Глава 1

Бран искал Уллу целое утро.

Она ушла, пока он спал, похоже, еще затемно. Бран обошел весь поселок, заглянул во все дома, но ее нигде не оказалось. Наконец, кто-то из рабов заявил, будто видел, как Улла отправилась на кладбище вместе с остальными, потому что скоро предстояло хоронить Харалда. Некоторое время Бран раздумывал, стоит ли туда идти. Благоразумие говорило ему, что лучше подождать, пока она вернется. Ведь она же там не одна, и все равно вряд ли им удастся поговорить, а вот неприятностей, после вчерашнего, ожидать стоит. Гордость возражала: это трусость и бабство. Ты просто боишься, вот и все.

В конце концов победила гордость. Спросив в поселке дорогу, Бран отправился на кладбище.

Пройдя через занесенную снегом рощу, свернув в бессчетный раз, тропинка наконец привела Брана к цели. Здесь были могильные курганы: всюду, куда ни глянь. Большие и поменьше, старые и новые, они, будто гигантские сугробы, возвышались над заснеженным полем.

Обогнув древний, полуразрушенный курган с плоской вершиной, Бран вышел к людям. Их было человек двадцать, кроме Уллы, все мужчины. Они стояли на черном пятне развороченной земли. Снег частью сошел от костров, которыми отогревали промерзшую в камень почву, частью был закидан бурыми комьями. В центре темнела широкая яма, в которой копошились несколько человек.

Когда появился Бран, люди перестали разговаривать и угрюмо воззрились на него. Он подошел поближе и сказал:

— День добрый.

Никто не ответил. Они молчали и только переглядывались. Потревоженная земля зияла у их ног, будто черная рана.

— И за каким же ты сюда пожаловал? — спросил кто-то.

— Просто хочу помочь, — ответил Бран. В ответ никто не произнес ни слова. От их враждебности даже воздух звенел, точно струна.

— Вот спасибочки, — первым нарушив молчание, выговорил Кнуд. — Уж ты напомогался, колдун. Век не забудем.

Бран посмотрел на Уллу. Ее взгляд был твердым и прямым, и глаза блестели, словно огоньки.

— Уходи, — промолвил Грани. Его лицо было как потухшая свеча. — Уходи. Ты нам не нужен, сами справимся. Иди отсюда… пожалуйста…

— Грани, я не убивал твоего отца, — ответил Бран. — Ты же знаешь, что не убивал. В его смерти я не виноват. Я не знал, что пиво отравлено, и не хотел, чтобы он умер. Клянусь. Твой отец был очень хороший человек, и… он мне очень нравился. Я найду его убийцу. Обязательно, Грани! Хоть бы мне даже ради этого пришлось на стенку лезть. Я ничего плохого никому сделать не хотел, тем более твоему отцу и тебе, поверь.

Грани стоял, не подымая глаз. По его щеке ползла слезинка.

— Эх, да ступай ты уже, — вмешался Хилдир. — Чего без мыла в душу-то лезешь? Или, может, под руки тебя прикажешь вывести?

— Я ведь не с тобой разговариваю, Хилдир, — ответил Бран. — И я, кажется, у тебя на дороге не стою.

— Болтаешь много, — фыркнул Хилдир. — А все без толку.

Бран нахмурился. Двадцать пар глаз смотрели на него: кто враждебно, кто с любопытством.

— Вы чего думаете, я Один, что ли? — выговорил Бран. — За два дня все проблемы решить могу? Я пытаюсь, но понадобится время. А если вы и дальше будете глядеть на меня, как на врага, то… — Бран умолк. Остальные тоже молчали. В сухих остовах бурьяна, торчащих из-под снега, шуршал ветер.

— Видать, хорошую плату те конунг посулил, коли ты так кувыркаешься, — уколол Кнуд.

— А вот у конунга и спроси, — предложил Бран, — может, тебе расскажет.

Ноздри Кнуда раздулись, острые зубы прикусили губу.

— Не боись, — вместо него ответил Хилдир. — Наш Железный Лоб, считай, сэкономил, потому как этот колдун и за три года оборотня не сыщет.

Они с Браном воткнулись один в другого взглядами.

— Вон он как в лесу от него драпал, — процедил Хилдир, — чуть штаны не потерял.

— Тебе-то, конечно, это хорошо известно, — отозвался Бран, — ведь ты-то драпал не хуже моего.

— Мы все драпали, — вмешался Грани, — ерунду болтаешь, Хилдир.

Но Хилдир будто не расслышал.

— Да, колдун, — древком кирки он похлопал по ладони. — За тобой ну прям как за каменной стеной. Если оборотень не схавает, так, глядишь, отравят. Прям талант, с тобой, слышь-ка, не соскучишься, — голос Хилдира зазвенел от злости. Его ненависть поразила Брана, однако он и сам был уже на взводе, и не хотел, не мог смолчать.

— Ты чего, совсем дурак? — ответил он. — Чего болтаешь? Следи за языком, а то как бы кто его тебе не вырвал.

— Уж не ты ли? — Хилдир ощетинился, как зверь.

— А хоть бы и я!

— Ах, ты… — Хилдир кинулся на Брана. В два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, замахнулся киркой.

Бран ушел от удара, поднырнув под вскинутую руку. Схватил Хилдира за кисть, кулаком заехал по носу. Хилдир зашипел сквозь стиснутые зубы, кирка выпала и зарылась во вскопанную землю. Бран упал навзничь, увлекая противника за собой, и тот с размаху шлепнулся в снег. Миг — и оба вскочили на четвереньки. Волосы свисали им на глаза. Рыча, противники набросились друг на друга.

Они сцепились, будто псы. Люди вокруг что-то кричали, но эти двое как оглохли. Принялись молотить друг друга по чему попало, только кулаки мелькали в воздухе.

— Свиньи! Дураки! — раздался пронзительный вопль. — Как вам не стыдно!

На спины парней обрушились удары. Они не сразу сообразили, что происходит, но боль заставила их ослабить хватку.

Над ними с палкой стояла Улла. Размахнувшись, огрела Хилдира по поднятым рукам, и люди вокруг громко засмеялись.

— Совсем охренела, мать твою! — вскрикнул Хилдир.

— Совести у вас нет! — ее глаза сверкнули. — Кладбище здесь! Могилу ведь роем, постыдились бы! — она снова отвесила каждому по удару. Хилдир взвыл. Бран молчал, заслонясь руками. Улла взглянула на него, и ему почудилось, будто ее губы шепчут: "уходи".

— Кончай, ты, дура! — крикнул Хилдир.

Бран тяжело встал на ноги и, ни на кого не глядя, вытер кровь с разбитых губ. Когда он шагнул вперед, люди молча расступились, давая дорогу. Бран пошел с кладбища прочь.

Улла догнала его на тропинке у реки.

— Бран! — окликнула она. Он обернулся.

— Извини, — подбежав, промолвила Улла запыхавшимся голосом.

— Да ничего. Действительно вышло глупо, ты права. Я вовсе не хотел с ним драться. Тем более на кладбище.

Она молча смотрела ему в лицо.

— Как ты? — после паузы спросил Бран. — Как себя чувствуешь?

— Нормально, — она опустила взгляд.

— Я… ты… Я только хотел помочь, — Бран ощутил, что краснеет. — Просто я боялся, что ты можешь умереть. Ты была совсем ледяная, и я… Но я не собирался… я не хотел… тебя оскорбить. Я ведь тоже всех лечу, как и ты. Я просто не мог дать тебе умереть. Прости, ладно? Не сердись.

Она подняла ресницы и несмело, быстро улыбнулась.

— Я вовсе не сержусь, — голос стал застенчивым и мягким. — Конечно же нет. Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы… меня бы, может, и в живых уже не было.

— Хорошо. Я очень рад, что ты… что я… — Бран, смешавшись, замолчал.

— У тебя лицо разбито, — тихо сказала Улла после длинной паузы. — Это, может, я тебя…

Бран дотронулся до лба и, увидев кровь на пальцах, досадливо поморщился. Улла набрала в горсть снега. Встав на цыпочки, приложила к ссадине у Брана на лбу:

— Похоже, это все-таки я тебе раскроила, палкой.

Бран смотрел ей в глаза, но ее взгляд ускользал, постоянно уходил в сторону. Потом она прикусила губу, и рука опустилась. Бран, неожиданно для самого себя, поймал Уллину ладошку. Девушка вздрогнула, когда Бран осторожно сжал ее ледяные пальцы, отшатнулась и напряглась. Бран уловил страх и смятение, которые, словно внутренний поток, шли от нее к нему.

— Тебе тоже я кажусь страшным, да? — спросил он. — Тебе тоже?

Ее личико дрогнуло.

— Прошу тебя, не бойся, ладно? — попросил Бран. — Я не хочу, чтобы ты меня боялась.

Она вскинула взгляд, и сияние огромных глаз почти ослепило Брана.

— Я вовсе не боюсь, — тихо, с силой выговорила девушка. Обеими руками взяла его руку и прижала к своей груди. — Я не боюсь. Теперь уже нет… теперь нет. Я знаю, ты видишь мои мысли, но так даже лучше. Ты видишь, что я думаю, значит, и объяснять не надо.

— Нет, — поправил Бран, глядя в ее лицо, доверчиво распахнувшееся ему навстречу. — Я вижу только, что ты чувствуешь. Я не читаю мысли у всех людей подряд. У моего отца — нет, и у моих друзей тоже. И вообще у тех людей, которые… которых я люблю.

Она глубоко вздохнула и, будто растение к солнечному свету, потянулась к Брану. Он пальцем провел по ее щеке. Губы Уллы, яркие, своевольные, дрогнули и улыбнулись.

— Ты очень красивая, — сказал Бран. — Ты об этом знаешь?

— Ничуть я не красивая. Это моя сестра красивая, а не я.

— Твоя сестра… — Бран вздохнул. — Дурочка она, твоя сестра, прилипалка. Вешается на всех.

Улла вдруг выпустила его ладонь. Свет исчез из глаз, будто кто-то дунул на свечу и загасил ее.

— Я что-то не так сказал? Что случилось, ты обиделась?

Улла нагнула голову.

— Ты рассердилась из-за сестры? — удивился Бран. — Прости, я не хотел. Я думал… ну, словом, что вы с ней не очень дружны.

— Так и есть, — она глядела в сторону.

— Не обижайся, — Бран взял ее ладонь.

— Я не обиделась. Но только… ты не думай, что я такая же. Что я тоже… вешаюсь… — румянец залил ей лицо и шею. Улла опустила взгляд.

До Брана не сразу дошло, о чем она говорит.

— Но я… я вовсе не… — начал он. — Это вовсе не… Словом, я никогда так о тебе не думал! Мне и в голову такое не приходило, честно!

Она посмотрела ему в глаза:

— Но ты ведь наверняка слыхал, что говорят?

— Ну да, слыхал, — Бран пожал плечами. — Если ты про этого, как его, ну, брата Хилдира, то конечно слыхал. Хилдир мне и рассказал. Так что?

— Что он тебе сказал? — срывающимся голосом спросила Улла.

— Что его брат хотел на тебе жениться, — Бран наблюдал, как меняется выражение ее лица. — Думаешь, я из-за этого мог решить, что ты на кого-то вешаешься? Или что ты вешаешься на меня? Ты считаешь, будто я мог такое про тебя подумать?

Секунду Улла смотрела на него, потом закрыла глаза и опустила голову.

— Я никогда про тебя не думал ничего плохого, — заверил Бран. — Ты… ты мне очень нравишься, ты разве не замечаешь?

Девушка окаменела. Потянув, отняла у Брана свою руку. Слеза сползла по ее щеке, оставляя влажную дорожку.

— Не сердись, — Бран растерялся. — Ну, не сердись, пожалуйста. Если не хочешь, я не…

Она прижала ладони к груди. Обошла Брана, увязая в снегу на склоне и, воротившись на тропу, направилась к поселку.

— Улла! — крикнул Бран. Девушка застыла, точно этот возглас пригвоздил ее к месту. Он торопливо подошел и спросил:

— Уходишь?

— Ухожу…

— Я тебя обидел.

— Нет, не обидел. Ты ни при чем. Извини… мне действительно нужно идти.

— Но… — он сделал движение, и она пугливо отстранилась:

— Нет, не трогай меня, пожалуйста. Я… Зря ты считаешь меня какой-то необыкновенной. Я такая же, как и все здесь. Я — как все. И… и не ходи за мной, не надо. Не делай этого… прошу, — Улла отвернулась и побрела прочь, оскальзываясь на покрытых инеем камнях.

Бран остался на месте. Больше всего ему хотелось побежать следом и догнать ее, но он не знал, что будет тогда. Что тогда нужно делать? Почему она вдруг обиделась? Или, может, тут что-то другое? Но тогда что? Что?

Он не мог понять, почему она сказала ему это: "Я — как все", только знал, что это неправда.

— Нет, ты не как все, — тихо выговорил Бран, глядя, как она удаляется по тропинке. — Ты вовсе не как все… искорка.

Но она, конечно, никак не могла его услышать.

 

Глава 2

К вечеру стало ясно: Серый действительно сбежал.

Его искали целый день, в поселке и вокруг, в лесу, в домах, загонах и сараях. Участвовали все, даже малые дети, однако раб как сквозь землю провалился. Прочесав округу, они не обнаружили никаких его следов.

Бран тоже искал Серого, стараясь не попадаться людям на глаза. Почти весь день он провел в лесу, вернулся перед закатом, усталый, подавленный и голодный. Ворота в поселок были заперты, и Брану пришлось долго дожидаться сторожей. В кузницу он вошел, когда совсем стемнело.

Одежда на нем заиндевела. Сбив с башмаков налипший снег, Бран подпер ручку двери обтесанным бревном. Подошел к стене, сгреб в охапку несколько поленьев, бросил в очаг и развел огонь.

В кузнице стало светлее. Бран сел у костра. Некоторое время наблюдал, как танцует маленькое пламя, потом поднял голову и вздохнул.

— Надо было послушаться отца, — пробормотал он. — Нельзя было тут оставаться. От этого одни несчастья. Вот, уже Харалда убили, а следующий кто? — он замолчал. Если бы было можно, я бы смотался отсюда. Но — нельзя. Теперь нельзя. Я дал слово Харалду и Грани, не говоря уже о конунге. Хотя, если бы дело было только в конунге, я бы, может…

— Какая разница, — оборвал он сам себя. — Все равно я никуда не уеду. И… и, кроме того…

Кроме того — Улла. Нынче целый день Бран не переставал о ней думать, ее лицо стояло перед глазами, будто наваждение. Я чего, втюрился в нее? Неужто втюрился?

— Господи, какой идиотизм, — прошептал Бран. — Это надо окончательно свихнуться. Кто я, и кто она, Железный Лоб меня сожрет! Это надо же, втрескаться в конунгову дочь! Как раз то, чего не доставало.

Он закрыл глаза. Миг — и лицо Уллы появилось перед ним, словно нарисованное на обратной стороне век.

(…наваждение…)

Бран обхватил себя руками.

— Я не буду о ней думать, — сказал он. — Она не для меня, она — дочь конунга. Хуже того, дочь Железного Лба. Я не хочу беды ни себе, ни ей. Я выброшу ее из головы. И все. Хватит об этом.

Некоторое время Бран сидел, не шевелясь, потом лег на шкуру. Глаза бездумно следили за движением огня. Постепенно дыхание замедлилось, веки опустились, и он уснул.

Когда он очнулся, костер уже погас. Была глухая ночь. Бран повел вокруг себя глазами, пытаясь понять, что его разбудило.

Шум.

Он резко сел. Издалека доносились вопли, глухой стук, отчаянный собачий лай. Чего они, с ума, что ли, посходили? Или среди ночи на охоту…

Мощный рев оборвал его мысли. Страшный рев, а следом — пронзительные крики.

Боже… он пришел. Он здесь!

Собаки вдалеке зашлись от лая. Очнувшись, Бран вскочил и бросился к порогу, но, едва успев открыть дверь, остановился. Вернулся назад и, схватив с земли меч, выбежал наружу.

Ночь была светлая и тихая. Бран огляделся. Крики неслись со стороны домов. Бран помчался, скользя по утоптанному снегу, миновал огороды и новую кузню. Он бежал изо всех сил, но все равно чудилось, что он еле движется.

Он увидал их на тропе, за сгоревшим домом.

Толпа, как лес, чернела впереди. Свет факелов плескался над головами, блестел на лезвиях секир, выхватывая из темноты перекошенные страхом лица. Толпа бурлила и орала, собаки с лаем метались меж людей. Люди то бросались врассыпную, то стягивались вновь. Толпа походила на ночной лес в грозу — и, словно настоящий гром, могучий рык прокатился над поселком.

Люди съежились, втянули головы в плечи. Рык гремел, заглушая адский шум. Из толпы, из самой середины, вдруг вздыбилась бесформенная глыба. Ожила, мотая головой. Зверь был размером со скалу. Лунный луч блестел в его глазах, освещая разинутую пасть, бурые лохматые бока, и когти, похожие на длинные кинжалы.

Взмахнув лапой, чудище склонилось над толпой. Давя друг друга, отчаянно вопя, люди бросились врассыпную. Кто-то слепо ткнулся в Брана и едва не сбил его с ног. Отшатнувшись, он выхватил меч и, не глядя, отшвырнул прочь ножны.

Толпа рассосалась в мгновенье ока. Чудовище перестало реветь, опустилось на четыре лапы и потянуло носом воздух. Глаза полыхнули зеленым огнем. Оно застыло, двигая ушами, просто стояло и смотрело на людей, а люди смотрели на него. Было очень тихо, лишь собаки не прекращали брехать. Так прошла минута. Потом чудовище вздохнуло и вразвалку зашагало в сторону домов.

Люди опомнились не сразу.

— К домам, к домам ему подойти не давайте! — крикнул чей-то голос. Фыркнув, зверь прибавил ходу. Несколько человек, размахивая факелами, преградили ему путь. Медведь глухо зарычал. Не замедляя движения, сделал выпад в сторону противников. Они шарахнулись прочь — но через миг воротились, отчаянно вопя, чтобы привлечь внимание медведя, только понапрасну. Тот знай себе шел вперед, словно люди были комарами, жужжащими в уши. Пламя факелов металось, освещая его косматые бока.

Остановить чудовище было невозможно.

Один из людей вдруг бросился наперерез и заорал, как сумасшедший. Его светлые волосы казались красными от колеблющегося света. Человек ткнул факелом медведю прямо в морду.

Страшный рев едва не сбил всех с ног. Нападавший покачнулся, заслонясь руками. Чудовище ощерилось и, взмахнув лапой, повалило врага наземь, будто куклу. Бурая морда сунулась к упавшему…

Сейчас сожрет, понял Бран.

Отчаянно вопя, он ринулся к медведю и ткнул клинком в косматый зад. Удар был такой силы, что оружие едва не вылетело у Брана из руки.

Медведь взревел и обернулся. Зло сверкнули кабаньи глазки. Когтистая лапа мелькнула, как бурая змея, и когти распороли воздух у самого лица.

Отпрянув, Бран взмахнул мечом. Клинок с чавканьем вошел в живую плоть. Бран рванул его к себе и прыгнул в сторону.

Налетев порывом урагана, рев прижал людей к земле, и пламя факелов затрепетало, как от ветра. От этого рева Бран немедленно оглох, но все же устоял на месте и даже не выпустил из рук меча.

Зверь вдруг умолк. Раздул широкие ноздри. Подняв меч, Бран двинулся по кругу. Зверь наблюдал за ним, шумно втягивая воздух, прижав уши к голове. Глаза сверкнули, он глухо зарычал, запыхтел, будто кузнечный мех, и вздыбил на загривке шерсть.

Узнал меня.

Словно в подтверждение, медведь взревел. Подпрыгнув на месте, ударил лапами о наст, и дыханье белым облаком вырвалось из пасти. Он был такой огромный, что Бран рядом с ним чувствовал себя блохой.

Он быстро огляделся. Люди стояли поодаль, никто явно не торопился вмешиваться. Человек, раненый медведем, тяжело завозился на снегу, с трудом встал, сгибаясь, прижимая руку к груди. Это был Видар, конунгов сын. Он сделал шаг — и снова рухнул на колени. Медведь, фыркнув, скосил на раненого глаз, потом едва заметно качнулся в его сторону. Зверь, казалось, размышляет.

Но Бран не дал ему ничего придумать. Крикнув, резко взмахнул мечом, и медведь тут же повернулся. Видар неуклюже копошился позади.

— Да помогите же ему! — заорал Бран. — Уберите его отсюда!

Зверь рявкнул, вновь подпрыгнул, как косматый мяч. Напугать хочет, только зря старается. Я и так его боюсь!

Видара оттащили в сторону. Несколько человек, подбежав, встали у Брана за спиной. Обернувшись, Бран увидел, как трое натягивают луки.

Чего они, свихнулись?!

— Не стреляйте! — крикнул Бран, только поздно: тренькнув, зазвенели тетивы, и стрелы вонзились чудовищу в бока.

А потом все произошло стремительно.

Рев, похожий на вой и вопль. Чудовище взметнулось на дыбы, взмахнуло лапами, а потом обрушилось на землю со своей немыслимой высоты. Оскалив зубы, прыгнуло вперед. Люди побежали, не разбирая дороги, и Бран — вместе со всеми.

Медведь настиг их во дворе между домами. Бран услыхал, как клацнули зубы: очень близко, прямо у затылка. Ощутил его дыхание. Зверь зарычал над самым ухом и выбросил вперед лапу. Бран чудом увернулся, коготь лишь слегка задел плечо. Словно заяц от погони, Бран резко прянул в сторону. Совсем рядом увидал разинутую пасть, злые маленькие глазки и косматые вздымавшиеся бока.

Взмахнув мечом, Бран что есть сил, наотмашь, в повороте, ударил по громадной голове. Раздались хруст, хрип и рычание. Пасть сунулась в лицо, широкая, как устье пещеры, где каждый клык длиной в ладонь. Бран рухнул на снег, меч вырвался из руки и отлетел в сторону. Голова зверя придвинулась, нависла сверху, как валун, темный глаз заглянул в лицо, и Брану показалось, что в нем горит немая радость.

(…конец…)

Зверь занес лапу, заставив Брана инстинктивно вскинуть руки. Медведь фыркнул. Бран заслонился ладонями.

(…сейчас ударит…)

Вопль. Кто-то пронзительно крикнул совсем рядом. Бран услыхал рычание, хруст снега и громкий рев, как от ярости и боли. Открыв глаза, увидел пламя, в ноздри ударил запах паленой шерсти. Медведь отступал, мотая головой. Человек, державший факел, снова закричал и ткнул головешкой в морду зверя.

Это была Улла. Бран глядел на нее, хватая воздух ртом. Медведь оскалил зубы. Глаза девушки сделались огромными от страха.

— Быстрее! — вскрикнула она.

Не поднимаясь, будто ящерица, Бран скользнул по снегу. Схватил меч, резко развернулся и всадил клинок медведю прямо в горло.

И все вдруг замерло: и зверь, и Бран, и люди неподалеку. Кровь плеснула в лицо, горячая, как струя из гейзера. Бран потянул и выдернул меч. Зверь ничего не делал, даже не шевелился, просто стоял, шумно дыша. Бран смотрел в его глаза, наполнявшиеся удивлением и болью, походившие на мутные зеркала, в каждом из которых Бран увидал себя.

Кровь медведя заливала снег, Бран ощущал на руках ее тепло и соленый вкус во рту. Он стал отползать, медленно отталкиваясь ногами.

— Убегай же! — взмолилась Улла. Сделала шаг назади подняла над головой факел.

Вскинув голову, чудовище взревело. Кровь из раны хлынула рекой, с ног до головы окатив Брана. Он отполз и встал на четвереньки. От рева заложило уши. Хищник подался следом за своим убийцей, сделал шаг — и покачнулся, пригнул голову к земле. Снег разом почернел от крови. Медведь застыл, шатаясь и рыча. Его рык стал похож на хрип.

Очнувшись от столбняка, люди окружали зверя. Тот неуклюже повернулся, бока ходили ходуном, он качался, словно под натиском бури. Шагнув вперед, конунг всадил копье чудовищу под ребра, и медведь, взревев, попытался достать человека лапой, но силы утекали вместе с кровью в снег. Вот он пошатнулся. Еще несколько копий вонзилось в косматые бока. Зверь застонал, сделал шаг, но лапы подломились, и он тяжело повалился наземь.

Он рухнул, как обвал. Люди завопили, бросились вперед, замелькали копья и секиры. Толпа плотно обступила поверженное чудовище.

Кто-то схватил Брана за плечо:

— Эй, паренек, ты ранен?

Вскинув голову, Бран увидел Сигурда Ярла.

— Вроде нет, — ответил Бран.

— Ты ж весь в крови.

— Это не моя… это его.

— Ну, а встать-то можешь, али как?

— Наверное…

— Тогда давай-ка, — Сигурд помог ему подняться. Бран выпрямился, тяжело дыша. Его колотило, и рука едва держала меч.

Сигурд протянул ему плащ:

— Твой, аль нет?

— Ка… кажется, мой.

Сигурд похлопал Брана по плечу:

— А ты, парень, молодец. Я всегда говорил, што ты…

— Сигурд! — завопили из толпы. — Эй, Сигурд!

— Ну, я пошел, — заторопился тот. — А ты, слышь, ступай ко мне домой, дело говорю. Отдохнешь, а то ведь на ногах не держишься, — и, прежде чем Бран успел ответить, Сигурд шагнул в толпу, расталкивая зрителей. Бран проводил взглядом его широкую спину. Закутался в плащ. Подкашивались ноги, и ужасно хотелось пить. Набежавшие люди пихали его со всех сторон: во двор собралось множество народу, всем не терпелось взглянуть на убитое чудовище.

С трудом продравшись сквозь толпу, Бран выбрался на волю. Побрел прочь, шатаясь, будто пьяный, постепенно приходя в себя. Свет факелов погас, и стало тихо. Как там Улла, не ранил он ее, часом? Надо бы ее найти, но где теперь искать? Да и возвращаться… Но ведь она мне жизнь спасла, что же, я ее брошу?

Решив, что лучше все-таки пойти в кузницу и взять котомку, Бран прибавил ходу, но далеко уйти не успел. Через минуту он услыхал шаги.

 

Глава 3

Торопливые шаги. Кто-то бежал следом, и снег скрипел под легкими ногами. Бран обернулся. Еще не увидев, он уже знал, кто это.

Улла.

Подбежав, она бросилась ему на шею, обняла со всей силой, на какую были способны ее маленькие руки. Потом, отстранившись, начала целовать его лицо. Бран и сам заразился ее безумием. Это было так, точно между ними внезапно рухнула преграда. Оба, казалось, наконец-то вырвались на свободу — и теперь спешили, отчаянно боясь, что у них ее отберут.

Что кто-то отберет их друг у друга.

Руки девушки обнимали Брана. Она целовала его глаза, щеки, губы, и Бран чувствовал, что губы Уллы мокры и солоны от слез.

Он отодвинулся, держа ее лицо в ладонях. Было темно, но Бран увидел Уллины глаза: рядом, очень близко.

— Ты чего? Что такое? — спросил он. — Ты ранена? Он тебя поранил? Дай посмотрю.

— Нет, — она утерла слезы. — Просто я подумала, что он тебя убьет, и очень испугалась… потому что я люблю тебя. О, боги, я люблю тебя!

Губы Брана прижались к Уллиным губам. Он ощутил ее быстрое дыханье — словно Улле не хватало воздуха.

Будто внезапно сойдя с ума, они позабыли обо всем: что они стоят посреди поселка, и что в любой момент их могут увидеть. Позабыли даже о том, что здесь сейчас произошло.

Первым опомнился Бран.

— Давай уйдем, — прошептал он. — Или, может, ты собиралась пойти домой?

Он скорее угадал, чем увидел, что Улла качает головой:

— Нет. Я пойду к тебе… если пустишь.

— Если пущу, — Бран обнял ее и закружил. — Если пущу… сумасшедшая! Да ведь я люблю тебя!

— Скажи еще раз.

— Я люблю тебя, искорка, люблю тебя.

Он услыхал счастливый тихий смех. Выскользнув из объятий, Улла схватила Брана за руку и потянула за собой.

В старой кузнице стояли тьма и холод.

— Не зажигай огня, — попросила Улла.

— Но здесь так холодно, давай хоть костер разведем. Вот, садись сюда, — Бран усадил девушку на шкуру, встал рядом на колени и осторожно поцеловал. Она обвила руками его шею.

— Не уходи, — шепнула Улла. — Пожалуйста…

— Я не ухожу… я тут, только разведу костер, я быстро, — уговаривал Бран между поцелуями. — Я же никуда не денусь.

Освободившись, Бран встал и подошел к поленнице. Он ничего не соображал. Плечо болело. Это медведь меня, кажется, смутно припомнилось ему — но он тут же забыл об этом. Бросил в очаг поленья. Бран старался не глядеть на Уллу, но не мог удержаться. Руки то и дело соскальзывали, потому не сразу удалось разжечь огонь.

Когда показалось пламя, Бран вернулся к Улле. Постепенно делалось светлее, и в глазах девушки засветились крохотные огоньки. Она смущенно улыбнулась, опустив ресницы.

— Что ты? — спросил Бран.

— Это из-за света, — созналась она. — Я… я не могу.

— А ты закрой глаза.

Вновь застенчивая улыбка. Веки девушки сомкнулись. Потянувшись к ней, Бран губами прикоснулся к ее губам. Она ответила, руки обвили его шею.

Постепенно ее скованность прошла. В кузнице стало чуть теплей — или, может, только так казалось. Но если бы даже тут шел снег, Бран бы не заметил. Костер разгорался, светил ярче, и в его колеблющемся свете он видел Уллино лицо: закрытые глаза, пылающие щеки, губы, похожие на ягоды, малиновые, как ее шаль. Она была в полузабытьи и казалась жрицей, одурманенной наркотиком. Да и сам Бран стал точно таким же.

Он раздел ее и разделся сам. Она легла на шкуры. Стоя на коленях, он склонился к ней, прикоснулся губами к груди, и девушка прерывисто вздохнула. Дрожь прошла по ее телу, как по озеру — волна.

— Искорка, — прошептал Бран. — Голубка…

Он поцеловал ее закрытые глаза и сомкнутые губы.

— Какая ты красивая. Не бойся, открой глаза. Посмотри на меня… посмотри же.

Ресницы задрожали, и она медленно подняла веки. Темные глаза смотрели затуманено, будто из-под воды, огромные, как ночное небо. Казалось, что девушка глядит из другого мира и не видит Брана. Он даже не знал, слышит ли она его голос.

Бран провел ладонью по Уллиной щеке. Ее ноздри затрепетали, глаза ожили и переместили взгляд на его лицо. Она потянулась к нему, обхватив руками за шею, и нагая грудь прижалась к его груди.

— Улла, я не удержусь, — прошептал Бран, едва переводя дыхание. — Я не удержусь, милая… погоди…

— Мне все равно, — девушка прижалась к нему еще тесней. — Все равно, только не уходи. Только не оставляй меня, прошу, — она ногами обхватила его бедра. Дрожа от напряжения, сцепив зубы, Бран ощутил себя входящим в ее плоть. Бороться с этим он не мог. Закрыв глаза и задыхаясь, оперся руками о вытертую шкуру. Услышал, как Улла застонала. Их тела начали двигаться в унисон: сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Улла снова застонала, руки, скользнув по его спине, упали вниз, темные глаза широко раскрылись и уставились в пустоту.

Бран едва замечал все это. Его захлестнуло огромной волной, и на этой волне он подымался — и опускался, снова подымался — и опускался снова, и в момент, когда темная вода подхватила его на самый свой пенный гребень, очень, очень высоко, он услыхал, как, словно подбитая птица, где-то далеко, рядом с ним, закричала Улла.

Оттолкнувшись руками, он вырвал себя из бреда. Упал на солому, но тут же поднялся. Улла лежала навзничь, скорчившись и дрожа крупной дрожью, с ладонями, прижатыми к лицу.

Бран коснулся ее, и она застонала. Повернувшись на бок, подтянула к животу колени и заслонила ладонями лицо.

— Улла, — убитым голосом пробормотал Бран. — Прости, пожалуйста, я не хотел, — дрожащей рукой он дотронулся до ее плеча. Она свернулась клубочком — и вдруг бурно, мучительно разрыдалась, содрогаясь всем телом.

У Брана перехватило дыхание. Девушка, рыдая, билась на соломе. Он потерянно смотрел на нее, не зная, что теперь делать.

— Я принесу воды, — Бран попытался встать, но Улла вскинулась, обвила его колени, а потом, захлебываясь слезами, схватила его руки и начала покрывать поцелуями. Темные косы растрепались. Бран пытался заговорить, но не смог вымолвить ни слова.

Прошло несколько минут, и рыдания Уллы начали стихать. Немного справившись с собой, Бран подсел поближе. Прижал девушку к себе, обнял и стал укачивать, будто младенца.

— Прости меня, — Бран губами коснулся ее виска. — Я не хотел такого делать, клянусь.

— Ты ни при чем, — ответила она. — Я же сама тебя просила… это не из-за тебя.

— Я тебе сделал больно, да?

— Нет… нет. Тебе ведь рассказали, что я не… — Бран услышал тихий всхлип. — Ничего плохого ты не сделал, — она положила голову на его плечо, дрожа, будто в ознобе.

— Погоди, — сказал Бран. — Сейчас.

Потянувшись, он поднял с пола плащ и закутал в него Уллу. Ее плечи вздрагивали. Ей было очень плохо. Очень больно. Ее боль не давала Брану дышать.

— Скажи, что случилось, искорка? — попросил Бран. — Что произошло? Честное слово, я не…

Высвободив руку, Улла обняла его за шею:

— Это не ты… не ты. Прости, что я тебя так… такое тебе устроила. Ты здесь ни при чем, мой любимый. Прости меня.

— В чем же тогда дело?

Ее пальцы медленно перебирали волосы у Брана на затылке.

— Не обращай внимания, — наконец пробормотала Улла. Ее голос еще вздрагивал от слез. — Просто я вдруг испугалась. Я дура такая… Прости меня, хорошо?

— Я правда не хотел быть грубым, — сказал Бран. — Я не хотел с тобой… вот так, будто животное.

— Ох, — она изо всех сил обхватила его руками. Он ощутил все ее чувства, испуг, отчаянье и стыд. — Что я наделала. Я боялась, что ты уйдешь. Мужчины не любят, когда женщина ломается, а я… я тебя люблю. Я только хотела… я думала… Прости!

Бран поцеловал ее в висок:

— Не принуждай себя. Если ты не хочешь, я пойму, честно. Если бы я просто хотел с кем-то переспать, тогда другое дело, но с тобой это совсем не так, — Бран снова поцеловал девушку в висок. В ответ она обняла его еще крепче.

— Ты такой добрый, — услыхал Бран ее шепот, — совсем не похож на обычных людей.

— Ну, что ты, — отозвался он. Слегка отстранившись, заглянул Улле в лицо. Ее глаза, блестевшие отраженным светом, казались печальными и больными. — Я не какой-то особенный, и хочу того же, что и остальные. Вот только я вовсе не хочу, чтобы тебе из-за меня было плохо. Протому что тогда мне тоже будет плохо, понимаешь? Так что я всего лишь эгоист, все очень просто, — Бран улыбнулся.

— Вот бы все были такими эгоистами, — отозвалась Улла. — Вот бы и я сама была такой. Но я всегда все делаю неправильно. Невпопад. И я вечно не уверена, что меня и вправду любят, а не просто… ну, ты понимаешь.

— Как же тебя можно не любить, — промолвил Бран. — Не бойся, я не собираюсь тебя использовать, или обманывать, или принуждать к чему-то силой.

— Нет? — шепотом спросила Улла. Отстранившись, запрокинув голову, посмотрела ему в лицо.

— Нет, голубка, — Бран осторожно поцеловал ее губы, — я не сделаю тебе плохого. Никогда. Слышишь? Никогда, клянусь. И принуждать тоже ни к чему не стану. Пускай будет, как захочешь, только чтобы без насилия. Уж мне легче умереть, чем…

— Нет, не надо умирать! — отозвалась Улла. — Не надо, только не тебе. Я тебя люблю, очень-очень! С первой минуты, как ты здесь появился, как я тебя увидела, я сразу поняла, что пропала. И потому я так с тобой себя вела, и… Я просто пыталась с этим бороться, но не смогла. И я так рада… так рада! Мне все равно, что теперь будет. Я тебя люблю. Это же очень просто! Я тебя люблю. А если придется, то я готова за это расплачиваться.

— Но я вовсе не хочу, чтобы кто-то расплачивался, — возразил Бран. — А тем более ты. Если честно, я об этом тоже думал. Может, нам с тобой лучше остановиться, пока еще не поздно, а? Я имею в виду, пока никто не узнал, или пока ничего не случилось.

Улла сцепила пальцы у него на шее. Лицо приобрело страдальческое выражение.

— Что же может случиться? — тихо спросила она.

— Ты знаешь, что, родная. Ты ведь можешь забеременеть. И что тогда?

— Что же тогда? — она убрала руки с его плеч, выпрямилась и исподлобья глянула на Брана. — Ты бы тогда меня бросил?

— Что ты такое говоришь? Просто твой отец нас тогда убьет обоих. Ты ведь это понимаешь. Ведь ты же дочь конунга, а я чужак. Что я могу тебе дать? Ну, что? Я же ведь не ярл, даже не…

Улла подалась вперед, положила пальцы ему на губы, и Бран замолчал. Убрав руку, девушка быстро его поцеловала. Отстранилась, глядя в глаза ясными и твердыми глазами.

— Все это не имеет значения, — сказала она. — И мой отец тоже не имеет значения. Важно только, чего ты сам хочешь. Если хочешь, чтобы я отсюда ушла, то скажи. Скажи прямо сейчас, и я уйду. Сцен не будет, не бойся. Я ведь ничего от тебя не требую, никаких обещаний. Просто скажи, хочешь ты быть со мной, или нет?

Они смотрели друг на друга, долго, может, целую минуту. Потом Бран крепко обнял Уллу и прижался лицом к ее волосам.

— Я должен был сказать "нет"… — задыхаясь, молвил он. — Но Творец свидетель, не могу… Просто не могу, и все.

Ее маленькие руки обхватили его спину. Улла ничего не говорила, только льнула к нему, подставив лицо поцелуям, как могла бы подставить солнцу.

— Нам нужно быть осторожными, — сказал Бран. — Я не хочу, чтобы ты пострадала. Слышишь?

Вместо ответа Улла опустилась на шкуры и увлекла Брана за собой.

— Не думай об этом, — прошептала девушка. — Просто обними меня, сильнее… вот так. Ты только будь со мной, и все. Мне больше от тебя ничего не надо. Только будь со мной, мой любимый, и дай мне тебя любить.

Костер в очаге на полу горел еще пару часов, а после начал угасать. Угли, тлея, мигали красными огнями. Через некоторое время и от них ничего не осталось.

Но двое, что были в кузнице, не замечали этого. Кроме друг друга, они не замечали ничего. И когда последняя искра умерла в остывающей золе, и мутный рассвет заглянул в сарай сквозь извилистые щели, они этого не видели. Они лежали под медвежьей шкурой. Их темные волосы переплелись. И темнота, и тонкий вой ветра, и холод ничуть не мешали им. Беззвучно дыша, они лежали рядом. Угли в костре перестали потрескивать, стало очень тихо. А они этого не слышали.

Они спали.

 

Глава 4

Петух заорал над самой головой.

Бран открыл глаза и сел. Уллы рядом не было. Оглядевшись, он увидел, что ее нет нигде в сарае. Петух наверху орал и хлопал крыльями, в кузнице стояла синеватая полутьма, какая бывает на рассвете.

Бран потер глаза и нехотя выбрался из-под шкуры. Вздрагивая от холода, проворно натянул одежду. Петух на крыше издал заполошный вопль.

— Кыш! — цыкнул Бран. — Пошел вон отсюда, черт!

Петух умолк, по крыше дробно застучали когти. Присев у потухшего костра, Бран вынул из котомки гребень и запустил в спутавшиеся волосы. Она ушла, а меня не разбудила. Сердится? Хотя она ведь говорила, что… Вздохнув, Бран опустил гребень. Слабак я все-таки. Нельзя, ну нельзя было себе воли давать! Теперь-то что нам делать? Ведь если конунг обо всем узнает… Брана пробил озноб, и он сдвинул брови, невидяще уставясь в полумрак. Я спутался с конунговой дочерью. Вот уж воистину мудрый поступок.

Он прикусил губы: сильно, едва не до крови. Поганое слово — спутался. И разве то, что он чувствовал, и что, судя по всему, чувствовала Улла, можно было обозвать подобным словом? Ведь каждый раз, когда Бран думал о ней, мир вокруг волшебно освещался, вспыхивал как солнце, — и это называется "спутался"? Я люблю ее. Похоже, я действительно люблю ее.

О, черт…

Он опустил голову. Но все-таки, почему она ушла, не разбудив меня? Уже жалеет о том, что случилось? Слишком все запутано, поди разберись! В одном она точно была неправа: она вовсе не как все. Судя по всему, легко нам с ней не будет. Непростой, очень непростой человек… И все равно мне нравится. Может быть, именно за это?

Он убрал гребень на место и поднялся, запахнувшись в плащ. Надо ее найти, пускай сама мне скажет. Терпеть не могу объясняться, но, похоже, сейчас придется это сделать.

(…да и просто потому, что мне очень хочется ее увидеть…)

Когда Бран вошел в конунгов двор, там царила суета. Туда-сюда сновали слуги, а посреди широкого двора чернела толпа. Помешкав, Бран приблизился.

Стоило ему появиться, и множество глаз уставилось на него. Люди кланялись, здоровались, называя его по имени, перед ним почтительно расступались. Похоже, все уже узнали, что тут было ночью, ну и, конечно, охочие до сплетен языки им с три короба наплели. Бран не чувствовал ни гордости, ни радости, утешало лишь одно: он хотя бы перестал быть общим пугалом.

Он вышел к центру круга, остановившись за спинами рабов. Через минуту те заметили его и проворно отодвинулись с дороги.

Бран увидел снег, залитый черной кровью. Освежеванная туша лежала посреди двора. Огромный, окаменевший, багровый остов — вот и все, что осталось от чудовища. Рядом, на кровавом истоптанном снегу, валялась гигантская голова. Возле туши возились люди, Бран узнал Сигурда, Арнора и Кнуда. С ними были слуги. Еще один, высокий, статный парень с вьющимися русыми волосами, показался Брану знакомым. Вроде бы я видел его у конунга, когда Харалда убили. Похоже, он и есть Сигурдов старший сын.

Обернувшись, Сигурд заметил Брана и сказал:

— Эй, Бран! Ты чего там встал? Подходи сюды.

Бран вышел в круг и приблизился к отрубленной голове. Она походила на обросший мхом валун. Шерсть на ней заиндевела, страшные желтоватые клыки обнажились в мертвенном оскале. Вокруг ноздрей намерзла кровяная корка, а из-под тяжелых век глядели остекленевшие глаза.

— Ловко ты его давеча, — промолвил Сигурд. — Он тебя, часом, не поранил?

Бран покачал головой. Ярл сказал:

— Я такого еще не видывал. Ты и впрямь герой, парень!

— Ничего я не герой, — ответил Бран. — Если бы оно на Видара не набросилось, я бы в жизни к нему не полез. Да я чуть не сдох со страха, а ты говоришь, герой.

— Ну, так што? — возразил Сигурд. — Помирать-то одни берсерки не боятся. А ты, вишь-ка, хоть и боялся, а все ж…

Громкий возглас не дал ему договорить:

— А-а, колдун! Наконец-то!

Все обернулись. К ним, улыбаясь, шел конунг, несколько ярлов едва поспевали следом.

— Насилу тебя нашли, колдун! — выговорил Торгрим, подходя.

Бран исподлобья глянул на него:

— Я не прятался.

Конунг будто не расслышал:

— Ну, парень, скажу прямо, не ожидал. Удивил ты нас! Я и не думал, что ты такой смельчак.

Бран насупился, а конунг продолжал:

— Но все же согласись, что, если бы не моя дочка, худо бы тебе пришлось, а? Как она оборотня факелом-то? Нет, что ни говори, а тоже смелая девчонка.

— Вот с этим соглашусь, — ответил Бран. — Если б не она, медведь бы меня убил.

— Оборотень. Ты хотел сказать, оборотень, — поправил конунг.

— Нет. Я хотел сказать — медведь. Оборотней не бывает, конунг, я ведь говорил.

— Да уж ладно, ладно, колдун, — конунг усмехнулся. — Так ты, того и гляди, скажешь, будто это был не Серый.

Бран пожал плечами:

— Ну, да, именно это и скажу. Я тебе и больше того скажу, конунг. Я вообще не уверен, что Серый как-то с этим связан, это еще надо доказать. Мы всего-навсего убили медведя, хоть это, конечно, кое что да значит, но… Как ни прискорбно портить тебе праздник, только у нас еще все впереди.

Конунг поднял брови.

— Ты, я погляжу, не в больно-то веселом настроении, — заметил он. — Ну, тогда… Может, тебе не помешает знать, что у оборотня под шкурой нашли вот это, — конунг протянул Брану маленький плоский предмет. Бран взял его и повертел в руке.

— Что это? — он поднял взгляд. — Похоже на кусок клинка. Что это такое?

— Ты угадал, колдун. Это и есть кусок клинка. Это осколок меча моего старшего сына, Траина, — конунг перестал улыбаться. — Эта тварь его убила в конце лета. Ну, что? Или тебе этого мало?

Бран вернул конунгу обломок.

— Ну, хорошо, — ответил он. — Допустим. Ладно. Вы все так уверены, что это оборотень, но ведь говорят, что оборотень после смерти получает назад свой человеческий облик. А этот тогда чего же? Он же ведь не стал человеком. Как с этим-то быть?

Конунг сказал довольно добродушно:

— А кто ж его знает? Может, этот не успел.

В толпе засмеялись. Бран нахмурился. Он видел: ему их не переубедить. Им слишком уж хотелось, чтобы медведь и был тем самым таинственным убийцей. Им так хотелось, чтоб на нем наконец-то все закончилось!

Бран опустил глаза. Конунг произнес:

— Да не дуйся ты, колдун, праздник нынче. Выпей с нами.

— Благодарствую, но уж лучше я пойду, — Бран шагнул в сторону, и люди расступились. Бран двинулся сквозь толпу.

— Ну, смотри, колдун, как знаешь, — вслед ему промолвил конунг.

Едва лишь Бран вышел со двора, как его нагнал Арнор.

— Бран! Постой, Бран!

Бран обернулся, дождался, пока Арнор подбежит.

— Уходишь? — спросил Арнор.

— Вроде того.

— Я там тоже ночью был, — промолвил Арнор. — Ух, прям как в страшном сне! И как ты оборотня мечом саданул…

— Слушай, — перебил Бран. — Если ты тоже собираешься тут рассыпаться в славословиях, так лучше я пошел. Мне, ей-Богу, недосуг. Я не шут вам дался.

— Ладно, ладно, — Арнор хмыкнул. — Все понял, проехали, молчу. Я только хотел спросить, сильно ли ты занят. Надеюсь, такой вопрос тебя не оскорбит?

— Не оскорбит. Я не занят. Вроде бы. А что?

— Мы в лес идем, за хворостом, праздник вечером, так я и подумал, что ты, может быть, захочешь присоединиться.

Бран взглянул на Арнора, на его троих спутников, стоящих чуть поодаль. Один из них был тот самый высокий парень, которого Бран видел нынче во дворе, возле туши. Вроде бы он действительно на Арнора похож. Словно угадав его мысли, Арнор сказал:

— Кстати, это Эйвинд, мой старший брат. Я тебя обещал с ним познакомить.

— Привет. Уж виделись, — промолвил Эйвинд. Как у Арнора, у него были русые волосы и карие глаза, но на этом сходство кончалось. Даже на беглый взгляд Эйвинд был выше и сильнее брата, гораздо шире того в плечах. Его глаза смотрели твердо и решительно. Вряд ли этого легко вывести из себя, и, честно говоря, я бы не хотел оказаться на месте человека, который ухитрится это сделать.

— Вроде бы виделись пару раз, — согласился Бран.

— Меня, к сожалению, ночью во дворе не было, — выговорил Эйвинд. — Все проспал, такая незадача. Но должен сказать, я не знаю человека, который бы сделал то, что сделал ты. Лично я бы не рискнул. Я бы просто испугался.

— Я тоже, — ответил Бран. — Я чуть в штаны не наложил… и хватит об этом, ладно? Честно говоря, мне не слишком-то приятно это вспоминать.

Эйвинд кивнул:

— Как скажешь. Ну, так идем? Иначе до темноты не обернемся.

— Сам стоит столбом, болтает, и сам же попрекает всех, — притворно возмутился Арнор и сразу отпрыгнул в сторону, чтобы брат не смог его достать. Усмехнувшись, Эйвинд повернулся к Брану:

— Ты с нами?

Бран замешкался. Может, лучше действительно пойти. Сейчас нам с ней никак не встретиться, вокруг полно народу. Опасно. А если уйду — так и время пройдет быстрей.

— Иду, почему же нет? — ответил Бран.

Они увиделись лишь вечером.

Совсем стемнело. На пустыре, недалеко от капища, вспыхнул конус огромного костра. Уже издали, миновав земляной вал, юноши увидели его.

— Гляди-ка, начали, — сказал Арнор. — Идем скорее!

На пустыре было светло, и полно народу. Бран невольно подивился: он не подозревал, что в Венделтинге живет столько людей.

Костер вырос посреди утоптанной площадки. Языки пламени, ослепительно яркие во тьме, вонзались в небо, от огня тянуло жаром, а искры сыпались, как злые светляки. Поблизости, на крестовине, простираясь от земли до неба, была распята бурая шкура. На шесте, высоко над толпой, торчала медвежья голова. У Брана даже захватило дух: так она была огромна. Он посмотрел на пасть, обнаженную в насмешливом оскале, на глаза, уставленные в ночь: остекленевшие, мертвые глаза. Пламя отражалось в них, и казалось, будто они налиты горячей кровью.

Бран заставил себя отвести от чудища взгляд. Рядом с большим костром светились несколько поменьше, на вертелах, прямо над огнем, слуги жарили мясо. От запаха рот тот час наполнился слюной, ведь после целого дня в лесу Бран зверски проголодался.

Но сначала нужно было найти Уллу. Одна лишь мысль о ней заставила быстрей забиться сердце. Бран ощутил: он больше не может, не в силах ее не видеть.

Он зашагал между кострами, вглядываясь в лица. Уллы не было. Может, она тоже сейчас меня ищет. Бран остановился. Куда же идти? Где она может быть? Разве среди такой уймы народу…

Что-то мягко коснулось его затылка — будто дуновение. Бран обернулся… и позабыл обо всем.

На него смотрела Улла. Она стояла в стороне от большого костра, возле чана с брагой, вместе с другими женщинами. Трещали сгорающие поленья, искры сыпались в черное небо, было очень шумно, и люди сновали туда-сюда… А она смотрела на него — и улыбалась. И, кроме нее, Бран перестал видеть остальное.

Он застыл на месте. Его толкали, но он не чувствовал, только глядел, глядел, — и никакая сила в мире не заставила бы его отвести от Уллы взгляд.

Это была она и не она. Хорошо знакомая ему, но совсем иная: одета по-другому, с серьгами в маленьких ушах, с золотым ожерельем на шее. Косы, словно ржаные колосья, красиво, искусно заплетенные, каскадом темных жгутов спадали ей на плечи.

Кто-то сильно толкнул Брана в бок и гаркнул прямо в ухо. Бран вздохнул, словно выныривая из-под воды. Из темноты, освещенное оранжевыми бликами костров, на него глядело смеющееся лицо Эйвинда.

— Я говорю, не пялься на нее так, глаза лопнут! — крикнул тот, перекрывая общий шум. Бран прикусил губу, ощутив, как кровь отхлынула от лица.

— На… на кого? — спросил он.

— Известно, на кого, — Эйвинд снова пихнул его под бок. — А то не знаешь!

— Да на нее все пялятся, — услыхал Бран голос Арнора. — Не грех. Вон она красивая какая, твоя Аса!

Бран с невольным облегчением перевел дыхание. Проследив за вытянутой рукой Арнора, увидел Асу. Та шла мимо костра, сопровождаемая рабыней. Да, она была ослепительна. Нарядно одетая, шагала, высоко вскинув голову, гордая, осознающая свою красоту. Роскошные волосы сияли надо лбом, как золотой венец.

— Ты, небось, в своем Бергене таких красивых не видал? — весело спросил Брана Арнор.

— Не видал, — равнодушно согласился Бран. Снова попытался найти взглядом Уллу, но она стояла, отвернувшись, и больше не смотрела на него.

