1

На следующей неделе, когда Важ проезжал на своем велосипеде через поселок километрах в пяти от дома, на дорогу вдруг выскочил какой-то крестьянин. Важ едва успел затормозить, как тот, шатаясь как пьяный, вцепился в руль.

— Сеньор Франсишку! Давайте сюда! — заорал он заплетающимся голосом. Важ с удивлением узнал Эрнешту.

Они свернули на тихую улочку. Там Эрнешту остановился, настороженно посмотрел по сторонам и начал рассказывать хриплым голосом, что с утра у них в деревне побывали какие-то люди, они расспрашивали о чем-то местных жителей. Всеведущая Эрмелинда, от которой ничто не могло укрыться, сказала жене Эрнешту, что это приезжали из префектуры и выясняли, кто живет в доме в Коште (так звалась усадьба Важа). Эрнешту хотел было отправить жену предупредить сеньору, но передумал, опасаясь испугать соседку. В обед Сапу, побывавший с утра в поселке, сказал ему, что на перекрестке между их деревней и поселком расположился патруль сил безопасности и с ним двое в штатском. Останавливают всех велосипедистов, выясняют, где кто из них живет, и обыскивают. Эрнешту, которому Аника сообщила, что Франсишку не было дома, решил сразу же пойти в поселок и перехватить его по дороге домой. Направляясь сюда, он сам видел, как патруль останавливал велосипедистов.

— Я никогда не забуду, что вы сделали для меня, — сказал он срывающимся голосом. — Может, я глупость затеял, вы меня простите, но ведь как знать, вдруг с вами что стрясется?

— Спасибо, — сказал Важ, пожимая ему руку. — Ко мне все это не имеет отношения, но все равно спасибо. Спасибо, ДРУГ.

Бледное, напряженное лицо его мало что говорило, но Эрнешту, которому Важ впервые сказал «друг», по рукопожатию и по этим словам благодарности понял всю важность того, что сделал. А поняв, начал дрожать как в лихорадке и уже не в силах был выговорить ни единого связного слова.

 

2

Важ оставил велосипед в первой попавшейся мастерской и попросил подержать его несколько дней в случае, если не сможет забрать его этим же вечером. После этого он вышел из поселка и отправился домой прямиком через поля.

Он устал от поездки и от всего услышанного, но бежал, пока не начал задыхаться, потом перешел на быстрый шаг, а затем в отчаянии снова бросился бежать. Теперь он не сомневался, что искали именно его и что уже известно, где он живет. Неясно только, где его собирались схватить. Возможно, хотели взять по дороге, а после этого прийти домой и, как эго обычно делалось, еще и приписать ему, что он выдал адрес. А можно ли надеяться, что они не пришли домой и не ждут его там? Когда Эрнешту отправился его искать, их там еще не было, ну а теперь? В груди у него жгло, но Важ продолжал бежать. Одна мысль сверлила голову — не свалиться бы прямо здесь от усталости. Из-за зарослей увидел он вдалеке перекресток и там — пятна мундиров, металлический блеск оружия, а немного в стороне, возле указателя, еще два силуэта. И опять бросился бежать. Успеть, только бы успеть… Он задыхался, разливавшийся в груди огонь душил его. Важ все чаще спотыкался. Не было сил ни бежать, ни идти. Он шатался, почти падал, механически переставляя ноги, чтобы не потерять равновесия. Жжение в груди сменялось тошнотой, в голове гудело, и все плыло перед глазами.

Но вот наконец он увидел вдалеке дом. Из-за оливковых деревьев весело и безмятежно белели стены. Как всегда, одно окно было открыто, остальные закрыты.

Он решил сначала заглянуть к Эрнешту. Дома была его жена, посмотревшая на Важа с выражением ужаса на лице. «Все, — подумал Важ. — Опоздал. Они уже там». Однако напугал ее он сам: лицо его вспухло, грудь вздымалась, он жадно ловил воздух пересохшими воспаленными губами, глаза ввалились.

— Нет, нет, — сказала она наконец. — Там, дома, все в порядке. Только что видела, как сеньора собирала развешанное белье.

— Давно? — спросил Важ.

— Да только что, совсем недавно…

У него будто гора с плеч свалилась.

Все еще не пришедшая в себя от испуга, жена Эрнешту спросила его, не видел ли он ее мужа, и рассказала, что уже после полудня приезжал фургон и в нем четверо или пятеро в штатском. Они остановились возле бакалейной лавки, двое из них вышли, пошушукались о чем-то как раз напротив дома Эрмелинды. А с полчаса назад останавливался автомобиль немного дальше, за поворотом, но уехала эта машина или нет, она не знает, потому что за поворотом дорогу уже не видно.

— Когда-нибудь вы лучше будете понимать все это, — сказал Важ, пожимая ей руку. — Поймете — и оцените нас.

Угадывая страшную опасность, нависшую над соседями, женщина смотрела ему вслед. Быстрыми шагами Важ пересек дорогу, прошел мимо дома Эрмелинды и оливковых деревьев и постучал. Ему открыла Роза. Важ даже не дал ей времени сказать что-нибудь.

