Кольцо с бирюзой

Тиффани Грейс

Часть IV. Порция

 

 

Глава 23

— Что нам нужно, — сказала Порция, — так это парочка глупых мужчин.

— Лоренцо ди Скиммиа уже женат, — сказала Нерисса, задумчиво морща лоб. — Неудачно. Хотя и не очень. В нем есть доля упрямства, это помешало бы твоим планам.

Порция перевернула страницу гроссбуха, где записывала свои денежные вложения.

— Я знаю этого Лоренцо?

— Узнаешь. — Каблучки новых туфелек Нериссы застучали по мраморному полу, когда она подошла к Порции и передала ей письмо. Оно пришло сегодня утром и было подписано: «Джессика ди Скиммиа». В нем рассказывались все новости о ее подруге: она скоропалительно вышла замуж; семейство ди Скиммиа отреклось от Лоренцо, отказав ему даже в скудном отцовском наследии и закрыв для них свои двери на площади Патриаркато. Их пребывание в миланском поместье троюродного брата Лоренцо, у которого Лоренцо занял тысячу дукатов, проигравшись на собачьих бегах, затянулось.

— Его молодая жена, моя дорогая подруга Джессика, извиняется и просит разрешения посетить нас вместе с мужем, — сказала Нерисса.

— Джессика? — Порция посмотрела на письмо.

— Дочь моего прежнего хозяина, ростовщика.

— Ах, эта маленькая еврейка.

— Не называй ее так, моя дорогая. Она пишет, что ее окропили магической водой и она теперь христианка. И особенно благословенна, потому что особенно бедна.

— Тогда почему бы ей не приехать в «Бельмонт»? Всякий дурак — охотник за состоянием так и делает. Напиши. Напиши ей, она может приехать, когда захочет.

— Спасибо, синьора Порция.

— Считаю, что она поступила мудро, выбрав христианина, но почему она вышла замуж за христианина без копейки в кармане?

— Он обманул ее насчет своих долгов, и она недооценила сумму, которая ему требуется. Он внушил ей, будто то, что она сможет унести из дома ее отца, хватит на все. Она знала: он не мудрый Соломон, но ей в голову не могло прийти, что он думает, будто у нее есть доступ ко всем деньгам отца. Посмотри, вот здесь она пишет. — Нерисса ткнула в страницу. — Он думал, евреи держат все свое богатство в мешках с золотом, запрятанных в стенах.

— А они так не делают?

— Порция! Ты просила меня научить тебя сердечности. Позволь мне начать с поучения: евреи — люди, у них есть сердца и мозги. Они не великаны — людоеды из сказки!

— Я никогда не читала волшебных сказок, дорогая.

— Да, думаю, ты их не читала. — Нерисса сняла кошку с кресла и заняла ее место на подушке. Кошка протестующе замяукала, но успокоилась, когда Нерисса взяла ее к себе на колени и почесала за ушком. Вдруг кошка напряглась, задрожала и прыгнула на кисти, обрамляющие края турецкого ковра. Маленькая лягушка выскочила из кистей, едва ускользнув от кошачьих когтей, и исчезла между стеной и спинкой дивана.

— Я пошутила, — сказала Порция, возвращаясь к письму. — Похоже, этот Лоренцо то, что нам нужно. Жаль, мне не удалось подцепить его раньше, чем это сделала твоя Джессика. Я могла бы оплатить его потери. Оплатила бы его долги и взяла бы его под уздцы, заключив контракт, прежде чем допустить до игры. И заставила бы его жить в Венеции и не досаждать нам здесь.

— Нет, дорогая Порция, ди Скиммиа не для тебя. Если мы с тобой собираемся жить, как нам хочется, не обуздывая самих себя, нам нужны мужчины, которые не только будут идиотами, но которых можно вести, как быков с кольцом в носу. Мужчины, которые поверят всему и будут делать то, что им скажут.

— Н-Да, — задумчиво протянула Порция. — Хорошо сказано. В эту пятницу вернутся Бассанио и Грациано.

Нерисса сбросила кошку с колен и встала.

— Грациано?

* * *

Порция признала бы право Нериссы на отказ, но была уверена, что своим бойким язычком сможет убедить подругу в правильности своего выбора мужа для нее, да и любого другого плана, который придет ей в голову. Разве она не обыгрывала своего отца в шахматы уже в четыре года? И разве не доказала в семь лет, что ее дядя не прав в дебатах о границах его имения, обнаружив в документе ее деда на собственность положение, касающееся сервитута? Ее отец не заметил это положение, пока она не указала ему на это, и он был ей благодарен — его доход увеличился, но благодарен он был только до тех пор, пока она не предложила ему научиться читать на латыни так же хорошо, как она, чтобы лучше разбираться в контрактах.

Теперь ей казалось, именно в этот момент их узы начали рушиться.

Отец любил ее, когда ей было три года. Но по мере того как она становилась выше ростом, разгуливая по его паркам и читая книги размером с нее, синьор Бель Менте все больше сутулился и мрачнел. Порции не исполнилось и восьми, когда он замучил трех женщин, тщетно добиваясь рождения наследника. Когда умерла третья женщина, его желание изменило курс. Тогда он стал думать только о том, как воспитать дочь скромной, серьезной и достаточно изящной, чтобы завоевать сердце наследника какого-нибудь аристократа. Солдат в прошлом, один из тех, кто отличился с мечом в руке в битвах с язычниками, он теперь наслаждался плодами мира после того, как христиане почти уничтожили турецкий флот в заливе у Лепанто. Плодами христианского мира, в понимании синьора Бель Менте, стали богатые земли, вилла с мраморным полом и постель с покорной юной женщиной.

Когда дочь подросла, сын ближайшего землевладельца в Тревизо показался ему подходящей добычей. Но планы синьора оказались под угрозой: Порция в свои пятнадцать лет украла лошадь у отца юноши и проскакала на ней полпути до Вероны, чтобы купить ящик книг на деньги, подаренные ей на день рождения. Синьор Бель Менте дал ей серебро, чтобы она истратила его на туфли и платья под руководством старой служанки, и гребни, чтобы подчеркнуть красоту ее волос. Но монета ушла на «Каталог звезд» Тихо Браге, трактаты Галилео о волнообразном качании маятника и три книги по римскому праву, такие толстые, что домой Порции пришлось везти их в тележке. Оправдывая похищение лошади, она сослалась на вековой устав Тревизо, определяющий границы для скота, пасущегося на вольном выпасе. В гневе ее отец вернул животное его владельцу, тот принял лошадь, но ясно дал понять, что его семья не примет девушку.

Порция не могла взять в толк, почему она не является наследником своего отца, которого тот так жаждет. Ее не интересовали битвы на мечах, страсть ее отца, но разве солдатская служба является источником богатства? Процветание, как рано постигла она, зависит от удачного вложения денег, хорошего управления землями и умения использовать закон. Девушка засела за законы и отправлялась в суды, где делала заметки, сидя на галерее вместе со студентами. Она разговаривала с мужчинами в Тревизо о делах на Риальто, и на фондовой бирже, и на голландской бирже. С ее точки зрения, отец должен был бы благодарить ее за советы. Но он так не думал. Он ругал ее за любовь к странствованиям и ненавидел ее манеру постоянно спорить. Порция никогда не кричала, не вопила, не рыдала, не дулась, чтобы выиграть спор, как поступала бы любая нормальная женина. Она холодно излагала свою позицию и опровергала логику противника. Она изучала ораторское искусство и применяла риторические жесты: открытая ладонь — munero, предложение уступить деньги; сжатый кулак — pugno, отказ уступить; пустая ладонь — demonstro non-habere, невозможность дать требуемое. Она могла стоять в библиотеке отца, волосы стянуты на затылке грубой ниткой, и театрально бить кулаком по воздуху, доказывая при этом своим ровным голосом, в красноречивых выражениях, что он дурак, фигляр, растратчик доходов, которые лучше было бы вышвырнуть в море, чем вложить их туда, куда он их вложил (почему не в голландские тюльпаны, до того как цена на них выросла, она ведь его предупреждала, что так будет?). У него ума меньше, чем у паршивой дворняжки, и не ему спорить с человеком, который самостоятельно изучил семь языков, в том числе латынь и древнегреческий.

Ее следовало бы выпороть, конечно, но отец не хотел поднимать руку на свое единственное дитя. Поэтому он выбросил ее книги в залив и впервые увидел ее в гневе, настоящем, это был уже не риторический прием. Злость дочери так испугала его, что синьор Бел Менте заперся в своей комнате, вместо того чтобы запереть ее. Там он и оставался целый день, прислушиваясь через дверь, как его восемнадцатилетняя дочь отдает приказы местным рыбакам выловить и высушить книги. Он никогда не спрашивал потом, удалось ли ей таким образом спасти их. Вопрос был бы логичен, но к тому времени, как он отпер дверь своей спальни на следующее утро, одетый в желтую юбку с фижмами своей последней, третьей жены, и с ее жемчужными серьгами в ушах, он навсегда оставил логические рассуждения. Он побьет свою дочь новым способом, станет тем глупцом, каким она в своем красноречии его так часто объявляла.

Несмотря на всю свою сообразительность, Порция никогда так и не смогла понять: было ли сумасшествие ее отца настоящим или всего лишь тактическим приемом, чтобы избежать разговоров с ней. Отец выглядел вполне здоровым, требовал на завтрак перепелиные яйца, но мог закричать петухом и разбить яйцо о свою голову, стоило ей появиться со счетными книгами и предложить приобрести земли, для чего требовалась его подпись. Отец мог бы не разрешить ей действовать как его наследнику, который, он в этом не сомневался, должен быть мужского рода и которого он, кажется, отчаялся иметь.

Кажется, отчаялся. Так было до той поры, когда проявилась его последняя месть.

Это произошло после его похорон, при чтении завещания. Когда Порция услышала условия завещания, слезы у нее высохли, и лицо сначала побледнело, а потом покраснело от гнева. Ее настоящую печаль о потере отца, — потеря, которая, она была в этом уверена, постигла ее задолго до того, как он действительно умер или стал сумасшедшим, — поглотила холодная злость: как будто он вылез из могилы, этот бог, теперь уже на бумаге, чтобы снова превратить ее в улыбающуюся куклу трех лет от роду.

«Настоящим даром торжественно заявляю, — громко читал адвокат, — что земли, движимое имущество, дом, доходы, ренты и вся остальная собственность Франсиско Бел Менте, будут управляться по доверенности будущим мужем Порции Бель Менте и что этим мужчиной будет тот, кто без подсказок и совершенно случайно или любым другим образом правильно выберет особый, волшебный, славный, великолепный и с красивым тиснением ларец, в котором хранится портрет моей дочери. Ларец этот один из трех ларцов из золота, серебра и свинца, которые я купил в лавке мастера Хулиана дель Рейа, оружейника из Толедо в 1567 году, потому что моя дочь умоляла об этом, когда была маленькой и гораздо более очаровательной, чем потом, когда выросла…»

Конечно, содержание завещания этим не исчерпывалось: слуги должны были трижды обежать голыми вокруг амбаров в праздник Богоявления, а спаниеля синьора следовало одевать в парчовый жилет и через одну Пасху выпивать глинтвейн за его здоровье. По Порция уже не воспринимала красочные пункты завещания, которые заворожено слушали все присутствующие. Она встала и молча направилась в свою спальню. Она не бросилась в слезах на шелковые простыни. Вместо этого Порция встала на колени у стены рядом с серебряным ларцом, упомянутым в завещании и теперь до краев заполненным заточенными гусиными перьями, которыми она писала. Рядом с этим стоял другой, золотой, в котором хранилась бумага. Она вынула пачку пергамента, вместе с фальшивым дном, сделанным плотником пять лет назад. С настоящего дна шкатулки она достала переплетенную копию комментариев к законам о наследстве в Блистательной Республике христианской Венеции.

 

Глава 24

Хотя Бассанио сказал Нериссе, что вернется в пятницу через две недели, он, должно быть, выражался фигурально: говорил о пятнице, а подразумевал понедельник. Он явился в полдень через три дня после обещанного срока и через день после Пасхи, праздника, самым примечательным событием которого была не месса, а пожалование золотого одеяния спаниелю и поднятие за его здоровье бокалов с глинтвейном, ритуал, дата которого пришлась на этот год. Бассанио спустился с борта пассажирского судна с рваными парусами в обтягивающих чулках цвета сливы, испанском плаще из ярко-красного шелка и зеленой бархатной шляпе, украшенной красной брошью. За ним вприпрыжку спешил Грациано в синей атласной куртке и узких панталонах и в своей собственной великолепной бархатной шляпе. (Позже он признался Нериссе, что должен шляпнику за нее восемь дукатов.) Тулья шляпы была утыкана перьями попугая.

Следом за обоими кавалерами шел слуга Бассанио Ланселот Гоббо, пыхтя под тяжестью сундука с одеждой.

Порция наблюдала из своего кабинета через открытое окно со свинцовыми стеклами за тем, как Нерисса делала реверанс мужчинам на палубе. Рядом с ней стояла служанка Ксанте, мавританка, вид у нее был недовольный, а возможно, ей немного нездоровилось. Она помогла Ланселоту с сундуком. Он не взглянул на нее со своей обычной ухмылкой, с какой оглядывал фигуры служанок, что удивило Порцию. Видимо, Ланселота не интересовала мавританка.

Нерисса повела двух господ, обращая их внимание на красоту зацветших садов, как будто приглашая их прогуляться там. Порция видела, что Нерисса делает все возможное, чтобы продемонстрировать, более чем обычно, теплое отношение к гостям. Ей было жаль подругу: ясно, что перья попугая на шляпе Грациано только укрепили опасения, которые Нерисса питала к прекрасному плану Порции.

— Он фат из фатов! — вскричала неделю назад Нерисса, когда Порция предложила ей в мужья Грациано. — Согласна с тобой: прекрасный кусок плоти, но как ты можешь связывать меня с ним, пока смерть не разлучит нас?

Порция холодно посмотрела на нее:

— Я думала, тебе нравится хороший кусок плоти.

Нерисса резко опустилась в кресло. Ее юбки взметнулись вокруг нее, потом улеглись, как простыни, которые встряхнули.

— Ах, я уверена: это просто игра. Ты не простила меня за испанского солдата и теперь хочешь наказать на всю жизнь, навязав мне какого-то злобного дурака.

— Болтун, тут я с тобой согласна, но злобный?

— Я слышала, как он разглагольствовал о чужестранцах в Венеции, о тех, кого ты восхваляешь за оживление наших рынков. Евреи, мавры, французы, немцы, ужасные голландские протестанты — он зарубил бы их топорами, он задушил бы их веревками, он утопил бы их в рассоле! У каждого народа, вещал он, есть свой недостаток. Голландцы — пьяницы, они сожрали бы все доходы в мире — как будто он сам не пьяница или не хотел бы иметь все деньги мира! Французы продают самые плохие вина и говорят в нос — как будто он что-нибудь понимает в винограде или как будто я считаю музыкальными его пронзительные вопли. Мавры, по его словам, берут за свою работу меньше одного турецкого солтани, и добрые венецианцы из-за этого вынуждены попрошайничать, вместо того чтобы зарабатывать на хлеб, таская тяжести в порту. Он сам, конечно, и пальцем не шевельнул бы, даже чтобы принести из сада корзинку персиков. А что касается евреев — ах, тут и конца нет! Евреи делают порох и продают его туркам, чтобы те разрывали христианских солдат на три части и они взлетали бы прямо в небеса! Евреи распространяют чуму, они…

Порция подняла руку, хихикая.

— Я уже начинаю лучше думать о твоем Грациано. Он мыслящий человек.

Нерисса презрительно рассмеялась.

