Утро следующего дня выдалось прохладным, но Антыхину было жарко. Придя на работу, он широко распахнул окно, и холодный ветер ворвался сквозь железные решётки, шелестя стопками газет и деловых бумаг, разложенных на столе. В груди Антыхина разгорался огонёк нетерпения. Наконец он, словно спортсмен-марафонец, почувствовал финишную черту. Её ещё не видно, но она угадывается там, за первым поворотом. Теперь он довольно уверенно мог предположить, что Ольга Раевская каким-то образом причастна к убийству Морозовой. А вот скульптор Иван Огнев, похоже, не понимает, какую трагическую роль сыграл в судьбе Кати. Антыхину была необходима новая встреча с Раевской, чтобы окончательно выяснить, кто же она? Убийца, заказчик или всё же случайный человек, только косвенно имеющий отношение к этой жуткой истории? Но всё же она имеет к убийству отношение. Имеет. Если это так то по собственной воле домой Раевская не вернётся. Значит, надо срочно лететь в Германию. Но, простите, за какие шиши? Бюджет сыскного бюро почти на нуле. Родители Морозовой — пенсионеры, что с них возьмёшь? Даже тот гонорар, который они предложили ему, был чисто символическим. Где уж им оплатить поездку за границу. Не по телефону же задавать Раевской вопросы. Значит, придётся брать кредит в банке. А то, что в этот раз он заставит Раевскую быть откровенной, Антыхин не сомневался. Это же надо — заказать копию скульптуры любовницы мужа с пустыми глазницами, а вскоре эта любовница погибает от проникновения острого предмета через глаза в мозг.
Рассуждения Антыхина прервал телефонный звонок.
— Привет, старичок, — услышал он голос Романова. — Ты читал утренние газеты?
— Нет ещё, — мгновенно напрягся Антыхин.
— Советую почитать четвёртую страницу «Городской правды». Только не падай, ладно?
В волнении Антыхин, бросил телефонную трубку и быстро выдернул из стопки газет «Городскую правду». В глаза сразу бросилось небольшое сообщение, обведённое чёрной жирной чертой.
«Вчера в г. Кёльне, Германия, находясь на отдыхе, в автомобильной катастрофе погибла Ольга Семёновна Раевская, жена актёра городского драмтеатра Раевского Павла Алексеевича и дочь президента коммерческого банка «Монолит» Кравченко Семёна Борисовича. Редакция газеты выражает соболезнование родственникам и друзьям покойной».
Антыхин много раз перечитывал текст сообщения, пока буквы не стали расплываться перед глазами. Это был тупик. Тайну гибели Морозовой Раевская унесла вместе с собой в могилу. Антыхину было стыдно за своё бессилие.
Из состояния полного отупения его вывел Николай Романов. Он буквально ворвался в офис.
— О, старичок, ты, я вижу, совсем раскис! Подъём! Начинаем производственную гимнастику! Почему молчим? Мог бы, и ответить другу, который, между прочим, бросил службу ради тебя.
— Пошёл ты, утешитель! — огрызнулся Антыхин. — Теперь пусть ваша милиция разбирается. Она, конечно, преступника в два счёта найдёт. Какой-нибудь рецидивист — убийца, которому уже всё равно, возьмёт ещё одно преступление на себя, и всё шито — крыто. Преступник схвачен. Справедливость восторжествовала.
— Давно ты из этой самой милиции? — упрекнул его Романов.
— Прости, Коля, но столько работы впустую.
— Почему впустую? Ты сегодня отдохни, а завтра — утра вечера мудренее. Так в сказках говорится, а они источник народной мудрости.
— Так сейчас, как раз, утро, Коля.
— Я тебе про завтрашний день говорю.
— А завтра ничем не будет лучше сегодня.
— Пойдём — пойдём, старичок. Пивка попьём. Поверь моему опыту. Пиво — лучшее лекарство от хандры. Ты живёшь и даже не знаешь, что рядом с твоим офисом открыли пивной ресторан, где подают лучшее в мире пиво.
Романов настойчиво подталкивал Антыхина, который уже почти не сопротивлялся натиску, к выходу. Но не успели они выйти из офиса, как на пороге столкнулись с почтальоном — молодым человеком со скучным выражением лица, явно недовольным своей должностью.
— Вам заказное письмо. С доставкой. Прошу расписаться.
Антыхин машинально поставил свою подпись и уже собирался протолкнуть конверт в щель закрытой двери, с корреспонденцией и потом можно разобраться, но его остановил Романов.
— Подожди, Антыхин, письмо-то с того света.
Почтальон, глянув на друзей, неопределённо хмыкнул и поспешил удалиться от греха подальше.
