Предыстория и ход годовой забастовки шахтеров 1984–1985 годов

В результате общих выборов 1983 г. демократический социализм в Британии потерпел сокрушительное поражение. Однако существовал еще и недемократический социализм, который тоже предстояло победить. Я всегда знала об истинной цели крайне левых: эти революционеры стремились навязать Британии марксистское учение. Для них демократические учреждения были досадными преградами на пути к марксистской утопии. Во время выборов руки крайне левых были связаны необходимостью завоевать поддержку умеренных, поражение освободило их от этих условностей. Позиции крайне левых особенно укрепились в трех организациях: лейбористской партии, местных органах власти и профсоюзах. Именно Национальному союзу шахтеров во главе с марксистом Артуром Скаргилом предстояло стать ударной силой атаки левых. Не прошло и месяца после выборов 1983 г., как мистер Скаргил открыто заявил, что с властью этого правительства он не смирится. Этот выпад был направлен не только против правительства, но и всего, что стояло на пути левых, включая тех же горняков, полицию, суды, законодательство и сам парламент.

Со времени избрания мистера Скаргила лидером НСШ в 1981 г. я знала, что нам предстоит пережить еще одну забастовку горняков. Национальный совет угольной промышленности (НСУП), правительство и подавляющее большинство шахтеров желали процветания своей отрасли. Однако угольная промышленность Британии утратила рентабельность.

Во времена расцвета отрасли, накануне Первой мировой войны, на трех тысячах шахт работало более миллиона человек. Добыча насчитывала 292 млн тонн. С тех пор отрасль пришла в упадок. Конфликт в угольной промышленности вызвал первую в Британии всеобщую забастовку 1926 г. В дальнейшем правительства оказывались все больше замешанными в действиях по регулированию отрасли, и в 1946 г. послевоенное лейбористское правительство ее полностью национализировало. К тому времени добыча угля упала до 187 млн т, количество шахт до 980, а число работников едва превышало 700 тысяч.

Тогда правительство стало добиваться увеличения добычи угля, вкладывая дополнительные средства и приняв ряд постановлений, составивших в 1950 г. «План по углю». Все эти меры недооценивали как уровень спроса на уголь, так и перспективы роста производительности. Вливание народных денег не смогло решить две главные проблемы: наличие избыточных производственных мощностей и нежелание профсоюза закрыть нерентабельные шахты.

К 1970-м гг. в горнодобывающей промышленности проявились все недостатки, свойственные тогда Британии. В феврале 1972 г. под давлением массовых пикетов, руководимых А. Скаргилом, был закрыт склад кокса Солтли в Бирмингеме. Это продемонстрировало бессилие полиции перед лицом беспорядков. Падение правительства Хита после забастовки шахтеров 1973–1974 гг. подогрело миф о том, что НСШ способен свергать правительства Британии, или препятствовать любому угрожающему его интересам политическому курсу.

Я уже рассказывала об угрозе забастовки горняков в феврале 1981 г. С тех пор новая забастовка стала лишь вопросом времени. Найджел Лоусон, ставший министром энергетики Великобритании в сентябре 1981 г., был человеком, которому выпало восполнить запасы угля. Именно это позволило государству выдержать угольную забастовку. В сложившейся ситуации было крайне необходимо иметь запасы угля на электростанциях, а не в копрах шахт, откуда его не позволили бы вывезти пикеты горняков.

Некоторые станции Центрального энергетического управления (ЦЭУ) работали на нефти. Обычно их использовали в «пиковые» периоды, но при необходимости они могли работать постоянно, чтобы удовлетворить требованиям спроса на электроэнергию. Электроэнергия, полученная от нефти, была дороже, но именно она помогла выдержать забастовку. Ядерные станции, поставлявшие 14 % энергии, были отдалены от каменноугольных бассейнов, их основное топливо было вне опасности. В следующие несколько лет появилось больше реакторов с газовым охлаждением, что еще сильнее снизило нашу зависимость от угольной энергии. Мы вели строительство высоковольтной линии электропередач через канал, что позволяло бы нам закупать энергию у Франции. Мы делали все возможное, чтобы способствовать накоплению отраслевых запасов.

Опасность нависла над нами осенью 1983 г. Министром энергетики был тогда П. Уокер. В нашем первом парламенте он уже успел показать твердость своей позиции. Он был опытным переговорщиком. Что, на мой взгляд, особенно важно: нам нужна была общественная поддержка во время угольной забастовки, которую готовили профсоюзные активисты. К сожалению, у П. Уокера не сложились отношения с И. Макгрэгором, это создавало некоторое напряжение. Макгрэгор стал председателем НСУП 1 сентября. До этого он блестяще руководил корпорацией «Бритиш Стил» (КБС), полностью возродив эту организацию после потерь, нанесенных ей трехмесячной забастовкой 1980 г.

В отличие от воинствующих горняков-активистов, Макгрэгор видел в угольной промышленности процветающую отрасль, мудро использующую инвестиции, технологии и кадры. Наверное, лучшим его качеством было мужество. Привыкший к финансовым трудностям и неуступчивым партнерам, Макгрэгор не сталкивался с профсоюзными лидерами, стремящимися на переговорах заработать себе как можно больше очков. Скаргил все время обводил его вокруг пальца. 21 октября 1983 г. на конференции НСШ делегаты проголосовали за запрет на сверхурочный труд, протестуя против предложения совета увеличить зарплату на 5,2 % и перспективы закрытия шахт. Сам по себе запрет на сверхурочные работы, наверное, имел цель усилить напряжение среди шахтеров и, тем самым, настроить их на забастовку.

