Попытки дипломатического решения и отправка группировки для возвращения Фолклендских островов до конца апреля 1982 года

Ничто так отчетливо не осталось в моей памяти от тех лет, которые я провела на Даунинг-стрит, 10, как те одиннадцать недель весны 1982 г., когда Британия победила в Фолклендской войне. На кону было многое. Мы сражались в восьми тысячах миль вдали от дома в Южной Атлантике не только ради территории и людей, живущих на Фолклендских островах. Мы защищали свою честь как нации и принципы, имевшие основополагающее значение для всего мира, прежде всего заключавшиеся в том, что агрессоры никогда не должны побеждать и что международное право должно превалировать над грубой силой. Когда я стала премьер-министром, я не могла вообразить, что мне предстоит отправить британские войска в бой.

Первую известную высадку на Фолклендских островах совершили британские моряки в 1690 г., назвав пролив между двумя островами «Фолклендс саунд» в честь казначея флота виконта Фолкленда. Британия, Франция и Испания создавали поселения на островах в разное время на протяжении XVIII в. В 1770 г. разногласия с Испанией привели к тому, что британское правительство мобилизовало флот и подготовило экспедиционный корпус, хотя и не отправило его: было найдено дипломатическое решение. Острова имели стратегическое значение, обладая несколькими хорошими гаванями в радиусе 500 миль вокруг Кейп Хорн. Их географическое положение приобретало значение в случае закрытия Панамского канала.

Вторжение Аргентины на Фолклендские острова произошло спустя 149 лет после установления там формального британского правления, и, возможно, близость 150-летнего юбилея играла немалую роль в заговоре аргентинской хунты. С 1833 г. на островах признавалось мирное британское присутствие. Законное право Британии основывается на желании существующего населения островов, британского по происхождению, оставаться британским. Принцип «самоопределения» стал основополагающим компонентом международного права и закреплен хартией ООН. Британский суверенитет имеет законные основания, и аргентинцы это знают.

Примерно в 800 милях к юго-востоку от Фолклендских островов находится Южная Джорджия, а еще в 460 милях – Южные Сандвичевы острова. Здесь претензии Аргентины выглядят еще сомнительнее. Эти острова находятся в подданстве Соединенного Королевства и управляются с Фолклендов. Там суровый климат и нет постоянного населения. Ни одно государство не претендовало на них до аннексии Британией в 1908 г., и с тех пор они находятся под постоянным британским управлением.

В первый раз фолклендский вопрос коснулся меня на раннем этапе существования парламента 1979 г. Было ясно, что существует два пути, которыми можно достичь благополучия Фолклендских островов. Первым и наиболее привлекательным подходом было развитие экономических связей с соседней Аргентиной. Этому противоречило заявление Аргентины о том, что Фолклендские острова являются частью Аргентины.

Правительство Тэда Хита подписало соглашение в 1971 г., установив воздушную и морскую связь между островами и материком, но дальнейший прогресс был блокирован аргентинской стороной. В результате возникли споры по вопросу достижения компромисса с Аргентиной по вопросу суверенитета. Эти споры заставили Ника Ридли (ответственного министра) и его чиновников в министерстве по вопросам Сообщества и внешней политики выдвинуть предложение об «обратной аренде», согласно которому суверенитет переходил к Аргентине, но образ жизни островитян сохранялся за счет сохранения английского самоуправления. Мне не понравилось это предложение, но мы с Ником договорились, что последнее слово остается за населением островов. Их желания должны лежать в основе всего.

Был и другой вариант, более дорогостоящий. Мы могли привести в действие меры, рекомендованные в долговременном экономическом обзоре бывшего министра лейбористов лорда Шеклтона в 1976 г., рекомендовавшего увеличение аэропорта и удлинение взлетно-посадочной полосы. Такой подход увеличил бы наши возможности в области обороны островов, поскольку удлиненная взлетно-посадочная полоса обеспечила бы переброску подкреплений по воздуху. Это могло спровоцировать резкий военный ответ со стороны Аргентины. Ни одно правительство, лейбористское или консервативное, не было готово к подобным действиям, пока обратная аренда считалась основным решением.

Как я и предполагала, островитяне и слышать не хотели о подобных предложениях. Они не доверяли аргентинской диктатуре и хотели оставаться британцами. Палата была настроена на то, чтобы соблюдать пожелания жителей островов. Однако оставался менее ясным вопрос, что это все означает для Фолклендских островов в долгосрочной перспективе. Мы стремились продолжать переговоры с аргентинской стороной, но это становилось все сложнее. В 1976 г. Аргентина установила свое военное присутствие на юге Сандвичевых островов, против чего лейбористское правительство не предприняло никаких мер.

Затем в декабре 1981 г. в Буэнос-Айресе сменилось правительство. Новая военная хунта из трех человек пришла на смену предыдущему военному правительству, а генерал Леопольдо Галтьери стал президентом{ Галтьери Леопольдо Фортунато (1926–2003) – аргентинский военный и государственный деятель, диктатор Аргентины с 22 декабря 1981 по 18 июня 1982 г. В современной Аргентине исключен из списка президентов. (Прим. ред.)}, который полагался на поддержку аргентинского флота, главнокомандующий которого адмирал Анайа обладал особенно жестким видением претензий Аргентины на «Мальвивы»{ Аргентинский вариант названия островов. (Прим. ред.)}.

В феврале 1982 г. в Нью-Йорке состоялись переговоры, которые, казалось, прошли удачно. Затем поведение Аргентины изменилось. Из нашего предыдущего опыта следовало, что Аргентина прибегнет к политике нарастания напряжения, начав с дипломатического и экономического давления. Вопреки всему, что говорили тогда, у нас до последнего момента не было информации о том, что Аргентина начнет полномасштабное вторжение. Не было ее и у американской стороны: Эл Хейг позже сказал мне, что им было известно еще меньше, чем нам. Такая позиция объяснялась фактором укрепления американских связей с Аргентиной в рамках стратегии по сдерживанию коммунистического влияния Кубы в Центральной и Южной Америке, и у аргентинцев сложилось преувеличенное ощущение собственной значимости для США. Накануне своего вторжения они были убеждены, что можно не прислушиваться к предостережениям американской стороны.

Учитывая огромное расстояние между Британией и Фолклендами, нам нужно было бы быть осведомленными хотя бы за три недели. Направить небольшой военный контингент означало подвергнуть его непозволительному риску. Разумеется, присутствие корабля «Эндюренс», легковооруженного патрульного судна, можно было не принимать в расчет с военной точки зрения. Оно бы не смогло бы сдержать вторжение.

Когда вторжение началось, я была очень рада, что корабль был в море, а не в порту Стенли: ведь, окажись он там, его бы захватили или подорвали. Разумеется, задним числом нам всегда хочется действовать по-другому. Как и аргентинцам. Это было основным заключением комиссии по расследованию, возглавленной лордом Френксом. Комиссия имела доступ ко всем государственным документам, включая разведданные. Ее отчет заканчивается словами: «Мы не вправе выступать с какой-либо критикой или обвинять действующее правительство в решении аргентинской хунты совершить акт ничем не спровоцированной агрессии при вторжении на Фолклендские острова 2 апреля 1982 г.».

