И вот снова осень… С порывами ветра в окна бьют крупные капли дождя, будто кто-то стучит пальцем по стёклам. Настоящий потоп — вода залила все улицы. У меня в комнате тепло, тихо, только сухие дрова весело потрескивают в печи.
Сегодня суббота. Я освободился пораньше, сходил в баню и сейчас сижу, смотрю на огонь. На столе шумит самовар, — это уж постаралась тётя Валя.
Мне немного грустно, одиноко… Музыку я давно забросил, — куда там! Даже читать некогда. Если и удаётся изредка выкроить час-другой перед сном, то стараюсь читать техническую литературу — о шахтном строительстве, о добыче угля, о доменных печах. Это необходимо для моей работы. Нельзя же во всём довериться специалистам, нужно и самому хоть немного разбираться. Как жаль, что я не инженер!..
Только что прочитал два письма. В одном Гугуша пишет, что в комендатуре стало совсем тихо, идут разговоры о ликвидации её. «Нашему бывшему начальнику приходится туго, — сообщает Гугуша. — Он всё воюет со всякими примазавшимися типами, но не унывает. При встречах Яблочко часто вспоминает тебя и говорит, что хоть сегодня пошёл бы на любую чекистскую работу. По секрету: он, кажется, скоро женится, хотя всячески скрывает это от всех. Мне случайно удалось увидеть его избранницу, — она по всем статьям подходит к нашему начальнику: здоровая, краснощёкая украинка. Послушай, дорогой, неужели ты забыл своё обещание, почему до сих пор не берёшь к себе? Здесь мне дышать нечем, понимаешь?»
Так кончал Гугуша своё письмо.
С превеликим удовольствием добился бы я его перевода к нам, но Медведев не согласится. Он и так подозревает, что я подкапываюсь под него, а тут ещё приглашаю на работу «своего» человека!
Вчера Медведев вызвал меня к себе и потряс в воздухе только что полученной шифровкой. Из Москвы предписывали: «Ни в коем случае не подвергать аресту Воробьёва и остальных. Усилить наблюдение. Доносить ежедневно. К вам выезжает сотрудник центрального управления Астапов. Окажите ему содействие».
— Твоя работа? — спросил он.
— Моя! — с чистой совестью ответил я. — Хотя какая же это «работа»? Просто информировал Москву…
— Ловко работаешь, молодец!.. Ничего, ничего, мы ещё постоим за себя… Не туда замахнулся! Когда ты без штанов под стол ходил, мы революцию делали, понял? — Он был в ярости и, кажется, если бы имел малейшую возможность, посадил бы меня за. решётку.
Наши сотрудники тоже взбудоражены. Спаянного коллектива у нас нет. Одни поддерживают Медведева, стараются не заходить ко мне, а когда я их вызываю, держатся отчуждённо. Другие выжидают — чья возьмёт? Есть и такие, которые верят мне, но, к сожалению, их немного и они ведут себя осторожно. Секретарь нашей партячейки давнишний друг Медведева, от него мне помощи ждать не приходится. Один Свирский по-прежнему держится твёрдо, открыто осуждает поступки начальника, но он собирается уехать от нас. Больше всего меня возмущает Зеликман, — непонятно, как такой бесхребетный человек стал чекистом?
Всё это мешает аппарату нормально работать. Не исключена возможность, что из-за наших внутренних неурядиц мы упускаем что-то важное. Все понимают: так долго продолжаться не может, однако никто не знает, чем это кончится.
Пришло письмо от Марии. Она честно выполняет своё обещание и аккуратно отвечает на мои послания. Странная девушка, — даже в письмах она верна себе! Вот и сейчас пишет: «Мы с Ниной Георгиевной читали ваше письмо». Почему с Ниной Георгиевной?! Будто одна она не может читать мои письма!.. И дальше: «Приятно слышать, что вы здоровы и на новом месте чувствуете себя хорошо. Рады будем видеть вас, если когда-нибудь соберётесь к нам…» Опять — во множественном числе!
Нет, не везёт мне с девушками!.. Встретил Шурочку и не заметил её, а когда заметил, оценил, она ушла от меня. Маро замечательная девушка, и я женился бы на ней, если бы не обстоятельства… Мария тоже нравится мне, но попробуй найди с ней общий язык! Была бы Мария попроще, я не задумываясь поехал бы за нею. Нужно же когда-нибудь обзавестись семьёй! Мало радости жить одному…
Здесь тоже есть девушка, которая нравится мне. Зовут её Еленой. У неё густые тёмно-каштановые волосы, голубые глаза. Она дочь шахтёра, работает в горкоме комсомола. Начитанная, приветливая и простая. Мы познакомились на городском собрании актива комсомола, где я делал доклад. После собрания мы как-то случайно пошли вместе. Я проводил её до дома, — у них свой домик на окраине города.
Елена рассказала мне о себе. Отец у неё коммунист, работает на шахте забойщиком. Мать малограмотная, занимается домашним хозяйством. Семья большая: у Елены три сестры, два брата, оба шахтёры. Сёстры маленькие, учатся в школе. Она сама окончила пять классов, потом пошла работать в шахту откатчицей, была секретарём комсомольской ячейки, а недавно её перевели в горком. Думает учиться — хочет стать врачом.
