1

Той самой ночью, когда Рамуш и Мария покинули дом Антониу, Важ отправился к Паулу. Еще до этого он выяснил, как найти Жозе Сагарру, попросил Паулу связаться с гем и узнать, что происходит в городе. Поскольку Рамуш пошел вместо него на ряд встреч, Важ должен был подготовить транспорт и надежное место, куда можно было увезти вещи из дома Антониу, если подтвердится, что Антониу действительно арестован. Условились, что через четыре дня оба вернутся и встретятся с Рамушем.

Сагарра ничего не слышал об арестах в городе. Он послал туда одного из товарищей, чтобы выяснить обстановку. Вернувшись, тот подтвердил, что в городе действительно арестовано несколько человек, но кто именно, узнать не удалось.

В условленный день Паулу отправился на встречу с Рамушем и Важем. Они должны были увидеться в сосновом лесу в известном всем троим месте. Паулу пришел первым. Было жарко. Он снял пиджак, сел в тени и стал ждать.

Запах хвои и смолы пропитал воздух, дрожавший от стрекота множества цикад. В десять часов он вышел на опушку, чтобы встретить товарищей. Дорога, ослепительно белая в лучах яркого солнца, была пустынна. Привыкший к точности, Паулу начал беспокоиться. «Тоже арестованы», — это было первое, что он подумал. Попытался успокоиться. «Даже самые пунктуальные люди иногда вынуждены задержаться, — размышлял он. — Бывает же что-нибудь непредвиденное. С каждым может случиться». Прождав минут пятнадцать, он решил, что товарищи, наверное, ждут его в другом месте, хотя все трое точно знали, где должны встретиться. Он ходил по лесу, и хор цикад лишь подчеркивал его одиночество. Паулу вернулся на первоначальное место, вышел на дорогу, под палящим солнцем прошел несколько сот метров в одну сторону, потом — в другую, без пятнадцати одиннадцать вернулся на старое место и стал не отрываясь смотреть на раскаленную дорогу. Он просидел так до полудня, потом — до трех часов дня. Он ушел лишь после того, как увидел, что мимо него, подозрительно приглядываясь, уже несколько раз прошел какой-то крестьянин. В общем-то можно было и не сидеть так долго, поскольку уж если Рамуш и Важ не появились сразу, то это значило, что они не придут вовсе.

Паулу решил найти Мануэла Рату. Уже наступил вечер, когда Паулу постучался к нему в дом. Ему открыли две сестры, одна из них с шитьем в руках, в очках; у другой очки были на лбу. Обе со страхом уставились на Паулу.

— Вы кто? — спросили они, не отвечая на его вопрос, здесь ли живет Мануэл Рату.

— Его родственник, — ответил Паулу. — Хочу кое-что передать ему от жены.

В этот момент открылось окно рядом с дверью, и тут же в дверях появился сам Мануэл Рату.

— Входи, входи, — сказал он. — Это мой родственник, — подтвердил он сестрам.

Старушки, немного успокоившись, дали ему пройти, и Мануэл провел Паулу в свою комнату. Он сурово смотрел на Паулу, даже не приглашая его сесть.

— Ты уже знаешь?

— О чем?

И Мануэл рассказал ему, что арестованы Тулиу, Перейра, Жерониму и еще больше десятка товарищей с «Сикола», а один был застрелен полицией у входа в дом Перейры.

— Никто не знает, кто это был, — сказал Мануэл. — Кто его видел, говорят — красавец парень.

«Это Рамуш», — подумал Паулу, вспомнив, как Важ говорил ему, что вместо него к Перейре должен был пойти Рамуш.

Он договорился с Мануэлом о следующей встрече и отправился искать Марию.

Рамуш убит. Антониу, несомненно, арестован. Важ или убит, или арестован. Роза или в тюрьме, или скрывается где-то. Из двух явок одна провалена, а из второй все ушли. Арестовано лучшее бюро, взяты подпольщики из лучшей заводской ячейки, аресты в городе… У Паулу было такое чувство, что на его глазах происходит разгром партии, меньше чем за неделю уничтожены плоды напряженного труда и жертв многих товарищей на протяжении долгих лет. Он почти физически ощущал грозную опасность, нависшую над ним и над всеми, кто еще оставался на свободе, и это заставляло его быть максимально осторожным. Однако как один человек, не задумываясь, бросается на выручку другому, на которого упал провод высокого напряжения, хотя и сам рискуешь попасть в беду, так и Паулу чувствовал желание сделать все, что от наго зависело, чтобы любой ценой защитить партию, не допустить, чтобы провал стал непоправимой катастрофой.

 

2

В конторе у адвоката Паулу обо всем рассказал Марии. Она слушала, сохраняя спокойствие, и задала только один вопрос:

— Ты уверен, что это действительно был Рамуш?

— Сомнений на этот счет почти нет.

С удивлением для себя Мария обнаружила, что Паулу, который обычно болезненно реагировал на любую мелочь, сейчас сохранил хладнокровие, даже несмотря на смерть, арест и исчезновение самых близких товарищей. В лице и словах его появилось что-то строгое и суровое, и почти ничего не осталось от прежнего обходительного и добродушного Паулу, всегда такого внимательного к ней. Только, как и прежде, поглаживала ее руку усеянная веснушками рука Паулу с аккуратно постриженными ногтями на коротких пальцах.

— Ты мне должна помочь кое в чем, — сказал ей Паулу. — Во-первых, поедем со мной на вашу квартиру и заберем все, что там осталось. Во-вторых, съездим в твой город и попытаемся установить связь. Но сначала надо убедиться, что там все в порядке, и найти, куда девать вещи. Давай сделаем это послезавтра.

Договорившись с ней, где и как встретиться, Паулу встал. Она не услышала от него ни одного слова утешения по поводу арестованного Антониу или убитого Рамуша. Он даже не обнял ее, не приласкал, а это так нужно было Марии. Паулу лишь пожал ей на прощанье руку.

— Мы переживаем сейчас трудное время, — сказал Паулу, и голос его вдруг задрожал, но он быстро совладал с собой. — Сейчас не время думать о себе, не время страдать.

