Боль в желудке стойкая! Она меня не покидает. Врач, которого мы вызвали на съемочную площадку, должно быть, ошибся в диагнозе. Уже шесть дней я принимаю выписанные им лекарства. Мой желудок постоянно выворачивается наизнанку.
А теперь добавились и новые проблемы.
Я разваливаюсь.
— У тебя болит живот? — все время спрашивала меня Жози.
— Ох… — морщилась я.
Она видела, что я ничего не могу поделать с этой болью. Вчера она мне рассказала, что у одной актрисы, с которой они вместе снимались в каком-то фильме, была такая же проблема. Ее отвезли в больницу. Через час все прошло.
— В больницу?
— Это лучше, чем глотать одну за другой бесполезные таблетки.
«Через час все прошло».
Жози не из тех женщин, которые не понимают, что происходит. Она догадалась, что у меня, помимо непрекращающейся боли в желудке, еще не все в порядке с животом. К черту гордыню. Я соглашаюсь. Я признаюсь, что, кроме тошноты, у меня еще болит живот, и к этому я не могу привыкнуть. Мучениям не видно конца. Становится все хуже и хуже. У меня в животе кирпич. Нечем гордиться. Но я вынуждена подытожить именно так.
Я ничего не делаю, чтобы помочь себе?
Жози связалась с офисом киностудии. Она поговорила с какой-то дамой, рассказала ей о проблеме. Жози попросила:
— Назначьте прием на сегодняшний вечер после съемок.
Когда она вернулась, я была в своей комнатке.
— Сегодня вечером тебя примут. Мы заканчиваем съемку в семь вечера. Кто-нибудь отвезет тебя в больницу. Врач тебя ждет. Больница «Пон-Вуазен».
В машине, которая меня везет, я говорю себе, что после этого долгого съемочного дня мне бы хотелось заняться чем-либо другим, а не ехать в больницу. Даже ненадолго.
«Через час все прошло…»
Жози меня сопровождает.
— Я чувствую, что тебе будет спокойнее, если я поеду, — сказала она.
Я улыбнулась.
Она меня сопровождает. Мы едем за моим освобождением. Через час все будет в порядке. Все чудесно организовано. Я ничего не уточнила у Жози. У меня нет желания погружаться в этот вопрос.
Я не знаю, что мне будут делать в течение часа. Лишь бы меня избавили от этого кирпича! Ассистентка, которая отвечает за обеспечение нас всем необходимым во время съемок, едет с нами.
Дама из хирургического отделения встречает нас на парковке. Дама из хирургического отделения рада нас видеть. Она встречает нас очень радушно. Мы еще в гриме. Мы едва успели переодеться.
Она открывает нам какую-то палату.
— Здесь вам будет спокойнее, — говорит дама заговорщическим голосом.
И вот мы с Жози в больничной палате, за окнами виднеются горы. Нам неловко от того, что мы оказались в таком унылом месте. Кровать с рычагами. Железный шкаф. Телевизор под потолком. Стул, на него садится Жози.
Я не сажусь на кровать. Никто мне еще не сказал, что я заболела. У меня болит живот, это совсем другое дело.
Мы пытаемся перейти из этой атмосферы наваливающейся депрессии в состояние счастливого обладателя лотерейного выигрыша.
— Сцена, которую мы сняли, получилась хорошо.
Мы довольны. Персонажи получаются. Режиссер, кажется, тоже удовлетворен. Мы развеселились. Если бы не живот, все было бы чудесно.
Через час все будет в порядке.
Хирург в белом халате в сопровождении медсестры в халате светло-зеленого цвета входит в палату. Моя подруга оставляет меня одну с халатами белого и светло-зеленого цвета.
Меня просят раздеться. Я подчиняюсь.
— Ложитесь на кровать, — говорит мне хирург.
— О… Да все в порядке, — возражаю я вежливо, чтобы показать, что мне не стоит ложиться на больничную койку. Продолжаю стоять.
— Вам необходимо лечь для осмотра, — строго говорит мне хирург.
Я понимаю, что это не просто любезность с его стороны. Когда хирург в белом халате что-либо говорит, ему всегда надо подчиняться.