Огромное количество шахт закрывалось по экономическим причинам. Даже лейбористы это допускали: с 1974 по 1979 г. было закрыто тридцать две шахты. Мистер Скаргил любил повторять, что шахта не должна закрываться, пока ее ресурсы полностью не исчерпаны. По его мнению, убыточная шахта просто требовала больших вложений. Во время дачи показаний парламентской комиссии его спросили, существует ли предельный уровень убыточности. Мне запомнился его ответ: «Насколько я знаю, убыточность не знает пределов».

Парламентская комиссия по монополиям и слияниям выпустила в 1983 г. доклад об угольной промышленности, из которого следовало, что 75 % шахт являются нерентабельными. В сентябре 1983 г. мистер Макгрэгор поставил правительство в известность, что он в течение трех лет собирается сократить рабочую силу на 64 000. Никакого тайного списка шахт, подлежащих закрытию, не существовало. Решения о том, какие шахты закроются, должно было приниматься по каждому случаю в отдельности. Он снова обратился к нам в декабре 1983 г., дав понять, что намеревается ускорить программу, планируя сократить рабочих в течение двух лет на 44 000.

Для достижения этой цели он призывал расширить план сокращений, включив в него шахтеров, которым еще нет пятидесяти лет. Условия, на которые мы согласились в январе 1984 г., были щадящими: выплата единовременного пособия из расчета 1000 фунтов стерлингов за каждый год работы, так что человек, всю жизнь проработавший на шахте, получил бы более 30 000 фунтов стерлингов. В последующий 1984/85 год мистер Макгрэгор предложил уволить 20 000 человек. Мы не сомневались, что этой цели можно будет достичь, не сокращая людей против их воли.

Лидеры НСШ договорились до того, что вообще дошли до крайности, не понимая экономической реальности того, что угольная промышленность в 1983–1984 гг. получила от налогоплательщиков 1,3 млрд фунтов стерлингов в виде субсидий. В конце февраля произошли первые проявления насилия, которые вылились в забастовку, когда семидесятилетний Иэн Макгрэгор был сбит с ног у Нортумберлендской угольной шахты шахтерами.

Мы не были уверены, что забастовка вспыхнет до конца 1984 г., когда из-за зимы спрос на уголь будет на пике. Начать забастовку весной было бы для НСШ плохим тактическим решением. Мистер Скаргил одурачил своих же собственных соратников: в феврале он безапелляционно заявил, что запасов угля у ЦЭУ хватит только на восемь недель. На самом деле угля на складах было намного больше. Однако профсоюзы по традиции перед началом забастовки должны переизбрать своих лидеров, и были основания считать, что мистер Скаргил не получит большинства, то есть 55 % голосов, необходимых для того, чтобы в ближайшем будущем призвать к национальной забастовке. С тех пор как он стал президентом, члены НСШ уже трижды проголосовали против забастовочных действий. Мы не могли предвидеть, какую отчаянную тактику он выберет.

1 марта НСУП объявил о закрытии йоркширской угольной шахты Кортонвуд. Местный НСУП преподнес эту информацию неудачно: создавалось впечатление, что процедуры по рассмотрению дел шахты не были соблюдены. Руководитель НСУП радикального йоркширского региона, родины мистера Скаргила, в знак протеста против этого решения объявил забастовку. Кортонвуд послужил поводом к забастовке, но он не был ее причиной. Даже если бы в Кортонвуде ничего не произошло, встреча НСУП с шахтерскими профсоюзами 6 марта окончилась бы тем же. Иэн Макгрэгор объявил планы на ближайший год и подтвердил, что двадцать шахт будет закрыто. В тот же день шотландский НСШ призвал начать забастовку 12 марта. Два дня спустя, 8 марта, национальный руководитель НСШ встретился с йоркширскими и шотландскими забастовщиками и выразил им официальную поддержку.

По правилу общенациональная забастовка может быть объявлена, только если профсоюз провел всенациональные выборы и большинство проголосовало «за». Руководство воинствующего большинства сомневалось, что они смогут победить на этих выборах, поэтому они решили эту проблему обходным путем. Национальный руководитель мог официально санкционировать забастовки, объявленные в отдельных районах, которые входили в союз. Если забастовочные действия в разных местах начались самостоятельно, то результат равносилен общенациональной забастовке и при этом нет необходимости проведения национальных выборов. Эта беспощадная стратегия почти всегда срабатывала. Но в конце концов стала катастрофой для самих же ее инициаторов.

Забастовка началась в понедельник 12 марта. В последующие две недели превосходящие силы активистов нападали на районы каменноугольных бассейнов, и на короткое время могло показаться, что они смогут одолеть разум и порядочность. В начале первого дня забастовки 83 шахты работали, а 81 стояла. Десять из них, как мне сообщили, не работали из-за множества пикетов, а не из сознательного желания бастовать. К концу дня количество неработающих шахт увеличилось почти до ста. Полиция не справлялась, хотя и пыталась бороться за то, чтобы те, кто хотел продолжать работу, могли это делать. Я хотела, чтобы послание от правительства к бастующим было четким и ясным: мы не собираемся капитулировать перед толпой и будем приветствовать право продолжать работу.

К утру среды только двадцать девять шахт работали в обычном режиме. Полиция к тому времени собирала офицеров со всей страны, чтобы те могли защитить шахтеров, которые хотели работать: в этом участвовали 3 000 офицеров полиции. В это время столкновения происходили в Ноттингемпшире. Однако ноттингемпширские рабочие все-таки провели голосование, и в ту пятницу результат показал, что 73 % были против забастовки. На следующий день голосование в Мидлендсе, в северо-западных и северо-восточных угольных бассейнах, показало, что большинство не поддерживает забастовку: из 70 000 голосовавших шахтеров более 50 000 поддержали продолжение работы.

