Входе предыдущих размышлений у всякого внимательного читателя должно было зародиться некоторое недоумение. Невозможно не заметить одну проблему: никто из нас не являлся непосредственным свидетелем распятия Христова, никто из нас не пережил его в земной реальности, никто не может, как это постоянно говорится на страницах этой книги, «предстоять пред крестом». О какой захваченности откровением креста тогда может вообще идти речь, если оно нам недоступно?
Однако протестантское богословие не считает откровение креста недоступным для нас. Да, никто из нас не может пережить его непосредственно, но у нас есть способ воспринять его и, более того, передать его дальше. Этот способ – провозвестие, проповедь о кресте. Откровение креста существует для нас сегодня в проповеди о нем. Через слова о кресте мы соприкасаемся с ним.
Важно понять одну важнейшую истину лютеранского богословия: проповедь о Христе – это гораздо больше, чем просто рассказ о некогда совершившихся событиях, чем информация о них. Проповедь – это носитель откровения, это актуализация и осуществление откровения для нас сегодня. Более того, крест Христов как историческое событие испытали, пережили лишь очень немногие; лишь очень немногие, если верить евангельским рассказам, были со своим Учителем до конца. Практически с самого начала христианства, таким образом, крест как реальность откровения был дан верующим только в форме провозвестия. Откровение креста всегда осуществлялось и осуществляется через проповедь о нем. Крест и проповедь о нем неразделимы.
Крест – это откровение Бога, это в самом своем глубоком и исконном значении Слово Божье. Через крест Бог говорит нам, сообщает нам Себя. Но это Слово Божье дано нам только через посредство человеческого слова проповеди.
Чтобы лучше понять это, нам нужно еще раз вернуться к реформаторскому прорыву Лютера. Мы помним, какие сомнения мучили его: «А откуда мне знать, что мое покаяние истинно, что я достаточно сделал для своего спасения?» Его реформаторским ответом стало: «Я должен смотреть не на себя, не на то, что я есть, что я делаю и что чувствую, а только на Христа. Не я сам спасаю себя, а Христос!» Однако эта истина, истина, что мое спасение находится в кресте, должна быть мне объявлена извне. Я должен услышать об этом. Только если я слышу о Христе и Его распятии, только тогда может во мне зародиться или укрепиться вера в Него. То, что Бог безусловно принимает меня, не может быть следствием никаких моих внутренних чувств, убеждений или размышлений. Эта весть приходит ко мне извне. Я сам не могу «догадаться» об этом, «пережить» это. Поэтому Лютер так яростно полемизировал с некоторыми представителями так называемой радикальной Реформации, которые призывали отказаться от всякого записанного или проповедуемого слова («внешнего слова», «телесного слова», по терминологии Лютера) и ждать непосредственных Божьих откровений в своей душе. Если откровение рождается внутри меня, то оно зависит от моих чувств и настроений. Сегодня я охвачен энтузиазмом, а завтра впаду в отчаяние. На себя самого я не могу положиться. Поэтому Евангелие, Благая весть от Бога, должно быть чем-то внешним по отношению ко мне. На первый взгляд, здесь есть парадокс: именно Евангелие, именно откровение Божье, некая интимная, глубочайшая реальность, откровение любви, требует прежде всего не какого-то внутреннего принятия, переживания, а чисто внешнего слова. Но этот парадокс неизбежен. Мне, как верующему, необходимо внешнее слово, нечто, что не зависит от моих собственных чувств, мыслей, опыта, нечто, к чему я могу обращаться снова и снова, в любой ситуации и в любом настроении. Так же девушка нуждается в том, чтобы ее возлюбленный снова и снова говорил ей о своей любви, хотя она давно уже в душе знает о том, что он ее любит.
