Построившись попарно в две цепочки, придворные девушки-феи с фонарями в обеих руках, плавно двигаясь и мягко ступая, шествовали следом за почтенною няней Махаталой и указывали путь благородному отпрыску Тиджамина. Так прошли они под высокой аркою через главные двери Лабиринта, миновали просторные покои под узорною крышей с пятью пьятта, сиявшими хрустальной отделкой, и, проследовав по длинным переходам и уютным гротам Лабиринта, подступили наконец к заветным внутренним покоям Рубинового дворца. Тут Нандамайя, главный страж, начальник караула, отпер и распахнул стеклянные створки широких ворот, которые раскрылись медленно, со скрипом, напоминавшим курлыканье журавля, после чего вся процессия столь же торжественно двинулась дальше, продолжая намеченный путь...

Тем временем ближние прислужницы из опочивальни царевны кликнули двух девушек-кейннар и попросили их поиграть на лютне и на флейте, да негромко спеть для услаждения слуха благородной госпожи.

И вот недремлющий привратник Тейнгадвара, заглядевшись на причудливых кейннар, заслушавшись небесной музыкой, не внял настойчивому зову и не открыл дверей в опочивальню царевны. Эйндакоумме вместе с многочисленною свитой пришлось ждать у запертых дверей. А в это время всеведущая птичка Забуганда прощебетала на ухо Велумьясве:

— Прибыл, прибыл!

Прелестная дева вздрогнула от неожиданности, испуга и стыда, проворно соскочила с кораллового ложа и опрометью кинулась в дальние Янтарные покои. Почтенная няня Юпатара едва поспевала за царевною, стараясь поддержать ее на бегу, а позади них следовала свита из подруг — небесных фей. Издалека приметив двух необычных птиц из золота, искусно вырезанных по обеим сторонам стеклянных дверей, среди прочих драгоценных украшений, возбужденная царевна стремительно влетела в Янтарные покои. Подруги царевны, придворные кормилицы, служанки — все обитательницы Рубинового дворца лишь только увидали это, как решили, что случилось неладное: размахивая руками, все столпились и шумели — кто сидя, а кто стоя, в тревоге ожидали, что будет дальше...

Тут-то привратник Тейнгадвара и услыхал снаружи крики и призывы. Подойдя к дверям, он стал прислушиваться.

— Отопри скорее двери! — кричала Ятимоутта.

— Зачем? Кому и для кого? — забеспокоился привратник. — Верно, закон не писан ни для Ятимоутты, ни для Падуматейнги? Теперь не время. Ведь даже сумерки прошли и вечер минул, на дворе глухая ночь. Вы, видно, позабыли о часах. Как говорится, все смешалось, точно попугаи в листьях пау! Нет уж, любезные мои феи, дело опасное, двери отпереть в такое время не посмею!

— Ах, милый Тейнгадвара, — сказала Ятимоутта. — Здесь у дверей дожидаются и няня Махатала, и няня Ганатири, и многие почтенные особы из свиты нашей госпожи... Да и что за преступление отодвинуть засов для верных государевых слуг? Не бойся ничего и не страшись наказания! К тому же скоро рассветет: вот-вот уж закричит петух! Живее открывай!

Семикратно прозвенел засов, и стеклянные двери распахнулись. Процессия придворных дев Велумьясвы, а с нею и царевич Эйндакоумма проследовали внутрь и вскоре оказались в опочивальне владелицы Рубиновых чертогов. В просторном и сверкающем зале со стеклянными стенами, причудливо украшенными райскими цветами и фантастическими гирляндами, в которых искусно сочетались все девять видов драгоценных камней, так что алмаз сменялся изумрудом, а рядом искрились рубины и кораллы, жемчуга, топазы и прочие камни, на самой середине зала, под пышным балдахином из бархата и в ореоле лотосовых опахал гордо возвышалось коралловое ложе в виде небесной птицы Гаруды с царственно изогнутой шеей. На эту роскошную постель придворные Велумьясвы и уложили славного потомка Тиджамина, а сами кормилицы, няни, феи-подруги и служанки — все вместе уселись поодаль вокруг царевича с должным смирением и в почтительных позах. Тут же благородная фея Тинкхакальяни, дочь государя натов Вейззадо, расстелила у основания драгоценного кораллового ложа, на котором теперь изволил возлежать царевич Эйндакоумма, дорогой ковер с отделкой по краям из алмазов и гранатов...

А тем временем прочие кормилицы царевны и подруги-феи с десятитысячной свитой прислужниц окружили свою сиятельную владычицу, укрывшуюся в отдаленных Янтарных покоях дворца.