Все началось с инцидента на Южной Джорджии. 20 декабря 1981 г. была совершена незаконная высадка на остров кем-то, кого описали как аргентинских торговцев металлоломом; мы ответили жестко. Аргентинцы покинули остров, а аргентинское правительство заявило, что ничего не знает об инциденте. Я была встревожена, когда аргентинское правительство нарушило регламент, установленный на встрече, опубликовав одностороннее коммюнике, раскрывающее детали переговоров, в то время как аргентинская пресса стала муссировать вопрос о возможности начала военных действий до символически важной даты января 1983 г. 3 марта 1982 г. я получила телеграмму из Буэнос-Айреса: «Мы должны готовить планы ответных мер». Несмотря на свое беспокойство, я не ожидала ничего подобного полномасштабному вторжению, которое последний анализ нашей разведкой намерений Аргентины списал со счетов. 20 марта нам сообщили, что накануне аргентинские торговцы металлоломом снова высадились на Южной Джорджии. Был поднят аргентинский флаг и раздавались выстрелы. В ответ на наши протесты аргентинское правительство заявило, что не располагает информацией об этом.

Сначала мы намеревались приказать кораблю «Эндюренс» выдворить аргентинцев. На этом этапе ситуация выглядела как неудобный инцидент, и мы отозвали «Эндюренс», приказав судну проследовать на британскую базу в Гритвикине, основном поселении на острове. Март подходил к концу, а инцидент все еще не был разрешен. Вечером в воскресенье 28 марта я позвонила П. Керрингтону, чтобы выразить свою обеспокоенность. Он уверил меня, что уже обратился к Элу Хейгу, госсекретарю США, попросив его оказать давление. На следующее утро мы с Питером встретились и решили отправить ядерную подводную лодку для поддержки «Эндюренс» и начать подготовку к отправке второй подлодки. Я не слишком огорчилась, когда произошла утечка этой информации. Подводной лодке понадобится две недели, чтобы достичь Южной Атлантики, но эффект это возымеет незамедлительно. Интуиция подсказывала мне, что пришло время показать, что мы настроены серьезно.

Поздним вечером 30 марта я возвратилась из Брюсселя. Министерство иностранных дел и Министерство обороны работали над подготовкой оперативных оценок и анализом дипломатических и военных планов. В среду 31 марта я выступила в Палате с отчетом по брюссельскому саммиту, но мысли мои были сосредоточены на том, что намеревались делать аргентинцы и как нам следует на это отвечать. Разведка сообщала, что аргентинское правительство готовится к высадке на Южной Джорджии.

Я никогда не забуду тот вечер среды. Я работала в своем кабинете в Палате общин, когда мне сообщили, что Джон Нотт просит незамедлительного совещания для обсуждения Фолклендских островов. Я созвала совещание. Хампфри Аткинс и Ричард Люс прибыли вместе с представителями Министерства иностранных дел и Министерства обороны. Только что были получены разведданные, что аргентинский флот вышел в море и, похоже, готовится к вторжению на острова 2 апреля. Было очевидно, что если Фолкленды будут захвачены, их невозможно будет отбить. Это было совершенно неприемлемо: это были наши острова и наш народ. Я немедленно сказала: «Если на острова вторгнутся, нам придется их отвоевать».

Я спросила у начальника штаба флота, сэра Генри Лича, что мы можем сделать. Он ответил спокойно и уверенно: «Я могу собрать ударную группу из эсминцев, фрегатов, десантных кораблей и кораблей поддержки. Ее возглавят авианосцы «Гермес» и «Инвинсибл». Она будет готова к отправке в течение 48 часов». Он считал, что такой группировки будет достаточно, чтобы отбить острова. Ему нужно было лишь мое одобрение, чтобы начать подготовку. Я дала его, и он немедленно отбыл. На заседании кабинета нам предстояло решить, отправится ли группировка в поход, и если да, то когда.

Теперь к моему негодованию прибавилось чувство облегчения и уверенности. Генри Лич продемонстрировал мне, что когда дело доходит до драки, отвага и профессионализм британских вооруженных сил возобладают. Моей задачей как премьер-министра было гарантировать им всю необходимую политическую поддержку. Нашей единственной надеждой были американцы, к которым Галтьери, если он все еще вел себя разумно, должен был прислушаться. Мы подготовили и направили срочное сообщение президенту Рейгану с просьбой принудить Галтьери не переступать грань. Президент незамедлительно согласился это сделать.

В 9:30 утра в четверг 1 апреля я провела собрание Кабинета, раньше, чем обычно, чтобы вслед за тем могло состояться заседание международной и оборонной комиссии Кабинета. Согласно последней информации, аргентинского наступления можно было ожидать примерно в середине дня в пятницу по нашему времени. Мы думали, что у президента Рейгана все еще может получиться, однако Галтьери отказался ответить на звонок президента. Мне сообщили об этом рано утром в пятницу, и я поняла, что наша последняя надежда утрачена.

В 9:45 утра в пятницу Кабинет вновь собрался на заседание. Я сообщила, что вторжение Аргентины неизбежно. После этого мы вновь встретились, чтобы еще раз обсудить вопрос отправки группировки, хотя мне казалось, что на этом этапе уже нужно думать не о том, предпринимать ли что-то, а о том, как это делать.

Связь с Фолклендскими островами часто прерывалась из-за атмосферных условий. Утром в пятницу губернатор Фолклендских островов Рекс Хант отправил нам сообщение о том, что вторжение началось, но до нас оно не дошло. Первый контакт с Хантом у меня состоялся, когда он прибыл в Монтевидео, куда аргентинцы отправили его вместе с другими пожилыми людьми, утром в воскресенье. Капитан британского наблюдательного судна в Антарктике перехватил любительский радиосигнал и передал новость в Министерство иностранных дел, а мой личный секретарь принес мне подтверждение, когда я была на официальном обеде.

К этому времени обсуждение всех вопросов кампании велось во всем Уайтхолле; лихорадочно шла подготовка к военным действиям. Морская ударная группировка формировалась частично из кораблей, дислоцированных в Гибралтарском проливе, и частично из тех, что стояли в британских портах. Королева уже ясно обозначила, что принц Эндрю, служивший в то время на «Инвинсибл», примет участие в походе: и речи быть не могло о том, чтобы к члену королевской семьи относились иначе, чем к остальным военнослужащим. Кабинет во второй раз собрался на заседание в 7.30 вечера, когда было принято решение отправить группировку в поход. Больше всего в этот момент нас волновало, сколько займет путь. Мы были уверены, что аргентинцы подтянут достаточно людей и техники, чтобы их труднее было выбить с островов. Погода в Южной Атлантике ухудшалась с приближением жестоких штормов южной зимы.

