1

Как-то солнечным утром женщина с мельницы появилась, запыхавшись, в Вали да Эгуа. Она поднялась по дорожке чуть не бегом, отдуваясь и махая руками. Едва женщина остановилась перед первыми домами, сразу же собралось несколько соседок.

— Они идут в лес Элиаша, — сообщила она, запыхавшись.

Две женщины помогли ей присесть на мшистых камнях и поднесли кружку воды.

Прошло несколько минут, коренастый человек в надвинутой по самые уши выгоревшей шляпе торопливо прошел с обеспокоенным видом в сторону мельницы. Они видели, как он шагает, и следили за ним с озабоченным видом.

— Несчастье свалилось на него, — сказала одна из женщин. — Теперь оно коснется всех. Начали они с леса Элиаша. За ним последуют и другие.

В этот день Мануэл Рату получил ряд сведений. Началось нападение корпорации на окрестные сосновые леса. Сам Валадиньяш, уже действовавший в бору Элиаша, нагло угрожал крестьянам.

С наступлением вечера Мануэл Рату вернулся домой и в то время, как на очаге варился бульон, поговорил с женой и дочерью. Нельзя терять времени. Они должны немедленно распространить листовку. Эта листовка призывала крестьян собраться в тот же день в Алдейе ду Мату, чтобы выступить против клеймения и рубки сосновых лесов. На следующий день будет уже поздно.

— Отец, — спросила Изабел, краснея, — я тоже пойду?

— Пойдешь.

— А мать?

— Мать?

Черные глаза Жуаны живо блестели при красном свете племени. Худое лицо ее казалось сейчас красивее, моложе и так походило на лицо Изабел.

— Твоя мать тоже пойдет, — твердо ответил Мануэл Рату.

За едою они наметили выйти поздно вечером, когда все в поселке уже будут спать. Оживили огонь в очаге, подложив сухие поленья, и уселись вокруг, чтобы скоротать время.

— Я бы хотела, чтобы меня арестовали… — сказала неожиданно Изабел, нарушив тишину, говоря как бы сама с собой.

— Что за дурочка эта девчонка, — заметила Жуана.

Мануэл Рату подгреб к огню несколько отскочивших угольков.

— Отец, — настаивала Изабел, — если бы меня арестовали и я держалась бы стойко, то могла бы я вступить в партию?

— Ты вступишь в нее и без ареста, — ответил Мануэл Рату. Поднявшись, он открыл дверь и вышел.

Мануэл прислонился к стене дома, и дочь подошла к нему. Сумерки уже сгустились, хотя над горизонтом еще виднелась узкая бледная полоска заката. Ясный и тихий воздух стал прохладным. В одном из домов со скрипом открылся в вечернем сумраке освещенный прямоугольник двери. Какая-то фигура заслонила его на мгновение, потом прямоугольник снова стал виден, затем его заняла другая фигура.

Шум выплеснутой воды, плохо различимый женский голос, стук деревянных башмаков по каменным ступеням. Наконец освещенный прямоугольник показался еще раз, и черная, тихая ночь окутала все вокруг.

Мануэл Рату и Изабел вернулись в дом. Мануэл устроился на скамеечке, а Изабел присела на корточки около матери. Так они и оставались, молчаливые, дремлющие при тусклом свете очага, пока Жуана не уснула. Хотя Изабел и старалась противиться сну, однако под конец тоже задремала, положив голову на плечо матери. С мрачным, хмурым лицом Мануэл Рату продолжал водить палочкой, неустанно подгребая к огню отскочившие угольки. Время от времени он бросал ветку или сучок и наблюдал, как огонь охватывает сухие дрова. Так тянулось время. Потом он встал, взглянул на жену и дочь и вышел, осторожно закрыв за собою дверь.

 

2

Похолодало. Рассовав по карманам пачки листовок, Мануэл Рату зашагал по полям и лескам, пока не выбрался на песчаную дорогу, которая еле виднелась в темноте. Дальше он остановился, осторожно укрепил листовку на ветке куста и тут же вернулся на дорогу. Миновав лес, остановился перед уединенным домиком на лужайке среди деревьев. Положил листовку на ступеньку и, чтобы бумагу не сдуло ветром, прижал ее камнем, заранее подобранным на дороге. Следуя по межам огородов, обходя небольшие лужи, которые ночью походили на какие-то ямы, Мануэл Рату остановился перед решетчатой калиткой, светлое дерево которой было издали видно в темноте. Он стал прикреплять листовку, собака беспокойно зарычала.