Что-то, похожее на щемящую тоску, завладело Браном. Музыка внезапно показалась слишком шумной, голоса людей слишком громкими, а праздник — неуместным и скучным. Эйвинд и Арнор ушли, а Бран остался. Стремясь не выпускать из вида Уллу и стараясь, чтобы другие не заметили, как он на нее глядит, он мучился единственным вопросом: можно к ней подойти, или нет. Что-то вдруг сделало его необычайно осторожным. Если я подойду, не будет у нее из-за этого неприятностей? Не представляю, смогу ли я с собой совладать, так, чтоб другие не заметили. Почти в отчаянии он огляделся. Нужно убираться, а то торчу здесь как дурак, скоро на меня станут пальцем показывать.

— А, вот ты где, колдун! — едва ли не над ухом раздался голос конунга. Бран подпрыгнул, как ошпаренный. Люди расступились, и музыка стихла.

Конунг стоял перед ним и улыбался. Заметно было, что Торгрим изрядно навеселе: в свете костра почудилось, что глаза конунга налиты кровью — будто у медведя. Ярлы и родичи столпились у него за спиной.

— Тебя-то мы и ищем, — сказал конунг.

— Зачем? — Бран уже пришел в себя, и теперь смотрел на конунга с хмурым подозрением.

— Вот те раз — зачем, колдун, — Торгрим ухмыльнулся. — Поблагодарить хотим, вот зачем. Коли б не ты, мы за этим оборотнем по лесам еще года два бы гонялись, пока бы он у нас всех не повывел. Верно говорю? — возвысив голос, обратился он к собравшимся вокруг.

— Верно! — заорала толпа. Больше половины присутствующих уже были изрядно пьяны. — Ура колдуну! Многие лета!!!

Бран нахмурился, стараясь скрыть замешательство, а конунг продолжал:

— И за то, что убил его, тоже спасибо. Сына моего спас, хоть мы с ним и на ножах, — конунг усмехнулся. — Так что спасибо тебе, колдун. От сердца. Низкий тебе поклон, — и конунг действительно поклонился Брану в землю, а за ним все остальные.

От смущения Брану стало жарко, кровь прихлынула к щекам, и он порадовался, что вокруг темно.

— Ну, вот, — молвил конунг, выпрямляясь. — А теперь не откажись, колдун, выпей с нами. Тебе первая чаша. Эй, хозяйки, браги нам сюда!

Толпа загомонила, засмеялась, захлопала в ладоши, зашевелилась, раздвигаясь. Из темноты, в конце людского коридора, выступила девичья фигурка.

Сердце Брана стукнуло — и оборвалось. Позабыв дышать, он стоял и смотрел, как Улла идет к нему с чашей в руках. Люди хлопали и кричали, но Бран этого не слышал и не видел. Он видел лишь ее. Одну ее. Одну-единственную.

Девушка прошла вперед, и людское кольцо сомкнулось за ее спиной, точно ловушка захлопнулась. Улла приблизилась, глядя Брану в глаза, остановилась рядом, всего лишь в шаге. Низко поклонилась. Выпрямилась, протягивая золотую чашу.

— Прошу, испей. Прими наше уважение, — сказали ее губы.

"Люблю тебя", — сказали ему ее глаза.

Бран поклонился в ответ. Принял чашу у нее из рук. Когда их ладони соприкоснулись, Бран задрожал, а Улла прерывисто вздохнула.

— Благодарствую, — услыхал он свой хриплый голос. Поднес чашу ко рту и залпом выпил все, что там было, глядя в Уллины сияющие глаза. Она едва заметно улыбнулась.

— Молодец, колдун, уважил, — смеясь, конунг хлопнул Брана по плечу. — А теперь поцелуй ее.

Бран остолбенел.

— Ну, чего глядишь, колдун? — Торгрим усмехнулся. — По обычаю. Все же жизнь она тебе спасла. Целуй, не бойся, я разрешаю, — и, видя, что Бран не трогается с места, конунг воскликнул:

— Ну же, люди, пособите ему! Просите, просите!

— Целуй, парень! Целуй! — завопила толпа. Послышался смех и рукоплескания.

Бран глотнул. Улла стояла, опустив ресницы. Словно почувствовав, что он смотрит, вскинула глаза. В голове у Брана помутилось. Шагнув к ней, он положил руки ей на плечи и губами приник к губам. Ощутил, как она вздохнула. Ощутил ее испуг: легкий, мимолетный. Почувствовал, как шибко бьется ее сердце, и вздрагивают полуоткрытые губы.

Она ответила на поцелуй, ее губы были мягкими и теплыми. Мир поплыл у Брана перед глазами, и свет костра померк. Он едва удержался, чтобы не обнять ее и не прижать к себе. Звуки исчезли. Свет исчез. Остались только его руки у нее на плечах, тепло ее тела, и ее податливые губы.

Ее ладонь легко, словно прося, коснулась локтя. Лишь это и привело Брана в чувство. Он заставил себя оторваться от девушки и отступить в сторону.

— Молодец, колдун, — промолвил конунг. Люди вокруг радостно гомонили. Конунг воздел руки и закричал:

— А теперь гулять будем! Благодарение богам, наш род избавлен от напасти! Ешьте, пейте и славьте великого Одина, отца богов! Эй, музыканты, где вы там? Перепились, что ль? А ну, давайте сюда! Играйте, сто собак вам в печенки!

Музыка, точно град, обрушилась на плечи. Конунг подтолкнул Брана к Улле:

— Гуляй, колдун, веселись, нынче твой день!

Бран и Улла замерли, очутившись почти вплотную. Вокруг бурлил праздник, а они просто стояли, и смотрели, и не сводили один с другого глаз.

— На нас все смотрят, давай танцевать, — услышал Бран тихий голос. Улла протянула руки, и в такт быстрой музыке они понеслись в танце. Раздались хлопки и свист, кто-то что-то кричал, смеялись, но они ничего не слышали. Ни на что не обращали внимания. Они видели только лица и сияющие глаза друг друга.

А потом Улла потянула Брана за руку. Выбравшись из толпы, они побежали в темноту. Бежали долго — так, по крайней мере, показалось Брану. Свернули за угол то ли сарая, то ли дома. Свет костров почти не достигал сюда, шум праздника отдалился и сделался смутен.

Остановившись, Улла обхватила его руками, уткнулась в грудь, да так и замерла. Бран услыхал ее горячий шепот:

— О боги, я днем тебя искала. Где же ты был, я едва с ума не сошла.

— Я ходил в лес, с ребятами, — ответил Бран, обнимая ее. — Ну, что ты, искорка, голубка, что ты, вот же он я.

Она вскинула голову:

— Я так скучала, а тебя все не было.

— Я тоже скучал… безумно, моя родная, — Бран принялся целовать ее запрокинутое лицо. Как давеча, на празднике, мир поплыл из-под ног, время, ночь и мороз перестали существовать.

— Сумасшедший… задушишь меня, — словно издалека, донесся тихий голос Уллы. Это вернуло его в реальность. Слегка отстранившись, возле самых своих глаз Бран увидал ее огромные глаза.

— Сумасшедший, — Улла дотронулась пальцем до его губ.

— Да, я сумасшедший. А знаешь, почему?

— Почему? — Улла улыбалась.

— Потому что я с ума по тебе схожу. Да, я схожу по тебе с ума. Потому, что я тебя люблю.

Ее губы приоткрылись, грудь быстро вздымалась.

— Пожалуйста, скажи еще раз, — попросила она. — Скажи!

— Я тебя люблю. Хочешь, повторю это сто раз? Тысячу раз? Хочешь, закричу? Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я все готов сделать, все!

— Тише, — ее пальцы легли на его губы. Медленно, очень медленно она приблизила лицо к его лицу и губами коснулась губ.

— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, любовь моя.

Бран взял ее за руку:

— Почему ты утром ушла? Сердишься на вчерашнее? Да?

Она опустила взгляд. Помотала головой, а потом сказала:

— А ты?

— Я? Но я… у меня-то какие причины?

— У тебя есть, — она посмотрела на него. Потом вдруг подалась вперед и обхватила его руками.

Долго и молча они стояли, обнявшись. Потом вдруг вдалеке, где-то за домами, увидели вспышку света, услыхали треск, вопли и смех.

— Они там чего, все подожгли, что ли? — улыбаясь, спросил Бран.

— Это, видно, костер обрушился, — Улла помолчала. — Послушай, ведь ты же, наверное, голодный? Тебя ведь целый день не было. Ты ел чего-нибудь?

— Нет, — сознался Бран.

— Ох, мой хороший, — она поцеловала его руку. — Какая я дура, замучила тебя совсем! Идем, — она потянула Брана за собой, но он ее остановил:

— Погоди. Я так соскучился… давай побудем еще.

Улла снова прижалась к Брану.

— Я тоже страшно скучала, — услышал он. — Дождаться тебя не могла. У меня чуть сердце не разорвалось. Это слишком тяжело, тебя не видеть. Раньше со мной такого не бывало.

— Замерзла? — спросил Бран. — Ты вся дрожишь.

— Я… я не знаю, ничего уже не знаю. Только люблю тебя, и все.

— Ты чересчур легко одета. Вот, накинь плащ.

— Спасибо, милый, — зябко кутаясь в его плащ, она подняла голову:

— Все-таки тебе нужно поесть, да и холодно. Идем.

— Сначала я тебя поцелую.

Она увернулась от его объятий и лукаво погрозила пальцем:

— Ты разве не слыхал? Если целоваться на морозе, на губах болячка вскочит. По тому и узнают, кто с кем гуляет.

Бран улыбнулся.

— Я все равно тебя поцелую, — он попытался взять ее за руку, но она отпрыгнула.

— Сперва поймай! — она бросилась бежать по тропе между сараями. Бран помчался следом.

Он нагнал ее только за сгоревшим домом. Она стояла на месте, обратив лицо к лесу.

— Что ты? — Бран видел ее тонкий профиль, обрисованный луной. Она обернулась, глаза посмотрели мягко, сквозь теплую дымку.

— Как красиво, — сказала Улла. — Гляди.

Луна, будто острый глаз, смотрела из темной глубины неба. Ее взгляд был так ярок, что предметы на земле отбрасывали тени. Снег на полях горел жемчужным светом, отражая холодный яростный огонь, а черный лес, словно тень, затаился за самым валом.

Вот в такие ночи и приходят оборотни. Если, конечно, они есть.

— И тут из леса вышел оборотень, — таинственным тоном выговорил Бран.

Резко вздрогнув, Улла изо всех сил прижалась лицом к его плечу, и ладошка скользнула в его ладонь.

— Не надо… не надо… я боюсь, — услышал Бран ее срывающийся голос. Он отчетливо ощутил ее страх, обнял и сказал с раскаянием:

— Прости, искорка, это просто шутка. Не бойся, его ведь больше нет. Мы его убили, и он никогда больше сюда не придет. Не бойся, родная.

Улла искоса, испуганно взглянула на поле, излучающее призрачный огонь.

— Давай уйдем, — под своей рукой Бран почувствовал, как содрогнулись ее плечи. — Здесь страшно, уйдем отсюда, умоляю…

— Идем, только не бойся.

Они почти побежали по тропинке, но пока не достигли пустынного и тихого двора между домами, Улла не посмела поднять головы.

 

Глава 5

Дом конунга встретил их безмолвием. Огни не горели, толстые бревенчатые стены почти не пропускали звуков снаружи. Было темно и тихо, как в могильном кургане. Притворив дверь, девушка взяла Брана за руку:

— Идем.

Бран двинулся за ней, словно слепец, ведомый проводником.

— Осторожно, здесь стол, — раздался шепот Уллы. Повернув голову, Бран увидел рядом смутный овал ее лица. Глаза были, как темное озеро в лесу.

Они осторожно шли вперед, лавируя между предметами. Миновали очаг. Огонь в нем не горел, лишь угли, перемигиваясь, вспыхивали и потухали. От них исходило сонное тепло.

Ладошка девушки покинула ладонь Брана.

— Сейчас, — она отошла к стене, к узкому, в одну доску, столу, на котором готовили еду, и принялась с чем-то возиться. Потом, шагнув к очагу, присела на корточки, взяла с полу несколько стеблей соломы и сунула в мигающие угли. Солома затлела багровым огоньком. Улла поднесла ее к маленькому темному предмету, который держала в руке. Миг — и у нее в ладони вспыхнуло крохотное пламя, отчего тьма сразу стала еще гуще.

— Иди сюда, — позвала Улла, подымая плошку.

Бран подошел. Улла выпрямилась. Огонек плясал в ее руке, лицо было залито тенями. Оно показалось Брану грустным, взрослым и таинственным.

— Мяса, наверное, нет, — озабоченно выговорила Улла. — Вчера еще все приели.

— Переживу.

— Садись, я сейчас, — она вернулась к стене и поставила светильник на длинную доску. Покуда она собирала на стол, оба молчали.

— Все уже холодное, — она поставила перед ним деревянное блюдо. — Ты ешь, а я тут рядом посижу. Ешь, ешь, — придвинув табурет, она села в торец стола, у стены, так, чтобы видеть Брана. Поправила фитиль в жировой плошке.

— А ты что же? — спросил Бран. — Не будешь?

— В меня уже не полезет, — Улла мягко усмехнулась. — Мы нынче целый день жевали, пока готовили. Так я, глядишь, стану толстая, как поросенок.

— Как красивенький и толстенький поросеночек, — улыбаясь, сказал Бран. — Пододвинь сюда воду, пожалуйста.

Некоторое время они молчали.

— Можно что-то тебе сказать? — наконец спросила Улла.

Бран поднял голову от тарелки. По Уллиному лицу ходили живые тени, а в темных глазах светились два оранжевых огонька.

— Конечно, — ответил Бран.

— Вот чего, — проговорила девушка. — Завтра у нас банный день, так ты приходи. Я велю твою одежду постирать. Придешь?

— Не думаю, что твой отец обрадуется, — отозвался Бран. — А навязываться я не собираюсь.

— Я вовсе не к отцу тебя зову, — смущенно выговорила Улла. — К Сигурду в дом приходи, он же тебя давно приглашает. Ты и с сыновьями его дружишь… Придешь?

— А вдруг Сигурд будет против?

— Что ты, — возразила Улла. — Вот увидишь, он обрадуется.

— Откуда ты знаешь? Он тебе разве говорил?

— Не мне, но я рядом была и слышала.

— Ну, все равно, — Бран пожал плечами. — Ты ведь ему не дочь. Разве ты можешь от его имени приглашение передавать?

Девушка исподлобья глянула на Брана.

— Как раз могу, — голос прозвучал довольно сухо. — И еще как могу, ведь Сигурд мне как отец.

Бран положил ложку:

— Да-а? Не знал.

— Но это так. Я у них в доме бываю постоянно, так что… я могу, — она отвела глаза.

Стало тихо.

— Рассердилась? — наконец спросил Бран.

— Что ты, нет, — ответила она.

— Я действительно не знал. Расскажешь?

Улла, кажется, смутилась:

— Да нечего рассказывать. Просто они меня вырастили, и все.

— Твоя мать умерла, да?

— Да… когда я родилась, — она умолкла, пряча взгляд.

— Моя тоже, — Бран вздохнул. — Так что же произошло? Почему ты у них оказалась?

Девушка помедлила с ответом:

— Так получилось. Просто у Хелге, дядиной жены, за несколько дней до этого родился сын, а потом умер. И когда появилась я, а мама умерла… у Хелге было молоко. Вот они меня и забрали.

Бран глядел на нее. Она глядела на свои руки.

— А дальше? — спросил Бран. — Что было дальше?

— Да ничего особенного. Они вернулись в свои владения, в паре дней езды отсюда, Еловый Склон называется, ну, и меня с собой взяли. Арнору тогда было две зимы, а Эйвинду четвертая шла. Через полтора года у них Раннвейг родилась, после был еще ребенок, но умер. Вот и все.

— Ты долго оставалась у них?

— Шесть зим. Потом отец позвал дядю сюда, вместе править здесь, в поместье, и забрал меня в свой дом.

— И все эти шесть лет ты здесь ни разу не была? Не видела ни отца, ни братьев, ни сестру?

Улла отрицательно покачала головой:

— Нет. Не видела.

Они замолчали. Было слышно, как тихонько потрескивают угли в очаге. Первой заговорила Улла.

— Так придешь? — вскинув взгляд, спросила она.

— Хорошо, приду. А ты точно там будешь?

— Буду. У отца в доме управлюсь, и сразу туда, — она протянула руку, и Бран поймал ее ладонь, ощутил нежное пожатие пальцев. Она наклонилась и, словно ребенок, берущий что-то украдкой, быстро поцеловала руку Брана.

— Только не передумай, — попросила Улла. — Приходи обязательно, слышишь?

— Обещаю.

Медленно и осторожно она забрала у Брана свою руку. Поднялась.

— Совсем я тебя заболтала. Ты ешь, ешь. Хочешь еще каши?

— Нет.

— А хлеба?

— Нет, спасибо, я правда сыт. Куда ты, а? Побудь со мной.

Она остановилась. Их разделяла длинная столешница.

— Куда ты торопишься? — Бран встал и, приблизившись, положил руки ей на плечи. — Ну, побудь же. Вряд ли нам удастся часто видеться, вот так, наедине.

Ее губы дрогнули. Обняв его, она прошептала:

— Да, ты прав… ты прав. Но как же мы будем… Я с ума сойду, если не смогу тебя видеть.

Хлопнула дверь, повеяло морозом. Вздрогнув, Бран и Улла отдернули руки. Улла отскочила в сторону, поправила одежду и замерла, оборотив лицо ко входу.

Оттуда раздавались голоса. Вошедшие смеялись и болтали, в темноте был слышен топот их шагов. Загремели стулья, и мужской голос выругался. В ответ раздался визгливый смех, потом кто-то громко запел, с пьяной отчетливостью выговаривая слова.

Люди вышли к очагу и ступили в полосу света. Бран нахмурился, когда увидел их. Это был сын конунга, Видар, с компанией друзей.

— А-а, — Видар скользнул по Брану взглядом и перевел его на свою сестру. — Какие люди.

Неспеша приблизившись к столу, он поставил стул и сел. Его приятели были пьяным-пьяны. Шатаясь и хихикая, они бестолково мыкались вокруг. Один оступился и упал под стол, разбрасывая табуреты. Другие засмеялись. Видар молчал. Он вовсе не казался пьяным, глаза смотрели остро и оценивающе.

— Совсем народ пить не умеет, — посетовал он Брану. — И выпили-то всего ничего, меньше меня, а гляди ты.

Бран не ответил. Упавший ползал под столом, невнятно матерясь, а двое других тщетно пытались вытащить его оттуда. Девушки, пришедшие с ними, давились со смеху. Бран посмотрел на Уллу. Она отступила в тень, и ее лица не было видно.

— А вы чего по углам шушукаетесь? — спросил Видар.

— Почему же — по углам, — Бран хмурился. — Просто я попросил твою сестру меня накормить. Она одна из всех трезвая была.

Видар, щурясь, усмехнулся. Этого не проведешь. Такой в два счета догадается.

— Да мне чего, — ответил Видар. — По мне, она женщина свободная, с кем хочет, с тем и… Я ведь не наш папаша-козел. А кстати, сестра, пиво еще есть?

— Сейчас проверю, — Улла вышла из тени. Огонек от плошки на миг осветил ее лицо, но, отвернувшись, она тут же пропала в темноте. Раздался деревянный стук и плеск. Через миг появившись снова, девушка взяла с полки глиняную кружку и наполнила ее брагой из ковша.

— Там уже совсем мало осталось, — Улла поставила кружку перед братом.

— А ты чего ж, колдун? — спросил тот. — Садись, выпей с нами.

— Спасибо, не пью.

Видар усмехнулся:

— А-а, ну, да, я и забыл.

Видар приложился к кружке и пил довольно долго. Потом вытер губы ладонью:

— Нет, колдун, так дело не пойдет. Чего стоишь столбом? Бери стул и садись. Эй, девки, тащите колдуну стул.

Девушки, что явились с парнями, охотно подчинились, подвинули к столу стулья и табуреты. Обе были пьяны. Одна из них уселась вплотную к Видару, прильнула к нему всем телом, а другая, полногрудая, похожая на русалку, осталась стоять, пристально рассматривая Брана.

— Садись, колдун. Поговорим, — Видар указал на стул.

— Я лучше пойду, — ответил Бран.

Видар сдвинул брови, прищурил светлые глаза. Сказал — и голос прозвучал отрывисто и жестко:

— А я говорю, садись. Я разве прокаженный, что со мной говорить нельзя? Иль мы для вас слишком низкородны? — Видар усмехнулся. — Не будь заносчивым таким. Говорят тебе, садись, значит, садись.

Бран рассердился, но не подал виду. Придвинул стул и сел подле конунгова сына.

— Вот так-то лучше, — заметил тот. — Не терплю, когда выкобениваются.

Тут ему пришлось прерваться: его приятели выползли из-под стола. Двое тащили третьего, который не держался на ногах. Им удалось взгромоздить его на табурет, однако он сразу же свалился, едва они отпустили руки.

Пьяный с грохотом упал под стол, и девушка подле Видара визгливо засмеялась, наваливаясь на юношу грудью. Видар лениво отпихнул ее прочь. Его приятель, что казался всех трезвее, сунулся было за упавшим.

— Брось его, Торкель, — велел Видар, — леший с ним, пускай валяется, возиться еще. Пить не умеет, а пьет, свинья. Проспится, сам вылезет.

— Тоже правда, — согласился тот, кого звали Торкелем. — Нам больше достанется.

Приятели Видара уселись у стола. Один из них тут же уронил голову на руки. Торкель вытаращил на Брана осоловелые глаза, некоторое время смотрел, а после огляделся.

— А-а, ведьмочка! — воскликнул парень, в темноте приметив Уллу. — Иди-ка сюда!

Улла не шелохнулась.

— Чего, боишься меня, а-а? — в голосе зазвучало глупое лукавство. Пьяно улыбаясь, Торкель погрозил Улле пальцем, и едва не рухнул с табурета. Взмахнув руками, с трудом удержался за столом.

— У, мать твою, — выдохнул он, округлив глаза. — Стул, собака, качается!

Сын конунга наблюдал за ним с неприкрытым презрением.

— А ты выпей еще, — голос Видара не выдавал насмешки.

— А и то, — обрадовался Торкель. — Эй, мышка, тащи мне браги! Слышь ты, иль нет?

Улла подошла к столу. Дерево стукнуло о дерево, когда она поставила перед парнем ковш:

— На. Не утони только.

— Ах ты, ласковая, — грубо, по-медвежьи Торкель сграбастал девушку в объятья.

— Да отстань! — вывернувшись, Улла с силой толкнула его в грудь, и он едва не полетел на пол.

— Сука! — заорал Торкель, вцепившись в край стола. — Шлюха подзаборная! Чего пихаешься, стерва, охренела? — он попытался встать, и Улла отшатнулась. — Шалашовка! Сраная подстилка! Что, имели тебя мало? Ну, я тебя щас так отымею, своих не узнаешь! — Торкель хотел схватить ее, но она увернулась. Бран стиснул кулаки. Он был готов вскочить, однако его опередил Видар.

Молниеносно, как змея, он взметнулся с места. Очутившись подле Торкеля, схватил приятеля за волосы и прижал лицом к столу. Раздался глухой стук. Торкель взвыл. В руке у Видара блеснул кинжал.

— А ведь я тебе говорил, — Видар даже не повысил голоса. — Предупреждал. Я же предупреждал, чтобы сестрам моим гадостей не говорить и руками их не хватать. Предупреждал я тебя, Торкель? — легкое движение пальцев. Что-то хрустнуло, и Торкель застонал. Он силился высвободиться, но руки Видара были как тиски. Склонив голову, он смотрел на приятеля сверху вниз.

— Чего молчишь-то, а? — осведомился Видар. — Когда я спрашиваю, ты должен отвечать. Я предупреждал? Да или нет?

— Д-да… — прохрипел Торкель.

— Видишь? Предупреждал. Я ж твою мать шлюхой не ругаю? Не ругаю. Сам можешь ругать, это твоя мать, а я не могу. И никто не может. Чего ж ты моих трогаешь? Видно, думаешь, что я пустое место? Так, что ли? — ноздри Видара раздулись.

— Не думаю, — поспешно отозвался Торкель, — пусти, чего ты…

Видар будто не расслышал:

— А помнишь, чего я обещал? Не помнишь? Так я напомню. Я обещал, что если ты еще раз моим сестрам хоть слово грубое скажешь, я тебе отрежу нос. Обещал? Да или нет? — Видар рванул Торкеля за волосы и резко приложил его голову о стол.

— Да, или нет?! — возвысил голос Видар.

— Да… но я ж шутя… Пусти, ладно тебе!

— Вот видишь, я тебя предупреждал. Но тебе плевать. Теперь пеняй на себя. — Видар сделал молниеносное движение рукой, и кинжал вонзился в столешницу у самого Торкелева лица. Тот непроизвольно заслонился ладонью. Видар произнес:

— Руку убери.

Торкель не ответил. Видар повторил:

— Я сказал, руку убери, — его голос был ровным, на лице ничего не отражалось, только глаза потемнели, да раздувались ноздри.

— Не надо! — взмолился Торкель.

— Убери руку! — приказал Видар в ответ.

Тот не подчинился. Быстрое движение. Лезвие черкнуло Торкеля по пальцам. Брызнула кровь, парень вскрикнул, а Видар произнес:

— Хочешь, заодно отпилим руку? Ладно, давай.

Снова движение, и снова лезвие скользнуло вдоль порезанной руки. Кровь полилась, закапала на стол.

— Я обещанья исполняю, — промолвил Видар.

Торкель отчаянно рванулся, но это ничуть не помогло, стальная хватка не ослабла. Видар припечатал голову приятеля к столу, глаза горели, как у волка. Ощерив зубы, он негромко произнес:

— Решил поиграться? Ладно, поиграемся, — Видар ударил Торкеля кинжалом по руке. Тот дико взвыл, отдернул окровавленную ладонь, и Видар тут же полоснул ножом его щеку. Торкель захрипел, стараясь вырваться. Кинжал поднялся снова…

— Видар! Хватит, я прошу, — раздался тихий голос Уллы.

Кинжал, сверкая, замер над Торкелевой головой.

— Тебе его жалко? — спросил Видар. Голос был как струна, готовая порваться.

— Жалко, — отозвалась Улла.

— А ведь он тебя шлюхой обозвал.

— Я слышала.

— И что? Так с этим и останешься?

— Переживу. Что ж теперь, из-за пьяной болтовни бойню тут устраивать? Отпусти его. Пожалуйста.

Видар помолчал.

— А ты всех жалеешь, как я погляжу, — он опустил кинжал. — Так, что ли?

— Жалею, — отозвалась Улла. — А первого тебя. У тебя ведь шов на ране разойдется.

— Уже разошелся, поздно спохватилась. Ладно. Как хочешь, — дернув приятеля за волосы, Видар поднял кверху его окровавленное лицо:

— Слыхал? На этот раз ты остался с носом. Теперь проси у моей сестры прощения. Ну? Быстро, не то ведь я могу и передумать.

Губы Торкеля зашевелились.

— Про… прости… — выдавил он.

— Ну, нет, не так. Материл ты ее в полный голос, вон как орал. Давай, работай. А то я поработаю!

Торкель облизал непослушные губы.

— Прости, — громко сказал он, — я это спьяну. Я не хотел. Извини, Улла.

— Вот так, — одобрил Видар. — Теперь скажи: "Я больше не буду".

— Я больше не буду, — поспешно выговорил парень. — Клянусь!

— Прекрасно, — Видар покивал головой. — А я уж послежу, чтоб слово ты сдержал. И не забывай, это обеих моих сестер касается. Ясно? Обеих. Ну, пошел отсюда, — Видар отшвырнул Торкеля, как вещь и вытер ладони об одежду. Вернулся на место и сел у стола. Девушка, бывшая рядом, попыталась его обнять, но он пихнул ее и сказал:

— Отвяжись, стерва, — поморщившись, он прижал к груди правую руку. — Иди вон лучше, вытри морду ему. Гляди, он кровью все залил. Иль ты ждешь, чтобы моя сестра вместо вас тут убирала? Ну, живо!

Девушка обидчиво надула губы, однако подчинилась. Ее качнуло, когда она шагнула от стола, но через миг пьяная улыбка вернулась на лицо. Сняв с крюка полотенце, она подсела к Торкелю.

— Слышь, колдун, — сказал Видар, будто ни в чем не бывало. — И давно вы в наших краях?

— Восемь лет. А что?

— Просто интересуюсь. Говоришь ты хорошо, без акцента.

Бран пожал плечами:

— С детства тут живу, научился.

Не стесняясь, Видар рассматривал его.

— Эй, сестра, — сказал он погодя. — Собери-ка чего пожрать, и садись к нам. Терпеть не могу, когда за спиной торчат. А ты, Коза, иди ей помоги. Что-то в последнее время вас, рабов, слишком часто упрашивать приходится. Распоясались совсем. Ступай! — Видар махнул рукой и снова сморщился от боли.

— Ну, вот, — проворчал он, — теперь все заново зашивать придется.

— Я могу посмотреть, если хочешь, — предложил Бран. Видар смерил его взглядом.

— Все-то ты умеешь, колдун, — не без насмешки бросил он.

— Не все, но это умею.

Вынырнув из темноты, похожая на русалку девушка поставила перед Видаром тарелку. Она встретила взгляд Брана — и улыбнулась. У нее были рыжие косы и длинные яркие глаза. Кончиком языка облизав губы, она медленно провела ладонью по груди. Грудь у нее тоже была красивая. Бран глотнул и отвернулся.

— Нравится, а? — ухмыляясь, спросил Видар. — Хочешь?

— Нет, — отрезал Бран.

— Что так? — Видар сощурил острые глаза и погладил раненую руку.

— А чего, я обязан объяснять?

Видар громко усмехнулся:

— Да нет. Дело твое, колдун. Что, сестра, мяса нет?

— Нет, — отозвалась Улла. — Съели все, в обед еще, — она шагнула прочь, но брат остановил:

— Садись-ка, Коза закончит. Не то у нас, глядишь, скоро хозяева рабам прислуживать начнут. Эй, Коза, пошевелись! А ты, сестра, чем суетиться, посмотри мне руку.

Улла села у стола и закатала Видару рукав. Свободной рукой тот принялся за еду.

— Батюшки, крови сколько, — Улла размотала повязку. — Сейчас будет больно, — она дернула присохшую ткань, но Видар даже не поморщился, лишь тень судороги скользнула по лицу.

— Эй, Торкель, — окликнул он. — Есть будешь?

— Не… нет, — Торкель сидел поодаль, прижимая к щеке окровавленное полотенце. Видар поднял бровь и молвил:

— Смотри. Как знаешь.

Настала тишина. Пьяный храпел под столом, в очаге по-змеиному шипели угли.

— Ну, что? — подал голос Видар. — Придется шить?

— Нет, — сказала Улла. — Обработаем и забинтуем. Но ты уж поберегись. Можно ведь не драться… хоть пару дней.

— Ну, ну, — обрезал Видар. — Пошла дудеть! Ты мне, чай, не мать. Бинтуй, и айда на боковую.

Улла встала и пропала в темноте. Подвинув стул, Коза уселась подле Брана, на своем бедре он ощутил касание руки и, нахмурясь, оттолкнул ее ладонь.

Чуть погодя вернулась Улла. Ее взгляд скользнул по Брану, по девушке с ним рядом, и Улла прикусила губы. Села и принялась промывать Видару рану. Бран следил за ней, но она не подымала головы.

Коза тем временем придвинулась вплотную. Руки проникли Брану под одежду, грудь, теплая и мягкая, прижалась к плечу.

— Хватит, — сказал Бран, переводя дыхание.

— Что-то ты, Коза, ленивая стала, — ухмыляясь, заметил Видар. — Не стараешься совсем. Гость ведь, все-таки.

Девушка словно только этого и ждала. Она забралась Брану на колени и обвила рукой за шею. Совсем близко Бран увидал ее блестящие глаза, полуоткрытые губы, манящие и яркие. Ловкая рука принялась расстегивать на Бране пояс. Сжав ее запястье, он хрипло выдавил:

— Перестань, что ли.

Коза улыбнулась, а Видар сказал:

— Ишь, какой разборчивый, колдун. Или, может, у тебя уже другая на примете? — в голосе была насмешка. Он перевел глаза с Брана на Уллу, потом обратно.

— Какая еще другая? — спросил Бран. Коза настырно ластилась к нему, но он снова сбросил ее руки.

— Не знаю, — пожав плечами, отозвался Видар — и снова тот же быстрый взгляд скользнул от Уллы к Брану. — Мне-то откуда знать? А ты чего всполошился? Видать, я прав. Прав я, колдун, а?

— Что за ерунда, — Бран снова оттолкнул Козу, которая лезла целоваться. — С чего ты это взял? Делать мне, что ли, нечего, как тут у вас за бабами увиваться?

— А я разве сказал, что именно тут? Про "тут" я ничего не говорил, — Видар подминул. Улла быстро, исподлобья посмотрела на него. От Видара и это не укрылось.

— Что-то ты, сестра, будто помираешь? — осведомился он. — Поскорей нельзя? Чего нынче с тобой такое?

— Ничего, — сказала Улла. — Почти закончила.

Она стянула узел на повязке и опустила Видару рукав.

— Ну, вот, — добавила она. — Чудом шов не разошелся. Если не будешь следить — потеряешь руку.

Видар не стал возражать, а лишь сказал:

— Ладно. Понял, — и сунул ложку в рот. Улла собирала принесенные вещи. Бран смотрел, но она не подымала головы. У нее дрожали руки, казалось, еще мгновение, и слезы покатятся из глаз.

Коза все же ухитрилась поцеловать Брана в губы. Видар засмеялся. Бран оттолкнул девушку, но она вцепилась, будто рысь, прижалась к нему всем телом. Она была сильная, горячая, и от нее хорошо пахло. Бран почувствовал: еще чуть-чуть, и он потеряет самообладание.

— Ну, я пошла, — сказала Улла, ни на кого не глядя.

— Куда это на ночь глядя? — спросил Видар, облизывая ложку.

— Пойду к дяде ночевать, — Улла опустила голову. — А то… а то вы здесь слишком шумите.

— Давно стала нежная такая? — осведомился брат. Улла промолчала и, отвернувшись, пошла к порогу. Через минуту заскрипела дверь. Бран услыхал очень тихий то ли стон, то ли вздох — а может, это только показалось.

— Ненавижу на ночь нажираться, — Видар со стуком бросил ложку. Бран не ответил, было не до того. Он никак не мог отбиться от Козы. Та была неутомима, руки скользили по его телу, прикосновения и возбуждали, и раздражали одновременно. Бран чувствовал насмешливый взгляд Видара, был готов взорваться, но боялся показаться дураком.

Ладонь Козы нырнула Брану за пояс, и тот не выдержав, вскочил, будто ошпаренный. Коза, хихикая, повисла на нем. Бран оторвал от себя ее руки, встряхнул так, что у девушки зубы клацнули.

— Слушай, — процедил он, — я женщин не бью, но если не прекратишь, видит Бог, я тебя ударю.

Она, улыбаясь, смотрела ему в глаза.

— Слышишь, или нет? — Бран тряхнул ее снова.

— Што ж ты осерчал, миленький? — ласково ответила Коза и потянулась к нему. Бран толкнул ее прочь, так, что она едва не упала.

— Я тебе не миленький, — отрезал Бран. — И больше ко мне не лезь, не то получишь, ясно?

— Как скажешь, миленький, — откликнулась Коза. Бран стиснул зубы.

— Ну, будет, будет, колдун, — промолвил Видар. — Никто тут не покушается на твою девичью честь.

Бран резко повернулся.

— Будет уже, — Видар ухмылялся. — Чего раскипятился? Не нравится она тебе, так и скажи. Садись, в ногах правды нету. А ты, Коза, пошла вон. Не то узнает твой хозяин, где ты шляешься всю ночь, шкуру с тебя спустит. Он уже тебе грозился, разве нет?

— Мы што ж, — певуче откликнулась Коза. Оправив одежду, послала Брану долгий взгляд, и он нахмурился. Коза облизала губы. Бран отвернулся.

— Мы люди маленькие, — услыхал он ее голос. — Што хозяева велят, то мы и…

— Во-во, — оборвал Видар. — Вот я и говорю, проваливай. Тоже, сука подзаборная. Хватит на сегодня. Пошла прочь, ты нам мешаешь.

Коза улыбнулась:

— Ухожу, — снова долгий взгляд на Брана. Тот поспешно отвел глаза. Рабыня скрылась в темноте.

— Вот сучка, — заметил Видар. — Давай-ка садись, колдун, еще не договорили, бабы эти все мешаются. Садись.

Бран сел напротив и оперся о стол локтями.

— Ну? — бросил он.

— Ты чего, из-за дуры этой, что ль, озлился? — осведомился Видар. — Да послал бы ее сразу, она не гордая. Иль ты, может, того самого? Это, может, для тебя впервой, а? — Видар подмигнул.

— Нет, — ответил Бран. — Но я не кобель. Ненавижу вот так, будто животное, да еще на людях.

Видар пожал плечами:

— Я разве против? Нет — так нет. В другой раз дай ей пинка, она и отвяжется. Эта только так и понимает.

Бран не ответил. Помолчав, Видар сказал:

— А я ведь, колдун, поблагодарить тебя хотел. За то, что жизнь мне спас… ну, и все такое. Как-то до сих пор не вышло.

Они обменялись взглядами.

— Спасибо, — Видар усмехнулся.

— Не за что, — ответил Бран. — Так любой бы сделал.

Видар возразил:

— Ну, нет, колдун, ошибаешься. Я не слепой, и память пока что не отшибло. Я что-то не заметил, чтобы кто-нибудь так уж торопился на этого медведя нападать. Чего, скажешь нет?

— Они просто испугались. Ну, это и понятно. Он вон какой огромный… был. Да и потом, у вас ведь все считают, что он оборотень.

— А ты так не считаешь, колдун?

— Нет. Оборотней не бывает.

— Вон как, — Видар прищурил яркие глаза. — Ну, а с чего же все тогда здесь завертелось, по-твоему? Или тоже скажешь, будто это моя сестра медведя приманила? — в голосе Видара послышалась угроза.

— Нет, — ответил Бран. — В это я еще меньше верю. И вообще, твоя сестра хороший человек.

Видар так уставился на Брана, что тот сразу пожалел о своих словах.

— Смотри, колдун, — наконец промолвил Видар. — Она, конечно, женщина свободная. Когда ей, к примеру, охота с кем перепихнуться, я ничего против не имею. Но если она, колдун, влетит из-за этого в беду — ну, ты понимаешь, чего я хочу сказать, — я тогда тому типу, колдун, который ей такое сделает… — Видар покрутил головой. Усмешка сбежала с губ. — Я ему, колдун, глотку перерву, и не посмотрю, кто он таков. Из-под земли достану. Как-никак, она моя сестра. Это ты должен понимать.

— Я понимаю, — ответил Бран.

— Вот и хорошо.

Они замолчали. Видар постукивал ложкой о край блюда.

— Ну, а все ж? — чуть погодя спросил Видар. — Если ты не веришь в оборотня, кто, по-твоему, тогда все это сделал? Не медведь же в тебя из лука стрелял и отравить пытался. Народ тут считает, будто Серый оборотень и есть. Чего на это скажешь?

— Да нечего пока сказать. Я ничего не знаю. Но не думаю, что это Серый хотел меня отравить. Я пока не пойму, как он был во всем этом замешан. Скорее всего, у него были сообщники.

— Подозреваешь кого? — спросил Видар, не скрывая любопытства.

— На подозрениях далеко не уедешь. Может, я ошибаюсь, тогда что? Пока нету доказательств, не о чем и говорить.

Видар помолчал, играя ложкой.

— Кстати, колдун, а знаешь, что Кнуд мой брат? — вдруг молвил он.

Бран удивился:

— Ну, знаю. Да к чему ты это?

— Да к тому, что он паскуда. Падаль такая, что во всем свете не сыщешь. Это ему вполне под стать: отравить из-под тишка, или из кустов подкараулить. Гад он, колдун. Имей это в виду.

— Ладно. Постараюсь.

Торкель зашевелился за своим концом стола и тяжело встал на ноги. Его качало, полотенце было все в крови. Девушка, сидевшая рядом, спала, положив щеку на локоть.

— Может, помощь нужна? — спросил Бран. Торкель тупо глянул на него, казалось, не поняв ни слова.

— Слышь, чего говорят-то? — насмешливо окликнул Видар. — Колдун спрашивает, помощь тебе нужна, иль как?

— Я это, спать пойду… — Шатаясь, волоча ноги, Торкель прошел вдоль очага. Бран и Видар услыхали, как в темноте заскрипели нары. Раздался шорох, потом — громкий возглас боли.

— Может, лучше мне его посмотреть? — спросил Бран. — Воспаления бы не было.

— Не боись, колдун, — губы Видара двинулись в ухмылке. — Заживет, как на собаке. Ему разве в первый раз? Лучше спать ложись. Утром на кладбище, Харалда будем хоронить. Не забыл еще, нет?

— По-твоему, мне мозги отморозило?

— Да не злись, колдун, шучу я. Знаю, что не забыл. Это я к тому, что утром вставать рано, а сейчас уж ночь, — Видар потянулся, выгибая спину, и широко зевнул. — Эх, и напился я нынче, как собака. Ладно, ты как хочешь, а я пойду лягу. Скоро сюда народ понабьется, пойду на сеновал. А то все будут пьяные, вонища…

Видар поднялся, встал и Бран. Взял со скамьи свой плащ. Они пошли к выходу, не говоря ни слова: Видар впереди, а Бран за ним.

У двери, в темноте, Видар обернулся:

— Так ты, колдун, на кладбище-то приходи.

— Приду, — Бран закутался в плащ.

— Правильно, — глаза Видара мерцали. — Ты все ж таки последний с ним говорил, с Харалдом. Так что на кладбище обязан быть, а то народ не поймет. Усек?

— Знаю. Не маленький.

— Ну, и ладно. Это я так, напоминаю.

— Не надо напоминать. Дверь лучше открой.

Видар громко усмехнулся. Заскрипела дверь, дохнуло холодом.

— Иди себе, колдун, никто не держит.

Бран перешагнул порог и зашагал вперед, сжимая зубы. Что отец, что сын, два урода. Но он почти сразу перестал об этом думать, потому что перед глазами возникло опрокинутое Уллино лицо.

И весь остаток ночи Бран думал лишь о ней.

 

Глава 6

На рассвете пошел снег.

Бран пытался найти Уллу, но не смог, она будто испарилась. Понапрасну он искал: ни в одном из домов ее не было.

Рассвет застал его в кузнице. Нужно было идти на кладбище, хоть этого вовсе не хотелось. Однако деваться было некуда, Бран понимал, что Видар прав: по обычаю он обязан был присутствовать на похоронах.

Когда он вышел из кузницы, снег все шел, и, куда хватало глаз, небо затянули тучи. Утро было угрюмое и серое — под стать настроению.

А на кладбище уже собралось полно народу, все больше слуги да рабы. Бран сел поодаль, под курган. Отсюда он хорошо видел открытую могилу. Гора земли громоздилась рядом, уже погребенная под пеленой чистого свежевыпавшего снега.

Ждать пришлось недолго. Издали донеслось протяжное пение, и люди, затихнув, расступились. Звуки приближалсь. Минута — и процессия показалась между холмов.

Харалда несли на носилках. Впереди шел конунг, за ним — Бьорн и Грани. У конунга было мрачное лицо, глаза покраснели и опухли, да и многие в толпе выглядели не лучше: похоже, никто с утра не успел опохмелиться.

Когда процессия прибилизилась к могиле, пенье смолкло, и воины опустили мертвого на снег. Конунг ступил вперед. Люди сомкнулись вокруг носилок, заслонив происходящее от Брана.

— Великие боги, — раздался голос конунга, — и ты, могучий Один, отец людей, владыка всех живущих! Вот, мы отдаем тебе Харалда Лося, одного из лучших воинов. И, хоть погиб он не в бою, ты, великий Один, прими его к себе в Небесный Город, и усади среди воинов твоих, потому что он того достоин. Да будет на нем твоя справедливось, Царь Богов. На тебя уповаем!

Конунг что-то сказал, понизив голос, но с места, где стоял, Бран не разобрал слов. Его глаза шарили по толпе, однако, сколько ни смотрел, он не видел Уллы. Вместо этого взгляд встретился со взглядом Арнора. Тот поманил его рукой.

— Ты чего там стоишь? — тихо спросил Арнор, когда Бран подошел. — Оттуда же ничего не видать.

— Я похорон, что ль, не видел? Да и не люблю я этого, если честно.

Арнор удивленно поднял брови. Голос конунга сказал:

— Теперь кладите оружие. Осторожней, ноги переломаешь!

Арнор сунулся вперед, вытянув шею. Бран снова огляделся. Заметил группу женщин неподалеку от себя, но Уллы среди них не было.

— Арнор, — Бран дернул приятеля за рукав. — Слышишь?

— А? — обернулся тот.

— Я вот что… Ты Уллу, случайно, не видал?

— Нет, а что?

— Так, ничего.

— Наверное, осталась дома, — Арнор снова сунулся в толпу. Бран молчал, кусая ноготь. Как бы не так. Где же она? Он вдруг вспомнил, как нашел ее ночью у реки.

(…а вдруг она опять…)

Эта мысль ожгла его огнем. Нет, сказал себе он, наверняка она в поселке, просто занята чем-нибудь, вот и не смогла прийти, — но это почему-то ничуть не успокоило.

Бран двинулся по кругу, обходя собравшихся людей. Внутри, за спинами сгрудившихся зрителей, около могилы, что-то происходило. Кто-то что-то делал, что-то говорили. Бран не понимал ни слова. Он шел и вглядывался в лица. Уллы не было нигде. И когда надежда почти растаяла, и Бран уже решил, что пора бежать в поселок, он вдруг ее увидел.

Она стояла рядом с Сигурдом, и широкие спины воинов заслоняли ее хрупкую фигурку. Бран ощутил неимоверное облегчение. Через минуту она обернулась, встретилась с ним взглядом и поспешно спрятала глаза. Детское личико казалось совсем несчастным. У Брана сдавило горло.

— Эй, колдун. Ты где, колдун? — окликнул голос конунга.

Бран не сразу обратил на его зов внимание, и конунгу пришлось повторить несколько раз, прежде чем Бран осознал, что его зовут.

— Конунг кличет, парень, — сказал кто-то. Люди расступились, давая дорогу.

Конунг и сыновья Харалда стояли над могилой. Харалд был уже внутри, лежал, одетый, будто в бой: в плаще, в кольчуге, со шлемом на голове. Оружие было подле. Снег падал на застывшее лицо, ложился — и не таял. Скапливался на ресницах, на губах и аккуратно расчесанной бороде.

Бран опустил глаза и отвернулся.

— Я уж думал, посылать за тобой придется, — буркнул конунг. — Ну, колдун? Ничего сказать не желаешь?

Бран снова поглядел на Харалда. Снежные хлопья ложились на неподвижное тело, и оттого казалось, что Харалд укрыт мягким белым одеялом.

— Что же я могу сказать, кроме того, что сказано, — Бран поднял голову. — Да и не умею я… Разве только одно: Харалд был хорошим человеком. Я хоть и мало его знал, но ведь это сразу видно. Мне жаль, что так случилось, и что я не смог этого предотвратить. Что же еще… Все, пожалуй. Остальное я ему уже сказал, и это останется между нами.

На минуту воцарилась тишина.

— Ну, что ж, — выговорил конунг, — коль все речи сказаны, да жертвы принесены, так, стало быть, пора прощаться, — он набрал в горсть смерзшейся земли.

— Прощай, Харалд, — сказал он. — Свидимся еще, настанет и наш черед, а когда, то богам ведомо. Не забывай нас там, а мы уж тебя тут не позабудем, — конунг бросил землю в яму, и комья гулко и дробно застучали по деревянному настилу. Сыновья Харалда последовали его примеру: сначала старший, за ним и младший. Конунг повернулся к Брану и сказал:

— Теперь ты, колдун.

— Я? — удивился Бран. — Но я ему не родич.

— Будто я не знаю. Но ты для покойника много сделал. Вон, оборотня убил, и говорил с Харалдом последний. Так что давай, колдун. Давай, сыпь.

Бран послушался и бросил горсть земли в могилу.

— Закрывайте, — велел конунг.

Рабы подтащили длинные доски, начали раскручивать мотки веревок. Один из них спрыгнул вниз. Бран перестал смотреть и оглянулся, но Уллы на прежнем месте уже не было.

Насилу выбравшись из толпы, он снова поискал девушку глазами, однако нигде ее не увидал. Решив, что на этот раз она уж точно отправилась домой, Бран стряхнув с плаща налипший снег и торопливо зашагал в поселок.

Сигурд нагнал его около реки.

— Эй, парень! — окликнул ярл, и Бран остановился.

— Куда так спешишь? — спросил Сигурд, когда они поравнялись. — Едва тебя догнал.

— Я не спешу. Просто это… — Бран не нашелся, что придумать, и замолчал. Сигурд подождал, но, не получив ответа, не спеша двинулся по тропинке. Нагнав его, Бран зашагал с ним вровень.

— Ты вот што, парень, — сказал Сигурд. — Айда щас к нам. У нас там баня, помоешься, а то ты скоро, как пес, блох зубами щелкать начнешь.

Бран очень смутился:

— Неужели я так выгляжу?

Сигурд с усмешкой хлопнул Брана по плечу и отозвался:

— Да я пошутил. Однако, слышь, мыться-то все одно надобно, а у тебя там, в конуре твоей, небось ужо и стены инеем поросли. Так што — не чинись, идем со мной, опосля заодно и пообедаешь с нами. Лады?

— Хорошо. Спасибо, я пойду, — ответил Бран.

Может, и она тоже на обед к ним придет. Вот было бы кстати!

В поселке было тихо, над крышами столбами подымался белый дым.

— Как похороны-то? — спросил Сигурд. — Понравились?

— Я бы предпочел, чтобы их вовсе не было.

Сигурд вздохнул:

— Оно конешно. Помирать-то, слышь, никому не охота, да только, парень, от судьбы не уйдешь. Вишь, как все обернулось? Отравить-то хотели тебя, а помер Харалд.

Бран опустил глаза:

— Не надо мне постоянно об этом напоминать, я этого и так не позабуду.

— Да ты што? — удивился Сигурд. — Ты себя не виновать. Наоборот, радоваться должон, што в живых остался! А сказал я к тому, што богам-то, им видней, кого, слышь, прибрать, а кого покамест тут оставить. Судьба, она у каждого своя. Кто, глядишь, до ста лет проскрипит, а кто прям из мамки — да в могилу. Так што не твоя в том вина, и нечего себе голову этим забивать. Ну, вот мы и пришли.

Они очутились у порога небольшого строения. Сигурд толкнул разбухшую дверь. Перешагнув порог, они попали в облако. Было темно, тепло и душно, горели жировые плошки, раздавались приглушенные голоса. На миг ослепнув, Бран остановился.

— Проходи, — сказал над ухом голос Сигурда, — будь как дома.

Они подошли к деревянной решетчатой перегородке, мокрой и разбухшей от воды. Из ромбовидных широких отверстий сочился пар. У противоположной стены возились женщины, бросая одежду в огромный чан. Молодая траллка в мокрой рубахе, с распущенными рыжими волосами, мешала в нем длинной палкой. Узнав Козу, Бран поспешно отвернулся.

Сигурд между тем начал стаскивать одежду. Бран невольно покосился на женщин. Казалось, они с головой ушли в свое занятие, и никто из них не обращал внимания на гостя.

— Ты чего? — Сигурд скинул рубаху и положил на деревянную скамью. — Стесняешься?

Вместо ответа Бран пожал плечами и принялся раздеваться. Нагнувшись, скинул башмаки. За его спиною кто-то захихикал, и он повернул голову.

Женщины возле чана, побросав работу, со жгучим любопытством воззрились на него. Одна из них что-то сказала, ее товарки прыснули в кулак. Бран ощутил, как лицу делается жарко. Сигурд нахмурился.

— А ну, делом займитесь, мокрохвостые! — прикрикнул он. — Вам чего еще? Ишь, гляделки-то повылупили, бесстыжие! Вот я вас!

Потом сказал, подмигивая Брану:

— А ты, парень, не тушуйся. Бабы, чего возьмешь.

Женщины снова фыркнули со смеху. Сигурд повысил голос:

— Э-эх! Што пялитесь-то? Мужика, што ль, не видали?

Одна из девушек подбоченилась и, вскинув круглый подбородок, произнесла:

— А можа, у них там, в Бергене, это самое из какого из другого места, слышь, растет.

Остальные дружно засмеялись.