Я ложусь на кровать. Шорох плотной клеенки указывает мне на то, что под простынею есть подстилка. Соприкосновение с кроватью неприятно. Мне не нравится это ощущение. От одного этого прикосновения уже заболеваешь.
Хирург сосредоточен. Двумя руками он ощупывает мой живот. Ни звука, кроме шелеста клеенки под моей спиной. Мне не нравится эта тишина. Тишина палаты еще больше приближает меня к болезни.
Через час все будет в порядке. Я надеюсь. Я начинаю сомневаться. Смотрю на хирурга. Он ищет проблему. Если он будет старательно искать, то, в конце концов, обнаружит, начинаю я себя успокаивать, лежа на своей подстилке.
Если хирург решит, что у меня все в порядке, я смогу спокойно продолжить съемки. А если решит, что все плохо?
Хирург энергично ощупывает мой живот. Ай! Так мне больно! Я ничего не говорю. Я боюсь, что он решит, что я больна. Он надавливает еще сильнее. Ай! Так мне больно. Я это скрываю. Я сосредоточиваюсь на своем лице. Я боюсь показать свою боль.
Врач хмурит брови. Я серьезно начинаю сомневаться в том, что «через час все будет в порядке». Врач нажимает еще сильнее. Ну, ай же! Честное слово, он это делает нарочно? Он понял, что так мне больно. Он хочет посмотреть, до каких пор я смогу терпеть? Вот оно что! Если я не скажу «ай», он заставит меня таким образом подпрыгнуть на обе ноги.
Я не больна.
Он нажимает с одной стороны живота, давит с другой. Время от времени смотрит на мое выражение лица. С моей стороны — никакого сигнала. Я профессионально контролирую свое лицо.
Медсестра, лет двадцати пяти, стоит с другой стороны кровати. Она ждет указаний.
— Это камень, — бросает он.
А я-то думала, что целый кирпич. Я хочу пошутить. Я хочу разрядить атмосферу, которая втягивает меня в болезнь. Но сама обстановка в палате посреди гор, на кровати с клеенкой, перед железным шкафом и телевизором, подвешенным на стене, сдерживает меня.
Мужчина в белом халате натягивает резиновые перчатки. Он меня обследует способом, которому, обычно, подвергаются охотно. Белый халат признает меня больною. У молодой женщины в светло-зеленом удрученный вид. Я понемногу теряю профессиональное самообладание. Мне становится трудно управлять выражением своего лица, которое предательски говорит о том, что я скоро заплачу.
Тишина становится напряженной.
Хирург стягивает свои перчатки. Он выпрямляется. Однако продолжает опираться кулаком на кровать, как будто ставит на простыни штамп: «больна».
— Надо поставить ей клизму, — говорит он, едва повернув голову к девушке.
— Что? Клизму?
Но что это такое? Почему не кровопускание, если уж на то пошло? Клизму? Я за всю жизнь о таком не слыхивала. Только в комедии «Мнимый больной»! Мольер предписал такое лечение в семнадцатом веке! Существует ведь и другой способ, не так ли? Клизма? А Жози в курсе? Что бы она об этом подумала? Я начинаю беспокоиться более чем серьезно.
— Я смогу завтра сниматься? — спрашиваю у хирурга.
— Ваше здоровье важнее.
Он, что, дурак?
Я понимаю, что через час все не будет в порядке.
Во что бы то ни стало я хочу поговорить с Жози! У одной из актрис, с которой она снималась в каком-то фильме, была похожая проблема. Через час все было в порядке!
Девушка в светло-зеленом мило улыбается мне. Ей неловко за меня. Ну да… Придется это сделать, говорит она всем своим видом. У меня нет выбора. Хирург сказал: «клизма». Надо промыть.
Ну, вот что… Хирург или не хирург, меня они так легко не промоют! Я начинаю говорить:
— Извините меня, но если я не смогу сниматься, то я предпочитаю подождать субботнего вечера, чтобы подвергнуться этой процедуре. Сможете целый день промывать все, что захотите, если это нужно. В воскресенье я не снимаюсь.