— Я понимаю, — сказала она, стараясь вложить в свой голос побольше твердости и уверенности.

И вдруг она прильнула к его груди, и слезы покатились у нее из глаз. Паулу гладил ее волосы, а она, спрятав лицо, безмолвно плакала.

 

3

По поручению Паулу Жозе Сагарра отправился в деревню, где жили Антониу и Мария. Обратившись к хозяину покрытого черепицей дома, он спросил, где живет сеньор Лемуш, которому ему нужно оставить заказ. Тот нисколько не удивился, но посоветовал пройти немного дальше и спросить у кого-нибудь еще, кто живет поближе, потому что отсюда точно не объяснишь. Он добавил также, что Лемушей, похоже, сейчас дома нет. То же самое сказал и бакалейщик. Ему показали дом, где они жили, Сагарра поговорил для верности еще с одной соседкой, но и она сказала ему то же. Он постучал в дверь, но никто ему не ответил.

Убедившись таким образом, что все в порядке, Паулу, Сагарра и Мария решили перевезти вещи к Томе, и через два дня занялись этим.

Все шло нормально, пока не появилась хозяйка, грубая и беспокойная. Она бесцеремонно вошла в дом и стала выдвигать бесчисленные требования: что она хочет видеть Антониу, поскольку дом она сдавала именно ему, что не могли же люди вот так съехать, не заплатив за три месяца, что долл она сдавала чисто убранный и что получить его обратно она хочет таким же. Не переставая укладывать вещи, Мария и Паулу отвечали, что насчет трех месяцев она все выдумала, что они оставляют ей красивую полку и другие предметы, которые с лихвой возместят уборку. Однако хозяйка все упрямей настаивала на своем, а потом заявила, что пойдет просить помощи у сыновей. Если только сыновья окажутся такие же, как и мать, то переезд может серьезно осложниться. Более того, у них все равно нет денег заплатить за эти три месяца. Но еще больше они опасались, как бы скандальная эта женщина не вызвала полицию. Темнело. Жозе Сагарра зажег свечу и протянул ее хозяйке:

— Подержите, пожалуйста, если вас не затруднит.

Они продолжали упаковывать вещи, а хозяйка со свечой в руках ходила от одного к другому, продолжая требовать платы за три месяца. Тем временем стало совсем темно. Все суетились и мешали друг другу, а она так и держала в руке свечу, не зная, куда ее поставить. С хитрой улыбкой Жозе то и дело говорил ей:

— Будьте так добры, подойдите сюда на минуточку, здесь так темно… Посветите здесь, пожалуйста… Огромное спасибо… А сейчас вот сюда, будьте так добры… Спасибо… Большое вам спасибо…

И хозяйка, ни на минуту не переставая ругаться и ворчать, выступала в роли незаменимого помощника всех троих.

Было уже довольно поздно, когда за хозяйкой пришел ее сын. Это был высокий стройный подросток с красивым смуглым лицом. Слава богу, он не был похож на мать. Он робко стоял в сторонке, чтобы не мешать, а потом вдруг бросился помогать Паулу, протянув ему веревку, которую тот никак не мог отыскать.

Потом помог Марии поднять тяжеленный узел. И всякий раз, сделав что-то, он, возвращался в свой угол и молча стоял там. А тем временем мать со свечой в руках ворчала не переставая.

Когда все было упаковано, Жозе Сагарра вытер пот со лба, посмотрел на парня и спросил, кивнув в сторону его матери:

— Достается тебе от нее, а?

Тот лишь улыбнулся и кивнул головой.

Самое же трудное, однако, было впереди, так как они явно переоценили свои силы.

Жозе настоял, чтобы забрать с собой все книги, запас бумаги, детали от печатного станка, разные мелочи — все это весило немало. Даже без полки, посуды и некоторых вещей, которые Сагарра согласился оставить, набралось столько, что по дороге на станцию пришлось отдыхать раз сто, прежде чем, изнемогая от усталости, все трое дотащились туда.

Зато дальше было проще.

На станции, где остановился поезд, их ждал Томе с телегой, запряженной парой буйволов. Паулу и Мария помогли Сагарре сгрузить вещи и на этом же поезде поехали в город. В окошко они видели, как Сагарра и Томе стаскивают вещи с тускло освещенной платформы и складывают на телегу.

 

4

В городе они были еще до полудня. Закоулками добрались до покрашенного в желтый цвет домика, ничем не выделявшегося среди таких же бедных домишек.

Дверь им открыла смуглая старуха. Вытирая руки о черный передник, она долго смотрела на них, не решаясь впустить, потом вдруг всплеснула руками: «Неужели это ты, Мимизинья?» — и засуетилась, давая им пройти.

— А где Бела? — спросила Мария.

Старуха рассказала, что Бела должна скоро прийти к обеду, предлагала Марии располагаться отдохнуть, потому что она, наверное, устала с дороги, и вообще быть как дома, у Белы, слава богу, все в порядке.

— Ах, Мимизинья, — вздыхала старуха, — кто бы мог подумать, ведь Сезариу такой приличный мужчина…

То и дело вытирая руки о передник, она рассказала, что Сезариу схватили, но он отказался выдать товарищей, и его повесили, а после его смерти вместе с одеждой получили от него письмо, написанное кровью, а потом еще арестовали одного, она не знает, как его зовут, но он плотник, и его тоже пытали, и во всем виноват Витор, этот проходимец, его для отвода глаз тоже посадили в тюрьму, но он провел там всего несколько дней, а потом снова появился в городе — утверждает, что сбежал, однако на самом деле он хотел выдать остальных; его хотели проучить, поджидали однажды ночью, но он пронюхал об этом и исчез из города, однако бед натворить успел немало, многих арестовали, даже одного врача и одного военного, а вместе с Сезариу был арестован кто-то из руководства, а жена Сезариу, бедняжка, совсем больная и без денег; Лизету, которую Мимизинья наверняка помнит, тоже арестовывали, но продержали там всего несколько дней и отпустили, а вот Белу не тронули, уж она бы им показала…

— Столько горя вокруг, Мимизинья, — говорила старуха. — Моя беда, что я старая, нет у меня сил. Но еще горше думать, что есть молодые, но про которых этого не скажешь.