Есть и другой важный момент: какую бы внутреннюю «близость» к Богу я иногда не переживал, в конце концов, в себе самом я не могу найти никаких оснований для надежды. В себе самом я могу увидеть лишь безраздельное господство греха, лишь удаленность от Бога во всех частях своего существа, во всех аспектах своей жизни. Чтобы понять, что Бог принимает меня, мне надо обратить свой взгляд (вернее, свой слух!) вовне.
Поэтому и необходима исповедь с произносимой на ней формулой отпущения грехов, поэтому и необходима проповедь (которая есть не что иное, как, по сути дела, развернутое и произносимое изнутри актуальной ситуации и адресованное конкретным слушателям возвещение прощения), чтобы снова и снова возвещать человеку крест Христов, возвещать Божье принятие и прощение, возвещать извне. Они нужны для того, чтобы снова и снова напоминать верующему нечто совершенно невероятное: «Бог ничего не требует от тебя, Бог Сам целиком и полностью раскрылся тебе навстречу, отдался тебе!»
Часто можно услышать мнение, что в протестантских церквах слишком интенсивно проповедуют прощение и милость Бога и при этом совершенно забывают напоминать людям о том, что те должны делать, напоминать людям о законе Божьем, о Его заповедях. Если бы это было так! На самом деле едва ли не большинство проповедей (даже в протестантизме) являются крайне законническими, нравоучительными. И здесь нечему удивляться, ведь так уж устроен человек: он не может принять весть о безоговорочном прощении, он не может просто так поверить в нее и тем более передавать ее дальше. Это оказывается невероятно трудным. Снова и снова каждый спрашивает себя самого и других: а что мне, тебе еще нужно сделать для Бога? Вот тому, чтобы поразить человека, если хотите, даже шокировать его вестью о кресте и отвратить его от этих мыслей, и должна служить проповедь. Слова прощения, которые она провозглашает, должны быть такими словами, за которые мучимый сознанием собственной греховности человек мог бы ухватиться, за которые он мог бы цепляться: «Я знаю, что мне нечем оправдаться перед Богом, я знаю, что я в отчаянном положении, я знаю, что все во мне проникнуто грехом. Но мне сказано, что Христос умер за меня. Этого я и буду держаться. В этом мое единственное утешение и надежда».
Именно поэтому Лютер и другие реформаторы так подчеркивают необходимость этого слова проповеди и слова отпущения грехов. Мои чувства и мысли могут меняться, на них я не могу положиться: сегодня я готов безоговорочно верить во Христа, завтра я впадаю в отчаяние. Но каждую неделю я должен услышать в церкви эту весть, что я прощен, услышать Евангелие, каждую неделю в церкви я должен встретиться с захватывающим событием креста Христова. И тогда неважно, принимаю ли я эти слова с энтузиазмом или с сомнением, с радостью или с горечью, – не то, как я их принимаю, а само их содержание является решающим.
Это отчасти можно сравнить не только с объяснением в любви, но и с оправдательным приговором, который зачитывает судья: неважно, с какими мыслями подсудимый встречает этот приговор, тот все равно вступает в силу. Но подсудимый должен тем или иным способом ознакомиться с этим приговором, чтобы принять его. Он, однако, и не может просто сидеть на суде и переживать по поводу своей вины или, скажем, наслаждаться знанием своей невиновности и воображать, что его оправдают. Собственное воображение и собственные чувства официального, вынесенного извне приговора не заменят. То, что происходит на лютеранском богослужении, – не что иное, как производимое разными способами, каждый раз по-новому, зачитывание оправдательного приговора Бога, или, если кто-то совсем уж не любит юридический язык, зачитывание невероятного послания Божьего, в котором Он признается нам в любви.
