Счастлив (тот), чье преступление прощено, Чей грех закрыт (прощен)! Счастлив человек, которому Господь не вменяет вины (его) И в чьем духе нет лжи. Когда молчал я (не обращался к Господу), истлели кости мои В криках моих вседневных, Потому что днем и ночью тяготела надо мной рука Твоя; Превратилась свежесть моя В летний зной.

Сидя по-турецки на циновке, одетый в набедренную повязку, какую носят туземцы, Михаэль черпал силы в псалмах из старой Библии, купленной случайно в Панаме двадцать лет назад. Святая книга, которую он регулярно читал, связывала его с прошлым и питала его веру. Чтение заставляло его забыть о жаре, паразитах, насекомых, жужжащих прямо в уши.

Он сделал паузу и закрыл глаза. Когда он читал, к нему возвращалось чувство вины. Грехи толпились на опушке его совести. Он столько раз грешил с момента своего приезда в эту страну! Сексуальные желания, алкоголь, мошенничество – вот составляющие его нынешней жизни. Он открыл глаза и прислушался к доносившемуся из джунглей барабанному бою. Скоро должен был начаться большой индейский праздник. Он не станет в нем участвовать. Ему не хотелось добавлять грязи в душу, уступая очередным соблазнам. Он вернулся к чтению, отгородившись от шумов, доносившихся из деревни.

О грехе моем я сообщил Тебе и вины моей не скрыл; Сказал я: признаюсь в проступках моих Господу, И снял Ты вину греха моего. Поэтому молится Тебе каждый благочестивый во время, когда найден (Ты), Разлив многих вод не застигнет его. Ты укрытие мне, от бедствия Ты охранишь меня, Ликованием избавления окружишь меня. «Вразумлю тебя и покажу тебе путь, каким пойдешь, Советовать буду тебе, обращу взор Мой на тебя».

К барабанам присоединились резкие, пронзительные голоса флейты. Михаэль поднял голову. Жизнь делала все возможное, чтобы его отвлечь, пробудить инстинкты. Он постарался сконцентрироваться на тексте тридцать второго псалма.

Не будьте как конь и как мул неразумный – уздой и удилами Нужно обуздывать рот его, Чтобы (он) не приблизился к тебе (и не укусил тебя).

Барабаны застучали еще громче. Этому призыву невозможно было противиться. Его мысли унеслись туда, где могли ласкать раскрашенное на индейский манер лицо девушки-подростка, плетущей корзину. Он видел ее ежедневно перед домом из бамбука и листьев, принадлежащим ее родителям, в окружении сестер. Одеждой девушкам и девочкам служили набедренные повязки и длинные гладкие волосы, черные и блестящие. Девушку звали Намия. Сегодня – ее праздник. Она станет женщиной. Взгляд ее черных, бархатных глаз останавливался на нем бессчетное множество раз. Она выбрала его, как и многие до нее. Но на этот раз он устоит перед искушением.

Воин с татуировками на теле вошел в хижину и присел перед Михаэлем на корточки.

– Ты должен прийти.

– Нет, Яко…

– Боги пришли.

«Какие боги?» – хотел спросить Михаэль. Но индеец смотрел на него с сыновней нежностью. Все индейцы любили его. Они вместе охотились, вместе рыбачили, вместе переживали эпидемии, вместе исполняли религиозные обряды. А еще он обучал молодежь испанскому языку и рассказывал об опасностях, которые таит цивилизация. Он жил среди добрых людей, истинных потомков жителей Потерянного Рая, самых верных и преданных на этой земле.

Он не имеет права их обижать. Михаэль отложил Библию, встал и со вздохом потянулся за брюками и сорочкой, но Яко его остановил. Он последовал за воином и вскоре затерялся среди трех сотен соплеменников. Одна из женщин предложила ему чашу с чичей, потом вторую. Это был крепкий алкогольный напиток из кукурузы и тростника, который индейцы делали, подмешивая свою слюну и оставляя его бродить в широких деревянных емкостях. Алкоголь быстро ударил в голову и облегчил вхождение в резонанс с друзьями из джунглей.

