— Мы уже близко. Я вижу впереди гребень горы.

— Да, — кивнула Ривен, следуя за немолодой, но довольно стройной женщиной, которая проворно взобралась на гладкий валун. Они карабкались по склону Святой горы уже целый день, но Грис даже не запыхалась. Ривен резко задержала дыхание. Они оставили позади густой покров деревьев и узкую серебристую полоску водопада, и теперь обе женщины внимательно смотрели вниз, вглядываясь в каменистую, безжизненную впадину в форме чаши. Она напоминала след большого пальца великана, выдавленный в горе и оставшийся с тех древних времен, когда земля только остывала. Со дна этой гигантской чаши на них удивленно и мягко смотрел синий глаз озера.

— Вот он, — пробормотала Грис. — Омут Матерей.

Ривен промолчала, хотя чувствовала, что страх, трепет и нетерпение переполняют ее. Более десяти лет назад в эти священные, бездонные воды ушла навсегда Ниома. Ривен знала, что, когда пробьет ее час, она также будет искать в них вечного забвения. Но сейчас они должны стать для нее местом испытания.

— Пошли, — Грис, которая уже начала спуск по камням песочного цвета. — У тебя твердый характер, и, даст Бог, ты все преодолеешь.

Не взирая на внезапную дрожь в коленях, Ривен выпрямилась, собралась с духом и последовала за Грис. Вскоре они достигли гладкого, лишенного растительности края горы, обрамляющего священные воды озера. Грис преклонила колени и почтительно поклонилась. Тот же ритуал выполнила и Ривен. Обе женщины хранили молчание, завороженные мрачным безмолвием этого места. Ничто не нарушило тишины: не чувствовалось даже дуновения ветра.

— Оно ждет, — зачем-то пояснила Грис, хотя никаких объяснений не требовалось.

Ее грубоватый голос эхом отозвался о каменные стены. Она заглянула в потемневшие от волнения глаза девушки, и на мгновение в ее взоре промелькнуло сомнение. Затем ее лицо вновь приняло суровое выражение.

— Ты готова?

Ривен судорожно глотнула, потом кивнула в знак согласия, наклонила голову и откинула назад свои длинные темные волосы — теперь она могла хорошо видеть мутную поверхность озера. Затем девушка начала медленно погружать обнаженную руку, пока воды не скрыли ее по самый локоть. Крепко зажмурив глаза и сжав губы, она ждала. Сердце бешено колотилось, и от этого стука у нее заложило уши. Казалось, время остановилось: минуты шли, но ничего не происходило. Наконец Грис облегченно вздохнула, и Ривен почувствовала, что внутреннее напряжение исчезает. Она распахнула глаза и в изумлении посмотрела на Грис.

— Оно не отвергло тебя. Ты настоящая доуми. — С этими словами старуха вытянула руку, покрытую рубцами от кисти до самого плеча. — Взгляни, что случилось со мной, когда я попробовала это сделать. Я не выдержала даже первого испытания. Для тебя же все прошло успешно. Можешь приступать.

Сдерживая ликование, Ривен начала со своих первых уроков. Она зачерпнула ладошкой воды и посвятила ее спокойствию и тишине этого места. Затем разжала пальцы, но у нее в руках осталась густая водяная масса, полностью сохранившая форму ладоней. На нежном лице Ривен заиграла улыбка, и девушка стала придавать этой неопределенной массе разнообразные очертания: вот в ее руках распустился цветок, потом раскрылся лист, полетела бабочка, вспорхнула птичка. Помогая себе второй рукой, Ривен принялась прясть из воды сверкающие нити, скручивая их тонкими, ловкими пальцами и постепенно превращая в легкую ткань. Когда каждая нить заняла свое место, Ривен подняла руки и расправила полотно. Туго натянутое, оно ловило солнечные блики, которые отражались, играя всеми цветами радуги, словно пропущенные сквозь тысячи крошечных призм.

Эти необыкновенные цветные блестки привлекли внимание девушки: она быстро разобрала волокна и стала наносить на материю рисунок. Чтобы развлечь Грис, Ривен изобразила пещеру, где они прожили столько лет, места, которые проходили, путешествуя по лесной стране, костры, которые разжигали в пути, и, наконец, серебристый водопад, охраняющий проход к краю чаши, в которой спряталось священное озеро.

Грис удовлетворенно кивнула: ее ученица научилась многому и сейчас доказала это.

