ГЛАВА ПЕРВАЯ

Утопающий в зелени яблоневых и вишнёвых садов, по — провинциальному тихий город Верхнегорск, известный разве что красотой своих церквей, да уникальным зданием старинного театра, потрясло страшное известие. Во время вечернего спектакля, в антракте, была убита актриса городского драмтеатра — Екатерина Морозова. Она была всеобщей любимицей. Редкий для провинции талант, красавица — как говорила о ней местная публика. Поэтому не удивительно, что на следующий день после убийства, на театральной площади с утра толпились любопытствующие. А между тем, никто ничего не мог прибавить к уже известной информации. Ни милиция, ещё с ночи выставившая посты вокруг театра, ни коллеги погибшей, ни вездесущие журналисты-газетчики…

И если вчера городское телевидение оказалось проворнее всех, первым сообщив в ночном выпуске новостей о преступлении, то, сегодня, и оно хранило молчание. До этого дня жителям Верхнегорска всегда казалось, что в их городе ничего такого ужасного не может произойти. Где-то там, далеко, в чужих землях террористы взрывали дома и автомобили, по чужим городам и посёлкам бродили кровавые маньяки-наследники Чикотило, а в их городе всегда было спокойно. Люди как-то незаметно рождались, незаметно жили, и умирали, вообще-то, тоже незаметно. И вдруг — УБИЙСТВО! Жестокое и, как всем казалось, бессмысленное. Это конечно, Слава Богу, не взрыв дома, но привычное душевное равновесие жителей города всё же было нарушено.

Оперативная группа, с особой тщательностью обследовав место преступления, явных улик не обнаружила. Следов же обуви и отпечатков пальцев было великое множество, поэтому подозревать можно было практически всех, кто служил в театре. Екатерина Морозова была открытым, общительным человеком. К ней в гримёрную часто заходили не только по делу, но и просто поболтать — и гримёры, и костюмеры, и коллеги-актёры. Вот и вчера, во время репетиции и перед началом спектакля, здесь побывало немало народу.

Но после первого действия, в антракте, как уверяли все в один голос, кроме самой Морозовой в гримёрную никто не успел зайти. А когда сотрудники театра открыли дверь, Катя уже была мертва и, кроме неё, в помещении больше никого не было. Всё тут выглядело как обычно. Только выдвинутый ящик гримёрного столика да опрокинутый стул свидетельствовали о какой-то борьбе. Возможно, Морозова сопротивлялась, сидя на стуле, а потом вместе с убийцей упала на пол. Но это только предположение, не более того. Можно было допустить, что преступник, убив Морозову, выбрался через окно в парк. Но ни на подоконнике, ни внизу, где зеленела густая трава, никаких следов не было обнаружено. Сотрудники милиции прекрасно понимали, что такое громкое дело привлечёт пристальное внимание общественности, да и собственное начальство будет требовать скорейшего раскрытия преступления. А, поди раскрой его, если даже овчарка след не берёт.

Родители убитой, почувствовав, что расследование примет затяжной характер, по совету знакомого юриста решили обратиться в частное сыскное бюро. Оно совсем недавно было открыто в городе, но, по слухам, успело зарекомендовать себя успешным раскрытием нескольких дел. Логика сломленных горем родителей была проста: пусть милиция ведёт своё расследование, а сыскное бюро своё — даст Бог, вместе быстрее убийцу найдут.

А найти и наказать преступника для родителей Екатерины Морозовой стало смыслом жизни.

* * *

У бывшего следователя особого отдела, отставного майора милиции, а ныне директора ЧАСТНОГО СЫСКНОГО БЮРО, Антыхина Владимира Олеговича, до глубокой ночи горел свет. Он сидел в кресле, подавшись вперёд, и в который раз просматривал видеоматериал, отснятый ребятами из милиции в день убийства актрисы. Спасибо, Коля Романов, многолетний сослуживец и друг — «профессор в деле экспертизы», как его уважительно называли коллеги, на свой страх и риск сбросил этот материал на компакт диск. И сейчас Антыхин, по сути, смотрел копию, но от этого зрелище не становилось менее страшным.

Вначале видеокамера давала общий план гримёрной. Упавший стул. Перевёрнутая коробка с гримом на полу. Беспомощно разбросанные руки актрисы. Красиво, в театральной позе, подогнутые ноги, будто и в последние минуты жизни она хотела выглядеть эффектно. Но вот камера делает наезд на лицо убитой и Антыхину хочется отвернуться, однако он заставляет себя смотреть. В кадре пустые глазницы, запёкшиеся от крови. Вот всё, что осталось от изумрудно-зелёных, с загадочной поволокой глаз актрисы. Антыхину стало душно. Он резко выдернул тройник из розетки, одновременно отключив всю аппаратуру. Комната мгновенно погрузилась в темноту. Он одёрнул штору, открыл окно и закурил. Стояла глубокая ночь. Было так тихо, что Антыхин слышал удары собственного сердца, а вот сердце Екатерины Морозовой перестало биться…

Впервые он увидел её два года назад, когда ещё служил в МВД. После служебного дня, вдвоём с Николаем Романовым, они проходили мимо театра. Морозова стояла в окружении группы молодых людей и, слушая их, чему-то весело смеялась. Антыхин был очарован ею.

— Кто это? — шепнул он Романову.

— А ты не знаешь? — удивился тот. — А ещё следователь по особо важным делам. Да важнее этой девушки в нашем городе нет. Докладываю, товарищ майор. Перед вами Екатерина Морозова — новая актриса драмтеатра. Хочешь, познакомлю?

— Да куда мне! — отмахнулся Антыхин. — Я ей в отцы, пожалуй, гожусь. Вон, вся голова седая.

— Седина в голову, а бес в ребро! — подмигнул Николай.

— Нет — нет, товарищ эксперт, после развода с женой я стал целомудренным.

Так, смеясь и болтая, они прошли мимо Кати Морозовой. Тогда, может быть, впервые в жизни Антыхин пожалел, что ему сорок пять.

Но жизнь Кати уже в прошлом. Думал ли он, что ему придётся расследовать её убийство? Антыхин прикурил потухшую сигарету и, опёршись на оконную раму, задумался. Конечно, у Екатерины Морозовой биография непростая. Особенно для провинциального города. После окончания школы сразу же поступила в столичный театральный институт. А конкурс там, говорят, будь здоров! Все, кто знал её, были уверены, что в Верхнегорск она уже не вернётся. В столице чего только нет. И театры знаменитые, и киностудии, и телевидение. Но Катя всех удивила. Вернулась домой после окончания института и поступила на службу в местный театр. Где логика? Все артисты в столицу рвутся, а тут и талант, и красота — всё при ней, а она решила посвятить себя провинции. Правда, Морозова, чуть ли не с первого дня, стала ведущей актрисой труппы. Могла привлечь её такая перспектива? Кто знает? Её об этом уже не спросишь. Но с другой стороны, если горожане и стали ходить чаще в театр, то, в основном, чтобы посмотреть на игру Морозовой. Конечно, это могло быть стимулом для неё. Сила её обаяния была такова, что не только мужчины, но и женщины восхищались ею. И вот её не стало. Антыхин чисто по-человечески ощутил горечь потери. Такие люди — украшение города. И кому она могла помешать? Разве что маньяк — убийца мог поднять на неё руку. Но в их городе сроду не было слышно о маньяках. Более того, статистические данные о преступности в Верхнегорском районе говорили о том, что за последнее время не то, что убийств, даже серьёзных правонарушений не было. Так, пьяные драки, мелкое хулиганство, в худшем случае, группа беспризорных подростков ограбит сельскую церковь или магазин на окраине города. И вот, на тебе — убийство с особой жестокостью. Н — да, задача… Горячий пепел от сигареты обжёг Антыхину пальцы, прервав размышления. Он опять включил видеоаппаратуру и, крепко сцепив пальцы рук, замер перед экраном. Распластанное тело девушки, зияющие пустотой глазницы…

— Нет! Всё! Хватит!

Антыхин раздражённо, с силой нажал на кнопку дистанционного управления. На каком-то местном канале женоподобный певец, виляя задом, пел о странностях любви. Ничем более идиотским сегодняшний день нельзя было закончить. Антыхин тяжело вздохнул, теперь уже аккуратно выключил видеоаппаратуру и прошёл в спальню. Под тяжестью его крупного, крепкого тела жалобно скрипнули ножки широкой двуспальной кровати. В последнее время он чаще ночевал на работе, чем здесь в пустой холостяцкой квартире. Но сегодня в офисе на день отключили электричество, и он вынужден был остаться дома, где всё напоминало о неудавшейся семейной жизни. Нет, на жену он не был в обиде, хотя она сама ушла от него. Он был слишком увлечён своим делом, а она хотела иметь, как однажды выразилась, нормальную семью. Детей у них не было, поэтому расстались относительно легко без слёз и упрёков. Антыхин ещё больше времени стал уделять работе, и этим был счастлив. Во многом это и его заслуга, что уголовный мир десятой дорогой обходил Верхнегорск.

Табло электронных часов показывало четыре утра. За окном посветлело, а сон к Антыхину всё не шёл. Вспомнилось ему почему-то, как уходил из милиции. На удивлённые вопросы сослуживцев, с чего это он решил в частные сыщики податься, отвечал: «Не хочу ни от кого зависеть. Сам желаю зарабатывать деньги, своим умом». И действительно несколько дел он раскрыл быстро и умело. Правда, обращались к нему новоиспечённые бизнесмены, которые не хотели привлекать к своим проблемам общественный интерес. Да и дела, если честно, были для опытного следователя пустяковые. В целях экономии работал и директором, и детективом в одном лице. В случае финансовых операций, в офисе изредка появлялся бухгалтер. Вот и все служащие бюро. Если был нужен опытный эксперт, то помогал Коля Романов. Редкий он парень — для друга в лепёшку разобьётся, а выручит. Коля был страстный любитель пива, поэтому и вознаграждения признавал только в виде этого, как он говорил, — божественного напитка. Вот так бы и работал спокойно Антыхин, защищая интересы нарождающегося класса буржуазии, если бы не убийство Кати Морозовой. Да, тут дело иного рода, заковыристое, покачал головой Антыхин. Весь город растревожен. Вот и докажи, что частный детектив Антыхин чего-нибудь да стоит, что честно свой хлеб ест. Он поднял голову и поморщился от яркого солнечного света. За окном начинался новый день. Антыхин понял, что сегодня уже не уснёт. Он раздражённо отбросил одеяло, рывком поднялся с постели и решительно отправился в ванную. Несмотря на возраст, держался он по-спортивному прямо, лицо его, загорелое, немного обветренное, можно было назвать привлекательным, если бы не приплюснутый, сломанный в былых боксёрских поединках, нос. Антыхин включил холодную воду и, фыркая, стал под душ. Покалывающие ледяные струи бодрили и наполняли тело новой силой.

 

Глава вторая

Директор театра, Смирнов Василий Васильевич, устал отвечать на телефонные звонки. Мобильный он вообще выключил и забросил в ящик письменного стола, и только городской телефон продолжать честно трудиться. Казалось, выразить соболезнование по поводу гибели актрисы Морозовой желали все жители Верхнегорска. Снова зазвонил телефон. Директор поморщился: «Эх, при жизни бы так заботились!» Грустным взглядом он обвёл стены кабинета, увешанные афишами. На многих из них было набрано крупным шрифтом: В ГЛАВНОЙ РОЛИ — ЕКАТЕРИНА МОРОЗОВА. «Как работать дальше? Где найти замену Катюшеньке?» — как он за глаза называл Морозову. Телефон продолжал звонить. Директор поднял трубку и, выслушав очередное соболезнование, не в силах больше находиться в кабинете, вышел в фойе театра. Но и здесь всё напоминало о трагедии. Плотно зашторенные окна, в полумраке таинственно поблескивали позолоченные канделябры. Перед парадным входом, в колеблющемся пламени восковых свечей, улыбалась на увеличенном по такому случаю фотопортрете Екатерина Морозова. «Как живая», — потерянно прошептал директор. Иногда через фойе проходили, низко опустив головы, работники театра. На мгновение задерживались у портрета, клали цветы, а потом будто растворялись в полумраке. «Спорим, завидуем, ссоримся, а приходит беда — любить начинаем. Странные мы всё-таки люди», — сделал грустный вывод директор. Услышав настойчивые звонки из своего кабинета, шаркая больными ногами по паркету, всё-таки семьдесят лет — не шутка, он поспешил обратно на своё привычное рабочее место. Директор искренне хотел давно уйти на пенсию, да начальство не отпускало. В управлении культуры ему говорили, улыбаясь: «Ну, где мы ещё такого, как вы, найдём?» — «Дурака», — мысленно добавлял от себя директор и продолжал тянуть тяжёлый театральный воз.

Из-за дверей приёмной, выглянула юная черноглазая секретарша.

— Где же вы ходите, Василий Васильевич? Телефон просто разрывается!