— О любезная моя госпожа, — заговорила наконец няня Юпатара. — Хозяин Дворца Слоновой Кости, счастливый обладатель небесного оружия Тиджамина, царевич Эйндакоумма, сейчас изволит отдыхать на покойном ложе в Рубиновой опочивальне. Пусть же теперь наша повелительница отринет напрасный страх и вновь обретет душевное спокойствие. Ваши верные рабыни все устроили и предусмотрели... Благородный наш гость столь славен и могуществен, как только может быть единокровный отпрыск Тиджамина: в его власти весь остров Забу, а правители стран нагов и галоунов у него под рукою, точно преданные слуги. Да и то сказать, разве кто-нибудь другой достоин нашей божественной госпожи, Рубиновый дворец которой возвышается среди великих гор в ореоле славы и богатства? Однако суть не только в том, что ныне госпожа и государь как будто друг для друга созданы. Причина есть еще иная: встретились две каммы прежних жизней, ваши судьбы связаны издревле и навечно! Вот почему юный властитель Забу, не ведая усталости, не зная страха и сомнения, влекомый лишь победной силой чувства, стремится к вам, в далекий Рубиновый дворец. Без сожаления покинул он свой лучезарный пятистенный град и, преодолев несчетные преграды, достиг тех заповедных мест, в которые простому смертному пути заказаны. Послушайтесь совета вашей преданной служанки, о любезная моя повелительница, — негоже встречать такого гостя враждебной гордостью и царственным высокомерием!

Когда б его расположение сменилось вдруг обидой, а страстная любовь внезапно обернулась монаршьим гневом и благородной ненавистью, то неминуемо стали бы грозить несчастья, губительные беды, ужасные невзгоды всем странам и народам на острове Забу и даже выше. Как тут не подумать о лихой поре пагубного зноя и засухи, когда на небосводе встанут сразу семь нещадных солнц, несущих всему живому гибель, и мировой пожар начнется во вселенной! Спасения тогда не будет нигде и никому! Ах, госпожа моя, неужто вам хотелось бы узреть воочию такие беды? Не лучше ли ответить милостью на искренние чувства Эйндакоуммы и благосклонно согласиться посетить Рубиновую опочивальню, дабы узнать достоинства посланца Тиджамина.

— Ох, милая моя няня Юпатара, — вскричала тут юная царевна Велумьясва, — ведь все мужчины, как говорят, смелы в речах, за красным словом или хитроумной шуткой им охотиться не надо. Мне же, сколь ни ищи, не отыскать удачного ответа. Где уж тягаться с ним в умении вести беседу? Что ни вопрос — все окажусь в ловушке, ему удача — мне позор! От страха и смущения уж и теперь не знаю, куда деваться. В присутствии царевича вконец смешаюсь, а он сочтет меня неблагородной. Вот потому я и противлюсь свиданию с ним! Не ведаю, что было в прежней жизни и как случилось, что судьбою мы связаны навеки! Теперь же я вся дрожу от ужаса... Однако же и впрямь пора... Ах, няня, только все вы уж меня не оставляйте! Если же царевич скажет или спросит что-нибудь, вы отвечайте за меня!

Тут возбужденный лепет царевны Велумьясвы прервался, а няня Юпатара и все другие уже знали, что надо делать...

В Рубиновых покоях заповедного дворца внезапно загорелось больше сотни причудливых светильников из редкого стекла — прозрачного и тонкого, матово-лунного и плотного, разных цветов и оттенков: синего, желтого, зеленого, красного и множества других. На царственное ложе постелили мягкий белоснежный бархат во много слоев. Вмиг все было готово к приему благородной госпожи. И вот уже сама царевна Велумьясва, придерживая левою рукою широкий шарф из легкого прозрачного шелка с драгоценной бахромою, в которой искусно сочетались сверкающие рубины, изумруды, жемчуга и бриллианты, а правою рукою опираясь на плечо почтенной кормилицы и няни Юпатары, поддерживаемая под руки прелестными услужливыми феями числом до десяти тысяч, прошествовала в окружении блестящей свиты в сияющий огнями главный зал.

Царевичу, который с восхищением следил за этим пышным и великолепным шествием, казалось, будто незаметно подкрался веселый праздник полнолуния в ясный и прохладный месяц тазаунмоун, когда на небосвод, чуть подернутый прозрачной дымкой облаков, выплывает из-за острова Пьоуббавидеха среди мерцающих созвездий лучезарный диск луны, своим волшебным светом лаская все миры.

Почтительно склонившись, преданные феи ввели царевну на пушистый ковер из белого бархата, при этом нежные ступни слегка касались лишь кончиков серебристого ворса.

Тем временем заботливые няни и кормилицы царевны прилежно хлопотали вокруг благородного отпрыска Тиджамина, который удобно вытянулся на мягком ложе; чуть прикасаясь, они усердно растирали усталое и расслабленное тело юного царевича, дабы не иссякли в нем силы, не угасли желания; поили возбуждающим напитком — благоуханным нектаром из редких и диковинных цветов. И тут же прелестные подруги царевны обмахивали Эйндакоумму веерами и опахалами, чтобы приятный ветерок немного освежил разгоряченного юношу. А тот, вдыхая бодрящую прохладу, наслаждался безмятежной негой.

Вот тогда почтительная няня Юпатара подвела сияющую красотой царевну к заранее приготовленному месту на расстеленных коврах подле кораллового ложа Эйндакоуммы, и юная властительница Рубиновых чертогов легко и плавно опустилась на пышные подушки.