Тем временем Ривен перешла к следующим урокам. Она создала иллюзию того, что пошел дождь, и тихая гладь озера покрылась рябью. Подняв голову, она делала волны все больше и больше, а рев ветра все сильнее и сильнее, пока озеро не стало напоминать разбушевавшийся океан в миниатюре.

— Все. Хватит! — резко оборвала ее Грис.

Ривен удивленно поглядела на свою наставницу. Творчество настолько поглотило ее, что она перестала осознавать себя. Она уронила руки, и в одно мгновение озеро успокоилось. Девушка внимательно изучала лицо Грис.

— Пришло время попробовать тебе обратиться к прошлому и собственными глазами увидеть, как была потеряна сила доуми. — Покопавшись в кармане, Грис вытащила потускневший от времени серебряный гребень и протянула его Ривен: — Когда-то он принадлежал твоей матери. Сейчас при помощи него ты сможешь вызвать ее образ.

Ривен взяла гребень в руки и посмотрела вниз, внимательно вглядываясь в мутную водную гладь. Лицо Ниомы было трудно забыть. Ривен не было еще и четырех, когда она в последний раз видела свою мать, но она хорошо помнила доуми Внутренних вод Полуострова и ее удивительную красоту.

Ривен провела рукой по тугой поверхности озера. Вода потемнела, слегка вздулась, и вдруг на ней проступило изображение. Это была Ниома. Она лежала, растянувшись на траве возле ручья, ее тело сплелось с кем-то, чьи золотые кудри так же ослепительно блестели на солнце, как и ее собственные.

— Это он? — возбужденно спросила Ривен.

— Да, это Броун.

Девушка наклонилась к самой воде, чтобы лучше рассмотреть сплетенные тела. Теперь ей довольно хорошо было видно обоих. Ниома спокойно лежала на спине, обвив руками изящную талию юноши. Всякий раз, когда он наклонялся к ней, она весело смеялась. На голове у нее мерцала диадема, которую увенчивал большой, бледно-зеленый камень.

— Он так же прекрасен, как она сама, — наконец произнесла Ривен.

— Да, — горько вздохнула Грис. — То же самое говорила и Ниома. С тех пор как она впервые увидела его купающимся в ее любимом пруду в то утро, будь оно трижды проклято, она не находила себе места. Никогда в жизни она не встречала мужчины равного ей по красоте. Они могли бы быть братом и сестрой — любила повторять Ниома.

Ривен нахмурилась и отвернулась от изображения. Большую часть жизни движущей силой ее собственного существования было то, что мать предала доверенный ей святой дар.

— Как долго они были вместе?

— Неделю.

— Всего лишь? И ему хватило недели на то, чтобы уничтожить силу, которой мы владели веками?

— Нет, — запротестовала Грис, — не надо отворачиваться, Ривен. Смотри на изображение. Ты здесь для того, чтобы учиться.

Кусая губы, девушка согласно кивнула. Между тем парочка на траве уже лежала в другой позе. Прекрасный юноша слегка коснулся губами белоснежной шеи Ниомы и что-то прошептал ей на ухо. Та вспыхнула, ее рот раскрылся от удивления, глаза широко распахнулись. Она рассмеялась. Затем подняла обнаженную руку и бережно сняла диадему. Мгновение спустя она уже надевала ее на златокудрую голову юноши. Он удовлетворенно улыбнулся, а Ниома откинулась на траву, с восхищением созерцая дело рук своих.

Глаза Ривен сузились. Ей казалось, что она видит, как слегка напряглись его плечи, а губы изогнулись в легкой, едва различимой усмешке. Но, возможно, это были лишь плоды ее фантазии. Во всяком случае Ниома ничего не заподозрила, и когда златовласый юноша наклонился поцеловать ее, она улыбнулась ослепительной, ничем не омраченной улыбкой.

По всему телу Ривен прошла дрожь, и она почувствовала, что внутри у нее все сжалось в комок.

— Как, как она могла сделать это? — возмущенно воскликнула она. Мгновенно картина на воде потемнела и исчезла.

— Ты уничтожила изображение! — гневно закричала Грис. — Сию же минуту верни все назад!

Тяжело вздохнув, Ривен опустила глаза. Она старалась изгнать гнев и обиду из своей души, как ее учила когда-то Грис. Постепенно она вновь обрела спокойствие. Когда мысли ее стали такими же невозмутимыми, как неподвижная поверхность озера, Ривен провела по воде рукой. И вот опять возникли две фигуры: золотокудрые головы слились в долгом поцелуе, а руки сплелись в страстном объятии.

— Как? — уже спокойно спросила Ривен. — Как она могла?

