Международные отношения в первые восемнадцать месяцев в 1979 – 1980
Впервые я участвовала в работе Европейского совета в Страсбурге 21–22 июня 1979 г. Мне казалось, что канцлер Шмидт вынес из наших бесед четкое понимание моего намерения бороться за сокращение взноса Британии в общий бюджет, и надеялась, что он передаст информацию президенту Жискару д’Эстену{ Жискар д’Эстен Валери (р. 1926) – 20-й президент Франции (1974–1981), правоцентристский политик, лидер партии Союз за французскую демократию. Лауреат премии Нансена 1979 г. Во второй половине его срока начался экономический кризис, положивший конец «славному тридцатилетию». При нем Франция постепенно начала возвращаться в военные структуры НАТО, поддержав решение Совета НАТО развернуть в Европе американские ракеты. (Прим. ред.)}, который был председателем саммита. Они оба являлись бывшими министрами финансов и должны были хорошо понимать точку зрения Британии. Я заметила, что они разговаривали друг с другом на английском языке: но была слишком тактичной, чтобы отметить это вслух.
Проблемы Британии с бюджетом не нужно было долго объяснять, однако детали были предельно сложны. На момент переговоров о вступлении Британии нас заверили (о чем я продолжала напоминать другим государствам-членам) в том, что в случае возникновения неприемлемой ситуации в рамках существующего Сообщества или расширенного Сообщества само выживание Сообщества потребует от своих институтов найти разумные решения.
Уникальный формат торговли Британии делал ее очень значительным вкладчиком в бюджет Европейского сообщества. Мы традиционно импортировали гораздо больше из стран, не являвшихся членами Европейского сообщества, чем остальные члены Сообщества, в частности пищевых товаров. Это означало, что мы платили больше в бюджет Сообщества в форме тарифов, которые оно накладывало. В противоположность этому, бюджет Сообщества сам по себе предрасположен в пользу поддержки фермеров помощи Единой Сельскохозяйственной Политики (САР): САР управлялась очень расточительно. Сброс излишков за пределы ЕС искажает мировой рынок продуктов и угрожает существованию свободной торговли между ведущими экономиками.
Экономика Британии меньше полагалась на сельское хозяйство, нежели экономика других стран Содружества, наши фермы в основном больше и эффективнее, чем во Франции или Германии, а в результате мы получаем меньше субсидий. Британия традиционно получала львиную долю чеков несельскохозяйственных программ Сообщества, но рост этих программ был ограничен влиянием фермерского лобби в Европе и международной рецессией. Прежнее лейбористское правительство подготовило «пересмотр» условий вступления Британии. В 1975 г. финансовый механизм для ограничения нашего вклада был разработан, но его так и не запустили. Как результат, четкое соглашение, которого мы могли бы придерживаться с нашими партнерами по Сообществу, отсутствовало. Еще одно обстоятельство следовало отметить: уровень благосостояния Британии в сравнении с ее европейскими соседями упал. Несмотря на нефть Северного моря, к 1979 г. Британия обладала только седьмым по счету ВВП на душу населения среди стран – членов сообщества. И при этом от нас ждали, что мы станем крупнейшим донором.
Моя политика изначально была нацелена на то, чтобы ограничить повреждения и искажения, вызванные САР. На встрече в Страсбурге у меня также были краткосрочные цели. Во-первых, я стремилась обсудить вопрос бюджета незамедлительно. Во-вторых, хотела добиться твердой договоренности, что на следующей встрече в Дублине Комиссия сделает предложения по решению этой проблемы.
Чтобы проблема бюджета получила отклик, ее нужно было поднять в первый день, поскольку коммюнике всегда разрабатывается чиновниками накануне вечером. Во время ленча я поговорила с президентом Жискар д’Эстеном, и у меня сложилось впечатление, что мы довольно быстро разберемся с бюджетом. Но скоро стало ясно, что он остался на прежних позициях. Я была хорошо проинструктирована и приняла активное участие в дискуссии об энергетике и мировой экономике, подчеркнув, что Британия не дрогнула перед тяжелыми решениями, которые потребовались для того, чтобы избавиться от наших проблем. Вечером мы пришли к соглашению, что если то возможно, мы будем сдерживать импорт нефти в Сообщество между 1980–1985 гг. на уровне 1978 г. Мы твердо намерены продолжать борьбу с инфляцией. Мы пришли к согласию о необходимости сказать что-нибудь о «сближении» экономической эффективности стран-членов (образчик еврожаргона). Фактически мы сделали все, за исключением того, что я больше всего хотела.
