Великий скифский праздник «Начало мира» заявил о себе, когда утренняя заря появилась в небе, медленно рассеивая ночной мрак. Главный жрец Бога войны Ареса, он же Верховный жрец общескифского святилища в урочище Эксампей, подняв руки к небу, песней напомнил скифскому народу о его происхождении:

«Мы из всех племён самое молодое племя, а появились мы следующим образом: первым появился на этой земле, бывшей в то время пустынной, человек по имени Таргитай. А родители этого Таргитая — Зевс и дочь реки Борисфена. Такого именно происхождения был Таргитай. У него родились три сына: Липоксай и Арпоксай и самый младший Колаксай. Во время их правления на скифскую землю упали сброшенные с неба золотые предметы: плуг с ярмом, обоюдоострая секира и чаша. Старший брат, увидев первым, подошёл, желая их взять, но при его приближении золото загорелось. После того как он удалился, подошёл второй, и с золотом произошло то же самое. Этих загоревшееся золото отвергло, при приближении же третьего, самого младшего, оно погасло, и он унёс его к себе. И старшие братья после этого, по взаимному соглашению передали всю царскую власть младшему».

Едва лучи солнца осветили урочище Эксампей, как длинные вереницы жрецов-прорицателей потянулись по узким тропам к жертвенной поляне главного скифских Божества: Бога войны — Ареса. Задолго до праздника, в его святилище (скифы возводили святилища только Аресу) на ровной четырёхугольной площадке, набрасывали огромные кучи хвороста, а поверх воздвигали потемневший от крови железный меч — акинак. Исключительно Аресу приносили в жертву не только животных, но и пленных врагов, когда шла война. Сейчас был короткий период мира, поэтому на жертвенных кострах сжигали кости животных, а мясо оставляли, чтобы сварить в священном медном котле. Всё обильнее лилась кровь, всё ярче пылал костёр на жертвенной поляне, и верили скифы, что радуется в этот день не только Арес — Бог войны, но и все Боги: Табити — хранительница огня, Папай — прародитель скифов, Апи — олицетворяющая землю и воду. Они возглавляли пантеон высших скифских Божеств. А где-то рядом в урочище бродили Гойтосире — охранитель скота, Аргимпасу — великое Божество жизни и смерти…

На высоком скалистом обрыве над урочищем Эксампей, на ровной площадке прикрытой естественным каменным козырьком, восседала на гладких валунах скифская знать, во главе с царём Кадуидом. На правах брата ближе всех к царю сидел Анахарсис. Сегодня Кадуид был в прекрасном настроении:

— Посмотри, брат, разве не величественная картина открывается нашим глазам? Да, скифские жрецы умеют разговаривать с Богами. После таких жертв, Бог войны — Арес, думаю, будет благосклонен к моему народу, и другие боги не оставят нас…

— Да будет благословенен скифский народ. Пусть мудрость Богов будет всегда с нами, — сказал Анахарсис.

— Сила важнее мудрости, — возразил царь. — Сильный волк всегда победит мудрую лису.

— Ты прав и не прав, брат, — задумался Анахарсис. — Что стоит сила без мудрости? Но с другой стороны наша жизнь — бесконечные войны. Как же тут без силы? Но я верю, придёт день…

— Ты опять? — раздражённо прошептал Кадуид. — Твоя вера вселяет смятение в сердца наших воинов, ты забыл, что они должны быть беспощадны к врагам. Даже Боги требуют крови!

— Разве Боги говорят, какие им нужны жертвы? Когда я был в Ольвии…

— Замолчи! — вспылил Кадуид. — Тебе вредно посещать Грецию. Греки сыты и ленивы. Они боятся смерти, а мы смело смотрим ей в глаза. Для скифа погибнуть в бою великая честь, счастье…

— Греки думают не о смерти, брат, для них счастье в жизни. И нам есть чему поучиться у них. Поэтому я снова держу путь в Элладу. Греки окружили себя красотой и сумели сделать из своей жизни праздник. Даже их Боги не так кровожадны как наши!

— Не смей! — Кадуид поспешно прикрыл Анахарсису рот ладонью. — Оставьте нас! — приказал он своему окружению.

Свита царя, низко поклонившись, отошла на почтительное расстояние от братьев. Ни один мускул не дрогнул на лицах вельмож.

Кадуид крепко обнял Анахарсиса за плечи:

— Брат, зачем такое говоришь? Никогда, слышишь, никогда не высказывай недоверия скифским обычаям и законам. Верь в могущество и справедливость наших Богов. Если ты посеешь сомнение в сердцах скифов, мы погибнем как народ. Будь опорой моей власти. Моей силе так нужна твоя мудрость.