Самой срочной была проблема работы с общественным мнением внутри страны. Поддержка отправки ударной группировки наверняка будет сильной, но не ослабнет ли она со временем? Наша политика была понятна людям и пользовалась их поддержкой. Общественный интерес оставался крепкими все время. Один аспект проблемы заслуживает внимания. Мы разрешили присутствие на кораблях военных корреспондентов, которые сообщали о ходе похода. Это создавало ясную картину событий. Но всегда существовал риск раскрытия информации, которая может быть полезна неприятелю. Мне также крайне не понравился ряд комментариев с попытками «непредвзятости» и ужасающее описание событий в третьем лице, разговоры о «британцах» и «аргентинцах» в наших новостных программах.

В пятницу 2 апреля я получила рекомендации от Министерства иностранных дел, в которых бросалась в глаза гибкость как основная черта этого департамента. Мне сообщили об угрозе притеснения британцев в Аргентине, проблеме с получением поддержки от Совета Безопасности ООН, отсутствии возможности положиться на Европейское сообщество или США, риск вмешательства со стороны СССР, неудобный имидж колониальной державы. Эти предположения были вполне справедливы. Но на войне нельзя позволять трудностям захватить твое мышление: нужно решать их усилием воли. Разве можно было допустить, чтобы обычный или банановый диктатор правил подданными Ее Величества? Пока я премьер-министр, такому не бывать.

В ближайшей перспективе нам следовало добиться решения, осуждающего агрессию Аргентины в Совете Безопасности ООН. На основании такого постановления нам будет проще завоевать поддержку со стороны других стран наших мер оказания давления на Аргентину. В долгосрочной перспективе мы понимали, что нам придется решать свои вопросы далеко от ООН. Пока продолжалась холодная война, существовала угроза, что Совет Безопасности попытается навязать нам неприемлемые условия. В случае необходимости мы могли наложить вето на подобную резолюцию, но поступить так значило утратить международную поддержку нашей позиции.

Второй долгосрочной задачей было заручиться поддержкой со стороны наших союзников, в первую очередь США, но также и членов ЕС, Содружества и других важных западных стран. Тони Парсонс, представитель Великобритании при ООН, старался переиграть аргентинцев. Генеральный секретарь ООН призвал стороны проявить сдержанность: мы ответили согласием, аргентинцы промолчали. 3 апреля Тони Парсонс добился успеха, убедив Совет Безопасности одобрить резолюцию Совета Безопасности ООН № 502, требующую немедленного отзыва аргентинских сил с Фолклендских островов. Дебаты были трудными. Мы знали, что антиколониальная предвзятость ООН настроит ряд членов Совета Безопасности против нас, несмотря на вопиющий факт агрессии со стороны Аргентины. Я была особо благодарна президенту Миттерану{ Миттеран Франсуа Морис Адриан Мари (1916–1996) – французский политик-социалист, президент Франции с 1981 по 1995 г. Его 14-летнее президентство самое продолжительное в истории Франции. (Прим. ред.)}, который лично позвонил мне в субботу, чтобы выразить свою поддержку.

Франция воспользовалась своим влиянием в ООН, чтобы перетянуть на нашу сторону другие страны. Я лично в последний момент позвонила королю Иордании Хусейну, который встал на нашу сторону. Он старый друг Британии, и мне не пришлось вдаваться в длительные объяснения, чтобы убедить его в том, чтобы Иордания проголосовала в нашу пользу. Он начал беседу, просто спросив: «Чем я могу быть полезен, премьер-министр?» В итоге мы были удовлетворены тем, что получили необходимые для резолюции голоса и избежали вето со стороны Советского Союза. Но мы не питали иллюзий насчет того, кому предстоит избавляться от агрессора, когда разговоры закончатся: это предстояло нам.

Дебаты в Палате общин в ту субботу – это сильное воспоминание. Палата была справедливо разгневана вторжением на британскую территорию, и многие ее члены склонялись к тому, чтобы обвинить правительство в якобы неспособности предвидеть и предотвратить случившееся. Моей задачей было защититься от обвинений в неподготовленности. Значительно труднее была вторая моя задача: убедить членов парламента в том, что мы ответим на агрессию решительно и эффективно. Мое сообщение о том, что ударная группировка была готова к отплытию, вызвало крики одобрения. Но я понимала, что некоторые видели в группировке лишь дипломатическую армаду, которая призовет аргентинцев обратно за стол переговоров. Они не предполагали, что она на самом деле вступит в бой, в то время как я чувствовала, что аргентинцы никогда не уйдут оттуда без боя, и ничто меньшее, чем их уход, не устроит ни страну, ни меня. Другие разделяли мое мнение о необходимости применения ударной группировки, но сомневались в воле и выдержке правительства.

В то утро в парламенте мне удалось сохранить поддержку обеих сторон, отправив группировку в поход и обозначив наши задачи: острова следует освободить от оккупантов и возвратить под британское управление. Я получила практически единогласное, но сдержанное одобрение Палаты. Я, в отличие от большинства членов парламента, понимала полный масштаб реальных военных проблем. Как долго может просуществовать коалиция мнений, состоящая из воинов, переговорщиков и даже пацифистов? Однако на тот момент мы получили одобрение Палатой общин стратегии, подразумевавшей отправку контингента. И это то, что имело значение.

Практически сразу я столкнулась с кризисом в правительстве. Джон Нотт непривычно слабо выступил со своей речью. С ним очень грубо обращались во время дебатов. Многие наши «заднескамеечники» обвиняли его в последствиях пересмотра обороны, пионером которого он являлся. Это было несправедливо; но не было сомнений, что кровь у партии кипит; и что нужен им вовсе не Джон Нотт. Питер Керрингтон в то утро отстаивал позицию правительства в Палате лордов и был принят довольно хорошо. Но на встрече с «заднескамеечниками» Питер и Джон столкнулись с озлобленной аудиторией. Питер Керрингтон говорил об отставке. Я встретилась с ним вечером в субботу. Вилли Уитлоу и я сделали все возможное, чтобы убедить его остаться, но, похоже, всегда существует подсознательное желание заплатить за проблему козлом отпущения. Отставка Керрингтона облегчила задачу объединения партии и помогла сосредоточиться на возвращении Фолклендов: он это понимал.

Джонн Нотт тоже собрался в отставку. Но я прямо сказала ему, что после выхода флота в море он обязан оставаться на своем посту. Сейчас нужно было сосредоточиться на одном – на победе. К тому же мне нужно было найти нового министра иностранных дел. Очевидным выбором был Френсис Пим, имевший необходимый опыт ведения иностранных дел в оппозиции и обороны в правительстве. Френсис представлял собой воплощение тори старой школы: землевладелец и солдат, хороший тактик, но не стратег. О таких говорят, что он «то, что нужно в момент кризиса».

Назначение Френсиса объединило партию, но стало причиной осложнений в проведении самой кампании. Во вторник 6 апреля в Кабинете состоялась дискуссия, посвященная кризису. С самого начала мы были уверены, что позиция США является ключевой в решении вопроса. Американцы могли нанести серьезный удар по аргентинской экономике, если бы захотели. Я направила президенту Рейгану просьбу принять эффективные экономические меры. Но американская сторона не была готова сделать это. США прекратили продажу вооружений, но не хотели слишком сильно «отклоняться» от Аргентины.