Рано было говорить об исходе событий, но первый и решающий бой был выигран. В понедельник утром свежая информация была передана по телефону мне в Брюссель, где я принимала участие в Европейском совете. Сорок четыре шахты уже работали, в то время как в пятницу их было только одиннадцать. Профсоюзные активисты знали, что если бы не компетентность полиции, результат был бы совсем другим, и с этого момента они сами и их «рупоры» в Лейбористской партии начали кампанию по дискредитации полиции.

В день собрания администрации НСШ я объявила кабинету, что собираюсь организовать Комитет министров под моим председательством, чтобы следить за ходом забастовки. Конечно, У. Уайтлоу, П. Уокер, министр энергетики, и Л. Бриттан, министр внутренних дел, стали ключевыми фигурами. Министр финансов, Н. Лоусон, тоже принимал участие, так как вопрос был жизненно важен для экономики. Н. Теббит представлял торговлю и промышленность, Н. Ридли – транспорт. Все эти министры (или их представители) регулярно участвовали в заседаниях комитета. Когда встали вопросы по законодательству, к нам присоединился генеральный прокурор М. Хэйверс.

Группа собиралась примерно раз в неделю, если собрать всех членов было невозможно, П. Уокер и я принимали важные решения на чрезвычайных заседаниях.

Толпе можно противостоять, только если у полиции есть полная поддержка правительства. Мы дали понять, что политики их не подведут. Усвоив уроки внутригородских беспорядков 1981 г., мы выделили для полицейских снаряжение и предоставили им необходимое обучение.

Другим необходимым условием эффективности работы полиции является ясность законов. В самом начале забастовки М. Хэйверс доходчиво объяснил, что входит в круг обязанностей полиции во время массового пикетирования. На второй неделе забастовки НСШ Кента оспаривал эти полномочия в суде, но проиграл дело. То, что нам удавалось препятствовать собраниям больших групп пикетчиков, которые угрожали желающим продолжать работу, сыграло решающую роль в исходе конфликта.

К последней неделе марта ситуация стала проясняться. Большинство шахт крепко удерживал в своих руках мистер Скаргил, чью хватку было нелегко ослабить. Если бы нам удалось доставлять добываемый уголь на электростанции, перспектива выдержать трудности забастовки стала бы благоприятнее. Но нам нужно было действовать так, чтобы мы не настраивали против себя сразу все профсоюзы, участвующие в использовании и распределении угля. Это соображение заставляло нас всех быть очень осторожными.

Хотя мистер Скаргил стремился не проводить голосование до начала забастовки, было ясно, что он допускал такую возможность. И действительно, в следующем месяце Особая конференция делегатов НСШ проголосовала за то, чтобы уменьшить процент голосов, необходимых для начала забастовки, с 55 до 50. С начала забастовки нас не покидала надежда, что умеренные представители руководства НСШ смогут настоять на выборах. Именно поэтому было крайне важно повернуть настроения шахтеров в нашу пользу, так как было впечатление, что многие шахтеры были настроены отрицательно по отношению к забастовке как раз из-за того, что им не дали проголосовать. А если голосование пройдет во время забастовки, на эмоциональном подъеме, было бы большинство за мистера Скаргила? Я не была уверена в ответе.

Каждую неделю я получала из министерства энергетики доклады и очень внимательно их читала. В самом начале забастовки электростанции потребляли 167 млн т. угля в неделю, однако запасы на складах сокращались медленно. ЦЭУ определил, что запасов хватит на шесть месяцев, но эта оценка подразумевала постепенное увеличение использования угля и работу нефтетопливных станций на полную мощность, чего пока не произошло. Нам пришлось поразмыслить над тем, когда начать запуск дополнительных мощностей. Такой шаг будет расценен лидерами НСШ как провокационный. Я решила, что 26 марта нужно брать быка за рога.

Уровень запасов угля на промышленных складах был ниже, чем на электростанциях. Неотложные проблемы существовали и в КБС. Их комплексным сталелитейным заводам в Рэдкаре и Сканторпе без поставок угля и кокса в следующие две недели грозило закрытие. В Порт-Тальботе, Равенскрэйге и Ллаверне запасов было на период от трех до пяти недель. Вот в таком состоянии неопределенности мы находились, когда закончился первый месяц забастовки.

Положение оставалось безвыходным и в апреле. Несмотря на продолжающееся пикетирование, шахтеры постепенно возвращались к работе, особенно в Ланкашире. Лидеры профсоюзов железнодорожников и моряков обещали поддержать шахтеров, и таких заявлений за время забастовки было много, но ограничивались обещаниями. Начались первые судебные процессы над НСШ: два перевозчика кокса подали в суд на пикетирование сторонниками НСШ сталелитейного завода в Порт-Тальботе.

В мае, впервые с начала забастовки, стали происходить краткие встречи лидеров НСУП и НСШ. Переговоры состоялись 23 мая; я получила полный отчет на следующий день. Мистер Скаргил не допускал, чтобы от имени НСШ выступал кто-то, кроме него самого. После нескольких докладов выступил с подготовленным заявлением мистер Скаргил. Он настаивал, что шахты не должны закрываться по экономическим причинам. Иэн Макгрэгор коротко заметил, что не видит смысла продолжать собрание в таком русле. Мистер Скаргил снова заявил, что отказ от планов закрытия шахт является для него необходимым условием для продолжения переговоров. На этом собрание было окончено. Но в тот момент НСШ пошел на хитрость, попросив разрешения остаться в комнате, где только что проходило собрание. Иэн Макгрэгор посчитал, что это безобидная просьба, и согласился. Представители НСУП покинули комнату. Позже нам стало известно: НСШ удалось убедить прессу, что представители НСУП ушли с собрания из-за нежелания Иэна Макгрэгора идти на переговоры.