— За его разглагольствованиями не скрывается никаких мыслей. Он просто повторяет то, что слышал от своего отца и его друзей.

— Ну, так значит, его отец не совсем дурак. Я против того, чтобы мужчин всех национальностей высылали из Венеции. Пусть они демонстрируют свои цвета на нашем Риальто! И все-таки есть на что сетовать. Разве я не видела плохого поведения людей разных национальностей в моем собственном доме, где испанцы, англичане и все прочие толпятся, мекая и блея, как козлы и бараны?

— Синьора Порция, в большинстве своем вы встречались лишь с одним из каждого сорта. Неужели вы стали бы чернить всю нацию за грехи отдельных мужчин?

— Хороший ответ! Ты начинаешь постигать логику.

— Больше чем логику. «Тот, кто без греха, пусть…»

— Довольно! — Порция подняла руку. — Библия — потом, во время наших молитв.

— У тебя редко находится время для них, ты постоянно занята тем, как добыть деньги и как их растратить, составлением планов, как получить еще больше и как больше истратить, моя дорогая госпожа, — упрекнула Нерисса.

— Обещаю тебе, что найду время для исповеди сегодня вечером и расскажу священнику обо всех моих ужасных грехах. Между прочим, у меня есть ты — мой крест на дневные часы. Ну, слушай! — Сидя за столом, Порция хлопнула в ладоши. — Давай перечислим все дела строго по порядку. — Она стала загибать свои длинные пальцы. — Первое. Я не могу пренебречь завещанием моего отца — оно ратифицировано и одобрено венецианскими олухами, его можно было бы высечь в камне. Второе. И все же я найду способ сделать так, чтобы его ограничения не препятствовали моим желаниям. В-третьих. Это желание — похожий на овцу муж, достаточно глупый, чтобы следовать моим указаниям во всех финансовых делах, раз уж он получил все по условиям благословенного завещания. В-четвертых. Такая овца, по имени Бассанио, ожидается на этой неделе. Он спустится с трапа своего нанятого судна, готовый к убою. В-пятых. С ним прибудет Грациано, хороший кусок мяса со строгими взглядами на дурные привычки иностранцев, и, если Бассанио выиграет нашу брачную игру, Грациано мог бы стать подходящей парой для Нериссы, чтобы удовлетворять желания ее плоти…

— И дать мне ребенка, такого же глупого, как его отец?

— Или такого умного, как ты! И мы заставим Грациано следовать примеру Бассанио — я имею в виду овечье послушание. Мы заставим его продать нам свое длительное отсутствие в обмен на деньги для игры. Ах, Нерисса, он пойдет на это! — В восторге она наклонилась вперед. — Он повторяет все, что делает Бассанио, вплоть до острот его свинцового ума, которые падают из его рта, как ядра из плохо стреляющей пушки.

— Твоя фантазия зашла слишком далеко.

— Недостаточно далеко! Я хочу тебя убедить.

К тому времени, как прибыли венецианцы, диспут еще не был закончен. Женщины провели десять дней, перебраниваясь, будто супружеская пара, пока Бассанио играл в карты с Грациано или сидел в холле, пиная ногой перекладину кресла, как это делала Нерисса в тот несчастный день визита арагонского господина две недели назад. За эти десять дней прибыли еще три жениха и отбыли, обескураженные или напуганные, после того как им сообщили обо всех условиях завещания, как и многие мужчины до них. Среди прочих абсурдных вещей — таких, как завтрак из яиц ржанки, приправленных чесноком, утром в день состязания претендентов, — завещание требовало от каждого мужчины, участвующего в игре, подписать контракт, запрещающий ему участвовать в дальнейших ухаживаниях где бы то ни было. Правило действует даже в том случае, если мужчина не угадал и ему не удалось выиграть «Бельмонт» и Порцию. Но было бы почти невозможно заставить выполнить этот пункт, и обе — Порция и Нерисса догадывались, что мужчины, проигравшие игру, не собирались давать обет безбрачия. Так, две недели назад господин из Арагона покинул дом, бормоча что-то о плавании к дому богатой наследницы в Барселоне. Но язык контракта Бель Менте пугал некоторых: например, шанс один из трех, что удастся пройти брачное испытание, и вуаль, которая скрывала лицо Порции, пока мужчины делали свой выбор.

Бассанио из Венеции уже знал, как выглядит Порция. Он побывал в этом доме еще тогда, когда был жив ее отец, прослышав, что сумасшедший тревизец продает бесценное серебро за крошечных болотных лягушек. Этот слух побудил Бассанио пройти на лодке из Венеции к островам мертвых, через лагуну, чтобы поохотиться на маленьких прыгающих бестий в низкой мокрой растительности среди камней на переполненных кладбищах. Хотя он испачкал свои бархатные штаны, ползая на коленях, ему удалось за три часа поймать десять крошечных лягушек и заточить их в коробку с проволочной крышкой. Он направил шлюп к «Бельмонту» и едва не совершил сделку с синьором Бель Менте, когда в комнату ворвалась Порция в мужских бриджах для верховой езды, размахивая одним из испанских клинков своего отца.

— Слушай, дочь! — вскричал ее отец, вытягивая вперед руку. — Великолепные прыгающие лягушки в обмен на эту старую грязную голову Христа, сделанную Челлини, не знаю, для чего она вообще. Каково, дочь! — Он отскочил в сторону, опрокинув кресло. Лягушки, вырвавшись на свободу, прыгнули, спасаясь, на пол, а синьор Бель Менте и Бассанио выбежали из комнаты, чтобы избежать меча справедливости Порции. Синьор Бель Менте, дрожа, удалился в свою спальню, а расстроенный Бассанио на набережную дожидаться возвращения шлюпа. Лягушки нашли дорогу к влажным местам в кухне, где месяцы спустя Нерисса собрала восемь из них в свой передник и вынесла в сад. Две оставшиеся размножились, так что теперь в «Бельмонте» лягушки часто появлялись на стенных панелях, или на зеркалах, или на изящных клавишах из слоновой кости клавесина в большой гостиной.

Меч Порции был устрашающим, но сама Порция — великолепна. Бассанио она напомнила Афину, праведный гнев при виде происходящей несправедливой сделки сделал ее простые строгие черты лица величественными. Такая женщина могла бы соответствовать его запросам, подумал он. Он мог бы носить ее в руке, как щит, и она могла бы подавить язык сплетен своими извергающими огонь глазами. Она могла бы стать богиней домашнего очага: хорошо приглядывала бы за слугами, назначала цену и покупала продукты для их стола, который ломился бы не только от прекрасной рыбы, мяса и птицы, но и от остроумных гостей, привезенных из Венеции. Она, конечно, тоже была бы рада иметь мужа, способствующего еще большим ее успехам, особенно если у него есть такой способный советчик, как мастер торговли Антонио ди Ардженто.

Бассанио не забыл и само поместье «Бельмонт» с его штофными портьерами, бархатными диванами и турецкими коврами; его землями, простирающимися на мили вниз по реке в сторону Венеции, и его серебром работы Челлини. С учетом мудрых советов Антонио, который станет у них частым гостем по вложению денег, как прекрасно будет процветать поместье!

Итак, известие о смерти синьора Бель Менте нашло Бассанио совершенно созревшим для ухаживания за дочерью этого человека.

«Почему бы и нет? — подумал он. — Я парень привлекательный, и, хотя мое состояние за последнее время истощилось, по одежде это незаметно».

И, без сомнения, Порция уже забыла о лягушках.

* * *

— Агнец на заклание, — с удовлетворением сказала Порция Нериссе. Она опустила портьеру при виде мокрого от дождя сада, где прогуливались Бассанио с Грациано, прикрывая свои шляпы с перьями руками в перчатках. — Апрель время свадеб. Прочие аргонавты остались на обочине. Это третий визит этой пары. Время пришло.

— Почему? — спросила Нерисса. — Потому что три — счастливое число?

— Во-первых, потому, что так считает Бассанио, и, во-вторых, потому, что он уже два раза надевал чулки цвета сливы. Он почти без денег. А… теперь давай подумаем, в какой ларец мы положим мой портрет на этот раз. Нужно это тщательно обдумать. Какой из них наиболее достоин этого?

— Я думаю, ты уже сделала наилучший выбор, — улыбнулась Нерисса. — Позволь мне выбрать новые страшилки для двух других ларцов.

— Ты можешь поймать лягушку?

— Она там задохнется.

— Ты со своим теплым отношением к существам с холодной кровью! К пиявке ты тоже отнеслась бы с такой же заботой?

Нерисса передернулась.

— Нет. Пиявка подошла бы Бассани, но я не хочу их касаться. Лучше фунт грязи в один из ларцов, а в другой… Может, положить колоду крапленых карт, чтобы он смог зарабатывать себе на жизнь, если сделает неправильный выбор?

Порция захлопала в ладоши.

— Великолепно! Ну, на этот раз, я думаю, свинцовый ларец. Что касается расположения ларцов, то считаю, мы должны отодвинуть их от стены и расставить полукругом на подставках, в центре комнаты, я — тоже на ковре, а ты — у дальней стены…

— Порция. — Нерисса сидела, сложив руки на коленях.

Порция остановилась, не закончив жеста.

— Что такое? — Она опустила руки, вдруг забеспокоившись. — Ты ведь не оставишь меня один на один с этим предприятием?

— Конечно нет. Но если ты хочешь получить Бассанио, почему бы тебе просто не подсказать ему ответ?

Порция покачала головой:

— Это испортит игру.

— Игру! Дорогая, мы говорим о муже. Ты своей жизнью рискуешь.

Порция снова подняла обе руки ладонями вверх.

— Ничего не поделаешь. Все будет испорчено, если я не стану играть по правилам.

— Я тебя не понимаю! Подсказывать и подсказывать, пока Бассанио не отгадает правильно, — разве это значит соблюдать правила твоего отца? — удивилась Нерисса.

— А, вот ты о чем! В завещании нет никаких возражений против намеков.

— Если следовать пунктам завещания, то мы должны признать, что оно также говорит: мужчина должен выбирать «полностью случайно и рискуя».

Порция подняла одну ладонь еще, а другой рукой театрально указала на Нериссу.

— Можешь не цитировать мне завещание. Я знаю его наизусть. Я утверждаю: он выбирает «случайно и рискуя», даже если я делаю намеки, потому что кто может сказать, поймет ли он намек?

— Порция, мне нет дела до указаний твоего отца, но если ты хочешь твердо придерживаться духа завещания…

Порция топнула ногой в редком порыве искреннего гнева.

— Мой отец был душевнобольным, когда придумывал все это! — закричала она. — Почему я должна заботиться о духе его сумасшедших правил?

Нерисса в недоумении развела руками.

— Тогда порви завещание и делай, как тебе хочется! Или ты такая же сумасшедшая, как твой отец? Напиши свой брачный контракт для Бассанио…

— О, я и напишу, — заверила ее Порция.

— И вели другому удалиться!

— А как же тогда насчет развлечения?

— Развлечение! Мы опять там, откуда начали! — возмутилась Нерисса. — Я поражена твоей безумной логикой и начинаю сомневаться в твоем уме. По-твоему, развлечение — это выиграть, оставаясь в рамках буквы закона твоего отца, и черт с ним, с его духом. Ты не хочешь признать игру сумасшествием, хотя от нее зависит выбор твоего мужа. И мое счастье тоже зависит от нее, Порция, потому что, убедишь ты меня или нет выйти замуж за Грациано, я бросила свой жребий вместе с тобой. Подумай, Порция! Муж — это… серьезное дело. Если Бассанио проиграет, тогда может выиграть более умный мужчина, который, не исключено, разрушит все твои планы: вышвырнет меня вон и тебя сделает несчастной!

— Я это знаю! — Порция села в свое кресло и подперла руками голову. — И этого я боюсь!

Нерисса подошла и опустилась рядом с ней на колени.

— Тогда прекрати игру.

Порция повернулась и в упор посмотрела на Нериссу.

— Почему ты не посоветовала этого раньше, когда здесь был принц Арагонский или марокканец, который так тебе нравился? Или пьяница-голландец? Или русский аристократ? Тогда опасность была так же велика.

— Нет, не была, — сказала Нерисса. — Перед тем как кто-нибудь из них начинал выбирать, я выкрадывала твой портрет из ларца, не сказав тебе.

— Что?

— Да, я это делала. Риск был слишком велик. Для голландца я положила во все ларцы бутылки с элем.

Порция в шутливом возмущении уставилась на свою подругу, а потом рассмеялась.

— Ах, но, так или иначе, все они выбирали.

— Тебе повезло. Они могли и не делать этого.

— А я ничего не знала о твоей проделке. Следовательно, я еще не нарушала клятву…

— Да, ты была верна своим странным правилам. Но теперь началась другая игра. Тебе нужен этот мужчина, а он может сделать неправильный выбор. Ну? Почему бы теперь не закончить игру?

Порция опустила руки на колени и тихо сказала:

— Я не могу.

— Порция, если ты не можешь поделиться со мной своими чувствами, я покину тебя. Я не смогу остаться.

Нерисса стала подниматься, но Порция потянула ее за рукав.

— Нет! Я скажу тебе, почему я не могу. Ты заметила старика, который сидит в дальнем углу за красной драпировкой, он всегда присутствует в комнате вместе со мной?

Нерисса кивнула.

— Мужчина в черной шапке и черном плаще? — уточнила Нерисса. — Я думала, это старый слуга на пенсии, которого держат здесь из милости.

— Ха! Он и есть старый слуга, но если бы я могла, спустила бы его прямо с тех ступеней…

Нерисса вздрогнула.

— Прости меня. Неприятная тема для тебя. Нерисса, он был адвокатом моего отца. Если адвокат решит, что я, хоть в малейшей степени, нарушила условия завещания, — в его интерпретации, не в моей, — тогда я ничего не получу. Я потеряю все, даже крышу над головой. Имение перейдет к кузену из Милана, которого я никогда не видела. И за тобой, Нерисса, он тоже наблюдает, чтобы убедиться, не подменила ли ты кости. Я удивлена, что он не заметил, как ты доставала мой портрет из ларцов.

— Я делала это ночью. Я пробиралась вниз, подложив подушки под простыню, на тот случай, если бы ты захотела взглянуть на меня, — сказала Нерисса. — Почему ты мне об этом раньше не рассказала?

— Прости меня! — сказала Порция, умоляюще складывая руки. — Должна была бы, я знаю. И я бы сделала это, перед тем как подвергнуть испытанию Бассанио. Но я опасалась, что ты не одобришь риск, на который я шла, делая жениху, которому я отдаю предпочтение, такие намеки, какие я делала выбранному, чтобы выиграть для нас игру. Избежать взгляда синьора Немо Фонтеччио будет самой трудной частью игры. — При этих словах глаза ее загорелись, будто она имела в виду лучшую часть игры.

— Но, Порция, — возразила Нерисса, — я не похожа на тебя. Я мало что знаю о законах. Но разве закон в этом случае не может быть на твоей стороне? Из всего, что ты мне рассказывала о своем отце, не трудно было бы доказать…

— Non compos mentis, — сухо закончила Порция. — Если бы ты знала, как я устала! И будь я кем-нибудь другим, дело было бы сделано, а я была бы счастливой наследницей. Но мне требуются три свидетеля его безумия, кроме меня самой, поскольку я больше всего выигрываю от этого завещания. Я не могла найти ни одного. Священник видел, как он разгуливает в желтой нижней юбке, и все-таки объявил, что он в здравом уме. Все адвокаты и синьоры в Тревизо вслух выражали одобрение планам моего отца, хотя смеялись над ним у себя дома. — Голос у нее стал мрачным. — Видишь, как обстоят дела? Все думают, что гордой Порции нужен муж, который смог бы ее укротить. Говорю тебе, умную женщину в Северной Италии не любят! — Внезапно погрустнев, она взглянула на Нериссу. — Впрочем, возможно, это только меня не любят.