— Не кричите, — сказал он тихо, с укором. — У нас всё-таки человек умер.

Секретарша виновато прикрыла рот ладонью. Из глаз её побежали крупные слёзы.

Директор, как сейчас, помнил тот страшный день. В театре был редкий аншлаг. Шёл спектакль «Укрощение строптивой» по пьесе Вильяма Шекспира. В главной роли Катарины, как всегда блистала Екатерина Морозова. Но в тот вечер она просто превзошла себя. Первое действие часто прерывалось аплодисментами. В антракте, в прекрасном настроении, директор зашёл в закулисный буфет выпить обязательную рюмочку коньяку. Для тонуса, как любил говорить он. И вдруг отчаянный крик донёсся со второго этажа. В нём было столько ужаса, что сердце директора сжалось в предчувствии беды. Не чуя ног, он побежал наверх. Возле распахнутой двери гримёрной Морозовой толпились работники театра. Не решаясь переступить порог, Василий Васильевич протиснулся сквозь толпу и замер… Он не помнил, сколько времени находился в состоянии шока. Очнулся Василий Васильевич от громкого хлопка оконной рамы. «Ну и сквозняк здесь, однако», — почему-то подумал он. Тут же ему стало дурно. Кто-то из актёров вывел его из гримёрной, дал валидол…

Резкий, пронзительный звонок внутреннего телефона вернул директора в сегодняшний день. Он вздрогнул и поёжился. «Надо бы этот аппарат заменить. Вопит, словно беду кличет. Вот и накликал…» Директор поднял трубку.

— Василий Васильевич, докладывает дежурный. К вам тут следователь просится…

— Пропустите же его. Пропустите, — торопливо прервал разговор директор. Сейчас он был рад любому собеседнику. — Машенька! — крикнул он в приёмную. — Ко мне сейчас посетитель придёт, так вы нам чайку подайте, пожалуйста.

— Хорошо, Василий Васильевич, — всё ещё всхлипывая, ответила секретарша.

Стараясь не нарушить траурную атмосферу, в кабинет тихо вошёл Антыхин. Директору сразу понравилось его приятное, мужественное лицо. Опытным взглядом специалиста, много лет соприкасавшегося с чудом актёрского перевоплощения, он почти безошибочно научился угадывать характеры. Следователь производил впечатление человека интеллигентного. Это то, что сыграть невозможно. Такие люди изнутри как будто светятся добром.

— Здравствуйте, Василий Васильевич, — поздоровался Антыхин. — Позвольте представиться: Антыхин Владимир Олегович.

— Здравствуйте, — директор улыбнулся кончиками губ. И от этого лицо его приобрело ещё более грустное выражение.

Секретарша, опустив глаза, робко вошла в кабинет, подала чай и как-то неловко, боком вышла за дверь.

— Садитесь, Владимир Олегович, — предложил директор. — Пейте чай и задавайте свои вопросы. Постараюсь быть полезным вам.

— Василий Васильевич, хочу сразу сказать, я не из милиции. Я представляю частное сыскное бюро. Хотя до этого служил в органах следователем по особо важным делам. Дело в том, что родители Морозовой попросили меня параллельно с милицией заняться делом об убийстве их дочери.

Директор неловко кашлянул.

— Видите ли, мне всё равно, кто найдёт убийцу, главное — чтобы его нашли. Такую девушку убил. Подонок! А какая она была актриса! — Директор не сдержался и ударил кулаком по столу. Но тут же спохватился: — Простите. Так чем могу быть полезен?

Только сейчас Антыхин сел за стол и отпил глоток чая.

— Василий Васильевич, о Екатерине Морозовой, я знаю очень мало. Была красива, талантлива… В общем, одни плюсы, а меня и минусы интересуют. Какие у неё были взаимоотношения с коллегами? Были ли враги? С кем дружила? Кого любила? Кого ненавидела? Может быть, кто-то угрожал ей? Сами понимаете, не из праздного любопытства интересуюсь.

— Признаюсь, вы мне с первого взгляда симпатичны, Владимир Олегович. Хочется верить, что вы найдёте убийцу. Я постараюсь помочь вам, хотя, про то, что я вам расскажу, наверное, многие знают. После окончания театрального института, как известно, Катя вернулась домой и поступила на службу к нам, в провинциальный театр. Думаю, что на это у неё были личные причины. Ещё школьницей она познакомилась с актёром нашего театра Павлом Раевским, надо сказать, внешне очень красивым человеком. Актёр он, правда, средненький, но как говорят в театре: «Штаны нам дороги любые«…Хотя, справедливости ради, хочу отметить, что были у него и актёрские удачи. Насколько их отношения с Катюшей были серьёзны, я не знаю. Но в театре роман обсуждался очень активно. Сами понимаете — юная девушка и вполне зрелый мужчина, чем не тема для разговоров? Но Раевский тогда не был женат и интерес к их отношениям со временем поутих. Знаю, что Раевский готовил Катю к вступительным экзаменам в институт и подготовка, видимо, была серьёзной, говорю это без доли иронии, потому что поступила Морозова в столичный ВУЗ легко, без проблем. Пока Катя училась, Раевский женился. И довольно удачно, как сейчас принято считать, на дочери президента коммерческого банка «Монолит» — Кравченко Ольге Семёновне. Сейчас она по мужу Раевская. На репетиции и спектакли Раевский стал приезжать на дорогой иномарке, говорили, тесть подарил. А актёры у нас не разбалованные достатком, так эта иномарка, думаю, им верхом счастья показалась. Некоторые ему завидовать стали. Но считаю, что напрасно, не принёс ему этот брак, счастья, так мне кажется. Частенько выпивать стал. Даже на спектакли, бывало, под хмельком приходил. А может быть, деньги его просто развратили. Кто знает? И тут как раз Катюша Морозова в нашем театре появилась. Раевский выпивать прекратил, даже осанка у него изменилась, подтянулся как-то весь. Не знаю, как они встретились, о чём говорили, но, думаю, интимных отношений между ними не было. Раевский ведь был женат. А дружить они дружили, а как же иначе, ведь на сцене им вместе приходилось играть. Хотя Катя его, конечно, любила, иначе в Верхнегорск не вернулась бы. Но чувства свои она умела сдерживать.

— А почему вы думаете, что интимных отношений не было? — прервал директора Антыхин.

— Я же вам говорил, — усмехнулся директор. — В театре ничего не скроешь, а впрочем… — развёл он руками. — Чужая душа потёмки.

— А как вы считаете, Василий Васильевич, любил Раевский Морозову?

— Не мог не любить. Но комфорт любил ещё больше. Зачем ему было рисковать? Эх, да что там! Её все любили, от мужчин отбоя не было.

— А если предположить, что Морозова отвергла Раевского. Мог он ревновать её к другим мужчинам?

— Абсолютно верно, мог. Да только не появилось у неё мужчин. Ни одного. Катя всю себя делу отдавала. Оттого у неё и успехи такие. Вот даже собирались, несмотря на молодость, к званию представить. И — на тебе! Такая беда приключилась.

Директор заметил, что Антыхин всё время что-то записывает в блокнот, а к чаю даже не прикасается.

— Что же вы чай не пьёте, Владимир Олегович? Остыл совсем.

— Ничего, я и холодный люблю, — успокоил директора Антыхин. — Скажите, Василий Васильевич, неужели между Раевским и Морозовой никогда не было споров или скандалов?

— А — а, понимаю, на что вы намекаете, — грустно усмехнулся директор. — Но, уверяю вас, не мог Раевский поднять руку на Морозову. Слишком он мягкий, даже слабовольный человек.

Антыхин понял, что задал слишком откровенный вопрос. Он мельком глянул исподлобья на директора.

— Я не утверждаю, Василий Васильевич, что Раевский убил Морозову. Но как раз мягкие и слабовольные совершают самые страшные, самые жестокие преступления. Но это я так, к слову пришлось. Сегодня я не могу кого-то конкретно обвинять, но подозревать, обязан всех, с кем общалась Морозова.

— И меня? — вдруг густо покраснев, спросил директор.

— У вас есть алиби. Во время убийства вы находились в буфете и это легко проверить, — успокоил его Антыхин.

— Послушайте, — заволновался директор. — У Раевского тоже, как вы говорите, есть алиби. В день убийства он не был занят в вечернем спектакле.

— Да не волнуйтесь вы так, Василий Васильевич, — с мягким укором сказал Антыхин. — Я ещё раз вам говорю — никто никого не обвиняет. Обвинять могут только факты.

Антыхин поднялся из-за стола.

— Спасибо за помощь, Василий Васильевич. Извините, что потревожил в такой день.

— Что же вы уходите, а чай не выпили? — засуетился директор.

— В другой раз обязательно выпью, — пожимая директору руку, сказал Антыхин. — Надеюсь, наша следующая встреча будет при более счастливых обстоятельствах.

Уже уходя, Антыхин всё же спросил:

— Так, говорите, любили её все?

— И любили, и завидовали. В театре без зависти не бывает. Но относились к ней все по-хорошему, без злобы. Понимаю, что мало чем помог вам, — виновато пожал плечами директор. — Но и напраслину возводить разве можно?

— Напраслину возводить, конечно, не нужно.

Антыхин ещё раз пожал руку директора и вышел из кабинета.

В фойе стоял стойкий запах горящих восковых свечей. На минуту Антыхин задержался у портрета Морозовой и невольно залюбовался её изображением. Особенно хороши были глаза, но когда вспомнил, что осталось от них, зябко поёжился. Взволнованный шёпот за спиной заставил его вздрогнуть.

— Вы из милиции?

— Нет, из частного сыскного бюро.

— Но вы же — следователь?

— Следователь.

Антыхин обернулся и увидел перед собой возбуждённое лицо пожилой женщины.

— Я заведую в театре костюмерным цехом, — сбивчиво говорила она. — Вот уже тридцать лет. Смерть Катеньки на меня так… Так подействовала… В общем, я знаю убийцу.

Женщина тяжело дышала. Заметно было, что она едва держится на ногах. Антыхин взял её под руку и вывел на свежий воздух. В театральном сквере бережно усадил на скамейку.

— Я вас слушаю, — участливо сказал Антыхин.

— Я знаю убийцу, — упрямо повторила женщина.

— Ну, и кто же он? — осторожно спросил Антыхин.

— Это Раевский! Наш актёр — Раевский! Он погубил Катеньку, звёздочку нашу!

Женщина не выдержала и заплакала. Она была близка к истерике, Антыхин взял её за руку.

— Не плачьте. Давайте поговорим спокойнее. Насколько мне известно, Раевский и Морозова были друзьями…

Женщина вытерла слёзы и насмешливо посмотрела на Антыхина.

— Про их дружбу наш директор вам рассказал?

— Да.

— Такой наивный человек, как он, конечно, мог поверить в невинные отношения между Раевским и Морозовой. Но я-то женщина, меня не проведёшь. Да, они скрывали свою связь, но чем больше скрывали, тем заметнее она была, особенно для меня.

Что-то в словах женщины не понравилось Антыхину. Уж больно словоохотлива она была.

— Хорошо, допустим, они были любовниками. Почему же тогда Раевский убил свою любимую?

— Раевский — трус. Он боялся, что о его любовной связи узнает жена. И тогда — прощай шикарная жизнь. Я знаю, что некоторые наши сотрудницы обо всём сообщали жене Раевского.

— А вы нет?

— Нет-нет, — насторожилась женщина. — Я нет.

— За что вы ненавидите Раевского? — прямо спросил Антыхин.

Женщина немного смутилась, а потом с вызовом ответила:

— За то, что предал Катю. Женился на деньгах, а из нашей звёздочки сделал подстилку, чтоб похоть свою удовлетворить.

Неожиданно она опять заплакала. Антыхин понял, что имеет дело с типичной истеричкой — мужененавистницей. Изредка такой тип женщин встречался в его следовательской практике. Но всё же он решил продолжить разговор:

— Мне известно, что Раевский не был на работе в день убийства…

— Возможно, не был, а возможно, и был, — загадочно прошептала женщина. — Могли же его не заметить? Но за день до убийства Раевский сидел пьяный в актёрском буфете и выкрикивал: «Я убью её! Убью!» Как вы думаете, кого он собирался убить?

— Кто это слышал?

— Я, буфетчица и актёр Лазаренко, который сидел с ним за столиком.

«Это, конечно, серьёзное обвинение, — подумал Антыхин, — но в то же время есть в нём что-то неестественное, театральное что ли. И всё же, даже если мне эта женщина чем-то неприятна, я не имею права игнорировать её заявление.»

— Спасибо вам за помощь, — вполне искренне поблагодарил Антыхин. — Простите, не знаю вашего…

— Анна Семёновна, — подсказала женщина. — Бойко Анна Семёновна.

— Анна Семёновна, я вас очень прошу, о нашем разговоре пока не говорите никому. Договорились?