Грис вздохнула:

— Моя сестра, дитя прихоти и каприза, никогда не была осторожной. Но дело не только в этом. Ты должна попытаться понять ее, если, конечно, ты хочешь хоть как-то изменить происходящее. И если ты, Ривен, не будешь смотреть внимательно, знания, которые ты получишь, лишь ослабят тебя. А тебе, поверь мне, потребуются все твои силы, чтобы добиться успеха в этом деле. Ниома обладала особенной красотой: ни один мужчина не мог по собственной воле бросить ее. У нее было множество любовников, но в конечном счете они надоедали ей, и никогда не случалось наоборот.

— И даже мой отец?

— Даже он, — подтвердила Грис.

— Ты расскажешь мне немного о нем?

— Мне нечего сказать. Он был лишь одним из той толпы, что боготворила ее. Тебе покажется это странным, но я едва помню его. — Старуха покачала головой. — Ах, так было всегда. Да разве мог существовать на свете мужчина, которого бы не покорила и не поработила ее красота, считала она. Когда твоя мать отдала этому мальчишке зеленый камень, она даже и помыслить не могла, что он предаст ее.

— Это она предала доверенный ей дар, который должен был бы стать моим по праву рождения, — отрезала Ривен.

— Да, это так, — согласилась с ней Грис. — Но Ниома жестоко расплатилась за свою ошибку.

Взгляд серых глаз девушки вновь обратился к изображению. Эти двое все еще лежали, раскинувшись на траве. По-видимому, они спали. Однако в следующий миг юноша выскользнул из объятий спящей. Освободившись, он окинул ее раскрасневшееся лицо взглядом, в котором читалось что-то среднее между жалостью и насмешкой, быстро вскочил на ноги, отряхнул приставшие к телу травинки и ушел. Он унес с собой диадему с зеленым камнем и даже не обернулся и не посмотрел на белоснежное тело девушки, которое так и осталось лежать на траве.

Ривен следила за ним, пока он не скрылся в густой листве, потом ее взгляд остановился на лице матери.

— Какая она красивая и молодая здесь. Невозможно поверить, глядя сейчас на нее, что буквально за год она превратиться в старуху и найдет свою смерть на дне этого Омута.

Грис пожала плечами и равнодушно пояснила:

— Ниома отдала камень. А ведь это он сохранял ей молодость. Так это было испокон веков со всеми доуми повелительницами воды. Без него она увяла, как осенний плод, иссушенный зимними вьюгами. Вечная молодость досталась бы и тебе, обладай ты силой камня. А без него ты повзрослеешь и постареешь, как всякий смертный.

Когда изображение померкло, Ривен вновь пристально взглянула на Грис. Пожилая женщина сидела сгорбившись, ее седые волосы раскинулись по плечам, а тусклые зеленые глаза вопросительно смотрели на Ривен.

Собрав свою смелость и решительность, девушка объявила:

— Камень принадлежит мне. Не пройдет и года, как я получу его.

— Это не легко.

— Я знаю.

Грис испытующе поглядела Ривен прямо в глаза.

— Тебе придется иметь дело не только с самим Броуном. Я уже говорила тебе, что у него есть колдун, великолепно знающий магию, который вот уже долгие годы является его правой рукой.

— Меня не касается, кто его наставник, — просто ответила Ривен. — Я обязана возвратить мой камень, если я не сделаю этого, это будет означать, что я отреклась от своего права рождения и отказалась быть доуми воды.

— Не горячись так, если хочешь добиться успеха, — предостерегла ее Грис.

Ривен вновь посмотрела на нее своими чистыми, как дождевая вода, глазами:

— Я приду ко дворцу Броуна в Джедестроме, и там я буду хладнокровной, невозмутимой и опасной. И года не пройдет, как тот, кто предал Ниому, лишится своей силы, а зеленый камень, который он украл, вернется в руки той, кому он и должен принадлежать по праву рождения.

* * *

В дверь тихо постучали, Броун сухо предложил войти. Массивная дверь, вырезанная из ценнейшей породы дерева — лэнкена, добываемого на диком севере Полуострова, — плавно и бесшумно отворилась, и в дверном проеме показалась нескладная фигурка юноши. У него были прямые каштановые волосы, довольно длинные, так как они прикрывали его торчащие уши.

— Альбин! — При виде мальчика железные нотки из голоса Броуна исчезли, и в нем появилась сердечность.

— Вы посылали за мной, сэр?