Хирург смотрит на меня мгновение. Дура, понимает он. Весь его вид выражает снисхождение.
— Не я ведь мучаюсь, — говорит он мне ласково.
Вношу поправку. Мужчина в белом халате вовсе не любезен, он просто садист. Он демонстрирует улыбочку самодовольства.
— Я могу помучаться до субботнего вечера, — отвечаю я твердым голосом.
Показываю хирургу, который думает, будто в данной ситуации обладает полной властью, что не буду повторять дважды. Я продержусь до субботы. Это все, точка.
Начинаю шевелиться на клеенке, которая поскрипывает под моими бедрами.
Молодая медсестра изумлена. В палате накаляются страсти. Она едва осмеливается поднять глаза на белый халат, который ни у кого не спрашивает мнения. Она не знает, что делать. Она колеблется: идти за клизмой, несмотря на мой отказ? Не выполнить приказ хирурга, который не привык, чтобы ему не подчинялись?
Я же чувствую, что первый, кто приблизится ко мне с клизмой, сильно об этом пожалеет. Я полностью выпрямляюсь. Я зло смотрю на тех, кто хочет добраться до моего живота. Напряжение в палате усилилось. Весь мой вид ясно выражает: я кинусь в атаку при малейшем покушении на мою неприкосновенность.
Белый халат покачивает головой. Он удручен. Белый халат прерывает молчание.
— Не думаю, что вы продержитесь до субботнего вечера…
— Я хочу поговорить с Жози!
Мне не нравится эта ситуация, которая все больше заходит в тупик. Хирург разглядывает меня еще мгновение. Видя мое решительное лицо, он понимает, что имеет дело с упрямицей.
— Успокойтесь.
Он смягчается. И правильно делает, так как я не пошла бы ни на какие уступки!
Хирург приводит Жози. Присутствие моей подруги меня немного успокаивает. Хирург решает говорить с ней. Ко мне он больше не обращается. Я — больное тело, а Жози будет головой, с которой можно вести разговор. Жози понимает. Она говорит об этом хирургу. Он тоже должен понять, что мы в самом разгаре съемок. В одном из фильмов, где она снималась, у одной актрисы была такая же проблема. Через час все было в порядке.
Когда Жози говорит эти слова: «Через час все было в порядке», — спокойствие возвращается ко мне. Я поставлю Жози памятник, как только выберусь из этой ловушки!
— Можно сделать ей рентген? — спрашивает белый халат у Жози.
Жози поворачивается ко мне. Она советуется со мной перед тем, как ответить хирургу.
— Сильви, согласна на рентген?
— Окей.
Жози передает белому халату ответ больного тела. Это согласие на рентген. Хирург поворачивается к светло-зеленой девушке.
— Господин Планьо еще здесь? Я хотел бы, чтобы он сделал рентген.
Молодая медсестра выходит, чтобы осведомиться. Вернувшись, она говорит, что рентгенолог уже ушел. Я чувствую, что буду освобождена.
— Позовите господина Рюелона. Пусть сделает УЗИ.
Нет. Я не буду освобождена так быстро. Этот мужчина — хитрая бестия. «Нет рентгенолога? Хорошо. Сделаем УЗИ». Молодая медсестра быстро исчезает.
Мы с Жози остаемся одни с хирургом. Он решил совсем ко мне не обращаться. Он задает вопросы Жози.
— У нее стресс?
— Ну… Нет. Да… Не больше не меньше, чем у любого другого, — отвечает она, бросая на меня взгляд, чтобы видеть, согласна ли я с этим.
Я согласна.
— Она ест хорошо?
— Ну… Ну да. У нас есть столовая на съемках, там хорошо кормят.
Жози бросает на меня второй взгляд. С этим я тоже согласна.
Белый халат продолжает задавать вопросы Жози. Вопросы, могущие прояснить причины закупорки кишечника, которая меня мучает. Ничто в моем режиме питания или в психическом состоянии, или в чем-либо еще не позволяет найти причину моего заболевания.
— Было бы разумнее оставить ее здесь, — делает хирург еще одну попытку.