Они не хотели падения Галтьери, им нужно было дипломатическое решение, которое сохранило бы его лицо. Но на практике переговоры с Хейгом сработали в нашу пользу, предотвратив бесполезное дипломатическое вмешательство ООН. Мне следует добавить, что с самого начала К. Вайнбергер, министр обороны США, находился на связи с нашим послом, подчеркивая, что его страна не может ставить своего союзника по НАТО на один уровень с Аргентиной. США никогда не обладали настолько мудрым патриотом и настолько преданным другом Британии.

Именно на этом заседании Кабинета я объявила о создании «Военного кабинета». Формально это был субкомитет Министерства обороны. На его конкретный состав и порядок осуществления действий непосредственное влияние оказало мое совещание с Гарольдом Макмилланом, который прибыл ко мне с визитом в Палату общин, чтобы предложить свою поддержку и консультации в качестве старшего экс-премьера. Его основной рекомендацией было удерживать казну, то есть Дж. Хау, подальше от комитета, ответственного за кампанию, дипломатию и последствия. Это был разумный курс. Мы не рискнули поставить под угрозу безопасность наших войск из-за финансовых вопросов. Мы руководствовались военной необходимостью. Военный кабинет состоял из меня, Френсиса Пима, Джона Нотта, Вилли Уитлоу в качестве моего заместителя и Сесила Паркинсона, который потрясающе эффективно работал в области связей с общественностью. Сэр Теренс (ныне лорд) Левин, начальник Генштаба, тоже присутствовал. Также был Майкл Гаверс, министр юстиции и советник по правовым вопросам. Разумеется, мы постоянно получали рекомендации и поддержку от представителей Министерства обороны, а также от военных. Кабинет собирался иногда по два раза в день.

К началу нашей работы ударная группировка была быстро и эффективно развернута. Весь мир увидел по телевизору, как два авианосца вышли из Портсмута в понедельник 5 апреля, как к ним присоединяются одиннадцать эсминцев и фрегатов, три подводных лодки, десантный корабль на воздушной подушке, необходимый при высадке, и многочисленные вспомогательные суда. Торговые суда были «позаимствованы для нужд флота». Три тысячи солдат были задействованы в операции: 3-я бригада коммандос морской пехоты Ее Величества, 3-й батальон воздушно-десантного полка и часть полка противовоздушной обороны. Эта первая группа покинула Соединенное Королевство на пассажирском лайнере «Канберра» 9 апреля. Не все понимали, что задача переброски огромной группировки войск через полмира требовала решения сложных задач, как на суше, так и в море. В итоге мы отправили более 100 кораблей и более 25000 человек.

Командующим флотом был адмирал сэр Филдхауз; он принял командование ударной группировкой на себя, находясь на своей базе Нортвуд в Западном Лондоне и назначив контр-адмирала С. Вудварда в качестве командующего надводной боевой частью. Подводные лодки напрямую управлялись из Нортвуда через спутник. Я прежде не встречалась с Сэнди Вудвардом, но знала о его репутации как одного из умнейших людей во флоте. Заместителем адмирала Фиддхауза по наземной части операции был генерал-майор морской пехоты Ее Величества Дж. Мур, который отправился в Южную Атлантику в мае. Его заместителем стал бригадный генерал 3-й бригады коммандос Дж. Томпсон. Бригадному генералу Томпсону предстояло командовать нашими войсками на Фолклендских островах в момент между высадкой и прибытием генерала Мура.

Военный кабинет дважды собирался в среду 7 апреля. На протяжении всей войны нам приходилось иметь дело с проблемой соблюдения баланса между дипломатическими и военными нуждами. Я была уверена, что нужды наших военных важнее политики, и именно в этот день нам предстояло решить первую подобную проблему. Наши подлодки должны были прибыть в район Фолклендских островов в ближайшие несколько дней. Мы будем вправе установить двухсотмильную морскую зону отчуждения (МЗО) для кораблей вокруг Фолклендов. Нужно ли нам объявить об этом сейчас? Или отложить это до завтрашнего визита Хейга? Руководствуясь правовыми аспектами, мы решили дать предупреждение до того, как МЗО вступит в действие.

Джон Нотт сделал объявление, закончив дебаты речью, восстановившей его уверенность в себе. Не прозвучало ни одного голоса против МЗО. Положение вступило в действие пасхальным утром 12 апреля, когда наши подлодки были на месте. За время Фолклендской операции мы ни разу не объявили о намерении действовать, не будучи в состоянии сделать это. Я была твердо намерена никогда никому не дать повода ловить нас на блефе.

Все это время мы старались повлиять на аргентинскую сторону дипломатическими способами. 6 апреля я обратилась к главам государств стран ЕС, США, Японии, Канады, Австралии и Новой Зеландии. Я попросила у них поддержки в давлении на Аргентину с помощью запрета продажи оружия, запрета всего или части импорта, прекращения кредита. Поначалу мне предложили просить о тотальном запрете на импорт, но я решила, что это плохая тактика требовать всего сразу. Стали приходить ответы. Я уже упоминала ответы США и Франции и наши успехи в Совете Безопасности ООН. Гельмут Шмидт обещал поддержку со стороны Западной Германии. Не все страны Европейского сообщества ответили настолько положительно. Существовали прочные взаимоотношения между Италией и Аргентиной. Испания выступила в пользу Аргентины, и ирландцы доставили нам беспокойство. ЕС предоставило нам все, о чем мы просили, наложив эмбарго на импорт из Аргентины на месяц, начиная с середины апреля. Когда пришло время продления эмбарго, был достигнут компромисс, согласно которому Италия и Ирландия могли возобновить свои связи с Аргентиной, в то время как эмбарго было продлено вне зависимости от этого.

Содружество, за исключением Индии, ответило поддержкой. Но мы были разочарованы в некоторой степени уклончивым настроением Японии. СССР склонился на сторону Аргентины. Мы подверглись шквалу критики со стороны латиноамериканских стран. Чили встала на нашу сторону. Некоторые страны симпатизировали, но молча. Разумеется, эффективных дипломатических мер не получилось бы без самой отправки ударной группировки. Как однажды подметил Фридрих Великий, «дипломатия без оружия подобна музыке без инструментов».

8 апреля Эл Хейг прибыл в Лондон для осуществления «челночной» дипломатической миссии. Мы ясно дали понять, что принимаем его не как посредника, а друга и союзника. В его команду входили Э. Стрейтор из посольства США в Лондоне, генерал Уолтерс и Т. Эндерс, занимавшийся южноамериканскими вопросами в госдепартаменте. Ко мне присоединились Фр. Джон, Т. Левин, сэр Акланд, глава министерства иностранных дел, и Кл. Уитмор, мой главный личный секретарь. Переговоры были оживленными и прямыми: на кону было слишком многое, чтобы я могла позволить им пройти иначе.

