— С лифчиком будет лучше, — говорит Уллис.

Она сидит на полу. Между скрещенными ногами — бутылка вина.

— Возьми ее, — предлагает Уллис. — Тебе ужасно идет.

Йенна крутится перед зеркалом, улыбается, глядя на надпись «Cool Girl» в зеркальном отражении, — получается смешно. Улыбается, когда Уллис предлагает надеть лифчик, улыбается, думая о своей груди, которая совсем набухла и последнее время постоянно болит, улыбается вину, которое приятно разливается по телу.

Новый год. Они дома у Уллис.

Бабушка спросила, что Йенна хочет на праздничный ужин, и немного расстроилась, когда та ответила, что не будет встречать Новый год с бабушкой и дедушкой (без мамы, потому что мама через день вернулась в больницу) и в больницу не поедет, а пойдет домой к Уллис и будет ужинать там.

Но это была не вся правда. Они с Уллис собрались на вечеринку. К Сакке. И вот они разогреваются, меряют одежду, Уллис только что накрасила Йенну. Получилось здорово!

— Да, возьми ее, — повторяет Уллис, подливая себе вина. — И еще мой серебристый ремень. Будет круто.

Йенна садится на пол рядом с Уллис. Удивляется, глядя, как Уллис наливает вино, — кажется, третий раз, а то и четвертый. Йенна только начала второй бокал. К тому же Уллис, кажется, выпила пива с Модной Мамашей еще до прихода Йенны.

Йенна делает глоток вина.

— Ну так что, — начинает Уллис и машет рукой. Йенна успевает подхватить бутылку, пока та не упала. Уллис встает и подходит к окну. Она закуривает, делает глубокую затяжку, выдыхает дым. Йенна садится на широкий подоконник рядом с ней.

— Ну так что, брать Сакке или нет? — продолжает Уллис. — Если говоришь, что он в меня влюбился. Брать или нет?

— Конечно, да! — отвечает Йенна, толком не зная, искренне или нет. Просто говорит. — Конечно, брать, чего тут думать.

— М-м. Ну да. Я уже как бы давно одна. А вдруг Хенке там будет?

Уллис театрально хватается за лоб, отхлебывает вина, облизывает губы.

— Блин, вот лажа будет.

— Почему? Думаешь, он тебя еще любит?

— Вряд ли.

— Ну и чего тогда?

Уллис качает головой, еще раз затягивается. Сует сигарету Йенне в руку, сцепляет руки за головой. Йенна смотрит, как сигарета медленно тает между ее неумелыми пальцами.

— Я люблю его, Йенна, — говорит наконец Уллис с улыбкой. — Люблю Хенке.

— То есть? — Йенна вдруг замечает, как стряхивает пепел в вечерний воздух за окном. — Ты же сама его бросила!

Уллис кивает.

— Знаю, — говорит она.

— Не понимаю.

— Никто не понимает.

На глаза Уллис наворачиваются слезы, и Йенне вдруг становится страшно. Она снова стряхивает пепел, хотя это не требуется, и сигарета нехотя роняет еще немного серой пыли. Словно серый снег, пепел летит к земле под окном, но не долетает — его подхватывает ветер.

— Ненавижу свою жизнь, — Уллис плачет, настоящими слезами.

Тушь течет, подводка расползается. По щекам Уллис бегут грустные тигровые полоски.

Уллис машет рукой, смотрит на небо.

Светят тысячи звезд. Йенна выбрасывает сигарету, хотя ее еще можно докурить. Уллис не замечает.

— Ненавижу свою жизнь, — повторяет она, запинаясь. — Я же знаю, как я над тобой издевалась, и над подружкой твоей, и над другими. Над Хенке и над другими парнями, с которыми трахалась.

Йенна вздрагивает.

— Прости, — Уллис трогает Йеннину коленку. — Ну, ты знаешь, какая я ужасная и шлюха, и все такое.

— Ты не ужасная, — говорит Йенна, волнуясь. Она совсем не уверена, что ей хочется говорить об этом.

Гораздо приятнее было ни о чем не думать, просто тусоваться вместе. Уллис стала общаться с Йенной, зачем выяснять причину, было так здорово просто тусоваться.

— Но раньше ты так думала! — настаивает Уллис. — Ты так думала, признайся. Я понимаю, что ты меня ненавидишь, я понимаю.

Уллис тянется за сигаретой, удивляется ее исчезновению, пожимает плечами.

— Я тебя не ненавижу, — твердо отвечает Йенна.

— А должна ненавидеть. Все должны меня ненавидеть.

— Я тебя не ненавижу.

Уллис вздыхает, прислоняется к стенке.

— А когда я увидела твою маму… — произносит она, и Йенна пугается, скрещивает руки на груди, словно готовясь к защите.

От чего?

От кого?

От всего, что происходит, происходит, и ничего с этим не поделать.

— Когда я увидела твою маму и помогла ей в тот раз, ну, ты поняла, что это была я, да? — продолжает Уллис. — Я даже привет передала. Черт его знает, с чего я решила, что тебе это нужно… Короче, она была такая добрая, мы сидели и говорили, пока не пришла твоя бабушка. Я рассказала ей про мать, и еще мой день рождения тогда был, а мать то ли забыла, то ли просто наплевала… и твоя мама все поняла, и она была такая добрая, как бы.

Уллис берет новую сигарету.

— И я вдруг подумала, что я дура. Что тебе тоже, как бы, живется не очень клево.

Уллис закуривает, руки дрожат.

— У всех что-то свое, — говорит она и всхлипывает. Слезы медленно текут по щекам, и Йенна смотрит на Уллис, самую красивую девчонку в школе, которая никогда не была красивее, чем сейчас.

— Мы с тобой, как бы, похожи, — продолжает Уллис, помолчав. — Странно.

Я тебя понимаю. Ты понимаешь меня. Тот вечер в классе, помнишь?

Йенна кивает. Не хочет вспоминать, но помнит. У нее схватывает живот.

— Короче, тебе же было плохо там, я понимаю, твоя мама говорила, и по тебе было видно, хотя я тогда еще ничего не знала.

— Что? Что мама говорила?

— Ну, мы об этом говорили, в общем, — Уллис раздраженно отмахивается от вопроса, как будто ей обязательно нужно выговориться, прямо сейчас: она так долго копила все в себе.

— Короче, мне на том вечере тоже было худо. Мать пришла пьяная.

— Всем было весело, — пробует возразить Йенна.

— Она пришла пьяная.

Уллис сидит, уставившись на Йенну, и взгляд у нее такой печальный, что хочется обнять, утешить. Но Йенна сидит смирно. Пока.

— Поэтому я иногда и сбегаю, — продолжает Уллис. — Ну, ты знаешь. В школе такой переполох начинается, когда я исчезаю.

— И куда ты сбегаешь?

— Куда-нибудь. Никуда.

Уллис молчит, курит. Она гладит Йенну по ноге, словно давая понять, что все хорошо, что все будет хорошо — и у нее самой, и у Йенны.

— Мы с тобой похожи, — задумчиво произносит Уллис, качая головой. — Но знаешь, в чем разница?

Йенна мотает головой.

Уллис смеется, это грубый смех. Допивает вино.

— Короче, ты, наверное, больше всего хочешь, чтобы твоя мама была жива?

Слова прозвучали, тяжко опустившись между Йенной и Уллис. Но ничего. Уллис можно так говорить. Йенна не сердится. Это ведь правда.

— Да, — отвечает она.

— Ну вот, — продолжает Уллис. — А я — знаешь, чего больше всего хочу?

— Чего?

— Чтобы моя мама умерла.