Путь Родиона Попова к халявной капусте был долог. Искомый склад находился где-то за чертой любимого города, и даже его пригородов. Ничего хорошего это не означало. Складывалось странное ощущение, что мама, как минимум, слукавила, ориентируя Родиона на «сорок минут езды». Как максимум, она специально ввела его в заблуждение… Если не сказать больше. Нехватка информации тяготила. После недолгих метаний по вагону лейтенант Инженерно-Космических войск наконец набрел на карту, придавленную к стенке треснутым куском мутного оргстекла. Несколько минут он шарил глазами по зловещей паутине железнодорожных маршрутов, пока не наткнулся на жирную черную точку в левом верхнем углу схемы.

— Шапки, — прошептал одними губами Родион Семенович и задумался.

Шапки и капуста после длинного трудового дня и на голодный желудок никак не хотели превращаться в стройные математические формулы.

«Небольшой кочан капусты можно вписать в окружность шапки большого размера, — отчего-то подумалось Родиону. — К примеру, чтобы сберечь овощ от холода…».

Пока вроде все было логично. Только вот капуста в шапках выглядела несколько странновато.

«Сколько нужно шапок, чтобы утеплить вагон капусты?!»

Тут мыслительный процесс заходил в железнодорожный тупик, так как Родион Семенович даже приблизительно не мог себе представить, сколько кочанов капусты может поместиться в вагон товарняка. Мысли-скакуны неудержимо понесли: «Почему капусту нужно переводить в шапки? А может, это нелинейные уравнения?»

Родион Семенович тряхнул головой, выныривая из тумана голодного абсурда. Чушь, которую нарожал его мозг в течение нескольких секунд, самого лейтенанта привела в замешательство. Он даже оглянулся на попутчиков, испугавшись, не размышлял ли он вслух? Но в вагоне все было по-прежнему. Русский люд возвращался с работы. Источая национальный запах нестираного белья и перегара, мужчины спали с чувством выполненного долга на лице. Опытные женщины, привыкшие каждый день, рискуя жизнью, возвращаться домой в последней электричке, группировались кучно в середине вагона. Несколько подростков, объединившись в стаю вокруг магнитофона, с ненавистью смотрели в сторону очкастого офицера, как бы прикидывая, налезет на них его форма или нет. А из хриплых динамиков, зловеще подвывая, с намеком, давил на уши Виктор Цой:

Электричка везет меня туда, куда я не хочу-у-у…

Электричка везет меня туда, куда я не хочу-у-у…

Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Родион Семенович приложил палец к карте. По всему выходило, что, если умножить палец на масштаб и разделить его на скорость движения поезда, в Шапках Родион Семенович окажется в полночь. А полночь, как известно, время колдовское. Не поддающееся математическому прогнозированию. По спине пробежали зябкие мурашки. В голову полезли разные нехорошие мысли о маме…

Под многозначительными взглядами поддатой молодежи Родион вернулся на свое место. Одинокое деревянное сиденье в углу вагона было узким, жестким, грязным и холодным. Но стоять все равно не хотелось. Родион откинулся на спинку Фуражка ударилась о стену и съехала ему на очки, закрыв глаза. Поправлять ее он не стал. Усталость, голод, стук колес и мистический голос Цоя все больше погружали лейтенанта в сон. «Группа крови на рукаве…» — донеслось уже откуда-то издалека. Родион Семенович тревожно вздрогнул, фуражка съехала еще ниже, и он провалился в сон окончательно…

— Слышь, вставай, братуха! Ты живой?! — Кто-то аккуратно подергал Родиона Семеновича за плечо и приподнял козырек фуражки. Желтый вагонный свет, сфокусированный толстыми линзами очков, больно резанул по глазам.

Попов встрепенулся, попытался встать, но затекшие ноги и спина отказывались слушаться. Он задрал голову и на всякий случай сжал свои небольшие пухлые кулаки. Трое сержантов милиции с интересом рассматривали его сверху вниз. Младший сержант, сержант просто и сержант старший одновременно наклоняли головы то на один бок, то на другой, как любопытные животные.

— Ты кто… герой?! — одновременно произнесли все трое.

— Лейтенант Попов, — честно ответил Родион, понемногу распрямляя ноги.