Поэтому слова о кресте и о прощении (говоря на классическом языке лютеранской теологии, слова Евангелия) – не просто размышления о Божьем прощении. Нет, они становятся эффективным провозглашением Божьего прощения, они осуществляют, производят то, о чем говорят. Произнося слова отпущения грехов, пастор на богослужении не говорит о прощении, но произносит прощение. В Слове прощения осуществляется прощение. В Слове Евангелия осуществляется Евангелие. В Слове о кресте осуществляется крест. Слово Божье – это не столько какая-то определенная информация, сколько действие. Бог творит Словом. Вспомним пример с приговором. Судья не говорит подсудимому, например: «Я считаю, что вы не виновны, поэтому вас можно было бы в принципе отпустить». Нет, он объявляет человека оправданным и свободным, и тот становится таковым. Вне зала суда, в компании друзей судья может сколько угодно рассуждать о том, виновен подсудимый или нет, – это просто слова. И совсем другое дело официально зачитанный приговор. В нем не просто содержится определенная информация или рассуждения, он производит конкретное действие. Точно так же одно дело рассуждения о любви и совсем другое дело – признаться кому-то в любви.
Но здесь важно понять: слова евангельской проповеди являются эффективным провозвестием прощения, осуществляют свою весть не потому, что в них присутствует какая-то мистическая, сверхъестественная сила, какая-то «благодать». Просто эти слова – единственная опора в вере христианина. Эти слова – то, чем вера живет. Эти слова снова и снова ставят человека перед крестом, снова и снова обращают его взгляд, мысли и чувства вовне, на Христа и тем самым порождают, питают и укрепляют веру. Именно поэтому слова о кресте сами могут быть названы Словом Божьим. Как сказано в одном из важнейших реформаторских вероисповеданий: «Praedicatio verbi Dei est verbum Dei», то есть «Проповедь Слова Божьего есть Слово Божье».
Таким образом, проповедь не случайно является центральным элементом протестантского богослужения. Она – это не просто полезные для прихожан размышления о тех или иных духовных истинах, наставление, поучение и так далее. Все это не составляет сущности проповеди. Главная задача проповеди – возвещать людям крест, Евангелие, прощение и через это свое провозвестие осуществлять их в жизни данных конкретных слушателей. В слове проповеди для ее слушателей звучит само Слово Божье.
При этом свободная проповедь необходима, поскольку каждый раз Евангелие нужно возвещать по-разному. Нет и не может быть одной раз и навсегда данной формы его провозвестия. Тот, кто объясняется в любви, не рассуждает о любви вообще, но высказывает свои личные, глубочайшие чувства, причем он делает это, имея в виду конкретного человека, к которому он обращается. Поэтому нет и не может быть единой и подходящей для всех и всегда формулы объяснения в любви, будь это даже самое замечательное и самое глубокое стихотворение какого-нибудь великого поэта. Поэтому же нет и не может быть единой и единственной формулы, для выражения евангельской вести, будь это даже самая важная цитата из Библии. Именно такая свободная проповедь является наиболее естественной формой проповеди Евангелия. Еще раз: именно живая и актуальная проповедь является наиболее адекватной формой Слова Божьего. Прежде всего, потому, что в живой и актуальной проповеди это слово возвещается конкретным людям в их конкретной ситуации. Я, как слушатель проповеди, знаю, что слова проповедника обращены ко мне, ко мне лично. Мне лично возвещается прощение и принятие Бога.
Конечно, любая проповедь не свободна от различных ошибок, заблуждений и так далее. Но они не могут отнять у нее характера Слова Божьего: любое, пусть и несовершенное, пусть и содержащее ошибки, пусть и произносимое не от чистого сердца провозвестие, которое обращает слушателей ко кресту, уже в силу этого есть Слово Божье, в опосредованном смысле Его откровение.
Это же относится и к таинствам: Крещению и Причастию. Они есть не что иное, как то же самое Слово Божье, но «сказанное» еще более материальным, зримым образом, чем слово проповеди. В такой материальности таинств Слово становится, с одной стороны, менее рациональным, его труднее понять, но, с другой стороны, усиливается личный момент: всегда можно сомневаться, действительно ли слово проповеди или отпущения грехов для меня лично, могу ли я воспринять его как обращенное именно ко мне, но никто не будет сомневаться в простом и однозначном (совершенно внешнем) факте своего Крещения или принятия Причастия. Поэтому Крещение и Причастие в лютеранском понимании – это тоже носители откровения. Они несколько отличаются по своим функциям и по своему воздействию от слова проповеди, но по своей сущности образуют с ним одно целое. Таинства понимаются в Лютеранской церкви как своеобразные – особенно материальные – формы Слова, а Слово в свою очередь обладает сакраментальным характером.