— Ах, моя дорогая, тебя люблю я.

— Тогда помоги мне! — Порция соскользнула с кресла и опустилась на колени рядом с подругой. — Старый длиннолицый Фонтеччио не сможет наблюдать за нами обеими сразу. С нашими двумя умами ему не справиться!

* * *

Этим вечером Порция допоздна сидела за письменным столом, составляя свой собственный контракт с Бассанио. Она так углубилась в работу, что не заметила, как в комнате стемнело.

Будущему мужу придется подписать два документа. Первым будет сумасшедший контракт ее отца, в котором определялись не только условия игры, но и наказание вечным безбрачием для проигравшего. Второй контракт, составленный лучше, чем отцовский, Порция сейчас переписывала на тонкий пергамент. Эту вторую бумагу она покажет Бассанио после того, как игра будет сыграна. По первому контракту ее брачные права и обязанности, вместе с надеждой на наследование, зависели от согласия Бассанио признать ее обладательницей «Бельмонта» и его денег, земель, строений и движимого имущества. Второй контракт станет сюрпризом для адвоката ее отца, но теперь она была более искушенной в брачном законодательстве, чем он, и он не сможет оспорить его, не сможет и Бассанио, имей он даже мозги для этого. Следовательно, если Бассанио предпочтет не подписывать этот контракт, тогда незадолго до свершения церемонии его брак должен считаться несостоявшимся, — не похоже, чтобы этот глуповатый щеголь пошел на это.

Да ни один мужчина не захочет этого.

Порция поставила точку над последним пунктом в документе и вытерла испачканные чернилами руки платком. Она улыбалась. Хорошо. Она выиграет игру своего отца, если выиграет Бассанио.

И он выиграет.

Она открыла верхний ящик письменного стола, чтобы сунуть туда документ. Там, среди карандашей и заточенных перьев, лежало кольцо с бирюзой, снятое Нериссой с испанца и переданное ей. Она вынула его. На этот раз она не надела его себе на палец, а только подержала на ладони, разглядывая яркую синеву камня с дефектом, темные прожилки, которые испортили его красоту. Как и тогда, когда она впервые увидела кольцо, ей показалось, что она держала его в руках.

Дверь между холлом и соседней комнатой внезапно открылась, и она застыла, как будто ее застигли на месте преступления. Она услышала голос Нериссы: ее подруга вошла в соседнюю комнату и заговорила с Ксанте, служанкой-мавританкой. Порция бросила кольцо назад в ящик стола и встала с кресла, собираясь поздороваться с ними. Но, услышав свое имя, снова медленно села и прислушалась.

— Можешь не сомневаться в ее доброте, — говорила Нерисса.

— Я… не уверена в этом, синьора, — произнес мягкий голос мавританки по-итальянски, слегка запинаясь.

Скрипнуло кресло, это Нерисса села в него.

— Давай отдохни, — сказала она Ксанте. Услышав это, Порция слегка нахмурилась — девушке в это время полагалось стирать простыни.

— Помни, мы поможем тебе заполучить хорошего мужа, — сказала Нерисса. — Не забывай мой совет.

— Если так, поверьте, я никогда не забуду вашей доброты, — послышался мягкий голос с акцентом.

— Знаешь, я и сама скоро могу выйти замуж, — хихикнула Нерисса. — Синьора Порция, уговорив меня взять в мужья Грациано, уверяет: его можно привести к тому, что он попросит моей руки.

— Этот? — недоверчиво спросила Ксанте. — Он почти так же плох, как…

— Я совсем не уверена, что хочу его! Но она почти убедила меня. Она думает, что я могу сделать из Грациано терпимого супруга, если держать его на расстоянии. Она очень верит в мою способность менять нравы других. И она разработала дополнительный план, как спасти меня, если ее надежда не оправдается. Если он станет мне невыносим, я использую свое влияние на одного старого друга. Кардинал, к которому прислушивается папа. Мой союз будет аннулирован, говорит синьора! Ах, но ты качаешь головой.

— Простите меня, — сказала Ксанте. — Но разумно ли выходить замуж при таком… — она поискала слово, — таком риске?

Порция так сжала перо, что костяшки пальцев у нее побелели. Кто такая эта служанка, чтобы давать им советы?

В голосе Нериссы звучала только задумчивость и немного меланхолии.

— Возможно, нет, Ксанте. Но мужчины несовершенны. И женщины тоже. Что-то не так с нами со всеми.

— Но с одними больше, с другими… меньше, синьора, — последовал ответ.

Нерисса нежно засмеялась.

— Даже Ланселот может стать лучше.

Порция услышала, как служанка вздохнула.

— Позвольте мне не говорить о нем, — сказала она. — Я благодарю вас, синьора, но меня ждет белье. — Порция услышала, как она поднялась и сделала реверанс, отчего юбки зашуршали, и пошла к двери. У двери она остановилась.

— Синьора Нерисса…

— Что, Ксанте? — Шаги Нериссы направились к ней. Порция напряглась, чтобы слышать их разговор.

— Солдат, который прибыл с принцем Арагонским… Я видела, как вы разговаривали с ним.

— И?.. — Голос Нериссы стал чуть строже.

— Ничего. Только мне подумалось, что его лицо мне знакомо. А когда он проходил мимо двери в кухню, я увидела картинку на… — она помолчала, — верхушке его меча.

— На рукоятке.

— Да. Это была женщина на постели, одетая как дуэнья, белая, окровавленная… Я подумала, может быть, он ранил вас.

Голос Нериссы повеселел.

— Не пугайся дьявольских картинок, которые тебе мерещатся. Он не ранил меня. И я не… — Порция услышала, как Нерисса провела руками по своему платью, как будто оттирая их от грязи. — Ксанте, не бойся за меня. Это он был в опасности, а не наоборот. — Она заговорила театральным шепотом: — Я ограбила парня! Немного серебра и кольцо. Никогда не бойся за меня, дорогая. Он может причинить неприятности другим женщинам, но, думаю, в нашей истории его роль сыграна до конца. Бог послал его, чтобы показать мне кое-что.

— Что, синьора?

— Что красивое тело может таить смерть.

Нерисса ничего больше не объяснила, но Ксанте как будто поняла ее.

— Вот загадка, Ксанте, — продолжала Нерисса. — Воровать плохо, но я рада, что ограбила этого красивого солдата. Бог не часто велит нам воровать, но мне почему-то кажется: на этот раз я сделала это по Его подсказке. Я думаю, Он может быть выше и больше своих законов.

Ксанте засмеялась.

— Думаю, синьора Порция стала бы…

— Браниться?

— Да, бранить вас за то, что есть что-то больше, чем закон. Она так его любит! Но я не знаю. Я говорю ей совсем немного. Ее язык для меня слишком быстрый и острый. И это… как мы говорили раньше… она не говорит мое имя. Она смотрит не на меня, а… — Ксанте снова остановилась, не находя подходящего слова.

— Сквозь?

— Да, сквозь меня. Как будто меня здесь нет.

— Сердце у нее доброе, Ксанте, — сказала Нерисса, когда они обе покинули гостиную и закрыли за собой дверь.

Порция сидела в своем кресле, темнота скрывала ее вспыхнувшие щеки, если бы кто-нибудь мог ее видеть. Но она была одна. «И это… как мы говорили раньше…» Так. Они говорили о ней с глазу на глаз. Ксанте и Нерисса.

Порция приподнялась в кресле, собираясь найти Нериссу и предостеречь ее: она не должна, не должна разговаривать столь фамильярно с обычной работягой, которая складывает постельное белье и чистит посуду; если Ксанте ждет ребенка, как можно было понять из первых фраз, сказанных Нериссой, то ей немедленно надо найти не «хорошего мужа», а крестьянина в деревне. И Нериссе даже в шутку не следует говорить о своем воровстве с теми, кто работает в доме. Но тут Порция резко села, вспыхнув от стыда.

«Хотя ум ваш красив, сердца у вас нет».

Некоторое время Порция раздумывала о делах и заботах Нериссы и Ксанте.

Потом она чиркнула кремнем и зажгла свечу. Из нижнего ящика своего стола Порция достала трубку с длинным чубуком и пакет с виргинским табаком. Она курила, глубоко затягиваясь и время от времени закашливаясь.

 

Глава 25

— Сюда. Нет. Вот туда.

Следуя указаниям Порции, Ксанте сдвинула мраморный постамент к левому краю мягкого турецкого ковра. Нерисса следовала за ней с закрытым серебряным ларцом. В углу гостиной сидел синьор Фонтеччио, сложив руки и подозрительно косясь на них из-под своей черной шапки. Он не предложил им свою помощь.

— Так удобнее, правда, добрый синьор? — окликнула его Порция, любезно улыбаясь. Сегодня ее волосы, заплетенные в косы, были свернуты кольцами и перевиты двойными нитями жемчуга. Но и косы, и жемчуга, и даже золото ее волос были едва видны под темно-серой вуалью, закрывающей ее голову. Как Ксанте и Нерисса, она была в платье свинцового оттенка и черных туфлях. На шее у нее висел карандаш.

Синьор Фонтеччио едва кивнул, подвигавшись в своем кресле и потопав ногой. Морщина на лбу у него стала глубже.

— Как я не догадалась? — шепнула Нерисса Порции, вернувшись на середину комнаты. — Он довольно неуважителен, и эта одежда…

— Сдержанность адвоката, — ответила Порция, понизив голос. — Он щеголяет своей должностью. Конечно, он знает, что мы хотим сделать, он не дурак. Но он не может нас остановить, если все, что мы делаем, всего лишь подсказка.

— Вы в этом убеждены?

— Разве он возражал, когда я подставила ножку голландцу, который, пошатываясь, направился, как мне показалось, к правильному ларцу?

— Не-е-ет, — протянула Нерисса. — Но я думаю, он отнес его неровную походку на счет эля, которым мужчина запил завтрак из чеснока и яиц ржанки.

— Он не смог бы доказать ничего другого, что бы он ни думал. Так будет и сегодня, если мы проявим достаточно осторожности. — Порция подергала за свой большой болтающийся на шее карандаш. Она увидела, как Нерисса незаметно обменялась улыбкой с Ксанте, подошедшей к ним на середину комнаты. Их близость кольнула ее в сердце.

— Не смейтесь надо мной, — недовольно шепнула она. — Я знаю, что говорю.

Нерисса сделала изысканный реверанс, все еще насмешливо улыбаясь. Ксанте отошла к стене.

Порция оглядела комнату.

— Теперь все отлично.

Три постамента с ларцами стояли на равном расстоянии друг от друга на огромном красновато-коричневом ковре. С одной стороны стоял серебряный ларец, с другой — золотой. Ксанте отполировала оба ларца до сияющего блеска. Тусклый свинцовый ларец стоял, неполированный, на более высоком постаменте точно в центре и ковра и комнаты.

Порция хлопнула в ладоши, и слуга, одетый в ливрею свинцового цвета, открыл дверь, чтобы впустить Бассанио. Грациано стоял на шаг позади Бассанио в прихожей и последовал за ним, будто привязанный к своему другу невидимой нитью. Но Нерисса быстро подошла и захлопнула дверь под его возмущенный пронзительный вопль. Потом она присоединилась к Ксанте, стоявшей у стены.

Хотя Бассанио уже трижды побывал в «Бельмонте», начиная с происшествия с лягушками, он впервые оставался с Порцией один на один. Это была в самом деле та же комната, в которой, в тот первый приезд, он попытался купить серебряную голову Христа работы Челлини за лягушек в деревянном ящике с проволочной крышкой. Теперь он нервно оглядел пол, словно ожидая, что маленькие бестии вот-вот прыгнут на его бальные туфли. Ему даже показалось, что он увидел одну лягушку, только что скрывшуюся за музыкальным пультом. Он незаметно взглянул на Порцию, которая только улыбнулась за вуалью и подергала за свой карандаш.

Теперь Порция выпрямилась во весь рост. Она сделала маленький шаг от края ковра к свинцовому ларцу и открыла рот, чтобы заговорить, когда синьор Фонтеччио встал и сказал пронзительным голосом:

— Синьора должна стоять на равном расстоянии от всех ларцов.

Он снова резко сел, взмахнув мантией.

Она обиделась. Такого правила раньше в игре не было, и она не сомневалась — это не было правилом. Но Порция решила не спорить сейчас с адвокатом, она прояснит это потом, после того как Бассанио выиграет. Она восприняла вмешательство адвоката как знак того, что он внимательно наблюдает за ними.

Ну, пусть наблюдает! Она не намерена нарушать условия брачного контракта.

Бассанио стоял молча и в благоговейном страхе наблюдал за спектаклем с ларцами несколько остекленевшими глазами.

«Господи, — подумала Порция. — Чем меньше он думает, тем лучше». Она подняла руку и сказала громко, театрально:

— Я могла бы сказать вам, как правильно выбирать, но тогда я нарушила бы клятву. А я никогда этого не сделаю. — Она повернула голову и выразительно посмотрела на синьора Фонтеччио. — Так что обходитесь без меня.

— Позвольте выбрать! — сказал Бассанио, голосом столь же театральным, как и у нее. — Жить так, как живу я, — ведь это пытка.

Ксанте слегка прижалась к стене, Порция уловила движение и с любопытством взглянула на нее, потом обратила взгляд на Бассанио:

— Пытка, Бассанио? Сознайтесь, к своей любви вы примешали измену, не так ли?

— Ух… — задумался Бассанио, потом лицо его просветлело. — Одну лишь гадкую измену — недоверье, мешающее мне поверить в счастливую любовь!

— Ах, боюсь, вы говорите так, как говорят под пыткой, — тогда люди могут все сказать.

Ксанте заметно задрожала, и Порция снова взглянула на нее, на этот раз в тревоге. Она больна? На самом деле беременна? Этим утром, занятая подготовкой комнаты и самой себя к приходу Бассанио, Порция не успела расспросить Нериссу об этом. Впрочем, если честно, ей и не хотелось этого делать. Она не знала, что сказать, как определить свои собственные чувства относительно дружбы Ксанте с Нериссой и ее присутствия в доме. Но, возможно, ей следовало бы все-таки задать этот вопрос. У служанки была своя роль в тяжелом испытании Бассанио. Если она свалится, их планы могут рухнуть.

Теперь Бассанио воздел руки к небу, не отходя от закрытой Нериссой двери комнаты, бойко продолжая остроумный причудливый образ, предложенный Порцией:

— О, пытка блаженная, когда палач мой сам…

— Пора влюбленному сделать свой выбор, — напомнила Нерисса. Порция удивленно посмотрела на нее. Она держала руку Ксанте в своих руках, и Ксанте хотя все еще дрожала, но выглядела более спокойной. — Синьора Порция, ведите его!

— Да, — сказал Бассанио, который, казалось, счастлив был избавиться от поэтического труда. — Пустите же меня к моей судьбе — к ларцам.

Порция едва заметно кивнула Нериссе и сказала:

— Пусть так! В одном из них скрываюсь я. Коль любите меня вы, так найдете. — Она махнула рукой в сторону ларцов, на которые Бассанио метал взгляды с того момента, как вошел в дверь. — Пусть музыка сопровождает выбор, — прибавила она.