— Не слыхал… — с сожалением протянул просто сержант и добавил: — Теперь буду знать. Да что там я?! Все будут знать! Да, мужики?

Мужики дружно согласились.

— Товарищ лейтенант, можно, я вам руку пожму? — вдруг попросил младший сержант и умоляюще посмотрел на Родиона.

— Давайте, — удивленно согласился Попов, и они потрогали друг у друга взволнованно-мокрые ладони. — А в чем, собственно, дело?

В вагоне повисла странная пауза. В полной тишине Родион Семенович неожиданно понял, что вокруг больше никого нет, кроме него и трех странных милиционеров.

— Вы что, не в курсе? — озадаченно спросил один из них.

— Признаться, нет… — Родион Семенович кивнул и нервно улыбнулся.

Сержанты переглянулись и снова уставились на Попова с недоверием и одновременно каким-то патологическим восхищением. Тот, что будил Родиона, даже ткнул в него пальцем, как бы убеждаясь в плотской сущности лейтенанта Инженерно-Космических войск.

— Тут вот какое дело, — словно извиняясь, заговорил старший сержант. — Даже не знаю, как и сказать… Одним словом, вы, товарищ лейтенант, за последние три года первый из военных, кто до Вторых Шапок… так сказать… доехал… живым… Можно сказать, юбилейный… вы!

Родион Семенович резким движением сунул руку в карман и рывком достал оттуда мятый носовой платок. Затем молча принялся протирать очки. Сержанты с интересом следили за каждым его движением. Так прошло минут десять.

— А что с остальными? — неожиданно произнес Попов, срываясь на детский фальцет.

— Никто не знает, — почему-то шепотом ответил старший. — Их больше не видели.

— Понятно… — выдавил из себя Родион Семенович, пытаясь заглушить шум, доносящийся из бурлящего кишечника. — А до того, как их… это…

— До того — видели. Многие! Свидетелей тьма! До остановки Шапки-1 видели, а потом — никто!

— Да-а-а!.. — как можно громче затянул Родион, но кишечник не сдавался.

— И так — три года. До нас ни один не доехал. Мы думаем — «серийный» на маршруте работает! — Лица сержантов как-то сразу посуровели. — Но мы его все равно возьмем. Дело чести… Нашей… Так сказать…

Снова страшная пауза зависла в воздухе, как топор.

— Так, может, они вышли? — предположил Родион Семенович первое, что пришло в голову, — Может, им и не надо было до вас-то ехать?

Настал черед удивляться сержантам. Теперь они смотрели не на чудом выжившего лейтенанта, а друг на друга. Причем открыв рты, внутри которых роился запах лука. Прошло еще несколько минут.

— А это версия! — наконец радостно высказался просто сержант, — Ну ты даешь, лейтенант! Вот что значит из центра человек! — Он тяжело хлопнул Попова по плечу, ткнул его пальцем куда-то в область печени, а потом обратился с вопросом к сослуживцам: — Может, нам свидетелей опросить?

Пока Родион пытался отдышаться, диспут между сержантами закончился, и версию столичного лейтенанта решено было отработать незамедлительно. Попов не был против. На том и порешили.

Под восхищенными взглядами местных стражей порядка Родион Семенович сошел на платформу. После тусклого света электрички ему показалось, что он шагнул в пропасть. Тьма окружила его со всех сторон, гостеприимно приглашая прогуляться по преисподней. Но нога неожиданно ощутила твердь, глаза быстро привыкли к темноте. Прямо перед ним, на огромном куске фанеры, крупными буквами было написано: «Шапки-2»! Родион оглянулся. Сержанты продолжали стоять в тамбуре электрички и счастливо улыбаться.

— А просто Шапки?

— Это ты, лейтенант, полчаса назад проехал. Так тебе какие Шапки-то надо было?

Попов пожал плечами и нервно полез по карманам в поисках маминой инструкции. Бумажка загадочным образом исчезла. Во всяком случае, находиться отказывалась. Родион решительно испугался.

— Ты чё хотел-то, лейтенант? — Старший сержант участливо подмигнул и добавил: — Если найти кого, так мы мигом. Мы ж милиция! Забыл? — Он дружески обнял своих товарищей, и те одновременно кивнули.

— Да меня тут послали… Меценат один… Капусту нам должен был… — Без маминой бумажки Попов растерялся и бессвязно пытался пояснить цель своей поездки.