Шла неделя за неделей, а забастовка все не прекращалась. Было очевидно, что многие шахтеры растеряли свой энтузиазм и уже ставят под сомнение прогнозы мистера Скаргила об ограниченных сроках выживания электростанций. Руководство НСШ, чтобы привлечь к пикетированию представителей других профессий, увеличивало пособия, выплачиваемые пикетчикам, в то время как забастовщикам, не участвующим в пикетах, ничего не платили. Самые ужасные акты насилия происходили возле Оргривского коксового предприятия, когда были сделаны попытки воспрепятствовать конвойной команде проехать до Сканторпского сталелитейного завода. 29 мая более 5 000 пикетчиков вступили в схватки с полицией. На полицейских посыпалось все, что было под рукой, даже кирпичи и дротики, было ранено шестьдесят девять человек. Слава богу, на них были защитные костюмы, используемые при подавлении волнений, так думала я, когда, как и многие миллионы людей, видела эти ужасные сцены по телевизору.

В течение следующих трех недель произошли и другие вооруженные столкновения в Оргриве, но пикетам так и не удалось остановить дорожный конвой. Бои в Оргриве очень помогли повернуть общественное настроение против бастующих шахтеров. До нас дошла достоверная информация о случаях крупномасштабного шантажа в шахтерских поселках. Мишенью были не только сами работающие шахтеры, но и их жены и дети. Сама природа шантажа такова, что полиции бывает невероятно сложно бороться с ним.

Террор не прекращался, и проблемы усложнялись, в правительственной группе часто обсуждалось, стоит ли поощрять использование гражданского законодательства против НСШ и других профсоюзов. Если гражданское право не используется против профсоюзов и их фондов, на криминальное право и на полицейских ложится двойная нагрузка. Также было известно, что если с успехом применить правовые действия против профсоюзных фондов, то можно ограничить их способность финансировать массовые пикеты и участвовать в других незаконных действиях.

Однако П. Уокер убедил нас, что применение гражданского права может лишить нас поддержки, которую до этого нам оказывали работающие шахтеры или умеренные члены профсоюзов. Председатели КБС, НСУП, «Бритиш Рэйл» и ЦЭУ в конце июня собрались и решили, что подавать запрос на судебный запрет было не ко времени. Конечно, это не мешало другим, будь они бизнесмены или работающие шахтеры, следовать новым законам. Но факт остается фактом: за весь период разногласий пикетчики и их вожаки попирали уголовные законы страны, существовавшие задолго до «законов Тэтчер».

В понедельник 9 июля, совершенно неожиданно, Союз транспортных и неквалифицированных рабочих (СТНР) по причине якобы нарушенных правил Национального трудового кодекса портов (НТКП) призвал к общей забастовке работников портов. НТКП был создан правительством Эттли с целью устранить в портах поденный труд. По уставу он действовал в большинстве британских портов, разрешая принимать на работу только членов профсоюза. Поводом для забастовки стало использование КБС контрактного труда для автодорожных перевозок железной руды из портовых складов в Иммингэме на металлургический завод в Сканторпе. На самом деле в КБС понимали, что ни кодекс, ни местные соглашения нарушены не были. По положению кодекса так называемая теневая рабочая сила, состоящая из официальных работников порта, должна была наблюдать за работой тех, кто трудился по контракту. Отвечать этим требованиям было «обычным делом». Мы надеялись, что Национальный трудовой совет портов, куда входили представители профсоюзов, примет срочное постановление по этому вопросу. Но среди руководства СТНР были страстные сторонники мистера Скаргила, которые открыто приветствовали возможность начать забастовку.

Мы уже глубоко изучили последствия всеобщей портовой забастовки в 1982 г. Можно было предположить, что забастовка, которая всерьез затронет только порты, являвшиеся частью НТКП, не будет иметь сильного влияния на исход угольной забастовки. Мы не импортировали уголь, необходимый для работы электростанций, так как боялись рисковать поддержкой работающих шахтеров. Несомненно было, что основным мотивом для забастовки было желание левого крыла руководителей СТНР помочь шахтерам. Общий эффект в сфере торговли был бы очень значительным, особенно в отношении импорта продуктов питания, несмотря на то что около трети грузов меньшего размера перевозилось ролкерами, судами для транспортировки грузов на колесной базе, многие из которых сопровождались водителем и проходили через не участвующие в программе порты, такие как Довер и Феликстоу.

Нашим собраниям министерской группы по углю теперь приходилось иметь дело не с одной, а с двумя забастовками. На следующий день после начала портовой забастовки я обратилась к группе, сказав, что нам жизненно необходимо сформировать свое мнение в течение сорока восьми часов. Мы должны призвать портовых работодателей к тому, чтобы решительно подходить к делу и использовать все возможные средства для усиления противостояния забастовке среди народа. Нужно ясно показать, что предпосылки к забастовке были надуманными. Нам нужно особо подчеркнуть, что по оценкам 4 000 из 13 000 докеров, зарегистрированных в НТКП, составляли излишек рабочей силы в отрасли. Конечно, было бы не вовремя отменить НТКП во время угольной забастовки, но в то время нам нужно было стремиться разрешить конфликт, не зарекаясь о будущих изменениях.

В действительности портовая забастовка принесла гораздо меньше проблем, чем ожидалось. Какими бы ни были мнения ее лидеров, простые докеры не были готовы поддерживать акции, угрожающие их рабочим местам. Но решающую роль сыграли водители грузовиков, у которых была большая заинтересованность доставлять товары по назначению и которые не боялись угроз. К 20 июля у СТНР не было другого выбора, кроме как отозвать забастовку. Она продолжалась всего десять дней.