— Вот я вам покажу другое место, бессовестные, — раздался громкий низкий голос. Подуло холодом. Стукнула дверь, пар заколыхался, и из клубов появилась высокая статная женщина.

— Вот ужо я вам, — промолвила она. Подошла к смеющимся, несильно хлестнула одну из них тряпкой, а другую подтолкнула в плечо. Хихикая, те принялись за работу и перестали наконец глазеть на Брана. Женщина повернулась. Лицо было серьезным, но в глазах искрился смех.

— Милости просим, — сказала она, — гостю рады.

Она поклонилась. Видно, она Хелге и есть. Бран поклонился в ответ. Это вышло неловко, и он снова покраснел.

— Вели гостю одежу постирать, мать, — сказал Сигурд.

— Велела уж. Подите, мойтесь, а то эти оглашенные там всю воду разольют, — усмехнувшись, она отошла к служанкам.

— Жена моя, Хелге кличут. Весь дом на ней, а все ж… — Сигурд разгладил усы и добавил:

— Да ты сымай штаны-то, парень, в штанах, слышь, мыться несподручно. Сымай, бабы не глядят, — и, хлопнув Брана по плечу, исчез за завесой пара. Бран опять покосился на женщин и, увидев, что те заняты своим, став к ним спиной, быстро стянул одежду и положил на лавку. Лицо горело, будто готово было вспыхнуть. Бран подошел к перегородке, однако не сразу умудрился найти вход. Услыхал за собой приглушенное хихиканье, и ему захотелось провалиться сквозь землю. Бран тыкался в стенку, как слепой щенок. Изнутри раздался плеск, хохот и неразборчивая брань. Голос Сигурда сказал:

— Но, но, побалуй мне тут, — голос звучал с притворной строгостью.

Наконец обнаружив вход, Бран скользнул внутрь и сразу очутился в теплом облаке. Темнота дышала влагой, впереди маячил тусклый свет, прорывавшийся сквозь пар, и шевелились смутные фигуры. Деревянный настил под ногами был скользким от воды. Бран двинулся вперед. Через миг перед ним из темноты вынырнул мокрый голый парень, в котором Бран не сразу узнал Арнора. С его волос текла вода, и он чему-то ухмылялся.

— Привет, — его глаза блеснули отраженным светом. — Чего встал, давай, заходи.

У стены стояла жаровня, а около — огромная бадья. Пар, подымаясь над водой, казался розовым от света. Раздался громкий плеск, из-под воды возникли голова и плечи. Человек, отфыркиваясь, улыбнулся. Это оказался Сигурд. Струи текли с его волос и бороды, что делало его разительно похожим на водяного. Он сказал:

— Проходи, не смущайся. Вода горячая, мойся, пока эти лешие еще не все расплескали.

Бран подошел ко второй бадье, поменьше. Там столпилось с десяток человек. Их лица были Брану незнакомы. Бран увидел Эйвинда и Грани. Грани опустил голову, а Эйвинд произнес:

— Молодец, что пришел. На обед останешься?

— Если не прогоните.

Бран не заметил, как Арнор возник у него за плечом.

— Эй, — он толкнул Брана в бок.

— Ты чего?

— Девку видал у входа?

— Какую?

— Ну, такую, красивую, рыжую, — голос Арнора был многозначителен и лукав. Бран ответил с неохотой:

— Это рабыню, что ли? Ну, видел, а чего?

— Понравилась? Хочешь, познакомлю?

— Зачем? — Бран насупился.

— Как зачем? За этим за самым. Так чего, позвать? — Арнор вновь пихнул Брана кулаком. Бран никак не мог понять, шутит тот, или говорит серьезно: мысли Арнора были одно сплошное озорство. От озорства его так и распирало, будто веселого щенка. Видно, Арнор по-своему истолковал его молчание, потому что гаркнул:

— Коза! Эй, Коза! Иди сюда!

Сигурд так и вскинулся:

— Эт чего еще? Я т-те! Дети тута, бесстыдник!

Арнор прихлопнул рот ладонью.

— Аюшки, — певуче отозвались в темноте. — Тута я!

Девушка вынырнула из пара. Мокрая рубаха облипала тело. Она остановилась подле Брана, скользнула по нему глазами. Взгляд был ощутим, как прикосновение, и Бран почувствовал, что краснеет. Но в то же время — в то же самое время от вдруг сильно пожалел, что вокруг них люди.

— Эй, Коза, а ну, геть отсель, — выговорил Сигурд, и Бран поспешно отвернулся. — Я уж тебе говорил. Выметайся немедля, сука ты блудливая.

Девушка улыбнулась, Бран знал это, хоть на нее и не глядел. Она, не возразив ни словом, исчезла в темноте, и Бран глотнул, ощущая, как горит лицо. Сигурд приподнялся в воде.

— Ты што ж, засранец? — сказал он сыну. — У тебя откель мозги растут? Из этого самого из места?

— Да я для смеха, бать, — ответил Арнор. — Право…

— Я тебе дам смех. Выдеру так, што обхохочешься, — Сигурд встал. В этот миг, откуда ни возьмись, появился Эйвинд. Вклинившись между братом и отцом, протянул Сигурду кувшин.

— Вот, батя, испей, — промолвил Эйвинд, — мать послала.

— Это чего? — с неохотой спросил Сигурд.

— Квас с новой бочки. Она говорит, может, меду многовато.

— А-а… Ну, давай, — Сигурд принял кувшин обеими руками. Он стоял в бадье в полный рост, вода стекала по телу. Он был могуч как бык, и казался таким же огромным. Бран поглядел на его широченную грудь, на мощные плечи. Такой врежет, мало не покажется… Бран скосил глаза на Арнора, который был в два раза тоньше, и наблюдал за отцом не без волнения. Оно и понятно, этот выдерет — так выдерет. Долго будешь помнить.

Опустив кувшин, Сигурд обтер усы. Его лицо просветлело, гримаса гнева словно испарилась. Эйвинд улыбался. Тоже крупный и широкоплечий, он похож был на отца, но все ж пока по-юношески тонок.

— Славный квас. Благодарствую, сынок, — промолвил Сигурд. — По-моему, всего в самый раз. Ну, я ей сам опосля скажу, — Сигурд усмехнулся и добавил, поглядев на Арнора:

— Ладно уж, на сей раз отменяется. Но ты гляди мне! В другой раз брат, слышь, не заступится. Давайте, мойтесь. Нечего сырость до ночи разводить, мокрицы полезут.

Опустившись в бадью, Сигурд скрылся под водою с головой. Арнор облегченно выдохнул. Эйвинд, проходя мимо, отвесил брату тумака. Тот только почесался и смущенно поглядел на Брана.

Отвернувшись, Бран принялся мыться.

 

Глава 7

Через час все сидели за столом. Сигурд был во главе, справа — его жена и сыновья. На лавке у стены поместился Грани. Бран подсел к нему, они обменялись взглядами, и Грани отвел глаза.

— Ну, все здесь? — сказал Сигурд. — Тогда давайте сперва помянем Харалда.

Сигурд взял бокал из резного рога, налил в него браги. Встал, отпил и громко произнес:

— Асы и ваны, великие боги, што на небе и на земле, примите душу Харалда Лося, и, как ныне просил наш конунг, судите по делам его. А ты, отец наш, великий Один, возьми его в свое войско, потому как он был воин храбрый, и троих стоил, слышь. Ну, а мы, стало быть, свидимся с ним, когда время подоспеет, — Сигурд приложился к вину, потом протянул бокал Грани:

— Теперь ты, сынок.

Грани вздрагивающими руками принял бокал и, отпив, возвратил Сигурду. Шагнув к очагу, ярл вылил брагу в огонь. Угли зашипели, потянуло синим дымом и запахло гарью. Сигурд сел и произнес:

— Теперь давайте обедать.

Застучали ложки и тарелки, никто не разговаривал. Грани сидел, не подымая глаз, и почти не ел. Искоса, стараясь, чтобы не заметили, Бран кидал на него быстрые взгляды.

Хлопнула входная дверь, и через пару мгновений закутанная в платок девичья фигурка возникла подле очага. Бран резко выпрямился. Улла скинула шаль.

— Всем здравствовать, — она поклонилась.

— Проходи, дочка, — сказала Хелге, улыбаясь. Сигурд опустил ложку.

— А-а, птаха, — выговорил он, — садись, садись. Што долго?

Раб принес Улле табурет, и она села подле Арнора.

— Работы много было, дядя, — ответила она. У нее было усталое лицо, под глазами лежали тени, словно девушка не спала всю ночь. Она сидела напротив Брана, через стол, и смотрела в сторону. Бран знал, что нельзя на нее пялиться, что другие могут это заметить, но был не в силах перестать. Нагнувшись над плечом, рабыня поставила перед девушкой тарелку. Улла не шелохнулась, продолжая глядеть в одну точку.

— Бран, а Бран, — окликнул Сигурд, — так чего ж, ты теперича домой в Берген возвернешься, али во Флатхолм к отцу поедешь? Оборотня ты, стало быть, поймал, слово сдержал свое. Чего делать собираешься?

Молчание. Быстрый взгляд в сторону Уллы. Она сидела, не поднимая глаз, но Бран заметил, как напряглись ее плечи и замерла крошившая хлеб рука.

— Сначала дождусь отца, — ответил Бран. — К Синему Носу по такому снегу мне и за две недели не добраться. И потом, мы с ним договорились, что я жду его здесь, — Бран снова посмотрел на Уллу. Она казалась окаменевшей.

— Да и вообще, — добавил Бран. — Понимаешь, ведь я поклялся Харалду. Поклялся, когда он умирал, что найду того, кто это сделал. Того, кто его убил. Разве я теперь могу уехать? Сам посуди.

Сигурд развел руками. Переглянувшись с женой, сказал:

— Это как же? Што-то не пойму, так ты ж вроде бы его нашел? Иль как?

Бран тяжело вздохнул:

— Вот именно — вроде бы. То-то и оно, что вроде бы. Понимаешь, Харалда убил человек. Я ведь это уже говорил.

— Ну, а… Ты ж прикончил оборотня-то, кого ж еще искать?

— Это медведь был, а не оборотень. Оборотней не существует. А Харалда убил человек. Обычный человек, как ты и я. И сейчас он где-то здесь, между нами. И я его найду. Я должен. Я поклялся, — Бран замолчал. Сигурд поднял брови и снова переглянулся с женой, однако не стал возражать, а лишь сказал:

— Понятно. Спорить не буду, тебе видней. Клятва есть клятва, оно конешно. Дело святое. Тогда вот што: коли захочешь, перебирайся к нам. Не то, неровен час, замерзнешь ты в этой кузне. Да и небезопасно там одному. Ты вон и сам говорил, што тебя уж три раза убить пытались.

— Тот, кто пытался, трус, — ответил Бран. — На рожон он не полезет. Но за приглашение спасибо. Я подумаю, хорошо?

— А чего ж, подумай. Только мой тебе совет: перебирайся. За каким тебе в этой конуре сидеть? Ты ж, чай, не пес. Скоро морозы грянут, помрешь ты там, помяни мое слово.

Бран не ответил, и Сигурд замолчал. Снова стало тихо. Дети переговаривались и хихикали за дальним концом стола, Хелге что-то в полголоса внушала служанке. На Брана никто не глядел.

Подняв глаза, он посмотрел на Уллу. Она все не могла остановить нервное движение руки. Ее пальцы дрожали, ресницы были опущены. Похоже, она ощутила его взгляд. Закусив губы, встала из-за стола.

— Куда ты, дочка? — удивился Сигурд.

— Я сейчас. Скоро вернусь, — подхватив шаль, Улла пошла к выходу. Бран едва не бросился следом, но во-время остановился. Я не умею держать себя в руках. Все ведь догадаются, что между нами происходит! Я не могу бежать за ней как мальчишка. Но если она уйдет, и я ее не увижу, не поговорю с ней, не объясню, то она так и будет думать, будто я вчера с этой Козой… Эта мысль показалась до того нестерпимой, что он решительно поднялся.

— Извини, хозяин, — сказал он. — Дело у меня тут есть. Не прогневайтесь, но мне надо уйти.

— Ступай, коли так, — согласился Сигурд, — но помни, што я сказал. Перебирайся к нам, когда захочешь.

— Спасибо, — Бран поклонился сначала Сигурду, потом Хелге. Та нагнула голову в ответ и встала.

— Идем, — сказала она, — я тебе плащ дам. Твой еще мокрый.

Снаружи были долгие зимние сумерки, в синем воздухе повисла тишина. Шагнув за порог, Бран огляделся. Уллы не было. Видать, домой пошла. Подумав так, он ощутил отчаяние. Что же, она теперь никогда мне не простит? Боже, как глупо получилось. Глупо… и некрасиво.

Шаги. Темная фигурка скользнула за угол сарая. Бран сорвался с места, побежал как сумасшедший, поминутно оскальзываясь в снегу.

Когда он нагнал ее, она обернулась. Глаза были огромными и черными, и в них блестели слезы.

— Улла, — взмолился Бран, — прости меня, пожалуйста.

Слеза скатилась, поползла по щеке, а губы искривились, как у обиженного ребенка. Опустив голову, девушка шагнула было прочь, но, схватив в охапку, Бран прижал ее к себе.

— Нет, — сказал он, — прошу, не надо так!

Ее ладони уперлись ему в грудь.

— Люди увидят, — ее голос сорвался.

— Пускай видят! — воскликнул Бран. — Мне уже все равно!

— Пусти меня…

— Не пущу, пока ты мне не простишь.

Еще мгновение она сопротивлялась, потом ее руки упали, и она замерла. Бран проговорил:

— Голубка моя, я правда не хотел.

Она молчала. Осторожно, за подбородок, Бран поднял к себе ее лицо. Улла плакала, шеки были мокрыми от слез. Задохнувшись, Бран схватил ее в объятия.

— Не надо, ну, не надо, — говорил он. — Ничего не было, клянусь! Все вышло случайно, я этого не хотел. Она пьяная была, ты же видела, правда? Искорка, голубка… милая, не плачь! У меня ничего с ней не было, я тебе клянусь!

— Ты не обязан оправдываться, — Улла осторожно отвела от себя его руки. — Ты ничего мне не должен. Ведь я же говорила, что не потребую от тебя никаких обещаний. Ты мне не муж, а я тебе не жена. Только прошу, ты… ты не играй со мной. Пожалуйста. Если я… если ты… если я тебе не нравлюсь, то скажи. Не обманывай себя, и меня тоже. Я не самая красивая, я это знаю. Женщин вокруг полно, и я пойму, если…

Протянув руку, Бран вытер ее мокрое лицо.

— Мне не нужны никакие другие женщины, — ответил он. — Никто не нужен, кроме тебя. Я тебя люблю. Это не игра. Я не играю. Прости, что я так тебя обидел. Это все получилось вовсем неожиданно, и для меня тоже. Я хотел за тобой пойти, но, если бы пошел, твой брат обо всем бы догадался. Разве нет? Ну, скажи мне, разве нет?

Улла кивнула.

— Видишь, — сказал Бран. — Поверь, мне не нужны другие. Мне нужна только ты. Не плачь. Прости меня. Ну, скажи, что прощаешь! Скажи. Пожалуйста.

Улла слабо улыбнулась:

— Конечно. Конечно, прощаю.

Она коснулась пальцами его губ. Бран пытался ее поцеловать, но она пугливо отстранилась.

— Ты что, — девушка огляделась по сторонам. — Увидит кто-нибудь.

— Уже темно, да и нету никого, — ответил Бран, но все же снял руку с ее плеча. Вздохнул.

— Я весь день ждал, когда тебя увижу, — промолвил он. — А теперь даже поцеловать тебя не могу.

Улла поманила Брана за собой и быстро пошла вдоль бревенчатой стены. Свернув за угол, они очутились в узком пространстве между сараями. Здесь пахло мокрым деревом и было темно, как в погребе. Сделав шаг, Бран остановился. Теплые ладони Уллы коснулись его лица, возле самых губ он ощутил ее дыхание.

— Какой ужасный был нынче день, — прошептала Улла. Большего она не успела сказать, потому что Бран заглушил ее слова поцелуем.

— Ох… — сказала Улла, когда они оторвались друг от друга. — Я едва не задохнулась. Тише… Можно ли так…

— Я соскучился, — Бран вновь попытался поймать ее губы, но, ускользнув, она щекой прижалась к его плечу.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— О тебе. Я сегодня весь день о тебе одной думал. Все боялся, что ты меня не простишь.

— А если б не простила, что б ты сделал? — не без лукавства осведомилась девушка.

— Не знаю. Наверно, умер бы.

— Ох, нет, — она обвила его руками. Бран обнял девушку, кутая в свой плащ.

Долго, очень долго они стояли так, в молчании. Ветер не проникал сюда, в пространство между стен, во дворе была тишина. Они стояли, чувствуя тепло и слушая дыхание друг друга. Замерзли ноги, но они не уходили, не шевелились и не разнимали рук. Они, казалось, стали единым существом. Казалось, что, оторвись один от другого — им бы это причинило физическую боль.

Первой заговорила Улла:

— Пора идти.

— Замерзла?

— Немножко. Да и поздно, дома еще работа есть. Чего доброго, нас хватятся. Ты куда сейчас пойдешь?

Бран провел ладонью по ее пушистым волосам:

— В кузницу.

— Приходи к дяде ночевать.

— Приду.

— Смотри ж, ты обещал, — она медленно, как через силу, отстранилась.

— Поцелуй меня, — услышал Бран. Охотно подчинился.

— Я пошла? — сказала Улла.

— Иди, — Бран не выпустил ее руки.

— Увидимся вечером.

— Конечно.

С секунду оба стояли молча, потом Улла подалась вперед и, прижавишсь щекой к его щеке, поцеловала в губы. Отстранилась прежде, чем он успел ее поймать.

— До вечера, — раздался ее тихий голос. Снег захрустел под легкими ногами.

— Улла! — окликнул Бран, но ответа не было. Она ушла.

Закрыв глаза, он улыбнулся.

— До вечера, — промолвил он. — До вечера, искорка моя.

Он ощупью выбрался наружу. Постоял на месте, улыбаясь, потом поднял голову. Небо затянули тучи, не было ни луны, ни звезд. Снег пойдет. Бран вдохнул холодный воздух. Ему было тепло, и хорошо на сердце. Насвистывая, он зашагал со двора, выбрался на тропинку. Ветер холодом дышал в лицо, но Бран холода не чувствовал. Он думал лишь о том, что вечером увидит ее снова.

 

Глава 8

Переночевав у Сигурда в доме, поутру Бран обнаружил, что не все вещи забрал из кузницы, поэтому уже спозаранку пришлось вернуться туда.

Дорожка вывела к сгоревшему дому, остов, черневший из-под снега, походил на обломки корабля. Внутри дымил костер. Бран сощурился. Человека он увидал не сразу, обгорелая толстая балка заслоняла его от глаз. Лишь когда тот шевельнулся, Бран его заметил.

Незнакомец сидел на корточках около огня. Бран постоял, наблюдая, шагнул вперед и очутился по пояс в сугробе. Насилу пробравшись к дому, перелез через обугленные бревна и ступил внутрь, отряхивая с одежды золу и снег. Человек у костра поднял голову. Это был раб. Он выкатил бессмысленные глаза, у него было лицо идиота.

— Ты чего днем костры жжешь? — спросил Бран. Раб захлопал белесыми ресницами, и губы распялились в улыбке.

— Гы-ы-ы, — ответил он. По бодбородку потекла слюна, и Бран поморщился.

— Полон дом придурков, — с досадой буркнул он. Раб засмеялся. Ну, от этого толку не добиться, понял Бран. Утро было ясным, вставало солнце, в его лучах свет костра поблек, и показалось, что в огне сверкает маленький предмет. Бран нагнулся, щурясь, не в силах понять, есть там что-то, или ему мерещится. Он сунул в пламя хворостину. Миг, и деревяшка загорелась. Бран выгреб наружу пару угольков, пошевелил их носком башмака, и в золе что-то тускло блеснуло. Присев на корточки, он щепкой подцепил и вытащил предмет.

Это был небольшой медальон. Взявшись за остаток кожаного шнура, Бран поднял его с земли, быстро смахнул с поверхности золу. Раскаленный металл опалил руку. Зашипев от боли, Бран обожженными пальцами схватился за ухо, и раб снова захихикал, пуская слюни. Бран хмуро покосился в его сторону, перевел глаза на медальон. Металл оплавился, но изображение еще можно было разобрать. Это была фигура зверя, не то вепря, не то пса, а может быть, и волка. Топором сделано. Бран перевернул пластинку и на обратной стороне увидел руну Совули. Значит, все же вепрь. Дремучее творчество. Интересно, чей он?

— Твое? — спросил раба Бран. Тот таращил глупые глаза, и выраженья в них было не больше, чем у деревяшки.

— Тьфу ты, — Бран поднялся, зажав находку в кулаке, — и послал же Бог дураков мне на голову, — и, поворотившись к рабу, громко произнес:

— Ну, чего пялишься, скажи уже чего-нибудь. Нравится в гляделки играть?

— Он не разговаривает, — ответили за спиной. Бран обернулся. На него смотрела Улла. Груда обуглившихся бревен преграждала девушке путь.

— Не сердись на него, — промолвила она. — Он с рождения такой. А разговаривать он правда не умеет.

— Здравствуй, — сказал Бран.

— Здравствуй, — ее губы дрогнули улыбкой. — Помоги мне перебраться.

Когда Бран подошел, руки девушки обвили его шею. Он перенес Уллу через завал и опустил на землю.

— Какой лохматый, — она провела по его волосам ладонью. Ее губы улыбались. Бран не сводил с них глаз. Они были так похожи на ягоды малины, что ему нестерпимо хотелось снова почувствовать их вкус.

— Этот парень на нас смотрит, — не выпуская Уллу из объятий, промолвил Бран.

— Пускай смотрит. Он же дурачок, никому не расскажет.

— Ты уверена, что… — начал Бран, но Улла не дала закончить, положив пальцы ему на рот.

— Молчи, — сказала она. — Поцелуй меня.

Бран и не думал возражать. Поймал губами ее губы. Улла прижалась к нему с такой силой, точно хотела с ним срастись. Они не отрывались друг от друга до тех пор, пока не стали задыхаться. Пока в глазах не потемнело. Покуда руки Уллы бессильно не упали вниз.

— Мы спятили, — прошептала Улла. — Спятили.

— Да, — ответил Бран. — Еще как. Ты жалеешь?

— Нет. Я тебя люблю. И я… я не жалею, — она положила голову ему на грудь. Раб у костра вдруг громко замычал. Вздрогнув, Бран и Улла повернули головы.

За горелой балкой стоял Хелмунт. Вид у него был ошарашенный. Бран торопливо убрал руки. Поймав их взгляды, Хелмунт пробормотал:

— Я это… мимо шел.

Стало тихо. Бран смотрел на Хелмунта, хмурясь все сильнее. Вот ведь черт. Вот черт проклятый!

— Хелмунт, иди, пожалуйста, сюда, — позвала Улла. Тот послушно перелез через завал. Бран с неприязнью следил за ним.

— Я правда не нарочно, — молвил раб. — Я бы не стал подсматривать, честное слово.

Улла взяла его за руку:

— Я знаю. Пожалуйста, не говори никому. Ладно? Хорошо?

— Могила, — Хелмунт прикусил губы.

— Поклянись, — велела Улла.

— Клянусь, чем хочешь. Богами клянусь.

— Если отец узнает, Хелмунт, ты понимаешь, что он с нами сделает, — тихо выговорила девушка, и Хелмунт нервно переступил с ноги на ногу. Брану показалось, что он побледнел.

— Я ничего не скажу, — заверил Хелмунт. — От меня никто ничего не узнает. Меня можешь не опасаться, я не доносчик.

— Я знаю, — повторила Улла. — Ну, хорошо. Ладно. Я тебе верю.

— А вот я не очень, — Бран шагнул вперед, упершись в Хелмунта глазами.

— А вот я не очень-то, — повторил он. На щеках у Хелмунта дернулись желваки.

— Почему? — спросила Улла.

— Он доверия не внушает.

Улла покачала головой:

— Просто он тебе не нравится, и всегда не нравился, а зря.

— Может, зря, а может, и не зря.

— Не надо с ним так. — Улла коснулась локтя Брана. — Он мой друг, я ему верю. И ты поверь, пожалуйста.

— Нельзя всем верить.

— Всем нет, а ему да, — и, повернувшись к Хелмунту, она сказала:

— Ты иди, Хелмунт, иди.

Бран промолчал. Они следили, как Хелмунт перебирается через завал.

— Хелмунт! — окликнула Улла. Тот обернулся.

— Гляди же, ты обещал, — проговорила девушка. — Не забывай, пожалуйста.

— Не забуду, — серьезно ответил раб. Зашагал от развалин прочь, а Бран повернулся к Улле.

— Я ему не верю, — повторил он. — А что до того, что он мне не нравится, на это есть причины.

— Обиделся? — Улла коснулась пальцем его губ. — Не надо, ну, пожалуйста… Прошу тебя, не сердись.

— Я вовсе не сержусь. Разве я могу на тебя сердиться? Просто это может быть опасно, понимаешь? Если он нас выдаст, мы пропали. Разве нет?

— Он не выдаст, — Улла взяла руку Брана и прижала к груди. — Он ни за что не выдаст. Он хороший человек, и никогда мне не навредит, поверь. Зря ты так его не любишь, милый. Он хороший, вот увидишь. Он не сделает нам зла.

— Ладно, — Бран притянул девушку к себе. — Как знаешь. Оставим его. Ты мне лучше скажи, я днем тебя увижу?

— Приходи обедать к дяде, тогда и увидишь.

— Там полно народу, там я на тебя и смотреть даже не смогу. Это просто ужас, быть с тобой рядом, и не заговорить, не прикоснуться. Не знаю… наверное, я вообще не умею держать себя в руках.

— Я тоже, — она подняла голову. — Тогда и я тоже. Просто мы с тобой свихнулись, любимый мой, любовь же она как болезнь. Поцелуй меня, пожалуйста.

Бран поцеловал ее подставленные губы, такие горячие, мягкие и податливые. Тихо застонав, Улла всем телом прижалась к нему.

— Надо идти, — шепнула она. — Пора.

— Я тебя не отпущу, — словно обезумев, Бран кинулся целовать ее лицо. Она прерывисто дышала, руки обнимали его шею.

— Нет… нет… Не надо, никак нельзя… увидят нас, — она говорила это, но не разнимала рук. Слезы потекли из ее глаз, и Бран ощутил их на своих губах.

— Что ты? — сквозь ткань платья Бран чувствовал, как шибко бьется ее сердце. — Не надо плакать, ма торан… дорогая, все будет хорошо, вот увидишь. Я тебя люблю. Все будет хорошо.

Она вдруг схватила в ладони его лицо и впилась губами в губы. Потом резко отстранилась, произнесла, утирая слезы:

— Пусти меня. Ну, пожалуйста. Отпусти.

Бран через силу разомкнул объятия, и Улла отошла в сторону. Передником вытерла лицо.

— Ты растрепался. И красный какой, — она улыбнулась. — Ну, я пойду. Нет! Нет, пожалуйста, — воскликнула она, когда Бран попытался поймать ее руку. — Не надо, давай уже разойдемся, нельзя же тут быть целый день. Я пойду. Хорошо? Ладно?

— Ладно, искорка, — ответил Бран. Удержать себя на месте ему стоило труда.

— Ничего, милый. Мы еще увидимся, может, вечером. Да?

— Да. Иди же.

— Иду… иду, — повернувшись, она побежала прочь. Глядя на ее удаляющуюся фигурку, Бран ощутил почти физическую боль и до хруста стиснул зубы. Мы правда спятили. Улла бежала по тропе, над белым снегом мелькала ее малиновая шаль. Вот она исчезла, свернула за сарай, а Бран продолжал видеть перед глазами маленькое красное пятно.

 

Глава 9

В дом к Сигурду Бран так и не попал. Едва он добрался до новой кузницы, как услыхал за собой пыхтение и обернулся. Бежавший следом раб застыл, словно наткнувшись на невидимую стену.

— Я за тобой, господин, — промолвил он. — Это… того… от конунга.

— От конунга? — Бран поднял брови. — Зачем?

— Пожаловать, значится, тя просит, а зачем — не знаю, не прогневайся, — раб поклонился.

— Ладно. Сейчас приду, а ты ступай, я дорогу знаю, провожатых мне не надо.

— Слушаюсь, — вновь кланяясь, ответил раб. Далеко обойдя Брана, во все лопатки дунул по тропе.

К конунгу идти вовсе не хотелось, но Бран все-таки пошел. Ссориться он не собирался. И, кроме всего, ему было любопытно. Чего этому надо? Не заставил бы он меня уехать! Эта мысль прямо обожгла, и Бран сдвинул брови. Ну, уж нет. Я здесь еще не закончил. Уеду, когда поймаю убийцу, не раньше, и никакой конунг меня не заставит!

Ты сам себе врешь. Это ты из-за нее не уезжаешь…

Во дворе было полно народу. Люди больше не шарахались от Брана так, как раньше. Многие глазели, многие кланялись, и здоровались, но близко, правда, никто не подходил.

У стены Бран заметил Торкеля. Окликнул, и тот поднял голову. Вид у него был, будто с похмелья, а рука перевязана.

— Привет, — сказал Бран.

— Здорово, — буркнул Торкель.

— Конунг где сейчас?

— На хрен он тебе? Дома сидит, окопался в своей берлоге.

— А в котором из домов-то?

— Да как всегда, в этом, — Торкель ткнул большим пальцем через плечо. — А пошли ты его в задницу. Чего он тебе за компания? У меня вон брага есть, а в одиночку пить неохота. Айда со мной?

— В другой раз. Ну, бывай, мне некогда.

Торкель что-то пробурчал, но Бран не расслышал. Отвернувшись, подошел к двери в дом, дернул ручку и переступил порог. Внутри было тихо. Он постоял, привыкая к темноте. Горела только пара ламп, вдалеке, за очагом. Приглядевшись, Бран увидел, что там кто-то ходит, и услышал голоса.

Когда он приблизился, разговоры смолкли, и люди подняли головы. Их было семеро, все — слуги. На столе перед ними высилась груда заготовок для стрел.

— Здравствовать, — ответил он на их приветствие.

— А-а, колдун, — окликнул громкий голос. — Проходи, проходи.

Конунг сидел за дальним концом стола. Бран увидел Сигурда, Старого Бьорна и еще кого-то, с кем был незнаком.

— Здравствуйте, уважаемые, — промолвил он. Ну и ну, прям совет старейшин. Сигурд улыбнулся, а конунг велел:

— Бери стул, колдун. Садись.

Прозвучало это не слишком дружески, однако Бран решил не реагировать, а просто опустился на табурет возле Сигурда.

— Голодный? — спросил Сигурд. — Куда среди ночи запропал-то?

— Да так, я это… надо было там, — пробормотал Бран.

— Коль голодный, так позавтракай сначала, — распорядился конунг. — Эй, кто там, поесть дайте колдуну!

Один из слуг вскочил, грохнув стулом. Нам надо быть поосмотрительней, не ровен час, сопоставят, что мы вместе исчезаем. Только бы Хелмунт рта не начал раскрывать… Бран посмотрел на конунга, на его сдвинутые брови, ястребиные зоркие глаза. Н-да-а… такому избави Бог попасться. Ну, мной-то, положим, он подавится. Но вот Улла… Колючие мурашки пробежали у Брана по спине.

Слуга поставил перед ним блюдо.

— Давай, колдун, — пригласил конунг, — угощайся.

— Благодарствую, — Бран взял лепешку. Остальные смотрели на него. Он отвел глаза и принялся есть. Конунг повернулся к Сигурду.

— Ну, так чего же, брат? — сказал он. — Чего думаешь?

— А што тут думать-то? — ответил ярл. — Так и сделаем, и вся недолга.

Бран покосился на обоих. Их лица были серьезны, лица двух других — тоже. Старый Бьорн тянул из кружки пиво, и вид у него при этом был такой презрительно-надменный, что Брана разобрал смех. И чем он больше сдерживался, тем смешнее становилось. Сигурд с конунгом продолжали беседовать, но Бран не вникал в слова. Он думал лишь о том, как бы не рассмеяться. На Бьорна он старался не глядеть, потому что чувствовал: если посмотрит — не удержится.

— А давеча две коровы сгинули, — вдруг промолвил Старый Бьорн. — И хто, спрашивается, велел этому сукину сыну за околицу их гнать? Нихто ему, слышь-ка, не велел. Так нет, ему прям как ветер в жопу. Конешно, когда заместо мозгов да гнилая кашка, так…

Бран фыркнул и затрясся, заслоняя рот руками. Старый Бьорн насупился:

— Ну, и чего смешного?

— Ни… ничего, — задыхаясь, отозвался Бран. — И… извини…

— Ну, молодежь, — проворчал старик. — Все б им только ржать, над стариками потешаться, жеребцы стоялые.

Этого Бран выдержать не смог, расхохотался в голос. Звонкий смех прорезал тишину. Сначала все оторопели, потом заулыбались. Конунг сдвинул брови, а Сигурд прятал улыбку в бороде. Старый Бьорн обвел людей сердитым взглядом.

— Ат, дурачье, — проскрипел он. — Ну, этот ладно, сопливый ишо, а вы, кобели, чего регочете? Смех без причины — признак мудачины!

Закрыв лицо руками, Бран лбом стукнулся о стол. Сигурд и незнакомый ярл захохотали, вторя его смеху, и даже конунг улыбнулся. Слуги ржали, пихая друг друга кулаками под бока. Старый Бьорн выкатил гневные глаза, но не удержался и засмеялся тоже.

Несколько минут все помирали со смеху, чуть погодя веселье начало стихать. Сигурд вытер ладонью слезы. Конунг криво улыбался, качая головой. Бран, весь пунцовый, наконец оторвал лицо от стола, но еще долго не мог отдышаться. Старый Бьорн потянулся к кувшину с пивом.

— Мне оставь, — промолвил Сигурд.

— Да нужно будет, слуги принесут, — конунг, поглядев на Брана, усмехнулся. Привычная хмурая гримаса на время покинула его лицо. А он, видать, моложе, чем кажется, не без удивления понял Бран.

— Точь в точь твой младший, — обратился конунг к Сигурду, кивнув на Брана головой. — Тоже хохотун.

— Молодой еще, — Сигурд хлопнул Брана по спине. — Пущай веселится. Вот состарится, как мы, так, чай, тоже будет не до смеха.

— Ишь, глядите на него, — Старый Бьон оторвал от губ кружку. — Тожа, к старикам себя причислил. Чья бы мычала! А мне тогда што ж, и впрямь на кладбишшу пора, как давеча тут некоторые… — не договорив, он снова принялся за пиво.

— Ты ешь, ешь, — сказал Брану Сигурд. — Весельем сыт не будешь.

— Да я уже наелся, — ответил Бран.

— Ну, коль ты сыт, — промолвил конунг, — я вот чего тебя позвал-то, парень. Обещанье ты свое выполнил, оборотня словил, сына моего вон тоже спас. Ну, одним словом, я хочу знать, какую плату ты назначишь.

— Платы мне не надо, — ответил Бран. — Мы ведь об этом говорили.

Конунг нахмурился:

— Брось, парень, я не скупой и не бедный. Я в состоянии заплатить.

— Мне ничего не нужно, — отозвался Бран.

Брови конунга, как тучи, наползли на ястребиные глаза.

— Я тебя, колдун, чего-то не пойму, — проговорил он с расстановкой. — Платы тебе не надо, а чего ж тогда тебе надо? — голос был ровен и спокоен, однако Бран чувствовал, как медленно, но верно конунг раскаляется изнутри. Эх, и надоел ты мне…

— Да ничего, — ответил он. — Я тебе это сказал с самого начала. Платы мне не надо, и ничего не надо. Считай, это я с вами рассчитался за пожар, вот и все.

— А вот мне, колдун, сдается, что не все, — медленно выговорил конунг. — Тебе на ум не приходило, что ты мне позоришь? Вот, мол, проклятый Железный Лоб какой жадюга, гроша не вытянешь из него. Или, может, ты решил меня своим должником на всю жизнь заделать? Чтоб, мол, я тебе теперь по гроб был обязан? Я погляжу, молодой ты, а из ранних!

Бран под столом стиснул кулаки. Ну и гад. Он совсем уже того!

— Ты, конунг, мне свои мысли не приписывай, — Бран изо всех сил старался говорить спокойно. — Если ты считаешь меня подонком, это еще не значит, что так оно и есть на самом деле. Платы я с тебя не возьму, уже сто раз говорено. А в должниках ты мне не нужен, можешь спать спокойно. Видал я таких…

Сигурд коснулся его плеча:

— Эй, эй, потише, парень, он тебе не ровесник. Ты што?

Бран стиснул зубы, а конунг сказал:

— Эх, и наглец же ты, колдун. Какой ты все-таки наглый! Молоко на губах не осохло, а туда же, хамит, голос повышает.

— За грубость извини, — промолвил Бран. — Я не хотел.

— Толку-то от твоего хотения! Чего теперь с тобой прикажешь делать? Платы ему, видите ли, не надо. Я тебя и выгнать не могу, я ж теперь твой должник.

— Хватит уже! — огрызнулся Бран. — Если тебя так волнует, кто кому должен, я тебя успокою. Это я должен, ясно? Я! Потому что если ты думаешь, будто мы поймали настоящего убийцу, то глубоко ошибаешься. А я поклялся Харалду… поклялся, когда он умирал. Обещал, что найду этого типа, чего бы мне не стоило. И я его найду. Еще как найду! Из-под земли гада откопаю! А ты говоришь, должник. Это я должник, а не ты, конунг.

Тишина. Удивленные взгляды. Бран опустил глаза.

— Чего-то не пойму, — раздался голос конунга. — Опять ты за свое? Мы ж его убили. Угробили мы оборотня-то! Кого ты искать собираешься?

— Я уже говорил, — сказал Бран, — мы убили медведя. Медведя, а не оборотня! Оборотней просто не бывает. Не существует, нету их! А Харалда отравил человек. И меня тоже пытался убить человек. Может быть, это был Серый…. может быть. Не знаю, но собираюсь узнать. И я узнаю. Обязательно! Я должен это Харалду, и себе тоже.

— Звучит складно, — сказал конунг, когда Бран умолк. — Да только моего старшего, Траина, убил медведь. Это, колдун, совершенно точно. Троих других тоже. Ты вот говоришь, нету оборотней. Ну, а с теми-то убийствами как быть?

— Думаю, это совпадение, — ответил Бран. — Не знаю. Но одно я знаю точно: оборотней нет. Это был медведь, конунг, просто зверь, и все. Он ничего не мог придумывать. И из лука стрелять не мог. И Харалда отравить не мог! Это был обычный зверь. Оборотней просто не существует.

— А ты-то откуда знаешь? — возразил конунг. — Чего, проверял?

— Птичка начирикала! — не удержавшись, фыркнул Бран. Понизив тон, добавил:

— Я не проверял. Другие проверяли. Есть люди, конунг, поумнее нас с тобой, и знающие намного, намного больше нас. Уж поверь.

Конунг усмехнулся:

— Тоже, небось, какие колдуны?

— Называй как хочешь, — Бран пожал плечами, — а только это так.

Конунг вскинул брови и сказал:

— Ну, насчет колдунов тебе видней. А вот насчет чего другого… Ладно, допустим, ты прав. Тогда куда же подевался Серый? Следов-то его мы не нашли! Он чего, сквозь землю ухнул, что ли? Куда он делся-то?

Бран ответил не сразу.

— Куда он делся, я не знаю. Но я вот о чем подумал: почему ты считаешь, что, если он не оставил следов, это доказывает, будто он — оборотень? Оборотень тоже по воздуху не летает, значит, следы должны были быть. Были они?

Конунг, хмурясь, промолчал. Вместо него ответил Сигурд:

— Не было, голову даю. Все обшарили, не было ничего.

— Вот то-то и оно, — сказал Бран, — не было.

— А можа, он тута прятался, — подал голос Старый Бьорн. — А потом, слышь, прям тута в медведя и обратился.

— Тю! — Сигурд повернулся к старику. — Проснулся! Медведь в ту ночь из лесу пришел. Следы его видали, и ворота он поломал, ты што, слепой? Так ступай, глянь на ворота-то. Он их на щепки разобрал. Коли б он тут хоронился — стал бы он ворота ломать, помысли сам.

— А с чего вы взяли, будто это Серый — оборотень? — промолвил незнакомый Брану ярл. — Может, вовсе и не Серый? Может, кто другой? Может, колдун какой? В лесу живет… в смысле, жил. Почем вы знаете-то?

— Колдун, не колдун, а парень прав, — отозвался Сигурд. — Куда Серый подевался? Ну, куда? Следы где? Нету. Вот какая закавыка получается.

— А можа, он того, на речке утопился? — усмехнувшись, молвил Старый Бьорн.

— Ладно. Короче, — выговорил конунг. — На что ты намекаешь-то, колдун?

— Ни на что, — ответил Бран. — Я только пытаюсь доказать, что убийца человек, и что мы его еще не поймали. И думаю, что… в общем, я думаю, Серый был не один. Думаю, Серый не зачинщик этого всего. Кто-то его заставил.

— Хто ж? — Бьорн налег грудью на стол, и глаза блестели.

— Если б знать, — Бран смолк. Другие тоже молчали.

— Эй, колдун, отослать этих? — кивком головы конунг указал на слуг.

— Да нет, я и правда не знаю. Если б знал, не скрывал бы.

— Может, ты кого подозреваешь?

Даже если подозреваю, тебе-то уж точно не скажу. Вслух Бран произнес:

— Пока никого, — и, помолчав, добавил:

— Так что своего слова, конунг, я еще не сдержал. Вот как сдержу, тогда и будем разговаривать.

Снова стало тихо.

— Ладно, колдун, — наконец промолвил конунг. — Коль ты так уверен, что это был не оборотень, упорстововать не буду. Вам, колдунам, оно виднее. Лови этого убийцу. Но только я тоже хотел бы знать…

Договорить он не успел. Грохнула входная дверь, раздались звуки, похожие на плач, и к очагу выбежала Аса. Длинные косы были растрепаны, одежда — в беспорядке. Увидав отца, девушка бросилась к нему.

— Что такое, дочка? — конунг поймал ее за руку. Она судорожно вцепилась в его плечо.

— Скажи ему, чтоб прекратил! — рыдая, крикнула она. — Скажи… чтоб он прекратил!

— Кто, дочка? Ну же! Что случилось?

Но Аса плакала навзрыд и не могла вымолвить ни слова. Конунг встал и усадил ее на скамью.

— Успокойся, дочка, успокойся, — пробормотал он. — Кто тебя обидел?

Девушка по-прежнему молчала, закрыв лицо руками, рыдания сотрясали ее тело. Сколько ни бился, конунг не мог добиться от дочери ответа.

Ответ явился сам собой.

Дверь отворилась и захлопнулась. Чей-то силуэт мелькнул в полоске света.

— А-а, — промолвил голос, — разумеется! Под крылышко к папаше. Любимая дочь, как же.

Видар вышел к очагу, играя конской плетью. Аса взвизгнула и, вскочив, спяталась за спину отца. Наливаясь яростью, конунг смотрел на сына. Тот встретил его взгляд и усмехнулся.

— Я тебе уже сказал, чтоб ты не смел ее бить, — выговорил конунг. — Ты что, забыл?

— Скаж-жите! — глумливо изумился Видар. — Какие нежности. Да успокойся, успокойся, не бил я твою стерву, так, потрепал маленько. Так ведь она того заслуживает, скажешь нет?

— Если кто на самом деле того заслуживает, так это ты, — конунг упер руки в бока. — Вот ведь наглый щенок! Кто тебе позволил на сестру руку подымать?

Видар снова усмехнулся, похлопал плетью по ладони, прошелся возле очага и спросил, щурясь:

— А что ж прикажешь на нее подымать, папаша? Какое место на эту суку надо подымать? Ты уж прости покорно, но тут на нее и без меня довольно подымается. А? Папаша? Скажешь, нет?

— Заткнись, дурак! — завизжала Аса. — Ты все врешь! Это вранье! Подонок! Врун! Скотина!!! — если бы отец не удержал, она бы кинулась на брата. Но конунг не позволил дочери сдвинуться.

— Чего плетешь, засранец? — гаркнул он. — Что еще за гадости? Ведь она ж твоя сестра, постыдился бы!

— Вот именно! — заорал Видар, стиснув кулаки. — Стыжусь! Еще как! Мне и правда очень стыдно! С таким отцом и такой сестрой любому будет стыдно! Ну, а ты? А ты? Тебе-то не стыдно? А? А?! Тебе не стыдно?! Как ты сквозь землю-то еще не провалился со стыда, старый козел?!

— Ты, щенок, не смей со мной так разговаривать! — конунг выпустил дочь и шагнул к сыну. — Молоко на губах не обсохло. Мало я тебя порол, видать! Смотри, а то я это живо поправлю!

— Ты лучше в каком другом месте поправь! — глаза Видара горели ненавистью. — Чем другим указывать, на себя бы посмотрел! Старый пес! Да мне стыдно с тобой по одной земле ходить!

— Ну, уж прости, сынок, коль я в чем перед тобою провинился! — от вопля конунга все чудом не оглохли. — Уж прости великодушно! Не знаю только, в чем! Уж не знаю, чем я тебе так не угодил! Да только на твоем-то месте я бы замолчал, не стал терпение испытывать! Я ведь не железный, тоже разозлиться могу!

— Тоже, напугал! — перекрывая криком крик отца, ответил Видар. — Да ты всю жизнь злишься и орешь! Только мы ж ведь, чай, не дети! Мы не трехлетние, папаша! Ясно? И мозги у нас есть! И глаза! Что к чему, мы разумеем! Все, кроме этой сучки твоей! Жалко, я ей мало врезал! Может быть, тогда б…

— Я сказал, не смей ее трогать! — перебил конунг, однако Видар не дал отцу закончить. Заорал, как сумасшедший, выкатив глаза:

— Ее вообще убить мало! Скажи спасибо, что я ее до сих пор не пришиб, эту суку блудливую!

— Да тебе-то что за дело, блудливая она, иль не блудливая! Твое какое собачье дело, с кем она гуляет?! Отец ей я, а не ты! Это не тебя, а меня должно интересовать, щенок!

Видар осекся. Казалось, он не верит собственным ушам. Вид у юноши стал такой, словно его внезапно огрели по макушке.

— Тебя, а? — сказал он, задыхаясь. — Тебя, а?!

Больше он не произнес ни слова. Вскинув плеть, оскалясь, Видар бросился на отца.

Конунг выдернул из столешницы нож. Аса отчаянно завизжала, а остальные вскочили с мест. Видар подлетел было к отцу, но его перехватил Сигурд. Поймал за поднятую руку и облапил по-медвежьи.

— Уймись уже! — рявкнул ярл парню в ухо. — Озверел?! Затихни!

— Пусти! — рванувшись, Видар вырвал руку. Сигурд с трудом удерживал его.

— Да пособите, што ль! — Сигурд боролся с юношей. Видар словно озверел. Если б один из ярлов не подоспел на помощь, Видар бы освободился. Вдвоем мужчины навалились на него.

— А вы што встали? — крикнул Сигурд слугам. — Тащите веревки, ну! Живей!

— Пустите меня, гады! — надрывался Видар. — Я все равно до них доберусь! Все равно доберусь!

— Заткнись, щенок! — конунг схватил сына за рубаху. — Я тебе язык отрежу, гаденыш этакий!

Видар зарычал. Рванулся так, что едва не сбил с ног своих стражей.

— Я прибью эту суку! — заорал он. — Убью ее! Клянусь богами, я убью ее!

— Только тронь! — конунг с силой ударил сына по щеке, и тот взвыл, как волк в капкане. Прибежавшие с веревками слуги помогли его сдержать.

— Уйди, родич! — Сигурд толкнул конунга плечом. — Уйди от греха! Потом будешь разбираться! Уйди, кому сказал!

Конунг шагнул прочь. Зло хмурясь, отвернулся.

— Вяжите! — велел слугам Сигурд. Впятером они едва удерживали Видара. — Вяжите, быстро! Да осторожней, ты, не теля ж спутываешь! Ат, бревно, меня-то к нему не приматывай, дурень! Не приматывай, говорю!

Поднялась сумятица. Видар хрипел, не прекращая вырываться, Аса рыдала, а Сигурд орал на суетящихся слуг.

Пора валить, решил Бран. Никем не замеченный, выбежал наружу. Отошел подальше и остановился возле поленницы.

— Ничего себе, — пробормотал он, жмурясь от солнечного света. — Эх, и ничего себе, вот это семейка… Что папаша, что сынок. Тяжелый случай.

Звери лютые…

Бран покосился на входную дверь. Господи, это надо же, сестрину нравственность блюдет. С чего бы, спрашивается? Вроде она не слишком-то гуляет. А может, у нее с кем любовь? Как у нас с Уллой… Но эту хоть папаша защищает, а Улла? Ее кто защитит? Отец узнает — первый и убьет, и Сигурд не поможет! Мы должны быть осторожнее, не дай Бог попасться в руки таким зверям… бр-р, и подумать страшно!

Только бы вот Хелмунт болтать не начал…

Черт! Вот черт, принесло на нашу голову! Мосол ходячий! И с чего Улла так уверена, что он рта не откроет? А если откроет?

Бран стиснул зубы. Этого нельзя допустить. Что же делать? Чего теперь мне с этим типом делать-то?

(…грохнуть…)

Напугать его, что ли? Да он не из пугливых, вон, наглец какой! Может, заплатить ему? Тоже небезопасно, еще шантажировать начнет.

— Что же делать, — беззвучно выговорил Бран.

(Убить его.)

Бран нахмурился. Убить, вновь шепнул упрямый голос. Он — только раб, ничего не будет за раба. Дашь виру, вот и все. Убить его. Очень просто.

Господи, да что это я…

— Этак, глядишь, я тут скоро озверею, — Бран обеими руками взъерошил волосы. — Я ж не Видар. Не этот Кнуд! Никого я не буду убивать. Но потолковать с ним надо. Ведь, говорят, Улла жизнь ему спасла! Не станет же он теперь…

Вот если б знать, чего он станет, а чего не станет.

Пригладив встрепанные волосы, Бран вышел со двора.

 

Глава 10

Он искал Хелмунта довольно долго. Наконец, проходя возле новой кузницы, увидал его под навесом. На снегу лежали связки вяленой рыбы, слуги возились там, бросая испорченных рыб в бадью. Собаки толклись поодаль, морды умильно улыбались, а хвосты были поджаты. Лохматый неказистый пес попытался стащить рыбину из связки, и Хелмунт, бранясь, отвесил псу пинка. С отчаянным визгом тот метнулся в сторону.

— Эй, Хелмунт, — окликнул Бран. — Хелмунт!

Рабы обернулись. Хелмунт поднял голову, вид у него был угрюмый.

— Чего? — ответил он.

— Иди сюда, дело есть.

Нахмурив брови, Хелмунт пробурчал:

— Чего надо? Занят я.

— А я говорю, иди сюда! — Бран повысил голос. — Спорит он еще.

Хелмунт нехотя подошел, вытирая ветошью испачканные руки. От него так и несло рыбой.

— Чего, колдун? — Хелмунт был хмурым и серьезным. Видно было, что ему вовсе не до смеха.

— Отойдем, — сказал Бран. Раб только пожал плечами. Когда они приблизились к стене сарая, Бран обернулся и сказал:

— Ты и сам знаешь, зачем я пришел. Знаешь, верно?

Усмехнувшись, Хелмунт не ответил.

— Ты должен молчать, — сказал Бран. — Ты это понимаешь. Должен дать мне слово, что никому ничего не расскажешь. Понял? Ну, ты понял, или нет? Ты чего, онемел? Отвечай уже, что ли!

— Эх, и дурак же ты, колдун, — промолвил Хелмунт, — какой дурак, просто на удивление.

— Дурак я, или нет, к делу не относится, — ответил Бран. — Не твоего ума дело. Все, что от тебя требуется, это молчать.

Хелмунт будто не расслышал.

— Конечно, ты дурак, — гнул он свое. — Спутаться с хозяйской дочерью — это ж надо догадаться!

— Заткнись! — обрезал Бран. — Не твое дело, кто с кем путается, тоже, блюститель нашелся, еще один. Я перед тобой отчитываться не собираюсь, ты мне не родственник. Мне от тебя одно надо: чтоб ты молчал.

Хелмунт окинул Брана взглядом, и в глазах явственно читалось презрение:.

— Тьфу, придурок. Грудной ты… и чего она только в тебе нашла, в дураке таком.

— От придурка слышу. Короче, ты, предупреждаю: если только ты откроешь рот, если хоть полслова кому вякнешь, и Улла из-за тебя пострадает, я тебя на куски изрежу и на вертел насажу! Ясно? Ну, отвечай, ясно тебе?