— Живут же люди! — ни с того ни с сего с чувством заявил младший из сержантов. — Вот это я понимаю. В одиночку. Ночью. К олигарху. За капустой! Это вам не вагоны шмонать! — Он с завистью посмотрел на Родиона и тихо сознался: — Что говорить, есть тут у нас один. Ты, лейтенант, куда надо приехал. Вон огни справа видишь?

Родион всмотрелся в кромешную тьму, ничего не увидел и кивнул.

— Тебе туда. Самый большой дом. Не ошибешься. А теперь бывай, брат. Нам пора. По твоей версии работать будем. Спасибо-о-о!!!

Двери электрички закрылись со змеиным шипением. Посерьезневшие лица сержантов уносились в темную даль. Хотя что может быть дальше, чем Шапки-2? Разве что Шапки-3?

Пока где-то в далеком поселке Шапки на заброшенном складе загнивала дармовая капуста, лейтенант Инженерно-Космических войск Попов надвигался на Шапки-2. С отходом электрички вокруг стало совсем темно. Оставалось двигаться, полагаясь на интуицию и прогрессивное исчисление звездных параллаксов. Обещанных огней все еще не было видно, но Родион Семенович упорно старался ставить ноги так, чтобы носки ботинок были направлены туда, куда махнул рукой младший сержант. Периодически на пути попадались деревья. Их приходилось обходить с особой осторожностью. Одно справа, три — слева. Чтобы не заблудиться. В полной темноте они появлялись неожиданно, как привидения. Пару раз Родион даже вскрикивал от неожиданности и отпрыгивал назад, но направление движения сохранял.

Растительность кончилась внезапно. Земля под ногами стала тверже. Через несколько минут грунтовка перешла в полноценный асфальт. Где-то сбоку появились наконец заветные огни. С каждым шагом они становились все виднее и ярче. Еще через пять минут Родион Семенович наткнулся на столб с ржавой табличкой. Указатель со скрипом качался, будто выбирал направление. На нем, белым по ржавому, шла лаконичная надпись: «Шапки»…

Тем временем Роман Романович Лысинский сидел на кухне, пил кефир и страдал. Налаженная жизнь рухнула в одночасье. Безбедному, а главное, тихому существованию олигарха пришел конец. Мало того что из прошлого материализовался жуткий лагерный кошмар. Его появление в каком-то смысле, скорее, успокаивало. Как оказалось, ожидание было намного страшнее самого момента встречи. И дело было даже не в том, что все, как обычно, уперлось в деньги. Роман Романович всегда ценил жизнь немного больше, чем кошелек. Немного… но больше. Потому и решил откупиться от Теплого мешком с деньгами. Хотя требования уголовника насчет денег, тары и способа передачи звучали странновато. Но Лысинский все понял бы, даже если бы тот не сказал ни слова. По бессмысленным жестам, алчной мимике и голодному взгляду. Всю жизнь у него просили деньги. Суммы были разные, но жесты, мимика и голодный взгляд никогда не менялись.

Проблема была в другом.

— Шапка! — прошептал Роман Романович, и по телу пробежали до обидного сладкие мурашки.

Казалось, что в их отношениях с недоступным головным убором прошлой ночью уже была поставлена точка. Платонический роман, длившийся почти четверть века, превратился в ничто, стоило Лысинскому потерять голову и переступить невидимую грань дозволенного. Страстная, безумная близость, которую они подарили друг другу, не принесла ничего, кроме горечи разочарования и пустоты.

— Не может быть. — Шапочный король тряхнул головой, и остатки волос в беспорядке разметались по блестящему черепу.

Он решительно отставил в сторону стакан с кефиром и выскочил из кухни. Снова аляповатое творение Матисса полетело в сторону, и дверца сейфа распахнулась.

— Иди ко мне! — зарычал Роман Романович, грубо разрывая на части пакет с надписью «Олимпиада-80».

Клочья раритетного полиэтилена полетели на пол. Пришла очередь газеты. Под пухлыми требовательными пальцами она легко, с тихим треском лопнула, поддаваясь натиску неистовой страсти.

— Ты моя! Мне можно! Теперь все можно! — хрипел Лысинский, раскидывая в стороны обрывки бумаги.