Синьор Фонтеччио открыл рот и вскочил, намереваясь протестовать, но его слова заглушили громкие звуки флейты, лютни, виолы и барабана, которые немедленно раздались в соседней комнате. Из складок своей одежды Порция достала маленький колокольчик со свинцовым язычком. Когда Бассанио пошел рассматривать ларцы, сцепив руки за спиной, Нерисса и Ксанте, переставшая дрожать, выступили вперед и запели:

Скажи мне, где любви начало, Ум, сердце ль жизнь ей даровало? И чем питаться ей пристало? Ответь, ответь! В глазах впервые возникает, От взглядов пищу получает, В своей же люльке умирает, Пусть отпоет ее наш звон. Я начинаю: динь-инь-он! [54]

Бассанио приближался к золотому ларцу. Порция неожиданно и громко позвонила в колокольчик, он остановился, закрыл уши и посмотрел на нее. Она потянула за свой карандаш и сказала:

— Из чего сделаны ларцы, синьор Бассанио ди Пьомбо? Вы знаете?

Синьор Фонтеччио гневно смотрел на нее. Он заговорил, но при первом же его слове Ксанте и Нерисса снова запели свою песню.

— Синьор Фонтеччио! — окликнула его Порция, заглушая их голоса. — Вы собирались поделиться вашими мыслями о том, как делали колокола?

— Какой у них серебряный звон! — сказал Бассанио, широко ухмыляясь. Он повернулся к серебряному ларцу и нагнулся, чтобы прочитать карточку, которую Порция поставила перед ним. — «Со мной получишь то, чего достоин ты».

— Начнете с хлеба, Бассанио? — сказала Нерисса, прерывая свою песню. Она показала на стол рядом с собой, на который Ксанте положила ломоть ячменного хлеба и кусочек масла. — Хлеб? — Она стукнула по столу. — ХЛЕБ?

Бассанио покачал головой, изумленный.

— Я не голоден сейчас, благодарю вас. — Но ее вопрос отвлек его от цели, и он снова обернулся. — Да что же я… — пробормотал Бассанио. Он быстро взглянул на свинцовый ларец в середине комнаты и прочитал надпись на карточке: «Со мной ты все отдашь, рискнув всем, что имеешь».

— Риск! — сказала Порция. — Риск!

— Ах, простите. Риск. Хм-м! — Он отвернулся от свинцового ларца и снова посмотрел на золотой ящик.

Нерисса вытаращила глаза на Порцию. Порция позвонила в свой колокольчик, но на этот раз Бассанио не поднял взгляда. Поглощенный золотым ларцом, он, казалось, не читал надпись, а просто восхищался изделием или, возможно, его цветом. Казалось, он мысленно взвешивает ларец.

— Что там написано? — крикнула Нерисса.

— Что? Ах! Надпись! — Бассанио наклонился. — «Со мной получишь то, что многие желают». — Он выпрямился улыбаясь. — А все желают Порцию! — сказал он. — Она — золото среди женщин. — Он протянул руки вперед. — Здесь я, пожалуй, сделаю свой…

Нерисса подтолкнула Ксанте, и та, громко и притворно чихая, спотыкаясь, шагнула вперед. Она наткнулась на Бассанио, который локтем толкнул ларец, тот перевернулся и с глухим стуком упал на пол. Он нагнулся, чтобы поставить его на место, но синьор Фонтеччио проворно, не по летам, подскочил к нему прежде, чем он смог коснуться ларца.

— Не трогайте ларцы! — прошипел он. — Отойдите! — Он жестом велел Бассанио сойти с ковра, пока сам поставил ларец и карточку на постамент.

— Ох, — неестественно простонала Ксанте, хватаясь за голову. Она прошла с Бассанио к краю ковра и подтолкнула его локтем. — Моя голова… Моя голова. Она такая… такая…

— Тяжелая, правда? — крикнула Порция. — У тебя тяжелая голова, я думаю.

— Твоя красивая тяжелая голова, — подхватила Нерисса, присоединяясь к Порции, стоящей у средней стены. — Тебе нужно в постель…

— Красивая? Может, драгоценная? — уточнил Бассанио, лицо его просветлело. — Драгоценная? Золотая?

Он двинулся к золотому ларцу.

— Что ты положила в золотой ящик? Магнит? — тихо возмутилась Порция, обращаясь к Нериссе. — Он видит только золото!

— Я положила туда красивое зеркальце и деньги на обратный путь в Венецию! — прошипела Нерисса. — Крапленые карты в серебряном ящике.

— Остановите же его, сейчас он откроет не тот ларец! — резко сказала Порция, отчаянно звоня в колокольчик. Бассанио задержал руку у самой крышки золотого ящика и взглянул на нее.

Когда она встретила его взгляд, все хорошо продуманные планы вылетели у Порции из головы, и она неожиданно почувствовала себя пустой и глупой. Она открыла рот, но слова не шли с языка. Она видела вопрошающий взгляд Бассанио и за ним хмурый взгляд синьора Фонтеччио, и вдруг поняла, что не может заставить никого из них ни сделать, ни не сделать что-либо. Поэтому она закрыла глаза и стала молиться.

— Вам не всегда везло в игры, где есть риск, синьор Бассанио, — услышала она слова Нериссы, произнесенные спокойным тоном. Подруга говорила негромко, но в тихой комнате ее голос прозвучал громко. — Возможно, сегодня вам больше повезет.

Молчание. Потом Порция услышала, как Бассанио сделал два шага в сторону и поднял крышку ларца. Она затаила дыхание и медленно открыла глаза.

Бассанио стоял перед открытым свинцовым ларцом, держа в руке маленький портрет женщины в бархатном платье, голову которой украшала сложная прическа из колец золотых волос. У женщины, изображенной на портрете, было мягкое и приятное выражение лица и глаза благородного бирюзового цвета.

— Это вы, я угадал? — спросил он.

Конечно, как только ему стало ясно, что он выиграл, Бассанио стал без конца расхваливать портрет и его сходство с прекрасной Порцией. Сняв вуаль, Порция позволила целую минуту сравнивать ее с портретом.

— О, что за полубог природу так постиг? — вскричал Бассанио, одной рукой держа портрет, а другой — поднимая ее лицо за подбородок. — Художник, как паук, сплел золотую сеть — ловить сердца мужчин. Но ее глаза! Один из них его б лишил обоих! Но посмотри, насколько…

— Достаточно, синьор Бассанио, — резко оборвала Порция. — Вам будет приятно узнать, что портрет был написан прославленным художником Джулио Романо, и стоит он значительную сумму. Ну а теперь вам нужно подписать бумаги. — Она посмотрела через комнату на синьора Фонтеччио, который быстро и сердито разговаривал с Нериссой, а стоявшая слева от него Ксанте отчаянно пыталась заинтересовать его маслом и ячменным хлебом. В прихожей музыканты продолжали играть.

— Не хотите ли поздравить моего Геркулеса, синьор Фонтеччио? — крикнула Порция через всю комнату. — Он принял вызов.

Порция услышала, как Грациано заколотил в дубовую дверь.

— Что произошло? — донесся его приглушенный крик. — Мы выиграли?

— Ах, впусти дурака, — сказала она Нериссе, которая снова закатила глаза, но пошла к двери.

— Синьора Порция, я не совсем уверен, что вызов был принят честно, — сказал адвокат, вырываясь от Ксанте и широким шагом направляясь к Порции, так что мантия развевалась. — В духе завещания вашего отца…

— Разве в этом завещании есть дух? — спросила Порция, вытаскивая документ из-за пояса и разворачивая его. — Должна сказать, я не обнаружила духа в этом завещании, только несколько слов, оговорив дальнейшие условия. Эти условия мы выполнили.

— «Только случайно и рискуя». — Адвокат твердо указывал пальцем на соответствующее предложение в документе. — Только случайно и рискуя жених должен был пройти это испытание!

— Синьор Фонтеччио, — Порция скомкала завещание в кулаке, уперев руки в бока, — вы находили постоянное удовольствие в том, чтобы напоминать мне, как это завещание ограничивает мои расходы. Прошу вас запомнить: я знаю его формулировки, по крайней мере, так же хорошо, как и вы. Сегодня вы были свидетелем действий синьора Бассанио ди Пьомбо, когда он делал свой выбор среди моих ларцов.

— Они не ваши, синьора…

— Когда-то были и скоро снова станут моими! Теперь, что бы вы ни думали об увиденном и услышанном, вы не можете отрицать, что этот молодой человек действовал без поддержки — наугад, случайно и с риском. Об этом же говорит и то, что он рискнул войти в дом прямо с дождя и именно сегодня. И разве это не чудо, что он не забывает дышать?

Синьор Фонтеччио открыл было рот, но не нашелся что ответить. Помолчав, он брюзгливо сказал:

— Я принесу брачный контракт, — и удалился.

 

Глава 26

Бассанио подписал контракт, оставленный отцом Порции, но отказался подписывать дополнение Порции.

Порция уставилась на него и раскрыв рот слушала его объяснения. Да, в письмах он обещал ей, что, если выиграет состязание женихов, она станет его любезной госпожой и будет командовать им во всех делах. Да, он даже поплывет к антиподам собирать для нее землянику в непроходимых лесах Виргинии. («Он скоро узнает, что я предпочитаю табак», сказала тогда Порция Нериссе, комкая письмо.) И все-таки, продолжал Бассанио, при этом Грациано кивнул и ухмыльнулся, как хозяин «Бельмонта», он должен взять на себя обязанности управителя состоянием своей жены. Пусть Порция держит в подчинении все домашние дела. Пусть она посылает в Севилью за апельсинами, в Индию за пряностями для их празднеств! Пусть она нанимает и увольняет слуг по своей воле!

— Я начну с него, — сказала Порция, прерывая его и указывая на Ланселота Гоббо. Ланселот виновато подскочил и вынул руку из блюда с засахаренным инжиром, стоявшего на столе кедрового дерева. — Пусть он собирает свои чулки цвета сливы и к утру убирается. Больше он не будет развлекаться с моими служанками. А с вами, синьор, — она снова пронзительно посмотрела на Бассанио, который, как рыба, только открывал и закрывал рот, — нам предстоит еще многое обсудить до того, как брак будет совершен.

Ланселот облизнул палец и умоляюще взглянул на Нериссу, когда Порция схватила Бассанио за локоть и указала на свой кабинет. Она услышала, как Нерисса шепнула несколько слов Гоббо — она-де поговорит о нем с госпожой при условии, что он не переступит больше порога своего хозяина. Ксанте, стоящая за ними, сердито нахмурилась, а Порция твердо посмотрела на Нериссу и сказала:

— Дорогая, ты лучше поговори сейчас с Грациано. Полагаю, у него есть для тебя предложение. А что касается моего жениха, оставь меня наедине с ним на время. — Она повела Бассанио в свой маленький кабинет с большим письменным столом и захлопнула за ними дверь. — Ну, — проговорила она, — садитесь.

Бассанио начал послушно опускаться в удобное кресло у стола.

— Не туда! — сказала Порция, указывая на стул с другой стороны стола.

Он перешел туда и сел.

— Синьор Бассанио, — начала она, садясь в кресло за письменным столом, и несколько смягчила тон: нужно было бы сказать «любимый». — Порция сложила руки перед собой. — Вы можете считать меня необразованной девочкой, не закончившей школу, но, уверяю вас, в целом я отличаюсь от того, что вы себе воображаете.

Бассанио выглядел сконфуженным. Он поднял палец и начал говорить, но вскоре погрузился в загадочное молчание.

Порция вздохнула и спросила:

— Что вы хотели бы услышать?

— Ах, — Бассанио наклонился вперед, — думаю, несколько приятных слов, приличествующих фантазии новобрачной.

— А, слов! Итак, вы жаждете поэтической позолоты, которая, как печать, скрепила бы наш брачный контракт. Очень хорошо. Дайте подумать. — Она встала, отошла от стола, широко раскинула руки и сделала глубокий реверанс. — Мой дух покорный вверяет вам себя для управленья, мой синьор, мой господин и мой король!

Кто-то тихонько постучал в дверь. Порция нетерпеливо распахнула дверь и увидела Нериссу. Она стояла, сложив руки перед собой.

— Мне посылать за священником? — беспокойно прошептала она. — Что случилось?

— Я рассказываю Бассанио о его правах и интересах.

Нерисса выглядела озабоченной и раздраженной, хотя на этот раз и попридержала свой язык. Порция читала ее мысли. Все выходило из-под их контроля, они действовали неправильно с самого утра, Порции следовало признать это и сделать все возможное, чтобы выпутаться из ненормальной ситуации. Но та мрачно взглянула на Нериссу и закрыла дверь, хотя не раньше, чем ее спаниель, все еще одетый в свою пасхальную парчовую куртку, с тявканьем ворвался в комнату. Порция снова уселась в кресло, не обращая внимания на собаку, прыгающую у ее ног.

— Так! — сказала она. — Поднимая нить…

— Как Тесей в лабиринте с нитью Ариадны!

— Если хотите. — Порция снова раскинула руки. — И я, и все мое отныне ваше. Доныне я была хозяйкой этой прекрасной виллы, госпожою слугам, сама себе царицей! Ныне ж мой дом, и слуги, и я сама — все ваше, моего господина.

— Я принимаю этот дар! — вскричал Бассанио, вскакивая с места.

Порция опустила руки и указала на стул.

— Сядьте!

Спаниель сел, и Бассиано тоже сел.

— Довольно поэзии. Факт тот, господин Бассанио, что вы растратите мое состояние за год, если станете распоряжаться деньгами. Вот почему этот контракт гарантирует, что у вас не будет такого права. Да, деньги отныне ваши! Но подумайте вот над чем. Я три года управляла ими и хочу сказать вам откровенно: под моим управлением, со смерти моего отца, доходы «Бельмонта» увеличились в пять раз. Я получила кругленькую сумму по доверенности в Амстердаме, торгуя перцем из Ост-Индии, и в настоящее время я ожидаю еще больших прибылей от левантийской кампании…

— Милая, я так счастлив, что в вашей прелестной головке роятся мысли о торговле, — прервал ее Бассанио. — Потому что я пришел к заключению, что торговля имеет огромное значение для нашего государства. Наши купцы — это новые Ясоны, посылающие свои корабли во все концы света за золотым руном. Они — Галаады в поисках новых Граалей! Я — аристократ и лично торговлей не балуюсь, только использую этих людей в качестве своих посредников. Но вместе мы сможем получать прибыль не в пять, десять, двадцать, нет, в сто раз большую! Потому что у меня есть советник, мой дорогой друг, лучший из всех возможных друзей, Мерлин в коммерции, Соломон в торговле шелком и пряностями… клянусь Христом, очень мудрый человек, и зовут его…

— Антонио ди Ардженто, — закончила Порция, сдерживая гнев.

— Так вы его знаете?

— Слышала о нем.

— И вы слышали о его…

— О планах продавать вино непьющим язычникам в Константинополе? Да. И о новом предприятии: продавать четки и предметы для католической молитвы протестантам-англичанам.

— Ах, ну, что касается этого, я получил новую информацию об отношении англичан к папе…

— Новую? — Порция приподнялась, потом снова опустилась в кресло и вежливо улыбнулась. — Бассанио, я не хочу больше тратить время на пустую болтовню с вами. — Она показала на документ. — Здесь лежит дополнение к вашему брачному контракту. Подпишите его, или наш брак — который я теперь не могу предотвратить — останется незавершенным. Потому что ваше посещение моей спальни — это то, что я могу предотвратить. И я предостерегаю вас: незавершенный брак нетрудно аннулировать, особенно если папа прислушается к голосу дражайшего друга.

Послышался стук в дверь и сердитый голос синьора Фонтеччио:

— Что все это значит, синьора Порция?

— Вы все еще здесь, синьор?

— Что он подписывает? У вас есть свидетели? Предупреждаю вас, вам не уклониться от условий завещания вашего отца…

— Я не собираюсь от них уклоняться! — крикнула ему в ответ Порция. — Завещание будет выполнено по всем предписаниям! Хотя я несколько исправила условия, — тихо проговорила она и встала. — Бассанио, я оставлю вас, чтобы вы прочитали и подписали документ.