Хелмунт прищурился:

— Не пугай, я не пугливый. Тоже, пугает он! Чем в меня пальцем тыкать, на себя сначала посмотри, сопляк. Если она из-за кого и пострадает, так это будешь ты, а не я. И нечего тут перья распушать, петух задрипанный.

— Это все? — осведомился Бран. — Знаешь, мне спорить недосуг. И плевать, что ты обо мне думаешь. Мне не нравится, что ты крутишь. Может, у тебя шантаж на уме, может, что еще, не знаю. Но имей в виду: если ты нам навредишь, я тебя уничтожу. Я говорю серьезно. Не нарывайся, Хелмунт. Лучше не нарывайся, понял?

— Да пошел ты, — вспылил Хелмунт, — дурень стоеросовый! Чего ты вообще понимаешь? Да ты не видишь дальше собственного носа! Тебе слово нужно мое? Это тебя успокоит? Ну, если успокоит, можешь его получить. И не потому, что ты такой страшный, не потому, что я испугался. Эх, да что тебе объяснять, время только тратить.

— Слушай, Хелмунт, — сказал Бран. — Мне надоели эти вечные намеки, вы меня ими уже достали. Кончай извиваться, говори как человек. На что ты намекаешь? Или говори, или заткнись. Хватит петлять, как гадюка.

Глаза Хелмунта превратились в щелки, лицо от злости заострилось. Он открыл было рот, собираясь ответить, но не успел.

Кнуд вынырнул, будто из-под земли, схватил Хелмунта за ворот и грубо дернул.

— Гуляешь? — зашипел Кнуд. — Прохлаждаешься? Разговоры разговариваешь? Я те дам разговоры, поганец! — Кнуд рванул Хелмунта за одежду и едва не повалил. Бран увидал в его руке палку. Размахнувшись, тот огрел ею Хелмунта по голове, и Хелмунт вскрикнул.

— Чего ты тут торчишь, собака? — завопил Кнуд с перекошенным лицом. — Сволочь! Дармоед! Я тебя убью! Мало тебе одного раза? Забыл, скотина, как ты в сарае ползал да о пощаде молил? Хошь, я тебе это наново устрою? Так я тебе устрою! Я тебе такую лютую житуху устрою, что тебе и Хель Асгардом покажется! Чего ты встал, козел? Чего лясы точишь? Ты раб, так и будь рабом! Знай, скотина, свое место!

Кнуд опять взмахнул палкой, и на Хелмунта обрушился град ударов. Бран оторопело наблюдал за ними. Хелмунт был на голову выше Кнуда и гораздо шире в плечах. Он мог бы без труда отнять у Кнуда палку, мог бы избить, или хоть как-то защититься. Я и не подозревал, что он такой трус.

Словно в ответ на Брановы мысли, Хелмунт зарычал и ткнул Кнуда кулаком в лицо. Удар пришелся точно в челюсть. Кнуд отлетел, спиной приложившись о стену, да так, что гул пошел.

— Ну, чего, тебе неймется, а? — сказал Хелмунт. — Неймется, а? Да?

Кнуд попытался пнуть его ногой, но Хелмунт увернулся.

— Ну, все. Ты меня достал, — его голос был спокоен, а зеленые глаза горели, как у волка. Сжав кулаки, Хелмунт бросился на Кнуда.

Они закружились, словно в диком танце, пинаясь, отвешивая друг другу тумаки. Рабы побросали свои дела и с гиканьем рванули к ним. Бран наблюдал, как эти двое дерутся. Болельщики орали, подзуживая их, но им, похоже, это было ни к чему: они и без того раскалились добела. Удары сыпались, как град. Хелмунт наседал, оскалив зубы.

— Во дает, — сказали рядом, и Бран обернулся. Увидел Арнора и Грани. Из-за сарая вышли еще трое, один из которых оказался Бьорн Харалдсон, старший брат Грани. В руках они держали топоры. Парни были без плащей, в одних рубахах. Увидев драку, все заулыбались.

— Гляди, как машет, — промолвил Бьорн. — Тю-у, вояка храбрый! Ну, пни его еще!

Рабы улюлюкали. Арнор подмигнул Брану, сверкая белыми зубами.

— Эй, Мосол, мочи Хромого! — заорал он. — Куси его! Ату! — он загавкал, подвывая, а Грани зашелся звонким смехом. Остальные подхватили:

— Ату, ату его! Куси!

Неизвестно, услыхал ли Хелмунт, но только в тот же миг он закатил противнику такую оплеуху, что Кнуд грохнулся на снег. Вокруг захохотали.

— Давай, Мосол, — подбодрил Бьорн. — Теперь попрыгай на нем! Попрыгай!

Кнуд вскочил и бросился бежать. Хромота, казалось, ему вовсе не мешала. Хелмунт не преследовал. Он хмуро вытер разбитое лицо, хмуро глянул на хохочущих ярлов и сплюнул кровь под ноги, на грязный снег.

Отбежав на безопасное расстояние, Кнуд остановился.

— Ну, попомни, Мосол! — завопил он, грозя кулаком. — Попомни! Я те покажу! Ты у меня наплачешься! На коленях будешь ползать! Я те дам, зараза!

Ярлы засвистели. Рабы ржали, ухватившись за бока, один от смеха даже осел на снег. Нагнувшись, Хелмунт слепил снежок, запустил им в Кнуда, и тот отпрыгнул. В бессильной ярости плюнул в сторону врага. Брану показалось, что еще немного — и парни рядом с ним лопнут со смеху. Хелмунт даже не улыбнулся. Его лицо было разбито, глаз заплывал огромным синяком, с рассеченных губ сочилась кровь. Он утерся рукавом и повернулся, явно собираясь уходить.

— Хелмунт, — окликнул Бран. — Эй, Хелмунт!

Тот оглянулся через плечо:

— Чего?

— Помощь не нужна?

Хелмунт помолчал.

— А пошел ты на хрен, — громко сказал он и зашагал прочь.

— Эк он тебя, — еще смеясь, промолвил Бьорн. В ответ Бран только усмехнулся.

— С чего это они так изодрались? — полюбопытствовал Арнор. Бран пожал плечами:

— Не знаю. Очень любят друг друга.

— Хромой вообще всех ненавидит, — заметил кто-то из парней. — А уж Мосла-то — и подавно.

— Да-а, он гадюка ядовитая, — Бьорн вытер глаза ладонью. — Злится, видать, што папаша в рабах его держит.

— А ты б не злился? — возразил приятель. — По-твоему, это правильно? Любой бы злился. Где такое видано еще, кроме как…

— Ладно, — остановил Арнор. — Замяли, не наше дело. Не ровен час, узнает конунг. Слышь, Бран, а, Бран!

— Да?

— Куда ты с ночи запропал? Прям как сквозь землю. Чего ушел-то?

— Да так, — Бран пожал плечами. — Я в кузнице был. Душно в доме, вот я и…

— Ну, да, а в кузнице у тебя воздух свежий, аж мясо морозить можно, — Арнор хлопнул его по плечу. Бран промолчал.

— А правда, что колдуны могут с места на место себя переносить? — Арнор подмигнул. Его друзья таращились на Брана. Тот сощурился.

— Конечно, правда, — ответил он. — Хочешь, научу? Берешь ноги в руки — и переносишься. Дело нехитрое!

— Да я пошутил, чего ты… Я ж это так, для смеха.

— Ага, вроде как тогда с Козой.

Лицо Арнора снова расползлось в ухмылке.

— Што за коза такая? — полюбопытствовал Бьорн. Грани вдруг прыснул и засмеялся, а Бран сердито сдвинул брови. Заслонив лицо руками, Грани прижался лбом к стене. Смех сотрясал его тело. Арнор пихнул Брана в бок.

— Бе-е! — проблеял он. — Ме-е!

— Да иди ты, — Бран насупился, но злиться не хотелось, а притворяться он не мог. Увидав его улыбку, Арнор радостно осклабился.

— Да чего, чего? — допытывался Бьорн.

— Да ничего, ничего, — передразнил Арнор. — Много будешь знать, скоро состаришься. Ну, айда назад, а то Эйвинд нас потеряет. Идем с нами, Бран. Дрова колоть умеешь?

— Нет, не умею, — съязвил Бран. — Я их по воздуху переношу.

— Во здорово! Тогда и нам пару штук подкинешь, от конунгова дома, идет? — Арнор снова толкнул Брана в бок. Грани все еще смеялся. Арнор схватил пригоршню снега и сунул юноше за шиворот. Грани вскрикнул, Арнор бросился бежать, а Грани с воплем ринулся за ним. Остальные пошли следом: все, кроме Брана. Бьорн Харалдсон сказал:

— Идем, правда. Мы там дрова рубим, с другими познакомишься. Хорошие ребята.

Брану пришлось задрать голову, чтобы посмотреть собеседнику в лицо.

— Спасибо. Только я не уверен, что мне будут рады.

— Чего же нет? — удивился Бьорн. — Там все нормальные ребята, я ж говорю.

Они пару мгновений молчали, потом Харалдсон промолвил:

— Да, вот еще што. Ты уж извиняй, што тогда так вышло. Я ведь думал, это ты батю моего… ну, ты понимаешь. Серый прибежал, набрехал всего, гадюка… Извини, ладно?

— Ладно. Я уж и забыл.

— Да? — Бьорн повеселел. — Ну, и хорошо. А ты ничего, парень крепкий. С тобой, слышь, сладить нелегко. Кого другого на твоем месте я б уж тогда пришиб, а ты здоровый, хошь и ростом… — Бьорн замолчал, а потом спросил:

— Так пойдешь со мной? Дрова наколем, потом на мечах биться станем. Ты ж, верно, здорово дерешься, а?

— Не жалуюсь.

— Ну, и айда. Считай, мы тя приглашаем. Так идешь, иль нет?

— Спасибо. Буду рад, — ответил Бран.

 

Глава 11

Они явились к Сигурду, когда стемнело. С шумом, топотом и смехом ввалились в дом, долго отряхивали у порога налипший на одежду снег. Арнор сразу же исчез где-то в потемках.

— Милости прошу, — сказал Эйвинд остальным. — Садитесь пока, обедать скоро. Я сейчас.

У стола хлопотали женщины. Ни капли не смущаясь, Бьорн и Грани прошли и плюхнулись на скамью. Бран последовал за ними.

— Ну што, погуляли? — с улыбкой сказала Бьорну девушка лет восемнадцати, краснощекая, крепкая на вид.

— А то, — тот подмигнул. — Как водится!

— Вольно ж вам, парням, — она стрельнула взглядом в Брана, — цельный день гуртуетесь, а мы по домам сиди да обеды вам готовь.

— Знамо дело, — вмешалась другая, судя по платку на голове, замужняя. — Коли б мужики да обеды бы готовили, мы б все, слышь, с голодухи передохли.

— Это почему ж? — удивился Бьорн.

— А потому ж, — задорно передразнила женщина. — Вашу ж, чай, стряпню лопать невозможно. Вам только для свиней варганить.

Послышались смешки. Бьорн, улыбаясь, обернулся к Брану.

— Слыхал, как нас чехвостит? — молвил он. — Во бабы, а? Никакого уваженья.

— Уваженья, — подхватила молодуха. — Гляньте-ка, уваженье им подавай! Да вы, мужики, окромя как воевать, ни на што друго не годны. Вы што умеете-то, а? Как стирать — мы, готовить — мы, на покос — мы, рожать — тоже мы! А вам чего остается? Гулять да пить, знамо дело.

— А ты чего, хочешь, чтобы мы рожали, что ли? — с иронией осведомился Бран. Переглянувшись с Бьорном, посмотрел по сторонам и, убедившись, что никого из старших нету рядом, сказал:

— Интересно, и через какое же место мы стали бы рожать? Если поразмыслить, то дырки больно маленькие, не пролезет.

Все вокруг покатились со смеху. Бьорн так хлопнул Брана по плечу, что тот едва не грохнулся под стол. От хохота Бьорна вздрогнула посуда. Эйвинд и Арнор появились рядом, но на них никто не обратил внимания.

— Да что, что такое-то? — приставал к людям Арнор, но ему не отвечали.

— Ох… — Бьорн немного успокоился. Его лицо побагровело, на глазах блестели слезы. — Ну, ты даешь… Уморил, одно слово, уморил.

— А чего такое? — спросил Арнор.

— Да Бран тут сказал… — Бьорна снова затрясло. — Говорит, мужикам рожать дюже несподручно, потому как… ох, не могу… потому как, слышь, больно дырки маленькие, — И Бьорн зашелся богатырским хохотом. Другие подхватили его смех.

— Ну? — промолвил Арнор. — И дальше?

Никто не отвечал.

— Что, это все? Вы, ребята, совсем свихнулись. Переутомились нынче, что ль? Им покажешь палец — со смеху помирают.

— Да ладно тебе, — сказал Эйвинд брату. — Смешно, вот и смеются, будя бурчать-то. А вы, бабы, давайте того, шевелитесь, сейчас батя с матерью придут, обедать пора. Темно уже на улице.

— Дело говоришь, — появившись из темноты, Сигурд подошел к столу, — давайте, накрывайте, щас уже и остальные соберутся.

Хелге, вошедшая следом, скинув плащ, направилась к очагу. Служанки засуетились.

Обедать сели через час.

За обедом Бран и Улла оказались в разных концах стола. Бран с трудом разбирал, что ест, потому что то и дело оглядывался на девушку. Обед длился бесконечно, Бран насилу дождался, пока он закончится.

После обеда все разбрелись по своим углам. Бран сел на лавку у одной стены, а Улла — у другой. Он мучительно придумывал, как бы с ней заговорить, но час был ранний, и во дворе, конечно, еще околачивалось полно народу. Бран взял меч и сделал вид, будто полирует клинок, хотя на самом деле лишь водил по лезвию куском замши. Его глаза были прикованы к Улле, он не мог перестать на нее смотреть.

А она, у противоположной стены, на лавке, тоже притворялась, будто шьет. Товарка, сидящая рядом, что-то говорила, и Улла рассеянно кивала головой. Бран то и дело встречал ее взгляд. Это длилось бесконечно, будто пытка, будто изнуряющая, жестокая игра. Сейчас я встану. Видит Бог, я так больше не могу. Прежде, чем успел сообразить, что делает, ноги сами подняли его с места. Уллины глаза расширились, и она едва заметно покачала головой.

Бран опомнился, сел, до хруста стиснув зубы. В сердцах дернул замшей по клинку — и обрезал руку. Кровь полилась, закапала на пол. Бран с досадой поднес ладонь ко рту.

— Ох, да ты порезался, — услыхав подле себя девичий голос, Бран вскинул голову.

Коза. Она стояла рядом и смотрела, улыбаясь.

— Давай, перевяжу, — она опустилась на скамью.

— Я тебе сказал, отстань. Иди отсюда, — взгляд Брана метнулся к Улле. Та сидела бледная, прямая, устремив на него глаза.

— Ты што осерчал-то, миленький, — ласково промолвила рабыня. — Я ж ничего…

— Убирайся, пока я тебя не отлупил, — сквозь зубы буркнул Бран. — Шлюха проклятая, достала ты меня. Проваливай, кому сказал?

— Как прикажешь, — Коза, нисколько не смущаясь, улыбнулась и отошла. Бран посмотрел на Уллу. Увидал на ее лице тревогу и вопрос. Встав, Улла приблизилась к очагу и сказала что-то девушке-рабыне. Та кивнула. Улла опять что-то ей сказала, сдвинув брови, на что рабыня быстро-быстро закивала головой. Воротившись на лавку у стены, Улла опустила ресницы и стала шить, совершенно невозмутимая с виду.

Через пару минут рабыня очутилась возле Брана.

— Эй, господин, — шепнула она, озираясь. — Хозяйка велела те сказать, штоб ты шел в анбар.

— Куда? — удивился Бран.

— В анбар, говорю. Который прямо за домом. Не знаешь, што ль?

— Хорошо. Ладно. Когда?

— Щас. Дай, я тока отойду, — рабыня стрельнула лукавым хитрым взглядом, но Брану было не до нее. Он взял с лавки плащ, и как только девушка удалилась, встал и вышел из дому.

Дверь в амбар оказалась притворена, внутри царил смертельный холод. Остановившись у порога, Бран придержал ногой дверь. Через пару мгновений услыхал скрип снега и разглядел приближающуюся смутную фигуру. У Брана занялось дыхание, он отступил внутрь, в темноту. Миг — дверь распахнулась, и девушка бросилась ему на шею. Сильные руки обхватили Брана, губы прижались к его губам.

(…не Улла…)

Это была не Улла.

Бран оторопел. Стоял, как истукан, хлопая глазами, потом отстранил, силой оторвал женщину от себя.

— Это… это кто еще?

— Я, миленький.

(…Коза…)

— Коза? Ты, что ли?! Ты… чего ты тут делаешь?! Ты как узнала, где я?

— За тобою шла, — ответила она. Ее руки ласкали его тело. Бран пытался их стряхнуть, но это было невозможно. Коза не отставала, ее было не унять.

— Я же сказал, чтоб ты ко мне не лезла, — Бран грубо дернул ее за одежду. — Отвяжись, Бога ради! Что ж ты за шлюха такая, а?

— Што ж я поделаю, коли нравишься ты мне, — Бран ощутил на губах ее горячее дыхание. Ловкая рука скользнула под рубаху, теплая грудь прижалась к его груди. Девушка была сильна, как молодое животное. Она приникла к нему всем телом, нога обвилась вокруг его бедра.

— Да что же… — Бран пытался оттолкнуть Козу, но безуспешно. — Ну, я тебя прошу, уйди! Давай потом поговорим, после, а сейчас уйди. Да человек ты, или…

Она ртом прижалась к его губам. Он ощутил, как ее ладонь пробирается под пояс. Внизу живота плеснуло жаром, и он, дрогнув, прерывисто вздохнул. Жар разливался по всему телу, Бран не мог этого остановить, и это бесило, но и бороться с девушкой он перестал. Ее рука проникала все глубже. У Брана потемнело в глазах.

— Хватит… — только и смог выдавить он. Прислонился спиной к стене. Ее руки двигались умело, он услыхал, что она расстегивает на нем пояс. Снова попытался отодвинуть ее от себя, но не смог. Она была, словно болото, сильная, цепкая, неотвязная. Кровь стучала у Брана в ушах. Коза скользнула вниз, и горячие губы коснулись тела. Бран охнул. Застонал.

— Вот стерва, — беззвучно выговорил он. — Ах ты…

Большего сказать он не успел.

Хлопнула дверь, и в глаза плеснуло светом. На пороге стояла Улла со светильником в руке. Бран остолбенел. Улла смотрела на него, и глаза делались все больше. Она прерывисто вздохнула, детское личико исказилось в страдальческой гримасе. Отступив на шаг, она закрыла глаза. Бран не мог вымолвить ни слова, был не в силах шевельнуться. Коза замерла на коленях у его ног.

— Не серчай, хозяйка, — промолвила рабыня. — Коль прикажешь, я пойду, я чего ж…

Снова вздох, похожий на всхлип. Губы Уллы затряслись. Она не открывала глаз. Сделала шаг назад, еще шаг, и еще… Плошка в руке ходила ходуном.

— Улла, — выговорил Бран. Она дернулась, будто он хлестнул ее кнутом. Отступив к двери, выронила плошку, и, замерцав, огонь погас. Дверь скрипнула. Открылась. Затворилась. Она ушла.

— Осерчала, што ль? — промолвила Коза.

Это словно привело Брана в чувство. Срывающимися руками он поправил одежду и застегнул пояс.

— Куда ты, миленький? — Коза поймала его за руку.

— Отвяжись, сука, — вырвавшись, Бран отвесил ей пинка. Услыхал, как она повалилась на пол, услыхал ее удивленный, сдавленный вскрик и кинулся из амбара вон.

На дворе было темно. Тяжело дыша, Бран остановился.

— О, Господи, — сказали его губы. — Господи…

Что я натворил… Что теперь делать?

(…искать ее…)

Скрипнув зубами, Бран дико огляделся.

Искать ее!

Да разве теперь простит? Ведь не поверит! Куда уж дальше-то! Да и никто бы не поверил.

(…я бы тоже не поверил…)

Искать ее. Будь, что будет. Пусть хоть разорвет меня, чтобы только не так. Чтоб только не так!

— Где она может быть? — пробормотал он, озираясь. — Где она сейчас может быть?

(…в реке…)

— Домой она вряд ли пойдет. К Сигурду? Не знаю…

С полчаса Бран бегал, будто угорелый. У Сигурда Уллы не оказалось. Обежав там все сараи, все дома, Бран помчался на двор конунга. Редкие встречные шарахались прочь, но Брану было не до них, его не интересовало, что они подумают. Он хотел лишь одного: найти Уллу.

И он ее нашел.

Она была в маленьком доме, где стояли ткацкие станки. Переступив порог, Бран тот час ее увидел. Она сидела у стены, между станками. Перед ней стояла вышивка, но она не вышивала. Застыла, уронив на колени руки, и смотрела перед собой. Ее глаза остановились, лицо казалось мертвым.

Бран приблизился. Она вздрогнула, когда заметила его, вскочила, прижала руки к груди, но сразу же медленно опустилась на место. Глаза метались, как зверьки в капкане.

— Улла, — почти шепотом позвал Бран. Резко дернувшись, она прикусила губы.

— Выйди со мной, пожалуйста, — Бран огляделся. Побросав работу, женщины таращились на них. Бран сказал так, чтобы они услышали:

— Тебя Хелге ищет. Я думал, ты дома, а ты вон где. Идем, ты ей нужна зачем-то.

Молчание. Ее грудь тяжело вздымалась, на закушенных губах выступила кровь. Уллу трясло, и она явно была не в силах с этим совладать.

— Хелге сказала, чтоб ты обязательно пришла, — промолвил Бран. — Идем же, она… ей надо с тобой поговорить… обязательно. Это очень важно.

Улла повернула голову. Как ножом, полоснула Брана взглядом.

— Да? — услышал он ее глухой, срывающийся голос. — За… зачем?

— Она говорит, что это важно.

— Да? — повторила девушка. — Ну, так можешь ей сказать, что у меня нету времени. Я… я занята.

— Вряд ли она… вряд ли ее это удовлетворит.

— Тогда… тогда… пусть она попросит кого другого, чтоб ее удовлетворяли, ясно?

— Она… Может, она об этом и хочет поговорить, — Бран покосился на женщин. Те молча слушали.

Улла сказала, нагнув голову:

— Там не о чем говорить. Она и сама прекрасно знает, что она… что там не о чем говорить. И… и все. Я занята. Иди, — Улла отвернулась. Руки слепо зашарили по натянутому на рамку холсту, но она не смогла воткнуть иголку. Выскользнув, игла упала наземь.

Бран повалился на колени, не глядя, провел по полу рукой. Игла вонзилась ему в ладонь, однако он этого словно не заметил. Выдернув, подал ее Улле.

Сверху вниз девушка смотрела на него. Она плакала. Впилась зубами в палец, чтоб не разрыдаться вслух.

— Прошу тебя, — почти беззвучно выговорил Бран. — Прошу тебя, родная моя, идем. Ну, пожалуйста. Все смотрят.

Она замотала головой. Слезы стекали на ладонь. Бран прошептал:

— Пожалуйста. Умоляю. Только не плачь… не плачь, любимая моя.

Она дернулась, прижав ладонь к губам, словно вбивая назад готовый сорваться крик.

— Идем же, Улла, — Бран заставил себя говорить громче. — Хелге мне не велела без тебя приходить. Пойдем.

Она снова замотала головой:

— Уходи. Я… не пойду.

— Идем.

— Нет.

— Идем, Улла.

— Отстань! — вскрикнула девушка. — Я занята! Сколько раз твердить! Я занята! Убирайся!

Бран опустил голову:

— Да? Хорошо. Тогда я здесь посижу. Подожду, пока ты передумаешь.

Он сел на землю, скрестив ноги. Повисла тишина. Женщины все еще глядели. Они всем, конечно, раззвонят, пришло Брану в голову — но он тут же позабыл об этом. Улла была рядом, но он не смотрел на нее. Он и без того знал, что она сидит неподвижно, и знал, что она чувствует.

Отчаянье и ярость. Это была громадная ярость, но он был все готов принять.

— Чего ты сидишь? — промолвила она.

— Жду.

— Я не пойду.

— Хорошо.

— Я не пойду!

— Ладно.

— Уходи отсюда.

— Нет.

— Уходи, я сказала!

— Нет.

— Тогда я уйду! — она вскочила, и он за ней. Ее глаза яростно сверкнули.

— Чего тебе? — крикнула она.

— Ничего. Я уже сказал.

— Отвяжись!

— Идем, тогда отвяжусь.

— Да? Да? Хорошо! Идем, не пожалей только! — она метнулась к порогу, и Бран последовал за ней. Когда они выскочили во двор, Улла сломя голову бросилась вперед.

— Улла! — крикнул Бран. Нет ответа. Она бежала что есть силы, Бран слышал ее задыхающийся плач. Прошло несколько минут, прежде чем удалось ее нагнать. Он схватил Уллу за локоть, но она выдернула руку.

— Чего тебе еще? — крикнула она. — Чего еще? Чего надо?!

— Улла, родная, я знаю, ты сердишься, но пожалуйста, прости меня.

— Ах, скотина! — она закатила ему пощечину. Бран даже не поднял рук. Уллино лицо было освещено убывающей луной. Глаза блестели, как в горячке, щеки были мокрыми от слез.

— Сволочь! — завопила она, трясясь и сжимая кулачки. — Ненавижу! Как твой язык поганый повернулся! Не смей со мной больше говорить! Никогда не смей, ясно? — она бросилась прочь, но Бран остановил, прижал спиной к стене то ли сарая, то ли дома. Она вскрикнула, рванулась, снова ударила его по лицу: с маху, из всех сил. Принялась лупить обеими руками. Бран стоял, не защищаясь. А Улла будто озверела. Она била его, пока не онемели ладони, потом попыталась оттолкнуть прочь, но он застыл, как вкопанный, не давая вырваться. Прислонившись затылком к холодной бревенчатой стене, она зашлась бессильными слезами.

— Отстань же… — через пару минут промолвила она. — Чего ты хочешь? Просто уйди, и все…

— Я не могу, — ответил Бран. — Не могу.

— Почему?

— Я люблю тебя.

Она всхлипнула и тихо застонала:

— Как тебе не стыдно…

— Стыдно. Очень стыдно. До ужаса, родная. Я просто… просто умереть со стыда готов. Но я правда тебя люблю. Я не хотел… вот так, не хотел этого всего.

— Зачем же ты врешь…

— Я не вру. Клянусь, не вру! Ты не поверишь, я знаю… никто бы не поверил. Но я не вру.

— О, боги, — она заслонила ладонями глаза. — О, боги, перестань, не надо… Это же… это же отвратительно, как ты не понимаешь…

— Я понимаю.

— Чего ты хочешь?

— Чтоб ты меня простила.

Она стояла, закрыв руками лицо. Потом сказала:

— Это уже было.

— Да. Я знаю.

— В тот раз, — она посмотрела ему в глаза, — в тот раз ты сказал, что не хотел. Что это вышло случайно. А теперь? Теперь ты чего мне скажешь? Что это опять получилось случайно? Да? — ее голос налился яростью, и она шагнула вперед, разительно похожая на маленького взъерошеного зверя.

— Чего ты теперь скажешь? — в лицо Брану крикнула она. — Ну, давай, начинай уже врать!

— Я не собираюсь врать. И не собирался. Я только прошу, чтоб ты меня простила.

— Тебя? Тебя?! После того, что я… — она задохнулась. Он молчал. Ее голос срывался, когда она заговорила снова:

— Зачем тебе мое прощенье? Вон вокруг тебя сколько баб. Зачем я тебе далась, посмеяться, что ли? Конечно, я дура, я это знаю. Меня пальцем помани, я побегу. Ты мне вон как клялся… Я и вправду поверила… поверила, как дура. Ты чего, поспорил, что ли, на меня с кем? Ну, так можешь гордиться, ты выиграл. А теперь пусти меня.

Она попыталась уйти, но Бран, упершись руками в стену, загородил ей путь.

— Родная, зачем ты все это выдумываешь? — взмолился он. — Ну, зачем? Ни с кем я не спорил. И я не врал. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. И… и это правда, что я тебе сказал, и в тот раз, и в этот. Я действительно не хотел. В амбаре… я думал, это ты. Сперва ведь я подумал так! Потом… ну, потом все само как-то вышло. Я сам не знаю, она… она будто… — Бран страдальчески поморщился. — Ох, Господи, чего я только несу… Поверь, я себя страшно ненавижу за это за все! Конечно, я сам виноват. Мне надо было сразу послать ее подальше, я должен был так сделать, но я… — Бран опустил голову. Улла молчала. Бран скользнул по ней виноватым, быстрым взглядом. Ее губы были крепко сжаты. Глаза блестели.

— Это все? — промолвила она. — Могу я теперь идти?

— Что, просто уйдешь, и все? — тихо спросил Бран.

— А чего ты ждешь? — Улла вынужденно усмехнулась. — Я не собираюсь слушать твое вранье.

— Я не вру.

— Нет, врешь.

— Родная, нет, я не…

— Нет, врешь! — вдруг взвизгнула она. — Врешь! Ты все врешь! Можно подумать, что она тебя изнасиловала! Будто вас, мужиков, можно изнасиловать! Да вы сами всех насилуете! Вы нами пользуетесь! Мы — ваши вещи! Ты такая же сволочь, как и все! Я тебя ненавижу, ненавижу!

— Улла… — Бран потянулся к ней, но она отбила его руку:

— Не лапай, не купил! Ты здесь уже, небось, со всеми перетрахался! Это то, что вам всем надо, а?

— Улла, пожалуйста…

Но она не слышала. Закричала, с ненавистью уставясь ему в лицо:

— Трахаться тебе надо, да? Ты по этому делу прямо помираешь! Ладно! Хорошо! Я тебе могу устроить. Хочешь, еще баб кликнем? Нет? С тебя и так довольно? Отлично! Давай, кто быстрее! — она коленом саданула его в пах, он согнулся, и она мгновенно исчезла в темноте. Когда Бран отдышался, ее и след простыл. Но он знал, куда она побежала, ощущал ее отчаянье, как пес чует сильный запах. Она не пошла домой, о, нет.

Думать было некогда. Бран двинулся следом, сперва пошел, потом побежал.

— Улла, стой! — завопил он. — Я все равно тебе не позволю! Я не дам тебе, ты слышишь? Я тоже быстро бегаю!

Молчание.

— Я тебя догоню, — прошептал Бран. — Догоню. Глупая девчонка… бедная моя. Ох, прости ты меня, ну, прости, пожалуйста…

 

Глава 12

Бран нагнал ее у самой кузницы. Она бежала по тропинке, в темноте он слышал ее тяжелое дыхание.

Догнав, Бран положил ей руку на плечо, и Улла развернулась. То ли застонала, то ли вскрикнула. Что есть силы закатила ему пощечину.

— Искорка… — Бран попытался ее удержать. Она рванулась у него из рук, с плачем бросилась обратно. Бран схватил ее за плечи, и она закричала. Царапаясь, стала выдираться. Ногтями полоснула Брану щеку, и, ошеломленный, он выпустил ее. Она снова кинулась бежать — и снова Бран ее догнал. Сжав запястья, повернул к себе лицом.

— Прекрати! — крикнул он. — Ну, перестань же! Выслушай меня!

Она вырвала у Брана свои руки и наотмашь хлестнула по щеке. Не промолвила не слова, словно разучившись говорить.

— Улла! — крикнул Бран прямо в ее безумные глаза. — Хватит! Успокойся!

Она будто не слыхала. Снова ударила Брана, разбив ему губы. Он схватил ее, что есть сил стиснул ей запястья.

— Хватит, дура! Прекрати немедленно! — он тряхнул ее, еще и еще. Она с криком рванулась прочь, но Бран был гораздо сильнее. Стиснул Уллу как в капкане, опять встяхнул, услыхав, как клацнули ее зубы.

Она вдруг бурно разрыдалась и перестала вырываться. Бран развернул ее к себе, обнял что есть силы. Она, казалось, не заметила: рыдала и не могла остановиться.

— Господи, искорка, — испуганно выговорил Бран. — Да что ты, милая… ну, будет, успокойся, я правда не хотел, милая моя.

Она не унималась, Бран не был уверен, что она слышит. Слезы Уллы прожигали ему одежду, ее отчаяние сбивало с ног. Оно было таким громадным, что Брану было трудно устоять: он никак не мог от него отгородиться. Это был один из тех моментов, когда он проклинал свое шестое чувство.

— Любимая моя, — задыхаясь, промолвил Бран. — Дорогая… да что же это такое, Господи… Пойдем, родная, давай, я тебя отнесу.

Но, стоило ему поднять девушку на руки, как она очнулась, забилась, вырываясь.

— Не трогай! — вскрикнула она. — Пусти! А-ах! Пусти меня! Ненавижу!

От неожиданности Бран выпустил ее. Спрыгнув на землю, Улла уставилась на него, прерывисто дыша, сжимая кулаки. Лицо было залито слезами, но глаза блеснули сухо и яростно.

— Ты все врешь! — крикнула она. — Я тебе не нужна! Тебе эти бабы нужны! Я тебе только подстилка! Тебе бы только трахаться! Вот тебе чего надо! Ты как все! Ну, иди, трахайся с ними! Отвяжись от меня! Никогда больше ко мне не приближайся, слышишь? Никогда! Ты врун! Я тебя ненавижу! Ты все врешь, ты мне врешь, ты врешь, ты врешь… ты врешь… — она горько и громко, по-детски, заплакала, прижимая к глазам кулачки, согнулась пополам, так, что длинные косы упали на снег. Очнувшись от столбняка, Бран тихо произнес:

— Это неправда. Родная, это же неправда! Ты ведь знаешь, что это не так.

Он коснулся ее, и она закричала. Отшвырнула его руки. Отскочила прочь.

— Не трогай меня! — рыдая, выдохнула она. — Я не хочу… я тебя ненавижу… тебе постель нужна, а не я… Я не подстилка… не подстилка… отстаньте вы от меня, гады, ненавижу вас! Я вам не кусок мяса! Не девка! Чего привязались?! Оставьте меня в покое, я не хочу! — ее голос сорвался в визг, и она упала на колени. Казалось, она вот-вот потеряет сознание от плача. Бран опустился подле нее на четвереньки.

— Улла, — тихо молвил он. — Детка моя, родная… успокойся, маленькая, послушай.

— Не… хочу… — простонала она, захлебываясь слезами. Ее тело конвульсивно вздрагивало. — Уйди… не… не… трогай меня… я… не хочу…

— Я не трогаю, не трогаю, только послушай, ладно?

— Не-ет… уходи…

— Родная, это все неправда. Я тебя люблю. Я не обманываю. Мне не постель нужна. Мне ты нужна, слышишь? Мне нужна ты. Что бы там ни было, я тебе не изменял, клянусь. Ну, что мне сделать, чтобы ты поверила? Ну, что? Скажи, что, и я сделаю. Клянусь, что сделаю. Пожалуйста, успокойся, я не могу видеть, как ты плачешь, не могу тебя видеть… такой. Ну, что, мне умереть, чтобы ты поверила? Я тебя люблю. Правда, люблю! Это правда, слышишь? Прошу тебя, успокойся, — Бран коснулся рукой ее волос, и это словно придало ей силы.

— Нет! — взвизгнула она. — Ты врешь! Убери лапы, я не верю! Иди к своим бабам, трахайся с ними там! Иди к этой! Это она тебе нужна, не я! Отстань! Отвяжись! Убирайся!!! — Улла что есть силы ударила Брана по щеке. Тут же снова замахнулась…

— Идиотка! — перехватив ее руку, крикнул Бран. — Ты как вся твоя семейка! Истеричка! Ну, хорошо! Ладно! Не веришь, да?! Хорошо!

Он рывком вскочил.

— Что, мне всех баб в округе перерезать, чтоб ты прекратила ревновать?! — заорал он, стиснув кулаки. — Или, может, себя ножом пырнуть? Тогда ты успокоишься? Да?! Успокоишься?!

— Ты слабак! — приподнявшись в снегу, завопила Улла. Темные косы растрепались, она сделалась похожей на ведьму. — Врун! Тебе слабо! Ты этого не сделаешь!! Дурак! Козел! Не сделаешь! Ни за что не сделаешь!!!

— Ах, не сделаю?! — Бран выхватил кинжал из ножен. Сталь звякнула о сталь. — Не сделаю, да?! Говоришь, не сделаю?! — размахнувшись, он направил лезвие себе в живот. Зубы скрипнули, рука начала движенье…

Со звериным воем Улла бросилась к нему и, повиснув на руке, впилась в нее зубами. Бран вскрикнул, разжал пальцы, и кинжал вонзился в снег. Обхватив его колени, Улла забилась как кликуша, осыпая руки поцелуями.

Бран рухнул наземь. Сгреб девушку в объятия. Улла рыдала так, что была не в силах говорить. У Брана стучали зубы, и слезы сыпались из глаз. Девушка вцепилась в него, словно обезумев, обвила руками и ногами.

Много времени прошло, прежде чем они угомонились. Улла, конвульсивно вздрагивая, жалась к Брану.

— Пойдем внутрь, — пробормотал Бран. — Холодно тут.

— Ага… — Улла уткнулась ему в плечо. — Пойдем.

Их колотило, будто от озноба. Бран еле поднялся. Улла тоже попыталась встать, но ноги не держали, и Бран обхватил ее руками. Будто два древних старика, дрожа и спотыкаясь, они заковыляли к кузнице. Открыв дверь, попали в темноту, ощупью пробрались внутрь. Бран усадил девушку на шкуру, кое-как развел огонь. Это взяло несколько минут. Все это время Улла молчала, он только слышал в темноте ее судорожные всхлипы.

Наконец костер загорелся. Бран подошел к бадье в углу, ударил по поверхности ковшом, и разбив лед и набрав воды, принес Улле. Она взяла ковш трясущимися руками, зубы стукнули о край. Она пила, пока не задохнулась, а Бран сидел рядом и молчал.

Потом она налила воды в ладошку и провела рукой по своему опухшему лицу.

— Я теперь, видать, красивая… — промолвила она.

— Пройдет, — Бран взял у нее ковш и тоже умылся.

Они молчали очень долго. Потом Улла прошептала:

— Бран…

Он поднял взгляд:

— Что?

— Ты… ты бы правда ударил себя ножом?

— Не знаю. Похоже, что так. Я был, как в тумане, ничего не соображал.

— Ты же мог себя убить…

— Мог бы. Я тогда об этом не подумал.

— Прости! — взмолилась девушка. — Я… я стерва. Идиотка. Дрянь. Хочешь, избей меня, только прости.

Придвинувшись поближе, Бран обнял ее и прижал к себе.

— Что ты. Ну, что ты. Я же ничего, это ничего… это бывает.

Она судорожно вцепилась в его одежду. Ее плечи вздрагивали. Бран сказал:

— Не надо, искорка. Все хорошо. Ничего же не случилось. Уже все прошло, забудь, — он провел ладонью по ее растрепанным волосам.

— Я боюсь, — сказала она.

— Чего?

— Однажды тебе это надоест… и ты меня бросишь.

— Не брошу.

— Бросишь, я знаю. Кто такое может долго выносить? — она отстранилась и подняла голову. Детское личико распухло, покраснело, было мокрым от слез.

— Я же чокнутая, — промолвила она. — Я всегда такая. Сама не знаю, почему я это делаю. Не знаю. Не понимаю, правда. Я… я… ты прости меня, пожалуйста. Прости, умоляю, прости…

Бран взял ее лицо в ладони. Поцеловал припухшие губы, соленые от слез. Снова обнял и ничего не сказал.

— Ты меня все еще любишь? — спросила Улла.

— Конечно.

— Думаешь, я сумасшедшая?

— Вовсе нет.

— Тогда почему это так? Что с нами происходит? Что? Что такое было там сейчас?

Бран вытер слезы на ее щеках.

— Мне страшно, — сказала Улла. — Мы, наверное, и правда свихнулись. Мы свихнулись, да?

— Мы не свихнулись, — выговорил Бран. — Ты ведь знаешь.

— Нет. Не знаю. Я больше ничего не знаю. Я не знаю, что происходит. Не понимаю. Что это было с нами, а? Что? Что это такое?

— Ты знаешь, что, родная. Это любовь, вот что. И больше ничего.

— Разве это должно быть… так? Как будто на войне… как будто смерть! — ее лицо исказила страдальческая гримаса. — Разве это должно быть так?

— Наверное, и так тоже.

Улла отодвинулась. Села, сжимая его руку.

— От меня одни несчастья, — глухо молвила она. — Я одни несчастья приношу. Вот и тебе теперь я…

— Улла, — сказал Бран, и она умолкла. Он за подбородок поднял к себе ее лицо. — Ну, что ты, а? Чего ты? Не выдумывай этого всего. Я тебя люблю, и ты меня любишь. Ты немного ревнивая, но это ничего, так даже веселее. Ну, не надо, искорка, улыбнись.

Ее губы дрогнули, глаза наполнились слезами. Слеза скатилась по щеке: одна, за ней вторая… Притянув девушку к себе, Бран укрыл ее плащом и принялся покачивать, будто ребенка.

— Улла, — позвал он погодя.

— А?

— Ты меня простила? Только честно.

— Конечно же, простила.

— Да?

— Да. Я тебя люблю, и жить без тебя не могу. Конечно, я простила. Я ее знаю, она ко всем лезет… а вы, парни, сразу заводитесь, вам ведь многого не надо. Ты не думай больше об этом, хорошо? Все прошло. Главное, ты цел… ох, как я испугалась…

Наступила тишина. Они сидели, прижимаясь друг к другу.

— Знаешь, — через некоторое время молвил Бран, — на самом деле, мы с тобой не первые. И мы вовсе не свихнулись. Так всегда было. Наверное, так бывает, когда сильно любишь, по-настоящему. Раньше я не верил, думал, это сказки, но теперь… Вот послушай.

Он помолчал, потом заговорил, подбирая слова:

— "Положи меня печатью на сердце твое, печатью на руку твою, ибо сильна, как смерть, любовь, как преисподняя, люта ревность, стрелы ее — стрелы огненные, пламень Господень".

Улла зашевелилась. Темные глаза широко раскрылись.

— Видишь? — сказал ей Бран. — Это от богов. Человек с таким не может бороться.

— Это ты сам придумал? — шепотом спросила Улла.

— Что ты, нет. Вот такое мне действительно слабо. Это написал один великий царь… конунг, давным-давно, в далекой стране.

— Конунг? — изумилась Улла. — Конунг такое сочинил? Он был скальд?

— Ну, да. Можно сказать и так. И скальд, и мудрец, и влюбленный. Эту сагу он писал своей жене.

Глаза Уллы стали совсем огромными:

— Жене? Целую сагу? Так разве бывает?

— Видишь, бывает. Он ее очень любил, вот как я тебя. Безумно. Она была только девочка, а он — конунг. Вокруг него было полно женщин, сотни женщин, понимаешь? А он любил ее одну. Одну-единственную. Ему больше никто не был нужен. Может быть, она его тоже ревновала… или он ее. По крайней мере, он все знал. Иначе не написал бы это: "как преисподняя, люта ревность".

— Еще, — сказала Улла. — Говори еще… "ибо сильна, как смерть, любовь"… Видишь, я запомнила… "как преисподняя, люта ревность"… Ну, говори" же!

— …"стрелы ее — стрелы огненные", — продолжил Бран, — "пламень Господень. Многие воды не смогут погасить любовь, и реки не смоют ее. Вот, зима прошла, дождь миновал, перестал, цветы показались на земле, время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей. Встань же, возлюбленная моя, прекрасная моя, иди за мной! Голубка моя в расселинах скал, под покровом уступов! Дай мне увидеть лик твой, дай мне услышать твой голос! Ибо голос твой сладок, и лик твой прекрасен… Я — нарцисс Шарона, лилия долин. Как между тернами лилия, так подруга моя между дев. Как ты прекрасна! Голуби — очи из-под фаты твоей, волосы твои — как стадо коз, что сбегает с гор, как алая нить твои губы, и уста твои милы, и груди твои — как два олененка, что пасутся среди лилий! Как прекрасны ласки твои, сестра моя, невеста! Насколько лучше вина твои ласки, и твой запах лучше всех ароматов! Нарцисс Шарона, лилия долин! Голос твой сладок, и лик твой прекрасен!"

Улла слушала. Будто зачарованная, глядела на него. Казалось, перед нею все слова облекались в плоть. Казалось, она видит солнце в ярком небе… каменистые холмы… стрелы кипарисов на склонах — и девочку Суламифь, смуглую девочку с виноградников. У нее были темные косы, и черные глаза, и губы как ягоды малины.

Бран вдруг заметил, что молча сидит перед Уллой и смотрит ей в лицо. Слезинка скользнула по ее щеке, оставляя мокрую дорожку.

— Люблю тебя, — промолвила она. — О, боги, как же я люблю тебя.

Бран бросился вперед и жадно впился в ее губы. Они повалились медвежью шкуру. Их объятия были похожи на борьбу, на какую-то яростную, страстную войну. Они больше ничего не говорили, потому что вдруг позабыли про слова. Руки, ноги и волосы сплелись. Они стремились стать единым целым, мешало лишь сопротивление их тел, и, чтобы его сломать, они все сильней вжимались друг в друга. Они не видели костра, не чувствовали холода, они стали, как армии на поле боя — и, как с поля боя, раздавались стоны. Если б кто мог их подслушать, услыхал бы только стоны. Только вскрики. Невнятный тихий шепот. Но никто подслушать их не мог. Была глухая ночь, и они были лишь вдвоем. Горел костер, светила луна, дул слабый шелестящий ветер. Они были вдвоем. Они были друг у друга. Целую ночь, до самого утра.

Больше им никто на свете не был нужен.

 

Глава 13

Для Брана настали заколдованные дни. Он жил, будто в тумане. Кажется, был занят с утра до вечера. Кажется, что-то делал, с кем-то говорил, куда-то ходил…

Но он думал лишь об Улле. Остальное сделалось неважным, мелким и незначительным. Он мог думать лишь о ней. Они виделись каждый день по многу раз, находя способы уединяться. Улла перестала ночевать у Сигурда, чтобы не вызывать лишних подозрений. Вечером она возвращалась к отцу, а когда все ложились, выскальзывала из дому. Они встречались в кузнице. Среди ночи расходились, днем встречались снова. Говорили — и не могли наговориться, глядели — и наглядеться не могли. Не могли перестать видеться, не могли даже помыслить об этом.

Друг без друга они уже не могли существовать. Это стало им, как воздух, как вода, то, без чего не бывает жизни: истинное колдовство. Сам мир вокруг волшебно изменился. В нем появилось больше смысла, больше света, он словно ожил, и каждый день Бран удивлялся ему вновь и вновь. И, хотя похолодало, шел снег, и мела метель, весь мир для него был пронизан солнцем.

А Улла…

Надо было быть слепым, чтобы не заметить, как переменилась Улла. Похорошела. Повзрослела. Стала чаще улыбаться. Одеваться стала ярче, по-другому убирать волосы. Раньше она почти не носила украшений, теперь стала их постоянно надевать. Ее походка изменилась, изменились поведение и взгляд, и Бран все чаще замечал, как на нее заглядываются парни. И хотя Улла лишь смеялась, он знал, что их так притягивает. Этот свет в ее глазах.

Этот свет стал смыслом его жизни. Не то, чтоб Бран забыл про Серого. Не то, чтобы не помнил, зачем он здесь. Но — дни шли, а он так ничего и не обнаружил. Он не сидел сиднем, вовсе нет, наоборот, был постоянно занят, но Бог знает почему все шло у Брана мимо рук. Он словно смотрел — и ничего не видел. Ничего.

Лишь этот свет в ее глазах.

Спустя семь недель приехала Раннвейг.

С утра выдалась хорошая погода, светило солнце. Бьорн Харалдсон решил сходить в лес и поискать оставленные там силки. К нему присоединились Грани, Бран и Арнор вместе с Уллой.

Неподалеку от ворот, на дороге, покрытой крепким настом, они остановились. Принялись надевать снегоступы, когда Бьорн Харалдсон вдруг выпрямился и обернулся к лесу.

— Слышите? — сказал он. Все в недоумении уставились на него.

— Чего на меня-то пялитесь? — рассердился Харалдсон. — Тетери глухие! Разуйте уши!

Позади, на дороге, они услыхали отдаленный стук копыт и скрип полозьев. Бьорн, хмурясь, произнес:

— Интересно, кого это несет, в такую-то погодку?

Вдалеке, из-за поворота, из-за черных глыб елей, вынырнула конная процессия. Трое всадников рысью ехали впереди, следом показались небольшие сани, а за ними — несколько верховых. Лошади шли резво, подковы звенели по льду. У всадников над головами стлался белый пар.

Конные приближались. Бьорн с Арнором обменялись встревоженными взглядами, и Бьорн положил ладонь на лук.

Звонкий крик разорвал тишину:

— Э-эй!

Один из верховых отделился и галопом поскакал вперед.

— Арно-ор! — всадник сдернул с себя шапку, и на меховую куртку скользнули длинные русые косы. У Арнора отвисла челюсть.

— Вроде сестра, — сказал он, хлопая ресницами. — Какого лешего…

— Раннвейг! — Улла сорвалась с места. Раннвейг галопом подскакала к ней, еще на ходу спрыгнула на землю, и девушки схватили друг дружку в объятия. Со смехом закружились. Отстранившись, на мгновенье замерли. Потом поцеловались: еще раз, и еще, снова засмеялись, снова обнялись…

— Ну-у, взялись муслякаться, — улыбаясь, буркнул Харалдсон. Арнор подошел к сестре, за ним — и остальные.

— Арнор! — воскликнула Раннвейг, блестя карими глазами. Она вся раскраснелась, золотисто-русые пушистые волосы растрепались и лезли на щеки и на лоб. Круглое личико было румяным и свежим, будто яблоко. — Ба-а, да ты здоровенный стал, прям лось!

— А тебя впору замуж выдавать, красавица, — отозвался Арнор. — Какими судьбами? Отец вообще знает, что…

Засмеявшись, девочка бросилась ему на шею. Она была того же роста, что и Улла, и Арнор на голову возвышался над ней.

— А он гонца послал, — ответила Раннвейг, — что оборотня больше нету, и я решила воротиться. Я так по вас соскучилась!

Подхватив сестру, Арнор закружил ее. Потом опустил на землю и, ухмыляясь, произнес:

— А ты тяжелая стала, точно гиря. Где это ты так разъелась?

Раннвейг щелкнула брата по носу. Улла сказала, обняв девочку за плечи:

— Не слушай его. Он, хоть и здоровый, да дурной. Телок! Ты отлично выглядишь.

— Уж это точно, — шутливо заметил Харалдсон. — Мы вот Грани за тебя посватаем. А, Грани? Што скажешь? — Бьорн взъерошил брату волосы. Тот, увернувшись от его ладони, пробурчал:

— Вот еще, сам сватайся, — юноша исподлобья зыркнул на Раннвейг. Та сказала не без кокетства, скрытого насмешкой:

— Пускай сначала подрастет.

Харалдсон засмеялся, а Грани отвернулся, покраснев.

Пока они разговаривали, Бран стоял в стороне, и Раннвейг лишь сейчас заметила его. Взгляд стал озадаченным, и вспыхнул любопытством.

— А это кто? — тихо спросила она Уллу. Та ответила, не оборачиваясь:

— Это… это Бран.

— Как? — переспросила девочка.

— Бран, — повторила Улла. — Он чужеземец.

— И колдун, — добавил Арнор, словно это была его личная заслуга.

— Это он оборотня убил, — объяснил Харалдсон. — Во как! — и, обращаясь к Брану, произнес:

— А ты чего там встал, как неродной? Иди сюда.

Бран подошел. Раннвейг так и ела его любопытными глазами.

— Вот, знакомься, — сказал Арнор. — Моя сестра. Весьма вредная зверушка… — он не успел договорить, потому что Раннвейг отвесила ему пинка. Юноша заржал, а Раннвейг спросила Брана:

— Ты вправду колдун?

Бран не ответил.

— Он у нас застенчивый, што твоя невеста, — Харалдсон хлопнул Брана по плечу. Бран поймал быстрый Уллин взгляд. Миг — и Улла отвернулась, сказала, обращаясь к Раннвейг:

— Пойдем, сестра. Я так по тебе соскучилась!

— И я по тебе! — с жаром отозвалась девочка. Они снова обнялись. Арнор издал губами громкий чмокающий звук и скроил умильно-сладкую гримасу.

— Дурак, — сказала ему Раннвейг. — Здоровенный глупый дурак.