Лишь только старательные феи своими опахалами и веерами рассеяли давящий зной, смахнули крупные бусины пота с царственного тела, Эйндакоумма встрепенулся и заговорил — вначале тихо, а потом все громче и взволнованнее звучали слова признания.

— О милая, твоя обитель на славной Горе Ароматов — чудо из чудес! Сколь величественно здание и сколько роскоши в убранстве! А нежная забота твоих подруг, кормилиц и служанок соперничает с обходительностью натов — такая свита под стать владыке неба Тиджамину! Все десять — а может быть, и сотня — тысяч прелестных дев без устали и неусыпно старались печься о моем благополучии. При этом развлекали любезною беседой. Как тут не восхититься? Теперь позволь, прекрасная царевна, поведать о судьбе твоего братца — пусть обо всем услышишь ты собственными ушами!

Прославленная благочестием высокородная моя матушка, дочь государя Яммании, чистотою помыслов и преданностью высшему долгу снискала благосклонность самого владыки заоблачных чертогов Тудаттана, и вот властитель всех миров Тиджамин милостиво соизволил прибыть в Ямманию. Исполняя заветное желание царевны, Тиджамин одарил ее чудесным плодом страстоцвета, который призван был вознаградить непорочную деву за чистоту и благонравие. Чуть только моя матушка соизволила попробовать заповедный плод и съесть кусочек его, как тотчас же без всякого соития зачала, а в должные сроки в своих чертогах разрешилась мною. Когда вступил я в золотую пору юности и стало мне двенадцать полных лет, сам великий и могущественный Тиджамин изволил вновь спуститься с небес в нашу благодатную страну, чтобы пожаловать собственноручно сверкающий небесными огнями драгоценный убор с невиданным доселе магическим кристаллом, а также славное оружие победы — меч, закаленный натами. Желая видеть меня правителем всех царств на острове Забу, дабы не знал я впредь соперничества на земле, владыка повелел премудрой Тураттати быть моим советчиком на многотрудной стезе науки.

Владыка отбыл в свои пределы — в заоблачное царство натов Тавадейнта, а фея Тураттати прилежно обучала меня премудростям земли и неба: как проникать сквозь землю, как парить по воздуху, как ловко ездить на слоне и на коне, искусно владеть копьем, щитом и луком — так что в совершенстве я все это постиг. После этого, по указанию Тураттати, собрали лучших мастеров, искуснейших умельцев из стран галоунов и нагов, и вот во славу Тиджамина был возведен невиданный дотоле город о пяти стенах с роскошными чертогами дворцов, достойный отпрыска небесного владыки. Когда я благополучно воцарился в новом граде, мой венценосный дед, государь Махаразейнда, велел созвать прекрасных дев-царевен из разных стран на острове Забу и приказал устроить царские смотрины, желая выбрать для меня достойную супругу. Однако, видно, не было на то соизволения небес, а узы каммы ни с одною из юных дев меня не связывали.

Но вот услышал я о той, с которой случай свел однажды государя нагов Эйяпатху; он подробно описал мне достоинства и прелесть юной девы. И тут как будто неведомый мне голос воззвал в моей душе: цепь прежних жизней, верно, нас связывала вместе! Непреодолимое желание влекло меня к прекрасной деве, любовный жар зажегся в сердце, страсть требовала скорой встречи, дабы найти приют меж нежных и ароматных бутонов на твоей груди, сестрица, и обрести блаженство подле милой сердцу супруги.

Движимый одною жаждой встречи, пустился я в неведомые дали к заповедной горе, куда доселе никому из смертных проникнуть не удавалось. Смятенный, полный сладостных мечтаний, я стремился в драгоценные чертоги, не ведая ни страха, ни усталости, а только чувствуя, как пожирает меня огонь, горящий в сердце. Ах, сможешь ли понять меня, любезная моя царевна?

Безмолвно выслушав взволнованную речь Эйндакоуммы, юная царевна Велумьясва повернулась к своей преданной кормилице и няне Махатале и подала ей взглядом едва заметный знак.

— О славный государь, — заговорила тотчас догадливая няня Махатала, — лишь только верные подруги донесли о том, что благородный пришелец изволит находиться у входа в Лабиринт Рубиновых чертогов, так сразу наша милостивая повелительница распорядилась, чтобы почетного гостя немедля приняли и провели во внутренние залы. Но вскоре, как на грех, любимая пичужка Забуганда вдруг встрепенулась и прощебетала на ушко царевне: «Прибыл, прибыл!» От неожиданной этой вести наша госпожа пришла в смятение, решив, что государь вот-вот появится в ее покоях, и, не посмев идти навстречу, направилась поспешно в дальний Янтарный флигель. Пока мы хлопотали, одевая госпожу, да шли по бесконечным переходам — путь извилистый и долгий! — вот время и прошло. Зато теперь уже наконец предстали перед государем!