Порция быстро вышла из комнаты и в поисках Нериссы направилась в сад. Она нашла ее в беседке, целующей Грациано, и сердито схватила подругу за руку.

— Идем со мной!

* * *

— Будьте добры, оставьте меня! — сказала Нерисса, сбрасывая ее руку. — Что еще, синьора? Я уже, можно сказать, прихожу в замешательство. Вы дали мне разрешение соблазнить Грациано, он сделал предложение, и я, потакая вашим желаниям, согласилась рассмотреть его предложение, хотя у меня есть серьезные сомнения. Я начинаю думать, вы выдумали всю эту схему, жуя семена турецкого мака. Грациано в мужья? У него красивые ноги и нежные губы…

— Ух! Нерисса, оставь свои мысли о ногах и губах, пока мы не обсудим все до конца. Бассанио говорит, что не подпишет мое дополнение к брачному контракту! Кажется, он больше доверяет моему сопернику, а это не кто иной, как этот идиот Антонио ди Ардженто! Я никогда не встречалась с ним, но я его ненавижу. Я ненавижу его!

— Остыньте! — сказала Нерисса, стоя на садовой дорожке. — Гнев и ненависть вам не к лицу. Ну, прислонитесь к этому персиковому дереву. Дышите!

— Я знаю, как дышать! Что мне делать? Как мне убедить его? Если он все еще считает Антонио мудрым советником — и это после всех потерь, понесенных им из-за его советов! Что мне делать, чтобы разрубить их узы? Но Бассанио выиграл игру и твердо намерен жениться на мне! Ах, Нерисса, Нерисса! — Порция опустилась к подножию дерева и обхватила голову руками. — Я смирилась с первой брачной ночью. Даже с детьми! Я знаю, что со временем он вернется к другим женщинам в Венеции и оставит меня одну. Это я могу перенести, но деньги! Отдать их в руки дурака!

— О, Небо! — Нерисса опустилась на колени рядом с ней. — Возможно, нам нужно помолиться.

Порция рассмеялась и сказала:

— В последний раз я молилась, чтобы Бассанио выиграл в испытании женихов. Теперь я уже начинаю жалеть, что он выиграл! Как можно молиться о греховных вещах?

— О каких греховных вещах? — удивилась Нерисса.

— Я читала эту Библию, которую ты так любишь цитировать, хоть и думаешь, будто я ее не читала. «Жена да убоится своего мужа». Как я могу молиться за то, чтобы получить право управлять своим собственным имуществом, если Бог ожидает от меня, что я отдам его мужу?

— Ну, — сказала Нерисса, подумав, — не знаю. Но я буду молиться за то, чтобы дела повернулись так, как должно быть.

Они сидели молча и держались за руки. Обе закрыли глаза. Через некоторое время Нерисса произнесла:

— Аминь.

И тот же миг Порция проговорила:

— У меня есть идея.

Они открыли глаза и посмотрели друг на друга.

— Мне придется опять рискнуть, — сказала Порция. — Еще раз.

Капля упала ей на бровь, и она подняла глаза. Снова пошел дождь.

* * *

— Синьор Бассанио, — сказала Порция. День клонился к вечеру, и солнце наконец-то выглянуло из-за облаков, которые весь день стояли над «Бельмонтом». Его косые лучи падали в широкие окна и освещали ее волосы, которые Нерисса украсила жемчугами. Порция сменила наряд. Теперь она выглядела как королева, в малиново-золотой парче, с шелковым шлейфом, ниспадающим складками на мраморные плитки пола в холле. Она прочитала восхищение во взгляде Бассанио, когда он смотрел на ее наряд.

— Я убеждена, что в глазах Господа вы, мой супруг, для меня сам Христос. Господин мой и моего состояния!

— Ах, и вы будете дорогой госпожой моего сердца…

— Ш-ш-ш! — прервала его Порция, нежно улыбнувшись. Она сделала низкий реверанс. — Хочу сказать, я с благодарностью принимаю ваш комплимент. И в честь вашей склонности к гиперболам и символам сердечной преданности я принесла вам подарок.

— Синьора, любой подарок от вас будет принят как благословение Небес, как манна в пустыне, и я буду охранять его, как тысячеглазый пес охраняет врата ада, — заверил ее Бассанио.

— Я не сомневаюсь в этом, как и в вашем обете привезти мне клубнику из Нового Света. Поэтому возьмите этот дар и примите условия, которые я изложила здесь, — она указала на лист пергамента, лежащий на маленьком столе, — в исправленном контракте. Нерисса?

Нерисса открыла ларец и достала кольцо с бирюзой, украденное ею у испанского наемника. Порция подняла его вверх.

— Мои земные владения и себя саму я отдаю вам с этим перстнем. Расставшись с ним, отдав иль потеряв его, вы даете мне основание вернуть себе все названные мною вещи. Так гласит составленный мною контракт. Но это всего лишь ритуал, дорогой Бассанио. Подписание этой бумаги, я имею в виду. Конечно, вы никогда не потеряете перстень.

— Конечно нет! — отозвался Бассанио, лицо которого сияло от поэтичности момента. — Камень…

— Очарователен, правда? Бирюза. Синяя как мои глаза, пронизанная черными нитями, чтобы напоминать нам, что совершенен лишь Бог, а не мы.

— Ах, прекрасный образ. И ободок…

— Сделан так, чтобы символизировать соединение наших душ в браке. — Порция заметила, как ему стало неловко, когда он ощупывал две сдвоенные серебряные нити. Она удовлетворенно улыбнулась.

Крутя перстень в руке, Бассанио сказал:

— Тут, кажется, четыре нити…

— Пять на самом деле, — заметила Порция.

— Они обозначают пять праздничных нарядов, которые Иосиф дал Вениамину, — пояснила Нерисса. — В Книге Бытия.

— Ах, праздничные одежды! Великолепно. — Бассанио глубокомысленно кивнул. — Ну, я могу только сказать, если этот перстень расстанется с этим пальцем… — Он поднял руку вверх; перстень соскользнул вниз так, что бирюза упала на ладонь, и он поправил его, вернув перстень на палец. — Если этот перстень расстанется со мной, расстанусь с жизнью я!

— Вам совсем нет необходимости умирать, — уточнила Порция. — Последствия будут финансовые. — Она постучала по вновь составленному документу острым пером, врученным ей Ксанте, которая стояла рядом с ней. — Синьор Фонтеччио согласен быть свидетелем при подписании.

Когда Бассанио подошел к бумаге, Нерисса подтолкнула Порцию и шепнула:

— Добавь побольше сладости в твои рассуждения!

— Я действительно согласился быть свидетелем, — кисло проговорил синьор Фонтеччио. — Но, синьор ди Пьомбо, должен посоветовать вам…

— Ах, какое отношение имеет сухой совет к восхитительному риску в любви? — прервала его Порция, широко взмахнув руками. — Подпиши, руководствуясь священными правилами волшебного кольца, мой Бассанио, и стань хозяином этой виллы! Этого тела! Моего сердца!

— Подайте мне перо! — вскричал Бассанио.

 

Глава 27

Это Лоренцо ди Скиммиа принес весть о крушении кораблей Антонио.

Они прибыли во время ужина, со своими пустыми кошельками и печальным письмом от ди Ардженто. Нерисса, Грациано и новобрачные, Порция и Бассанио, сидели за столом. Порция пыталась уклониться от прикосновения руки Бассанио, который держал вишни, обмакнутые в сливки, у ее губ. Она раздумывала, как бы ей продлить его интерес к вину и таким образом избежать исполнения супружеских обязанностей до следующей ночи. Она посмотрела на руку Бассанио в перчатке, которую он надел не только элегантности ради, но и для того, чтобы не уронить кольцо в салат.

— Пока ободок не будет выровнен и уменьшен, любовь моя! — пояснил он. Она уклончиво улыбнулась.

Ксанте предлагала Грациано нарезанные кружками апельсины из Севильи. Ее с Ланселотом разделял стол — Ланселот стоял за креслом своего господина. Благодаря заступничеству Нериссы слугу на это время освободили от других обязанностей. Нерисса сидела в конце стола и, сама того не желая, смеялась дурацким шуткам Грациано. Порция заметила, что она выпила красного испанского вина больше, чем обычно. Но когда слуга ввел усталую пару, молодого человека и молодую женщину в поношенных шелках, и представил их как чету ди Скиммиа, Нерисса вскочила, не пошатнувшись, и поспешила обнять женщину с испанскими глазами, которая стояла, отряхивая с капюшона дождевые капли. Порция прищурилась, разглядывая темные пышные волосы и оливковую кожу гостьи. Девушка в ответ тоже обняла Нериссу и затем встала немного в стороне от всех. На ее лице смешались застенчивость и вызов. Порция заметила, как в глазах ее вспыхнула зависть при виде золота, дерева и мрамора в комнате. «Вышла замуж за дурака, растратившего ее деньги», — с сочувствием подумала Порция. Она поднялась и протянула ей руку.

— Вы синьора ди Скиммиа?

Девушка сделала глубокий реверанс. Очевидно, она научилась у кого-то искусству христианской учтивости, подумала Порция: возможно, у аристократов, в чьих домах они в последнее время вращались. Не похоже, чтобы она научилась этому у своего мужа, который и сейчас хлопал по спине Грациано и Бассанио, громко хвастаясь тем, какой путь они с женой преодолели, добираясь сюда из Милана. Порция, к своему удивлению, заметила, что Джессика походила на любую другую молодую женщину, только была более красивой, чем большинство, и, конечно, более красивой, чем сама Порция. Кожа выдавала ее испанское происхождение, и Порция вспомнила, что Нерисса рассказала о ней: дед Джессики идальго из Толедо. Значит, она по крайней мере на четверть христианка.

Хотя теперь уже, конечно, полностью христианка.

— Мой дорогой Лоренцо, ты пропустил мое бракосочетание! — говорил Бассанио, обнимая друга. — Короткий ритуал для долгой… — Он поискал подходящее слово. Порция удержалась и не произнесла слов, мелькнувших у нее в голове: «Епитимьи? Каторги?»

Лоренцо поддержал его:

— Святой день! Поздравляю, Бассанио, тебя и твою прекрасную невесту, синьору Порцию Бель Менте, от имени благородного семейства ди Скиммиа из Венеции и от меня, Лоренцо ди Скиммиа…

— Недавно отрекшейся от него, — пробормотала Нерисса на ухо Порции, отойдя от Джессики, чтобы взять у Ксанте поднос с апельсинами, она боялась, как бы служанка не уронила его. Женщина, казалось, впала в одно из своих таинственных состояний и стояла неподвижно, а поднос качался на кончиках ее пальцев. Нерисса подхватила его и, повысив голос, предложила:

— Кусочек солнца Севильи, дорогие гости?

— …и моей жены, Джессики! — провозгласил Лоренцо, принимая дольку апельсина. — Моей дорогой язычницы! Моей прекрасной язычницы, благородной Джессики!

— Благородная Джессика! — фыркнул Грациано.

Порция заметила, как вздрогнула девушка.

— Садитесь, Джессика, — проговорила она как можно приветливее. — Итак, вы бежали к нам из дома своего отца в Новом гетто.

Джессика побледнела. Она осталась стоять и, не глядя на своего супруга, сказала:

— Лоренцо, лучше бы ты сообщил наши новости.

— Боже мой, я совсем забыл! — Из своего плаща Лоренцо достал сложенную бумагу. — Я получил это от Салерио делла Фатториа, которого мы встретили, поднимаясь на лодке вверх по реке, а его дела заставили вернуться в Венецию. — Он вручил письмо Бассанио. — Это касается тебя, ДРУГ.

— Что это?

— Клочок бумаги и то, что там написано — весело отозвался Лоренцо.

Нерисса весело взглянула на Джессику, но Джессика только с отчаянием посмотрела на нее, как будто ее толкали на дно колодца. Все молчали, пока Бассанио распечатывал письмо. Через мгновение он взглянул на Порцию, побледнев еще сильнее, чем Джессика.

— Антонио ди Ардженто потерял свои деньги, — сказал он шепотом. — Все. Слухи подтвердились. Его корабли… ни один из них еще не прибыл в порт.

— Ах, — проговорила Порция, пробуя одну из вишен с длинным черенком, — какое счастье, что я не вложила деньги в его предприятие.

Бассанио посмотрел на нее, лицо его еще оставалось пепельного цвета.

— Но я вложил.

Она перестала жевать и уставилась на него. Джессика, Лоренцо и Грациано, пораженные, обменялись взглядами. Порция медленно произнесла:

— Дорогой Бассанио, вы сказали мне только сегодня, что у вас вообще нет денег. Это заявление не удивило меня, хотя я сочла невежливостью признаваться в этом после того, как вы выиграли и стали моим мужем, а не до того. Но не важно. Вы можете добавить к этому что-нибудь еще?

Бассанио с несчастным видом опустился в кресло.

— Порция, когда я сказал тебе, что мое состояние — ничто, я должен был бы сказать тебе, что оно еще хуже, чем ничто. Я… взял заем под залог состояния Антонио ди Ардженто. Прошу прощения. Я должен был рассказать тебе об этом.

Порция снова принялась есть вишни, глядя на него в упор.

— Да, ты должен был рассказать мне о состоянии своих дел. Но гораздо безопаснее сообщить мне об этом теперь, когда у тебя есть мое состояние, не правда ли? — Она посмотрела на вновь прибывших гостей и на Ксанте и Нериссу, которые стояли рядом у края стола, сложив на груди руки, и уголки губ у них были опущены, как будто они внезапно поняли, что вместо свадебного веселья оказались на похоронах. — Ну, садитесь, все! — распорядилась Порция. — Вино еще есть, и есть половина зажаренного кабана.

Джессика села. Казалось, ей стало немного не по себе при виде остатков головы кабана на блюде в центре стола. Ксанте пошла в кухню и вернулась с блюдом фруктов и хлеба, которое поставила перед Джессикой. Джессика с любопытством взглянула на нее и благодарно улыбнулась.

— Дай мне письмо, — сказала Порция, вынимая его из дрожащих пальцев Бассанио. Она прочитала вслух:

«Милый Бассанио! («Милый — Бассанио?» — удивилась она про себя.)

Все мои корабли погибли. Кредиторы мои делаются жестоки, положение мое очень плохое. Мой вексель еврею просрочен. И так как, заплатив по нему, мне невозможно будет остаться в живых, то между нами все долги уплачены, и я только хотел бы увидеть тебя перед смертью. Однако поступай по своему усмотрению: если твоя любовь ко мне не побудит тебя приехать, пусть не побуждает и мое письмо.

Порция сложила письмо.

— Вот, значит, как. Мне неизвестны подробности этого дела, хотя полагаю, что дело грустное, но в любом случае, мой супруг, у тебя нет долгов. Он так говорит, здесь. — Она ткнула пальцем в письмо. Все уставились на нее, лишившись дара речи. Порция развела руками. — Что? Что такое?

Нерисса быстро проговорила:

— Синьора Порция хочет сказать, что долг Бассанио синьору Антонио уплачен, потому что она выплатит его, конечно, и избавит Антонио от грозящей ему ужасной смерти, как он пишет в своем письме. Разве не это вы имели в виду, синьора Порция?

— Ну да, конечно! — с готовностью подтвердила Порция, меняя выражение лица и демонстрируя глубокую озабоченность. Про себя она подумала, как бы она жила без веселых вечеров с Нериссой, и в двадцатый раз дала себе обет никогда не отпускать от себя подругу. Нерисса — крестьянка, но она как дома среди этих благородных венецианцев. Сама Порция — аристократка по рождению, но чувствует себя чужой, присутствуя при их городской болтовне, как чужестранец, прибывший из другой страны, словно их жизнь и их вера чужды ей.

