Гражданин проснулся рано. Темно-серые, почти стальные глаза честно открылись ровно в семь утра. Наступивший день влез под одеяло тревожным сквозняком. На мгновение душу Гражданина сковал предательский холодок сомнения. Вставать категорически не хотелось. Классовая решимость тут же раскисла, превращаясь в сопливый кисель… Но Поступок неумолимо надвигался! Преодолевая постыдное желание уйти от жестокой реальности, Гражданин дотянулся до радиоприемника и включил звук. Из репродуктора пронзительно грянули трубы, призывая к мужественным свершениям. Звонкий детский голос остервенело провозгласил:

— Слушайте «Пионерскую зорьку»!

Мощная очищающая волна смыла все утренние сомнения. Гражданин протер глаза и рывком вскочил с кровати навстречу своему Долгу. С октябрятской звездочки на него с одобрением взглянул маленький дедушка Ленин, внушая уверенность в непогрешимой правоте дела социализма.

Шлепая босыми ногами, Гражданин проскочил на кухню мимо папиной комнаты. Оттуда доносился негромкий храп. Художник-оформитель новогодних елок осенью в семь утра спал. Честно говоря, отцу круглый год было глубоко плевать на трудовой порыв советского народа. Он никогда не спешил сделать экономику экономной или воплотить куда-нибудь решения очередного Пленума, неубедительно поясняя, что в этой стране ему «ничего не светит». С этим обязательно нужно было что-то делать. А это совсем непросто… когда тебе всего восемь лет!

— Если не я, то кто?! — строго спросил Гражданин у своего кривого отражения на боку молочной бутылки.

Круглое лицо на зеленоватом стекле расплылось, одобряя правильную жизненную позицию юного ленинца.

Он умылся, позавтракал, потом собрал портфель и погладил белую рубашку. Папа продолжал несознательно посапывать в подушку. Гражданин склонился над ним, нежно чмокнув в щеку. Реакции не последовало.

— Отец, у меня к тебе серьезный разговор! — сказал сын в родное ухо.

— Серьезные разговоры требуют серьезного подхода. Есть варианты серьезных решений. Поднятые серьезные вопросы никогда не падают… — тут же скороговоркой пробормотал папа, не открывая глаз и не просыпаясь.

Мальчик тяжело вздохнул. Откровенностью отец не отличался. Даже спросонья он старательно уходил от ответа. Может, поэтому мама сбежала от него к военному летчику первого класса. Тот хоть и матерился, зато говорил мало и только правду.

Радио перестало транслировать горячие новости уборочной страды.

— Московское время восемь часов, — предупредил диктор.

— Мне пора, — грустно сообщил Гражданин любимому папе, — а жаль…

После уроков мальчик в белой рубашке домой не пошел. Долг честного человека звал его в другую сторону. В сторону большого серого дома на Литейном проспекте. Перед нужным подъездом он остановился и решительно достал из ранца заклеенный конверт. Гражданин старательно вывел на нем крупными печатными буквами: «Начальнику КГБ». Непрошеная слеза накатила на глаз, смазывая изображение, и тактично ушла через нос. Так было честно, потому что настоящие октябрята не плачут. Мальчик строго высморкался в отутюженный платок и приписал на конверте: «И Главному Прокурору»…

Образцово-показательный дежурный офицер госбезопасности сидел за столом, профессионально улыбаясь занемевшими губами в сторону входной двери. Это был тонкий психологический ход. Любой посетитель сразу должен был почувствовать себя желанным гостем, а значит, испытать нестерпимый позыв к откровенности. Что и требовалось органам. При виде вошедшего мальчика дежурная улыбка ожила и расползлась по всему лицу. За исключением внимательных холодных глаз.

— Добрый день, — произнес дежурный бархатным голосом. — Присаживайтесь, молодой человек.

— Здравствуйте, — твердо ответил визитер, устраиваясь на стуле, — у меня письмо.

— Кому? — спросил чекист, всем своим видом изображая искреннее участие.

— Там написано, — ответил мальчик, положив конверт на стол.

— От кого?

— От меня.