К счастью, меня предупредили, что может произойти дальше. Президент Жискар д’Эстен предложил вопрос бюджета обсудить на следующий день. Разве премьер-министр Соединенного Королевства не согласится? Вот так на своем первом Европейском совете мне пришлось сказать «нет». Поздний час сыграл мне на руку: к заключению проще прийти, если время поджимает, а чувства устремляются в сторону высокой французской кухни. Я изложила факты, было принято решение включить в коммюнике инструкции к Комиссии подготовить предложения для следующего Совета по решению этой проблемы. С небольшим опозданием мы перешли к ужину. Спор подогрел аппетит.
Страсбург принес один результат: на повестку дня был поставлен вопрос о несправедливости бюджета Британии. Я поняла, что произвожу впечатление человека, настроенного серьезно. Именно в Страсбурге я услышала от иностранного правительственного чиновника реплику, которая порадовала меня больше всего остального. Он сказал: «Британия вернулась».
Многие из общих вопросов, обсуждавшихся в Страсбурге, были подняты в обстановке экономического саммита семи главных западных индустриальных держав в Токио («Группа семи» или G7 сокращенно). Как только я закончила свой доклад, посвященный совещанию в Страсбурге, в Палате, мы выехали в Хитроу, откуда нам предстоял долгий перелет в Японию. Цены на нефть снова должны были оказаться в центре повестки дня. Предыдущий саммит G7 состоялся в Бонне в 1978 г., когда доктрина «тонкой настройки» была в моде.
От Германии тогда ожидали, что она станет «локомотивом» роста, вытягивающим мир из рецессии. В Токио канцлер Шмидт сообщил лидерам, что основным результатом стало повышение инфляции в Германии, и он не пойдет по этому пути еще раз. В Токио присутствовало трое новичков: премьер-министр Японии и председатель конференции господин Охира, новый премьер Канады Джо Кларк и я. Кроме меня, приверженцами экономики свободного рынка были Гельмут Шмидт и граф Отто фон Ламсдорф, его министр финансов.
Вскоре после моего прибытия, я направилась на встречу с президентом Картером{ Картер Джеймс Эрл (р. 1 октября 1924) – 39-й президент США (1977–1981) от Демократической партии. Президентство Картера пришлось на «взлет цен на нефть». На этом фоне безработица и инфляция были очень высоки, к 1979 г. США оказались на грани экономической катастрофы. (Прим. ред.)} в посольстве США, где мы обсудили вопрос о потреблении электроэнергии, который представлял особенную проблему, сопряженную со значительными политическими последствиями для США. Дж. Картер просто не мог не нравиться. Он был глубоко верующим христианином и человеком очень искренним, кроме того он обладал незаурядным умом, что редко встречается среди ученых. Но он занял свой пост как наследник Уотергейта. Его подход к мировым проблемам имел серьезные недостатки. У него были смутные представления об экономике. В международных вопросах он находился под влиянием доктрин о том, что угроза коммунизма преувеличена и что вмешательство США с целью поддержки диктаторов правого крыла было столь же преступным. Его поразили и сбили с толку такие события, как вторжение СССР в Афганистан и захват американских дипломатов в заложники в Иране. Перед лицом трудностей ему оставалось лишь проповедовать строгую доктрину ограничения роста, которая была чужда американскому менталитету.
Собрание началось, как обычно, с коротких общих выступлений каждого из глав правительства. Канцлер Шмидт выступал передо мной в первой сессии и после меня во второй. Оказалось, что мы делаем упор на одни и те же вопросы – необходимость борьбы с инфляцией и ключевую роль ценового механизма в ограничении потребления энергии. Мои доводы были хорошо приняты, особенно немцами, как впоследствии сообщил граф Ламсдорф.
Я отметила, что многие из наших нынешних трудностей произошли из-за преследования кейнсианских положений с их упором на финансирование социальных расходов, и подчеркивала необходимость контроля над денежным обеспечением для победы над инфляцией. После того как господин Охира и канцлер Шмидт продолжили эту линию, последовало экстраординарное выступление президента Жискар д’Эстена, в котором он с воодушевлением выступил в защиту Кейнса{ Кейнсианство – экономическое течение, сложившееся под влиянием последствий Первой мировой войны. Основные положения сформулированы в работе английского экономиста Дж. Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» (1936). В 40 – 60-х гг. XX в. теория Кейнса доминировала в правительственных и академических кругах наиболее развитых стран Запада. Кейнсу принадлежит идея создания МВФ. (Прим. ред.)} и отверг свободно-рыночный подход как избыточно дефляционный. С. Андреотти{ Андреотти Джулио (1919–2013) – итальянский политик, христианский демократ, неоднократно председатель Совета министров Италии. Последний премьерский срок Андреотти отмечен борьбой с коррупцией и контактами правительства с мафией, 24 апреля 1992 г. Андреотти вынужден был уйти в отставку. (Прим. ред.)}, премьер-министр Италии, поддержал точку зрения Франции. Это было явное проявление фундаментальных различий, которые разделяют Сообщество.