Улла молчала. Бран снова поймал ее взгляд. Девушки в обнимку направились к воротам. Тем временем подъехали остальные, спешились, сделалось шумно. Люди разом говорили, смеясь, приветствуя друг друга. Стоя в стороне, Бран глядел, как Улла удаляется по обледенелой дороге. Улла и Раннвейг, обе маленькие, одетые в мужскую одежду, могли бы сойти за мальчишек, если бы не длинные косы, спадающие на спины. Они шагали, оживленно разговаривая, до Брана донесся задорный Уллин смех. Вот они приблизились к земляному валу. Стражник изнутри отворил дверь, и Бран услыхал радостные вскрики. Раннвейг вошла в калитку, а Улла — за ней. Скрылась за воротами, ни разу не оглянувшись.

Бран вернулся в поселок вместе с остальными, и сразу отправился в кузницу. Он думал об Улле. Нам совсем не удалось побыть сегодня наедине. Нынче она, наверное, уже не придет. Останется с сестрой.

Бран вздохнул. Зайду попозже к Сигурду, погляжу на нее, по крайней мере…

Подтянув к себе котомку, он сунул туда руку, пытаясь нащупать кремни. Шарил довольно долго, потом, потеряв терпение, вытряс содержимое на пол и принялся собирать с земли рассыпанные вещи.

Маленький предмет тускло блеснул под руками. Бран подцепил его и поднял к свету.

Медальон.

— Ах, черт, как же я про него забыл? — Бран вгляделся в нелепое изображение кабана. Я и впрямь совсем о нем забыл, а не мешало бы узнать, чей он. Ведь зачем-то его бросили в костер? Зачем? Хотели уничтожить? Или случайно?

— Все может быть, — Бран поветел амулет между пальцев. — Все может быть.

Металл блеснул. Рельефно выступила уродливая фигурка.

— Ну, что, поросенок? — молвил Бран. — Сейчас узнаем, чей ты.

Зажав медальон ладонями, он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Тишина. Легкий шелест ветра. Собственное дыхание. Биенье сердца. Это было то, что он услышал. Жар в ладонях. Все сильнее и сильнее, словно он касался раскаленных кирпичей. Тихий звон в ушах. Внезапная легкость. Темнота перед глазами. Темнота — и яркий свет, нарастающий, белый, нестерпимый. Я лечу в этом свете… он как крылья…

— Да не бойся, — шепчет голос. Вой ветра. Тьма. Запах навоза. Затворяясь, скрипит дверь. — Ночь пересидишь, никто тебя не увидит.

(…кто я?…)

Я — теперь не я. Я — это кто-то другой. Кто-то другой стоит в сарае и кутается в плащ. Я смотрю его глазами. Слушаю его ушами. Мне холодно и страшно, у меня трясутся колени, зубы выбивают дробь. Рядом тихо произносят:

— Да не трусь, экий, право. Сказано же, я тебе помогу!

— Поможешь? — слышу я дрожащий голос. Мой.

(…не мой…)

Голос того, в ком я теперь. Тот, в ком я теперь, пугливо озирается. Ох, какой здесь холод… Шорох в темноте, человек со мною рядом. Я ему не верю. Я его боюсь. Он страшный. Он — убийца, и он мне врет.

— Правда, поможешь? — с надеждой спрашиваю я. Гляжу во тьму, но ничего не вижу.

Сухой смешок, короткий треск, и в руке моего спутника вспыхивает лучина. На голове — капюшон, поэтому лицо в тени. Он говорит:

— Ну, и слизняк же ты, Серый, тьфу!

(…Серый?…)

— Сперва убивает, потом ссыт.

Я трясусь, как от озноба.

— Это ты меня заставил! — слезливо вскрикиваю я. — Ты! Ты мне чего говорил, а? Ты же мне сам…

— Заткнись! — приказывает он, и я замолкаю. Я не могу с ним спорить, слишком уж его боюсь. Он мне не по зубам. Он вообще не…

Он со злостью говорит:

— Разорался тут, козел. Погавкай мне еще! Я, что ль, Лося отравил? Ну, отвечай, скотина, я?

— Не… нет…

— А кто? Кто?! Говори, падла!

— Я… но…

— Вот-вот, ты. То-то и есть, что ты! И нечего на меня сваливать. Думаешь, тебе кто поверит? Кому скорей поверят, тебе или мне, как, по-твоему?

Я молчу и стучу зубами. Еще немного — и разревусь. Меня, конечно, уже ищут. А как найдут — разорвут на части!

Мой спутник усмехается:

— Ладно, не бзди, слизняк.

(Кто он?)

Я не вижу. Лица не видно, только тень. Бороды нет, усов вроде тоже…

(Кто ты? Сними капюшон.)

Он не снимает. Я замечаю, как шевелятся губы, когда он говорит:

— Хватит уже трястись-то, козел. Ложись и спи, никто тебя тут искать не будет.

— Почем ты знаешь?

— Потому что все подумают на колдуна. Его сейчас как раз на допрос потащили. Эх, и тупой же ты, дернул леший с тобой связаться. Ложись, говорю! Я утром приду, а там посмотрим.

Чего посмотрим, хочу спросить я — но молчу. Лучше его не злить. Потому что он… потому что он…

(…убьет его…)

Он отворачивается и пропадает в темноте. Я бросаю котомку, опускаюсь на колени. Здесь на полу солома. Вонь. Совсем темно. Слышу, как копошатся свиньи.

(…свиньи?…)

Конечно, свиньи, потому что я…

Мелькает свет. Я подымаю голову. Он стоит прямо надо мной и держит палку. Я вскидываю руки. Палка взлетает — и падает. Короткий свист, хруст, боль, слепящий свет, а после — тьма. Пустота. Смертельный холод. Огонь… Треск огня. Запах паленой плоти и мучительная боль. Я в могиле… в могиле… не двинуться… ох, как больно… Собственный вибрирующий стон. Чей-то крик — далеко, далеко, на краю сознания. Ледяное резкое прикосновение. Плеск воды. Зовущий голос, такой знакомый: " Бран! Бран!" Бран — это я? Не знаю… не помню. Я умер, меня нет. Не надо, я не… я… не…

Чьи-то руки схватили его и затрясли, голос завопил в самое ухо, испуганный и знакомый. Крик был громкий, нестерпимый, он зацепил Брана, как крючком, рванул — и выдернул из темноты.

Толком не очнувшись, Бран сел. Он дрожал и задыхался, мир летел кувырком перед незрячими глазами. Ледяные руки гладили его лицо, и Уллин голос говорил:

— Милый, что ты? Что с тобой? Очнись… очнись, слышишь?

Он судорожно вздохнул, глаза широко открылись. Вздох, еще вздох, и еще… Взгляд наконец пробился сквозь густую тьму, и первым, что он увидел, была Улла.

Она испуганно смотрела на него.

— Что, что такое? — она убрала ему волосы со лба. — Тебе плохо? Ты заболел?

Бран не смог ответить. Он дышал тяжело и загнанно, сердце колотилось о ребра, болела правая рука. Он трясся, будто в лихорадке, стуча зубами. Он сам себе казался обожженным изнутри. Мир вдруг стал шершавым, как наждак, колючим, резким, острым. Брану стало больно на него смотреть: все, чего касался его взгляд, было словно утыкано гвоздями.

— Что с тобой? — спросила Улла.

Бран глотнул.

— Я… в порядке, — услыхал он свой хриплый голос. — Уже ничего.

Прохладная ладошка легла ему на лоб.

— Вроде не горячий, — произнесла девушка. — Это, наверное, лихорадка. Сейчас, я принесу тебе воды, — она встала и скользнула в темноту. Бран перевел дыхание. Правая рука болела все сильнее, ее палило, как огнем. Опустив глаза, он лишь теперь заметил, что рубаха на нем мокрая, что она противно липнет к телу, и правый рукав почти сгорел.

Бран повернул руку. На коже багровел огромный ожог.

— Ты едва не сгорел, — подсев поближе, Улла подала Брану ковш. Он принял — и чуть не уронил. Улла помогла ему напиться.

— Я что, упал в костер? — Бран вытер рукавом лицо.

— Да. Ты уже загорелся, когда я пришла, — Уллины глаза расширились лишь от одного воспоминания. — Ох, боги, еще бы чуть-чуть, и… — она провела ладошкой по его щеке.

— Ну, ничего, — сказала она, — ничего. Сейчас пойдем к дяде, с лихорадкой тебе никак нельзя тут оставаться. Идем, милый, я тебе помогу, — она хотела встать, но Бран удержал ее за руку:

— Нет, искорка, постой, это… это не лихорадка.

Она непонимающе смотрела на него:

— А что же? Не пугай меня, скажи!

— Просто я нашел одну вещь, ну, и решил ее проверить. Узнать, чья она. Ты понимаешь?

— Вот оно что, — секунду Улла сидела неподвижно. Потом подобралась к нему и, обняв, укутала плащом.

— Бедный мой, — шепнула девушка. — Бедненький. Прости, я не знала, не поняла. А то бы не стала тебя дергать. Прости меня, пожалуйста.

— Ничего, я в порядке, — Бран уткнулся лбом девушке в плечо, бессильный и трясущийся, как дряхлый дед. Уллина ладонь опустилась на его затылок.

— Эх, я, кажется… ее потерял, — Бран всей тяжестью налег на Уллу. Если бы она не держала, он бы рухнул наземь.

— Кого, миленький?

— Эту штуку, медальон.

— Утром поищем, не пропадет.

— Обычно я не… — Бран говорил, как будто бредил. — Обычно со мной такого не бывает, но… но… это было очень сильно… просто как… как…

— Ш-ш-ш, — Улла гладила его по голове. — Лучше тебе сейчас не разговаривать. Я знаю, что ты чувствуешь, знаю. Отдохни, отдохни, любимый мой.

— Да я… ничего.

Они умолкли. В тишине было слышно Браново тяжелое дыханье.

— Холодно здесь, — сказала Улла, — а ты весь промок. Сними рубаху, я высушу. Слышишь, милый?

— Да… да, — Бран еле шевелился. Улла помогла ему раздеться.

— Ложись, поспи, — промолвила она.

Бран упал на шкуру. Улла укрыла его плащом, а сверху набросила попону. Села рядом и поцеловала в лоб.

— Знаешь… он умер, — сказал Бран.

— Кто, родной?

— Серый.

Она не ответила. На ее лице он видел удивление.

— Это… был его амулет, — Бран помолчал, чтоб отдышаться. — Я так и думал, что его убили… я чувствовал… это же логично… — его голос оборвался, и он закрыл глаза. Ощутил на лбу прикосновение маленькой ладони.

— Он был в костре, — снова сказал Бран. — Видно, тот, кто убил… решил сжечь вещи.

Ее рука остановилась.

— Кто был в костре? — не без испуга спросила Улла.

— Амулет… амулет был в костре. В сгоревшем доме… еще давно, когда нас с тобой… застукал Хелмунт. Помнишь?

— Помню, — она придвинулась поближе. — Так что же, его все-таки убили?

— Да… убили. И я опять не знаю, кто. Он от меня… все время ускользает. Я его лица не видел… только видел, что он ударил Серого по голове палкой, а потом свет… огонь… костер… и больше ничего. Он бросил в костер его вещи… чтобы все думали, будто он сбежал. Тот костер, в сгоревшем доме… может, там что-нибудь осталось… нужно посмотреть, — Бран начал подыматься, но Улла остановила, удержав за плечи.

— Ну, куда ты, милый? Ну, куда? — она уложила его снова, натянула попону до подбородка. — Куда ты сейчас пойдешь? Темно, не видно ничего. Подожди утра. Ведь не убежит. А утром сходим вместе. Ладно? Хорошо?

— Хорошо, искорка.

Улла прилегла рядом. Опустила голову ему на плечо, обняла и тихо сказала:

— Поспи немножно, ты устал. А я тут побуду, с тобой.

— Замерзнешь…

— Нет, я заберусь под одеяло и не замерзну, — она скользнула под попону, и Бран ощутил тепло ее тела, — я чуть-чуть с тобой побуду, — ее пальцы перебирали ему волосы, тихий голос убаюкивал. Бран закрыл глаза.

— Побуду здесь чуток, потом принесу лекарство, руку твою намажем, там у тебя ожог такой большой… ох, бедненький. Ну, ничего. Все пройдет, болеть перестанет.

Бран слушал ее голос, журчащий, как вода. Она говорила, будто пела колыбельную, слова текли, преливались… Бран больше не вникал в их смысл, осталась только музыка. Все тише, тише, а потом и она умолкла. Свет погас. Накатила темнота, и все исчезло.

Он уснул.

 

Глава 14

— Ну, я так и знал, — негромко выговорил Бран.

Он стоял среди разрушенного дома. Здесь все засыпал снег. Бран едва пробрался внутрь: во многих местах снег доходил до пояса. О том, чтобы отыскать костер, не было и речи.

— Прекрасно, — Бран огляделся. Горелые балки торчали из сугробов, черный остов дома возносился над головой, подпирая пасмурное небо.

— Нечего было сюда тащиться, только время потерял.

Бран с трудом пробрался через снежные заторы, одолел балку, что преградила ему путь, прыгнул — и очутился по пояс в сугробе. Снег тот час набился под меховую куртку, Бран кожей ощутил его жгучее касание.

— Вот ведь черт!

Пришлось почти плыть, покуда он добрался до тропинки. Когда ноги наконец ступили на твердую землю, Бран принялся ожесточенно отряхивать с одежды снег.

— Черт! Дерьмо! И за каким я сюда только потащился!

Он выпрямился.

Хорошо. И что теперь?

— Теперь? — вслух промолвил он. — Теперь — только одно. Только одно.

То место, где он был.

— Ничего. Скоро все узнаем.

Во дворе у конунга было людно. Бран остановил какого-то раба:

— Слушай, ты сейчас очень занят?

— Как обычно, господин, — раб с опаской отступил на шаг. — А чего?

— Мне нужен помощник. Можешь мне кого-нибудь найти? Кого-нибудь посмелее?

Раб поморгал глазами.

— Щас чего придумаем, — он повернулся и исчез в сарае, пропадал там минут пять и наконец вернулся с невысоким худеньким подростком.

— Вот, — раб ткнул в парнишку пальцем. — Этот те поможет. Все одно бездельничает.

— Спасибо, — сказал Бран.

— Не на чем, слышь, — отойдя шагов на десять, раб обернулся. Мальчишка с любопытством таращился на Брана.

— Как тебя зовут? — спросил Бран.

— Это… Пятно.

— Это чего, имя такое?

— Прозвище.

— Ладно. А по имени как?

— По имени? — паренек пожал плечами. — По имени меня отродясь нихто не называл.

— А все же?

— Ну, Коль.

— Вот что, Коль, поможешь мне?

— Знамо дело, как велено.

— Не забоишься?

Глаза мальчишки вспыхнули жадным любопытством:

— А што делать-то? Иль колдовать станешь?

— Может, и стану.

— Ну-у? А ты это, огнем меня не пожгешь, как давеча? — Коль смотрел с опаской. Бран усмехнулся:

— Не пожгу. Я собираюсь кое-кого найти, ты мне для этого и нужен.

— И только-то? — разочарованно протянул паренек. — Я-то думал…

— Погоди, не хорохорься. Дай слово, что не убежишь.

— Даю. Штоб мне провалиться.

— И на помощь звать не будешь, пока я тебе не велю.

— Не буду. А што, што делать-то надобно?

— Покажи мне, где свинарник.

Мальчишка вытаращил глаза, однако промолчал. Поманил Брана за собой. Обогнув дом, они зашагали между сараями. У одной из дверей паренек остановился:

— Туточки. Будешь заходить?

— Буду.

Мальчишка распахнул перед Браном дверь. Глаза так и сверкали. Наклонившись, чтобы не удариться о притолоку, Бран вошел.

В сарае стоял полумрак. Было холодно, и пахло навозом. В загоне копошились и похрюкивали свиньи.

— Так што? — раздался за спиной голос раба. — Колдовать-то щас начнешь?

— Не начну, не бойся.

— Не? Жалко… можно мне тогда зайти?

— Заходи, — Бран посторонился. Паренек скользнул в сарай.

— А кого ищем-то? — услыхал Бран тихий шепот. Не ответил. Сделал шаг вперед, другой, третий. Присев, коснулся пальцами соломы на полу. Зажмурил веки. Земля была холодная. Холод передался его ладони. Он ждал. Холод… темнота… а больше — ничего.

(…не здесь…)

Бран открыл глаза и обернулся:

— Это не здесь.

Мальчишка заморгал ресницами:

— Так ты ж сам велел показать свинарник. Уж не прогневайся.

— Ладно, — Бран встал. — А еще свинарники тут есть?

— Тута? Нету, — Коль развел руками, — откудова ж…

Подумав, Бран спросил:

— Может, есть у Сигурда?

— У Сигурда? Конешно, есть, как не быть. Так тебе Сигурдов надобно?

— Когда бы знать. Хорошо. Веди меня туда.

На выходе со двора они столкнулись с Арнором.

— Привет, — обрадовался тот, — год не видались. Куда путь держим?

— К свиньям, — Бран усмехнулся.

— Тоже хорошее дело. А если серьезно?

— Серьезно. Серьезней не бывает.

Арнор, озадаченный, уставился на Брана.

— К свиньям, говоришь? — наконец промолвил он. — А чего ты у них забыл?

— Там видно будет.

Больше, как ни бился, Арнор не сумел вытянуть из Брана даже слова. Втроем они вошли в Сигурдов двор. Миновав дома, приблизились к сараям.

— Ну, вот здесь, коли не шутишь, — Арнор ткнул пальцем в одно из низких бревенчатых сооружений.

Это была небольшая пристройка, прилипшая к стене дома с подветренной стороны. Сугробы подымались под самую двускатную крышу, из щелей между бревнами выглядывала прелая солома.

Сарай был длинный, темный, ледяной. Когда Бран переступил порог, из-под ног с кудахтаньем метнулись куры. Миновав перегородку, он очутился в узком проходе меж загонами — и тут же замер, будто вкопанный.

Столб света стоял у дальней стены. Острый луч, пройдя сквозь отверстие в крыше, дымился солнечной пылью, а солома на полу была из золота. Сквозь щели между бревнами проросла золотая шерсть.

— Эй, ты чего? — спросил Арнор.

Бран не ответил, ступил в светящийся круг. В лицо плеснуло солнцем. Сощурясь, он поднял голову. Поперечная балка была совсем рядом, если б захотел, Бран мог бы коснуться ее рукой. С потолка нечесаными патлами свисали пучки соломы. Свиньи шуршали в загоне. Огромный кабан замер у самой загородки, ноздри двигались, втягивая воздух, маленькие глазки уперлись в пришельца. Наставив уши, кабан угрожающе зачавкал челюстями.

— Чего тебе еще, — кабан живо, неприятно напомнил Брану о медведе. И взгляд у него был точь-в-точь такой же: злой, холодный и пронзительный.

Присев на корточки, Бран коснулся сверкающей соломы, шелковистой, как золотые волосы, и закрыл глаза. Яркий свет исчез. Он сидел, не шевелясь, слушал шорохи вокруг, и хрюканье свиней. Ничего не происходило. Он ждал. Постепенно затекали ноги, холод от земляного пола передался руке. Что-то шебуршало и хрустело. (…свиньи…) Холод становился все сильнее, потом вдруг земля надвинулась, и мир заслонила тьма.

Удар. И резкий свет. И снова тьма. Шорох. Движение. Пелена. Не вижу. Только туман. Туман… В тумане — желтое пятно. Колеблется. Разрастается. Что со мной?

(…меня убили…)

Убили? Ах, да… Он убил меня.

Человек выдвигается из тумана, склоняется к самому лицу.

— Сдох, — слышен его голос. Человек доволен. Исчезает в темноте, снова появляется. Что он делает теперь? Не вижу… Я не вижу… Ну же!

Человек склонился над чем-то на полу. Этим чем-то был другой. Он лежал, раскинув руки, голова запрокинулась, кровь заливала лицо, черным пятном расплываясь по мерзлому полу. Длинные волосы слиплись от крови. Бран видел, как второй человек начал грубо сдирать с лежащего одежду. (…я знаю, чего он хочет…)

— Я знаю… чего он хочет, — сказали его губы. — Зна… знаю, чего ты хочешь. Конечно… свиньи… ясно.

Бран застонал. Голова мотнулась, и он хрипло прошептал:

— Никто не догадается… они за ночь его сожрут. Вот только кости… кости-то… они же не…

Снова стон, и снова:

— Ох… не надо… Оставь меня, не надо! Не надо! — Бран выкрикнул последние слова, тело судорожно изогнулось.

— Нет! — крикнул он — и завопил пронзительно, без перерыва, высоким, вибрирующим голосом:

— А-а-а-а!!! Пусти-и!!! Не на-а-а-до!!!

— Бран! — ворвался в его бред крик Арнора, — хватит, Бран! Очнись! Очнись же ты! Давай же!

Бран вскинулся, забился, вырываясь из вцепившихся в него рук. Широко открыл незрячие глаза.

— Нет, — простонал он. — Нет, нет… не надо… ох, не надо… — Бран рывком сел, и Арнор схватил его за плечи. Подняв голову, Бран захлопал ошалелыми глазами. Увидев Арнора, тихо произнес:

— А, привет… ты чего?

— Эх, и ни фига себе, он еще спрашивает! — Арнор криво усмехнулся.

— Я орал, что ли?

— Еще как.

— Проклятье, — Бран зашевелился, высвобождаясь из цепких рук. Тяжело, неловко оперся о землю.

— Я тут чуть не поседел, — сознался Арнор. — Это точно, как у Уллы. Жуть, да и только… Чего это было-то, а?

Бран смотрел в пол. Перед глазами еще мелькали призрачные бредовые картины.

— Слушай, Арнор. Ты вот что…

— Чего?

— Позови отца, пожалуйста. И еще кого-нибудь.

— Это зачем?

— Я хочу, чтобы твой отец был свидетелем, что это не я их сюда подсунул.

— Кого?!

— Кости.

Арнор подозрительно уставился на Брана, потом огляделся:

— Ка… какие кости? Не вижу никаких костей. Ты чего, бредишь, что ли?

— Ничего я не брежу, а только они здесь. Должны быть здесь, понимаешь?

— Не-а, — сознался Арнор. — Ни фига не понимаю. Чего за кости-то?

— Серого.

— Се… — Арнор выпрямился. — То есть, как? Разве же это не его… Разве он — не оборотень?!

— Нет, — Бран вытер мокрый лоб. — Я, по-моему, сто раз говорил, что оборотней не бывает. А Серого убили. Убил… какой-то человек. Ночью, когда отравили Харалда. Серый и отравил, тот человек его заставил. А потом убил, чтоб не проболтался. Вещи сжег, а самого бросил свиньям, — Бран ткнул пальцем через плечо. Там, в загоне, топтался огромный кабан, а рядом с ним — две матки. — Вот только, когда он его бросил, он был… Серый был… — Брана передернуло.

— А кто ж его убил-то? — спросил Арнор, не дождавшись продолжения.

— Понятия не имею. Позови отца, Арнор. И рабов приведи. Надо Серого найти. Он здесь, я знаю. Я… я видел.

— Ладно, — Арнор встал. — Эй, Пятно! Пятно! Куда же этот леший запропал, — Арнор огляделся, но раба в сарае не было.

— Смелый парень, — Бран по-прежнему сидел на полу. Арнор протянул ему руку:

— Вставай, зад отморозишь.

Бран покачал головой:

— Я лучше посижу. Если я сейчас подымусь, то все равно упаду. Ты иди.

— Ладно. Я быстро, не скучай тут, — Арнор зашагал к двери.

На четвереньках, тяжело и неуклюже, Бран подполз к стене, сел, прислонясь спиной к корявым бревнам, и запрокинул голову. Солнце уже исчезло, из отверстия в кровле глядела блеклая синева. В сарае было тихо, только свиньи шуршали соломой и что-то с хрустом жевали. Бран покосился на них. Они это заметили и жевать перестали, в глазах вспыхнули угрюмые огоньки. Кабан в перевалку подошел к самой загородке и клацнул челюстями, Бран успел заметить огромные желтые клыки. Зверь стоял, насторожив косматые уши, потом вдруг яростно и громко завизжал, толкнул рылом колья, преграждающие путь, и загородка содрогнулась. Кабан хватил ее зубами, только щепки брызнули. Отбежал — и тут же воротился, копыта глухо топотали по мороженой земле. Кабан ревел, не переставая, его голос, низкий, хриплый, грубый, резал уши. Он с такой силой ударил боком в загородку, что вся постройка затряслась. Бран, вздрогнув, прикусил губу. Кабан был огромен и силен. Иди знай, чего он может сделать. Еще, поди, уронит загородку. К тому же, он ведь людоед…

Зверь точно подслушал его мысли. Остановился, шевеля ушами, фыркнул носом. В маленьких глазках отражался тусклый свет. Морда кабана очутилась совсем близко, на расстоянии протянутой руки. Бран смотрел ему в глаза, и кабан смотрел тоже. В зрачках разгорались яростные точки, ярко-желтый колючий свет, очень знакомый свет. Бран знал, что это такое. Это было похоже на… похоже на…

Свет факела. Он ножом вспорол темноту, колыхнув на стенах причудливые тени. Морда надвинулась. Глаза горели оранжевым огнем, широкий нос втягивал воздух. У него морда красная. Почему она красная?

Потому что это кровь.

Чудовище зафыркало, щелкнуло зубами. Резкая боль. Отвратительный хруст и запах крови. Боль стала страшной, нестерпимой, он услыхал довольное урчание. Рывок, еще рывок, и еще.

— Нет! Нет!!! — завопил он. — Не надо! Нет!!! Убери его!!! А-а-а!!! Не на-а-а…

(…хватит… пожалуйста, хватит…)

— Хватит! Эй, хватит!

Кто-то звал издалека, было темно, холодно и больно. Неведомая сила по-прежнему трепала, дергала его. Нет, хватит, я прошу, хотел взмолиться Бран, но не сумел выдавить ни звука. Хватит…

— Хватит! Да што с тобой? — сказал приблизившийся голос. Его подняли и усадили. Со стоном втянув в себя воздух, он открыл глаза. Бородатое лицо глядело, будто из тумана.

— Да ты, никак, заболел? — промолвил Сигурд. — Што с тобой такое?

Бран мгновение молчал, потом вдруг резко дернулся и схватил ярла за руку.

— Где… где оно? — широко раскрытыми глазами Бран зашарил по сторонам.

— Кто? — удивился Сигурд. — У него, видать, горячка, — сказал он кому-то позади.

— Нет, — раздался тихий голос Уллы. — Это, по-моему, это то же, что бывает у меня.

— Я ж тебе говорил! — воскликнул Арнор.

— Оставь его, дядя, — посоветовала Улла. — У него сейчас пройдет. Я воды ему дам.

Сигурд отодвинулся, и Улла показалась из-за его спины. Протянула Брану чашку.

— Пей, — тихонько молвила она. Бран взял чашку — и едва не расплескал все на себя. Уллины пальцы обхватили пальцы Брана, и он тут же уловил ее чувства: волнение, сострадание, любовь. Улла вскинула глаза. Взгляд был полон беспокойства.

— Уже лучше? — ее голос дрогнул.

— Да. Я в порядке.

Лишь теперь Бран заметил, что в сарае полно народу. Сигурд произнес:

— Так, думаешь, тут он?

Бран кивнул, с опаской косясь на свиней. Кабан лежал посреди загона, повернувшись спиной к людям.

— Дак, хозяин, тут тоже вроде ба искали, — подал голос один из рабов.

— Значит, поищем еще разок, — Сигурд начал подыматься.

— Сигурд, — окликнул Бран.

— Аюшки?

— Сигурд, он должен быть внутри. Здесь, у свиней, в загоне. Понимаешь? Тот человек им его скормил. Он здесь.

Стало очень тихо.

— Только, — снова выговорил Бран, — будьте осторожны с кабаном. Он может, чего доброго…

— Понятно, — голос ярла прозвучал задумчиво. — Ладно.

Бран не без труда встал на ноги. Его качало, обожженную руку дергало болью, как гнилой зуб. Он заковылял к выходу, цепляясь за ограду.

— Эй, Бран, ты куда? — окликнул Сигурд.

— На улице побуду, ищите без меня, я отдышусь маленько.

Сигурд не стал его удерживать. Двигаясь медленней улитки, Бран выбрался наружу, сделал несколько шагов, но, почувствовав, что не может идти, опустился на поленницу неподалеку. Увидал людей, бегущих к сараю. Посмотрев на тусклый солнечный диск, вспомнил свет факела, окровавленную морду и желтые клыки. Отвратительный хруст… и боль…

Резко, что есть силы, Бран прижал ладони к глазам, замер, стараясь прогнать видение. С него будто заживо содрали кожу. Память, как злобное, мстительное существо, все сыпала соль на эту рану: свет… боль… хруст… и снова боль, и снова…

Рука коснулась его руки. Уллин голос произнес:

— Как ты?

Бран отнял ладони от лица. Она стояла рядом, и во взгляде была тревога. За спиной у Уллы Бран увидел Раннвейг.

— Тебе нехорошо? — Улла огляделась. К сараю все тянулись люди.

— Зря ты один пошел, — укорила девушка, — мы ведь договорились.

— Я не хотел тебя тревожить, — голос Брана звучал хрипло. Улла села на поленницу, а Раннвейг осталась стоять.

— Как рука? — сказала Улла. — Болит?

— Немного, — Бран в замешательстве перебегал глазами от Уллы к Раннвейг, и обратно. Заметив это, Улла произнесла:

— Не бойся, она — друг. Она не выдаст, — Улла накрыла ладонью его пальцы. Бран нахмурился:

— Она что, знает?

— Да, я ей рассказала.

— Зачем? — понизив голос до шепота, сросил Бран.

— Я не могла от нее скрывать. Она мой единственный друг, ей можно доверять.

— Ты слишком всем доверяешь.

— Я — не все, — тоже шепотом возмутилась Раннвейг. — И вообще, не ори на нее. Подумаешь, разорался!

— Перестань, сестра, — остановила Улла.

Они замолчали. Сидели, не глядя друг на друга. Потом, не выдержав, Бран и Улла встретились глазами. Взяв Уллину ладошку, Бран тихо проговорил:

— Ладно. Рассказала так рассказала.

— Не сердись, — опять попросила Улла.

— Я и не сержусь. Я вовсе не сержусь… ма торан.

— Как твоя рука? — сказала девушка.

— Ничего, — Бран не сводил с нее взгляда.

— Болит?

— Да… нет… не очень.

— Приходи сейчас к дяде. Я тебе руку перебинтую.

— Сейчас не получится.

— Почему?

— Когда его найдут, — Бран мотнул головой в сторону сарая, — ну, Серого, придется идти к твоему отцу. Он же наверняка захочет все узнать.

Улла задумчиво кивнула:

— Верно. Ты уверен, что он там?

— Уверен. Если только тот, кто убил, не выбросил кости. Но мне почему-то кажется, что он этого не сделал. Этот кабан… — Бран зябко передернул плечами. — Кости должны быть там. Их найдут. И когда найдут, ты вот что: уходи куда-нибудь, хорошо? Уйди, чтобы тебя не смогли найти. Спрячься.

Уллины глаза изумленно распахнулись:

— Зачем? Ведь это же не я его убила.

— Конечно, искорка, я и не об этом. Просто, понимаешь… На трупе ведь ничего не осталось, и твой отец может не поверить, что это Серый. Он мне вообще не больно верит. Я опасаюсь, что он захочет, чтобы ты… ну, дотронулась до костей. Ты понимаешь?

Улла, побледнев, закусила губы:

— Да. Понимаю.

— Ну, вот. Думаю, тебе лучше этого не делать. Не хочу тебя пугать, но… Просто я видел, как у тебя это бывает. И видел, что произошло с Серым. Я боюсь, что тебе будет плохо. Но, конечно, я не могу тебя заставлять…

Улла затрясла головой:

— Нет. Я не хочу. Я боюсь. Я сделаю, как ты говоришь, исчезну куда-нибудь. Но… а ты? А ты как будешь, любимый мой?

— Со мной все будет в порядке, не волнуйся. Может быть, в конце концов удастся увидеть, кто убийца. Знаешь, ведь он… ведь Серый был еще жив, когда… Кабан сожрал его живьем!

— Ужас, — пробормотала Раннвейг. Улла пуще побледнела, глаза раскрылись еще шире. Бран продолжал:

— Я попытаюсь убедить твоего отца, чтобы в этот раз он обошелся без тебя.

— Если он станет орать, не обращай внимания, — попросила Улла. — Ладно?

— Постараюсь.

Оглядевшись, Улла поцеловала Брану руку. С мольбой произнесла:

— Обещай, что с тобой все будет в порядке. Пожалуйста, обещай мне!

— Конечно, искорка, голубка, все будет хорошо. Ну, что ты, не бойся. Вечером увидимся. Только спрячься хорошенько, чтобы тебя не нашли, потому что я…

Из сарая вдруг донесся шум. Хлопнула дверь, и наружу выскочил какой-то парень. Завидев Брана, заорал:

— Нашли! Штоб мне пропасть, нашли! — и сломя голову ринулся к домам.

Бран повернулся к Улле:

— Уходи, искорка, пожалуйста.

— Иду, — коснувшись ладонью его губ, она поцеловала свои пальцы. На лице появилась страдальческая гримаса. Раннвейг, озираясь, дергала Уллу за одежду.

— Иди, родная, — промолвил Бран. — Все будет хорошо. Вот увидишь. Обещаю. Ну, иди же!

— Я иду… иду, — она рывком вскочила, и девушки пошли прочь. Бран тоже встал, поджидая Сигурда.

Как Бран сказал, так оно и вышло. Рабы отыскали среди навоза обглоданные, изгрызенные кости, сложили их в платок, и вся великая толпа, гомоня, потянулась к дому конунга.

Там пришлось пробыть несколько часов. Сначала конунг пожелал узнать, откуда Брану стало известно про свинарник. Потом, увидев кости, усомнился, что это Серый. Рассказ о смерти Серого и о кабане конунг слушал, хмурясь все сильнее. Как и предвидел Бран, конунг не поверил и послал за Уллой, однако Уллу не нашли. Бран вздохнул с облегчением, а конунг разозлился. Убедить его на словах не было никакой возможности, поэтому пришлось дотронуться до костей. Транс в этот раз был так силен, что Бран надолго отключился. Когда он наконец пришел в себя, конунг глядел на него круглыми глазами. Он больше не спорил, не жалел, что не отыскали Уллу. Казалось, он вообще об этом позабыл. Конунг все-таки поверил, поверили и другие, что были в доме. За Уллу можно было больше не волноваться.

Плохо было лишь одно: они по-прежнему не знали, кто же этот таинственный убийца.

Когда наконец все кончилось, Сигурд увел Брана к себе. В доме ярла Бран проспал несколько часов кряду, проснулся разбитый, подавленный и словно бы больной. Он целый день не ел, да ему и не хотелось, однако, сколько бы не отнекивался, Хелге почти силком усадила его за стол. После вернулся Сигурд. От ярла Бран узнал, что произошло у конунга: сам он, хоть убей, ничегошеньки не помнил. Пока они беседовали, стало темным-темно.

С Уллой он увиделся лишь поздно вечером.

 

Глава 15

Серого похоронили на следующий день.

Череп и разрозненные кости зарыли в дальнем углу кладбища. Народу почти не было, пришел только Сигурд с сыновьями, Грани, Улла и Бран, кроме них — слуги и рабы, человек шесть. Похороны завершились очень быстро, люди потянулись в поселок. Бран и Улла, не сговариваясь, замешкались, отстали, и, очутившись вдвоем, неспеша пошли по тропе среди курганов.

— Рука больше не болит? — оглядевшись, Улла прижалась к Брану, ладошка скользнула в его ладонь.

— Нет, — он обнял девушку за плечи.

— Ты так и не узнал, кто его убил?

— Не узнал. Не пойму, в чем дело. Этот тип прямо заколдованный, никак его лица увидеть не могу. И, честно говоря, я в жизни еще так не вырубался, чтобы ничего не помнить.

— А со мной всегда так. Я всегда ничего после этого не помню. Оно всегда приходит, как… как… — она сделала резкий жест рукой. — Прямо сбивает с ног.

— Да, вот и я точно так же вчера…

— Бедный, — Улла подняла голову, — это из-за меня ты так вчера замучился.

— Что ты, голубка, — Бран крепче прижал ее к себе. — Ты ни при чем. Ну, да, я не хотел, чтобы это, ну… упало на тебя. Я боялся, что с тобой что-нибудь произойдет. Это какой-то очень странный случай. Прямо как ты говорила: сбивает с ног. Если бы я верил в колдовство, я б сказал, что убийца — колдун.

— А ты не веришь в колдовство?! — изумилась Улла.

— Нет, — Бран улыбнулся. — Смешно, да? Колдун, который не верит в колдовство. Но, на самом деле колдовства не существует, как я считаю.

Улла остановилась. У нее сделалось странное, закрытое лицо.

— А откуда же это все тогда берется? — спросила она.

— От богов. Считаешь, я не прав?

Она отвела глаза и зашагала по тропинке.

— Ты не согласна? — Бран коснулся ее локтя.

— Не знаю. Я ничего не знаю. Что же я могу сказать? Только если это от богов, я бы хотела, чтобы они забрали это все назад, — Улла отвернулась. Бран взял ее за руку, остановил и притянул к себе.

— Это ничего, искорка, — промолвил он. — Еще не самое плохое, поверь. С этим можно жить.

Она, не отвечая, прижалась лицом к его груди.

— Не расстраивайся, — сказал Бран. — В нашем даре тоже есть преимущества. Надо просто…

Хруст снега. Бран умолк. В десяти шагах от них, за голыми прутьями ольшанника, мелькнула смутная фигура.

— Тут кто-то есть, — Бран проворно отстранился.

Человек, сутулясь, шел среди кустов, его серый плащ почти сливался с темными ветвями. Чужак их, кажется, не видел, во всяком случае, не останавливался.

— Кто это? — спросила Улла.

— Не пойму.

Ольшаник кончился, и человек ступил на тропинку. Отряхнул налипший снег. С его головы свалился капюшон, открыв рыжеватые всклокоченные патлы.

Это был Хелмунт.

Увидав их, он смутился. Черт, да он за нами шпионит, что ли?

— Привет, Хелмунт, — сказала Улла. — А ты чего тут делаешь?

— Я это, — он глупо улыбнулся и развел руками. — За водой пошел, ну и это…

— За водой, а? — Бран сощурился. — Ну, понятно. На кладбище. Конечно, как же мы сразу не сообразили.

Улла быстро посмотрела на него. Хелмунт улыбался. У него был вид, как у бревна.

— Да я чего, — пробормотал Хелмунт. — Я ничего. Услыхал, что нынче похороны, вот и…

— Похороны кончились, Хелмунт, — сказала Улла.

— А? — Хелмунт тупо уставился на девушку. — А-а, ну, да, кончились.

Повисло молчание. Хелмунт торчал среди тропинки с бессмысленной улыбкой на губах.

— А во что ж ты воду собрался набирать, а, Хелмунт? — спросил Бран.

— А в бурдюк, — ответил тот.

— Да? Ну, и где же твой бурдюк?

Хелмунт заморгал глазами. У него сделалось такое выражение лица, что Брану захотелось плюнуть.

— А это, у реки, — глупая ухмылка делалась все шире.

— Вот идиот! — не удержался Бран.

— Не надо так, — сказала Улла. Обращаясь к Хелмунту, произнесла:

— Ладно. Ничего. Мы пойдем с тобой, и вместе его поищем.

Бран сморщился, но Улла, дернув его за плащ, сделала страшные глаза, повернулась и пошла вперед. Брану ничего не оставалось, как только последовать за ней.

Бурдюка возле речки они так и не нашли. Хелмунт молол сплошную чепуху, и под конец Бран не на шутку разозлился.

— Да он над нами издевается! — бросил он спутнице. — Ты чего, не видишь?

Улла сказала, повернувшись к Хелмунту:

— Так где же он, Хелмунт?

Раб пожал костлявыми плечами. Его нахальная улыбка выводила Брана из себя: так и тянуло врезать этому типу кулаком по морде. Он сжал зубы. Хелмунт произнес:

— Не знаю.

— А он вообще у тебя был? — спросила Улла.

— Вроде был.

— А может, его не было?

— Может, не было.

Бран не вытерпел:

— Да хватит уже, кончай измываться! А ты — чего ты с ним все возишься? Он в лицо тебе смеется, ты чего, не понимаешь, что ли? Ослепла?!

Улла прижала к груди ладони, Бран увидал на ее глазах набухающие слезы — и гнев моментально улетучился.

— А ну, вали отсюда, — приказал он Хелмунту. — Быстро, ну?!

Тот без возражений пошел прочь. Подождав, покуда раб не скроется за скалой, Бран подался к девушке:

— Ну, чего ты расстроилась, родная? Не хватало еще переругаться из-за этого типа. Не будем ссориться, хорошо? Ну, скажи, хорошо?

Она прижалась щекой к его груди.

— Не сердись, — услыхал он ее тихий голос, — пожалуйста…

— Что ты, я вовсе и не думал.

— Мне так плохо, когда ты на меня сердишься… и кричишь…

Убить бы этого козла! Обхватив девушку за плечи, Бран шепнул ей в ухо:

— Я нечаянно. Он меня разозлил, этот дурень. Я не хотел.

Улла не ответила. Они стояли молча, обняв друг друга. Так их и застала Раннвейг.

Девочка выбежала из-за скалы. Увидев их, остановилась, всплеснула руками и сердито произнесла:

— Совсем взбесились! А если бы это кто другой был, а не я?

Улла ответила:

— Но ведь это не кто-то другой, — Бран услыхал по голосу, что она улыбается.

Раннвейг, подойдя, метнула на Брана оценивающий взгляд.

— Между прочим, — сказала она Улле, — Арнор собирался тебя искать. Вот если бы он вас застукал! Вы просто ненормальные.

— Ну? — очень тихо спросил Бран. — Все уже прошло?

— Да, — потянувшись, Улла поцеловала его в губы. Раннвейг фыркнула, как рысь.

— Идем уже! — сказала она. — Неровен час, кто-нибудь заявится.

— Ты права, — Бран выпустил Уллины ладони. — Иди, искорка. Вы ступайте первые, я немного подожду.

— Да идем, что ли, — Раннвейг схватила Уллу за плащ. Вдвоем они зашагали по тропинке. Возле скалы Улла обернулась, и Раннвейг потянула ее за руку. Бран выждал несколько минут, и лишь после этого вернулся в поселок.

Как обычно перед Праздником Середины Зимы, все были так заняты, что даже вчерашние события как-то поблекли в памяти людей. Конечно, они судачили о произошедшем, за день Бран услышал сотню версий, кто бы мог быть тутошний таинственный убийца, однако это была лишь болтовня, ничего существенного.

Волей-неволей Бран тоже включился в общую суету. День минул незаметно, и, не придя еще в себя после давешнего транса, Бран смертельно устал.

Ночью, сидя в кузнице, он ждал Уллу. Он продрог, но не зажигал огня. Улла все не шла, и он незаметно задремал.

Он проснулся, будто от толчка, сел, не понимая, что его разбудило.

— Улла? — в полголоса окликнул он.

Тишина. Бран прислушался. Через несколько секунд услыхал снаружи звуки: мужской голос что-то в полголоса бормотал. Кто это шляется? Не дай Бог, увидят Уллу! Бран прокрался к двери и, приотворив, выглянул наружу.

Было темно. Луна не светила, звезды ярко горели на безоблачном небе. Бран перешагнул порог, и его мгновенно прохватило холодом. Плащ он оставил в кузнице, о чем сразу пожалел.

Было тихо. Он прикрыл за спиной дверь, молясь, чтоб не заскрипела. Обошел сарай. Выглянул из-за угла — и проворно подался обратно.

На тропинке копошился человек. Бран не видел, кто это, не мог понять, что он делает в сугробе. Человек опять забормотал и пнул сугроб ногой. Нагнулся. Радостно вскрикнув, что-то поднял из снега. Кажется, сунул за пазуху. Огляделся. Поправил капюшон и двинулся вперед. Бран вжался в стену, затаив дыхание. Человек прошел рядом, на расстоянии нескольких шагов, и тут-то Бран его узнал. Это был Хелмунт.

Прибавив ходу, Хелмунт миновал кузницу. Бран снова выглянул из-за угла и понял, что раб направяется к воротам.

Под ногой у Брана скрипнул снег. Хелмунт резко обернулся, да так, что Бран едва успел отпрянуть в темноту. Хелмунт постоял, озираясь. Пойти, что ли, за ним? Нет, заметит. Да и Улла должна вот-вот…

Словно в подтвержденье, он услыхал торопливые легкие шаги. Ее шаги он мог узнать из тысячи. Бран вернулся к двери. Она шла, темнея распахнутым плащом. Приблизившись, обняла его за шею.

— Ты ледяной такой, — запыхавшимся голосом промолвила она. — Ты что, снаружи меня ждал?

— Да, — Бран улыбнулся. Уллины глаза были, точно два колодца, в их черной глубине мерцали звезды. Наклонившись, Бран поцеловал ее долгим поцелуем.

— Идем… внутрь, — задыхаясь, сказала Улла. — Ты весь дрожишь.

— Это я соскучился.

Ее пальцы нежно коснулись его губ.

— Дурачок, — она потянула его за руку. — Идем, идем, заболеешь.

Пропустив девушку вперед, он толкнул перед нею дверь, уткнулся лицом в затылок, пьянея от запаха волос. Она тихо засмеялась и поймала его руку. Они ступили в темноту.

И ни в тот день, ни после, Бран ни словом не обмолвился о Хелмунте.

 

Глава 16

Через неделю был праздник Середины Зимы.

Всю неделю Бран не спускал с Хелмунта глаз. Следить за этим типом оказалось нелегко, ведь он без конца сновал туда-сюда по поселку. К тому же, Бран не мог быть рядом постоянно, потому что знал, что Хелмунт — не дурак. Он понимал, что Хелмунт сразу распознает слежку, да и не хотел, чтобы Улла о чем-то догадалась, во всяком случае, сейчас. Ведь он вовсе не был уверен, что Хелмунт скрывает нечто важное.

За всю неделю Брану лишь два раза удалось проследить за Хелмунтом: один раз до реки, второй — до кладбища. На кладбище Бран его потерял. Он без конца ломал голову, для чего Хелмунт туда шатается. Бран подозревал, что этот тип там что-то прячет, вот только пока не мог поймать его за таким занятием.

На праздник выдалась хорошая погода, светило солнце. Все, кто мог ходить, собрались в капище. Туда привели быка и несколько свиней: конунг должен был принести их в жертву.

Бран со всеми не пошел, вместо этого он отправился к реке. Там, где берег был пологим, Бран сел на камень. Река дышала холодом и влагой, солнце отражалось в свинцовых мелких волнах.

Бран ждал Уллу. Она не появлялась, и он основательно замерз. Кутаясь в плащ, набрал в горсть мелкой гальки, принялся швырять в реку, стараясь разбить намерзший у берега тонкий лед.

Шаги. Бран поднял голову. Кто-то шел со стороны поселка. Человек торопился, спотыкаясь на камнях, но то была не Улла. Бран вскочил и бросился под скалы, спрятался за громадный, обросший инеем валун. Когда шаги приблизились, выглянул из укрытия. Увидал над собою, на тропе, высокую темную фигуру. Идущий оглянулся. Солнце светило ему в лицо.

Хелмунт.

Брана это совсем не удивило. Подождав, покуда шаги не смолкнут в отдалении, он выбрался на тропу, пошел следом, стараясь не шуметь. Бран точно знал, куда направляется Хелмунт.

На кладбище он опять его увидел, Хелмунтов плащ темнел на фоне снега. Бран отступил и скрылся за менгиром. Хелмунт целеустремленно шел вперед. Бран боялся, что потеряет его снова, поэтому решил рискнуть. Выскользнув из-за камня, сторожно, будто на охоте, двинулся идущему вослед. Бран зорко наблюдал за его движениями. Пару раз даже пришлось ничком упасть в сугроб: ему показалось, что Хелмунт хочет оглянуться.

Хелмунт добрался почти до края кладбища, обошел старый разрушеный курган. Древние менгиры торчали из-под снега, словно зубы умерших чудовищ. Хелмунт подошел к одному из них и, встав на четвереньки, принялся разгребать снег. Раб возился довольно долго, потом наконец встал и отряхнулся. Над кладбищем висела тишина. Светило солнце, снег искрился россыпью алмазов, и ветра не было. Хелмунт постоял, озираясь, потом запахнулся в плащ и зашагал назад.

Бран плашмя упал на землю, заполз глубоко в кусты, осторожно подняв голову. Через две минуты Хелмунт прошел мимо по тропинке. Слежки он, похоже, не заметил.

Бран лежал в сугробе, пока не начал коченеть. Пальцы свело от холода, а ноги одеревенели. Тогда, решившись, он выбрался наружу. Одежда и волосы были забиты снегом, но это его не волновало. Он бросился к менгиру и нетерпеливо расшвырял утоптанный Хелмунтом снег. Увидав небольшую плоскую плиту, сдвинул ее в сторону.

Здесь был тайник, небольшое углубление в земле, где лежало что-то, завернутое в грубый холст. Земля была тверда, как камень, и смертельно холодна. Бран оцарапал пальцы, вытаскивая спрятанное наружу.

Распутав мешковину, он увидал внутри несколько предметов: свернутый плащ, какую-то одежду, башмаки, несколько кремней и пустой колчан для стрел. Да он просто вор. Обычный вор! А я-то считал…

Бран сел на снег и вздохнул. Он сам не знал, что надеялся найти. Но — обычное воровство… Такого Бран не ожидал. Даже от Хелмунта.

— Ворюга, козел паршивый. И нашел ведь еще, чего украсть, всякий мусор. Придурок… Нет, он действительно придурок.

Бран встяхнул пустой колчан, и внутри что-то зашуршало. Бран потряс колчан возле уха. Нет, не показалось. Он повернул колчан отверстием вниз. Длинный предмет выскользнул на снег.

Нож в ножнах.

Бросив колчан на рогожу, Бран взял кинжал. Ножны были из грубой замши, старые и потрепанные. Рукоятка, торчащая наружу, оказалась им под стать.

— Вот тоже еще, — Бран выдернул кинжал. Лезвие тускло блеснуло. Оно было длинное, длиною в две ладони.

— Эх, и украсть-то не умеет, — Бран сунул нож в ножны, повернул, собираясь запихнуть его назад — и замер.

На вытертой грязной замше было выжжено слово, руны, грубые и корявые, четко выделялись на светлом фоне.

— Серый.

Там было написано "Серый".

— Серый?! — Бран таращился на руны, открыв рот.

Так это…

Это могло значить, что…

— Нет, — Бран тряхнул волосами. — Это может ничего не значить. Возможно, кинжал так называется.

Тогда имя было бы выбито на клинке! Или же на рукояти.

— Да, верно. Верно, — Бран вскочил, но сразу же опомнился. Посмотрел вокруг. Пусто и тихо. Он присел и аккуратно сложил вещи, снова завернув в холст. Замуровал тайник, насыпал сверху снегу, чтоб все оказалось, будто раньше, и, отряхнувшись, быстро двинулся к реке.

С Уллой встретиться так и не удалось: похоже, пока Бран бегал за Хелмунтом, она не дождалась его и ушла. Просидев у реки еще битых полчаса, Бран решил, что нечего больше терять время, и отправился в поселок. Время уже подбиралось к полудню, и солнце стояло высоко. По дороге он не встретил ни души, лишь рабы возились у конунга на дворе, около сараев. Видно, уже начали праздновать. Словно в подтверждение, из-за домов донеслись радостные крики, и Бран направился туда.

 

Глава 17

На залитой площадке играли в биты. Зрители стояли вокруг, орали и хлопали в ладоши. Чуть поодаль, в стороне, рабы складывали огромный костер.

Подойдя к болельщикам, Бран выглянул из-за чьей-то спины, и человек поспешно отодвинулся, уступая дорогу. На площадке было с полтора дестятка игроков, в основном молодежь. Разрумянившиеся, без плащей, они азартно махали битами. Гладкий полированный камень скользил по льду, игроки сшибались, смеясь, толкаясь и вопя. До драки пока не доходило.

Кто-то подставил Бьорну Харалдсону подножку, и тот рухнул под ноги толпе, едва не повалив и Брана.

— А-а, это ты, — Бьорн поднялся, опершись на биту. — А чего ж ты тут? Идем, сыграешь.

К ним стрелой подлетел Грани, затормозил легко и ловко, только раскрошенный лед брызнул из-под башмаков.

— Идем-идем! — крикнул он, размахивая битой. — Нечего стоять!

— У меня биты нет, — с улыбкой отозвался Бран.

— Ну, так будет, — Бьорн сделал знак какому-то рабу. Тот сунулся в толпу, через мгновение воротился и подал Брану тяжелую деревянную биту.

