Два дня Потрошилов провел в бесплодных вздохах у больницы. Синий джип неизбежно уносил любимую в неизвестную даль. На пике любовного томления, в конце второго дня, он попытался рвануть следом. Через сто метров выяснилось, что автомобили передвигаются намного быстрей. Мучаясь от страсти, Альберт Степанович вернулся домой.

Чувство всосало его целиком, по самые оттопыренные чуткие уши. Ненависть к наркомафии отошла на второй план. Оказалось, что любовь — тоже наркотик, причем намного страшнее героина. Но бороться с ней не хотелось. Ему хотелось вздыхать и не спускать глаз с объекта приложения вздохов. Стоило зажмуриться, и перед ним возникал, поигрывая мускулами, образ неземной красоты. Запершись в комнате, он стал томиться душой, как жаркое в печке, и так же пузыриться чувствами.

Единственное родное существо после мамы — хомяк по кличке Доктор Ватсон не по-товарищески спал. Ему переживания Алика беспокойства не доставляли. Разве что во время декламации стихов Ватсон сочувственно попукивал, не просыпаясь. Его половой акт длился две секунды. Зато жрать он мог целыми сутками. Поэтому в системе приоритетов любовь на первом месте не стояла.

— Да что ты понимаешь!? — сказал Алик глупому животному. — Знаешь, какая она?

И тут сыщик осознал, что и сам не знает Люду по-настоящему. Разумеется, любить неизвестно кого было недостойно профессионала. На высоте угара страсти Потрошилов вдруг понял, что желает знать о Люде все. Но использовать служебное положение в целях получения необходимой как воздух информации он не мог. Ему в таких случаях постоянно и очень сильно мешала порядочность;

К позднему вечеру Алик собрал мысли в кучу и составил план. Перечень мероприятий был размашист. Узнать предстояло многое. От малейших деталей прошлого до любимых цветов и духов. Возможностей реализации задуманного не обнаружилось никаких. Альберт Степанович скомкал план и отправил его без Интернета. Просто в мусорное ведро.

Около полуночи в доме Потрошиловых поселились грусть и тоска. Гений дедукции шатался с ними из угла в угол и страдал по-мужски. Даже Доктор Ватсон тревожно подрагивал во сне из солидарности с другом. Альберт твердо решил нести свое горе самостоятельно. Валентина Петровна чутко гремела посудой на кухне, уважая суверенитет сына. Алик негромко застонал от отчаяния. В одиночестве была своя горькая прелесть. Да и кто мог помочь в столь интимном деле, как неразделенная любовь?! В такой ситуации советчикам не место. Он понял, что отныне стал мужчиной, стойко несущим свои проблемы… Огромные и неразрешимые. Без посторонней помощи. Сам, и только сам! Ни в коем случае никого не посвящая! Алик решительно, коротким и резким движением распахнул дверь и негромко заскулил в сторону кухонного грохота:

— МА-МА!!! Что мне делать?!

* * *

Малый кухонный совет семейства Потрошиловых не отличался многолюдьем. Зато проблема, затронутая кворумом, была рассмотрена пристально и детально. Валентина Петровна, глядя на единственное чадо пронизывающим, как рентген, взглядом, познала всю историю любви от начала до конца. Она была лицом кровно заинтересованным. Ей хотелось внуков. У Алика по женской части упрямо не ладилось. Если так можно назвать полное отсутствие каких-либо знакомых другого пола и детородного возраста. По твердому убеждению мамы, любое препятствие по сравнению с этим было мелочью.

— Будем брать! — решительно заявила она, вынимая из морозильной камеры кусок синеватой говядины.

— Что? — немного растерянно спросил Алик.

— Не что, а кого! — Мама достала с полки мясорубку. По поводу глобальных перемен следовало соорудить нечто грандиозное. Не меньше фирменных потрошиловских котлет.

— Но, мама, — робко пролепетал Альберт Степанович, — она…

— И слава Богу, что не он! — торжествующе оборвала его Валентина Петровна. — Поверь матери, это намного лучше.

Пока оторопевший отпрыск хлопал ресницами, по кухне прошелся ураган, завалив стол размоченной булкой, яйцами, луком и специями.

— Я не знаю, что делать, — грустно прошептал Потрошилов-младший, — даже адреса нет.

Кусок оттаявшего мяса звучно шмякнулся в миску.

— Но-но-но! Ты же — сыщик. В конце концов, вспомни, какие блестящие результаты тебе дает наблюдение! Ты пробовал за ней следить?

Алик удрученно кивнул:

— Ага. Продержался три дома. Люда очень быстро ездит.

— На машине? — осторожно уточнила Валентина Петровна.

—Ну не на велосипеде же, мама!

Он вдруг представил, каким должен быть велосипед для любимой, и улыбнулся. Мясорубка хищно чавкнула первым куском мяса. Красно-белые колбаски поползли в миску.

— И конечно, она тебя не замечает?

— Ноль эмоций, — Алик гордо вскинул голову. — По-моему, у нее есть ухажер.

Сочно хрустнул лук, хлюпнула мокрая булка — колбаски, ползущие из мясорубки, побелели, как поджатые в гневе губы Валентины Петровны.

— Соперник?! Че-пу-ха!!! Бери пример с отца. Уж на что был тютя, а меня соблазнил прямо в Доме творчества! У вас, Потрошиловых, есть свой козырь. Поверь. Я-то знаю!

Первая порция котлет торжествующе шлепнулась на раскаленную сковородку. Кухню заволокло дымом. Сквозь удушливые клубы и яростное скворчание горящего жира пробился трубный глас Валентины Петровны:

— Собрать информацию и в решающий момент — одним ударом завоевать твою Люду!

Мама, разумеется, в педагогических целях утаила подробности встречи с Потрошиловым-папой в Доме творчества. Алик, естественно, как человек глубоко интеллигентный, не очень понял тактику завоевания женщин одним ударом. Но то, что без полной информации о любимой ничего не выйдет, усвоил четко.

Удовлетворенные плодотворной беседой, они приняли на ночь по три котлеты без гарнира и разошлись. Во сне Альберт Степанович ощутил себя почему-то могучим оленем. Он одним ударом завоевал все, что только можно. Что конкретно, ему с утра помнилось плохо. Но ощущение грядущей победы длилось до завтрака.