Утро. Солнце еще за горизонтом, в воздухе свежо. Первым, как всегда, из палатки выбирается папа. Ему хватает шести часов сна. Черный Гепард мощно потягивается, так что трещат суставы, делает короткую пробежку по берегу и входит по колени в воду. За ночь море остыло, окунаться в него неохота, и папа только умывается по пояс, громко фыркая, поеживаясь от прохладного утреннего бриза.

Полусонный, я с минуту наблюдаю за папой. Умом я понимаю, что надо бы вылезти из машины, тоже пробежаться немножко, умыться холодной водой, но это выше моих сил. Для такого подвига нужна сила воли, которой мне явно не хватает. По части сна я — признанный чемпион в нашей семье. Даже дедушка не выдерживает соревнования со мной. Правда, был однажды случай, когда пастухи гнали большое стадо как раз через нашу стоянку, кричали, щелкали кнутами, коровы мычали, а дедушка спал в машине и даже не шелохнулся.

Но я сплю еще крепче.

Вслед за папой встает мама и без всякой пробежки сразу же начинает готовить завтрак. Никто из нас и дома не страдает отсутствием аппетита, а в дороге, на свежем воздухе, он разыгрывается вовсю. Маме нужна легендарная бензоплита, и она безжалостно теребит охающего Великого Змея. Родителям моя помощь не требуется, и я тихо радуюсь, что можно еще часик поспать.

Но Наташа другого мнения. Она не больно-то церемонится со мной.

— Вставай, барсук! — кричит она мне в самое ухо. — Родители давно на ногах. И посмотри, какое утро. Ни облачка на небе!

— Ма-ама! — жалобно взываю я о помощи, тщетно пытаясь удержать на себе сползающее одеяло. — Караул!

— И поделом, — с хладнокровием истинной индианки отвечает Бледнолицая Сквау. — Так его, Наташа, вытаскивай сурка на свежий воздух. Он готов спать круглые сутки. Взбрызни-ка его холодной водичкой. Или пощекочи пятки соломинкой. Больше всего он боится щекотки.

Ясно, что никакой защиты от Наташки мне не дождаться. Улежать при таких издевательствах невозможно. Не знаю почему, но она буквально очаровала моих родителей. Она-де и встает рано, делает зарядку, и помощница матери, и спортсменка, и прочее и прочее. Одним словом, полное собрание всех мыслимых хороших качеств. Допустим, что и так. Но ведь тут все зависит от природы. Мне вот и десяти часов сна мало, а папа обходится шестью. Что тут поделаешь?

Честно говоря, как бы ни тормошила меня Наташа по утрам, рассердиться на нее я не в состоянии. Она же не со зла все это проделывает, и даже не из пустого озорства, а играет. К тому же и мне с ней куда веселее. Одному бродить по пляжу скучно, а уж с ней-то никогда не соскучишься. Даже смотреть на нее приятно, такая она ловкая и складная. Глаза синие, большие, в черных, густых, как у киноактрисы, ресницах. Волосы тоже черные, заплетенные в толстую косу. А румянец на щеках такой, что сразу видно: на здоровье она не жалуется.

После семейного утреннего заплыва мы усаживаемся вокруг походного столика и барабаним ложками.

— Шакалы! — притворно сердится мама. — Вы и меня-то готовы слопать. А руки все мыли? Зубы чистили?

— А что, Дикий Кот, — подмигивает мне папа, — разве сегодня воскресенье?

— Нет, конечно. Пятница. До выходного еще далеко, — сейчас же подключаюсь я к розыгрышу.

— Так почему же от нас требуют мытья рук и чистки зубов? — возмущенно спрашивает Черный Гепард.

— Довольно смешно! — горячо поддерживает его Великий Змей. — Мы не какие-нибудь аристократы голубых кровей, а честные труженики. Может, от нас скоро еще и маникюр потребуют?

— Кстати, какое у нас сегодня меню на завтрак? — переключается папа на новую тему. — Цыплята-табака? Яйца-кокотт?

— По-моему, судак а-натюрель и котлеты де-воляй, — без промедления подхватывает дедушка.

— А почему не трюфели? — самым капризным тоном интересуюсь я. — Или суфле с мозгами?

— С вашими, что ли? Так их и на одну порцию не хватит, — шутит мама, улыбаясь. Она тоже за словом в карман не лезет. — А слизистый перловый суп не хотите? Или сморчки в сметане и компот из ревеня. Подойдет?