Антыхин посмотрел на адрес и почувствовал, как у него перехватило дыхание. Письмо было из Германии от Ольги Раевской. Ни слова не говоря, они быстро открыли дверь офиса и, спотыкаясь о порог, вбежали в помещение. Антыхин на ходу распечатал конверт и буквально плюхнулся в кресло. Николай стал у него за спиной.
— Ну, читай! — нетерпеливо попросил он.
— Сейчас, дай дух перевести. Не каждый же день письма с того света получаю.
Антыхин сделал глубокий вдох, как будто собирался нырнуть под воду, и, немного успокоившись, начал читать, чётко выговаривая каждое слово:
«Уважаемый господин Антыхин!Ольга Раевская».
Знаю, что моё послание удивит Вас. Извините, что не пишу «Здравствуйте», но, согласитесь, глупо здороваться человеку, которого уже нет. Да, Владимир Олегович, я приняла решение уйти из жизни. Оказывается, существуют ещё такие понятия, как муки совести. Ничего не сообщайте моим родителям об этом письме, пусть считают, что я погибла случайно. Надеюсь на Вашу порядочность, признаюсь, в какой-то мере встреча с Вами подтолкнула меня к такому решению. В последнее время я не могла заснуть без снотворного. Вы себе представить не можете, какие кошмары меня мучили. Да-да! Это я убила Екатерину Морозову. Почему? — спросите Вы. Да потому что, я её ненавидела. Она забрала у меня любимого мужчину, она лишила меня обычных женских радостей. Простите за интимную подробность, но после её возвращения в Верхнегорск, мы с мужем практически вместе не спали. Разве после такого унижения я не имела права на месть? Поразительно, но чем меньше муж обращал на меня внимание, тем больше я его любила. Вот как странно устроен человек. Говорят, можно привыкнуть ко всему и я, думаю, тоже смирилась бы, если б не одно «но»… В ранней юности я переспала с одним подонком и забеременела. Отец об этом ничего не знал, а маме я доверила свою тайну. Она, понятно, была в ужасе. Пришлось сделать аборт, он имел роковые последствия для меня. Врачи сообщили, что я никогда не буду иметь детей. Для любой женщины — это страшный приговор. Всю жизнь ощущать себя неполноценной. Хотя в те годы такое заключение врачей мне не казалось трагичным. И только когда я вышла замуж за Раевского, ко мне пришло пугающее чувство ущербности. Я боялась признаться ему, что никогда не смогу стать матерью. С появлением в жизни моего мужа Морозовой, я засуетилась, заметалась. Меня стала мучить навязчивая идея — забеременеть. Таким образом, я надеялась вернуть себе мужа. Огромные деньги тратились на врачей и всё безрезультатно. Простите, но я врала вам о наших взаимоотношениях с Раевским. Муж стал редко приходить домой, ссылаясь на то, что репетирует главную роль и ему необходимо одиночество. Даже ночевать он оставался на своей старой квартире. С кем он там уединялся, я, конечно, знала. У меня появилось много свободного времени. Я могла часами бесцельно бродить по городу. И вот однажды, гуляя, я зашла в художественную галерею. Здесь выставлял свои работы скульптор Иван Огнев. Помните, в нашей беседе я проговорилась, что на вечеринке, где мы познакомились с Раевским, присутствовал художник. Так вот, это был скульптор Иван Огнев. Он меня сразу узнал и на правах старого знакомого стал водить по выставочному залу. Признаюсь, мне было скучно, пока он не пригласил меня во второй зал. Впервые в жизни я ощутила, что такое «мурашки по телу бегают». В зале была выставлена одна работа Огнева — «Закат Земли». Землю олицетворяла мраморная обнажённая девушка, которая была точной копией Морозовой. На вытянутой руке девушка держала чучело ворона. Я не могу припомнить, чтобы когда-либо испытывала такой жгучий, такой нездоровый интерес, как тогда. Потом я поняла, что наиболее меня притягивают к себе пустые глазницы скульптуры. Помню, я спросила у Огнева: «За что ворон выклевал девушке глаза?» Он страшно смутился и стал втолковывать мне, что я неправильно поняла его замысел. Он, кажется, что-то говорил о сложной философской идее… Нет, точно не помню. Я его уже не слушала, что-то тёмное и страшное проникло тогда в моё сознание и уже не оставляло меня. Я поспешно попрощалась со скульптором, но пообещала встретиться с ним вновь. Почему ещё раз встретиться? Тогда я не знала.
Днём позже я пошла на очередную процедуру к гинекологу, больше по привычке, результат лечения меня уже мало интересовал. Жизнь дала трещину, и ребёнка от Раевского у меня не могло быть. К тому времени наши отношения, имею в виду интимные, полностью прекратились.