Мануэл Рату кончил прикреплять бумагу и отступил в ночной мрак. Лай собаки стал громче, видимо, она перепрыгнула через ограду. Заскрипела дверь. Кто-то вглядывался в темноту. Мануэл Рату отступил еще дальше в глубь леса.

Собака не успокоилась, но Мануэл Рату сумел быстро уйти. Наконец он выбрался в оливковую рощу, которую пересек прямо в направлении к своему дому. Когда он подходил к двери, вдали еще слышался громкий лай собаки.

Изабел проснулась вскоре же после того, как отец вышел из дома. Обнаружив его отсутствие, она предположила, что он направился в спальню. Подождала несколько мгновений, прислушиваясь, пытаясь уловить какой-либо шум, свидетельствующий о присутствии отца в соседней комнате. Ничего не услышав, она вскочила и позвала шепотом:

— Отец!

Подбежала к выходу и выскочила из дома.

— Отец! — повторила она тихим голосом, который ясно и тревожно раздался в спокойной и холодной ночи. — Отец! — еще раз повторила она, и ее согревшееся у очага тело охватила дрожь.

Она вернулась внутрь дома. Мать все еще спала, и Изабел снова пристроилась к ней, негодующая и разочарованная. Как это возможно, что отец поступил так? Как возможно, что, пообещав взять ее с собой, он тем не менее оставил ее заснувшей и ушел один? Она могла ожидать чего угодно, только не этого. От всех, кроме отца. Что теперь делать? Разбудить мать и лечь обеим спать? В сущности, что им сейчас делать здесь, у очага? Но нет, она не могла разбудить мать. У нее не хватит мужества сказать ей, что отец обманул их и отправился один разносить листовки. Ей было стыдно за отца, за мать, за себя. Слабое пламя очага замирало, пока не остался лишь тусклый свет углей. Подавляя желание заплакать, остро переживая каждую минуту ожидания, Изабел настроилась провести тут всю ночь. Много позднее она услышала шаги снаружи и, не двинувшись с места, распознала во тьме очертания фигуры отца, появившегося у двери. Как он будет оправдываться? Какое даст объяснение? Она притворилась спящей. Почувствовала, что отец приближается, подходит к ним. Затем рука отца коснулась ее виска, и вслед за тем он осторожно похлопал ее по лицу. Слова Мануэла Рату, сказанные серьезным и размеренным голосом, заставили беспокойно забиться ее сердце.

— Изабел, пошли!

 

2

Снаружи они остановились на мгновение у двери. Мануэл Рату до этого ходил размещать листовки у отдаленных домов, а сейчас он вернулся, чтобы с женою и дочерью распространить их в самой Вали да Эгуа. Спотыкаясь на неровной земле оливковой рощи и петляя между деревьями, они добрались до последнего дома, стоявшего в укромном месте. Здесь, возле зарослей колючих кустарников, они остановились, прижавшись друг к другу, напрягая слух и широко открыв глаза, угадывая то, чего не могли рассмотреть.

— Иди, — прошептал Мануэл Рату и передал Изабел листовку.

Девушка взяла бумагу неуверенной рукой и пропала во мраке.

Мануэл с женой остались вдвоем, еще крепче прижавшись друг к другу, тщетно пытаясь следить взором за дочерью. Дверь была в каких-нибудь десяти шагах, но Изабел что-то задерживалась с возвращением. Что она там делает? Их напугал донесшийся откуда-то треск дерева и внезапный порыв ветра. Затем наступила тишина. Неужели что-нибудь случилось? Но вот наконец фигура девушки возникла как из-под земли. Сдерживая учащенное дыхание, Изабел подошла и снова прижалась к родителям, вглядываясь в темноту.

Проскользнув среди деревьев и каменных оград, они остановились снова. Теперь виднелось массивное пятно другого дома, расположенного в некотором удалении от дороги, такого спокойного и тихого, что можно было подумать — там никто не живет.