Она подняла взгляд и, к своему удивлению, увидела, что Джессика ди Скиммиа смотрит на нее с сочувствием.

Порция слегка улыбнулась ей и заметила, как потемнели ее глаза, когда Нерисса спросила:

— Смерть за долг, в Венеции? Никогда не слышала большей странности. Кто этот еврей, угрожающий убить Антонио?

Джессика скорбно посмотрела на свою подругу:

— Мне больно говорить, но это мой отец.

* * *

В дверь кабинета Порции, где она уединилась после ужина, тихо постучали.

— Входи, Нерисса, — откликнулась она.

— Это не Нерисса, — раздался женский голос. Дверь приоткрылась, и темноглазая женщина неуверенно заглянула в комнату. — Это Джессика ди Скиммиа. Могу я поговорить с вами, синьора?

Порция предложила Джессике более удобное место, чем стул, который она отвела Бассанио сегодня днем. С беспокойством и одновременно с облегчением она наблюдала после ужина, как Бассанио поспешил в свою комнату собирать одежду, чтобы ненадолго съездить в Венецию. Он будет присутствовать на разбирательстве дела Антонио в гражданском суде с временным сертификатом в руках на владение деньгами — деньгами «Бельмонта», — которыми оплатит долг Антонио. Он вернется сразу, как только разбирательство будет закончено. «Я спать не буду, пока не вернусь к тебе», — заверил он Порцию.

Порция сдержалась и не спросила, почему в таком случае он берет с собой три перемены одежды. Это ее не волнует. Как долго он останется в городе — не главная ее забота.

Ее волновала его дружба с Антонио ди Ардженто.

Как будто прочитав ее мысли, Джессика сказала:

— Синьора, простите мне мою вольность, но я думаю, вам нужно знать: Антонио ди Ардженто держит вашего супруга в полном рабстве.

Порция прижала руки к губам и медленно кивнула:

— Кажется, так оно и есть.

— Если мне позволено будет сказать, Нерисса писала мне о вашей мудрости и остром уме. Я по себе знаю, каково это выйти замуж за глупца, который ничего не знает о деньгах и у которого ваше серебро утекает меж пальцев, как вода. Так что догадываюсь, синьора, я буду говорить открыто, — что, каковы бы ни были ваши чувства к вашему супругу, вы не можете желать, чтобы он распоряжался доходами от вашего имения, а тем более чтобы он делал это по совету какого-то шального венецианского купца.

Порция подняла брови.

— Простите меня, синьора. Возможно, вы сочтете меня невежественной. Я выросла в Новом гетто, и мне пришлось научиться вежливым речам у христианской аристократии.

Порция хрипло хихикнула.

— Ну, у меня вы этому не научитесь. Я белая ворона среди аристократов. Продолжайте, Джессика. Я нахожу вас чрезвычайно красноречивой.

— Я думаю, вы должны найти способ разоблачить Антонио. Лоренцо рассказал мне еще о десяти планах Антонио, которые окончательно лишат нас всех наших денег.

— Вы хотите сказать, что я не должна давать свои деньги для освобождения этого Антонио от его ничтожного долга в три тысячи дукатов? Что я должна позволить вашему странному, кровожадному отцу вонзить нож в его грудь и вырезать фунт мяса, чтобы освободиться от вмешательства Антонио с его советами?

Джессика побледнела.

— Не думаю, что до этого дойдет, если только мой отец… не сошел с ума.

— Отцы, как известно, имеют обыкновение сходить с ума.

— Но если он убьет Антонио, — если закон позволит ему зайти так далеко, — это не решит вашу проблему, — продолжала Джессика. — Бассанио будет почитать Антонио еще больше, считая его жертвой. Антонио годами забивал голову Бассанио, как, впрочем, и Лоренцо, своими планами. Антонио эти планы редко приносили удачу, но Бассанио станет претворять их в жизнь, будь Антонио жив или мертв. Он опустошит вашу казну. И Антонио превратится в…

— Мученика, — прервала ее Порция. — Святого, которому нужно поклоняться.

Джессика кивнула.

— Но неужели ваш отец действительно может убить Антонио?

— Он очень зол, — сказала она с глубокой болью. — Это я ранила его, но страдать будет Антонио. Не думаю, что ваши деньги изменят что-то. У моего отца денег достаточно. Этот вексель на фунт мяса был составлен в шутку. Он хочет унизить Антонио.

— Как и я, — заметила Порция.

— Мой отец может сделать из Антонио посмешище в суде, но тот все-таки останется героем для Бассанио — еще бы, подставил грудь ножу дьявола-жида, — с горечью проговорила Джессика. — Использует ли дьявол-жид свой нож или нет, не важно. Антонио все равно предложит себя в качестве…

— Агнца для заклания.

Джессика улыбнулась ей.

— Овцы для шохета, хотела я сказать.

— Для чего?

— Не важно. — Джессика наклонилась вперед. — Леди Порция, вы должны помешать Антонио стать жертвой и добиться контроля над своим состоянием каким-нибудь другим способом. Если вы не прервете это дело, вы рискуете всем, чем владеете.

— И всем, чем сможете владеть вы, поскольку ваш муж явился сюда, чтобы занять у меня денег.

Джессика густо покраснела.

Порция протянула руку через стол и похлопала девушку по руке.

— Теперь я была слишком прямолинейной. Не бойтесь, Джессика. Я сочувствую вашему положению. — Она откинулась в кресле. — Поймите, мне все равно, кому я даю деньги, пока их даю я! Вы со своим Лоренцо будете иметь достаточно, если я получу права на то, что принадлежит мне. Я нахожу ваши советы мудрыми. Я разделяю ваши взгляды. Бассанио нужно заставить уважать меня. Но как прервать это дело между Антонио и вашим отцом? Как мне это сделать?

— Я не знаю! — воскликнула Джессика. — Но, судя по тому, что рассказывает мне Нерисса, вы с вашим умом сможете что-нибудь придумать.

— Ах, она слишком хорошо обо мне думает.

— Она любит вас, — просто сказала Джессика.

Порция мягко улыбнулась:

— А я — ее.

Джессика встала, сделала реверанс, собираясь уходить, но остановилась в нерешительности.

— Есть еще одна вещь, — проговорила она. — Новости о кораблях Антонио. Провалились шесть его предприятий. Шесть кораблей затонули, возвращаясь из Триполи, Англии, Мексики, Лиссабона, Берберии и…

— Индии, да. Очень неудачно.

— Мне кажется, не похоже на правду. Синьора Порция, есть люди, распространяющие слухи на Риальто, чтобы поднять цены на свои собственные акции.

— Я слышала об этом.

— Я только предлагаю: обратитесь к посредникам, которые у вас есть, пусть они расследуют тайну полного банкротства Антонио. Если это сделать вовремя, то, возможно, дело так и не дойдет до суда. Есть такой человек, Тубалкейн, который работает на Риальто. После окончания работы он часто ходит в восточные доки. Стоило бы порасспросить его.

Порция записала имя.

— Спасибо, Джессика. — У нее в голове мелькнула какая-то мысль, и она взглянула на свою гостью. — Мужчины считают вашего отца кровожадной собакой. Ваше мнение о нем кажется… более сложным.

Джессика промолчала.

— Почему вы покинули его дом?

Джессика опустила глаза и тихо сказала:

— Он хотел, чтобы я стала… другой. Он пытался заставить меня изучать Закон…

Заставить вас?.. — Порция уставилась на нее, не находя слов, а это с ней редко случалось.

Девушка подняла голову — впервые на ее лице снова появилось выражение застенчивости и вызова. Она, не моргнув, выдержала взгляд Порции. Недолгая близость между ними исчезла, но Джессика все еще стояла, как бы ожидая серебряной монеты за свои умные советы. Неужели она так же, как сама Порция, стремится к выгоде? Но нет. Порция видела в ее глазах жажду чего-то большего, чем деньги, и поняла, что это. Девушка искала дружбы, ей хотелось попасть в тот волшебный мир, в котором, как ей казалось, правит Порция. Вот эти вещи она и надеялась купить.

Порции было ее жаль, и не в последнюю очередь потому, что Нерисса научила ее понимать, что такие вещи купить нельзя.

Зато другие можно. Дело всегда в деньгах, а их Порция могла дать. Так что она сухо сказала Джессике:

— Дорогая, все будет хорошо. И я хочу наградить вас за вашу помощь.

* * *

Настойчиво пожелав Грациано спокойной ночи, Нерисса молилась, когда дверь отворилась и в ее комнату вошел мужчина. У нее перехватило дыхание, и она вскочила на ноги.

— Кто вы? — закричала она.

Мужчина приложил к губам палец в перчатке. Он был строен и высок ростом и с редкими усиками. На подбородке виднелся слабый намек на каштановую бородку. На нем были черные сапоги с серебряными пряжками, берет из мягкой кожи и бриджи, предназначенные для верховой езды. Они были очень похожи на те, что день назад Нерисса видела на Порции.

— Кто вы? — прошептала Нерисса, садясь на кровать и присматриваясь к изящным движениям мужчины. Про себя она произнесла «Отче наш», молясь, чтобы Бог не ввел ее в искушение.

Мужчина сел в кресло у двери, подальше от света свечи.

— Как вы думаете? — хриплым шепотом спросил он Нериссу.

Нерисса скосила на него глаза:

— Скажите что-нибудь еще.

— Бассанио — болван, как и Лоренцо, и Грациано тоже, и у меня есть план, как навсегда поставить их на место.

— Порция! — Нерисса прижала руки к щекам. — Сейчас не время для маскарада! Что ты задумала?

Порция сняла кожаный берет и встряхнула головой. Нерисса снова закричала:

— Твои волосы!

— Да, я их обрезала! — прошипела Порция. — Тихо! — Она пригладила золотистые волосы, которые торчали теперь колючими пучками. — У меня кружится голова.

— Тогда приляг. Ты пьяна, пьяна, пьяна…

— Не так уж я пьяна. У меня есть план. Бассанио рассказал нам, какой странный договор Антонио подписал с евреем. Любой дурак выиграет это дело в пользу Антонио. Я знаю адвоката, которого они наняли. Он живет в Падуе и обычно давал мне почитать книги. Он жадный. За серебро я смогу убедить его в чем угодно. Мы сегодня же навестим его и вытащим из постели. Он напишет для меня письмо. Я знаю закон. Я сама выкуплю Антонио!

Нерисса грустно посмотрела на ее.

— Твой отец был сумасшедший, — сказала она. — Жаль, что это настигает таких молодых.

— Нерисса, это можно сделать. Мой голос часто принимают за мужской. Много раз я видела, как люди смотрят на меня, когда я говорю. И ты, знающая меня лучше, чем кто бы то ни было, входишь в их число, включая Бассанио. Ты вот сейчас не сразу узнала, даже когда я заговорила.

— Ты сидишь в полутьме.

— Сейчас маскировка была сделана наспех. Я поработаю над этим и над голосом. Ну, вставай! Мы попрощались с нашими мужьями…

— Твоим мужем. Я не давала согласия на брак…

— Не увиливай. Мне нужна твоя помощь. Вставай! Одевайся!

Нерисса упала на спину на своей постели и застонала: «Нет, нет, нет!»

Корсаж, верхняя юбка, плащ и сапоги полетели ей на живот — Порция влезла в гардероб своей подруги и стала швырять вещи на кровать.

— Судебное заседание назначено на пятницу, — энергично говорила Порция, роясь в шкафу. — Мы оставим записку Джессике и ее щеголю Лоренцо. Они могут изображать здесь господина и госпожу, купаясь в клубнике со сливками. Пусть она носит наши платья. Пошли, мой корабль идет быстро, он не будет делать остановок. Мы окажемся там раньше Бассанио. Идем!

Серый свет зари проник в комнату в западной части дома, где синьор Немо Фонтеччио провел последнюю ночь своей оплачиваемой службы в имении Бель Менте. Он встал в ночной рубашке и со скрипом прошел к отхожему месту. Облегчившись, натянул ситцевую рубаху и панталоны и потянулся к вешалке на стене, где хранил свою шапочку и мантию юриста.

— Что за черт? — пробормотал он, когда рука его коснулась пустого крючка.

 

Глава 28

Они миновали зеленые поля аспарагуса и дикого ириса, и заросли жимолости по берегам, и маки, которые сверкали, как рубины, в прибрежной траве. Но когда они пересекли залив, краски исчезли. Город Венеция высился перед ними, как остров из серого камня.

Нерисса обиженно сидела на палубе шлюпа, принадлежащего Порции, одетая в одежду клерка, которую Порция позаимствовала у падуанского законоведа. Практика этого человека процветала. Он был счастлив предать своего венецианского клиента Антонио, если Порция заплатит ему за эту услугу. Она заплатила также за наряд клерка для Нериссы, который они взяли из комнаты его помощника. Нериссе эта сделка не очень нравилась.

— Эта одежда мне не подходит, — жаловалась она Порции. — Почему я иду у тебя на поводу?

— Потому что я восхищаю тебя своей смелостью.

— Мне хватало приключений и до того, как я встретила тебя, — возразила Нерисса.

— Но не хватало остроумных разговоров и не было лебедей, плавающих в прудах, — сказала Порция. — Теперь у тебя все это есть. Разве ты не благодарна мне?

— Если на меня снизошло такое благословение, то почему я дрожу на мокрых досках этой лодки, в шерстяных бриджах, которые так сжимают мою лучшую часть, что я хожу как в тисках?

— Может, ты прекратишь разговор об обидах, нанесенных твоей лучшей части?

— Нет! И, говоря об этих оскорблениях, я должна сказать еще кое-что о синьоре Бен Гоцане.

— Шейлоке, ты хочешь сказать.

— Порция, он не будет настаивать на условиях своего векселя. Он откажется от иска еще до того, как мы явимся в суд. Фунт мяса! Это убило бы Антонио, а мое сердце говорит, что Бен Гоцан не убийца.

— Есть его обращение в реестр судебных дел, он утверждает, что намерен им стать. Так там написано.

— Что бы там ни было написано, я знаю его. Я не называю его своим другом, уверяю тебя. У меня до сих пор на левой ягодице вмятина от падения с лестницы…

— Опять ягодица! И вмятина! Разве так может быть?

— Может, кому и не верится, только это так. Но, Порция… — Нерисса понизила голос, хотя по палубе ходили только матросы, время от времени с любопытством поглядывая на них. — Я знала убийц. Я видела их в домах Малипьеро, с глазами пустыми и мертвыми. Ну, в твоем собственном доме, этот арагонский наемник…

— Да? — сухо переспросила Порция. — Что еще о нем?

Нерисса помолчала и потом спокойно продолжила:

— Так вот: я не думаю, что синьор Бен Гоцан имел в виду лишить его жизни. Вот увидишь, Антонио будет избавлен от этого тяжелого испытания, и мы тоже.

— Ну, моя дорогая, я выслушала его дочь за ужином прошлым вечером и после него, и у меня сложилось другое представление. Бен Гоцан обвиняет Антонио, потому что именно он арендовал корабль, на котором бежала Джессика. Если бы он схватил их, то вернул бы свою дочь домой до того, как Лоренцо уложил ее в постель и сделал необратимо христианской супругой. Теперь он жаждет мести. Жиды всегда жаждут мести! Я читала, что они любят орудовать ножами. А что насчет тех псалмов, которые ты всегда велишь мне читать? Я их читала. Я нашла в них множество заявлений царя Давида о том, как Бог пускал стрелы в своих врагов, и поджигал их, и бросал их в ямы, и отрезал им губы…

— Порция, католические епископы читают те же самые стихи, но только говорят об османах!