— Облекшись в царский мой убор и захватив на всякий случай разящий меч, оружие небесных натов, которые были мне пожалованы Тиджамином и равных коим нет на всем огромном Забу, в сопровождении послушной свиты, вместе с царями нагов и галоунов стремительно, как будто на волшебных крыльях, я несся по судьбою начертанной дороге, жаждая найти заветный цветок любви. Во власти страстного желания узреть прекрасную хозяйку Рубиновых покоев не в силах был я дольше оставаться в покоях моего Дворца Слоновой Кости на озере Навада — и вот, смирив гордыню, почтительно явился в заповедный дворец. Ведь лотос тянется к воде, а драгоценный изумруд — к богатой золотой оправе! В моей любви — и обожание, и благодарность, и глубокое почтение. Коль скоро юная царевна отвергнет это благостное чувство, не дав ему расцвести, — то дивный жар души остынет бесполезно...

В речах царевича, взволнованных и страстных, зазвучала скрытая обида.

— О государь, — вновь начала премудрая кормилица Махатала, — наша благородная госпожа еще слишком юна и невинна. Где ей знать о мирских делах, как понять людские заботы? Шаловлива наша царевна и беспечна. К тому же, срывая золотые цветы благовонной мьиззутаки и расставляя их в вазы, она опьянела от сильного аромата, а теперь только-только пришла в себя... А то еще как-то ночью, почивая сладким сном, вдруг почувствовала легкий укол в нежную руку; испугалась, закричала и проснулась. Собрала придворных девушек, стала расспрашивать и допытываться. Потом уж призвали благочестивого отшельника с горы Даммика, и тот все объяснил: «Ручки царевны коснулся небесный мотылек, ток юной крови слегка нарушен, требуется панацея!»

Тут немедля обратились к супруге государя-ната Вейттавунны и просили спасительного средства, а та, благосклонно приняв наши дары, мгновенно раздобыла чудодейственную панацею с магического дерева падета, что произрастает на северном острове Оуттаракуру. Лишь только дали мы юной госпоже небесного лекарства, тотчас страх ее прошел, утихла боль, вновь наступило успокоение.

Вот сколь нежна и впечатлительна царевна! Когда же после стала наша госпожа обо всем подробно расспрашивать и узнавать, то шаловливые подруги-феи сказали ей, что, дескать, юная царевна уже в том возрасте, когда пора изведать райское блаженство. Беспечно веселясь, проказницы нарисовали даже на заморской бумаге ароматическою влагой мужскую фигурку, чтобы развлечь свою повелительницу. Смеясь и потешаясь, Ятимоутта вместе с другими девушками осмелилась показать изображение нашей госпоже. Едва взглянув, та в испуге отшатнулась и громко закричала, а после разразилась плачем. Служанки еле отпоили ее целебною водою из озера Навада, давали трижды выпить, только тогда наша владычица уснула, и в мирных сновидениях недавний ужас был забыт. Мы, старшие кормилицы царевны, об этом обо всем узнали позже, ведь своенравные подруги-феи и придворные служанки старались действовать тайком, чтобы не проведал об этом сам царь-отец, великий Малладева.

О благородный государь, теперь, когда вы изволили прибыть к нам собственной персоной и в покоях нашего дворца хитроумно расставили любовные сети, надеясь поймать желанную добычу, не стоит действовать поспешно и опрометчиво. Ведь славный государь — достойный отпрыск властителя небесных царств. Коль скоро задумали вы щедро предложить свою драгоценную любовь и жизнь юной царевне, вас ожидают счастье и блаженство. Есть благоприятный знак, предвестие того, что царственные влюбленные соединятся в супружестве. Начните же с приятной и неторопливой беседы, успокойте смятенную царевну ласковою речью — как легкий ветерок заботливо и нежно собирает на небе облака, как умелый мастер-ювелир, плавя серебро, искусно отливает драгоценные цветы и листья, так надо поступать и государю: мягко, осторожно, без торопливости и нетерпения, желая успокоить, боясь расстроить...

— Ах, милая моя сестрица, — заговорил царевич Эйндакоумма, обращаясь снова к одной лишь царевне Велумьясве, хотя он со вниманием прослушал долгую тираду няни Махаталы, — твоя небесная краса как чудо из чудес, она под стать невиданному граду о пяти стенах, выстроенному для нас самою Тураттати. Вспомни, ведь твой братец отверг всех самых высокородных и прелестных царских дочерей, которых можно встретить на четырех великих островах, окружающих гору Меру. А стоило мне только услыхать про юную и царственную деву из Рубинового дворца, как уже все во мне смешалось — к тебе одной лишь звало сердце, от жаркого огня в груди не знал спасения. Как только прибыл на берег Навада, страсть запылала с новой силой. И вот я уже здесь, в Рубиновых покоях твоего дворца, в печали и надежде долго странствовал по Лабиринту... Ах, милая сестрица, сколь тяжек мой недуг! Но если сжалишься над старшим братцем, бросишь благосклонный взгляд и не отринешь царственною ручкой мои надежды, а милостиво примешь мою мольбу, то под роскошным балдахином в золотом дворце моем, в пятистенном граде, возблагодарю тебя как самого дивного в мире исцелителя... Так будь же снисходительна, любимая сестрица!

