как Ахиллеса, преследуют эти воды. А мы все еще не понимаем, что пора замедлить свой бег к той пропасти, которую мы, по глупости, продолжаем называть прогрессом.

 

Ключевой момент

Затем, наконец, начинается противостояние. Это ключевой момент «Илиады». Ее центр парусности. Дуэль Ахиллеса и Гектора.

Они преследуют друг друга. Гектор бежит, вспоминает о прежней прекрасной жизни, которую он готовится оставить. По вине Афины он останавливается и оказывается лицом к лицу с Ахиллесом. Герои ругаются друг на друга и вступают в сражение. Гектор убит, и Патрокл отмщен.

Тем не менее гнев Ахиллеса не успокаивается. Хюбрис, иррациональный и неуемный, не истощается, даже когда этого требуют обстоятельства. Ярость ненасытна. И тут Гомер придает чрезмерности еще одно измерение.

Убивать в опьянении ярости — обычное дело. Но Ахиллес желает осквернить труп Гектора. Он привязывает его к своей лошади и тащит по земле. А для античной традиции высшая низость — не воздать почестей мертвому телу. Это худшее из всех «постыдных оскорблений».

Это кощунство обескураживает. Мы думали, что безумие утихнет. Но хюбрис не отступает. Воители не знают мира, у жестокости нет передышки, и нет покоя богам. Возмутятся даже они. И сам Аполлон — воинственный и свирепый — вынесет обвинение этой демонической одержимости человека:

В этом один из уроков Гомера: хюбрис кружит над нашими головами, как проклятье, втягивая нас в войну. Ему ничто не может воспрепятствовать. Люди передают его друг другу, как эстафетную палочку, и неистовствуют… А что, если войны, очаги которых зарождаются по всему миру почти каждый день, вчера — в Европе, сегодня — в Тихом океане и на Ближнем Востоке, являются всего лишь одним из проявлений этого вечно возвращающегося, ненасытного хюбриса, который принимает вид то ландскнехтов, то самураев, то рыцарей Круглого, то солдат вермахта?

 

Мир — это интерлюдия

Скоро мы оставим равнину Трои… Разрушительное безумие утихает. Апокалипсис прекращается. Гомер приглашает нас на погребение Патрокла. Труп Гектора все еще не возвращен враждебному лагерю. Начинаются погребальные игры, и для Ахиллеса это возможность наконец-то проявить себя в роли предводителя. Он разумно руководит играми, улаживает споры, демонстрирует свое искусство правления.

Демон превращается в царя. И в этом проявляется греческий гений, никогда не проводящий в человеке границу между добром и злом.

Ахиллес мог бы раз и навсегда стать воплощением психопата. Но античный поэт не уродует его разделительным шрамом морали. Этим займется христианская диалектика или — что еще хуже! — мусульманская, причем как юридическая, так и бытовая.

Позднее монотеистические откровения установят бинарное восприятие мира, отравив токсинами морали многоцветие человеческих взаимоотношений к несчастью наших двухмерных обществ, в которых эта угрожающе узкая граница будет отделять светлую сторону от темной.

Последняя картина «Илиады» — чистый, осмелимся сказать, классицизм, ведь классицизм опирается на античный канон. Это сцена, в которой чувства достигают наивысшей степени изящества при общей опасности обстановки. Старый царь Приам, отец Гектора, подавленный смертью своего сына и отношением к его останкам, пробирается через все преграды к врагам. Это самоубийственная затея. Какая отвага! Отцовская любовь торжествует над всеми опасностями. Конечно, Гермес помогает ему, но этот поступок ставит Приама в ряд вечных героев.

Враждующие цари приветствуют друг друга, вступают в разговор, восхищаясь друг другом, и под сурдинку ведут переговоры. Здесь Гомер дает нам определение благородства: добродетель побеждает неосознанные импульсы.

Отец умоляет Ахиллеса отдать ему тело сына. Он в гостях у его палача! Он тянет к убийце «молящие руки»! И Ахиллес уступает. Он, великий воитель, восхищается человеческим величием своего противника. Приам осмелился. Ахиллес ценит это. Они договариваются о перемирии, чтобы Приам мог похоронить Гектора.

Теперь можно начинать организацию похоронных церемоний и заканчивать «Илиаду». Сражение возобновится после перемирия и закончится разрушением Трои. Но из текста поэмы мы ничего об этом не узнаём. Позднее мы услышим эхо этих событий в «Одиссее» и других книгах.

«Илиада» научила нас одной вещи. Человек — это пораженное проклятием создание. А миром правит не любовь и не доброта, а — ярость.

Иногда она утихает, но продолжает ворчать, как глухой зверь, затаившись где-то в складках земли. Эта тяжелодышащая тень боится страданий, но не знает, откуда они берутся.