Шапка билась в его руках, поворачиваясь к нему то блестящей подкладкой, то рыжим пушком вожделенного пыжика. На этот раз он не стал рассматривать ее со всех сторон, как делал это тысячи раз в своих тревожных снах. Он не гладил ее идеально скроенные бока и не просовывал руку глубоко внутрь, наслаждаясь теплом и скользящей нежностью подкладки. Роман Романович порывисто поднял ее над головой, на мгновение застыл, а потом грубо натянул ее по самые оттопыренные уши.

— А-а-а!!! — пронеслось по коридору, взлетело по лестнице и выскочило в каминную трубу через второй этаж особняка.

Он замер, с трудом переводя сбившееся дыхание. Сердце работало на пределе. Все тело билось в его ритме, то сокращаясь, то расслабляясь. Роман Романович стоял широко расставив ноги и разведя в стороны руки. Сознание постепенно возвращалось. Опытный бизнесмен что-то почувствовал. Появилось ощущение, что его кинули. Об этом же сигнализировало то место, каким обычно бизнесмены чувствуют кидок. Олигарх еще несколько раз снял и надел шапку. Ничего не произошло. Он повторил попытку быстрее и более энергично. Ощущения оставались прежними. Лысинский не унимался. Он втыкал голову в головной убор как можно глубже, пытался дотрагиваться вспотевшей плешью до самого донышка, крутил ее на голове то в одну сторону, то в другую… Ощущение подлого обмана захлестнуло бизнесмена.

— Старая тварь! — вдруг завопил Роман Романович.

Сорвав с ушей измочаленную напрочь шапку, он швырнул ее в угол. Пыжиковая гордость советских чиновников пролетела несколько метров, устало перевернулась в воздухе и плюхнулась на пол. Обманутый олигарх проследил брезгливым взглядом всю траекторию ее падения. Шапка еще секунду постояла вверх дном, а потом упала на бок и затихла…

И в этот момент раздался стук в дверь. Три негромких удара прозвучали для Лысинекого, как зов из ада. Он медленно поднялся, с укором посмотрел на мирно застывшую в углу шапку и пошел открывать. Пока он шел, часы пробили двенадцать раз, и ровно двенадцать шагов сделал Роман Романович. Он завороженно подошел к входной двери и толкнул ее от себя. Массивное сооружение из стали и таиландского дуба бесшумно ушло в сторону. Лысинский вздрогнул. На пороге стоял военный.

— Добрый вечер, — негромко сказал тот из темноты.

Как каждый уважающий себя олигарх, Роман Романович боялся людей в форме. В любой их форме. Человек в погонах лейтенанта, в очках и по фигуре явно не спортсмен, пугал особенно. Именно от таких, слабых на вид, обычно и достается сильным мира сего… на вид.

— Добрый, — не то согласился, не то спросил Лысинский. — Чем обязан? Осмелюсь узнать…

Лейтенант немного помялся, стеснительно пожал плечами, переступил с ноги на ногу и тихо, как бы извиняясь, произнес:

— Я, собственно, за капустой…

Лысинского шатнуло, но он ткнулся плечом в косяк двери и поэтому не упал. «Докатились, — дятлом застучало у него в голове, — уже военных на рэкет подвязали. Сам-то Теплый не рискнул! Хитрый! Шестерку прислал. Такого голыми руками не возьмешь…»

— Понимаю. — Роман Романович выпрямился и гордо поднял голову. — Здесь подождете или вас еще и в дом пригласить? Выпить предложить?

— Нет-нет. Спасибо! Я не пью! — Лейтенант не уловил сарказма и поморщился, видимо, что-то вспомнив.

Лысинский на мимику посланца мафии внимания не обратил.

— Ну, как хотите. Я все приготовил. Как просили. В мешке.

— Очень вам благодарен, — радостно отозвался лейтенант и спросил: — А сколько там килограммов, не знаете? Ну, приблизительно хотя бы?

Олигарх от такого вопроса замер, пытаясь вникнуть в суть проблемы. «Дикие люди! — подумал он с раздражением. — Деньги килограммами меряют. Совсем совесть потеряли. Животные!»