Трудно переоценить качество председательства Японии. На одном из этапов я вмешалась, чтобы прояснить для чиновников, какой именно из проектов коммюнике мы обсуждали. Пока нас развлекали в тот вечер на банкете, устроенном императором Японии, чиновники (шерпас) начали свою работу. Примерно в 2 часа ночи, все еще в вечернем платье, я направилась проверить работу составителей коммюнике и обнаружила, что они оттачивают исходный текст наших обсуждений и вводят альтернативные формы слов в тех местах, где от саммита потребуются решения. Я надеялась, мы сможем быть настолько же практичными, какими были они.
На следующий день мы снова встретились во дворце Акасака, чтобы продолжить работу над коммюнике. Имелись некоторые разногласия между американцами и европейцами относительно срока, на который наметить снижение импорта нефти. Для меня большим откровением стала дискуссия, затрагивавшая цель Японии. Практически до последнего момента было совершенно неясно, позволят ли советники господину Охире озвучить цифру. Когда японская сторона все же озвучила свои цифры, ни у кого не было ни малейшего представления о том, какое сокращение они составляли, и было ли оно вообще; но президент Картер их все равно тепло поздравил.
Коммюнике было выпущено, и началась традиционная пресс-конференция. Самое важное из принятых решений заключалось в том, что вопреки склонностям нескольких членов G7 мы не собирались попасть в такую западню, как попытки достичь новой инфляции спроса. Это был полезный сигнал на будущее.
Из Токио я полетела в Канберру. Это был мой первый визит в Австралию. У меня было время встретиться с моей дочерью, Кэрол, которая работала там журналисткой, но моей основной задачей были переговоры с Малькольмом Фрейзером, премьер-министром Австралии. Я рассказала ему о том, что происходило в Токио. Но, что важнее, мы обсудили предстоящую конференцию Содружества в Лусаке, на которой неизбежно главным вопросом станет Родезия.
В ближайшие восемь месяцев Родезии предстояло занять значительную часть моего внимания. Родезия была источником проблем для нескольких британских правительств, но выборы в апреле 1979 г. основательно изменили всю конфигурацию. По новой конституции епископ Музорева был избран главой правительства чернокожего большинства при 64 % явке чернокожего большинства электората. Партии «Патриотического фронта» (партизаны Роберта Мугабе и Джошуа Нкомо) не принимали участия в выборах. Викон Мертона Бойд, бывший секретарь консерваторов по колониальным вопросам, посетил выборы в качестве наблюдателя и доложил мне, что они были проведены честно.
Я понимала, что больше всего народу Родезии нужны мир и стабильность. Война, которую вели партизаны, заставила белое меньшинство пойти на уступки: эту войну нужно было закончить. Чтобы принести мир, нам нужно было либо завоевать международное одобрение нового режима, либо внести изменения, которые смогут такое одобрение завоевать. Первой и требующей быстрого решения проблемой было отношение соседних африканских государств «фронтира». Мы направили лорда Харлеха для ведения переговоров с президентами Замбии, Танзании, Ботсваны, Малави и Анголы. Он также ездил в Мозамбик и Нигерию. На этом этапе мне не хотелось, чтобы он разговаривал с мистером Мугабе и мистером Нкомо{ Мугабе Роберт (р. 1924) и Нкомо Джошуа (1917–1999) – африканские политические и государственные деятели, возглавлявшие партизанскую борьбу за независимость Родезии. В период создания самостоятельного государства Зимбабве Д. Нкомо уступил лидерство Р. Мугабе, сохранив престижное положение и поддерживая установление в стране однопартийного режима. Р. Мугабе является старейшим действующим руководителем государства на планете. (Прим. ред.)}: их войска совершали зверства, которые вызывали отвращение, и я намеревалась избегать переговоров с террористами за рубежом, так же как стремилась избегать их в своей стране. Однако, согласно точке зрения П. Керрингтона, было необходимо завоевать максимальное расположение режима Родезии, поскольку там был ключ ко всему южноафриканскому региону.
Поэтому лорд Харлех все-таки встретился с лидерами Патриотического фронта, и в июле Организация Африканского Единства (ОАЕ) объявила Патриотический фронт единственным законным представителем интересов народа Зимбабве. Черные африканские государства считали правительство Музоревы всего лишь фасадом сохранения правления белого меньшинства.