Наступила очередь Жуаны. Она взяла воззвание и направилась к усадьбе. Пройдя через дворик, обогнув заросли кустарника и спотыкаясь о дрова, разбросанные на земле, она увидела впереди, всего в нескольких шагах, очертания каменных ступеней. Как раз в этот момент у нее хрустнула под ногами сухая ветка. Жуана замерла. Не проснулись ли обитатели дома? Не выйдет ли хозяин проверить, что тут такое? Она подождала некоторое время, показавшееся ей вечностью. Представила себе, как будет выглядеть перед взором человека, который стал бы вглядываться с порога дома и целиться из охотничьего ружья. Внезапно она решилась и, сделав несколько шагов, достигла каменных ступеней. Но ей не повезло. Она задела ногой за валявшуюся жестяную банку, которая резко и громко загремела. Теперь уже оставалось только отступать, не теряя времени, и она решительными движениями постаралась просунуть бумагу под дверь. То ли из-за того, что она нервничала, то ли потому, что щель под дверью была слишком узкой, не сразу удалось засунуть листовку. Жуана старалась делать это тихо, но при каждом движении песок на ступенях шуршал и слышался хруст подсовываемой под дверь бумаги.

Изнутри донесся шепот женщины, потом серьезный, рассудительный голос мужчины, затем снова голос женщины, теперь уже более громкий. Жуана сделала еще одну попытку, и листовка наконец пролезла в щель. Тогда она поднялась, пересекла двор и побежала на дорогу.

Так они обошли почти все домики деревни. Поочередно подкладывали листовки под двери. Оставались лишь три дома на окраине селения. К одному из них они решили не подходить, так как большой сторожевой пес, наводивший страх на нищих, наверняка бы поднял тревогу. Следующий дом достался Изабел. Дом этот был скрыт за соснами, очертания крыши просматривались неясно на окружающем темном фоне. Фасад дома был загорожен кучами навоза и наваленными дровами. Трудно было продвигаться без шума и не спотыкаясь, так как вся земля перед домом была к тому же покрыта ветками и сучьями. Медленно, нащупывая ногой почву перед каждым шагом и пробираясь между грудами дров, Изабел подходила к дому. Внезапно какая-то птица резко вспорхнула у самых ее ног и с громким шелестом крыльев скрылась в темноте. Изабел испуганно вскрикнула. Пес у соседнего дома поднял громкий лай. Она еще не успела подумать, следует ли ей все же подсунуть листовку под дверь, как Мануэл Рату и Жуана уже подбежали к ней. Мануэл Рату взял ее ласково за руку и увел.

Они снова пересекли оливковую рощу, чтобы вернуться домой.

Открыли дверь и все трое остались у порога. Мануэлу Рату еще надо было идти распространять листовки в отдаленном селении Алдейа ду Мату и в хуторах вокруг него. Вернется он только на рассвете. Мануэл приблизил лицо к лицу жены и почувствовал прикосновение ее нежных губ. Потом прижался к лицу дочери, ощутил ее ледяной носик и заметил, что она делает усилия, чтобы не рассмеяться. Рассовал хорошенько по карманам пачку листовок и вышел на дорогу. Камни трещали под ногами. Жена и дочь остались у двери, вглядываясь в ночную темь и прислушиваясь к его удаляющимся тяжелым шагам на неровной дороге, пока он не исчез вдали. Только тогда они вошли в дом и заперли за собою дверь, стараясь не шуметь.

 

4

Как бы подпрыгивая на огромном жернове, поля с деревьями окружают идущий поезд.

Поезд пошел тише. Уже показался большой барак, возле которого Мануэл Рату познакомил его с Зе Казалинью. С недовольным видом Мануэл Рату остановился тогда на пороге, завидев Зе Кавалинью. В берете, сдвинутом на затылок, со стаканом в руке, тот разговаривал с хозяином таверны.