— Ого! — удивился дежурный, как бы задавая беседе непринужденный тон.

— Ага! — строго подтвердил юный ленинец, не давая повода для фамильярности.

— Буду краток. Я должен прочитать.

— Должны — читайте. У меня от органов секретов нет.

Чекист сдавленно хмыкнул и ловко замаскировал непроизвольную реакцию ненатуральным кашлем. Отработанно блуждающий взгляд помутнел. Очевидно, раньше ему такие серьезные дети не попадались. Мальчик с ранцем сидел, положив руки на стол, как на парту. Его кристально честные глаза пристально следили за судьбой конверта в чистых руках офицера КГБ.

Хрустнуло вскрытое письмо. В этом казенном кабинете с таким звуком часто рвались людские судьбы. Читал дежурный в полной тишине. Через пять минут он, покачиваясь, встал с оторопелым видом. Вместо улыбки на его лице появилась неуставная гримаса тихого ужаса. Хорошо поставленный голос превратился в спотыкающийся шепот, в котором сквозили нотки затаенной надежды на ошибку:

— Ты… это про… СВОЕГО папу?

— Это мой гражданский долг!

Чекист покосился на листочек в линейку, словно еще раз пытался вникнуть в смысл детских каракулей. В холодной голове негромко гудело. Там бурлила мешанина из должностных инструкций и собственных мыслей о продолжении рода. Из нее почему-то навязчиво всплывало слово «кастрация». Неизвестно к кому относящееся, но кажущееся притягательным. Особенно рядом с пылающей перед глазами первой строкой письма: «Мой папа не любит Родину…» Однако служебный долг следовало выполнять, невзирая на трудности. Дежурный попытался задавить эмоции могучим волевым усилием и хрипло спросил:

— Как вас зовут, молодой человек?

— Павлик, — ответил настоящий советский Гражданин.

Железная выдержка чекиста прогнулась, и он не сдержался:

— Морозов?

— Теплов, — невозмутимо поправил его мальчик в белой рубашке с октябрятской звездочкой. — Буду честен — мне тоже нелегко.

* * *

— Теплов Карл Ильич? — спросил официальный голос, настойчиво проникая в ухо спящего человека.

Тот приоткрыл правый глаз. В окно светило заходящее солнце. Вокруг родного дивана стояли четверо в одинаковых костюмах и строгих галстуках. Обычно посторонние в интимный акт пробуждения не вмешивались. Поэтому наличие зрителей мужчину не обрадовало.

— Нет! — категорически ответил он и опустил веко на место.

Однако непрошеные гости почему-то не ушли. Интуиция подсказывала им, что здесь не все чисто. Физиономия на подушке полностью совпадала с фотографией в паспорте на имя гражданина Теплова К. И.

— Проснулись? — вежливо поинтересовался очень приличный с виду молодой человек, как бы невзначай беспардонно роясь в шкафу. — Поднимайтесь. Мы из КГБ.

В ответ из-под одеяла вылетела неразборчивая скороговорка. Сон после обеда был свят. И если его пытались прервать, мужчина сопротивлялся рефлекторно, даже не просыпаясь.

— Все мы из КГБ… КГБ наш друг, товарищ и брат… Без КГБы не вытащишь рыбку из пруды… Кстати, шпионы живут этажом выше… — Постепенно стихая, речь перешла в легкий непринужденный храп.

Чекисты замерли, почувствовав приближение момента истины. Простые советские люди про шпионов ничего знать не могли. Вокруг дивана запахло крупной рыбой. Инстинкт тут же услужливо посоветовал им брать объект теплым. Крепкие руки выдернули посапывающего мужчину из уютных объятий сна и водрузили на середину комнаты.

— Прекратите паясничать! Советую, пока не поздно, рассказать все! — заорал старший группы.

Гражданин Теплов вздрогнул. Его волосатые ноги, растущие из семейных трусов в мелкий горошек, опасливо сделали шаг в сторону. Не поднимая головы, он открыл глаза. В поле зрения вместо родных домашних тапочек оказались четыре пары совершенно чужих, идеально начищенных ботинок. Взгляд Карла Ильича пополз выше. Из ботинок торчали прямые потомки Железного Феликса. Они профессионально смотрели прямо в душу объекта. Проницательно и с надеждой на плодотворное сотрудничество.