Эта ситуация давала в наше распоряжение определенные возможности. Во-первых, почти все считали, что именно Британия должна решить эту проблему, даже если это зачастую делало нас объектом для критики. Во-вторых, налицо была усталость всех участвующих сторон. Для окружающих африканских государств оказалось дорого и опасно содержание двух партизанских армий. Утверждалось, что численность войск Нкомо в Замбии превосходила численность вооруженных сил самой Замбии.
Самой подходящей возможностью для нашего прорыва была предстоящая конференция Содружества в Лусаке. Это должна была быть первая встреча глав правительств Содружества, проведенная в Африке. Эта территория примыкала к зоне боевых действий и не имела выхода к морю. Королева традиционно присутствует в качестве Главы Содружества, хотя она не открывает и не посещает встречу. Я считала, что не было причин опасаться, что ее визит пройдет благополучно, действительно, ее встретили с огромным восторгом. Я, напротив, была отнюдь не самым популярным человеком, и прибыв поздно вечером в понедельник 30 июля в Лусаку, оказалась на трудной пресс-конференции.
Наша стратегия была направлена на то, чтобы взять на себя ответственность за достижение соглашения. Чтобы добиться этого результата, нам следовало ясно обозначить, что Британия готова будет восстановить свое влияние в Родезии и провести новые выборы. Мы знали, что придется внести значительные изменения в конституцию Родезии, если после выборов новое правительство планирует получить международное признание и быть принятым. Такие изменения можно было осуществить только при помощи конституционной конференции, на которой присутствовали бы все стороны. Решение о проведении конференции во многом зависело от того, как все пройдет в Лусаке.
Было решено отложить дебаты по Южной Африке до пятницы, чтобы потом главы правительств могли отправиться на неформальный уик-энд для частных переговоров о будущем Родезии. Моей задачей было завоевать поддержку ключевых фигур. Была собрана небольшая группа, состоящая из меня, П. Керрингтона, мистера (ныне сэр) Сонни Рамфала, генерального секретаря Содружества, президента Замбии Каунды, президента Танзании Ньерере, господ Фрейзера и Мэнли, премьер-министров Австралии и Ямайки и мистера Адефопе, представителя Нигерии. Сэр Дафф, который входил в мою команду, подготовил основные пункты соглашения. Наша встреча успешно завершилась в обед в воскресенье, и полную версию соглашения предстояло обсудить и одобрить всей конференцией утром в понедельник. Однако в воскресенье днем М. Фрейзер проинформировал австралийскую прессу, что потребовало быстрых и нестандартных действий.
В тот вечер мы все посетили службу в кафедральном соборе Лусаки, прослушав долгую и противоречивую проповедь архиепископа. Мне уже сообщили, что прессе известна суть того, что было решено. Сонни Рамфал и я сидели рядом. Он читал первый фрагмент, я второй. После того, как он прочитал свой, я показала ему записку, полученную от П. Керрингтона о вмешательстве М. Фрейзера с предложением сообщить британской прессе о том, что произошло. На обороте моего листка с псалмами, пока я читала второй фрагмент, мистер Рамфал написал свое предложение. Главы правительств были в тот вечер приглашены на барбекю на виллу Фрейзера: мы могли там договориться о немедленной публикации коммюнике. Это показалось мне превосходной идеей, и так же прошла сама встреча. Я была не слишком довольна Фрейзером. Но итог был удовлетворительным. В самом деле, для большинства из нас было облегчением, что все прошло вполне дружелюбно, и наша работа закончилась на день раньше.
Я возвратилась домой утром в среду. Я была вполне довольна тем, что было достигнуто. Многие считали, что нам не удастся вернуться из Лусаки с соглашением на тех условиях, которых мы хотели. Мы доказали обратное. Соответственно, Британия созвала конституционную конференцию для заинтересованных сторон в Лондоне в сентябре. П. Керрингтон был председателем конференции, вел ее очень профессионально и следил за ее работой. Главы государств «фронтира» прибыли в Лондон лично или прислали своих верховных комиссаров, чтобы встретиться со мной. Президент Мозамбика Макел помогал оказывать давление на Роберта Мугабе. Я устроила ужин для президента Ньерере{ Ньерере Джулиус Камбараге (1922–1999) – политический деятель Африки в период деколонизации, первый президент Танзании (1964–1985); в 1961–1962 премьер-министр, в 1962–1964 президент Танганьики. Автор концепции «социализма уджамаа». Лауреат Международной Ленинской премии (1987) и Премии Нансена (1983). (Прим. ред.)}, еще одного сторонника Мугабе. Он был озабочен тем, как соединить три отдельных армии, две партизанских и армию Родезии, в одну; эту задачу предстояло взвалить на свои плечи британской армии.