После безрезультатного собрания НСУП и НСШ, состоявшегося 23 мая, переговоры возобновились в начале июля. Мы надеялись, что они быстро закончатся, но они все тянулись, и все указывало на то, что НСУП постепенно уступает свои позиции. Проблему создавало то, что каждый новый раунд переговоров естественным образом препятствовал возвращению к работе: немногим хотелось рискнуть и вернуться на работу, на случай если вдруг в результате переговоров будет принято противоположное решение. Еще более серьезная проблема заключалась в реальной опасности увиливания от вопроса о закрытии нерентабельных шахт: разрабатывалась формула, по которой ни одна шахта, способная к «благоприятному развитию», не должна закрыться. Но 18 июля переговоры были приостановлены. Признаюсь, я почувствовала огромное облегчение.

Во вторник 31 июля я выступала в дебатах в связи с вотумом о неполном соответствии должности – пункт, который Лейбористская партия опрометчиво включила в повестку дня. Обсуждение захватило более широкие темы, чем забастовка шахтеров. Но сама забастовка не выходила из головы, и именно ее обсуждение привлекало всеобщее внимание. Я говорила без обиняков: «Лейбористская партия поддерживает всякую забастовку, независимо ни от ее причин, ни от нанесенного ею ущерба. Но то, что Лейбористская партия оказывает поддержку бастующим, а не работающим шахтерам, это полностью лишает ее доверия как представителя настоящих интересов рабочего класса страны».

Затем я высказалась о Ниле Кинноке: «Лидер оппозиции не выступал по вопросу о выборах до тех пор, пока НСШ не изменил правила, сократив процент решающего большинства. После этого он сообщил Палате, что проведение выборов НСШ теперь более вероятно и что выборы не за горами. В последний раз о выборах мы услышали от него 12 апреля. Однако 14 июля он, присутствуя на митинге НСШ, сказал: “У нас нет другой альтернативы, кроме как сражаться. Все другие пути перекрыты”. А как же выборы?»

Ответа мы так и не получили.

Нил Киннок сменил Майкла Фута, став лидером Лейбористской партии в октябре 1983 г. Как и Майкл Фут, Нил Киннок был одаренным оратором. Но в отличие от мистера Фута он не был хорошим парламентарием. Его выступления в Палате страдали многословием, неспособностью ухватить факты и технические аргументы и, главное, отсутствием ясности мысли. Мистер Киннок был в полной мере продуктом современной лейбористской партии: представителем левого крыла, близким к тред-юнионам, опытным в управлении партией и в политическом манипулировании, в целом убежденным, что прошлые поражения Лейбористов произошли из-за того, как партия представляла себя, а не из-за политики, которую она проводила. Он относился к словам как к средству для утаивания взглядов Лейбористской партии, а не как к средству для убеждения других. Поэтому он усиленно обличал троцкистов и других возмутителей спокойствия из левого крыла, но не их тактику или экстремальные революционные задачи, а то, что они выдавали амбиции лейбористов. Палата общин и комитет по выборам поняли его. Как лидер оппозиции он потерял почву под ногами. Как премьер-министр он бы пошел ко дну.

Когда наступил август, у нас были основания надеяться, что самое худшее уже позади. Хотя возвращение шахтеров к работе шло медленно, за весь июль около 500 рабочих, ничто не указывало на ослабление решительности на работающих шахтах. Наконец 7 августа двое шахтеров подали иск в Верховный суд против йоркширского НСШ, который обвиняли в том, что забастовка была начата без голосования. Это дело, оказавшееся крайне важным, привело к конфискации имущества НСШ.

Нам могла угрожать еще одна портовая забастовка. Ситуация в Хантерстоне, глубоководном порту в Шотландии, через который снабжался завод Равенскрэйг, относящийся к КБС, накалилась. Значительный груз угля, необходимого для работы коксовых печей Равенскрэйга, находился на борту балкера «Остия», пришвартованного в Бэлфаст-Лаф. КБС сообщила, что, если его не разгрузить в определенные сроки, придется сокращать работу на Равенскрэйг. Доменные печи нельзя полностью остановить, не причинив им необратимый урон, и можно было предвидеть, что целый завод придется закрыть, если доставка угля прекратится.

Как и в случае с предыдущей портовой забастовкой, причиной была все та же нелепая практика ограничений. В Хантерстоне обычный порядок обращения с грузом, направляющимся в КБС, состоял из работ на борту судна, выполнявшихся докерами СТНР, и работ, ложившихся на плечи членов профсоюза черной металлургии. КБС хотела поручить разгрузку угля своим работникам, но СТНР мог бы тогда сказать, что эта акция противоречит портовому кодексу, и этим спровоцировать новый конфликт в доках. КБС тогда сообщила, что они готовы подать в суд, если карго не будет разгружен.

Вопрос был очень щекотливый. Национальный портовый трудовой совет, от которого ожидалось принятие решения, уклонился от решения вопроса. 17 августа КБС начала замедлять работу на Равенскрэйг; если уголь не появится к 23–24 августа, домны к 28 августа нужно будет поставить на «резервный» режим работы, что означало, что они будут работать на минимуме, ничего не производя. За этим, в случае если не возобновятся поставки угля, должно было последовать полное закрытие. Когда откладывать с решением больше было нельзя, КБС утром 23 августа поставил своих работников на разгрузку «Остии». Докеры СТНР ушли с рабочих мест, и профсоюз объявил вторую общую забастовку портов.

Однако в Шотландии общественное мнение было направлено против всего, что могло угрожать будущему Равенскрэйга. Поэтому было сомнительно, смогут ли тред-юнионы удержать в состоянии забастовки всю Шотландию, не говоря уже о целой Великобритании. Поначалу забастовка получила значительную поддержку зарегистрированных докеров, но большинство портов было по-прежнему открыто. Наконец 17 сентября СТНР прекратил забастовку.