Мы встречались ещё дважды. Елена пригласила меня домой, хочет познакомить с родителями.
Завтра пойду к ним. Почему не завести знакомство с хорошими людьми? К тому же интересно побеседовать с шахтёрами в домашней обстановке, узнать, что делается у них на шахте…
Налил себе чаю. На тарелке, под салфеткой, лежат бутерброды с колбасой и сыром, но есть не хочется. Колбаса и сыр надоели мне до смерти. С удовольствием поел бы чего-нибудь домашнего!..
Телефонный звонок. Дежурный по управлению просит срочно прийти.
Всегда так: выкроишь свободный вечерок, думаешь отдохнуть или почитать — обязательно что-нибудь да стрясётся! А то и среди ночи поднимут… Выходных дней у нас тоже нет. Если хочешь куда-нибудь пойти, обязан оставить адрес.
Эти правила не распространялись на одного Медведева. Он заядлый охотник и рыболов. По субботам берёт машину, нагружает её провизией, напитками и уезжает с друзьями на два дня. Пьёт он зверски, — говорят, для него пол-литра водки — что слону дробинка. Нужно отдать ему справедливость: он ни разу не появлялся на работе нетрезвым.
Быстренько одеваюсь, натягиваю сапоги, кладу в карман револьвер, беру непромокаемый плащ и выхожу на улицу. Дождь ещё не перестал, но вызывать машину нет смысла — до управления всего три квартала.
Дежурный докладывает: на металлургическом заводе серьёзная авария. В результате неисправности трубовоздуходувки шихта запеклась и домна номер три надолго вышла из строя.
Это большое несчастье. Я уже знаю, что означает запекание шихты в доменной печи. Простой на месяц, а то и больше…
Вызываю машину и отправляюсь на завод. Ночь тёмная, дорога плохая, дождь хлещет не переставая. Машина качается, как лодка в семибалльный шторм, и я невольно вспоминаю свою поездку в погранпункт, на допрос перебежчика… Ночь была такая же, но времена другие, да и дела попроще — не то что теперь!..
Наш уполномоченный уже допрашивал механика трубовоздуходувки в кабинете начальника цеха.
Долговязый парень лет двадцати трёх волнуется, часто глотает слюну. Заступая на дежурство, он всё проверил, — механизмы были в полном порядке, воздуходувка работала нормально, термометры показывали нужную температуру. Есть запись, можно проверить. Вдруг из домны поступает сигнал: нет воздуха. Кинулись к запасной машине, а она оказалась в неисправности, хотя в журнале об этом ничего не было записано. Пока бегали, искали причину, домна вышла из строя…
— Нашли причину? — спрашиваю я.
Парень качает головой.
— Нет, — отвечает он сокрушённо. — Видать, где-то трубы закупорились. А может быть… — он умолкает и испуганно смотрит на меня.
— Что — может быть? — переспрашиваю его.
— Может, ремонтники забыли чего… Или какая-то сволочь нарочно сунула…
Мастер воздуходувки подтверждает слова механика. Ничего нового он добавить не может.
Собрался весь командный состав завода во главе с директором и главным металлургом.
Я предлагаю директору немедленно проверить всю систему. Где нужно — разобрать трубы и установить причину прекращения подачи воздуха. Он соглашается со мной и даёт необходимые приказания. Отзываю в сторону нашего уполномоченного и приказываю: установить, кто работал во второй смене, записать фамилии ремонтников, слесарей и всех, кто имел отношение к воздуходувке, не исключая инженеров…
В ожидании результатов проверки мы сидели в жарко натопленном кабинете и курили. Никому не хотелось говорить.
Наконец пришёл начальник цеха и сообщил: в основном канале обнаружена целая ватная телогрейка. Она была потрёпанная, засаленная. Видать, подача воздуха не сразу прекратилась, вата постепенно набухала и закупоривала весь канал.
— Скажите, как долго могла оставаться эта телогрейка в трубе? — спросил я его.
— Трудно сказать! Во всяком случае, не более двух-трёх суток.
— Могли бы слесаря случайно или по небрежности забыть в канале эти концы?
— Нет. Такой вариант исключается.
— Почему телогрейку не выдуло? В трубах ведь сильный напор воздуха!
— Она была зажата соединительной муфтой…
— Ещё один вопрос: какую неисправность обнаружили во второй, запасной машине?
— В разных местах было отвинчены трубы…
Диверсия! Сомневаться в этом не приходилось. Нужно найти виновника или виновников, но как? Около воздуходувки в три смены работали десятки людей, — попробуй установи, кто из них сделал такую подлость!