Теплов понял: надо «колоться». Как это делается, он не знал. В чем — тоже было неясно. До этого момента его интересы никак не пересекались с интересами государственной безопасности. Но высокое доверие нужно было оправдывать хоть как-нибудь.

— Консул может нарушить паритет, — таинственно высказал Карл Ильич нешуточное опасение.

Вышло интригующе. Он вообще был мастером дебютов. А также финалов. Проще говоря, в нагнетании мути и производстве пурги по любому поводу товарищ Теплов в городе равных не имел. Разумеется, простому советскому художнику-оформителю такой талант только мешал жить. Широкие народные массы не желали понимать красоту фраз. Тем не менее он продолжал надеяться на лучшее. Например, на появление подходящей аудитории…

— Какой консул? — неосмотрительно поинтересовался один из сотрудников органа, компетентного во всем.

Карл Ильич обожал сладостный миг ответной реакции собеседника. Для него это было как начало новой жизни. В смысле — этап, а не тривиальный процесс производства себе подобных. Стоило ему «зацепиться языком» — и контакт налаживался сам собой. В затхлом застое совковой повседневности визит незнакомцев походил на яркую вспышку света. Теплов ощутил неодолимую тягу к переменам и с наслаждением произнес:

— Хм… Так и знал, что вам будет любопытно! Хорошо, что вы пришли именно ко мне. Учтите, здесь замешаны интересы… — он сделал многозначительную паузу, сводя голос к свистящему шепоту, — и конгломераты!

Чекисты моментально окаменели лицами. Так они поступали всегда при отсутствии стереотипных алгоритмов для нештатной ситуации — то есть когда ни хрена не понимали. Мутный поток фраз колебал реальность, мешая сосредоточиться. По комнате катились волны таинственности, неуловимые кожей, но как-то ощутимо меняющие все вокруг. Так просыпающийся вулкан делает зыбкой и опасной даже привычно неподвижную почву под ногами. Карл Ильич снова открыл рот, и ощущение стихийного бедствия резко усилилось.

— Резидентура работает под регистратуру! — сообщил он настолько убедительно, что сам себе поверил.

— Хватит Ваньку валять! — нерешительно вскрикнул старший.

Он из последних сил сопротивлялся сокрушительной достоверности информации… А также собственному желанию признать существование резидентуры, неизвестного консула и вообще чего угодно…

Но жалкий всплеск протеста гражданин Теплов попросту игнорировал. Он не мог упустить такой шанс. Согласитесь, не каждый день в гости к обычному человеку приходит Госбезопасность. Ему было что ЕЙ рассказать. Не хватало лишь небольшого толчка, чтобы ценная информация поперла наружу кипящей волной разоблачительной мути.

Карл Ильич непринужденно извлек из ящика стола пачку сигарет и бутылку. Быстрые пальцы ловко прикрыли этикетки на символах порока. Напрасно. Тренированные глаза чекистов мгновенно уловили антисоветские надписи «Марлборо» и «Наполеон».

— Не желаете? — интимно предложил Теплов, словно искушая КГБ секретным извращением.

Чекисты сглотнули слюну в четыре пролетарские гортани и для начала отказались. Объект принял сто грамм и вкусно выпустил струйку буржуазного дыма, усиливая собственную значительность. Курил он красивее Штирлица и таинственнее Мюллера.

— Приступим, товарищи! — Карл Ильич энергично щелкнул себе по животу резинкой семейных трусов. — Промедление смерти подобно! В. Ленин, том пять, страница двести тридцать, первый абзац сверху. Надеюсь, с вождем все согласны?!

Четыре аккуратно постриженные головы непроизвольно качнулись в едином партийном кивке.