— Да, в самом деле, посылал. Ты давно вернулся из своей поездки к гатаянам?

Юноша низко поклонился, в его больших и темных ореховых глазах светилось обожание.

— Уже неделю назад, сэр.

— Да… Времени более чем достаточно для того, чтобы отмыться от мерзкой вони и восстановить силы, но, как видно, маловато для того, чтобы отъестся. — И король окинул критическим взглядом неуклюжую, долговязую фигуру Альбина. Потом он рассмеялся: — Впрочем, не беда. Дело поправимое. Надеюсь, что скоро ты придешь в себя. А тем временем я приготовил для тебя новое поручение, на этот раз поприятнее.

— Что прикажете, сэр?

Броун устроился в кресле, вытянув свои длинные ноги, на которых, как и у Альбина, были надеты темные чулки. Правитель Полуострова носил белую шелковую тунику, подвязанную на бедрах золотым поясом. Рисунок на поясе в точности воспроизводил его герб: на нем был изображен мальчик, попирающий ногой четырех змей, сплетенных в клубок. На Альбине была туника из зеленой шерсти, подпоясанная простым кожаным ремнем без всякого рисунка. Единственным украшением служил прочный нож, висящий на поясе. Странный королевский герб был вышит белым цветом на рукаве туники.

— Киллип изводит меня целыми днями, чтобы я нашел ей человека, умеющего играть на свирели. А здесь нет никого, кто бы подошел ей. Ты же знаешь, какой дотошной может быть моя мать в этих случаях. — Броун закатил глаза. — Достань хоть из-под земли кого-нибудь. Даю тебе в расположение сколько угодно времени, но ради меня привези сюда настоящего музыканта, способного ублажить мою дражайшую матушку. Конечно, только если такое удивительное создание существует на нашем Полуострове.

— Я сделаю все возможное, сэр.

— Я это знаю и сейчас даже завидую тебе. — Броун заметил, что по воодушевленному лицу мальчика пробежал испуг, и печально усмехнулся: — Возможно, что ты иногда завидуешь мне, но знай, Альбин, что временами мне бы очень хотелось вернуться в твои года. Как это замечательно — быть юным и беззаботным и пускаться с чистым сердцем в какие-нибудь авантюрные путешествия вроде того, что я поручил тебе.

Когда Альбин вышел, отвесив вежливый поклон, лицо Броуна вновь приняло мрачное выражение. Вздохнув, он неподвижно стоял некоторое время, затем поднял руку, дотронулся до золотого венца на голове и потрогал груз, который он носил вот уже четырнадцать лет. Один за другим его пальцы нащупали четыре драгоценных камня, украшающих корону. Первый, обсидиан, принадлежал когда-то Дрионе — повелительнице земли Полуострова или так называемой земной доуми. На ощупь камень казался тяжелым, насыщенным и бездонным, как и сама его хозяйка. Следующим его пальцы коснулись пылающего рубина, который он отнял у Тауниса. Это был камень доуми огня Полуострова, и он горел неугасимым внутреннем пламенем. Потом он потрогал прохладный белый бриллиант, который ему отдал Эол, повелитель ветров. И, наконец, последним был изумруд Ниомы, такой же прохладный и загадочный, как и камень Эола.

Броун опять тяжело вздохнул, и его рука бессильно опустилась. С большой неохотой он заставил свои мысли вернуться к тому, что наметил с утра. Пройдя в кабинет, он придвинул к себе кожаный футляр. Потом открыл, достал оттуда чехол, вытащил небольшой диск из затемненного стекла и положил его на стол. Сев прямо перед ним, Броун стал медленно концентрировать свой взгляд на единственной точке света, которая находилась прямо в центре диска.

Стекло затуманилось, почернело, и вот Броун почувствовал привычное головокружение, которым обычно сопровождались такие сеансы: ему казалось, что он сейчас провалится в эти мрачные глубины. Стараясь не обращать внимания на свои ощущения, он вглядывался в изображение, проступающее за дымкой внутри диска. Зрачки его сузились и превратились в маленькие черные точки.

Когда образ стал ясным и заполнил все стекло, Броун увидел два серых, с металлическим оттенком глаза, пристально смотревших на него.

— Я хочу предостеречь тебя от опасности, — без всякого вступления заговорил Фэйрин.

Броун различил четкие, словно высеченные из камня, черты лица волшебника.

— Какая опасность?