— Но кто написал их, я тебя спрашиваю? Я только следую логике. — Порция напустила на себя обиженный вид. Откинув драматическим жестом капюшон, она широкими шагами зашагала на корму.

Нерисса опустила голову на колени и тихо застонала. Ее укачивало.

* * *

Поднявшись по мраморным ступеням муниципального суда и войдя в прохладный холл с колоннами, Порция ощутила целую гамму чувств: две части священный трепет и три части ревнивая зависть. Вокруг нее расхаживали мужчины в мантиях, в черных шляпах, обсуждая с глазу на глаз дела, и апелляции, и приговоры, вынесенные Советом Сорока, приправляя свой разговор латинскими терминами.

«Вот же вам! — подумала она, с удовлетворением размахивая своей одолженной мантией. — Вот!»

За ее спиной Нерисса испуганно прошептала:

— Порция! У тебя левый ус отклеился!

Порция задумчиво потерла лицо, морщась, как будто раздумывая над тем, как лучше защитить портового агента от взяточника-полицейского.

— Так лучше? — углом рта произнесла она.

— Да.

— И называй меня Бальтазар. Иди поскорее, ну. Наше дело рассматривается в три, и начнется оно вовремя или нет, наше заблаговременное появление дополнительный козырь в нашу пользу. Мы появимся прежде, чем заполнится четвертая скамья и появится почтенный судья один из самых старых среди Совета Сорока.

— Ты появишься! Не я, Порция…

— Бальтазар.

— Опомнись. Ты похожа на молодого правоведа, я признаю. Но никто не примет меня за мальчика.

Порция остановилась на ходу.

— В данном случае твой здравый смысл говорит мудро, юный Буонавентуро. Не таращи на меня глаза! Ты меня убедил, не в последнюю очередь потому, что твой Грациано, который прилип к Бассанио, как репей, и который, можно сказать, хорошо знает твою персону…

— Не говоря о синьоре Бен Гоцане, в доме которого я жила!

— …обязан быть свидетелем в суде. Следовательно, ты должна остаться за дверью и сидеть, надвинув шляпу на глаза.

Нерисса облегченно вздохнула.

Порция считала, что сердце у нее железное, но оно забилось, как обычное человеческое, когда она открыла дверь в зал заседаний суда Сорока.

Она заморгала от апрельского солнца, бившего в большие окна. Ей хотелось бы, чтобы свет был не таким ярким. Первое, что она увидела, — спину Бассанио в блестящем шелке и руки в желтых перчатках, которыми он жестикулировал, стоя у барьера, отделяющего возвышение для судей от места для свидетелей. Он с кем-то разговаривал. Опасаясь, как бы он не почувствовал ее взгляд и не обернулся, Порция отвела глаза, прошла к дальней стороне барьера и разложила там свою книгу и бумаги. У нее с собой был том венецианских гражданских законов и копия векселя Антонио ди Ардженто еврею Шейлоку, засвидетельствованного Бассанио, который вчера она поспешно отыскала под стопкой легкого белья в гардеробе своего молодого супруга. Ее сердце так колотилось, что она боялась, как бы мужчины, болтающие в зале, не услышали его стук. Но никто не обратил на нее особого внимания, когда она встала среди них, спокойно изучая свои бумаги. Судя по их разговорам, это были дельцы: купцы и горстка правоведов, пришедших на судебное заседание из-за необычности дела, они говорили о своих собственных кораблях, со страхом комментируя катастрофу с кораблями Антонио, с удовольствием рассуждая об известной грубости евреев. Ее взгляд привлекла красная шляпа на голове молодого человека с большими ушами и меланхоличными зелеными глазами. Он стоял у стены рядом с высоким темноволосым синьором, который по-отечески похлопал его по плечу. Молодой человек закрыл кожаную папку. На рукаве его плаща было нашито красное сердце.

Она похолодела, услышав голос Бассанио почти рядом с собой.

…должен! — говорил он. Она отвернулась и сгорбилась. Другой мужской голос, расстроенный и низкий, спросил:

— И значит, ты доволен своим браком?

— Дорогой Антонио, — сказал Бассанио, — для меня и моего состояния это самое лучшее.

— Тогда мне все равно, что станется со мной.

Внезапно откуда-то сверху у нее за спиной раздался пронзительный смех Грациано. Порция подпрыгнула и, украдкой взглянув наверх, увидела этого фата на галерее у задней стены помещения, футах в пятидесяти от себя. Потом она снова увидела спину Бассанио в ярком шелке — ее супруг быстро шел к узкой лестнице, ведущей на галерею, к Грациано. При этом она успела заметить двух изысканно одетых близнецов, стоящих рядом с Грациано, шепотом о чем-то разговаривающих.

Дверь за высоким судейским столом открылась. В нее вошел седобородый судья, величественный в своей высокой черной шапке. На Кампаниле колокол пробил три, и шум стих, когда зрители разместились на галерее. Все прибыли в суд вовремя.

Порция осталась стоять на месте. Она не смотрела ни вправо, ни влево, избегая взглядов мужчин, оставшихся в зале. Вспомнив все гражданские дела, которые она слушала с галерей в Виченце, в Вероне, она ждала, пока судья удобно устроится в своем кресле, потом, оставив свою книгу и вексель на барьере, уверенно направилась к нему и вручила бумагу. Она спиной чувствовала взгляды присутствующих, но не сводила взгляда с судьи, пока он читал записку, в которой правовед из Падуи, синьор Белларио, отказывался от дела по причине болезни и рекомендовал на свое место синьора Бальтазара, молодого доктора права, специалиста по гражданским делам, недавно принятого в адвокатуру.

Она с радостью отметила, что судья косит.

— Ну хорошо, — сказал он наконец, поерзав в высоком кресле. — Займите свое место, синьор Бальтазар. Вы ознакомились с тяжбой, которую здесь разбирает суд?

Она выкурила три трубки табака на палубе шлюпа этой ночью, чтобы голос у нее стал более грубым, хотя от запаха табака Нерисса почувствовала недомогание. Теперь она произнесла по возможности низким голосом:

— Я подробно познакомился с делом.

— Антонио ди Ардженто и Шейлок, подойдите, — сказал судья.

Порция повернулась и взглянула в зал — двое мужчин вышли вперед из-за деревянного барьера. Тихое бормотание раздалось на галерее, но тут же стихло под строгим взглядом судьи. Порция выпрямилась во весь рост и оглядела участников процесса.

Кроме юной Джессики, которая частично была христианкой, она никогда в своей жизни не встречала ни одного еврея. За ужином в «Бельмонте» Бассанио, Лоренцо и Грациано насмехались над старым чудовищем Шейлоком. Теперь она с любопытством разглядывала странное обезьяноподобное лицо купца с его напудренной, дряблой кожей, неестественно розовыми щеками, освещенными ярким послеполуденным солнцем. Видела его впавшие, обведенные углем глаза и мрачный взгляд. Так вот какой он, этот старый еврей!

— Синьор Шейлок, — начала она, обращаясь к нему, и остановилась: на галерее раздался смех. Искренне недоумевая, ненавидя себя за вспыхнувшие щеки, она посмотрела на судью и спросила: — Который здесь купец? Который жид?

Судья указал на размалеванного человека:

— Это синьор Антонио. Другой — жид.

Теперь она посмотрела на этого другого, который стоял рядом с Антонио, скрестив на груди руки. Она почувствовала себя запутавшейся, будто ее неправильно информировали о подробностях этого дела и о многих других вещах в жизни.

Противником Антонио оказался тот высокий синьор, который по-отечески похлопал по плечу молодого человека в красной шляпе у стены: темноволосый мужчина с красивыми глазами, среднего возраста, одетый в хорошо сшитую одежду, какую носят самые состоятельные купцы на Риальто. Он выглядел на добрых десять лет моложе Антонио.

На самом деле Порция об этом, конечно, не знала: Шейлок Бен Гоцан лишь накануне подстриг бороду и укоротил волосы до длины, принятой у венецианских граждан. Он снял свой еврейский тюрбан и значок и, войдя в зал суда этим утром, заставил судебного клерка замолчать под его строгим, испепеляющим взглядом. Сейчас у него на голове был темный бархатный берет, купленный им на Мерчерии.

— Ваше имя Шайлох? — спросила она.

— Шейлок мое имя.

Порция не уловила особого различия в произношении, но кивнула, как будто поняла. Ни в лице, ни в фигуре мужчины она не заметила ничего, что отличало бы его от христианина. Однако выражение их лиц было совершенно разное. Если лицо христианского купца выражало уныние, Шейлок Бен Гоцан выглядел почти веселым. Она продолжала разглядывать его, и он удивленно поднял брови.

Взяв себя в руки, Порция снова обратилась к нему:

— Вы предъявили странный иск.

— Еще более странному человеку. — Шейлок указал на Антонио в зеленом шелковом камзоле и обтягивающих штанах.

Горожане на галерее засмеялись, хотя, искоса взглянув наверх, она заметила негодование на лицах друзей Антонио и услышала крик Грациано:

— Придержи язык, еврейский клоун!

«Какой же дурак этот Грациано!» — подумала она и снова обрела уверенность в себе.

— Тишина! — Шум стих. Она посмотрела на Антонио, который очнулся от своей меланхолии и понял — казалось, только сейчас, — что стройный юноша, стоящий перед ним, не его официальный защитник.

— А где синьор Белларио? — спросил он.

— Болен. — Порция в упор посмотрела на купца. Страх, мелькнувший в его глазах, сменился покорным смирением. Она показала на заимодавца: — Вы знаете, что он может предъявить вам иск?

Антонио равнодушно пожал плечами.

— Да, так он говорит.

— Вы признаете вексель?

— Да.

Что с парнем? «Мне все равно, что станется со мной…» — вспомнилась ей странная и грустная жалоба в письме, обращенная к Бассанио. Неужели это правда?

Порция заговорила еще более низким голосом:

— Если вы признаете вексель… — Закашлявшись, она остановилась. Судебный клерк принес ей воды. Поблагодарив его, она сделала глоток и продолжила: — Тогда еврей должен быть милосердным.

— А по какой причине? — вежливо осведомился ростовщик. — Скажите мне.

Порция была готова к громким возражениям, но не к этому спокойному тону. Она собиралась ответить на горячие выкрики еврея страстным призывом к милосердию, которое должно было тронуть судью до слез. Но этот Шейлок поразительно спокоен!

Но она достойно ответит.

Увещевающим тоном Порция начала:

— Природа милосердия не в принуждении. Это как теплый дождь, спадающий с неба на землю. Это… — она подняла два пальца, глядя на судью, — дважды благословенно! Это благословенно для того, кто дает, и для того, кто берет. И власть… всего сильнее у тех, кто властью облечен. Она приличнее венчанному монарху, чем корона.

Она услышала скрежещущий звук и покосилась влево. Шейлок Бен Гоцан достал из кармана маленький нож и оселок и теперь точил лезвие. Зрители забормотали. Порция отвела взгляд от мужчины и снова посмотрела на судью, подняв руки и возвысив голос:

— Милосердие есть свойство Бога самого, земная власть тогда подобна Божьей, когда с законом милость сочетает! — Скрежет лезвия по камню стал громче, и она сделала гримасу. Затем повернулась к Бен Гоцану и заговорила еще громче: — Жид, за тебя закон, но вспомни только, что, если б был без милости закон, никто б из нас не спасся.

Синьор Бен Гоцан рассмеялся.

— Это зависит от религии человека. Но милость и спасение души не имеют ничего общего с этим делом. — Он положил свой нож на барьер и достал из-за пазухи договор. Он встряхнул бумагу, расправляя ее. — Я обращаюсь к закону. Неустойка и оплата по векселю.

— Вы не можете взыскивать платеж по такому векселю, Шейлок!

Он пожал плечами и поднял руки, ладонями вверх, двумя пальцами держа бумагу.

— Я могу проиграть эту тяжбу, но что мне остается? Только попытаться. Я не могу ничего поделать со своей волчьей и кровожадной натурой.

Услышав гогот с галереи, Порция в ответ на его слова насмешливо улыбнулась:

— Итак, ужасный жид, вы готовы вырвать мясо у христианина. Но мясо — не деньги. Что вы могли бы с ним сделать?

— Я мог бы обратить его в деньги.

— Каким образом?

— Я мог бы продать его христианам — пусть едят его во время своей мессы. Вы ведь практикуете там своего рода каннибализм, разве нет?

Теперь горожане на галерее не смеялись, но стали свистеть и шикать, а судья заерзал в своем кресле. Порция ощутила свое преимущество и решила им воспользоваться:

— Ваше богохульство в любом случае отвратительно. Но в муниципальном суде Венеции мы допрашиваем не еретиков, а нарушителей гражданского права. Разве он, — Порция указала на Бассанио, — не может внести одолженную сумму?

— Да, он может! — Бассанио подскочил к барьеру галереи, и Порция поспешила перевести взгляд со зрителей на судью. Краем глаза она заметила бумагу в руке Бассанио, затянутой в перчатку. — Вот, я предлагаю это за него. Да, двойную сумму!

— Ч-то? — не удержалась Порция и чуть не обернулась, чтобы посмотреть на Бассанио, но, спохватившись, снова обратила взор на возвышение для судьи.

— Если этого мало, я обязуюсь удесятерить сумму. Ручаюсь головой, рукой и сердцем!

Порция в гневе заскрежетала зубами. «Я получу его руки, голову и сердце!» Все еще не сводя глаз с судьи и не глядя на Бассанио, она заставила себя говорить спокойно и рассудительно:

— Даже если бы у синьора Бассанио были эти деньги — в чем я сомневаюсь, — это невозможно. — На галерее послышался ропот, и она повысила голос: — Закон Венеции защищает договор, подписанный добровольце, хотя его исполнение смертельно для подписавшего. Только Совет Десяти может изменить закон, а он этого не делал.

— О, Даниил здесь судит! — лукаво заметил Шейлок. К ее изумлению, он подмигнул ей. До нее дошло, что еврей единственный в этом зале догадался: она не тот, за кого себя выдает. Она быстро отвернулась, ломая голову: усомнится ли еврей в ее звании и не потребует ли остановить процесс? Игру необходимо продолжать. Скорее всего, он не выдаст ее. Если ему известно, что она обманщица, то он больше, чем кто бы то ни было, будет ожидать ее провала. А значит, она в безопасности.

В любом случае теперь она не может отступить.

Еврей наклонился к ней и вручил ей документ.

— Читайте, — сказал он. — В нем моя клятва. Я поклялся взять фунт мяса у этого купца, если он не вернет мои дукаты в день платежа. День наступил. Я должен нарушить клятву и стать клятвопреступником? Нет, я им не стану, даже ради Венеции… — Он презрительно скривил губы, произнося название города.

Порция схватила бумагу и развела руки в театральном умоляющем жесте.

— Будьте милосердны! — воскликнула она. — Дайте мне порвать вексель!

— Нет, — ответил он.

Антонио жалостливо кашлянул:

— От всей души я умоляю суд вынести свой приговор!

Порция повернулась к нему, подавляя гнев при виде этого человека с лицом клоуна, разыгрывающего перед Бассанио роль мученика.

— Пусть так, — холодно сказала она. — Готовьте грудь для ножа еврея.

Слушатели разинули рты. Невероятно, но Антонио расшнуровал свой камзол, обнажив тело, такое белое, будто его никогда не касался дневной свет.

— Знаете, здесь больше чем один, — мягко проговорил Бен Гоцан.

«Матерь Божья!» Порция бросила на него опасливый взгляд.

— Что — больше чем один? Не один договор?

— Еврей.

Она недоуменно посмотрела на него.