— Блестяще! Сообщаю важнейшую информацию региональной амплитуды…

Взгляды сотрудников КГБ остекленели. Набирая обороты, Теплов повел их за собой, в сияющие дали невероятных откровений. Чем больше он входил в раж, тем глубже они погружались в транс. Через час в комнате плавали сигаретный дым и вязкий туман многозначительных фраз. В нем благополучно утонула цель прихода людей в строгих костюмах, их жизненные ориентиры и идеалы… И даже сама истина пускала предсмертные пузыри где-то на уровне пола.

Бывший «объект» превратился в ценного агента, самостоятельно завербовавшегося в КГБ. Карл Ильич самоотверженно рвался в новую жизнь. Подальше от затхлого обывательского существования заурядного оформителя пролетарских новогодних праздников. Под французский коньяк и сигареты вероятного противника чекисты в восемь рук фиксировали поток невероятной информации, изредка стряхивая жгучий пот усердия, заливающий блестящие азартом глаза. Количество иностранных шпионов на душу населения, проживающего в родном подъезде, доме и на улице, стремительно росло. Местный ЖЭК в полном составе безоговорочно шел под расстрельную статью. Не говоря уже о персонале ближайших магазинов и стоматологической поликлиники номер четырнадцать. Старший группы всерьез подумывал об оцеплении квартала силами полка МВД…

Неожиданно хлопнула входная дверь. Ворвавшийся в комнату сквозняк пробил брешь в плотном мираже, созданном гражданином Тепловым из воздуха и слов. В освободившемся пространстве возник мальчик в белой рубашке с красной октябрятской звездочкой на груди. Он внимательно оглядел прокуренный пейзаж и четверых потных мужчин. Глаза гостей горели фанатичным огнем очередных жертв тепловского красноречия. Октябренок покачал головой и звонким голосом укоризненно произнес:

— Папа, опять?!

Карл Ильич вздрогнул, приходя в себя, и замолк.

— Тебе чего, мальчик? — недовольно спросил старший чекист, досадуя на вынужденный перерыв в работе государственной важности.

Взгляд серых, почти стальных глаз юного ленинца уперся ему в переносицу. Сквозняк усилился, и всем вдруг стало зябко. До мороза по коже.

— Как вам не стыдно! — пронесся по комнате пронзительный ветер искреннего шепота. — Вы что, его слушали?!!

В стылой тишине прозвучало робкое и немного виноватое:

— Да…

Глаза сотрудников самой зловещей спецслужбы мира приобрели осмысленное выражение.

— Я же предупреждал! Такие большие… а в сказки верите!

Пурга и туман внезапно куда-то испарились, обнажая едва живую истину. Тайный агент КГБ оказался гениальным звездуном-одиночкой! Взрослые мужчины потрясенно посмотрели друг на друга, на сигареты «Друг» в пачке, по которой красным фломастером шла кривая надпись: «Марлборо», на остатки болгарского бренди в бутылке из-под «Наполеона», на исписанные полной чушью листки бумаги… Им стало жутко неудобно… А посреди оборвавшейся шпионской вакханалии стоял Карл Ильич Теплов в семейных трусах и криво улыбался.

Старший группы откашлялся, избавляясь от остатков наваждения, и произнес официальным злым голосом:

— Гражданин Теплов?

— Нет, — мгновенно ответил тот.

— Да! — твердо произнес мальчик от дверей. Он вытащил из ранца алый пионерский галстук и с сожалением положил его на стол. В тихом детском голосе лязгнула сталь. — Из-за тебя мне никогда не стать пионером!

Чекист, усилием воли заставляя себя не слышать больше ни слова, быстро пробормотал:

— Вам придется проехать с нами. По нашим данным, вы… социально опасны.

Черная «Волга» тронулась от подъезда. На заднем сиденье между двумя плечистыми сотрудниками ерзал гражданин Теплов, одетый в телогрейку и кирзовые сапоги, заранее приготовленные заботливым сыном. Во рту у него торчал кляп из скомканного пионерского галстука, а в темно-серых, почти стальных глазах стояли слезы. Прорыв в новую жизнь снова не состоялся…

Из окна третьего этажа вслед отъезжающей машине смотрел октябренок Павлик. Он проводил папу долгим взглядом и до боли сжал в ладони звездочку с дедушкой Лениным, укрепляя уверенность в собственной правоте.