— Ладно. Подержи-ка, — Бран скинул плащ слуге на руки, ступил на площадку, оттолкнулся, и ноги сами понесли его вперед.

Группа Бьорна играла против группы Эйвинда. Пока что перевес был на Эйвиндовой стороне, но после того, как Бран примкнул, игроков у Бьорна стало больше.

— Так нечестно! — сердито крикнул Хилдир.

Никто не обратил на него внимания, всем было не до того: камень был как раз у Эйвинда на поле. Бьорн Харалдсон что есть сил старался закатить его в лунку, а Арнор ему мешал.

— Бран! Эй, Бран! — заорал Харалдсон. — Принимай!

Бран обернулся. Камень со свистом летел к нему по льду, Эйвинд упал наперерез, да промахнулся. Зрители вопили, подбадривая их. Скользнув кому-то под ноги, Бран ударил битою о лед и перехватил подачу. Уклонился от чужих вытянутых рук.

— Давай! — орал Харалдсон, удерживаемый парой игроков. — Давай же!!!

Бран ринулся вперед. Эйвинд что-то крикнул. Арнор выскочил навстречу, но Бран увернулся от него.

Бран был почти у цели, когда удар в спину сшиб его с ног. Рухнув на лед, он разбил скулу. Зашипев от боли, перевернулся на бок. Над ним стоял Хилдир, и глаза горели торжеством. Ну, погоди ты у меня.

Хилдир перепрыгнул через Брана и саданул по камню. Выбросив руку вперед, Бран отбил Хилдирову биту. Вскочил. Толкнул противника плечом. Тот толкнул в ответ. Они уставились один на другого, будто петухи.

— Да шевелись же ты! — завопил тут Харалдсон. Отпихнув Хилдира с дороги, Бран завладел было камнем, но ненадолго. Хилдир заорал, изо всех сил ударил палкой — и сломал Бранову биту пополам.

На мгновенье оба замерли. Хилдир победно усмехнулся.

— Получи, придурок! — очень тихо бросил он. Бран схватил его за рубаху. Хилдир не остался в долгу, кулаком ткнул Брана в зубы. Болельщики шумели, но парням было не до них. Они рухнули на лед. Кулак Хилдира все норовил попасть в лицо. Бран вцепился противнику в запястье.

— Все! Хватит! — заорал Эйвинд. Чьи-то руки схватили их и потащили в стороны. Они сопротивлялись. Одежда на них была разорвана, по лицам текла кровь.

Их разделили. Развели.

— Драки не будет, — молвил Эйвинд. Бран поглядел ему в глаза — и сразу остыл. Вытер кровь с разбитых губ, покосился на Хилдира. Тот стоял в стороне и смотрел себе под ноги.

— Ты чего к нему полез? — спросил Брана Харалдсон. — Вот ведь лешие, всю игру поломали.

Бран, не ответив, вышел с поля. Раб подал ему плащ.

— Это я. Не оборачивайся, — тихо сказал рядом Уллин голос, и Бран ощутил на локте легкое пожатие.

— У тебя кровь течет, — прошептала она. — На щеке.

Бран утерся тыльной стороной ладони. Поморщился. Рука оказалась вся в крови.

— Он тебе губы разбил, — сказала девушка. — Пойди, возьми снегу, распухнешь весь.

Бран отошел подальше, к зарослям кустов, там, где снег не был затоптан. Слепив комок, прижал к губам и вздрогнул от боли.

— Не обращай на него внимания, — неслышно приблизившись, Улла остановилась рядом, — он всегда так.

— Знаю, — буркнул Бран.

Улла покачала головой:

— Он тебе все лицо разбил.

— Ничего, я ему тоже врезал, и еще врежу. Мало не покажется.

Снег в руке у Брана из белого превратился в ярко-красный. Хрустнув зубами, он швырнул комок на землю.

— Возьми еще, — Улла сгребла снег из-под куста, оттуда, где он был всего чище.

— У меня и так вся морда отморозилась, — Бран криво усмехнулся — и снова сморщился от боли.

— По-моему, надо пойти в дом, — сказала девушка. — Нужно лицо тебе обработать.

— А-а, чепуха.

— Боюсь, у тебя на скуле шрам останется.

Бран коснулся пальцами пораненной щеки:

— Это я об лед приложился, когда этот кретин меня толкнул. Скотина.

— Может, пойдем? — спросила Улла.

— Ты не волнуйся, это же только царапина, ничего со мной не будет, — Бран посмотрел по сторонам: не наблюдает ли кто-нибудь, и быстро пожал девушке руку.

— Я в порядке, — сказал он. — Все нормально.

— Ты почему к реке не пришел? Я тебя ждала, ждала…

— Я там был. Мы, видно, разминулись, я просто…

— Тише, — торопливо перебила Улла, — сюда идут.

Бран отпрянул. Увидел Хилдира, Бьорна Харалдсона и двух его друзей. Бран и Улла стояли молча, покуда те не подошли.

— Вот, хотим вас замирить, — промолвил Харалдсон. — А то куда это годится! Ну, подумаешь, подрались, в биты, слышь, никогда без того не обходится. Верно, мужики?

Его приятели закивали. Хилдир смерил Брана взглядом, и тот явственно услышал его мысли. "Трахайся с ним сам," — подумал Хилдир.

— В игре чего не бывает, — пробасил Харалдсон. — Мы вон в прошлом годе с Эйвиндом разодрались, так и што? Помирились, и вся недолга. Чего же нам теперь, из-за гребанной биты в кровниках ходить? — Бьорн пожал широкими плечами. "Да пошел ты!" — вновь услышал Бран. — "Болтай, болтай, а я этого козла все равно уделаю."

Бран нахмурился, а Хилдир жестко усмехнулся. Бьорн сказал:

— К тому ж, и конунг у нас очень этого не обожает. Так што, резон вам, мужики, помириться, — Бьорн хлопнул Брана по плечу. Бран услыхал: "Жалко, что Серый его не отравил, а твой дурак-папаша подвернулся."

Стиснув зубы, Бран воткнулся в Хилдира глазами. "Вот глядит," — подумал тот, — "прямо прожигает! Ну, паскуда…"

Хилдир поднял бровь и сказал:

— Чего ж не помириться? Я готов. Я с ним, кстати, и не ссорился.

Ну да, я, конечно, первый начал. Вслух Бран произнес:

— Я тоже.

— Тем более что он, может быть, наших правил не знает, — с усмешкой добавил Хилдир. — Может быть, у них в Бергене правила другие.

— Ну, да. Конечно. Такого правила, чтобы бить в спину, у нас точно нет.

— Э, э, э, — вклинился Харалдсон. — Вы чего, опять? Затихните! Мириться собирались!

"Пусть пес с ним мирится", — подумал Хилдир.

Вот гад, чтоб тебе провалиться!

Они молчали и мерились взглядами.

— Слышь, Харалдсон, — сказал один из Бьорновых приятелей. — По-моему, этим двум пора не замирение, а бой устраивать.

Бьорн Харалдсон нахмурился.

— Будет вам уже, — он посмотрел на Брана. — Вы што, не поделили, што ль, чего, я не пойму? Чего сцепилилсь-то?

Его вопрос остался без ответа. Бьорн сказал с досадой:

— Эх, вот ведь… В другой раз Эйвинд сам пускай идет, на кой ляд оно мне надо?

— Может, позвать его? — предложил приятель. — Пусть с ними разбирается.

— Мы не грудные, — буркнул Бран. — Нянек не требуется.

— Што-то не похоже, — в тон ему ответил Харалдсон.

— Правильно, теперь еще вы подеритесь, — сказала Улла.

Все посмотрели на нее. Она вернула взгляд, блестя сердитыми глазами.

— Да-а, — в пространство кинул Хилдир. — Вот уже и бабы взялись нас уму-разуму учить.

— Таких, как ты, не грех и поучить, — отрезал Бьорн Харалдсон.

С полминуты было тихо.

— Ну, вы будете мириться, или нет?! — взорвался Харалсон. Бран сухо ответил:

— Я не против.

Хилдир громко хмыкнул. Бран стиснул кулаки.

— Наконец-то, — буркнул Харалдсон. — Ну, тогда давайте, жмите руки.

Бран и Хилдир не двигались, с лиц не сходило угрюмое выражение.

— Ну, давайте уже, што ль! — рявкнул Харалдсон.

Против воли, неохотно, они протянули руки. Пожали — и сразу отдернули, словно обжегшись.

— Хватит дергаться, — сказал им Бьорн, — не ошпаритесь, чай. Жми, говорю, как следует, лешие!

Они пожали снова, и Хилдир демонстративно вытер ладони об одежду. Бьорн Харалдсон насупился, а Бран резко бросил:

— Не беспокойся, я не грязный, не испачкаешься!

Хилдир дернул плечами и сказал:

— Мне откуда знать? Это же не я чужие объедки подбираю, — его взгляд скользнул от Брана к Улле.

Девушка вдруг вспыхнула, схватила ветку на кусте, дернула, и та с хрустом отломилась.

— Ты бы еще кстати и рот свой вытер, миленький, — с тихой яростью выговорила Улла.

Хилдир усмехнулся. Усмешка вышла злой, сухой и принужденной.

— Миленький? — отозвался он. — Ах, ну да, не мудрено, конечно, и запутаться. То один, то… глядишь путаница и вышла.

Глаза Уллы стали совсем черными. Бьорн Харалдсон спросил:

— Это… это чего это, а? Это ты о чем?

Хилдир не обратил на него внимания. Он все смотрел на Уллу. Та не отводила взгляда. Крутила ветку, и щеки пылали. Она произнесла:

— Тебе так только кажется. Видно, сослепу.

— Сослепу? — подхватил Хилдир. — Сослепу — это не мне. Это кое-кому другому. Потому что только сослепу можно вот так вляпаться, — он полоснул глазами Брана, усмехнулся и продолжил:

— Но, конечно, не все разборчивые. Тем более, при такой-то внешности. Ха! Выбирать не приходится, я понимаю.

Бьорн Харалдсон шумно вдохнул.

— Да чего это вы, а?! — зарычал он. — Чего?!

Но они не повернулись, продолжая сверлить друг друга взглядами. Бран подумал, что если б никого тут больше не было, Хилдир бы ударил Уллу.

Улла тихо произнесла:

— Некоторые так не считали, к сожалению.

Лицо Хилдира перекосилось:

— К сожалению? Ах, к сожалению! Скаж-жите! А по-моему, кое-кто просто должен кланяться и благодарить, что на него такие люди вниманье обратили, хоть и не понятно, почему!

Переломив ветку, Улла отшвырнула обломки в стороны. Маленькие руки сжались в кулаки.

— Дуракам, может, и не понятно! — тихо, яростно молвила она. — А так очень даже понятно! Только вот я что тебе скажу, миленький: зря ты считаешь свое… этих людей святыми. Они вовсе даже и не святые, ясно? Они вовсе даже мерзкие. Грязные. От них другим потом приходится долго отмываться, и не всегда успешно. Вот так-то… миленький. И не думай, будто ты много знаешь. Ты ничего не знаешь, понятно? Ничего!

— Чего надо, знаю, — Хилдир выглядел озадаченным и сбитым с толку, но в глазах по-прежнему горела злость. — Чего мне надо, знаю!

— Не будь так уверен, — парировала Улла. — Вряд ли этот… эта свинья тебе осмелилась нахрюкать, не то бы ты сейчас тут не разорялся!

Хилдир ощерился как зверь:

— Чего ты сказала, сучка? Ах, ты… — и вскинул руку, собираясь ударить девушку. Она не отстранилась, продолжая смотреть в упор. Бран подался было вперед, но Харалдсон его опередил.

— А ну, не машись, огузок, не машись! — взревев это, Бьорн толкнул Хилдира в плечо, легонько, словно бы шутя, но тот едва не полетел на землю. — Ишь, размахался! А то щас как махну, так махалки и отвалятся!

Хилдир отскочил. Его грудь тяжело вздымалась, а губы побелели. Он взглядом прожег Уллу насквозь.

— Машет он, тоже мне, — проворчал Харалдсон, набычась. — С девчонкой сладил, ах ты… А ну, катись отсель. Давай, топай, видеть тебя не могу! Ступай от греха подальше, не то я, ей-ей, терпенье потеряю. Кому сказано, уйди!

Ни словом не возразив, Хилдир быстро пошел прочь. Друзья Бьорна молчали. Улла, вся пунцовая, опустила глаза. Минула целая минута, прежде чем Бьорн Харалдсон позвал:

— Улла, а, Улла…

— Что? — она по-прежнему смотрела в землю.

— Это… чего это вы? А? — спросил Бьорн.

— Ничего. Забудьте. Старые счеты, — Улла принужденно улыбнулась. Было заметно, какого это стоит ей труда. — Просто глупости. Не говорите Эйвинду, ладно?

Харалдсон пожал плечами:

— Как хочешь, я чего ж? Только ты тово, вот што: если этот тип станет к тебе лезть, ну, там угрожать, иль еще чего, ты немедля мне скажи. Уж я ему… — Бьорн стиснул кулаки. — Ишь, манеру взял, на девчонку с дракой кидаться. Все клешни ему повыдергаю!

— Хорошо, — Улла коснулась Бьорновой руки, и он посмотрел на нее сверху вниз. Снова улыбнувшись, она повторила:

— Хорошо. Спасибо. Если что, я скажу.

Бран поймал ее осторожный, быстрый взгляд. Она произнесла:

— Ладно, пойду, — запахнувшись в плащ, она исчезла за кустами. Бьорн Харалдсон вздохнул:

— Эх, вот и помирились. Хилдир этот — сущая змея, — он повернулся к Брану. — Уж поверь моему слову.

— Охотно верю, — Бран невольно посмотрел туда, где скрылась Улла. Бьорн заметил этот взгляд.

— Хорошая девчонка, — сказал он. — Изменилась так в последнее время, верно, а?

Приятель, высокий рыжий парень, хлопнул Бьорна по плечу:

— Так женись.

— А што, ей-ей, женился бы. Нравится мне она. Раньше-то я и внимания не обращал, ну, девчушка и девчушка, а теперь — чисто ягодка, право слово. Клянусь, женился бы!

— Ну, да, — сказал приятель. — А конунг тебе башку не открутит?

Харалдсон тяжело вздохнул:

— Вот то-то и оно. Кабы знать, как конунг меня примет. Я, конешно, хошь и ярл, дак богатств-то у меня маловато.

Бран прикусил губу. Бьорн развел руками.

— Да ты погоди, — сказал приятель Бьорна. — Пускай конунг сперва старшую выдаст, а уж потом и до малой дело дойдет.

— Што-то не заметно, штоб Эйвинд спешил жениться, — подал голос парень, который до сих пор молчал. — Да он Асу на дух не переносит.

— Похоже, слышь, на то, — Харалдсон понизил голос. — Оно и понятно. Какая из нее жена? Девка красивая, конешно, куда всем другим, вот только… Ну, как с такой жить? Да и, говорят… — он переглянулся с остальными. Покосился на Брана. Тот вопрошающе поднял брови, однако Харалдсон прикусил язык, и продолжения не последовало.

— Вот я и говорю, — после длинной паузы молвил Бьорн, — што до малой дело еще когда-а дойдет. Вряд ли конунг ране старшей согласится замуж ее выдать. К тому ж, за меня. Я ж гол, как сокол. Другой какой посватается — и пиши пропало.

— Да ты по ней прямо сохнешь, — поддел рыжий. — Кто бы мог подумать, ты — и вдруг…

Харалдсон насупился:

— А я чего ж, не человек, што ль? Мне разве девка понравиться не может?

— А она тебе понравилась? — Бран опустил глаза.

— Ну да, я ж говорю, — ответил Харалдсон. Бран ничего на это не сказал, и они замолчали.

— Слушайте, может, пойдем уже? — немного погодя предложил рыжий парень. — Ноги закоченели тут стоять. Скоро вон и солнце сядет. Гляньте, все обедать ушли!

Действительно, площадка опустела, исчезли даже рабы, что складывали костер.

— Айда, — Харалдсон зашагал к поселку. Приятели двинулись за ним.

Возле домов Бран от них отстал. Что-то больно кольнуло его в сердце: необъяснимое предчувствие. Оно было частью его дара, и он знал, что надо к этому прислушиваться, потому что оно не подводило, всегда говорило правду. Когда Бран его не слушал, после всегда приходилось о том жалеть.

Оно кольнуло его снова. Это Улла, скользнула мысль, что-то случилось с Уллой.

(…Хилдир…)

Войдя во двор, Бран поглядел по сторонам. Что-то подтолкнуло его в спину, и ноги сами тронулись с места. Он зашагал к хозяйственным постройкам.

Там он и услышал голоса.

А потом увидел их.

Они стояли за сараями. Хилдир притиснул девушку к стене, нависая над ней, как хищник над добычей. Бран услыхал:

— Ты врешь, стерва! Ты все врешь!

И в ответ — ожесточенный, звенящий голос Уллы:

— Нет! Нет, не вру! Так все и было! Пусти! Отпусти меня, скотина!!!

Расчетливо и сильно Хилдир ударил Уллу по лицу. Девушка ахнула, попыталась его оттолкнуть, но с тем же успехом она могла толкать камень. Хилдир снова размахнулся, снова звук пощечины — и Улла вскрикнула, заслонясь ладонями.

Налетев на Хилдира, Бран сбил его с ног. Они повалились в снег, увлекая за собою Уллу. Бран дернул Хилдира к себе, оторвал от девушки, набросился, как коршун, метя противнику в лицо. Хилдир был так ошеломлен, что не сразу осознал, что происходит. Бран ударил его в зубы, схватил за горло и принялся душить.

Хилдир захрипел и уперся противнику в челюсть. Саданул коленом в живот. Бран глухо ахнул, хватка ослабла, и Хилдир вырвался. Втянув в себя воздух, мучительно закашлялся и снова пнул Брана ногой. Удар пришелся по лодыжке, отчего у Брана потемнело в глазах. Кулак Хилдира угодил ему прямо в ухо, и Бран ощутил, как его отбрасывают в сторону.

Он навзничь упал на снег. Услышал звяканье металла. Уллин испуганный вскрик:

— Осторожно! У него кинжал!

Бран, отпрянув, повернулся. Длинный кинжал торчал из снега возле его глаз, блестя лезвием. Перекатившись на спину, Бран пнул Хилдира в живот. Тот зашипел и скорчился, на миг потерял ориентацию, и Брану этого хватило, чтобы вскочить на ноги.

Как волки, согнувшись, они закружились друг напротив друга. Хилдир перехватил кинжал. Бран быстро оглянулся. Увидел Уллины расширенные глаза и кровь на губах.

Зарычав, он кинулся на врага, да только тот тоже не дремал. Он взмахнул ножом. Лезвие вспороло ткань, черкнув Брана по плечу. Резкая боль. Ощущение тепла. Улла взвизгнула.

Бран, отшатнувшись, прыгнул в сторону.

— Ну чего, колдун? — в голосе Хилдира звучало торжество. — Где колдовство-то твое, а? Ну давай, заколдуй меня! Слабо? — Хилдир набросился на Брана. Кинжал, сверкая, будто молния, чертил воздух. Если б кто смотрел со стороны, он бы мог подумать, что эти двое танцуют странный танец: один нападает — другой отступает. Головокружительный, безумный танец, настоящий танец смерти. Кинжал рисовал причудливые линии. Хилдир оказался быстрым как змея, Бран едва успевал следить за его движениями. Добраться до него было невозможно, и Брану ничего не оставалось, только отступать.

Загнав противника в угол между стен, Хилдир остановился, тяжело дыша.

— Ну может, хватит, Хилдир? — сказал Бран.

— Пошел ты, — фыркнул тот — и напал на Брана. Нож сверкнул у самых глаз, Бран увернулся, но деваться здесь было некуда. А ведь прибьет, ей-Богу.

Однако Хилдир не успел. Ему помешала Улла.

Молча, как лесная кошка, она бросилась Хилдиру на спину, кулаком попала по затылку, ногтями вцепилась в уши. Заорав от ярости и боли, Хилдир не глядя, локтем саданул назад. Резко, в развороте, полоснул кинжалом, и Бран услышал Уллин крик.

— Сдохни, сука! — рявкнул парень.

Оттолкнувшись от стены, Бран прыгнул к нему и опять вцепился в глотку. Противник захрипел, начал вырываться, вслепую пытаясь ткнуть Брана ножом, но тот ухватил его запястье. Хилдир упал вперед, увлекая врага за собой. Бран ослабил хватку и тут же получил удар в живот. Хилдир ящерицей скользнул по снегу, навалился сверху, замахнулся… Бран успел заметить блеск клинка. Успел схватить противника за руку. Пальцы Хилдира сдавили Брану горло. Клинок сверкал у самого лица. Они боролись, натужно и яростно дыша. Клинок дрожал мелкой дрожью и опускался, хоть и очень медленно. Все ниже… ниже…

А потом вдруг это прекратилось. Хилдир перестал его душить, руки упали, будто плети. Как большой и мягкий куль, Хилдир отвалился в сторону. Приподнялся — и вновь упал, ткнувшись в снег лицом. Пальцы разжались, и нож выскользнул, блеснув лезвием. Со стоном втянув воздух, Бран поднял голову. Над ними стояла Улла с поленом в руках.

Она пошатнулась. Полено выпало, зарывшись в снег. Тихонько застонав, девушка опустилась на колени. Бран рванулся к ней и схватил за плечи. Над ее грудью темнело кровавое пятно: там, где кинжал рассек ей платье.

— Ты ранена! — вскрикнул Бран. — О, Господи! Ну, ничего… ничего, сейчас. Дай посмотрю, — Бран принялся развязывать ремешок на ее одежде.

— Это ерунда, — прошептала Улла. — Не надо здесь, увидят.

— Ты же кровью изойдешь!

— Это ничего, — Уллин голос обрел твердость, и она слабо улыбнулась. — Это неглубоко. Он совсем чуть-чуть меня задел, правда. А ты? Как ты? Он тебя порезал.

— Царапина, — Бран взглянул на Хилдира. Тот лежал ничком, без движения, раскинув руки. Рядом на снегу темнели пятна крови.

Улла тихо застонала, прижав ладонь к груди.

— Что такое? — испугался Бран. — Тебе плохо? Ты сядь. Присядь… вот так.

— Да я ничего. Голова что-то закружилась, — ее голос звучал едва слышно. Пальцы коснулись раны на груди.

— Не трогай, — Бран взял ее ладонь и отвел в сторону. Посмотрел во все еще очень бледное лицо. Увидел кровь на губах.

— Этот тип тебя ударил! — Бран стиснул кулаки. — Я его убью!

— Это ничего, правда, — прошептала Улла. — Бывает. Мне не надо было с ним ругаться. Видишь, что вышло.

Осторожно, едва касаясь, Бран поцеловал ее разбитые, окровавленные губы и ахнул от боли.

— Ты весь распух, — сказала Улла.

— Ты тоже.

— Хороши же мы, будто пацаны после драки, — на ее губах блуждала болезненная улыбка, но она явно не могла ничего с этим поделать. — На что мы только похожи… ох, боги… — она нервно засмеялась, потом начала всхлипывать. Бран притянул ее к себе. Она вздрагивала, словно от плача или боли.

— Он… хотел тебя убить, — услышал Бран ее срывающийся шепот. — Он же правда хотел тебя убить! На самом деле!

— Успокойся, родная, все хорошо, ничего же не случилось. Я жив, все в порядке.

Немного погодя Улла справилась с собой. Отстранившись, вытерла глаза и виновато глянула на Брана:

— Я такая слезомойка. Я не хотела, сама не знаю, почему я это…

— Ты просто испугалась. Да и я тоже. Идем, голубка, идем отсюда. Мне твоя рана очень не нравится, нужно ее обработать.

— А сам-то, — Улла улыбнулась. Морщась, прикрыла пальцами рот. — Ты выглядишь, будто с бойни. Вот уж действительно, мы с тобой друг друга стоим.

Бран встал и помог девушке подняться. Уллу качнуло, и Бран придержал ее за плечи.

— А он? — спросила Улла. — Он не умер?

— Чего ему сделается, — проворчал Бран, но все-таки склонился над Хилдиром и нащупал артерию на его шее. Ощутив биение пульса, сказал:

— Живо-ой. Ничего с ним не будет. Пускай проспится, не повредит. Только вот… — Бран обозрел место недавнего побоища. Пятна крови ярко алели на затоптанном снегу. — Надо это прибрать, слишком в глаза бросается, сплетни пойдут.

Взяв Хилдира под мышки, Бран подтащил его к стене, усадил и закутал в плащ. Подобрав его кинжал, вернул в хозяйские ножны. Теперь могло показаться, что Хилдир спит. Голова свесилась на грудь, растрепанные льняные волосы скрывали лицо.

— Вроде не заметно, — сказала Улла. Носком башмака взрыхлив снег, засыпала кровавые следы. Видно было, что девушка едва переводит дух, да и кровавое пятно на одежде заметно увеличилось. Бран подошел и взял ее за локоть.

— Пойдем в кузницу, не надо тебе тут быть. Ты вся в крови, да и замерзнешь. Вон, дрожишь вся… пойдем.

Она тяжело оперлась на его руку. Солнце село, воздух наполнялся синевой, и в сумерках Уллины глаза казались в пол-лица. Она молчала, ее шатало, будто от сильной слабости. Бран закутал девушку в свой плащ.

Они ушли, оставив Хилдира сидящим под стеной.

 

Глава 18

Назавтра Бран опять следил за Хелмунтом.

Сильно похолодало, откуда-то, наверное, с реки, пришел густой туман. С утра он висел над поселком, а к полудню рассеялся. Выглянуло солнце.

Уллина рана и вправду оказалась неопасной. Ее гораздо больше волновали распухшие губы, порез на руке у Брана и его разбитое лицо.

И еще — Хилдир. Ее тревожил Хилдир. Она его боялась. Бран это знал, хоть она и не говорила ни слова.

Брана и самого тревожил этот Хилдир. Он был уверен: все еще не кончилось, Хилдир ни за что не оставит этого вот так. Бран опасался, что Хилдир отомстит, и, что хуже всего, не ему, а Улле.

Улла ничего не говорила, но и без того Бран догадывался, из-за чего все происходит: конечно, из-за Ари, погибшего Хилдирова брата. Бран прекрасно помнил, что Хилдир сказал ему тогда, в лесу, когда они наткнулись на медведя, помнил его слова и тон, каким он говорил об Улле — и, поразмыслив, решил рассказать Эйвинду о выходке Хилдира, о том, как тот напал на Уллу. Ведь Бран не мог постоянно находиться с ней рядом, это было совсем небезопасно. И, к тому же…

К тому же, Бран следил за Хелмунтом.

Хелмунт опять ходил на кладбище. Бран проводил его туда, держась на расстоянии, прячась за камнями. Правда, туман был таким густым, что можно было и не прятаться: он с трудом различал пальцы на своей вытянутой руке. Однако он решил поостеречься, чтобы не вспугнуть этого типа раньше времени. Он еще не знал, как выведет его на чистую воду, но в том, что это вот-вот произойдет, не сомневался.

Бран никому не рассказывал о Хелмунте, тем более — Улле, ведь доказательств почти не было, кинжал мог ничего не значить, а Улла… Улла всегда так за него заступалась… Бран предвидел, что ей все это может не понравиться, и решил ничего не говорить.

Не сказал он и на сей раз.

Она пришла, как всегда, под вечер, на удивление тихая и молчаливая. Ей, казалось, нездоровится. Бран принялся расспрашивать, попытался ее развеселить. Это было нелегко. Он не мог понять, что произошло, а Улла не говорила.

Минуло, наверное, с полчаса, прежде чем она впервые за вечер улыбнулась и стала отвечать на Брановы вопросы. Еще немного, и засмеялась, стала дразнить Брана, щекоча его под ребра. Бран обнял ее, начал целовать, и она успокоилась. Плохое настроение развеялось, как дым.

Они угомонились только за полночь.

Бран проснулся перед рассветом. Улла во сне стянула с него попону, а шкура вообще сползла куда-то прочь. Он сел, трясясь от холода, зашарил руками в темноте. Нащупав одеяло, забрался под него и прижался к Улле. Девушка была горячая, как печка. Стараясь не разбудить, Бран обнял ее одной рукой, и она глубоко вздохнула. Повернувшись, уткнулась ему в плечо, теплые руки обхватили Брана, девушка что-то неразборчиво пробормотала. Его окутало живое тепло, исходящее от Уллы, и, быстро согревшись, он снова начал засыпать.

Его разбудил голос. Бран открыл глаза. Было темно и тихо. Наверное, просто сон, решил он — и тут же услыхал:

— Твою мать…

Сон как рукой сняло. Он высунул из-под одеяла голову. Стены сарая потрескивали от мороза, и оттого чудилось, что снаружи кто-то возится.

Некоторое время было тихо. Потом раздался хруст, словно человек бежал по снегу, и хриплое бормотание. Голос звучал глухо, невозможно было и слова разобрать.

— …хренов туман… — вдруг явственно услышал Бран. Стараясь не шуметь, выполз из-под попоны, нашел свою одежду и натянул, стуча зубами. Схватив плащ, выбрался наружу.

Туман был, будто молоко, Бран ощутил на лице его студеное дыхание. Волосы и брови мгновенно стали влажными. Он ничего не видел, не слышал ни звука. Куда ни глянь, повсюду колыхалось белесое озеро.

Снова тихий хруст, а потом шаги. Туман глотал все звуки, но Бран понял, куда направляется невидимка. К реке. Он шел к реке.

На кладбище.

Воротившись в кузницу, Бран взял свой меч. Нагнулся к Улле. Из-под одеяла виднелись лишь темные волнистые пряди ее волос. Не удержавшись, он провел по ним ладонью, и девушка вздохнула. Из волос, будто из облака, поглядел блестящий черный глаз.

— М-м… ты куда? — голос был мягким спросонок.

— Спи, я скоро.

Улла выпростала руку и обняла его за шею.

— Еще рано… не уходи.

Наклонившись, Бран поцеловал ее в висок:

— Поспи еще. Даже петухи не пели. Спи.

— А ты куда?

— Я ненадолго. Пока ты встанешь, я уже вернусь.

— Ладно, — она потянулась под одеялом. Бран подоткнул края попоны и положил поближе Уллину одежду.

— Спи, родная, спи, — Бран встал и пошел к дверям.

— Возвращайся поскорей, — вслед ему сказала Улла.

Туман сделался гуще. Временами Брану казалось, что он плывет в нем, будто в молоке: он не видел даже тропы, по которой шел. Однако до кладбища Бран добрался быстро, потому что уже слишком хорошо изучил туда дорогу.

На кладбище туман как будто поредел, проглянули очертания предметов: размытые контуры камней и голые деревья. Туман налился, запульсировал жемчужным светом. Неужто солнце встало? Да вроде рановато…

Впереди мелькнуло темное пятно. Пригнувшись, Бран спрятался за куст. Миг — и фигура растаяла в тумане. Туман ледяными хлопьями стлался меж курганов, скрывая от глаз человека впереди, но Бран и так прекрасно знал, куда этот тип идет.

У края кладбища он замедлил шаг. Туман шевелился над лощиной, как живое существо, как белесый монстр, выползший из мокрого болота. Его ледяное дыхание пробирало до костей. Бран завернулся в плащ, щелкая зубами. Так и околеть недолго. Эх, и начерта я шапку не одел, без ушей останусь.

И тут он увидел человека. Темная фигура, крадучись, возникла из белой пустоты, из-за длинного плаща человек походил на оживший менгир. Бран замер, не дыша. Готово дело. Сейчас заметит.

Человек не оглянулся. Как рыба в прорубь, нырнул в туман, исчез за бледной мерцающей завесой и растворился, словно не бывало. Бран рванулся следом. Куда этого несет, ведь раньше он никогда не уходил с кладбища. Ну, может, наконец-то я хоть что-нибудь узнаю.

Идущий впереди был, как темный призрак. Он временами исчезал. Временами появлялся. Бран осторожно следовал за ним.

Миновав кладбище и рощу, они углубились в лес. Здесь стало гораздо труднее, туман, густой и плотный, скрывал тропу, поэтому человек, идущий впереди, был почти невидим. Лишь иногда Бран замечал в белесом сумраке колеблющееся темное пятно.

Стало жарко. Скинув плащ, Бран перебросил его через плечо. Мокрые волосы лезли в глаза, но он этого почти не замечал, занимало лишь одно: не упустить бы Хелмунта.

А тот шагал все дальше по тропинке, уходил все глубже в лес. Он тоже был без снегоступов, поэтому ему, конечно, тоже приходилось нелегко, однако он упорно шел, мелькая, будто тень, в тумане. Не останавливался. Не отдыхал. Белый сумрак посветлел, проступили контуры деревьев. Туман сделался как дымные клубы, и Бран уже почти явственно видел спину Хелмунта. Он чуть-чуть отстал: ведь, обернувшись, Хелмунт мог его заметить.

Минул, наверное, час, прежде чем мглистый сумрак впереди замерцал розоватым светом, меж глыб деревьев возник сияющий ореол. Фигура Хелмунта канула в него, как в омут. Свет делался сильнее, почти слепил глаза. Бран все шел — а свет отодвигался. И, лишь когда деревья расступились, и стало совсем светло, Бран понял, что это такое.

Берег озера.

Тропа нырнула вниз, в лицо повеял ветер и, всколыхнув покров тумана, порвал и закрутил обрывки надо льдом. Бран увидел солнце — мутный белый диск на мутном белом небе, — увидел камыши, торчащие из снега и неясную фигуру впереди.

Хелмунт был совсем близко. Он по тропе спускался к озеру, спешил, скользя по насту, то и дело оступаясь. Ветер все крутил клубы тумана. Плащ Хелмунта то появлялся, то исчезал за дымной пеленой.

Бран подождал, покуда тот немного отдалится, и пошел следом, стараясь не шуметь. Спустившись по тропе, ступил на лед. Снегу здесь было мало, гладкая поверхность скользила под ногами. Туман сделался реже, стал будто пар над котлом с кипящей водой.

Они были на средине, когда Хелмунт обернулся. Бран заметил его движение, остановился, однако было поздно: тот его увидел.

Он резко кинулся в туман. Терять Брану больше было нечего, и он заорал:

— Стой, Хелмунт! Стой!

Но беглец не думал останавливаться.

— Я все равно тебя видел! — крикнул Бран. Башмаки скользили по льду, и ноги разъезжались. Ветер нес в лицо едкое дыхание тумана.

Озеро было небольшим. Вскоре Бран заметил темную фигуру, взбиравшуюся вверх. Сильно дунул ветер, матовое покрывало разодралось, рассыпалось, рассеялось на тысячу кусочков. Выглянул яркий день, снег засверкал на солнце. Как внезапно прозревший слепец, Бран остановился.

Он увидел себя стоящим под обрывом. Крутой берег был в десяти шагах, из-под снега торчали пласты глины, пожухшая трава, сухие ветви… Обрыв казался высотой в три человеческих роста. На краю замерла темная фигура.

Задрав голову, Бран смотрел наверх. Фигура четко выделялась на блеклой сини неба. Лица Бран не различал: только силуэт.

— Ты чего бежал-то, Хелмунт? — спросил Бран. Тот усмехнулся, скинул с головы капюшон — и Бран открыл рот от изумления.

Потому что это был не Хелмунт. Это был Кнуд.

Ухмыляясь, он тряхнул взъерошенными темными волосами:

— Ну, чего, колдун? Снова обосрался?

Бран промолчал. Кнуд продолжил:

— Эх, и дурак же ты, просто на удивленье, — Кнуд покрутил лохматой головой. — Тебя обвести ничего не стоит, даром только колдуном прозываешься. Попался, как младенец. Да и кто ты, в самом деле? Младенец и есть. Истинный сопляк!

Бран стоял, хлопая глазами. Видно, его растерянное лицо Кнуда очень развеселило. Он издал короткий сухой смешок.

— Ну, чего пялишься, колдун? — Кнуд уперся ладонями в колени и, нагнувшись, заглянул в обрыв. — Зенки вытекут. Чего, все не врубишься никак, а?

— Нет, — сознался Бран.

Кнуд заржал и хлопнул себя по ляжкам. Его смех разнесся над озером, будто карканье вороны, гулким эхом отразился от берегов. С обрыва вниз скользнула струйка снега, громко, отрывисто закричала сойка недалеко в лесу.

Внезапно оборвав свой смех, Кнуд с издевкой бросил:

— Дурак! Щенок! Деревянные мозги. Слишком ты в себе уверен, вот я чего тебе скажу. Думаешь, я не заметил, как ты за Мослом-то следил? Это только такой придурок, как Мосол, может не заметить. Два кретина! Тоже мне, секреты. Да ты за ним так бегал — чуть пятки до крови не стер. Видел я тебя, колдун. И чего он там прячет, знаю. И для чего — тоже. Тьфу, скотина трусливая… Все вынюхивал, нос свой совал, прям как ты. Два сапога пара, лезете во все… Но Мосол-то, гаденыш, тебя трусливей оказался. Разнюхал — и в кусты! Побоялся, значит, меня выдать, гад ползучий. Ну, ничего, все хорошо, что хорошо кончается.

— Так, выходит, нынче утром это ты был? Возле кузницы? — осведомился Бран. Кнуд поглядел на него с насмешкой и спокойно, язвительно ответил:

— Нет, он, этот придурок. Я тоже за ним следил, и тебя заметил. На кладбище за тобой пошел. Видишь, как все кстати? И Мосол этот, и туман. Нет, все-таки нам боги помогают. Ловко я тебя, колдун, провел, а? — Кнуд усмехнулся.

— Да. Ловко, — согласился Бран. — Очень ловко.

Оба замолчали.

— Ну? И что теперь? — спросил Бран.

— А то не знаешь, — Кнуд сощурился. — Знаешь ведь. Чего, скажешь, нет?

Кнуд снял с плеча лук, вытащил стрелу и положил на тетиву.

— Вот, колдун, — сообщил он. — Щас я тебя буду убивать.

Бран огляделся. Деваться было некуда, он был здесь, как на ладони. На льду он меня в два счета подстрелит. А до берега…

— До берега ты, колдун, не успеешь добежать, — заверил Кнуд. — Я хорошо, колдун, стреляю. Хошь, проверим?

Бран промолчал.

— Не хошь, как хошь, — Кнуд пожал плечами. — Тоже правильно. Только ты, колдун, не надейся, я тебя сразу-то не убью. Много чести. Я тебя вот чего, подстрелю как следует, чтоб и помереть не помер, и дергаться, слышь, не смог. А потом я тебя, колдун, тут и брошу. Волки за тобой аккурат к вечеру придут. Волков у нас тут мно-ого… Так что не беспокойся, — опять отрывистый смешок. — Найдут тебя потом, вот вроде как ты — Серого. Только я твою одежду, слышь, жечь не буду, время даром терять. Да и когда тебя найдут, сразу будут знать, что это ты. Глядишь, твоему папане утешенье, да и еще… кое-кому.

Бран принужденно усмехнулся:

— Спасибо. Ты очень добр.

— А не на чем, колдун. Кушай на здоровье. — Кнуд поднял лук и стал прилаживать стрелу. Бран снова огляделся, смерил глазами расстоянье до обрыва. Придется попробовать… другого выхода все равно нет.

— Слушай, Кнуд, — промолвил он.

— Чего? — отозвался тот, не прерывая своего занятия.

— Так, значит, говоришь, это Хелмунт был у кузницы?

— Был, был… да сплыл.

— И на кладбище — тоже он?

— Дюже, я гляжу, ты за него волнуешься, — Кнуд возился со стрелой.

— А где он теперь, Кнуд? Где он?

Тот усмехнулся:

— А волков пошел кормить. Да чего это ты так за него волнуешься? Волнуйся лучше за себя. У тебя есть, о чем поволноваться!

Бран глотнул.

— Серого тоже ты убил?

— Вот ведь, — Кнуд качнул головой. — И помереть спокойно не можешь, а? Разнюхиваешь все…

— Так это был ты?

— Я, я, кто ж еще-то? Неужто этот придурок Мосол? Да у него мозгов не хватит. Скажешь, плохо я все придумал, а, колдун?

— Да уж, куда лучше! Все были уверены, что Серый сбежал, если бы не…

— Если бы не ты. — Кнуд опустил лук и зло посмотрел на Брана. — Ты, колдун, мне всю музыку испортил. Чего оставалось делать, сам посуди? Сидеть и ждать, покуда ты меня изловишь? Сам, выходит, и виноват, нечего было лезть. Вот, колдун, ты и нарвался. Так что пеняй на себя.

— А чего ж ты Серого убил-то, а? — Бран снова поглядел на обрывистый, такой далекий берег. — Ну, со мной еще понятно, а Серый? Он же тебе вроде помогал?

— Помогал! — фыркнул Кнуд, держа лук наперевес, будто палку. — Как же, помогал он! Говно он был, слизняк, как пить дать, меня бы выдал.

— Но живьем-то его зачем было свиньям скармливать? Вот я чего не пойму.

— Да чего там понимать. Случайно это вышло, ясно тебе? Случайно. Я по башке его как стукнул, он и с копыт. Думал, что прибил, а он возьми да оживи, придурок разнесчастый. Да ничего, теперь уж он в надежном месте… скоро и ты там будешь. — Кнуд улыбнулся, и улыбка была скверной. Он поднял лук.

— Выходит, ты мне соврал, — Бран посмотрел на обрыв. Успею. Должен успеть. Вот только спрятаться там негде, подстрелит. Так… слева вроде бы берег круче… если я туда…

— Соврал? Это когда же? — удивился Кнуд. Рука с луком опустилась.

— Как это — когда? Выходит, это ты в меня стрелял, на охоте.

— А-а, вон чего, — Кнуд пожал плечами. — Ясное дело, я. И в сарае тогда, ну, когда ты в яме сидел — тоже я. Но тогда я маху дал. Я ж ведь чего думал? Что это твой папаша колдун, а не ты, вот и влип, как кур во щи.

— А чего ж ты промахнулся? Ведь говорил, что хорошо стреляешь.

— Хорошо. Лошадь, стерва, меня толкнула, вот и промазал, а второй раз не успел. Я ж не дурак, колдун, с тобой в рукопашную-то связываться. Ты вон всех тут как уделал. Не-е, на расстоянии, слышь, оно верней… безопасней. Ничего. Зато нынче уж не промажу, — Кнуд снова поднял лук.

— Вот ты всех убиваешь, — пальцы Брана непроизвольно сжались в кулаки. Он весь взмок, хоть было совсем не жарко. — Тебе людей не жаль? Чего ты злой такой? Ты вон Харалда Лося убил… не жаль тебе его? Он-то тебе чего плохого сделал?

Лицо Кнуда стало злым и острым. Лук резко опустился.

— Жаль, говоришь? Жаль? — Кнуд выплюнул эти слова. — А он меня жалел? А меня — меня кто пожалел? Хоть раз? Хоть когда-нибудь? Харалд твой меня жалел? Да мне каждый гад тут норовит в зубы ткнуть! А ты знаешь, кто я? Знаешь, кто я?! Я ж ведь старший сын у конунга-то! Самый старший, ясно?! А он меня рабом сделал! Каждая собака тут надо мной изгаляется! Ну, ничего. Ничего! Теперь никто не сможет помешать. Я им всем устрою. Всем! Уж им будет на орехи! Я этому гаду покажу, он свое получит!

— Согласен, конунг, конечно, гад. Ну, а остальные здесь причем? — словно бы случайно, словно невзначай, Бран шагнул вперед. Кнуд тут же поднял лук и сразу успокоился. На губах мелькнула хитрая улыбка.

— Заболтать меня пытаешься, колдун? — Кнуд погрозил пальцем. — Стой, стой на месте-то, куда? Все равно ведь не убежишь, только мучиться придется дольше. Не усложняй себе жизнь, — он помолчал. Потом сказал:

— Все вы гады. Конунг гад. И ты тоже гад. И остальные гады. Ну, ничего. Они свое заработали, уж поверь. До последней капли! Жалко, медведя ты убил. Боги — они все видят. С ними шутить — ни-ни… Теперь и ты свое получишь. А как же? В чужое дело нечего соваться. Мешать нечего тут было, колдун! Если боги решили кого-то покарать — чего ты влез, скажи на милость? Кто тебя просил?

— Ты знаешь, кто. Конунг.

— Ну, вот вместе с ним и сдохнешь, — Кнуд блеснул глазами. — Узнаешь тогда, чай, что такое божья кара.

— Это медведь, что ли, по-твоему, был божья кара?

— Конечно, — ответил Кнуд. — А то нет.

— Это было стечение обстоятельств. Случайность, ясно тебе?

— Тю, дурак! Чего ты знаешь? Чего ты понимаешь вообще? Тоже, сунулся! Ты, колдун, слепой, как крот. Все время рядом ходишь, а не видишь ничего. Умничаешь, лезешь… надоел ты мне. Душу вымотал! Ты здесь, как заноза в жопе, того и гляди все из-за тебя сорвется. Мельтешишься под ногами, отвлекаешь только всех, мозги дуришь. Ну, нет, я не позволю! Не-ет, шалишь, я тебе не дам все поломать! Я тебе покажу кару богов! На, получай!

Тренькнула тетива. Бран отпрянул в сторону, и стрела со звоном ударилась о лед. Кнуд молниеносно выхватил другую. Бран рванулся к берегу. Вторая стрела просвистела у самого лица, Бран едва успел отскочить. Кнуд снова целился в него.

— Потанцуй, засранец, — Кнуд выстрелил. На этот раз Бран чудом увернулся. Задев плечо, стрела разорвала одежду, он ощутил ожог, короткий, резкий, острый. Кнуд целился. Щелчок. Свист. Бран напрягся, но стрела мелькнула мимо. Бран, тяжело дыша, посмотрел наверх.

Кнуд замер, свесив руки. Лук выпал. Кнуд пошатнулся, прижав ладонь к груди. Внезапно исчез, скрылся за кромкой обрыва — точно утонул.

На берегу, в отдалении, на опушке леса, шевельнулся занесенный снегом куст, снег посыпался с него, засверкал на солнце. Показалась темная фигура. Человек был слишком далеко, чтоб его можно было разглядеть. У него в руках был лук.

Выбравшись из-за куста, он бросил лук и побежал к обрыву. Еще немного — и оказался на краю. Скользнул вниз, не найдя тропинки, взметнув вокруг себя облако снежинок. На мгновенье он исчез, а потом снова показался, уже на льду, белый, будто снеговик. Шапка слетела. Темные косы упали до колен.

Улла?!

Она подбежала. Обняла Брана, прижалась щекой к его щеке. Ее трясло. С полминуты они молчали. После, отстранившись, она принялась, как сумасшедшая, целовать его лицо.

— Господи, Улла, родная… ты откуда здесь?!

— Не знаю… я не знаю… — шепотом ответила она. — Просто мне вдруг стало страшно, и я пошла следом за тобой. О боги… о боги… что бы могло быть, если бы я не… Ты ранен? Он в тебя попал?

— Нет, я в порядке. Ты замерзла?

— Что ты, наоборот, ужасно жарко…

— Ты дрожишь.

— Я испугалась… я так испугалась! Он бы наверняка в тебя попал! Он очень хорошо стреляет. Я видела. Я знаю. Он хотел тебя убить… ой, мамочка… — она спряталась у Брана на груди.

— Ш-ш-ш… Тише… все прошло. Чего ты, успокойся. — Бран провел ладонью по ее забитым снегом волосам. — Ты шапку потеряла.

— Я снегоступы где-то там бросила, и лук тоже, — она подняла глаза. — Это Арноров, искать теперь придется.

— Мы найдем. Обязательно. А пока пойдем, глянем на него? — Бран указал подбородком туда, где остался Кнуд. Девушка кивнула.

Они взобрались на обрыв. Кнуд лежал у края. С одного взгляда было ясно, что он мертв. В застывших глазах отражалось белесое небо. Он лежал, раскинув руки, встрепанные волосы, как клякса, темнели на снегу. Из груди чуть под углом торчала длинная стрела. Снег вокруг заплывал вишневой кровью.

Опустившись на колени, Улла закрыла Кнудовы незрячие глаза. Когда Бран присел рядом, она подняла голову и посмотрела на него.

— Может, зря я его убила, — неуверенно выговорила она. — Но он в тебя стрелял, я боялась, что не успею… что он меня не послушает, если я просто крикну, или еще что.

— У тебя не было выбора, — Бран взял ее за руку. Пальцы оказались холодны, как лед. — Вряд ли бы он тебя послушался.

— Думаешь?

— Уверен. Он бы меня убил. Он мне это сам сказал. Он вообще хотел меня подстрелить и бросить здесь, чтобы ночью волки сожрали.

Уллины пальцы стиснули ему ладонь.

— Так что ты мне снова спасла жизнь, родная. Это уже в третий раз.

— Это не важно, в который, — отозвалась Улла. — Совсем не важно, поверь. Не считай, ты мне не должен. Если понадобится, я это сделаю сто, тысячу раз. Сделаю с радостью. Я только хочу, чтобы ты жил. Вот и все. Я тебя люблю. Это совсем просто. Я хочу, чтобы ты жил.

Бран взял ее лицо в ладони, поцеловал, а потом сказал:

— Идем, поищем твой лук, и шапку заодно, а то замерзнешь, — он поднял девушку со снега.

— А с ним чего? — она указала на Кнуда. — Я не хочу его тут бросать… вот так.

— Я тоже не хочу, — ответил Бран. — Мы с тобой знаешь, что сделаем? Я пойду к твоему отцу. Скажу, что это я его убил.

Ее глаза широко раскрылись. Она замотала головой:

— Что ты, нет! Зачем?! Не надо! Ведь это я…

— Ты это сделала из-за меня, — твердо молвил Бран. — Не волнуйся, мне ничего не будет. Я скажу, что защищался, что он на меня напал. Это правда, разве нет? Но я хочу, чтобы ты пообещала, что никому ничего не скажешь. Ты не расскажешь отцу, что была со мной, Улла. Ты должна поклясться.

Она молчала и кусала губы.

— Вот увидишь, голубка, — Бран взял ее за плечи. — Увидишь, все обойдется. Правда же, обойдется. Я только должен быть уверен, что он не узнает, чего ему знать нельзя. Я не хочу, чтобы он… Обещай, что ничего ему не скажешь. Прошу тебя.

— Я боюсь, — прошептала Улла. — А вдруг он не поверит? Что он тогда с тобой сделает?!

— Он ничего не сделает, вот увидишь. Он не слишком любит Кнуда… вернее, любил. Ничего он мне не сделает. Пообещай, что не станешь вмешиваться. Я должен быть уверен. Обещай мне, пожалуйста.

Уллины руки обвили его шею.

— Хорошо, — услышал он. — Я буду молчать. Я туда даже не пойду, если ты так хочешь.

— Спасибо, родная.

— Но только что делать, если он не поверит? Если он не поверит, как нам быть?

— Не думай об этом. Если не поверит — там увидим. Придумаем чего-нибудь. А сейчас пошли, дорога долгая, надо успеть засветло вернуться.

 

Глава 19

Конунг и Бран сидели друг против друга за столом. В доме, похоже, собрался весь поселок, люди разместились даже на полу. В очаге потрескивали угли. Скучный свет напольной лампы падал конунгу на лицо.

— Каков подлец, — уронил конунг. Его глаза горели гневом, а рука сжалась в кулак.

— А ты его прям так оставил, ай ветками завалил? — спросил Брана Сигурд.

— Завалил, конечно, — ответил Бран. — Чтобы волки не сожрали.

— А зря, — бросил конунг. В его зрачках, в самой глубине, разгорались сумрачные искры. Кулаки замерли на столешнице. Костяшки пальцев стали белыми, а над ними бугрились вены.

— Очень зря, — повторил он. — Не стоило возиться, на такую гниду время тратить. Если уж ему так хотелось накормить волков, мешать не собираюсь, пускай теперь и кормит. Собаке собачья смерть. Ему нравится лес? Пусть в лесу и остается. Меня не колышет, где этот гад сгниет.

Сын в отца. Вслух Бран сказал:

— Ну, не знаю. Только если Серого мы похоронили, почему и этого не схоронить? Человек же все-таки.

— Яйца курицу не учат, — отрезал конунг. — Я уж сам решу, кого куда определить, твоей помощи не требуется. Ясно?

Бран, насупившись, ответил:

— Яснее некуда. Только вот, знаешь, я сильно жалею, что все тебе рассказал.

Губы конунга дернулись в усмешке:

— Неужели? Да ведь ты, колдун, был обязан это сделать. Ты был обязан все мне рассказать.

— Кто же это меня обязал, а? Чего-то не припомню. Мне при любом раскладе было легче промолчать, разве нет? При твоей ко мне… гм… любви — ты ведь запросто мог и не поверить. Кнуда там никто бы не нашел, ну, разве что весной. А до весны, конунг, я уже буду далеко. Я для того все тебе и рассказал, чтобы не бросать его там, в лесу. Он же… может, конечно, я лезу не в свое дело, но он тебе не чужой. Зачем же… так?