Так говорил царевич Эйндакоумма, и, вняв его словам, юная царевна Велумьясва вдруг нарушила свое молчание:

— О любезный царевич, никогда не осмелюсь возразить высоким речам, что изволил произнести славнейший из людей, благороднейший из государей! Но при всем при этом как не вспомнить, что небесная орхидея не расцветает на земле, что лотос не растет по склонам гор или в лесной глуши, тем паче в засушливой пустыне... Град Ароматов, мирный и прохладный, нельзя сменить на шумное творение Тураттати, как невозможно накрепко спаять друг с другом золото и серебро! Увы, к стране людей мне не привыкнуть, а во дворце земного государя не выжить! К тому же, если бы, поддавшись зову сердца, с мыслью о прежней близости и дружбе я, не услышав царственных наставлений славных властителей золотой горы Тудаттана, благословенной и прекраснейшей из гор, не смеющей соперничать лишь с горою Меру, без колебаний отдала бы свою судьбу в царственные руки государя, то уж не миновать мне осуждения родных и близких, деда и отца, моих подруг и свиты, всех государей и жителей великих гор. Сколь тягостно такое порицание! К тому же, если бы государь задумал соединиться узами любви и счастья с одной из благородных царевен на острове Забу и стал бы выбирать, с которой быстрее возможно прийти на пир супружества, то нет сомнения, что жительница тихого Рубинового дворца была бы тут последней! Вряд ли я когда-нибудь постигну придворные обычаи страны людей. Теперь же, если государь решится терпеливо ждать, смирив желания и успокоив чувства, то пусть в свой срок испросит милостивого разрешения у моего отца, славного властителя великой горы Тудаттана!

— Ах, милая сестрица, — воскликнул тут царевич Эйндакоумма, — мы с детства постепенно познаем дела людские, стремимся к знанию, становимся мудрее и могущественнее. Опыт и умение приходят к нам с годами. В юные лета батюшка с матушкою руководят нами, а как достигнем зрелости, то поступаем по собственному разумению. В жизни, как и в природе, все подвластно высшему закону. Вспомни, о сестрица, как сказано:

Всему, стало быть, свое время! Дождалась своего срока и моя матушка. Да только пожелала сохранить девическую чистоту, избегнув близости с мужчиной. Вот тогда и прибыл к ней пресветлый и могущественный владыка небес Тиджамин, чтобы пожаловать за благолепие драгоценную награду — желанного наследника престола. А после на земле, среди людей, родился потомок Тиджамина. Выходит, что мой прославленный отец и мудрая сестрица Тураттати спаяли воедино золото и серебро — так был получен чудесный сплав! А впрочем, женщины куда как скоры и искусны на выдумки. Сестрица, верно, помнит историю о том, как царь Баянати повстречался с обманутым супругом, прятавшим красавицу жену в шкатулке? Где уж нам женский род перехитрить? Нет ли тайной мысли и у моей любезной царевны? Ведь, может быть, весть о моем прибытии сюда проникла уже давно, вот потому сестрице и любопытно узнать побольше о людских делах, не так ли?

Что до меня, то после неудавшихся смотрин, когда ни одна из высокородных дев, собравшихся со всего острова Забу, не приглянулась мне и не вошла хозяйкой в Золотой дворец пятистенного града, я вдруг услышал благую весть от государя нагов и мгновенно понял, что это и есть желанная награда, о которой молю теперь и посылал моления прежде — на протяжении всех прошлых жизней. Движимый великою любовью, испепеляющею страстью, преодолел я все преграды и, вконец обессиленный, явился в царские чертоги на Горе Ароматов под облаками — выше обиталища царя галоунов Хурамабалы.

Прекрасная царевна изволила мне приказать, чтобы, выждав положенный срок, долгие дни я внимал наставлениям твоих батюшки с матушкою... Кто же станет тем временем править необъятным островом Забу? Ведь род мой высок и славен, моя власть простерлась на все государства вплоть до царств галоунов и нагов; на обширной поверхности Забу есть острова и океаны, есть воды, леса и горы, сто царей, а может быть, и более управляют своими землями. Кто посмел бы отказаться от власти, если было на то веление отца моего, великого и грозного Тиджамина?

Помни, милая сестрица, ведь перед тобою обладатель заветного оружия натов, сверкающего ярче молний небесных, и магического ожерелья — драгоценности самого владыки! А ты медлишь, будто я тебе не равен, не достоин твоего внимания и ответного чувства. Когда в ослепительном сиянии сомкнутся Рубиновый дворец на Горе Ароматов и невиданный град Тураттати, в заповедной обители любви и счастья мы с тобою сольемся в восторге блаженства... Теперь же, не скупясь, собери благовонную пыльцу нежных и ласковых слов, дабы умерить жар моего пылающего сердца!

Не успел царевич договорить, как всеведущая птичка Забуганда нежно прощебетала из своей драгоценной золотой клетки:

— Полная луна тагу скоро покидает небосвод, близок лучезарный день!

Тут царевна бросила тревожный взгляд в сторону заботливых кормилиц, будто говоря им: «Подойдите же ко мне поближе!»