— У тебя есть враги, и они объединяются против тебя, — Фэйрин щелкнул пальцами. — Страна, которую ты воссоединил с моей помощью, — и он остановился, делая акцент на слове «моей», — сейчас предоставляет большую угрозу. Если ты не хочешь, чтобы до исхода лета тебя убили, действуй крайне осторожно. Я почти наверняка могу утверждать, что доуми сговорились уничтожить тебя. Чем быстрее ты женишься и сделаешь стьюритов нашими союзниками, тем лучше.

Броун подался всем телом вперед.

— Какие именно доуми замышляют что-то против меня?

— Я чувствую, что опасные силы движутся в сторону Джедестрома, и их цель — это ты. Я не могу точно распознать их, но, так как Ниома мертва, а Эол слишком капризен, чтобы стать опасным, это могут быть только Таунис или Дриона.

Броун пожал плечами:

— Эта парочка с самого начала строила мне козни, но их махинации провалились.

— Даже если это и так, нельзя не принимать их во внимание. До тех пор пока они живы, ты не можешь чувствовать себя в безопасности, — произнес Фэйрин. — Ты должен был бы следовать моим указаниям и расправиться со всеми четырьмя доуми при первой же возможности. Запомни мои слова: когда-нибудь ты дорого заплатишь за свое рыцарское безрассудство.

— Что мог, я сделал. Отнял у них источник силы, а заодно и сам повеселился.

— Повеселился, — прошипел Фэйрин, и его угловатое лицо заметно помрачнело. — Да, ты весело провел время с теми двумя потаскушками!

Броун наклонил голову и с любопытством посмотрел на изображение. Хотя он все еще был напуган словами Фэйрина, изощренный ум наставника снова привел его в недоумение. Действительно, около двенадцати лет назад что-то побудило Фэйрина спровоцировать события, которые повлекли за собой необратимые перемены в жизни Полуострова. Броун никогда не мог догадаться, что именно двигало тогда его учителем.

И вот сейчас он внимательно изучал злые глаза Фэйрина.

— Что же ты хочешь, чтобы я сделал?

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты остерегался шпионов и предателей. Очевидно также, что опасность возрастет во время церемонии Выбора невесты, когда иноземцы наводнят Джедестром.

Броун довольно сухо пообещал прислушаться к предостережениям своего советника и следил за тем, как образ Фэйрина исчезает с отражателя. Стекло уже посветлело, а Броун все продолжал сидеть перед ним, отрешенно глядя на полированную поверхность стола, на котором лежал диск. Как и вся обстановка королевской резиденции Плэйт, стол был сделан из дерева редкой и очень ценной породы, называющегося лэнкен.

Король водил пальцем по древесине, такой черной, что на ней едва различались прожилки. Лэнкен пользовался большим спросом. Отчасти именно его экспорт и стал причиной небывалого роста экономики Полуострова, произошедшего с тех пор, как к власти пришел Броун. Однако лишь открытие богатых залежей вистита — руды, высоко ценимой при изготовлении оружия и редко встречающейся на континенте, — положило конец второстепенной роли, которую играл Полуостров в делах разномастных, без конца враждующих народов материка.

Броун отодвинул кресло и завернул отражатель в бархатный черный чехол, предохраняющий его от повреждений. Потом убрал диск в кожаный футляр, потрепанный по краям от старости и долгого ношения. Увидев контейнер закрытым, ни у кого бы не возникло ни малейшего подозрения о том, какой ценный предмет в нем находится. Некоторое время король внимательно разглядывал его, взвешивая в руке, и вспоминал, как Фэйрин ему его подарил. Это был прощальный дар мага в ночь, когда тот покинул Джедестром, чтобы заточить себя в Пенито, замке волшебника, находящемся за северной границей Полуострова.

Он пообещал и дальше помогать и давать советы юному правителю на расстоянии, а Фэйрин всегда держал свое слово. В молодости Броун был благодарен своему учителю за эти редкие минуты связи, но позже он стал встречать их с меньшим энтузиазмом.

Убрав футляр, Броун побрел в противоположный край комнаты, где огромная карта Полуострова и окружающих его земель украшала гладкую поверхность стены. На западе, за горами, обитали гатаяне, коварные люди-рептилии. На востоке находился Чи — город-государство, где жили морские купцы, славившиеся своей хитростью и необычайной любовью к власти. Они вели торговлю вещами, сделанными из древесины и руды, добытых на Полуострове, и на эти деньги покупали себе рабынь — девочек, похищенных в далеких и таинственных странах.

Взгляд Броуна переместился в центр карты, где черные границы обозначили контуры Пенито. Потом его взор резко опустился вниз, туда, где находилась земля стьюритов, корявые очертания которой были обращены в сторону южного побережья Полуострова.