Важным в развитии событий был выход 15 августа циркуляра от НСУП к членам Национальной ассоциации бригадиров, депутатов и взрывников шахт (НАБДВШ). По закону добыча угля могла вестись только в присутствии специально обученных работников, большинство которых были членами НАБДВШ. В апреле члены НАБДВШ проголосовали в пользу забастовки, но разница голосов была меньше необходимых по профсоюзным правилам. Циркуляр НСУП грозил, что будут удерживать из зарплаты тех членов НАБДВШ, которые отказываются подчиняться. Директива НСУП играла на руку тем лидерам НАБДВШ, которые симпатизировали НСШ. Было легко понять, почему НСУП действовал таким образом. Но они совершали грубейшую ошибку, впоследствии усугубленную их неспособностью чувствовать изменение настроений среди НАБДВШ относительно забастовки, и это чуть не закончилось катастрофой.

Ожидалось, что сентябрь и октябрь будут трудным временем. Шахтеры начнут задумываться о зиме, когда спрос на электроэнергию вырастет, что, вероятно, приведет к прекращению подачи электричества. На конференции конгресса тред-юнионов в начале сентября большинство профсоюзов при сильной оппозиции со стороны работников энергоснабжения обещали оказывать поддержку шахтерам. Когда прямодушный лидер электриков Эрик Хаммонд выступил с яркой речью и указал на это, его приняли очень горячо. Нил Киннок тоже выступил на конференции, осудив проявления насилия на линиях пикетов, но не предприняв ничего, чтобы исключить из своей партии сторонников этого насилия. Тем временем мистер Скаргил повторил свою мысль, что нерентабельных шахт не бывает, бывают только шахты, которым не хватает денежных вложений.

Переговоры между НСУП и НСШ возобновились 9 сентября. Я беспокоилась, что Иэн Макгрэгор и команда НСУП невольно откажутся от основных принципов, стоящих в основе забастовочной борьбы. Он был деловым человеком, а не политиком, и рассуждал такими категориями, как справедливость и достижение соглашения. Я подозревала, что замысел мистера Макгрэгора состоит в том, чтобы сначала вернуть шахтеров к работе, а потом перестроить отрасль по своему желанию, невзирая на достигнутые соглашения Остальные, основываясь на долгом опыте, понимали, что Артур Скаргил и его соратники остановятся на полумерах и мы окажемся у разбитого корыта. Было важно показать народу всю ошибочность позиции НСШ относительно нерентабельных шахт, таким образом нам удалось бы дискредитировать политические цели забастовок раз и навсегда.

В сентябре я встретилась с членами кампании «Жены шахтеров за возврат к работе», чьи представители пришли на Даунинг-стрит, 10. Меня растрогало мужество этих женщин, чьи семьи стали объектом оскорблений и издевательств. Они рассказали, что большинство шахтеров не понимает суть предложения НСУП относительно зарплаты и планов по инвестициям. Тут многое предстоит сделать, чтобы лучше разъяснить бастующим точку зрения НСУП, так как многие из них полагались на информацию НСШ. Они подтвердили, что пока НСУП и НСШ выступали в роли переговаривающихся сторон, убедить мужчин вернуться на работу трудно. Они рассказали, что маленькие магазины возле шахт отпускали товары только бастующим горнякам и не обслуживали работающих шахтеров. Самое поразительное в их рассказе было то, что местные руководители НСУП кое-где не поощряли возврат к работе, а в одном районе даже отговаривали шахтеров от этого, активно сотрудничая с НСШ.

Безусловно, самым важным для этих женщин было, чтобы НСУП делал все возможное для защиты шахтеров, сторонников возврата к работе, при необходимости переводил их в шахты, где меньше воинственных активистов, и предоставлял им приоритет при рассмотрении заявлений на увольнение с получением выходного пособия. Я сказала, что мы их не подведем, и думаю, сдержала слово. Вся страна была у них в долгу.

Одна из женщин, миссис Макгиббон из Кента, жена работающего шахтера, выступила на съезде партии консерваторов, описывая трудности, пережитые ее семьей. Даже ее маленьким детям не поздоровилось: их запугивали, что родителей собираются убить. После этого выступления в «Морнинг Стар» напечатали ее адрес. Неделю спустя на их дом было совершено нападение.

11 сентября был сформирован Национальный комитет работающих шахтеров. Это было важным событием в истории движения. В то же время на нас надвигалась угроза от НАБДВШ. Голосование по забастовке должно было состояться 28 сентября. Сначала НСУП сохранял оптимизм по поводу результатов голосования, но дни шли, и было ясно, что забастовка, организованная НАБДВШ, осложнит возврат к работе шахтеров в местах с большим числом активистов. Люди НАБДВШ были не единственными работниками НСУП, обладавшими необходимой квалификацией по технике безопасности. Многие члены Британской ассоциации управляющих шахт (ВАСМ) тоже имели нужные навыки, но убедить их выполнять эту работу перед лицом враждебного НАБДВШ было трудно.

25 сентября П. Уокер объявил группе министров, что теперь, вероятно, НАБДВШ проголосует за забастовку. Он был прав: в пятницу был объявлен результат – 82,5 % были «за». Это была плохая новость. Приближалась осень, и у активистов могло открыться второе дыхание. НСУП и НАБДВШ провели переговоры в понедельник 1 октября. Было достигнуто соглашение по зарплате и по инструкциям в отношении пересечения линий пикетов. На следующий день проходили обсуждения процедуры закрытия шахт и возможности какой-либо формы арбитража в случаях, если соглашение не достигнуто. Это было трудным вопросом. НСУП не мог предоставить право на последнее решение о закрытии шахт третьему лицу. Этот пункт был полон нюансов.