В тот же миг почтенная няня Махатала и матушка Ганатири, а с ними юные Падуматейнги и Ятимоутта послушно приблизились к царевне.

— Покажите-ка мне вещую пичужку Забуганду! — попросил царевич Эйндакоумма. И мгновенно расторопная Йоханамейтта извлекла царевнину любимицу из ее изящной золотой клетки, украшенной драгоценными камнями — редкими рубинами, алмазами, изумрудами, и с поклоном поднесла диковинную птицу гостю. Оглядев внимательно прелестную Забуганду, царевич Эйндакоумма задумчиво произнес:

— Вся сверкает золотом, крохотные глазки и ушки точно чистые рубины. Какое дивное создание! Две тоненькие лапки как будто выточены из коралла — кроваво-пурпурного цвета. А крылышки и хвостик — просто чудо, словно в драгоценный сплав из лучших видов золота добавили отборной киновари — так и горят, переливаются различными цветами — то ярко-желтым, то темно-красным, а то вдруг голубым или зеленым... Воистину в Рубиновых чертогах есть чем полюбоваться! Кажется мне, что эта диковинная птица обладает небесным даром провидеть будущее и зорким оком проникать в события минувшего. Тогда уж, верно, ей доступны образы и формы прошлых жизней — не ведая преград, ее волшебный взор пройдет сквозь толщу лет и принесет нам вести о былом!

— Эту диковинную птичку мне посчастливилось найти в цветке небесной мьиззутаки, — сказала тут Йоханамейтта, дочь государя-ната Девадиты, правящего живописною горою Ситра. — В заповедном саду нашего Рубинового дворца, возвышающегося на Горе Ароматов, расцвел невиданный по красоте цветок на пышной мьиззутаке. Когда я золотым трезубцем сорвала приглянувшийся цветок, то вдруг заметила малюсенькую птичку — не больше золотистой мушки. Вот тогда я и решила заботиться о ней, хранить ее будто зеницу ока, а после постепенно обучила языку людей, так что теперь любою речью пичужка может усладить слух государя!

— О золотая пташка Забуганда, поведай же скорей о том, кем были мы с твоей прекрасной госпожою в прежней нашей жизни и что тогда случилось с нами! — воскликнул в нетерпении царевич Эйндакоумма.

— Изволь, мой государь! — заговорила тут человечьим голосом диковинная птица Забуганда. — Я расскажу всю правду про то, что было прежде с господином и госпожою! Внимайте моим словам, и пусть откроются для них ваши царственные уши!

И вот что поведала юным государям божественная вестница небес.

— Когда-то прежде, в далекие времена, в стране Сабанагара у царя Махатирейндарея и царицы Махатилагуны было двое детей — царевич и царевна. В положенные сроки оба достигли совершеннолетия, и царь-отец Махатирейндарей сказал им так: «Хоть вас, моих детей, на родине все любят и почитают, да и сами вы росли друг подле друга, так что связаны взаимным чувством, однако я намерен выбрать вам обоим дорогу в чужое царство: в назначенное время вы соединитесь с царевичем и царевною из другой страны, и вам придется разлучиться! Вот потому с неодобрением гляжу я на вашу близость: вы оба так привязаны друг к другу, что не можете расстаться ни на миг, будь даже он краток, как вспышка молнии!» И после таких слов государь объявил им свою волю: «Царевича Эйндаязу я отправлю учиться к аскету Валамэгге премудрости земли и неба, а царевна Тузита станет постигать заветные тайны книг у отшельницы Готилы. Отныне вас разделит расстояние в десять юзан!»

Вот что повелел Махатирейндарей своим любимым детям, и в тот же день царевич и царевна послушно разлучились.

Вскоре юный Эйндаяза достиг умения превращаться в любое существо и принимать разнообразные обличья. Сильно тоскуя по сестре, задумал он тогда одно желание и стал молить аскета: «Хочу во что бы то ни стало увидеться с сестрицею Тузитой, пусть лишусь я головы, зато смогу соединиться с царевной на небе в селениях Ватаватти!»

С этой мыслью он произнес магическое заклинание, отсек свою голову и преподнес ее с почтением наставнику-аскету, а сам, обратившись в небесного кейннару, полетел в леса Хевунты.

А тем временем его сестра, царевна Тузита, с мольбою обратилась к отшельнице Готиле: «В награду за мою прилежную учебу и почтительную службу, когда я соблюдала священный долг, доставляя пищу и заботясь о премудрой наставнице, хочу очутиться в селениях натов Ватаватти!»

Так, не перенеся разлуки с братом, тоскуя и печалясь по нему, царевна умерла, а после смерти сделалась небесною кейннари и тоже полетела в далекую Хевунту.

Брат и сестра — кейннара и кейннари — повстречались на старом дереве, которое когда-то посадил на берегу заповедного озера Гамоуттатита ученый-книжник и мудрец по имени Махатэккатила.

