Маме снова пора на облучение.

Йенне совсем не нужно, чтобы за ней присматривали — господи, ей же тринадцать, она не ребенок! — но бабушка все-таки приезжает. «Тебе же веселей, когда кто-то рядом», — говорят мама и бабушка с дедушкой. Йенна не в силах им противостоять.

— Давай-ка наведем порядок, — говорит бабушка, едва войдя в квартиру. Она протягивает свое пальто Йенне, чтобы та повесила на вешалку, и принимается носиться по всей квартире с тряпками, шваброй и средством для полировки. Вскоре вся квартира пахнет бабушкой.

Йенне это не нравится.

— Здесь бы все переделать… — говорит бабушка, стерев невидимые пятна с буфета. — Ей это не подходит.

— Что — это? — спрашивает Йенна, сидя с учебником за кухонным столом.

— Здесь все… не приспособлено, — отвечает бабушка, кивая на кухонные полки, и начинает переставлять миски, вазы и парадные тарелки с верхних полок на нижние. Йенна наблюдает за тем, как рыжая голова мелькает то тут, то там, заглядывая во все шкафы, чтобы проверить, обследовать, критически осмотреть: не дай бог чего упустить! Руки снуют над полками, звякая браслетами.

— Вот так вот! — самодовольно произносит бабушка, слезая со стула. — Это уже похоже на порядок.

Йенна ничего не отвечает. Она предпочитает не смотреть на приведенные в порядок шкафы — на приспособленные для больного человека шкафы.

В душевой — стул.

В стенном шкафу среди одежды — три парика.

На кухне у плиты — дозировочная коробочка с таблетками.

Запасной набор накладных грудей ждет в коробке.

В углу отдыхают костыли.

В квартире бабушка.

Среди всего этого — Йенна, которая идет в свою комнату, ложится на кровать, закрывает глаза, зажимает уши и говорит себе, что всего этого на самом деле нет.