В этот момент дверь отворилась, и в кухню вошла смуглая, невысокого роста, плотная женщина. Увидев гостей, она с радостными воплями бросилась к Марии и громко расцеловала ее в обе щеки.

— Это наш товарищ, — сказала ей Мария, увидев, что она вопросительно посмотрела на Паулу.

Потом появился племянник Белы, мальчик лет двенадцати, очень степенный и рассудительный. Они сели за стол, и Мария сказала Беле, что ей необходимо встретиться с Лизетой, но идти к ней она не может, потому что их дом довольно приметный и родители ее болтливы, а нельзя, чтобы все в городе узнали о ее приезде.

— Она все еще работает на джутовой фабрике?

Бела ответила, что Лизета продолжает работать там же, и Мария попросила привести ее сюда после смены.

— Ничего, если мы здесь пока побудем?

— Могла бы и не спрашивать, Мимизинья, — ответила старуха. — Можете располагаться и быть как дома. Если кто из соседей спросит, то скажу, что вы родственники Жеремиаша. А ты попробуй только сказать кому-нибудь, — повернулась она к внуку.

— Что я, дурачок, что ли? — ответил он, стараясь казаться посолиднее, и даже обиделся.

— И еще хочу попросить… — сказала Мария, вдруг покраснев. — Ты помнишь того парня, который все ждал меня возле фабрики?

— Кто? Афонсу?

— Да. Он в городе?

— Лизета говорила мне, что здесь, — сказала Бела, и на смуглом ее лице появилась хитрая ухмылка. — Что, все никак забыть не можешь?

Мария снова покраснела и покачала головой.

— Мне нужно поговорить с ним, но это не то, что ты думаешь.

— Ну ладно, ладно, — примирительно сказала ей Бела.

Она пообещала поговорить с Лизетой, найти парня и привести сюда под каким-нибудь предлогом.

— Не знаю только, можно ли это сделать сегодня же.

— Это сын Мануэла-шофера? — вдруг вмешался в разговор племянник Белы, снова стараясь говорить как взрослый. — Я знаю, где он работает. Если нужно, могу сходить за ним.

Они договорились, что Бела приведет после работы Лизету, она поговорит с ней об Афонсу, а племянник тем временем попытается сам найти его и передать просьбу прийти сюда, не говоря, однако, ни слова о Марии.

— Смотри не вздумай говорить ничего лишнего, — сказала мальчику старуха. — Чтобы ни слова о Мимизинье.

— Что я, дурачок, что ли?

Бела собралась на фабрику.

— Послушай, — вдруг сказала ей Мария, и в голосе ее было столько печали, что Бела едва не испугалась. — Ты не знаешь ничего об отце?

— Об отце? Нет, ничего не знаю. — И после паузы добавила: — А ты не будешь с ним встречаться?

Мария медленно покачала головой, и в глазах ее было столько страдания, что Бела не выдержала и отвела взгляд.

 

5

Афонсу пришел раньше Лизеты. После того как племянник Белы передал ему просьбу прийти к ним домой, он попросил дядю, хозяина мастерской, отпустить его с работы.

— И когда ты ума наберешься, все бы тебе от работы отлынивать, — проворчал дядя.

Увидев Марию, Афонсу остолбенел от неожиданности и долго стоял, не говоря ни слова. Потом увидел, что она стала бледнее и чуть похудела и в ней совершенно ничего не осталось от прежней девчоночьей жеманности. Марии же показалось, что Афонсу за эти месяцы нисколько не изменился.

— Вот этот человек хочет с тобой поговорить, — сразу же сказала ему Мария, словно опасаясь, как бы Афонсу не подумал, что она сама устроила это свидание.

Паулу сказал хозяйке, что им нужно поговорить наедине, и вдвоем с Афонсу ушел в спальню.

— Ты знаешь, что случилось здесь, — начал Паулу, — но известно ли тебе, что произошло в целом по сектору?

— Нет, ничего я не знаю, — пробормотал Афонсу, — ведь меня…

— Знаю, знаю. Именно потому, что ты был функционером, я тебя и искал. А о том, что случилось, долго говорить не приходится. Рамуш убит. Важ, которого ты знаешь, или погиб, или арестован. Еще один кадровый работник был арестован здесь, в городе, в доме Сезариу. Арестованы и другие товарищи. Так что сейчас я — единственный в секторе функционер, который остался на свободе, но я без связи.

Паулу помолчал немного, глядя на Афонсу через стекла очков. Часто другие принимали этот его взгляд за выражение робости и неуверенности. Однако, несмотря на свой мягкий голос и скромные манеры, этот человек, которого Афонсу видел впервые, показался ему решительным и энергичным.

— Я знаю, что тебя исключили из числа кадровых работников, но думаю, что сейчас, после всего, что случилось, ты осознал всю тяжесть своей вины и правоту партии. (Афонсу покраснел.) Однако, судя по тому, что мне рассказывали о тебе Рамуш и Важ, ты. — честный человек, и поэтому я тебя разыскивал. Мария тоже говорила мне, что ты искренний и честный товарищ и что тебе можно доверять. Ты знал явки, которые контролировались арестованными товарищами. Мне нужны адреса этих явок.

Афонсу согласился помочь.

Потом они вернулись на кухню. Афонсу нерешительно посмотрел на Паулу, на старуху, на Марию.

— Ты спешишь? — спросила Мария.

«Куда мне торопиться, — подумал Афонсу. — Зачем, ведь ты здесь, я снова нужен партии».

— Нет.

— Я вот что еще хотела тебе сказать, — начала Мария. — Если я причинила тебе зло, прости меня.

— Нет, что ты. — Афонсу страшно смутился от этих слов, сказанных в присутствии старухи и Паулу. — Тебе не за что просить у меня прощения.

— Если я сделала что не так, прости, — снова сказала Мария. — Мне кажется, мы оба ошибались, и сегодня это ясно нам обоим.

«В чем это ошибались?» — спросили его глаза, но вслух он ответил:

— Да, сейчас все ясно.

Они попрощались. У двери Афонсу обернулся.

— Ты еще долго здесь пробудешь?

Не зная, что ответить, Мария посмотрела на Паулу.