Итак, крест Христов является откровением Бога, таким событием, которое переворачивает нашу жизнь, дает нам новый ориентир, устанавливает наши новые отношения с Богом. Однако крест доступен нам только в форме свободной и актуальной проповеди (можно добавить: и в форме таинств). Провозвестие является носителем откровения креста в христианской церкви. Поэтому провозвестие, проповедь о кресте, «внешнее слово» Евангелия и прощения грехов называются Словом Божьим. Однако как же обстоят дела с Библией? Ведь именно приверженность Библии является одной из отличительных черт протестантизма. Одним из важнейших принципов Реформации было sola scriptum – только Писание. Но и этот принцип часто оказывается понят неверно прежде всего в самом современном протестантизме.
Откровением, вокруг которого возникает христианство, является крест Христов. Это потрясающее событие не вписывается ни в какие рамки, и потому оно оказывается столь захватывающим. Потому оно вызывает веру, переворачивает всю жизнь человека, обращает его к Богу. И, как уже говорилось, об этом событии нужно проповедовать, чтобы передать его другим людям, чтобы и они через такую проповедь оказались затронуты его откровением.
И здесь первые христиане идут двумя взаимосвязанными путями. Во-первых, в своей проповеди они используют книги, считавшиеся священными у иудеев, те книги, которые сегодня называются в нашей Библии Ветхим Заветом. Эти книги создавали тот религиозный фон, на котором жил Христос и развивались первые христианские церкви. Книги Ветхого Завета создавались на протяжении многих сотен лет до Рождества Христова. В них речь идет о Боге, о Его отношениях с людьми, об опыте верующего человека в разных жизненных ситуациях, в том числе и в страданиях, и в отчаянии. Поэтому многие темы и образы из Ветхого Завета оказались пригодными для того, чтобы с их помощью говорить о Христе, о Его распятии. (Разумеется, принимать эти темы и образы как прямые предсказания событий из жизни Христа – хотя так нередко и происходит в наивном или фундаменталистском благочестии, – очень некорректно).
Во-вторых, христиане проповедуют о Христе и прямо. Они делают это устно и в письменной форме. Со временем записанные свидетельства о Христе становятся все более важными, поскольку все меньше остается тех, кто мог бы непосредственно рассказывать о Нем как очевидец Его деяний. Некоторые из таких записанных свидетельств распространяются по всей христианской церкви. Так постепенно появляется Новый Завет.
И вот эта письменная фиксация христианского провозвестия в Новом Завете, по выражению известного исследователя жизни и творчества Лютера Хейко Обермана, являлась «неизбежным злом», трагедией. Неизбежным как раз потому, что живые свидетели уходят из жизни, слабеют их воспоминания, все больше возникает заблуждений и искажений, которым нужно противопоставить нечто твердое. Чтобы избежать всех этих опасностей, необходим некий набор письменных свидетельств, которые служили бы меркой и масштабом всякого дальнейшего устного провозвестия. Само слово «канон» означает «измерительный шнур». Таким образом, в христианской церкви постепенно формируется канон библейских писаний. Более или менее окончательно он складывается лишь к IV веку. Задача канона: при всех возможных и необходимых изменениях сохранить идентичность христианской веры, положить в ее основу, насколько это возможно, древнее и аутентичное свидетельство об откровении и тем самым задать необходимый ориентир христианского провозвестия.