Вместе с нашим уполномоченным я пошёл в главный административный корпус. У начальника стола найма и увольнения перебрал все карточки работающих в воздуходувном цехе. Всё напрасно, — что можно узнать из сухих, ничего не говорящих записей? Сидоркин, из деревни Н., слесарь; Мотов — разнорабочий, тоже из деревни, на заводе работает четвёртый месяц…
Вызвали начальника цеха. Он указал на двух подозрительных рабочих. Один из них, Агапов, имеет вид вполне интеллигентного человека, но почему-то работает простым слесарем. Другой, Наседкин, из бригады ремонтников, угрюмый, малоразговорчивый, держится особняком, ни с кем не общается. Приехал из деревни, — похоже, из кулаков…
Разумеется, арестовать людей только за то, что у одного интеллигентная внешность, а второй малоразговорчив и угрюм, по меньшей мере смешно. Но нужно было зацепиться хоть за что-нибудь, и я приказал уполномоченному задержать Агапова и Наседкина и доставить их в управление…
Договорившись с директором завода, что он пришлёт нам подробный акт о причинах аварии, я вернулся в город.
Начинался тусклый, сырой, скучный рассвет — такие часто бывают на юге поздней осенью.
Приехав к себе, решил хоть немного поспать. Снял сапоги, лёг на диван… Нет, не спится! Допустим, мы найдём виновников аварии и накажем их. Но как сберечь другие заводы, фабрики, шахты от подобных актов умышленного вредительства? Нельзя же прикреплять ко всем ремонтным бригадам наших сотрудников, нельзя охранять каждую машину!.. Очевидно, нужны другие, более действенные меры. Прежде всего необходимо опираться на местные партийные организации. Необходимо поднять массы, пробудить в них чувство бдительности. Мобилизовать комсомол, молодёжь, профсоюзы, — иначе нам не справиться!..
Позвонили из управления и сообщили, что привели двух задержанных на заводе людей. Пришлось идти.
Агапов действительно имел вид интеллигентного человека.
— Кто вы такой? — спросил я его довольно сурово.
— Был семинаристом, теперь научился слесарному делу, — ответил он, не задумываясь.
— Странно! Семинарист — и вдруг слесарь!
— Не попом же мне быть!
— Могли бы и подыскать себе более чистую работу.
— Делопроизводителем? Подшивать никому не нужные бумаги? Избави бог! Меня интересует механика, надеюсь со временем стать инженером.
Держался он свободно, на вопросы отвечал без запинки. Признался, что был семинаристом, хотя мог легко скрыть это.
— Об аварии на заводе слышали?
— Слышал!
— Что вы думаете по этому поводу?
— Вы, вероятно, подозреваете меня, поэтому и арестовали. Напрасно. Я хоть и сын священника, но сочувствую Советской власти. Если хотите знать, горжусь тем, что нам, русским, выпало на долю заложить основы нового общества, о чём веками мечтали лучшие умы человечества!
— Как, по-вашему, могла произойти авария?
— Какой-то мерзавец напакостил. А кто именно, не могу себе и представить… Знаете, на что это похоже? Огромный локомотив везёт по рельсам большой состав, а кто-то цепляется за последний вагон, хочет остановить поезд!.. Тупицы! Не понимают, что история имеет свои законы. Они могут что-то испортить, вывести из строя машину, даже целый завод. Но как им остановить ход истории? Напрасные потуги!
Задерживать Агапова дольше не имело смысла, и я приказал отпустить его.
Наседкин был совсем другим. Обросший, неряшливо одетый, грязный, он тупо смотрел в одну точку и молчал. Чтобы получить от него сколько-нибудь внятный ответ, приходилось затрачивать много сил.
— Ну, крестьянин… ну, приехал на заработки… Земли мало и лошадки нету… Авария? Не знаю, не слыхал… Посадите? Ну и что ж такое, какая разница, где спать? — вот, примерно, его ответы.
Скрепя сердце пришлось отправить его в камеру, хотя не было никакой уверенности, что он причастен к диверсии.
Свирский принёс новые данные по делу Воробьёва.
— Вчера, под видом вечеринки, у Сетеева собрался весь технический цвет города и кое-кто из районов. Кроме самого хозяина были Воробьёв, Альфред Оскарович, Преображенский, некий Маслов. В общем, человек десять. Список у меня. Сидели недолго — в десять часов разошлись. О чём шла у них речь, к сожалению, установить не удалось. Единственный человек, кто мог бы помочь нам в этом, — домработница. Но Сетеев отпустил её на вечер домой.
— Ещё что?
— Ничего особенного. Воробьёв, судя по всему, собирается уезжать. Вчера отметил командировочное удостоверение в тресте и заказал билет на Москву… Иван Егорович, неужели мы так и выпустим его? — спросил Свирский.
— Вы же читали распоряжение центра!
— Мало ли что!.. Я уверен, что Воробьёв увезёт с собой ответ на те письма, а мы ничего и знать не будем!..
— Не мудрите, Свирский, как любит выражаться наш начальник, — ответил я ему. — Лучше сообщите в Москву о предполагаемом отъезде Воробьёва. Узнайте, в каком вагоне он едет, и сообщите мне… В Москве без нас разберутся!..
День прошёл в хлопотах. На металлургическом заводе ничего нового не произошло. Только к вечеру вспомнил, что обещал Елене зайти сегодня к ним.
Забежал домой, побрился, переоделся в штатский костюм.