Стало очень тихо. У сидящих рядом глаза полезли на лоб. Эх, и черт меня дернул за язык. Сейчас он взбеленится!

Но конунг остался спокоен, лишь нахмурился, да в зрачках полыхнули огненные точки.

— Ты и впрямь лезешь не в свое дело, колдун, — отозвался он. — Не тебе о том судить, кто здесь кому и кем приходится. А если ты и впрямь только для того мне рассказал, чтоб я хоронил этого гада, в таком случае тебе действительно стоило молчать. Делать этого я не намерен. А что до веры… — тут конунг вскинул бровь. — Я тебе, колдун, верю. Почему бы и нет? Я Кнуда знаю, и тебя тоже. Ты уж у меня тут третий месяц кантуешься, я тебя успел изучить. Уж чего-чего, а ты из-под тишка убивать не станешь, не то что этот. Этот-то — он на все способен… был. На него очень похоже: из кустов стрелять, травить, заманить кого-нибудь в дебри. Ничего другого от него и ждать не приходится. Так что, колдун, успокойся, в убийстве я тебя не обвиню. Разве что — молись своим богам, что в живых остался. Тебе сильно повезло. Кнуд великолепно стреляет… то есть, стрелял. Я никак не пойму, с чего он в тебя на охоте тогда промазал.

— Он сказал, будто его лошадь толкнула.

— А-а, — конунг сощурился. — Ну, значит, тебе дважды повезло. Потому как у нас тут лучше него стреляет разве только Сигурдов Эйвинд, да вот еще младшая моя, Улла.

Бран не ответил.

— И все ж таки, не стоит там его бросать, — молвил Сигурд. Конунг, набычившись, уставился на ярла. Тот спокойно встретил его взгляд.

— Да ведь я уж сказал, — бросил конунг, — повторять не собираюсь.

— Ты погоди, — попытался урезонить ярл. — Не кипятись. Послушай.

Но конунг не уступал:

— Чего слушать? Это, кажется, мое дело.

— А кто спорит? Никто и не спорит. Просто я вот о чем подумал: а ну как Кнудов-то, слышь, дух к нам сюда шляться начнет? Чего тогда станем делать?

У людей вытянулись лица, они зашептались, стали переглядываться… Нахмурясь, конунг прикусил губу. Чуть погодя сказал:

— Я как-то и не… Мне даже в голову не пришло. Только этого не доставало!

— Вот и я о том, — заметил Сигурд.

Минуту была тишина, потом конунг с неохотой произнес:

— Ладно, ваша взяла. Пошлю рабов, пускай его сюда приволокут, зароем где-нибудь. Хоть, признаться, жалко этим гадом хорошую землю портить.

Сигурд отвел взгляд и погладил бороду. Конунг повернулся к Брану.

— Одного, колдун, я не пойму, — конунг оперся локтем о стол. — Ты чего за ним следил-то, а? Ты, что ль, знал чего за ним? Подозревал его?

— Подозревал, — ответил Бран. Конунг нахмурил брови:

— А мне чего же не сказал? Я ведь спрашивал тебя.

— Это были только подозрения. Я не хотел, чтобы ты ему чего-нибудь сделал.

— Ну, ясно, — в голосе Торгрима звучало раздражение. — Занятный ты все же тип, колдун. Ты что, дожидался, покуда он тебе чего не сделает? Чтобы у тебя появились доказательства? Так, что ли?

— Понимай, как знаешь, — спокойно молвил Бран.

— Эх, до чего ты интересный человек, колдун, — отозвался конунг. — И жизнь у тебя интересная. Вечно вокруг тебя чего-нибудь да происходит!

— Ага! Ну, да, — не сдержался Бран, — правильно! Как раз самое время во всем меня и обвинить.

Конунг усмехнулся:

— Ладно, колдун, шучу, не дергайся. Ну, полно, полно, экий ты, не злись.

— Я и не злюсь.

— Вот и хорошо, — конунг снова усмехнулся. — Ты лучше вот чего… Говоришь, ты в него стрелял?

— Ну, стрелял.

— А лук у тебя откуда?

Бран встретил конунгов пристальный взгляд. Нет, он ничего не знает.

— Это Арнора, я в доме взял. Темно было, а я никого будить не хотел, ну, и взял, что под руку подвернулось, — Бран нашел Арнора глазами, тот сидел подле отца. Бран осторожно произнес:

— Извини, что я без спросу.

А вдруг ее кто видел утром, когда она в дом заходила и лук брала?!

Брана окатило страхом, однако все молчали. Арнор отозвался:

— Да чего ж, на здоровье, хорошо, что взял. В живых остался! Честное слово, я очень рад, — Арнор улыбнулся. Уж он-то точно ничего не видел, понял Бран.

— А стрелу с собой принес? — спросил конунг. Подтянув к себе котомку, Бран вынул длинную стрелу и положил перед конунгом на стол. Острие и часть древка были покрыты запекшейся, почерневшей кровью.

— А кровь-то, — заметил конунг, — кровь-то черная. Гадючья прямо, тьфу… Ну, ладно. Хорошо, что принес.

Конунг взял стрелу за оперенье и сказал:

— Ладно, колдун. По закону ты перед нами чист. Вот, и орудие убийства предъявил, молодец, что принес.

Конунг встал и, подняв стрелу, громко произнес:

— Так вот, чтоб все слышали: здесь перед всеми объявляю, что на колдуне нету никакой вины. Убийство было из обороны. Орудие — вот оно. Не думаю, что кто-то захочет мстить, но на всякий случай предупреждаю: никакой мести. Я запрещаю. Ясно? Кто сунется, руки обломаю! И еще: виры, колдун, никакой с тебя я не потребую. Собаке собачья смерть. Ты с ним сполна расчелся, с этим гадом. За Харалда Лося, да и за себя тоже. И за меня, коль на то пошло! Все. Я закончил, — конунг сел. Понизив голос, сказал Брану:

— Да, кстати… Теперь-то ты слово свое наконец сдержал, а, колдун? Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — с неохотой откликнулся Бран. — Только, пожалуйста, не сейчас, очень прошу… устал я как собака. После. Ладно?

— Как скажешь, колдун, тебе решать. Может, обедать останешься?

Бран посмотрел на Сигурда. Тот подмигнул и проговорил:

— Да уж он мой жилец-то, у нас столуется. У нас и готовят на него. Глядишь, хозяйка моя осерчает, коль я его к обеду не приведу. Так што, брат, не обессудь.

Конунг пожал плечами.

— Ладно. Твое дело, колдун, упрашивать не стану, — конунг помолчал — и с усмешкой добавил:

— Иди уж, а то они там от любопытства полопаются.

И он был прав.

Домашние Сигурда действительно лопались от любопытства. Когда Бран явился к Сигурду, ему битый час пришлось отвечать на их вопросы. Хорошо еще, что рядом был Арнор. Он не давал Брану и рта раскрыть, болтал без умолку, и под конец все стали обращаться именно к нему. За это Бран был Арнору несказанно благодарен. Расспросы продолжались до обеда, до тех самых пор, пока не воротился Сигурд.

— Ну, все, отстаньте от человека, — едва переступив порог, велел он. — Ишь, трещат, сороки, на стол лучше накрывайте! Обедать пора.

За обедом Сигурд усадил Брана рядом, на лавке у стены. Старый Бьорн, заявившийся в гости, пробовал было пристать с вопросами, но Сигурд оборвал:

— Довольно. Вечером с ним поговоришь, коль у него охота будет. Ты ешь, ешь, сынок, не обращай внимания.

Бран молча улыбнулся.

— А где дочки-то? — спросил Сигурд. — Што, не появлялись? Где они, мать?

— Кто ж их душу знает? — пододвинув стул, Хелге села подле мужа. — Куда-то запропали.

— Послать разве кого поискать… — начал Сигурд, но не договорил. Заскрипела дверь, по ногам потянуло холодом, заплясало пламя в очаге. На миг люди увидали синеватые сумерки снаружи.

— Ох, мы, кажись, опоздали, — сказал запыхавшийся девичий голос.

В дверях возникли две маленькие фигурки. Войдя, девушки скинули платки и приблизились к столу.

— Нехорошо, — сказал Сигурд, пряча улыбку в бороде. — Где это вас носит, на ночь глядя? Што за баловство такое?

Девушки смотрели на него. Обе раскраснелись, темные глаза блестели. Они были сейчас так похожи друг на дружку, что и впрямь казались сестрами.

— Прощенья просим, — задорно вымолвила Раннвейг. — Припозднились.

— Ах, стрекоза, — Сигурд покачал головой. — И с чего ж это ты припозднилась, а?

— Не сердись, дядя, — попросила Улла. — Это из-за меня. Она мне помогала, там, дома.

Сигурд улыбнулся:

— Што ты, птаха, разве ж я сержусь? Да вы садитесь, што стоять-то? Садитесь, кушайте, голодные, небось?

Девушки обошли стол и проскользнули к лавке. Бран вздрогнул, когда Улла оказалась к нему почти вплотную.

— Можно? — тихо молвила она. Он подвинулся, и Улла села рядом. Ее бедро коснулось его ноги. Бран закусил губу, а Улла отвернулась.

— Так што, надеюсь, он не передумает, — говорил Сигурд, отрезая пласт мяса. — А то куда это годится? Ну, куда годится, я спрашиваю? Срам, да и только. Эй, сынок, мясо будешь? — обратился Сигурд к Брану.

Бран поднял голову. Его мысли были заняты Уллой, и он не сразу понял вопрос. Несколько секунд он лишь моргал глазами, потом ответил:

— Да, спасибо.

Раннвейг схватила его тарелку и пододвинула отцу.

— Ну, вот, — Сигурд шлепнул туда такой ломоть оленины, что хватило бы на троих. — Ты ж молодой, тебе надо есть. Бегал нынче целый день, умаялся, поди? Эй, а хлеб у нас где?

Под конец обеда Брана разморило. Отложив нож, он отодвинулся к стене. Глаза немедленно закрылись, звуки стали отдаляться, и он бы уснул, если б кто-то не потряс его за плечо. Бран с трудом разлепил веки. На него смотрела Улла.

— Да он совсем спит, дядя, — она улыбнулась.

— Иди-ка ложись, — промолвил Сигурд. — Замотался совсем, гляжу. Поди, ляг. Поди, поди, ничего, солнце уже село.

— Правда, иди, — Улла встала и сказала Раннвейг:

— Давай дадим ему пройти.

Девушки вышли из-за стола, пропуская Брана. Проходя, он замешкался подле Уллы. Ее ладонь коснулась его руки, губы дрогнули, и ресницы опустились. Раннвейг дернула Уллу за рукав. Подтолкнула Брана. Тот шагнул в сторону, пошел и лег на свое место, на лавке у стены. За столом продолжались разговоры, туда-сюда ходили люди. Бран повернулся на бок, и веки тут же опустились.

Перед глазами замелькали отрывочные яркие картины, и Улла была в каждой из них. Виденья понесли Брана, как река. Исчезла темнота… исчезли мысли… исчез он сам, остались лишь одни видения.

Звук коснулся его слуха, нескончаемый, тихий, монотонный. Скрип-скрип, скрип-скрип… Бран приподнялся на локте. У очага светился огонек. Тонкая рука качала зыбку. Скрип-скрип… скрип-скрип… скрип-скрип… Голос затянул колыбельную без слов. Мелодия была, будто вой ветра, будто плеск воды. Огонек колебался в такт сонной песне.

Спустив на пол босые ноги, Бран поднялся с лавки и пошел к очагу. Вокруг было темно. Он шел — а огонь отодвигался. Это сон. Я сплю. Конечно.

Она сидела на низком табурете, и темные волосы стелились по земле. Он подошел к ней со спины. Зыбка ритмично колыхалась, голова клонилась девушке на грудь. На ней была длинная белая рубаха. Широкий ворот сполз, обнажив плечо.

Бран коснулся ее кожи. Словно лед.

— Ты замерзла?

(…всего лишь сон…)

Она обернулась, поглядела тепло и мягко. Глаза были в пол-лица.

— Что же ты так поздно? — с укором спросила она. — Что ж так поздно?

Поздно?

— Это сон, — сказал ей Бран. — Всего лишь сон, родная.

Она с грустью смотрела на него. Слеза катилась по щеке, и губы вздрагивали.

— Нужно было раньше, — она отвернулась. Он нагнулся над ее плечом и заглянул в колыбель. Увидал там лишь сгусток темноты.

— Что там у тебя? — спросил Бран. Она вскинула глаза и сказала с удивлением:

— Разве ты не видишь? Ребенок.

Откуда здесь ребенок?

— Откуда здесь ребенок? — отозвался Бран.

— Родился.

Когда Бран перевел взгляд на колыбель, там был ребенок. Бран увидел маленькое тельце. Ребенок копошился, вскидывая ручки. Словно лунное пятно, он светился в темноте.

А вместо головы у него была медвежья морда.

Он вцепился взглядом в Брана. Кабаньи глазки засветились злобой, пасть открылась, обнажив огромные клыки.

— Красивый, правда? — раздался голос Уллы.

Ты что, не видишь, хотел сказать ей Бран. Посмотри на него! Ведь это же чудовище!

Но он ничего не успел сказать. В зыбку вдруг хлынула кровь, затопила колыбель, словно тонущую лодку: целиком, до краев. Медвежья морда скрылась, и кровь хлестнула на пол черной струей. Улла страшно закричала. С этим криком Бран рухнул в темноту.

Когда он воротился, Уллы не было. Свет исчез. Бран стоял во тьме. Тишина. Он ничего не видел, ни контуров предметов, ни всплесков света — ничего: словно мир вокруг перестал существовать, словно Бран провалился куда-то глубоко под землю. Словно он ослеп.

Может, я ослеп?

Да нет же. Это просто сон.

— Кто тут есть? — позвал Бран.

— Чего кричишь? — ответили ему.

Все вдруг переменилось.

Тьма обернулась светом. Бран стоял посреди большого дома. Прямо перед ним был накрытый стол, а вокруг сидели люди.

(Харалд?)

Это был Харалд. Каждый из них был Харалд. Одно лицо.

— Харалд? Это ты? — удивился Бран.

Сидящие кивнули головами:

— Я. Садись со мной, выпей пива.

Харалды вытянули руки, взялись за кувшины, что стояли на столе, и поднесли к губам.

(…ох, нет…)

— Не пей! — вырвалось у Брана. — Не надо! Это яд!

Харалды грустно улыбнулись. Покачали головами.

(…не остановить…)

— Не остановить, — промолвили они. — Поздно. Нужно было раньше.

Запрокинув головы, Харалды стали пить.

Бран закрыл лицо руками.

Когда он убрал ладони, Харалд улыбался. Перед ним на столе была свеча, и мягкий отблеск падал на его широкое лицо. Вокруг стало темным-темно. Была тишина. Где-то звонко капала вода.

А Харалд все смотрел — и улыбался.

— Ты умер, — сказал Бран.

— Нет, — ответил тот.

— Как же так? Я знаю, что ты умер.

Харалд оперся о стол локтями, провел ладонью по пышной бороде.

— Нет, сынок, — у него был грустный голос. — Все не то, чем кажется.

(…что?…)

— Что? — Бран шагнул вперед.

Харалд не ответил. Кровь потекла по бороде, зубы оскалились, а лицо перекосилось мукой. Окостенелые пальцы судорожно царапали стол. Дрогнув, раскрылись запекшиеся губы, кровь струей забила изо рта. Он начал оседать, скрываться под столешницей, словно погружаясь в омут. Страшный вопль, похожий на рык, ударил Брану в уши:

— Все не то, чем кажется! Все не то, чем кажется! Все не то, чем…

Открыв глаза, Бран сел. Сердце колотилось, едва не разрывая грудь. Стон Харалда еще звучал в ушах. Бран помотал головой и перевел дыхание.

"Все не то, чем кажется"…

Бран вытер со лба пот и огляделся. Некоторое время не мог понять, где он, и который теперь час. Остановил проходившего мимо раба.

— Эй, — сказал Бран, — это утро, или вечер?

— Вечер, — отозвался раб. — Скоро уж огни тушить будем. Спи, чего вскочил?

Бран спустил ноги наземь и встал. У стола было полно народу. Опять в тавлеи режутся, понял Бран. Обогнув очаг, прошел в дальний угол, к бадье с водой. Напившись, кое-как пригладил волосы и огляделся. У стола за очагом возились женщины. Они продолжали болтать, кидая на Брана любопытные взгляды. Раннвейг сидела на лавке у стены и что-то шила, кажется, рубашку. Уллы нигде не было. Может, к себе домой пошла. Надо спросить у Раннвейг.

Бран приблизился и сел неподалеку. Раннвейг покосилась на него.

— Слушай, — тихо молвил он. — А где Улла?

— А зачем тебе? — лукаво осведомилась девочка.

— Поговорить.

Раннвейг ухмыльнулась. Откусила зубами нитку и полюбовалась на свою работу.

— Так где она?

— Отсюда не видать.

— Чего, тебе жалко, что ли? — Бран усмехнулся. — Или секрет?

— Может, и секрет, — Раннвейг набрала ткань на иголку. — Подай-ка мне наперсток. Вон тот, большой.

Бран потянулся через стол и взял наперсток из резного рога.

— Красивая штуковина, — заметил он. Раннвейг, не таясь, наблюдала за ним. — Хорошая работа.

— Давай сюда, — девочка протянула руку.

— Хоп! — Бран подбросил наперсток, и, поймав, зажал в кулаке. — Нету!

— Да ну тебя, давай, мне некогда!

— Я же сказал, нету. Гляди, — он протянул ей пустую раскрытую ладонь. Раннвейг насупилась.

— Хватит, что ль! — сердясь и смеясь одновременно, промолвила она. — Что еще за шутки? Отдавай! Ну? Быстро!

— Сначала скажи, где Улла, — Бран, улыбаясь, покачал головой.

— Тогда отдашь?

— Посмотрю на твое поведение.

— Еще чего! — фыркнула Раннвейг. — Иди тогда, сам ее ищи.

— Ладно, отдам. Так где она?

Раннвейг поманила Брана пальцем. Понизив голос до шепота, произнесла:

— В капище.

— Сейчас? На ночь глядя? А что она там делает?

— Колдует, — Раннвейг сделала страшные глаза. Бран озадаченно молчал.

— А серьезно? — спросил он наконец.

— Сам ее спроси, — рассердилась Раннвейг. — Она мне и так голову открутит. Она ж не велела никому говорить.

— Даже мне?

— Ох ты, ох ты, великая птица. Да, если хочешь знать, и тебе. Тебе-то первому. А теперь давай сюда наперсток, живо!

— Ладно, — Бран отдал девочке наперсток и встал.

— Ты куда это? — окликнула она.

— Пойду, посмотрю, как она колдует.

— Ой, только не выдавай меня, — глаза Раннвейг округлились. — А то она обидится.

— Не выдам.

Раннвейг хотела сказать что-то еще, но Бран уже не слушал. Вернувшись к лавке, взял плащ, наскоро причесался и, никем не замеченный, выскользнул из дома.

 

Глава 20

На улице было темно, очень холодно и безветренно. Снег скрипел под ногами, как деревянный рассохшийся настил.

До капища Бран добрался за несколько минут. Большую низкую постройку до самой крыши занесло сугробами, из маленького оконца под застрехой сочился тусклый желтый свет. Вскарабкавшись на сугроб, Бран заглянул внутрь.

Сначала он увидал лишь полумрак, а в нем — темные глыбы статуй. Потом, приглядевшись, уловил движение. На стене горел единственный факел, но и его мутного света хватило, чтобы разглядеть: это Улла. Она была возле статуи Тора, что-то делала на каменном алтаре. Потом присела, взяла невидимый Брану предмет, поднялась и шагнула к изваянию.

— Великий Тор, — услышал Бран, — прими мое приношение. Защити его от всех опасностей, ведь ты справедливый, ты великий и милосердный. Ты знаешь, что он хороший человек. Прошу тебя, защити его от демонов, от мороза и волков. Пусть идет с миром. Пусть будет свободен, как и должен быть. Прошу тебя, великий бог, сохрани его на пути. Вот, прими от меня это, — она подняла руку. В ладони оказалась каменная чашка, наземь полилось что-то черное и тягучее. Но Бран не досмотрел, потому что сугроб под ним обрушился. Он едва успел вцепиться в оконный переплет.

Улла ахнула и резко обернулась. Чашка вырвалась из рук, со стуком ударилась о подножье статуи. Улла прижала ладони к груди.

— Кто… кто здесь?! — срывающимся голосом вскрикнула она.

— Это я, искорка, — повиснув на руках, Бран сунул голову в окошко.

— Кто?!

— Я.

Некоторое время Улла молчала, потом промолвила с укоризной:

— Подглядывал, да?

— Да, — сознался Бран.

— Зачем?

— Просто я тебя искал. Я же не знал, что… Можно зайти?

— Ты один?

— Конечно… Черт, я сейчас сорвусь!

Так и получилось. Пальцы Брана скользнули по заиндевевшей раме, ноги не нашли опоры, и он рухнул вниз, едва не по уши утонув в сугробе. В темноте он ничего не видел, не мог понять, где верх, где низ. На миг ему почудилось, что он барахтается в реке. Тут действительно утонешь, мелькнула мысль.

Сильная рука вцепилась ему в воротник, и Уллин голос произнес:

— Я тебя вижу. Давай, помоги мне!

Бран слепо зашарил вокруг себя глазами. Взглядом натолкнулся на темный силуэт.

— Да куда ж ты, — задыхаясь, вымолвила Улла. — Так тебе не выбраться… ты вбок давай, вбок… ну, давай же, я не смогу…

Через несколько минут они выползли из сугроба и без сил распростерлись на снегу, у двери в капище. Долго молчали, стараясь отдышаться.

— Вот так оно, подглядывать, — сказала Улла. — Доподглядывался, — она тихо засмеялась. Бран подобрался к ней.

— Ну? Живой? — спросила она. — Подглядывальщик… Ты как меня нашел?

— Подглядывал.

— Раннвейг, небось, проболталась?

— Нет.

— Она, конечно.

— Нет, я сам. По следу бежал. Вот так, гляди, — Бран зафыркал по-собачьи и носом принялся тыкаться в девушку. Она по-детски закатилась смехом, попыталась его оттолкнуть. Он схватил ее. Она брыкалась. Они соскользнули вниз, к самым дверям.

— Ой, пусти, не могу… больше, — едва дыша, взмолилась Улла. — Задохнусь сейчас…

Бран выпустил ее и сел. Она, помедлив, тоже. Убрала со щек растрепавшиеся волосы.

— Давай зайдем внутрь, — предложил Бран. — Только надо встать, а то дверь не откроется.

Скользя по насту, они кое-как поднялись. У входа намерз пологий скат, и оттого их то и дело, будто лодку течением, сносило к двери. Улла снова начала смеяться. Исхитрившись отворить дверь, они соскользнули внутрь. Не удержались на ногах и упали около порога. Дверь захлопнулась.

— Ну, вот, — сказал Бран, с любопытством озираясь. — К богам в гости… прибило, значит.

— Не смейся, — укорила Улла, отряхивая снег. — Боги услышат, рассердятся.

— Хорошо, молчу. А кстати, что ты тут делала?

Улла, кажется, смутилась. Бран встал, и она тоже. Нервно оглянулась через плечо на статую Тора.

— Я… — ответила она. — Я… жертву приносила. Для Хелмунта.

Бран поднял бровь. Улла тихо пояснила:

— Я не хотела говорить. Боялась, ты рассердишься.

— На что же мне сердиться. Но только я не понимаю, думаешь, Кнуд все-таки его убил? Поэтому ты… Но откуда ты знаешь?

Улла удивилась. Некоторое время молчала, с удивлением глядя на Брана, потом произнесла:

— Когда бы Кнуд успел его убить? Разве это то, что он тебе сказал? Ты разве не понял? Ты действительно не догадался? Все те вещи, что ты там нашел… Ты разве не понял, для чего Хелмунт их собирал?

— Он их просто украл.

— Он не вор, — отрезала девушка. — Неважно, что ты о нем думаешь, но он не вор, ясно? Я Хелмунта получше твоего знаю. Он же не мог уйти голым, и с пустыми руками. Хотя — он бы наверняка с радостью это сделал! Он бы предпочел лучше так, чем брать что-нибудь у моего отца, но… он не мог. Сейчас зима, и тут в лесу волков полно, да и есть ему ведь что-нибудь надо. Ничего плохого он не сделал, подумаешь, взял несколько вещей, никто от этого не обеднеет. Он заслужил. На нем тут и так без конца пахали, — Улла отвернулась. Бран потянулся к ней, взял за руку и сказал:

— Не сердись.

— Я и не сержусь.

— Сердишься, я вижу.

Она подняла голову и тихо произнесла:

— Извини. Просто я… просто мне жаль, что ты плохо к нему относишься.

— Да вовсе нет. Вовсе я не плохо к нему отношусь.

— Плохо, — ответила Улла. — Ты его не любишь, подозреваешь во всем. А он ничего не сделал. Он ни в чем не виноват. Он хороший человек. Он не помогал Кнуду. Никогда, ручаюсь. Но теперь уж все равно, он ушел. Я знала, что он рано или поздно это сделает. Жалко только, что ему это пришлось сделать сейчас, и что он меня не предупредил. Я бы ему помогла, чем бы смогла только. Ты моему отцу про него уже сказал?

— Даже не собирался. Я же не знал, что он сбежит. Только опасался, что Кнуд его убил. Но вообще, если задуматься… Кнуд этого действительно не утверждал.

— Не говори отцу, ладно? И дяде не говори. Никому не говори. Чуть позже его хватятся, а пока не надо, дадим ему уйти. А то, чего доброго, пошлют за ним погоню. Если отец его поймает, он с ним такое сделает… — Улла зябко передернула плечами. — Он уже сделал раз, ты, может, слыхал?

— Да, слышал, Кнуд рассказывал.

— Ну, видишь? Не говори им, ладно? Пожалуйста. Пусть лучше думают, что это Кнуд его…

— Хорошо, искорка, не буду. Но только как же быть с кинжалом Серого?

— А что с кинжалом? — Улла посмотрела исподлобья.

— Ну, как же? Я ведь там кинжал нашел, а на ножнах клеймо было "Серый". Да ведь я тебе рассказывал, ты что, забыла?

— Вовсе нет. Только что же здесь такого? Ты что, из-за этого решил, что Хелмунт убил Серого, да? — из ее глаз глядел укор.

— А ты бы на моем месте как решила? — ответил Бран. — Ну, вот как?

— Я бы, прежде, чем решать, расспросила бы людей. И они бы ответили, что этот самый кинжал Хелмунту Серый подарил, в конце лета. Потому что Хелмунт Серого спас, из болота вытащил. Серый тонул, а Хелмунт полез и вытащил. И сам едва в живых остался. За это Серый ему свой кинжал и подарил. И это, кстати, тут многие знают. Я сама там была и это видела. Вот так-то, следопыт. Прежде, чем кого-то приговорить, стоит и задуматься, — Улла выдернула руку и отвернула сердитое лицо. Бран стоял, моргая глазами.

— Неужто это правда? — пробормотал он наконец. — Это что, действительно так и было?

— Считаешь, я выдумываю?

— Что ты, нет, конечно. Господи, ну, и дурак же я! — Бран хлопнул себя ладонью по лбу. — Это надо же!

Улла обернулась.

— Не ругай себя, — промолвила она. — Так уж вышло. Я об одном жалею, знаешь, что ты мне раньше не сказал, ну, про тайник.

Бран в ответ только развел руками. Улла шагнула к нему, обняла и прижалась щекой к груди.

— Ты ведь мог сегодня из-за этого погибнуть, — шепнула она. — Ох, я до сих пор не отойду… так страшно. Это было так страшно! Кнуд был очень злой. Он был зол на всех. На весь свет, понимаешь?

— Еще бы, это я уже успел уяснить. Знаешь, он думал, что медведь — это кара богов. Он мне так сказал.

— Может, это правда. Здесь многие так считают. Ну, и ладно. Медведя все равно ведь больше нет, ты его убил.

— Мы с тобой, — поправил Бран. — Мы с тобой его убили.

— Но я… что же — я, я ведь только…

— Нет. Если бы не ты, он бы меня прихлопнул, как муху. Ты такая смелая, искорка моя, наверное, самая смелая женщина на свете.

— Вот и неправда, я ужасная трусиха. Я тогда так перепугалась, что чуть не умерла. Но я была должна. Я не могла тебя потерять. Не могла… я не могла, — она вскинула голову. В глазах блестели слезы. Бран сказал:

— Что ты, родная…

Улла не дала ему договорить, губами закрыла его губы. Бран ощутил ее горячее дыхание и соленую влагу на губах.

Заскрипела дверь, и оба вздрогнули. Отпрянув, обернулись. Услыхали мелодичный насмешливый голос:

— Можно?

Улла дернулась, будто от удара, в ужасе глянула на Брана… Дверь открылась, и на пороге возникла Аса. С улыбкой, аккуратно притворив за собою дверь, склонила к плечу голову.

— Не помешала? — в ее голосе звучала явная насмешка. — Вы тут, кажется, были очень заняты.

Бран хмурился. Улла снова поглядела на него.

— Значит, правду люди говорят, а я-то не верила. Что ж, поздравляю, прекрасная замена твоему Ари Топору, — Аса смерила сестру взглядом: всю, с головы до ног. Сжавшись, Улла прикусила губы. Даже в полутьме было заметно, как она бледна.

Аса неторопясь прошла внутрь.

— Вы, как я вижу, колдуете, — она в упор уставилась на Брана. — На кого порчу наводите, а? Или, может, сглаз? Хороша парочка, колдун да ведьма! Кого сглазить-то собирались? Чего молчите?

Ни Бран, ни Улла не ответили. Аса скрестила руки на груди и произнесла с издевкой:

— Если честно, колднун, я такой дешевки от тебя не ожидала. Нашел тоже, с кем связаться, с этой пигалицей! Это же огрызок, а не человек. Я тебе просто удивляюсь! Даром что она моя сестра, не пойму, в кого такая уродилась. Ну, этот Арии еще куда ни шло, он дурак известный был, вот она его вокруг пальца-то и обвела, ну, и братец наш любезный ей, конечно, помогал. Но ты? Ты бы, кажется, мог получше выбрать. Чего ж на свалке-то питаться, помои подбирать, когда можно и со стола, — Аса улыбнулась прямо Брану в лицо.

— Со стола тоже не всегда свежее подают, — вдруг тихо вымолвила Улла.

Аса вскинула бровь:

— Чего ты там еще пищишь? Тебя кто спрашивал?

— Может, мне у тебя разрешения дышать попросить? — парировала Улла.

Аса усмехнулась:

— Если б это зависело от моего разрешения, ты давно бы задохнулась. Что-то не припомню, чтобы я с тобой разговаривала.

— Зато я с тобой разговариваю.

— Ты мне не смей грубить, соплячка.

— Да я еще и не начинала.

— Вот дрянь, потаскушка! Думаешь, если перед мужиком ноги раздвинуть, он сразу будет твой? Ошибаешься, деточка. Любая шлюха это может.

— Да? Что ж, охотно верю, тебе, конечно, лучше знать! — тяжело дыша, выпалила Улла.

Глаза Асы широко раскрылись. Злость исказила прекрасное лицо.

— Смотрите, кто разговорился, — протянула она. — Смотрите, кто у нас тут. Сопливая стерва. Да любая жаба из болота и то красивей тебя. Да ты посмотри на себя, посмотри, на что ты похожа. Да на тебя ни один мужик в здравой памяти и глаз не положит. Кому ты нужна, уродка недоношенная? Чучело! Ведьма! К тебе палкой прикоснуться — и то стошнит, шалашовка!

— Ой-ой! — у Уллы вздрагивали губы. Она старалась выглядеть спокойной, но заметно было, что ей это нелегко. — От шалашовки слышу! За тобой тут тоже многое водится, людям ведь рты не заткнешь.

— Ну, уж тебе-то я заткну, — Аса подалась к ней, сверкая глазами. — Вот еще дрянь. Все отцу расскажу!

— Ну, да, любимому папочке!

— Вот именно, любимому. Вот именно, он меня любит, а не тебя! И знаешь, почему? Знаешь, конечно, знаешь. Это из-за тебя мама умерла. Это ты, ты ее убила! За это тебя, уродку, боги и покарали! Эх, и чего ж ты при рождении не сдохла! Правильно отец тебя на снег выбросил, убийца проклятая! Да сто таких, как ты, не стоят маминой смерти! Он ее любил, а ты ее убила! Сука! Мерзавка! Уродина! Чтоб ты сдохла!!! — Аса метнулась к Улле. Они вцепились одна другой в волосы, закружились с воем, как волчицы, скаля зубы.

— Будь ты проклята! — вопила Аса. — Стерва! Будь ты проклята! Ты всем жизнь испортила! Мерзавка! Тварь! Поганая ведьма!!!

Не успел Бран опомнится, как они упали наземь. Аса тут же очутилась сверху. Размахнувшись, закатила сестре пощечину.

— Получай, с-сука! — фыркнула она. Улла зарыдала в голос. Аса снова замахнулась.

Рванувшись к ним, Бран схватил ее за руку. Она повернула к нему изуродованное яростью лицо.

— Прочь! — взвизгнула она. — Пошел вон, раб! Ты с ней заодно? Я ее научу! Поганка! — Аса дернулась и едва не вырвалась. Бран облапил ее грубо и бесцеремонно. Она завизжала и, царапаясь, стала выдираться.

Бран оторвал ее от Уллы, и они повалились наземь. Улла, рыдая, лежала на полу. У ней, казалось, даже не осталось сил, чтобы закрыть лицо руками.

— Улла, — подобравшись к девушке, Бран взял ее ладонь. — Не плачь, ну, не надо. Вставай, замерзнешь.

— Путь околеет! — Аса приподнялась на локте. Волосы растрепались. Бран скользнул по ней невнимательным взглядом.

— Не надо, маленькая, — снова сказал он. — Родная моя, не надо так. Подымайся… вот молодец. Я тебе помогу. Ш-ш… тише, тише…

Бран заставил Уллу сесть и притянул к себе. Она задыхалась от плача.

— Только это она и может, — за его спиной вымолвила Аса. — Реветь да трахаться! Паскудница!

— Ты замолчишь? — ответил Бран, обнимая Уллу.

— Тебя не спросила!

— А зря! — Бран повернул голову. — Стоило бы спросить. Я ж тебе не твой брательник! Хотя, если бы на моем месте был сейчас твой брательник, от тебя давно одни копытца бы остались.

— Пошел ты! Иди, сношайся со своей сучкой, не нарвись только! С кем она сношается, дружочек, тот потом плохо кончает! Гляди, как бы тебе вот так же не кончить!

— Как и с кем мне кончать, не твоя забота. За меня не беспокойся, беспокойся лучше о себе, змея!

— От змеи и слышу! — огрызнулась Аса, встав на четвереньки. — Козел!

— Потаскуха.

— Гад!

— Дешевка.

— Импотент!

— Ха! Членососка хренова! Тебе откуда знать? Чай, проверить так и не удалось, а?

— Заткнись!

— И не подумаю, папенькина дочка. Иди, со своим папочкой…

— Заткнись!!! — Аса завизжала так, что у Брана заложило уши. Она метнулась к нему, сведенными судорогой пальцами, как когтями, вцепилась в волосы. Бран взвыл, выпустил Уллу и схватил Асу за руки. Бешенство удвоило ей силы. Она плюнула в него, выдернула руку и попыталась влепить пощечину, но Бран стиснул ей запястье. Повернул, и она заорала. Швырнув Асу наземь, он притиснул ее руки к полу.

Пока они боролись, Улла встала и пошла к выходу.

— Улла! — крикнул Бран. — Улла, погоди!

Шатаясь, будто пьяная, Улла приблизилась к двери. Толкнула — и исчезла в темноте. Дверь со скрипом затворилась.

— Улла! — снова крикнул Бран. Ответа не было. Она ушла.

— Даже она тебя похерила! — торжествующе выдохнула Аса.

— Тьфу, дура, — Бран оттолкнул ее и вскочил. В капище стояла тишина. Потрескивал смолой факел. В тени притаились изваяния богов. Лишь иногда неверный свет выхватывал из темноты их деревянные лица, пустые равнодушные глаза и грубо вырезанные руки. На плоском жертвенном камне перед статуей Тора Бран увидел зарезанного петуха. Каменная чашка валялась у подножия. Тор сидел, прижимая к груди молот, и Брану показалось, что истукан укоризненно качает головой.

Аса села, зло и нетерпеливо приглаживая волосы.

— Что, довольна? — кинул Бран. — Насладилась, да?

— Еще бы, — ответила она. — Почему бы нет? Тоже, нашел себе.

Бран принужденно усмехнулся:

— Никак не пойму, ты что, действительно считаешь себя самой неотразимой?

— Да, уж покрасивше этой.

— И ты действительно думаешь, что в этом все дело, да?

— А то вам, мужикам, чего другое надо, — девушка оправила одежду и с вызовом усмехнулась. — Ну, что, скажешь, я не хороша? Не красива я? Даже и сейчас я красивее и этой, и всех тут. Скажешь, нет? Ну, признайся.

— Да, ты очень красивая, — задумчиво ответил Бран. — Пожалуй, действительно красивее всех.

— Ну, видишь? Так чего ж тебе надо? Чего ты в ней нашел? — Аса обхватила колени руками. На щеках горел румянец, а глаза блестели. — Тебя же люди засмеют. Чего ты тратишь время с этой замухрышкой, кому она нужна? Ты же мне сам говорил, что ты меня любишь.

Бран стоял, заложив за спину руки. Аса замолчала, явно сбитая с толку. Он неожиданно сказал:

— Знаешь, жаль мне тебя. Несчастый ты человек. Ведь ты же просто позавидовала. Это просто от зависти. Я ж и на фиг тебе не нужен. Но ты увидала, что у твоей сестры есть что-то, чего у тебя нет, и позавидовала. Но, видишь ли, любовь ведь — это тоже талант. Любить тоже надо уметь. Вот она — она умеет. Не представляешь даже, как она умеет. А ты, — Бран пожал плечами. — Как-то мало верится. Ну, кого ты любишь, кроме себя? Ну, кого? Ты и отца-то своего любишь только потому, что он тебе во всем потакает. Как ты можешь любить? Чем? Ты вот тут упоминала жаб, а у тебя у самой вместо души — жаба. Противная… и холодная. Ты вообще похожа на деревяшку. Ты не женщина.

— Неправда! — побледнев, возразила Аса. — Я побольше всех других женщина, ты меня не знаешь!

— Не знаю? — спокойно ответил Бран. — Даже очень хорошо знаю. Вот твоя сестра настоящая женщина, а ты… одна видимость. Она горячая, как… как огонь, как очаг, возле нее согреться можно. А возле тебя? Заледенеешь и засохнешь. Думаешь, я один такой, что это вижу? Нет. Другие парни тоже видят. Знаешь, сколькие мечтают о твоей сестре? Об уродке, как ты говоришь? Ты себе и не представляешь! А о тебе? Кто мечтает о тебе? Кто из тех, кто тебя знает, действительно хотел бы быть с тобой? Жениться на тебе? Ну, кто? Так кто из вас двоих — ведьма? Кто уродка?

— Ну, ладно. — Аса рывком вскочила. Губы тряслись. — Мне надоело! Видали мы таких… ничтожество. Развыступался тут…

— Чего ж ты обозлилась? — осведомился Бран. — Кто тебе виноват? Никто, кроме тебя самой, здесь не виноват.

— Пошел ты! — Аса вытерла слезы злым, нетерпеливым жестом. — Ладно! Ты у меня еще попляшешь! Я тебе покажу.

— Чего ты мне можешь показать? Ну, чего? Отцу своему расскажешь? Ну, попробуй. Если он Уллу хоть пальцем тронем, я ему тут все разнесу. Ты уже видела. К тому же, вряд ли тебе это поможет человеком стать.

— Заткнись! — выкрикнула девушка. — Я… я и так человек! Побольше всех вас! Тоже мне, учит он! А сам-то ты кто? Раб!

Бран только усмехнулся. Перестал смотреть и пошел к двери. Аса растерялась. Ощутив эту растерянность, изумление и непонимание, Бран остановился и сказал:

— Хочешь совет? Бесплатно. В одной очень умной книге сказано, что, прежде чем искать соломинку в глазу у ближнего своего, неплохо бы сперва вынуть из собственного глаза бревно. Ясно, нет? Яснее некуда. Ну, бывай, красавица. Иди, посмотрись в зеркало, может, и увидишь его, бревно-то.

И, прежде чем девушка нашлась, чего ответить, Бран толкнул дверь и выбрался наружу.

 

Глава 21

Он нашел Уллу у новой кузницы, около сараев. Она забилась за поленницу. Услыхав судорожные всхлипы, Бран двинулся на звук. Заглянул в узкое темное пространство — и тут же ее увидел.

Она сидела в темноте, сжавшись в комок, подтянув к груди колени, и так походила на испуганного мышонкак в норке, что у Брана сжалось сердце. Он опустился на четвереньки и пополз вперед. Лаз был очень узким, и он едва протиснулся. Подобравшись к Улле, коснулся рукой ее колена. Она вздрогнула, дернулась всем телом.

— Маленькая, — сказал Бран. — Ты замерзнешь. Пойдем, а?

— Нет, — она говорила так тихо, что он еле разбирал слова. — Я… я хочу умереть…

— Ты что, родная, — Бран попытался притянуть ее к себе, но она сопротивлялась. — Детка, ну что ты?

— Не надо… Иди. Я тут останусь…

— Хорошо. Тогда и я тоже.

— Нет… ты уходи.

— Никуда я не уйду.

— Уходи, пожалуйста.

— Ни за что, — он взял ее за руку. Ладонь была ледяной, и пальцы свело от холода. Она и правда замерзнет, понял Бран, а вслух сказал:

— Будем умирать вдвоем. Я не уйду, ты ведь знаешь.

— Перестань.

— Не перестану. Кто здесь мужчина, в конце концов? Я. Значит, мне и решать.

— Ты не понимаешь…

— Еще как понимаю. Мы с тобой замерзнем и будем тут сидеть как два снеговика. Нас найдут через недельку, может, даже раньше, а мы все будем, как живые, такие ледяные и красивые. Чего же тут не понимать? Я очень даже понимаю.

Улла вдруг заплакала, заслонив голову руками. Бран растерялся.

— Искорка, — пробормотал он. — Ну, ты чего, родная. Да плюнь ты на нее, она же стерва. Дура она. Не надо, маленькая моя, пожалуйста, успокойся.

Улла уткнулась лицом в свои колени. Она рыдала так, что Бран не на шутку испугался. Взяв ее руки, стал целовать ледяные дрожащие ладони.

— Это все вранье, что она сказала. Одно проклятое вранье! Ты вовсе не дура. Не уродка. Это она уродка. Моральная уродка, вот кто она такая! Наплевать на нее. Кто ее любит? Кому она нужна? Пожалуйста, маленькая, не плачь. Я не могу, когда ты плачешь. Не надо, ну, не надо.

— Это все правда, — вдруг прошептала Улла. — Это правда…

— Что правда, голубка?

— Что я… что мама… умерла из-за меня, — Улла забрала у Брана свои руки и заслонила ладонями лицо.

— За это отец не может меня простить, — услышал Бран. — За это он меня выбросил на снег… когда я родилась. Я знаю. Это все знают. Сигурд меня забрал, страшно поругался тогда с ним… а зачем? Лучше б я умерла. Все говорят… все говорят, что отец очень ее любил. Сестра, говоят, на нее похожа — а я? На что похожа я? Я ведь даже не видела ее. Она умерла в родах… когда меня рожала. Так что это правда.

Бран перевел дыхание.

— Послушай меня, — сказал он. — Моя мать тоже умерла от родов. Это бывает, к сожалению. А у Хелге вон ребенок умер, так чего же, ей повеситься теперь? И мне — мне тоже повеситься? Это судьба, родная. При чем здесь ты? Твой отец жестокий человек. Он, наверное, и в богов не верит. Как он может тебя обвинять? Уверен, что твоя мама очень хотела, чтобы ты жила. Я уверен, ты слышишь, я просто уверен, что она бы не дала твоему отцу сделать то, что он пытался сделать. Она бы жизнь за тебя отдала, как любая мать. Твоя мама хотела, чтобы ты жила. И моя, и всякая другая. Не слушай этих, они очень злые, им просто нравится тебя обижать. Они видят, что тебя это задевает, и радуются. Не доставляй им такого удовольствия. Ты тут ни при чем. Ну, посмотри на меня. Посмотри, родная, — Бран поцеловал Уллину ладонь. Ее пальцы слабо шевельнулись.

— Маленькая ручка совсем холодная, — он придвинулся поближе, — бедный мой кукленочек. Успокойся, милая. Вот так. Не слушай никого. Ты лучше всех на свете. Они тебе в подметки не годятся. Ты красивая. Ты сильная. Ты умная. Да если хочешь знать, на тебя тут полно парней заглядывается, я уже ревновать начинаю! Бьорн вон Харалдсон знаешь, чего сказал? Что хочет на тебе жениться. А другие на тебя как смотрят, не замечала?

Улла подняла лицо. В глазах еще блестели слезы.

— Ну, вот, — Бран провел пальцем по ее губам. — И не надо из-за этой дуры так себя казнить. Ей до тебя, как змее до сокола. А теперь давай-ка отсюда выбираться. Ты заледенела вся, еще заболеешь. Пойдем, искорка, пойдем.

Улла подчинилась. Они выбрались из-за поленницы, и Бран укутал девушку плащом.

— Господи, — сказал он, — ты на ногах не держишься. Давай, я тебя отнесу.

Улла не успела возразить, как Бран вскинул ее на руки.

— Ты что, — смущенно прошептала она. — Я могу идти.

— А я хочу тебя отнести.

— Я тяжелая.

— Ничуть не бывало, ты как перышко, — Бран зашагал по тропинке.

— Увидит кто-нибудь, — Улла обняла его за шею и положила голову на плечо. Бран перехватил девушку поудобней.

— Тебе не холодно? — спросил он.

— Нет, — ее губы коснулись его уха. — Мне хорошо. Мне с тобой так хорошо, мой любимый.

Бран поцеловал ее и едва не потерял равновесие. Улла ахнула. Бран засмеялся и побежал вперед, скользя по утоптанному снегу.

В старой кузнице было темно. Еще два месяца назад рабы заделали паклей щели, и теперь свет луны сюда не проникал. Бран опустил Уллу наземь, закрыл дверь и завалил ее бревном. Сказал:

— Здесь тепло.

— С носу потекло, — Улла фыркнула со смеху. Бран протянул руку, но пальцы поймали только пустоту.

— Ты где? — позвал он. — Черт, как тут темно.

— Лови меня, — от очага раздался голос Уллы.

Бран прошел вперед. Улла произнесла:

— Ох, боги, хо… холодно…

— Сейчас, я разведу огонь, — Бран вытянул руки, чтобы не удариться о столб. Впрочем, глаза уже привыкли к темноте, и рядом всплыли контуры предметов. Бран подошел к поленнице, сгреб в охапку деревяшки и, вернувшись, положил в очаг.

— Эх, сумку забыл, — он присел на корточки. — Ладно, ничего.

Сняв с шеи камень, Бран закрыл глаза. Протянул руки над поленьями. Сложил домиком ладони и сосредоточился. Чуть погодя ощутил в пальцах нараставшее тепло, меж ладонями стало так горячо, будто он держал неостывший уголь. Через мгновение послышался треск, и Улла тихонько ахнула. Открыв глаза, Бран увидел пламя, лизавшее поленья. Улла сидела, накрывшись попоной, и смотрела на него.

— Иди сюда, — позвала она. Бран не заставил себя упрашивать и проворно перебрался к девушке.

— Покажи мне руки, — велела Улла. Бран удивился, однако протянул ладони. Она взяла их и повернула к свету. Придирчиво оглядела.

— Я каждый раз боюсь, что у тебя будет ожог, — созналась она. Сложила его руки лодочкой и поцеловала. — Тебе не больно?

— Совсем не больно. Хочешь, и тебя научу?

— С ума сошел.

— Нет, правда, попробуем?

— Да у меня в жизни не получится.

— Почему нет? Ты ведь тоже необычный человек. Давай!

— Нет, милый, не надо. Когда-нибудь потом, в другой раз, — Улла легла на шкуру. — Я так устала, просто сил нет.

Бран спрятал камень под рубахой.

— А ты поспи, — промолвил он, забираясь с ней рядом под попону. — Конечно, ты устала, нынче вон какой день был. Спи. Давай, спи.

Она уткнулась лицом ему в плечо.

— Ты не сердишься? — тихо спросила она.

— На что, родная?

— На все на это. Этот скандал… и на то, что я говорила. Я… я себя вела, как дура, я знаю.

— Ничего подобного, — Бран прижал ее к себе. — Я ведь уже сказал, что никакая ты не дура. Если бы ты была дура, разве бы я смог тебя полюбить? Ты очень умная. Просто ты еще маленькая.

— Сам-то больно большой, — сонно пробормотала Улла. — Я, чай, не намного тебя младше… подумаешь, на год.

— На полтора, — Бран гладил ее волосы. — Ты еще малышка. Моя маленькая девочка.

— А ты маленький мальчик, — ее голос звучал все тише. — Твой отец, небось, тебя еще и женить не думал…

— Да, — задумчиво согласился Бран. — Верно, не думал.

Улла не ответила, она уже спала. Чуть погодя Бран заснул тоже.

Когда он проснулся, костер еле тлел. В кузнице стало почти тепло. Осторожно, чтобы не разбудить Уллу, Бран выбрался из-под попоны. Подошел к поленнице. Взял оттуда чурбаки и, стараясь не шуметь, положил в очаг. Раздул затухающее пламя. Интересно, который теперь час? Бран подобрался к двери, отодвинул бревно и, дернув ручку, выглянул за порог. Была глухая ночь. Где-то, подвывая, хором лаяли собаки, звезды сияли, будто свечки в дальних окнах. Тонкий серп луны казался процарапанным в черном небе острием ножа. Уже за полночь, понял Бран. Закрыв дверь и вернув засов на место, сел возле Уллы на шкуру. Свет костра падал на ее спокойное лицо, выбившиеся волосы были словно темный ореол. Маленькая рука замерла на соломе, а губы приоткрылись.

Наклонившись, Бран поцеловал ее в висок. Он сделал это очень осторожно, но она все-таки проснулась, глубоко вздохнула, и ресницы дрогнули. Блеснули темные глаза. Взгляд был мягким и сонным. Увидев Брана, Улла улыбнулась и протянула руку. Он взял ее ладонь:

— Извини. Я тебя разбудил.

— Я давно сплю?

— Не очень. Может, часа четыре.

— М-м… давно. Оттого я по тебе так соскучилась, — она потянулась к нему. Он нагнулся, и они принялись целоваться.

— Интересно, боги не рассердятся? — оторвавшись от него, вдруг спросила Улла. Бран опешил:

— На что, родная?

— На это… на скандал. Мы там так орали и дрались… Они могут на нас разгневаться.

— Ну… — Бран задумался. — Не знаю, но уверен, что они в своей жизни много чего видели и похлеще. Вряд ли такое может их смутить.

— Да? Ты думаешь?

— Ага.

— Ну… ну, тогда поцелуй меня еще.

Бран склонился к девушке. Дотронулся губами до ее полуоткрытых губ.

— Еще, — шепнула Улла.

Он снова поцеловал ее, осторожно, бережно касаясь. Она вдруг застонала. Вскинув руки, обхватила его шею и горячо прошептала:

— Не балуйся. Не так надо… а вот так.

Ее губы крепко прильнули к его губам. В голове у Брана помутилось, и он упал на шкуру. Улла оказалась сверху, руки скользнули в его ладони. Она была горячая и сильная, Бран чувствовал биенье ее сердца. Одежда на нем вдруг стала лишней, тесной, не давала дышать, не позволяла шелохнуться. Ему мучительно захотелось от нее избавится.

Улла словно угадала его мысли. Он ощутил, как ее руки дергают на нем пояс. Она села, и Бран подался к ней. Она попыталась стянуть с него рубашку, но запуталась, и запутала его. Тихо засмеялась.

— Ну, снимай же, — промолвила она.