Все это время мы сталкивались с враждебными комментариями и давлением со стороны. Съезд Лейбористской партии искренне поддержал НСШ и осудил полицию. Тяжело было слушать речь Нила Киннока, которой под давлением левого крыла и профсоюзов отошел от жесткой линии, проводимой им на конгрессе тред-юнионов. Он укрылся за общим осуждением террора, не делая различия между использованием насилия с целью нарушения закона и использованием силы для защиты от него.

Ближе к концу октября ситуация снова изменилась. Три события в течение одной недели принесли большие надежды нам, но были для мистера Скаргила как удары обухом по голове. Во-первых, 24 октября руководители НАБДВШ согласились не начинать забастовку. В точности неизвестно, что произошло. Возможно, что умеренные среди руководителей убедили сторонников жесткой линии, что члены ассоциации просто не хотят быть марионетками в руках мистера Скаргила.

Во-вторых, в это время гражданское право наконец «показало зубы». Я уже упоминала процесс против НСШ, начатый двумя йоркширскими шахтерами: решение Верховного суда было в пользу двух шахтеров и гласило, что забастовка в Йоркшире не имела статуса «официальной». В результате изумленному мистеру Скаргилу прямо в зале съезда Лейбористской партии было предъявлено предписание. 10 октября и его самого, и профсоюз обвинили в оскорблении суда с выплатой штрафов соответственно в 1 000 и 200 000 фунтов стерлингов. Штраф мистера Скаргила был выплачен анонимно, а НСШ отказался от уплаты штрафа, после чего Верховный суд постановил конфисковать их имущество. Стало очевидно, что, хотя НСШ подготовился к этим событиям, финансовое давление на профсоюз усилилось, и его организаторские возможности были затруднены.

Наконец, 28 октября из газеты «Сандэй Таймс» стало известно, что официальное лицо из НСШ посетило Ливию и обратилось к полковнику Каддафи за поддержкой. Это была поразительная новость, и даже соратники мистера Скаргила растерялись. В начале октября мистер Скаргил, путешествующий под именем мистер Смит, вместе с коллегой, мистером Р. Уиндзором, ездил в Париж, чтобы встретиться с представителями французского коммунистического профсоюза (CGT). На встрече присутствовал ливиец, которого мистер Скаргил представил как члена ливийских профсоюзов, хотя полковник Каддафи, придя к власти в 1969 г., ликвидировал профсоюзы. Было очевидно, что полковник Каддафи пожертвовал деньги на НСШ, хотя неизвестно, в каком количестве. Некоторые называли сумму в 150 000 фунтов стерлингов. Визит мистера Уиндзора в Ливию завершил парижскую встречу.

Другая сумма была получена из несуществующих «профсоюзов» контролируемого Советским Союзом Афганистана. А в сентябре стали появляться сообщения о том, что НСШ получает помощь от советских шахтеров. Было совершенно ясно, что эти инициативы поддерживались советским правительством. Ведь у советских шахтеров даже не было доступа к конвертируемой валюте. Мы, не скрывая, выразили свое недовольство советскому послу, и я поставила вопрос перед мистером Горбачевым, когда он посетил Британию в декабре, на что он сказал, что ничего об этом не знает{ На самом деле я с тех пор видела документальные свидетельства того, что он прекрасно знал об этом, будучи среди тех, кто подписал разрешение на платеж.}. Все это повредило и задачам НСШ, и другим тред-юнионистам. Британцы искренне сострадают тем, кто болеет за свою работу, но не сочувствуют получающим помощь у иностранных властей, подвергая угрозе свободы своей страны.

В ноябре НСУП объявил, что шахтеры, вернувшиеся на работу к понедельнику 19 ноября, получат к Рождеству значительную надбавку к зарплате. НСУП по почте разослал письма, информирующие об этом. Вместе с растущим разочарованием идеями мистера Скаргила это возымело немедленный эффект. В течение ближайшей недели 2 203 шахтера вернулись к работе. Надо было дать этой тенденции развиваться, но не афишируя свое участие, это могло вызвать обратный эффект.

Возврат шахтеров к работе продолжался. Но продолжался и террор. Полиции было намного труднее контролировать проявления насилия и шантажа, которые происходили вдалеке от шахт. Такие нарушения требовали меньше участников, эту тактику выбрали активисты-шахтеры. Один случай, который особенно поразил меня, произошел 23 ноября, когда на Майкла Флетчера, работающего шахтера из Понтефракта в Йоркшире, совершили нападение члены группы шахтеров, избив его в его же доме. В связи с этим было арестовано не менее девятнадцати человек. А неделей позже случилось одно из самых ужасных событий забастовки: бетонная балка длиной в три фута была сброшена с автомобильного моста на такси, везущее южноуэльского шахтера на работу. Водитель, Дэвид Уилки, погиб. Я задавалась вопросом, существует ли предел жестокости, на которую способны эти люди.

К концу года нашей основной целью было способствовать возвращению к работе, чтобы обеспечить максимальное количество работающих к 7 января, первому рабочему понедельнику в новом году. Срок премии НСУП закончился, но для шахтеров существовала финансовая заинтересованность возобновить работу. Предполагалось, что, если они вернутся на работу до 31 марта, до окончания финансового года, им или вообще не придется платить подоходный налог, или нужно будет заплатить очень немного. С точки зрения стратегии огромной удачей было бы вернуть на работу более 50 % членов НСШ. Для такого результата требовалось вернуть на рабочие места еще 15 000 человек, и НСУП для достижения этой цели с головой окунулся в новую кампанию, включающую рассылку писем и рекламу в СМИ.