— Обувайся и надевай плащ, — сказал он и вошел.

Спокойными и уверенными движениями, как будто тщательно отрепетированными заранее, но совершенно не вязавшимися с его растерзанным видом, он взял корзину с картошкой, опорожнил прямо на пол и отнес ее к себе в комнату. Здесь он быстро собрал все лежавшие на столе бумаги и сложил в корзину.

— Ты готова?

Важ понял, о чем она думала: «А книги? А машинка? А одежда? А все вещи?» Пусть это малость, но ведь это все, что у них есть.

— Ты готова? — повторил он.

Будто бы вспомнив вдруг о чем-то важном, Роза бросилась в спальню и вернулась с сумочкой в руках. Не прошло и минуты, как пришел Важ, а они уже выходили из дома и направлялись мимо олив к сосновому лесу, который начинался за домом Эрнешту. Похоже, что их никто не видел.

Они уже отошли довольно далеко, когда в просвете между деревьями увидели, как по тропинке, ведущей от дороги к дому, быстро движутся темные силуэты, и, несмотря на расстояние, разглядели, что это мужчины и одеты они по-городскому.

 

3

Было уже за полночь, когда Важ и Роза присели отдохнуть. Ночь была тихая и теплая. Несомненно, их уже ищут по всей округе, и им нужно держаться в стороне от дорог и поселков. Ближайшее место, где можно найти убежище, километрах в двадцати, если идти по дороге, но поскольку приходится делать крюк, то предстояло прошагать всю ночь. У не привыкшей к дальним переходам Розы ноги уже были в волдырях и налились свинцовой тяжестью от усталости. Важ, мечтавший об отдыхе еще день, держался на ногах лишь из-за нервного возбуждения. Несмотря на провал, он оставался спокоен. Он снова ощущал увесистую корзину, в которой были все документы, хранившиеся дома, — различные планы, отчеты, письма, брошюры, — которые он всегда хранил на столе и нигде больше. Много лет он делал так — на случай, если нагрянет полиция. Все бумаги, таким образом, всегда были в одном месте и под рукой, чтобы их быстро уничтожить или, если позволит время, собрать и унести. Иногда товарищи подшучивали над «излишком методичности и осторожности». Но вот наступил момент, когда «излишек» себя оправдал: полицейские

в доме, но все документы при себе.

Они сидели молча несколько минут. Роза легонько погладила его кончиками пальцев, потом сказала, впервые за долгое время назвав настоящим именем:

— Послушай, Жозе… Ведь у меня есть дочь. Да, у меня есть дочь. Дочь — буржуа, как и отец, дочь, которая не знает и не хочет знать свою мать. У меня ее украли. Отец, дед, судья — все они украли ее у меня. Сначала угрожали, потом предлагали деньги. Представляешь, они предлагали матери деньги за то, чтобы она оставила свою дочь. И в конце концов они украли ее у меня. Сказали, что со мной дочь никогда не будет счастлива и что ей опасно со мной. Из-за того, что я сама зарабатывала на хлеб и была коммунисткой.

Роза замолчала, ночь снова ласкала тишиной.

— Не могу сказать, что я ненавижу лично каждого из них, — продолжала она. — Я ненавижу их всех, ненавижу их класс. Ненавижу их мораль, их образ мысли, привычки, чувства, слова. Все они источают яд.

В одно мгновение Важ понял, почему она временами была так задумчива, ему стали ясны ее непонятные до сих пор слова и поступки. Но это, несмотря ни на что, не добавляло ничего нового к тому, что он о ней знал, и не только не разъединяло, но еще больше сближало их.

И, слегка сжав ладонями руку Важа, Роза, превозмогая усталость, поднялась и закинула за спину плащ. Важ тоже встал и почувствовал, как по его уставшему и мокрому от пота телу пробежала дрожь. Он взял корзину.

— Нельзя так долго отдыхать, — сказал он, подавляя начинающийся кашель. — Если остынем, то потом у нас уже не будет сил сделать и шага.

Им предстояло идти всю ночь. Он привык. Но Роза? Да, у нее отняли все, но она никогда не жаловалась. Потерянная в ночи, она казалась беспомощной, несчастной. Важ обнял ее, крепко прижал к себе. Они стояли плечом к плечу, исхудавшие, изможденные, замерзшие. Они так хорошо понимали один другого.

Роза первой нарушила молчание.

— Если бы не партия, — сказала она тихо, — то не стоило бы и жить.

 

4

Рамуш почему-то приехал к Антониу на велосипеде, тяжелом и выкрашенном в черный цвет, с рулем, изогнутым, как рота у буйвола.

— Как тебе нравится этот бычок? — спросил он, втаскивая велосипед в дом.

Мария посторонилась, давая ему пройти, но Рамуш повернул руль прямо на нее. Улыбаясь, Мария прислонилась к стене. Велосипед действительно походил на быка.

