«Кадры решают все», — провозгласили однажды сытые строители коммунизма. И тут же принялись истово морить эти самые кадры голодом. Они-то знали, что при ближайшем рассмотрении фраза далеко не так однозначна, как может показаться на первый взгляд. Хитроумные политтехнологи совкового периода сказку сделали былью. Все стали решать не кадры, а кадровики. Скромные служащие с неброской внешностью, в протертых до дыр на локтях костюмах делали в тиши плохо отремонтированных кабинетов свое дело. И делали, нужно сказать, отлично.

Наметанный глаз, единожды скользнув по лицу, безошибочно выдергивал из толпы нужного человека. Испачканный в чернилах палец дважды призывно сгибался. И счастье одного отдельно «взятого» становилось несчастьем «не взятых». Обиженных это объединяло. Люди группировались в основном по трое. А громогласный, тонко просчитанный лозунг продолжал дарить надежду.

Измотанные колоссальной ответственностью и постоянной необходимостью делать выбор, кадровики тихо — как правило, раньше других — уходили от инсультов и инфарктов. На их место приходили другие и снова незаметно «решали все».

Не первой свежести ветер перемен безжалостно и по обыкновению бездарно разогнал профессионалов, заменив их на бездушные, а потому более живучие компьютеры. Как зеленый росток на асфальтовом поле жужжащих процессоров, как милый сердцу путника оазис в полыхающей жаром пустыне, Федеральная Служба Безопасности традиционно предпочитала внимательно посмотреть в глаза человеку, прежде чем взять его на работу.

Подполковник государственной безопасности Петр Трофимович Иванов вот уже лет пятнадцать, как закончил службу в должности начальника отдела кадров. Тяжелая гипертония и логично последовавший за этим инфаркт привели его на скамейку в скверике. Теперь он с профессиональным интересом наблюдал за детскими играми.

Визгливая ребятня носилась по двору. Старый особист с трудом успевал уследить за перемещениями внука. Игра в прятки окончательно осложнила задачу. Подвижный белокурый мальчишка умело выбирал укрытия, что доставляло несказанную радость знающему толк деду. Но с приближением опасности тот всякий раз менял позицию и внезапно исчезал из поля зрения. Пенсионер совершенно измотался и решил принять меры.

— Мальчик, — позвал он водящего, — подойди, пожалуйста, на минутку.

Запыхавшийся мальчишка подбежал и остановился в двух шагах.

— Не верти головой, — Петр Трофимович приблизил к нему лицо. — Егора знаешь?

— Вашего внука? Знаю, — мальчишка попытался оглянуться.

— Не верти головой, была команда. — Иванов пристально посмотрел ему в глаза. — Он за деревом, возле дурацкой деревянной утки. Если ты хотя бы посмотришь в ту сторону, я всем расскажу, что ты по ночам писаешься в постель.

— А я не писаюсь.

— Да. Но они-то об этом не знают.

Мальчик задумался.

— Ну, что стоишь? Иди играй, сынок, иди, — Петр Трофимович ласково потрепал паренька по щеке.

Проследив траекторию движения водящего, который спешно двинулся подальше от утки, Иванов расслабленно откинулся на спинку скамейки и блаженно прикрыл глаза. Внуку теперь надолго было ни к чему менять дислокацию.

Трель мобильного телефона в нагрудном кармане куртки была неожиданной. Петр Трофимович даже подумал, что у него снова инфаркт. Трубка вибрировала, мелко ударяя в область сердца, как бы напоминая, что оно там и не совсем здорово. Иванов резко вытащил телефон и недовольно рявкнул:

— Кто еще?

— Здравствуйте, Петр Трофимович. Это я, Вова Жернавков, если вы меня еще помните, конечно.

Кадровик в отставке несколько секунд раздумывал — признаваться, что узнал, или сказать, что не туда попали. Петр Трофимович хорошо знал Жернавкова — и знал, что тот не отстанет, а потому решил закончить все поскорее.