Я смотрю на Жози. Что она ответит? Моя судьба в ее руках. На этот раз Жози не смотрит на меня. Отвечает хирургу.
— Она не хочет оставаться, — говорит она спокойно и твердо.
Два памятника Жози, когда я выйду!
Завтра меня будут ждать в 7:10 в холле отеля для нового дня съемок. Я не хочу, чтобы за мной заезжали в больницу.
Мы с Жози ждем УЗИ. Жози больше не улыбается. Прошло уже два часа, а ничего не наладилось. Мы спрашиваем, где можно выкурить сигарету. Хирург снова озадачен. Больное тело нанесло ему удар, если и голова собирается тоже… Однако он нам показывает, где можно перекурить. По дороге мы прихватываем ассистентку. Она тоже хочет курить.
Мы едва успели затянуться дымом, как молодая медсестра светло-зеленого цвета пришла за нами.
И вот я снова лежу на смотровой кровати. Доктор наносит тонкий слой голубого геля на мой живот. Мы все в маленькой комнатке. Хирург, Жози, ассистентка и я. Специалист по УЗИ улыбается. Он тоже доволен, что находится в такой хорошей компании. Он берет необходимые для обследования инструменты. Он спрашивает:
— На съемках все идет хорошо?
Мы отвечаем вместе:
— Да, да.
— Вам в наших местах нравится?
— Да, да.
— О, здесь маленькая деревушка. Вы не очень скучаете?
— Нет, нет.
— Ночуете, наверно, в Эксе?
— Да, да.
Местная газета уже все о нас рассказала. Специалист по УЗИ читает местную газету. Он продолжает:
— Пробудете здесь еще долго?
С меня достаточно, Жози это надоело тоже. Она притворяется, что не поняла вопроса:
— Ждем вашего заключения, затем вернемся в отель отдыхать. Очень устали, — отвечает она.
Послание получено. Специалист по УЗИ не задает больше вопросов. Он ставит мне на живот свою машинку, похожую на увеличенный в размере сканер штрих-кодов. Воцаряется тишина. Все глаза устремлены на экран компьютера. Там вырисовываются какие-то формы. Доктор несколько раз кивает головой.
— Хорошо закупорено, — говорит он.
Я чувствую себя все лучше и лучше! Я надулась от стыда. Я жду, когда все это кончится. Сканер штрих-кодов гуляет по моему животу. Иногда специалист по УЗИ останавливается в каком-нибудь месте. Затем продолжает прочесывание. Сканер движется равномерно. Мои внутренности выставлены всем напоказ.
Специалист по УЗИ нажимает. Сканер замирает на несколько секунд на моем животе. Нажимает сильнее. Если он нажмет еще сильнее, то тоже сделает мне больно. Специалист по УЗИ встает со стула. Он подходит к экрану. Чтобы лучше видеть. Он передвигает сканер немного вправо, а затем немного влево.
— Хм? Но что это такое? — говорит он вдруг.
О, черт, думаю я. Он обнаружил какую-то гадость.
Специалист по УЗИ продолжает двигать своей машинкой.
— Но что это такое? — повторяет он.
В комнате все затаили дыхание. Напряженное ожидание достигло своего пика. Мы ждем приговор. Загнусь или не загнусь этой ночью. Специалист по УЗИ нажимает клавиши своего компьютера. Картинка меняется. Квадрат из зеленых точек выделяет изучаемую зону. Подобно пианисту, играющему последнюю ноту своего сольного концерта, специалист по УЗИ ударяет размашистым жестом по одной из клавиш.
— Что же это такое? — говорит он еще раз.
Мы все одновременно это обнаруживаем.
Маленькая черная корзинка, в которой спит ребенок.
Никто не дышит. Все придвигаются к экрану.
— Что это такое? — говорит Жози.
Я думаю, что поняла, но все-таки спрашиваю в свою очередь:
— Что это такое?
На экране мы ясно видим ребенка, удобно устроившегося в гнездышке. В моем животе спит ребенок.
— Вы беременны, девушка, — говорит специалист по УЗИ.