Пока она рассказывала, что Антониу должен был прийти часа в три, но его до сих пор нет, Рамуш поставил велосипед, положил на стол портфель и пистолет, снял пиджак и подошел к умывальнику. Мария наблюдала за ним. Ей нравилось смотреть, как он умывается. Сначала он не спеша засучивал рукава, брал мыло, окунал его в воде, усердно намыливал руки. Потом откладывал мыло и медленно разводил обильную пену. И наконец несколько раз погружал руки в воду, пока на них не осталось пенных следов. Мария, подавая ему полотенце, сказала, мало задумываясь над тем, что говорит:

— Вот видишь, если бы тебе пришлось жить со мной, то всегда было бы кому подать тебе полотенце.

Рамуш, улыбаясь, внимательно посмотрел на нее, и она покраснела. Не столько под взглядом товарища, сколько от своих собственных слов, смысл которых только сейчас дошел до нее. Мария попыталась исправить положение:

— Похоже, я на тебя плохо влияю. Если бы твоя подруга знала, она бы мне показала.

— Моя подруга? — засмеялся Рамуш, развеселившийся и раздраженный одновременно. — Кто тебе сказал, что у меня есть подруга?

Мария поняла, что Рамуш хочет убедить ее, что живет один, и ей вспомнился разговор с Антониу. Она тогда отвергла его предложение, а он сказал ей, что у Рамуша есть подруга. Мария никогда не ставила под сомнение его слова, и они в немалой степени способствовали тому, что она сдалась. Неужели Антониу обманывал? Мария снова покраснела и закрыла лицо рукой.

Рамуш повесил полотенце, и они сели за стол. Однако оживление первых минут прошло, разговор не клеился, и они подолгу молчали и смотрели друг на друга, думая каждый о своем, уверенные, что думают об одном и том же. И тогда они говорили об Антониу.

— Что-то он задерживается.

— Да, запаздывает что-то.

И Мария ловила себя на мысли, что неплохо, если бы он еще немного задержался, чтобы продлилось это невинное удовольствие побыть еще немного наедине с Рамушем.

В половине десятого они начали беспокоиться.

— Ты поставила для него сигнал в условленном месте? — спросил Рамуш.

— Тот же самый, что и для тебя. Разве ты не видел?

Они опять долго молчали. Рамуш что-то рисовал, а Мария занималась своими ногтями.

Через час Мария подложила угля в огонь, чтобы подогреть суп, и предложила Рамушу поесть.

— Ничего, я подожду, — ответил Рамуш.

Он вытащил из портфеля газеты и начал читать, делая пометки красным карандашом. Мария также попыталась читать, но мешало беспокойство. С одной стороны, ей очень хотелось, чтобы Антониу поскорее вернулся. С другой стороны, когда она поднимала глаза от книги, то испытывала странную радость, когда видела работавшего в тишине вечера Рамуша, в этой уютной комнатке, едва освещенной керосиновой лампой. Он не знал, что она на него смотрит, и она глядела на него без того смущения, которое испытывала, когда Рамуш обращался к ней.

Рамуш посмотрел на часы — без двадцати пяти двенадцать. Вытащил записную книжку.

— Сегодня четверг? — спросил он, хотя и сам отлично знал.

— Да, четверг, — ответила Мария.

Никакого объяснения опозданию Антониу они придумать не могли и уже стали думать, что делать, если он не придет до полуночи, когда на улице послышался шум.

В дверь тотчас же постучали.

— А вот и он, — объявил Рамуш с облегчением.

Мария побежала открывать.

 

5

Однако это был не Антониу, а Важ. Он вошел, с трудом переставляя ноги. В кухне сел на скамейку и смотрел на товарищей ввалившимися горевшими глазами.

— Провал? — спросил Рамуш.

Важ тихо кивнул и хотел что-то сказать, но только закашлялся. Едва отдышавшись, он с трудом попил воды, которую ему подала Мария, и еще подождал немного, прежде чем смог заговорить.

— Они пришли ко мне домой, — смог он сказать наконец. — Роза и документы целы и невредимы. — И его руки, казалось, ищут опоры в ручках несуществующего кресла.

Ничего больше не спрашивая, Рамуш помог товарищу подняться и дойти до постели. Мария положила ему под голову подушку. Рамуш и Мария сидели на краешке кровати, а Важ неподвижно лежал с закрытыми глазами. Наконец он шумно вздохнул, глухо закашлял, потом его дыхание выровнялось, и он сел в постели.

— Давайте поговорим, — сказал он тихо.

Он кратко рассказал, что случилось. Оставив Розу в доме одной подпольщицы, куда они пришли на рассвете, Важ, не отдохнув и минуты, снова отправился в дорогу, так как его ждали в нескольких местах, и так проходил пешком целый день, ничего даже не поев. Лишь только час он проехал на грузовике, с которого сошел километрах в десяти отсюда.

— Ладно, поговорим потом, — сказал Рамуш. — Сначала поешь.