— Я люблю тебя, брат, — Анахарсис прижался щекой к руке царя. — Но я не могу изменить себя.

Кадуид резко отстранился от Анахарсиса. И уже сказал зло и кратко:

— Не подчинишься — убью! — И вдруг так же резко обнял Анахарсиса. — Прости, брат, не будем ссориться, да ещё в такой день!

Слёзы выступили на глазах Анахарсиса. Он сжал двумя руками ладонь Кадуида:

— Мне жаль тебя, брат. В тебе борется два начала — человек и царь. Хорошо, если победит человек.

А тем временем, жрецы собрались в общескифском святилище Бога войны — Ареса, у медного котла. Жарко пылали, потрескивая, сосновые поленья, многие уже превратились в угли. Стены котла раскалились до тёмно — кровавого цвета. Огромные куски мяса жертвенных животных лениво переворачивались в кипящей воде. Верховный жрец ударил круглым камнем по металлическому диску и к священному котлу потянулся народ.

— Пора, — сказал вельможам царь Кадуид, поднимаясь с каменного валуна.

По извилистой тропинке он начал спускаться вниз, следом за ним двинулась пышная свита. Впереди воины освобождали дорогу царю, хотя простые скифы и так почтительно расступались перед своим владыкой. Жрец зачерпнул деревянным черпаком густое варево из котла и перелив его в ритуальную серебряную чашу подал царю, низко склонившись перед ним.

— Слава Богам! — прокричал царь. — Да не оставит их милость скифский народ!

Царь Кадуид, обжигая губы, сделал глоток и передал чашу Анахарсису.

— Слава Богам! — прокричал и Анахарсис. — Да не оставит нас их мудрость! — подчеркнул он.

Высокородные братья обнялись. Казалось, что дружба и согласие надолго поселились в их сердцах. Пока знатные скифы из окружения царя по очереди пили из ритуальной чаши, братья отошли в сторону под сень дуба, тихо шелестевшего густой кроной над их головами. Расслаблено улыбаясь, они наблюдали, как священный котёл обступили простые скифы, грубыми деревянными чашами черпая похлёбку. Кадуид обратил внимание, что на поясе у Анахарсиса висит такая же чаша, как у бедняков, выдолбленная из куска дерева.

— Не годится, — неодобрительно покачал головой Кадуид, — брату царя пользоваться такой чашей.

— Я путешественник, брат. — Ответил Анахарсис. — Зачем мне в дороге золото и серебро. Они отягощают тело и служат соблазном разному сброду.

— Однако же твои скромные одежды и простая чаша, на потёртом кожаном поясе, не уберегли тебя от грабителей.

— Голод и бедность им глаза закрыли, брат. Такое отребье в пути редко встретишь. Да простят их Боги.

Кадуид покровительственно положил руку на плечо Анахарсиса.

— И всё же я хочу сделать тебе подарок.

Царь внимательно осмотрел толпу.

— Эй, Орик! — крикнул он, приметив невысокого, но крепко сбитого человека. Лицо и руки его были медного цвета, словно опалённые огнём. Услышав своё имя, человек повернул голову. Кадуид поманил его пальцем и человек, не мешкая, подбежал к царю, заранее сгибаясь в поклоне.

— Я слушаю тебя, Великий царь.

— Орик, — сказал Кадуид, — ты владеешь секретами металлов. Ты делаешь мечи и сам украшаешь их. Самые прекрасные чаши из серебра и золота созданы тоже тобой. Сделай моему брату чашу достойную его. И я отблагодарю тебя…

Анахарсис недовольно поморщился:

— Но у меня есть чаша и она устраивает…

— Позволь я прерву тебя, Анахарсис, — сказал мастер Орик. — Я сделаю тебе чашу всем на удивление, достойную твоей мудрости. Когда прошлое будет погребено временем, люди вспомнят о тебе, даже если забудут твоё имя.

— Благодарю тебя, мастер. Но люди должны помнить человека по делам его, если они, конечно, достойны того.

— Что ж, пусть чаша будет напоминанием обо мне, скромном мастере, — хитро сказал Орик.

Кадуид нарочито обиженным тоном спросил:

— Значит, вы обессмертите себя в памяти потомков, а как же я? Кто увековечит моё имя?

— Твоё изображение тоже будет на фризе чаши, — ещё ниже склонил голову Орик.

Кадуид не заметил лёгкой улыбки промелькнувшей на лице мастера.