Встретившись взором с товарищем, Зе Кавалинью проницательно поглядел на него. Он слишком хорошо знал мнение, которое составил о нем Мануэл Рату, и ему было досадно, что тот застал его выпивающим. Колебание было, однако, недолгим. Он осушил стакан и вышел из таверны. Около бетонной ограды, идущей вдоль железнодорожного полотна, они присоединились к Паулу. В нескольких шагах от них Изабел с головой, обрамленной дугою кос, смотрела с улыбкой на группу. Это было там, как раз там, в том месте разрушенной ограды, где виднелся пролом.

Там же через несколько дней он вручил им листовки.

Вагон, в котором ехал Паулу, был последним в составе и остановился, не доехав до платформы. Паулу с трудом спрыгнул с высокой подножки.

Нагруженные корзинами и мешками, пассажиры шли маленькими группами по направлению к выходу. Как раз напротив Паулу хромая женщина тащила тяжелую корзину. Внимание Паулу сосредоточилось на мгновение на походке женщины, а затем он устремил взгляд на видневшийся впереди выход из вокзала.

Происходило что-то ненормальное. Хотя пассажиров было немного, они почему-то останавливались и толпились около дверей. Патруль Республиканской национальной гвардии в касках и с карабинами высматривал кого-то, в то время как одна из женщин, слегка в стороне, раздраженно размахивала руками.

«Кого-то ищут», — подумал Паулу. Перед ним ковыляла хромая женщина. Еще двое пассажиров остановились около выходных дверей. Паулу находился уже в нескольких шагах оттуда, когда почувствовал, как кто-то крепко схватил его за руку.

Зе Кавалинью как-то неестественно и принужденно улыбался:

— Привет, коллега! В чем же главное зло? Надо это выяснить, чтобы устранить сомнения.

Паулу не понял, что Зе Кавалинью хотел сказать этими словами.

— Иди, взгляни своими глазами, и тогда ты составишь себе представление, — продолжал железнодорожник, принужденно рассмеявшись, и заставил Паулу повернуть назад и дойти до багажного склада.

Не понимая причину такого поведения товарища, Паулу последовал за ним. Зе Кавалинью вошел с ним в здание, провел его между грудами ящиков и пакетов, и они вышли вместе на станционную площадь, обращенную в сторону деревни. Паулу, бегло взглянув, заметил, что около выходных дверей вокзала находится еще один патруль Республиканской национальной гвардии.

Торопливым шагом железнодорожник провел его вдоль бетонной ограды и, обогнув барак, пробрался через груды досок. Только тогда он остановился.

Став перед Паулу, он схватил его за руки и пристально посмотрел на него. Ничего иронического и веселого сейчас не было в выражении его лица. С влажными глазами, как бы внезапно постаревший, он трижды намеревался заговорить и трижды замолкал, кусая дрожавшие губы. Берет, легкомысленно сдвинутый на затылок, еще контрастнее подчеркивал волнение на его худощавом лице. Кусая губы, он покачал несколько раз головой — это походило на нервный тик. Наконец ему удалось заговорить. И то, что он рассказал, сделало Паулу таким грустным, каким он себя еще никогда не чувствовал.

 

5

Упали первые спиленные деревья. Они клонились сначала медленно, как бы колеблясь, затем валились быстро, ломая по пути сучья, пока не сминали свои кроны о землю, покрытую хвоей. Лежащие, огромные, они казались трупами гигантов, скошенных картечью. Холодный ветерок разносил по лесу треск ломаемых сучьев, и глухой грохот падения каждого дерева заглушал на мгновения скрежет пил. Затем снова там и тут слышались пилы — то были островки шума в мертвой тишине сосновых лесов.

Валадиньяш и его помощник в блузе расхаживали взад и вперед, из стороны в сторону, ставя на коре избранных ими деревьев клеймо смертного приговора. Оба они были в хорошем настроении и время от времени пересмеивались. Но тут произошло неожиданное. Они заслышали шаги в лесу и сразу же оказались окруженными крестьянами — мужчинами и женщинами, которые остановились в нескольких шагах от них. Заметив их колебание, Валадиньяш не потерял самообладания.

— Добрый день, друзья! — сказал он с иронией, как бы не догадываясь, зачем они пришли.