Он взял свечу и пошел на кухню. Мария — за ним. Он сам разлил по тарелкам суп. Важ пришел к столу чуть позже, и у него был такой измученный вид, а щеки так втянулись и глаза так лихорадочно блестели, что Рамуш и Мария не могли оторвать от него взгляда до тех пор, пока он не начал есть, неуверенно держа ложку.

Рамуш сказал Важу, что почему-то задерживается Антониу, и спросил, где бы это он мог быть.

— Он подменил меня, — сказал Важ. — Вчера у него была первая встреча в доме у Сезариу.

Они переглянулись. Одна и та же мысль пришла им в голову: несомненно, Антониу арестован.

 

6

Поев, они попросили Марию оставить их на минуту наедине — необходимо обсудить, что делать дальше. Решили уходить немедленно. Важ должен уехать поездом в два часа ночи. Ему нужно будет найти Паулу и попытаться вместе с ним разузнать об Антониу, возможно через Жозе Сагарру. В случае, если Антониу арестован, нужно перевести в безопасное место Марию. Рамуш вместо Важа пойдет на некоторые явки, в том числе и к Перейре, поскольку Важ едва мог двигаться от усталости. Договорились встретиться втроем с Паулу через несколько дней в известном им месте в лёсу.

Потом позвали Марию.

— Мы уходим, — сказал Рамуш. — Возможно, с Антониу ничего и не случилось и он просто почему-то задерживается. Если появится, тем лучше. Посмотрим. Если мы узнаем что-нибудь о нем, то дня через три появимся. А если тут что-нибудь случится, тебе есть куда податься?

Мария вспомнила об адвокате, в доме которого побывала, когда лечила зубы.

— Хорошо, — сказал Рамуш. — Деньги у тебя есть?

Мария принесла картонную коробку и высыпала на стол кучку монет и одну бумажку в двадцать эскудо.

— Вот, возьми, — сказал он, протягивая ей еще два банкнота. — Пригодятся. — И он начал укладывать портфель.

Пока Рамуш собирался, Мария неотступно ходила за ним и потом взяла за руку. Рамуш какое-то мгновение смотрел в ее обрамленные длинными ресницами глаза, и в них было то же самое чувство сладости и печали, что и в ее пальцах, сжимавших его руки. И он понял, что Мария беспокоилась больше о нем, ее больше заботило это расставание, а не судьба Антониу.

— Мужайся, красавица, — сказал он. — Все будет в порядке.

Важ подошел к Марии и обнял ее. Он никогда не делал этого раньше. И так же впервые Мария поцеловала его в холодную бледную щеку, Рамуш высвободил свою руку, которую все еще держала Мария, взял велосипед и подвел его к двери.

— Похож на буйвола, правда? — сказал он, улыбаясь и показывая на загнутый кверху руль.

Мария тоже улыбнулась. Но ее печальная улыбка, казалось, укоряла их: «Почему вы меня оставляете одну, почему?»

 

7

Они вышли из деревни и направились вдоль по дороге. Вдруг возле развилки, где начиналась узенькая недостроенная дорога, Важ и Рамуш увидели красный огонек стоящей машины. Они знали, что боковая дорога кончается тупиком. Здесь никто не жил, и непонятно, кто и зачем сюда приехал. Они не сделали и нескольких шагов, как на машине зажглись фары, она тронулась с места, проехала вперед, потом назад, развернулась и поехала к ним. Стоя на обочине, Важ и Рамуш смотрели, как «джип» покатил по направлению к деревне, проехал мимо домов, все дальше и дальше, и свет фар потерялся в темноте.

— Возможно, за этим ничего и не кроется, — сказал Важ. — Но как бы там ни было, не нужно было оставлять Марию.

Рамуш щелкнул зажигалкой и посмотрел на часы: было без двадцати пяти час.

— Да, пожалуй, лучше забрать ее, — сказал он, вспомнив вдруг прикосновение ее пальцев и ее большие глаза, вопрошавшие: «Почему вы меня оставляете одну, почему?» — Ты пойдешь на станцию, а я пойду за Марией и заберу все документы.

Они пожали друг другу руки.

— Как только будет возможность, попробуй выспаться, — сказал Рамуш. — И не ходи голодным, слышишь? При таких обстоятельствах пытаться сэкономить для партии несколько монет — это преступление.

Важ пошел неверной походкой. Рамуш подождал, пока он отойдет немного, сел на велосипед и поехал обратно.

— Ты что-нибудь забыл? — спросила Мария, увидев, что он вернулся, и глаза ее заблестели от радости.

Рамуш рассказал об инциденте с автомобилем. Благоразумней тотчас уйти из дома, захватив с собой все документы. Через несколько дней, если все будет спокойно, можно вернуться за вещами.

Мария не стала спрашивать, что будет, если вернется Антониу, потому что так же, как и Рамуш и Важ, была уверена, что Антониу арестован. Наполнили портфель документами и подпольными изданиями. Рамуш выбирал лучшие книги, чтобы также захватить с собой.