— Договорились, — с готовностью кивнула головой женщина. — Я могу идти?

— Да-да, конечно.

Антыхин дождался, когда женщина уйдёт, и снова вернулся в театр. По широкой лестнице он поднялся в фойе второго этажа, где на стенах висели актёрские портреты. Большинство портретов были подправлены ретушью и от этого, казалось, что настоящие лица актёров спрятаны под красивые маски. Портрет Раевского висел сразу за большой колонной, и Антыхин буквально натолкнулся на него. На этом портрете ретуши не было. Она была просто не нужна. Раевский и так был хорош собой. «Снимок, похоже, давний», — заметил Антыхин. Чертами лица Раевский напоминал героев американского кино семидесятых годов. Но взгляд его слегка прищуренных глаз был, несомненно, умён и ироничен.

 

Глава третья

Вечером следующего дня Антыхин звонил в дверь квартиры Раевского. Прошло несколько минут, прежде чем он услышал медленно приближающиеся шаги.

— Кто там?

Дверь приоткрылась. Антыхин увидел усталого, явно измученного бессонницей человека, лицо которого отдалённо напоминало молодого Раевского на фотопортрете.

— Мне нужен Павел Алексеевич Раевский. Если не ошибаюсь — это вы?

— Ну, я… Вы, собственно, кто?

— Павел Алексеевич, я — частный детектив. Вот моё удостоверение.

— Не нужно, — безразлично махнул рукой Раевский. — Я вам верю. Проходите.

Антыхин ожидал увидеть просторную, изысканно меблированную квартиру, всё же Раевский — зять президента коммерческого банка. Но оказалось, что он назначил ему встречу в двухкомнатной «хрущёвке» с весьма скромной обстановкой. Раевский заметил недоумённый взгляд Антыхина.

— Это моя старая квартира, здесь мы когда-то жили с мамой…

Раевский провёл гостя в маленькую, уютную гостиную. Чувствовалось, что долгие годы тут хозяйничала женщина. На креслах и диване лежали атласные подушечки, стол и старинный комод были накрыты вышитыми салфетками. Раевский усадил гостя на диван, а сам сел, напротив, в кресло. Мягкий свет от люстры в меру освещал комнату. Но высокая хрустальная ваза, сбоку от Раевского, отбрасывала тень на его лицо, и от этого стали заметны морщины на лбу и в уголках губ.

«Бедный Пьеро, — подумал Антыхин. — Где теперь летает душа твоей Мальвины?»

— Вы меня о Кате Морозовой будете спрашивать? — тихо задал вопрос Раевский. — Про кого же ещё, Павел Алексеевич?

— Хорошо, что вы пришли. Мне всё равно надо было выговориться. Надеюсь, вы терпеливый слушатель?

— Профессия обязывает, — сдержанно усмехнулся Антыхин.

— Разрешите, я выпью бокал вина? И нервы успокою и откровеннее буду, — извинился Раевский.

Пока он ходил на кухню, Антыхин успел рассмотреть фотографию, стоявшую в самодельной рамочке на столе. На ней были запечатлены совсем ещё юная Катя Морозова, пожилая женщина, по чертам лица можно было предположить, что это мать Раевского, и сам Раевский. Они жизнерадостно улыбались и, надо думать, тогда были счастливы.

Раевский вернулся в гостиную с бутылкой красного муската и двумя хрустальными бокалами в руках. Заметив интерес Антыхина к фотографии, объяснил: — Это мы фотографировались, когда Катя ещё школьницей была. Мама моя, её очень любила и всегда радовалась, когда Катюша к нам в гости приходила.

Раевский откупорил бутылку вина.

— Выпьем? — предложил он.

— Выпьем, — Антыхин посмотрел на винную этикетку. — Признаюсь, люблю коллекционные вина. Особенно вот такие, красные. Но мне глоток, не более. Дел невпроворот.

— В кино милиционеры вообще отказываются от алкоголя, — улыбнулся впервые за вечер Раевский, наливая в бокалы вино.

— Я частный детектив и отчитываюсь только перед собой.

— Наверное, хорошо отчитываться только перед собой… — Раевский на мгновение задумался. — Помянем, — прошептал он и залпом выпил полный бокал тёмно-красного, как кровь, вина.

Антыхин вино только пригубил.

— Ну, что же, теперь можно откровенничать, — сказал Раевский, поднимаясь из кресла.

Он прошёлся по комнате. Заметно было, что начинать разговор ему нелегко.

— История моя, наверное, больше для романа подходит, чем для протокола. А может быть, я преувеличиваю, и для протокола она будет в самый раз.

Антыхин нетерпеливо кашлянул.

Раевский кивнул головой.

— Я вас понял. Больше отвлекаться не буду.

Впервые, я увидел Катю лет семь назад. Она тогда ещё в школе училась, в выпускном классе. Как-то их школа приобрела билеты на спектакль «Ромео и Джульетта». Такие спектакли у нас называются целевыми. В меня тогда многие девушки Верхнегорска были влюблены. Ведь я играл Ромео. На мою фамилию в театр письма сотнями приходили, что, согласитесь, в жизни провинциального актёра редко бывает. А в конце спектакля заплаканные поклонницы мне цветы дарили, симпатичные, наверное, были девушки, но все они казались на одно лицо. А вот когда Катя вышла на сцену с простым букетиком ромашек в руках, мне показалось, что красивее цветов я в жизни не получал. У неё была спортивная, но в то же время очень женственная фигура, черты лица ещё полудетские и всё же необыкновенно привлекательные. Хотя таких девушек, конечно, много можно встретить, а вот её глаза… Изумрудно — зелёные…Они обладали какой — то притягательной силой…

— Вы так красиво говорите, — прервал его Антыхин. — Но всё же женились на другой?

— Да, это правда. А всё потому, что наши отношения с Катей казались мне не совсем нормальными. Посудите сами — я старше её на пятнадцать лет. И когда Катя поступила в институт, я решил, что всё разрешится само собой. У неё появятся новые интересы, там она встретит мужчину своего возраста. Мне, конечно, и в голову не могло прийти, что, окончив институт, она бросит столицу и вернётся в нашу глушь.

— И поэтому решили устроить свою жизнь, как можно комфортнее?

— Вы не имеете права меня осуждать! — выпалил Раевский.

— Простите, если обидел вас, — поспешил извиниться Антыхин.

— Да нет, это вы меня простите. Вопрос вы задали правильный. Только не получилось у меня комфортной жизни. И не могло получиться. Но это я понял несколько позже. Плохо только, что груз чужих грехов несут на себе другие люди.

— Вы имеете в виду Катю?

— Да, — еле слышно прошептал Раевский.

— И всё же, если вам не трудно, — Антыхин теперь старался говорить мягче. — Давайте вернёмся к началу ваших отношений.

— Вначале никаких отношений не было. После того, как я впервые увидел Катю, прошло время, жизнь со своими заботами закружила меня, и я всё реже вспоминал девушку с букетиком ромашек в руках. А по-настоящему мы познакомились с ней в городском Доме культуры. Меня туда пригласили на встречу с коллективом литературного кружка. Я обычно терпеть не мог подобные мероприятия, а здесь почему-то согласился. В актовом зале было многолюдно, но я сразу заметил Катю. Она стояла у стены, заложив руки за спину, думая о чём-то своём. Тогда молодёжь ещё любила поэзию, и едва ли не каждый в этот вечер счёл своим долгом прочитать стихотворение. От их монотонного чтения я, признаюсь, начал потихоньку дремать. Но тут на крохотную сцену поднялась Катя. Если бы вы слышали, как она исполняла стихи Асадова. Кстати, моего любимого поэта. Одновременно и наивно, и талантливо. И, простите, как сейчас модно говорить — эротично. От неё исходила такая мощная волна желания любить и быть любимой, что не почувствовать это было невозможно.

Мне показалось, что эти строки Катя адресовала лично мне. Уже тогда я понял, что она рождена для сцены… и для любви.

Антыхина не раздражал несколько пафосный стиль речи Раевского. Наверное, потому, что он смог увидеть Катю его глазами.

— Выпьем? — вдруг снова предложил Раевский.

— Нет-нет, — Антыхин прикрыл рукой свой бокал. — Мне достаточно, а вы пейте, если хотите.

Раевский плеснул немного вина в бокал и, глядя на фотографию на столе, выпил.

— В тот вечер, — продолжил он, — мы долго бродили с Катей по городу. О чём только не говорили. Впервые в жизни мне не было скучно с женщиной, по существу, ещё подростком. Катя призналась, что мечтает стать актрисой. И я вызвался подготовить её к вступительным экзаменам в театральный институт. Занимались мы с ней у меня дома, как правило, вечером, когда я был свободен от спектакля. Вот в этой самой квартире. А потом мама готовила ужин. За этим столом мы ели замечательные мамины пирожки, пили чай, иногда вино. Если быть честным, то Кате была не нужна моя помощь. Всё, что она исполняла — монологи, стихи, басни — носило на себе отпечаток особой одарённости, а как она пела… Скорее, Катя помогла мне обрести веру в себя, как актёра. Говорят, в те годы я достойно играл на сцене. Сейчас я понимаю, что это было самое счастливое время в моей жизни. Но тут на меня обрушилось страшное горе. Скоропостижно скончалась мама. В эти дни Катя не отходила от меня ни на шаг. И, однажды, она осталась ночевать у меня. Вместе мы прожили неделю. Своим родителям Катя сказала, что пока поживёт у подруги. Но неделя быстро пролетела, и она уехала сдавать экзамены в институт. А в театре начался отпуск, и я решил отдохнуть у своих друзей в Сибири. Полтора месяца я жил в палатке на берегу Братского моря, после смерти мамы нервы успокаивал. Когда я вернулся домой, Катя уже училась в институте.

За годы Катиной учёбы, мы с ней не встречались и даже не писали друг другу. Странно? Да, конечно… Я подумал, что у Кати кто-то появился и решил обустроить свою жизнь. А тут ещё у меня неожиданно завязался роман с Ольгой Кравченко. Я оказался рядом с богатством и властью. Мне было трудно противиться соблазну, и вскоре я женился. И хоть Ольга была, да и сейчас остаётся, интересной женщиной, я её не любил, но роль Ромео при ней играл исправно. Постепенно я привык к коммунизму в отдельно взятой семье. Роскошный автомобиль, двухэтажные апартаменты в центре города, коттедж на берегу Чёрного моря. Всем этим, и ещё очень многим, я мог пользоваться. Моментами я ощущал неловкость, словно влез в чужой, непомерно большой мундир и стараюсь всем доказать, что он мой. И всё же такая жизнь мне нравилась. Меня даже зарплата в театре не интересовала, а роли я играл только в своё удовольствие. Казалось, что ещё нужно человеку?

И вот, одним прекрасным утром, а оно действительно было прекрасным, в фойе театра я столкнулся с Катей.

— Я приехала, — сказала она просто.

— Побойся Бога, Катюша! После столицы, с твоими-то данными, вернуться в нашу глушь?

Представьте себе, после такой долгой разлуки, ничего более разумного я не смог ей тогда сказать.

— Я так решила, — спокойно ответила она. — И как ты думаешь, почему?

— Почему? — по-прежнему глупо спросил я.

— За прошедшие годы, я поняла, что люблю только тебя. И хочу быть рядом. Каждый год я порывалась написать тебе письмо или приехать. Но я останавливала себя. Я решила, что встретимся мы только тогда, когда окончу институт. Я хотела быть равной тебе.

— Я женат, Катя! — почти с ужасом сказал я.

— Знаю. Но я сама в этом виновата.

Она взяла меня за руку. Ладони у неё, помню, были тёплыми, даже горячими.

— А любишь ты меня или её?

Катя всегда была намного решительнее меня. Чтобы избежать скандалов и пересудов, мы с ней стали вести двойную жизнь. В театре общались просто как старые друзья, и нам, кажется, верили.

«Не все», — чуть было не вырвалось у Антыхина. Но он вовремя остановил себя. Зачем разочаровывать Раевского.

— В этой квартире нам удалось создать свой, особый мир. Здесь мы снова были счастливы, — сказал Раевский, обведя глазами комнату. — Месяца два назад Катя сообщила, что беременна. С этого дня я стал воспринимать её не только, как любимую женщину, но и как мать моего будущего ребёнка. Я, наконец, решился развестись со своей супругой, но всё никак не мог найти подходящего момента, чтобы сообщить ей об этом.

— А супруга знала, какие у вас отношения с Екатериной Морозовой? — спросил Антыхин, стремясь более конкретизировать разговор.

— Нет. Думаю, что нет.

— Так думаете или нет?

— Это что, так важно? — занервничал Раевский.

— Простите, но мне всё важно, что имеет отношение к убитой, — в довольно жёсткой форме сказал Антыхин.