Дом нашёл без труда, хотя был там всего один раз: у меня была развита зрительная память, а с некоторых пор выработалась и профессиональная наблюдательность.
Толкнул калитку и очутился в палисаднике, полном астр и георгинов. Сады и цветники — «болезнь» шахтёров. У каждого шахтёрского дома обязательно есть хоть маленький садик и много цветов.
Пройдя под ветвистыми фруктовыми деревьями, очутился возле увитого диким виноградом крыльца. Навстречу мне вышла Елена, в простеньком ситцевом платьице, гладко причёсанная.
— Пойдёмте, пойдёмте, наши давно ждут вас!
Меня действительно ждали. Стол накрыт — на нём бутылка водки, закуска, солёные огурцы, помидоры…
Навстречу мне поднялся коренастый, с проседью человек, протянул большую жёсткую руку.
— Кузнецов Степан Владимирович! Очень приятно с вами познакомиться. А это моя хозяйка, Настасья Петровна. — Он показал на пожилую женщину в переднике. — Вот и сыновья, Владимир и Емельян.
Дюжие молодцы, похожие друг на друга, как близнецы, поздоровались со мной. Из-за занавески выглядывали три белоголовые, голубоглазые девочки.
— Садитесь, пожалуйста! — Степан Владимирович показал мне место. — Давно ждём вас, проголодались даже!
— Задержали дела…
— Понимаю, делов у вас много! Говорят, на металлургическом вредительство, — говорил хозяин, наливая в гранёные стаканы водку.
— И до вас слух дошёл? — Я с ужасом смотрел на стакан с водкой, стоящий передо мной.
— У нас беспроволочный телеграф действует! Чуть что — вся округа знает. За ваше здоровье! — Он поднял стакан, чокнулся со мной, с сыновьями и выпил до дна.
Я с трудом сделал несколько глотков.
— Что так, или нездоровится? — удивился Степан Владимирович.
— Нет, просто не пью!..
— В первый раз в жизни вижу непьющего мужчину! У нас не пьют одни больные.
— Степан, ты не насилуй человека, — вмешалась хозяйка и поставила на стол знаменитый украинский борщ — острый, жирный, душистый и необыкновенно вкусный.
За столом разговаривали мало. Сыновья пили наравне с отцом. Маленькие девочки так и не вышли к столу. Елена сидела против, меня и время от времени украдкой улыбалась мне. Её глаза как бы говорили: «Видишь, как славно у нас!..»
— Скажи, Иван Егорович, ты, верно, лучше знаешь, когда будет конец вредительству? — спросил Степан Владимирович после обеда, переходя со мной на «ты». — Инженеры опять за старое взялись — покрикивают на нашего брата, рабочих за людей не считают! — Он свернул толстую самокрутку, задымил.
— Это отчасти от нас зависит, от нашей бдительности, — ответил я и добавил: —Думается, что не все же инженеры одинаковые!
— Верно, есть среди них и порядочные. Но большинство — старорежимные. Им до революции и Советской власти дела нет!
— Что поделаешь? Своих пока нет, приходится использовать старых специалистов, без них не обойтись. Лучших надо переманить на свою сторону, с плохих глаз не спускать. Иного выхода не вижу!..
— Умная речь, — оживился он. — С плохих глаз не спускать! Вы тоже почаще прислушивайтесь к голосу рабочего класса, он не подведёт!..
Братья, сославшись на дела, поднялись и ушли. Глава семьи подмигнул мне:
— Молодые, ничего не поделаешь!..
Беседа наша затянулась допоздна. Особенно интересовали Степана Владимировича международные дела. Он сокрушался, что рабочие Англии, Франции и Германии не поднимаются по нашему примеру.
— Охота им лямку тянуть? Разве можно променять нашу власть на капиталистическую похлёбку? — спрашивал старый шахтёр. — Года два назад у нас форменный голод был, люди мёрли как мухи. Спроси тогда шахтёров: хотели бы они вернуться к старым порядкам и быть сытыми? Каждый ответил бы: нет!.. Про теперешнюю жизнь и говорить нечего. Нам бы поскорее безработицу ликвидировать, — тогда всё будет в порядке!
Когда я собрался уходить, Елена сказала, что проводит меня. Мы вышли за калитку.
— Хорошая у вас семья, Лена! — сказал я. — Мне было очень приятно провести вечер в семейной обстановке!..
— Папка у нас молодец, — ответила она, — умница, хоть и малограмотный… Владимир, старший брат, тоже хороший. Один Емельяшка иногда дурит — напьётся пьяный и такое натворит, что потом самому стыдно людям в глаза смотреть… А так добрый…
— Спасибо, Лена, дальше я один пойду! — остановился я. — Созвонимся и, если выпадет свободный вечер, сходим куда-нибудь. Хорошо?
— С удовольствием, — просто ответила она.
В понедельник, часам к одиннадцати, приехал с рыбалки Медведев и сразу вызвал меня к себе. Не то с перепоя, не то из-за неприятных событий, случившихся в его отсутствие, он был мрачнее обычного.
— Докладывай, что стряслось на заводе!..