— Что мне можно взять с собой? — спросила его Мария, держа в руках чемодан, который сопровождал ее на всем протяжении жизни в подполье.

Рамуш узнал этот чемоданчик, и ему вспомнился день, когда он впервые увидел Марию. И Марии вспомнилось, как она, поставив чемоданчик на землю, стояла по другую сторону ручья, а он широко раскрыл руки и уговаривал ее не бояться и прыгать.

— Возьми что хочешь, — сказал Рамуш. — Что-нибудь из одежды или еще что-нибудь, что тебе больше нравится.

Пока Рамуш складывал и заворачивал книги, Мария ушла в спальню.

Сначала ока надела одну кофточку, на нее — другую и сверху — еще одну. Все три, что у нее были. Несмотря на летнее время, натянула свитер, помедлила немного и надела сверху еще один. Недовольно покачала головой и начала раздеваться, и снова надела все три кофточки и два свитера, но в другой последовательности. Так ей понравилось больше. Потом она сложила в чемодан лучшую одежду Антониу (две рубашки, галстук, брюки), несколько других его вещей и две его любимые книги. После этого уложила в чемодан кое-что из своей одежды. Все это не заняло у нее много времени, да и в чемодане еще оставалось место. Рамуш тем временем писал записку для Антониу, хотя и сомневался в том, что он появится. Он попросил Марию оставить записку и для хозяйки. Мария написала, что муж вернулся очень поздно и что они срочно уезжают утренним поездом к умирающей матери.

— Оставь записку у нее под дверью, — сказал Рамуш. — Так наше исчезновение не вызовет подозрений.

Пока Мария писала, Рамуш приладил чемодан на багажник, привязал сверху пишущую машинку, связку с книгами и разными бумагами. Увенчивал эту пирамиду портфель Антониу.

— А ты сможешь все это увезти? — недоверчиво спросила Мария.

— Да еще и тебя прихвачу, — засмеялся Рамуш, прилаживая на багажник и свой портфель.

Закончив возиться с поклажей, он подкачал шины.

— Поехали.

Мария закрыла окна, замкнула дверь в кухню и взяла плащ.

— Надевай, сейчас довольно свежо, — посоветовал Рамуш.

Но Мария отказалась, и Рамуш приладил плащ на багажник.

— Вот это небоскреб! — проговорил он, затягивая веревки возле седла.

Погасили свет. Рамуш, с трудом удерживая велосипед, вывел его во двор. Мария заперла входную дверь. Оставив записку для хозяйки, вышли из безмолвной деревни. Здесь дорога шла чуть-чуть вниз. Рамуш сел верхом на велосипед, опираясь ногами на землю.

— Садись. — И поскольку Мария не поняла, что он собирается делать, он повторил: — Садись, — и помог ей сесть на раму.

— А ты сможешь увезти все сразу? — спросила Мария, и по голосу ясно было, что она улыбается.

Велосипед легко катил по темной дороге. Мария чувствовала, как лицо Рамуша касается ее волос, ощущала его грудь и руки, обхватившие ее с обеих сторон. «Как так может быть? — думала она, а ветерок поднимал ее волосы прямо в лицо товарищу. — Как так может быть? Антониу арестован, а я рада, что еду вдвоем с Рамушем».

Они ехали два часа, ни разу не нарушив молчания. Несколько раз она слезала с велосипеда: когда нужно было подниматься в гору или просто размяться, или же когда Рамуш закреплял еще раз багаж. Впереди показались огни поселка, и Рамуш остановился.

— Послушай, Мария, — сказал он голосом, показавшимся ей излишне твердым. — Когда мы выезжали, я неправильно рассчитал время. Нам придется подождать здесь до утра, пока не пройдет наш грузовик. Или же давай проведем остаток ночи где-нибудь в пансионе.

Он помолчал мгновение, потому что в темноте не было видно лица Марии.

— Представляться как брат и сестра было бы странно, но не знаю, согласишься ли спать вместе со мной в одной комнате.

Мария молчала, и он прибавил с ноткой раздражения:

— Я предлагаю это лишь из конспиративных соображений.

Она продолжала молчать. Рамуш напрасно старался разглядеть выражение ее лица. Виден был только силуэт. Одна рука ее была опущена, а другую она подняла к лицу, как всегда делала, когда краснела.

— Если ты думаешь, что так нужно, — сказала она наконец тихим голосом, в котором, как показалось Рамушу, звучала радость, — то давай сделаем именно так.

 

8

Портфель в одной руке, пишущая машинка в другой, Мария вошла в маленькую, тускло освещенную комнату. Посмотрела на деревянную кровать с желтым покрывалом, на висящий рядом с ней дырявый ковер, на стоящий у изголовья столик. Сделала несколько шагов и обернулась к Рамушу. Он поставил в угол чемодан, портфель и связку книг и бумаг, закрыл дверь на ключ и посмотрел на Марию. На лице его не было обычного насмешливого выражения, на было требующего, зовущего взгляда или стремления привлечь, которое она видела, когда впервые встретила его, и, сама не зная почему, ожидала увидеть сейчас. Лицо его выглядело отчужденным, и ей показалось даже, что он смотрит на нее сурово и с неприязнью.