Судя по всему, значение Писания в христианстве огромно. И как раз лютеранство особенно подчеркивает это. Библия дает нам возможность прикоснуться к самым древним христианским источникам. Она сохраняет идентичность и аутентичность нашей веры сквозь века и поколения. В этом смысле Библия может быть противопоставлена церкви, взгляды которой легко могут меняться и которая порой слишком покорно следует за теологической или даже общественно-культурной модой. В отличие от церковного учения и церковного предания Библия – это не нечто изменяющееся, а нечто данное. Именно поэтому согласно евангелическому вероучению Писание является единственным масштабом для оценки провозвестия и вероучения церкви. Без опоры на Библию невозможно представить себе реформаторскую проповедь. То есть Писание стоит выше церкви.
Однако католические и православные богословы обычно возражают: ведь церковь была раньше канона, раньше Библии. Это церковь приняла решение, какие Писания войдут в канон, а какие нет. Таким образом, церковь стоит выше Писания. Писание – это просто часть церковного предания. Это очень серьезные аргументы. Просто так отмахнуться от них нельзя. Более того, в них содержится огромная доля истины. Важно помнить, что речь не идет о каком-то официальном и сознательном решении церкви. Просто определенные писания сами постепенно установились в ней, как общепринятые. Церковь выступает здесь лишь в роли наблюдателя, она просто констатирует, какие писания сами себя легитимировали путем использования их на богослужении или в повседневной жизни христиан. Не церковь заставляла кого-то взять в руки перо и написать то, что ей было угодно. Просто те или иные возникшие внутри церкви писания постепенно признавались всеми верующими или их большинством. Можно сказать и иначе: не канон формировался в церкви, а церковь развивалась вокруг развивающегося канона.
Отсюда следует один крайне важный момент: мы не можем рассматривать библейский канон как принципиально и окончательно завершенный, как некую замкнутую и жесткую систему. Здесь следует обратить внимание на весьма знаменательный факт: ни одно официальное решение Лютеранской церкви не содержит перечня канонических книг Библии. И в этом одна из специфических черт Лютеранской церкви, одно из ее отличий от других церквей, в которых мы такие официальные перечни находим. Ограничение канона – это не наше решение. Оно не может быть принято нами. Канон сам устанавливает себя, он складывается сам собой. Канон Писания, таким образом, – это нечто живое и подвижное. Мы не можем его раз и навсегда ограничить. По сему в этом отношении существуют и всегда будут существовать определенные свободы. Есть христианские церкви, которые не признают некоторые библейские книги, принятые нами, каноническими. Долгое время и вся христианская церковь вообще существовала без многих этих книг и не переставала быть от этого христианской. В разных церквах и у разных богословов существует разное отношение к так называемым второканоническим книгам. В том числе и в Лютеранской церкви отношение к второканоническим книгам не определено четко. Получается, что библейский канон как бы несколько размыт. И это признак того, что мы имеем дело с чем-то живым, с чем-то, что неподвластно нашей власти и нашим решениям. Не во власти церкви устанавливать и ограничивать канон. Он живет по своим собственным законам.
Таким образом, возникновение канона, действительно, было неизбежным и, если понимать его смысл верно, то и великим благословением для Церкви.
Но одновременно письменная фиксация провозвестия становится и «злом», трагедией, потому возникает опасность восприятия уже не Христа и живого свидетельства о Нем, как Откровения Божьего, а именно этого набора зафиксированных текстов, превращения Библии, по меткому выражения Томаса Мюнцера, в «бумажного папу римского», что часто и происходит сегодня во многих протестантских кругах.
Библия – это помощь для нас в том, чтобы наша вера во Христа сохраняла свою идентичность века и тысячелетия. Именно потому и необходима, так сказать, «библейская привязка» к вере первых христиан. Библия необходима нам как основа и масштаб живой проповеди Слова Божьего. В этом смысле она исполняет служебную функцию. Не проповедь для Библии, а Библия для проповеди.