После окончания конференции три соперничающих лидера – епископ Музорева, Роберт Мугабе и Джошуа Нкомо – прибыли, чтобы повидаться со мной на Даунинг-стрит, 10. Они пребывали в задумчивости, размышляя о будущем. Мне казалось, что каждый из них ждал своей победы. Полагаю, это также было справедливо.
Самый чувствительный аспект нашей проблемы был связан с переходной договоренностью: мне было ясно, что Британия должна восстановить прямое влияние в Родезии до окончания выборов. 15 ноября был представлен законопроект, создающий обоснования для назначения губернатора и ликвидации санкций сразу по его прибытии в Родезию. Кристофер Соумс принял этот пост. Решение направить его в качестве губернатора 12 декабря, до того, как Патриотический фронт принял условия прекращения огня, означало определенный риск. Но мы понимали, что нельзя терять время. На стороне Кристофера были не только авторитет министра Кабинета и обширный дипломатический опыт, он и его супруга Мэри обладали тактом, который был нужен, чтобы справиться с этой предельно деликатной работой. Сильное давление со стороны США и государств «фронтира» заставило Патриотический фронт принять предложение о прекращения огня 17 декабря, и соглашение было подписано 21 декабря. Итог выборов хорошо известен. Партия мистера Мугабе, к удивлению большинства, победила с огромным отрывом. 18 апреля Родезия наконец обрела независимость как Республика Зимбабве.
Было печально, что Родезия/Зимбабве во главе с марксистским правительством возникла на континенте, где и так было много марксистов, тратящих ресурсы своих стран. Но политические и военные реалии оставались на стороне партизанских лидеров. Когда вопрос Родезии был окончательно решен, Британия снова возглавила работу над остальными проблемами Содружества, включая проблему будущего Намибии и далеко идущие задачи мирных изменений в Южной Африке. Британия продемонстрировала способность, совмещая честные договоренности и упорную дипломатию, решить один из самых трудных споров, происходящих из ее колониального прошлого.
Поскольку конференция в Ланкастер Хаус продолжалась, мне нужно было обратиться к тревожному вопросу о сокращении суммарного взноса Британии в бюджет ЕС. Были обозначены цифры этого взноса, и отрицать масштабы проблемы стало труднее.
На следующей встрече, проходившей в Дублине в конце ноября, вопрос о размерах нашего взноса в бюджет довлел над остальными. Угроза безопасности со стороны ИРА требовала, чтобы меня разместили на ночь в изолированном дублинском замке, и ирландская пресса обсуждала то, что я спала на кровати, которой пользовалась королева Виктория в 1897 г., хотя в отличие от нее у меня был переносной душ в комнате. Проявление гостеприимства контрастировало с атмосферой самих встреч, предельно враждебных.
Совет открылся вполне мирно в Финикс Парк, официальной резиденции президента Ирландии, где он устроил ленч. Вернувшись в Совет в дублинском замке, мы приступили к делу. Моя речь обозначила проблему более подробно, нежели в Страсбурге, и я детально анализировала ее в ходе оживленных дебатов. Было много споров по поводу того, как подсчитать потери и приобретения для отдельных государств в результате работы САР. Очевидно было, что Соединенное Королевство делало колоссальный суммарный вклад, и если его не уменьшить, он вскоре станет крупнейшим.
В ответ на наши предложения комиссия выступила со своими, и я была готова принять их подход в качестве отправной точки. Они предложили предпринять меры, чтобы сместить нагрузку программ расходов Сообщества. Беда заключалась в том, что это требовало много времени. Во-вторых, они предложили особые затраты на проекты Соединенного Королевства. Но подходящих проектов попросту не было. Наконец, с точки зрения вклада, коррекционный механизм 1975 г. не справился с задачей сокращения наших платежей. Реформирование его на условиях, предлагаемых Комиссией, помогло бы сократить наши суммарные вложения, но все равно недостаточно: нам пришлось вкладывать примерно столько же, сколько Германия, и больше, чем Франция.
Я сделала одно заявление, которое в итоге оказалось значимым, сказав, что «соглашение [должно] существовать, пока существует сама проблема». Очень быстро стало понятно, что я не смогу заставить других глав правительств видеть вещи в этом свете. Премьер-министр Голландии господин Андриес ван Агт вел себя взвешенно, но большинство – нет. У меня сложилось убеждение, что они вознамерились проверить, была ли я готова дать им отпор.
