Бабушка меняет белье на маминой кровати.

Ты что, не понимаешь, Йенна? Твоя мама умрет!

Нет! Она просто упала, это из-за ноги, все из-за ноги.

А все остальное? Когда ее клали в больницу, облучали, делали химиотерапию? Дело не только в ноге, Йенна. Ей стало хуже, и ты это знаешь.

Нет! Только не моя мама! Моя мама не умрет, моя мама не может умереть, мамы не должны умирать!

Йенна. Посмотри правде в глаза.

И Йенна лежит на полу, в комнате, стены которой оклеены постерами «Кент», в комнате, полной журналов для девочек, школьных альбомов, звезд на потолке, которые светятся в темноте, а под одной из них — стихотворение.

В стихотворении — обещание.

Мама, если ты умрешь, я покончу с собой.

Йенна плачет, но ей надо держаться, надо быть сильной. Мама слабая, надо быть сильнее. Надо держать нос по ветру, грудь колесом и как там еще говорят.

Надо.

— Вот так! — восклицает она, разгладив самые мелкие морщинки на подушке. — В такой постели спать — одно удовольствие!

Теперь бабушка будет спать не в запасной кровати, а в маминой.

Йенна держит старое белье. Сжимает его, утыкается носом, оно пахнет. Йенна закрывает глаза, потом снова открывает: бабушкино постельное белье ей подмигивает.

Уродливое белье.

Йенна смотрит на чудовищные розовые цветочки, которыми теперь усыпана мамина кровать, и не понимает, почему бабушке обязательно надо спать у них.

Помощь нужна маме, а не Йенне, а Йенна справится сама, господи, ей не привыкать!

Разве ты умеешь делать уборку, Йенна?

Да, умею. Я всегда помогала маме убирать.

А стирать умеешь?

Конечно, умею. Кто, по-твоему, занимался стиркой — всей стиркой — последний год?

А покупать продукты? Где ты возьмешь деньги?

У нас есть карта универсама «Ика», и я знаю, где она лежит.

А еда? Ты умеешь готовить?

Я умею все, что нужно. Варить, жарить. Суп. Мама любит суп. Она только его и ест.

А оплачивать счета, Йенна? Этому надо учиться.

Я уже умею.

Стелить постели?

Я вас умоляю.

Выносить мусор? Поливать цветы?

Надо просто вовремя вспоминать об этом. Я буду оставлять себе записки.

Йенна. Сколько тебе вообще лет?

Говорят, тринадцать. Но я не верю.

Йенна не кладет старое белье, пахнущее мамой, мамой, мамой, в корзину для грязного белья. Она прячет его в свой платяной шкаф, когда бабушка не видит.

— Как дела?

Мамин голос в телефонной трубке кажется таким далеким. Усталым и густым от тоски.

— Нормально, — отвечает Йенна.

— Бабушка тебя запрягла? Окна мыть заставляет?

Йенна смеется и прижимает трубку к уху, чтобы мама была ближе.

— Пока нет, — отвечает она.

— Что они сейчас делают?

— Смотрят телевизор. Кажется. Не знаю, я сижу у себя в комнате.

— Одна?

— Да.

Да. Йенна одна. Йенна одна до чертиков, уже давно, нет у нее сил сидеть и мило болтать с Бэ-Дэ, нет сил быть дома, нет сил уйти из дома, нет сил.

«Ты нужна мне! — хочется ей крикнуть. — Я так не могу!»

— Когда ты вернешься домой? — спрашивает она, спрятав эмоции поглубже.

Что бы ни происходило, нельзя расстраивать маму.

— Пока не знаю, — отвечает мама.

В наступившей тишине Йенна слышит, как на том конце открывается дверь. Чей-то голос спрашивает, все ли в порядке (Ничего! Не! В порядке!) и не нужно ли маме чего-нибудь. Мама отвечает, что все в порядке, спасибо, и можно ли стакан воды.

И медсестра обещает принести стакан воды — тот стакан воды, который обычно приносила Йенна, положив в него кусочки льда в форме сердец.

— А чем ты занимаешься? — спрашивает Йенна, хотя более идиотского вопроса и придумать нельзя.

Мама лежит в больнице. Ей больно, она еле двигается и почти все время спит. Чем она может заниматься?

— Да ничем особенным, — отвечает мама. — Лежу в обнимку с Рагнаром. Он по тебе скучает.

Йенна закрывает глаза, прижимает к себе трубку.

Рагнар. Он у Йенны с незапамятных времен. Но несколько лет назад, когда Йенна решила, что уже слишком большая для мягких игрушек, что им больше нет места в ее комнате, Рагнар достался маме. С тех пор он ходил с ней на все осмотры, на все курсы химиотерапии, лежал во всех палатах.

Мама верит, что он приносит удачу.

— Все медсестры говорят, что он хорошенький, — мама смеется.

Йенна тоже смеется. Сначала кажется, что смеяться приятно, что смех раскрепощает, но все не так. Все совсем не так. Смех на расстоянии не дарит радости, расстояние становится только больше.

— Мне надо идти, — говорит Йенна. — Не объедайся там супом из спаржи.

В больнице маме всегда дают суп из спаржи. Однажды Йенна попробовала — похоже на какашку. «Ты что, пробовала какашки?» — пошутил тогда дедушка.

Очень смешно.

— Буду объедаться, пока не лопну, — говорит мама.