Николаевы давно поставили свою «Победу» рядом с нашей «Волгой» и все слышат. Их очень потешают наши маленькие юмористические сценки, которые мы разыгрываем экспромтом. Дядя Вася смеется заразительно громко; тетя Вера — потихоньку, почему-то закрываясь при этом ладошкой, совсем как маленькая девочка. Наташка сдерживается изо всех сил и только фыркает, но под конец не выдерживает, и тогда неудержимый смех взрывает все ее существо. Веселиться она умеет от души, самозабвенно.

Миски пустеют, и начинаются новые шутки.

— Разве же это харч? — язвительно опрашивает папа, презрительно отодвигая от себя пустую миску, тщательно обработав ее предварительно корочкой хлеба. — Вот у пана Яловацкого, у того харч доходит!

— Тренев. Рассказ «Мокрая балка», — уверенно говорю я.

Это тоже наша своеобразная викторина, только уже не географическая, а литературная. Я должен назвать автора и произведение, откуда папой взята фраза. Конечно, не всякая, а достаточно характерная, запоминающаяся.

Мама набрасывает на голову платочек, напускает на себя самый сиротский вид и жалобно причитает:

— Конечно, я женщина слабая, беззащитная, во мне ни одной жилочки здоровой нет, но только вы у меня перед ужином еще в ногах наваляетесь за такие слова! Троих засудила, и вас, скважины этакие, погублю!

Дядя Вася уже не смеется, а хохочет, взявшись за бока. Тетя Вера сгибается пополам, закрывая лицо ладонями. Наташка, та просто изнемогает от смеха.

— Чехов. Рассказ «Беззащитное существо», — невозмутимо даю я справку.

После завтрака взрослые занимаются своими делами, а мы с Наташкой чаще всего уходим на дальний пляж, где нет никаких отдыхающих. До чего же приятно лежать на горячем песке, слушать в легкой дремоте, как тихонько плещется море, или, открыв глаза, наблюдать за полетом чаек в глубоком синем небе с мягкими облачками. Тобик рыщет вокруг, сует нос во все норки, фыркает, роет лапами песок.

Так неугомонный песик и обнаружил Тортилу. Она целиком зарылась в песок. Наружу торчала только ее голова. Я даже испугался вначале. Мне показалось, что это прячется змея. Но Наташка сразу разглядела, что никакая это не змея, а черепаха, и с радостным воплем кинулась к ней.

Если уж на то пошло, первым нашел черепаху мой Тобик, но у меня уже есть рыбки в аквариуме и вообще в Москве можно купить на Птичьем рынке любую зверушку или птичку. Поэтому я без спора уступил Тортилу Наташке.

Откуда в Скадовске появилась черепаха, я и сейчас не знаю. Возможно, мы с Наташкой сделали важное научное открытие. Тобик страшно разволновался и долго ругал Тортилу на своем языке. Но когда Наташка взяла ее на руки, сразу же успокоился. Видимо, понял, что я не собираюсь играть с черепахой, что для меня он остается по-прежнему самым лучшим, незаменимым другом.

Я рассказал, что в прошлые века испанские конкистадоры, китобои и пираты разных национальностей заполняли трюмы своих парусников сотнями громадных черепах, добытых на Галапагосских островах. Это обеспечивало моряков свежим и вкусным мясом, избавляло их от цинги, которая погубила стольких путешественников. Черепахи жили в корабельных трюмах без воды и без пищи иногда по целому году.

— И откуда ты все это знаешь? — поразилась Наташка. — Я думала, ты кроме «Всадника без головы», «Баскервильской собаки», разных там детективов ничего не читаешь.

Я хотел скромно промолчать, но не удержался.

— Если уж на то пошло, то хороший детектив тоже вещь. Заставляет мозгами ворочать. Многие ученые пишут в своих воспоминаниях, что очень любили в детстве приключенческую литературу и фантастику. А некоторые и профессию выбрали себе под ее влиянием. Особенно географы, ботаники, геологи. И вообще — это я в дорогу взял, что полегче. А дома одолеваю том за томом «Детскую энциклопедию». Ни одной передачи «Очевидное — невероятное», «Кинопутешествия» по телику не пропускаю.

— Молодец! — одобрила меня Наташка. — А я больше всего люблю смотреть «В мире животных». У вас какой телевизор?

— Ясное дело, цветной. «Рубин».

— А у нас черно-белый «Темп», — вздохнула Наташка.

— Так купите цветной, — посоветовал я. — Чего проще. Если в Мурманске нет, купите проездом в Москве. Их у нас навалом. Уже появляются на интегральных схемах.