Он поморщился, как от зубной боли, но в трубку сказал:

— Как же, как же. Помню. Ты — мой второй гипертонический криз. Двести двадцать на сто двадцать — такое не забывается.

— Петр Трофимович, — голос Жернавкова стал теплым и мягким, — кто старое помянет — тому глаз вон.

— Ты, мне что, угрожаешь?

Жернавков рассмеялся:

— Хорошая шутка. Насколько я знаю, вам угрозы только в радость.

— Хватит твоих дурацких комплиментов. У меня уже сердце заныло. Чего надо-то?

— Мне нужно с вами встретиться. Только с вашим опытом и феноменальной памятью... — начал было Жернавков, но его прервали.

— Я уже говорил насчет комплиментов. Кафе с игровыми автоматами. Угол Восьмой и Греческого. В шестнадцать подойдет?

— Подойдет. Заранее благодарен.

Петр Трофимович нажал отбой. Еще несколько секунд он нервно искал кнопку выключения телефона и безжалостно вдавил ее в корпус аппарата.

— Из-под земли достанут, гады, — Иванов отыскал глазами все еще прячущегося у деревянной птицы внука и крикнул:

— Егор, домой! — он снова с отвращением посмотрел на мобильник. — Скажу невестке, чтобы засунула такие подарки себе куда-нибудь... Я же говорил — стерва!

* * *

Кнабаух стоял в условленном месте и нервно поглядывал на часы, когда возле него остановилась черная «Волга».

— Признаюсь, уже хотел обвинить Вас в отсутствии пунктуальности, но Вы точны, — Артур Александрович привычно постучал друг о друга туфлями, стряхивая грязь, и захлопнул дверцу,

— Обвинять — не ваша работа, — буркнул Жернавков. — У нас есть кому этим заниматься.

— Постойте, постойте. Сейчас я угадаю. Это снова шутка?

— Угадали, экстрасенс вы наш, — Владимир Федорович тронул машину.

— Так куда же мы едем? — Мозг с любопытством смотрел по сторонам. — По телефону я понял, что нам расскажут наконец, кто мешает органам расправиться с мафией?

— Кто мешает органам расправиться с мафией, боюсь, нам никто не расскажет, — Жернавков грустно помолчал, — а вот по поводу вашего профессора...

— Простите, нашего профессора.

— Как угодно. Так вот, по поводу ВАШЕГО профессора... Если человек, с которым мы встретимся, его не знает, то профессор — не из нашего ведомства, точно. У кадровиков память байтами не измеряется. Их перезагрузить невозможно, но и стереть — тоже.

— А доверять ему можно?

— Как мне.

— Ну, тогда я спокоен, — Кнабаух хмыкнул и, повернувшись к окну, замолчал.

В кафе играла музыка, было темно и дымно. Расставленные по периметру вдоль стен игровые автоматы с неприятным утробным звуком жадно глотали монеты. Лица игроков, временами меняющие цвет под жизнерадостное мигание табло, были напряжены. Азартного счастья на них не читалось. Лишь изредка чей-то автомат скудно испражнялся выигрышем.

Отказавшись от услуг официанта, Кнабаух с Жернавковым остановились в дверях, вглядываясь в лица посетителей.

— Который? — Мозг нетерпеливо дернул оперативника за рукав пальто.

— А вы догадайтесь. Это ведь вы у нас психолог. Вам и карты в руки.

— Я психолог, но не у вас в штате. И в карты я не играю.

— Да ладно, что вам стоит? Поверьте, узнаете сразу.

Артур Александрович дернул подбородком, как бы поправляя воротник, и заложил руки за спину. Прошло около минуты, как вдруг его лицо изменилось, глаза округлились, и он повернулся к Жернавкову.

— Этот?

— Да, — подтвердил Владимир Федорович, весьма довольный произведенным эффектом.

За последним автоматом, в самом углу, сидел старик лет семидесяти. По всей видимости, очередная неудача его сильно огорчила. Он с размаху ударил кулаком по железной панели «пожирателя денег».