Бросив, однако, взгляд вокруг и оценив противников, он почувствовал себя тревожно. Стоявший немного впереди товарищей высокий худой крестьянин с белокурой бородой смотрел на него с озадаченным и неопределенным выражением лица. На нем была широкая, свободная рубашка навыпуск, в огромной, нервной руке, покрытой рыжеватыми волосами, крестьянин держал топор. Валадиньяш сразу узнал в этом человеке хозяина леса, в котором они находились.

— Пришли посмотреть и поучиться? — продолжал он тем же тоном. — Это нетрудно, я научу.

И, как учитель, который выходит к доске, чтобы объяснить упражнение, он подошел к сосне и нанес удар.

Тут же он услышал позади себя хриплый неторопливый голос:

— Оставь, не смей трогать!

Валадиньяш бросил быстрый взгляд на крестьянина, затем в течение нескольких мгновений глядел на синюю блузку, обтягивающую упругую грудь какой-то девушки, подошел к другой сосне и нанес новый удар.

Едва он это сделал, как почувствовал, что его рука стиснута длинными костистыми пальцами, и увидел рядом с собой неподвижное лицо крестьянина с белокурой бородой.

— Ты уже срубил у меня другую, — сказал крестьянин тем же хриплым и размеренным голосом. — Эту не трогай, мошенник.

Валадиньяш хотел было улыбнуться и обратить все в шутку. Но взгляд его переметнулся на другую костистую руку с рыжеватыми волосами, которая сжимала топорище. Поискав вокруг себя помощника в блузе, он не нашел его. Напряг слух и с удивлением не услышал работу пильщиков. И только тогда осознал положение Вокруг раздался хохот.

— Так что ж ты не научишь? — спросила девушка звонким голосом.

Осторожно, не желая вызвать удар топором, Валадиньяш попытался освободиться от костистой руки. Крестьянин отпустил его. Валадиньяш живо выскользнул. Ему дали пройти. И он бы ушел прочь без осложнений, если бы не его тщеславие. Валадиньяш, должностное лицо корпорации, обладавший широкими полномочиями и наводивший страх на крестьян, всемогущий представитель власти, решавший судьбу десятков тысяч сосен, уверенный в своей силе, не согласился бежать побитым. Отойдя на несколько шагов, он обернулся и с разъяренным лицом бросил непристойную угрозу.

Он увидел, как одна из женщин нагнулась и вслед за тем рядом с ним упала сухая сосновая шишка, несколько раз подпрыгнув на мягкой хвое. Тут же другие шишки посыпались на него сзади. Одна, здоровая и тяжелая, ударила его по руке.

— Так что ж ты не научишь? — настойчиво спросила девушка тем же звонким голосом.

Валадиньяш повернулся и стал быстро уходить, когда одна точно нацеленная шишка сбила с него шляпу.

— Береги голову! — закричал кто-то из мужчин.

Валадиньяш снова обернулся среди раскатов хохота. Смутно видел повернувшихся к нему крестьян, синюю блузку, руку, бросающую шишку, крестьянина с белокурой бородой, стоящего с суровым видом. Быстро соразмерив расстояние, он понял, что упавшая шляпа ближе к крестьянам, чем к нему. Сделал было быстрое движение, чтобы повернуть назад и подобрать шляпу. Но тут одна из шишек, ударившая с силой по плечу, остановила его. Тогда он повернулся и обратился в бегство.

— Береги голову! — еще кричали ему.

И холодный ветерок разнес по лесу новые раскаты смеха.

Один из крестьян подошел к шляпе и отшвырнул ее пинком. Красивая зеленая шляпа Валадиньяша, купленная несколько дней назад за девяносто эскудо, взлетела в воздух и упала в нескольких метрах. Крестьянин преследовал ее с яростью, несколько раз ударил ногой, раздавил и успокоился, лишь увидев ее превращенной в тряпку.

 

6

К полудню положение оставалось тем же. Рассеянные по лесу группы крестьян и лесорубы, одни сидя, другие стоя, спокойно разговаривали. Лесорубы не вернулись на работу, но по указанию уполномоченного остались на своих местах, ожидая распоряжений. Мануэл Рату пытался убедить их бросить совсем эту работу и уйти. Однако они боялись потерять заработок и остались с пристыженным видом, — у них не хватало мужества присоединиться к борьбе крестьян.