— Я, молодой человек, простите, другой системой мер пользуюсь. Мы с вами, извините, в разных структурах, так сказать, работаем. У нас не те подходы…

— Ну да, конечно, у вас тонны, центнеры! Просто я без машины, понимаете? Мне еще все это на себе назад нести. Но вы не сомневайтесь, мы вам очень благодарны. Это хорошо, что вы о ветеранах заботитесь. Не забываете на старости лет!

«Вот сволочь!» — решил про себя Лысинский и постарался ускорить процесс.

— Вы тогда подождите, а я сейчас принесу.

— Договорились, — отозвался лейтенант, — Вы идите, не волнуйтесь, я дверь постерегу. Ни одна собака не пройдет.

— Понимаю, — язвительно пробормотал Роман Романович и пошел в подвал.

Лейтенант Попов остался стоять на пороге роскошного особняка. Он зябко ежился и искренне удивлялся гостеприимству и щедрости хозяина. «Надо же! Сохранить при таком достатке совесть!» — думал он, зорко всматриваясь сквозь очки в кромешную тьму Шапок-2.

— Получите! — Лысинский с чувством грохнул на крыльцо новенький холщовый мешок, туго перевязанный скотчем.

Ростом мешок был как раз до верха поповских нижних конечностей.

— Вы очень щедрый человек! — восхищенно воскликнул Родион, прикидывая, сколько это весит, как он это потащит и почему капуста такая твердая на ощупь.

— Да что вы говорите?! — тоскливо взвыл Роман Романович, теряя терпение.

— Да-да! Уж поверьте! Этой капусты нам до весны хватит. Мы еще и с соседями поделимся!

Выслушивать грязные подробности жизни криминального мира не входило в планы Романа Романовича.

— Я думаю, мы в расчете? — Он твердо посмотрел прямо в очки лейтенанта.

— Да-да, конечно! Мы вас не забудем! — восторженно отозвался посланник мафии.

Лысинский несколько оторопел от такого заявления, но быстро пришел в себя и поспешил проститься с ночным гостем.

— Прощайте! — с намеком произнес он.

— Не люблю этого слова, — со странной улыбкой отозвался лейтенант. — Давайте скажем: «До свидания!»

Родион Семенович закинул за спину мешок. Он показался ему несколько тяжелее, чем можно было предположить. Капуста больно ударила его по ребрам множеством острых углов.

— Мороженая… — констатировал Родион и двинулся в обратный путь.

Дверь таиландского дуба гулко хлопнула у него за спиной, и вокруг стало темно и тихо…

Ровно в половине седьмого утра Родион проник в свою квартиру. Не разувшись и не сняв фуражку, он ворвался в кухню. Ненавистный мешок с мороженой капустой лейтенант Попов ухнул об пол с такой силой, что соседи сверху и снизу проснулись и несколько раз лениво стукнули чем-то железным по батарее. По канализационному стояку водопадом пробежала вода, и все стихло. Не обращая внимания на посторонние шумы, Родион Семенович принялся жадно поглощать холодные котлеты, отрывая их от сковородки немытыми руками. После третьей котлеты он сделал несколько глубоких вдохов и наконец решил сесть. С блаженной улыбкой на лице он потянулся рукой в хлебницу.

— На месте стой! Раз — два! — Мамин голос прозвучал так неожиданно, что соседи перестали стучать по батареям и затихли.

Родион тоже мог испугаться, если бы не страшная бессонная ночь, которую он провел, сидя на мешке в ожидании электрички на платформе Шапки-2. Сил ни на что не осталось. Даже на такие мелочи.

— Я хочу есть, — безапелляционно заявил Родион и решительно отломил кусок хлеба от буханки.

— Для этого человечество придумало ножи. — Тереза Марковна сложила руки на груди, продолжая с укором смотреть на сына.

— Вот молодцы! — радостно согласился Родион и демонстративно откусил большой кусок.

— И где ты был? — Мама воткнула в него проницательный взгляд и даже немного повернула голову, как бы настраивая правое ухо на его волну.

— Что значит «где»?! — От удивления Родион Семенович даже не донес до рта очередную котлету. — Ты же сама меня послала к олигарху за капустой!

— Это я помню. — Тереза Марковна махнула рукой и уточнила вопрос: — Где ты был всю ночь?

— В Шапках! — отрубил Родион и засунул в рот целую котлету.

— В каких Шапках?

— В какие послала, в таких и был.

— Всю ночь? — Мамин детектор лжи вот-вот должен был задымиться.