На карте его королевство выглядело маленьким, беззащитным зверьком, попавшим в пасть хищника. Броун глубоко задумался: он видел какую-то злую иронию в том, что пока он не отнял власть у доуми, Полуостров оставался невосприимчивым к внешней угрозе. Действительно, когда этими пустынными пространствами владела четверка непокорных и буйных полубогов, они не представляли лакомого кусочка для захватчиков.

Сейчас же ситуация в корне изменилась. В результате деятельного и разумного управления Броуна богатства Полуострова значительно выросли, и он стал заманчивой добычей для жадных соседей и, следовательно, ареной деятельности многочисленных шпионов. В данный момент, если верить Фэйрину, один из них, замышляя сбросить его с королевского престола, движется в направлении Джедестрома с определенным планом действий. Кем на этот раз может оказаться неизвестный захватчик и где он затаился сейчас, в эту самую минуту? Броун сверлил взглядом карту, но там были нарисованы лишь условные обозначения рек, лесов, долин и гор. Однако его глаза сузились, наткнувшись на участок, сплошь покрытый лесом.

* * *

Между могучими корнями ивы, цепко вцепившимися в мшистый берег реки, Ривен выбрала место для ночлега. Девушка спала, подложив под голову вместо подушки руку. Сон ее был беспокойным, темные брови нахмурены, как будто даже во сне она ощущала на себе чей-то взгляд.

Тьюрлип следил за ней.

Несколько дней назад этот грязный маленький воришка прокрался в близлежащую деревню и слезно умолял одну пожилую вдову накормить его. Добрая старушка пожалела этого маленького оборванца и не смогла ему отказать. Но это не спасло ей жизнь. Как только женщина отвернулась, он изо всех сил ударил ее по голове: несчастная рухнула на пол и больше не шевелилась.

Пока он умирала у его ног, Тьюрлип поспешил утащить из дома столько еды, сколько смог унести, прихватив заодно и скромные сбережения старухи. Но когда он попытался схватить одного из хозяйских гусей, птицы подняли такой гвалт, что прибежало несколько деревенских парней. Они загнали его в леса, где он отсиживался, питаясь мясными пирожками вдовы, пока не решился продолжить свой путь в Джедестрому.

Тьюрлип боялся наткнуться на неотесанных деревенских мужиков, но еще больше его пугала возможность неожиданно встретить королевскую гвардию. А вдруг они будут его допрашивать и узнают истинную цель его пребывания на Полуострове? При этой мысли сердце Тьюрлипа сжалось от ужаса.

Однако врожденная жестокость вора всплывала, подобно поплавку, освобожденному от груза, когда обстоятельства делали его сильнее другого существа. Наблюдая за молодой девушкой, одиноко и беззащитно лежащей на земле, он облизнул губы, предвкушая прекрасное развлечение, которое послала ему судьба. Он уже видел ее стоящей на коленях перед ним, рыдающей от боли и страха и молящей о пощаде. Эти мысли принесли ему неописуемое удовольствие.

— Смотри-ка, какая у нас тут миленькая крошка, — прошептал он.

При этом звуке птица пиллаун, спящая на ветке высоко над головой Ривен, затрепетала крыльями и тревожно закричала, предупреждая об опасности. Но было слишком поздно. Тьюрлип, проворный, как мангуста, уже выскользнул из тени и вцепился девушке в голую лодыжку.

Ривен мгновенно открыла глаза и в ужасе увидела прямо перед собой страшного человека с гнилыми зубами.

— Смотри-ка, еще красивей, чем когда спит. И сейчас эта милашка моя! — Тьюрлип загоготал и своей грязной лапищей стал щупать гладкую, как атлас икру Ривен.

— Убери свои руки! — закричала Ривен, пытаясь вырваться из его отвратительных лап.

Тьюрлип лишь еще шире оскалился:

— Хватит рыпаться, барышня. Кроме тебя и меня, здесь никого нет, и никто не услышит твоих воплей.

Однако, привыкнув к молчанию за долгие годы уединенной жизни в лесу с Грис, Ривен и не собиралась визжать. И вскоре Тьюрлип обнаружил, что вместо милой киски он поймал дикую кошку, гибкую и сильную. Одной рукой она сильно размахнулась и ударила его по уху. Он невольно ослабил хватку, и Ривен, ухватившись за эту возможность, сделала отчаянный рывок к своей дорожной сумке, где у нее лежал перочинный нож.