Раевский недовольно поморщился. Но, немного подумав, всё же ответил:

— Дня за два до убийства, моя супруга неожиданно объявила, что уезжает на отдых в Германию. Она давно любила эту страну и чувствовала себя там комфортно. Поэтому сам отъезд меня не удивил…

— А что вас удивило? — быстро спросил Антыхин.

— Она вела себя как-то странно. То была излишне раздражена, то слишком весела. Как будто играла какую-то роль.

— То есть, в поведении вашей жены вы заметили неестественность?

— Да — а, — замялся Раевский. — Вы думаете, моя супруга, каким-то образом причастна к убийству?

— Павел Алексеевич, я ничего не утверждаю. Я просто моделирую различные ситуации.

— Понятно, значит вы, наверняка, смоделировали ситуацию, где есть место и для меня? — не столько спросил, сколько подтвердил свою догадку Раевский.

Антыхин пожал плечами.

— Мне трудно вам ответить честно, но я постараюсь. У меня есть свидетельство, что накануне убийства, вы сидели в актёрском буфете в нетрезвом состоянии и угрожали кого-то убить. Вот и развейте мои подозрения, если можете.

— Когда же это? А — а, вспомнил. Вот доброхоты, — ухмыльнулся Раевский. — В театре скажешь одно, а услышат другое. Не угрожал я никому. Да и трезвый был, если не считать бутылки пива, и выпили-то мы её вдвоём. Мы с актёром Лазаренко сцену из будущего спектакля репетировали. У нас с ним такой диалог, понимаете? Он мне говорит текст, своей роли: «Твоя жена порядочная женщина. Она всегда была верна тебе». А я ему отвечаю, тоже по роли: «Всё равно, я её убью! Убью!» Так что вашему свидетелю скажите, пусть чаще на репетициях родного театра присутствует. А то, извините, обвинение больше на анекдот похоже.

Антыхину было неловко и досадно, оттого, что не проверил этот факт ещё до встречи с Раевским. А ведь чувствовал, что обвинение белыми нитками шито. Хотя опросить свидетелей, чтобы быть твёрдо уверенным в правдивости слов Раевского, всё же придётся.

— Спасибо. Будем считать, что вы развеяли мои подозрения, — спокойно, как будто и не ожидал иного ответа, сказал Антыхин. — Продолжим разговор о вашей жене. Так что же, уехала она в Германию?

— Да, ночным рейсом она вылетела самолётом в Кёльн.

— А перед этим, вечером, была убита Катя?

— Получается, что так, — ответил Раевский. — Но, уверяю вас, её отъезд — просто совпадение, с тем страшным, что произошло в театре. Жизни моей жены и Кати всегда шли параллельно, но никогда не пересекались. Более того, я убеждён, что она даже не знает о смерти Кати.

— Вы так рьяно защищаете свою жену? — удивился Антыхин. — А ведь на днях вы собирались с ней разводиться.

— Я хочу быть честным по отношению к ней.

— Раньше надо было о чести думать! — неожиданно для себя самого, резко сказал Антыхин. — И всё же, примите мои соболезнования, — тон его несколько смягчился. — Я верю, что вы любили Катю и…

Раевский хотел что-то ответить, но не смог и быстро прикрыл лицо руками. Непроизвольные всхлипывания сотрясали его тело. Стараясь не шуметь, Антыхин вышел из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

 

Глава четвёртая

Антыхину, наконец, удалось узнать результаты медицинской экспертизы. Как всегда, помог верный друг Николай Романов. Встретились они в полуподвальном офисе Антыхина, где перед входом висела скромная табличка «Частное сыскное бюро». Прохожие, никогда ранее не слышавшие о такой организации в их городе, с любопытством посматривали в сторону двух зарешечённых окон офиса. Из этих окон невозможно было увидеть небо, зато огромное количество ног проходило перед глазами Антыхина за рабочий день. Умываясь потом от жары, которую, казалось Николай Романов принёс с собой в прохладное помещение офиса, он опрокидывал в себя уже вторую бутылку пива, предусмотрительно охлаждённую Антыхиным в холодильнике. Прикладываясь к бутылке, Романов с интересом посматривал на окна.

— Слушай, старичок, да здесь сексуальным маньяком стать можно. За день столько женских ножек проходит…

— Ты мне о деле говори, — остановил друга Антыхин.

— Вообще-то, старичок, тебе от моей информации толку мало. А вот мне польза очевидна. Я хоть пивка за твой счёт попью.

— Если хочешь и дальше пить пиво за мой счёт, выкладывай медицинское заключение, великий эксперт — криминалист.

— Если ты такой нетерпеливый, слушай, — сказал, позёвывая, Николай. — Смерть наступила мгновенно, путём проникновения твёрдого острого предмета, через глазные яблоки в мозг.

Николай говорил назидательно, будто втолковывал:

— Где этот предмет? Где отпечатки пальцев на теле убитой? Где хоть какие — то следы, которые оставил преступник? Их нет. Может быть, есть свидетели, видевшие преступника? Тоже нет. У тебя есть улики, хотя бы косвенно, указывающие на личность убийцы? Нет, нет и нет. Даже мотивы убийства непонятны. Такое впечатление, что убийца не человек. Брось ты это дело, Володя! Как я понимаю, тебе от него ни славы, ни денег. Пусть ребята с убойного отдела себе головы ломают, они хоть зарплату за такие ребусы получают.

— Скажу тебе честно, Коля, — твёрдо заявил Антыхин, — если мне за дело Морозовой даже спасибо не скажут, всё равно я буду им заниматься.

— Да — а, бизнесмен из тебя, прямо скажем, не очень, — усмехнулся Николай. — Может, помочь тебе чем?

— Ты и так помогаешь, спасибо тебе.

Антыхин прикурил сигарету и неуверенно посмотрел на друга.

— Пойдём сегодня к родителям Морозовой? Мне с ними поговорить надо. Вдвоём всё же легче.

— Нет уж, уволь, — Романов поставил бутылку пива на стол и вытер ладонью пот со лба. — Здесь ты и без меня обойдёшься. К чему старикам моё сочувствие. А если в чём другом надо будет помочь — обращайся. Друзья мы всё же.

* * *

К родителям Морозовой, в квартиру, где навсегда поселилось горе, Антыхин так и не решился прийти. Трудно в такой ситуации оставаться только следователем. Чтобы и себе меньше душу ранить, и старикам сменить обстановку, он предложил им встретиться в живописной беседке, заросшей диким виноградом, прямо во дворе их пятиэтажного, ещё сталинской постройки, дома.

В беседке было прохладно и тихо. Поздним вечером под этой крышей всегда собирается молодёжь, но сейчас кроме Антыхина и родителей Морозовой, здесь никого не было. Говорили в полголоса, как будто боялись кого-то побеспокоить. Антыхин сообщил о своей встрече с директором театра и, как бы, между прочим, упомянул фамилию Раевского. Он с удивлением понял, что родители знают только актёра Раевского, не более того. Значит, о своей любви Катя не рассказывала даже близким людям. Поэтому эту тему Антыхин решил больше не обсуждать. Хотя, именно в надежде получить новую информацию об отношениях Кати и Раевского, он и решился побеспокоить сегодня стариков. Получалось, что говорить, в общем-то, было не о чем. Антыхин неловко кашлянул.

— Пока, признаюсь, я не знаю, кто мог убить вашу дочь…

Родители сидели поникшие, сосредоточенные на собственных мыслях и переживаниях. Создавалось впечатление, что они даже не слушают Антыхина. Отец снял очки и, машинально протирая их кончиком пиджака, посмотрел мимо Антыхина куда-то вдаль…

— И всё же вы найдите его, — с нажимом вдруг сказал он. — Мы вас очень просим, Володя. Единственное, чего мы ещё хотим в жизни, это похоронить достойно нашу девочку и отомстить убийце.

— Да-да, — добавила мать, — а всё остальное для нас уже не имеет смысла.

— Я всё сделаю для того, чтобы найти преступника, — с чувством, но не очень уверенно заверил Антыхин. — Поверьте, за те дни, что я веду расследование, мне удалось многое узнать о вашей дочери, и она стала для меня близким человеком.

— Спасибо, — прошептала мать. — Володя, вы ещё что-то хотите спросить? Или мы пойдём?

Антыхину стало, невыразимо, жаль несчастных стариков.

— Вспомните, может быть, Катя накануне гибели общалась с кем-то по телефону на повышенных тонах? Может быть, называла имена людей, которые ей были неприятны?

— Не было такого, — покачал головой отец.

— Наоборот, Катюша в последнее время, — сказала мать, — вся будто светилась от счастья. Мы её спрашиваем: «Что с тобой приключилось? Уж не замуж ли собираешься?» А она отвечает: «Скоро узнаете, и вместе порадуемся. А пока сюрприз!»

Мать не выдержала и заплакала.

Антыхин понял, отчего так радовалась Катя. Она ждала ребёнка, и вот кто-то разом убил две жизни. А может быть, и больше. Разве отец и мать смогут жить без своей Катюши? Раевский уже никого никогда не полюбит, и директор театра никогда не сможет найти такую актрису. И зрители никогда не увидят Екатерину Морозову на сцене её родного театра. Никогда. Никогда… Проклятое слово, оно как пропасть, в которую падают тысячи жизней, а теперь подтолкнули туда и жизнь Кати. Нет, тот, кто сделал это, должен ответить за свой грех и сам оказаться в пропасти. Иначе моя профессия теряет всякий смысл. «Что-то ты, Владимир Олегович, в философию ударился, — остановил себя Антыхин. — А твоё дело конкретное — преступника искать. И ты его найдёшь!» — он зло скрипнул зубами.

— Найдите его, Володя. Найдите, — точно услышав мысли Антыхина, сказал отец. — Пойдём, мать.

Антыхин долго смотрел им вслед, пока они не скрылись в подъезде своего дома.

 

Глава пятая

Сегодня на старом городском кладбище, под большим раскидистым клёном, похоронили Екатерину Морозову. Сотни людей пришли проводить в последний путь актрису. Антыхин положил на могильный холм цветы и поспешил отойти в сторону. Он внимательно наблюдал за всеми, кто окружил могилу. Бледный, словно окаменевший, стоял Павел Раевский. Рыдали, не сдерживаясь, актрисы театра. Родители Кати, прижались друг к другу и как маленькие дети, держались за руки. Они не кричали и не плакали, и от этого их горе казалось ещё страшнее. Низко опустив голову, присел на скамеечку, рядом с соседней могилой, директор театра Василий Васильевич. Чуть дальше, среди деревьев, Антыхин заметил ребят в штатском из уголовного розыска. Зачем они здесь, Антыхину не нужно было объяснять. Сзади к нему подошёл Николай Романов.

— Привет, старичок! Наблюдаешь?

— Наблюдаю, да пока без толку.

— Скажу тебе по секрету, Володя, она была беременна.

— Я знаю.

Романов удивлённо поднял брови.

— Откуда?

— Секрет фирмы, — грустно ответил Антыхин. — Ну, ладно. Пока, старичок.

Антыхин пошёл по дорожке, посыпанной белым речным песком. На нём капельками крови алели, начинающие уже увядать, розы и тюльпаны. Последние цветы от поклонников актрисе Морозовой. Краем глаза Антыхин заметил худого, с куцей козлиной бородкой, молодого мужчину, выглядывающего из-за старого покосившегося памятника. «Ещё один поклонник», — машинально подумал он. Пройдя немного, Антыхин всё же оглянулся, не из интереса, а так — больше по профессиональной привычке, но мужчины уже не было.