Не снимая шляпы, Рамуш подошел к кровати, снял покрывало. Там лежали два сложенных одеяла, и он вытащил одно из них.

— Тебе повезло, — сказал он нервно. — Обе простыни и наволочки чистые. Можешь раздеваться и ложиться.

Не в пример прежнему, теперь она полностью владела собой, а Рамуш нервничал.

— Где будешь спать? — спросила Мария, увидев, как он стелет одеяло на полу.

Рамуш снял пиджак и положил его на постель, подошел к раковине, вымыл руки, вытер их замызганным полотенцем. У Марии на душе становилось все печальней. «Что плохого я тебе сделала?»

Как будто он все время куда-то торопился, Рамуш подошел к своей импровизированной постели, снял галстук, разулся, снял часы, завел их и положил на тумбочку, поправил подушку, сунул под нее пистолет, потом залез под одеяло, устроился поудобней и накрылся с головой.

— Когда будешь готова, выключай свет и ложись, — сказал он сухо.

— Но ведь ты так совсем не выспишься, — сказала она. — Ты бы мог лечь в постели, рядом со мной. Места хватит.

— Ложись же, ложись, — сказал Рамуш и даже не пошевелился.

— Но это же глупо.

Рамуш молчал.

Мария сидела в той же позе еще несколько минут. Потом взглянула на простыни — они были вполне чистые, сняла плащ, шерстяную кофту, потом одну за другой все три блузки, разулась. Какое-то мгновение она озадаченно смотрела на свои стройные белые ноги и, покачав головой, выключила свет, сняла юбку и легла, повернувшись лицом к Рамушу.

— Рамуш! — сказала она полушепотом. Он не отвечал, и она позвала еще раз.

— Чего тебе? — пробормотал он.

— Почему ты не ляжешь в постели? Ты ведь там совсем не выспишься да еще и замерзнешь.

— Ничего, ничего, — пробурчал Рамуш из-под одеяла.

А для Марии это прозвучало как: «Не проси меня о том, чего я не могу сделать». И, даже поняв это, она все еще продолжала настаивать, упрашивая его как ребенок:

— Ложись же в постель, ну, иди сюда.

Рамуш не отвечал.

Через несколько минут она услышала, как он похрапывает. «Притворяется», — сказала она себе.

 

9

Открыв дверь, служанка адвоката с удивлением увидела Марию в сопровождении незнакомого мужчины.

— Это мой брат, — объяснила Мария.

— Я только что отнесла им кофе в постель, — сказала она, кивнув внутрь дома, и украдкой взглянула на Рамуша. Она была польщена тем, как смотрел на нее этот симпатичный мужчина. — Не знаю, может быть, они уже встали. Пойду скажу, что к ним пришли, — сказала она, проводя их в гостиную, и пошла дальше по коридору.

Мария устало села, положила руки на колени. Рядом стояли ее чемодан, пишущая машинка, портфели, сверток. Можно было подумать, что она ждет поезда где-нибудь на провинциальном вокзале. Засунув руки в карманы, Рамуш с ироническим видом рассматривал картины на стенах. Глядя на него, трудно было предположить, в каком тяжелом положении оба они находились. К нему уже вернулась его обычная манера поведения, и он не смотрел на Марию с неприязнью, как накануне. Мария снова видела на его лице усмешку. Она решила, что ему, наверное, доставляло удовольствие видеть ее смущение и разочарование после прошедшей ночи. «Почему он так обращается со мной?» — спрашивала она себя.

Вошла заспанная жена адвоката. На ней был атласный голубой халат, волосы не причесаны. Похоже, она еще не умывалась, однако успела покрасить губы ярко-красной помадой.

— Опять зуб? — спросила она, обнимая Марию и чмокнув в воздухе у ее щеки, чтобы не запачкать ее помадой.

Мария вкратце объяснила, что ей необходимо провести здесь несколько дней, поскольку пришлось неожиданно съехать с квартиры.

— Конечно, — сказала жена адвоката.

В этот момент вошел сам хозяин дома, одетый в полосатую пижаму. Увидев гостей, он заулыбался, быстрым шагом подошел к Марии и Рамушу и пожал им руки. Он ни о чем их не спрашивал, и было похоже, что он рад гостям.

— Опять зуб? — лишь спросил он, как и его жена.

Мария повторила свое объяснение. Адвокат предложил позавтракать, позвал служанку и приказал накрыть стол.

Вошли в столовую, продолжая разговаривать. Интересно было смотреть, как отличаются друг от друга адвокат, державшийся несколько театрально, и Рамуш, нисколько не смущавшийся и чувствовавший себя как дома. Его чувство уверенности в себе граничило с бесцеремонностью, и он вел себя так, как будто бы знал хозяев уже давным-давно. Рассказывая что-то, Рамуш взял хлебец, толсто намазал его маслом и протянул Марии:

— Бери, ешь, ведь ты это любишь.