Так же называемые «консерваторы» в современном протестантизме (слово «консерваторы» необходимо взять в кавычки, поскольку истоки этого «консерватизма» находятся прежде всего в XIX веке и он, таким образом, никак не может претендовать на традиционность) все переворачивают с ног на голову. Согласно их логике, получается так: Бог в своей милости дал нам Библию как Свое Откровение. В ней содержится все, что нам необходимо знать. Помимо всего прочего, в ней упоминается и о Христе. Поэтому мы должны верить во Христа. Мы должны верить во Христа потому, что о Нем говорит такая святая книга, как Библия. Христос становится всего лишь персонажем, пусть даже главным персонажем, Библии. Получается, что такие проповедники проповедуют не Христа больше, а именно Библию. Это звучит примерно так: «Если у вас духовные проблемы, то откройте эту чудесную книгу! В ней вы найдете помощь и утешение, ответы на все вопросы. Читая ее, вы обретете спасение!» Согласно такой проповеди, Библия становится первичной по отношению ко Христу. Библия, а не Христос становится Откровением Божьим. Мы должны прежде верить в Библию и уж затем, постольку поскольку, – во Христа.
На самом деле все обстоит совершенно иначе. Мы веруем во Христа. Узнаем мы о Нем или, лучше сказать, соприкасаемся с Ним в живой проповеди: устной или письменной. Нормой же этой проповеди, тем стандартом, по которому эта проповедь должна совершаться, тем масштабом, с которым она должна сегодня сверяться, является текст Библии.
Христианином, по крайней мере теоретически, можно быть и без Библии. Такова была ситуация, например, первых христиан, которые еще не имели Нового Завета, такова ситуация многих новообращенных под влиянием миссионерской проповеди. В то же время приверженность Библии и почитание ее Откровением Божьим отнюдь не гарантирует сохранения христианской веры. Здесь можно вспомнить, например, о Свидетелях Иеговы. Они как раз твердо выступают за буквальное толкование Библии и – совершенно справедливо – указывают, что отнюдь не Христос и не прощение грехов и не оправдание являются наиболее объемными ее темами.
То, что Лютер столь настойчиво подчеркивал роль Библии в жизни христианина, было следствием его борьбы с авторитетом, который приписывала себе Церковь. Библия была для Лютера той инстанцией, что неподконтрольна Церкви, что изъята из-под ее власти. И эта инстанция куда четче свидетельствовала о Христе, чем всё церковное предание. Отсюда и принцип «только Писание». Только Писание как изъятое из-под власти Церкви древнейшее свидетельство о Христе, а не меняющиеся церковные установления и не власть Церкви. Принцип «только Писание» – это критический принцип, принцип, направленный против «консерватизма» и против превозношения церковного авторитета. Делать из него что-то иное будет отходом от основ Реформации.
Если наша вера – это вера во Христа, если Христос и только Христос, Его крест являются для нас спасительным откровением Бога, то и Писание ценно для нас постольку, поскольку оно свидетельствует о Христе. Писание ценно для нашей веры не само по себе, а в силу того, что оно свидетельствует о Христе. Христос – это главное и единственное по-настоящему ценное для нас, что содержится в Писании. Писание это не набор разных вечных истин, а свидетельство об этой одной, одной-единственной истине.
Христос и дарованные в Нем прощение и оправдание являются той перспективой, исходя из которой мы можем и должны Писание истолковывать. Исключить из Библии этот центр, исключить из нее такую перспективу значило бы поставить в ней все на один уровень и, более того, это значило бы придать Писанию самостоятельную ценность, сделать Библию высшей инстанцией в христианской вере, а потому и самостоятельным откровением, существующим наряду с откровением Иисуса Христа, или даже вообще единственным откровением. Тогда бы мы верили больше не в Иисуса Христа, а в Библию. Она была бы спасительной, а не крест Христов. Ввиду этой опасности мы можем и должны сказать: Библия – книга, свидетельствующая о Христе, в этом ее цель и смысл. Поэтому понимать и истолковывать ее можно и нужно, только исходя из этого ее смысла и цели. Любое другое истолкование будет намеренным искажением смысла и цели Писания.