Было важно, чтобы шахтерам и всему народу сообщили, что перебоев в подаче электроэнергии зимой не будет вопреки прогнозам мистера Скаргила. Мы не спешили это обнародовать, пока не было полной уверенности. 29 декабря П. Уокеру удалось выступить с заявлением, где говорилось, что председатель ЦЭУ заверил его, что достигнутый уровень производства угля обеспечит бесперебойную подачу электроэнергии в течение всего 1985 г.

К середине января уже почти 75 000 членов НСШ не бастовали, и поток возвращающихся на рабочие места составлял около 2500 человек в неделю. Только когда пришло известие о «переговорах по поводу переговоров», организованных между НСУП и НСШ 21 января, скорость возврата уменьшилась более чем наполовину по сравнению с предыдущей неделей.

Тем временем внимание все больше концентрировалось на попытках конфискаторов отследить и вернуть переправленные за границу фонды НСШ. В начале декабря новые правовые действия работающих шахтеров привели к снятию попечителей НСШ с должности и назначению официального получателя. Эти вопросы, конечно, были большей частью компетенцией суда. Однако даже при полном арсенале законов было так сложно отследить денежные средства, что конфискаторы порой были не в состоянии вернуть потраченные на это деньги. Поэтому Майкл Хзйверс 11 декабря сообщил Палате, что правительство возместит все убытки по ведению этого дела. Мы предпринимали попытки обеспечить максимальное сотрудничество с правительствами Ирландии и Люксембурга, куда НСШ переправил свои деньги. К концу января около 5 млн фунтов стерлингов было возвращено.

Лидеры конгресса тред-юнионов стремились избавить активистов от позора поражения. Но мистер Скаргил не намеревался уступать: он уже публично заявил, что предпочел бы возврат к работе без соглашения с предложениями НСУП. Со своей стороны НСУП довел до сведения конгресса тред-юнионов, что для переговоров по требованиям НСШ нет оснований. Я осознавала, что, хотя их мотивы были различными, лидеры конгресса действовали честно. Они к тому времени поняли, что иметь дело с мистером Скаргилом опасно. Когда делегация конгресса тред-юнионов попросила о встрече, я согласилась.

Я встретилась с Норманом Уиллисом и другими профсоюзными лидерами на Даунинг-стрит, 10, утром во вторник 19 февраля. У. Уайтлоу, П. Уокер и Т. Кинг представляли правительство вместе со мной. Встреча проходила в дружественной обстановке. Норман Уиллис сделал все, что мог, для того, чтобы изложить позицию НСШ, представив ее в лучшем свете. Я тоже хотела бы разобраться с забастовкой как можно скорее. Для этого требовалось устранение разногласий по основным вопросам. Забастовка окончилась неясным результатом: споры об интерпретации и обвинения в нечестности могли бы служить основой для дальнейших разногласий. Я заверила всех, что соглашение НАБДВШ будет соблюдаться. Эффективное разрешение конфликта требовало четкого понимания процедур по закрытию, признания права НСУП принимать итоговые решения, а также признания, что совет при обсуждении этих решений будет принимать во внимание экономическое положение шахт.

Теперь и шахтерам, и народу стало очевидно, что конгресс тред-юнионов не мог остановить развитие событий. Очень многие шахтеры возвращались на работу. 27 февраля мы достигли магического числа: больше половины членов НСШ больше не бастовали. В воскресенье 3 марта конференция НСШ проголосовала за возвращение к работе, и в течение следующих нескольких дней даже самые воинствующие районы вышли на работу. В то воскресенье у Даунинг-стрит, 10, я дала интервью репортерам.

Меня спросили, есть ли победитель. Я ответила: «Если кто-то и выиграл, так это шахтеры, не покинувшие рабочих мест, работники энергетических предприятий, продолжавшие трудиться, водители грузовиков, оставшиеся за рулем, железнодорожники, выходившие на работу, и начальники, не ушедшие с рабочих мест. Другими словами, все те, кто не сошел с дистанции, те, кто, несмотря на забастовку, на самом деле в прошлом году добивались рекордной производительности. Это весь рабочий народ Британии, который поддерживает свою страну».

Итак, забастовка окончилась. Она продолжалась почти целый год. Мы были не уверены, что активисты не найдут новый повод, чтобы призвать к забастовке следующей зимой. Поэтому мы предприняли шаги, чтобы пополнить угольные и нефтяные запасы, и продолжали с большим вниманием наблюдать за событиями в угольной промышленности. В мае я встретилась с Иэном Макгрэгором и напомнила, как важно, чтобы эти люди получили внимание и поддержку. Забастовка, безусловно, показала, что британская угольная промышленность не застрахована от экономических явлений, происходящих повсюду. Несмотря на огромные инвестиции, британский уголь не смог удержаться на мировом рынке, и в результате британская угольная промышленность теперь сократилась в размерах значительно больше, чем любой из нас мог предвидеть заранее.

Угольная забастовка затрагивала гораздо больше вопросов, чем просто нерентабельность шахт. Это была политическая забастовка. И поэтому ее исход имел значение, выходящее за пределы экономической сферы. С 1972 по 1985 г. казалось, что Британией можно управлять только с согласия профсоюзов. Даже когда мы проводили реформы профсоюзных законов и преодолевали более мелкие конфликты (например, стачки сталелитейщиков), многие левые, и не только они, продолжали верить, что последнее слово остается за шахтерами. Наша решимость противостоять забастовке вдохновила рядовых членов профсоюза бросить вызов активистам. С прекращением забастовки стало очевидно, что левым не под силу сделать Британию неуправляемой. Марксисты хотели пренебречь всеобщим законом, чтобы попирать законы экономики. И они проиграли, показав, как на самом деле сильна взаимосвязь между свободной экономикой и свободным обществом. Эту истину надо запомнить.