— Да не пойму… где ворот, — Бран слепо дергал рубаху через голову. Слышал Уллин смех. Наконец, ему удалось освободиться. Улла сняла платье и встала на колени, быстро стащила с себя нижнюю сорочку. Бран положил руки ей на бедра и поцеловал в нагую грудь. Она прерывисто вздохнула, запустила пальцы Брану в волосы. Он опять коснулся губами ее тела, еще раз, и еще. Она застонала, скользнула вниз, на шкуру, увлекая Брана за собой. Ее руки были как волна, упругие, гибкие, словно поверхность озера. Бран тонул, но не хотел освободиться. Захлебывался — но не хотел выплыть. Не хотел, чтоб это прекратилось, наоборот, желал, чтоб это длилось вечно: быть с ней. Быть вдвоем. Вдвоем взлететь на пенистой волне и снова видеть звезды. Держать ее за руку. Слышать ее голос. Самому что-то говорить, не важно, что. Чувствовать ее рядом, ее кожу, биенье ее сердца, прикосновение волос. Просто быть с ней в этом космосе. Опуститься на отхлынувшей волне, очнуться — и найти ее около себя, только ее, одну-единственную. Вот она раскидывает руки… будто крылья, будто собирается взлететь. Волосы струятся, как черная вода, и глаза у нее, словно звезды, как те звезды, что там, в вышине.

— Люблю тебя, — слышит Бран свой голос. Берет ее руки, словно боится, что она и вправду может улететь: одна, без него. Их пальцы сплетаются, как в поле трава, как корни деревьев, и ничто не сможет их разъединить. Они летят вдвоем и видят свет, тот, что ярче света солнца. На мгновенье оба видят Бога. Бран слышит, как стонет Улла — далеко, далеко, на краю сознания. Потом наступает тьма — тоже на мгновенье. Улла опускается ему на грудь. Они обнимают друг друга, словно боятся упустить, потерять один другого в кромешной темноте. Они лежат и ждут, когда вернется мир. Холод. Огонь. Обыденные звуки.

В очаге что-то резко щелкнуло, в сторону отскочил малиновый уголек, зашипел, коснувшись пола. Бран открыл глаза. Подтянув попону, накрыл себя и Уллу. Она вздохнула, нога скользнула по его бедру. Улла обняла его за шею и положила ему голову на грудь.

Довольно долго они молчали. Уллины пальцы перебирали Брану волосы.

— О чем ты думаешь? — наконец спросила Улла.

— О тебе.

— Да?

— Да. О том, как я тебя люблю.

— Правда любишь?

— Конечно, люблю, как же иначе?

Она зашевелилась. Отодвинувшись в сторону, села и поглядела на Брана сверху вниз. Взяла его руку в обе свои. Темные глаза смотрели так пристально, что Брану стало не по себе.

— Что ты, искорка? — спросил он. — Что ты так смотришь?

— Как думаешь, Аса не расскажет про нас отцу?

— Не знаю, — ответил Бран. — Но надеюсь, что не расскажет. Она ведь тоже не святая. По правде говоря, она на меня вешается, знаешь. Но мне это все равно! — поспешно добавил Бран, видя, как изменилось Уллино лицо. — Мне никто не нужен, только ты. Честно.

— Да? Я тебе действительно нужна? — негромко выговорила Улла.

Брана смутил ее тон, он ощутил ее растерянность. Она произнесла:

— А что бы ты сказал, если б… если б кто ко мне посватался?

Бран замер. Медленно сел, не отводя от Уллы взгляда.

— А кто к тебе посватался? — срывающимся голосом спросил он. Не ответив, Улла понурила голову. Бран опять спросил:

— Ну, так кто же? Харалдсон?

— А если бы и он?

Бран выпустил Уллину ладонь.

— Да? — промолвил он. — Ну что же сказать… совет да любовь.

Это прозвучало так сухо и враждебно, что он сам испугался. Улла притиснула к груди ладони и почти с ужасом посмотрела на него.

— И что, вот так… ты бы вот так легко… — ее губы искривились. Она закрыла лицо руками. Бран услыхал глухой, ломающийся шепот:

— Ты бы меня отшвырнул, как будто я… как будто…

Бран взял ее за плечи, заставил выпрямиться и привлек к себе.

— Конечно, нет, — ответил он. — Но я не понимаю. Я ничего не понимаю. К тебе действительно посватались?

Она молчала.

— Так да, или нет?

Он ощутил, как она качает головой.

— Нет… Но я и не сказала, что… Я сказала — если бы… — она вдруг резко обняла его за шею.

— Но ведь это может произойти! — промолвила она. — Я так боюсь! Это может произойти! Разве нет?

Еще как. Господи, еще как! Вслух Бран сказал:

— Не знаю. Это со всеми может произойти. С тобой… и со мной.

Улла отстранилась. Сидела, глядя в пол. Темные волосы покрывали ее, будто шелковая накидка.

— Твой отец вряд ли бы заставил тебя жениться против воли, — произнесла она. — Разве не так?

— Так, — Бран вздохнул. — Но про твоего этого точно не скажешь.

— Мой… Он что решит, то все и будут делать. Может, кроме Видара. Но я не Видар.

Бран встретил ее взгляд. В нем было отчаянье. Он взял девушку за руку.

— Но он же еще не собирается ни за кого тебя выдавать, — попытался урезонить он.

— Но он может, — отозвалась Улла. — В любой момент. Что тогда мы будем делать?

Бран смотрел, ничего не понимая.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросил он наконец. — Что происходит?

— Помнишь, я тебе говорила, — тихо, будто через силу, произнесла она, — я говорила, что не потребую от тебя… никаких обязательств?

— Ну да, помню. И что?

Улла отвела глаза.

— Ты меня любишь? — глухо молвила она.

— Люблю.

— И ты… ты бы… ты бы мог на мне жениться? Или хотя бы увезти меня отсюда? Ты бы мог? — она вскинула взгляд. Бран молчал. Сидел, как громом пораженный.

— Ты бы мог?! — повторила девушка.

— Я никогда об этом не думал, — сознался Бран. — Хотя нет, думал, конечно. Но я не знал, что ты… Я не верил, что ты этого захочешь.

— Я этого хочу, — Улла смотрела ему в глаза. — Очень хочу. Больше всего на свете. Помоги мне! Забери меня отсюда! Помоги, прошу тебя! Увези меня, пожалуйста! — она скользнула к нему и снова обняла за шею. Бран молчал, потому что не знал, что говорить. Улла ткнулась лбом ему в плечо. Он тихо попросил:

— Улла, погоди. Послушай…

— Помоги, — прошептала она. — Ты не обязан жениться, просто… я не могу тут быть. Больше не могу. Возьми меня отсюда.

— Детка моя, послушай же.

— Нет… нет, ничего не говори. Я боюсь… того, что ты можешь сказать. Пожалуйста. Ну, что тебе стоит! Ты же свободный. Ты сильный. Ты можешь! Просто помоги мне! Клянусь, я больше ничего у тебя не попрошу. Давай просто уедем, куда-нибудь далеко. А потом, если ты захочешь, я… я уйду.

— Я не хочу, чтоб ты уходила.

— Ну, тогда не уйду. Тогда сделаю, как ты скажешь. Захочешь, чтобы я была тебе женой, я буду. Я работящая. Я не белоручка, правда! Спроси людей, они скажут. Я все умею. А не захочешь, будем так жить, пока не… пока я тебе не надоем.

— Господи… Улла, что ты такое говоришь!

— Не сердись! Не сердись, я больше не буду. Ну, пожалуйста. Только забери меня, прошу…

— Милая, не плачь. Не плачь, ну, что ты. Что ты, а? Успокойся, ладно? Успокойся и послушай. Мы не можем уехать сейчас. Это не самое подходящее время, надо мыслить здраво. Мой отец еще не вернулся. Если мы сбежим, а он воротится — что с ним будет? Ну, сама подумай! Я не могу такого сделать. Нужно подождать. Давай подождем его, а потом вместе всё решим. Ладно? Хорошо? Ну, скажи мне, хорошо?

Улла медленно сняла руки с его шеи.

— Рассердилась? — Бран попытался заглянуть ей в лицо. Она молчала. Смотрела перед собой. Казалась окаменевшей.

Бран очень растерялся. Положил ей руку на плечо.

— Родная, — выговорил он, — я вовсе не пытаюсь от тебя отделаться. Поверь мне, вовсе нет. Но серьезные дела так не решают. Мне нужно время. Мы не можем вот так все бросить и уехать! Прошу тебя, успокойся, чего ты? Посмотри на меня… Улла? Да что с тобой такое?

Она молчала, опустив ресницы. Потянула на себя попону, двигаясь медленно, словно во сне. Блеск исчез из глаз, и они стали тусклыми. Бран взял ее за руку, но она освободилась, отодвинулась к стенке, легла, накрывшись покрывалом. Бран пытался говорил с ней, но она не повернулась. Под конец он рассердился, лег, в сердцах отворотившись от нее. Долго лежал без сна, прислушиваясь к ее дыханию, гадая, не плачет ли. Сам не заметил, как уснул.

Когда он проснулся, ее уже рядом не было.

 

Глава 22

Весь следующий день Улла была, словно чужая. Вела себя так, будто они вообще не были знакомы. Когда Бран подходил, глядела сквозь него, не понимала его простых вопросов, не разговаривала с ним. Вокруг все время были люди, и Бран никак не мог остаться с девушкой наедине. Он целый день промучился, пытаясь с ней поговорить, но этого так и не удалось.

Ночью он не сомкнул глаз, ходил взад и вперед по кузнице и гадал, что такое вдруг с ней приключилось. Иногда уверялся, что конунг действительно хочет выдать ее замуж, и тогда холодел от ужаса, замирал, сжимая кулаки. Потом сам себя разубеждал — и опять начинал метаться по тесному сараю. У него было чувство, что его поймали в ловушку. Он не представлял, что делать, что предпринять, не понимал, что происходит. Почему она не хочет его видеть?!

К утру он сделался, будто сумасшедший: волосы растрепались, и глаза лихорадочно блестели. Он вышел из кузницы, твердо решив: будь, что будет, а сегодня он с ней встретится.

Но решить оказалось легче, чем сделать.

Он нашел Уллу в доме, и опять вокруг было полно женщин. Бран опасался к ней открыто подойти, а она… она совсем не обращала на него внимания. Улла выглядела грустной и подавленной, молча делала свою работу, иногда вдруг замирала, останавливалась, уронив руки и глядя в одну точку. Кусая губы, Бран следил за ней.

К обеду он дошел до полного отчаяния. Выскочив из конунгова дома, помчался к Сигурду. Прошло с полчаса, прежде чем ему удалось отыскать Раннвейг.

Девочка вышла из курятника, неся в переднике яйца. Бран налетел на нее, она подскочила, взвизгнула и сердито произнесла:

— Ты чего? Спятил, что ль, на людей бросаешься!

— Извини, если напугал.

Раннвейг испытующе глядела на него.

— Чего это с тобой? — осведомилась она. — Ты заболел? На тебе лица нет. Случилось чего?

— Не знаю, — Бран облизал губы. — Я… вот чего. Слушай, мне нужна твоя помощь.

— Да-а? — темные глаза Раннвейг вспыхнули любопытством. — Какая?

— Мне надо увидеть Уллу.

— А ты чего, ее не видел?

— Видел, но она со мной не разговаривает.

Раннвейг нахмурилась:

— Поругались?

— Может быть, не знаю, похоже на то. Так поможешь? Нам обязательно нужно поговорить.

— Ну, так скажи ей.

— Не могу. Я пытался, но она не хочет меня видеть.

— Милые бранятся — только тешатся, — Раннвейг усмехнулась. — Ничего, помиритесь. Что делать-то надо, говори толком.

— Скажи ей, что я в кузнице. Пускай приходит в любое время, я там буду. И что… я ее очень жду. Очень прошу ее прийти. Передай ей, ладно? Пусть обязательно придет! Поговори с ней, хорошо? Убеди ее!

— Да хорошо, хорошо, — Раннвейг помолчала, разглядывая Брана. — Ого… Видать, вы и впрямь сильно разругались. Чего случилось-то?

— Не важно, — нетерпеливо ответил Бран, — это наши дела. Ну, ты ей передашь?

— Знамо дело.

— Спасибо. Так я буду в кузнице. Не забудь: в любое время! — Бран повернулся и бросился бежать.

— Погоди! — крикнула Раннвейг. — Идем, поешь сначала! Вот скаженный.

Но Бран уже не слышал.

До самого вечера он оставался в кузнице. Улла не приходила. Стало совсем темно. Бран то выскакивал наружу, то снова возвращался в сарай. Стоя у порога, вглядывался во тьму, ждал, когда возникнет на тропе маленькая фигурка. Но напрасно он смотрел: ее все не было.

Под вечер Бран отчаялся. Вошел в кузницу и сел впотьмах у холодного очага. Обхватил голову руками. Что же такое, что же это такое?! Зачем она так со мной? Я ведь ничего не сделал. Я же… я же не собирался ее бросать!

(…бросать…)

— Я тебя не брошу! — выговорил он. — Никогда не брошу, родная! Но я… сейчас я не могу. Сейчас я просто не могу, пойми же… ну, пожалуйста.

Словно она могла его услышать.

Бран ничком лег на шкуру. Надо хоть огонь разжечь. Нет, черт с ним. Может, она придет… тогда уж и… Да. Она придет. Обязательно.

Перед закрытыми глазами он увидал ее лицо, распущенные волосы и вскинутые руки, увидал так ясно — будто наяву. "Ты бы мог на мне жениться?" — вспомнилось ему. Я бы мог? Ох, Господи…

Я бы мог?

— Я тебя не оставлю, — упрямо сказал он. — Никуда не уеду без тебя. Клянусь, что так и будет.

Так и будет?

— Так и будет, — повторил он, словно заклинание. — Только так. Не иначе.

Он крепко зажмурил глаза и сказал себе: все будет в порядке. Она придет. Мы поговорим. Она поймет, должна понять! А после я ее увезу отсюда. Вот и все, очень просто.

Немного успокоившись, Бран перевернулся на спину. И чего я психовал? Она же просто девочка… у женщин вообще случаются перепады настроения, на то они и женщины. Ничего страшного, она успокоится и все поймет, поймет обязательно, она же умница. Она поймет.

Он встал и подошел к поленнице. Выбрал пару деревяшек, вернулся, положил в очаг. Не успел поднести к поленьям руки, как огонь загорелся. Брана это удивило, но он не стал об этом думать. Надо пойти и встретить Уллу, решил он. Шагнул к двери. Та оказалась открытой настежь. Странно… вроде бы я ее запирал… Об этом тоже не хотелось долго думать.

Он вышел за порог. Вдохнув морозный воздух, поглядел в безоблачное небо. Огромная луна висела над головой, ее свет был, как свет десятка ламп. Серебристые лучи пронизывали ночь, от всех предметов на земле лежали угольные тени.

Хруст снега впереди. Бран вздрогнул. По тропинке от сараев к нему несся черный силуэт. Фигура приближалась. Бран сделал шаг и двинулся навстречу, ноги едва отрывались от земли. Он шел медленно, очень медленно. Медленно поднял руку и увидал в ней меч. Клинок налился белым пламенем.

— Бра-н! — услышал он. — Бран!!!

Он повернулся. Бегущая фигура приблизилась. Плащ развевался за спиной. Свет упал на лицо.

Это была Улла.

На бегу она резко оглянулась. Бран увидал за ее спиной черную неясную тень. Тень становилась больше, вырастала, нависала над Уллиным плечом. Бран различил в глазах у Уллы ужас.

— Бран!!! — пронзительно вскрикнула она.

Он ринулся навстречу, но снег стал вязким, как болото. Улла с ужасом смотрела на него. Уже совсем близко Бран увидел лунный овал ее лица. Отчаянным, молящим жестом она вытянула руку и снова закричала:

— Помоги мне!

За ее спиной раздался рык, и Бран похолодел. Взглянув, он наконец все понял.

Там был медведь.

Медведь бежал за нею следом. Из пасти рвалось хриплое дыхание, глаза налились ненавистью и кровью.

— Помоги мне! — крикнула она.

Страшный рев. Медведь взметнулся на дыбы…

Бран очнулся. Охнув, сел, уставился во тьму. Он задыхался, по вискам струился пот. Он вытер лицо и ощутил, что руки вздрагивают.

— Ох… Господи, — промолвил он — и вдруг услышал:

— Бран! — отчаянный, испуганный вопль.

Подпрыгнув, как ужаленный, Бран вскочил на четвереньки. Скользя по соломе, спотыкаясь, бросился к порогу. Едва не расшибся о бревно. Отшвырнул его, дернул дверь и кинулся наружу.

Было совсем темно, тонкий серп луны не давал ни капли света. На тропинке, ведущей от сараев, Бран увидел силуэт. Человек бежал ему навстречу, плащ развевался за плечами, и косы метались, как две черные змеи.

— Бран! — закричала Улла. — Ай, мамочка-а!!

Бран рванулся к ней. Ножны ударили по ногам, и, опомнившись, он выхватил меч. Клинок немедленно налился яростным огнем.

Улла оглянулась. За ее спиной маячила тень, Бран заметил резкий взблеск клинка… Улла вскрикнула. В голосе был ужас.

Бран мчался что есть сил, но преследователь был ближе. Бран не различал его лица, одну лишь темную фигуру. Бран видел: не успеть. Тот, второй, ее догонит.

— Быстрее! — Бран вытянул руку. — Быстрее, милая! Давай же!

Уллина рука взметнулась навстречу отчаянным, молящим жестом. Она снова вскрикнула. Преследователь за ее спиной дышал с надсадой, будто зверь. Совсем близко Бран увидал Уллины огромные глаза.

Бран схватил ее за руку, дернув, заслонил собой и вскинул меч. Клинок сиял, как факел. Темная фигура слету напоролась на него, раздался сдавленный крик и чавкающий звук раздираемой плоти. Запахло паленым.

Неизвестный завопил, взмахнул руками, блеснуло лезвие ножа. Бран схватил чужого за плечо. Тот оседал на снег, словно тонул в болоте, судорожно цепляясь за Бранов плащ. Он стонал, не прекращая, Бран увидал его мучительно оскаленные зубы.

А потом пальцы вдруг разжались, и человек упал ничком. Бран перевернул неизвестного лицом кверху, стащил с головы капюшон… Светлые волосы рассыпались по снегу.

— Хилдир?! — Бран упал рядом на колени. Тот молчал, быстро, с натугой дыша. Изо рта тянулась лента крови. — Хилдир, ты… зачем ты? Зачем ты это?!

Хилдир захрипел и схватил Брана за руку.

— Дурак… ты… — выдавил он. Кровь заклокотала в горле, выплеснулась изо рта и потекла по золотистым волосам. — Дурак, она и тебя тоже… как Ари… и… и… — его грудь резко выгнулась. Он застонал, и глаза закатились. Короткий хрип… и больше ничего. Пальцы разжались, рука бессильно упала на снег.

Бран приник к его груди, но услышал только тишину. Сердце не билось. Хилдир умер.

— Умер? — прошептала Улла. Медленно выпрямившись, Бран кивнул. Она подползла поближе и коснулась артерии у Хилдира на шее. С полминуты не шевелилась, потом убрала руку и вытерла кровь об одежду.

— Что теперь делать? — спросила она. Бран не ответил. Поднял свой меч, обтер снегом лезвие и вложил в ножны.

— Это все я виновата.

— При чем здесь ты? Ты ничего не сделала. Он же тебя хотел убить, значит, сам и виноват.

Она покачала склоненной головой:

— Я должна была молчать, а не ругаться с ним. Он разозлился из-за Арии, из-за своего брата. Понимаешь?

— Да, знаю, Хилдир рассказывал. Но что уж теперь-то, теперь ничего не поделаешь. Он за тобой следил?

— Наверное… Я пошла к тебе, и вдруг его увидела, за новой кузницей. Я сперва не знала, что это он. Но потом он мне велел остановиться, нож вытащил… и я испугалась. Ты слышал, как я кричала, да?

— Да. Этого я и боялся. Я чувствовал, что он захочет отомстить, и опасался, что именно тебе. Не мне, а тебе. Хотя… если бы он тебя убил, худшей мести и не выдумать… ох, Господи, Боже мой, — Бран притянул девушку к себе.

— Что мы будем делать? Может, давай оттащим его подальше, а тут все уберем? А? — Улла заглянула ему в глаза. Бран нахмурился:

— Я ведь не убийца. Я же не Кнуд! Так не пойдет. Я иду к твоему отцу.

— Нет! Нет! С ума сошел?! — Улла вцепилась в его одежду. — Хилдир же не раб! Он ярл, понимаешь? Все знают, что вы ссорились! Отец тебе не поверит! Он тебя убьет! Не ходи! Пожалуйста, не ходи… — Улла обняла Брана, что есть силы стиснула руками.

— Не бойся, выкручусь. Скажу, что… ну, не знаю… что он ко мне вломился и хотел убить.

Улла замотала головой:

— Нет! Он не поверит! Лучше тогда уезжай отсюда! Прямо сейчас! Возьми лошадь, и…

— И что? Ну, что? Куда я поеду? Да и потом, чтобы все считали, будто я трус? Что я убийца? Нет, я так не хочу.

— Ну, тогда… — она медленно выпрямилась. — Тогда я скажу ему, как все было.

— Нет!

— Да.

— Нет, Улла! Я запрещаю! Ты этого не сделаешь!

— Сделаю.

— А я говорю, нет! — Бран встряхнул ее за плечи. — Это самый худший выход! Это вообще не выход! Мне этого не надо! Он тебя на кусочки разорвет! Ты что? Ты что, Улла, спятила?

Она расплакалась, и Бран привлек ее к себе.

— Пожалуйста, не ходи, — взмолилась она. — Давай никому не скажем, никто не узнает, что это ты его… У нас же много времени, мы уберем тут все…

— Слишком опасно, детка. А вдруг найдут следы? Собаки могут раскопать, или свиньи, гляди, сколько крови. Как такое скроешь, ну, как? Если найдут здесь кровь — мне точно конец. Как я тогда смогу оправдаться? Ну, подумай, родная, как?

— Он тебя убьет…

— Не убьет.

— Они изобьют тебя… замучают…

— Ну, это не так уж и легко, я же им не кролик дался. Не бойся, маленькая. И не ходи со мной. Хорошо?

Улла ожесточенно затрясла головой:

— Я пойду.

— Милая, не надо. Ну, что это даст?

Она опустила ресницы. У нее стало упрямое, замкнутое лицо.

— Я туда пойду, — ответила она. — Я там буду. Обязательно. И если увижу, что он тебе не верит… если он тебя… то я ему все скажу. Скажу все, как было.

— Улла, я прошу.

— Не проси.

— Улла, я не…

— Нет! Нет, любимый мой, не проси, не надо. Я не буду стоять и смотреть, как он тебя убивает. Я этого… не смогу. Я не смогу. Прости меня.

— Ты с ума сошла…

— Может быть, мне все равно, не знаю. Но одно знаю: я тебя ему так просто не отдам, и молчать не буду.

— Улла, ты что, не понимаешь… — начал было Бран, но она не дала договорить. Положила ладонь ему на губы.

— Не спорь, это бесполезно. Я упрямая, ты ведь знаешь.

Бран взял ее руку и крепко сжал.

— Знаю, — ответил он. — Но я надеялся, что ты передумаешь.

Отведя взгляд, Улла покачала головой. Бран поцеловал ее ладонь.

— Хорошо, — промолвил он. — Не будем спорить. Об одном тебя прошу: не спеши. Ладно? Ничего ему не говори без крайней надобности. Пока не увидишь, что выбора нет. Я прошу только об этом. Это ты можешь сделать для меня?

— Могу.

— И сделаешь?

— Сделаю.

— Поклянись.

— Клянусь. Клянусь…

— Хорошо. Поцелуй меня.

Улла потянулась к Брану, осторожно поцеловала в губы. Он схватил ее и не отпускал целую минуту.

— Теперь иди, — наконец отодвинув девушку от себя, сказал он, — возвращайся домой. Я приду чуть позже. Ты сделай вид, что спишь. Может, все и обойдется. Не плачь, моя родная, все будет хорошо. Не плачь же.

— Я люблю тебя.

— И я тебя. Давай-ка, подымайся, — Бран помог ей встать, отряхнул снег с одежды.

— Иди. Давай, иди, — сказал он. — Не дай Бог, тебя заметят.

— Я иду, — сказала Улла. Огромные глаза не отрывались от его лица. Бран подтолкнул ее в плечо:

— Иди, родная.

— Я иду, — она побежала обратно по тропинке.

Бран взял из снега Хилдиров кинжал и завернул в полу плаща. Он избегал глядеть на Хилдира, но все же не сумел удержаться.

Тот лежал лицом вверх, и темный плащ сливался с темной кровью. Из-за ресниц поблескивали полузакрытые глаза. Казалось, Хилдир исподтишка следит за Браном.

— Я не хотел, — сказал Бран. — Видит Бог, я не хотел.

Мертвые глаза смотрели на него. Бран глотнул и отвернулся. Надо идти, мелькнула мысль. Но прошло еще с десяток очень долгих минут, прежде чем он направился к конунгову дому.

 

Глава 23

— Клади свой меч на стол, — скомандовал конунг.

Бран подчинился.

— Теперь отойди и сядь туда, — конунг пальцем указал на стул перед очагом. Бран проделал это без возражений. Конунг опустился в свое кресло.

В доме горели все лампы, и никто уже не спал. Люди тихо сидели на скамьях. Через пять минут слуги внесли Хилдира и положили на лавку. Его рука безжизненно упала, белые глаза смотрели в потолок, а волосы стали багровыми от крови. Кровью пропитались куртка и плащ.

— Ты прям берсерк какой-то, — медленно выговорил конунг. — Второе убийство за три дня, не многовато?

Бран поднял голову:

— Это вышло нечаянно, я же говорю.

— За нечаянно бьют отчаянно.

— Конунг, клянусь, я не хотел. Я не собирался его убивать. Он… он на меч напоролся. Кто же знал…

— Напоролся, говоришь? — перебил конунг. — И чего ж это он напоролся? Иль пьяный был? Вы чего, с ним пили?

— Нет.

— Тогда с чего бы? — в голосе конунга слышался сарказм. — Поскользнулся и упал?

Бран поглядел на конунга. Тот ему не верил, это было предельно ясно, для этого и мысли не надо было читать. Бран отвел глаза и промолчал.

— Молчишь, колдун? — с усмешкой осведомился конунг. — Правильно, сказать-то тебе и нечего. Ну, коль молчишь, так я скажу, как дело было, — опершись ладонью о колено, конунг подался вперед. Снова усмехнулся и сказал:

— Вы с ним опять поцапались, ведь так? Он за нож, ты за меч, хлоп — и готово дело. Очень просто. Разве не так оно было?

— Нет!

Конунг поморщился:

— Вот чего я не терплю, колдун, так это вранья. Вранья — и трусости. Ну, чего ты отпираешься? Ведь козе понятно. Вы уже с ним пару раз дрались, тут это каждая собака знает. Так чего ты трусишь? Говори правду.

— Я уже сказал, — сдержанно ответил Бран. — И я не трушу. Я не трус и не убийца. Я не убийца, конунг, уж это, по-моему, ты мог уяснить.

Конунг помолчал, разглядывая Брана. В ястребиных глазах горел враждебный огонек.

— Ты ведь не раба убил, колдун, — сухо заметил Торгрим. — Этот парень ярл, в отличье от тебя, и, кстати, из очень старинного рода. Его брат на моей дочери хотел жениться, у меня в дружине был. И Хилдир бы тоже в дружину попал, если б дожил. У него родичи остались, целый клан. Слышишь, нет? Ты, колдун, не надейся: они тебе это просто так не спустят. Люди они горячие и гордые, вирой не отделаешься, уж нет. Даже если я теперь тебя отсюда выгоню — они тебя в любом месте найдут и убьют, как собаку. Вот так-то, колдун.

— Ты меня этим не пугай, — ответил Бран. — Я свое сказал, добавить нечего.

Брови конунга сдвинулсь:

— Не ври.

— Я не вру!

— Кончай уже, колдун! — конунг повысил голос. — Терпеть не могу врунов и трусов!

— Я тоже! — в тон ему ответил Бран. — Да только я не врун и не трус!

Конунг хватил себя кулаком по колену и, багровея, заорал:

— А коли нет, давай Божий Суд устроим! Чего ж замолчал? Коль не врешь, чего тебе бояться?

— А я и не боюсь! Давай устроим, я согласен!

Конунг, щурясь, усмехнулся:

— Думаешь, я дурень, а, колдун? Думаешь, ты меня на мякине проведешь? Э-э, нет, не тут-то было. Ты ж колдун, ты, небось, и раскаленное железо вытерпишь с колдовством со своим. А мы вот по-другому сделаем. Эй, где там Улла?

Бран едва не ахнул вслух, до хруста стиснул зубы. Конунг с усмешкой глянул на него и крикнул громче:

— Улла! Улла! Где она?

— Я здесь, — раздался тихий голос, и Бран вцепился пальцами в сидение.

— Иди сюда, да поживей, — приказал конунг.

Улла вышла к очагу. Щеки были будто иней, в глазах девушки Бран уловил откровенный страх.

— Что ты собираешься делать? — Бран повернулся к конунгу. Как ни старался держать себя в руках, голос предательски дрогнул.

Конунг победно ухмыльнулся:

— Сам же знаешь, колдун. Правду знать хочу. Правду!

— Но я тебе ее сказал! — Бран почти кричал. — Почему ты мне всегда не веришь? Ты мне каждый раз не веришь — и каждый раз я прав! Разве нет? Конунг, разве нет?

— А с чего ты это так раздухарился? Коль ты прав, так и бояться нечего. Вот меч его лежит, — сказал конунг дочери, — давай, начинай.

Девушка, едва дыша, кусала губы. Все смотрели на нее. Она стояла среди дома: совсем одна, маленькая, как подросток. У Брана так сдавило сердце, что он едва не застонал. Конунг с угрозой произнес:

— Чего, оглохла? Начинай, говорю, ну?

Улла не двинулась.

— Это что еще, засранка?! — конунг взвился с места. — Сто раз прикажешь повторять? Или, может, выпороть, чтоб слушалась? Совсем от рук отбились! Гляди ты у меня!

Улла вздрогнула и еще ниже опустила голову.

— Хватит, конунг! — крикнул Бран. — Оставь ее!

— А ты не лезь! — ответил конунг. — Не твое собачье дело! Взялись меня учить, щенки паршивые!

Рванувшись к дочери, он вцепился ей в плечо и швырнул к столу, как тряпочную куклу:

— Шевелись!

Улла упала на стол спиной и вскрикнула. Бран вскочил, сжимая кулаки.

— Не тронь ее!

— Пошел вон, щенок! — отозвался конунг. — Не тебе меня учить! Ишь, засранцы, позорить отца взялись! Я вам дам! Гляди-ка!

Бран шагнул к нему:

— Оставь ее в покое!

Конунг повернулся. Синяя жила вспухла на виске, а ноздри по-бычьи раздулись.

— А ты с ними заодно? — почти шепотом промолвил он. В зрачках пульсировал такой бешеный огонь, что Бран невольно отступил. Рука конунга сжала плеть.

— Заодно? Да? Ты с ними заодно?! — его голос вдруг налился, загудел, как колокол. — Проклятый гаденыш! Я тебя проучу! Эй, стража! Стража! Берите его, живо!

Шестеро дружинников подступили к Брану, но замялись, держа мечи наизготовку. Бран знал их всех по именам, трое были друзьями Эйвинда. Они глядели на него, а он — на них. Один, поближе, опустил меч и неловко усмехнулся.

— Чего ждете? — подстегнул их голос конунга. — Хватайте, пока он колдовать не начал! Берите его, ну? Я вас повешу, сволочи!

Опомнившись, дружинники накинулись на Брана. Он яростно сопротивлялся, но силы были неравны. Скрутив руки, парни повалили его на пол, на колени.

— Вот так-то, щенок, — промолвил конунг. — А теперь поговорим.

Бран вскинул голову и сквозь зубы процедил:

— Сволочь. Я всегда знал, что ты сволочь, с первой же минуты.

Лицо конунга перекосилось. Плеть хлестнула Брана по губам, и он зажмурился.

— Я тебе покажу, — сказал конунг. Плеть снова поднялась…

— Нет! — выкрикнула Улла. — Нет! Не надо!

Конунг обернулся. Улла стиснула ладони и произнесла:

— Нет. Нет, не надо. Не бей его. Это… не он виноват. Это… это я.

Конунг оторопело уставился на дочь, а она подняла глаза на Брана. Их взгляды встретились. Одними губами, умоляюще, он сказал:

— Не нужно, перестань!

Улла тихо выговорила:

— Прости, — и, повернувшись к отцу, сказала:

— Все это вышло из-за меня.

Конунг насупил брови:

— Чего ты мелешь? Как так — из-за тебя?

— Он его убил из-за меня.

— Это неправда, конунг! — воскликнул Бран. — Не слушай ее, это неправда!

— Нет, — сказала Улла. — Это правда. Хилдир хотел меня убить. Он за мной погнался, а Бран меня защитил. Хилдир действительно наткнулся на меч. Я сама видела, я подтверждаю. Он бежал, там было темно… и он налетел на меч. Бран не виноват. Это из-за меня.

— Не верь ей! — крикнул Бран. Конунг будто не расслышал.

— Так-так, — он не сводил с дочери глаз. — Интересно. Только я чего-то не пойму, что же ты делала среди ночи возле старой кузницы? А?

Улла низко опустила голову:

— Я… просто шла.

— И куда ж ты просто шла? Ночью? А? Отвечай!

Улла молчала. За нее ответила Аса.

— Туда же, куда и всегда, — насмешливо промолвила она.

Аса вышла к очагу и победно усмехнулась.

— Она уж третий месяц туда шастает, — подбоченясь, выговорила она. — Весь поселок об этом говорит.

— Ты… ты это о чем? — медленно спросил конунг. — О чем ты это, а?

— А то не знаешь. Об этом вот об самом! — Аса постукала одним пальцем о другой. — Она третий месяц с колдуном живет. Не нова уж новость-то!

Тишина. Глаза конунга расширились.

— Ты ври, да не завирайся, — с угрозой молвил он. — Она ж твоя сестра, чего болтаешь?

Аса пожала плечами:

— А я чего, если все так и есть. Да ты ее спроси, пускай ответит.

Взгляд конунга переместился к Улле:

— Это правда?

Та стояла, тяжело дыша. Все глядели на нее, а она упорно глядела себе под ноги. Конунг повысил голос:

— Я спрашиваю, это правда?

— Нет! — Бран дернулся в руках у сторожей. — Она все врет!

— Заткнись, щенок, — уронил конунг, — с тобой после потолкуем. Я жду, — он повернулся к Улле. — Чего молчишь? Это правда?

— Правда, — еле слышно вымолвила Улла.

— Чего?! — рявкнул конунг.

Девушка вдруг вскинула голову. Руки сжались в кулачки, на щеках полыхнул румянец.

— Да! Да! Это правда! — в лицо отцу крикнула она. — Это правда! Всё, доволен? Да! Да! Я с ним сплю! Все слышали?!

— Улла, не надо! — Бран старался вырвать руки.

— Нет, надо! — Улла обвела взглядом молчаливую толпу. Ее глаза сверкали, а грудь тяжело вздымалась. — Пускай все знают! Да! Я с ним сплю! Потому что я люблю его! Поняли, вы?! Я люблю его! Так, как тебе и не снилось! — она повернулась к Асе. С губ у той сбежала победная улыбка.

— Слышишь?! — продолжала Улла. — Я люблю его! Можешь и дальше завидовать! Ты… ты… у тебя такого никогда не будет! Я его люблю! Люблю, понятно? И я горжусь этим! Мне наплевать, что вы…

— Шлюха! — конунг ударил Уллу по лицу, и она осеклась, заслонясь ладонями. Ноздри конунга раздулись, пальцы сжали плеть. Люди, что стояли рядом, подались прочь от стола.

— Так вот оно что, — в мертвой тишине промолвил конунг. — Вот как оно все… Ох, боги… Какой позор… — конунг закрыл глаза. Лицо и шея наливались бурой кровью.

— Что ж это, а? — конунг обвел домашних взглядом, от которого они остолбенели. — Ари, видите ли, ей был плох… Ярл, значит, ей был плох, а этот раб понравился. Перед всей округой осрамила. Хорошо еще, что мать не дожила. Опозорила на старости лет, — конунг шагнул к дочери, схватил за руку, грубо рванул и крикнул:

— Глядите, люди добрые! Радуйтесь! Да, да, глядите на нее, на эту шлюху подзаборную! — конунг швырнул Уллу к очагу, на средину комнаты. Она едва не упала, застыла, дрожа, обхватив себя руками. Конунг заорал:

— Вот она, хорошая дочь! Утешение родителям! Ну, спасибо, доченька, порадовала! Ах, дрянь! — он опять ударил Уллу по лицу. Не издав ни звука, та еще ниже опустила голову. Конунг дернул ее за подбородок и рявкнул прямо в широко открытые глаза:

— Чего молчишь, ничего не скажешь?! Прощенья не попросишь? А?!

Улла отпрянула, пытаясь отвернуться от него.

— У-у, зараза! — конунг намотал ее косу на кулак и пригнул девушку к земле.

— Мне не за что… просить… — ответила она, задыхаясь. — Не за что… Только… ты только его не трогай! Пожалуйста! Отпусти его! Ай, не надо! Больно!

— Больно, а? — отозвался конунг. — Сейчас еще больнее будет. Бесстыдница! Потаскушка! — он рванул ее за косу и ударил плетью по лицу, рукоятью рассек губы. Взвизгнув, Улла заслонилась рукой, но конунг словно не заметил. Принялся стегать дочь плетью: по чему попало, изо всех сил. Она закричала.

— Хватит! Хватит! — пытаясь вырваться, завопил Бран. — Не надо! Оставь ее в покое! Не тронь ее! Не смей!

Как зверь в капкане, он забился в руках у стражей, да только те держали очень крепко.

— Остынь, слышь, — тихо сказал Брану один из парней. — Он тебя убьет. Погодь маленько. Да постой ты, дело говорю, тебе ж лучше будет. Не пускайте его, ребята!

Конунг схватил Уллу за ворот, дернул к себе. Одежда на ней разорвалась, и Улла вскрикнула. Конунг взревел как бык:

— Шлюха! Я тебя научу! Опозорить меня взялась? Ну, так я тебе покажу позор! Я тебе дам по рабам таскаться! Пускай все глядят, — конунг снова дернул. Затрещала ткань, и платье разорвалось до самого подола. Улла попыталась удержать его на груди, но конунг оттолкнул ее руку, рванул — и ткань сползла, обнажив девушку до пояса.

— Хватит! — завизжала Аса. — Перестань, что ты делаешь?! Папочка, не надо, перестань!

— Пошла вон, стерва, — с натугой дыша, отозвался конунг. — Этой место у свиней, с рабами… с рабами место ее, в дерьме. Пусть ходит голая, она мне более не дочь!

Он снова принялся хлестать Уллу кнутом. На обнаженной коже девушки тут же вздулись кровавые рубцы. Она вздрагивала, прикрывая грудь руками, и даже не пыталась защищаться.

Бран молча рвался у дружинников из рук. Те тоже молчали, удерживая его. В доме стояла мертвая тишина, только кнут свистел, кромсая беспомощную жертву. Люди с перепуганными, растерянными лицами жались по лавкам возле стен. Подняв голову, Бран вдруг заметил Бьорна и Грани: за очагом, поодаль, у стены. Во взгляде Грани застыл ужас, щеки были мокрыми от слез. Бран прохрипел, в упор уставившись на Бьорна:

— Харалдсон! Помоги же… мне…

Тот только стиснул рукоять меча и глотнул. В стороне судорожно рыдала Аса.

Конунг швырнул Уллу на скамью. Ударившись слету животом, она протяжно застонала, сползла на пол. Ее обнаженная грудь и вся спина были исполосованны рубцами. Шагнув вперед, конунг схватил дочь за волосы и заставил встать. Ударил по лицу. Опять швырнул о лавку. Она упала боком, взвизгнула, заплакала… Конунг выдохнул сквозь зубы:

— Чтоб ты сдохла, знать тебя не хочу! В свинарник пойдешь, к свиньям, там тебе место! Отныне только там и место! Со свиньями будешь голая скакать! — конунг сдернул с нее платье. Что есть сил, ожесточенно вытянул плетью. Потом еще раз и еще. Кнут свистел, не прекращая, на обнаженном теле девушки вздувались полосы ударов.

Она вдруг упала на пол. Попыталась встать, цепляясь за скамью. Конунг пнул ее в бедро, и она застонала, рухнув ничком. Конунг размахнулся и огрел ее кнутом. Улла конвульсивно дернулась. Кнут заходил, полосуя беспомощное тело.

— Пустите меня, гады! — завопил Бран. — Сволочи, пустите вы меня! Да вы люди, или кто?! Оставь же ее в покое!

Бьорн Харалдсон вдруг сорвался с места. Подлетев к конунгу, всей тяжестью повис сзади на плечах и заорал:

— Грани, беги к Сигурду! Живо! Беги, не стой!

Грани ринулся к дверям. Его никто не останавливал. Конунг рычал и силился освободиться. Бьорн Харалдсон, как глыба, навалился на него, повернул к Брановым стражам искаженное усилием лицо.

— Отпустите его, — прохрипел Харалдсон. — Пустите, лешие! Конунг же вам после первым головы открутит! Вы нешто дураки? Пустите парня, ну?!

От его крика в светильниках задрожало пламя, и стражи отступили. Бран упал. Вскочил. Подбежал к Улле. Она лежала лицом вниз около скамьи, окровавленная, голая, избитая. Бран рухнул на колени. Глянул на ее растерзанные косы, трясясь и задыхаясь, коснулся грязной маленькой руки.

— Улла… слышишь? — прошептал он. Содрав плащ, укутал девушку, осторожно повернул к себе лицом. Ее глаза были закрыты, а голова безжизненно откинулась.

— Отойди от нее, поганец! — вырвав руки, конунг бросился на Уллу. Бран успел закрыть ее собой, и на него тут же посыпались удары. Он не сопротивлялся, подставлял ладони, лишь бы плеть не коснулась Уллы. Харалдсон, взревев, как медведь сграбастал конунга.

— Помогите, гады! — заорал он. — Трусы! Козлы! Помогите мне!!!

К нему бросились дружинники, и после короткой яростной борьбы конунга оттащили прочь, к столу. Парни навалились, отгородили его от дочери. Он рычал, словно обезумев.

Бран глянул девушке в лицо. Веки потемнели, на рассеченных губах алела кровь. Харалдсон присел рядом и тихо спросил:

— Живая?

Бран кивнул.

— Уноси ее отсюда, — сказал Бьорн. — Справишься?

Бран опять кивнул. Встал на четвереньки.

— Тогда иди, — велел Харалдсон. — Уходи, живо.

Подняв Уллу на руки, Бран неуклюже поднялся, и, шатаясь, понес к порогу. Он слышал яростные вопли конунга, истерический плач Асы, крики дружинников, но не обернулся. Подойдя к двери, потянул за ручку. Хоть не сразу, дверь отворилась, и Бран наконец выбрался наружу.

Была ночь. Он остановился, не зная, куда идти. Уллино лицо в темноте казалось мертвым, и ему почудилось, что она не дышит. Его пронзил такой животный страх, что сердце оборвалось, покатилось в пятки. Схватившись с места, он бросился бежать. Сделалось жарко, словно его окатили кипятком. Слезы текли из глаз, Бран чувствовал соленую влагу на губах, еще немного — и заплакал в голос. Притиснул девушку к себе. Стах гнал его вперед, все дальше по тропе: страх того, что Улла умирает.

Он очнулся возле кузницы. Пнул дверь, ворвался внутрь, и, опустив девушку на шкуру, приник к ее груди. Ничего не услышал, облился холодным потом, наощупь сдернул с Уллы плащ — и снова ухом прижался к ней, дрожа и задыхаясь. Сначала показалось: тишина. Потом он услыхал: тук-тук… тук-тук…

— Мо Тигернэ! — вырвалось у Брана. — Господи, Боже мой! Помоги мне!

Он рывком вскочил и ринулся к поленнице. Схватил оттуда деревяшки. Посыпавшись, те зашибли ему ноги, но он этого почти не заметил. Вернулся к костру. Нашарил сумку, вытащил кремень, принялся разводить огонь, в кровь сбивая пальцы. Это взяло время, Брану показалось — долгие часы.

Когда огонь загорелся, он швырнул кремни наземь и подобрался к Улле. Она лежала без движения. Дрожащими руками Бран раскутал плащ и, застонав, конулся ее кожи.

Она была страшно избита, вся в рубцах от кнута. Живот и бок заплывали синяком, из ран сочилась кровь. Грудь и плечи оказались так исхлестаны, что Бран не увидал на них живого места.

Бран заплакал.

— Прости меня… прости… — прошептал он.

Улла дернулась и тихо застонала. Веки дрогнули, глаза открылись. Они были черные, и лихорадочно блестели. Слепым взглядом она повела вокруг, снова застонала, что-то шепотом произнесла…

— Я здесь, детка, — Бран схватил ее за руку. — Я с тобой. Он тебя не тронет. Больше он к тебе не подойдет. Все будет хорошо. Я заберу тебя отсюда. Ты поправишься. Увидишь, все будет хорошо!

Девушка отрывисто вздохнула, с губ сорвался стон. Глаза смотрели в одну точку, огромные, черные и неподвижные. Не слышит, понял Бран. Она не слышит.

— Сейчас, — сказал ей он. — Сейчас, потерпи.

Он бросился к кадке у стены. Набрав воды, вернулся к очагу. Нащупал в котомке склянку, влил содержимое в воду, подполз к девушке и осторожно приподнял ей голову:

— Давай, милая, попей, — Бран ковшом силился разжать ей зубы. — Попей, прошу тебя… вот так, помаленьку.

Девушка глотнула и, застонав, попыталась отстраниться, но Бран не пустил. Нагнулся низко-низко, почти к ее лицу:

— Нет, маленькая, пей. Нужно это выпить, и станет лучше. Давай, родная… ну, давай же.

Он бился долго, но ему удалось заставить ее отпить лишь несколько глотков. Она оттолкнула ковш, громко застонала, запрокинув голову. Пальцы судорожно сжались, и Улла вскрикнула.

— Что? Что такое? Тебе больно?

По ее телу прошла судорога. Она снова закричала, пытаясь приподняться на локте, и в глазах Бран увидел ужас. Улла согнула ногу. Изнутри на бедрах алела кровь.

Бран смотрел, еще не понимая, не желая понимать. Уллина рука медленно скользнула, на мгновенье задержалась между ног, поднялась… Пальцы казались черными от крови. Кровь плеснула из девушки и полилась на шкуру. Протяжный вопль пригнул Брана к полу, вопль, переходящий в вой: звериный, страшный вой волчицы возле логова с погибшими детенышами.

Он ощутил, как каждый волос на теле становится дыбом, перестал дышать, глаза остановились. Уллин крик превратился в истерический плач.

Трясясь, стуча зубами, Бран подполз к ней, обхватил ее голову, прижал к своей груди и принялся качать. Она не реагировала, тело сделалось как камень. Она безостановочно рыдала, а Бран молчал. Едва дышал, до крови кусая губы.

Стук в дверь. Он подскочил и, ощетинившись как волк, прикрыл собою Уллу. Стук повторился, дверь сильно затрясли, кто-то что-то заорал. Улла взвизгнула и вцепилась Брану в руку.

Снова стук, громче, нетерпеливее. Улла ухватила Брана за одежду, перестала плакать, лишь скулила.

— Кто там?! — крикнул Бран.

— Открой! — крикнули снаружи. Сильные руки рванули дверь.

— Оставьте нас в покое! — обнимая Уллу, ответил Бран. — Чего вам надо? Убирайтесь!

В дверь забарабанили кулаками и ногами. Улла снова взвизгнула, спрятав лицо у Брана на груди.

— Мы вам ничего не сделали! — в отчаяньи крикнул он. — Мы ни в чем не виноваты! Не трогайте нас!

— Открывай! — был ответ. В дверь ударили чем-то тяжелым, раздался треск, из-под потолочных балок посыпалась труха. Улла опять тихонько заскулила. Бран в исступленье заорал:

— Сволочи! Вы нас не возьмете, слышите?! Вы больше не тронете ее! Вам ее не получить!

Одной рукой он обнял Уллу, другой выхватил из костра горящую головню.

— Я тут все спалю! — завопил Бран. — Мы лучше сгорим, но не дадимся! Мы не дадимся, слышите?! Вы нас живыми не возьмете!

Улла, трясясь, вжималась в Брана.

— Не бойся, — выговорил он. — Они больше нас не тронут. Я тебя им не отдам.

Снаружи послышалась возня, сердитый крик — и виноватое бурчание в ответ. Миг тишины, и знакомый голос возле двери:

— Бран, ты здесь? Открой, сделай милость, это я, Эйвинд!

— Эйвинд? — пробормотал Бран.

— Слышишь? Открой, не бойся, мы помочь хотим! Пожалуйста!

— Эйвинд, ты?

— Это я! Открой, пойдем к нам! Отец велел вас забрать, вам нельзя тут быть. Слышишь, Бран?

— Слы… слышу, — Бран бросил головню в костер. — Это Эйвинд, — сказал он Улле. — Не бойся, это твой брат. Давай ему откроем, хорошо?

Она, казалось, не понимала, руки намертво вцепились в Бранову одежду, и ему пришлось силой оторвать ее от себя. Застонав, она скорчилась на соломе, из растрепанных волос дико глядел огромный глаз. Бран накрыл ее плащом.

— Отвори, сделай милость! — снова крикнул Эйвинд. Проворно, как испуганный зверек, Улла метнулась в угол. Сжалась там, заслоняя голову руками.

— Родная, не бойся, это Эйвинд… — начал было Бран, но замолчал. Он видел: она не понимает. Она глядела, точно загнанное животное.

— Сейчас. Я сейчас, — бросившись к двери, он отодвинул полено.

За дверью стоял Эйвинд, а с ним еще десяток человек, все с оружием и с факелами.

— Жива? — только и спросил Эйвинд. Бран кивнул. Эйвинд перешагнул порог, но Бран остановил:

— Погоди, не заходи. Сейчас, — он вернулся к Улле. Она дико взвизгнула, дернулась, будто хотела убежать.

— Это я… это я, — Бран снова укутал ее в плащ. — Не бойся. Эйвинд пришел. Я скажу ему, пускай войдет, ладно?

Вздрагивая, она смотрела из-за спутанных волос. Бран обхватил ее руками.

— Иди сюда, Эйвинд. Остальные пусть не входят.

Эйвинд возник из темноты, и Улла завизжала и так рванулась, что Бран еле удержал ее, с силой притиснув к себе. Эйвинд замер. С тихим стоном Улла сунула голову под плащ, наружу виднелись лишь трясущиеся руки.

Эйвинд присел на корточки, где и стоял.

— Что с ней? — спросил он.

— Испугалась. Надо подождать, нам ее так не унести.

— Холодно, замерзнет.

— Подбрось поленьев. Там, у стены.

Эйвинд встал, и Улла дернулась. Сильнее вжалась в Брана, прерывисто дыша.

— Она меня не узнает? — тихо выговорил Эйвинд.

— Пройдет, ничего.

От порога вдруг раздались шум и возня. Стукнула дверь.

— Я же сказал, чтоб не входили… — начал Бран — и замолчал.

Из темноты к очагу шагнул Сигурд. Поглядев на Брана, присел рядом.

— Птаха моя, — он протянул руку. Широкая ладонь коснулась Уллиных волос, и девушка перестала вздрагивать. Сигурд погладил ее по голове.

— Ну, што, доченька? — его голос звучал ласково, спокойно. — Што ты? Пойдем домой? Тут холодно, ночь уже, пойдем-ка. Иди сюда… вот так. Ах, доча ты моя…

Не поднимая лица, Улла потянулась к Сигурду, и он принял ее, будто младенца, запахнув полами плаща. Она совсем исчезла у него в руках. Темная встрепанная головка прижалась к его широкой груди, и Улла вдруг бурно, громко разрыдалась.

— Тише, доча, — Сигурд губами коснулся ее волос, принялся качать, будто старался убаюкать. — Ох ты, птаха… Ну, ничего. Щас домой пойдем, ляжешь, отдохнешь. Доченька моя… ох, несчастье. Ничего, родная, уж мы теперь с тобой. И Бран тоже с нами пойдет, — Сигурд повернулся, и Бран увидал слезы на его глазах. Закрыв лицо руками, ткнулся лбом в колени. Услышал, как Сигурд говорит:

— Эйвинд, сынок, помоги ему, хорошо? Идем, не надо ей тут быть. Идем домой.

Зашумел плащ, под ногами Сигурда прошуршала солома. Стукнула дверь, и Уллины рыдания смолкли. Чья-то рука коснулась Брана.

— Идем, правда, — сказал Эйвинд, — идем к нам. Ну, ты чего? Она поправится, увидишь.

Бран вытер глаза и поднял голову. Эйвинд подал ему котомку и меч.

— Вот, батя принес. Оттуда… от конунга.

Бран взял вещи. Опустив взгляд, молча поднялся и пошел к двери. Эйвинд затоптал костер и, чертыхаясь в темноте, двинулся за Браном.