— Хочешь, я схожу к твоему отцу, узнаю, как он там?

Мария одним прыжком вскочила со стула.

 

6

Лизета рассказала Паулу, что на джутовой фабрике все спокойно, Энрикиш говорил ей, что их цех тоже не тронули. На ее фабрике рабочая комиссия продолжала работу, а что касается Энрикиша, то она ничего не могла сказать.

После ареста руководителей и из-за отсутствия партийной литературы деятельность организации фактически прекратилась. Единственное, что делалось, это была помощь вдова Сезариу, матери Маркиша и семьям других товарищей. Вообще же после смерти Сезариу и арестов число недовольных резко возросло, но выступать открыто никто не решался.

Лизета рассказывала все это со своим обычным смущенным видом, то и дело поглядывая на Марию, как бы спрашивая ее одобрения.

Они договорились, что через несколько дней Лизета организует Паулу встречу с Энрикишем, но они никак не могли решить, где устроить эту встречу.

— У него дома нельзя, — сказала Лизета. — Еще Сезариу, когда жив был, говорил, что это неподходящее место.

В этот момент вошла мать Белы.

— Простите, ребятки, но здесь где-то лежат ножницы.

Она стала разыскивать их на столе, потом среди тарелок, вытаскивала ящики — тотчас можно было догадаться, что ножницы были только предлогом. Потом, словно забыв о них, старуха повернулась к Паулу и Лизете и стала спрашивать, неужели гостям плохо у них в доме, неужели они не чувствуют себя здесь в безопасности, что она и Бела так были им рады. «Верно ведь, Бела?» — крикнула она дочери, которая была в другой комнате. Потом она вспомнила, что ножницы лежали в коробке, достала их и вышла. Было ясно, что она и Бела слышали весь разговор.

— Это они не от любопытства или от желания совать нос в чужие дела, — сказала Лизета. — Кто же виноват, что домик такой маленький, а мы говорим так громко. Мне кажется, что надо принять их предложение.

Под вечер пришел Афонсу. Он повидал отца Марии, которому было все так же, то есть ему становилось все хуже. Большую часть времени он проводил в постели, вставал редко. Пока Афонсу рассказывал, Мария, сжавшись, тихо плакала.

— Ты его видел? — спросила она.

— Да, видел, спросил, не хочет ли он передать что-нибудь тебе. Вот.

И он протянул Марии старую игрушку — стеклянного голубка. Взяв ее, Мария заплакала навзрыд. «Голубок ты мой», — говорил ей отец, когда она была еще совсем маленькая.

Когда Паулу и Мария собрались уходить, Афонсу сказал, что ему необходимо сообщить им что-то важное. Бела спросила, уйти ли им, но он попросил остаться.

— Я хочу, чтобы все слышали, что я скажу, и жалею только, что эти слова не услышат те, кто более всего побудил меня сказать их. — Губы у Афонсу задрожали, и он помолчал мгновение, чтобы собраться с духом. — Я хочу, чтобы вы, мои товарищи, знали, что я признаю свои ошибки, настолько серьезные, что, может быть, из-за них и произошли последние провалы. Но я также хочу сказать, что вы можете на меня положиться, что я сделаю все, абсолютно все, что будет в моих силах.

Афонсу прочел удивление на лице Белы и ее матери; мальчик смотрел на него с восхищенным одобрением; Мария думала о чем-то, а лицо Паулу выражало некоторое сомнение — уж слишком неожиданным и экзальтированным был этот порыв. Потом Афонсу встретился взглядом с Лизетой: поправляя белокурые волосы, она улыбалась.

 

7

Несмотря на жестокие удары, обрушившиеся на ее организации, партия не перестала существовать. Паулу хорошо помнил, что говорил ему Важ о плотнике Маркише, когда Мария уехала из города и ушла в подполье. А Маркиш сказал тогда, что с уходом Марии партийная организация на джутовой фабрике развалится и всякая агитационная работа там прекратится. Но уехала Мария — и появилась Лизета, и Паулу был уверен, что если бы и ей пришлось оттуда уйти, то все равно бы партийная работа на фабрике продолжалась, потому что на ее место стала бы Бела. И так повсюду. Поэтому Паулу теперь считал своим долгом привлечь в партию новые кадры, чтобы восполнить потери. «Люди есть, — думал Паулу, — нужно только найти их, помочь им и дать возможность проявить себя». После этих мыслей положение уже не казалось ему безнадежным. Вместо Сезариу и Маркиша у него теперь были Энрикиш и Лизета. Вместо Гашпара, Перейры и Жерониму появились Мануэл Рату и Висенти. Через Сагарру по-прежнему можно было вести работу среди крестьян. При помощи Афонсу и через сложившуюся сеть распространения партийной литературы он мог выйти на сектор, который прежде контролировался Антониу и Важем. Что касалось его собственного сектора, ему пришлось теперь уделять поменьше времени. Еще до арестов Сагарра был утвержден кадровым работником партийного аппарата, и Паулу собирался привлечь его к работе во всем секторе. Необходимо было как можно скорее устроить новую явочную квартиру и поручить кому-то размножение партийных изданий (пишущая машинка из дома Антониу находилась сейчас у Марии), чтобы таким образом хотя бы частично возместить нехватку прессы после того, как прервалась связь с руководством.

Так виделась Паулу возрожденная организация. Он размышлял об этом у себя дома, когда вместе со своей младшей сестрой пришла Рита. Паулу сразу понял, что она хочет попросить его о чем-то, потому что Рита первым делом протянула ему монету:

— Возьми, Паулу, я тебе принесла тостан.

Рита думала, их постоялец, как всегда, ленивым жестом протянет руку, но он вдруг резко вскочил и хлопнул себя по лбу. Деньги! Рита напомнила ему о важнейшей проблеме: деньги! В секторе все ячейки очень бедные, а у него самого не более сотни эскудо. Не было денег и в сельских ячейках. А ведь в начале следующего месяца нужно платить Эваришту, дать денег Сагарре, оплачивать расходы на поездки как свои, так и Сагарры и Афонсу, нужны будут деньги на организацию новой явки, на покупку копировальной машины, на бумагу и краску.