Встретившись, кейннара и кейннари поведали друг другу о прошлой жизни и сразу же признали прежнее свое родство. Тогда-то брат и рассказал сестре о том, как он, тоскуя по любимой, молил наставника-аскета о том, как наконец была услышана его мольба и как пожертвовал он отшельнику свою голову. Слушая эту печальную повесть, царевна от жалости и горя рассталась с жизнью и возродилась наконец в заоблачных селениях Ватаватти в образе царственной феи, окруженной свитой в тысячу прислужниц. А прежняя ее телесная оболочка так и осталась на ветке развесистого дерева, где повстречалась она с братом. Не выдержав разлуки с любимою сестрою, царевич Эйндаяза также покинул прежний мир, переселившись в образе небесного ната с тысячной свитой в страну Ватаватти. Тело же его осталось рядом с телом Тузиты на той же самой ветке. Вот откуда повелись в лесах Хевунты диковинные плоды с человечьим лицом.

Ну, а потом царевна Тиласанда, дочь государя из страны Яммания, пожелав произвести на свет без всякого греховного соития наследника престола, воззвала к Тиджамину. И вот владыка всех небесных царств распорядился, чтобы на землю отправились два ната — брат и сестра — в окружении тысячной свиты каждый. Совершая свой путь с небес, они остановились отдохнуть на вершине Горы Ароматов, а после их ожидало новое рождение. Брат появился вновь на свет из чрева юной непорочной Тиласанды, которой было суждено чудесным образом понести, отведав плод страстоцвета; так и родился царевич Эйндакоумма.

Возлюбленная же его сестра вступила в новую жизнь как благородная царевна Велумьясва, прославленная внучка государя-ната Тирейндарея и его супруги Кальянавати, которые и поныне правят на великой Горе Ароматов.

В то время я сама была дриадой в лесу, которым издавна покрыты склоны Горы Ароматов, и обо всем этом сама слышала, а кое-что и видела воочию! Вот и вся история, мой государь!

Так завершила свое повествование всеведущая птица Забуганда. Царевич Эйндакоумма был несказанно доволен и, посадив крохотную рассказчицу на царственную длань, изволил похвалить, а после в благодарность накинул на нее роскошный, шитый жемчугом платок, подаренный ему царевной Эйндаяти, дочерью государя натов Датаратхи...

Тут в беседу почтительно вступила благородная подруга царевны Йоханамейтта и позволила себе добавить к рассказу птицы то, что знала от отца:

— Когда наш повелитель и государь, отец царевны, прославленный нат Малладева, пожаловав богатые дары — не меньше тысячи рубинов — и испросив благословения на брак с любимой им царевною Туваннаяти, нынешнею нашей государыней и матерью царевны Велумьясвы, добился заветной цели и узами любви был связан с желанною подругой, царственные супруги удалились на ложе наслаждений, украшенное редкими топазами, а после долгих ласк и сладостных объятий погрузились в мирный сон. И вот тогда-то царица Туваннаяти очутилась в мире чудесных сновидений. Пригрезилось ей, будто солнце и луна с двухтысячною свитой спустились по небесной лестнице из селений натов Ватаватти и на вершине Горы Ароматов изволили остановиться, отдыхая в душистой кроне благовонной мьиззутаки, росшей подле Рубинового грота. Побыв немного вместе, они расстались: солнце с тысячною свитой продолжало свой путь, направляясь прямо в страну Ямманию; луна же, проводив великое светило мира долгим взглядом, вдруг двинулась к царице Туваннаяти, отверзла девственную грудь и проскользнула внутрь... Тут юная царица испугалась, вскрикнула и в ужасе проснулась, а после пересказала странный сон супругу-нату Малладеве. Наш государь немедля велел призвать отца моего, ната Девадиту, и приступил к нему с расспросами.

«Что славный светоч мира отправился на землю, на благодатный остров Забу, — это верный и счастливый знак: в стране Яммания родится несравненный и могущественный юноша-царевич. А то, что светлая луна проникла в грудь царицы, означает лишь одно: возлюбленная супруга и государыня произведет на свет прекрасную царевну-дочь, достойную подругу тому царевичу на острове Забу!»

Вот как ответил государю Малладеве мой батюшка, премудрый нат! Об этом я узнала в нежном возрасте, и как будто нарочно все это сохранилось в моей памяти... Теперь же, лишь только я услышала, о чем говорила государю золотая птица Забуганда, я вспомнила эту знакомую с детства историю и вот осмелилась потревожить государя своей речью. Больше мне нечего прибавить к рассказу хитроумной птицы... Все так. Вот и выходит, что благая камма и судьбы преданных друг другу брата и сестры, когда-то, в незапамятную пору, пожертвовавших жизнью во имя искренней любви, теперь сольются!

Внимая вкрадчивому щебетанию Забуганды и рассудительным речам Йоханамейтты, юная царевна Велумьясва вдруг ощутила, как нежное и трепетное чувство, столь чистое, что даже белоснежный шелк, стократно погруженный в кристальную прозрачность горных вод, не мог бы соперничать с этою небесною чистотой, нежданно родилось в ее душе и прежде ледяное сердце тут же потеплело и смягчилось, а из прекрасных глаз на нежные ланиты покатились жемчужины горячих слез: вот бесценная капель уже смочила мягкие подушки, и тоненькие струйки потекли на глянцевый атлас сверкающего покрывала, украшенного стройными рядами всех девяти камней, — чудесный дар царицы Тунандадаммы, супруги государя-ната, правящего горою Даммасейтта в стране Котоумба.