После лечебных процедур мы с врачом сели попить чайку. Вдруг она сказала, думаю, что случайно, просто, чтобы по-бабьи посплетничать.
— У меня сегодня на осмотре была артистка нашего театра Екатерина Морозова. Знаете её?
— Слышала, — уклончиво ответила я.
— Представляете, она беременная! Уже третий месяц пошёл. А ведь не замужем. Думала, расстроится, когда узнает. А она, наоборот — обрадовалась.
Ненависть захлестнула меня. Как я ушла из больницы, не помню. Я не села в машину, а пошла пешком, как мне казалось, домой, но через полчаса я остановилась перед входом в художественную галерею. Значит, судьба сама привела меня сюда. Скульптор Огнев встретил меня не просто хорошо, а с какой-то особенной радостью. Видно, не много у него поклонников.
О чём мы говорили, я точно не помню. В тот день, будто нечистая водила меня, и озноб бил, как в лихорадке. Припоминаю, восторгалась искусством скульптора, пыталась даже философствовать. А потом попросила Огнева сделать для моего дома копию скульптуры «Закат Земли» в натуральную величину. Я тогда ещё не понимала, зачем мне это нужно. Согласитесь, странный заказ. Но Огнев, представьте себе, не удивился и просьбу мою принял, как должную. Я его спрашиваю: «В какую сумму вы оцениваете свою работу?» А он отвечает: «О каких деньгах может идти речь? Ваш заказ для меня честь!» И ручки мне целует. Может быть, полюбил он меня? Хотя нет. Не могу я объяснить, почему всё так происходило. Не было в этом никакой логики. Одним словом — чертовщина, какая-то. Пойди, пойми, что со мной происходило. Внешне я, наверное, нормальной выглядела, а вот внутри будто болезнь страшная поселилась и грызла меня, грызла… Всё не могла дождаться, когда Огнев мой заказ выполнит. Наконец, на допотопном музейном грузовичке он привёз большой ящик. Поблагодарила я Огнева и деньги пыталась ему всучить. Но он отказался наотрез. Правда, сказал, что надеется на встречу. Я пообещала прийти к нему в галерею, хотя слова своего не сдержала. Не хотела я его больше видеть. Огнев вместе с шофёром установили копию скульптуры в моей спальне, куда, кроме меня, никто никогда не заходил. Здесь был мой мир. Даже убирала в этой комнате я сама.
И вот я осталась одна. По композиции и по размерам копия скульптуры ничем не отличалась от оригинала. Блестя изумрудно-зелёными глазами, чучело ворона холодным неживым взглядом смотрело в пустые глазницы мраморной девушки. Она была со мной почти одного роста. Я вглядывалась в неё, и всё пыталась понять — зачем она мне? А потом, как-то по наитию, положила ей в выемки глазниц конфеты, а сама думаю — не будет ворон, сладкое есть, ему, наверное, мясо надо класть. И только тогда я осознала, что задумала. И не испугалась, нет. Наоборот, у меня появилась цель.
На следующий день я поехала в столицу на птичий рынок, и, представьте себе, купила ручного ворона. Был он одним — единственным на весь рынок, словно меня ожидал. Хозяин ворона заверил, что его можно без опасений выпускать в комнате, всё равно обратно в клетку вернётся. В тот же день, когда вернулась домой, я оторвала чучело ворона от ладони скульптуры и сожгла его в камине. Живому ворону соперник не нужен, даже если он чучело.
Спустя нескольких дней я приступила к эксперименту. Никто не мог помешать мне. У родителей был свой дом, а домработницу и личного шофёра я отправила в отпуск. Мне было страшно, но я смогла взять себя в руки. Я убрала ширму, за которой стояла скульптура, и надела на мраморную девушку своё старое платье, чтобы ворон привыкал к одежде. Затем в глазницы скульптуры мне удалось глубоко впихнуть кусочки мяса. Открыв клетку, я затаила дыхание, и стала ждать. Ворон выбрался из клетки, а потом бестолково закружил по комнате. Признаюсь, у меня тогда мелькнула мысль: ну, не получилось и ладно. Но ворон внезапно камнем упал на грудь скульптуры и, цепляясь когтями за платье, быстрыми и сильными ударами выклевал из впадин корм, и мгновенно вернулся в клетку. Наверное, проглатывать пищу ему нравилось на привычном месте, за решёткой. Первому успеху моего питомца я обрадовалась, как школьница, получившая отличную отметку. Но порванное платье на груди скульптуры меня огорчило. Я хотела добиться таких результатов, чтобы ворон вообще не оставлял заметных следов, кроме, разумеется, двух ударов клювом… Тогда я сшила ему кожаные чулочки. Они не мешали ему цепляться за предметы, а царапин нигде не оставляли. Чулочки я надевала ему только перед приёмом пищи. Вначале ворон пытался освободиться от них, но вскоре привык и перестал обращать внимание на мой «подарок». Когда я убедилась, что ворон освоил необычный способ кормления, пришло время для более сложного эксперимента. От природы я неплохо рисовала. Мне удалось довольно удачно срисовать с театральной афиши глаза Морозовой. Я аккуратно вырезала их и, положив корм в глазницы, заклеила впадины бумажными глазами. Холодный мрамор сразу как будто ожил. Моментами мне казалось, что это не скульптура, а живая Морозова с насмешкой смотрит на меня. И ненависть с новой силой разгоралась во мне.