— Ты откуда приехал? А? Немцы делали, суки?! — старик снова размахнулся.

Привычная к таким поворотам охрана спешно направилась в его сторону.

— Наш выход, — сказал Жернавков и двинулся через зал.

Петра Трофимовича уже аккуратно подняли со стула и, держа под руки, повели к выходу. Иванов продолжал возмущаться:

— Руки убрали, суки! Я вас всех тут раком поставлю!

Владимир Федорович достал удостоверение и подошел к охране.

— Отпустите.

Вышибалы неуверенно ослабили хватку, продолжая держать дебошира за одежду.

— С вашего позволения, мы побеседуем с этим гражданином несколько минут, а потом покинем это гостеприимное заведение.

— Ну, вот ты и попал, дед, — радостно улыбнулись охранники, — сажай его на полную, командир, а то он нас совсем достал.

— Фашисты, — осторожно произнес запыхавшийся Иванов.

— Кагебешник, — как страшное оскорбление произнес администратор.

Все это время Кнабаух хлопал глазами, будто пытался проснуться. Он подергивал головой и оглядывался по сторонам. Будто попал в театр абсурда, где плохой режиссер поставил бездарную пьесу.

Хитрый сотрудник ФСБ, косящий под полного идиота. Бывший КГБшник, азартно играющий на автоматах... Полное отсутствие логики во всем происходящем совершенно выбило Мозга из колеи. Чтобы хоть как-то собраться, он шумно выдохнул и снова тряхнул головой, отчего прическа несколько потеряла вид.

— Здравствуй, Вова, — простые слова прозвучали будто издалека, но реальность постепенно возвращалась, — этот с тобой?

Иванов бесцеремонно уставился на Мозга.

— Еще раз здравствуйте, Петр Трофимович. Со мной. Кнабаух, Артур Александрович.

— Не русский, — задумчиво промычал кадровик и снова впился глазами в лицо Кнабауха. — Ну, здорово, бандит. — Пенсионер протянул крепкую жилистую руку. — Где работал раньше? Под кем ходишь? Обзовись!

Кнабаух вопрошающе посмотрел на Жернавкова.

— Шутка, Артурчик. Не бери в голову, — серые глаза продолжали «дырявить» Мозга. — Вижу — ни одной ходки за спиной.

Как всегда, когда речь заходила о тюрьме, Кнабаух вздрогнул и инстинктивно оглянулся, а кадровик спокойно продолжал:

— Не сидел, значит. Ничего, еще сядешь... — Иванов дружески похлопал Мозга по плечу. — Если Вова с тобой — точно сядешь.

— Прекратите свои дебильные предположения! — Кнабаух с трудом овладел собой. Взгляд стал холодным и цепким. — Вы старый человек, но, боюсь, мне придется вас наказать...

— Все, все, брэк! — Владимир Федорович, до этого с интересом наблюдавший, все же решил вмешаться. — Не сердитесь, Артур Александрович. Петр Трофимович же сказал — это шутка. Его иногда заносит.

— Просто юморина какая-то. Слет шутников. «Аншлаг-аншлаг»...

— Не обижайся, Артур Александрович. Я о тебе ни слова не сказал. Петр Трофимович — старый кадровик. Тридцать восемь лет в нашей конторе. Людей насквозь видит. Хочешь, он о тебе еще чего-нибудь расскажет?

— Не надо! — нервно отрезал Кнабаух. — Давайте к делу.

Они подошли к столику у окна и сели. Жернавков начал без предисловий.

— Петр Трофимович, дорогой, у нас проблема. Вот она. — Он протянул фотографию и профессионально положил изображением вниз. — Мы не знаем кто это, но работает неплохо. По нашей картотеке — ничего нет. Может, по старой памяти, посмотрите?