— Всю. — Пока желудок Родиона больше вместить не мог, и довольный лейтенант отвалился на спинку стула.

— Родион, не ври матери! Я звонила на вокзал. Последняя электричка прибыла в ноль часов двадцать минут.

— Ты бы лучше узнала, когда пришла первая! Я всю ночь сидел на перроне. Жутко замерз. И все ради этого несчастного мешка какой-то мерзлой капусты, которой грош цена!

Они оба посмотрели в угол, где стоял несколько перекошенный, на удивление чистый мешок импортного производства, перемотанный сверху скотчем.

— Зато мешок хороший, — примирительно сказала мама. — А капуста, может, и отойдет!

С этими словами Тереза Марковна принялась разматывать липкую ленту. Родион снял фуражку, но на стол положить почему-то не решился. Он так и продолжал держать ее в руках, с интересом наблюдая за мамиными манипуляциями. Скотч не сдавался. Мама тоже. Отрывая по небольшому кусочку, она скатывала ленту в шарики и кучно клала на пол.

— Может, для этого человечество придумало ножи? — вроде бы невинно поинтересовался заботливый сын.

Мама молча оглянулась.

— Нет? — попытался сгладить углы Родион.

— Руки помой, — отозвалась мама и снова принялась отрывать кусочки скотча.

Родион Семенович послушно проследовал в прихожую, повесил на вешалку фуражку, снял ботинки, зевнул… И в это время на кухне раздался протяжный стон, переходящий в крик:

— Иди сюда-а-а!!!

Родион босиком рванул назад под ритмичный стук по батареям. Когда он оказался на кухне, мама уже сидела на полу. Липкие шарики скотча облепили ее руки, как бородавки. Она молча смотрела в угол, туда, где должен был стоять злополучный мешок. Некоторое время Родион решал, что делать: тоже посмотреть туда или не рисковать? Затем он вспомнил, что сам принес мешок в дом, что он, в конце концов, офицер… Да и вообще было очень интересно, что могло заставить МАМУ сидеть на полу с открытым ртом, причем молча. Родион перевел взгляд.

То, что он увидел, целиком не уместилось в скромной черепной коробке простого российского лейтенанта. Вместо замороженных кочанов спонсорской капусты в мешке лежали пачки банкнот! Их было столько, что какая-то часть через край высыпалась на пол. Аккуратно упакованные в целлофан, пачки купюр достоинством в сто американских долларов были похожи на кубики. И ничего общего не имели с овощами. Родион посмотрел на маму, потом на деньги, потом снова на маму и неуверенно произнес:

— Это не капуста.

— Как сказать, — отозвалась мама и отползла подальше.

— А что это? — снова нарушил тишину Родион.

— Это мы у тебя должны спросить. — Тереза Марковна с угрожающим видом начала подниматься с пола.

— Деньги? — спросил Родион.

— Нет, — ответила мама и встала на ноги.

— А что?

— Это, сынок, большие деньги. — Тереза Марковна подошла к мешку и осторожно тронула его ногой, словно боялась, что он вдруг оживет. — Зачем ты их взял?

Родион Семенович сел на стул и спрятал лицо в ладони. В квартире стало тихо, как в могиле.

— Что же ты молчишь, Родион? — Мама сделала шаг, стараясь не приближаться к мешку.

— Я туда больше не поеду, — донеслось из-под ладоней.

— Ах, вот как ты заговорил! — Мама подошла еще ближе. — Значит, такие слова, как «честь» и «совесть», для тебя уже потеряли смысл? Уж не служба ли сделала из тебя такого монстра? Ты, Родион, — интеллигент!..

Еще пятнадцать минут Родион Семенович выслушивал пространные рассуждения на тему, почему офицер должен возвращать деньги, добытые нечестным путем. Что мифы, созданные прессой и телевидением о коррупции в Вооруженных силах, еще не повод таскать деньги домой мешками. Что среди военных еще попадаются честные люди…

— Я туда больше не поеду. — Родион Семенович встал и прервал затянувшийся монолог. Он немного помолчал и гордо добавил: — Сегодня.

В его воинственной позе, всклокоченных волосах и грязных брюках было столько трогательной смелости, что мама сдалась.

— Договорились. Поедешь вечером. А теперь быстро чистить зубы и спать!