С самого начала было очевидно, что Хейг и его коллеги приехали, чтобы быть посредниками. Он сообщил, что приехал сначала в Британию, поскольку не хотел ехать в Буэнос-Айрес без полного понимания нашего подхода. Я сказала мистеру Хейгу, что проблема серьезнее, чем спор между Соединенным Королевством и Аргентиной. Применение силы для захвата спорной территории – опасный прецедент. В этом смысле Фолкленды касались многих стран, к примеру, Германии из-за Западного Берлина, Франции из-за колониальных владений, Гвианы, на часть территории которой претендовала Венесуэла. Было очевидно, что мистер Хейг стремился не только избежать того, что он называл суждениями о суверенитете априори, но хотел добиться не совсем британского управления островами, которое я публично пообещала восстановить. Его подход основывался на попытках убедить стороны прийти к некому «совместному управлению» после ухода аргентинских сил, пока решается их судьба в перспективе. Мы оба должны были сообщить прессе, что мы хотим незамедлительного применения решения Совета Безопасности № 502, что мы обсудили, чем могут помощь США. Хейг понял, как британская сторона видит ситуацию, насколько серьезно мы настроены, у него не могло возникнуть впечатления, что наша позиция хоть как-то изменилась.

Наши дружественные разногласия в Лондоне мистер Хейг мог вспоминать с ностальгией, когда он прибыл в Буэнос-Айрес и попытался вести переговоры с аргентинской хунтой. Стало очевидно, что генерал Галтьери, что министр иностранных дел синьор Коста Мендес периодически меняли свои мнения. В один момент мистеру Хейгу показалось, что он добился уступок, но когда он в пасхальное воскресенье 11 апреля уже садился на самолет, синьор Коста Мендес вручил ему бумагу, которая опровергала уступки, которых он, как ему казалось, тогда добился. В пасхальный понедельник первые корабли ударной группировки начали прибывать на остров Восхождения, на полпути к Фолклендам.

Американская команда вернулась в Лондон утром того же дня. Эл Хейг начал с пересказа своих переговоров в Буэнос-Айресе. Он сообщил, что заметил расхождения во взглядах между тремя родами аргентинских вооруженных сил. Флот был настроен воевать. Однако ВВС не хотели войны, а сухопутные войска находились где-то посередине. Он разработал набор предложений, которые, по его мнению, могли быть приняты аргентинской стороной. Во-первых, и Британия, и Аргентина соглашаются покинуть острова и обозначенную окружающую территорию в течение двух недель. Во-вторых, дополнительные военные силы не подтягиваются. Аргентинская сторона требовала заверения в выводе нашей ударной группировки из Южной Атлантики, но Хейг сообщил им, что это невозможно, и считал, что их устроит вариант с возвращением британских войск к их повседневной службе. В-третьих, должна быть создана комиссия (вместо губернатора) из американских, британских и аргентинских представителей, которые должны будут действовать совместно, чтобы проследить за выполнением соглашения. В-четвертых, с Аргентины снимаются экономические и финансовые санкции. В-пятых, на островах восстанавливается традиционная форма местного самоуправления, включая исполнительный и законодательный советы, в которые войдут также представители крошечной прослойки аргентинского населения. Аргентинцы были не согласны с возвращением губернатора. В-шестых, комиссия будет организовывать перемещение, торговлю и связь между островами и Аргентиной, но британское правительство будет иметь право вето. Наконец, переговоры по достижению долговременного соглашения будут проводиться «в соответствии с задачами и принципами Хартии ООН». Очевидно, США настаивали на этом из-за отсылок к праву на самоопределение.

Аргентинская сторона была готова согласиться только с частью предложений, если они содержали предполагаемую дату завершения переговоров 31 декабря 1982 г. В этот момент я не пыталась ответить на предложения Хейга пункт за пунктом: я просто пересмотрела свое видение принципа самоопределения. Если жители Фолклендских островов решат присоединиться к Аргентине, британское правительство обязано уважать это решение, но и правительство Аргентины должно быть готово уважать стремление островитян оставаться британцами. Затем американцы покинули нас на полтора часа, а мы принялись обсуждать предложение с остальными членами Военного кабинета.

У предложений Хейга были привлекательные стороны. Если бы нам удалось выдворить аргентинцев с островов, опираясь на очевидно бессильную комиссию при наличии ограниченного представительства аргентинской стороны в Совете, выбранного из жителей, и аргентинского флага, поднятого вместе с остальными над штаб-квартирой, эти идеи стоило обсудить.

При ближайшем рассмотрении всплыл ряд серьезных проблем. Кто обеспечит безопасность островитян во время совместного управления? Ясно, что о гарантиях безопасности придется просить США. К тому же существовали географические реалии. Аргентинцы останутся близко к Фолклендам; а нам придется уйти в «обычный район»? Несмотря на Хартию ООН, не было четко обозначено, что в финальных переговорах ключевой ценностью будут интересы островитян. Также аргентинская сторона не должна иметь возможности увеличения своего населения на островах в течение «переходного» периода с целью достижения большинства.

Когда Хейг вновь присоединился к нам, я сказала, что благодарна ему за проделанную работу, но у меня есть ряд вопросов. Что предпримут американцы, если окончательное соглашение не будет достигнуто к 31 декабря 1982 г.? Ответ не был ясен. Я вновь подчеркнула всю серьезность, с которой Палата относилась к самоопределению островитян. Нам понадобится некая особая отсылка к статье 1 (2) и статье 73 Хартии ООН по этому вопросу, которые закрепляли принцип самоопределения. Мы понимали, что Аргентина расставит иные акценты в соглашении, нежели британское правительство. Хейг принял эту точку зрения.

По поводу их флага я сказала Хейгу, что он не должен развеваться над домом губернатора. Он сказал, что подчиненность управления Аргентине была для аргентинской стороны ключевым пунктом: они хотели сохранить своего назначенного губернатора в качестве специального уполномоченного. Я также подняла вопрос о Южной Джорджии, где существовало британское право собственности. Хейг не видел в этом проблемы. Позднее мы пожалели, что не включили Южную Джорджию в первые предложения, но тогда казалось возможным избавиться от аргентинцев без боя, а они оккупировали остров вскоре после вторжения на Фолкленды.

Ключевой вопрос был связан с военными действиями. Я понимала, что единственной причиной участия Аргентины в переговорах был страх перед нашей группировкой. Я подчеркивала, что несмотря на то, что наши подводные лодки уйдут с уходом аргентинцев, британская ударная группировка пойдет дальше на юг. Единственная уступка, на которую я готова была пойти, заключалась в том, что флот может встать на рейд на таком же расстоянии от Фолклендов, как и аргентинские войска. Меньшее было для парламента неприемлемо.