* * *

Свои старенькие «Жигули» Антыхин вёл, как говорится, «на автомате». В родном городе он знал не только каждую улицу или переулок, но и каждую выбоину на дороге. В пути он пытался проанализировать добытую информацию. Хотя, если сказать откровенно, информации этой самой было не густо. Пошёл мелкий моросящий дождь. Антыхин включил «дворники» и они бойко заскользили по лобовому стеклу, мешая сосредоточиться. Безобидный летний дождь, быстро перешёл в ливень. Антыхин выругался и остановил машину, прижав её поближе к тротуару. Ему вспомнилось, как ещё ребёнком, отдыхая с родителями в Карпатах, он стоял под скалой. А перед ним шумел, грохотал и пенился водяной стеной водопад. И сейчас примерно те же чувства покоя и отстранения от всего мира испытывал Антыхин, глядя на потоки воды, бегущие по стёклам машины. Он закрыл глаза и, откинувшись на сиденье, полностью расслабился, вслушиваясь в музыку дождя. Но постепенно мысли вернулись к убийству. Интересно, что там накопали коллеги из родной милиции? Ну, да ладно. Не важно, кто первым выйдет на преступника. Главное, чтобы вышел. На мгновение Антыхин задремал. Проснулся он от тишины. Ливня — как не было, яркие солнечные лучи освещали салон автомобиля. Антыхин с удивлением обнаружил, что остановил машину прямо напротив театра. Видимо, само провидение привело его сюда. В день похорон в театре, скорее всего, остался только дежурный. Значит, сегодня можно незаметно проникнуть на место преступления. Он не сомневался, что ребята из милиции всё там тщательно осмотрели, но что-то не давало ему покоя…

Антыхин надеялся на случай, почти на чудо. Иногда в его практике случались такие прозрения, когда, никем не замеченные, деталь туалета, соринка, царапина, вдруг приводили к раскрытию преступления. В театр через служебный ход он, естественно, пройти не мог, да и не имело смысла. Антыхин знал, что пока идёт следствие, дверь гримёрной, за которой приняла страшную смерть Катя, опечатана. Он решил обойти здание театра. Окна гримёрных выходили в небольшой парк, поэтому со стороны, за кустарниками и высокими деревьями, он был практически незаметен. Несмотря на свой возраст, Антыхин был в прекрасной физической форме. Он легко взобрался по водосточной трубе до второго этажа, а потом, по узкому карнизу, прижимаясь к стене здания, дошёл до гримёрной Морозовой. Ещё снизу Антыхин заметил, что створки окна неплотно прилегают друг к другу, возможно, на шпингалеты их не закрыли. Он надавил плечом на раму, и чуть было не свалился внутрь. Антыхин не ожидал, что окно так легко распахнётся, и едва удержал равновесие. Повеяло спёртым воздухом. Но это даже хорошо, значит, гримёрную не проветривали, и всё здесь сохранилось, как в день трагедии. Чтобы не оставлять следов, Антыхин разулся и, взяв туфли в руки, встал на подоконник. На всякий случай оглянулся, не заметил ли кто? Ведь всякое могут подумать. Да нет, тихо. Только ветви деревьев шумят в парке. Он спрыгнул на пол и сразу же увидел обведённый мелом силуэт убитой. Здесь она лежала. Антыхин вспомнил кадры видеоматериала: пустые Катины глазницы… И ему стало не по себе. Лучшее лекарство от страха — сосредоточиться на деле. Он стал внимательно шаг за шагом осматривать помещение. Всё так же лежала на полу коробка грима, на стене по-прежнему висело Катино театральное платье, в которое она должна была переодеться на второе действие, так же, наполовину, выдвинут ящик гримёрного столика. Всё так же. Но Антыхин продолжал надеяться на случай. Он как собака — ищейка принюхивался к каждой царапине, к каждому пятну на полу и на мебели, осмотрел даже отопительные батареи, покрытые с внутренней стороны толстым слоем пыли. Под одной из них он обнаружил птичьи перья. Чёрные, с синеватым отливом, они были похожи на перья ворона. Да это и не удивительно, на деревьях парка, напротив театра, можно было заметить не одно воронье гнездо. Вот и сейчас стая этих санитаров города с противным карканьем кружилась над верхушками деревьев. В открытое окно ветер легко мог занести пару перьев. Больше ничего нового не обнаружив, разочарованный Антыхин — так, на всякий случай — бросил перья в заранее приготовленный целлофановый пакет. Стараясь не шуметь, он выбрался наружу и, закрыв за собой окно, без труда спрыгнул вниз, в зелёную мягкую траву.

 

Глава шестая

Решение встретиться с Ольгой Раевской возникло не вдруг. Антыхина всё время беспокоил её неожиданный отъезд в день убийства. Нельзя сказать, что он подозревал именно Раевскую. Но всё же, она могла каким-то образом быть причастной к преступлению. Через знакомых в местном филиале столичной туристической фирмы он срочно приобрёл путёвку в Германию сроком на три дня. Рекламный проспект обещал ему незабываемое знакомство с историческими и культурными ценностями города Кёльна.

Перед отъездом он всё же решил передать обнаруженные в театре птичьи перья на экспертизу, не очень веря в удачу, а больше надеясь на русское «авось». Николай Романов скептически посмотрел на пакетик с перьями.

— Ты бы ещё сюда живую птичку принёс.

— За птичкой в Германию вылетаю, — отпарировал Антыхин.

Николай удивлённо присвистнул.

— Нет, серьёзно? Вот это, возможности! Так, между прочим, отправиться за границу. А ещё прибедняешься, что дело тебе прибыли не даёт.

— Это неприкосновенный запас, Коля.

— И не жаль тебе денег?

— Жаль, — вздохнул Антыхин, — но профессиональный азарт… Ты же знаешь, что это такое.

— Брось, Антыхин, — усмехнулся Николай. — Азарт, говоришь? Несовременный ты человек, старичок. Чужое горе ты принимаешь слишком близко к сердцу. Я-то тебя знаю. Но это не освобождает сыщика Антыхина от гонорара за экспертизу. С тебя бутылка настоящего немецкого пива.

На прощание Романов ободряюще хлопнул друга по плечу.

* * *

В самолёте Антыхин с интересом рассматривал фотографию Ольги Раевской, которую ему, без всякого сожаления, отдал лично Павел Раевский. Она, конечно, не красавица, хотя очень даже симпатичная, отметил Антыхин. По его сведениям, Раевская окончила исторический факультет местного пединститута, но в школе и дня не преподавала. Несколько лет служила кассиром в банке отца. Последнее время нигде не работает. Да и зачем? При таком отце можно вести богемный образ жизни. На обратной стороне фотографии Раевский нервным неровным почерком написал адрес гостиницы в Кёльне, где любила останавливаться его жена. Антыхин вернул фотографию в дипломат, а на свет извлёк русско-немецкий разговорник. Лениво перелистывая страницы, Антыхин незаметно для себя задремал. Проснулся он от мягкого толчка при посадке самолёта.

* * *

В гостинице пожилой портье, предупредительно улыбаясь, сообщил, что фрау Раевская действительно проживает здесь, но час тому назад вышла из номера и обещала вернуться только к вечеру.

— Нет худа без добра, — решил Антыхин. — До вечера можно и по Кёльну прогуляться.

Он с удовольствием прошёлся по набережной Рейна, с интересом осматривая всё вокруг. Отсюда, был хорошо виден Кёльнский собор. Величественное здание было так идеально прекрасно, что казалось театральной декорацией.

В соборе было сумрачно и прохладно. Звучала разноязыкая речь. Антыхин прислушался и вдруг услышал за спиной несколько русских фраз. Он подошёл поближе к соотечественникам. Неожиданно кто-то довольно больно, как говорится, от души, хлопнул его по спине.

— Антыхин! Володька! Ты ли это?

Перед ним стоял его бывший одноклассник, а ныне преуспевающий предприниматель Верхнегорска, Василий Макогоненко. Школьное прозвище — Васька — луна, из-за его круглого краснощёкого лица. Бывший спортсмен, правда, сейчас заметно располневший, но такой же жизнерадостный, как и в школьные годы. Он широко улыбался Антыхину.

— Володька, ты чё, в туристы подался?

— Да так, — уклончиво ответил Антыхин, обнимая старого приятеля.

— Ну, молодец! А я — по делу. У меня тут контракт с одной ихней фирмой намечается. Тебе «форд» часом не нужен? Мигом сделаю. Почти даром.

«Культура речи у него осталась на прежнем уровне», — отметил про себя Антыхин.

— Видишь ли, Вася, я свою валюту всегда в сберкассе хранил. До сих пор вернуть не могу, — засмеялся Антыхин. — А если серьёзно, то я тут тоже по делу.

— А — а! Понимаю. Я же забыл, что ты у нас в Шерлоках Холмсах ходишь. Ватсон тебе не нужен? Или с моим свиным рылом, лучше не лезть в твой огород?

— Ну почему же. Ты случайно не знаком с Раевской Ольгой Ивановной?

— Это дочерью директора нашего банка, что ли?

— Угадал. Значит знаком?

— А то, как же, — всё так же улыбаясь, ответил Макогоненко. — Только она в это время не по собору бродит, а одна, одинёшенька, сидит на берегу Рейна. В кафешке, тут рядом. Да, глядя на волны, водочку попивает. Цивилизацией, говорит, наслаждается. Звала меня присоединиться, да я отказался, на дела сославшись. Соблазнительная, скажу тебе, дамочка, но я не по этой части. Тебя познакомить с ней или только её местонахождение показать?

— Познакомь. Мне так легче будет с ней общаться.

— Не волнуйся. Представлю тебя в лучшем виде. Думал ли я, что когда-нибудь с тобой здесь встречусь! Во — номер! — гудел могучим басом Василий и даже тактичные немцы неодобрительно посматривали в их сторону.

* * *

Небольшое летнее кафе, как и говорил Василий, разместилось на набережной почти рядом с собором. Над столиками, радуя глаз, сверкали под ярким солнцем разноцветные зонтики. За одним из столиков в одиночестве сидела Раевская. «Она, пожалуй, ещё интереснее, чем на фотографии», — обратил внимание Антыхин. Василий, на правах старого знакомого, бесцеремонно подсел к столику Раевской.

— Садись, Володька, — потянув за руку Антыхина, он усадил его на стул. — Знакомься, Ольга Семёновна. Мой давний приятель и по совместительству наш с тобой земляк из родного Верхнегорска. Антыхин Владимир… Вот, комедия, забыл. Как тебя по батюшке-то?

— Владимир Олегович, — представился, немного приподнявшись, Антыхин.

— Ну ладно, ребятки. Я по делам, а вы тут полюбезничайте без меня, — хохотнул Василий, и на удивление быстро и легко, при его-то комплекции, зашагал к автостоянке.

— Вы действительно из Верхнегорска?

— Так точно, — вырвалось по старой военной привычке у Антыхина.

— Приятно за границей земляка встретить, — Раевская с явным интересом присматривалась к Антыхину. — Вы здесь по делам или отдыхаете?

— Я к вам. По делу.

— Ко мне? — удивилась Ольга Семёновна.

— Позвольте, я представлюсь официально?

Антыхин вынул из внутреннего кармана пиджака удостоверение и передал его Раевской. Ольга Семёновна очень спокойно и даже с любопытством прочитала вслух: — Антыхин Владимир Олегович. Частное сыскное бюро. Генеральный директор.

Так вы директор или сыщик? — с лёгкой иронией, почти игриво спросила она.

— И то, и другое, — сдержанно ответил Антыхин. — Здесь я больше сыщик.

— Впервые так близко сыщика вижу, — улыбнулась Раевская. — Только я вам зачем? Уж не мой ли муженёк набедокурил?

«Или она талантливая актриса (прямо сплошной театр, голова идёт кругом от талантов), или никакого отношения к убийству вообще не имеет», — задумался на мгновение Антыхин.

— Ольга Семёновна, сейчас я изложу суть дела, а вы постарайтесь искренне ответить на вопросы. Поверьте, это не только в моих, но и в ваших интересах.

Улыбка сошла с её лица.

— Дома что-то случилось? — с тревогой спросила она.

— В вашем доме всё в порядке, — поспешил успокоить её Антыхин. — Трагедия случилась в городе. Накануне вашего отъезда была убита актриса театра Екатерина Морозова.

— Как убита? — Раевская приподнялась, затем снова села. — Вы шутите?

— У меня нет таких финансовых возможностей, чтобы ради шутки прилететь самолётом в Германию.

Раевская до крови прикусила губу, при этом нервно щёлкнула пальцами. Задумчиво глядя на реку, сказала:

— Я слушаю вас.

— Если судить по вашему поведению, вы хорошо знали убитую. Или я не прав?

— Вы прекрасно знаете, что правы. Да и как мне было не знать любовницу моего мужа.

Нет предела наивности мужчин, подумал Антыхин, вспомнив разговор с Раевским, который был убеждён, что жена даже не подозревает о его связи с Морозовой.

— Извините, я понимаю, что касаюсь неприятной для вас темы…

— Да ради Бога, — остановила его Раевская. — Спрашивайте всё, что вас интересует. Не пофлиртовать же со мной вы сюда прилетели?

Насмешливая искорка вдруг промелькнула в её глазах. И Антыхин почувствовал, что краснеет. Эта женщина каким-то непостижимым образом заставляла его конфузиться.

— Что же вы молчите? — удивлённо спросила она, слегка приподняв брови.

— Просто думаю, как бы вам тактичнее задать вопрос.

— Вы не думайте, вы задавайте. Я постараюсь быть искренней.

Антыхин всё больше и больше проникался симпатией к этой чертовски милой женщине.

«Стоп. Не увлекаться, не затем ты сюда приехал», — остановил себя Антыхин.

И сразу же перешёл на привычный официальный тон.

— Вы не будете возражать, если я воспользуюсь диктофоном? Потом мне удобнее будет анализировать наш разговор.

— Нет, я не буду возражать, — почувствовав холодность в его голосе, несколько высокомерно ответила Раевская.

Опрашивая свидетелей, Антыхин редко пользовался диктофоном. В разговоре его тренированный мозг легко отсеивал ненужное, второстепенное и оставлял в памяти главное. Но сейчас Антыхин чувствовал, что попадает под обаяние Раевской. Диктофон должен был создать деловую атмосферу, позволив Антыхину взять инициативу на себя.

