— Эй! Эй! Эй! Это я!
Я на покатой крыше своего дома. Но как я тут оказалась? Еще раз стучу в плексигласовое стекло. Я зову своего парня. Он на кухне. Намазывает бутерброд земляничным вареньем. Он очень любит это варенье. Я всегда покупаю его, как только оно заканчивается в кухонном шкафчике. Он пьет чай и читает газету.
Мой парень опускает газету, крутит головой. Отрезает новый ломтик хлеба, делает новый бутерброд.
— Эй!!! Эй!!! Ты меня слышишь? Я на крыше! Я не могу спуститься!
Стучу по небьющемуся стеклу. Я попросила вставить бронированные стекла во все окна моей квартиры. Плексиглас, конечно, не такой звонкий, как обычное стекло, но все-таки… Странно, что мой парень ничего не слышит. Заканчивает намазывать варенье на масло, откусывает краешек и продолжает читать. Он целиком погружен в чтение и поедание бутерброда.
Снова стучу. Он услышал. Наконец-то. Кто-то стучит? Так это же я!
Что, проблемы со слухом? Ну, честное слово! Он ищет глазами, откуда стук. Ну откуда же он может идти? С крыши, конечно. Это я на крыше наделала шуму. Но мой парень ищет везде, только не там, где надо.
А именно, вверху.
Замечаю своего пса, который, лениво потягиваясь, заходит на кухню. Ну, у него-то хороший слух. Решаю его позвать. Уж он-то услышит. Это точно.
— Эй! Эй! Тьяго!
Стучу в окно. Сработало. Пес задирает голову. Он меня услышал.
Нет, ну что за болван! Он ложится на пол, чтобы лучше меня видеть. Ворочается на плиточном покрытии моей кухни. Укладывается на спину всеми лапами вверх и счастливо смотрит на меня. Хочет, чтобы я почесала ему брюхо. Какой болван… Слух у него, конечно, хороший, но мозгов ему явно не хватает. Он не понимает, что я не в комнате, что я нахожусь в трех с половиной метрах над его пастью. В трех с половиною метрах от его брюха и дрыгающихся лап.
— Голос! Голос! — командую ему.
Ладонью изображаю собачью пасть. Я лаю. Показываю ему то, что он должен сделать. Это его заинтересовало. Он увлечен моим спектаклем. Он не шевелится. Уставился на меня. Такое впечатление, что он издевается надо мной. Ему шуточки. Чувствую, что помощи мне от него не добиться.
— Дегенерат! — цежу я сквозь зубы.
Этот пес явно не был создан, чтобы облегчить мне жизнь. Я на него больше не рассчитываю. Помощь может прийти только от моего парня. Что же сделать, чтобы он меня заметил? Что сделать, чтобы он понял, откуда идет издаваемый мной шум? Он не слышит стука из-за толстого стекла… А вот цинк, наверное, будет звучать по-другому. Ночью я очень хорошо слышу, как голуби прогуливаются по жестяной крыше. Услышит ли мой парень, когда пятьдесят килограмм затопают по крыше над его головой?
Я выпрямляюсь. Топаю ногами. Топ! Топ! Топ! Получилось? Бегу к окошку. Он поднял голову! Я стучу по стеклу.
— Эй! Эй! Ты меня видишь?
Мой парень поворачивает голову! Я спасена! Я на мансарде у него над головой.
— Эй! Эй! Видишь меня?
Я повторяю все снова.
Но что же с ним происходит? Он просто остолбенел и уставился на меня. Ну, что стал? Я мельтешу за окном.
— Эй! Эй! Это я! Это Сильви! — кричу я, чтобы его оживить.
Действует, но не очень. Он медленно встает, не отрывая глаз от окна, как будто не верит своим глазам.
— Открой же мне! — кричу, чтобы вывести его из оцепенения.
Да! Удалось! Мой парень понял. Он зашевелился! Он пошел за длинной железной палкой, которой можно открыть окно. Вот окно приоткрывается. Оно образует с крышей острый угол. Я могу теперь просунуть голову. Я уже частично в своей кухне.
— Но что ты делаешь на крыше? — ошарашено спрашивает он.
— Я в ловушке. Я вылезла из бабушкиной комнаты и не смогла вернуться. Там крутой склон.
— Зачем ты вылезла на крышу?
— Пахло бутербродами.
Объясняю ему, что я поздно легла спать и не знала, что он здесь, ведь он должен был вернуться только через два дня. Когда я проснулась, пахло поджаренным хлебом. Кто-то делал тосты на кухне!