Наши команды встретились вновь около 6 часов вечера. Хейг сказал, что Галтьери не устоит, если после начала двухнедельной программы вывода аргентинских сил с островов британские газеты продолжат писать о продвижении ударной группировки на юг. Американцы не просили нас развернуть флот, они просили задержать его до достижения соглашения. Я ответила, что не выстою в Палате общин, если остановлю флот до завершения вывода аргентинских войск. Я готова позволить кораблям двигаться медленнее, но основная группа должна была продолжать движение. Мы спорили до позднего вечера.

Аргентина, начиная с 1971 г., требовала для своих граждан таких же прав проживания, владения имуществом, как и у фолклендцев. Мы противостояли этому предложению, заявляя, что промежуточная администрация не должна менять привычный уклад жизни. Наконец мы пришли к соглашению, что будем вести дальнейшие переговоры на основе довольно расплывчатого текста. Однако были некоторые условия, которые необходимо было сделать абсолютно ясными: зоны вывода войск; один аргентинский представитель в совете должен быть местным; у аргентинцев на острове должен быть такой же период для получения права голоса, как и у фолклендцев.

Около десяти часов вечера Хейг сообщил мне, что синьор Коста Мендес по телефону заявил ему, что не видит причины для повторной поездки госсекретаря в Буэнос-Айрес, если соглашение по Фолклендским островам не будет включать в себя назначение губернатора аргентинским правительством и аргентинский флаг над его резиденцией. Если это невозможно, аргентинская сторона должна иметь гарантии, что к концу переговоров Британия признает аргентинское правление над островами. Эл Хейг был разбит.

Решив не ехать в Буэнос-Айрес, американцы на следующее утро попросили очередной встречи с нами. На этом этапе становилось очевидно, что предложения, которые американцы представили нам накануне, не были одобрены аргентинской стороной. Чем подробнее я теперь расспрашивала Хейга на эту тему, тем невнятнее становились его ответы. Это стало ясно на заседании тем утром, когда Эл Хейг вручил нам документ, включающий пять пунктов, которые он назвал принципиальными для аргентинской стороны.

Мне это начинало надоедать. Я сказала, что в своей основе это противостояние диктатуры и демократии. Вопрос теперь заключался лишь в том, можно ли сбить Галтьери с курса при помощи экономических санкций, или, как я давно подозревала, это можно сделать лишь при помощи военной силы. Мистер Хейг сказал, что Аргентине дали ясно понять, что в случае эскалации конфликта США встанет на сторону Британии. Но хотели ли мы закончить переговоры прямо в тот день? Но если бы так случилось, другие, менее полезные люди могли бы вмешаться.

Позднее в тот день события приняли причудливый оборот. Эл Хейг сообщил Френису Пиму о содержании дальнейшей дискуссии, которая состоялась у него с синьором Коста Мендесом. Аргентинская сторона значительно отошла от своих предыдущих позиций. Мистер Хейг считал, что можно достичь соглашения, если мы согласимся поднять вопрос о деколонизации, в соответствии с пожеланиями островитян, с одним-двумя небольшими поправками. Вскоре стало ясно, что разговор о деколонизации содержал в себе отдельную опасность, хотя мы и согласились взглянуть на его текст. Он также просил нас не быть чересчур резкими в вопросе суверенитета.

Было очевидно, что мистер Хейг стремился поддерживать продолжение переговоров. На 14 апреля было назначено следующее заседание Палаты общин по вопросу о Фолклендах. Появилась возможность обозначить наши цели в переговорах и продемонстрировать единогласную поддержку Палаты. Во время дебатов позвонил Эл Хейг. Аргентинцы жаловались, что США не соблюдает нейтральную позицию, предоставляя военную помощь Британии. Он хотел сделать заявление, которое позволит ему вернуться в Буэнос-Айрес для продолжения переговоров. США не выходили за рамки традиционных форм посредничества, пока предпринимались попытки к установлению мира. Использование Британией американских объектов на острове Восхождения было приостановлено.

Пока шли дебаты, я обсудила эти слова с Френсисом Пимом, и полчаса спустя позвонил Эл Хейг. Я была очень недовольна тем, что он хотел сказать, и сообщила ему об этом. Разумеется, большая часть этого делается, чтобы помочь нам. Это происходило в рамках «традиционных форм взаимодействия», применимых для союзников, таких как Британия и США. Связывать это с использованием острова Восхождения было неправильно. Более того, такое заявление оказало бы крайне неблагоприятную реакцию на мнение Соединенного Королевства. Далее я обозначила, что остров Восхождения был нашим островом. Американцы использовали его в качестве базы, это делалось в соответствии с соглашением, в котором четко значилось, что суверенитет острова остается за нами. Мистер Хейг убрал все упоминания острова из своего заявления.

На следующий день Эл Хейг улетел в Буэнос-Айрес для дальнейших переговоров. В Лондоне же Военный кабинет тем утром собрался в Министерстве обороны. Нам предстояло принять важные решения. Нам нужно было больше сухопутных войск для усиления ударной группировки. Нам нужно было подготовить послание для США, в котором подчеркивалась необходимость подкрепить соглашение для того, чтобы предотвратить попытку повторного вторжения аргентинцев. Далеко мы так и не продвинулись: американцы не торопились принимать роль гаранта.

Нашей основной задачей на пятницу 16 апреля было продумать и одобрить правила ведения боевых действий, применимые к переброске с острова Восхождения к двухсотмильной зоне вокруг Южной Джорджии и к операции по возвращению Южной Джорджии. Правила ведения боевых действий – это определяемые политиками рамки, внутри которых оперативные решения остаются за военными. Они должны удовлетворять конкретным задачам, для выполнения которых проводятся военные операции, и предоставлять человеку на месте разумную свободу реагирования, необходимую для принятия решений. Поэтому правила должны быть ясными и охватывать все возможные случайности.

Накануне я получила послание от президента Рейгана, которому звонил Галтьери, очевидно сказавший, что стремится избежать конфликта. Ответить на это было несложно. Я сказала президенту: «Я заметила, что генерал Галтьери подтвердил вам свое желание избежать конфликта. Но мне кажется, что он никак не может определить свою позицию. Мир нарушила не Британия, а Аргентина. Резолюция Совета Безопасности, под которой Вы поставили свою подпись, требует от Аргентины вывести свои войска с Фолклендских островов. Это важнейший первый шаг, который необходимо предпринять для предотвращения конфликта. Когда он будет сделан, дискуссии о дальнейшей судьбе могут быть эффективно предприняты. Любое предположение о том, что конфликт можно предотвратить, пока агрессор остается на своем месте, ошибочно. Фундаментальные основы, на которых зиждется свободный мир, будут разрушены».

После недели запутанных переговоров я проводила уик-энд в Чекерсе. Я нашла время для приватного ленча с моими друзьями и художником, который собирался написать пейзаж окрестностей дома. Однако мне пришлось срочно вернуться на Даунинг-стрит вечером в субботу, чтобы оттуда принять звонок президента Рейгана, из-за того, что возникли проблемы с телефонной связью в Чекерсе. Я была рада возможности обсудить все вопросы с президентом. Аргентинцы не шли на уступки. Белый дом проинструктировал Хейга сообщить хунте, что если это приведет к срыву переговоров, администрация США обозначит, кого в этом винить.