— Ольга Семёновна, если вы знали о взаимоотношениях вашего мужа с Екатериной Морозовой, почему продолжали сохранять семью?

— Я любила и люблю своего мужа, — просто и очень серьёзно ответила Раевская. — И потом, я боялась запятнать репутацию отца. Развод мог вызвать нездоровый общественный интерес. И всё же главная причина моего терпения, это даже не любовь, а жалость к мужу.

— Жалость? — переспросил Антыхин.

— Да, жалость. Я убеждена — он не любил Морозову, а был болен ею. После её приезда он перестал замечать всё вокруг. Стал нервным, раздражительным.

«Кто же из супругов врёт? — промелькнула мысль у Антыхина. — По словам Раевского, это его жена была нервной и раздражительной».

— Я ничего не могу сказать плохого о Морозовой, — продолжала Раевская. — Ведь я её почти не знала. Но то, что с мужем произошли разительные перемены в последнее время — факт. Порой мне даже казалось, что он ненавидит Морозову.

— Почему вы пришли к такому выводу?

— Влюблённый человек светится от счастья. А муж ходил поникший и угрюмый. Он даже рюмку не мог выпить перед обедом. Сразу хочу предупредить, если кто-то наговорил, что муж пьянствовал, то это неправда. Пил он в меру, для настроения, как большинство мужчин. А ведь как всё замечательно начиналось для меня. Мой отец мог без проблем обеспечить будущее единственной и любимой дочери. Кто только ко мне не сватался. Но я выбрала Раевского. Да что там, я была по уши в него влюблена. Познакомились мы с ним на вечеринке, где собралась, так сказать, элитная молодёжь нашего города. Правда, элитность заключалась только в том, что все мы были детьми высокопоставленных родителей. И вот кто-то пригласил на этот вечер Павла Раевского, как местную знаменитость…

— Что, так мало знаменитостей на таком вечере?

— М — м, — Раевская на мгновение задумалась. — Был там ещё, какой-то художник… Он не пользовался популярностью и вскоре ушёл.

— И всё же вы его запомнили?

— Не ловите рыбку в мутной воде, господин сыщик, — с иронией ответила Раевская. — Самой яркой личностью, тем более среди прыщавых юнцов, которые козликами прыгали на вечеринке, был Павел Раевский. В те годы он выглядел настоящим мужчиной, красавцем и умницей. Все девчонки в тот вечер, будто с ума сошли, глядя на него. Я не была исключением, даже сама пригласила его на танец. И неожиданно для всех, и в первую очередь для меня, он предложил проводить «гадкого утёнка», каким я себя считала, домой. Я тогда была худенькой и почему-то страшно переживала по этому поводу. Такси мы не вызывали, решили прогуляться пешком. В ту ночь родители мои ночевали на даче, и я пригласила Павла в дом на чашку кофе. В общем, утром мы проснулись вдвоём в одной постели. На любовь Ромео и Джульетты моя история, конечно, мало похожа. Мне тогда исполнилось двадцать пять лет, так что к молодёжи я относила себя условно. Сами понимаете, пора было выходить замуж. Вскоре я познакомила Павла с родителями. Отец довольно скептически смотрел на наши отношения. А мама, как мама. Она хотела, чтобы у меня всё было по любви.

— Простите, — очень осторожно, боясь её обидеть, сказал Антыхин. — Вы считаете, что Раевский женился на вас по любви?

— Сегодня на ту наивную девушку, которая впервые по настоящему полюбила, хоть мне и было двадцать пять, я мало похожа. Но я убеждена, что в те годы Раевский меня тоже любил. Ведь женское сердце не обманешь.

— А вы знали, что Раевский ещё до вашего брака, жил с Морозовой?

— Да, знала. Он сам мне об этом рассказал. Причём в такой шутливой форме, что я его даже не ревновала. Поэтому, когда Морозова вернулась в Верхнегорск, я нисколько не волновалась.

Антыхин чувствовал ужасную неловкость, оттого что приходиться интересоваться фактами, в общем-то, интимного характера.

— А как вы узнали, что муж изменяет вам?

— Да вы не смущайтесь, как красная девица, — махнула рукой Раевская. — Я же понимаю — работа у вас такая. Как узнала, вы спрашиваете? То подружки нашепчут, то из театра позвонят, то анонимное письмо в почтовый ящик вбросят. Но главное, я же вам говорила, изменился он, хотя хитрил. Днём жил с Морозовой, а ночью со мной. Правда, всё реже и реже. Я делала вид, что ничего не знаю. А он свято верил, что жена у него дурочка. Раевский создал из меня удобный для себя образ. Но ошибся.

На мгновение её глаза приобрели стальной блеск. Даже Антыхину стало как-то не по себе. Заметив его пристальный взгляд, она расхохоталась.

— Отчего вы смеётесь? — спросил Антыхин.

— Нет-нет, на демоническую женщину я не похожа. И вовсе неспособна на злые поступки. Когда от приятельницы, врача — гинеколога, я узнала, что Морозова беременна…

Антыхин недовольно покачал головой. То ли осуждая болтливость врача, то ли сожалея о не рождённой загубленной жизни.

— Да — да, — повторила Раевская. — Я узнала, что Морозова беременна и хотела предложить мужу деньги. Но не на аборт. Нет, а на роды и воспитание ребёнка. Хотя бы на первое время. Да, вот такая я благородная, — криво усмехнулась Раевская. — Дело в том, что мой отец, узнав об измене мужа, лишил его кредита в банке, и он стал беден, как церковная мышь. Кажется, так говорили в старину. Поэтому, пока не объясняясь с Раевским, я перевела на его имя, в тайне от отца, приличную сумму денег и уехала сюда, в Германию. Из Кёльна я собиралась написать мужу, что всё знаю, о его связи с Морозовой и согласна на развод. Теперь, конечно, я такое письмо не напишу. И что мне дальше делать, я тоже не знаю.

Антыхин понял, что разговор закончен, но всё же решил на прощание уточнить:

— Значит, когда вы уезжали в Германию, то ничего об убийстве Морозовой не знали?

Она с упрёком посмотрела на него.

— Вы мне не верите?

— А если бы знали, не уехали?

— Мне сейчас трудно ответить, — Раевская устало закрыла глаза. — Нет, наверное, уехала бы. Не оплакивать же мне её? Подругами мы не были. А то, что спали с одним и тем же мужчиной… Согласитесь — это ещё не повод для дружбы.

Антыхин выключил диктофон и поднялся из-за стола.

— Спасибо. Если вы мне понадобитесь, могу я вам позвонить?

— Звоните, — мягко улыбнулась она. — Вот моя визитка.

«И всё же в ней есть что-то притягательное», — уже уходя, подумал Антыхин. Он спиной почувствовал её пристальный взгляд, и ему стоило большого усилия, чтобы не обернуться.

 

Глава седьмая

Антыхин приехал домой в скверном настроении, поэтому решил на всё махнуть рукой и просто отоспаться. Если перед отъездом у него была надежда, что встреча с Раевской как-то прояснит ситуацию, то сейчас, пожалуй, она ещё больше усложнилась. Теперь он подозревал в убийстве многих и никого конкретно. Уже засыпая, в полусне, ему привиделось грустное лицо Кати Морозовой. Она с немым укором смотрела на него своими изумрудно-зелёными глазами.

На следующий день, уже в полдень, его разбудил телефонный звонок. Он поднял трубку и услышал как всегда бодрый голос Николая Романова.

— Привет, старичок! Ты чего скрываешься от друзей? А у меня для тебя сюрприз!

— Говори! — нетерпеливо выкрикнул Антыхин.

— Э, нет, я тебя прежде помучу вопросами. Как там Германия?

— Да стоит Германия! Стоит! Говори, что у тебя?

— Значит, так. Перья ворона…

— Об этом я и без тебя догадывался. Дальше!

— Ты меня не торопи, старичок. Опечатки пальцев не присутствуют…

— Дальше!

— Теперь замри и слушай внимательно. На перьях обнаружены следы крови…

— Чьей крови? — едва сдерживая нетерпение, спросил Антыхин.

— Человеческой, — невозмутимо продолжал Романов. — Так вот, группа крови редкая — четвёртая. Резус отрицательный.

— Такая же группа у Морозовой, если не ошибаюсь? — напрягся Антыхин.

— Не ошибаешься. Поэтому на девяносто девять процентов могу утверждать, что это кровь убитой.

— А почему не на сто?

— Да потому, что в моей практике всякие чудеса бывали.

— Подожди, — опешил Антыхин. — Ты хочешь сказать, что Морозову могли убить перьями? Глупость, какая-то.

— Я такого не говорил, старичок. Это ты пришёл к такому гениальному выводу, — насмешливо сказал Романов. — Но согласись, Антыхин, в этом что-то есть. Помнишь, как в детской игре? Тепло. Ещё теплее, горячо…

— Пока едва потеплело.

Антыхин пытался понять, что же реально ему даёт неожиданное заключение экспертизы. «Да. Что-то в этом действительно есть»…

— Спасибо за помощь, — поблагодарил Антыхин друга. — Гонорар ждёт тебя сегодня у меня в офисе. Он называется «Привет из Германии».

— Рад слышать, что и в наше время есть порядочные люди, — засмеялся Николай. — Но особенно счастливы две большие вяленые тарани. Они с нетерпением выглядывают из пакета и ждут, не дождутся твоего гонорара.

* * *

С наслаждением, попивая пиво и лениво покусывая тарань, Николай Романов насмешливо, по-кошачьи прижмурившись, наблюдал за перемещениями Антыхина по офису.

— Знаешь, старичок, твоя седая голова мелькает перед глазами, будто взбесившееся белое облако в вечернем небе.

— Браво, Коля! Раньше я не замечал в тебе поэтического таланта!

— Спасибо. Наконец заметил.

— Коля, ты мне поможешь? — внезапно серьёзно спросил Антыхин. — Гонорар пополам.

— Ты же знаешь, старичок. Между друзьями я признаю только одну валюту — пиво.

— Ты выгодный деловой партнёр, Коля. Ты уникум. Таких людей уже не бывает.

— Мы же с тобой из племени динозавров, старичок.

— Но-но! Мы ещё не вымерли и готовы к бою! — задиристо выкрикнул Антыхин.

— Ага. Трепещи уголовный мир, — скептически ухмыльнулся Романов.

— Коля, а ну давай прикинем, — предложил Антыхин, подсаживаясь к письменному столу. — Да, сегодня мы ещё не вышли на след убийцы. Но у нас есть одна зацепка. Оперенье ворона. Кстати, ты уверен, что птица, потерявшая перья — ворон?

— Уверен, — кивнул головой Романов.

— Тогда получается, что единственный, реальный свидетель преступления — ворон. И смех, и грех.

— Ты что же, хочешь допросить всех городских воронов?

— Пожалуйста, не издевайся. Мне и так не легко. Я чувствую! Понимаешь? Чувствую! Поверь моему нюху сыщика. Есть какая-то связь между убийцей и птицей. Хотя, понимаю, без доказательств такое предположение выглядит смешным.

— Слушай, Антыхин, — оживился Романов. — У нас в городе, какой-то чудик, как он называет себя — скульптор-авангардист, проводит выставку «Люди и птицы». Может, есть смысл её посетить? Завтра воскресенье. Я выходной.

— Причём тут выставка? Ты что, смеёшься надо мной? — вспылил Антыхин.

— У тебя есть другие предложения? — вернулся к своему привычному, ироничному тону Романов.

— Нет. Других предложений нет, — угрюмо ответил Антыхин.

— Вот, видишь? А тут и к искусству приобщимся, и к любителям птиц присмотримся. На такой выставке они, небось, постоянные посетители.

— Будем надеяться, что устами эксперта глаголет истина, — уже сдаваясь, сказал Антыхин.

* * *

В художественной галерее, где проходила выставка скульптора Ивана Огнева «Люди и птицы», было малолюдно. Странные молодые люди парочками бродили между скульптурными композициями, односложно переговариваясь. С длинными крашеными волосами, одетые в одинаковые клетчатые сорочки и джинсы, они напоминали близнецов неопределённого пола.

— Н — да, — невозмутимо констатировал Николай Романов. — Большое искусство доступно немногим.

— Где ты видишь искусство? — пожал плечами Антыхин.

Он с недоумением смотрел на куски бетона, сложенные в виде человеческих фигур, над которыми нависали металлические конструкции, отдалённо напоминавшие летающих существ, похожих на птеродактилей.

— Возможно, старичок, с годами мы с тобой утратили чувство прекрасного, — глубокомысленно сказал Романов. — Но с уверенностью могу сказать одно: я ошибся. Любители птиц здесь не водятся.