— Спасибо тебе за твой тостан, — сказал он девочке. — Не помешает. — И он положил его в карман как талисман.

Этой ночью ему не спалось. А прямо с утра он отправился на запланированные встречи.

Начал он с хозяина своего жилья — с Эваришту. За разговорами, которые велись за столом, он пришел к выводу, что у того дела неплохи. Несколько недель назад Эваришту сумел продать «налево» — в кондитерские — муку первого сорта, а в хлеб пустил второй сорт. Став невольным свидетелем этой операции, Паулу сказал, что он одобряет друга, и предупредил его об опасностях. Эваришту только посмеялся.

— Тебе что, жаль тех, кто покупает самый дорогой хлеб? С них не убудет. Не могу же я лишь смотреть, как другие делают деньги.

Его решительно поддержала жена, и Паулу пришел к выводу, что сделка с мукой принесла приличную прибыль. Он решил рассказать Эваришту о положении, сложившемся в организации, рассчитывая, что Эваришту сможет оказать помощь.

За завтраком он затронул вопрос о деньгах, но сразу же пожалел об этом.

— Если бы ты мне сказал об этом хотя бы пару дней назад… — замялся Эваришту, поглядывая на жену. — Сейчас не могу. Не остается никакой наличности, нужно платить поставщикам, знаешь…

— Мы бедные люди! — почти закричала Мариана. Рука ее с половником, которым она разливала суп, застыла в воздухе.

Всем троим стало очень неловко, и они замолчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Дети притихли и молча ели суп.

— Месяц кончается, — сказал наконец Эваришту, снова поглядывая на жену и как бы спрашивая ее мнение. — Если ты не можешь платить за квартиру первого числа, как обычно, то можно и подождать несколько дней, ничего не случится… — Он снова взглянул на жену. — Мы подождем…

— Мы бедные люди, — упрямо повторила она.

Паулу посмотрел на них поверх очков, и Эваришту даже растерялся, увидев у него на губах странную улыбку.

— Ты и представить себе не можешь, как мне жаль, что я ничем не могу помочь. Честное слово, — поспешил заверить Эваришту.

Когда Паулу пошел к себе в комнату, то Рита с сестренкой пошли было вслед за мим, но он закрыл дверь и впервые за все время не открыл детям, когда они постучали в дверь. Паулу был уверен, что у Эваришту было достаточно денег, и реакция супругов на его просьбу, их скупость и нежелание помочь вызвали возмущение. Хотелось тотчас уйти из этого дома, чтобы не жить вместе с людьми, которых он перестал уважать.

Потом он успокоился и подумал, что в течение нескольких месяцев находил здесь приют, ему давали возможность заниматься своей работой, хотя и рисковали при этом, с него не брали лишних денег — всего лишь за питание, оказывали дружеское содействие. Паулу не мог не признаться самому себе, что впервые с самого детства он ощутил себя в семейном кругу.

«Да, дело приходится иметь не с воображаемыми существами, а с живыми людьми, — думал Паулу. — И надо работать, чтобы они стали лучше, чтобы стали лучше мы сами».

 

8

Паулу, вспомнив о двух товарищах по заключению, тогда еще студентах, которые сейчас отошли от политики и жили в достатке, решил съездить в Л. и повидаться с ними, тем более что один из них получил в наследство от деда несколько тысяч конто и мог без особого ущерба для себя оказать немалую помощь. Паулу полагался на товарищеские чувства, которые должны были остаться после их совместного пребывания в тюрьме.

Паулу застал его дома, в мрачновато-торжественном кабинете, обставленном дорогой старинной мебелью, говорившей о благополучии нескольких поколений. Вместо тощего и неуклюжего юнца в дешевом пиджаке и башмаках на деревянной подошве перед ним предстал располневший самоуверенный мужчина в дорогом костюме.

Всем своим видом он показывал, что ему неприятно появление Паулу, что их жизненные дороги разошлись и между ними нет ничего общего. Паулу даже и не пытался сказать, что привело его сюда, придумав на ходу, что приехал лишь спросить об одном общем знакомом, который тогда вместе с ними сидел в тюрьме. Хозяин ответил, что знать ничего о нем не знает, и Паулу удалился.

Его разочарование было настолько велико, что душа не лежала искать и второго старого знакомого. «Буржуа — они почти все такие, — размышлял Паулу. — Пока молоды, их иногда увлекает борьба против социальной несправедливости. А потом эти идеалы легко уступают место соображениям выгоды и привилегий». Тем не менее он, скорее из любопытства, все же отправился ко второму товарищу.

Тот принял его в современно обставленной комнате с большими окнами. Он тоже сильно изменился, был очень удивлен, но встретил Паулу с улыбкой и пригласил сесть.

— Вот так встреча… ты… Кто бы мог подумать…

— Чем занимаешься? — спросил его Паулу.

Тот огляделся, указав глазами на обстановку. «Хотя бы по этому можешь судить», — говорил его взгляд.

— Я врач, достаточно зарабатываю, женился, у меня есть дети. А ты? Как ты живешь? Чем занимаешься? — Старый знакомый расспрашивал очень дружелюбно, и видно было, что он с грустью посматривает на седину в волосах Паулу, на его скромный костюм.

— У меня ничего не изменилось, только вот постарел немного. Занимаюсь тем же, что и прежде.

Врач откинулся в кресле, положив руки на подлокотники, потом изобразил крест длинными холеными пальцами, поднеся их к губам.

— Моя жизнь полностью изменилась, — сказал он. — Изменилась, но внутри я остался таким, каким был раньше. — Помолчал, потом сказал, не отнимая от губ скрещенных пальцев:

— Положение мое незавидное. С одной стороны, у меня уже нет той решимости и мужества, что в молодости. Слишком я привязан к жене, к детям, к работе, к жизни, которую я сейчас веду. А с другой стороны, я задыхаюсь от этого безрадостного, эгоистического существования. Сердце-то осталось прежнее.

Он долго говорил, расспрашивал о партии, о товарищах. Два раза за ним приходила служанка, вызывая в кабинет, но он каждый раз быстро возвращался и с видимым удовольствием продолжал разговор. Наконец Паулу сказал, что заставило прийти его сюда, и врач достал из кармана несколько сот эскудо.