— Услышала этот запах и испугалась, тотчас же закрыла дверь бабушкиной комнаты.
Я никогда не видела моего парня с таким выражением лица. Он широко открыл рот и стоит так слишком долго. Челюсть отвисла. Мне нужно объяснить все подробнее, если я хочу, чтобы он закрыл рот.
— Кроме Тьяго, в доме никого не было! — объясняю я парню. — А тут этот запах! Я не спала всю ночь, но часам к пяти утра задремала. На рассвете внимание ослабевает. Ты ведь это знаешь!
У него такой вид, как будто он ничего не понимает. Даже кажется, что он меня впервые видит. Продолжаю говорить, чтобы вывести его из оцепенения. Ситуация довольно странная, но он должен мне помочь.
— Я подумала, что кто-то воспользовался тем, что мое внимание ослабло, и пробрался на кухню!
Ему все нужно объяснять.
— Разве это так сложно?
Да. Видимо, все-таки сложно. Он ничего не понял.
— Я знаю, что Тьяго не может делать тосты.
Ставлю точки над «i», рассказываю подробнее. Я пытаюсь удержать его глаза в створе приоткрывшегося окна. Это нелегко. У него совершенно одуревший вид.
— «Ну, на этот раз точно. Вот и до меня добрались!» — сказала я себе тогда и заперлась в комнате. Кто-то был на кухне. Ты понимаешь? Я запаниковала.
Он ничего не соображает. Его что, тостер стукнул током? Надеюсь, он не поджарил себе мозги вместе с хлебом.
— Кто-то жарил хлеб у меня на кухне!
Я начинаю нервничать.
— Ты-то знал, что это ты! А я? Я-то этого не знала! Я даже представить себе не могла, что это ты ешь бутерброды! Из комнаты я тебя не видела! Я думала, что это кто-то другой! И было от чего дрожать, не так ли? Да, меня трясло!
— …
— Я сделала все, чтобы сохранить спокойствие, понимаешь?
Никакого ответа. Я уже исчерпала весь запас объяснений. Теряю терпение. Отсутствие его реакции на нарисованную мною картину меня раздражает.
— Тебе следовало предупредить меня! — уже кричу на него. — Я искала выход, чтобы спастись. Ты напугал меня до смерти. В маленькой комнате я почувствовала себя в ловушке. Ты понимаешь? — настаиваю я.
— Я понимаю, что ты полностью свихнулась, — отвечает он на все мои объяснения.
Мы поменялись ролями.
«Сама во всем виновата», — читаю я на его лице. Это выводит меня из себя.
— Ты должен был вернуться через два дня! Как же я могла знать, что это ты? — уже озлобленно упрекаю его.
— А пойти посмотреть! — тоже озлобленно орет он на меня.
— А если бы это оказался не ты?
— А кого ты хотела бы увидеть? — вопит он.
— Ну, я не знаю. Если бы я знала, то не полезла бы на крышу!
Мой парень качает головой. Он в отчаянии от моего поведения.
Абсурдность ситуации его ничуть не забавляет. И он прав. Я и впрямь смешна. Теперь, когда он здесь, мне все представляется иначе. Хотя всего минуту назад мои рассуждения казались мне убедительными.
Немного подумав, я допускаю, что ошибалась. Я признаю свою ошибку:
— Я подумала, что какие-то типы пришли, чтобы меня схватить и ждут, пока я проснусь…
Мне самой стыдно за подобное заявление. Но это правда. Именно так я думала, когда учуяла запах тостов. Я опускаю глаза. Но мой парень продолжает сердиться. Он явно не собирается сегодня меня прощать. Он не собирается меня понимать. С него достаточно. Он выходит из кухни.
Возвратившись, он показывает мне записку, которую я положила перед дверью, прежде чем пойти спать. Там было написано: «Берите все, что хотите, только дайте мне спать. Спасибо».
— А это что такое? — кричит он.
О, нет… Я про него забыла, про этот кусочек бумаги… Стыдливо признаюсь:
— Я подумала, что если эти типы влезут в квартиру, им это понравится… И тогда у меня появится шанс остаться в живых… — бормочу я, чувствуя себя все более неловко.
— Но зачем каким-то типам залезать в твою квартиру? Что у тебя здесь есть такого интересного, чтобы люди рисковали упасть с крыши? — Он закричал на меня еще громче. Я его никогда таким не видела. Опасная ситуация. У него из-за меня нервный срыв. Ему совсем не нравится, что я нависаю над кухней, у него над головой.