И, обращаясь к хозяйке, добавил:

— Вы заставляйте ее побольше есть, а то она себя заморит голодом.

Смеясь, он рассказал, как Мария, побывав здесь в первый раз с Антониу, ушла голодная, потому что в рот ничего не взяла за обедом, а потом потащила его в первое попавшееся кафе поесть чего-нибудь.

Удивившийся адвокат тоже засмеялся, обнажив прокуренные, крепкие зубы. Его супруга сделала обиженное лицо, однако из вежливости улыбнулась. У Марии слезы выступили на глазах, она едва не умерла со стыда и чувствовала себя так, будто ее на людях уличили в чем-то неприличном. «Почему он так жесток со мной? Что я ему плохого сделала?» — думала она.

Рамуш собрался уходить. Как будто не замечая присутствия адвоката и его жены, он взял Марию за плечи, окинул взглядом убранные назад ее черные волосы, порозовевшие щеки, влажные губы, посмотрел ей в глаза. И вдруг Мария поняла, почему он так вел себя накануне, поняла, что нет ей никого дороже и если бы он захотел, то она бы осталась с ним.

— Счастливо, — сказал ей Рамуш.

— Счастливо, — ответила она.

 

10

Как и было договорено, Рамуш пошел вместо Важа на несколько явок. Два дня все было хорошо. Там, где он побывал, все шло нормально. Разъезжая на велосипеде, на поезде или на попутных машинах, он не заметил, чтобы полиция была настороже.

На второй день он заехал и к одной пожилой супружеской чете. В свое время они работали в партии, но затем по возрасту и из-за плохого здоровья отошли от активной деятельности, и о них почти забыли. Поначалу они встретили его холодно, но, когда услышали, что он хочет время от времени наведываться к ним и проводить здесь день-другой и что он намерен прийти к ним переночевать на следующий день, старики остались очень довольны.

Прощаясь, хозяйка ему дала еды в дорогу, а старик предложил остававшиеся у него полпачки сигарет.

Рамуш чмокнул каждого из них в щеку, открыл дверь и уже с порога прошептал, чтобы на улице не было слышно:

— До завтра, товарищи!

Старушка кивнула ему на прощанье, и он ушел.

Лишь на третий день он заметил что-то, заставившее его задуматься.

Рамуш ехал на очередную явку. Поезд остановился на пустынном полустанке. Рамуш вместе со своим велосипедом вышел на платформу и по тропинке пошел вдоль забора к переходу через пути. И вдруг он заметил метрах в пятидесяти человека в белом пиджаке. Человек посмотрел в его сторону и исчез в дверях лавки. Когда Рамуш проходил мимо, он увидел через окно: человек этот звонит по телефону; он глядел на дорогу, но отвернулся, как только заметил, что Рамуш смотрит на него.

У станции было всего десятка полтора домов, выстроившихся вдоль дороги. До поселка оставалось еще с полкилометра. Рамуш не поехал по дороге, а пошел напрямик через кусты, срезая поворот. Он поднялся на холмик, поставил велосипед и стал наблюдать за дорогой. Минуты через две он увидел двух хорошо одетых мужчин, быстрым шагом направлявшихся к станции. Один из них — коренастый и волосатый — показался ему знакомым. Потом появился тот человек в белом пиджаке. Они встретились и стали смотреть по сторонам, а коренастый говорил что-то, размашисто жестикулируя, и эта манера показалась Рамушу знакомой. Он присел за кустами и продолжал наблюдать. Трое взошли на пригорок и внимательно посмотрели по сторонам. Потом коренастый и тот в белом пиджаке пошли к платформе, а третий побежал в поселок. «Сейчас будет весело», — подумал Рамуш, предвкушая хороший спектакль.

Тут, к его удивлению, появился ехавший от поселка автомобиль. Когда бежавший человек поравнялся с машиной, она остановилась, и из нее вышли трое, а машина быстро развернулась и укатила, оставляя за собой клубы пыли. «Вон оно что вы затеяли, господа». У Рамуша не было сомнений, что эта засада предназначалась для Важа. Он понял, что поскольку он единственный сошел на полустанке, да еще с велосипедом, то это вызвало тревогу. Ясно было, что ему не выбраться незамеченным. Впереди было сжатое поле, на котором его увидели бы как со стороны поселка, так и от станции. «Затравят, как гончие зайца», — подумал Рамуш. Направо была платформа и железнодорожное полотно. Сзади — тоже поле и две усадьбы. Слева, за первым поворотом дороги, начиналась деревня. «Оставаться здесь нельзя, — думал Рамуш, наблюдая, как двое крестьян собирали снопы соломы. — Либо перемахнуть через забор и, если не будет собак, спрятаться в снопах и ждать до ночи, либо прорываться сейчас же». И он решил идти на прорыв. Подумал, брать или нет велосипед. «Пожалуй, захвачу пока, он еще пригодится. В случае чего брошу». Потом еще раз внимательно посмотрел по сторонам, выбирая подходящее место, и решил выйти на дорогу, где начиналась деревня, чтобы затем хоть некоторое время пройти незамеченным, за пригорком. Но когда он подошел поближе к домам, то увидел двух стоявших на дороге мужчин.