Иванов не спешил. Он вальяжно откинулся на спинку стула, нагло посмотрел в сторону внимательно следящей за разговором охраны, только что не показал язык, и произнес:

— Вот именно, дорогой Петр Трофимович. А мне кажется, что бесплатный Иванов, а? Пойми, Вова, я не на работе. Выходит, сверхурочно. С тебя я бы денег не взял. Откуда у тебя им быть? Ты же Родину защищаешь. Да и вопрос не от тебя, — он многозначительно посмотрел на Кнабауха.

Артур Александрович сразу вернулся к жизни. Привычное поведение жадного человека привело его в чувство.

— Слава Богу! Хоть кто-то заговорил нормально. — Он понимающе заулыбался и достал из кошелька зеленую стодолларовую бумажку. — Это — за то, что вы сюда приехали. Если опознаете кого-нибудь, получите еще два раза по столько. — Кнабаух посмотрел на пенсионера в ожидании восхищения своей щедростью. Но его в очередной раз ждало разочарование.

— Это ты, мальчик, нищим на паперти отдай. Им выпить не на что. Если я кого-нибудь узнаю, на круг получится тысяча. Ты у кого-нибудь еще отнимешь, а мне — жить.

Кнабаух завертел головой, посмотрел на Жернавкова, стремясь убедиться, не ослышался ли он. Но Владимир Федорович только слегка пожал плечами.

— Так. Давайте все сначала. Официант! Бутылку водки и что-нибудь закусить. — Мозг поднял руку и щелкнул пальцами.

К столу быстрым шагом подошел администратор и, с опаской глядя на Иванова, тихо сказал Жернавкову:

— Под вашу ответственность.

— Договорились, — кивнул тот.

— Чего они тебя так боятся? — спросил Владимир Федорович, когда официант отошел.

— Да, ерунда! Я тут у них играю. Иногда, — он помолчал, — по двадцать третьим числам каждого месяца. — Глаза его начали наливаться кровью. — За два года сорок рублей выиграл, представляешь? Они тут все заодно!..

— Ну-ну-ну... — Жернавков разлил по стаканам незаметно принесенную официантом водку. — Давайте выпьем.

Майор и Мозг только пригубили. Кадровик выпил до дна, но закусывать не стал.

— Закуси, Петр Трофимович,

— Не буду. Отравят еще, гады. Загнешься от поноса.

— А водкой не отравят?

— Лучше умереть алкоголиком, чем засранцем, — философски заметил пенсионер. — Так вот. Спасибо, конечно за водку, Артур Александрович. Но спаивать меня бесполезно. Выпить я могу много. Так что, дешевле будет согласиться на мои условия.

Кнабаух задумался. Не то что ему было жалко денег. Нет. Но разводиться как последнему лоху, тоже не хотелось.

— Под вашу ответственность, — наконец сказал он Жернавкову.

— Под мою, — привычно согласился Владимир Федорович.

— Наливай, — быстро сказал Иванов. Он поднял стакан, посмотрел на свет, на секунду задумался и произнес:

— Вот так всю жизнь. Узнаешь человека — тысяча. Не узнаешь — сто. То есть — минус девятьсот. Фигурально выражаясь, конечно.

Он встал, выдохнул, будто собрался выпить, но передумал и одним движением резко перевернул фотографию, как последнюю карту в «очко». Жернавков и Кнабаух замерли.

Неожиданно рука со стаканом задрожала, и прозрачные капли запрыгали в тарелку с бутербродами. Иванов разом осунулся и поставил водку на стол.

— Старый стал, — оправдываясь, произнес он, и дрожащей рукой полез в карман, — ничего не вижу.

Петр Трофимович пристроил на носу большие очки в роговой оправе, поднес фотографию поближе, а затем вдруг бросил ее на стол, словно обжегся. Глаза, увеличенные толстыми линзами, засветились холодным пламенем. Он обвел взглядом замерших в ожидании собеседников и завопил:

— Ты дурак, Жернавков! И бандюга твой — дебил! Это же Витя «Хана»! Неплохо работает! — передразнил он особиста. -Забирай свои вонючие деньги, говнюк! — Он бросил через стол зеленую сотню. — Мне мало осталось, но умереть, я хочу своей смертью. Может, я подохну и от инфаркта. Но это не так больно и не так долго. Вы меня не видели. Я фотографию не смотрел. Тебе, Вова, я этого не прощу. Забудь мой телефон, — он повернулся к выходу, где уже напряглась охрана, как вдруг схватился за левый бок и неуклюже завалился на стул.