Увидев, что царевна плачет, все кормилицы и няни с Махаталой во главе, все ближние подруги — и Падуматейнги, и Ятимоутта, и другие, все служанки и рабыни, как по невидимому знаку, тихо поднялись и удалились, собравшись вместе в прилегающих покоях — Сапфировом, Топазовом, Зеркальном и Хрустальном — близ парадных дверей с изображением диковинной птицы Гаруды.

«Мои могущество и слава известны миру, — размышлял тем временем царевич Эйндакоумма, — а власть моя простерлась по всему великому Забу. И прежде никогда не приходилось мне испытывать волнения, подобного тому, которое испытал я здесь, в Рубиновых чертогах на вершине Горы Ароматов... Кто станет спорить, что красотой своей, нежностью и статью прелестная царевна затмит любую из небесных фей? Однако мне кажется, что истинное чувство ее душе еще неведомо. К чему тут снова вспоминать, как я стремился к прекрасной деве, сколь желанной была заманчивая цель?! Но мне в ответ ни ласкового взгляда, ни пылкого намека: царевна холодна, величественна, недоступна. Вотще мои призывы и мольбы! Намерения ее неясны, мысли, верно, о другом... Ах, если бы хоть как-нибудь узнать, что творится в золотом ее сердечке! Может быть, оно не столь уж спокойно и даже взбудоражено слегка? Вдруг справедливы старинные предания о смелых и решительных героях, добивавшихся любви без колебаний? Может быть, и правда, что только натиск сулит победу? Чем больше слов, тем меньше пользы! И коль не поспешишь — дела не решишь!»

С такими мыслями царевич Эйндакоумма незаметно все ближе придвигался к прелестной деве, так что, наконец, они уже почти прижались друг к другу, разделенные лишь узкою дорожкой из драгоценных изумрудов...

Тогда отважный потомок Тиджамина легко коснулся атласной ручки царевны Велумьясвы, бережно взял ее в свои царственные длани и начал, ласково перебирая тонкие и нежные пальчики небесной феи, мягкие, как самый редкий шелк, с блестящими жемчужинами-ноготками, любовно вглядываться в паутинки жилок, по которым струились нити пурпурной крови, точно ажурные коралловые бусы на фоне зеленеющего моря...

Лишь силой разума и воли царевич Эйндакоумма поборол нахлынувшие чувства и укротил вскипевшее желание...

— Милые мои Ятимоутта, Падуматейнги и все другие, — чуть слышно промолвила царевна, — как всегда ушли и, верно, где-нибудь за дверью. А мне вдруг стало как-то жарко... Я вся в испарине, и даже льется пот... Возьмитесь же скорее за веера и опахала, пусть прохладный ветерок остудит этот жар!

— Ее высочество, должно быть, утомилась! — смекнула преданная Ятимоутта, услышав отдаленный шепот испуганной царевны. И, заглянув в опочивальню, придворная фея негромко проговорила: — Неужто братец и сестрица, столь лучезарные, как солнце и луна, в нежной своей беседе не пришли к согласию? Уже светает, скоро утро... Но госпожа как будто улыбнулась! Слава небесам, ведь это значит, что наши мольбы всеведущему Будде не пропали напрасно — они услышаны! Сдается мне, что отчуждение прошло и цель желанная близка!

— Ах, милая моя сестрица! — воскликнул тут царевич Эйндакоумма. — Вся любовь, вся нежность и вся страсть того, кто властвует над островом Забу, отныне только здесь и отданы тебе... Любимая, ты так прелестна, так дивен твой лучезарный лик — и нежные ланиты, и ясное чело, и рдеющие ягоды ушей. А дальше — алчный взгляд не может оторваться от тонкой точеной шейки, от соблазнительной груди, где ослепительная кожа будто вобрала всю сверкающую зелень изумруда... Нет слов, великолепен воротник, расшитый бриллиантами, он венчает жемчужные узоры легкой одежды, да, жаль, скрывает прелесть царственной груди. Тонка и безупречна талия моей сестрицы — ну, как не вспомнить древние книги о женской красоте: прелесть юной груди там сравнивалась с пламенеющим лотосом! Твои пленительные руки, точно восковые свечи, атласны, гибки, ароматны. Воистину благоуханная и девственная юность моей любимой меня уносит в далекие небесные миры, в селения натов! Нет больше сил противиться желанию — как огненная лава, страсть переполняет грудь, заветный жребий меня влечет...

Чуть приподнявшись на роскошном ложе, царевич Эйндакоумма склонился к юной своей подруге. Еще мгновение — и светоч лучезарной красоты уже сиял на ложе из кораллов, благоухающем ароматом небесного сандала. Счастливый победитель уже спешил к желанной цели — два юных тела сплелись в блаженстве брачного соития...

На этом и кончается повествование, в коем, словно в магическом зеркале, отразились поучительные события далекой старины...