Стоящее рядом существо, наверное, девушка, предположил Антыхин, всучило ему бесплатный каталог выставки. И сейчас глянцевая обложка неприятно хрустела у него в руках. Уже уходя, друзья всё же решили заглянуть в следующий зал выставки. В полумраке на длинных деревянных скамьях сидели посетители, а в центре зала, в лучах прожектора, вращалась на постаменте единственная представленная тут скульптура. От неожиданности друзья, не сговариваясь, разом сели на свободную у стены скамью. Скульптура как раз повернулась в их сторону. Выполненная в древнеримском стиле, из белого мрамора, обнажённая девушка, удивительно похожая на Морозову, держала на вытянутой руке чучело чёрного ворона. Но даже не это поразило друзей. Мраморная девушка смотрела в изумрудно-зелёные глаза ворона… пустыми глазницами.

— Мне страшно, Антыхин, — прошептал Николай Романов. — Нет. Мне действительно страшно, — по-детски удивлённо повторил он.

— Мистика какая-то, — ошеломлённо покачал головой Антыхин. — Пойдём отсюда на свежий воздух. Там потолкуем.

Он взял Романова за рукав пиджака и потянул к выходу.

Изредка поглядывая друг на друга, друзья уселись на ступенях широкой лестницы перед входом в галерею и погрузились в изучение каталога. На второй странице была помещена фотография скульптора. Антыхин сразу его узнал. Это был тот самый мужчина, которого он видел на кладбище в день похорон Морозовой. Та же забавная козлиная бородка, то же самое худощавое, с впалыми щеками лицо. Глаза Антыхин тогда не разглядел, а они стоили того, чтобы обратить на себя внимание. Огромные, сумрачные они, казалось, смотрят внутрь себя. Что они там видели? Преступную чёрную душу или странные фантазии скульптора, который случайно предсказал трагический финал жизни Морозовой?

— Ты только послушай, что здесь написано, — сказал Антыхин, перевернув следующую страницу. — Скульптор Иван Павлович Огнев — представитель новой авангардной волны. В его творчестве классика и современность взаимно дополняют друг друга и создают неповторимый образ нашего времени. Если в первом зале представлены работы откровенно новаторские, то во втором, создавая скульптуру «Закат Земли», мастер опирался на традиции древнеримской скульптуры. Иван Огнев, несомненно, любит символы интеллектуализма и особого, не всем сразу понятного, артистизма.

— Да — а, понять такое действительно сложно, — хмыкнул Романов.

— Ты не отвлекайся, — прервал друга Антыхин. — Слушай: «Хоть однажды увиденные работы Огнева, забыть просто невозможно…»

— Вот это точно. Такое искусство я никогда не забуду, — продолжал иронизировать Романов.

Неожиданно рядом с собой друзья услышали слегка хрипловатый, но достаточно приятный голос:

— Господа увлекаются современным искусством?

Подняв головы, Антыхин и Романов увидели прямо перед собой, словно сошедшее со страниц каталога, лицо скульптора Ивана Огнева.

— Приятно видеть людей, которые интересуются твоим творчеством, — не скрывая удовлетворения, сказал Огнев.

Но Антыхин решил не обмениваться фальшивыми любезностями и честно признался:

— Не хочется вас огорчать, Иван Павлович, но мы интересуемся не столько всеми вашими работами, сколько одной скульптурой. Вот моё удостоверение. Я — директор частного сыскного бюро. А это мой коллега — эксперт — криминалист МВД Николай Романов.

Огнев растерянно покрутил в руках удостоверение Антыхина и, не раскрывая, вернул его.

— В какой же моей скульптуре вы обнаружили криминал?

У Огнева было такое огорчённое лицо, что Антыхин поспешил убедить его в обратном.

— Ваши работы нам очень понравились. Поверьте…

— Да-да, — перебил его Романов. — Но особенное впечатление на нас произвела скульптура «Закат Земли».

— Только нам кажется, — уже осторожно сказал Антыхин, — что между этой скульптурой и недавним убийством Екатерины Морозовой существует какая-то связь. Вы, конечно, слышали об этом преступлении?

— Да, слышал, — нервно сжимая длинные пальцы, ответил Огнев. — Я даже на похоронах был.

— Вы же не будете отрицать, — нетерпеливо спросил Романов, — что скульптура девушки как две капли воды похожа на Екатерину Морозову?

— Она не просто похожа! — воскликнул Огнев. — Катя позировала мне в мастерской. И, кстати, была очень довольна этой работой.

— Пустые глазницы ей тоже нравились? — непроизвольно вырвалось у Антыхина.

— Поймите! — возбуждённо замахал руками Огнев. — Эта скульптура — символ! Идею я позаимствовал у Антона Павловича Чехова, вы, конечно, помните его пьесу «Чайка». Вообразите себе, в далёком будущем, через тысячелетия, на Земле не осталось ни одного живого существа. Планета обречена на слепоту. Но жив ещё чёрный ворон! Именно его глазами Земля видит далёкие звёзды и умирающее солнце. Почему ворон? Да потому, что он — символ мудрости и долголетия. Пока жив ворон, у Земли есть надежда, что вновь вспыхнет старое солнце и возродится жизнь на планете. Теперь вы понимаете, почему Катя так любила эту скульптуру? Да что там! Скажу вам без лишней скромности, она была восхищена ею!

— Значит, девушка без глазниц — наша с вами будущая планета? — угрюмо спросил Романов.

Но Огнев услышал то, что хотел услышать.

— Вы поняли!? Поняли!? — закричал он радостно. — Приятно встретить людей, тонко чувствующих искусство!

Друзья понимающе переглянулись между собой, мол, ясно, с кем имеем дело.

— Иван Павлович, — как бы, между прочим, сказал Антыхин. — Вы не помните, кто особенно интересовался этой скульптурой или подолгу задерживался возле неё?

— Возле скульптуры «Закат Земли», — с нескрываемой гордостью ответил Огнев, — задерживаются все без исключения посетители выставки. А Раевская Ольга Семёновна, жена нашего известного актёра и дочь президента банка «Монолит»… Надеюсь, вы слышали о ней?

— Кажется, слышали, — ответил за двоих Антыхин. Он почувствовал, как у него повлажнели ладони, и забилось сердце.

— Да, так вот, — с удовольствием продолжил Огнев. — Ольга Раевская даже заказала мне копию скульптуры «Закат Земли» в натуральную величину.

— С пустыми глазницами, разумеется? — уточнил Антыхин.

— Ну, естественно, — ответил, даже немного обидевшись, Огнев. — Какой же смысл, с глазами?

— Да, с глазами, конечно, никакого смысла, — сказал Романов, повышая голос.

Его уже начинала раздражать восторженная наивность Огнева. Антыхин, зная, как Коля, на первый взгляд такой спокойно-ироничный, может в определённой ситуации вспылить, незаметно подтолкнул его под локоть.

— А когда Раевская заказала копию скульптуры? — решил уточнить Антыхин.

— Месяца два или полтора назад, — рассеянно ответил Огнев.

— Вы заказ выполнили?

— Конечно. Ольга Семёновна меня очень благодарила.

— Какой вы исполнительный, — с сарказмом заметил Романов.

Не давая Романову выговориться, Антыхин поспешно раскланялся:

— Благодарим вас, Иван Павлович, за интересную беседу. Нам было очень приятно познакомиться с вашим творчеством. На этом, извините, разрешите попрощаться.

— Ага, как говорят, до следующей встречи, — многозначительно намекнул Романов.

Но Огнев продолжал пребывать в счастливом неведении.

— Спасибо и вам! Приходите ещё! Приходите! Я вас лично приглашаю! Я вам покажу новые работы! А ещё говорят, наша милиция не интересуется искусством!

— Интересуется. Ещё как интересуется, — весьма двусмысленно бросил Романов, садясь в «Жигули».

 

Глава восьмая

Утро следующего дня выдалось прохладным, но Антыхину было жарко. Придя на работу, он широко распахнул окно, и холодный ветер ворвался сквозь железные решётки, шелестя стопками газет и деловых бумаг, разложенных на столе. В груди Антыхина разгорался огонёк нетерпения. Наконец он, словно спортсмен-марафонец, почувствовал финишную черту. Её ещё не видно, но она угадывается там, за первым поворотом. Теперь он довольно уверенно мог предположить, что Ольга Раевская каким-то образом причастна к убийству Морозовой. А вот скульптор Иван Огнев, похоже, не понимает, какую трагическую роль сыграл в судьбе Кати. Антыхину была необходима новая встреча с Раевской, чтобы окончательно выяснить, кто же она? Убийца, заказчик или всё же случайный человек, только косвенно имеющий отношение к этой жуткой истории? Но всё же она имеет к убийству отношение. Имеет. Если это так то по собственной воле домой Раевская не вернётся. Значит, надо срочно лететь в Германию. Но, простите, за какие шиши? Бюджет сыскного бюро почти на нуле. Родители Морозовой — пенсионеры, что с них возьмёшь? Даже тот гонорар, который они предложили ему, был чисто символическим. Где уж им оплатить поездку за границу. Не по телефону же задавать Раевской вопросы. Значит, придётся брать кредит в банке. А то, что в этот раз он заставит Раевскую быть откровенной, Антыхин не сомневался. Это же надо — заказать копию скульптуры любовницы мужа с пустыми глазницами, а вскоре эта любовница погибает от проникновения острого предмета через глаза в мозг.

Рассуждения Антыхина прервал телефонный звонок.

— Привет, старичок, — услышал он голос Романова. — Ты читал утренние газеты?

— Нет ещё, — мгновенно напрягся Антыхин.

— Советую почитать четвёртую страницу «Городской правды». Только не падай, ладно?

В волнении Антыхин, бросил телефонную трубку и быстро выдернул из стопки газет «Городскую правду». В глаза сразу бросилось небольшое сообщение, обведённое чёрной жирной чертой.

«Вчера в г. Кёльне, Германия, находясь на отдыхе, в автомобильной катастрофе погибла Ольга Семёновна Раевская, жена актёра городского драмтеатра Раевского Павла Алексеевича и дочь президента коммерческого банка «Монолит» Кравченко Семёна Борисовича. Редакция газеты выражает соболезнование родственникам и друзьям покойной».

Антыхин много раз перечитывал текст сообщения, пока буквы не стали расплываться перед глазами. Это был тупик. Тайну гибели Морозовой Раевская унесла вместе с собой в могилу. Антыхину было стыдно за своё бессилие.

Из состояния полного отупения его вывел Николай Романов. Он буквально ворвался в офис.

— О, старичок, ты, я вижу, совсем раскис! Подъём! Начинаем производственную гимнастику! Почему молчим? Мог бы, и ответить другу, который, между прочим, бросил службу ради тебя.

— Пошёл ты, утешитель! — огрызнулся Антыхин. — Теперь пусть ваша милиция разбирается. Она, конечно, преступника в два счёта найдёт. Какой-нибудь рецидивист — убийца, которому уже всё равно, возьмёт ещё одно преступление на себя, и всё шито — крыто. Преступник схвачен. Справедливость восторжествовала.

— Давно ты из этой самой милиции? — упрекнул его Романов.

— Прости, Коля, но столько работы впустую.

— Почему впустую? Ты сегодня отдохни, а завтра — утра вечера мудренее. Так в сказках говорится, а они источник народной мудрости.

— Так сейчас, как раз, утро, Коля.

— Я тебе про завтрашний день говорю.

— А завтра ничем не будет лучше сегодня.

— Пойдём — пойдём, старичок. Пивка попьём. Поверь моему опыту. Пиво — лучшее лекарство от хандры. Ты живёшь и даже не знаешь, что рядом с твоим офисом открыли пивной ресторан, где подают лучшее в мире пиво.

Романов настойчиво подталкивал Антыхина, который уже почти не сопротивлялся натиску, к выходу. Но не успели они выйти из офиса, как на пороге столкнулись с почтальоном — молодым человеком со скучным выражением лица, явно недовольным своей должностью.

— Вам заказное письмо. С доставкой. Прошу расписаться.

Антыхин машинально поставил свою подпись и уже собирался протолкнуть конверт в щель закрытой двери, с корреспонденцией и потом можно разобраться, но его остановил Романов.

— Подожди, Антыхин, письмо-то с того света.

Почтальон, глянув на друзей, неопределённо хмыкнул и поспешил удалиться от греха подальше.

Антыхин посмотрел на адрес и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Письмо было из Германии от Ольги Раевской. Ни слова не говоря, они быстро открыли дверь офиса и, спотыкаясь о порог, вбежали в помещение. Антыхин на ходу распечатал конверт и буквально плюхнулся в кресло. Николай стал у него за спиной.

— Ну, читай! — нетерпеливо попросил он.

— Сейчас, дай дух перевести. Не каждый же день письма с того света получаю.

Антыхин сделал глубокий вдох, как будто собирался нырнуть под воду, и, немного успокоившись, начал читать, чётко выговаривая каждое слово:

«Уважаемый господин Антыхин!

Ольга Раевская».