Волнение охватило его, когда он увидел, как Намия выходит из родительского дома в сопровождении матери и двух теть. Все собравшиеся застыли на месте, стало тихо. В этой неподвижности чувствовалось неясное ожидание, истоки которого восходили к незапамятным временам. Момент был торжественным, священным.

Михаэль восхищался девушкой и уже не мог противостоять примитивному желанию. Время замерло для нее, сегодня она была королевой. Ритуал превратит ее в женщину. Она простится с детством и обретет возможность дать новую жизнь. Все взгляды были прикованы к ней. Девочки помладше завидовали ей, остальные думали о том, способна ли она дать потомство, о будущем своего племени.

По обычаю народности ава, тело девушки было сплошь покрыто татуировками. Украшением служили также нитки бус, собранные из медных и серебряных монет, закрывавшие еще не сформировавшуюся грудь, свисая до самого пупка. Ее не беспокоило то, что все взгляды, зажженные чичей, устремлены на нее. Сама она смотрела только на Михаэля.

У него кружилась голова. Михаэлю казалось, что он видит перед собой обретшую телесное воплощение богиню. Бусы отражали солнечный свет, и это сияние ослепляло его. Желание росло в нем, однако было запрещено обнаруживать его перед Намией, которая все еще считалась ребенком.

Когда девушка приблизилась к шаману, началось массовое распитие чичи. Михаэль на ощупь схватил чашу и одним глотком выпил огненный напиток. Яко протянул ему листья коки. Он принялся их жевать. На предыдущем празднике он впал в состояние транса, танцуя и обливая себя водой, подкрашенной moraja borrachera, открывшей перед ним врата в параллельные миры. Он подражал движениям змеи и антилопы. Бегал по облакам вместе с шаманами. Забыл о Христе, Ватикане, интригах и монашеской сутане.

Он – индеец. Он умрет как индеец, и тело его примет Великая Богиня леса. Михаэль пил, пока не перехватило дыхание. Барабаны стучали в его крови. Словно во сне он видел женщин, проносившихся мимо. Они танцевали, подражая движениям пеликана: наклонялись вперед, махали руками, словно это были крылья, понемногу сжимая круг вокруг Намий, которая впервые в жизни пила чичу.

Девушка поморщилась. И это напиток взрослых? Кровь солнца? Огонь опустился вниз по телу, а потом разлился в груди, чтобы тут же устремиться вверх, к голове, и воспламенить разум. Она хотела оттолкнуть калебас, который мать прижимала к ее губам, но колдун одним взглядом дал понять, что она обязана пить. Послышались радостные крики. Неистовство овладело племенем. Чичу пили прямо из больших жбанов, а когда они опустели, принесли еще. Алкоголь увлажнил взгляды, сделал тяжелыми языки, опутал ноги. Те, кто был послабее, падали на землю, их рвало. Но рядом всегда оказывался друг, протягивающий очередную полную чашу. Намию тоже не щадили: все члены ее семьи и соседи столпились вокруг нее, спеша силой залить ей в рот еще немного чичи. Они щипали ее за ноздри и разжимали ей зубы, крича прямо в уши.

И вот настал момент, когда она упала. Михаэль бросился на помощь. Его оттолкнули, и он тоже упал, выслушивая шквал обрушившихся на него насмешек. Чьи-то руки подняли юную девственницу, другие запрокинули ей голову, чтобы можно было вливать в рот спиртное. Чича текла литрами, отравляя весь ее организм. Шаман символически лишил ее невинности, выкрикивая заклинания и призывы к совокуплению. Глаза Намии были стеклянными, с губ срывались бессвязные слова… Словно труп, ее пронесли через всю деревню и уложили на ложе. В этом шествии участвовала вся деревня и, конечно же, спотыкающийся на каждом шагу Михаэль. Иезуит в бреду выкрикивал имя Намии, призывал Великую Богиню и духов леса. Он не вошел в дом, где девушка лежала, пребывая в состоянии, близком к коме.

Намия покинула мир детей. Теперь можно было прийти и взять ее.