Попутный ветер и семьдесят пять сильных молодых гребцов легко домчали триеру к побережью Ольвии. Анахарсис нетерпеливо ходил по палубе, поглядывая то на приближающуюся сушу, то на гемму с изображением Елены, зажатую в ладони. Вскоре корабль вошёл в гавань, постепенно замедляя ход из-за густых водорослей, которые будто щупальца осьминога цеплялись за борта корабля. Причалили в тихой уютной бухте, где вода выглядела застоявшимся болотом. Палуба триеры оказалась на несколько локтей выше пристани, поэтому трап удобно лёг на влажные доски причала. В первую очередь Анахарсис пошёл от пристани на рынок, чтобы приобрести привычную одежду кочевника. Греческий хитон, который оставался на нём после побега из Афин, был уместен здесь в Ольвии, но не на его родине, куда он так торопился. Ему казалось, что сейчас он как никогда нужен Скифии. Анахарсис верил, что новые знания, приобретённые им в Элладе, пригодятся его народу. Прекрасные города зыбкими миражами плыли над степью. Пусть они пока построены только в его воображении, но Анахарсис верил, что мечта обязательно станет реальностью. Грандиозный замысел перестройки скифской державы кружил голову и гнал Анахарсиса вперёд. Из-за поспешного бегства большая часть его трудов осталась в Афинах у Елены и Токсариса, но всё, что было связанно со строительством и архитектурой, скрупулёзно записанное на папирусах, к счастью, осталось лежать в сумке.

На рынке, кроме одежды, Анахарсис приобрёл лошадь золотисто-рыжей масти. Такие лошади отличаются особой выносливостью и легко переносят жажду. Какая-то неведомая сила подгоняла Анахарсиса, впервые он изменил своей привычке путешествовать пешком. Он ловко впрыгнул в седло и тронул поводья…

Радостно забилось сердце Анахарсиса, когда увидел родные степи. Высокая трава почти касалась колен всадника, перед копытами коня взлетали испуганные птицы, разбегались в разные стороны забавные суслики, а высоко в небе кружил орёл. Всё было родным и знакомым…

Но радость встречи с родиной омрачала тоска по Елене. С каждым шагом коня всё больше стадий разделяло их. Он надеялся, что когда вернётся в Афины, греки встретят изгнанника как желанного гостя. Но Анахарсис даже предположить не мог, что по прошествии нескольких лет его образ в Элладе идеализируют и поставят в один ряд с лучшими греческими философами.

Впереди заблестела голубая полоса Борисфена. По мере приближения река становилась всё шире и величавее. На берегах самой полноводной в Скифии реки, жили скифы-пахари, которые сеяли хлеб не для собственного потребления, а для продажи. Их привязанность к земле и позволила Анахарсису предположить, что возможно именно они смогут построить первые города. Он старался не замечать их удручающей бедности. Что поделаешь, Анахарсис был не только прагматиком-философом, но и поэтом-мечтателем. Философ думал и анализировал, а мечтатель в своём воображении видел на берегах Борисфена начало новой истории скифов.

* * *

Священное урочище Эксампей встретило путешественника тишиной. Больше года прошло с той поры, когда Анахарсис покинул этот край. Недавно отшумел праздник «Начало мира», который он не застал и теперь целый год до следующего праздника в урочище можно будет встретить только жрецов. А рядом с этим священным местом располагались редкие стоянки мастеров по литью и ковке металлов. Они изготавливали всё, в чём тогда нуждалось скифское общество, от оружия и предметов быта до изящных украшений. В промежутках между праздниками они создавали свои шедевры, чтобы потом в день праздника продать их.

Анахарсис спешился и повёл лошадь под уздцы. Дальше ехать верхом запрещалось. Несколько в стороне, на расстоянии примерно одной стадии, он заметил чёрную струйку дыма, почти вертикально уходящую вверх благодаря безветренной погоде. Заинтересовавшись, Анахарсис изменил свой путь. Пройдя половину стадии, он услышал звонкие удары металла о металл. Тропинка идущая по краю урочища привела путника к старому дубу, под кроною которого расположились литейная мастерская и кузница, накрытые общей крышей из толстых кожаных шкур. Анахарсису показалось, что когда-то он здесь уже был. Конь, почувствовав человеческое жильё, радостно заржал. Стук в кузнице прекратился и, отодвинув полог, из мастерской вышел чёрный от копоти обнажённый по пояс человек. Черты лица его были Анахарсису знакомы.

— Да благословят тебя Боги! — воскликнул человек, поднимая в радостном приветствии руки. — Я знал, что ты придёшь за своей чашей, Анахарсис!

— За чашей? — удивился Анахарсис.

Человек укоризненно покачал головой.

— Орик всегда выполняет свои обещания.

— О Боги! Прости меня за мою забывчивость, — приложив руку к сердцу, сказал Анахарсис. — Орик! Дай мне обнять тебя.

Похлопав гостя по спине, Орик усадил его на пригорок и вынес из мастерской чашу с настоем травы безыменки. Такой настой не только утолял жажду, но и поддерживал силы раненым и усталым.

— Вот чаша. Из неё ты первый пьёшь на правах хозяина.

Анахарсис хотел, было, рассмотреть чашу, но Орик сказал:

— Сначала выпей.

Анахарсис медленно с наслаждением выпил кисловатый настой.

— Вот теперь смотри, — разрешил Орик.

Такой необычной чаши Анахарсис ещё не видел. Она была сделана из серебра и частично покрыта позолотой. Фигуры воинов, да и самого царя Кадуида, на фризе чаши были плоскими, а его фигура была изготовлена из чистого золота и выглядела почти объёмной.

— Благодарю тебя, Орик. Ты слишком польстил мне. Но я не так богат, чтобы мог купить столь дорогую вещь.

— Ты её не должен покупать, — сказал Орик. — Это подарок от скромного мастера великому философу.

Анахарсис понял, что отказываться не имеет права, иначе обидит мастера. Он, молча, благодарно поклонился. А потом, покрутив в руках чашу, спросил:

— Почему моя фигура так заметна на этой чаше?

— Она станет ещё заметнее, — загадочно ответил Орик. — Когда пройдёт много дней и ночей, когда много вёсен сменят много зим — мастер Орик напомнит людям о тебе Анахарсис и, возможно, о себе, скромном мастере.