— Пока это здесь кончилось, дети мои, — сказала одна старуха лесорубам. — Они получили взбучку и уже не вернутся.

Один из пильщиков, худой, рябой от оспы, покачал головой:

— Ошибаешься, матушка. Вернутся, и не одни.

Пильщик оказался прав. Немного погодя появился помощник Баладиньяша с двумя солдатами национальной гвардии в касках и с висящими на шее карабинами. Они остановились на некотором расстоянии от крестьян. Затем помощник Валадиньяша огляделся, чтобы выбрать деревья, подошел к стройной сосне, взял клеймо и несколькими точными ударами срезал кору, обнажив полосу желтого блестящего дерева. Глухие удары разнеслись по лесу угрожающим эхом, заставив смолкнуть разговоры.

В расстегнутой блузе, помощник Валадиньяша походил на безумного. Он клеймил сосны одну за другой, без разбора, хотя, будучи профессиональным лесорубом, машинально метил те, что получше. Чувствуя себя под покровительством солдат, он уже почти убедил себя в том, что ничто не помешает ему действовать нагло, но тут снова увидел себя окруженным крестьянами, ругавшими его последними словами. Отыскав глазами солдат, он заметил, что те не очень склонны вмешиваться.

— Дайте же человеку работать, — вяло сказал один из них. — Приказ есть приказ, мы должны его выполнять.

Но, говоря так, он не выказывал никакого намерения применить силу. Напарник же его, с бледным, невыразительным лицом, выглядел гораздо более заинтересованным глазеть на крепкую грудь девушки в синей блузке, чем помогать человеку из корпорации. Помощнику Валадиньяша пришлось остановиться. Но на его лице не читалось ни разочарования, ни поражения. Со злобной улыбкой он пригрозил:

— Ну, ждите взбучки!

Долго ждать не пришлось.

 

7

Приведенные Валадиньяшем солдаты прошли через лес и быстро выстроились в линию перед крестьянами. В их действиях не было видно колебания и безразличия, как у двух первых солдат. Расставив ноги, в надвинутых на лоб касках, опоясанные патронташами, с карабинами в руках, они выставляли напоказ силу, решимость и грубость. И странная вещь! Хотя солдаты гвардии и не выбираются по физиономиям, но все они почему-то обладают злобными, хамскими лицами. Даже и те двое, что появились здесь вначале и показали себя сговорчивыми и мягкими, теперь, войдя в состав отряда, обрели такое же неприятное выражение.

Под покровительством гвардии Валадиньяш с помощником расхаживали из стороны в сторону, и вскоре раздался скрежет пил и резкий стук топоров. Одна сосна упала, ломая по пути сучья. Потом другая.

Элегантный в своей складно пошитой форме, с тонкими чертами лица, лейтенант держал в руках автомат. Пронзительным и суровым голосом он скомандовал:

— Ра-зой-тись!

Медленно шагая, солдаты наступали с оружием наперевес. Крестьяне неторопливо отходили, пока не были рассеяны на маленькие группы. Они уныло глядели издали на работы. У лейтенанта появилась на лице торжествующая улыбка, солдаты повесили карабины на шею и разделились, став там и тут, близ лесорубов и клеймовщиков. Пришедший в себя Валадиньяш снова посмеивался, бросал на крестьян насмешливые взгляды и обращался к лейтенанту с шутками. Слишком элегантный в этой среде, лейтенант наблюдал за работами без интереса. Он медленно шагал с рассеянным видом, как бы разгуливая от нечего делать по своим владениям. Под мерный шум пил и стук топоров он думал, несомненно, о других вещах.

Громкие голоса вывели его из рассеянности. Взглянув в направлении, откуда послышался шум, он с удивлением увидел в сотне метров крестьян, опять собравшихся в компактную массу. Пилы умолкли в этом участке леса. Собрав солдат, лейтенант поспешил туда. Толпа крестьян двигалась сначала неуверенно, но постепенно стала обретать решительность, и снова друг перед другом выстроились шеренга солдат с оружием наготове и широкий полукруг мужчин и женщин, стоявших молча и с каким-то торжественным видом.