— Все равно на большее я не гожусь, — сказал он, вручая деньги. — Если сможешь, приходи снова. Рад был бы регулярно вам помогать. Это все, что я могу.

— И это немало, — сказал Паулу.

 

9

Адвокат, в доме которого жила Мария, в ответ на просьбу Паулу вручил ему сто эскудо и спросил:

— Этого хватит?

— Конечно, — ответил Паулу и добавил: — Да, друг, этого вполне достаточно. Есть и такие, кто дает намного меньше, хотя может дать намного больше, чем ты. А ведь в твоем доме живет наш товарищ, и это много значит для партии. Но я должен сказать еще вот что. В нашем секторе сложилось трудное положение. Рамуш убит, и мы остались без связи с руководством. Из двух других кадровых работников один в тюрьме, а другой либо убит, либо арестован. Из двух явочных квартир одна была захвачена полицией, а мы потеряли все, что там было. Из другой смогли вывезти вещи, но сама явка утеряна. Кроме меня, в подполье сейчас работает еще один товарищ и для него необходимо устроить новую явочную квартиру, где бы мы могли собираться. Нам нужен также ротатор. Нужно восстановить связь со многими товарищами. Приходится много ездить, а транспорт стоит недешево. Из всего этого ты можешь сделать вывод.

Сидя на краешке письменного стола, адвокат внимательно слушал.

— Есть такие, кто утверждает, что мы убиваем кур, несущих золотые яйца, — продолжал Паулу. — Они говорят, что если нам попадается человек, готовый помочь, то мы требуем от него все, что он может и что не может, и в конце концов наши просьбы надоедают ему, и он перестает с нами сотрудничать. Действительно, подобное случается, но я бы не хотел, чтобы так произошло с тобой.

Адвокат несколькими жадными затяжками докурил сигарету и погасил ее в пепельнице.

— Хорошо, — сказал он. — Подожди здесь немного, а я пойду поговорю с женой.

По привычке он убрал в стол бумаги и добавил:

— Я бы пригласил тебя поговорить с нашей подругой, но сейчас не совсем удобно. У нас в гостях одна родственница, страшно любопытная. Если тебе крайне необходимо повидаться с подругой, то я могу прислать ее сюда под каким-нибудь предлогом. Лучше, однако, отложить до другого раза.

Паулу согласился с адвокатом, хотя было очень жаль побывать здесь и не увидаться с Марией.

Адвокат вернулся минут через сорок.

— Я поговорил с моей подругой, — сказал он, улыбаясь и с видимым удовольствием употребляя слово, которое лишь несколько месяцев назад шокировало его. С сияющим видом он протянул Паулу пакет. — Это от нас обоих.

Покинув дом адвоката, Паулу открыл пакет. В нем было два конто — самое крупное пожертвование, которое когда-либо делали в фонд партии в их секторе.

 

10

Мануэл Рату снова был с подругой, однако продолжал жить в одном доме с двумя своими сестрами. Если бы удалось найти домик по сходной цене, он бы переселился туда, и там могло бы собираться бюро. Пока же из-за отсутствия подходящего дома собирались за городом.

Паулу встретился с товарищами в оливковой роще. Вдали высилась фабричная труба, жались к земле стоявшие в беспорядке домишки, а из-за невысокого холма выглядывала арена для боя быков. От домов, деревьев и холмов тянулись тени к посеребренной ленте реки. Солнце клонилось к закату. В предвечернем спокойствии порхали, щебеча, стайки перепелок. Негромкие голоса четырех товарищей, казалось, берегут этот покой.

Бюро состояло из Мануэла Рату, Висенти и Жайми. Сейчас они отчитывались о своей работе. Мануэл восстановил связь с товарищами, на которых прежде выходили Гашпар и Жерониму. Ему также удалось нащупать контакты, утерянные с арестом Антониу. Висенти рассказал о том, что происходило у него на фабрике, а сделано было немало: с семи человек, которые там были к моменту забастовки, число членов ячейки выросло до двадцати. Только толстяк Жайми с «Сикола» не выказывал оптимизма — ему пришлось встретиться со многими трудностями. У рабочих вызвали отчуждение индивидуалистические методы работы Гашпара, который ставил все в зависимость от себя, а также поведение Тулиу, выдавшего более десятка товарищей. Среди подмастерьев, однако, положение складывалось иначе. На «Сиколе» никогда не было молодежной организации, а теперь благодаря работе, проделанной Гильерми, тем самым учеником, который единственный не вышел на работу 18 мая, была создана ученическая комиссия и организовывалась спортивная группа. Гильерми вступил в партию и был членом рабочей комиссии еще во времена Гашпара. Но полностью его способности проявились после 18 мая.

— Это всего лишь мое предложение, и я на нем не настаиваю, — сказал Жайми, — но, право, мы только выиграем, если введем Гильерми в бюро.

Висенти поддержал его. У него на заводе партийная работа тоже держалась на рабочем движении, в основном благодаря девушке в красной спецовке, которая так отличилась во время забастовки, демонстрации и в тюрьме. По его мнению, стоило включить в состав комитета товарища, который бы занимался молодежным движением.

Паулу спросил, был ли до арестов какой-либо орган, руководивший молодежным движением, но никто не мог ему ответить, поскольку никто из них не был тогда членом бюро.

— Если и был, то он не подает никаких признаков жизни, — сказал Мануэл Рату. — За призрак не уцепишься. С Гильерми и с помощью той девушки, о которой говорит Висенти, с одной нашей подругой-швеей и с Ренату — это рыбак, которого ты знаешь, — пояснил он Паулу, — составится группа, которая сможет наладить работу среди молодежи. А Гильерми будет также работать с нами.

Так и решили.

Затем каждый из них рассказал, как шел сбор средств. Несмотря на жестокий удар по их организации и на большие расходы в помощь семьям арестованных товарищей, дела значительно продвинулись. Самым поразительным была не собранная сумма (довольно скромная), а понимание трудностей, с которыми сталкивается партия, и готовность многих людей помочь — деньги внесли более трехсот человек.