В воскресенье далеко в Атлантике корабли «Гермес», «Инвинсибл», «Глэморген», «Бродсорд», «Ярмут», «Элэкриси» и вспомогательные суда Королевского флота «Ольмеда» и «Рисорс» покинули остров Восхождения и направились на юг.

Только в понедельник я впервые прочитала детали предложений, которые Эл Хейг обсуждал с аргентинской стороной в Буэнос-Айресе. Они были совершенно неприемлемы. Все очевиднее становилось, что Аргентина пытается сохранить за собой то, что захватила. Они намеревались подчинить местную администрацию, настаивая на том, что два представителя правительства Аргентины находились в каждом из советов островов. Они хотели наводнить острова своими людьми. Наконец, они не собирались позволять островитянам выбирать, хотят ли они вернуться под британское управление, которое было до вторжения.

Их предложение звучало так: 31 декабря заканчивается переходный период, когда стороны должны завершить переговоры об установлении статуса этих территорий. Безобидно звучащая отсылка к ликвидации статуса островов исключала возвращение к положению, предшествовавшему вторжению, и лишала островитян права выбирать правительство, под управлением которого они хотят жить. Слова скрывали простой факт, что применение силы увенчается успехом, диктатура будет главенствовать, а пожелания островитян можно будет не учитывать. Мы сообщили Элу Хейгу, что не видим необходимости в его возвращении в Лондон из Буэнос-Айреса, и пообещали ему предоставить подробные комментарии по тексту.

В тот же день я получила телеграмму из Буэнос-Айреса, которая подтвердила, что очевидных изменений в намерении хунты нет. По аргентинскому радио почти каждые пять минут звучала «Песня Мальвинских островов», в которой пелось: «Я – твоя родина, и, может быть, тебе придется за меня умереть». Скоро это заявление пришлось проверить: именно в этот день Военный кабинет разрешил операцию по возвращению Южной Джорджии, хотя возвращение задерживалось, поскольку наши корабли попали в 11-балльную качку, которая продолжалась несколько дней.

Эл Хейг попросил, чтобы Френсис Пим приехал в Вашингтон для обсуждения наших взглядов на текст, и я согласилась на это. Френсис отправил наши подробные комментарии и ключевые поправки к тексту. Мы решили, что он должен руководствоваться ответными предложениями в ходе своего визита. Кроме того, он должен был добиваться от американцев гарантий безопасности для островов. К сожалению, во время дискуссии в Палате на следующий день Френсис дал понять, что сила не будет применена, пока продолжаются переговоры. Было недопустимо позволять аргентинцам водить нас за нос до бесконечности, и ему пришло вернуться в Палату, чтобы выступить с кратким заявлением, подчеркивающим эту поправку.

В среду мы сообщили Элу Хейгу о том, что приняли твердое решение вернуть Южную Джорджию в ближайшем будущем. Мистер Хейг выразил удивление и опасения. Он спросил, окончательное ли это решение, и я ответила, что да. Мы информировали его, а не советовались с ним. Хейг сообщил послу, что ему придется передать аргентинской хунте извещение о планируемой операции. Тогда Хендерсон убедил его подумать об этом еще.

В тот четверг Джон Нотт и начальник Генштаба прибыли на Даунинг-стрит, чтобы сообщить мне срочные новости. Наши спецподразделения высадились на ледник Фортуна на Южной Джорджии, чтобы провести рекогносцировку. Погода мгновенно испортилась, и юго-западный ветер достиг отметки в 70 узлов. Они запросили вертолеты с корабля для эвакуации. Первый прибывший вертолет, потеряв видимость из-за снега, разбился. Второй постигла та же участь. Министерство обороны не знало, были ли погибшие. Это было ужасным началом кампании.

С тяжелым сердцем я спешила на благотворительный ужин, где мне предстояло быть спикером. Как мне было скрыть свои чувства? Но как только я спустилась вниз по ступеням Даунинг-стрит, 10, Кл. Уитмор, мой личный секретарь, выбежал из своего офиса с новостями. Третий вертолет сел на ледник и забрал всех оперативников и экипажи разбившихся вертолетов. Как пилоту это удалось, я не знаю. Несколькими месяцами позже я встретилась с ним, скромный, тихий профессионал: он заметил, что в его вертолете никогда не было столько народу. Выходя из резиденции, я словно парила. Все наши люди выжили.

Суббота 24 апреля оказалась самым важным днем в фолклендской истории и переломным для меня лично. Рано утром Френсис Пим явился в мой кабинет, чтобы сообщить результаты своих усилий. Документ, который он привез, можно было оценить как условную капитуляцию. Я сказала Френсису, что это неприемлемо. Они собирались отнять у фолклендцев их свободу, а у Британии ее честь и самоуважение. Френсис считал, что мы должны принять условия соглашения. Мы столкнулись лоб в лоб.

Заседание военного кабинета было назначено на тот вечер, и я провела остаток дня, сравнивая детали разных предложений. Чем внимательнее я смотрела, тем очевиднее становилось, что фолклендцев попросту предавали. Я попросила министра юстиции прибыть на Даунинг-стрит, 10 и вместе со мной просмотреть документы. Но сообщение сбилось с пути, и он приехал в Министерство иностранных дел. Меньше, чем за час до встречи Военного кабинета, он, наконец, прибыл ко мне, подтвердив мои худшие опасения.

Важно понять: то, что с первого взгляда может показаться незначительными вариациями на языке дипломатических текстов, может иметь жизненно-важное значение. Было четыре основных текста для сравнения. Были предложения, которые Эл Хейг обсудил с нами и увез в Аргентину 12 апреля. Наше отношение к ним было смутным; хотя мы и обсудили их во всех подробностях, мы не обязались их принимать. Предложения, которые мистер Хейг привез из Буэнос-Айреса 19 апреля, были неприемлемы. 22 апреля мы откорректировали эти предложения на приемлемых для нас основаниях, и Френсис Пим поехал вести переговоры, базируясь на них. Наконец, был последний текст, который привез Френсис из США и с которым я теперь столкнулась. Имелись различия между текстами 22 и 24 апреля, объяснявшие, почему мы готовы были начать войну за Фолклендские острова.

Во-первых, там был вопрос, насколько далеко и быстро отступят наши силы. Согласно привезенному Пимом тексту, нашим войскам пришлось бы отступить дальше, чем предлагал Буэнос-Айрес. Хуже того, нашим войскам пришлось бы покинуть обозначенные зоны в течение семи дней, лишая нас механизмов военного контроля над ходом вывода. Что, если бы аргентинцы вернулись? Не было гарантии того, что аргентинские войска сдержат обещание «быть максимум в семидневной готовности для повторного вторжения» (что бы это ни значило). Во-вторых, санкции против Аргентины должны быть отозваны в момент подписания соглашения, а не по окончании вывода войск, как гласило наше предложение. Мы теряли единственный способ убедиться, что вывод аргентинских войск действительно произойдет. В-третьих, в вопросе Особого переходного управления в текст опять включались пункты об участии двух представителей аргентинского правительства в Советах островов плюс, как минимум, одного представителя местного аргентинского населения. Более того, было возвращение к риторике, связанной с аргентинским проживанием и частной собственностью, которые позволили бы им успешно наводнить острова аргентинцами.