Они хотели сохранить у себя столько наших денег, сколько могли. Британии была предложена компенсация 350 млн фунтов. Эта компенсация была слишком мала, и я не собиралась ее принимать. Я согласилась, что нужно провести еще одно заседание для обсуждения этого вопроса, и я не испытывала оптимизма после того, что увидела и услышала в Дублине, и чего я не намеревалась принимать.
На последующей пресс-конференции я решительно защищала нашу позицию. Я сказала, что другим государствам не стоит «ждать, что я соглашусь на треть ломтя». Я также отказалась принять компромиссную риторику относительно «личных ресурсов». Я продолжала утверждать, что мы говорим о деньгах Британии, а не Европы. Я сказала: «Я говорю только о наших деньгах; должна быть компенсация наших денег, которая поставит наши денежные поступления на средний уровень поступлений Сообщества». Большинство глав правительств пришли в ярость.
Мы использовали время между окончанием встречи в Дублине и следующим Европейским советом для защиты своих интересов. 25 февраля Гельмут Шмидт снова прибыл в Лондон. Переговоры сосредоточились на проблеме нашего вклада в бюджет. 27–28 марта прошел полномасштабный англо-германский саммит в Лондоне. Я старалась сосредоточиться на том, насколько серьезен для нас был вопрос британской доли. Впоследствии я узнала, что Шмидт говорил другим главам правительств Сообщества, что если решение не будет принято, существует опасность, что Британия приостановит финансирование Сообщества.
Европейский совет, назначенный на 31 марта, пришлось отложить из-за политического кризиса в Италии (рядовое явление), но мы настояли на проведении нового Совета до конца апреля, и он был созван в воскресенье 27 числа в Люксембурге. Атмосфера в Люксембурге оказалась значительно лучше, чем в Дублине. Но мы так и не дошли до обсуждения бюджета в ходе первой сессии. В самом деле, только после ужина и обычного международного tour de table я получила согласие на возвращение к переговорам в этот вечер.
Позиция французов была камнем преткновения: предложения, с которыми выступили их представители, оказались менее подходящими для нас, чем прежние предложения президента д’Эстена. Тем временем министры сельского хозяйства из прочих правительств Сообщества согласились с пакетом предложений, который должен был поднять цены ферм, вновь увеличивая пропорцию бюджета Сообщества в сельском хозяйстве. На этом неблагоприятном фоне мы получили предложение ограничить наш суммарный вклад примерно 325 млн. Согласно следующему предложению наш суммарный взнос должен был быть также ограничен примерно 550 млн на 1981 г.
Я была не готова к договоренности, которая должна была действовать всего два года. Г. Шмидт, Р. Дженкинс (президент комиссии) и все остальные уговаривали меня согласиться. Но я не намеревалась на следующий год вновь столкнуться с этой проблемой и отвергла предложение. Фактически мы были ближе к соглашению, чем тогда казалось. Значительный прогресс был достигнут в вопросе о значительном снижении нашего взноса. Оставалось лишь сохранить это снижение на протяжении первых двух лет с надежным заделом на третий. У нас был ряд рычагов, на которые мы могли надавить. Французская сторона пришла в отчаяние, не сумев достичь своих целей в Совете по сельскому хозяйству. Немцы также хотели видеть более высокие цены на сельхозпродукцию. Сообщество, как мы считали, должно было достичь лимита своих финансовых ресурсов в 1982 г. Его избыточные траты нагоняли его, дополнительных ресурсов можно было добиться лишь с помощью Британии. В итоге наша позиция была прочной. Стало очевидно, что Люксембург дал нужный эффект. Было заметно общее желание решить проблему бюджета до следующего Европейского совета в Венеции. Проще всего было созвать министров иностранных дел.
П. Керрингтон, получив от меня свой мандат, полетел в Брюссель в четверг 29 мая с Я. Гилмором. После восемнадцатичасовой сессии они привезли обратно то, что они считали приемлемым соглашением, прибыв к обеду в пятницу, чтобы отчитаться передо мной в Чекерсе. Моя реакция отнюдь не была радостной. Договор включал в себя суммарный взнос в бюджет в 1980 г., превышавший намеченный в Люксембурге. Из цифр, представленных Питером, следовало, что нам предстояло меньше платить в 1981 г. Но у брюссельского предложения было одно огромное преимущество: теперь нам предлагалось трехгодовое решение. Был обещан пересмотр бюджета к середине 1981 г., и если проблема не будет решена (что и вышло), Комиссия будет выдвигать предложения в рамках формулы на 1980/81 гг. Прочие элементы брюссельского пакета, касавшиеся сельского хозяйства, скотоводства и рыболовства, были вполне приемлемы. Мы согласились на пятипроцентный подъем фермерских цен. В целом договоренность намечала компенсацию в две трети от нашего суммарного взноса и являла собой значительный прогресс по сравнению с той позицией, которую унаследовало правительство. Поэтому я решила принять это предложение.