Знаю, что моё послание удивит Вас. Извините, что не пишу «Здравствуйте», но, согласитесь, глупо здороваться человеку, которого уже нет. Да, Владимир Олегович, я приняла решение уйти из жизни. Оказывается, существуют ещё такие понятия, как муки совести. Ничего не сообщайте моим родителям об этом письме, пусть считают, что я погибла случайно. Надеюсь на Вашу порядочность, признаюсь, в какой-то мере встреча с Вами подтолкнула меня к такому решению. В последнее время я не могла заснуть без снотворного. Вы себе представить не можете, какие кошмары меня мучили. Да-да! Это я убила Екатерину Морозову. Почему? — спросите Вы. Да потому что, я её ненавидела. Она забрала у меня любимого мужчину, она лишила меня обычных женских радостей. Простите за интимную подробность, но после её возвращения в Верхнегорск, мы с мужем практически вместе не спали. Разве после такого унижения я не имела права на месть? Поразительно, но чем меньше муж обращал на меня внимание, тем больше я его любила. Вот как странно устроен человек. Говорят, можно привыкнуть ко всему и я, думаю, тоже смирилась бы, если б не одно «но»… В ранней юности я переспала с одним подонком и забеременела. Отец об этом ничего не знал, а маме я доверила свою тайну. Она, понятно, была в ужасе. Пришлось сделать аборт, он имел роковые последствия для меня. Врачи сообщили, что я никогда не буду иметь детей. Для любой женщины — это страшный приговор. Всю жизнь ощущать себя неполноценной. Хотя в те годы такое заключение врачей мне не казалось трагичным. И только когда я вышла замуж за Раевского, ко мне пришло пугающее чувство ущербности. Я боялась признаться ему, что никогда не смогу стать матерью. С появлением в жизни моего мужа Морозовой, я засуетилась, заметалась. Меня стала мучить навязчивая идея — забеременеть. Таким образом, я надеялась вернуть себе мужа. Огромные деньги тратились на врачей и всё безрезультатно. Простите, но я врала вам о наших взаимоотношениях с Раевским. Муж стал редко приходить домой, ссылаясь на то, что репетирует главную роль и ему необходимо одиночество. Даже ночевать он оставался на своей старой квартире. С кем он там уединялся, я, конечно, знала. У меня появилось много свободного времени. Я могла часами бесцельно бродить по городу. И вот однажды, гуляя, я зашла в художественную галерею. Здесь выставлял свои работы скульптор Иван Огнев. Помните, в нашей беседе я проговорилась, что на вечеринке, где мы познакомились с Раевским, присутствовал художник. Так вот, это был скульптор Иван Огнев. Он меня сразу узнал и на правах старого знакомого стал водить по выставочному залу. Признаюсь, мне было скучно, пока он не пригласил меня во второй зал. Впервые в жизни я ощутила, что такое «мурашки по телу бегают». В зале была выставлена одна работа Огнева — «Закат Земли». Землю олицетворяла мраморная обнажённая девушка, которая была точной копией Морозовой. На вытянутой руке девушка держала чучело ворона. Я не могу припомнить, чтобы когда-либо испытывала такой жгучий, такой нездоровый интерес, как тогда. Потом я поняла, что наиболее меня притягивают к себе пустые глазницы скульптуры. Помню, я спросила у Огнева: «За что ворон выклевал девушке глаза?» Он страшно смутился и стал втолковывать мне, что я неправильно поняла его замысел. Он, кажется, что-то говорил о сложной философской идее… Нет, точно не помню. Я его уже не слушала, что-то тёмное и страшное проникло тогда в моё сознание и уже не оставляло меня. Я поспешно попрощалась со скульптором, но пообещала встретиться с ним вновь. Почему ещё раз встретиться? Тогда я не знала.

Днём позже я пошла на очередную процедуру к гинекологу, больше по привычке, результат лечения меня уже мало интересовал. Жизнь дала трещину, и ребёнка от Раевского у меня не могло быть. К тому времени наши отношения, имею в виду интимные, полностью прекратились.

После лечебных процедур мы с врачом сели попить чайку. Вдруг она сказала, думаю, что случайно, просто, чтобы по-бабьи посплетничать.

— У меня сегодня на осмотре была артистка нашего театра Екатерина Морозова. Знаете её?

— Слышала, — уклончиво ответила я.

— Представляете, она беременная! Уже третий месяц пошёл. А ведь не замужем. Думала, расстроится, когда узнает. А она, наоборот — обрадовалась.

Ненависть захлестнула меня. Как я ушла из больницы, не помню. Я не села в машину, а пошла пешком, как мне казалось, домой, но через полчаса я остановилась перед входом в художественную галерею. Значит, судьба сама привела меня сюда. Скульптор Огнев встретил меня не просто хорошо, а с какой-то особенной радостью. Видно, не много у него поклонников.

О чём мы говорили, я точно не помню. В тот день, будто нечистая водила меня, и озноб бил, как в лихорадке. Припоминаю, восторгалась искусством скульптора, пыталась даже философствовать. А потом попросила Огнева сделать для моего дома копию скульптуры «Закат Земли» в натуральную величину. Я тогда ещё не понимала, зачем мне это нужно. Согласитесь, странный заказ. Но Огнев, представьте себе, не удивился и просьбу мою принял, как должную. Я его спрашиваю: «В какую сумму вы оцениваете свою работу?» А он отвечает: «О каких деньгах может идти речь? Ваш заказ для меня честь!» И ручки мне целует. Может быть, полюбил он меня? Хотя нет. Не могу я объяснить, почему всё так происходило. Не было в этом никакой логики. Одним словом — чертовщина, какая-то. Пойди, пойми, что со мной происходило. Внешне я, наверное, нормальной выглядела, а вот внутри будто болезнь страшная поселилась и грызла меня, грызла… Всё не могла дождаться, когда Огнев мой заказ выполнит. Наконец, на допотопном музейном грузовичке он привёз большой ящик. Поблагодарила я Огнева и деньги пыталась ему всучить. Но он отказался наотрез. Правда, сказал, что надеется на встречу. Я пообещала прийти к нему в галерею, хотя слова своего не сдержала. Не хотела я его больше видеть. Огнев вместе с шофёром установили копию скульптуры в моей спальне, куда, кроме меня, никто никогда не заходил. Здесь был мой мир. Даже убирала в этой комнате я сама.

И вот я осталась одна. По композиции и по размерам копия скульптуры ничем не отличалась от оригинала. Блестя изумрудно-зелёными глазами, чучело ворона холодным неживым взглядом смотрело в пустые глазницы мраморной девушки. Она была со мной почти одного роста. Я вглядывалась в неё, и всё пыталась понять — зачем она мне? А потом, как-то по наитию, положила ей в выемки глазниц конфеты, а сама думаю — не будет ворон, сладкое есть, ему, наверное, мясо надо класть. И только тогда я осознала, что задумала. И не испугалась, нет. Наоборот, у меня появилась цель.

На следующий день я поехала в столицу на птичий рынок, и, представьте себе, купила ручного ворона. Был он одним — единственным на весь рынок, словно меня ожидал. Хозяин ворона заверил, что его можно без опасений выпускать в комнате, всё равно обратно в клетку вернётся. В тот же день, когда вернулась домой, я оторвала чучело ворона от ладони скульптуры и сожгла его в камине. Живому ворону соперник не нужен, даже если он чучело.

Спустя нескольких дней я приступила к эксперименту. Никто не мог помешать мне. У родителей был свой дом, а домработницу и личного шофёра я отправила в отпуск. Мне было страшно, но я смогла взять себя в руки. Я убрала ширму, за которой стояла скульптура, и надела на мраморную девушку своё старое платье, чтобы ворон привыкал к одежде. Затем в глазницы скульптуры мне удалось глубоко впихнуть кусочки мяса. Открыв клетку, я затаила дыхание, и стала ждать. Ворон выбрался из клетки, а потом бестолково закружил по комнате. Признаюсь, у меня тогда мелькнула мысль: ну, не получилось и ладно. Но ворон внезапно камнем упал на грудь скульптуры и, цепляясь когтями за платье, быстрыми и сильными ударами выклевал из впадин корм, и мгновенно вернулся в клетку. Наверное, проглатывать пищу ему нравилось на привычном месте, за решёткой. Первому успеху моего питомца я обрадовалась, как школьница, получившая отличную отметку. Но порванное платье на груди скульптуры меня огорчило. Я хотела добиться таких результатов, чтобы ворон вообще не оставлял заметных следов, кроме, разумеется, двух ударов клювом… Тогда я сшила ему кожаные чулочки. Они не мешали ему цепляться за предметы, а царапин нигде не оставляли. Чулочки я надевала ему только перед приёмом пищи. Вначале ворон пытался освободиться от них, но вскоре привык и перестал обращать внимание на мой «подарок». Когда я убедилась, что ворон освоил необычный способ кормления, пришло время для более сложного эксперимента. От природы я неплохо рисовала. Мне удалось довольно удачно срисовать с театральной афиши глаза Морозовой. Я аккуратно вырезала их и, положив корм в глазницы, заклеила впадины бумажными глазами. Холодный мрамор сразу как будто ожил. Моментами мне казалось, что это не скульптура, а живая Морозова с насмешкой смотрит на меня. И ненависть с новой силой разгоралась во мне.

Теперь перед вороном стояла более сложная задача, но он оказался сообразительнее, чем я думала. Ворон быстро понял: чтобы добыть корм, нужно сильным ударом пробить клювом бумажные глаза. Когда и это действие он научился выполнять автоматически, я решила, что пришло время осуществить задуманное.

В день мести я была совершенно спокойна. Скульптуру я разбила и по частям вывезла за город на мусорную свалку. Платье, которое, я использовала для эксперимента, сожгла, так же как и чучело ворона, в камине.

Вечером перед спектаклем я спрятала ворона в обыкновенную хозяйственную сумку, предварительно сделав в ней несколько отверстий, чтобы он не задохнулся. У моего питомца было прекрасное качество: стоило ему оказаться в темноте, и он становился, тих как мышь. Поэтому я не боялась, что он выдаст своё присутствие.

В театр я прошла через парадный вход вместе со зрителями. Билетёрши знали меня как жену Раевского, поэтому пропустили беспрепятственно. По распоряжению директора театра, близкие родственники актёров проходили на спектакль без билетов. Впервые я решила воспользоваться этой привилегией. В зрительный зал я не пошла, а спряталась в туалете. Когда прозвучали первые аккорды музыкальной увертюры, мне удалось незамеченной пройти через фойе и подняться на второй этаж. Затем по коридору я перешла на служебную половину. Здесь размещались актёрские гримёрные. Как правило, во время спектакля они не закрывались на ключ. Вот и дверь гримёрной Морозовой оказалась открытой. До антракта ещё было время, но задерживаться, тут не стоило. Я быстро натянула на руки перчатки (спасибо, детективные фильмы научили), чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Ворона нужно было спрятать в ящик гримёрного столика. Внутри его лежали коробка грима и пудра. В антракте Морозова обязательно захочет поправить грим и припудриться, но сделать этого не успеет. Ворон в сумке нетерпеливо зашевелился, словно ему передалось моё возбуждённое состояние. Как только я его вынула из сумки, взъерошенного и нервного, он требовательно каркнул. Я поспешно затолкала ворона в ящик гримёрного столика, и он снова затих. Уже переступив порог, я вспомнила про окно и открыла его настежь, чтобы мой питомец, сделав своё дело, мог вырваться на свободу. У меня была уверенность, что всё произойдёт именно так, как я задумала.

Я незамеченной вышла из театра, спокойно перешла через площадь и, уже садясь в машину, вдруг ощутила странный толчок в спину. Я обернулась, но никого не увидела. И тут я поняла, что вот сейчас, в эту минуту, умерла Морозова. Мне даже показалось, что я услышала карканье ворона. Но торжества не было. Вместо ожидаемого покоя, моё тело охватила мелкая противная дрожь. Она и сейчас не оставляет меня. А позже пришли сны. В них, будто на киноэкране, я вижу убийство со всеми подробностями. И такой ужас каждую ночь преследует меня. Алкоголь и лекарства не помогают. Да, я переоценила себя, хладнокровной преступницы из меня не получилось. Сейчас, когда жить стало невыносимо, я сама приговорила себя к ВЫСШЕЙ МЕРЕ НАКАЗАНИЯ.

Прощайте. Если можете, простите меня.

Друзья долго сидели молча. За окном стемнело. Первые капли дождя застучали по оконному стеклу. Где-то далеко с характерным шуршанием по мокрому асфальту проносились автомобили.

— Дождь идёт, — уныло сказал Романов, просто так, чтобы не молчать. — Может, пива выпьем?

— Нет, старичок, в таких случаях пиво не пьют.

Антыхин медленно поднялся с кресла. Достал из холодильника початую бутылку водки и налил две полные рюмки. Романов хотел что-то сказать, но Антыхин жестом остановил его. Молча выпили. И ещё долго сидели за столом, прислушиваясь к звукам незаметно наступившей ночи…