Я рассказал все подробности, показал акт, составленный дирекцией завода, и заключение технической экспертизы.
— Задержали кого?
— По подозрению задержали двоих. Один, по фамилии Агапов, сын попа и бывший семинарист. Но его, за полным отсутствием улик, пришлось отпустить. Второй — Наседкин — держится, странно. Или валяет дурака, или на самом деле дурак. Проверяем. Думаю, что и его придётся выпустить…
— Кто же будет отвечать за вредительство?
— Виновные, когда мы их найдём!
— Когда найдём… Когда найдём! — передразнил меня Медведев. — Удивляюсь я тебе, вроде не новичок в нашем деле, а поступаешь хуже, чем новичок. Был на месте и никого из специалистов не арестовал. Задержал одного сына попа и выпустил. Теперь возишься с каким-то идиотом…
— Нельзя же хватать ни в чём не повинных людей!
— Сегодня неповинны, завтра будут повинны!.. Ясно, что это дело рук специалистов, — рабочий человек не станет сам себе вредить. Потом, подумал ли ты о нашем авторитете, что люди о нас скажут? Ожирели, мол, чекисты на казённых харчах. У них под носом вредители домны выводят из строя, а они ушами хлопают… Если хочешь знать, дело не только в нас, а в авторитете всей Советской власти! Посадим большую группу бывших людей, заведём дело, — там видно будет…
Я не верил тому, что слышал. Так просто говорить такие чудовищные вещи!
— Не думаю, что Советская власть нуждается в авторитете, построенном на обмане, — только и мог я сказать.
— Опять громкие фразы! — Медведев поморщился, как от зубной боли. — Ладно, передай мне весь материал и больше не вмешивайся в это дело. Сам разберусь.
— Могу не вмешиваться, но считаю своим долгом заявить, что не согласен с вами…
— А я твоего согласия не спрашиваю, — грубо оборвал меня Медведев.
Я ушёл от него совершенно подавленный. Арестовать невинных людей, создать дутое дело ради поддержания своего авторитета!..
Медведев не замедлил привести в исполнение свой план. По его приказу в тот же день была арестована группа специалистов завода — инженеры, мастера, во главе с главным металлургом, опытным, уважаемым в научных кругах человеком. Снова арестовали и Агапова.
На следующее утро на страницах областной газеты появилась заметка с сенсационным заголовком:
Вредителей к суровой ответственности!
Как стало известно, губернскими органами государственной безопасности раскрыта крупная подпольная контрреволюционная организация. Враги революции, потерпев сокрушительное поражение от Рабоче-Крестьянской Красной Армии в открытом бою на фронтах гражданской войны, решили вредить нам исподтишка, вредительством и диверсиями затормозить могучее движение нашей страны к социализму. В результате их преступной деятельности недавно затопило водой шахту «Южная-бис», а в субботу, под покровом ночи, они вывели из строя домну номер три на металлургическом заводе.
Арестована большая группа преступников. Следствие продолжается.
Общественность требует сурового наказания контрреволюционерам.
Потуги врагов напрасны. Сусликам, зарывшимся глубоко в землю, не повернуть вспять колесо истории.
На происки врагов трудящиеся нашей губернии ответят новым мощным подъёмом производительности труда…»
Я долго сидел, задумавшись, над газетным листом.
Верно, что враг или враги, в своей животной ненависти к нам, вывели из строя доменную печь. Но при чём же здесь люди, посаженные за решётку по прихоти Медведева? Поступая так, легко ввести в заблуждение народ. Не значит ли это — стрелять по своим и оставить безнаказанными подлинных преступников?..
Я понимал, что дело принимает серьёзный оборот, что молчать нельзя. Но что предпринять? Этого я не знал.
К несчастью, представитель центрального управления почему-то запаздывал. Будь он здесь, можно было бы посоветоваться с ним или через него информировать Москву. Конечно, это можно сделать и самому. Но не подумают ли в Москве, что у нас началась склока? Начальник управления занят серьёзным делом — он раскрыл крупную контрреволюционную организацию, и об этом сообщили в газетах, — а его заместитель, молодой, неопытный парень, придирается к мелочам. Может быть, он просто подкапывается под своего начальника в надежде занять его место?.. Медведев, без сомнения, успел дать мне такого рода характеристику…
Донесение в Москву я всё же написал и, не ограничиваясь этим, поехал к секретарю губернского комитета партии.
С секретарём губкома мы уже встречались несколько раз на пленумах. Он оставлял впечатление умного, энергичного человека, однако мне ни разу не привелось побывать у него. Медведев самолично представлял всё наше управление перед губкомом, он же был кандидатом в члены бюро и не допускал, чтобы работники аппарата, минуя его, общались с местными партийными организациями.
Доложил помощнику, что у меня неотложное дело, и немедленно был принят секретарём. Рассказал ему о событиях на шахте и на заводе, коротко остановился на методах работы Медведева и добавил, что подлинных преступников нам пока обнаружить не удалось и что Медведев, ради поддержания собственного престижа, арестовал ни в чём не повинных людей.
— Говоришь, обманом пытается заработать авторитет? — спросил секретарь.