На повестке дня были международные проблемы. В ноябре 1979 г. сорок девять работников американского дипкорпуса были взяты в заложники в Иране, что стало источником серьезного унижения для величайшей державы Запада. В декабре по приглашению президента Картера я совершила краткий визит в США. В короткой речи на приеме в мою честь в Белом доме я подтвердила мою приверженность сохранению ведущей позиции США на Западе.
А 1979 г. мир достиг одного из важнейших водоразделов, который почти для всех оказался неожиданностью: советское вторжение в Афганистан. В апреле 1978 г. правительство Афганистана было свергнуто в ходе инспирированного коммунистами заговора; было установлено просоветское правительство, которое столкнулось с сильной оппозицией и восстанием. В сентябре 1979 г. новый президент сам был свергнут и убит своим заместителем Хафизуллой Амином. 27 декабря Амин был свергнут, убит и заменен Бабраком Кармалем, режим которого опирался на советский военный контингент.
Возможно, я меньше других была шокирована вторжением в Афганистан, потому что понимала, что Советский Союз использовал в своих интересах слабость и разлад на Западе. То, что произошло в Афганистане, было частью более широкой картины. Советский Союз подстрекал Кубу и Восточную Германию расширять свои цели и амбиции в Африке. Они прорабатывали распространение коммунизма на страны третьего мира и формировали вооруженные силы, значительно превосходившие оборонные нужды.
Какими бы ни были их непосредственные мотивы, они должны были сознавать, что они угрожают стабильности в Пакистане и Иране. Были и другие территории, где Советский Союз мог прибегнуть к агрессии, если сейчас добьется успеха: к примеру, маршал Тито был очень стар, и после его ухода мог возникнуть повод для советской интервенции в Югославию. Советский Союз необходимо было наказать за их агрессию и дать понять, что Запад готов не только говорить о свободе, но и готов защищать ее.
В пятницу 28 декабря президент Картер позвонил мне в Чекерс. Произошедшее было для него ударом. Британия не могла предоставить все, что американцы хотели от нас в ситуации с заложниками: в частности, мы не намеревались (на самом деле не могли по закону) заморозить иранские финансовые активы, что оказало бы разрушительное влияние на международную уверенность в лондонском Сити как мировом финансовом центре. Но я была уверена, что нам нужно вслед за США принять меры против СССР и в Кабуле, включая сокращение визитов и контактов, прекращение англо-советского кредитного соглашения и ужесточение правил передачи технологий.
Я старалась мобилизовать правительства ЕС в поддержку американцев. Мы с президентом Картер считали, что наиболее эффективной мерой может стать противодействие грядущей Московской Олимпиаде. К сожалению, большая часть британской олимпийской команды решила участвовать в играх, сколько мы не пытались убедить спортсменов в обратном. И нашим атлетам было дозволено принимать свои собственные решения. В ООН наш посол Тони Парсонс смог организовать «неприсоединившиеся» страны для осуждения агрессии Советского Союза. В Лондоне 3 января я встретилась с советским послом, чтобы на твердых условиях расширить свой обмен телеграммами с президентом Брежневым.
С этого момента общий тон международных отношений начал меняться, и к лучшему. Трезвый реализм и твердая оборона стали в порядке вещей. СССР совершил фатальный просчет, подготовив площадку для возрождения США при Рональде Рейгане.
Но это было в будущем. Америке еще предстояло пройти сквозь агонию провалившейся попытки спасти иранских заложников. Когда я смотрела телевизионную трансляцию того, как президент Картер объяснял, что произошло, я чувствовала рану Америки как рану Британии; и в каком-то смысле она таковой и была, потому что проявление слабости США было проявлением нашей слабости. Вскоре мне самой представилась возможность продемонстрировать, что мы не дрогнем, когда настанет наш черед иметь дело со своим собственным образцом ближневосточного терроризма.
Впервые я услышала о террористической атаке на иранское посольство на Принц Гейт в среду 30 апреля во время своего посещения ВВС. Несколько стрелков ворвались в посольство Ирана и захватили двадцать заложников, в основном иранский персонал, но был еще один полицейский, который нес свою службу снаружи и двое сотрудников ВВС. Стрелки угрожали взорвать посольство вместе с заложниками, если их требования не будут удовлетворены.