— Давно б купили, без твоего совета, — огрызнулась Наташка. — Если б в телевизоре было дело. Штука в том, что мы не в самом Мурманске живем, а на руднике. А там вокруг сопки. Даже черно-белые телевизоры работают неустойчиво, сигнал плохо доходит, а уж о цветных и говорить нечего. Да и где их отремонтировать в случае поломки? У нас в ателье мастера с простыми-то еле разбираются…

Я молчу. Жалко Наташку. Конечно, наш «Рубин» ловит сигнал прямо с Останкинской телебашни, изображение — лучше некуда. Где уж тут Мурманску тягаться? Да и с ремонтом телевизоров в Москве нет проблем. Столица! Вот, если бы Николаевы…

Наташка лежит на спине. Солнышко уже покрыло ее кожу красивым загаром, а плечи просто-таки бронзовеют. Такой толстой черной косы, как у нее, нет ни у одной девчонки в нашем классе. Да, наверное, и во всей школе. Вот бы они ей завидовали…

— Слушай, Наташка, а твои не думают переезжать в Москву? Знаешь, как по цветному идет передача «В мире животных»? Блеск! Никакого сравнения с черно-белой картинкой. Представляешь: небо голубое, трава ярко-зеленая, леопард или там лев желтого цвета крадется к своей жертве… Глаз не оторвешь!

— Ну да! Заждались в Москве Николаевых! — насмешливо отвечает Наташка. — И чего бы там папа делал? Руду на Арбате добывал? Если по-честному, у нас тоже много хорошего.

Наташка рассказывает мне о красоте северного сияния, о незамерзающей круглый год океанской бухте, где можно увидеть чуть не все флаги мира, о том, что из-за близости Гольфстрима в январе у них бывает на целый градус теплее, чем в Москве. Даром что столица на полторы тысячи километров южнее. Вообще надо признать, что для своих тринадцати лет она успела повидать довольно много интересного, читает много о животных. Ее любимые авторы Даррелл, Гржимек, Сетон-Томпсон, Акимушкин…

Я не остаюсь в долгу, тоже пускаюсь в рассказы. О том, как водяные черепахи, словно заботливые санитары, осматривают носорога в грязевой ванне и выдергивают из его шкуры присосавшихся клещей; как бегемоты протаптывают к водопою в мягкой земле настоящие канавы в полтора метра глубиной, а испугавшись, мчат по ним со скоростью паровоза; как точно знают границы охраняемой территории слоны: при тревоге бегут за спасительную линию заповедника, а потом тут же останавливаются и преспокойно смотрят на человека с винтовкой.

— Нет, ты просто ходячая энциклопедия! — с жаром говорит Наташка. — И когда ты такую уйму книг перечитал, как все это запомнил?

Знала бы она, с какой радостью я отдал бы все свои знания за ее глаза, зоркие, как у кондора! Наташка не нуждается ни в каких очках, а я без них ничего не вижу. Особенно они мне мешают при плавании. Ведь у меня близорукость — шесть диоптрий! Страшно сказать. Чего доброго и в армию-то не возьмут. А погубил я зрение сам — неумеренным чтением да еще лежа в постели. И винить некого: папа и мама — врачи, не раз предупреждали меня, убеждали поберечь глаза, даже книжки, случалось, отнимали, насильно выгоняли на воздух, а я все за свое. Чуть родители за дверь, я — за книжки. Вот и дочитался. Дедушка даже прозвал меня книжным червяком.

— Искупаемся? — предлагаю я, чтобы отогнать мрачные мысли о плохом зрении. К тому же плавание — единственное, где я не уступаю Наташке. Плавать папа научил меня с трех лет. Начинал я с ванны, а теперь меня не испугает даже штормовое море. И под водой могу продержаться довольно долго.

— Давай. — Наташка делает ногами сильный мах, резко изгибает тело дугой и вскакивает с песка без помощи рук. Я пытаюсь повторить ее акробатический трюк, но неуклюже шлепаюсь. Нет, без хорошей тренировки так не вскочить. — Погоди, а как же с Тортилой? — вдруг спохватывается она. — Или Тобик ее постережет? Скажи ему.

— А что ты собираешься с ней делать?

— Как это — что? Увезу в Мурманск.

— И наверняка погубишь. Черепахи любят тепло.

— И правда… — разочарованно соглашается Наташка. — Тогда давай выпустим ее на свободу!

— Вот это лучше. Но сначала поставим научный эксперимент.

— Какой?

— Узнаем, морская она или сухопутная.

Мы кладем черепаху на прибрежную полосу сырого песка, и она сейчас же начинает царапаться вверх, на песчаный откос. Все ясно — Тортила сухопутного происхождения. Еще немного, и она скрывается из виду. Пусть живет и дальше на свободе.