Не менее важной была проблема, связанная с долговременными переговорами после вывода аргентинских войск. Как и в документе из Буэнос-Айреса, Пим вычеркнул возможность возвращения к ситуации, в которой островитяне находились до вторжения. Нам пришлось бы пойти против принципа, что желания островитян являются первоочередными, и отказаться от любой возможности сохранить их связь. Понимал ли Пим, что он вычеркнул?

Вопреки моему четко обозначенному мнению, Пим представил документ Военному кабинету, порекомендовав принять эти условия. Около шести часов вечера министры начали собираться рядом с кабинетом № 7. Пим был там, активно защищая свою позицию. Я попросила В. Уитлоу подняться со мной наверх, сообщила, что не могу принять эти условия, и объяснила, почему. Как всегда, в важный момент он поддержал мою точку зрения.

Собрание началось, Пим представил свой документ. Пять часов подготовки для меня не были пустой тратой времени. Я разобрала каждую строчку. Что означает каждый пункт? Как так получилось, что мы принимаем то, что раньше отвергали? Почему мы не настояли, как минимум, на самоопределении? Почему мы согласились на неограниченную аргентинскую иммиграцию и приобретение недвижимости на равных условиях с островитянами? Вся комиссия была на моей стороне.

Джон Нотт предложил нам не делать комментариев относительно текста, а попросить мистера Хейга показать его аргентинской стороне. Если они его примут, мы, вне сомнения, окажемся в затруднительном положении: но мы можем вынести вопрос на обсуждение в парламент. Если же аргентинцы его отвергнут, а мы были почти уверены, что так и будет, поскольку для военной хунты почти невозможно отступить, мы сможем требовать от американцев твердо встать на нашу сторону. Так и было решено. Я сразу отправила сообщение мистеру Хейгу.

Позднее в тот день я узнала о наших успехах на Южной Джорджии. В тот вечер в Уинсдоре была организована аудиенция с Ее Величеством. Я была счастлива лично сообщить ей новость о возвращении одного из ее островов. Я возвратилась на Даунинг-стрит, чтобы дождаться подтверждения и озвучить новости. Вместе с Д. Ноттом и пресс-секретарем министерства обороны мы подготовили пресс-релиз и обнародовали хорошую новость.

Мои замечания иногда интерпретировали неверно. После того, как Джон Нотт сделал свое заявление, журналисты пытались задавать вопросы: «Что произойдет дальше, мистер Нотт? Собираемся ли мы объявлять войну Аргентине, миссис Тэтчер?» Казалось, они предпочитают выдавливать из нас ответы на эти вопросы, вместо того, чтобы донести до нации новости, которые могут поднять ее дух и дать надежду жителям Фолклендов. Меня это раздражало. «Просто радуйтесь новостям и поздравьте наши войска и морских пехотинцев… Радуйтесь». Я имела в виду радость за бескровное освобождение Южной Джорджии, а не за то, что идет война. Для меня война не была поводом для радости, но некоторые воображали иначе.

Внутри страны очевидная неизбежность полномасштабного военного конфликта пошатнула уверенность тех, чье стремление вернуть Фолклендские острова всегда было слабее, чем казалось со стороны. Некоторые из членов парламента хотели продолжения переговоров во что бы то ни стало. Противоречия, которые наметились в партии лейбористов, должны были расшириться из-за того, что происходило в ООН. Генеральный секретарь ООН все активнее включался в дискуссию. На замечание Генсека Переса де Куэльяра, что обе стороны не сумели договориться, ухватились Дэнис Хили и Майкл Фут. У меня произошло серьезное столкновение с мистером Футом во вторник 27 апреля. В действительности Генеральный секретарь очень быстро понял ситуацию, но ущерб уже был нанесен. Сами мы изучали потенциальную эффективность предложения президента Мексики Портильо по предоставлению площадки для переговоров.

Но Хейг не хотел, чтобы мы этим занимались. У него были свои дипломатические проблемы. Министр иностранных дел Аргентины, разгневанный освобождением Южной Джорджии, отказал ему во встрече, хотя они и встречались в частном порядке. Мистер Хейг вновь переработал предложения, оговоренные с Фр. Пимом в Вашингтоне, и передал их аргентинскому правительству. Он сообщил хунте, что поправки недопустимы и у них мало времени на ответ, хотя сам впоследствии не стал придерживаться этой линии.

На заседании кабинета в четверг 29 апреля мы обсудили сложившуюся неопределенность. Крайний срок, предоставленный аргентинцам для ответа, прошел, но мистер Хейг теперь говорил о возможности внесения аргентинской стороной поправок в его предложения. После заседания кабинета я отправила сообщение президенту Рейгану, обозначив, что, с нашей точки зрения, аргентинская сторона отвергла американские предложения. И действительно, в тот день Аргентина формально отклонила текст. Президент Рейган ответил на мое сообщение так: «Я уверен, вы понимаете, что теперь необходимо четко пояснить, что были предприняты все возможные попытки к достижению справедливого, мирного решения, и что аргентинской стороне был предложен выбор между подобным решением и эскалацией конфликта. Мы обязуемся сделать публичное заявление о предпринятых нами попытках. Мы обозначим предложение американской стороны в общих терминах, но не будем обнародовать его, чтобы не создавать вам осложнений. Я понимаю, что, видя все сложности предложения, вы его не отвергли. Мы не дадим поводов усомниться в том, что правительство Ее Величества добросовестно работало совместно с нами и что у него не осталось выбора, кроме как прибегнуть к военным мерам, исходя из права на самооборону».

Пятница 30 апреля знаменовала конец дипломатической и начало военной кампании по возвращению Фолклендских островов. США открыто были на нашей стороне. Президент Рейган сообщил тележурналистам, что Аргентина прибегла к военной агрессии и этому нельзя позволить увенчаться успехом. Важнее всего, что президент обозначил готовность США положительно ответить на просьбу о предоставлении военной техники. К сожалению, не было наложено эмбарго на импорт из Аргентины.

Именно в этот день вступила в силу ОЗП. Справедливо будет заметить, что с этого момента наше внимание занимала не дипломатия, а военные вопросы. В центре внимания Военного кабинета в то утро был аргентинский авианосец «Вейнтисинко де Майо». Его корабли сопровождения были вооружены ракетами «Экзоцет», поставленными Францией в 1970-е гг. Это была серьезная угроза. Поэтому мы разрешили атаку на авианосец, где бы он ни был, при условии, что это к югу 35 широты и к востоку 48 долготы, и находится вне 12-мильного ограничения аргентинских территориальных вод. Такая атака основывалась на праве на самооборону в рамках статьи 51 Хартии ООН. Согласно уведомлению от 23 апреля, дополнительных предупреждений не требовалось.