Террористы принадлежали к организации, называвшей себя «Группа мучеников»; они были иранцами, прошедшими тренировку в Ираке и враждебными по отношению к правящему режиму своей страны. Они требовали освобождения иранским правительством 91 заключенного, признания прав иранских диссидентов и специальный самолет, который должен был вывезти их и заложников из Британии. Иранское правительство не намеревалось выполнять эти требования; мы, в свою очередь, не намеревались позволить террористам осуществить свой замысел. Мое намерение заключалось в том, чтобы решить дело миром, не рискуя жизнями заложников.
Вилли Уитлоу, секретарь по внутренним вопросам, возглавил специальное отделение экстренного реагирования в офисе Кабинета. В течение всего кризиса он поддерживал постоянный контакт со мной. В свою очередь, городская полиция поддерживала связь с террористами через специально проложенную телефонную линию. Мы также установили контакт с теми, кто мог оказать влияние на стрелков, которые требовали посла арабской страны в качестве посредника. Иорданцы, которым мы готовы были доверять, отказались принять участие. Мусульманский имам поговорил с террористами, но безрезультатно.
Ситуация усложнилась в воскресенье. Меня рано вызвали обратно из Чекерса, и мы ехали в Лондон, когда следующее сообщение пришло по автомобильному телефону. Жизни заложников теперь находились под угрозой, и Вилли просил моего разрешения послать туда SAS. «Да, входите», – сказала я. Выполненный с невероятным мужеством и профессионализмом, штурм проходил под прицелом множества телекамер. Из 19 заложников, о которых было известно, что они живы на момент штурма, все были спасены. Четверо налетчиков были убиты, один захвачен, никто не скрылся. Я вздохнула с облегчением, узнав, что среди полиции и SAS потерь не было.
Позже я отправилась в казармы, чтобы поздравить наших людей. Меня встретил Питер де ля Бильерре, командир SAS, и потом мы посмотрели, как все происходило, в телевизионных новостях, сопровождавшихся смехом облегчения тех, кто участвовал в операции. Один из них повернулся ко мне и сказал: «Мы не думали, что вы позволите нам сделать это». Куда бы я ни отправилась в последующие несколько дней, я ощущала мощную волну гордости; телеграммы с поздравлениями посыпались из-за рубежа: мы послали сигнал террористам во всем мире, что им не добиться уступок от Британии.
Ближний Восток продолжал занимать мое внимание до конца 1980 г. На Европейском совете в Венеции 12–13 июня главы правительств обсуждали палестино-израильский вопрос. Ключевая проблема заключалась в том, сочтут ли правительства Сообщества PLO «связанным» с ближневосточными мирными переговорами или «участвующим» в них: я была предельно против последнего варианта, пока PLO не отвергали терроризм. Финальное коммюнике подтвердило право всех государств региона, включая Израиль, на существование и безопасность, но также требовало справедливости по отношению ко всем народам, что подразумевало признание права палестинцев на самоопределение. Поэтому, разумеется, оно никого не удовлетворило.
Затем в сентябре 1980 г. Ирак напал на Иран, и мы снова испытывали боль нового кризиса с потенциальными политическими и экономическими последствиями для западных интересов. Саддам Хусейн решил, что хаос в Иране предоставит ему удобную возможность нарушить Алжирское Соглашение 1975 г. по спорным для двух стран видам на пролив Шатт-аль-Араб, и взять его силой.
Я была заинтересована в том, чтобы предотвратить распространение конфликта и втягивание в него богатых нефтью стран Персидского залива, у которых были тесные связи с Британией. Я не разделяла мнения о том, что иранцев легко одолеют. Они были фанатичными бойцами и у них были хорошие военно-воздушные силы, способные атаковать нефтедобывающие сооружения. Я была права: к концу года иракцы были прижаты, и война угрожала стабильности залива и западным транспортировкам. К этому времени мы организовали патруль Армилла, чтобы охранять наши корабли.
Когда я пересматривала международную сцену в то Рождество 1980 г. в Чекерсе, я отметила, что успехи британской международной политики помогли нам преодолеть достаточно сложные проблемы во внутренних, и в частности экономических, вопросах. Вместе с тем я понимала, что и международные дела тоже приходят в норму. Попытка решить проблему вклада Британии в бюджет Сообщества стала первым шагом на пути к реформированию финансов Сообщества. Установление в Родезии законной независимости стало прелюдией к началу решения проблемы Южной Африки. Ответ Запада на вторжение СССР в Афганистан знаменовал фундаментальное переосмысление наших взаимоотношений с коммунистическим блоком. Новый виток нестабильности в заливе в результате нападения Ирака на Иран потребовал много внимания со стороны западных держав к безопасности в регионе. Всем этим вопросам предстояло занять ведущее место в британской внешней политике в грядущие годы.