— В том-то и беда!..
— Да, на опасный путь встал человек… очень опасный! — секретарь губкома покачал головой. — Хорошо, я свяжусь с товарищем Менжинским. Может быть, обсудим вопрос на бюро губкома. А ты напиши нам — ну хотя бы докладную записку.
На этом наш разговор и закончился.
Медведев, конечно, тотчас же узнал о моём посещении секретаря губкома. Догадался он и о содержании нашей беседы. Но я не боялся его, — в конце концов, я пошёл не куда-нибудь, а в свою партийную организацию.
Хотя Медведев и отстранил меня от ведения дела по заводу, я был в курсе всех событий. Мне было известно, что все без исключения арестованные категорически отрицали какое бы то ни было причастие к аварии. Агапов к тому же оскорбил Медведева во время допроса: сказал ему, что никакой он не коммунист, а недалёкий человек, не умеющий отличить белое от чёрного.
Прошло ещё несколько тревожных дней. Медведев не замечал меня, даже на оперативки не приглашал.
Наконец приехал долгожданный сотрудник центра — Астапов. Лет тридцати пяти, худощавый блондин, с рябинками на лице, он показался мне довольно странным. Держался он так, будто его ничто не интересует, будто он приехал к нам так просто, прогуляться. По целым дням бродил он по управлению со скучающим видом, никого ни о чём не спрашивал. Дважды заглянул ко мне, но ни о делах, ни о Медведеве — ни слова. И я молчал. Зачем? Пусть не думает, что собираюсь плакаться ему в жилетку, пусть сам разберётся во всём.
При первой нашей встрече Астапов пожаловался на сырую погоду, сказал, что здоровее русской зимы ничего не найдёшь. В другой раз он пришёл ко мне вечером, часов в семь, и как бы невзначай поинтересовался, женат ли я, есть ли у меня родители.
Во время нашего разговора позвонили из комендатуры и сообщили, что молодой парень хочет непременно увидеть меня.
— Выпишите пропуск, пусть заходит, — сказал я коменданту и спросил у Астапова, не возражает ли он.
Астапов пожал плечами:
— Отчего же? Работайте, будто меня здесь и нет вовсе!..
Вошёл юноша лет восемнадцати, в спецовке, — видно, пришёл прямо с работы. Прежде чем заговорить, покосился на Астапова.
— При этом товарище можешь говорить всё, — успокоил я, видя его смущение.
— Я вас знаю! — сказал он, улыбаясь. — Помните, на городском собрании актива комсомола вы нам доклад делали?
— Помню, конечно!.. Садись вот сюда, в кресло, и рассказывай.
— Сначала говорить о себе?
— Ну, давай о себе!
— Фамилия моя Савченко, комсомолец с тысяча девятьсот двадцать первого года. Работаю на заводе в формовочном. — Он говорил с лёгким украинским выговором. — Работа у нас грязная, пыльная. Иной раз после работы приходится промочить горло. Наши все так делают. Не думайте, водку не пью, только пиво!.. Выпьешь кружку, вроде легче делается. Сегодня тоже после смены, по дороге домой, зашёл в шалман-ку, — наши так прозвали забегаловку, ну, вроде балагана, — её построил какой-то кавказец, Ибрагимом зовут. У стойки выпил кружку, показалось мало. Попросил вторую, взял сушек и сел за стол. Рядом сидели трое, по виду блатные, — выпивали. Один из них, высокий, чумазый такой, говорит: «Ну, братва, в последний раз пью с вами. Завтра получу получку и смотаюсь отсюда». — «Чего так?» — спросил его сосед. «Разве не заметили? Гепеушники рыщут по всему заводу, везде нос суют, разнюхивают. Это вам не милиция, — заметут!» — «А монет у тебя много осталось?» — спросил третий, сидевший ко мне спиной. «Хватит! Мало будет, — Маслов подкинет. Его теперь долго можно сосать, — он весь у меня в лапах. Заартачится — душу вымотаю!..» — «Смотри, цыган! Сам же говорил: Маслов — страшный человек!» Цыган встал, подошёл к стойке, купил пол-литра водки, три бутылки пива и, возвращаясь на своё место, как-то странно посмотрел на меня. Боясь, что они привяжутся ко мне, я быстренько допил своё пиво — и прямо сюда!..
— Правильно поступил. Молодец, товарищ Савченко, — похвалил я его. — Скажи, раньше ты не встречал цыгана на заводе?
— Нет!
— А зарплату получаете в одном месте?
— Нет, кассир разносит по цехам, — у каждого цеха свой график.
— Ты не знаешь, в каком цехе завтра выдают зарплату?
— Не знаю! — Он с удивлением смотрел на меня, не понимая, к чему эти, не относящиеся, как ему казалось, к делу вопросы.
Я позвонил Свирскому — приказал немедленно связаться с металлургическим заводом и установить, в каком цехе завтра выдают зарплату.