Кроме этого, Мануэл Рату, Висенти, Жайми, Гильерми и девушка в красной спецовке решили отдать партии заработок одного рабочего дня. Висенти также вручил Паулу авторучку и часы, которые можно было продать и вырученные деньги отдать партии. Паулу не знал, кто пожертвовал ручку, но часы он узнал: когда недели две назад он знакомился с Висенти, тот носил их на руке.

 

11

Паулу переговорил с Сагаррой о необходимости срочно завести новую явочную квартиру. Он сообщил, где найти дом, вручил деньги и настоял на том, чтобы Жозе носил костюм и ботинки Антониу, которые вместе с другими вещами лежали теперь у Томе (надо сказать, что у Сагарры не было ни своего костюма, ни ботинок). Паулу также рассказал о Марии, с которой Сагарре позднее придется вместе жить.

— Это отличный товарищ, — сказал Паулу. — Она во многом поможет тебе в работе.

Сагарра немного растерялся от всего услышанного. Пряча глаза, он неловко засунул в карман деньги и только кивал в знак согласия.

Потом они говорили об организации партийной ячейки среди крестьян, о том, как работает крестьянин из Баррозы, о нехватке литературы и о многом другом, но видно было, что Жозе Сагарру все время что-то угнетало и он избегал смотреть Паулу в глаза. Когда обо всем переговорили, то он все же поднял свои ясные голубые глаза и спросил Паулу:

— Так что, это действительно уже все решено?

— Ты о чем это?

— Это я о доме и о подруге.

И добавил, прежде чем Паулу успел сказать что-нибудь:

— У меня есть девушка, знаешь?

— Ну и что? — спросил Паулу.

Этот вопрос еще больше озадачил Сагарру. Увидев смущение товарища, Паулу решил, что оно объясняется тем, что Жозе всю жизнь прожил среди темных крестьян, в плену предрассудков, и нужно объяснить, что значит жить на явочной квартире, рассказать, что между мужчиной и женщиной возможны братские, товарищеские отношения, а чтобы окончательно убедить его, Паулу добавил, что женщина, с которой Жозе придется жить, тоже не свободна.

Сказав все это, Паулу неожиданно для себя увидел у него на лице молодую улыбку, которая так же мало вязалась с грубоватыми чертами лица, как и ясные голубые глаза.

— Я вовсе не это имел в виду, — сказал Сагарра. — Дело в том, что моя девушка хочет вместе со мной уйти в подполье.

Паулу знал, что Сагарра холост, и ему даже в голову не пришло, что у него могла быть женщина, готовая разделить с ним жизнь в подполье. Это был приятный сюрприз. По правде говоря, он с трудом решился предложить Сагарре основать явку и жить там вместе с Марией. Он все больше восхищался ею, и, когда возникла необходимость поселить ее на новой явке с другим, ему было очень грустно и завидно. В конце концов, разве не мог он устроить это для себя? Его пребывание у Эваришту уже начало затягиваться, да и условия для работы там были не те. Почему для других товарищей можно было устраивать явочные квартиры, а для себя нет?

— Хорошо, хорошо, друг, — весело сказал он Сагарре, расспросив его о невесте, тоже крестьянке, как и сам Жозе. — Так будет лучше. А сейчас подыщи поскорее дом. — И, сказав это, Паулу представил, как будет искать дом для себя и Марии.

 

12

Мало кто мог бы предположить, что Паулу способен проявить столько инициативы, что у него столько силы и выносливости. Он не только поддерживал прежние контакты (чего вполне хватило бы, чтобы загрузить его на весь день), но и взял на себя функции Важа и Антониу, помогал Афонсу и Мануэлу Рату. Но Паулу не только ходил на явки. Он возрождал партийные ячейки, доставал деньги, проводил собрания активистов, старался придать организации такой же деятельный и боевитый характер, каким она отличалась во времена Рамуша, Важа и Антониу. Он был постоянно занят, все время на ногах, почти не спал и не ел, но, несмотря на это, все же производил впечатление малоподвижного, инертного человека. Лишь речь его изменилась — Паулу теперь говорил кратко и сухо, а иногда даже и резко. Это удивляло тех, кто знал его раньше, но никто не обижался, если он бывал резок, а его старые знакомые только одобрительно улыбались.

Когда Сагарра обосновался на новой явке, он передал часть своих дел крестьянину из Баррозы и другим крестьянам, чтобы взять на себя функции Антониу. Однако вскоре же выяснилось, что крестьянин из Баррозы и другие товарищи из сельской ячейки, слишком занятые на работе, могли лишь изредка совершать поездки в другие районы по партийным делам, и поэтому, несмотря на все их желание работать, ячейка с уходом Сагарры заметно ослабла. Ему пришлось опять взяться за некоторые прежние дела, но из-за этого снова оказался перегруженным Паулу.

«Нет, так толку не будет, — думал Паулу. — Для того чтобы восстановить организацию в нашем секторе, нужно не менее трех функционеров». Это не бы по открытием, поскольку организация мало-помалу становилась похожей на ту, что существовала до арестов. Паулу и Сагарра физически не могли сделать столько, сколько делали втроем Важ, Антониу и Паулу с помощью Рамуша и многочисленных товарищей, которые сейчас сидели в тюрьме. А в тех местах, где были произведены аресты, работы стало намного больше, чем прежде, даже несмотря на то, что были восстановлены бюро, в одно из которых вошли Мануэл Рату, Висенти и Жайми, а в другое — Энрикиш, Лизета и Афонсу.

Паулу долго обдумывал создавшееся положение и решил предложить Мануэлу Рату перейти в кадровые работники и обосноваться в другом месте, однако не был уверен, как тот отнесется к этому предложению. Одно дело уйти в подполье, когда легальная деятельность становится невозможной, когда человеку угрожают преследования или арест — и именно в таких условиях, как было известно Паулу, большинство товарищей уходили в подполье, — но совсем другое дело, когда нужно добровольно пойти на лишения, жертвы и опасности.

Мануэл Рату, однако, совершенно спокойно принял это предложение.

— Я и сам думал об этом, — сказал он, — только мне было неудобно себя предлагать.