— Я не знаю. Я боялась…
Начинаю плакать на крыше.
Мой парень немного успокаивается. Он вздыхает. Он уже не знает, что делать. Он смотрит на решетки, на которые я опираюсь. Эти решетки мешают мне пролезть в окно. Он смотрит на меня. Я выгляжу безобразно. Наверняка решетки впечатались в мое лицо.
— Сейчас я тебя сниму, — говорит он.
Он уходит, и я не успеваю его предупредить, что он не сможет пройти. Он не сможет открыть дверь в бабушкину комнату. А это единственный способ подняться на крышу.
Ведь я придвинула комод к двери.
Он быстро возвращается. Понял, что там что-то блокирует дверь комнаты. Он задирает ко мне голову.
— Я не могу открыть дверь, — говорит он раздраженно.
Он ждет объяснения этой новой аномалии.
— Я придвинула комод.
Он снова смотрит на меня в изумлении. Комод очень тяжелый. Рассказываю, что сначала я тихонько освободила его от книг, очень осторожно я выкладывала каждую книжку на пол. Приподняла комод. Кррр…. О, осторожно. Я остановилась. Я боялась надорваться. У меня не получилось бы поднять его бесшумно. Он был слишком тяжелый. У меня появилась идея: я сняла наволочки с подушек. Я смогла приподнять комод, чтобы подсунуть их под ножки. Одна наволочка на две комодные ножки.
— Не волнуйся, я их не порвала, — успокаиваю парня.
Я тихонько подвинула мебель. Как можно осторожнее придвинула комод к двери комнаты. Бесшумно положила все книги на место.
— Именно поэтому ты меня не услышал. Именно поэтому ты и не можешь открыть дверь, — сказала я ему.
Парень раздавлен моим объяснением.
— Что же нам сделать, чтобы я могла попасть обратно в квартиру? — рискую я поинтересоваться.
Лучше бы я не спрашивала. От этого он нервничает еще больше.
— Ты постоянно придумываешь столько сценариев, так придумай себе хоть один полезный. Ты видишь, что попасть домой теперь не так-то просто! — рычит он.
— Хватит на меня орать.
Я рыдаю.
Мой парень не очень тронут моими слезами.
— Я вызову пожарных. А что еще можно сделать?
— О нет! Только не пожарных! — умоляю его.
— А что ты предлагаешь?
Он в панике. Я тоже.
— Перестань плакать, черт побери!
— Перестань на меня орать!
Я плачу сильнее. Мы оба паникуем. В первый раз я вижу, как мой парень теряет спокойствие.
Он снова садится на кухонный стул, чтобы подумать.
— Ты можешь принести мне рубашку? — спрашиваю я, как та Козетта.
У меня не было времени одеться. Я в трусах.
А в офисы нижних этажей дома напротив уже начинают приходить первые служащие. Если они посмотрят в окно, то увидят меня на крыше здания.
Мой парень вновь исчезает.
Вот уже три часа, как я на крыше. Мой парень пошел за ножовкой по металлу. Он почти перепилил первый прут решетки. Он потеет от усилий. Много раз он повторил:
— Ну, все! С меня хватит!
В кухонной решетке четыре таких прута. Он думает, что если распилит хотя бы один, то я смогу пролезть. Солнце в зените. Парень передал мне через окно тюбик с защитным кремом. Он подал мне журнал, который валялся в туалете. Я вытянулась на цинковой крыше, чтобы не привлекать внимания офисных служащих.
Мой парень решает сделать перерыв. У него заболела левая рука.
Мне повезло. Второй прут поддался быстрее первого. Я смогла попасть на кухню около 15:30. «Этот второй прут — такое барахло», — чуть было не сказала я, когда он так быстро поддался. Но я промолчала.
«Окно без половины прутьев выглядит забавно» — тоже чуть не проронила я. Но сдержалась. Мой парень был слишком напряжен.
Я подумала, что лучше дать ему успокоится, чем сразу объяснять, почему у фикуса больше нет ни листьев, ни веток. Фикус погиб не без причины. Это и так было понятно. Он ничего у меня об этом не спросил. Просто положил стебель растения в мешок, чтобы вынести в мусорный контейнер.
Он сказал:
— Пойду подышу.
«Это тебя не очень-то освежит», — хотела я сказать ему, прежде чем он вышел. Я жарилась в горячем воздухе более четырех часов. Я ничего не сказала. После своего конгресса гениев телекоммуникаций он держался на одних нервах.