Но здесь подразумевается и следующее: если у Писания есть центр, то должна быть и периферия. К периферии следует отнести все, что не возвещает напрямую Христа, что является, может быть, мудрым, полезным, традиционным, прекрасным, но не свидетельствует о Христе напрямую или же вообще не свидетельствует о Нем. Это могут быть, например, конкретные указания по церковному устройству или по этике семейной жизни, ритуальные предписания и так далее.
В этом смысле следует понимать и знаменитый принцип Лютера о том, что Писание само истолковывает себя. Этот принцип подразумевает, что Писание имеет для нас, в сущности, одну-единственную тему, что Писание снова и снова отсылает нас ко Христу. Поэтому если мы хотим, чтобы наша аргументация была библейской, то нам нужно аргументировать, исходя именно из вести о Христе, а не из единичных, отдельно взятых высказываний Библии.
Все высказывания Библии должны поверяться, исходя из ее центра. Лютер был тем, кто особенно показательно практиковал это. Нам известны его критические отзывы о некоторых библейских книгах, точно так же он расставил различные новозаветные писания в несколько ином порядке (отражая тем самым свое отношение к ним), чем это было принято до него и чем это принято в других церквах до сих пор. Это и есть осуществление принципа: Писание само истолковывает себя.
Итак, теперь мы можем обозначить, каким должен быть подход к Писанию с точки зрения подлинной протестантской теологии. Во-первых, тексты Писания могут быть прямой проповедью Евангелия, каковой они и являлись в момент своего написания. Слова Писания, его тексты могут звучать для нас в этом смысле, как живое Слово Божье, как живое провозвестие прощения грехов. Во-вторых, Писание может и должно быть ориентиром, масштабом и основой для нашей живой, свободной, устной проповеди Евангелия, обеспечивая преемственность и идентичность этой проповеди.
Особо (и это, в-третьих) надо сказать об использовании Писания в решении разнообразных проблем современного мира. Здесь правильным подходом должен быть подход, основанный не на букве отдельных мест Писания, а на вере во Христа, которого Писание проповедует.
Первые христиане когда-то были поражены, восхищены, до глубины души затронуты откровением креста и, исходя из этого своего изумления и затронутости, они и писали те сочинения, что сейчас стали Новым Заветом, и вели тот или иной образ жизни, о котором эти писания рассказывают. Сегодняшние верующие приглашены к тому же. Они могут и должны восхищаться Христом, изумляться Христу, быть захваченными Христом, а не Библией. Иначе им придется восхищаться тем, изумляться тому, доверяться тому и быть захваченными как раз тем, чего первые христиане не имели. Исходя из этих своих (своих, а не скопированных) подлинных и искренних восхищения и изумления, христиане и должны строить свою жизнь.
При этом следует, разумеется, с глубочайшим уважением ориентироваться на решения, принятые первыми поколениями христиан и зафиксированные в Библии, но именно ориентироваться, а не пытаться слепо копировать их в изменившихся условиях.
Есть только одна подлинно христианская ценность, только одна – это Христос, прощение грехов и оправдание перед Богом. Все остальные ценности (традиционные или современные) необходимо снова и снова соотносить с этой единственной истинной ценностью, проверять их ею.
Христос – центр Писания. Однако, читая Библию «беспристрастно» и «непредвзято», читая ее без всяких предпосылок (если такое возможно), человек не воспримет эту истину, как нечто само собой разумеющееся. В Писании много разных тем, мыслей, идей, наставлений. Можно попробовать остановить любого прохожего на улице и спросить у него, зачем, по его мнению, нужна Библия. Ответ будет примерно таким: чтобы рассказать о Боге, чтобы научить нас, как следует жить, чтобы раскрыть нам тайны этого мира и так далее. О Христе распятом вспомнят очень немногие. Поэтому в богословии – и лютеранство подчеркивает это с особой силой – библейский текст нужно снова и снова соотносить со Христом и Его распятием. Центр Писания, его красную нить необходимо снова и снова выделять и подчеркивать.