— "Скорую", быстро! — крикнул Жернавков подбежавшему администратору, а сам склонился над стариком. — Чего ты так разволновался-то, Петр Трофимович?

— Уйди, — прохрипел кадровик, — больше ничего не скажу. А вы меня ненадолго переживете, — его дыхание стало прерывистым и частым.

Кнабаух спокойно убрал в кошелек деньги и тихо сказал:

— Он правша. Значит, нитроглицерин в правом кармане. Посмотрите, Владимир Федорович.

Жернавков быстро нашел лекарство и сунул Иванову в рот две горошины. Через минуту старику стало немного легче, и его положили на пол.

— Лежи спокойно, Петр Трофимович. Ничего больше не говори.

Кнабаух, до того стоявший в стороне, вдруг подошел и тихо произнес в самое лицо старику:

— Ты скоро подохнешь, старый пень. Не бери греха на душу. Там, — Артур Александрович посмотрел вверх, — тебе будет хуже, чем здесь, если две души сейчас не спасешь. Тебе и легче стало ненадолго, чтобы ты, тварь, доброе дело успел сделать. Говори, сука, пока не поздно.

Резкий рывок оторвал Кнабауха от земли. Через мгновение он лежал на столе, а у лица маячило дуло пистолета. Крепкая рука Жернавкова сжимала горло Мозга.

— Ты, что, гнида уголовная? На особиста рот открыл?! Пристрелю, как собаку. И Паука твоего достану и пристрелю. По одному буду выслеживать и мочить по сортирам!

Кнабаух побледнел. Ему не хватало воздуха. Вдруг снизу послышался голос:

— Отпусти его, Вова, он прав. Вы, мальчики, даже не знаете, с кем связались. Если вы Вите перешли дорогу... пистолеты у вас есть. Лучше сами застрелитесь. — Иванов несколько раз глубоко вдохнул. — Как говорит твой знакомый мудак, — он кивнул в сторону Кнабауха, — я перед смертью врать не буду. Поверь, Вова, если надо будет, Витя придет в Большой дом, вырежет половину народа. И никто не заметит. Старая школа — «СМЕРШ». Остальные — лохи.

Петр Трофимович устал. Он замолчал, закрыл глаза, но дыхание стало ровным и спокойным. Через несколько минут приехала «скорая». Врачи, не суетясь, утыкали кадровика иголками в обе руки, переложили на носилки и вынесли его из кафе.

— Родственники есть? — на ходу оглянулся один из них.

Все промолчали.

— Ну-ну. Будут искать, передайте, увезли в Институт скорой помощи. Ничего страшного, оклемается.

— Вот видите, Владимир Федорович. Ничего страшного. А Вы меня удушить хотели. Или пристрелить? Вы просто на допросах работать не умеете. Психологов вам надо побольше в фирму.

С трудом сдерживаясь, Жернавков сжал кулаки и заорал прямо Кнабаух в ухо:

— У нас не фирма, шакал! У нас Комитет государственной безопасности, — отчеканил он каждое слово, намеренно произнося забытое, но гордое название.

От его тона Мозгу стало страшно. Впервые за все время общения с Жернавковым он ощутил, что этот человек убьет его, не задумываясь, и понял, как близок был к смерти.

— Я вас понимаю, Владимир Федорович. Давайте как-то попытаемся все забыть и успокоиться. — Он поднял с пола фотографию и присмотрелся. — Надо же! А с виду — обычный дедушка.

На снимке все так же улыбался милый старикан в очках, с мусорным мешком в руках, а в дверях его провожала грязная старушенция.