— Мы с тобой сделаем так, — сказал я Савченко. — Завтра, после смены, пойдёшь в цех, где будут выдавать зарплату, а где — мы это сейчас узнаем. Как увидишь в очереди к кассиру цыгана, поравняйся с ним и поправь кепку. Так же сделай и когда заметишь его дружков. От тебя больше ничего не требуется, остальное довершат наши люди. Понял? Смотри не запаздывай, — шпана народ нахальный, полезут без очереди, и мы их упустим.
Позвал оперативника, познакомил его с Савченко и объяснил задачу.
Свирский сообщил по телефону, что завтра будут выдавать зарплату в механическом цехе. Когда Савченко ушёл, я спросил Свирского — нет ли сведений о Маслове?
— Никаких! Боюсь, что он работает под другой фамилией. Его фотографии тоже нет у нас, — ответил он.
— Опять всплывает его фамилия!.. На этот раз — по очень серьёзному поводу. Его нужно найти во что бы то ни стало. Займитесь, — предложил я Свирскому и положил трубку.
Среди ночи разбудил меня телефонный звонок. Дежурный доложил о новом «чепе». Совершено убийство. Возле деревянного моста, у Сухого оврага, недалеко от металлургического завода, нашли труп. Убийство совершено ударом кастета в висок. В кармане убитого найден заводской пропуск на имя Евдокимова А. П. и около тысячи рублей. Труп доставлен в морг для вскрытия.
Почему-то я был уверен, что убитый — цыган.
Оделся, вызвал машину, поехал в морг.
На столе лежал труп молодого, высокого, смуглого парня. На левом виске запеклась кровь… Похоже, пророчество дружка цыгана сбылось…
Домой я не пошёл. В голову лезли мрачные мысли. Что, если друзья цыгана в механическом цехе не работают и за получкой не придут? Где тогда искать их? Что, если Маслов исчезнет из наших краёв? Тогда все нити оборвутся… Да и вообще — искать какого-то Мас-лова, не имея его фотокарточки, не зная даже его инициалов, равносильно тому, чтобы искать иголку в стоге сена!..
Днём, в ожидании сообщений с завода, совещался с оперативниками. И всё о том же: как найти Маслова. Свирский предложил нехитрый план: послать к Альфреду Оскаровичу или Сетееву нашего сотрудника с письмом на имя Маслова — якобы из Москвы. Остановились на Сетееве. Мы все понимали, что идём на большой риск: если Сетеев заподозрит неладное, то, без сомнения, даст Маслову сигнал тревоги. Решили прибегнуть к этому в крайнем случае, если не найдём более приемлемого варианта.
Стрелки часов показывали два часа, смена на заводе кончилась. Я не мог усидеть на месте, встал, начал ходить по кабинету. Наш работник позвонил в двадцать пять минут третьего.
Я схватил трубку:
— Ну что?
— Взял! — ответил он и одним этим словом осчастливил меня.
— Найдите автомашину — возьмите у директора, словом, достаньте где угодно — и немедленно доставьте его сюда! — волнуясь кричал я в трубку.
Через час оперативник втолкнул ко мне в кабинет типичного молодого уголовника. Из-под грязной, разорванной матросской тельняшки виднелась на груди у него татуировка. На руках тоже были наколоты какие-то русалки с рыбьими хвостами и пронзённое стрелой сердце. Звали его Колькой.
Как принято выражаться в уголовном мире, Колька быстро «раскололся» — признался в своём знакомстве с цыганом, назвал третьего — Пашку Ковальчука.
— Вы не думайте, гражданин начальник, мы с Пашкой не виноватые, — захныкал Колька. — Мы только караулили, пока цыган отвинчивал трубы. За это он дал нам по сто рублей…
— Ты знаешь, что цыгана убили? — спросил я.
— Слыхал… Я так и знал, что его убьют…
— Почему?
— Получил за дело сполна, а потом опять полез за деньгами к Маслову.
— Кто такой Маслов?
— Ну, тот, кто поручил цыгану это дельце на заводе. Сам я его не видел…
— И ничего не знаешь о нём?
— Ничего. Цыган сказывал, что Маслов страшный человек…
Больше от него ничего нельзя было добиться.
Наступил тот критический момент, когда медлительность, нерешительность неизбежно должны были привести к провалу. И мы решили действовать: послать своего человека к Сетееву.
Поздно вечером у меня на квартире мы сидели с Свирским за чайным столом, пили чай, закусывали и подводили итоги дня.
Свирский рассказывал:
— Заявляется наш сотрудник к Сетееву, — так, мол, и так, имею письмо для товарища Маслова (именно для товарища). «Не можете ли вы сказать, где бы мне его найти?» Сетеев на минуту заколебался. «От кого письмо?» — спрашивает он. Сотрудник, не моргнув глазом, отвечает: «Из Москвы». «Нет, — говорит Сетеев. — Никакого Маслова я не знаю». — «Странно, товарищ Воробьёв назвал именно вас. Явитесь, сказал, на шахту «Южная-бис», спросите инженера Сетеева, Владимира Юрьевича, узнаете у него, где найти товарища Маслова, и вручите тому письмо в его собственные руки». «А вы кто?» — интересуется Сетеев. «Техник, работаю в отделе капитального строительства ВСНХ, приехал в командировку». — «Нет, никакого Маслова я не знаю», — повторяет Сетеев. «Ну что ж, извините за беспокойство. Мне-то что, верну письмо товарищу Воробьёву»… С этими словами сотрудник уходит. Ясно, что Сетеев чего-то опасается и не хочет указать местопребывание Маслова…
Тут Сетеев допустил одну оплошность, что и дало нам возможность найти Маслова. Не успел мнимый техник удалиться, как Сетеев запирается у себя в кабинете, пишет записку, запечатывает её, вызывает мальчика-курьера и велит ему срочно отправиться в посёлок металлургического завода и там, по адресу, написанному на конверте, найти Петра Петровича Косарева и вручить письмо лично ему, в собственные руки. Сетеев описывает внешность Петра Петровича и повторяет: «Лично ему, понимаешь! Если его не окажется дома, жди».