Обсудили возможные последствия перехода в подполье. Паулу это доставляло немало тревог, так как после потери таких опытных и надежных товарищей, как Гашпар, Жерониму и Перейра, уход Мануэла Рату мог вызвать новые трудности.

— На мой взгляд, этого не должно случиться, — сказал Мануэл Рату. — Висенти и Жайми прекрасно справляются. К тому же влияние партии здесь настолько возросло, особенно среди молодежи, что на место каждого можно найти двоих взамен.

 

13

В течение двух с половиной месяцев Центральный Комитет тщетно пытался восстановить связь с сектором. Рамуш не являлся на встречи с представителями руководства и не появлялся больше дома. У представителя секретариата должна была состояться встреча с Важем, на которой намечалось обсудить его перевод в другой сектор, однако Важ исчез. С необходимыми мерами предосторожности к нему был направлен товарищ из центра, и тому удалось установить, что в доме побывала полиция, но самому Сажу и его подруге удалось уйти за несколько минут до облавы. Это сообщение не только не внесло ясности в ситуацию, но еще больше все запутало. Очевидно, Важ был арестован уже после ухода из дома, иначе бы он явился на условленную встречу. Присланный из центра товарищ затем попытался установить связь с сектором через профсоюз на одном из местных предприятий, так как было известно, что его руководителем избран член партии. Однако этот товарищ (Гашпар), как вскоре удалось установить, был арестован, а вместе с ним и еще несколько человек, а один — не из местных — был убит прямо на улице. Две недели спустя Центральному Комитету удалось выяснить имя погибшего: семье Рамуша из полиции пришел счет на оплату похорон. Тем временем сектор оставался полностью изолированным, и все попытки восстановить связь успеха не имели.

Но поскольку Паулу остался на свободе, то можно было бы ожидать, что он отправится в Лиссабон отыскать своих старых товарищей. В Центральном Комитете было решено найти их, чтобы таким образом узнать, где Паулу. Однако его старые знакомые ничего не знали о нем и поэтому стали думать, что с ним тоже что-то случилось. Наконец поручили Фиалью найти Афонсу, а дело это было не простое, поскольку оставалось неизвестно полное имя Афонсу и адрес его родителей, а наведение справок могло бы вызвать подозрение. Таким образом, прошло два месяца после смерти Рамуша, прежде чем Фиалью смог найти Афонсу.

Афонсу представил его Лизете, а та договорилась о встрече через десять дней. В назначенный срок Фиалью встретился с Лизетой, которая отвела его в дом к Беле, а вскоре туда пришел Паулу. Связь была восстановлена.

Фиалью ограничился кратким разговором и не сказал ничего конкретного, поскольку в его задачу входило только установление связи. Паулу рассказал об аресте Антониу, о смерти Сезариу, о всех остальных арестах, о большинстве из которых в центре еще не было известно. Что касается Важа, то Паулу подтвердил, что тот вместе с Розой успел скрыться до появления полиции, но после этого про обоих ничего больше не слышно, видимо, Важ погиб или арестован. Потом Фиалью и Паулу договорились о новой встрече и расстались.

На следующей неделе Фиалью представил ему товарища, которого назначили руководить сектором. Товарища звали Карлуш.

— Рад наконец тебя увидеть, — сказал Карлуш, тепло пожимая Паулу руку. — Мы уж решили, что тебя тоже арестовали. Фиалью рассказал нам о тяжелых испытаниях, выпавших на долю вашей организации. Несладко тебе пришлось. Но вот одного в ЦК не могут понять: почему ты не попытался восстановить связь через контакты в Лиссабоне, где у тебя есть знакомые товарищи и они бы охотно тебе помогли? Ведь ты остался на свободе, жив и здоров — непонятно, почему ты этого не сделал.

Паулу как молнией пронзили эти слова. Действительно, он мог и должен был сделать это, однако это ему и в голову не пришло. И если до сих пор Паулу был доволен тем, что ему удалось сделать за это время, то сейчас его вдруг обожгло сомнение, действительно ли он поступал правильно.

— Это твоя серьезная ошибка, — продолжал Карлуш. — И мы об этом еще поговорим. Но прежде всего хочу сказать, что ты сделал максимум возможного в данной ситуации, до приезда товарищей, которые тебе помогут. Тогда мы все вместе реорганизуем сектор.

Паулу смотрел на него поверх стекол очков, и Карлуш решил, что его собеседник смутился из-за сделанных ошибок.

— Конечно, ты сделал все, что мог, дружище, — сказал он, чтобы приободрить Паулу. — Никто не может делать чудеса, и не у всех есть достаточно инициативы и настойчивости. Само по себе немало, что ты смог уцелеть среди этого разгрома. Но когда приедут другие товарищи, мы наверстаем упущенное.

— Ты имеешь в виду кадровых работников? — неуверенно спросил Паулу.

— Да, кадровых.

— Но разве не ты будешь руководить сектором?

— Я. Но я ведь не смогу работать только с одним товарищем во всем секторе. Одного тебя мало.

Паулу, казалось, был полностью сбит с толку этим разговором. И он снова содрогнулся от мысли, что принимал все решения, не пытаясь связаться с руководством партии, и, несмотря на неоднократные предложения, сам так и не стал кадровым работником.

— Похоже, ты не очень доволен тем, что я тебе сказал, — сказал Карлуш, заметив реакцию Паулу.

— Да нет… я не о том… — забормотал тот в ответ.

Слушая Карлуша, Паулу сначала засомневался в правильности всего, что сам делал. Однако вся эта лихорадочная работа двух с половиной месяцев, отчаянные усилия придали ему твердость, и его голос зазвучал твердо и уверенно:

— Нам еще о многом нужно поговорить, товарищ. А потом пусть решает Центральный Комитет. Но как ты и сам убедился, ни о каком разгроме не может быть и речи. Не стоит говорить ни о разгроме, ни о реорганизации. Несмотря на тяжелые удары, организация сейчас не слабее, чем была два с половиной месяца назад, а кое в чем мы значительно продвинулись. Что же касается кадровых работников, то в секторе работает руководящий орган функционеров. У нас через три дня состоится собрание, и на нем ты сам можешь обо всем узнать.

Паулу сам удивился, насколько решительно и смело прозвучали его слова.