— Вы постоянно говорите просто «еврей», без имени. А ведь здесь их больше чем один.

Мужчины на галерее зашикали. Порция стиснула вексель так, что костяшки пальцев у нее побелели. Ему не удастся заставить ее ораторствовать на эту тему! И все-таки он не затмит ее, как и Антонио, который уже снял камзол и рубашку и стоял, раскинув руки, как Христос, бледность тела резко контрастировала с его лицом, напудренным розовой пудрой.

Так. Мученик здесь, городской остряк там. Ладно же. Они оба у нее в руках, и скоро они об этом узнают.

Она посмотрела на судью и, к своему удивлению, увидела, что он дремлет, склонившись на бок в своем кресле. Его локоть стукнулся о стол, он вдруг выпрямился, поправил свою высокую шапку и сказал:

Продолжайте.

— Антонио! — выкрикнул Бассанио из-за барьера. — Я женат на женщине, которая мне дорога, как жизнь.

Выражение ревности вспыхнуло на лице купца.

И внезапно Порция поняла, что их связывает.

Бассанио продолжал, потерев глаза, как будто смахивая слезы:

— Но жизнь сама, жена моя, весь мир — все не дороже мне, чем жизнь твоя, — театрально произнес он. — Я отдал бы за тебя жизнь, если бы мог.

— Спустись сюда и сделай это, шут! — Шейлок Бен Гоцан, внезапно разозлившись, указал ножом на Бассанио. — Благочестивые христиане, щедрые на обещания! Будь мой нож у вашей груди, вы бы сказали что угодно, чтобы избежать боли. — Он указал клинком на Антонио. — По крайней мере, сердце вашего друга говорит его устами. Это больше того, что я ожидал. Обычно он бежит, как трусливый пес.

Судья поднялся с места, чтобы призвать к порядку. С галереи Бассанио уставился на Бен Гоцана, открыв рот. Когда выкрики сверху стихли, Антонио повернулся и протянул руки к Бассанио:

— Привет мой шлю твоей жене достойной! — крикнул он. — Скажи, как я любил тебя! Воздай честь мертвому. Когда ж рассказ окончишь, пусть судит, была ли у Бассанио любовь!

Шейлок Бен Гоцан стоял рядом, с насмешливым глубокомыслием взирая на эту драматическую игру.

— Очень хорошо, очень хорошо, — одобрил он. — Но у меня на это нет времени. Мы можем завершить наше дело?

— Вы чересчур спешите пролить кровь человека, синьор Шейлок! — сказала Порция.

Шейлок пожал плечами.

— Сейчас еврейская Пасха, святое время, и приближается мой Шаббат. А до заката солнца мне еще нужно отравить три колодца.

На галерее раздался смех, мужчины стали повторять друг другу эту шутку. Порция раздраженно прикрыла глаза.

— Тишина!

Когда в зале стало тихо, она украдкой взглянула на судью. Веки у него были полуопущены. Не важно. Не ему, а Антонио нужно показать, кто главный в этой игре.

Она посмотрела на ростовщика, который нетерпеливо постукивал ногой.

— Жид Шейлок, приготовь свой нож.

Невозмутимо улыбаясь, высокий мужчина подошел к Антонио с занесенным ножом. Антонио стоял, опустив руки и глядя в пол, но теперь он снова поднял руки и вызывающе посмотрел на своего противника. Горожане следили за ними в испуганном молчании. Судья спал.

Порция встала между мужчинами. Бен Гоцану она сказала:

— Приготовься отрезать свой фунт мяса. Но не пролей ни капли крови.

Глаза ди Ардженто метались между нею и Бен Гоцаном, купец выглядел растерянным. Гул восхищения пронесся по залу, Порция торжествующе посмотрела на ростовщика.

Бен Гоцан невозмутимо ответил:

— Я крови не возьму. Исаак?

Молодой человек с печальными глазами в красной шляпе поднялся со скамьи и вышел к барьеру, неся ведро и тряпки. Шейлок наклонился через барьер, чтобы взять их, говоря:

— Конечно, я вытру все, что выльется. Кровь останется собственностью синьора ди Ардженто.

Возмущенные крики раздались с галереи. Пот заструился по спине Порции. Проклятый жид! Когда шум стих настолько, что ее уже могли услышать, она подняла руку, останавливая Бен Гоцана, который снова начал приближаться к Антонио со своим ножом. Она взяла с барьера свой свод законов.

— Подожди! — крикнула она. — Смотри отрежь не больше и не меньше, чем фунт: хотя б превысил иль уменьшил вес на часть двадцатую двадцатой доли ничтожнейшего скрупула…

— Хватит медлить, — перебил ее Бен Гоцан. — Мясо будет взвешено настолько точно, насколько позволит инструмент. — Молодой человек в красной шляпе передавал теперь через барьер весы мясника. — Я не шохет, — сказал Бен Гоцан, — но каждый мужчина может отрезать мясо маленькими кусками и взвешивать по ходу дела. Исаак Бен Амос, сын раввина, сегодня здесь вопреки совету своего благородного отца, но он искушен, так же как и вы, мой юный Даниил, в разборе текстов. Вместе вы и он сможете признать, что не нарушен ни один пункт подписанного векселя.

Антонио тихо застонал, но только Порция услышала его. И снова суд превратился в сумасшедший дом. Шейлок Бен Гоцан снова поднял свой нож над ожидающей грудью купца. Со смесью страха и восхищения Порция смотрела на Бен Гоцана.

Она оглянулась на беснующихся горожан. В самом конце зала дверь приоткрылась, и оттуда выглянула побледневшая Нерисса.

«Этот человек не убийца», — вспомнились Порции слова Нериссы.

Порция оторвала свой взгляд от лица Нериссы и посмотрела в глаза мужчины, который удерживал нож в футе от грудины. В этот миг она поняла, что Нерисса была права.

Шейлок Бен Гоцан не стал бы резать. Он разыгрывал великолепную шутку за счет своего врага. В последний момент он бросил бы нож на пол, вежливо поклонился, простил долг и вышел из зала суда. Он просто хотел поднять цену своего милосердия. Продать свое прощение, но не за деньги, а за унижение своего врага. Он явился сюда только для того, чтобы показать христианам их глупость, воплотить их ночные кошмары, сыграть и переиграть роль ужасного жида, и так высмеять их суеверие, и клевету, и ложь.

Но она понимала и еще кое-что, чего не понимал еврей: Антонио жаждал смерти.

Он не умрет. Возможно, он тоже понял это. Но Бассанио не знал этого, и Бассанио никогда не забудет, как Антонио стоял перед жидом, раскинув руки и ожидая удара ножа. Если жид сохранит ему жизнь, то он и Антонио восторжествуют.

А она окажется самым большим глупцом в христианском мире.

Все это мгновенно промелькнуло в голове Порции, и она поняла: предсказание Джессики ди Скиммиа может сбыться. Значит, она должна остановить и милосердие Шейлока и жертву Антония. Она должна остановить Шейлока до того, как он сам остановится. Поэтому, увидев, как его рука с ножом медленно, едва заметно, начала опускаться, она разыграла свою последнюю карту.

Порция быстро пролистала свод законов, затем, потрясенная, будто только что обнаружила там нечто, что на самом деле увидела накануне вечером, сидя над тонкими страницами за своим письменным столом в «Бельмонте», потребовала:

— Погоди, жид. Здесь есть еще кое-что!

Удивленный, Бен Гоцан остановился и уставился на нее, все еще крепко сжимая в руке нож.

Она двумя руками подняла тяжелую книгу.

— Это записано в законах Венеции! По закону чужестранец не имеет права прямо или косвенно покушаться на жизнь кого-либо из местных граждан.

Бен Гоцан побледнел. Он молча смотрел на нее, а зрители на галерее затаили дыхание.

Потом он выпустил из рук нож, и тот со звоном упал на пол. Шейлок кивнул.

— Ах да, — прошептал он. — Чужестранец. — Казалось, он почти не слушал, как Порция, положив тяжелую книгу на барьер, читает, в деталях, законы Венеции, направленные против чужестранцев. Имущество иностранного преступника переходит государству. Жизнь иностранного преступника зависит от милости государства. Закончив читать, она встретилась взглядом с Бен Гоцаном и увидела в глубине его темных глаз что-то такое, от чего ей стало стыдно, и она отвела глаза.

— Разве это государство? — низким, гневным голосом произнес Бен Гоцан, указывая на спящего судью.

— Он — судья! — прогремела в ответ Порция, стыдясь своего стыда. Она снова встретилась глазами с Бен Гоцаном и, на этот раз испепеляя его взглядом, потребовала: — На колени и проси пощады у судьи!

Бен Гоцан посмотрел на нее с глубоким презрением. Он скрестил руки на груди и не шелохнулся.

Антонио опустился на пол. Мужчины на галерее радостно кричали и смеялись. Судья внезапно очнулся и спросил, что происходит, а когда Порция ему все объяснила, призвал всех к порядку. Он заявил, что Антонио свободен, и потребовал от еврея Шейлока разделить свои деньги пополам между государством и Антонио. Сбитый с толку и ошарашенный Антонио сначала покачал головой, потом пришел в себя настолько, чтобы согласиться со своим адвокатом: да, конфискованное имущество ростовщика должно быть, как выразился юный правовед, «поделено с зятем Шейлока, Лоренцо ди Скиммиа, пока жив Антонио, а останься Антонио без наследника, оно перейдет после его смерти к тому же Лоренцо». Шейлок в ужасе посмотрел на Антонио и Порцию, потом обернулся к судье и, воздев кверху руки, сказал:

— Возьмите тогда и мою жизнь, раз вы отбираете у меня средства, на которые я живу!

— Я дарую тебе жизнь, — сказал судья, внезапно оживившись. — Мы милосердны.

— Даруй, но если он станет христианином! — сказал Антонио. В его глазах и в голосе появился вызов. Грациано, теперь спустившийся в зал с галереи, закричал:

— Сделай из него христианина! Сделай из этой собаки христианина! Тащи его к купели в Сан-Марко!

— Быть по сему, — произнес судья. — Приговор будет подписан немедленно. Заседание суда закрыто.

Купцы толпой устремились вниз с галереи, перебрались через барьер и потащили Шейлока Бен Гоцана из зала суда. Молодой Исаак бросился ему на помощь и сам попал в драку. Мужчины с Риальто с воплями сорвали у него с головы красную шляпу и сердце с рукава:

— Крестить и этого тоже!

У ростовщика глаза были закрыты, а губы шевелились, и, когда его тащили за руки мимо Порции, она услышала, как он шепчет что-то мелодичное и горестное. «Да пребудет он в памяти вечно!» — говорил на древнееврейском Шейлок. Но этого языка Порция не знала.

* * *

Бассанио пробился сквозь толпу, чтобы обнять Антонио.

Порция снова отвернула лицо от своего мужа и низко натянула шапку. Дверь позади судейского места захлопнулась за черной спиной судьи. Она поспешила в другом направлении к двери, ведущей в коридор.

Нерисса, ослабев от страха, все еще стояла в дверях, менее чем в двадцати шагах от кричащего, размахивающего руками Грациано и растерянным взглядом следила за творящимся.

Порция схватила ее за руку и прошипела:

— Идем!

Едва они вышли из дверей здания, где происходило судилище, как с балкона, выходящего на улицу Сан-Лука, послышался голос Бассанио:

— Юный Бальтазар! Твоя плата! Постой!

— Не останавливайся! — крикнула Нерисса, но Порция остановилась и медленно обернулась. Над улицей, на высоте примерно тридцати футов, склонился ее улыбающийся супруг. Он казался синешейкой, готовой взлететь. Муниципалитет, этот храм справедливости, такой величественный еще сегодня утром, сейчас, казалось, клонился и погружался в мутные воды канала.

Она сложила руки рупором.

— Да, да, я хочу получить свою плату! — крикнула она хрипло. — Как насчет этих желтых перчаток?

— Этих? — спросил Бассанио, глядя на свои руки. Рядом с ним на балконе появился Антонио, одетый в свою кричаще-зеленую рубашку с пышными рукавами и камзол. Бассанио стянул перчатки и бросил их Порции. Она наклонилась, чтобы поднять их, и прятавшаяся за ее спиной Нерисса резко повернулась и быстро зашагала к набережной, будто собиралась нанять лодку.

— А больше вы разве ничего не хотите? — крикнул Бассанио.

Порция надела перчатки.

— Дело велось pro bono. Бесплатно, за счет Венеции. Но я хочу получить вот этот красивый серебряный перстень в обмен за спасение жизни вашего друга.

— Ах, вот этот, — сказал Бассанио. — Он не очень хорош. Камень с дефектом, и ободок…

— Вы разве не хотите выразить мне благодарность?

— Хотим, очень хотим. Мы в вечном долгу у вас. Поверьте, я готов отдать вам все товары на Мерчерии, чтобы доказать свою благодарность.

— Вам принадлежат все товары на Мерчерии?

— Нет, нет! Это лишь фигура речи. Этот перстень… Моя жена его дала…

— Отдай его правоведу! — резко сказал Антонио, севшим от злости голосом. Странный тон для человека, которому недавно спасли жизнь, но Порция удержалась от замечания. — Моя любовь стоит больше, чем любовь твоей жены, — раздраженно бросил он.

Бассанио посмотрел на перстень, уже соскользнувший с его пальца.

— Оно все равно мне не подходит, — сказал он. — Я привезу ей подарок, и она меня простит.

Скорее, чем потребуется, чтобы произнести «Верую», перстень оказался на мокрых камнях у ног Порции.

* * *

Солнце опустилось уже низко, когда Порция потащила Нериссу к восточным докам.

— Идем! Мне нужно спросить кое о чем одного человека, а с наступлением темноты его уже здесь не будет.

Гневные слова снова вернулись к Нериссе.

— У тебя есть еще какие-то уловки? Это было жестоко, Порция, жестоко! Я слышала почти все и видела конец! А что насчет твоего мужа и Антонио?

— Думаю, теперь мне не нужно бояться супружеской постели, — задыхаясь от быстрой ходьбы, проговорила Порция. — Но я намерена получить права на то, что мне принадлежит, еще до того, как брак будет аннулирован. — Она повертела перстень на своем пальце. — И этот перстень мне поможет.

— Смотри, теперь ты не потеряй его! Но как ты могла так поступить с этим беднягой евреем, Порция?

— Мир, Нерисса, это сцена, где каждый человек должен играть свою роль. Я играла роль Иисуса, изумляющего старших своей мудростью, а он играл роль жестокого жида. Не я написала пье…

— Жестокая!

Порция резко остановилась и обернулась к Нериссе.

— Я — жестокая? Твой мужчина с красивыми испанскими глазами собирался вырезать сердце у человека! — Схватив Нериссу за локоть, она снова заставила их спешить, не обращая внимания на возмущенные взгляды подруги. — Он собирался взять нож и…

— Ты знала, что он не собирался этого делать! Он играл в эту игру. А они отобрали у него все и выкинули его на улицу! Грациано вопил и кусался, как пес. Даже не думай, что я свяжу с таким свою душу. Придется меня сначала распять на дыбе, чтобы я так поступила! Знаешь, недавно на мне хотел жениться один из Вероны, страшен лицом, но остроумен! Боюсь, я опоздала. Теперь уж он принадлежит другой. Так тому и быть. Я вернусь на ферму своих родителей, Порция! Да! Я попрошу их принять меня, это лучше, чем выходить замуж за такого мерзавца, как Грациано ди Пезаро. Здравый смысл блюет при таком спаривании!

Нерисса ругалась, пока они не дошли до длинной набережной, где рабы таскали сундуки и катили бочки — их темные, мокрые от пота спины блестели в последних лучах солнца.