Об остальном нетрудно догадаться. Наши люди перехватывают курьера по дороге, часа на три изолируют его, отбирают письмо и снаряжают к Косареву собственного курьера.
В записке всего несколько торопливо написанных строк:
«Аким Петрович!Ваш В. Ю.».
Ко мне приходил какой-то тип с письмом для вас, якобы от Воробьёва. Он назвал фамилию «Маслов». Боюсь, что здесь что-то неладно. По-моему, вам следовало бы на время уехать. Впрочем, решайте сами.
К счастью, Маслов оказался дома. Он берёт письмо, читает. Благодарит курьера и даёт ему полтинник на чай. Тут наши и задерживают его. При обыске обнаружено: кольт с большим запасом патронов, хорошо наточенный финский нож, около двух тысяч рублей, фотоаппарат «зеркалка», несколько чистых заводских бланков, удостоверение личности на имя Маслова Акима Петровича и заводской пропуск на имя техника бюро рационализации Косарева П. П. Кастета найти не удалось.
— Странно, почему он назвал цыгану свою настоящую фамилию? — спросил я у Свирского.
— Очень просто, чтобы цыган не мог отыскать его на заводе. Обычный приём: так легче замести следы и спутать карты следственных органов. Чего до некоторой степени Маслов и достиг.
Допили чай и отправились в управление допрашивать Маслова.
Вот он сидит передо мной, грузный, лысый человек. Не торопясь, даёт он показания. На вопрос, почему у него два документа на разные фамилии, спокойно отвечает:
— Так, на всякий случай.
— Непонятно, на какой такой случай?
— Не будем углубляться. Для этого у меня были некоторые основания.
— Какие?
— Этого я вам не скажу…
Пришлось долго повозиться с ним. В течение трёх ночей, с небольшими перерывами, я допрашивал его. Это был поединок нервов — кто-то из нас двоих должен был в конце концов сдаться. Сдался Маслов — он не выдержал такого нервного напряжения и перед лицом неопровержимых фактов заговорил. Рассказал о том, как Преображенский и Сетеев использовали неопытность молодого техника Осетрова и его руками организовали аварию на шахте «Южная-бис». Как была выведена из строя воздуходувка на заводе. В то же время Маслов упорно отрицал своё участие в убийстве цыгана — Евдокимова и наотрез отказался назвать фамилию руководителя организации, в которой, без сомнения, состоял. О Воробьёве сказал: в гостях у Сетеева он познакомился с московским гостем, но кто он и чем занимается — не знает.
Связались с Москвой, получили санкцию арестовать Альфреда Оскаровича, Сетеева, Преображенского и вместе с Масловым отправить в Москву.
Дело закончилось, настоящие вредители разоблачены и пойманы. Между тем люди, задержанные по приказу Медведева, продолжали сидеть за решёткой.
Я вынужден был обратиться по этому поводу к Медведеву и спросить его о дальнейших намерениях. Он сделал вид, что доволен проделанной работой и не прочь был приписать и себе некоторые заслуги.
— Вот видишь, мы хорошо поработали, — начал он миролюбиво, — и врагов всё же посадили. Я всегда говорил: не надо поднимать панику!
— Панику никто не поднимал, — ответил я ему. — Дело сейчас не в этом. Меня интересует, как вы думаете поступить с арестованными специалистами завода.
— Ах, с этими? По одному, по двое будем освобождать. Так лучше, шума не будет… Всех сразу — неудобно! В конечном итоге все поймут, что иначе нельзя, — ответил он без тени смущения.
«Почему арестовать сразу — можно, а освободить — нельзя? Неужели нам всё дозволено?» Эти и другие вопросы вертелись у меня на языке, но не Медведеву же их задавать!.. Хорошо хоть то, что он для собственного оправдания не придумывает для них несуществующих грехов и собирается освободить «по одному, по двое»!..
Неужели такие, как Медведев, никогда не испытывают угрызений совести, да и есть ли у них совесть? Вот он придёт домой, — с каким сердцем будет целовать своих детей, обнимать жену, есть, спать?..
Нет, дело здесь не только в совести! Власть — штука опасная, особенно если ею наделён человек не очень умный, а следовательно, и самодовольный. Власть кружит голову. Властолюбивый человек теряет способность объективно мыслить, легко верит в свою непогрешимость…