Теперь перед вороном стояла более сложная задача, но он оказался сообразительнее, чем я думала. Ворон быстро понял: чтобы добыть корм, нужно сильным ударом пробить клювом бумажные глаза. Когда и это действие он научился выполнять автоматически, я решила, что пришло время осуществить задуманное.
В день мести я была совершенно спокойна. Скульптуру я разбила и по частям вывезла за город на мусорную свалку. Платье, которое, я использовала для эксперимента, сожгла, так же как и чучело ворона, в камине.
Вечером перед спектаклем я спрятала ворона в обыкновенную хозяйственную сумку, предварительно сделав в ней несколько отверстий, чтобы он не задохнулся. У моего питомца было прекрасное качество: стоило ему оказаться в темноте, и он становился, тих как мышь. Поэтому я не боялась, что он выдаст своё присутствие.
В театр я прошла через парадный вход вместе со зрителями. Билетёрши знали меня как жену Раевского, поэтому пропустили беспрепятственно. По распоряжению директора театра, близкие родственники актёров проходили на спектакль без билетов. Впервые я решила воспользоваться этой привилегией. В зрительный зал я не пошла, а спряталась в туалете. Когда прозвучали первые аккорды музыкальной увертюры, мне удалось незамеченной пройти через фойе и подняться на второй этаж. Затем по коридору я перешла на служебную половину. Здесь размещались актёрские гримёрные. Как правило, во время спектакля они не закрывались на ключ. Вот и дверь гримёрной Морозовой оказалась открытой. До антракта ещё было время, но задерживаться, тут не стоило. Я быстро натянула на руки перчатки (спасибо, детективные фильмы научили), чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Ворона нужно было спрятать в ящик гримёрного столика. Внутри его лежали коробка грима и пудра. В антракте Морозова обязательно захочет поправить грим и припудриться, но сделать этого не успеет. Ворон в сумке нетерпеливо зашевелился, словно ему передалось моё возбуждённое состояние. Как только я его вынула из сумки, взъерошенного и нервного, он требовательно каркнул. Я поспешно затолкала ворона в ящик гримёрного столика, и он снова затих. Уже переступив порог, я вспомнила про окно и открыла его настежь, чтобы мой питомец, сделав своё дело, мог вырваться на свободу. У меня была уверенность, что всё произойдёт именно так, как я задумала.
Я незамеченной вышла из театра, спокойно перешла через площадь и, уже садясь в машину, вдруг ощутила странный толчок в спину. Я обернулась, но никого не увидела. И тут я поняла, что вот сейчас, в эту минуту, умерла Морозова. Мне даже показалось, что я услышала карканье ворона. Но торжества не было. Вместо ожидаемого покоя, моё тело охватила мелкая противная дрожь. Она и сейчас не оставляет меня. А позже пришли сны. В них, будто на киноэкране, я вижу убийство со всеми подробностями. И такой ужас каждую ночь преследует меня. Алкоголь и лекарства не помогают. Да, я переоценила себя, хладнокровной преступницы из меня не получилось. Сейчас, когда жить стало невыносимо, я сама приговорила себя к ВЫСШЕЙ МЕРЕ НАКАЗАНИЯ.
Прощайте. Если можете, простите меня.
Друзья долго сидели молча. За окном стемнело. Первые капли дождя застучали по оконному стеклу. Где-то далеко с характерным шуршанием по мокрому асфальту проносились автомобили.
— Дождь идёт, — уныло сказал Романов, просто так, чтобы не молчать. — Может, пива выпьем?
— Нет, старичок, в таких случаях пиво не пьют.
Антыхин медленно поднялся с кресла. Достал из холодильника початую бутылку водки и налил две полные рюмки. Романов хотел что-то сказать, но Антыхин жестом остановил его. Молча выпили. И ещё долго сидели за столом, прислушиваясь к звукам незаметно наступившей ночи…