— Что же, останемся так? — прозвучал звонкий девичий голос.

Полукруг сузился и стал медленно охватывать гвардию.

— Прекратите это! — сказал человек с хмурым выражением лица и черными усами, выступивший сейчас на пару шагов перед остальными. Неподалеку лесорубы, видимо также вовлеченные в конфликт, перестали пилить.

Черными глазками, искрящимися на мальчишеском лице, лейтенант всматривался в лица, фигуры, одежды. И неотразимо привлекали его внимание грациозная фигурка и хорошенькое лицо улыбающейся девушки с косами.

Холодный ветерок мягко раскачивал купола сосен на фоне голубого, светлого неба. Внезапно грохот раздался в воздухе и разнесся по лесу.

Тра-тра-тра-тра-тра-тра-тра!

Крики. Потом мертвая тишина. За несколько секунд все преобразилось. Людской полукруг распался. Перезарядив карабины, солдаты остановились, нацеливая оружие в разные стороны. Как дерево, сваленное бурей, суровый крестьянин с белокурой бородой лежал, пригвожденный к земле. Другой крестьянин прижимал руку к своей окровавленной рубашке. Мальчонка с трудом поддерживал дородную женщину в черном, которая стояла на коленях, схватившись за живот, и тихо стонала. Парализованные ужасом, Мануэл Рату и Жуана смотрели на землю. У их ног лежала распростертая ничком, мертвая Изабел.

 

8

На похороны Изабел на отдаленном кладбище собралось все население окрестных сел. Впереди, поднятый руками шести чередовавшихся мужчин, следовал бедный деревянный гроб, обитый белой материей. Народ потребовал держать его открытым. Лицо Изабел было едва видно под цветами. Разрастаясь за счет маленьких групп, поджидавших процессию на тропинках и дорогах, печальный кортеж следовал по тихим полям. По прибытии в деревню, где находилось кладбище, вереницы с трудом бредущих женщин, закутанных в большие платки, мужчин с непокрытой головой и детей всех возрастов, шедших вместе с родителями, растянулись на многие сотни метров. Ни гвардия, ни полиция не появились, и все прошло без инцидентов. По окончании похорон на улицах и в тавернах образовались небольшие группы, с сокрушенным видом обсуждавшие события. Потом народ вернулся в деревни, как пришел из них, и ночь, тяжелая и горестная, опустилась на сотни домашних очагов.

В последующие дни люди из корпорации не возвращались в лес, и жизнь на полях снова потекла по своему обычному руслу. Только выражение лиц стало более замкнутым и нигде не слышно было смеха. Молва утверждала, что будут произведены аресты, но дни проходили, а ничего такого не случилось.

Однако неделю спустя на дороге к Вали да Эгуа появились трое неизвестных. Подошли к мельнице.

Так же как когда Важ прошел там в первый раз, в доме послышался плач ребенка, и, как тогда, вышла открыть дверь крепкая смуглая женщина. Тут же между косяком двери и юбками матери появился любопытствующий ребенок с голым животом.

— Не можете ли, сеньора, указать, где живет Мануэл Рату?

Женщина продолжала стоять молча, внимательно разглядывая незнакомцев. Это были трое мужчин, только одетые получше, чем обычно в этих местах. Возможно, это друзья Мануэла Рату, разыскивающие его, чтобы выразить соболезнование. Возможно. Но, сама не зная почему, женщина прикинулась глухой. Людям пришлось повторить вопрос громче.

— А! — удивилась женщина, выигрывая время. И, указав неверное направление, добавила: — Идите все время прямо. — И как только люди исчезли за первым поворотом, она схватила сынишку и побежала, запыхавшись, в Вали да Эгуа — так, как она поступила за несколько дней до этого, чтобы предупредить о рубке деревьев в сосновом бору Элиаша.

На следующий день трое мужчин вернулись. Они обвинили ее в том, что она их обманула, дабы дать Мануэлу Рату время скрыться, и приказали ей идти с ними. Она продолжала притворяться глухой и вступила в пререкания.

— Не понимаю я этих ваших разговоров. Вы, сеньоры, не спрашивали ни про какого Рату. Вы узнавали, где дорога в деревне Алдейа ду Мату, я вам ее указала. Люди слышат каждый на свой лад!