Но вор быстро очухался, бросился за девушкой и вцепился ей в горло. Почти одновременно птица пиллаун, как разгневанная фурия, камнем упала с небес и вонзила свои острые, как лезвие, когти в его затылок.

— А-а-ай-й-й… — завопил он, выпустив из рук Ривен и пытался увернуться от крылатого мучителя, терзавшего его плоть.

Вместо того чтобы скорее убежать, как, по мнению Тьюрлипа, поступила бы всякая уважающая себя девушка, Ривен вскочила, схватила свою сумку и вытащила оттуда ножик.

— Выклюй ему глаза! — крикнула она Сэл, своей верной пиллаун, в то время как сама все наступала и наступала на негодяя.

— Ай-яй-яй… Хватит, хватит! — гораздо громче заорал вор.

Он метнулся в заросли деревьев, стараясь избавиться от девушки и ее мстительной пиллаун, все еще цепко державшей и в остервенении клевавшей его загривок.

Наконец Сэл отпустила Тьюрлипа, который бросился наутек, и вернулась к своей хозяйке. Ривен ощутила, как мелодичный голос ее подруги несколько возбужденно раздался у нее в голове:

— С тобой все в порядке?

— Все хорошо. — Ривен стряхнула комья грязи и ветки, приставшие к строгому, шерстяному платью, и пригладила рукой свои длинные, темные волосы. — А как ты?

— Теперь, когда во рту нет вкуса этого мерзкого типа, я чувствую себя прекрасно, — ответила Сэл.

При этих словах птица, уже устроившаяся на плече у Ривен, щелкнула золотым клювом в знак отвращения.

Ривен рассмеялась:

— Ну не противнее же он тех червяков, которых ты иногда клюешь?

— О-о-о… гораздо хуже! По сравнению с ним — червяки это лакомство.

Ривен погладила Сэл по ее мягкой, покрытой пухом голове и с улыбкой заглянула в глаза, похожие на виноградины.

— Да, убежать было довольно трудно. Спасибо тебе, Сэл. Ты самая лучшая пиллаун на свете.

Сэл ласково потерлась головой о щеку своей хозяйки.

— Кажется, лучше нам побыстрее убраться отсюда, пока этот гадкий тип не решил вернуться назад.

— Ты права. Пойдем.

Сэл взлетела и стала кружиться над Ривен, а девушка подняла дорожную сумку и возобновила свой нелегкий путь. Она брела, продираясь сквозь заросли деревьев, и от долгой ходьбы ее ноги были стерты в кровь. Странствуя по стране, Ривен много думала об этом путешествии: оно оказалось намного длиннее, чем она могла когда-нибудь представить себе, и требовало от нее определенного знания жизни. Девушка открыла для себя, что, прожив долгие годы в уединении, когда лишь Грис, Сэл да лесные звери были ее друзьями, она не была подготовлена к жизни в мире, находящимся за горами.

Она шла и размышляла о деревнях, лежавших на ее пути, о работающих в поле мужчинах и женщинах, которых она видела, о группах путников, идущих по дороге. Большинство из тех, с кем она встречалась, были на удивление добры к ней. Чувствуя что-то необычное в этой изящной, тихой, скромно одетой девушке, они предлагали ей пищу и кров. Однако не все были так приветливы. Однажды, еще раньше, в одном глухом месте она попала в западню. Как и сейчас, Сэл пришла на помощь и спасла ее.

Ривен с благодарностью посмотрела на летящую в утреннем небе пиллаун. Высоко-высоко, она перелетала с дерева на дерево, как маленькое белое облачко.

«Как бы мне было одиноко и страшно в этом бесконечном странствии, не будь рядом со мной верной птицы», — думала девушка, вспомнив, как настойчиво требовала Сэл отправиться в путь вместе с ней.

Утро незаметно перешло в полдень, и тени вытянулись. Время от времени Ривен останавливалась, чтобы сорвать ягоды, и с неприязнью думала, что пора уже ловить очередную рыбу себе на ужин. По крайней мере здесь, в лесах, эта возможность всегда была предоставлена ей. А что будет она делать, чтобы прокормиться, когда подойдет к Джедестрому, спрашивала она себя. С каждым днем, приближающим ее к королевской столице, девушка все больше нервничала. Она никогда не видела города и даже не представляла себе, будут ли там расти деревья и течь реки? Невзирая ни на что, ей было намечено судьбой прийти в Джедестром и найти Броуна, при всем при этом явиться в город с уже готовым планом того, как возвратить камень, который он отнял при помощи такого жестокого обмана.