Лютер написал однажды: «С Писанием нужно обходиться и обращаться тщательно. С начала времен Слово исходило различными образами. Нужно смотреть не только на то, является ли оно Словом Божьим, произносил ли его Бог, но и прежде всего на то, для кого оно было произнесено, касается ли оно тебя или кого-то другого (…) Оставь Моисея и его народ в сторонке, их время прошло, меня все это не касается. Я слушаю то Слово, что касается меня. У нас есть Евангелие (…) А если мы понимаем все иначе, если мы перед сбродом и перед бешеным и невежественным народом брызжем слюной: «Слово Божье!», то мы производим секты и банды нечестивцев. Постой-ка, приятель, так не пойдет! Вопрос в том, сказано оно тебе или нет. Бог говорит и ангелам, дереву, рыбам, птицам, зверям и всей твари – но это еще не значит, что это будет касаться меня. Я должен смотреть на то, что имеет отношение ко мне, что сказано мне, чем Он меня увещевает, побуждает и что Он от меня требует».
Для понимания Библии как свидетельства о Христе, для использования Библии в качестве основы и масштаба актуальной и живой проповеди необходим своего рода «ключ». Таким ключом и служат вероисповедные писания Лютеранской церкви. Под этим термином понимается набор текстов, которые Лютеранская церковь признала как подлинное выражение своего вероучения. К ним относятся три древнецерковных символа веры и ряд вероисповедных документов из XVI века, эпохи Реформации, самыми известными и авторитетными из которых являются Малый и Большой Катехизис Мартина Лютера и Аутсбургское вероисповедание.
В любом случае необходимо помнить, что никакое вероисповедание не может быть поставлено на один уровень с откровением. Вероисповедание – это человеческая интерпретация откровения, вернее, человеческая интерпретация библейского свидетельства о Божественном откровении. Поэтому никакое вероисповедание не может быть безошибочным и не нуждающимся в корректировке. Вероисповедание не является тем, во что мы должны верить. Оно – лишь выражение, ограниченное и нуждающееся в постоянной корректировке, выражение нашей веры.
Иногда, правда, некоторые лютеранские теологи пытаются настаивать на абсолютной истинности вероисповедных писаний. Лютеранство тогда они понимают как такое буквальное принятие всего, что говорится во всем их корпусе. Однако такое понимание глубоко ошибочно и противоречит самому духу лютеранства. Вероисповедные писания – это не собрание высказываний, каждое из которых следует буквально принять и беспрекословно повиноваться им. Это указания на откровение, данное нам в Иисусе Христе. Так мы их и должны воспринимать: не как набор безусловных истин, а как указание на одну-единственную библейскую истину Иисуса Христа. В этом понимании и заключается следование этим исповеданиям. Следовать им – значит постоянно смотреть на Иисуса Христа, на дарованное в Нем прощение грехов и оправдание. Это то, к чему вероисповедания Лютеранской церкви стремятся подвигнуть человека, в этом их цель. Все высказывания вероисповедных писаний нужно понимать исходя из этой их цели и подчинять ей. Поэтому не нужно бояться отдельного несогласия с отдельными высказываниями тех или иных отдельных вероисповедных писаний, особенно если речь идет о второстепенных, периферийных или же спорных вопросах. Такое отдельное несогласие не будет означать, что верующий не может принять вероисповедные писания в целом. Важно понимать смысл вероисповедных писаний, то, на что они указывают. Важно также понимать, почему они выводят из самого центрального, из самого главного те или иные конкретные следствия, и снова и снова проверять эти выводы на их соответствие их же центру. Причем делать это, с одной стороны, честно, с другой – уважительно. Это и значит в лютеранстве принять авторитет вероисповедных писаний.