Двое мужчин взглянули на третьего, и тот рассмеялся, показав желтые длинные, как у лошади, зубы.

— Заткнись и собирайся…

Женщина прикинулась непонимающей, сдвинула платок на затылок и продолжала протестовать:

— Что вам, в конце концов, нужно? Вы спрашивали про Алдейю ду Мату, я вам указала дорогу. Что вам еще надо? Вы думаете, я боюсь, потому что я женщина и сейчас тут одна? Не боюсь я вас, мошенников! Убирайтесь отсюда подобру-поздорову!

Выражение их лиц ожесточилось.

— Довольно трепаться, — сказал тот, с лошадиными зубами. — Складывай узел, и марш!

— Аааа! — воскликнула женщина, показывая, что она наконец поняла, что от нее хотят. — Если нет гвардии в этих местах, то, вы думаете, можно делать что угодно… Идти с вами? Чтобы я пошла с вами? — И, угрожающе расхохотавшись, она стала громко вопить. Ее крики подняли тревогу в долине.

Она обозвала их ворами, грабителями, бродягами, карманниками, мошенниками, жуликами, проходимцами и контрабандистами. Пригрозила, что они будут избиты дубиной, порезаны серпом и заколоты вилами.

Удивленно переглянувшись, мужчины попытались успокоить ее, но на каждое их слово или жест она отвечала громким криком и жестикулировала еще более отчаянным образом. Поскольку они не имели прямого распоряжения забрать ее и поскольку они заключили, что женщина даже не знает, с кем говорит, три субъекта под конец оставили ее. Когда они отошли на некоторое расстояние, тот, что с лошадиными зубами, вздохнул с облегчением:

— Вот скотина!

Женщина продолжала кричать, пока они не скрылись из виду. И только тогда она замолчала и, взяв ребенка и заправив волосы под платок, свободно, широко улыбнулась.

 

9

Паулу сидит за столом. Смотрит на бумагу. Толстыми, неуклюжими пальцами сжимает ручку. Сидит так уже давно, но ему не удается ни писать, ни думать.

Все, что рассказал ему Зе Кавалинью, пронеслось у него в голове в горьких, беспорядочных и путаных мыслях. Отчетливым был лишь один образ: изящная фигурка Изабел, лицо, обрамленное дугою кос, чистая и доверчивая улыбка. И он видит Изабел, шагающую в лесу; это было, когда Важ познакомил его с ней. Видит ее, наблюдающую иронически его первую встречу с Зе Кавалинью около бетонной ограды у железнодорожного полотна. Видит ее, когда он раздавал сало с кукурузным хлебом, и она скрывала улыбку, прячась за плечом матери, пока не разразилась безудержным смехом. И слышит певучий голос Жуаны: «Она сумасшедшая, эта девчонка». Эти образы сейчас для него столь мучительны, что Паулу трясет головой, стремясь избавиться от них, он делает тщетные усилия, чтобы сосредоточиться и писать.

Он будет писать статью «Победа мелких владельцев сосновых боров». Да, будет писать «победа» и напишет правильно. Но почему этот удар? Почему Изабел? Почему такая высокая ценз победы? И рука Паулу, начавшая писать, опять остановилась, и снова перед взором Паулу возникла эта изящная, стройная фигурка, это улыбающееся лицо: «Я ведь уже взрослая, я ваш товарищ. Можете полностью положиться на меня». И так же или еще мучительнее перед ним возникли образы Мануэла Рату и Жуаны, глядящих на дочь с гордостью и любовью. А теперь… О, несчастные, несчастные!

Рита входит осторожно. Смотрит на Паулу и, против обыкновения, ничего не требует. Она подходит к нему тихонько и ждет. Паулу проводит рукой по головке малышки, и тогда та потихоньку говорит:

— Милый братик.

Паулу отодвигает стул от стола, сажает Риту на колени и легонько опирается подбородком на ее затылок.

— Милый братик, — повторяет Рита ласково и нежно.

Паулу хочет что-то сказать, но это ему не удается. Затуманенные глаза перестают видеть, губы вздрагивают, и он изо всех сил старается не разрыдаться.