Тут с высоты слетела Сэл. Она издала короткую трель, предупреждая об опасности, и повела Ривен за собой в сторону кленовой рощицы.

Беспокойно озираясь, девушка осторожно последовала за ней. Вдруг она услышала фырканье пасущейся лошади. Как олень, учуявший охотника, Ривен застыла на месте. Все ее чувства были напряжены до предела. Тем временем Сэл, полетевшая на разведку, неслышно скрылась в листве. Когда птица вернулась, ее голос шепотом отозвался в голове Ривен: «Хозяин лошади спит в траве. Пойди посмотри, выглядит достаточно безопасным».

Когда Ривен увидела спящего мальчика, ее внутреннее напряжение исчезло. Сэл была права: этот юноша с длинными прямыми волосами и россыпью веснушек казался безопасным. Потом она разглядела повязку на руке, которую ее научили узнавать в одной деревне. Это был королевский гонец.

Первым ее побуждением было убежать, но, сделав шаг назад, она передумала. А вдруг эта случайная встреча послана ей счастливой судьбой? Бросив многозначительный взгляд на Сэл, Ривен шагнула вперед. После минутного колебания она села скрестив ноги на траву перед ним и принялась настраиваться на телепатическую связь. Она еще не совсем мастерски владела техникой чтения чужих мыслей: телепатия была не врожденной способностью доуми, но приобретенным искусством, а этому Грис лишь начала учить ее. Проникнуть в мозг бодрствующего человека Ривен не осмелилась бы, но ее умения хватило бы на то, чтобы узнать ничем не скрытые мысли гонца.

Сконцентрировавшись и закрыв глаза, она приказала своему мозгу принимать мысли крепко спящего мальчика. Под слоем мутных и неопределенных образов сна Ривен без особого труда выделила сильное чувство — желание гонца выполнить миссию, порученную ему королем. «Да, он человек ответственный», — подумала Ривен, исследуя несущийся поток его мысленных образов. Несколькими минутами позже она открыла глаза, посмотрела вверх и ослепительно улыбнулась Сэл, которая сидела на ветке и наблюдала за ней. Потом встала и направилась в сторону ручья, который они только что прошли, чтобы срезать самый хороший тростник для свирели.

* * *

Когда Альбин услышал музыку, ему все еще снились лошади, быстрые кони разных мастей, мчащиеся по морю луговой травы.

Сегодня он уже подумывал о том, что ему, наверное, придется вернуться в Джедестром с пустыми руками. Потому что, хотя он и проехал многие мили, заезжая в каждую деревню на своем пути, ему так и не удалось найти человека, который умел бы играть на свирели так, чтобы понравиться такой требовательной даме, как королева-мать.

Альбин, обескураженный, остановился в этой рощице, привязал коня к ветке и рухнул на траву, чтобы в тишине обдумать свои проблемы. Он даже не заметил, как им овладел сон, и он уже видел себя, скачущим в табуне жеребят по душистой, свежей траве. Он смотрел, как они мчались по просторному полю, все разной масти, гривы развеваются на ветру. Почти незаметно какой-то звук начал проникать в его сон. Сладостная музыка сыграла контрапункт для бесшумных конских копыт.

Даже во сне брови Альбина сосредоточенно сдвинулись, и он силился уловить нить мелодии, которая уже обещала ему что-то. Воображаемые кони рассеялись, мальчик открыл глаза и изумленно уставился на навес из листьев, защищающий его от солнца. Ему казалось, что музыка разрастается у него внутри, подымаясь и опускаясь в щемящей душу мелодии. По спине Альбина прошла дрожь, он приподнялся на локтях и огляделся вокруг. Его глаза расширились.

На скале, возле ручья, текущего в дальнем конце поляны, сидела девушка. На ней было одето свободное белое платье из грубой шерсти, а длинные, черные, прямые волосы свисали до пояса. Ее голова была наклонена над инструментом, а лицо обращено в другую сторону, и поэтому Альбину был виден лишь нежный контур щеки и лба. Она играла на свирели, не прилагая никаких усилий, как это делают настоящие музыканты, в совершенстве владеющие техникой игры.

Завороженный ее игрой, Альбин встал и пошел за ней. Он и не подозревал, что две пары глаз пристально следят за ним. Одни — прекрасные глаза цвета аметиста — принадлежали Сэл. Другие, мрачно косящиеся из-за густых кустов в нескольких ярдах от поляны, были глазами Тьюрлипа, вора.