— Что ж, по всем правилам игры, господа, — негромко сказал он, все больше наслаждаясь разыгрывавшимся спектаклем.

Он повернул назад, снова взобрался на холмик, и оттуда спустился на дорогу, и, сев на велосипед, поехал к станции.

За сотню метров он увидел прислонившегося к забору коренастого. И узнал его. Это был Суариш. Да, это был агент полиции Суариш, и они хорошо знали друг друга. Тот беспокойно оглядывался по сторонам. Увидев Рамуша, застыл на месте. Рука его опустилась в карман пиджака. «Что ж, посмотрим, дорогой, посмотрим», — думал Рамуш. Он слез с велосипеда, взял его левой рукой, а правую опустил в карман. Он продолжал идти к станции, ни на секунду не выпуская Суариша из виду. Вот он уже смотрит на него почти вплотную, видит каждую черточку на его лице, видит выглядывающую из-под напомаженных волос лысину, злые глаза. Вот Рамуш уже в нескольких шагах от него, они не отрываясь смотрят друг на друга. Импульсивным жестом Суариш засунул руку глубже в карман, но Рамуш, не спуская с него глаз, уже открывал калитку и выходил на железнодорожное полотно.

— Пока! — сказал Рамуш, сам не зная почему, чувствуя, однако, необходимость сказать это. Он продолжал наслаждаться этим представлением.

— Пока! — глухо ответил ему Суариш.

Рамуш рассмеялся про себя. Вспрыгнул на велосипед и нажал на педали. Доехав до платформы, он обернулся. Как и увидевший его сходящим с поезда человек в белом пиджаке, Суариш тоже бросился в лавку. «Беги, мой милый, звони, позови папочку!»

 

11

Рамуш проехал несколько километров вдоль железнодорожного полотна, а потом пошел прямиком через поля, обрамленные по межам кустарником. Он решил добраться до дома Перейры, не выходя на дорогу, однако, прошагав несколько часов, был еще далеко от цели. Сильно мешал тяжелый велосипед. Поколебавшись у стоявшего на отшибе ближайшего дома, Рамуш подошел к калитке. Сидевшие на крыльце мужчина и девушка покосились на него.

— Хочешь заработать десять эскудо, старина? — спросил Рамуш.

Когда он начинал говорить с незнакомыми, те сразу же чувствовали к нему расположение. И этому крестьянину понравился Рамуш. Он заулыбался, решив, что незнакомец шутит. Девушка тоже улыбнулась, показав красивые зубы и отметив, что Рамуш обратил на них внимание.

— Мне нужно идти собирать хворост, — сказал Рамуш, — а по этим тропкам с велосипедом не потаскаешься. Будь другом, разреши мне оставить его у тебя. Потом я его заберу, а ты заработаешь десять эскудо.

Крестьянин пожал плечами, давая понять, что оставит велосипед и так, а эти десять эскудо его мало интересуют. Он поднялся и позвал Рамуша в дом поставить велосипед. Он и не предполагал, что пройдут годы, а велосипед, за которым никто так и не пришел, будет для него причиной постоянного беспокойства.

Вечерело, когда Рамуш наконец пришел к Перейре. В нескольких метрах от двери стоял человек в сером, искоса взглянувший на него. «Черт, и тут полиция мерещится», — подумал Рамуш, усмехнувшись про себя.

Он поднялся по лестнице и постучал в дверь. Вышла незнакомая женщина с испуганными глазами и сказала неуверенным голосом, что дома никого нет.

— Задерживаются? — спросил Рамуш и почему-то вспомнил человека в сером.

Женщина, выглядевшая все больше растерянной, пробормотала что-то бессвязное. В этот момент Рамуш услышал, как в квартире кто-то пододвинул стул.

— Пока! — бросил он ей и побежал вниз по лестнице.

Выходя на улицу, он увидел двоих человек. Чуть в стороне стоял тот в сером. У всех у них было одинаковое выражение лица, и все они одинаковым жестом опустили правую руку в карман. Он с силой сжал пистолет, не вынимая его, и быстро зашагал прочь, надеясь свернуть в переулок.

— Стой! — закричали ему.

Тотчас Рамуш почувствовал странный удар, будто на него обрушилась гора хлопка, его сшибло с ног, и он упал ничком. Левой рукой он вытащил из кармана бумажник, достал из него записную книжку и стал рвать ее зубами. Правая рука вытащила пистолет, но бессильно опустилась на землю. Рамуш услышал приближающиеся шаги, нарастающим грохотом отдававшиеся в ушах. Бумага, которую он рвал и рвал, имела вкус земли и крови.

Остановившийся в трех шагах командир группы стрелял в него, пока не кончились патроны.